Каждый из нас при этих словах моментально, навскидку, выстраивает некий мысленный образ. К примеру: глубокая ночь; сквозь плотный облачный саван, в который тщательно, заботливо завернули мир, сочится тусклый свет, единовременно позволяя лишь кое-как рассмотреть совсем небольшой клочок заснеженного пространства, со всех сторон атакуемый вихрями колючих снежинок, обгоняющих друг друга на безумных виражах; ветер, поначалу восхищая нас удельной концентрацией свежести, уже через минуту начинает пробирать до костей; пейзаж в целом суров и, несмотря на все это мельтешение, некоторым образом монументален. Предполагается также, что где-то неподалеку находится теплое уютное помещение, куда мы скоро попадем, потому что не собираемся же мы, в самом деле, торчать здесь и дальше.
Впрочем, кому-то это может представляться совсем по-другому.
Мела метель, и все было так, как я только что описал, за вычетом теплого уютного помещения - хотя я и не мог совсем исключить вероятность его наличия в этих местах, но горькая правда заключалась в том, что если даже такое помещение и существовало где-нибудь поблизости, меня там совсем не ждали.
Пронизывающий ветер дул мне прямо в лицо, и, по правде говоря, это было очень кстати. Ничто так не способствует скорейшей адаптации к окружающей действительности, как ощущение убийственного дискомфорта.
Я стоял в сугробе на обочине шоссе, где-то за городом, терпел пытку ветром и пытался понять, как я здесь очутился. В январе по ночам это у меня обычное дело - стоять и гадать, во-первых, каким образом меня занесло черт знает куда и, во-вторых, каким образом мне придется отсюда выбираться.
В настоящий момент ни о первом, ни о втором я не имел ни малейшего представления. Скорее всего, добрался я сюда на такси или попутке, и возвращаться мне, скорее всего, предстояло таким же способом.
Сквозь вой ветра мне вдруг почудился какой-то звук. Я обернулся, увидел трясущийся слабый свет приближающегося грузовика и заодно выяснил, что ветер дует мне в лицо, независимо от того, куда я смотрю.
Я выбрался из сугроба и поднял руку, надеясь, что выгляжу вполне безобидно и вместе с тем достаточно прилично - для ночного стопщика, на мой взгляд, идеальное сопряжение качеств. Не исключено, что именно так я и выглядел, но водитель то ли посчитал иначе, то ли просто не любил стопщиков. Мне даже показалось, что он подбавил газку, когда поравнялся со мной, словно опасался, что я могу на ходу запрыгнуть в его колымагу.
Я вздохнул, развернулся и, кляня всех водителей, все автомобили и вообще все на свете, потопал вперед. Почему-то я был уверен, что иду в правильном направлении. Несколько раз мимо меня проносились машины - в основном, огромные фуры, в кабинах которых было тепло и уютно, совсем как в том помещении, - но я упорно шагал вперед, больше не пытаясь обратить на себя чье-либо внимание. Земля круглая, твердил я на ходу. Человек человеку - волк. Еще поквитаемся. На войне как на войне. Око за око. Так закалялась сталь. Не отступать и не сдаваться. Только вперед.
Злость помогала окончательно проснуться, но долго злиться я был не в состоянии. Словно в огромный вязкий сугроб, я вновь начал проваливаться в мутную сонную одурь, и скоро поймал себя на одной-единственной мысли, которая вкратце сводилась к констатации того простого, потому что очевидного, факта, что все другие мысли куда-то подевались.
Что меня всегда поражало в моих январских лунатических рекогносцировках, при всей их явной бессмысленности, это абсолютный и ретроспективно леденящий душу автоматизм производимых мною действий. Множество раз я выпытывал у случайных очевидцев этого явления: не казалось ли им, что я вел себя как-то странно? - и все очевидцы в один голос утверждали, что в те минуты я производил впечатление полностью адекватного и уверенного в себе человека, ну быть может, одолеваемого легкой сонливостью.
Вам приходилось (наверняка приходилось) провести день за работой, потом ночь не спать, а затем вновь проработать, скажем, сутки или, еще лучше, двое? Что происходит с вами дальше? Вы возвращаетесь домой, падая от усталости. Вы мечтаете только об одной вещи. Не раздеваясь, вы валитесь на кровать и спите, спите, спите. Вы спите пятнадцать или, еще лучше, двадцать часов подряд, не вставая и, кажется, даже не шевелясь, а когда все-таки просыпаетесь, то далеко не сразу приходите в себя. Какое-то время вы, будто сомнамбула, слоняетесь по дому, вытряхивая из головы обрывки сновидений и пытаясь приспособиться к старой доброй причинно-следственной связи.
Короче говоря, вы никак не можете окончательно проснуться.
Теперь усильте интенсивность и протяженность этого состояния, сбейте четкость, разрегулируйте контрастность и добавьте побольше снега.
Таков для меня месяц январь.
Я продолжал упрямо идти вперед, механически переставляя ноги и не позволяя себе останавливаться. Левой-правой, левой-правой, шевелись живей, ребята.
Не знаю, кем они были, эти загадочные ребята, и откуда вообще взялись, но получалось у них просто здорово. Я почувствовал себя немного бодрее и даже ускорил шаг, не желая отставать от этих двужильных сукиных детей.
Так мы и шли какое-то время, а затем я вдруг понял, что метель давным-давно улеглась и вокруг уже светает. Через несколько минут едкий свет зимнего рассвета ударил мне в спину, с болезненной четкостью высветив все детали окружающего меня пейзажа.
Впереди, прямая, как мысль олигофрена - но, к сожалению, не настолько короткая - дорога делила на две приблизительно равные половины весь видимый мир, и от этого он отнюдь не становился приветливей. И справа, и слева хищными плотными шеренгами к дороге подступали высокие разнопородные деревья, чьи черные ветви сочной белоснежной плотью облепляла та самая субстанция, клочья которой с демонической яростью носились по воздуху всего пару часов назад. Было похоже на то, как если бы часть сугробов обзавелась огромными скелетами, утвердившись таким образом над теми своими собратьями, кто подобной операцией не озаботился.
Лично у меня такая картина ничего, кроме легкой жути, не вызывала.
Из-за деревьев иногда виднелись опоры линий электропередачи, и я в который раз задумался над тем, как много времени, усилий и средств расходуется на то, чтобы люди могли просто жить в этом мире - так много, что на другие вещи почти ничего не остается. И те, кто спросят, о каких это других вещах я тут говорю, своим вопросом только подтвердят мой грустный вывод.
Мысли у меня в голове вновь стали обрывочными и бессвязными. В какой-то момент я обнаружил, что стою на месте, вслушиваясь в чьи-то фразы, оправленные в густое эхо, которому здесь просто неоткуда было взяться.
- Велес пытался его освободить. К сожалению, это не так просто, как могло бы показаться.
- Кто и за что наказал его?
- Высшие - за то, что он создал людей. Его зовут...
