Ольга познакомилась с Мишей на дне рождения своей подруги Оксаны. Та была девочкой безо всяких комплексов, и пригласила кучу всякого народа. Кое-кто из пришедших был незнаком даже самой Оксане. Тем не менее, это нисколько не затруднило веселого студенческого общения. Через каких-нибудь двадцать-тридцать минут все были уже на короткой ноге друг с дружкой. На столе была водка в алюминиевых банках, много фанты, консервированные огурчики и шпроты. Еще постаралась Катя - двоюродная сестра Оксаны, с которой они жили в одной комнате студенческого общежития политехнического института. Она ухитрилась приготовить пару селедочных салатов и отварить целую кастрюлю картофеля с укропом. Так что стол, можно сказать, ломился от обилия закуски. Каждый из пришедших счел просто необходимым принести хоть что-нибудь к столу, и теперь извлекали из пакетов и карманов - кто пиво, кто сок, а развязный Эдик - студент "политеха", небрежным жестом положил целую палку копченой колбасы.
- О, ништяк! - оживился длинноволосый парень с сережкой в правом ухе. Кажется, его звали Витей. Судя по фенечкам на запястьях и футболке навыпуск, выглядывающей из-под черной джинсовки со всевозможными заклепками и цепочками, он учился либо в "универе", либо в "культуре". Он уже был знаком с Катей, сидел рядом с ней и время от времени что-то шептал ей на ухо.
Девочек за столом было немного: сама Ольга, виновница торжества с сестрой, пухленькая Вика - Оксанина одногруппница и Алена из только что открытого "коммерческого". Зато мальчиков было хоть отбавляй. И как назло, все симпатичные. Лишь Эдик не вызывал в Ольге никаких эмоций, поскольку манерой говорить и двигаться был похож на человека, знакомого с наркотиками. А таких в ее родном городе было навалом. Торчали в подъездах, на лавочках во дворе, оставляя после себя одноразовые шприцы. Потом "засыхали" кто в кустах, кто в подъезде. Один такой как-то целых два часа просидел на корточках посреди городской площади с модным чупа-чупсом во рту. Примерно раз в десять минут он вынимал леденец изо рта, задумчиво смотрел на него минут пять, то и дело, закрывая глаза, затем совал обратно.
Михаил - высокий рыжеволосый мальчик лет восемнадцати, учился на первом курсе медицинского института. Его привел Вадик - Оксанкин парень. Они с Мишей учились на одном факультете, но в разных группах. Вадик уже хорошенько поддал водки и взахлеб рассказывал другу приключившуюся с ним историю:
- Прикинь, Мих, еду я сегодня в трамвае, а на сиденье сидит мужик. Рубашку расстегнул, чуть ли не до пупа, а там у него на вот такенной золотой цепи висит икона Богородицы величиной с пачку "Данхилл". Тоже золотая. На руке - золотой браслет с полкило, не меньше! И вот этот кадр, типа, новый русский, едет в трамвайчике. Уж, блин, не пойму, то ли "мерс" у него поломался, то ли себя показать решил, фиг его знает... Так, о чем это я? А, ну и вот, едет такой, и у него телефон звонит. Прикинь? Сотовый!!! Весь трамвай, короче, в трансе. А чувак тот, важно так достает трубу и говорит туда, типа: "Але!" Я вообще чуть не упал!!!
Михаил улыбнулся, причем уголки рта при этом пошли вниз.
- Владелец заводов, газет, пароходов, как же, как же... Ну, а кто ж оценит всю его славу, если он будет все время в тонированном "мерсе" рассекать по нашим негритянским трущобам? Вот бедняга и вышел в народ. Комплекс неполноценности, надо полагать...
Ольга уже обратила внимание на его красивые карие глаза, статную фигуру и манеру держаться уверенно, но без напускной бравады. Теперь ее привлек приятный голос, от которого веяло... какой-то надежностью, что ли? Что-то в Михаиле было особенное, притягательное.
Аккуратно стряхнув пепел с длинной сигареты в пустую баночку из-под "фанты", Михаил задумчиво потер лоб тыльной стороной руки, покосился в Олину сторону и сказал, обращаясь к Вадику:
- Слышь, Вадь, ну как там твой анатом?
