Через иллюминатор зимняя Германия немного напоминала ожившие рисунки из учебника астрономии, где на темно-синем фоне между белыми пятнами, обозначающими звезды, проведены линии, на которые очень похожи знаменитые немецкие автострады - прямые и ровные, освещенные фонарями и фарами многочисленных автомобилей, торопящихся на ужин своих водителей. Морозной зимой, если высота достаточна и нет низких туч, земля, освещенная огнями городов и деревень, представляет собой более занимательную картину для созерцания, нежели сами звезды - в северных широтах тусклые и почти невидимые.
В полупустом салоне пассажиры не спешили знакомиться. Лететь в первом из трех самолетов Фоме нужно было всего час, и он только успел переброситься парой слов с ирландцем, который был послан своей фирмой устанавливать информационную систему на Кипре.
В аэропорту Франкфурта, к удивлению Фомы, летевшего через этот огромный пересадочный пункт впервые, он встретил больше русских, чем немцев.
"Понятное дело, - подумал он, - народ встретил Новый Год с родственниками в России или в Казахстане и возвращается по домам."
Он присел на диван, чтобы почитать и понаблюдать за другими пассажирами. Большая компания бывших соотечественников стояла рядом. Они тоже ждали своего следующего рейса. Родные дубленки, золотые зубы, спортивные брюки, ондатровые и кроличьи шапки, широкие лица, глаза, кажущиеся после десяти лет жизни в Европе необычайно узкими, бутылка водки, благоразумно прихваченная с собой для того, чтобы не переплачивать в скандально дорогих ресторанах аэропортов...
"Наследие Ченгиз-Хана, как и все большое, видится только на расстоянии... Лицом к лицу лица не увидать, как сказал поэт."
Фома ностальгически вздохнул, достал бутылку добротного свекольного сока, призванного заменить воду и пищу для восстановления кишечника, сделал глоток и начал томно поглядывать на брюнетку, сидевшую напротив него в обществе своего младшего брата. Признав в девушке русскоговорящую, он стал донимать ее взглядами, как бы давая понять: Я - не немец, я - свой! Услышав его немой призыв, она отошла покурить в специально отведенное место. Фома улыбнулся и скромно предпочел остаться сидеть на своем месте. Вот уже пять дней он не курил ни сигарет, ни самокруток. Начинать же новый год с нарушения предновогодних обетов только для провокации вокзального романа было незачем по вполне понятной причине. Он ехал не в Германию, не в Россию и не в Казахстан, а двух часов было явно недостаточно, чтобы договорится с порядочно выглядящей барышней до какого-нибудь ощутимого результата, стоящего упоминания.
Через час электромеханическое табло помигало металлическими ресницами и немым языком объявило начало посадки на его рейс. Фома встал, виновато попрощался глазами с брюнеткой и неспешно поплелся по направлению к пункту контроля безопасности полетов.
Работник службы, в белой рубашке и зеленых брюках уговорил его обменяться только что вышедшими в обращение евро-монетами. В отличие от банкнот, их сделали в разных странах ЕС разными, словно в дань уважения национальных достоинств.
"Эх, жаль, что они не догадались сделать этого вовремя с рублем! Может быть, инаш союз не развалился бы! Цезарькам - цезарьково, а Цезарю - цезарево... "
Понимая, что господину не терпелось приобрести монету с изображением голландской королевы, Фома почти без зазрения совести обменял ее на монету с республиканским орлом, и был за это мгновенно наказан.
- Скажите, пожалуйста, не вреден ли рентген фильмам? - спросил наш фотограф. По непонятным экономическим причинам, в Бразилии фотопленки были дороже, чем в Европе.
Он уже собирался забрать ручную кладь, выехавшую из аппарата, когда второй работник, попросил его открыть рюкзак и извлечь оттуда маленькие ножнички для ногтей. Фома купил их в позапрошлом году в Испании, где подобные стальные изделия весьма неплохого качества совсем недорого повсеместно продаются, наряду с ножами, мечами и пневматическими пистолетами.
- Scheiße! - вырвалось у нашего космополита, которому чиновники напомнили, что он живет в век тотальной истерии в связи с перманентной угрозой терроризма, на что офицер немного обиженно и саркастически заметил:
- О-о, вы говорите по-немецки? Или это единственное слово, которое вы знаете?
По-немецки Фома не говорил, но, вследствие его схожести с голландским, понимал процентов на шестьдесят услышанное и написанное. Слово же шайзэ настолько понравилось ему ярким и сочным звучанием, что он его запомнил и, не задумываясь, счел нужным употребить вместо англо-голландского слова шит, которое бы не отвечало ни географии момента, ни ситуации. Работники безопасности в Схипхоле ничего не сказали по поводу этих крохотных ножничек или попросту их не заметили. Фома неопределенно поводил головой, как бы говоря не совсем, и чиновник добавил по-английски:
- А вы знаете, что этими ножницами можно убить человека?
Борец с терроризмом взял в руки сувенир-оружие, который был единственным материальным свидетельством, оставшимся у Фомы от визита в Тоссу-де-Мар, и одел его на средний и указательный пальцы правой руки, как кастет. Короткими возвратно-поступательными движениями он показал у своего горла, как именно можно было это сделать, словно давая инструкции.
"О, а я даже не знал! Надо бы запомнить!.. Убить можно и пальцем, если палец правильно натренированный, или взглядом, если взгляд убийственный. Про слово я уже и не говорю, особенно, если это слово - приказ или приговор... Совершенно шибанулся народ! Еще немного, и на пассажиров вместо ремней безопасности будут надевать смирительные рубашки, - подумал Фома, не летавший после одиннадцатого сентября никуда, кроме Лондона, куда он был направлен на недельные курсы повышения квалификации в ноябре, - Разве они не понимают, что подобного акта уже не будет? А если и будет, то в другом месте, как это обычно бывает... Террористы, ведь, они не наивнее чиновников и даже некоторых президентов. Тем более, что в Европе они особенно гадить не будут - у них здесь и дома и материальные базы."
После расставания с весьма небесполезным в путешествии сувениром, Фома продолжил движение. Досада и гнев замутили его сознание. Он брел вместе с толпой, не обращая должного внимания на надписи указателей. Через несколько секунд наш униженный конфискацией и оскорбленный недоверием прошел через автоматическую дверку, подобную тем, которые читатель встретил бы почти во всех супермаркетах того времени. Слишком поздно он осознал, что, на самом деле, ему нужно было идти в противоположную сторону. Чтобы избежать повторного досмотра ручной клади, Фома развернулся и попытался незаметно пренебречь запретным кирпичом. Оказавшийся рядом офицер в бронежилете пугающе решительно остановил нарушителя.
- Halt!
Фома с недоверием посмотрел на правую руку офицера, которая, по его мнению, была расположена неоправданно близко к курку его автомата, и расплывшись в лояльной улыбке, попытался разглядеть, стоял ли затвор на предохранителе. Но его опасения были напрасными, выстрелов не последовало. Напротив, после короткого внушения по поводу внимательности и дисциплины, офицер все же пропустил заблудившегося транзитного пассажира. Указав автоматом на указатели, которые повесили для ориентации, а не просто для того, чтобы было красиво, офицер уточнил:
- Verstehen Sie? Speak English?
Фома утвердительно и виновато потряс головой и, попрощавшись в мыслях с терроризмом и зимой, двинулся по длинному коридору, в середине которого уже началась посадка на его самолет.
У входа в авиалайнер он взял Глобу из газетной стопкии прошел вместе с подпирающими друг друга пассажирами в хвост межконтинентального Боинга. Ему досталось место в левом ряду средней секции, недалеко от развлекательно-информационного монитора.
Бравируя своим бразильским акцентом, Фома поздоровался со стюардессой и неожиданно услышал Boa Noite на почти континентальномпортугальском, который не употребляется в Рио, и очень редок в Бразилии. (Кстати, произношение и лексика у этих языков немного отличается, а разница веселит как бразильцев, которые при слове rapariga, в лучшем случае, вздрагивают и улыбаются, так и португальцев, которые считают бразильский вариант их языка чересчур очучмеченно-очукченным, если мне позволят этот дискриминирующий младшие народы неологизм церберы чистоты русского языка.)
Во время взлетов Фома Михайлович часто молился (мысленно) всем известным и неизвестным ему Богам. Заметим лишь то, что ни одного из Них он лично не знал. Они никогда не отвечали на его тирады, обращения и мольбы а только посылали непонятные сигналы и устраивали его судьбу трудно понимаемыми совпадениями. Тем не менее, по мнению нашего теолога, кто-то из них непременно должен был нести ответственность за безопасность полетов.
"Гермес? Меркурий? Или оба посменно, в зависимости от того, в воздушном пространстве какой страны в этот момент находишься, или кому из них молишься."
Блеклое освещение на чтение не вдохновляло. По случаю отсутствия других разумных альтернатив, Фома решил послушать радио и посмотреть фильм, если покажут что-нибудь приличное.
Ужин он решил пропустить. Дрожжевой хлеб и другая, неизвестно кем, как и когда сваренная пища, после прочтения Советов натуропата, уже не удовлетворяли его требований к питанию. Свекольный сок к тому времени он закончил и приступил к морковному, выпущенному тем же фабрикантом. Он бы захватил и смешанный овощной и сок кислой капусты, и томатный, но они не поместились в туго набитый рюкзак - подарок голландской девушки, которая сходила по Фоме с ума, а он ей отказывал в любви только потому, что она была замужем.
"Правда, это было уже шесть лет назад... Какой я был глупый! Как быстро бежит время!" - подумал Фома, но его мысли неожиданно прервались.
Тут он услышал голос мужчины, говорящего на довольно неплохом английском языке с легко узнаваемым русским акцентом, и увидел справа от себя молодого человека своих лет, который заказывал ликер с чаем. Демонстративно заказав того же самого и выйдя из воображаемой линии, соединяющей головы пассажиров, Фома предложил по-русски:
- Будем здоровы?
Итальянец, летевший с деловой целью в Сан-Паулу и бразильянка - по мнению Фомы, абсолютно огерманившаяся, которая за все время полета ни разу не произнесла ни слова и, даже, по всей видимости, не нуждалась в туалете - коротко посмотрели на соседей, но промолчали, поняв, что обращаются не к ним. Этого языка они в школе не изучали.
Бывший соотечественник оказался весьма общительным, но не очень разговорчивым банкиром из Москвы. Он ответил поднятием пластиковой рюмки с Амаретто и кивком головы. Добродушно улыбнувшись, он спросил:
- Тоже из России?
В другой ситуации Фома не стал бы навязываться с разговором к человеку только потому, что тот был из России, не страдая особенно ни ностальгией, ни любопытством. Тем более, что в России он никогда не жил, а только побывал там пару раз в старые, но не очень добрые времена с короткими визитами. В данном случае его заинтересовала возможность поговорить с человеком, разделявшим не только язык и этническое происхождение, но также предпочтение страны, где он собирался провести отпуск. Может быть, россиянин уже даже жил в Бразилии, как и его друг, Федор. Контакты никогда не бывают лишними.
Быстро выяснилось, что Станислав, как его звали, в Бразилии не жил и был холост; поэтому разговор быстро перешел на тему женщин и, в частности, бразильянок. Почувствовав, что затянувшаяся беседа начала раздражать попутчиков, вынужденных вдыхать выдыхаемый ими воздух, сдобренный запахом съеденного обеда и выпитого ликера, собеседники решили закруглить тематический обмен мнениями и отложить остаток до утра.
