Поющая собака Этот октябрьский день у Вячеслава Соловьева не заладился с самого утра. Он проспал и, как результат, времени на утреннюю медитацию не хватило. Более того, чтобы успеть на работу пришлось оставить верный Фольксваген на стоянке и ехать на метро - под землей пробок не бывает даже в утренние часы пик. В вагоне Вячеслава толкали, наступали на носки его лакированных туфель, дышали в лицо. Он было, привычно занялся утренним аутотренингом: " Я умный, смелый и сильный - повторял заученную бизнес-мантру - я спокоен, я уверен в себе, да что ж ты пихаешься! Я спокоен и уверен в себе, я полностью контролирую ситуацию, блять куда ты лезешь урод! Я каждый момент контролирую ситуацию, я все делаю правильно, я самый крутой, у меня все получи... да че ты книжкой мне в лицо тыкаешь, такая толпа а он читает! Читатель хуев! Блять че за дебильные рожи! Так, я спокоен, я контролирую ситуацию. Тьфу ты господи! Да когда ж мы приедем то!". На поверхность главный специалист по маркетингу крупной коммерческой фирмы поднялся красный и нервный. В офисе подземные неприятности забылись с порога. Дура секретарша перепутала реквизиты, счет за рекламную компанию нового вида услуг не прошел, партнеры грозили разорвать контракт, начальник отымел Вячеслава по полной программе, в солидном деловом издании, где фирма выкупила полполосы на две недели напечатали неправильный номер телефона. Вячеслав обрывал трубки, ругался, извинялся, согласовывал, договаривался, снова ругался, снова извинялся. Ворох проблем затянул, закружил и только в обеденный перерыв, когда телефонный трезвон ненадолго стих, главный специалист по маркетингу позволил себе на пять минут расслабиться. Откинувшись на спинку стула и бессмысленным взглядом уставившись в монитор, он вспомнил утреннюю поездку на метро как легкое приключение. "Впрочем, это было даже забавно" - решил он. "Нужно будет как-нибудь повторить" - произнес он вслух, подражая героям своего любимого фильма "Бойцовский клуб". Но тут же нахмурился. Было что-то, что задело его, какое-то смутное воспоминание вертелось в голове. Было там что-то странное, под землей. Нет, не под землей - уже почти наверху. Да, он вышел с эскалатора, прошел через стеклянные двери, пошел по подземному переходу на другую сторону Невского проспекта и там что-то зацепило его, что-то странное. Тогда, он торопился на работу, мысли были заняты предстоящими делами, он не обратил на это внимания, а сейчас ... Что же это было? Воспоминание, казалось вот-вот всплывет из темного непроницаемого омута подсознания на поверхность, но зазвонил телефон. "Да, да Сергей Васильевич, конечно, деньги уже ушли. Я звонил в банк. Мы платежку им отправили по факсу. Сейчас обед. Да, я уверен, все будет нормально. Вы же нас знаете, Сергей Васильевич, не первый год работаем. Да ...". Что может быть лучше для офисного работника, чем первый глоток свежего воздуха по окончании трудового дня! Он прочищает мозги, выветривает из сознания телефонные звонки, бурчание шефа, шуршание бумаг, клацанье клавиатуры, номера счетов, прочий бизнес-мусор и наполняет его дыханием города. Людские голоса, шум машин, позвякивание трамваев - все это кажется песней, которую мегаполис напевает на ухо офисному работнику. "Рабочий день закончился, - поет город - все позади, ты молодец, ты решил все проблемы, ты со всем справился, теперь можно расслабиться. Посмотри сколько вокруг привлекательного, посмотри как красивы мои огни, посмотри как соблазнительны мои девушки, посмотри как уютно в моих кафе, посмотри как весело в моих клубах"! Слегка покачиваясь на отвыкших за день от ходьбы ногах, как моряк только что сошедший на берег, Вячеслав пошел по Невскому прикидывая как провести вечер. "Надо позвонить Светке - Вячеслав слегка поежился, было немного зябко - но сначала зайду в то уютное кафе у Перинных рядов, выпью кофе, приду в себя". Он спустился в подземный переход. На лестнице стоял нищий. "Бедняга" - пожалел Вячеслав оборванца, сунул в грязную руку червонец и двинулся дальше. И тут снова случилось оно, то, что еще утром привлекло на доли секунды его