- Прометей.
- Самое забавное, что людей на самом деле создал я. Как и все остальное.
- Почему же тогда приковали его?
- Потому, что он тоже создал людей.
- Не понимаю.
- Ничего страшного. Важно лишь то, что ты в состоянии постичь.
Голоса затихли.
Сны. Мои сны не хотели отпускать меня.
Я тряхнул головой, перевел дух и зашагал дальше.
Движение на дороге сильно оживилось; мимо меня пронеслось такси, и я запоздало вскинул руку. Время от времени поглядывая назад, я решил быть начеку - до города оставалось несколько километров, и преодолевать их пешком, да еще по снегу, мне окончательно расхотелось.
Такси мне удалось поймать на самой границе Полецка, неподалеку от того места, где на уродливую бетонную стелу, выкрашенную в пупырчатый синий цвет, безвестные титаны нанизали название и дату основания города.
- Куда? - спросил таксист, когда я разместился рядом с ним в теплом и уютном салоне.
Я первым делом подумал о своем доме, который на самом деле был не совсем моим, поежился и ответил:
- В центр.
Летя по заснеженной трассе, я почувствовал себя окончательно проснувшимся и стал думать о том, чем сегодня буду заниматься.
Во-первых, документы. Нужно было позаботиться о документах, удостоверяющих мою личность. В принципе, можно было обойтись и без них, но влачить существование, не имея на это заверенного местными властями разрешения, временами бывало весьма хлопотно, так что обычно я предпочитал потратить пару дней на хлопоты менее обременительные. Я знал нужных людей, да и деньги у меня были. На всякий случай я запустил руку во внутренний карман куртки и проверил. Да, действительно были.
Во-вторых, квартира. Мне отчего-то захотелось снять новую, в которой я еще ни разу не жил.
В-третьих, сны. Я вспомнил совет одного моего знакомого, утверждавшего, что повторяющиеся сны следует тщательно изучать и анализировать, облекая их в доступные для анализа символы и подходящие для изучения образы.
С доступными символами и подходящими образами у меня всегда все было в полном порядке.
2. Февраль
В конце января я, как и планировал, снял новую квартиру, купил ноутбук и принялся за работу.
Полецк в феврале дремлет под толщей грязного, смерзшегося снега. Делать в городе совершенно нечего, поэтому на первый, изумрудный, и второй, рубиновый, сон я потратил немного времени - как раз февраль и потратил.
Кроме того, я вернулся в сеть. Я начал вести блог.
3. Март
Март - такой же бессмысленный месяц, как и февраль, поэтому ко дню весеннего равноденствия я закончил третий, опаловый, сон.
Кроме того, я сыграл в одну местную лотерею и, как обычно, выиграл - немного, несколько тысяч.
4. Апрель
- Почему ты торчишь в этой дыре? - спросила Лена.
Мы лежали на огромной кровати в моем номере, глазели в потолок и болтали. Если не считать прозвучавшего только что вопроса, ни о чем. За нашими утомленными плечами осталась чудесная ночь, за приоткрытым окном набирал силы чудесный день, и на душе у меня - всего секунду назад - было так же безоблачно, как и в тех воздушных пространствах, где ярилось хмельное весеннее светило.
Конечно, Лена могла иметь ввиду гостиницу, но что-то мне подсказывало, что ее интерес был более, так сказать, полномасштабным. Я полагал, что она задаст этот вопрос позднее, скажем, через месяц, ну или хотя бы через пару недель, которых мне вполне бы хватило для того, чтобы узнать ее получше и дать ответ сообразно полученным сведениям. Не все мои девушки интересуются, какого дьявола я торчу здесь, в Полецке, но в ее случае я готов был поспорить на что угодно и с кем угодно, что такой вопрос прозвучит и что Лену действительно будет интересовать, почему я живу в городе, в котором у меня нет ни работы, ни родственников, ни друзей, ни даже своей крыши над головой. Последнее, кстати, было неправдой, но не вести же Лену, в целях опровержения, в мой старый дом, где вместо ламп приходится зажигать свечи, роль плиты исполняет походная спиртовка, а в холодильнике, давно забывшем о своем истинном в этом мире предназначении, лежит полупустая пачка папирос, которую я все время забываю выкинуть. И ключ от входной двери, надежно спрятанный под кирпичом неподалеку от этой самой двери, - думаю, он тоже произведет определенное впечатление.
Разумеется, я не мог рассказать ей правду. Я совсем не желал, чтобы меня принимали за шизофреника. Стадию гипотетического психоза я миновал давным-давно и, помнится, сошел с дистанции задолго до зимнего солнцестояния. Кажется, я тогда выбросился из окна. Поймите меня правильно, я нечасто так делаю.
Я познакомился с Леной вчера вечером, при весьма странных обстоятельствах. Ночь мы провели вместе, а теперь - так быстро, забери меня Азатот, пролетело беззаботное времечко - мне нужно отвечать на вопрос, к которому я оказался совершенно не готов и на который, тем не менее, требуется ответить, и ответить так, чтобы у Лены не возникло вопросов дополнительных.
А она, как я успел убедиться, девушка чрезвычайно чуткая.
Я проглотил крайне непристойный вариант ответа, потер правое плечо, которое уже почти не болело, и решил немного потянуть время.
- Полецк, до тысяча девятьсот двадцать четвертого года Степное, до шестьдесят первого Сталино, - сообщил я, обращаясь, в основном, к люстре, - это никакая не дыра. Два миллиона жителей в самом городе, а если считать с городами-спутниками, то раза в три больше. Крупнейшая в Европе городская агломерация. Железнодорожный узел. Добыча каменного угля. Черная и цветная металлургия. Машиностроение. Химическая промышленность...
- И коксохимическая. - хихикнула Лена, - А кокса хрен достанешь.
- Пищевая и легкая, - продолжал я, оставив без внимания ее легкомысленную жалобу. - А также музеи, театры и вузы. Четыре университета, между прочим. Большой индустриальный город. Большой красивый город. А вовсе никакая не дыра.
- Ты просто не видел больших красивых городов, - фыркнула Лена.
- Да был я в твоей ста-а-лице, - поморщился я. - Был, и не раз.
Я чуть было не ляпнул, что там нет того, что меня интересует, но вовремя прикусил язык.
- Хорошо, - с подозрительной легкостью согласилась Лена. - Ладно. Скажи, Егор, почему ты торчишь в этом большом красивом индустриальном городе?
- Я - дух этого места, - пошутил я, но она продолжала выжидающе молчать.
Какого черта, подумал я.
- Не против, если мы сменим тему? - я сел на кровати и посмотрел на Лену.
Она разочарованно пожала плечами и повернулась к телевизору; я же почувствовал себя последним идиотом.
- Как скажешь, - все же разрешила она перед тем, как включить ящик.
