Ты сидишь в приемной палате одной из частных клиник Берлина. Дэвида положили сюда во время вашего гастрольного тура по Европе. Ты не знаешь, куда себя деть, ожидая, когда же к вам, наконец, подойдет лечащий врач Гер. Штайм. Ребята стоят возле тебя за исключением Билла, у которого на этот период была, запланировала очередная "важная встреча". Ты сидишь, уставившись в одну точку, даже не моргая. Тебе кажется, что если ты совершишь хотя бы один взмах ресниц, то все тотчас же рухнет, оставляя после себя руины от несбыточных мечтаний и надежд. Ты боишься даже думать о том, по какой именно причине он угодил сюда. Он говорил, что у него просто грипп, но начались какие-то осложнения. Ты вспоминаешь, как еще недавно он лично водил тебя к врачу, когда у тебя были какие-то незначительные проблемы со здоровьем. Держал тебя за руку, стараясь придать, таким образом, тебе хоть немного уверенности. Он хотел, чтобы ты знал, что он всегда будет рядом с тобой, не смотря ни на что. Ты вспомнил, как он сжимал твою ладонь, когда доктор проводил полный осмотр, чтобы сделать точный вывод. Ты помнишь, как преданно заглядывал Дэвиду в глаза, когда врач говорил тебе свой диагноз. Ты помнишь, как шумно выдохнул через нос, ощутив, как привычное спокойствие и умиротворение растекаются по твоему телу, когда ты понял, что ничего серьезного твоему здоровью не вредит.
-Кто здесь Том Каулитц? - Этот вопрос вывел тебя из раздумий и воспоминаний, заставляя все же сморгнуть пелену из обрывочных вспышек, всплывших перед твоими глазами за долю секунды до того, как врач подошел к тебе. Перед тобой стоял мужчина лет примерно сорока или сорока пяти, голубые глаза, красивые морщинки вокруг губ и глаз, покрытые сединой вески, придающие ему еще больше некой серьезности, не смотря на очень добрый вид, в твоих глазах. Но при этом в его взгляде бурлила жизнь, и он не напоминал тебе привычных врачей, которых ты запомнил с самого детства, когда мама водила вас с Биллом к врачу, или когда Биллу вырывали гланды, и тебе казалось, что весь его мир рушится на твоих руках. Он боялся, что больше никогда не сможет петь, даруя этому жалкому миру всю красоту его прекрасного голоса, который для тебя и по сей день остается самой прекрасной и заставляющей сердце в груди трепетать, музыкой. Ты в очередной раз сморгнул, пытаясь сфокусировать все свое внимание на этом мужчине, который с интересом разглядывал вашу четверку. Саки, конечно же, был рядом с вами, он отвечал за вас своей головой, да, и за то время, что он является вашим охранником, особенно капризной Дивы, он сильно привязался к вам, и вы давно стали для него его семьей. А вас с братом он давно полюбил как своих собственных детей, которых у него к сожалению не было. Ему нравилось возиться с вами, выполняя ваши капризы. Ты знал, что в случае чего, то можешь отправиться к нему за помощью и поддержкой. Ты знал, что помимо Дэвида у тебя есть верный друг, который никогда не предаст и не выдаст ни единой твоей тайны или секрета. Ты мог полностью положиться на него и во всем. - Так кто здесь Том Каулитц? - Доктор откашлялся, пытаясь понять, с кем именно ему предстоит этот тяжелый разговор. Людям зачастую кажется, что с годами работы доктора уже привыкают к тому, что им приходится с кем-то выстраивать новый мир надежд и веры, а кому-то одним словом помогает рушить любые надежды, превращая устоявшийся и сложившийся за долгие годы мир, рушится подобно сооружению из песка. Слишком хрупкий и такой непостоянный. Его легко разрушить, ощущая, как сквозь пальцы рук вытекает песок. Больно. Многим кажется, что это очень просто идти на встречу к родственникам или просто близким людям, сообщая им, что их любимому человеку осталось совсем немного и сделать с этим уже ничего невозможно. Всякий