Я знаком с голыми улыбающимися старухами не понаслышке. Я их знаю почти всех по именам и прозвищам. Ристелл, Джоанна, Анне-Курги, Таисия и еще много, много других. Куда деваться от них не знаю. Что с ними делать тоже не знаю.
В первый раз я увидел фотографию Клавдии на открытке в магазине китайских товаров. Дикий взгляд, сеть морщин и наивная старушечья улыбка пленили мой разум и сердце. Я развернул открытку - Клавдия была полностью обнажена. Честно говоря ее страшненький худой организм вызывал слабое отвращение. Но Клавдия смеялась и это каким-то вполне естественным образом меня к ней расположило.
Открытку я покупать не стал - я понял, что Клавдия уже со мной и пока еще останется рядом.
Следующей была Ристелл. Больше всего меня поразили огромные изображения Христа в ее гостиной. Причем на лице каждого из них черным маркером были нарисованы дополнительные усы или очки. Печальные глаза Иисуса от этого становились еще печальнее.
Ристелл оказалась натурой утонченной, но привередливой. Ее груди, плоские как блины, так и хотелось намазать сметаной и отдать коту. Она любила поговорить и зачастую весьма этим меня утомляла.
- Мое воображение сводит меня с ума, - сказала Ристел однажды, - я вижу воздушные замки и кирпичные облака. Все существо мое светится, а на стене выключатель с отпечатком пальца. К чему это?
Я пожал плечами.
- Наверное к дождю.
И действительно - вскоре пошел мелкий дождик. А старухи стали улыбаться радугам на небе.
Я помню мы выехали из испанского Aeropuerto почти в полдень. Я - за рулем микроавтобуса и четырнадцать голых старух позади меня. В Андалусии уже четвертую неделю стояла та самая влажная жара, от которой хочется безостановочно пить Bonaqua, заедать лимонами и снова пить, пить, пить.
Мы ехали довольно таки быстро. Мои старухи утомились и тихонько галдели о своих делах. А вокруг расстилались холмы с оливковыми деревьями и горы слева, совсем недалеко. Вдоль дороги ходили люди.
Испанцы - народ горячий. Здесь никто не знает английского, а в магазинах продаются огромные куски мяса, будто вырезанные из динозавров.
- Gomastas amigos! - кричал я, высунувшись из окна.
- Mui bien! - хором орали старухи.
Мы оставляли этих мучачос в недоумении и ехали дальше на север. Конечно, нам встречались и местные голые старухи, но я подобрал только одну на заправке. У нас совсем не оставалось места, а Марта была очаровашкой. Она задумчиво жевала гранат, сорванный тут же, и порывы теплого ветра ворошили кудряшки на ее лобке.
- Bonita mama, - сказал я на испанском, - не желаете ли составить нам компанию?
Марта согласилась. В ее глазах, увядающем оазисе былой красоты, отражались придорожные кактусы. Она нюхала табак.
- Я чувствую себя старым лимонным деревом, - говорила старухам Марта. - А иногда даже кипарисом. Ко мне подбегают дети, трогают руками, взрослые повязывают на меня ленточки и играют на гитарах в моей тени. Вы хотели бы посидеть в моей тени?
Старухи шумно радовались. Один раз даже, когда мы вылезли из автомобиля, чтобы немного размяться, все они по очереди сидели в тени Марты.
- Иди сюда, - звала меня Джоанна. - У Марты удивительная тень. Здесь прохладно и хочется сочинять стихи.
И я садился и наслаждался прохладой и необыкновенным видом на горы.
Как оказалось мои старухи совсем не переносят высоты. Дорога становилась все круче, она вилась серпантином вдоль скалистых обрывов, поросших диким виноградом, бамбуком и какими-то совсем уж невиданными растениями. И тут началось. Всех старух стало трясти. Они прижимались к полу, скручивались в немыслимые кренделя, где переплетались руки, ноги, груди, головы. Они дрожали и чуть ли не плакали. Я никогда не видел, чтобы человек так боялся, и даже не боялся, а колбасился от одного какого-то внутреннего ощущения подъёма на гору.
Мы проехали через ущелье, где на холме стоял огромный железный бык. И наступила ночь.
- А я свечусь. - сказал кто-то в темноте. По-моему это был голос Таисии. - Смотрите-ка мы все светимся.
- Это внутренний свет,- сказала Ристелл. - Сейчас в нашем мире и во всех мирах светятся голые старухи.
- А вот там внизу огни. Это город?
- Огни города и огни старух. И на небе. В основном это звезды, но и мы тоже. Каждая звезда была раньше старухой, а каждая старуха будет потом звездой.