Вадик помрачнел лицом, выматерился, и, отложив в сторону вилку с наколотой картофелиной, сказал:
- Прикинь, он меня сегодня такой поднимает, и спрашивает, как проходит лицевой нерв, ну, я ему, значит, все подробно описываю, а он говорит, типа, неправильно, садись, два. Я, блин, сажусь в полном ауте, открываю атлас, смотрю, а я все правильно сказал, как там написано. Ну, я такой ему и говорю, типа, че за ерунда, вон, в книжке так написано.
- А он?
- А этот гад улыбается и говорит, мол, неправильно в твоей книжке написано!
- Совсем уже, что ли?
- Ага, прикинь, наши все такие в непонятках, а я ему говорю, ну тогда, мол, скажите тогда сами, как "фациалис" проходит.
- Ну?
- А он говорит: "А я знаю, как он проходит!"
Михаил развернулся на табуретке и уставился на друга.
- Не гони!
- Вот так вот, а ты как думал? Мы после занятия всей группой подошли к зав. кафедрой, спросили, где проходит "фациалис". Он на нас как на дураков сначала посмотрел, потом мы все-таки докопались до него, он нам сказал все то же самое, что и я. Ну а мы ему всю эту историю рассказали, он в осадок выпал, говорит, типа, гонит ваш препод.
- Слушай, я в шоке! Как двойку теперь отрабатывать будешь?
- Да пошел он! Правильно его каждую зиму бьют! Как второй курс анатомию сдает, он, говорят, в больницу попадает с побоями.
- Ну, это, жалко мужика, хорош бы ему уже студентов доводить.
Ольга выпила еще немного водки. Поморщилась, запила томатным соком. Интересно, наверное, учиться в медицинском, только слишком уж сложно. Спиртное понемногу развязывало язык.
- Мальчишки, а вы как, на трупах там учитесь?
Михаил кивнул, прожевал кусок колбасы и сказал:
- Ага, у нас в подвале целый бассейн с формалином, метров пять на восемь, примерно, так там отказные трупы плавают. Мы на каждое занятие отлавливаем там какой-нибудь труп и в класс поднимаем.
Вика с отвращением отодвинулась от салата, а Алена брезгливо высунула язык, скорчила недовольную рожу и с возмущением сказала:
- Ну, е-мое! Не за столом же!
Мальчишки дружно захохотали, а Эдик дружески похлопал Вадика по плечу.
- Молодцы, пацаны, давай выпьем за медицину!
Веселье продолжалось. Вскоре кто-то принес из соседней комнаты гитару.
- О, круто, дайте-ка ее сюда! - это вновь подал голос Витек.
Через минуту, настроив гитару, он уже вовсю лупил по струнам, извлекая из них какие-то тяжелые аккорды. Оказалось, что Витек - металлист и знает много всяких песен зарубежных рок-команд.
Вскоре девочки попросили Витька уняться, и он, отложив гитару в сторону, налег на водку с пивом.
- А ты, Оль, где учишься? - поинтересовался Михаил.
- В филиале "универа" на РГФ.
- А это что за зверь такой? - улыбнулся он.
- Это не зверь, Миша, это романо-германская филология. По-другому - ин. яз.
- Ого! - удивился парень, подняв брови, - а на каком ты курсе?
- На третьем.
- А сколько тебе лет? - продолжал допытываться он.
- Двадцать, а тебе?
- Восемнадцать, мал еще.
- А я, типа, старуха, да? - возмутилась Ольга.
- Да ну, ты что? Я вовсе не хотел тебя обидеть, прости.
Михаил как-то странно смотрел Ольге в глаза, отчего она почувствовала себя неловко и отвела взгляд.
- А какие языки вы учите?
- Французский, немецкий, английский, латынь и готский.
Тут вмешался совсем уже захмелевший Вадик:
- Какой еще, на фиг, "гопский"? Да я этих гопников бы на кактус всех пересажал!
Ольга фыркнула от смеха, а Михаил, с серьезным выражением лица сказал:
- Так, этому столику больше не наливать!
- Чего, блин, я не пьяный! А Миха - он вообще французский знает в совершенстве, поняли? Так-то, блин! А латынь мы эту... да нам она... да эта ваша lingua Latina est ... э-э, блин... - тут он покосился на девочек и замялся.
Эдик положил ему руку на шею и доверительно сказал:
- Да все ништяк, Вадя, давай покурим!
