На перемене между занятиями по высшей математике и истории партии - той самой партии, о необходимости попасть в которую так много и нудно говорили карьеристы тех лет - Фома Полынин и Алимжан Игимбаев решили съездить в Аспару на сбор урожая дикой конопли.
Небольшого черно-зеленого башикаручника, пахнувшего хвоей, который Фома привез в августе с любимых и почти безопасных иссык-кульских плантаций, даже в режиме экономии, друзьям хватило только до середины сентября. Сезон там уже закончился, когда киргизские земледельцы убрали с полей последние колоски пшеницы, овса, ячменя и кукурузы. Ребята начали немного тосковать в связи с известными симптомами отвыкания, и Фоме, уже имевшему отцовскую Волгу в распоряжении, взбрела в голову идея предложить Алимжану съездить на плантации и сделать запас на зиму.
Ни он, ни Алимжан никогда не торговали привозимой марихуаной. Живя по пацановским понятиям, они рисковали свободой лишь для собственного употребления, чтобы перезимовать без проблем и избежать весьма не престижной репутации попрошаек а-ля пацаны-дайте-на-косяк. Они также не любили покупать траву по довольно высоким для студенческого кармана ценам у сомнительных личностей, нередко сотрудничающих с уголовкой и предоставляющими раскладку на клиентуру в обмен за эфемерное чувство относительного покоя. Барыги, как их называли, также нередко торговали стаканами и коробками с фуфлом - травой такого же сомнительного качества, как их репутация. Им ничего не стоило нарвать повсеместно растущей конопли и выдать ее за то, чем она абсолютно не являлась, не обладая ожидаемым эффектом, который достигался только употреблением правильной травы. Продавцы честнее и порядочнее (если эти термины уместны) могли зарядить вторяками, то есть продать хотя и правильную шалу, но без самой главной составной части - пыльцы, после ее отделения для себя или отдельной продажи.
Читателю, интересующемуся техническими подробностями, будет небезынтересно узнать, что в кустарных условиях времен наших персонажей, это отделение полезных плевел от вредных зерен и бесполезных дубаков осуществлялось протиркой сухой травы-сырца через старую отцовскую нейлоновую рубашку, или дырявые мамины чулки, приготовленные для зимнего хранения репчатого лука, которые натягивались на тазик, тарелку или большую пиалу. Приведя сито в состояние необходимого равномерного и надежного натяжения с помощью небольшой дубинки или выкрученной на время ножки кухонного стула, обогатители зеленого золота сопровождали процесс музыкальным постукиванием по посудине, подобно тому, как отсутствующие в этот момент мамы проказников постукивали по ситам для муки, готовя своим ненаглядным чадам сдобу на дрожжах - не менее, кстати, вредную для здоровья, чем антибиотики и алкоголь, если верить натуропатам. Из получившегося, в зависимости от сезона, зеленоватого или коричневатого порошка изготовляют второсортный, но весьма неплохой гашиш, или как его называют в Средней Азии - центр, подвергая полуфабрикат последовательным воздействиям влаги, температуры и давления и завершая производственный цикл резким охлаждением для большей твердости. В Европе этот продукт называют ливанским или марокканским шоколадом, видимо, не в последнюю очередь, отдавая дань вкладу арабской диаспоры в процессы изготовления и доставки до конечного потребителя.
В середине октября ночные дорожные посты, на которых летом все транспортные средства, выезжающие из Чуйской долины, где план рос десятками квадратных километров, останавливали и проверяли с собаками, натасканными на характерный запах каннабиса, уже снимали, а почти неподкупных курсантов школ милиции, после жаркой летней практики в сухой и пыльной степи, отпускали домой.
Основной сезон поимки гонцов - как плановых паломников иногда неверно называют, намекая на тот факт, что они, по определению, должны ехать в степь в угоду чьей-то воле, кроме своей - длился с конца мая по сентябрь и уже закончился. Качествоанаши, собранной в летнее время, правда, считается наилучшим, но проехать или пройти с грузом, не зная тайных степных дорог, считалось делом чрезвычайно опасным и практически трудно осуществимым.
Купить достоверную карту той или иной местности в книжном магазине в те времена не представлялось возможным, поскольку они были военной тайной и хранились под подогревающим любопытство грифом секретно в штабах военных округов, выдававших их только для служебного пользования.
Юноши, а иногда и девушки, решавшиеся на подобное предприятие, нередко становились жертвами неосведомленности и беспечности. Услышав от друзей, которые съездили и привезли, что это - незабываемое адреналиновое приключение, они часто ехали, чтобы въехать или, как еще говорили, залететь. Некоторые же, особенно из тех, которые действительно съездили, а не только сочиняли небылицы о своих геройствах, собравшись где-нибудь на углу, чтобы вышмалить косяк, имели особую технику одурачивать блюстителей порядка...
Риск быть пойманным с поличным, например, значительно снижался, если, закопав груз в землю в целлофановых мешках, выйти на трассу абсолютно пустым в специально для этой цели приготовленной чистой одежде. Все свои грязные, насквозь пропахшие каннабисом, трико, рубашки, носки и даже сумки планакеши оставляли в степи. Умывшись Тройным одеколоном и очистив руки от остатков прилипшего к ладоням гашиша пастой Рэди - истинным подарком прибалтийских химиков среднеазиатским наркоманам, они смело выходили из степи и ехали домой. Затем, к ноябрю, а то и позднее, когда первый снег покроет степь, но сугробов еще нет, можно подъехать на машине прямо к заветному месту и вытащить из земли слегка запревший, но еще вполне понтовый кайф.
Самой волнительной частью такого сценария был сам сбор пахучей травы, с которой цветочная смола летней ночью почти буквально капает. Лучше всего было закончить работу еще затемно или ранним утром. Перед рассветом не спят только проснувшиеся рано мухи, осы, комары, скорпионы, тарантулы, змеи, вараны, а также лисы, волки, огромные и наглые волкодавы пастухов, мыши, черепахи, лошади, коровы, бараны, орлы и тушканчики... Но все это - ерунда, по сравнению с курсантами или солдатами внутренних войск, которым не терпится в досрочное увольнение, особенно, если у них имелись приборы ночного видения и они сами не перекурили в окопах конфискованного гашика, воспользовавшись отсутствием в ночном дозоре преподавателей и командиров.