- Как здорово. Мне кажется, что звезды вечны. Они были до нас и они будут потом.
- Звезды приходящи, а вот голые старухи нет.
Они замолчали и долго еще любовались ночным небом.
Мои старухи просто удивительны.
Они во многом похожи друг на друга, но в тоже самое время настолько индивидуальны и непредсказуемы, что просто диву даешься. И что интересно, они совсем ничего не стесняются. Полностью открытые всему, что только может быть, как им кажется, полезным и развивающим, они свободны от любого рода комплексов. Свобода и равенство на высшем уровне - этим утверждением, этим законом, старухи жили и учили меня, да и всех чьи пути пересекались с нашими.
- Нет пути, - сказала мне Анне-Курги. - Есть только несколько вполне условных обозначений в нашем уме. И я мечусь от одного обозначения к другому. А если увидеть где же они все понатыканы, эти обозначения, то сразу будет ясно, что пути нет.
Анне-Курги курила непальский гашиш в позе лотоса и бормотала что-то вроде "ом намо шивайя". Ее ноги затекали, становились совершенно багровыми. Она всякий раз после курения растирала их ладонями и смеялась.
Я знаю, что любил ее рисовать гелевой ручкой. Сейчас наверное будет сложно отыскать те самые рисунки, но благодаря этому, я могу вспомнить лицо Анне во всех деталях.
Глубоко посаженные глаза, мягкие губы, морщинистый лоб и уши с длинными мочками. Ее крашеные волосы всегда пахли мятой и в салоне микроавтобуса до сих пор стоит этот слабый запах.
Через три дня мы снова выехали к средиземному морю и помчались вдоль берега. Я дремал, а за рулем сидела Тууннеке. Голая как и все с длинными развевающимися волосами, настоящая ведьма снаружи она была ангелом в душе.
Пэй! Пэй!
Мимо проносились разноцветные стены четырехзвездочных гостиниц и дома, будто бы построенные из кубиков неумелой рукой ребенка. Тууннеке хохотала.
- Чего ты смеешься, Тууннеке?
- Я голая старуха! Но непонятно - голая сама по себе или голая от чего-либо?
- Сама по себе.
- А какое место у меня можно назвать голым?
- Да какое хочешь!
- И уши?
Она прямо заливалась смехом, а вместе с ней и остальные.
- Мы голые старухи с голыми ушами! Ха-ха-ха!
Ночевали мы в кемпингах на скалистом берегу. Здесь все было совершенно необычайным: и кошки, которых мы кормили паштетом, и огромные жуки, облюбовавшие унитазы в туалетах, и люди, спешившие до захода солнца поставить палатки.
Я долго размышлял о том, почему все происходит именно так, как происходит? Какие еще чудные открытия ждут нас впереди? Сложно сказать. Конечно все тут настолько запутано и в то же самое время так все просто, что поневоле будешь чесать затылок. Отразился ли мой детский опыт, когда я нюхал в лесу растворитель, на моей теперешней жизни с четырнадцатью старухами в микроавтобусе, или нет? Не знаю. Я много чего не знаю и не узнаю до самой смерти. Стало быть знания не так уж и важны. Если найти то, что на самом деле важно, то все остальное будет неважным. И я сам, и эти голые старухи, вся Испания с ее грандами и барселонами, да и вся планета. Чего уж мелочиться?
Когда я спустился к морю, то на камнях увидел еще одну старуху. Она сидела спиной ко мне и ее худые плечи с вытатуированным кельтским узором подрагивали.
- Ты плачешь?
- Да нет, - сказала она, обернувшись, - Мне просто холодно и немного грустно.
Я знал, что мы были знакомы раньше. Ее звали Сильвия и несколько десятков лет назад она работала стюардессой.
- Кто-нибудь обидел?
- Нет-нет. Просто я думаю о моем дне рождения. Наверное это сегодня.
- Неужели?
Она кивнула.
Я пригласил ее к нам. Понемногу сгущались сумерки и я знал, что сейчас, через пару минут, станет совсем темно.
Ристелл смущенно крутила в ладоне семь свечей.
- Это все, что нашла, - извинилась она. - Сколько тебе лет?
- Я забыла, - пробормотала Сильвия.
Ее взгляд пугливо метался от одной старухи к другой...
- Будем очень рады познакомиться, - торжественно сказала Марта. - Садитесь вот тут.
Сильвия сидела не двигаясь и все пыталась разглядеть наш праздничный стол. Клавдия налила кофе, остальные старухи уселись вокруг и принялись галдеть как ни в чем не бывало.