По телевизору показывали "День Сурка" - фильм, виденный мной в этом году множество раз. Хороший, жизненный фильм; впрочем, "Беги, Лола, беги" нравится мне больше. Я вздохнул и стал смотреть. А что мне еще оставалось делать?
Через несколько минут, обнаружив, что Лена крепко спит и, судя по всему, прекращать это занятие в ближайшее время не собирается, я выключил телевизор и решил прогуляться к одному своему знакомому ювелиру, с которым у меня была назначена встреча. Стараясь поменьше шуметь, я заглянул в ванную, затем оделся и вышел из номера.
Неприятный осадок, оставшийся после нашего с Леной разговора, постепенно растворялся в целом океане более радостных впечатлений, и, шагая по залитому солнцем тротуару, опьяненный запахами и шумом весеннего города, я впервые в этом году почувствовал себя счастливым.
Такое нечасто случается - в этом году.
Вполне вероятно, что описанного только что диалога и не случилось бы, если бы в понедельник, позавчера, хозяева снимаемой мной квартиры не выставили меня за дверь, с радостью (которую они и не собирались скрывать и которую я, к общему нашему сожалению, не смог с ними разделить) уведомив меня, что квартира, наконец, продана, а деньги, внесенные мной за год вперед - вернее, то, что от них осталось, - я могу забрать в любой удобный для меня момент. Разумеется, я забрал их сразу.
Вообще-то, хозяева сразу предупредили меня о том, что квартира продается, но эту подробность я как-то очень быстро перестал иметь ввиду.
С другой стороны, если бы не мой переезд, я, возможно, не познакомился бы с Леной.
Возвращаясь на пару дней назад - этот неожиданный эпизод с переселением в очередной раз послужил подтверждением того, для меня давно уже не нуждавшегося ни в каких подтверждениях факта, что если ты хотя бы в одном пункте нарушаешь установленный порядок, последствия этого нарушения, во-первых, равновероятно могут быть как приятными, так и не очень, а во-вторых, их количество, если воспользоваться уверенной формулировкой когда-то очень известных здесь диалектиков (уверенности которых я немного сочувствую), очень скоро переходит в новое качество. Они, эти последствия, составят еще одну ветвь действительности, и не исключено, что благодаря образовавшемуся ответвлению, в мою жизнь войдет нечто такое, чем я смогу смело распоряжаться в дальнейшем, как это в свое время произошло, например, с лотереями и букмекерскими конторами. Я совсем не против таких новых ответвлений. Как говорил один известный флорист, пусть цветет тысяча цветов.
С квартиры я съехал уже под вечер. Хозяева, разнополая пара уже далеко не молодых, но все еще достаточно безжалостных нуворишей, настояли, чтобы я освободил жилплощадь немедленно. Они, впрочем, позволили мне забрать свои вещи позднее, и даже предложили компенсировать неудобства, вызванные такой безумной срочностью, некоторой суммой, которую приплюсовали к возвращенному задатку и от которой я, по большей части из мстительности, не отказался.
Апрель, как всегда в этом году, выдался необычайно теплым, но по ночам было еще довольно прохладно, поэтому я решил остановиться в первой же гостинице, которая попадется мне на глаза.
Вообще-то, я гостиницы не переношу, но эта сразу покорила меня своими ценами. Если дорого, решил я, значит, сойдет. Я ошибся. Дело было не в сервисе или интерьере - с этим как раз все было в порядке, - просто здесь я чувствовал себя крайне неуютно, что, вероятно, объяснялось исключительно моими личными предпочтениями и пристрастиями. Это место казалось мне чужим, как будто гостиницу построили, штатно укомплектовали и даже заселили в другом городе, а затем, ничего не меняя, перенесли сюда, где я на нее и наткнулся. Конкретно это последствие вышло так себе.
Приятным последствием - знакомством с Леной - я уже успел похвастаться, успев заодно и наплевать на хронологию.
Сейчас расскажу все по порядку.
Скоротав свою первую, после изгнания из квартиры, ночь в гостиничном номере за чтением какого-то женского детектива, очевидно, забытого - допускаю, что умышленно - предыдущим постояльцем или, скорее, постоялицей, а может быть даже и обслугой, я дождался рассвета, позвонил на рецепцию и поинтересовался, сколько им понадобится времени, чтобы приготовить приличный кофе и доставить его в мой номер. Сонный женский голос сообщил, что им потребуется полчаса. Я сказал "ладно", положил трубку, подошел к окну и зачем-то попытался вспомнить название гостиницы. Не вспомнил и рассудил, что это неважно. Как бы она не называлась, к вечеру я собирался отсюда убраться.
Меня поселили на пятом этаже. Утро выдалось тихим и хмурым, но постепенно шум и солнечный свет, словно могучие воды прилива, затопили улицы, наполнив их, в противоположность ночной пустоте, неким содержанием, в котором, казалось, можно было выделить, если хорошенько во всем разобраться, то, что всегда требуется выделить в содержании, а именно - предмет, смысл и метод. Что, для чего и как - в любом порядке, как кому нравится.
Администратор сдержала обещание, и через полчаса после нашего разговора я получил свой кофе. Доставившая его в мой номер прелестная особа, по моему лучезарному запросу, вежливо, но как-то сухо, не отражая, сообщила мне точные координаты гостиницы. Название последней я к этому времени уже успел выяснить: в подобных местах его обычно лепят на различные предметы быта. Завтракать мне не хотелось, поэтому, прикончив кофе, я позвонил в службу такси, сказал, по какому адресу буду ждать машину, после чего покинул свое временное пристанище.
Гостиница называлась "Боспор".
В старом доме, который когда-то принадлежал моему многоюродному (точная степень нашего родства мне, увы, неизвестна) дяде, а до этого - его бабке, а до нее - еще кому-то из Цепешей, в надежном, без шуток, тайнике, хранилось золото, которым, предпочитая зарабатывать себе на жизнь в этом году другими методами, я обычно пренебрегаю.
Вообще-то я стараюсь не маячить возле этого дома без лишней необходимости - но, кажется, именно сейчас такая необходимость возникла.
Проблема заключалась в том, что гостиница была действительно дорогая. Денег, даже с учетом возвращенного задатка, оставалось не так уж много, а я напрочь забыл результаты одной лотереи, которая должна была состояться через пару дней. Такое со мной иногда случается. Возможно, в связи с недавно минувшим днем равноденствия на мою память повлияли некие силы; временами они хозяйничают в местах более, так сказать, общедоступных и с по-настоящему впечатляющим размахом. Что это за силы, и зачем они мне пакостят, я вам точно сказать не могу. Кое-какие соображения и догадки у меня, конечно, имеются, но догадки и соображения - это плохой фундамент для уверенности.
А может быть, в данном конкретном случае все объяснялось гораздо проще. Может быть, я просто забыл.
Оставались еще букмекерские конторы, но все важные матчи проходили позднее.