Станислав достал из небольшого кожаного саквояжа скляночку в фирменной упаковке, вытряс на ладонь и закинул в рот капсулу российского снотворного, предложив одну на пробу. Фома сначала не поверил, что какие-то там травкисмогут усыпить его в самолете. Через несколько минут, почувствовав прилив странных ощущений, сходных с теми, что возникают при комбинации употребления опиатов и эфедры, наш нарком понял, что погорячился с предрассудками. Он пожалел, что не попросил сразу две капсулы - одной ему хватило лишь на веселую добавку к ликеру. Фома попробовал тихонько позвать Станислава, но, увидев в его ушах поролоновые ярко-желтые заглушки, смирился и решил догнаться винчиком, столь любезно подъехавшим в этот момент к его носу на тележке, движимой стюардессой с длинными и стройными ногами.
Поправив крохотные наушники, вечно выпадающие из ушей, он переключил бортовое радио на первый канал. Здесь, после очередной информационной паузы, должна была транслироваться звуковая дорожка к фильму.
Белые буквы и цифры на синем фоне экрана сообщили о высоте, направлении и скорости полета, расстоянии до пункта назначения и предположительном остатке времени в пути. Температурные данные всегда вызывали у Фомы особое чувство, порождая попеременно то страх оказаться за бортом без ушанки и полушубка, то фантасмагорические проекты защиты планеты от Вселенского Холода.
Монитор вновь потемнел на несколько минут, а музыка временно прекратилась. Монотонный звук моторов, будто пение шаманов, повергло его в раздумья о бренности бытия, размерах планет и зависимости всего живого от Солнца. Яркостью светила он летел насладиться так далеко на юг только потому, что свободные и трудолюбивые народы забрались слишком высоко на север. Может быть, именно поэтому они и стали такими свободными, трудолюбивыми и богатыми? Хотя, и здесь он находил исключения, дающие право на жизнь правилу.
Его мысли незаметно ушли к далеким планетам, которых он никогда не увидит собственными глазами, звездным системам с их непредсказуемыми сюрпризами, которые хорошо спрятаны расстояниями, к галактикам, бьющим друг друга гигантскими хвостами уже миллионы и миллиарды лет.
"Их изображения астрономы получают на Земле с опозданием - только тогда, когда в реальности многих из них уже нет в том виде, в каком мы их будем видеть еще очень долго... и даже наши правнуки, образно выражаясь... Ведь даже самый мощный телескоп не увеличивает скорости света. Значит, мы уже научились видеть прошлое. Дело осталось только за тем, чтобы научиться видеть будущее. Начинать, конечно, нужно с настоящего, которое мы, хотя и видим воочию каждую секунду, еще не очень хорошо понимаем."
Его мысли оторвались от самых недосягаемых видимых объектов и полетели к самому абстрактному понятию - Границе Вселенной. Человечеству никогда не было суждено увидеть ее своими глазами или пощупать щупальцами посланных роботов. Никто из живущих на маленькой захолустной планете Земля никогда не сможет себе реалистично представить, что там есть и чего там нет. Отсутствие материи, пространства и времени? другие Вселенные? Бог? Или несколько Богов, собравшихся на Гигантском Консилиуме или в Громадном Консорциуме?
В силу материалистического воспитания, Фоме трудно было поверить в одинокого седобородого старца, сидящего в небесах и мечущего молнии во всех провинившихся. Провинившихся Он, как раз, и не трогал, а лишь ограничивался посылками нравоучительных записок на разных языках сомнительным личностям разных времен и народов.
"К тому же, Ему одному было бы там до одури скучно! Он уже давно вернулся бы и занялся усовершенствованиями лично. А, может быть, Вселенная настолько велика, что даже Он не смог сделать всех ее объектов управляемыми? Народить то всегда легче, чем воспитать, да в люди вывести... Захватить всегда легче, чем удержать захваченное или даже просто организовать... А в глубинках всегда смута, вот наместники пространство и делят...
А ведь можно представить Вселенные, выстроенными в ряд, как молекулы кристалла, или, скорее, как беспорядочно летающие упругие шары внутри огромной сферы - Супер-Вселенной, как шарики из финальной сцены фильма Люди в черном, только в другом измерении, которое, может быть, действительно находится где-то очень близко, только мы его не видим. Ведь не может же Она действительно быть бесконечной! Просто, где-то очень большое становится очень маленьким, и наоборот. Пространство просто замкнуто в самом себе, как магнитное поле! Немного помечтав, можно представить, что все что с нами происходит, когда-то, где-то уже было и еще будет бесконечное количество раз повторяться. Может быть, именно в этом и состоит смысл вечности жизни, который обещан почти всеми религиями? Просто нужно подождать пару сотен миллиардов лет, чтобы родиться снова после Великого Сжатия и нового Большого Взрыва? А поскольку даже во сне время летит незаметно, то ждать придется совсем недолго. А может быть и не надо ждать. Может быть это измерение находится где-то рядом с нами? Тогда достаточно найти Черную Дыру в самом себе и в попытаться в нее нырнуть."
Искусственный Разум, почти созвучный тональности его мыслей, к сожалению, не был для Фомы новинкой. Он уже посмотрел этот фильм в кинотеатре на огромном экране, воспользовавшись бесплатным пропуском, который получил от администрации, как поощрение за регулярные посещения. Но просмотр с португальскими субтитрами предоставил возможность пополнить знания и проверить их устойчивость. Фома был почитателем фильмов Спилберга и актерских работ Джуда Ло, который великолепно сыграл Робота-Жигало и снова забрал все актерские лавры за исполнение второй роли.
"Так, дайте же ему главную!" - хотел крикнуть наш кинолюбитель холливудским режиссерам (ни одного из которых, к сожалению, он лично тоже не знал), не подозревая, что очень скоро Они услышат его телепатический совет, и это так и произойдет.
Командированному итальянцу было все время жарко, и он тоже не спал. Фома находил это не совсем нормальным, поскольку сам он подмерзал и даже накинул тоненькое шерстяное одеяло на ноги.
"Как можно не любить тепла? - не переставал удивляться он, уроженец мест более прохладных, чем солнечная Италия, - Какие все люди разные! Вроде из той же самой глины слеплены, а всем подавай разные условия: кому - тридцать по Цельсию, кому - по Фаренгейту. Странный биологический вид! Иногда родишься вот так, не спрашивая, где-нибудь в жаркой стране, а тебя всю жизнь тянет к прохладе и свежему ветру, как Луизу или этого итальянца Брено. Я уже не говорю о политическом строе и господствующей религии - родишься где-нибудь в атеистической обеспеченной демократии, а тебя вдруг как повлечет к извращенскому садомазохизму, к железной руке, порабощению, неограниченной монархии, геноциду. Вот муки то какие суровые такому человеку - хоть эмигрируй, а оно, раз, два... Глядишь - и некуда! - везьде демократия, свобода совести, да либерализм... Просто жуть! Куда тогда такому альтернативщику податься? А бывает, и совсем наоборот, как, например, в моем случае. Или нас всех, просто-напросто, иногда притягивает противоположное, как блондинок к брюнетам?"
Фильм закончился. Фома снова переключился на бортовое радио, где на одном из каналов Жильберто Жил и другие бразильские музыканты без устали пели и играли уже четвертый раз одно и то же. Нашему странствующему музыканту это заигранная запись не надоедала. Каждый раз, к своему удовольствию, он все отчетливее понимал, о чем пелось в песнях и говорилось в интервью с будущим министром.
Соседство стюардов оказалось весьма выгодным. Когда они ушли спать, между бесполезными попытками заснуть и разминками, Фома заходил за задвинутые шторки и брал попеременно то стакан водянистого и подслащенного апельсинового сока, который вызывал у него кривоватую улыбку, то стаканчик белого вина, снимающего душевные боли, вызванные воздержанием от курения.
Лучей восходящего солнца, которое догоняло авиалайнер наперерез курсу, не было еще видно. После взлета стюардессы - судя по европейской внешности и немецким фамилиям, уроженки южной Бразилии - попросили пассажиров закрыть задвижки иллюминаторов.
Фома безуспешно попытался медитировать. По-прежнему покалывал правый бок. Станислав не просыпался, а будить его по поводу эксклюзивных русских капсул он не посмел. Закрыв глаза в надежде, что удастся уснуть хоть на полчаса, он продолжил размышления общего характера, решив перейти к самому больному вопросу:
"Почему время всегда такое разное в нашем ощущении, в зависимости от характера наших переживаний? Кто, вообще говоря, первым осмелился сказать, что время - величина постоянная и определенная? Атомные часы, к примеру, - самые точные в мире, но на них ведь тоже можно воздействовать: достаточно поместить их в сильное электромагнитное поле, и точность прибора будет нарушена. Солнечные часы очень наглядны, но стоит только изменить угловую скорость вращения Земли супермощной ракетой, закрепив ее горизонтально на огромном фундаменте, и все живые организмы начнут жить в другом ритме, за год, быть может, даже не заметив, что их одарили на пару дней, или обокрали на пару часов. Правда и то, что в этом случае все механические, электронные, атомные и даже песочные часы придется выбросить или оставить на память, как обесценившиеся денежные банкноты. Причем, наживутся на этом опять те же швейцарцы, уже и без того до безобразия богатые...
Как избавиться от часов в нашем понимании времени? Упразднить? Может быть, именно они завели нас не туда, куда надо, сделав жизнь, так сказать, удобнее и размереннее? Почему бы не взять их и не выбросить? Может быть, нам всем зажилось бы намного лучше? Может быть, мы задумались бы и решили многие вопросы, на осмысление которых у нас просто нет времени, потому что его украл циферблат? Как растянуть в вечность секунду наслаждения? Как сжать в секунду десятилетие страдания? Или, к примеру, десятичасовой перелет сделать десятиминутным? Станислав и его соседка, видимо студентка, уже нашли свое решение, уснув сразу после взлета. Но такое решение подходит только им, нам с Брено, к сожалению, оно уже не подходит."
Фома поднялся и прошелся за очередным стаканчиком чилийского вина (кстати, тоже неплохого) и продолжил размышлять.
"Время, как явление, понятно только очень глупым людям. Они измеряют его ходом стрелок и изменением цифр и не задают себе заумных вопросов. Им и так все ясно: сутки - это двадцать четыре часа, в течение которых нужно спать, есть, выполнять общественно полезный труд, зарабатывать жене на сапоги или бриллианты, удовлетворять и оправлять личные потребности души и тела, если таковые имеются. (Как этой немке-бразильянке писать не хочется?! Терпит, бедняга вежливая или вправду не пьет?) Некоторые знают о теории относительности - ведь образование в наши дни стало вещью почти неизбежной, но это не спасает людей от недоразумений, когда они опаздывают или приходят слишком рано. Им и в голову не приходит, что виноваты в этом не бессонница или бастующие железнодорожники, и уж совсем не часы, которые то спешат, то опаздывают. Они порой и не подозревают, что их собственное ощущение времени не является величиной постоянной, а часто меняется, в зависимости от пищи, которую едят и образа жизни, который ведут, не говоря уже о географии их местоположения и сопутствующем климате.