раз - это словной бой с самим собой. Нужно надеть на лицо каменную маску, стараясь не выдать волнения, бегающего по коже, пуская свои коготки, вызывающие мурашки, заползающие под кожу. Нужно учиться быть равнодушным к чужому горю, хотя на деле все это не так то просто. Доктор Штайм был из тех лечащих врачей, кому, не смотря на свою двадцати пяти летнюю медицинскую практику в области онкологии, требовалось примерно около десяти или пятнадцати минут, чтобы набраться сил и смелости выйти к очередному "врагу". Слишком долго он готовился каждый раз, чтобы сообщить ему о том, что надежды нет, и ее следует убить сейчас, пока не стало слишком тяжко. Ральф Штайм испытал настоящее чувство вины, когда узнал, что юноша, которому ему предстоит сообщить о том, что его любимому человеку осталось жить примерно около полу года, и того меньше, всего-навсего семнадцать лет. Разрушить эфемерный замок, в котором он ощущал себя как за каменной стеной. Разрушить жизнь юноши, который просто полюбил. Перед выходом из кабинета он втянул кислород в легкие через нос, стараясь дышать, словно через раз, чтобы не нарушить мнимое и иллюзорное спокойствие, которое он старался создать, чтобы не спугнуть, чтобы не причинить слишком много боли. Всегда тяжело оказываться тем самым Палачом Правосудия, решающим, кому жить, а кому умирать. Тяжело быть тем, кто должен говорить о диагнозе, как о самом настоящем приговоре, отрубая очередную голову, замахиваясь топором или же отпуская веревку у гильотины. Тяжело, но и выбора у него по сути дела никакого не было. Он повернул ручку своего кабинета, всматриваясь вдаль длинного больничного коридора. Просто подойти и сказать, что его другу осталось всего лишь несколько месяцев, перед тем, как его сердце навсегда остановится. Просто сказать.
А ведь он совсем еще ребенок.
Эта мысль пронеслась в голове Ральфа, когда он подумал о том, как кристаллы слез будут постепенно появляться на глазах этого мальчика, когда он сообщит ему эту ужасную новость. Он считал шаги, отделяющие его от группы людей, состоящей из трех молодых людей и их охранника.
Еще один отсутствует.
Гер. Штайм знал, что группа состоит из четырех молодых людей, так как стены его младшей дочери были завешаны плакатами, на которых было изображено четверо молодых людей. Парня с сумасшедшей прической нигде по близости не наблюдалось.
Ему плевать.
В голове промелькнула мысль о том, что если бы это была не клиника, и ему не надо было бы сообщать такие ужасные новости, то он бы обязательно взял автограф у группы, особенно у молодого человека, на чей голове красовался капюшон, из-под которого торчали слегка распушенные на самых кончиках дредлоки.
Любимчик его дочери, жаль, имени его он не запомнил.
Он задал вопрос, который так и повис в воздухе, подобно густой патоке, медленно оседая у него в легких. Никто даже не отозвался на его вопрос. Сначала ему показалось, что он, возможно, даже ошибся и подошел не к тем, к кому следовало. Но нет, это не была ошибка, но ему нужно было выяснить, с кем именно ему предстоит сегодня вести ответственный и такой "мрачный" разговор.
-Кто здесь Том Каулитц? - Голову поднял парень с капюшоном на голове. Его глаза были красные и опухшие. Скорее всего, он просто не выспался.
Нет, он плакал.
-Я Том Каулитц, а вы лечащий врач Дэвида Йоста? - Голос треснул, подобно сломанной древесине. Очередная неловкая и даже, можно сказать, угнетающая пауза повисла в воздухе.
-Да, меня зовут Ральф Штайм, называй меня, пожалуйста, просто Ральф, так нам будет намного удобнее общаться. Ты не против пройти в мой рабочий кабинет? А участникам группы и вашему охраннику, простите, не знаю вашего имени, придется остаться здесь. - Эти слова доктор, произнес, уже обращаясь к ребятам, находящимся в этом помещении.