Я не большой поклонник футбола. С другой стороны, результаты некоторых игр совсем нетрудно держать в памяти. Зная их наперед, можно, скажем, за день до игры, заглянуть к букмекерам. И чем результат неожиданнее, тем он, прошу прощения за глупый каламбур, результативнее. Лично для меня, я имею ввиду. Следует добавить, что, общаясь с букмекерами, надо вести себя предельно внимательно. Несколько раз у меня с ними случались серьезные размолвки. Терять деньги никто не любит, а когда речь идет о значительной сумме, эта нелюбовь, как правило, выливается в довольно энергичный и решительный протест. Однажды меня даже натурально укатали - сбили машиной, проехались, а потом, на всякий случай, сдали назад и снова проехались. И, досрочно завершив этот год, я, как обычно, начал его заново.
Но хватит о грустном.
Я расплатился с хмурым и неразговорчивым водителем, вылез из такси и зашагал к своему дому, стоящему на противоположном конце улицы. Я всегда так шифруюсь - не хочу, чтобы соседи слышали, как перед зданием, которое они привыкли считать нежилым и заброшенным, останавливаются машины.
Соседи хорошо знали прежнего владельца, потому что он здесь вырос - в этом городе, на этой улице. Знакомства со мной им удалось избежать. Они даже не были в курсе, что это теперь мой дом. В те редкие моменты, когда я по собственной небрежности попадался им на глаза, они не стремились завязать со мной беседу и вообще вели себя так, будто ничего особенного не происходит. Это вполне меня устраивало. Так же, как и они, я не горел желанием беспредельно расширять свой круг общения.
Может показаться странным, что в этот дом местные жители ни разу не пытались забраться, тем более, что стоявшую рядом с домом библиотеку они не пощадили, оставив от нее только фундамент и кучи неликвидного мусора; и тем не менее - ни разу не пытались. Насколько мне известно, они вообще стараются держаться от него подальше. Причина такого опасливого уважения объясняется, вероятно, некоторыми весьма специфичными талантами бабки моего дяди, а также особенностями ее характера, из-за которых - и талантов, и особенностей - бабку натурально принимали за ведьму. О таких вещах помнят, и помнят долго.
Честно говоря, у меня самого иногда мороз по коже.
Быстро и, как мне хотелось верить, незаметно, я проскользнул во двор, торопливо подошел к кирпичу, о котором уже упоминал, слегка пнул его ногой, наклонился и поднял ключ. Потерев его об штанину, я шагнул к двери и вставил ключ в замок.
И повернул.
В доме властвовал триумвират сумрака, запустения и одного весьма навязчивого воспоминания, которое в компании со своими союзниками всегда заставляло меня ежиться от холода, даже если на дворе стояла сорокоградусная жара.
Это было воспоминание о моем пробуждении после зимнего солнцестояния: за окном метет и воет, в доме собачий холод, голова раскалывается от страшного давления и страшной скорости, с которыми мое сознание втискивают обратно в мое тело; на стенах пляшут блики невероятно ярких, волшебных, дивных зарниц, бьющих прямо из сновидения, в воздухе витают запахи моря и горячего камня, слышен далекий плеск волн; и эта зимняя, заснеженная, нелепая избушка, где я постепенно прихожу в себя - она пока существует где-то на грани восприятия и кажется еще нереальной. Совсем не такой реальной, как восьмой сон Азатота.
Это было воспоминание о том, как начинается этот год.
Он начинается так всегда.
Я не спеша прошелся по всем комнатам, задержавшись на кухне только для того, чтобы отыскать там нож и, заглянув зачем-то в холодильник, убедиться, что пачка "Беломорканала" никуда не делась и все так же дожидается моего волеизъявления. На секунду мне вдруг стало смешно. Я представил, как кто-то, наблюдающий за мной со стороны, видит эту картину и гадает, какого рода отношения могут связывать меня и эту пачку папирос - если я, вместо того, чтобы побыстрее забрать то, за чем пришел, стою с ножом в руке и пялюсь на выполненную из куска небрежно покрашенного картона конструкцию, которая покоится в пустом, неработающем холодильнике. Я захлопнул дверцу холодильника, посмотрел на наручные часы, показавшие половину десятого, и направился в спальню.
Отодвинув кровать в одну сторону, а кучу пыльного тряпья, которое было навалено под кроватью - в другую, я, осторожно, чтобы не сломать лезвие, поддел ножом одну из плотно пригнанных друг к другу половиц. Провозившись с полминуты, я открыл тайник и, кряхтя от усилий, вытащил из него тяжеленный сверток, который когда-то поместил туда прежний владелец дома, то ли проникшись доктриной индивидуального золотого запаса, то ли, что вероятнее, озаботившись концепцией черного дня. В одном из моих снов, Алексей (так звали моего дядю, прежнего владельца дома) любезно поделился со мной кое-какими ценными воспоминаниями, за что я ему чрезвычайно признателен, несмотря на то, что вышло у него это случайно и даже не вполне осознанно.
В несколько оборотов я развернул плотную серую материю и, полюбовавшись на тускло отсвечивающую горку металла, из-за которого, если верить известной присказке, с людьми иногда случаются очень неприятные вещи, отложил в сторону два средних размеров слитка. После чего проделал все процедуры в обратном порядке.
Слитки тянули каждый грамм на триста. Я распределил их по карманам, вернулся на кухню и, так как спешить мне было некуда, решил сварить себе чашку кофе. Заглянув в кладовку, я выудил оттуда жестяную банку молотой арабки, спиртовку, последнюю, уже слегка опаленную, таблетку сухого спирта, крохотную джезву и бутыль с водой.
Я сидел у окна, пил кофе, а в голове моей бродили неясные мысли, как бывает, когда думаешь сразу о многом, и ни о чем - серьезно. Я размышлял о том, что этот год пока ничем особенным не отличается от остальных. Что из гостиницы надо сегодня же съехать. Что мир, меня окружающий - вечерниймир - целиком и полностью принадлежит нам, людям, хотя создан не нами, создан без нашего участия. Что из тех квартир, которые я обычно снимаю в начале года, некоторые должны еще оставаться свободными. Что летом не мешало бы отправиться куда-нибудь к морю. Ну и так далее - размышления ни о чем и обо всем сразу.
Допив кофе, я посетил туалет, и, больше не задерживаясь, вышел из дома. Яркий солнечный свет, на секунду ослепив меня, одним махом, словно очумевший от избытка адреналина боксер-тяжеловес, выбил праздные мысли из моей головы.
Я с удовольствием вдохнул свежий весенний воздух, ощутил некоторый душевный подъем и решил немного прогуляться.
Выскользнув за калитку, я зашагал по улице, даже не представляя, куда и зачем иду. Я просто шел, ни о чем не думая, не тревожась о будущем и не тяготясь прошлым, а всего лишь наслаждаясь тем застывшим и одновременно неуловимым моментом, который называется настоящим и в котором человеку обычно бывает то грустно, то скучно, то тесно - в общем, как-то не по себе.