По обстоятельствам, некоторые ухари находили время на небольшую просушку зеленой горки под солнцем, палящим уже с утра - для длительного сохранения в земле трава была сыроватой. Отойдя от места просушки на несколько сот метров, чтобы избежать прямых улик, они прятались под кусочком брезента защитного цвета, наброшенного на кустики, как небольшой навес, чтобы избежать солнечного удара и всевидящих очей вертолетчиков. День они коротали опробованием травы, после чего, как догадается наш ученый читатель, их сильно клонило в сон и ужасно хотелось пить.
Следующей ночью, если авантюристам повезло не быть схваченными, ужаленными, съеденными или застреленными, изнеможенные и неспособные сглотнуть слюну от сухости во рту, они выходили к трассам. В условленное время и в условленном месте их подбирали компаньоны на автомобилях, если таковые имелись и не были задержаны с подозрительными комплектами чужой сменной одежды в багажнике. Милиционеры, естественно, тоже знали все эти трюки и уловки, которые и те и другие называли смешным словом примочки.
Ездить без машины было значительно сложнее и опаснее. Выходить в степи из маршрутных автобусов или останавливать их с тем, чтобы уехать домой, значило серьезно рисковать свободой. Если вы неблагоразумно решили сэкономить червонец или даже четвертак за безопасность, то уверенности, что вы доедете до дома без проблем, не было никакой. Шофер мог также оказаться принципиальным и неподкупным борцом за общество без дряни, став жертвой пропаганды, суть которой предельно четко была выражена плакатами, долгое время висевшими в различных зданиях и заведениях городка Чу:
Увидел наркомана - дави, как таракана!
Чтобы выслужиться перед знакомыми и незнакомыми инспекторами ГАИ, также подключавшимися к патрульным операциям с условным названием Красный мак (причем тут был мак? - он рос в других местах и обладал совершенно другими свойствами), некоторые шофера намеренно притормаживали у постов. Кивнуть или подмигнуть дорожным вампирам было достаточно. Обрадованные заработку или возможности получения благодарности по службе, они заходили в салон и быстро находили того, кого нужно.
После досмотра баулов, дальнейший выбор был небогатым: либо малолетняя тюрьма, в которой остаться нормальным было довольно трудно, и которую заслуженно считали намного страшнее, чем взрослую, либо звонок хватающимся за сердце родственникам, которые могли бы успеть приехать, пока молодых преступников не передали в камеру предварительного заключения с ее зловещей аббревиатурой их светлого будущего - КПЗ.
С наскоро собранным в платочные узелки золотом, имеющимся почти в каждом доме, или с наличными, родители мчались на своих машинах или такси в долину чудес чтобы отмазать своих детей от тюремного позора, а иногда - и похуже того. Они были весьма счастливы потерять пару тысяч рублей или колец с драгоценными камнями, в обмен на свободу своих непутевых выродков и право дать им ремнем вдоль и поперек ягодиц по приезду домой.
В этот раз Фома и Алимжан решили относительно безопасно съездить за рыжухой, как на местном жаргоне называлась дикая конопля, пожухшая после первых заморозков.
К неугомонным авантюристам, уже имевшим послужной список подобных поездок, присоединился их друг и однокашник, Булат, нуждавшийся в деньгах и собиравшийся продать свою долю - сам он не употреблял из-за пережитого недавно воспаления легких. Изъявил желание затариться и приятель Алимжана, Нурлан. С последним участником предприятия, Игорем, который был приятелем Нурлана, Фома, Алимжан и Булат познакомились только перед самым отъездом, когда тот запрыгнул в машину ноябрьским вечером накануне праздника Великой Октябрьской Социалистической Революции.
Дружно наврав родителям, что они едут с друзьями на дачу к Антону Крымову (имя которого было использовано в связи с тем, что с ним расстались, как с близким другом, именно потому, что он благоразумно решил остаться дома), они получили разрешение съездить в горы отдохнуть.
Друзья собрали провиант и выехали в пятницу под вечер. Предположив, что не мешало бы прикинуться - вы только посмотрите на этимологию этого жаргонного слова! - они одели темные костюмы с галстуками. Булат захватил отцовскую шляпу, а Фома, чтобы пустить немного пыли в глаза работникам ГАИ, которые имели хищную манеру останавливать ночью только для того, чтобы проверить документы и багажник, даже нацепил красный значок-знамя с рубиновым отливом и золотистым профилем Ленина, который издалека был немного похож на значок депутата очередного съезда.
Водителей Волг в те времена особенно не беспокоили, зная, что можно схлопотать выговор от начальства за чрезмерное бдение, особенно если товарищ-руководитель оказывался выпившим, или ехал с любовницей, перед которой ему, как начальнику, было бы неудобно за унизительную необходимость объяснять какому-то сержантишке, почему он не накинул ремень безопасности или не снизил скорость у поста до смешных сорока километров в час.
Номерной знак у Фомы был хоть и не с нулями, как у первых руководителей, подражавших этим (и не только этим) Гитлеру, но весьма заметный и внушающий уважение - 12-21 АТ. Он указывал на определенную связь с сильными мира сего, но без спецификации области, в которой они были сильны. Число двадцать один указывало, быть может, на принадлежность к азартным игрокам, а двенадцать, вполне вероятно, на тайную духовную связь с англо-говорящей заграницей. Номер этот его папа даже не купил, как делали блатные, поскольку ни блатным, ни даже приблатненным он никогда не был. Он достался Михаилу Сергеевичу чисто случайно, при регистрации машины в ГАИ. Не смейтесь, читатель, такое иногда тоже случается, и не только в фантастической литературе, но и в жизни... Может быть, выдали ему этот номер именно благодаря его знаменитому тезке. Хотя, при более внимательном рассмотрении, эта версия выглядит немного неправдоподобно, поскольку в ту пору Михаил Сергеевич был еще не таким известным и всего лишь фигурировал в других членах правительства, правда не в последних рядах, но имени и отчества тогда еще точно никто не знал.