-Конечно, мы подождем Тома здесь, кстати, меня зовут Ханс. - Саки пожал руку лечащему врачу, и дал знак головой Тому, говоря о том, что он может идти, а он пока побудет с ребятами и проследит, чтобы не было никаких проблем. Том медленно поднялся с кресла, смотря куда-то в пол. Сейчас он был похож на провинившегося школьника, который получил в школе плохие оценки и не знал, как сообщить об этом родителям. Дверь в кабинет Ральфа со скрипом подалась на его нехитрые манипуляции ключей и отворилась, ослепляя глаза ярким светом, исходящим от ламп, зажженных по всему периметру помещения. Том несколько раз сощурился.
-Проходи Том, и присаживайся. Как ты уже понял, я лечащий врач Дэвида, и мне нужно было поговорить с тобой наедине, так как ты его самый близкий друг, по крайней мере, именно так мне сказал Дэвид, когда я сообщил ему о том, что мне придется поговорить с кем-то из группы по поводу его болезни. - На этих словах Том вскинул свою голову, как бы показывая, что готов слушать врача и дальше и он не погрузился в свои какие-то собственные мысли. - Я хотел спросить у тебя, ты вообще в курсе о том, по какой именно причине Дэвид попал в нашу клинику.
-Ну, у него был грипп. Он простудился во время нашего предыдущего тура, вернее в первой его половине, а затем вроде бы все было нормально. Началась вторая часть тура, и он не смог вновь поехать с нами, так как начались какие-то осложнения после болезни. Видимо, он все же не до конца вылечился и поехал с нами. Он ведь отвечает за нас и везде нас сопровождает. Он наша опора и поддержка. Он все для меня. Без него у нас бы не было ровным счетом ничего.
Он ничего не знает.
-Том, это не совсем так. Вернее, у него и в правду было подозрение на грипп, но видимо, он не хотел тебя расстраивать или беспокоить и утаил от тебя правду. Он обследуется у меня уже на протяжении около года. Я давний друг его семьи, по этой причине он и обратился ко мне, когда у него начались проблемы со здоровьем.
-А когда мне можно будет к нему?
Он не понимает, что скоро все рухнет на его глазах, подобно карточному домику, и он даже не успеет подставить руки, чтобы собрать картонные "осколки".
-Том, тут все намного трудней, чем может показаться на первый взгляд. Кстати, а почему нет еще одного участника группы? - Всего лишь попытка подготовить паренька, который, сжавшись, сидит напротив него, опустив глаза, словно боясь того, что ожидает его впереди. Ведь он совсем молод и точно не готов к потерям.
-Билла? Моего брата-близнеца? Ха. - Усмешка, в которой изначально должен был присутствовать сарказм, но в его фразе и тоне сквозила лишь горечь и разочарование.
Ему больно об этом говорить.
-Моему брату элементарно по х*й, потому что его не заботит и не волнует ничего за исключением его банковского счета. Он перфекционист, или попросту говоря, эгоист, которому нас*ать на чувства других людей. Он у нас Бог, наша капризная Дива, но я все равно люблю его, и этого уже никогда не изменить, он всегда будет частью меня. Сегодня у него нашлись дела куда более важные, чем навестить своего продюсера, без которого он так бы и сидел в гараже, напевая свои песни.
-Все ясно, знаешь.... - Но доктор не успел договорить, так как его перебил голос Тома.
-Что я должен понять? Что? То, что моему брату элементарно по х*й на меня и на то, что я схожу с ума, когда он уходит без предупреждения и не сообщает мне о том, когда он вернется. Он уже взрослый мальчик, но я его старший брат-близнец и я волнуюсь. Я живу им, а ему плевать, потому что он у нас Бог, а всего лишь на всего его жалкая тень. Что вы мне хотите объяснить? Что? - Руки юноши сжались в кулаки, позволяя чуть отросшим ноготкам впиться в нежную кожу на ладонях. Треск нежной плоти был подобен тому, как рвется лоснящийся воздушный шелк. Резкий взмах ресниц, похожий на взмах крыльев бабочки и хрусталики слез сорвались с пушистых ресниц. - Что, черт возьми, вы мне хотите объяснить? Чего я еще не знаю. Чего? Я для брата никогда не буду являться кем-то значимым. Неужели вы не понимаете, что я ему не нужен? - Удар кулаком по стеклу журнального столика, который стоял рядом с Томом. Сотни осколков впились в его нежную кожу.