Например, рассмотрим следующий парадокс. Жизненные ощущения во время путешествий кажутся нам богаче, чем во время выполнения монотонной работы в треклятой конторе. Если вы меняете гостиницы и города довольно часто, а также ходите на экскурсии, то месяц отпуска по ощущению кажется значительно продолжительнее вашего рабочего месяца; но, возвращаясь, вы уже в первый день чувствуете, что его как будто и не было, и уже не можете сказать, что месяц, проведенный в Южной Америке или на Сейшэлах был продолжительнее, чем предстоящий месяц адоптации к обычному ритму жизни в Лондоне, Нью-Йорке, Париже или Москве.
Каким образом время связано с пространством? Скоростью! - скажут все те, кто честно, без взяток директору, закончили среднюю школу. Но выразить наглядно эти три понятия они смогут только в виде формул их соотношений с двумя другими..."
В попытках разрешить задачи, над которыми разбили головы не одно поколение физиков и философов, Фома начал было вспоминать забытые формулы соотношения времени с пространством и скоростью, но не получив удовлетворительного универсального ответа на все почти метафизические вопросы, переключился на поиск зависимости времени от энергии и массы.
Не найдя в рюкзаке блокнота и авторучки, Фома еще раз подумал то самое немецкое слово, которое у него, относительно недавно, вырвалось во Франкфурте. Весьма непредусмотрительно он бросил их в большую черную сумку, которую сдал в багаж. Подозревая, однако, что он, все равно, не знал теории в объеме, необходимом для совершения научного открытия, наш мечтатель бросил ее и, вместо сложных логических построений и вычислений, представил себе, что когда-нибудь человечество по-настоящему поймет, что такое Время, и тогда, из бунтарского стремления подчинить себе Природу, попробует им управлять. Летать в другие миры будет уже так же обычно, как слетать в Бразилию, а жить вечно будет так же нормально, как в наши дни считается приобрести страховой полис.
Убив таким способом пару часов, Фома искренне обрадовался первому солнечному лучу в салоне, когда один из пассажиров, сидевший у левого борта, открыл задвижку иллюминатора. Поинтересовавшись показаниями циферблатов часов на руках у спящих пассажиров, он понял, что лететь оставалось всего два часа.
"В процентном соотношении ко времени, которое мы уже пролетели - сущая ерунда!" - подумал Фома, слегка повертев головой в разные стороны. Под видом разминки окаменевшей шеи и суставов, он привстал, чтобы посмотреть картину пробуждения салона. Пассажиры стали открывать задвижки, а к туалетам выстроились неизбежные очереди, отстояв в одной из которых, проснувшийся Станислав решил продолжить вчерашний разговор. Узнав, что город Сан-Паулу по населению почти вдвое больше Москвы, он слегка удивился.
- Местные жители не советуют носить дорогую фотокамеру по улицам, которых не знаешь, - по-дружески предупредил Фома, считая своим долгом хвастануть перед новым знакомым знанием суровой стороны бразильской специфики, - драться не поможет - могут застрелить. Зарплаты здесь небольшие, а на хорошую камеру можно полгода кормить семью в фавеле.
- Как, как? В фавеле? - удивился Станислав новому словечку.
- У них так нахаловки называют - самострой - дома без крыш, электричество ворованное и канализация весьма примитивная, - пояснил Фома, - Я там не был, но если захочешь - есть экскурсии в Рио. Представляешь адреналин? Пацанва с пистолетиками заряженными вокруг бегает, а ты из джипа на все это смотришь - вроде, как на крокодильей ферме побывал.
- Так, для этого и лететь далеко не надо, - с улыбкой отреагировал москвич и записал свои телефоны и адрес электронной почты на обложке разговорника Фомы.
После посадки Станислав поспешил на выход. Он опасался упустить свой следующий самолет, вылетавший через час в город Фож-де-Игва-Су, всемирно известный, благодаря крупнейшему и красивейшему в мире одноименному водопаду. Узнав у стюардессы, что багаж нужно забирать и проходить через таможню, Фома вспомнил опыт своей прошлогодней поездки и тоже решил поторопиться. Бывшие земляки снова встретились в автобусе, подогнанном к трапу, и рассмеялись.
- Видишь, как нас с тобой судьба не хочет разлучать!
- Да, все в этом мире неспроста...
Ранним утром в аэропорту было неожиданно прохладно. Зал ожидания перед пунктами паспортного контроля производил довольно грустное впечатление. Очередь, выстроенная змейкой ленточным ограждением, показалась им слишком длинной.
- Ничего не понимаю! Ведь это так плохо для туризма! Всего два окошечка на триста шестьдесят человек. И это в городе с десятимиллионным населением! - возмутился Станислав, вероятно забыв, что в Шереметьево очереди бывают не меньше, - Да, действительно, как ты говоришь, очень расслабленный народ! А ведь мне через сорок минут снова вылетать! Как думаешь, успеем?
Работники Федеральной полиции, выполняющие роль пограничников, не торопились с проверкой документов. Свою работу они выполняли малочисленным составом и без особого энтузиазма. По видимому, лично им туризм не приносил никаких дополнительных доходов, а смотреть на прибывающих гринго и их орластые и львастые паспорта было малоприятным занятием.
Мрачная очередь раздражала отсутствием ощутимого движения. Фома и Станислав решились на крайне некультурное поведение, попытавшись пронырнуть под лентами, ограждавшими выход. Их остановили двое сотрудников в штатском и, неодобрительно помахав головами, попросили вернуться. Попытки объяснений были пресечены обещанием, что никто никуда не опоздает. Они смирились, встали назад в очередь и разговорились о жизни немного подробнее. Говорили о перспективах деловой и социальной жизни в России. Станислав рассказал Фоме о тенденциях, поведав, что несерьезных бандитов в серьезном бизнесе уже почти не осталось.
- Они вымерли в результате естественного отбора: фигурально - те, с которыми перестали иметь дело, и буквально - те, которые просто перестреляли друг друга.
Фома еще раз поинтересовался подробной схемой маршрута москвича, по дням распланированного туристическим агентством, и рассказал ему о своих намерениях. Когда они снова затронули тему женской красоты, Фома заявил что самые красивые и женственные женщины живут в Бразилии и в России (подразумевая бывший Советский Союз), а также пожаловался на свою злую судьбу, которая затащила его и бросила в Голландии, где, по его словам, он уже десять лет, совершенно безрезультатно пытался найти себе спутницу жизни.
- Что, совсем туго с женским полом, говоришь? - спросил Станислав, обрадовавшись тому, что медленно, но верно они приближались к середине очереди.
- Да нет, ну так сказать нельзя... Есть, конечно, и красивые и стройные, и умные, и все там такое, но, как правило, они об этом узнают слишком рано и становятся, в этой связи, чрезвычайно недоступными. Видишь, это сочетание там такое же популярное, как редкое, а демографическая ситуация складывается не в пользу мужчин. Страна не воевала давно, вот и развелось мужиков. А женщины, ну как те разъевшиеся кошки, которые перестают ловить мышей. Даже принцы, и те по заграницам невест ездят искать. А такие, как я - метр восемьдесят с кепкой... Ну кому я там нужен? - ведь, далеко не принц! Иностранец вонючий, гринго пожизненный - говори на их языке, не говори - все одно! Словечко у них там даже такое есть - allochton, означающее на английском alien - чужеродный, как будто ты, блин, из другой галактики прилетел кушать их картошку и селедку и разрушать демократию. Да и мне никто не нужен, честно говоря. Другая ментальность, людям русским не всегда понятная. Я сначала делал попытки найти подругу по душе, но через несколько лет бросил. А я ведь, не из самого последнего десятка - работаю, неплохо зарабатываю. Просто без-по-лез-но! Хоть у тебя орган полуметровый, хоть кошелек пудовый. Надо непременно, чтобы была комбинация! Или любовь... Часто вижу на улицах: идет парень, как парень - симпатичный, спортивный, при деньгах, а рядом с ним такое чудо! Какое, например, в России или в Бразилии не просто так и найдешь, даже если очень захотеть.
- Что, так совсем и подруги нет? - поинтересовался Станислав и посмотрел мельком на швейцарские часы.
- Да бывают, но, в основном, либо наши замужние, которые своим отморозкам рога любят ставить, либо разведенные, но уже настолько интегрировавшиеся, что совсем по голландски рассуждают - подавай им первое, пятое, десятое... А мне, например, где все это взять? Университетов я там не заканчивал, а без бумажки ты - хоть здесь, хоть там - никому не нужен. Был у меня даже такой случай. Посмотрел на продавщицу в супермаркете, так она на меня, как на сталкера, в полицию заявила. Целый час пришлось доказывать, что я не хотел ее насиловать, поскольку ее сестра, которая работала в том же самом магазине, нравилась мне, на самом деле, больше. А на нее я смотрел только из-за недопонимания, почему она меня провожает таким реваншистским взглядом, ведь на иностранца я совсем не похож... Насмотрелись, понимаешь, фильмов со страшными дяденьками, серийными убийцами, вот и паникуют, если кого увидят без волос. А волосы у меня есть, только я их не отпускаю по медицинским причинам - у меня экзема, на псориаз похожа - наверное, от нехватки витаминов, переизбытка кофе и неприятия конторской работы...
Фоме всегда казалось, что несколько минут разговора с незнакомцами дают значительно больше, а забирают значительно меньше душевной энергии, чем часовые объяснения с родными. Он объяснял этот парадокс природным любопытством людей, заинтересованных в первом знакомстве, и потерей интереса к словам и мыслям близких, которая приобретается постепенно и незаметно. Пользуясь возможностью бесплатной подзарядки, он еще долго бы плакался в жилеткуслучайному попутчику, но их очередь незаметно подошла к окошечкам паспортного контроля. Беспристрастные, выглядевшие немного усталыми, офицеры проверили их паспорта и небрежно поставили квадратные печати на тех страничках для виз, которые открылись первыми.
До вылетов их самолетов оставалось минут двадцать, но нужно было еще забрать багаж, пройти через таможню и регистрацию. Земляки решили не терять времени и побежали по зданию аэропорта, изредка сталкиваясь с пассажирами и служащими. Таможенников, стоявших у зеленого коридора не слишком интересовало содержимое их чемоданов и сумок, зато при регистрации им снова пришлось немного понервничать. Никакого порядка в очереди, представленной, в основном, бразильцами, они не увидели. Воспользовавшись замешательством, Фома и Станислав, оба прошедшие школу хвостов советских времен, довольно быстро сориентировались и, после пары выученных еще в детстве маневров, встали первыми, под шумок обойдя человек тридцать. Самоуверенность, граничащей с наглостью оставила стоящих в очереди в состоянии легкого, замешательства, но никто не возмутился.
- А что делать в такой ситуации? - риторически спросил от природы уступчивый и вежливый Фома, опустив уголки рта, когда они сдали багаж. - Они тут грингам скидку делают...
- Да, все правильно! С нашей закалкой и в Бразилии не пропадешь, - Станислав ухмыльнулся, - самолет упускать нельзя, он ведь сильно долго ждать не будет.
Однако, к удивлению обоих, посадки на их рейсы еще даже не начались.