- Давай, - грустно согласился тот.
- Parlez-vous Francais? - поинтересовалась Ольга у Михаила.
- N"importe comment! - улыбнулся он.
- Для "кое-как" у тебя слишком хорошее произношение, - пододвинулась к нему поближе Ольга.
- Дедушка Дассен виноват. Я его песни наизусть знаю, - признался Михаил. И процитировал:
Et si tu n"existais pas,
J'essayerais d'inventer l'amour,
Comme un peintre qui voit sous ses doigts
Naître les couleurs du jour.
Et qui n"en revient pas.
- Excellent! - удивилась Ольга.
- У, елки! - протянул рыжий Рома, пришедший вместе с Витьком, - да вы просто эти, как их, вундер...киндер... э-э...
- Сюрпризы! - вставила Катя, - иностранцы, блин.
- А правда, Оль, очень удобно, - шепнул ей на ухо Миша, - вот мы с тобой разговариваем во всеуслышание, а никто ничего не понимает
Через пару часов Алена уже целовалась с пятикурсником Женей, а Оксана выясняла отношения с Вадиком по поводу какой-то его выходки с какой-то Светой. Ольга, хоть и старалась по возможности не пить, все же ощущала в голове какой-то туман. Все это время она старалась не выпускать из виду Мишу, иногда заговаривая с ним по-французски по всяким мелочам. Михаил старался не напиваться, поддерживая далеко не всякий тост. Вскоре ему надоело сидеть просто так, и он взял в руки гитару.
- О, Миха, сыграй что-нибудь из своего! - обрадовался возможности прервать неприятный разговор Вадик.
- Да ладно, ты че, - стал, было, отнекиваться тот, но вскоре дружными уговорами был вынужден согласиться.
Пощелкав суставами пальцев, он прокашлялся, на мгновенье задумался, потом начал неторопливым перебором играть приятную, но несколько грустную мелодию. Затем негромко запел:
Солнце застыло, и начался дождь,
Родившись из снежных искристых дюн.
Я, размечтавшись, гитару достал
И, с нежностью, мягко коснулся струн.
И песня возникла из тишины
Осеннего моря у серебряных гор
О том, что за облаком нет холодов,
Лишь теплого солнца весенний простор...
Уплыть бы туда, где нет места зиме,
Но море дороги грозит глубиной...
Я понял, что в жизни этой мне не дано
Напиться вечной весной.
Ольга, широко открыв глаза, смотрела на Мишу, который сейчас поднимался в ее глазах на какую-то почти недосягаемую высоту, не видя и не слыша больше ничего вокруг. А тот, сделав проигрыш, продолжил:
Вот, закончился дождь.
Смолкла гитара, я песню допел.
Ветер все тучи унес.
Я мог бы сбежать с ним, но не успел.
Ветер ушел в заоблачный край,
Где никогда не бывает слез.
Взгляд на прощанье - и снова в путь,
Оставив в подарок три тысячи грез...
И вновь, отражаясь в полночной заре,
Кровью сверкнула луна...
Тени ночные забрали меня
Туда, где всегда весна...
Туда, где всегда весна...
Когда затих последний звук, всеобщее молчание продолжалось несколько секунд.
- Супер! - вымолвила Вика.
- Чувак, да ты крут! - это был Витек.
- Я же говорил, что Миха - это талант! - похвалился Вадик, наливая себе еще водки.
А Ольга молчала, приложив ладонь к своим губам. Ей показалось, что она влюбляется в этого мальчика.
- Молли, ты что, влюбилась? - спросила шепотом наклонившаяся к ней Оксана, обнимая ее за шею.
- Отстань, Ксан!
В тот холодный мартовский вечер Миша проводил ее до семейного общежития, где она гостила у своей троюродной сестры. Ольга все ждала, что он станет напрашиваться в гости со всеми вытекающими последствиями, но тот просто одарил ее на прощанье комплиментом:
- Тu es une fille exceptionelle. Au revoir!
- Слушай, мы тут с тобой замерзли как бобики, на этом морозе, может, зайдешь, погреешься? - Ольга сама удивилась своей наглости, но как раз сегодня сестра была на сутках. Квартира пустовала.
- Да нет, спасибо, я к себе в общагу пойду, а то она скоро уже закроется, - засмущался Миша.