- Попробуйте сендвич с креветками. - сказала Клавдия и протянула Сильвии бумажный сверток.
- Спасибо.
Старухи говорили о горных обвалах и опасных морских ветрах, об одной голой старухе, которая так могла сконцентрироваться, что ходила по волнам, а потом запнулась о плавающую серфинговую доску, потеряла концентрацию и утопла.
Весь мир очутился на кончиках языков.
Понемножку Сильвия совсем пришла в себя и освоилась. Она выпила три чашки кофе и съела кучу конфет.
Семь свечей продолжали гореть.
- А пойдем на скалы? - предложила Анне-Курги. - Там на мысе горит маяк и я думаю - море будет просто волшебным.
Все кивнули.
Когда мы снова вышли к морю и забрались на огромную серую скалу, нависшую над черной водой, высоко в небе уже светился диск луны.
- Как здесь красиво, - прошептала Джоанна.
Далеко, на юго-востоке, горел маяк. Море совсем уже успокоилось и в нем отражались звезды.
Только у самого берега раздавался шепот волн.
- Я так люблю море, - сказала Анне.
Она подошла к самому краю скалы, подмигнула мне и прыгнула вниз, в небо.
- Давайте сюда! - раздался ее радостный возглас . - Здесь волшебно! Волшебно!
Старухи засуетились. Они без раздумья, одна за одной, прыгали в море и шумно плескались где-то внизу.
Я шагнул со скалы последним.
Пэй!
Радужный город утонул в сизой дымке осеннего дождя. В радужных людях отражались их радужные миры.
Я вышел из подъезда. Куда идти я даже и не представлял, да в этом и не было особой необходимости. Я искал своих голых старух, число которых перевалило уже за сорок. Они мерещились мне везде: в скрученной вишне у дороги, в мальчике с собакой. В длинных предзакатных тенях я видел Марту. В замысловатом рисунке ветвей сирени проступал контур раскосых глаз Элеоноры.
А трубы домов играли музыку крыш.
Помнится Сюзан, высокая старуха с удивительно теплыми глазами, как-то мне сказала:
- Я - музыка, - сказала она.
- Какая музыка?
- Не какая-то отдельно взятая музыка, - рассудительно пояснила она. - Я суть музыки. Вот есть, к примеру, природа, а в ней уже можно найти деревья, животных, африканскую саванну и холмистые долины. В моей музыке можно найти jazz и классику, но как лучи одного солнца. Ты меня понимаешь?
- Понимаю.
- Так вот я такая музыка-основа. Я сознательное проявление музыки-основы. И со мной можно поговорить.
- А хочешь пива, Сюзан?
- Очень хочу.
И мы шли тогда в ближайший бар и я угощал старуху пивом. Сюзан слегка напивалась, о чем-то шутила с барменами, пела. Она действительно была музыкой.
А вот Магды совсем не было. Вернее она была, но как-то совсем уж метафорически со всеми своими побрякушками на запястьях и щиколотках. Магда дружила с Анне-Курги и они долгими вечерами курили свой вонючий гашиш. В то время Анне уже перешла с непальского на бихарский. Вместе с Магдой они беседовали с Шивой и Сатья Саи Бабой, рисовали пастелью божественные картинки, которые до сих пор хранятся у меня в письменном столе.
- Вот представь себе, - Магда обняла мою голову, провела по подбородку шершавыми пальцами, - представь себе, что я не существую. Только реалистично представь. А потом представь, что ты сам не существуешь.
Я утвердительно закивал.
- А теперь осознай - то, что я тебе сейчас говорю, тоже не существует. Осознал?
Я снова давал ей понять, что все понимаю. Тогда Магда успокаивалась и удовлетворенно улыбалась:
- Хотя это тоже крайности.
А как-то раз она мне рассказала длинную историю об одном банковском служащем из Тарту, который потерял работу, семью и здоровье из-за какого-то инцидента. Он лежал в больничной палате с оторванными руками и одной ногой и уже, казалось, шел на поправку. Но потом неожиданно сошел с ума. Говорили, что перед этим он, совсем отчаявшись, вскричал:
- Господи! За что мне все это? За что?!
- За всю хуйню, - был ответ.
Потом мои голые старухи куда-то исчезли. Испарились со своими морщинистыми лицами, голыми задницами, отвисшими грудями и волосатыми лобками.
Я их ждал, но ни одна не пришла.
Я писал им письма, но они не отвечали.
Только один единственный раз в мой почтовый ящик пришло письмо с адреса [email protected] с прикрепленной фотографией. Это действительно была Ристелл. Она светилась своим внутренним старушечьим светом на фоне испанских гор.