- Видишь, как у них все рассчитано! - заметил Фома, - Раз офицер сказал - нужно верить. Они ведь знают, что на внутренних полетах самолеты никогда не вылетают вовремя. Так что спешить, действительно, было не надо. С таким же успехом, могли отстоять и ту очередь.
К обоюдному разочарованию, их кратковременное знакомство подходило к концу. Россиянин и голландец знали почти наверняка, что они уже никогда не встретятся. Но, как говорится - никогда не говори никогда...
- Будешь в Москве - звони. Я иногда в Голландию заезжаю, у меня в Буссуме друзья живут.
- Если понравится в Бразилии, приезжай! Я думаю, что скоро перееду сюда насовсем, - пошутил Фома на прощание.
Полупустой самолет той же бразильской компании - правда, значительно меньший размером, комфортом и симпатичностью стюардесс, чем его интернациональный младший брат - поднялся тягой пропеллеров. Он напомнил Фоме Михайловичу советские самолеты Ан-24 и Ил-18 - надежные винтовые машины, на которых он не летал уже лет двенадцать, если не пятнадцать. Фома посмотрел на движения рук пассажиров, похожие на поспешное перекрещивание, и добавил мысленно свою просьбу к Всевышнему Разуму. Подражая вибрации двигателей, все его органы затрепетали при мысли о неисчерпаемых возможностях проведения хорошего отпуска, наполненного новыми знаниями и удовольствиями жизни.
- Скажите, пожалуйста, который час? - спросил он у соседей справа.
Фома, как читатель уже догадался, уже много лет не носил часов из принципа. Проверяя свою теорию на себе, а не на бессловесных тварях, как некоторые трусливые изверги, он откладывал их покупку на неопределенное будущее время, подобно тому, как многие откладывают удовольствия жизни до пенсии. Даже если ему иногда приходилось опаздывать на работу или важные мероприятия, он винил в этом не отсутствие часов, а отсутствие мотивации. Можете не сомневаться, наш экспериментатор не афишировал своих чувств и мыслей по этому поводу перед каждым встречным, который выдавал ему зарплату, вынужденно скрывая истинные причины опозданий правдоподобными и не очень правдоподобными историями. Зато, взамен он получал бесчисленное количество поводов познакомится с интересными людьми, которые ему нравились, причем это относилось не только к молоденьким девушкам.
Оказавшись рядом с неунывающей пожилой четой из Италии, Фома немного обеспокоился после их рассказа об утере багажа в Сан-Паулу. Мужчина с юношеской живостью читал и обсуждал с супругой бразильские газеты.
- Не переживайте, они вам его непременно привезут в гостиницу, или заплатят за утерю.
- А я и не переживаю, но кроме рубашки, что на мне, у меня ничего с собой нет, а в Сальвадоре бывает жарко...
Сан-Паулу исчез из виду, и через два часа под крыльями появился город, о котором Фома знал только из книги Жоржа Амаду, рассказов коллеги, побывавшей там в прошлом году, и интернетовских фотографий. (Использование Интернета на рабочем месте ему тоже припомнят в приказе об увольнении.)
Легко сопоставимые с картой города, очертания Сальвадора были видны сверху довольно четко. Похожие на вытянутые к небу спичечные коробки, новейшие жилые здания беззастенчиво закрывали былую красоту былой столицы колониальной Бразилии. Во время круговых виражей самолета, которому довольно долго не давали посадку, Фома сразу узнал Барру и, как ему показалось, даже увидел несколько церковных куполов в центре. На четверти страницы путеводителя, который туристы наших дней берут в дорогу чаще, чем Тору, Библию или Коран (огорчая этим не только служителей культов, но и членов консервативных партий), были также изображены остров Итапарика и еще два крупных острова Баии, которые Фома увидел через иллюминатор.
Чтобы не дать повода подумать местному населению, что он - совершенно зеленый гринго, Фома присмотрел заранее пару дешевых паузад (так называются в Бразилии небольшие и средние постоялые дворы) в Барре. Туда ходил дешевый общественный автобус. Как выяснилось немного позже, автобус этот был счастьем, которого иногда приходится очень долго ждать. Не дождавшись его, Фома отошел от остановки и купил два зеленых кокосовых ореха. Сухощавый темнокожий мужчина в белой безрукавке проколол их огромной пикой, и Фома поспешно высосал через две тоненьких трубочки их глицериноподобное содержимое, чрезвычайно полезное и не менее вкусное. Затем он вернулся на остановку и разговорился с двумя бразильскими девушками, приехавшими всего на пару дней с юга страны. Как и гринго, южанки маялись ожиданием автобуса (или счастья). Они договорились взять такси в складчину, сбили цену наполовину и попросили отвезти их в Барру.
Девушки, если бы он их встретил где-нибудь в Западной Европе, были вполне даже привлекательными, но в Бразилии они уже не вызвали у Фомы никакого интереса, поскольку не дотягивали до лучших образцов, гулявших в его воображении после прошлогоднего пребывания Ипанэме, где он провел целый месяц. Этот район Рио показался ему настолько полноценным и самодостаточным во всех отношениях, что ехать куда-либо еще было излишним, тем более, что португальским он в то время еще не владел.
Он вспомнил, как легко пробегались утренние километры по пешеходной дорожке вдоль широкого песчаного пляжа, вслед за какой-нибудь красоткой, возбудившей воображение перспективой флирта, вспомнил кухню и сервис кафе Чайка, основанного вероятно кем-то, кто читал русские книги, где он любил обедать и куда часто приходили маменькины дочкис белой, как молоко, кожей. Там же он встретил очень известную итальянскую актрису, покупавшую вечером с дочерью большой белый торт, и не упустил случая наговорить ей комплиментов. В известной всем части пляжа перед закатом загорелые мулаты часами играли в одно касание (по воздуху!) специальным легким мячом, а мулатки из приличных семей дымили марихуаной. Неподалеку от апартамента, который он снимал, находился ресторан Девочка из Ипанемы, названный так после того, как Винициус де Мораес, вдохновленный одним из чудес света, прогуливающимся вокруг, написал там между бокальчиками холодного пивка всемирно известную песню. Фоме вспомнились таксисты, которые знают, что вы нуждаетесь в их услугах всегда немного раньше, чем вы успели об этом подумать и за три доллара довозящие куда угодно, от Леблона до Копакабаны; вспомнились ларьки, в которых готовят свежевыжатые соки тропических фруктов и ягод, о существовании которых жители умеренных и северных широт даже не подозревают...
- У нас есть адрес в Барре. Может, разделим и квартирные расходы? - спросила Дебора, пошептавшись с подружкой.
Ее вопрос возвратил Фому в Сальвадор.
- Veremos (посмотрим)! - ответил он недавно выученной множественной формой глагола, очень красиво звучащей на португальском. Ответ давал некоторую надежду на утвердительное развитие, но оставлял возможность ретироваться. Просить у женщин в Бразилии ничего не надо, сами все предлагают и остается только выбирать - это он уже усвоил.
Когда они доехали до Барры, вторая девушка, Элиза, вышла на несколько минут из машины. Вернувшись, она сообщила, что их квартира уже была занята другими туристами. Подружки остались в недорогой паузаде на берегу. Фоме, еще не привыкшему к идее абсолютного дискомфорта и дверям со щелями, предложенная комната напомнила курятник, в котором в детстве он гонял куриц, и даже ценой не привлекла. Рассчитавшись за свою долю такси, он отправился к паузаде Верде, но, не дойдя до нее буквально ста метров, попросил скучающего таксиста его подвезти..
- Да, тут же совсем рядом! Ну ладно, садитесь, - увидев, что утомившийся с дороги клиент уже бросил сумки на заднее сиденье, водитель перестал возражать. Он не захотел показаться альтруистом, заботящимся о сохранности кошелька туриста больше, чем тот заботился о нем сам.
Они сделали круг по улицам с односторонним движением, и в конце этой самой короткой в его жизни поездки на такси Фома убедился, что водитель был прав: пешком у него бы ушло значительно меньше времени и, конечно, денег, которые он не любил считать именно по той причине, что их у него не было (или все было наоборот - попробуй, разберись во всех этих причинно-следственных связях и порочных кругах!). Рисковать сохранностью багажа и своей головой он не хотел, а ходить с бледной кожей и видом только что приехавшего необстрелянного лоха - гринго, не знающего, куда податься, было бы привлечением пчел на мед, поскольку местная шантрапа, судя по всем признакам, уже проснулась.
Временно оставив сумки в такси, он быстро зашел на паузаду. Выяснилось, что суточные были не такими уж и низкими, как следовало ожидать после прочтения путеводителя.
"Вот так-то лохматых чешут! Реклама - двигатель торговли! Стоит попасть на страницы мирового туристического издания в качестве недорогой и чрезвычайно рекомендуемой паузады - и можно ломить цену трех-звездной гостиницы. Изменение интенсивности спроса отражается на ценах предложения." - вспомнил Фома уроки коммерческой экономики, заполняя карту гостя и исподлобья посматривая на администраторшу. Отнюдь не красавица в его глазах, она умело добирала обаяния улыбкой, не покидающей уста. Он решился остаться на одну ночь и осмотреться вокруг на следующий день.
Распаковав верхние слои багажа, Фома сбросил с себя одежду и встал в небольшую, но аккуратную и чистую пластиковую кабинку душа. Горячая вода - тоже счастье, нами иногда так несправедливо недооцениваемое - без особого напора выходила из водного фена. Устройство это столь же популярно в тропических странах, как неизвестно в Европе - там оно могло бы показаться совсем небезопасным способом экономить энергию. Пребывая год назад в историческом городке Парачи, Фома очень испугался за свою жизнь после того, как подобная штука заискрила зеленым огнем во время переключения в другое положение. Тогда, к теме о счастье, все обошлось, но доверие к этому экологичному изобретению у него пропало навсегда.
Любопытство одолело усталость, и Фома решил выйти посмотреть на местный пляж. Именно пляж был, по его мнению, самым правильным местом нахождения уставшего с дороги человека. Ему не терпелось принять те самые витамины, которые столь необходимы человеку и которые нельзя найти ни в одном магазине, поскольку они образуются только в коже и только под действием солнечных лучей. Именно те витамины, которые отвечают за естественную эйфорию, снижают потребность употребления наркотиков и уничтожают депрессию. Ему всегда так не хватало их в зимние месяцы.
Чуть ли не единственный в округе, небольшой пляж Порто-да-Барра находился всего в двухстах метрах от паузады. Свободного пространства там было немного. Черные от солнца и генетического наследия парни, профилирующим занятием которых была аренда складных стульчиков и солнцезащитных зонтиков, расторопно подносили своим клиентам фруктовые коктейли, кокосы и пиво. Они наперебой предлагали место, как только ноги туриста покидали асфальт и, миновав бетон лестниц, вступали на песок. Несмотря на навязчивые приглашения, стульчика с зонтиком Фома брать не стал. Он решил не задерживаться на солнце слишком долго, чтобы не сгореть в первый же день, как это с ним повторялось каждый год. Не особенно нуждаясь в забытой подстилке, он присел прямо на песок.
Солнце светило с удвоенной силой. Его лучи отражались от воды и торопливо бегущих белых стай редких кучевых облаков. Они казались чрезвычайно четкими и яркими даже через самые темные очки, купленные первым делом у пляжного коробейника.