Ему настолько больно, что он даже и не почувствовал.
Доктор подбежал к Тому с аптечкой в руках, стараясь обработать рану. Ральф прижимал к себе содрогающегося от рыданий юношу, шепча ему какой-то несвязный бред, стараясь его успокоить, постоянно называя его при этом сынком.
-Успокойся. Тшш, все будет хорошо. Давай, успокаивайся. Не надо слез. - Том посмотрел на него таким взглядом, которым обычно говорят, что надежда умерла, и нет смысла бороться.
Он опустил руки.
-Уже никогда не будет хорошо, я потерял своего близнеца. Я потерял его. - Тихий шепот, разрезавший давящую тишину комнаты. Очередной всхлип и неконтролируемый поток слез. Еще никогда Гер. Штайму не было так тяжело, но он должен поддержать этого ребенка.
-Все будет хорошо, я тебе обещаю. Все наладится со временем.
-Скажите, что с Дэвидом. - В руках Тома уже покоилась кружка с горячим шоколадом, в который было добавлено несколько капель успокоительного лекарства.
-Том, у него тяжелая форма рака. Прости, но мне жаль, ничего уже нельзя сделать. - Кружка выпала из длинных, тонких и невероятно красивых пальцев, оставляя на белоснежном ворсе ковра коричневый след.
Пятно можно вывести, а вот боль уже невозможно заставить исчезнуть.
-Он болел очень серьезно, и, к сожалению, уже ничего невозможно сделать. Прости меня.
-Но он ведь выживет, доктор, так?
-Сынок, послушай меня, он жив до тех пор, пока ты хранишь свою память о нем. Он всегда будет рядом с тобой.
-Он выживет, так? - Том уже кричал, встряхивая Ральфа за плечи, ощущая, как под подушечками пальцев рвется ткань белового хлопкового халата врача. Он ни в чем не виноват перед Томом, но для него на данный момент он является врагом номер один.
-Том, к сожалению, нет.
-Сколько ему осталось?
-Пол года или даже меньше, прости. Но он обратился к нам слишком поздно, когда сделать уже было ничего невозможно. Слишком поздно. В случае с раком время - это самый главный и сильный враг, который еще никому не удалось победить.
-Пол года и его не будет рядом, так Ральф? Пол года и я останусь совершенно один, потому что вы в своей чертовой клинике, получая миллионы, не можете спасти хотя бы одну жизнь? Так, Ральф? Не можете спасти жизнь моего Дэвида? Не можете? Тогда какого х*я вы сидите в кресле главного лечащего врача этой частной клиники с таким умным видом, словно вы Господь Бог. Так вот, знаете, что я вам скажу? Вы не Бог, вы всего лишь шарлатан, который наживается на чужом горе. Сколько мне нужно вам заплатить, чтобы вы попытались вылечить его? У меня есть при себе моя чековая книжка. Я готов заплатить любую сумму денег, лишь бы вы спасли его. Мать вашу, сколько я должен вам заплатить, чтобы вы спасли его жизнь?
-Томми, сынок, ты ведь знаешь, что за деньги можно купить многое в наше время, кроме жизни и любви. Его не спасти. Деньги тут не помогут. Операцию делать слишком поздно, да, и он сам сказал, что не хочет проходить химиотерапию. Не хочет проходить через многочисленные этапы лечения, чтобы умирать обессиленным. Просто ему нужна поддержка все эти пол года. Ты нужен ему, разве ты этого не понимаешь?
-Я могу пойти к нему?
-Да. Он ждет тебя, просто он не был готов к тому, чтобы сказать тебе об этом лично.
-Отведите меня к нему. - Доктор Штайм встал со стула и повел Тома в палату к Дэвиду.
-Я не думал, что можно любить именно так. - На этих словах Ральф развернулся, оставляя Тома одного, чтобы он решился сам войти внутрь. Ручка двери повернулась, и тень Тома скользнула в больничную палату.