Благодаря надвигающемуся празднику и закончившемуся сезону, доехали они без особых приключений. Дороги были пустыми, и даже на постах, вопреки накручиваемым в голове ожиданиям, их никто не остановил. По праву знающего, как и предполагалось, в определенный момент Алимжан взял на себя штурманскую роль и стал указывать дорогу к месту назначения. Отъехав несколько километров от покинутого милицией поста на окраине городка Чу, они приблизились к Аспаре - небольшому поселку, который взял свое название у одноименной речушки и разделил его с небольшим железнодорожным полустанком между станциями Чу и Луговое. Там находилась ферма, возле которой, как утверждал Алимжан, сохранилась огромная плантация зеленки, которую он собирал еще две недели назад. По его выражению, плана там было просто море.
Алимжана, казалось, даже не смущал тот факт, что в тот самый прошлый раз, всего две недели назад, он был пойман с поличным местным участковым, после того, как его сдали всевидящие чабаны, которые ненавидят городских наркоманов - особенно тех, которые не говорят на родном казахском языке и приезжают в степь без единой пачки дефицитного индийского чая (почему-то, именно второго, а не первого сорта), который был в степи на вес (зеленого) золота, поскольку являлся едва ли не единственной подлинной отрадой скотоводов, помимо радио.
К счастью, участковый оказался не каким-нибудь взбыченным козлом. Как и все нормальные милиционеры тех мест, он был довольно сговорчив в отношении предложенной возможности получить откуп. Время было позднее, а позвонить из такой дыры, каковой является Аспара, в те времена было весьма непросто. Посему маленький и ничем не примечательный участковый сержант милиции, которого звали Шубарши, посовещавшись со своим напарником, решил позвонить родителям Алимжана поутру, когда откроют пункт междугородных переговоров. Служебные телефоны прослушивались, а рисковать своим доходным местом и свободой милиционеры, естественно, не хотели. Впрочем, свободы бы их не лишили, но выручку, почти наверняка, пришлось бы отдать начальству в двойном размере.
Жена чабана, который и дал знать участковому о появлении в округе городского незнакомца, приготовила бараний бешбармак. Поужинав в юрте вместе с задержанным, сержанты выпили водки, на радостях упавшему с неба заработку и даже налили стакан Алимжану. Повеселев, милиционеры также предложили ему покурить марихуаны, но он отказался из ложной скромности и неудобства перед женой чабана.
Наевшись и напившись, сержанты посадили Алимжана до утра в небольшую будку, призванную служить полевым карцером и закрепили его правую руку за железную спинку кровати с помощью наручников. После этого они разъехались по домам с чувством выполненного долга и в предвкушении поживы. (О, читатель, как часто эти чувства, как дополнительные инструменты экономической регуляции, совершенно законно и повседневно сочетаются в нашей с вами жизни, заполняя дыры в жизненном пространстве и рабочем времени!)
Спать Алимжану, естественно, не хотелось. С надеждой, но не без трепета, он представил себе завтрашний день и свое возможное освобождение: причитания и выговоры взволнованной матери, которая для подстраховки обязательно приедет на машине какого-нибудь знакомого полковника милиции, которых у нее, благодаря городским похождениям сына, накопилось за последние годы больше, чем достаточно; тумаки разгневанного отца, который наверняка будет долго колотить стену кулаками и хлопать дверью, риторически спрашивая Алимжана, чего ему не хватает...
Вполне объяснимо, что среди роящихся в его голове мыслях об экзекуционном завтра мелькнула и дерзкая мысль - бежать сегодня!
Но как бежать? Перегрызать себе руку, как лиса, пойманная в капкан, перегрызает лапу, спасая жизнь? Овчинка не стоила выделки - уж лучше тумаки и домашний арест на недельку. Но что же делать с этими проклятыми наручниками, гремящими так некрасиво своей крепкой сталью?
Подобно тому, как музы посещают людей творческих, удостаивая иногда своим снисхождением даже совершеннейшие бездарности, Алимжана нежданно посетил крылатый вестник богов, по совместительству подрабатывающий защитником скотоводов, воров, торговцев и путешественников (странная фантазия была у древних греков и римлян, наделивших представителей всех этих, не всегда дружащих между собой, профессий единым покровителем), материализовавшись в радостной идее. Вспомнив, что за достарханом подвыпивший участковый временно освободил его руки от старых изношенных наручников для приема пиши, использовав вместо специального ключа обыкновенную спичку, Алимжан осмотрелся вокруг.
На столе лежал спичечный коробок, но свободная рука до него не дотягивалась. Попробовав дотянутся до него ногой, Алимжан убедился, что занятия по физкультуре, которые он намеренно пропускал в школе и университете, ему бы в этот момент весьма пригодились. Но по этому поводы сетовать было поздно. Не будучи способным продержать свое длинное тело и секунды в почти гимнастической позе, Алимжан упал и больно ушиб колено. Он заплакал - скорее от огорчения и кажущейся безысходности, чем от боли. Сидя на полу, он с грустью посмотрел влажными глазами, уже привыкшими к темноте, на ножки кровати, которые были предусмотрительно приварены к листу железа. Лист был прикручен к деревянному полу множеством шурупов - даже при наличии инструментов их было не открутить.
Придя немного в себя после досадного падения, Алимжан осознал бесполезность неумелых акробатических попыток дотянуться до коробка и решил, что участковый просто решил над ним поиздеваться. Нарочно показав этот способ освобождения, он оставил коробок на столе для прикола - как если бы голодному псу, свобода которого была бы ограничена железной кованной цепью, недобрый хозяин, решивший, что жизнь безмолвной твари безраздельно принадлежит тому, кто ее кормит, предварительно дав попробовать, бросил бы кусок любимого лакомства как раз так, чтобы тот прыгал и душил себя в неистовых и бесполезных попытках дотянутся до него всю ночь - до того момента, когда выспавшийся патрон, проходя утром в свой уличный сортир, соизволил бы подойти и небрежно пнуть уже несвежий кусок своему подчиненному. (Кстати, для тех, кто этого еще не знал, в некоторых цивилизованных странах за такие вещи можно заработать штраф и даже тюремное заключение за издевательство над животным.)