"Картинки в движении, - подумал Фома, - именно так их видят дети, художники и люди без определенных занятий, у которых есть время обратить внимание на их красоту и разнообразие."
Достав из полиэтиленового мешочка половину арбуза, он разрезал ее кухонным ножом, купленным по дороге, и стал утолять жажду одним из самых любимых им способов, который, как утверждали некоторые источники, был еще и очень здоровым, благодаря очистительной силе этой гигантской ягоды, которую многие считают овощем. Веря в то, что структурная вода поможет выгнать застрявший почечный камень, который сдвинулся со своего уютного места после выпитого стакана с отваром лаврового листа накануне отъезда, Фома положил в рот вырезанную мякоть без косточек и подумал:
"Ничем не хуже узбекских! Но, на самом деле, как сравнить тот забытый вкус с тем, что я испытываю сейчас? - ведь, никому не придет в голову возить арбузы из Ферганы в Сальвадор. К тому же, там сейчас холодно, и арбузы уже съедены, а новые вырастут только через полгода, когда я буду кушать испанские. Вернее, не кушать, а только на них смотреть."
Студенты копенгагенской консерватории постукивали по тамтамам местного производства. Вскоре они поспешили уйти, дабы не упустить репетиции очень знаменитой сальвадорской группы перкуссионистов, игравшей в четыре часа самбу прямо на улице. Нескольких итальянцев сопровождали молодые и черные, как истинные африканки, проститутки. На подмигивания тех, что были еще свободными, Фома не реагировал. Молоденькие местные парнишки занимались капуэйрой. Ловко закручивая головокружительные акробатические сальто, они прыгали во всевозможные стороны и приземлись, то на ноги, то на руки, подмешивая к подавляющей статике лежавших и сидевших тел оживления. Переносной маленький гриль, служивший для поджаривания молодого сыра, похожего на брынзу, по очереди дымил в лица отдыхающим. Продавцы мороженного, напитков, вареных креветок, орехов кажу, солнцезащитных масел и кремов не давали Фоме уснуть. Сначала он вежливо отвечал обригадо, амиго, а затем, осмотревшись, стал просто отрицательно мотать головой, как делало большинство. Этому он научился еще в Мексике и Доминиканской Республике, где на людных пляжах Пуэрты и Соссуа туристу не дадут и минуты передышки. Тем не менее, все усилия по спасению спасти свеженького гринго от солнечного ожога были напрасными. Через два часа Фома почувствовал первые признаки того, что он облезет. Настало время испытать качество всемогущего крема, привезенного из Европы, и пообедать.
Девушка-администратор, которая его поселила, посоветовала хороший недорогой ресторан местных блюд, в котором, после недельного очистительного воздержания, Фома решился восстановить нормальное питание.
Просьба принести ему теплого пива вызвала улыбку официанта и громкий смех поваров на кухне, доносившийся до самой улицы. Не понимая подобной оригинальности, они даже не попытались выяснить природы столь странного предпочтения. Но неосторожных шуток в лицо не последовало.
Они, естественно, не могли знать, что Фома прочитал у русского натуропата, что холодные жидкости, в принципе, употреблять очень вредно, поскольку они гасят огонь пищеварения и губят эпителии желудка. Пробуя перейти на раздельное питание, он почти отказался от нездоровых комбинаций и гарниров и ел исключительно сырое мясо, обжаривая его только три секунды, чтобы убить бактерии. Оговоримся, что в некоторых странах делать это совсем небезопасно.
Говяжья солонина, вяленая на солнце и поджаренная перед употреблением - типичное бразильское блюдо, карне ду сол - не вполне отвечала требованиям этой сложной для соблюдения в наши дни диеты, но показалась ему достаточно вкусной. Он заказал ее с огромным салатом из нарезанных зеленоватых помидоров, перца, лука, яиц и зеленого горошка, положенных на листья бразильского латука. На сопроводительном отдельном подносе были поданы жестяная баночка с дешевым оливковым маслом, маслянистая настойка красного перца в пробирке и маринованный лук в пиале, подобной тем, которыми пользуются в Средней Азии для употребления чая.
Доедая на террасе свой поздний обед, скомбинированный с ранним ужином, Фома уловил заинтересованный взгляд молодой блондинки, которая, вероятно, жила на третьем этаже в доме напротив. Какое-то время он поиграл с идеей помахать ей рукой, но, ввиду неудобства ситуации, связанной с появлением за соседним столиком группы женщин за сорок, передумал и ограничился ответными взглядами. Подружки с университетских времен решили встретиться и обсудить все новости и сплетни за обеденным столом. Они прибыли на такси уже навеселе и непременно сорвали бы охоту, прокомментировали бы события, поскольку уже перешли тот предел, который человеку трезвому мешает сказать то, что он думает без ложного стыда. Все доны, одна за другою, посмотрели на покрасневшего лысого иностранца, который пил теплое пиво, странно оставив бутылку вне пластикового термоса. Одна из них, наиболее смелая и настроенная, если и не на измену супругу, то на шаловливую волну легкого флирта, строила глазки и бросала различные замечания, тонкости которых Фома не улавливал. Только по дружному смеху подруг ее юности он мог догадаться, что речь шла наверняка не о курином шашлыке, который они заказали. Фома тоже попытался пошутить. Выбрав момент, он вставил лишь одно слово, после которого оживление в группе мгновенно стихло:
- Indubitavelmente (Безусловно)!
Через пару секунд заминку сменил хор прыснувшего смеха и восклицания:
- Гринго-то то говорит по-португальски!
- Да еще как!
- Мы и слов таких не знаем!
- Что он о нас подумает?!
Они и не подозревали, что их разговор, не предназначенный для мужских ушей, может быть услышан кем-то, кроме официанта, которого они давно и хорошо знали и уже не стеснялись. Их лица покраснели, не то от перебора кашасы, не то от неудобства, и чтобы смягчить напряженние ситуации, они попросили заезжего сеньора сделать фотографию на память. Фома ожидал следующих шуток, но женщины стали очень серьезными и даже, как могло показаться, почти протрезвели. Развеселить их не удалось. Он щелкнул фотоаппаратом со вспышкой и, не будучи уверенным за результат, спросил, не сделать ли второго снимка. После того, как в этом удовольствии ему было вежливо отказано, Фома рассчитался с официантом, похвалил кухню, и пожелал доброго вечера дамам.
Начинало темнеть. Небо совершенно затянулось сбившимися в кучу облаками, которые в этот сумеречный час застряли, как автомобили в дорожных пробках мегаполисов. Выйдя из переулка на перекресток двух улиц, на котором движение было значительно интенсивнее, он остановился и посмотрел на уличные таблички, стараясь запомнить название улицы.
- Улица Принцессы Изабэль. Кто такая? Чем прославилась? У них ведь тут монархий сроду не было. Надо по Интернету поискать...
Неожиданно к нему подошла уже немолодая женщина, шедшая за ним следом, и спросила:
- Вы что-нибудь ищете? Вам помочь?
За прошедший с последнего визита в Бразилию год Фома уже успел отвыкнуть от подобных проявлений гражданской предупредительности. Почувствовав на себе жгучий и сверлящий взгляд, он решил не тратить время на пустые разговоры с незнакомкой, - даже с учетом того, что ни ее возраст, ни манеры не позволяли признать ее за проститутку или воровку, облапошивающую заезжих мешков. Он предположил поэтому, что никакого интереса, кроме любопытства, в поведении дамы не было и быть не могло. Тем не менее, ее глаза пугающе откровенно бегали и блестели.
Фома рассказал, что нуждался в независимой жилплощади на недельку и искал поблизости агента по недвижимости. Узнав об этом, женщина тут же вызвалась помочь и дала свой телефон, а также телефон подруги, занимающейся посредничеством такого рода, что тоже несколько настораживало. Затем, после краткого момента сомнения, она добавила:
- А впрочем, зачем же откладывать? Прямо сейчас к ней и пойдем, я только в супермаркет забегу. Вы меня не проводите? Меня зовут Катрин, а вас?
Катрин подробно расспросила Фому о роде его занятий. Узнав о его планах бросить цивилизацию и переехать в Бразилию, а также о том, что он был здесь не столько для отдыха, сколько для рекогносцировки Северо-востока, она сказала:
- Я сама работаю и живу в Сан-Паулу, но у меня здесь очень много знакомых. Муж дома остался - он не любит ходить со мной по магазинам, пожилой уже... А работу мы тебе в ресторанчике каком-нибудь найдем...
- Не найдется ли у вас немного мелочи? - спросил у них маленький мальчик, сидевший на обочине, когда они повернули за угол. Лицо его было вымазано грязью и пылью - известный, но слегка преувеличенный грим для роли сироты.
Фома подождал, как отреагирует паулистка. Она знала родителей мальчика. Погладив его по голове, Катрин сказала, что с собой мелочи у нее нет, но пообещала непременно дать ему немножко на обратном пути. В супермаркете она купила сладости, сделанные из яичного крема и сахара, запрещенные людям ее возраста и заплатила за бутылку выбранного Фомой датского пива, по поводу которого он, не подумав, заявил, что оно лучшее в мире.
Недалеко от выхода пекли маниоково-тапиоковую пиццу. Девочка лет пятнадцати высыпала сечку в кольцеобразную жестяную формочку, поставленную на специальную электроплитку и, перевернув тропические оладьи, после того, как крошки спекались, на выбор посыпала их сыром, вареной колбасой или поливала сгущенным молоком. Они заказали по одной, и в этот раз, несмотря на бурные возражения Катрин, расплатился Фома.
Возвращаясь тем же путем, они увидели, что начавшийся дождь и наступившая темнота прогнали мальчишку. Погремев мелочью, Катрин осмотрелась по сторонам и бросила монетки обратно в кошелек.
- Да, это правда, - подхватила она затронутую Фомой неисчерпаемую тему человеческого счастья, - бразильцы все счастливые - есть деньги, нет денег. Здесь нет ни войны, ни зимы, все поют и танцуют круглый год. А когда начнется Карнавал, сам увидишь, что творится в Сальвадоре! Что? Не останешься до Карнавала? Зря! Незабываемое зрелище, значительно интереснее, чем где бы то ни было! С ума сойти! Народ на стены лезет!
- Да, еще бы бандитизма на улицах было поменьше, и был бы совершеннейший рай! - мягко предложил провокационную тему Фома, надеясь услышать мнение собеседницы по поводу этой хорошо известной и, пожалуй, самой главной проблемы больших бразильских городов.
- Фома-a, - выразительно протянула Катрин снисходительным тоном, каким уставшие взрослые объясняют детям, почему нельзя играть со спичками, - самые главные бандиты в Бразилии сидят в правительстве! Это я тебе говорю, поскольку сама там работаю уже двадцать лет, и не где-нибудь, а в кабинете у губернатора. Сплошная коррупция. А те люди, которые забирают с ножами и пистолетами деньги у туристов, которым не хватило предупреждений туристических агентств - им ведь просто кушать нечего. Беднота, и уличная преступность идут от безработицы и бардака в правительстве. А бардак полный! Ведь все начальники только и делают, что набивают свои карманы! Я их всех лично знаю и вижу каждый день, иначе бы не говорила... А дома здесь в Сальвадоре дешевые. Я себе тоже купила, только потому, что дешево.