слух, то, что он так и не успел вспомнить в обеденный перерыв, то, что засвербило и заныло где-то в глубине души. "И уносят меня и уносят меня, в звенящую снежную даль" - выводили два слабых, дребезжащих голоса. Контраст между детским весельем по смыслу и старыми голосами вызывал улыбку у прохожих. Но Вячеслава остановило не это. Один из голосов был знаком ему с детства. "Три белых коня, три белых коня, декабрь, январь и февраль" - старушечьи легкие выталкивали задорные слова песни и они как горошины раскатывались по темным закоулкам подземного перехода. Одна из горошин подпрыгнула и отлетела Вячеславу в грудь. И тут же эхом разнеслось: "Садись обедать Славик", "Ох ты горе мое, весь извозился опять где-то", "Как дела в школе, сынок?". Мама. Они стояли у столба. Две серых худых старушки. Вот она слева. Старательно выводит слова. Он остановился неподалеку и смотрел как мать самозабвенно поет. Но вот песня закончилась. Она повела взглядом, заметила его. Старуха в пальто времен перестройки, в платочке на котором увядали вышитые когда-то цветы сделала несколько шагов, робким движением протянула руку к солидному, хорошо одетому господину, но тут же отдернула. "Славушка" - прошептала она. Губы задрожали. "Сынок, Славушка". До этого дня жизнь Вячеслава Соловьева шла, хоть и трудно, но целеустремленно. Ему было 30 лет - самый расцвет. Хорошая зарплата, перспективная работа (вот-вот освободится кресло начальника направления и он - главный претендент). Он считал, что всего добился сам и гордился этим. В институте, после лекций сам зарабатывал на жизнь - разгружал вагоны, мыл посуду, работал официантом, менеджером по рекламе, агентом по недвижимости. По ночам готовился к зачетам и экзаменам. Мать, конечно, иногда присылала деньги, продукты. Но это были крохи. Соловьев воспринимал это как должное и особой благодарности не испытывал. Он не любил мать. Более того - в старших классах школы он ее почти ненавидел. Она олицетворяла собой все то, что вызывало в нем презрение и омерзение, тот мир из которого он так хотел вырваться. В этом мире люди смеялись над шутками Петросяна, женщины к 35-ти годам превращались в старух, обсуждали кто что приготовил на обед, кто чем болеет, какие цены в магазинах и, конечно перепетии жизни сериальных героев. Мужчины пахли потом, токарными станками, машинным маслом и наивысшей радостью считали возможность выпить и закусить. Сколько раз десятиклассник Соловьев, сидя на маленькой кухне, на окраине маленького рабочего городка, смотрел на то, как его мать ест и ненавидел ее. Она напоминала ему животное. Он ненавидел ее руки, задубевшие от работы, стирок, готовок, ненавидел то, как она тщательно пережевывает каждый кусочек пищи, как будто занимается самым важным делом в жизни. Ненавидел ее глупые пустые разговоры. Последний раз он видел мать семь лет назад - после окончания института заехал на неделю в гости, пробыл три дня и умчался назад в свой новый мир, в большой город. Уже три года он ничего о ней не знал. Он сменил адрес, сам ей письма не писал. Он почти забыл про нее. И вот она. Как давно его никто не называл так. "Славушка, сыночек - повторила она - радость то какая". И продолжила скороговоркой: "А я уже и не верила что увижу тебя. Я ведь здесь уже полгода живу. Все ждала когда же ты мимо пройдешь. Я ведь адреса твоего не знаю. По старому адресу сказали мол он теперь здесь не живет, а где живет не знаем. А дядя Коля то наш помер, ты ведь не знаешь, наверное - пьяный под электричку попал. А Вовку, брата твоего двоюродного посадили - что-то там за наркотики, два года уже как.". "Так, подожди - в груди у Вячеслава как-то странно и давно забыто ныло, что-то там больно ломалось и как будто плавилось, но он старался сделать голос строгим и деловитым - ты как здесь оказалась?". "Я, Славушка, с работы уволилась. Тоска меня совсем взяла. Все думала о тебе, как ты там. Как подумаю, что тебе может быть есть нечего, так самой кусок в рот не лезет. Извелась я совсем сыночек, истосковалась по тебе. Не выдержала, денег подкопила, бросила все и приехала". Голос старухи задрожал и