Обессилев, скорее от отчаяния, чем от физических усилий, Алимжан снова прилег на кровать, которая уже мерещилась ему прототипом тюремных нар, ожидающих его, если мама не приедет, или менты, опохмелившись, передумают. Свободную левую руку он с отвращением положил на просаленный и воняющий старой уриной и потом матрас - единственную постельную принадлежность. Задумчиво посмотрев на половинку луны, застывшую в зарешеченном окне, он захотел заснуть и проснуться у себя дома, в квартире, на проспекте имени Ленина, где его родители уже спали мирным сном и даже не подозревали, что их сын...
В определенный момент, его свободная рука, бессознательно гуляющая сама по себе, набрела на дырку в матрасе, где - как ни смешно это может показаться скептично настроенному читателю - среди грязной ваты была припрятана папироска с кусочком фосфорной бумажки, оторванной от спичечного коробка.
- Дыма без огня не бывает! Были бы спички - был бы рай! - Алимжан бессознательно бормотал, неизвестно из каких глубин подсознания извлекаемыми, поговорками и отрывками тюремных анекдотов (которые, выходя на волю, должны были бы потерять свое значение и умереть, но, по странной логике, продолжали жить, всегда находя пищу в повседневной вольной реальности). Его рука лихорадочно искала недостающий компонент - такой маленький, но такой важный.
- Дорога ложка к обеду! Дайте мне спичку, и я переверну эту будку!
Нужно отметить, что Алимжан родился в культурной и образованной семье. До восьмого класса он был весьма прилежным учеником, подающим большие надежды, пока улица не украла его у родителей и школы и не понесла по своим закоулкам и подъездам. Членом какого-нибудь конкретного клуба людей уверовавших Алимжан себя никогда не считал. Но Бог (который из них, навсегда останется неизвестно - скорее всего, один из языческих, который был ближе всех к имени Архимеда) услышал его мольбу. Через несколько секунд, уже в другой дырке, Алимжан нащупал ту самую, припрятанную неизвестным предшественником, спичку, которая и спасла его от многих неприятностей.
Быстро покончив с наручниками, он принялся думать, что делать с дверью, которая была заперта на висячий замок снаружи. Навалившись на нее пару раз, Алимжан добился появления щели между дверью и косяком, а также больно ушиб плечо, но не более того. Порывшись в железном сейфе, покрашенном плохо размешанной смесью остатков различных старых красок, ключ от которого, как водится, лежал за полой угловатой ножкой, Алимжан увидел собрание необходимых для побега вещей: обрез охотничьей двустволки, отнятый, по-видимому, у местного жителя или у отчаянного залетного бандита, но, вопреки инструкциям, не сданный на хранение или уничтожение, недопитую бутылку водки, запечатанную бутылку растворителя, пакетик с коноплей, который он не спулил вовремя, а также два червонца, которые сержанты, по всей вероятности, припрятали от жен.
За пределами его маленькой тюрьмы доносились собачья перекличка и шум проходящих ночных поездов, напоминая, что настала пора уносить ноги. Перемешав табак с травой, которую у него конфисковали, он начинил папиросу способом, известным всем, кто родился в стране беломоров, казбеков и герцеговины флор - с ладони.
Было уже глубоко за полночь, когда он, использовав обрез в качестве фомки, которой в сейфе не оказалось, вырвался на свежий, но холодный воздух свободы. Он хотел было побежать со всех ног, но, подумав пару секунд, возвратился и решил сделать, как пообещал памяти древнегреческого ученого.
Перевернуть будку в буквальном смысле, вследствие отсутствия необходимого для этого рычага и точки опоры, не представлялось возможным, и Алимжана позабавила затея просто насолить ментам по самое, что ни на есть, по самое.
Взобравшись на стол, он первым делом опорожнил свой кишечник, подвывающий от плохо переваренного бешбармака и стресса. (Как утверждают натуропаты, по системе раздельного питания, мясо - и особенно жирное - не является лучшим аккомпанементом вареного белого теста - отсюда большинство кишечных и желудочных расстройств и болезней.) Аккуратно положив сверху уже бесполезный обрез (патронов к нему он не нашел), Алимжан попытался поджечь в нескольких местах вату матраса, которая была слишком спрессована и влажна, для того, чтобы гореть, и лишь неприятно дымила, производя запах парфюмерного коктейля Преднарье Нара. Как последний штрих натюрморта для глаз вернувшихся поутру участковых, он скомкал старые газеты, найденные в углу, и набросал их сверху матраса и на стол. Открыв бутылку с растворителем, Алимжан облил содержимым все, что, по его мнению, могло гореть. Он вышел за дверь со своим целлофановым пакетом, в котором было немногим более трех стаканов зелено-бурой травки, и попытался зажечь спичку. Сырость уже давала о себе знать в эту осеннюю ночь, и спичка загорелась не сразу. Прикурив косяк, Алимжан бросил спичку на пол в лучших традициях американского кинематографа, и, увидев голубой огонь, развернулся и рванул своими длинными ногами в сторону железной дороги. Выбежав к железнодорожному пути, он решил не поддаваться соблазну свернуть налево, в сторону близлежащей станции Чу, где его наверняка искали бы утром. Движимый инстинктами и опытом, он побежал в сторону станции Луговое, до которой было пару десятков километров, но где можно было относительно спокойно сесть на один из проходящих поездов, поскольку конопля, растущая там уже не имеет той ценности. (Господа биологи, не могли бы вы объяснить этот феномен?)
Путь был нелегким. В кедах без шнурков, которые всегда забирали у задержанных и арестованных во избежание попыток самоубийств, спотыкаясь в темноте о железнодорожные шпалы и хромая на ушибленную ногу, превозмогая усталость и боль в ушибленном плече, Алимжан дошел до станции Луговое марафонским шагом еще затемно, неофициально побив в эту ночь пару мировых рекордов. Но в славной истории атлетов Республики этот факт навсегда останется лишь легендой. Официальной записи об этой эскападе, как прозорливый читатель уже догадался, не сохранилось ни в одном архиве...
- Я все понимаю, Алим, но зачем было нужно следовать своему обещанию и доходить до крайностей? Убежал - и убежал. Зачем же было на стол хезать? - спросил смеющийся за рулем Фома, не поверив подробному и красочному рассказу друга, когда тот его закончил, - Представь, если бы догнали, поймали - ведь и матушка бы тогда не смогла бы помочь. С ментами шутить не стоит. Вот, смотри - ты снова в Аспаре, а не прошло и двух недель... Представь, если снова придется встретиться с твоими знакомыми. Ты ведь им уже старую сказку рассказать не сумеешь, да и нас они по голове не погладят... Они тебя бешбармаком накормили, водкой напоили, спать уложили, а ты их вон как отблагодарил...
