Беспощадное время. Стреляет крыльями любви и ненависти. Заставляя вздрогнуть от неожиданного выпада. Поморщиться от боли и в мазохистской неге думать о былом. Ностальгический ветер извлекает внутренности из окопов быта и, встряхивает медленным воспоминанием покадровых деньков. Точка за точкой. Минута за минутой. День за днем. В самой дальней канаве времени великие жрецы стелют туман раннего детства с забытыми уже обидами и страхами. В ушах от ее криков звон. Девочке страшно одиноко. Взрыв боли. Тоска. И, тело раскачав, она приподнялась до балки. Горизонтальной. Качели из живого тела. Скрип веревок словно всхлип уключин в лодке, направившей свое большое тело в глубь прудика. В болото. В ноль. Туда, откуда шепот долетает в воображении расточенным абзацем грустных фраз.
Гул слышится межоблачных, межзвездных столкновений. Мы за столом. Два человека прошлого. Мальчик и девочка. И две скамьи. Две сигареты. Смятые пачки. Дым. Две чашки кофе. Остывшие. Ленивое молчание друзей. Бывших врагов. Ныне любовников. Брат и сестра. Вся моя нежность - ей. За доброту. Я зачарован небом. Зарницы отражением кидают блеск своих мгновений в ее глаза. Цвет сложносочиненный. Небесная лазурь вскипевших утр, помноженная на любовь. Красно-коричневая кровь. Вне расовая чистота ее лица. Дух замирает, вставая на дыбы перед ее печалью. Я сочиняю гаммы, ноктюрн в честь странных чувств. Страдания.... Когда ей будет больно, во мне произойдет разлом. На часть меня, взметнувшего всего себя супротив неба, и часть, смиренно павшую в попытке прикоснуться к Земле. В сминающих палитру радуг разреженных полу объятьях мне чудится: я слышу голос. Он мне знаком. Еще не потушили сигареты. Еще удушливых колец дымок не полностью рассеян. Еще не все пролаял пес, вспылив хвостом. Еще холодный предрассветный сумрак. Гномы стелют постель себе, зевая всем отрядом. Грань. Линия алмазным резаком прошлась вдоль вены мира. Распотрошив судеб каналы. Цветов едва заметные оттенки смешались. Ее финал теперь мое начало. Мой первенец - ее любимый сын. Ее младенец - дочь моя. В кофейных чашках слышатся стенанья. Эльфийских плясок тени, древние напевы синематографом стрекочут на столе. Она пугается, хотя не из пугливых. Ленивым взмахом левого запястья выбрасываю сигарету. Кофе допито. Мы идем вдвоем. Домой. Вдогонку изо всех своих неистощимых детских сил нас хлещет новорожденный луч. В волшебных волосах ее запуталась вся магия больного мира, все прошлое, природное, Большое. Зевающие сонные наяды рассветною росой нас окропили. Мы много выкурили в эту ночь. Мы много выпили. Но мы еще не все прожили. Неопытный, смурной и неуклюжий гном пытается закрыть в Иное дверь. Десятки в помощь рук... И...занавес.