Ольга мысленно выругалась. Да что же это? Какой непонятливый! Досада охватила все ее существо. Ей бы немного храбрости, так она бы затащила его к себе насильно! Стараясь ничем не выдать своего разочарования, Ольга сказала:
- Ну, смотри сам. Я в городе до четверга, живу у сестры в триста семнадцатой, в гости заходи. A tout a l"heure! - она помахала перчаткой и зашла в подъезд.
* * *
До четверга Миша так и не зашел. Ольга старалась никуда не выходить из дома, все надеясь на встречу. Конечно, можно было заглянуть в мединститут, но это было уже свыше ее гордости.
Следующая их встреча произошла уже летом, когда она приехала к сестре на каникулы, сказав родителям, что вовсе не собирается просидеть дома все лето. Миша, как сказала Яна, уже заходил и спрашивал о ней.
- Я сказала ему, что ты должна приехать после экзаменов, - доложилась сестра, собираясь на работу, - вот тебе ключи, продукты в холодильнике, готовь сама, я побежала.
Миша пришел этим же вечером. Они пили чай, болтали обо всем, начиная с французской грамматики, кончая музыкальными пристрастиями. Оля призналась, что ей нравится абсолютно любая музыка. Миша удивлялся, как это возможно, так как сам терпеть не мог "блатняка" и "попсы".
Теперь они стали встречаться почти каждый вечер. Оля все ждала, что Миша перейдет хоть к каким-то действиям, но тот, похоже, видел в ней только приятного собеседника и друга. Однажды Миша даже заночевал у нее в субботу, поскольку не попал в свою комнату в общежитии, где спал мертвецким сном упившийся на свадьбе Вадик.
В ту ночь Оля практически не сомкнула глаз, лежа рядом с Мишей на одной кровати, но тот, хоть и сам почти не спал, все же, не проявлял никаких попыток коснуться ее. Наутро к ней постучалась тетя Аня - Янина мама, прознавшая о приезде племянницы. Оле пришлось пустить ее внутрь. Тетя вовсе не ожидала увидеть в Олиной постели незнакомого парня. Миша, приоткрыл один глаз, узрел остолбеневшую тетю, вежливо поздоровался, после чего повернулся на другой бок и снова уснул. Тетя Аня забыла, зачем приходила, заторопилась куда-то и ушла. Оля развеселилась и заварила свежего чаю, чтобы за столом обдумать сложившуюся ситуацию.
Миша, оказывается, не поехал домой к родителям, и устроился работать санитаром в психоневрологический диспансер, днем он дежурил, а вечерами приходил к ней. Тогда они обязательно куда-нибудь шли гулять. Однажды Миша заявил, что больше не хочет жить в студенческом общежитии, так как у него теперь есть работа и зарплата. Решив снимать гостинку в семейном общежитии, он читал все объявления, развешанные на остановках и световых опорах.
Как-то раз они уже вечером поехали по одному объявлению и встретили в автобусе Олега - бывшего Мишиного одноклассника. Оба парня несказанно обрадовались встрече. Было решено взять пива и отправиться на речку. По пути на речку зашли к Оле домой, где она надела купальник, который предусмотрительно привезла с собой. Купаться при свете костра было несколько странно, но интересно, да и вода была теплая, прогретая за весь день. Оля плавать не умела, в отличие от ребят, которые, нанырявшись с берега, теперь плескались и фыркали как два бегемота. Пиво было выпито, все найденные на берегу палки и ветки сгорели в костре, и они пошли домой. Олег отправился к каким-то своим родственникам, у которых остановился в городе, а Миша пошел к Оле. По пути Миша взял две банки датского пива и "Рафаэлло" для Оли.
Они сидели перед включенным телевизором, Миша приобнял ее за плечо и что-то рассказывал. Выпитое пиво действовало на Олю усыпляюще. Под размеренный Мишин голос она так и уснула. Проснулась от осторожного прикосновения его губ к своим.
Ответила жарким поцелуем.
* * *
Потом были радость встреч, новые впечатления и переживания. Время бежало быстро. Начался учебный год. Оля на крыльях любви уехала домой, где ее ожидал насыщенный четвертый курс.