Алимжан поменялся на ходу местами с более представительным Булатом, который сидел впереди и почти всю дорогу играл секретаря ВЛКСМ.
- Да, ладно, обойдется как-нибудь. Самое главное - не каркать и не делать в штаны...
Фому немного настораживало безразличие Алимжана по поводу возможной повторной встречи с милиционерами, которых он так кровно обидел, но он решил внять грубоватой просьбе друга и замолчал, увидев перед собой водную преграду. Дорога уходила в воду речушки, довольно широко разлившейся после дождей. За ней и располагалась та заветная ферма, о которой так долго говорили, а может быть и до сих пор говорят столичные плановые.
- Она мелкая, я ее в прошлый раз вброд переходил. Поехали! - настаивал досрочно поседевший Алимжан, лицо которого сохранило, несмотря на все приключения в его жизни, детскую непосредственность, - Бисмилля! - добавил он первое слово известной мусульманской молитвы, когда колеса уже разбрызгивали воду.
Остальные ребята, сидевшие на заднем сидении, молчали. Они никогда не были ни на планах вообще, ни в Аспаре в частности. Высказывать сомнения в такой ответственный момент было не совсем прилично, а ситуация требовала сплоченности рядов и морального единства. Преодолев водное препятствие и слегка пробуксовав мокрой резиной на небольшом, но крутом подъеме, автомобиль с искателями приключений выехал на равнину. Проехав пару сотен метров, Фома остановил машину в глубокой глинистой колее, чтобы осмотреться. Посветив фонариком вокруг, ребята обнаружили несколько кустиков волшебной трын-травы, растущих вдоль обочины, которые были, правда, небольшими и уже совсем сухими. Алимжан принялся с неким ожесточением рвать верхушки и бросать их в целлофановый мешочек. Фома осмотрелся и, как человек мыслящий немного структурнее, попытался урезонить друга:
- Алим, успокойся, чтобы набить мешки на пятерых здесь не хватит. Поселок близко. Надо сначала осмотреться. Фонарик в степи видно издалека. Менты, если еще не спят, уже наверняка нас видят...
- Зачем мы сюда приехали? За планом, или за твоим гундежом!? Я лично себе сейчас наберу, а вы - как хотите!
Алимжан продолжил собирать имеющуюся рыжуху, изредка грубя от перевозбуждения. Остальные товарищи последовали его примеру, разбредаясь по ночной степи и донимая бледного от паранойи Фому просьбами посветить им фарами дальнего света (подготовка поездки прошла наскоро, и фонарики захватили с собой не все).
Отчетливо увидев свет фар автомобиля, приближающегося по той же дороге, по которой они приехали десять минут назад, Фома предупредил товарищей:
- Вон, уже едут, посмотрите. По моему, на УАЗике... Рвем когти, пацаны, или ждем ментов?!
- Да это на трассе, не шугайтесь, - начал было возражать Алимжан, - Ты еще не курил, а уже галюн поймал... Боишься - не делай, делаешь - не бойся!
Первым версию приближающегося автомобиля подтвердил молчавший всю дорогу Игорь, ночное зрение которого было чуть хуже, чем у Фомы, но лучше, чем у всех остальных.
- Да, действительно едут! Приближаются...
- Что с кайфом делать, пацаны? Выбрасывать жалко, зачем тогда собирали? - спросил Нурлан, руки которого всегда, подражая его голосу, были слегка дрожащими и влажными. Он познакомился с Алимжаном в больнице, где они лежали вместе год назад, по случаю обострения хронического респираторного заболевания.
- Спуливайте, если не хотите загреметь на пятилетку по двести четырнадцатой, - угрожающе приказал Фома, взяв на себя ответственность за оперативный анализ proetcontra.
Друзья стали высыпать содержимое мешочков из открытых окон, подобно тому, как некоторые капитаны океанских судов выбрасывают за борт живых или мертвых нелегалов перед входом в гавани свободного мира - с некоторым сожалением, не исключающим поспешности.
- Как договорились, если нас вяжут - мы заблудились, едем на свадьбу... К кому мы едем на свадьбу? - Фома повторил всем присутствующим легенду о друге, к которому они, якобы, ехали в гости, - едем на свадьбу к сыну чабана, который учится с нами в группе. К Нуржану мы едем...
Нуржан Куанышев - их однокашник, который, правда, совсем не был их другом - действительно жил недалеко от станции Луговое, но в настоящий момент он находился не дома, а в общежитии, расположенном недалеко от столичного университета. Нуржан учился там благодаря огромным усилиям своего отца, который заплатил немало, чтобы его бездельник попал в высшее учебное заведение, а не в армию, где над бессловесными созданиями, как некоторые военные иногда называлипредставителей младших братских народов, издевались сержанты и офицеры - по логике субординации, как правило, представители народов старших. Он совершенно не знал, что к нему едут гости и отнюдь не собирался жениться до получения желанного диплома инженера химической промышленности и военного билета младшего лейтенанта запаса, который освобождал от почетной обязанности служить рядовым.
Подъехав к речке, Фома остановил машину в метре от воды. На другом берегу стоял автомобиль неизвестной марки и слепил дальним светом фар. Мгновение раздумья, и Волга с небольшого разгона плюхнулась в Аспару, которая, по непонятной причине, оказалась глубже, чем всего несколько минут назад. Проехав почти до середины, автомобиль застрял, и его даже слегка снесло течением до более мелкого места. Вода уже просачивалась через ненадежные дверные пыльники, рассчитанные только на задержание песка, когда Фома крикнул:
- Пацаны, быстро вылетаем и толкаем тачку, пока не заглох мотор!