Через несколько минут они достигли одноэтажного особняка подруги Катрин, доны Эмилии и застали все ее семейство за ужином. Фома попросил разрешения воспользоваться туалетом. Он чувствовал неудобство по поводу своих рук, вымазанных сгущенным молоком, которое напомнило своим вкусом жестяные баночки с синими наклейками из его детства. Проходя через столовую, он кивком головы поздоровался и извинился за беспокойство перед мужем и детьми хозяйки. Они сидели за полупустым столом, говорящим своим скудным убранством о благосостоянии владельцев честнее, нежели их дом, некогда принадлежавший зажиточной семье. Не найдя гостевого полотенца, Фома брезгливо вытер руки замызганным хозяйским и вернулся в прихожую, приспособленную под контору, где стоял факс с телефоном и небольшой стол, обитый черным дерматином.
- Ты представляешь, сколько они берут в Вердэ? - начала рассказывать доне Эмилии дона Катрин. Сколько, Фома, шестьдесят пять? Подумать только! Эмилия, есть у нас с тобой что-нибудь подешевле для этого хорошего парня? Сколько бы ты хотел платить?
Подруги начали перебирать знакомых, сдающих жилье на короткие сроки и остановились на одном из вариантов за пятьдесят реалов. В ожидании приезда владельца намеченного для просмотра апартамента, которому требовалось четверть часа на дорогу, они поговорили минут десять и вышли на двор, уже совершенно мокрый от дождя. Фома и дона Катрин совместными усилиями открыли металлическую калитку и снова оказались на улице. Воздух был липким и удушливо-влажным. Дона Катрин продолжала болтать чепуху, и, казалось, до нее не доходило, что Фома не понимал и четверти того, что она вырабатывала своим реактивным речевым аппаратом.
- Смотри-ка, квартиру тебе нашли недалеко от пляжа. Дешевле, чем паузада и значительно больше свободы! Подружек сможешь приводить без проблем.
Под покровом темноты, Катрин забыла, что была доной и шаловливо взяла Фому под руку. Фома не стал возражать, хотя она и была в возрастной категории, еще никак его не привлекавшей.
- За посредничество могу даже попросить тебя стать моим любовником! - добавила она, как бы в шутку, для непонятливого гринго.
Фома обезоруживающе улыбнулся и, вытянув губы, иронично согласился медленными кивками головой, как бы говоря, что стоит только захотеть, и все может стать возможным (особенно, если за недельное пребывание в апартаменте заплатит кто-нибудь другой!).
Почти все многоквартирные здания в Бразилии, как и частные виллы, помимо номеров, а иногда и вместо них, имеют имена. Они подошли к Санта Марии и нажали на кнопку звонка. Дежурный охранник-портье оторвал свой взгляд от телевизора, и железные ворота, движимые невидимым электромотором, покорно отъехали в сторону. Выяснилось, что хозяин квартиры, Марсейо, еще не приходил, и они уселись на гостевую скамейку у столика. Фома подумал о том, что он лучше понимал четкий и ясный язык телевизионных новостей, чем торопливую речь доны Катрин или тяжелый говор охранника, который говорил со странным местным акцентом, пропуская буквы и даже целые слова. Вспомнив, однако, что после десяти лет усиленного изучения голландского, уже без словаря читая на этом языке Набокова и Кафку и даже сочиняя лирику для своих песенок, он до сих пор не понимал разговоры некоторых сограждан, обсуждающих футбольные матчи в пивнушках, Фома успокоился и с надеждой подумал, что с португальским дела пойдут значительно легче и быстрее.
Марсейо, приветливый парень небольшого роста, круглое лицо которого было изрядно подпорчено какой-то кожной болезнью, появился несколько позже обещанного. Они поднялись втроем на шестой этаж и открыли двойную дверь однокомнатной студии. Марсейо заработал эту квартиру в Соединенных Штатах всего за два года с остатков скромной зарплаты уборщика. Фоме, в его интернациональном концерне и на значительно более ответственной работе, такое признание его труда не снилась ни в относительном, ни даже в абсолютном выражениях.
Хозяин рассказал и показал, что и где находилось в квартире и помог Катрин, которая начала так прилежно расстилать постельные принадлежности, как будто сама собиралась на них спать. Этот жест любезности немного испугал Фому, который еще не выяснил до конца ни ее, ни своих намерений.
Марсейо немного нервничал и поспешил спросить на понятном английском мнение клиента. Фома торговаться не стал. Цен на временное жилье в Сальвадоре он не знал, но квартира эта обошлась бы, однако, ощутимо дешевле той, которую он снимал год назад в Ипанэме. Катрин, обладающая способностями парализовывать рассудок собеседников своей неустанной болтовней, непонятно смотрела на него с оттенком полунадежды-полубезразличия, а искать что-то другое было уже поздно. Фома согласился, и они ударили с Марсейо по рукам.
Катрин неожиданно засобиралась и попрощалась, объяснив свою поспешность вероятным беспокойством мужа. Она решила дилемму за Фому и тем его безмерно успокоила. Он еще никак не видел себя в Бразилии в роли любовника женщин за пятьдесят пять. Однако, нажав кнопку вызова лифта, не дождавшись приглашения, она пообещала непременно зайти на следующий день, напомнив нашему странствующему мыслителю о том, что серьезные дилеммы так просто не разрешаются.
"Была бы ты лет на тридцать-сорок помоложе, никуда бы сегодня уже не пошла - ни к мужу, ни к маме, ни к детям, - подумал Фома, рассматривая через воображаемую призму времени былую красоту доны Катрин, мысленно перематывая назад видео-клип ее жизни, - А может переместить воображаемую планку и стать, как это называется, геронтофилом? Любви-то, как говорится, все возрасты покорны. Можно и таким образом попробовать перейти если и не в другое измерение, то в другое время... или другой часовой пояс."
Фома уже заплатил за наступающую ночь в паузаде и решил остаться там до утра. Чтобы сразу взять деньги с клиента, Марсейо проводил постояльца до Верде и быстро написал от руки контракт-расписку на кусочке бумаги. Слегка расстроившись по поводу нехватки наличных для уплаты залога на случай порчи имущества, он пообещал зайти вечером следующего дня. Фома взял у него ключи от апартамента и пообещал приготовить причитающийся остаток на следующий день.
Встроенный в стену кондиционер производил больше шума, чем прохлады. Фома захотел было его выключить, но, устав от бессонной ночи накануне и чрезмерной дозы солнца, он безвольно оставил эту идею и заснул в одежде, не расстилая постели, до того момента, пока его не разбудил сильнейший удар утреннего грома. Еще не придя в себя после перелета, он не сразу сообразил, что произошло и где он находился, но, почувствовав сгоревшие плечи, вспомнил, встал и выключил бесполезный кондиционер.
Уже светало, но город еще спал. Наступающий день Фома решил посвятить переезду, покупкам и поиску невест. Вспомнив про обещание, данное перед отъездом себе и родителям, - регулярно заниматься спортом, -он разбудил администраторшу и попросил открыть дверь центрального входа.
Вода залива была обеспокоена лишь каплями проливного дождя, мелкие брызги которых штриховали гладь и горизонт, да удочками рыбаков, которые пытались наловить прибрежной мелочи на пропитание.
Расставив ноги на ширину плеч, Фома начал выполнять еще не совсем забытые разминочные упражнения, но быстро их прекратил. Его плавки и майка промокли, а свежая собачья куча неподалеку и запах, почти одинаковый во всех больших тропических городах, начали слегка раздражать. Повисев для растяжки на пляжном турнике, что был вкопан напротив кокосового ларька, Фома Михайлович почувствовал, что подтянуться двадцать пять раз, как в былой молодости, он уже не сможет.
К десяти утра дождь закончился, и Фома решил перенести вещи на новый адрес. По дороге он неожиданно встретил Катрин на том же углу, где они познакомились, но теперь уже не одну, а с мужем, который выглядел значительно моложе своих семидесяти пяти. Высокий и статный, он холодно поздоровался кивком головы, видимо, подозревая что-то неладное в энтузиазме супруги, которая, несмотря на его присутствие, еще раз высказала намерение зайти и посмотреть, как Фома устроился.
"Правильно! - оценил ее ход наш выдуманный персонаж, - если что-то делаешь, то надо это делать открыто - тогда никто ничего плохого даже не подумает. На что, вообще говоря, надеются мужчины, которые женятся на красивых женщинах моложе себя? На счет в банке? На свое общественное положение? - недоумевал он, лукаво улыбаясь, - Наверное, на то, что им все будут только завидовать всю жизнь, и никто даже не подумает ограбить. А может быть на то, что любовь и верность будут сопровождать их всю жизнь, только потому, что они отстояли часок в церкви или в Загсе, и пообещали любить друг друга вечно? Впрочем, наверное, существует настоящая любовь до гробовой доски, только найти ее так же трудно, как выиграть в лотерею - особенно, если не принадлежишь к организаторам, которым заранее известен номер выигрышного билета."
Разобравшись с домашними делами, Фома был неприятно удивлен отсутствием воды в туалете и душе. Марсейо, которому он позвонил из ближайшего автомата, уже с утра был на пляже и не очень торопился срываться оттуда только для того, чтобы разрешить проблему водоснабжения уже заплатившего постояльца. Вынужденный довольствоваться его обещанием зайти вечером за остатком залога, Фома выругал себя за доверчивость, но решил не расстраиваться по пустякам и вышел прогуляться.
Ближайший шоппинг, который находился в двадцати минутах ходьбы, открывался по воскресениям немного позже, чем обычно. Побывав год назад в подобном торговом центре одного из зануворишенныхрайонов Рио, также называемом Барра, Фома, вопреки своему нигилизму по отношению к магазинным ценностям, после десяти лет полного безразличия к торговым заведениям в Европе, неожиданно влюбился в это изобретение цивилизации именно в Бразилии. Но не за более дешевый выбор вещей почти того же качества, что и в первом мире (чему, несмотря на кажущийся абсурд, любой студент, изучающий экономику своими силами, может дать исчерпывающее объяснение), а за то, что в секциях ресторанов можно отменно и относительно недорого покушать, заплатив за вес, а не за то, что ты набрал себе в тарелку из умопомрачающего ряда вкусных вещей, рецепты которых привезены со всех концов планеты.
Самое же главное было то, что шоппинг - это место, куда приходят девушки из благополучных семей и демонстрируют местный среднестатистический генотип высшего и среднего классов. Именно в бразильском шоппинге он сделал для себя открытие, которое в странах с менее контрастным распределением доходов среди различных групп населения сделать было уже невозможно:
Средняя упитанность красавиц высшего и среднего классов превышает среднюю упитанность красавиц класса неимущего.
Си-логический вывод, который он сделал в этой связи, назвав его Первым законом Полынина, был следующим:
Женщине совсем не обязательно становиться богатой, чтобы быть красивой, а тем более, любимой.
Единственным спорным моментом был довод Рубенса, но его Фома Полынин сразу отбросил, как демагогический и извращенский по той причине, что в своей жизни он встречал больше женщин, которые не могли похудеть, чем тех, которые стремились поправиться. Хотя, при ближайшем рассмотрении, этот аргумент тоже был не очень убедительным, поскольку только мужчины, по-настоящему, могут разрешить вопрос женской привлекательности, а они, как говорил Фомин приятель Лева, делятся на тех, кому полные женщины нравятся, и на тех, кто это скрывает - хорошего должно быть много!
Поменяв в туристическом агентстве дорожные чеки, которые он достал из специально приобретенного для этой цели черного дерматинового пояса с внутренним замочком почти на всю длину, Фома обнаружил почти десятипроцентную разницу с официальным обменным курсом. Не желая поднимать шум по такому пустяку, он лишь покачал головой и отправился ознакомиться с кухней кафе и ресторанов, находившихся на самом нижнем уровне огромного здания. Обеденное время еще не началось, но персонал уже торопливо заканчивал приготовление витрин. Фома сел в первом же попавшемся по пути кафе, не подозревая, что нужно было пройти немного вглубь гастрономического аппендикса - именно там, как выяснилось позже, находились перлыместного общепита. Удовлетворившись качеством и разнообразием салатов, мясных и рыбных блюд, он невольно вспомнил унылые буфеты подобных центров в странах, где он уже побывал и пожил.
"Словно им трудно перенять хороший опыт этих самых стран так называемого третьего мира! Уровень жизни - это не только два дома и две новых машины у ворот. Это еще - как вас накормят в общественном месте. Нельзя же каждый день кушать пережаренные в масле, которое никто никогда не меняет, патат и крокет и бюргеры. Ведь это - прямая дорога в морг! Попробуй, скажи вслух - признают за сумасшедшего или, в любом случае, напомнят, что гости не должны критиковать хозяев за их дурные привычки. Жри, скажут, что дают, и не возникай. И самое-то страшное, что будут правы! Ну, какое право я имею плохо говорить о вкусах и нравах народа, который меня приютил? Никакого! Не нравится? Так и катись назад в свой Галушкистан и не мути воду! Или вон, езжай хоть в Бразилию, хоть в Африку. Паспорт-то голландский, он получше, чем бывший гражданин бывшего СССР - виз почти никуда не требуется, кроме, конечно, необъятной Родины моей. Но туда я уже, наверное, не поеду, разве только посмотреть и убедиться, что правильно сделал."
С этими смешанными чувствами и мыслями - уже в следующем кафе, кухня которого оказалась еще более изысканной - Фома доедал по-домашнему приготовленные долмы. Судя по названию заведения и кухне, владелец заведения был восточного происхождения. Разглядывая деликатесы в низких кухонных кастрюлях и огромных блюдах и тарелках, Фома вспомнил домашнюю кухню родных мест - мамины голубцы, папины манты, корейские салаты, пьянящий кумыс, полезный айран... Он вздохнул, допил остаток разливного пива, называемым в Бразилии шопе, и завершил обход остальных кафе и ресторанчиков - уже более из исследовательского любопытства, нежели из чувства голода.
- Да уж! - вырвалось у него многозначительное папановское восклицание, поскольку сюрпризы продолжались, - здесь бы, наверное, и бешбармак с пловом тоже бы пошли за милую душу! Сразу видно, понимает народ, что такое - вкусно покушать."
Второй этаж был полон шикарных магазинов, довольно дорогих, если не сказать, недоступных для людей со средней бразильской зарплатой. Фома заподозрил, что покупки в этих магазинах делали только очень богатые люди. Подозрения подтвердились, когда он увидел прекрасно одетую молодую пару. Чета остановилась у витрины ювелирного магазина, мимо которого он проходил в тот момент. Обсуждая золотой браслет с бриллиантами, дама создавала впечатление, что отнюдь не цена мешала купить его прямо сейчас, а форма, которая не подходила не то к серьгам, не то к ожерелью, которые остались дома.
"Зачем ей нужен такой браслет в стране, где девять с половиной десятых населения будут смотреть на него не как на ювелирное украшение, а как на свою десятилетнюю зарплату, если работу, конечно, вообще удастся найти? - недоумевал Фома, - Ведь и руку могут отрезать гаврики, если где не там остановится в своем Турбо..."
Он не знал наверняка, ездила ли рассматриваемая им особа на турбо или на чем-то подобном, но было весьма очевидно, что в бразильском автобусе она не сидела уже очень давно.
"Впрочем, женщинам лишь бы натянуть или нацепить на себя что-нибудь дорогое и броское. Им никогда не удастся понять, что мужчины смотрят не на их браслеты, а совсем на другие вещи. Но разве им это объяснишь?"
Современный дизайн приятно сочетался с мягким освещением и легкой музыкой, доносившейся из стереофонических колонок, которые висели по извилистому периметру стен. Продуманная сфера обеспечивала создание у публики непринужденного оптимизма и покупательного настроения. Фома решил приобрести только самые необходимые вещи и то, чего нельзя было найти в Голландии. Подумав купить антибиотиков впрок, на случай, если снова воспалится простата, он все же решил этого не делать, вспомнив, что антибиотики не лечат, а ведут к дисбактериозам.
- А ведь прав был мой доктор! Зря я с ним поссорился, грешным делом думал, что он тоже ксенофобией страдает.
Зато Фома купил сразу две резиновые клизмы. Перед отъездом, когда он делал уже упомянутые чистки, выяснилось, что в Голландии они не продавались. В одной из аптек, расположенной по соседству с его домом, несмотря на присутствие клиентов в очереди,каракатица в белом халате очень долго расспрашивала, для чего ему могла понадобиться полулитровая клизма. Когда он тихим голосом ей объяснил, она громко заявила, что в продаже таких больших он нигде не найдет, ввиду того, что промывание кишечника полагается проводить исключительно в госпиталях, и только в случаях отравлений, инфекций или хирургических вмешательств.
"Благо я ей не ляпнул, чем я собрался его промывать!"
Фома вспомнил процесс упаривания урины в своем огороде. Все его соседи закрыли свои окна, так и не поняв, что они имели дело с эликсиром долголетия и здоровья.
"Как сказал поэт: Удивительное рядом, но оно запрещено."
Прославив отечество, которое есть, он был очень удивлен, что в отечестве, которое будет, найти лингафонный курс португальского языка с бразильским произношением не удалось ни в одном из трех книжных магазинов. Сделав вывод, что иностранцы в Сальвадоре либо не живут, либо изучают язык в частных школах, вывеску одной из которых он видел напротив снятой им квартиры, Фома вспомнил про отсутствие воды в туалете, а также про назначенную встречу с Марсейо. Он спросил у очередной красотки, который был час и посетовал на себя за то, что снова потерял чувство времени.
"Ведь только недавно зашел - в полдень, а уже опять - пять!"
Спешно пройдя по многоэтажному лабиринту залов, огороженных полированными стальными трубами перил и балюстрад, он вышел на улицу и вернулся уже знакомым путем.
Марсейо в назначенное время не появился, снова заставляя себя ждать. Фома все больше разочаровывался и раздражался. Он выглянул на улицу через распахнутое окно, в надежде вот-вот увидеть взмыленного от бега хозяина квартиры. Вместо него, он увидел Катрин, которая шла на пляж. Она приветственно помахала Фоме рукой, на что он ответил озабоченным лицом и жестом пригласил ее подняться. Выслушав жалобу Фомы, она высказала крайнее сожаление и удивление по поводу незамеченных предыдущим вечером недостатков.
- Ничего, ничего, не переживай! Марсейо - очень порядочный парень, если не наладит, то вернет деньги - нет проблем!
Их разговор затянулся минут на десять. Дона Катрин, как обычно, без передышки тараторила, рассказывая о коварных проделках бразильских женщин по отношению к легковерным гринго, пока не зазвонил звонок. Охранник известил Фому об очередном визитере.
"Предупреждает? Какая обходительность! Видел, что ко мне женщина поднялась."
Марсейо пил пиво и отсыхал на пляже с хороших дел. Он прислал сводного брата, высокого и светлокожего Фрэда. Тот долго возился с туго закрученным центральным краном, который, видимо вследствие долгого отсутствия постояльцев, успел крепко заржаветь, а Катрин и Фома внимательно и с нетерпением следили за его действиями. Наконец водопровод немного поплевался ржавчиной и застоявшимся воздухом, и вода пошла под дружный вздох облегчения всех заинтересованных. Фрэд дождался, пока Фома отсчитал ему причитающуюся сумму залога новенькими банкнотами и удалился.
Дона Катрин поведала, что рано утром она уезжает домой, в Сан-Паулу и заторопилась на пляж. Она хотела бы успеть захватить хоть полчасика солнечных лучей до заката. Врач запретил ей загорать до пяти, и она уже упустила час своего последнего солнечного вечера. Фома не посмел ее задерживать - романы на час с замужними старушками не были его специализацией. К тому же, в этот раз Катрин вела себя немного отчужденно.
"Может быть она ожидала более активных действий с моей стороны? - мелькнула неуверенная догадка. - Я бы охотнее познакомился с ее дочкой или внучкой, но у нее их нет."
Они обнялись и попрощались. Фома занялся приготовлением к вечерней жизни в городе. Водный обогреватель не работал.
"Ну что это за путанские экскременты - опять не повезло!"
Приняв холодный душ, он перебрал свой гардероб. Остановившись на гавайской рубашке и клетчатых светло-бежевых брюках, он плюхнулся на кровать, чтобы немного отдохнуть. Самодельная, как выяснилось минуту позднее, кровать, не привыкшая к подобным динамическим испытаниям затрещала и почти мгновенно отпустила матрас, еле державшийся на рейках, которые были прикручены к фанерному корпусу малюсенькими шурупами. Фома больно ушиб берцовую кость и колено левой ноги.
"И все же - есть Бог! Хорошо, что дело не дошло до постели! - подумал он, потирая ушибленные места и осматривая содранную кожу, на которой уже появлялись мельчайшие капельки крови, - А если бы она здесь сломала себе что-нибудь или убилась! - женщина-то пожилая. Объясняй потом полиции и мужу... А вдруг он тоже какой-нибудь политик! Бразильские тюрьмы - это вам совсем не голландские санатории - там книжечку почитать не дадут."
С ревностью Фома познакомился уже давно, но быть застуканным агрессивным супругом в семейной кровати - такое случилось с ним только один раз. Неудобство же и даже некоторый страх еще долго сопровождали его после этого.
***
Это случилось много лет назад, в тот год, когда Пасха пришлась на тринадцатое апреля. Костя Дариади и Фома Полынин традиционно бросили в багажник несколько бутылок спиртного и собрались отправиться на Всенощное бдение. По дороге они решили заехать на знаменитую летнюю площадку гостиницы Интурист, чтобы выпить по чашечке кофе, приготовленного по-турецки - на горячем песке.
Григорий, буфетчик, которого друзья неплохо знали благодаря частым визитам, уже закрыл бар и варить кофе наотрез отказался: он уже убрал в подсобное помещение все необходимые принадлежности. Вечерами было еще довольно прохладно. К тому же, весь народуже был в церкви, и посетителей не было. Раздосадованные тем, что даже для них хозяин не сделал исключения, Фома и Костя развернулись и собрались проехаться в Дом офицеров.
Уже спускаясь по каменной лестнице, они увидели их старого общего знакомого, Давида, сидевшего с какой-то женщиной за столиком на другом конце площадки. Они подошли, поздоровались и познакомились с дамой. Раскосые глаза Сони впились в Фому, и они быстро разговорились. Досрочно нарушая Великий пост (который они, впрочем, и не соблюдали), все четверо выпили водки и даже шампанского, которые Фома достал из багажника. Посидев минут двадцать, они собрались расходиться. Давид на празднование христианской Пасхи идти не собирался, что не нуждалось в мотивировке: христианские праздники большинство евреев не празднует, за тем малым исключением ассимилированных евреев, которым оставаться евреями в полном религиозном смысле слова не позволяет этническая мешанина в крови, а в культурном и традиционном - мешает антисемитская среда, в которой случилось родиться.
- У нас сегодня своя Пасха...
Соня оказалась знакомой Давида, а отнюдь не его новой подружкой, как предположил Фома, увидев ее в обществе известного городского ловеласа. Давид, подмигнул Фоме и сделал чуть заметный кивок в сторону Сони. Он засобирался домой, а Соня тут же согласилась составить компанию двум симпатичным молодым людям, имеющим в распоряжении представительныйавтомобиль.
Подъехав к Никольскому рынку, они обнаружили, что свободных мест на стоянке не было, поэтому запарковать машину пришлось чуть поодаль, на темной узенькой улице, название которой уже стерлось у Фомы из памяти. Недопитую бутылку шампанского они решили взять с собой, чтобы не возвращаться каждый раз к машине, когда они захотят выпить, как полагается, в двенадцать часов.
- Закрой ее пробкой и положи в пакет, - немного навязчиво порекомендовал Костя.
Народу в скверике возле церкви собралось достаточно много. Празднование религиозных праздников к тому времени немного либерализовали, и молодежь уже не боялась исключения из института или Комсомола только за факт посещения, как в прошлые годы, когда члены народной дружины с красными нарукавными повязками, которым для полного сходства с фашистскими не хватало лишь белого кружка и свастики, закрывали вход, взявшись за руки, а милиционеры сажали пытающихся прорваться через живой кордон в автобусы до выяснения личностных данных.
Очень условно, прихожан можно было разделить на три категории. Первой и самой многочисленной были набожные бабули, предки которых и построили этот храм еще до эпохи революций. Они были скромно одеты в длинные старомодные плащи или пальто мрачных тонов, а на голове почти у каждой был платок из верблюжьей шерсти. Отстояв в небольшой очереди, они покупали в уличном церковном ларьке тоненькие и дешевенькие восковые свечки, от массового сжигания которых в православных церквях всегда стоит приятный сладковатый запах, но во время больших празднеств становится почти невыносимо жарко и удушливо, отчего с некоторыми прихожанами, несмотря на открытые двери, иногда случаются обмороки. Женщины пришли помолиться за живых и умерших, да окропить святой водицей крашеные вареные яйца, принесенные в лукошках вместе с испеченными накануне пасхальными хлебами разных форм и размеров. Белые сахарные шапки этих культовых хлебов были посыпаны крашеной манной крупой, слишком ярких расцветок для того, чтобы поверить рыночным торговцам, утверждавшим, что красители были пищевыми. Формы пасок повторяли цилиндры старых консервных банок, в которых они были испечены. Острые края этих банок были нередко приплюснуты молоточками или камешками сыновьями, зятьями или внуками, которым уже не терпелось разговеться и попробовать пахнущую ванилью и изюмом традиционную сдобу. Утром они придут в гости к своим мамам, тещам и бабушкам, чтобы побиться крашеными яичками, попить водочки и закусить оставшимися с зимы соленьями, освобожденными от деревянных крышек и каменных гнетов в подвалах, пропахших ферментами и плесенью...
Короче говоря, сумки и авоськи, выставленные вдоль бордюра асфальтированных тропинок, придавали скверику церковного двора весьма живописный вид. Но этим краски пасхальных ночей не заканчивались.
Второй неизменной и немаловажной группой прихожан была, так называемая, позолоченная молодежь, изредка приходившая с родителями. Русские, греки, армяне, цыгане, украинцы, среди которых было немало работников торговли, общепита, складов, начинающих моделей, студентов, картежников, аферистов и авантюристов всех мастей, а то и просто, детей небедных родителей - все они, как правило, одевали на себя чуть ли не лучшие наряды и ювелирные украшения и шли на всенощную, чтобы встретиться и поболтать о том и о сем почти в клубной манере. Они тоже покупали свечи (правда, не самые дешевые) и, протолкнувшись к иконам, зажигали их, крестясь в православной манере, укрепляющей религиозное единство национальных меньшинств. Многие знали друг друга по частым визитам в кафе или бары, где они, по большому счету, занимались тем же, чем и в предпасхальные ночи - смотрели друг на друга и обсуждали понравившихся парней и девушек. С той лишь разницей, что сегодня они также ожидали момента, когда уже можно будет сказать "Христос воскрес!" или ответить "Воистину воскрес!" и расцеловать понравившуюся особу противоположного пола, что часто было прекрасным поводом познакомиться поближе или даже сразу поехать в номера.
До двенадцати оставалось несколько минут, когда, отойдя от иконы Николаю-угоднику, где уже горела зажженная им свечка, Фома захотел помолиться вместе со всем приходом. После бесплодных попыток расшифровать текст старорусской молитвы, он решил просто насладиться батюшкиным тенором. Вдруг в пакетике, который он держал в правой руке, раздался громкий выстрел, который услышали все присутствующие в церкви.
"Грех-то какой! Прямо накануне Пасхи! Чертово шампанское! Ну зачем я взял сюда этот пакет? Мог бы оставить в машине. Вечно этот Костя сбивает меня с истинного пути."
Он не мог найти себе места от стыда и укоризненных взглядов обернувшихся к нему незнакомых и малознакомых людей. Батюшка, одетый в белый шелк праздничной ризы, расшитой золотом и серебром, которую он надевал только по большим праздникам, даже прервал на секунду чтение молитвы и мельком взглянул в его сторону из-под очков, но от комментария дипломатично воздержался.
- Господи, что делают эти люди в храме Твоем? Они ведь в Тебя даже не веруют по-настоящему, как мы, Господи. Когда ты вернешься, Господи!? - запричитала молодая и не очень здоровая в ментальном отношении представительница третьей группы - ничем не примечательных молодых людей, одетых в дешевую отечественную одежду, которых Фома в городе никогда не видел, а если бы и увидел, то, наверняка, даже бы не обратил никакого внимания. Своим замечанием она напомнила Фоме о том, что сам он, в действительности, не был даже крещен, и, следовательно, не имел права здесь находиться, разодетый, как на свадьбу, да еще в пьяном виде.
"Устами блаженных и детей глаголет истина! Прости меня, Господи! Чертово шампанское!" - думал про себя Фома, пробираясь к выходу. Ему стало очень дурно как от случившегося, так и недостатка кислорода.
Возгласы "Христос воскрес!" и "Воистину воскрес!" уже доносились из стареньких колонок, подвешенных повсюду, когда Фома снова встретил Костю и Соню, потерявшихся в людской толчее. Они разлили недопитую бутылку советского шампанского по пластиковым стаканчикам.
- Это не такой уж и большой грех, - прокомментировал случившееся Костя, - кто празднику рад, тот, как говориться, за неделю пьян, в нашей-то стране алкоголиков... Отвези меня домой, Фома, - добавил он в расстроенных чувствах; девушку, на которую он было положил глаз, увел кто-то другой, - поеду к жене.
Фома отвез Костю домой в девятый микрорайон и спросил Соню:
- Куда едем?
- Давай ко мне, я сейчас живу одна...
Проснувшись от неясного шума ранним утром, Фома обнаружил, что Сони рядом не было. Зато, неизвестно откуда, появился огромный охотничий нож, который торчал в голубом деревянном косяке дверного проема, соединяющего спальню с залом. Быстро одевшись, он вышел из комнаты, с жутковатым чувством покосившись на стальной полированный предмет, загнанный в дерево слишком глубоко, чтобы поверить в то, что это было сделано крохотной рукой Сони. Инстинктивно ударив по внутреннему карману костюма, он убедился в том, что ключи от машины и дома, как и документы, были на месте. Из кухни, дверь в которую была плотно закрыта, изредка прорывались басовые частоты мужского голоса. Вышедшая из кухни Соня сообщила, что под утро, досрочно и неожиданно, вернулся ее супруг из Москвы, где он был по делам. Фома зашел на кухню и увидел этого молодого человека, которого сразу узнал. Семен жарил себе яичницу с помидорами. Они неоднократно виделись в барах и ресторанах в обществе других женщин, некоторые из которых были значительно моложе и интереснее Сони. Один раз Фома даже увел у него из-под носа девушку, с которой у Семена намечался роман. И на тебе! - второй раз так насолить, если не наперчить...
Фома, угрюмо и виновато протянул Семену руку.
- Извини, брат. Я, правда, даже не знал...
- Брат? Наверное, молочный. Ничего страшного - сочтемся как-нибудь. Ты мне уже был должен...
Семен уже довольно давно и серьезно занимался карате, и ему не нужен был нож, чтобы рассчитаться со спящим Фомой, который по незнанию наставил рога известному в городе кооперативщку, фарцовщику (и по совместительству бандиту). Он мог просто придушить обидчика, как котенка, но либо не решился, либо пожалел.
- Почему ты мне ничего не сказала? - спросил Фома Соню, когда она вышла проводить его до автомобиля.
- Ты ведь сам ничего не спрашивал. Он мне тоже изменяет, между прочим. А если бы сказала, разве бы ты со мной вчера поехал? Вот поэтому и не сказала. Ты уж меня, как это там, извини, я ведь не думала, что он такой сумасшедший. Насилу его уговорила тебя не трогать.
А через полгода Семен погиб при довольно странных и глупых обстоятельствах. За превышение скорости его остановил инспектор ГАИ. Семен подошел к старшине и молча сунул ему скомканный червонец. Он очень торопился с друзьями по делам и уже обернулся, чтобы уходить. Но тут ему послышалось, что вслед кто-то бросил фразу:
- Козел ты, бля, вонючий!
Семен обернулся и увидел неприметного мужчину, стоящего недалеко от милиционера. Старшина задержал его за употребление алкоголя за рулем и отпускать не собирался по причине того, что такое нарушение тянуло уж никак не на десять рублей, а минимум на сотню, чтобы не упоминать возможного лишения прав.
- Ты это мне сказал? - спокойно спросил Семен.
- Да и ты ничем не лучше! Катись на х.., куда катился, а то бля сщас порву, как сщенка!
Сидевший в машине товарищ крикнул Семену:
- Поехали, не связывайся ты с этим чертополохом.
Оскорбления такого рода в те времена считались достаточными, чтобы начать драку или стрельбу, поскольку официальные дуэли - с секундантами и правом выбора оружия - в России и ее колониях к тому времени уже давно запретили. Семен подошел к грубияну, однако, только за тем, чтобы выяснить, чем он заслужил подобное к себе отношение. Без лишних слов, мужчина, оказавшийся, как выяснилось в процессе следствия и суда, каким-то никому не известным хануриком, быстрым и совершенно неожиданным движением вытащил кнопочный нож, который мгновенно распрямил убийственное лезвие и весьма легко преодолел незначительное сопротивление одежды и плоти. Нож угодил прямо в сердце, и в больницу Семена привезли уже без признаков дыхания и жизни.
- Вот так, братан, бывает в жизни, - цинично прокомментировал Костя новость, потрясшую городскую молодежь, - не поднимай меча, а то ведь, от него же и погибнешь. Бог все видит. И каратэ не поможет.