Теперь она каждую пятницу садилась на последнюю электричку и мчалась к Мише, чтобы, проведя с ним все выходные, воскресным вечером уехать обратно. Правда, Оле все чаще начинало казаться, что Миша не совсем разделяет ее энтузиазм по поводу их встреч. Однако чувство любви так просто не задушишь, и Оля надеялась всеми силами удержать Мишу с собой. Она никогда не спорила с ним, стараясь во всем угождать. Она часто просила его что-нибудь спеть под гитару, интересовалась всем, что происходило в его жизни, выучила наизусть имена, отчества и фамилии всех его родственников и друзей, знала, когда у кого день рождения. Не обижалась, когда он в субботу вечером уходил с Вадиком в пивнушку на два-три часа, чтобы пропустить несколько кружек "Жигулевского".
Однажды Миша, удивленный абсолютной покладистостью подруги, выразил свое недоумение по этому поводу.
- Мишенька, ласточка, ну, я же люблю тебя, - ответила Оля, прижавшись к его плечу. Миша промолчал, опустив взгляд.
Эта зима стала для Оли настоящим испытанием. Она приехала к Мише на зимние каникулы. Тот, казалось, будто бы тяготился ее приездом. Они мало разговаривали, все больше смотрели телевизор. На работу Миша старался уйти пораньше, а вернуться попозже. Оля ничем не показывала своих эмоций, а только тихо плакала в подушку, когда он не видел. Оля уехала на три дня раньше, сказав, что у нее начинается практика. Миша поверил.
Оксане Оля дала задание разузнать что-нибудь о Мише через Вадика. Через недельку та позвонила с главпочтамта.
- Ну, что, Ксан? - нетерпеливо спросила Оля.
- Молли, ты только не расстраивайся, короче, у него девушка есть. Они встречаются уже пару месяцев. Она в культуре учится на режиссуре театра. Первый курс. Ириной зовут. Вадик говорит, что они познакомились на студвесне. Молли, ты что, плачешь? Молли!
Оля положила трубку телефона, задыхаясь от рыданий. Ну, вот и все, закончилось твое счастье. Что же теперь делать?
Этот семестр Оля доучилась на чистом автомате. Лето тянулось мучительно долго. Родители тщетно пытались ее хоть как-то расшевелить. Младший брат Игорь, переборов природную замкнутость, попытался расспросить ее о том, что с ней случилось.
- Игорек, - взяла Оля брата за руки, - пообещай, что никогда не поступишь подло со своей Наташей. Знаешь, как это больно?
Брат смутился, пробурчал что-то невразумительное и исчез.
* * *
Боль долго не проходила. Оля не могла завязать ни с кем отношений. Все парни рядом с Мишей выглядели как-то тускло. Так прошел еще один год. Оля собралась с силами и блестяще сдала госэкзамены, получив красный диплом. По поводу окончания университета весь их небольшой факультет собрался на берегу реки. Было море водки, итальянского игристого вина, коробочного портвейна и баночного пива. Скинувшись, собрали шикарный стол. Всю ночь счастливые и пьяные студенты, хотя, нет, уже дипломированные специалисты - лингвисты, переводчики и филологи, веселились, пуская петарды, горланя зарубежные хиты и просто дурачась. Веселилась и Оля, твердо решив больше не переживать по поводу Миши. У нее словно какой-то комок отступил от груди. Только один раз, когда запели песню Джо Дассена о любви, Оля отказалась подпевать, и, отвернувшись к холодной еще реке, смотрела, как плещется на гальке небольшая волна. Костер трещал, брызгаясь искрами куда-то ввысь.
К обеду у нее поднялась высокая температура. Мама встревожилась, осмотрела Олино горло и вызвала врача. Молодой доктор осмотрел ее, заметил в вырезе халата шрам на грудине и спросил:
- Так, а это еще что - операция была?
- Да, мне на сердце операцию делали в девяносто первом. Мне пятнадцать лет было.
- И что же мы делаем? Тебе не сказали, что беречься надо? Тебе, милая моя, простужаться никак нельзя... М-да... Ну, что, красивая, поехали кататься?
- В смысле?
- В смысле, в стационар. Ангина у тебя. А с сердечком твоим, да еще плюс ангина... Давай-ка собирайся, да поедем, прокатимся.
Оля забеспокоилась.
- Нет, я не хочу. А можно дома полечиться? Антибиотики, там, уколы...