Вода хлынула в салон и подняла с пола фетровую шляпу Булата, которую он по просьбе Фомы одевал, когда они проезжали мимо постов. Друзья сидели на покрытых бежевыми чехлами сиденьях и выходить не торопились. Они надеялись избежать необходимости мочить ноги в холодной воде и подняли их вверх. Под настойчивыми и нервными уговорами Фомы, переживавшего больше всех (особенно за автомобиль отца), приятели нехотя и весьма медленно сняли туфли, ботинки и кроссовки, засучили брюки и рукава и вышли. Попытки сдвинуть тяжелую Волгу с места оказались бесполезными - автомобиль лишь зарывался все глубже в песочное дно реки. Фома быстро калькулировал все возможные, как ему представлялось, ситуации. Не снимая новых черных туфлей и почти не обращая внимания на холодную воду по колено, он подбежал в холодном поту к уже вышедшим из старенького Москвича 402 мужчинам. К счастью, их автомобиль и внешность указывали на то, что милиционерами в штатском они не являлись.
- Салам, пацаны. Помогите, пожалуйста - в долгу не останемся! - взмолился Фома, пожав руки всем трем.
Самый невысокий из них не торопясь снял ботинки, засучил брюки, посмотрел в освещенные фарами глаза Фомы, на его псевдодепутатский значок, осторожно вошел в воду и спросил:
- Тоже за кайфом приехали? Набрали?
- Нет... Испугались вашего света. Подумали, что менты за нами едут.
- Да, действительно, глубоко, - сказал мужчина уверенным и чуть хрипловатым басистым голосом с почти неуловимым кавказским акцентом. - Мы тут еще позавчера спокойно проехали, вода поднялась... Доставай запаску! Вы толкайте, а я за руль сяду. Не боись - я всю жизнь машины вожу...
Предложив бросить запасную шину под буксующее колесо, Иса, как он представился, сел за руль. Друзья навалились на багажник и довольно быстро вытолкнули автомобиль на сушу. Сердце Фомы, которое уже ныло, как ему казалось, предынфарктной болью, несколько успокоилось и он благодарно улыбнулся.
- Ну, хоть на косяк-то набрали? - спросил Иса у Фомы, который еще не оправился от шока.
- Выбросили все, - сознался тот и глубоко вздохнул.
- Не всё, и не все, - вмешался немного саркастически засмеявшийся Алимжан, доставая свой пакетик, который остался у него в кармане.
"Неисправимый!" - подумал Фома, но говорить ничего не стал и только посмотрел на Алимжана взглядом, полным недоумения, как бы вопрошая: А если бы это был твой знакомый участковый? Алимжан не отреагировал, и Фома понял, что их дружеское взаимопонимание еще не достигло своего возможного максимума.
Высокий уровень воды в реке напугал местных коллег, и мочить свою машину они не решились. Во время выкуривания двух папирос мира за знакомство, забитых Алимжаном в несколько ловких движений дуплетом, было решено поехать вместе в другое место, которое знали Иса и его два товарища, оказавшиеся жителями того самого села Луговое, о котором столичники говорили несколько минут назад. Теперь версия с женихом и свадьбой была почти совершенной, и необъяснимым оставалось лишь вопиющее классовое неравенство двух автомобилей.
Через полчаса они уже были в сопках, пересеченных десятками извилистых дорог без указателей, которые были знакомы лишь местным ковбоям, механизаторам, плановым, да милиционерам. Ночная езда по пыльным песочным дорогам слегка напоминала авторалли Париж-Дакар. Фома едва успевал за неожиданно шустро удаляющимся Москвичом, маленьким и почти античным.
- Интересно, сколько лет этой модели? - спросил Алимжан у севшего впереди Исы.
- Тридцать шесть. Отец Жорика купил его, когда Жорик родился...
- Да, раньше машины делали на совесть, - вставил Фома, - Эта Волга, думаю, столько не проходит - метал не тот...
- Особенно, если будешь ее гонять по планам и топить в речках... Давай я пересяду за руль, - предложил Иса, - я эти дороги знаю, как свои пять пальцев, а то потеряем ребят.
Фома согласился, но тут на соседней сопке появился ПАЗик с синей мигалкой.
- В этот раз - точно менты! - вырвалось у запаниковавшего Фомы.
- Езжай, езжай! - уверенно скомандовал Иса, - Здесь - направо, а здесь - снова направо...
Погоня, если и была таковой, так же внезапно прекратилась, как и началась. Фома недоумевал:
- Почему они так быстро отстали? Может засаду готовят? Поехали на перехват? Куда подевались Жорик с Женей?
- Успокойся! С мигалками тут и плановые ездить могут - прикалываются... Менты тоже жить хотят. Курсанты уехали, сезон прошел. Тут ребята с автоматами ездят - кому охота связываться? Перестрелки никому не нужны - все друг друга знают. Залетных хлопнуть интересно, а своих - себе дороже будет, - Иса очаровательно улыбнулся, - А вы что, совсем без оружия приехали? Не очень умно...
"Настоящий бандит. Уверенный в себе, как танк! Только бы не завезли куда-нибудь, да не забрали машину. А то и похуже... Кто знает, может у них, действительно, пара калашниковых в багажнике припрятана."
Беспокойные мысли Фомы, которые он скрывал за натянутой маской мужественного безразличия, были прерваны вынужденной остановкой. Как только начало светать, спускаясь с одной из тысяч сопок, они увидели стоявший на повороте уже знакомый зелененький Москвич. Жорины ноги торчали из под мотора. Женя, его брат, в короткой майке, из которой выпирали пудовые бицепсы, подавал брату отвертку. Он махнул коротко свободной рукой и Фома остановил машину.
- Не вписался в поворот на спуске, - объяснил Жора, - в сопку влетел... Хорошо, что грунт мягкий, а то радиатор бы напрочь смазал. А так - только бампер погнул, ну и патрубок нижний слетел. Но уже почти наладили. Есть вода? - спросил он у Фомы.
Воды, предназначавшейся для питья, нашлось в багажнике всего пять литров, но ее пришлось отдать, хотя до ближайшего источника было не менее двадцати километров. Возвращаться для пополнения запасов означало терять время, а этого припозднившиеся сборщики позволить себе уже не могли: механизаторы и чабаны уже начали просыпаться, а мотаться по степи со столичными номерами было бы привлечением ненужного внимания. Забавно обмениваясь укоризненными замечаниями, Жора и Женя вылили все содержимое белой полиэтиленовой канистры в мастерски починенный на скорую руку радиатор. Они поговорили с Исой на языке условных названий, придуманных ими для ориентации в степи и предложили двигаться дальше.