Через какое-то время дома закончились, и потянулась - вперед, до самого горизонта - буро-зеленая пустошь без всяких признаков жилья. Я очутился за городом.
Пройдя еще с километр, я остановился и огляделся. Здесь начиналась настоящая, безлюдная и дикая степь, и эта степь показалась мне бесконечной. Прислушавшись, впрочем, можно было различить какие-то, по большей части мутные и глухие, словно вздохи невидимого великана, звуки, несущиеся со стороны города.
Я тоже вздохнул и с сожалением подумал о том, что надо возвращаться. Время близилось к полудню. Не знаю, было ли дело в опьяняющей загородной атмосфере или же сам вид необъятной, первобытной степи подействовал на меня столь умиротворяющее, но уходить отсюда мне не хотелось.
В нескольких шагах от себя я заметил валун, формой похожий на широкий стул с прямой короткой спинкой, или скорее, если учесть пошедший на него материал, напоминающий миниатюрный трон. Не настолько, впрочем, миниатюрный, чтобы усталый путник не мог на него присесть и немного передохнуть, наслаждаясь открывающимся перед ним видом. Это показалось мне отличной идеей.
Несмотря на жесткую поверхность и холод, который шел от камня, сидеть на валуне было приятно, удобно и даже уютно. Лицо мое было обращено в ту сторону, где горизонт чистой, плавной линией делил небо и землю. Глядя вдаль, я вдыхал сырые запахи весны и постепенно забывал, что за моей спиной, словно зверь в душном, замкнутом пространстве (и времени тоже) своей берлоги, ворочался город, беспокойно взрыкивая всякий раз, когда ему чудилось какое-то движение снаружи.
А потом я увидел Дворец - там, в прозрачной глубине, у самого горизонта.
Гигантской и бесформенной рамой, в которую было втиснуто это волшебное творение Велеса, Дворец окружало клубящееся белесое марево, сжирающее перспективу, едкое, с трудом переносимое для взора. Тонкая нить мраморной лестницы, ведущей прямо к воротам Дворца, была едва различима.
Я вскочил на ноги. Я не мог оторвать взгляд от Дворца. Сейчас я видел его таким, каким он был еще до моего рождения - таким, каким он представляется мне в моих снах.
Все восемь его башен были целы и торжественно сияли, отгоняя своим светом мутный бурлящий туман.
Затем картина начала меняться. Дворец будто заволокло полупрозрачной искрящейся пеленой, а когда она развеялась, моим глазам предстал безымянныйгород и тот утренниймир, смутные воспоминания о котором почти стерлись из моей памяти, так давно все это было - но ведь было же!
Дворец переместился поближе и сильно изменился, превратившись большей частью в весьма живописные руины. Его башни - все, кроме янтарной - были разрушены. Окружавший Дворец клубящийся туман в одночасье испарился, и моему взору больше ничего не препятствовало.
Опершись рукой на валун, чтобы не упасть от внезапно накатившей на меня слабости, я смотрел на чудесный город, раскинувшийся в глубокой цветущей долине, которая начиналась сразу за янтарной башней и уходила к темнеющему у самого горизонта океану.
Я смотрел на город, где родился и вырос.
Тонкие шпили и покатые черепичные крыши, мраморные храмы и серебряные фонтаны, пруды, окруженные парками и садами, ажурные мосты, грандиозные статуи, возвышающиеся на больших светлых площадях, широкие мощеные улицы, залитые золотым светом нездешнего солнца - улицы, по которым ездили экипажи и гуляли люди, и каждый из этих людей был гораздо счастливее меня, потому что жил в городе, куда я мечтал вернуться. Мечтал больше всего на свете.
Долина была достаточно велика, чтобы вместить, помимо самого города, полуразрушенные фрагменты многочисленных и обширных владений Сумеречных. Обе стороны долины были усеяны пятнами руин, и в детстве мы часто развлекались тем, что, легко и единодушно предав забвению строгие запреты родителей, лазали по этим замшелым развалинам, тщательно и с немалым энтузиазмом их исследуя. А потом хвастались друг перед другом своими находками, и обменивались ими, и сочиняли о них небылицы...
На правом склоне, совсем рядом с янтарной башней, возлежал огромный безголовый сфинкс Баст, а неподалеку от его останков виднелась невысокая и голая, безо всяких следов растительности, гора Майтреи. На противоположном, более пологом, склоне, возвышалась разбитая пирамида Вритры, а чуть дальше по той же стороне, но ближе к городу, утвердился черный, приземистый замок Самаэля, лишенный донжона. Еще дальше можно было различить то, что осталось от чертогов Бальдра, а уже в самой долине, у границы города, сколотой сверкающей вершиной смотрел в небо зиккурат Иштар. За городом, на самом берегу, морские волны баюкали рассыпающиеся храмы подводных городищ Дагона и Ньерда.
Руины со всех сторон окружали город и их было много, не счесть - этих следов былого величия Сумеречных.
Я вновь перенес свое внимание на город. Он был по-настоящему огромен. Он не походил ни на одно людское поселение в той угрюмой действительности, из которой, точно из безнадежно запутанного лабиринта, я жаждал выбраться, чтобы вновь оказаться в утреннеммире, откуда меня вышвырнуло проклятие безумного Хаосита.
Янтарная башня внезапно озарилась ярким светом. У ее подножия я увидел две маленькие человеческие фигурки. При мысли, что это мои отец и мать, ожидающие меня у преддверия сказочного края, я вскрикнул. Не отводя от фигур взгляда, испытывая дикую, отчаянную надежду, я рванулся, что было сил, и со всей скоростью, на которую был способен, помчался к ним.
Я почти поверил в то, что мое заточение закончилось.
Я летел, сломя голову, не чувствуя под собой ног, но башня и две фигурки, стоящие рядом с ней, почему-то не становились ближе, а, кажется, даже наоборот, постепенно начали отдаляться. Я выругался сквозь зубы и постарался увеличить скорость, но картина впереди уже подернулась легкой рябью и стала мутнеть.
Споткнувшись, я со всего маху грохнулся о землю, сильно ударившись плечом, и тут же, морщась и шипя от боли, вскочил на ноги. И застыл на месте.
Все исчезло - и башня, и долина, и город, и океан.
Передо мной стелилась степь, и в ее обширных пространствах не оставалось ничего, что напоминало бы мне об увиденном.
Просто степь - и ничего больше. Просто степь.
Воздух разрывал легкие, слезы душили меня, а ноги едва повиновались, но я развернулся и не останавливаясь и не оглядываясь зашагал к городу, который никогда и никуда не пропадает.
Когда я вернулся в гостиницу, на моих часах было три. Немного ныло плечо, но я рассудил, что это совсем невысокая плата за ту развернувшуюся в степи чудесную картину, свидетелем которой мне посчастливилось сегодня стать. Из-за того, что подобные явления можно наблюдать только здесь, на родине клана Цепешей, мне и приходится почти все время, как изящно выразилась Лена, торчать в этой дыре. Иногда, впрочем, я покидаю Полецк - сажусь в поезд, потому что не очень люблю автомобили и самолеты, и отправляюсь в путешествие, которое никогда не бывает чересчур долгим.