Беспомощный танцор в своих плясках бушующий. Ум нервно бьется, четко отбивая ритм. Графическую вязь Земли. Остановив свой бешеный напор, взнуздав коня, сотни столетий в бездумном топоте прошедший тысячу дорог Его Величество сегодня на рассвете будет здесь. И через многие года он явится опять. Я грежу... Куда пропали вы? Мое сознание от нежности устав, вновь прыгает с разбега в пропасть. Тоскую.... Так хочется мне ваших строф, легенд, стихов, иносказаний. А в голове лишь звон. Динь. Дон. Динь. Дон. Рукой поглаживаю тело пивной кружки. Лаская, как девочку свою, стекло. Мы в ожидании вечеров и алкогольных песнопений. В пустой и белой комнате зерно и пыль: то рассыпаются во прах все наши имена. Бред тех поэтов, кто хоть раз был в поисках оазиса. Кого сбивали с толку окна приветливо-обманчивым вечерним светом домашних люстр. Слышу мелодию. Она россыпью аккордов бросается в нас красотой. Под бой литавр. Под хриплый рокот труб. Мой слух обманчив. Мой разум отключен. Мое воображение в покое. Мой страх живуч. Замер в полете, расколотив свое движение, как в древнем парадоксе, на отрезки. Нет целого. И не собрать жизнь по крупицам. Вдруг брызнув обожженной глины осколками, рассыпалась навечно амфора. Где высохло уже давно вино. Ноты мелодии в момент, когда кувшин коснулся плоскости, начали жалить. Жечь. Колоть. Драть мои нервы. Странная речь... Радугой перекидываю свою душу через крыши домов в твои уши. Над черными, блестящими от смерти, сентябрьскими улицами, как акведук над ранее бурлившей в пропасти горной рекой, уже иссохшей. На какие кидаться стены? Стен больше нет. С музой был в ссоре. Она ходила, дулась. Смотрела исподлобья на меня. А, улыбнувшись, тронула игриво за плечо. Мы помирились.
В моем бреду кирпичик сотового телефона - точка. Как центр паутины. Маяк с липкими нитями. Пьянящею походкой слова укачивают волны. Так далеко она. Так близко. Звонок, вам сообщение. Ползет из пальцев бред. Любовь, которой запрещаешь длиться, выскакивает ванькой-встанькой в текстах. Я тут. Я здесь. Навечно. Ты помнишь обо мне? Когда в полпервого утра и в полвторого ночи выглядываешь с ужасом в окно - там пусто. И светофор ни для кого выстукивает мерно дробь. Он продолжает жить своей мертвецко-пьяной жизнью. Бить продолжая вдребезги коды проклятий. Кодировку грёз. "Алло, вас слушаю..." На стареньком табло все те же цифры. Улиткой виноградной ползет в себя, проволокой улиц до тошноты мне надоевший город. Он скалит зубы. Он издевается, мудак. Глаз светофора, глаз луны, взгляд "дальних" одинокого авто, взгляд габаритов... К холодному лицу стекла мое прикосновение. Вода соленая. Линяет кошка, чьей шерстью этой ночью питаюсь я вместо твоей. Вгрызаясь в тело - плакать красотой, стонать от наслаждений, не от боли. Сухое рукопожатие двух старых дев - вот мое солнце. Вот моя обида. Я продолжаю бить по белым точкам, ответную пуская дробь чужой и отстраненной скептически-настроенной душе. Погладь меня оттуда, из глубины сети всемирных паутин. Щенячьим визгом отзовусь. Я болен. И отправляю в даль еще один кораблик "смски". В штиль, в мертвую погоду. Пристанет к берегу пусть или сгинет.
"Ее величество сегодня назначило вам...." Аудиенция у Леди. На 25 минут. Касаюсь, весь благоговея, ладони, бархатного рукава, своими острыми глазами картинками заглатывая Всю. Немеют пальцы старого пирата пред Королевой-матерью. Инфанты смеясь расселись в круг. Я темен, я дрожу. Как я убог... Передо мной собрание шедевров - коллекция смешков: в подарок мне. От них. И шепот, болтовня, рассудочные всхлипы, все в прошлом, вне дворца. Как дорогие вина - группа муз-инфант.