- Милая, дело, конечно, твое, но я бы тебе рекомендовал полежать. Ну, что решила?
- Остаюсь.
Доктор покачал головой, поставил ей какой-то укол и ушел, оставив на столе использованный шприц и ампулу.
Ночью Оле стало резко хуже. Ее сильно знобило. Было трудно дышать.
Перепуганная насмерть мама снова вызвала скорую. На этот раз доктор был пожилой. Его сопровождала молоденькая медсестра. Выслушав жалобы, сухощавый мужчина с пышными усами, осмотрел Олю, отчего моментально пришел в неописуемую ярость.
- Вы что, с ума, что ли, все здесь посходили? Быстро в стационар! И без возражений! А ну как помрет девка? Бегом, так вашу эдак! Вещи потом соберете и привезете!
В санпропускнике доктор еще долго бранился, сам поставил Оле еще один внутривенный укол, дожидаясь дежурного врача. Олю, наконец, оформили, подняли на второй этаж и поставили капельницу. Озноб на какое-то время спал. Под утро температура опять полезла вверх. На общем обходе было решено перевести ее в отделение интенсивной терапии. Вызвали кардиолога. Приходила мама, принесла вещи, сок и фрукты. Долго разговаривала с заведующей отделением - полной тетенькой в годах. На Олю постепенно стала наваливаться какая-то слабость. Сердце стучало, как будто она бежала стометровку. Глотать было совсем невыносимо. Оля не смогла осилить даже сок. Ее лихорадило. То и дело, ее смаривал сон. Пробуждаться было тяжело. Все было в каком-то тумане, который мешал ясно различать предметы. Проснувшись в очередной раз, Оля обнаружила, что почти не может двигаться от слабости. В нос вела какая-то тоненькая трубка. Локтевые сгибы ломило от боли. Левая рука было заклеена пластырем, к правой была подключена капельница. Рядом кто-то сидел. Приглядевшись, Оля узнала маму. Она была вся заплаканная.
- Доченька! Милая! Как ты себя чувствуешь? - встрепенулась она.
- Я не хочу умирать, мама, - кое-как промолвила Оля, отчего мать в отчаянии закусила пальцы. - Я хочу жить.
- Оленька! Лапочка! - зарыдала мама, - ну что же ты такое говоришь?
Она еще что-то говорила, но Оля ее уже не слышала, проваливаясь в очередное забытье. Был бы здесь Миша!
* * *
Четвертый курс начался для Михаила как-то внезапно. Вдруг закончились каникулы, которых он так и не заметил. По окончании третьего курса он был переведен на должность медбрата, и все лето вкушал все прелести постовых дежурств. С началом учебного года он попросился на ночные смены. Заведующая была не против.
Начался цикл ЛОР-болезней, и добродушный пожилой доцент рассказывал им о том, что ринофарингит на фоне евстахиита может привести к среднему отиту, тыча указкой в древний выцветший плакат. Рассказывал он увлекательно и со знанием дела, отчего плакату прощалось все. После теоретической части занятия Михаил Емельянович разбил группу на три части и дал каждой новообразованной группе по фамилии больного из тех, кто лежал в отделении. Студенты должны были отловить этих больных, уговорить пройти в учебную комнату, выяснить, у кого что болит, а затем поставить диагноз.
- О-ой, кошмар! - Михаил потянулся. Ему хотелось спать, а солнце как нарочно пригревало через зарешеченное окно.
- Пошли, соня, - сказала Ленка, - больного вылавливать надо. Так, фамилия у него... Пучкин.
- М-м-м. Девчонки, сходите сами, а? А я вам за это ничего плохого не сделаю.
- Что к чему? Мы в палате спросили, а там парень один говорит, типа, нет такого, - озадаченно протянула Настя.
- Ой, ладно, сидите здесь, папа пойдет, разберется.
- Иди, иди, папочка.
- Палата-то какая, дочери мои?
- Третья.
Михаил зашел в палату, сунув руки в карманы халата, где лежали сигареты и зажигалка. Эх, надо бы перекур сделать! В палате лежали двое: молодой пацан лет пятнадцати и мужик лет сорока. Пацан читал какую-то книгу. Судя по нарисованному на обложке звездолету - фантастическую. Мужик читал газету. Хотя нет - разгадывал кроссворд.