Поднявшись к себе в номер, я принял душ и по телефону заказал обед, который мне пришлось ждать с полчаса. Помнится, я еще подумал, что этот срок является, вроде названия гостиницы или ее логотипа, неизменной, устойчивой величиной. Я уважаю такие нерушимые стандарты - наверно потому, что сам их придерживаюсь крайне редко.
Мясо было не до конца прожаренным, с кровью, но именно такое я и люблю. Кофе, в полнейшем соответствии с моими ожиданиями, оказался тоже что надо.
Пообедав, я решил пристроить золото и попробовать забрать из квартиры нуворишей свои вещи: кое-какую одежду, несколько книг и дисков, а также ноутбук, в котором я хранил записи о своих снах, время от времени пытаясь придать этим записям более-менее внятную форму. Покидая квартиру в весьма расстроенных чувствах, я умудрился забыть там и свой мобильный, и теперь никому не мог позвонить, потому что там остались все номера. К тому же, следовало подумать о том, где я буду сегодня ночевать. Стандарты стандартами, но гостиница мне по-прежнему не нравилась.
У ювелира, с которым я предпочитаю работать и с которым я уже встречался в этом году, не оказалось нужной суммы, но я оставил ему слитки, чтобы не таскаться с ними по городу. Мы договорились встретиться в среду утром, сегодня, и, к слову, именно сейчас, по дороге к нему, я вам все это и рассказываю, пока Лена сладко сопит в моем номере.
В квартире нуворишей никого не было. По крайней мере, приглушенно-пронзительные и абсолютно безответные трели дверного звонка привели меня именно к этому невеселому заключению. Ключ я по глупости сразу же сдал хозяевам, пообещав им позднее позвонить насчет вещей. Потоптавшись немного в нерешительности на лестничной площадке, я вышел из подъезда и отправился в сторону ближайшего известного мне агентства недвижимости.
И здесь меня также поджидала неудача. На месте агентства теперь располагалась какая-то строительная контора - как это часто у них водится, с названием, в которое, точно в темную и тесную подсобку, набилось слишком много напирающих друг на друга согласных.
Я не стал заходить в контору, чтобы попытаться выяснить, куда переехало агентство. В этом не было смысла. Здесь, в центре города, агентства недвижимости встречались так же часто, как силы зла в сказочных романах. Стоило только пройтись и поискать.
Но мне уже расхотелось куда-то идти и что-то искать. Я плюнул на все и решил, что, так уж и быть, сегодня переночую в гостинице, а завтра с утра, после того, как покончу с финансовыми вопросами, сразу же займусь вопросами квартирными.
Мои ноги гудели, требуя отдыха, и я чуть было не забыл еще об одном, прямо скажем, весьма безобразном обстоятельстве, которое к ночи непременно нужно было исправить.
Проблема заключалась в том, что мне совершенно нечего было читать.
В замкнутой на самое себя вечности (как, наверно, и не в замкнутой) очень трудно найти себе занятие, которое бы никогда не надоедало. Тем не менее, я такое занятие нашел, а временами даже повышал его статус до основного.
Честно говоря, просто не представляю, что бы я делал без книг.
Рассуждая чисто теоретически, когда-нибудь настанет такой момент, когда я прочту все, что было написано к этому году. То есть, вообще все. Число книг не бесконечно, но все же оно достаточно велико для того, чтобы человеческий разум смог уловить разницу. В конце концов, память у меня тоже человеческая.
И вы никогда не поймете мою страсть к книгам, если я не расскажу вам о конгруэнтности.
Что вы любите в книгах - если, конечно, вы в них что-то любите?
Это не такой простой вопрос, как кому-то может показаться. К примеру, ребенку нравятся сказки. Но почему они ему нравятся? Быть может потому, что, в первую очередь, ребенку интересна суть - то есть предмет, и именно они, предметы, выдвинуты в сказках на главный план. Предметы - это люди и вещи (живые существа и неживые вещества, как любил говорить один мой знакомый, питавший слабость к подобным рифмам), которые взаимодействуют между собой и друг с другом. Характер этих взаимодействий я называю методом. А причины, по которым эти взаимодействия неизбежны, я называю смыслом. Что, как и для чего. Ребенку интересно, что вообще происходит, все остальное не так уж и важно. Метод и смысл в по-настоящему волшебных сказках могут быть какими угодно. Смыслу и методу в сказке придается столь малое значение, что, без особого ущерба для сути, на смысл и метод можно вовсе не обращать внимания. Волшебная сказка воспринимается ребенком как некий список, перечень ключевых предметов, на которые стоило бы посмотреть, и действующих персонажей, которые чем-то вроде заняты, но в принципе забавны и так, сами по себе.
Теперь я расскажу о том, что такое конгруэнтность. Говорят, что объекты конгруэнтны, если, при соблюдении некоторых условий, эти объекты совпадают. Почему же тогда не сказать просто: объекты совпадают? Или, наоборот, не совпадают? Зачем это туманное словечко из математики?
А затем, что бывают промежуточные варианты. Вот вам еще один пример: вилка и столовый нож. Эти объекты конгруэнтны по предмету, ведь, по существу, и вилка, и нож являются столовыми приборами (вы мне можете возразить, что они различаются по форме, но мы сейчас говорим о сути). Они конгруэнтны по смыслу, ибо причина, по которой мы во время трапезы пользуемся ножом, и причина, по которой мы тогда же пользуемся вилкой, совпадают, то есть смысл манипуляций, производимых нами упомянутыми предметами, как минимум, состоит в том, чтобы более-менее грамотно набить желудок.
Но нож и вилка не конгруэнтны между собой по методу. Мы используем их по-разному. Нож мы держим правой рукой, а вилку - левой. Ножом мы режем, а вилкой - накалываем. Нож всегда остается возле тарелки, а вилку мы иногда подносим ко рту.
Я прошу прощения за это небольшое и немного сумбурное отступление, но оно необходимо для того, чтобы вы смогли понять, в чем заключается наше с вами различие - и в чем мы с вами похожи. Надеюсь, вы не запутались в конгруэнтностях и столовом инвентаре, потому что мы возвращаемся к книгам.
Книги похожи на сны. Вы скажите, что сны редко бывают такими же связными, как книги, а я вам отвечу: смотря какие книги и смотря какие сны.
Книга всегда голографична, то есть содержится целиком в некотором малом своем объеме. Прочитав один, выбранный совершенно наугад, отрывок, мы можем очень многое - если не все - сказать о книге, откуда этот отрывок взят. Так, кстати, и поступает большинство издателей с большинством попадающих к ним рукописей.
Итак, даже в небольшой части текста содержится вся необходимая информации для того, чтобы мы могли сделать некоторые выводы, касающиеся всего текста целиком. Это ничего вам не напоминает? Когда вы оказываетесь в незнакомой местности, открывающегося перед вами вида обычно вполне достаточно, чтобы придти к какому-то заключению относительно того, где вы очутились и как вам следует поступить дальше.
Но где бы вы не оказались и что бы не решили, вам придется что-то делать. Если вы хотите, скажем, выбраться из этой незнакомой местности и вернуться домой - вам придется топать. Возможно даже долго топать. На эту процедуру уйдут ваши силы, ваше время и, вероятно, некоторые ваши средства - и пока неизвестно, сколько именно того, другого и третьего. И все, абсолютно все, происходит только так, потому что по-другому не получится.
А вот в книгах все получается именно по-другому. Книга неконгруэнтна реальности по методу. В реальности приходится топать всем, тогда как в книге - только автору, да и то метафорически. Герои книг прогуливаются, наслаждаются видами, разговаривают друг с другом, занимаются любовью, орудуют ножом и вилкой, грустят и веселятся, да к тому же с ними иногда приключаются и какие-то совсем уж невероятные вещи; но происходит все это не так, как в окружающей нас действительности, как-то иначе: благодаря определенному, уверенно и грамотно воплощенному волевому усилию автора.
Теперь уберите всех авторов, вычеркните их из реальности, и заодно замените саму реальность на такую, где существуют свободные волевые усилия, которыми отныне разрешено пользоваться любому из героев - тем, кому для этого достанет удачи, умения или силы. Именно таков утренниймир. Для того, чтобы вернуться домой, там мне не придется тащится - если только по какой-то причине я сам этого не захочу - через различные, скучные, а временами и вовсе негостеприимные места, тратя на этот тягостный процесс свои средства, силы и время. Там все происходит иначе. По-другому. Утренний мир и книги конгруэнтны по методу.
Именно этим мы с вами и отличаемся - усвоенными с детства методами восприятия и действия.
Сказанное, конечно, относится не только к книгам, но и, в той или иной степени, к другим так называемым произведениям искусства, а кроме того к сети, которая поначалу просто завораживала меня своим структурным и методологическим сходством с утренним миром.
Из наших с вами отличий, раз уж зашла о них речь, также стоит упомянуть о моей бессоннице: я сплю только последние несколько дней в году, но тут уж сплю очень крепко, как следует, и просыпаюсь не раньше, чем эти несколько дней минуют. Сразу после дня зимнего солнцестояния, я, словно измученный нескончаемым штормом матрос, небрежно сбитый с палубы щелчком девятого вала, погружаюсь в пучину всегда одних и тех же, странных, каких-то вещественно плотных и местами филигранно детальных сновидений, которые, слоясь и наслаиваясь, образуют нечто вроде магической линзы, стягивающей мое внимание в точку фокуса, где, подобно сжигаемым обычной линзой насекомым, корчатся Сумеречные, отдавая свою силу рождающемуся Азатоту.
С моим пробуждением этот год начинается заново.
Что еще? По моим субъективным оценкам, мне около двухсот этих лет, большую часть из которых мне удалось прожить целиком. Судя по всему, я бессмертен.
Кроме того, у меня иногда бывают затруднения с топонимикой и именами вообще - точнее говоря, с постижением того волевого усилия, которое вам, людям вечернего мира, требуется, чтобы дать месту, вещи или живому существу имя, абсолютно не соотносящееся с их сутью. Впрочем, при должных стараниях - то есть, хорошенько сосредоточившись - мне удается решить эту проблему.
Я обещал также объяснить, в чем мы с вами похожи. Пожалуйста: я, как и вы, человек. Или, по крайней мере, Двойник - но человек и его Двойник обладают одним сознанием на двоих, как утверждают некоторые ваши мистики. И в этом они совершенно правы.
А теперь мы опять вернемся к книгам.
Именно в книжном магазине, куда я заглянул по пути к гостинице, название которой никак не соотносилось с ее сутью, я и познакомился с Леной.
Внутри регулярно посещаемого и давно мне знакомого, но каждый раз неожиданно просторного помещения, царил легкий полумрак, щедро разбавленный дурманящим запахом бумажных вселенных.
Я сразу обратил внимание на высокую темноволосую девушку, которая листала какую-то книгу, стоя вполоборота ко мне в дальнем, самом темном углу - там, где глянцевые шеренги отчаянных до безумия бестселлеров и знающих все, кроме жалости, руководств напирали на разношерстную, сбитую в крепкие баррикадные отряды, толпу уцененных, потерявших лоск и повидавших жизнь фолиантов, спокойно и умело противостоящих натиску агрессора.
Когда я вошел, девушка бросила на меня ясный быстрый взгляд, который, столкнувшись с моим, высек целый сноп искр - пусть воображаемых, но при этом достаточно ярких для того, чтобы я смог получше рассмотреть ее красивое, чуть полноватое лицо. На секунду оно показалось мне знакомым.
Возвратившись к прерванному занятию, девушка нахмурилась. Я огляделся. Кроме меня, девушки и цепенеющего за низким широким прилавком продавца, который вполне соответствовал прилавку по обоим параметрам, в магазине больше никого не было. Продавец как-то неестественно тщательно, не отвлекаясь на внешние раздражители, изучал пухлый, насквозь лакированный журнал, распластанный на прилавке, и все никак не мог решиться перевернуть застрявшую на полпути страницу.
Я направился к обороняющимся фолиантам, но не спеша, внимательно просматривая и нарядные корешки атакующих. Я еще не знал, что выберу. Хотелось чего-то новенького, чего я еще не читал - или, на худой конец, чего-то, что я основательно успел подзабыть. Краем глаза я наблюдал за девушкой, которая, кажется, тоже искоса следила за мной, хотя изо всех сил старалась делать вид, что занята исключительно своей книгой.
Когда я оказался в паре шагов от девушки, она неожиданно протянула мне раскрытый томик в темновато-потрепанной обложке. Машинально я взял его, захлопнул и повертел в руках. Это был "Дракула" Брэма Стокера.
Я поднял глаза и вопросительно посмотрел на девушку.
- Ну и что это значит? - произнесла она. Голос у нее был чистый и уверенный, и в этом голосе явственно слышалось негодование.
- Целиком и полностью, - осторожно сказал я, - разделяю ваши чувства. Действительно, чудовищный бред. И скучный, к тому же.
Она топнула ножкой, выхватила у меня из рук книгу и принялась ее быстро листать, что-то бормоча себе под нос.
- Вот! - снова протянула она мне книгу. - Читай.
- Хорошо-хорошо, - примирительно произнес я. - Тебя как зовут?
- Чи-тай, - отчеканила она.
Я стал читать.
Это были последние страницы, идущие уже после основного текста - ну знаете, эти безнадежно и пугающе пустые, если не считать заглавного "Для заметок". Я никогда не понимал, зачем они нужны, потому что за всю свою жизнь ни разу не видел, чтобы ими кто-то пользовался; а теперь вот увидел.
Текст был написан карандашом - довольно разборчиво, но как будто нетвердой рукой.
Я прочитал вот что:
Она. Высокая, темноволосая, сероглазая. Издалека. Полагает, что ее имя Лена. (Мне сразу понравился такой семантически деликатный оборот. Чувствовалось, что автор - человек подкованный, с большим пониманием того, как в действительности обстоит дело со всеми этими именами). Решительная, импульсивная. Умная. Доверяет первым впечатлениям. Сейчас в ней словно бы таятся два человека, один из которых даже не подозревает о присутствии другого, а другой даже не задумывается о существовании первого. На правой руке носит абсолютно бесполезный рунный оберег. Прибыла ненадолго.
Он. Высокий, темноволосый, кареглазый. Здешний, но рожден не здесь. Мечтает вернуться.
Когда она прочитает его имя (еГор), он войдет в магазин и посмотрит на нее. Она удивится и станет читать дальше. Он подойдет к ней и скажет, что книга, которую она держит в руках, скучна и, к тому же, в ней нет ни слова правды.
Они назовут друг другу свои имена.
Сцена закончится забавным инцидентом, в котором поучаствует продавец книг. Продавца, если я ничего не путаю, близкие люди называют Тошкой.
Я перевернул страницу, но девушка сразу же накрыла текст своей узкой ладонью, не позволяя мне читать дальше.
На мизинце ее руки я заметил необычное кольцо - волнистая петелька темноватого серебра со странными насечками на манер скандинавских рун.
- Ты на самом деле Лена? - спросил я, оторвав взгляд от ее руки.
- Да, - ответила она. - А ты...
- Егор, - подтвердил я. - А что там дальше?
Глаза у нее и вправду были серые.
- Молодые люди! - громко позвал кто-то у меня за спиной. - Молодые люди, магазин закрывается. Приходите завтра.
Я обернулся и встретился взглядом с продавцом, который стоял уже по другую сторону прилавка и с непонятной мне неприязнью смотрел на нас с Леной, нервно позвякивая связкой ключей.
- Уходим, - сказал я и показал ему книгу. - Сколько?
- Касса закрыта, - с демонстративным терпением, которому явно противоречил участившийся ритм ключного бряцанья, сообщил нам продавец. - Приходите завтра.
Я смерил его взглядом. На конченного имбецила он вроде бы не походил, но после его заявления почему-то именно эти слова первые посетили мой разум.
Я со спокойствием, таким же показным и деланным, как его терпение, произнес:
- Мы хотим дать вам денег, если, конечно, они вам нужны. Нас не интересует текущий статус вашей кассы, так же, как и остальные, сопряженные с вашей деятельностью, подробности, вне зависимости от степени их значительности лично для вас. Нас интересует вот эта книга. Сколько она стоит?
Он моментально набычился, спрятал ключи в карман и, сжав кулаки, процедил:
- Мне не нужны ваши деньги. Мне наплевать, что вас интересует, а что - нет. Выметайтесь, и побыстрее.
Я растерянно посмотрел на Лену. Она пожала плечами и взяла у меня из рук книгу. Я снова повернулся к продавцу.
- Послушай, - начал я, - дружок...
- Я тебе не дружок! - гаркнул он и, отступив на шаг назад, ткнул рукой в сторону двери. - Дергайте отсюда, пока...
Закончить он не успел - в наш оживленный диалог вмешалась Лена, которая громким словам предпочла решительные действия.
Она просто, с холодящей душу легкостью, выдрала из книги нужные страницы. Признаюсь честно, мне бы такое и в голову не пришло.
Глядя на пламенеющего всеми оттенками ярости продавца, я решил, что бить, в случае чего, буду ногой в живот, потому что иным способом остановить такую тушу казалось мне делом крайне затруднительным.
- Так сколько, - на всякий случай поинтересовался я, - мы тебе должны, Тошка?
- С-скоты, - прошипел продавец и отступил еще на шаг. - Воры. Варвары, - еще шаг назад и вбок, к прилавку.
Я подумал, что тут у них, как у барменов под стойками в обыгрывающих это обстоятельство фильмах, под прилавком спрятана специальная дубина либо смертельного вида базука, и, в связи с тем, что путь к двери, пусть с некоторыми оговорками, но все же был свободен, кивнул Лене в ту сторону.
Она кивнула в ответ, и мы засобирались. Продавец не делал попыток нас остановить, а лишь что-то злобно бормотал себе под нос, провожая нас полными ненависти взорами.
Никто не стрелял нам в спину, и все, в общем-то, обошлось.
- Чего это он, интересно? - спросил я у Лены уже на улице.
- Не знаю, - пожала плечами Лена. - Я вчера стащила у него одну книжку. Может, он меня запомнил.
Она оглянулась, потянула меня за руку и мы свернули в боковой проулок.
- Ага, - сказал я. - Значит, я помешал расправе. А зачем ты стащила у него книжку?
- А затем, - рассудительно ответила Лена, - что на самой книжке было написано, что если мне не хочется ее покупать, то я могу ее украсть. На обложке, сзади. Рекомендация автора, между прочим.
- И как она называется?
- Книга? Не помню. Я немного почитала - муть какая-то.
- Понятно, - сказал я. - Куда пойдем?
- Давай где-нибудь приземлимся, - предложила она. - Пожуем еды. И попробуем разобраться. Я здесь еще ничего не знаю, недавно приехала.
- Просто туристка?
- Да нет, - поморщилась она, - какая туристка. Кое-кого проведать. Так куда идем?
- На бульвар, пожалуй, - сказал я.
Кафе так и именовалось: "На бульваре", но это простое название несло на себе тяжкую печать местного креатива - слова были написаны слитно и латиницей.
Несмотря на вечернее время, воздух был теплым и сладким, как парное молоко, и мы решили расположиться за столиком на улице.
Заглянув в меню, мы быстро пришли к единому - несколько, правда, минималистичному - варианту, остановив свой выбор на пицце и капучино и, в ожидании заказа, придвинули поближе друг к другу наши плетенные стулья. Лена достала из своей крохотной сумочки скомканные листы, по очереди расправила их на словно бы из солидарности с последними тоже изрядно помятой льняной скатерти, после чего окатила меня долгим и каким-то пронзительно-протокольным взглядом.
В этот момент она снова мне кого-то напомнила, хотя, так же, как и в предыдущий раз, в магазине, я был твердо уверен, что раньше нам встречаться не доводилось.
- Если это, - произнесла она, постучав своим ярко-красным коготком по бумаге, - написал ты, то поздравляю: это самый замечательный способ знакомства с девушкой...
- Ни боже ж мой, - прервал ее я. - Ты, конечно, мне нравишься, но, к сожалению, в подобных делах я не настолько гениален. И потом, как ты себе это представляешь? Вроде как я состою в сговоре с продавцом или что-то типа того?