Качая маленькою головой, как будто с укоризной, ко мне бежит и со всей мочи прыгает в мои объятия она. Еще дитя. Четырнадцати лет. Кидаясь на меня как львица! Целуя, нежною щекою моего лба касаясь. Всадив с размаху в грудь мою - тонкие пальцы обоих своих рук . И торжествуя показывает сестрам мой комочек. Он бьется в ее руках птенцом. До слез меня доводит эта сцена своим сверх-совершенством.... Принцессы бросают рукоделье, книги, бокалы, оставив в стороне даже Старушку-мать, пытаются меня утешить. Я падаю в чьи-то объятья, пьянея от радости. Почувствовав вкус поцелуя музы. Со мною на руках еще полу чужое, уже полу родное создание. Так трогает она своей наивной прелестью. Она еще о нашем мире ничего не знает! Дочь красоты, благовоспитанная, пока что несмышленая, не крепкая умом. Но верная заложенным в ней принципам, своей душе, своей заколке, искрящейся в сиянье света зала. Не позабыта детская, надушенные в неба канцелярии одежды. Бальное платье, подаренное кем-то, лежит, приняв случайно позу изнеженной кокотки. Она теперь моя. Бесценный дар, который, не по нраву если, с размаху не выкинешь, не разобьешь о мраморный, холодный, равнодушный пол. Такая неопытная муза еще слишком юна, скромна, не зла. Добра, если хотите... Такая девочка способна потерять лишь только блеск свой. Потускнеть от серых будней, от мелочи страданий стихотворца. От гнева, ненависти на весь мир. Сметающего на своем пути безумия в попытках на пределе найти обратный путь туда........
Дворца не существует больше. Фата Моргана. Мираж, который отмирает. Смерть бабочки, подавшей в прошлом мне - дитя в ответ на искреннюю просьбу. Теперь с тобой мы одиноки. Я пробовал в отчаянии продать тебя, вернуть уж повзрослевшую и мудрую особу в небесный заповедник муз. Но так, увы (и к счастью!) не делается. Ты моя ноша. Ты боль моя. Моя родная бабочка, пыльцу которой с крыльев я же (я же!) слизал в порыве вдохновения тому годы назад. Инфанта ослабела. Поруганная миром. В лохмотьях, накинутых на грязное измотанное тело. Теперь дрожит она. Мы пленники друг друга. Но мы еще с тобой вернемся во дворец. Во флигеле его, среди своих сестер, не будешь одинока. И, может быть, если попросишь очень ты своих родных, они меня простят. За то, что обижал тебя. Не уберег от затхлого (дышать, дышать, дышать!!!) мирка. Не так сильно лелеял. Не часто целовал. Воспользовался всем твоим нектаром, выжав душу. Ты еще дышишь? Нам осталось совсем немного. Покрепче обнимемся, мое такое же, как в прошлом, прелестное дитя. Согрею и верну в тебя - всю прежнюю!
Я знал одну девчонку. Она из не желания влюбляться придумывала, как она плоха. Разнузданна, гуляща, зла, пьяна. И в беспорядке жизни ее кардиограмма размашисто, в невиданном доселе зигзаге поставила сама на свою душу глухую и вязкую в агонии предсмертной подпись. Вдали, под тонким покрывалом зарниц - чуть слышным отголоском - божественная звякнула печать.
Увлечь тебя в осенние... Завлечь тебя в осеннее... И на тебя осеннюю навлечь... Я в уличных прогулках, отдающих в ночное небо стрекотом перебивающих друг друга птичьих перекличек, вижу знаки. Потусторонние кивки влюбленному в прекрасные миры - от полномочных представителей их. Качаясь асфальтовые ленточки, из позолотевшей лужицы напившись совершенства и захмелев от этого, меня сбивают с толку. Иду, куда не знаю. И кто, кого, когда, где, как поцеловал - я тут же забываю. У миллионного, оплывшего старинным воском денежных потоков города хватает еще сил стать океаном. Невнятно истолкованы пути. Координаты эвклидовых миров под залп из падающих звезд опутывают сверху до низу меня безвременьем. Мой каждый шаг проваливается в пустое... Нет, не в пустое... Глаза волшебных уличных дорожных фонарей высвечивают жидкое пространство, куда я вместо пыльных бетонных блоков ступаю, разбрызгивая черную густую ночную кровь. Кровь осени ночной... Ночи осенней... Плыву, в два счета наглотавшись поцелуев от фей, потерянный ребенок. Увлечь тебя в осенние магические дни. Завлечь тебя в осеннее, щемящей грустью полное и радостью от чаяний влюбленных, настроение. И на тебя осеннюю навлечь себя осеннего. Давно уже пропитанного золотом волшебниц и отданного в рабство осенних меланхолий навсегда.