- Ребята, скажите, Пучкин есть такой?
Мужик опустил газету и молча посмотрел на Михаила. Подросток же, не отрываясь от книги, помотал головой:
- Не, такого здесь нет.
Мужик сдержанно улыбнулся в густые усы.
Так, что-то здесь не то...
- А как Ваша фамилия, мужчина?
Тот откашлялся:
- Щеколдин.
- Спасибо. А твоя, парень?
- Моя - Пучнин.
Михаилу захотелось сказать нехорошее слово, но вместо этого он, вздохнув, произнес:
- Жалко, конечно, я хотел с Пучкиным побеседовать, но я смотрю, ты парень тоже ничего. Куришь?
- Неа.
- Молодец! Пойдем, поговорим о жизни.
- А чего не здесь? Давай в палате поговорим. А то у меня книжка интересная.
- И то дело. Тебя как зовут?
- Сергей. А тебя?
- А меня Михаил. Серега, чего тут киснуть, пошли, я тебя с прикольными девчонками познакомлю. Ты им понравишься.
- Ну, раз такое дело - тогда пошли.
Они пришли в учебный класс. Представив девчонкам пацана, Михаил одел, было, лобный рефлектор, чтобы приступить к осмотру, но тут в приоткрывшуюся дверь влезла растрепанная голова Вадика.
- Миха, дело есть. Пошли, покурим.
- Ты вообще, откуда такой резкий?
- Сверху. У нас урология. Давай жестче.
На прохладной лестничной площадке напротив учебной комнаты была негласная курилка. Окно было открыто, и Михаил с Вадимом облокотились на подоконник.
- Ну, чего ты там про дело, которое есть?
- Слушай, мне Оксанка вчера рассказала... ну, такое дело...
- Да говори ты, не мямли.
- Ну, блин, короче, Оля умерла.
- Какая Оля? - не понял Михаил.
- Ну, твоя Оля, Оксанкина подружка. Ну, Молли.
- Оля? Что значит - умерла? Ты что?.. Как?
- Ну, Оксанка говорит, типа, Оля "госы" сдала, пошла со своими на речку отмечать, простудилась, попала в реанимацию, а у нее там проблемы какие-то с сердцем...
- Операцию ей делали...
- Ну, да. Ну и вот, короче, там у нее рецидив какой-то начался, гипертермия, а потом вроде как тромб оторвался, и отек легких во сне случился. Ну и все, блин. Два месяца как похоронили.
Михаил долго стоял в полной прострации.
- Это, у тебя, вон, фильтр тлеет... Миха...
Михаил продолжал смотреть в окно. Вадик осторожно вытащил тлеющий фильтр из пальцев друга и выбросил в оцинкованное ведро, стоявшее в углу. После чего счел за благо потихоньку удалиться.
Михаил стоял, ничего не слыша, видя перед собой только старый тополь с желтеющими листьями, слегка покачивающимися на слабом ветру.
* * *
- Михаил Алексеевич! Все готово.
- А? Да... спасибо, Людмила Евгеньевна.
Михаил выбросил тлеющий фильтр в окно, закрыл его, окинул взглядом пустую ординаторскую, после чего подошел к иконе Спасителя на своем рабочем столе.
- Господи, помоги! - прошептал он и перекрестился.
После чего, пощелкав костяшками пальцев, отправился в операционную.
Двухчасовая трепанация сосцевидной части височной кости у подростка с гнойным мастоидитом прошла успешно - ни сигмовидный синус, ни полукружные каналы, ни даже лицевой нерв не были повреждены.
Рабочий день закончился, и Михаил, переодевшись в джинсы с легкой цветастой рубашкой навыпуск, вышел из корпуса и завел свой почти раритетный 206-й "Пежо", над которым посмеивалось все отделение, говоря, что женская модель автомобиля ему не к лицу. Михаил отшучивался, а сам ни за что бы не променял удобную юркую машину на какой-нибудь громоздкий "Лексус". Опустив стекло, он закурил свои любимые "Gitanes", и включил медиасистему. Из скрытых в салоне стереосистем заиграла песня:
Когда-нибудь настанут холода,
И ты опять уедешь, и тогда:
Тебе вослед рукой - и камнем вниз.
И сны сбылись, и косы расплелись...