сорвался. Она несмело дотронулась морщинистой рукой до рукава дорогого пальто сына, взяла себя в руки и продолжила. Говорила быстро, как на вокзале возле уходящего поезда, когда боятся не успеть сказать все, что нужно. "Я уже полгода здесь живу, полы мою в школе, в переходе вот пою. Анна Сергеевна меня приютила" - она повернулась ко второй старухе, которая стояла чуть позади и улыбалась. Вячеслав отметил что во рту у певуньи не хватает трех-четырех зубов. "Она раньше учительницей работала, сейчас поем вот вместе. Ничего, на жизнь хватает. Ты не бойся, я тебе в тягость не буду. Мне ведь, Славушка, ничего не надо. Мне бы только посмотреть на тебя, только бы знать, что у тебя все хорошо". Вячеслав смотрел на ее морщины, на водянистые глаза. Забытые картины проносились в сознании как карусель. Карусель. Ноги в сандалиях болтаются в мелькающей пустоте, он кружится и кричит: "Мама смотри - я выше всех"! Ветки деревьев, дома, все мелькает и де-то там внизу мамин смех и ее счастливые глаза. А вот он болеет и ее шершавая рука, покрытая грубой, мозолистой кожей, притрагивается к его лбу: "Совсем разболелся сыночек мой". И от этого прикосновения, от этого заботливого голоса становится немного легче и спокойнее. Вот она провожает его в дальний путь. В ее глазах гордость за сына, надежда, слезы, тревога и любовь. И сейчас эта любовь это материнское обожание и всепрощение ломает что-то внутри него, ломает что-то важное, устоявшееся, привычное. От жалости к этой старухе которая смотрит на него так, как никто и никогда не смотрел ему вдруг захотелось заплакать, захотелось прижать ее к себе, погладить по голове, сказать что-то ласковое. Ля-ля-ля-ляля-ля-ляля - раздалось из кармана. Он снял трубку. "Ну ты где вообще пропал? - зазвучал в сотовом Светкин голос - Слушай, тут в "Старой лошади" сегодня какой-то джаз выступает модный. Ленка с Костей туда собираются. Пойдем, посидим, немного, а потом ко мне. Я по тебе уже вся соскучилась. Прямо вся-вся". "Подожди, я перезвоню через пару минут". Вячеслав нажал кнопку, на несколько секунд опустил глаза и задумался. "Жалость - это неправильно. Никогда никого не нужно жалеть. У каждого в этой жизни своя карма. Каждый имеет то, что заслужил. - думал он - Привязанности ведут к страданиям, от привязанностей нужно избавляться. Зачем она приехала, чтобы мне жизнь поломать? Не нужна она мне. Я хочу быть свободным. Только свободным и независимым ни от чего можно стать счастливым. Любовь, жалость - это все ложные чувства, все это иллюзии, все это Сансара. Только свободный человек может быть сильным, только сильный может перейти на высшую ступень существования. Только избавившись от привязанностей можно достичь просветления". Он поднял глаза и встретился со взглядом матери. Она по-прежнему смотрела на него все с тем же выражением лица. Она снова напомнила ему животное. Собаку. Преданную, обожающую хозяина собаку. "Ты вот, что - сказал он чуть хрипло и прокашлялся - ты давай езжай домой. Нечего тебе здесь делать. Я тебе напишу". Прохожие оглядывались на странную парочку. Вячеславу стало неловко и стыдно за ее нищенский наряд. Мать заметила это и тоже как-то застыдилась, опустила глаза, но тут же их снова подняла, не в силах оторваться от любимого ребенка. "Да, конечно, сыночек, да, да я понимаю". Чувствуя что краснеет, что, несмотря на все правильные слова, он не в силах больше выдерживать этот взгляд от которого внутри так больно скребет, Вячеслав заторопился: "Уезжай" - неловко сунул в сморщенную руку стодолларовую бумажку и пошел не оглядываясь. "Я спокоен, я все контролирую, я самый крутой, я сильный, я все делаю правильно" - повторял он на ходу почти вслух. Но второй раз за день аутотренинг не помогал. Сто долларов, выскользнувшие из старческой руки, подобрал какой-то мальчишка. "Надежда, мой компас земной, а удача награда за смелость" - звонко и по старчески дребезжаще выводили два голоса. Прохожие с удивлением оглядывались на певиц и кидали деньги в два раза чаще чем обычно. Из глаз обеих старух, задерживаясь в глубоких морщинах катились крупные прозрачные слезы.