Вспорхнув на середину танцпола бабочкой. Уставшей болтать своими тяжелыми крыльями. Томным и сонным взглядом повела беседу с небесно-голубым цветом софитов: танец бархата, пыльцы и Эроса. В пыльной взвеси мои частицы по диагонали убиты светом. Идеальным кругом свернула тело она свое вокруг оси. Ночным пеньюаром. Легким. Воздушным. Цвета индиго. Взлетая в высь, извиваясь вьюгой. Концерт для скрипки. Квартет в миноре. Из нот вороха. Забытых, утерянных. Стаями, гроздьями, каркая черными с нотного стана святыми плевочками - заполняют пустое пространство они холодного зала мелодией. Ради роскоши их появления лично открыл хрустальную клетку музыки. Выпустив на свободу торжество прекрасного одиночества: "Реквием". Для себя одного. В ускользающем ритме три четверти... Наблюдая прерывистую траекторию ее танца. Дискретный вальс умирающей. Одинокий. С самой собой. Красота эгоизма. Музыка гордости. Кармен любви. Под потолком сознания у огонька чуть тлеющего бьются другие бабочки. Шорох истертых в полете крыльев. Поедают подруг они в слепой ярости своих ошеломляющих танцев. В этот жар белый и ужас влетает муза. В последнем порнографическом своем па достигая апогея пошлости и любовной нежности. Фаталистическое саморазоблачение, дающее Богу ни с чем не сравнимый перформанс: эстетизм суицидов. Пронзительно-ломанный вздох и финал после смачного скерцо. Вой скрипки отбиваемый эхом о мрамор пошатнувшихся пьяных колонн. Я слышу, как трепещет от жара точка Его на волнующем конусе пламени старой свечи. Как софиты со скрипом транслируют тела агонию - в страстном перебирании бархатных лапок своих девочкабабочка вползает ко мне на колени... Внезапная тишина. Прерываемая только сбившимся нашим дыханием. И мелодичным скольжением пальцев моих по ее прекрасному телу.
Моя игла с полей рифленых ледяных пластинок снимает в это время тишину. Эталонный "кул" мертвой любви. Джаз, доведенный зимней спячкой до отчаяния. Трель телефонного звонка на лоскуты рвёт ночь. Ее голос сбивчив и не строен. В беспорядке оправданий тихо тает. Драгоценным крошится дождем. Растворяя в звуках фальши наше чувство. В блеске сколотого льда - печаль. Стена. Ледяное страшное молчание. Об которое твое "Прости меня" расшибается в итоге насмерть. Россыпью убитой красоты безнадежно падая на землю. Бисером и ржавыми цепями. Ускользая в прошлое змеей....В анемии замирает солнце. Элегантно. Камерно. И больно. Диалоги с богом. В полночь. Ровно.
Снег. Этот мелко-колотый лёд без мартини. Холодный и белый как мел. Как толченые кости родных мертвецов. Со старого кладбища. За деревянным мостом. Пытаюсь нарисовать тебя ими во вдруг наступающих сумерках. На грифельной доске ночного неба. Не получается. Кости крошатся! И я замираю в тоске...
Бродишь сказочной ночью по зимнему лесу кругами. Там, где сотня деревьев сбилась от страха в стаю. Сплетаясь ветвями. Ласково прижимаясь друг к другу. Видишь бревен лавины - их завороженные танцы. С картой звездного неба сверяясь шагаешь в пропасть. Взлетаешь в бездну. Этой волшебной ночью так тянет покрасоваться! Застывая небрежно в небесном куполе точкой. Звездой нечаянной. Бледной.