Выехав с территории больницы, Михаил добавил газу и через каких-то пятнадцать минут уже проехал пост ДПС на выезде из города. Машина сильно не разгонялась, но Михаилу было вполне достаточно и ста шестидесяти километров в час. Час поездки пролетел незаметно. Помогла любимая музыка и мысли, роившиеся в голове, подобно трудолюбивым пчелам. Сегодня было ровно пятнадцать лет со дня смерти Оли. Михаил ехал привычным маршрутом в ее родной город - туда, где она родилась, училась, где была похоронена. Еще не было поздно, и он заехал в цветочный магазин на улице Ленина. Купил пышный букет пунцовых роз. Улыбнулся милой продавщице, которую явно заинтриговал солидного вида молодой человек без обручального кольца, зато с массивным золотым браслетом на левой руке. Еще десять минут. Вот и старое кладбище. Оля была похоронена недалеко от центральных ворот. Оставив машину перед сторожкой, Михаил забрал с переднего сиденья розы и захлопнул дверцу. Могила была украшена свежими цветами - приходили близкие. Внутри оградки была скамеечка, но Михаил присел на корточки рядом и положил руку на прогретую летним солнцем землю могилы.
- Здравствуй, милая, - начал он, немного помолчав. Посмотрел на фотографию, что была прикреплена к мраморному кресту.
- Вот, я опять приехал к тебе. Извини, что вечером, просто не хотелось встречаться с твоими родителями и братом. Стыдно мне, понимаешь?
Михаил помолчал, положил цветы под крестом, достал сигарету, закурил.
- Ты никогда не упрекала меня за курение. Впрочем, ты вообще никогда меня ни в чем не упрекала. Ты любила меня. А я думал, что не люблю тебя. А сейчас понимаю, что был полным придурком, ведь кроме тебя я никого не любил. Ты прости меня, Оленька... Если бы я мог тогда быть с тобой рядом!
Михаил посидел еще какое-то время. Встал, размял затекшие ноги, выбросил окурок за пределы оградки.
- Ну, я пошел, любимая.
Путь назад был длиннее, акустика молчала, стекло было поднято.
* * *
Завтра Михаилу предстояли еще две операции, поэтому он внимательно просмотрел старенький учебник Оперативной хирургии, анатомический атлас, вышел в Интернет и прочитал еще пару-тройку медицинских статей по оториноларингологии. Мобильник заиграл мелодию из "Крестного отца". Оказалось, что это звукорежиссер из Филармонии волнуется по поводу предстоящего Мишиного концерта. Михаил уже в течение пяти лет считался самым востребованным бардом по всей Сибири, его приглашали в Москву, но он отказался, сославшись на врачебную практику. Успокоив нервного дядьку известием о том, что его связки уже пришли в норму, он отключил телефон и налил себе из бара рюмку французского коньяка. Включил плеер, одел наушники, вышел на застекленную лоджию, распахнул окно. В квартире Михаил никогда не курил. В подъезде тоже. Для этих целей он использовал лоджию. Как летом, так и зимой.
Затянулся сигаретой, пригубил дорогой напиток. Включил песню наугад. Это был Юрий Шевчук с песней "Метель". В самих словах песни, вроде бы ничего особенно грустного не было, но Михаила всегда пробивало на слезу. Вот и сейчас он плакал, вспоминая каждый момент их с Олей знакомства. Он оплакивал ее каждый день с того самого момента, когда Вадик сообщил ему о ее смерти. Он понял, что любит Олю. Не любил, а именно любит. С Ириной расстался почти сразу. Да и что его связывало с той белокурой девочкой? Всего лишь интим...
Восемь лет назад Михаил крестился в кафедральном соборе. В постах он путался, праздников не помнил, утренние молитвы опускал, на причастие ходил редко - в основном перед Пасхой. И еще ему так и не удалось бросить курить. Поэтому он считал себя никудышным христианином. Однако заупокойные молитвы по своей любимой он неукоснительно прочитывал каждый день.
Ночной ветер донес чей-то веселый смех со скамейки во дворе. Молодые пацаны заигрывали с девчонками. Выбросив докуренную сигарету, Михаил тотчас достал новую. Пустую рюмку поставил на подоконник. Прислонился к оконной раме. В плеере была настроена функция случайного выбора композиций. Следующая песня была авторства Джо Дассена: