Аннотация: Сонгфик на одноименную песню, персонажи - Адзами, Аяме.
Конечно, Аяме его не звал. Ни с собой, ни за собой. Вообще никуда не звал. Он бы и не сказал ничего, думал Адзами, будь возможным поделиться новостью с кем-нибудь другим. Но не было никого, кроме него. Что Адзами радовало...
Собственно, это было единственным радостным в данный момент. Слушая об убийствах, наказании, справедливости, Адзами прокручивал в голове картинки из новостей. С трупами, кровью - убийствами. Справедливость с этим рядом явно никак не ассоциировалась.
На самом деле, Адзами еще никогда не было так плохо. Разве что из-за операции... Нет, тогда не так. По-другому, не так. А теперь он стоял, слушал и понимал, что ему предстоит выбор. Как сейчас он прикидывал - самый сложный из всех бывших прежде. На одной чаше воображенных им весов был Аяме, увлекшийся и с почти детским воодушевлением рассказывающий об этих Вайсс, на другой - Академия, законопослушность и чистая совесть. Адзами сам ни на йоту не сомневался, что убийца есть убийца, какие бы цели он не преследовал. Но только он подошел в своих размышлениях к сложной моральной проблеме, придется ли ему считать Аяме убийце, а если нет - то почему, речь закончилась и, наверно, воцарилось молчание. Да, воцарилось, только Адзами, выбор так и не сделавший, за тишиной услышал голос Аяме-девушки, от которой он еще не отвык: "Хочешь?"
Он никогда не мог отказать ей - никогда не решался.
При выборе инструмента его снова одолели сомнения в здравости рассудка Аяме, в чем, впрочем, сомневаться смысла не было. Но лишнее подтверждение ненужности сомнений было воплощено в интересном предложении. Адзами с недоумением посмотрел на скрипку, будто видя ее если не в первый, то во второй раз, и то раньше никогда не разглядывая. Использовать как арбалет. Ну-ну. Адзами уже было хотел отказаться, но тут вспомнил, что раньше Аяме говорил...а: "Мне нравится музыка скрипки". Может, и сейчас. Еще один недоуменный взгляд и тихий вздох.
Она всегда имела над ним слишком большую власть.
Когда был первый рассвет после первого убийства, Адзами не мучался угрызениями совести, а неотрывно смотрел на Аяме и понимал, что сделал неправильный выбор. Что сам согласился всегда быть настолько зависимым от него.
Он уже понимал, что той девушки, которая его пригласила, никогда не было.
Как бы то ни было, Адзами его любил. И никогда в жизни не признался бы ни себе, ни ему, что считает такое положение вещей самым правильным. Адзами казалось, что Аяме предлагает, без слов, конечно, но скрасить, что ли, аямино внешнее одиночество своим присутствием. И что подпускает к себе ближе, чем раньше могло бы быть, тоже казалось. По крайней мере, тогда, когда Аяме предложил ему не таиться, а, так уж и быть, с его разрешения помогать заметать следы резни женщин.
Все ж, и ему самому нравилось это занятие. И, признавшись, не по собственной воле, в этом самому себе, он даже задумался, не по вечной ли причине все вот так. Здесь он тоже шел вперед по дороге к Аяме, которую последний оставил для него не закрытой?
Но, в конце концов, это перестало быть важным, когда, сыграв последний реквием и лежа в крови, они с Аяме говорили о том, о чем никогда он не заводил и не пытался заводить речь. А тут он был как будто пьян - ночь и смерть опьянили - и нес всякую правду. Аяме, как он надеялся, тоже. Но это было не менее неважно. Все-таки он был счастлив. Оглядываясь назад, Адзами думал, что счастлив был и всю жизнь. Несмотря ни на какие неправильные выборы. Потому что благодаря ним с ним всю жизнь было его счастье.
Аяме не спрашивал ни разу, пойдет ли за ним Адзами. Это было бы толчком в ту или другую строну, а он предпочитал свободу выбора. Поэтому никогда не произносил вслух, полагая, что Адзами услышит в тишине: "Хочешь?"