- А почему бы нам не собрать вот эту? - Фома показал пальцем на заросший коноплей овраг.
- Во-первых, она беспонтовая, во-вторых, опрысканная: покуришь, и голова начинает болеть, а в-третьих, если в том ПАЗике с мигалкой действительно сидели менты, то первым делом они приедут нас искать именно сюда...
- Весомые аргументы. - согласился Фома, отдавая дань знаниям Исы местных условий, - Странно, а я думал, если чуйская, то вся кумарит...
- Бывает и так, что на одном склоне сопки - убивает, а на другой - прокладка... Говорят, биологи с ботаниками фуфло специально сеют, чтобы вырождалась потихоньку. Уничтожить не могут - вот и мутят по научному... Мичуринцы, я бы их маму во все дыры перекрестно опылил...
Двигаясь на юго-запад, момент первого луча солнца и его особенную степную красоту они пропустили. Иса, Женя и Жорик видели эти восходы чуть ли не каждый день и уже не замечали. Горожане же думали о другом: как закончить сбор побыстрее и уехать восвояси, где их ждали родные, любимые, цивилизация и горы, уже покрытые снежными шапками небесного покроя этого года.
Туфли и носки к тому времени уже немного подсохли, но в опорных порожках автомобиля по-прежнему плескалась вода. Она легко зашла через верхние отверстия, но найти выхода не смогла. Чтобы продлить срок службы, Михаил Сергеевич задраил заводские щели автомобиля специальной антикоррозийной жидкостью сразу после его покупки. Булькающие звуки воспринимались в салоне, как стереофонический разговор между двумя полупустыми металлическими канистрами, если их медленно раскачивать в руках маятниковыми движениями.
Они поколесили с час по степным дорогам и выехали на участок, где, как утверждал Иса, были неплохие плантахи. День обещал быть теплым, если не жарким, что делало темные костюмы и плащи излишними. Подъехав к тому месту, где планировался сбор, Жора, а вслед за ним и Фома, остановили автомобили и высадили своих спецназовцев. Фома решил остаться караулить безопасность, на случай возможных облав или появления проезжих машин.
Круговая панорама была однообразной и простой, но возвышенно красивой. На приплюснутых вершинах сопок с извилистыми склонами, заросшими полынью, ковылем и коноплей, виднелись пастбища, редкие юрты и убранные поля, уходившие вдаль до самого горизонта. Купол чистого голубого неба украшал ярко-желтый топаз солнца. Вороны, галки и воробьи и кружились над свежей пашней под озимые в ожидании свежих земляных червей, обрастающих последними граммами жира, перед тем как уйти вглубь на зимовку. Орлов эта пожива не вдохновляла - они предпочитали добычу покрупнее и гордо парили, пользуясь отсутствием конкуренции с милицейскими вертолетами и колхозными кукурузниками.
Фома открыл капот - более для объяснимости остановки, нежели из необходимости ремонта, - и немного спустился пешком по дороге с тем, чтобы поймать глазом плоскость вершин сопок, совместив ее с линией горизонта.
"Смотри-ка, как огромным утюгом прошлись, или мечом сказочным срезали. Такой чудо-меч, в свое время, окажись в руках у Ченгиз-Хана, наделал бы кучу дел... Ледник, что ли, их так примял? А может, дно древнего океана поднялось, а потом его размыли делювиальные потоки?"
Перчаток ни у кого не оказалось, но мозолистые руки и опыт сельчан дали себя знать. Набив до отказа свои многослойные бумажные мешки цвета древесных опилок (вероятно, из-под селитры - того самого удобрения, которое при достаточной детонации здорово взрывается), луговчане вернулись к своей машине и сели в узенький салон скромного послевоенного дизайна, оставив двери открытыми. Минут десять они с улыбкой смотрели на отстающих горожан, двое из которых, Булат и Нурлан, уже ободрали до крови кожу на пальцах о подсохшие стебли.
Немного подождав, Иса подошел к Фоме и дипломатично спросил, не хотели бы гости степи остаться собирать урожай одни. Этим он поставил горожан перед недвусмысленным выбором: либо прервать сбор и поехать через сопки и поля по безопасной дороге, знакомой только местным жителям, либо выбираться своими силами по Атласу дорог СССР, рискуя заблудиться и попасть под проверку на посту.
- У нас бы передохнули, а потом выедете сразу на Курдайский перевал - там уже почти без атасов...
Свистнув разбойничьим свистом - правда, без помощи полагающихся для данного определения пальцев во рту - Фома помахал товарищам руками возвращение на базу. При подведении итогов выяснилось, что вчетвером горожане набрали немногим более половины черного полиэтиленового мешка, безнадежно проиграв необъявленное соревнование по уборке фиолетово-буроватого урожая провинциалам, которые втроем набрали два полных с горкой. Дружно хлопнув дверьми, команды поехали дальше по пыльным змеевидным дорогам, проложенным гусеницами тракторов и колесами грузовиков. Вскоре, на выезде с небольшого предгорья, которые Иса называл нашими горами, оба автомобиля приблизились к свежей пашне, которая бурой полосой обрезала дорогу и возможность двигаться дальше.
- Эта дорога механизаторская, - объяснил Иса, - дальше придется ехать по пашне.
Выйдя на минуту из машины и посоветовавшись с братьями, он попросил разрешения перегрузить свои мешки в машину горожан, которую недавно помог вытащить из беды.
- Нас на подъезде остановить могут. Участковый - козел редкостный, - объяснил он, - а вы у нас товарищи солидоловые...
Фома вопросительно посмотрел на товарищей, но не увидев в их глазах никакого совета, смиренно согласился. Долг платежом красен. Медленно и неохотно Волга с частными столичными номерами начала пересекать вспаханное поле по диагонали, переваливаясь с боку на бок, словно шагающий глазастый автомобильчик из детского мультфильма того времени. Она изредка касалась огромных угловатых кусков земли - то корпусом, то карданом, то бензобаком, расположенными слишком низко для подобных приключений. По ее колее медленно двигался Москвич, побитый временем и Жориными авто-родео - он был таким же живым, как унаследованная память о сталинских приказах о качестве продукции и хрущевских призывах к скромности и экономичности.