-Ты уже все знаешь?
У тебя рак, а я думал, что у тебя грипп.
-Да, я все знаю, почему? Почему ты мне не сказал? Какая же ты с*ка, Дэвид. Я ненавижу тебя. - Том подлетел к больничной койке и начал бить Дэвида в грудь, осыпая его ударами, некоторые из которых приходились куда-то в район лица.
-Том я не знал, как тебе рассказать об этом. Боялся потерять. Глупо, но я ведь знал, как много значу для тебя, и не был готов рушить твой мир.
-Кто-нибудь еще знал об этом?
-Билл.
С*ка.
-Почему именно он?
-Просто в тот день, когда у него были проблемы с голосом, мне стало плохо. Тогда мы и поехали в эту клинику, и я прошел обследование. Дело в том, что Билл не хотел, чтобы все заканчивалось именно так, и я сказал, что ты ни о чем не узнаешь.
-Он хотел, чтобы его звезда продолжала гореть?
-Да. Том, но я сам виноват, что пошел на поводу его эгоизма. Он сказал, что если я откажусь, то поступлю как последний подонок, так как разрушу твою детскую мечту о сцене.
-Ненавижу. Ведь из-за него я потеряю тебя.
-Он не виноват, это всего лишь на всего судьба. Я люблю тебя, поверь мне, я всегда буду рядом, хоть и не в физическом плане. Прости, что не сказал тебе раньше, но я надеялся, что у меня будет время. Оказывается, его у меня совсем нет. Прости, что оставлю тебя. Прости, малыш. Прошу тебя не плачь. У нас еще есть время, и мы будем вместе. Завтра меня выписывают.
-Но ведь мы можем поехать лечиться в Америку, там вроде бы есть отличный центр, занимающийся раком. Химиотерапия. Есть шанс, что тебе станет лучше.
-Я умру и меня уже не спасти. Мне уже не помочь. - Слова разлетелись эхом по палате, концентрируясь на фигуре осунувшегося в считанные секунды молодого человека с потускневшей улыбкой и мертвым блеском в глазах.
Время против нас. Я потеряю его. Он умрет.
***
Поднимаюсь по лестнице, ведущей в спальню Билла. Ненавижу его. Дверь с грохотом распахнулась. На смятых простынях лежало тело, которое в темноте больше напоминало сломанную вещь. Его просто поимели, как это обычно и бывало. Рядом с ним лежал парень лет примерно двадцати или двадцати пяти.
-Вон. - Билл от неожиданности даже дернулся, а, увидев, что это всего лишь на всего я, опустился на нагретые шелка простыней. - Я сказал, пошел вон отсюда. Тебе не ясно? - Я подошел к кровати и силой стянул с нее силуэт парня, который при ближайшем рассмотрении оказался нашим лучшим другом. - Андреас. - Крик отчаяния и боли утонул в нечеловеческом стоне, смешанном с рыданиями. - Как ты мог, ведь это мой младший братишка.
Предатель.
-Том, позволь мне тебе все объяснить.
-Убирайся отсюда, пока я еще контролирую себя. Мразь, какая же ты с*ка, а я считал тебя своим другом. Кусок дерьма. Я ненавижу тебя, убирайся, и забудь о том, что у тебя когда-то был друг в моем лице. Я сказал, убирайся отсюда. Подонок.
-Том, прошу тебя.
-Пошел на х*й. - С моих ресниц сорвались злые слезы обиды и непонимания. Как они оба могли меня обманывать. Почему все вокруг мне лгут. Если со стороны Дэвида это была забота, то от них это исходит в виде предательства. Андреас собрал свои вещи и выбежал за порог, захлопывая за собой дверь.
-Что ты забыл здесь?
-Повернись ко мне, если хочешь со мной разговаривать. А теперь ты мне скажешь, какого х*я ты ведешь себя как самая настоящая мразь. Ты ведь знал, что у Дэвида рак, но заставил его остаться, жертвуя своим здоровьем.
-Для меня карьера куда важней, чем твой чертов Дэвид.
-Ты ох*ел? Он умирает, а ты думаешь о том, как бы потрясти перед поклонницами своим тощим задом, подкладываясь под богатеньких ублюдков.
-У каждого свои развлечения, малыш Томми.
-Не называй меня так. Так меня мог называть мой маленький братик, а не такая....
-Не такая шлюха как я? Уж прости, что я такой у тебя "грязный".
-Замолчи. Замолчи. Замолчи. - Пересекаю расстояние в несколько шагов от порога до кровати и залезаю на простыни, подминая их под себя. Я забираюсь на Билла сверху, усаживаясь на его бедра. Наклоняюсь как можно ниже, чтобы разглядеть его глаза. - Отвечай мне. Почему ты так поступил?
-Я хочу сиять и сверкать. Я хочу, чтобы обо мне всегда говорили и не забывали.
Эгоист.
-Я хочу, чтобы я запомнился людям не как потасканная и потрепанная вещь, а как сияющий мальчик-глянец. Я хочу быть звездой и всегда быть на вершине. Я хочу, чтобы меня помнили, как мальчика, у ног которого был целый мир.
-Ты что не понимаешь, что цена оказалась слишком завышенной? Ценой твоей славы и мирового доминирования стала жизнь Дэвида.
-Нам всем приходится чем-то жертвовать. - Он резко дернул меня на себя, надавливая пальцами на шею и на затылок. Наши губы встретились в страстном поцелуе, хотя это больше было похоже на нежное и невесомое прикосновение. Так тепло, в этот самый момент мне показалось, что весь остальной мир куда-то исчез. Как же я люблю его, но он предал, и я не должен об этом забывать. Он начал углублять поцелуй, лаская нёбо, зубы и мой язык, сильнее всасывая его в себя. Билл обхватил мои бедра ногами, толкаясь в меня пахом. Я должен был бы оттолкнуть его, должен был сказать ему "нет", но вместо этого я позволил ему стянуть с себя футболку, позволяя нашим оголенным животам соприкасаться. Мы медленно разорвали поцелуй. По моим щекам текли слезы. Так больно и мерзко. Так погано. Почему он имеет такую безграничную власть надо мной.
Я слабак и послушная игрушка в его руках.
-Томми, Томми, знаешь, мне даже тебя жаль. Хочешь знать почему? Был бы ты на моей стороне, у твоих ног был бы целый мир, а так у твоих ног жалкий умирающий мужчина, который ни на что уже не способен. - Его слова словно ножом режут меня по груди. Я хватаю его за плечи и со всей силы бью головой об матрац. Размахиваюсь кулаком и бью по лицу. Красные капли крови расползаются на белом шелке простыней. Он взвизгивает от боли и хватается за разбитую губу и ушибленную скулу.
-Не смей больше никогда при мне упоминать имя Дэвида. Запомни, что ты не достоин даже одного его взгляда. Поверь мне, ты сделал абсолютно все, чтобы сейчас упасть в моих глазах. Ты просто молодец, Билли. Я ненавижу тебя. Ты сломал мою жизнь. Но знаешь, что обидней всего? Так это то, что ты даже не сожалеешь и не считаешь себя виноватым.
Наша совместная ваза дала трещину, раскалываясь на две неравные части. Он забрал себе большую часть половины. Как всегда.
-Я тебя тоже очень люблю, а теперь убирайся вон, у меня через пол часа назначена встреча, а мне нужно успеть привести себя в порядок. И знаешь, что? Я не жалею о том, что поставил абсолютно все на кон, ведь в итоге я всегда оказываюсь на вершине. Я своего рода Бог. - Я встал с Билла, сплевывая на новенький ковер, по которому уже успело пройтись сотни грязных ног его клиентов. Я выплюнул поцелуй и все те приятные ощущения, что он мне подарил. Пальцы легли на дверную ручку, ощущая, как обжигает нежную кожу ледяная сталь. - Том, запомни или ты со мной или ты против меня. Либо ты рядом, либо я превращу твою жизнь в ад. Делай свой выбор. - Я захлопнул дверь, ощущая, как мое сердце рвется на сотни кусочков.