Небритые лица водителей и пассажиров, находящиеся в необъяснимом разладе с их костюмами и галстуками, вызывали немало вопросительных взглядов у механизаторов, которые перекусывали, вытащив из обрывков газет заготовленные дома бутерброды; они запивали свои сухие пайки встряхнутым в стеклянных бутылках кефиром и молоком из пирамидальных пакетиков, уголки которых, в полевых условиях, нередко обрывались зубами. В силу понятных обстоятельств места и времени, колхозники решили пропустить вкусный обед в неблизкой сельской столовой.
- Не сдадут? - спросил Фома Ису.
Иса сымитировал известное генсековское помахивание свободной левой рукой удивленным труженикам, вылупленные глаза которых были в полном драматургическом соответствии с их отвисшими челюстями. Держась правой рукой за поручень, он цинично рассмеялся и заметил:
- Ты думаешь, часто они здесь видят планакеш на черных двадцатьчетверках?! Еще удивляюсь, почему они нам честь не отдают - сюда такое начальство нечасто заезжает. Наверняка думают, что едем к чабанам за бесплатной бараниной... Посмотри на себя в зеркало! Я когда тебя в реке только увидел, про себя подумал: "А ну ка поди сюда, коммунист, мы тебя сейчас в лучшем виде примем!"
Удовлетворившись ответом, Фома продолжил наслаждаться процессом повышения своей водительской квалификации, заодно вынужденно испытывая папин автомобиль в условиях экстремального бездорожья. Ориентир, по направлению к которому они двигались - огромная радиоантенна, состоящая из нескольких мачт, связанных между собой проводами и прикрепленных к земле весьма внушительными стальными тросами - медленно приближался, означая что до долгожданного асфальта ехать оставалось совсем немного.
- Этой штукой они прямо в Америку смотрят, - пояснил Иса, видимо, имея ввиду, что антенна использовалась для принятия сигналов шпионских спутников, когда Фома ловко вырулил на дорогу областного значения, под острым углом к требуемому направлению на Луговое.
Залитая битумом и посыпанная впоследствии слоем гравия, трасса проходила в непосредственной близости от колючей проволоки, протянутой по периметру огромной площадки, которая огораживала стратегический объект от вторжения животных, любопытных граждан и агентов иностранных разведок. Издав вздох облегчения по случаю удачного завершения довольно сложного маневра и бездорожья, Фома, почувствовал легкую эйфорию и высказал другое предположение:
- Скорее всего, Голос Америки глушат. Вот куда народные миллиарды идут! - он регулярно слушал отрывки передач на русском языке, которые, после появления в эфире, очень быстро пропадали под гулом, напоминающим звук трансформатора их домашнего телевизора.
- Мне один очень посвященный человек говорил, что для того, чтобы заглушить радиоволну, нужен сигнал в десять раз сильнее, - заумно добавил Алимжан, который действительно был неплохо информирован, часто встречаясь со своими приятелями времен средней школы - детьми министров и их замов - для того, чтобы покурить с ними шалы в подъезде на улице Курмангазы.
Доехав до поселка, оба автомобиля остановились на перекрестке возле колонки с водой; пару десятилетий назад ее выкрасили в темно-зеленый цвет, который ежедневно должен был напоминать гражданам о зыбкости мира и необходимости перманентной готовности к отражению вражеских атак. Один за другим, принимая позу, которую в некоторых кругах, в шутку над ее неудобством, называли отсос у горбатого, ребята по очереди наклонились к выскакивающему от поднятия рычага хоботу. Литой чугунный нос несколько напоминал морду волка из всевозрастного сериального мультфильма Ну, погоди! Обрызгивая обувь и одежду, утомленные и голодные солдаты нарко-свободы взахлеб напились до чувства тяжести в животах и решили поехать в укромное место для того, чтобы передохнуть и перекусить.
Иса попросил денег у Фомы, который совместил пост водителя-руководителя с должностью хранителя общаковой кассы, и вышел из машины. Через несколько минут он вернулся с булкой недопеченого белого хлеба и бараньим шашлыком, нанизанным на традиционные палочки, сделанные шашлычником из бесплатной приплюснутой алюминиевой проволоки, какой в те далекие и близкие времена беспечной бесхозяйственности валялось вдоль дорог и на свалках металлолома великое множество.
Их небольшой импровизированный караван приблизился к яблоневому садику у школы на северной окраине поселка, в котором и было решено расположиться. Яблони с почти опавшей листвой порадовали гостей и хозяев остатком яблок сорта Зимний лимон, закусывать водку которыми оказалось значительно вкуснее, чем остывшим к тому времени сухим шашлыком, завернутым в бумагу грязно-зеленого цвета.
Недалеко журчала вода поливного арыка, которую Фома немедленно решил использовать для мойки автомобиля. Возвращение на запыленной машине не соответствовало требованиям безопасности - грязные всегда и везде останавливали чаще, особенно в этих местах. Помочь ему вызвался лишь Булат. Алимжан и Нурлан предпочли сидеть в кругу на корточках и пить водку, мотивируя отказ помочь обоснованной боязнью простудиться. Игорь, которого почти всю дорогу было не слышно и не видно, тоже остался сидеть под видом важного обсуждения перспектив сотрудничества с Жорой и Женей.
- Слушай, земляк, не хочешь поменяться: мы тебе - мешок шалы, а ты нам - магнитофон? - предложил в определенный момент Иса, почему-то не называя Фому по имени. - Здесь трехлитровая банка центра выйдет.
В другом месте и в другое время Фома согласился бы не раздумывая - трехлитровую банку осенней пыли в городе можно было без проблем продать, как минимум, за две тысячи рублей, а старый японский магнитофон стоил, максимум, пятьсот. Но Фома не торговал, а придумывать для родителей сказку по поводу пропажи магнитолы, вкупе с предстоящим объяснением по поводу хлюпанья воды в порожках было рискованно: отец и так не особенно доверял ему машину - для него она означала целое состояние. Он мог забрать ключи, что делал уже не раз. Магнитофон же, в крайнем случае, можно было также отдать на посту в качестве откупа, если бы до этого дошло дело. Мешком же жухлой травы от милиционеров откупиться было гораздо сложнее - этого добра у них в распоряжении была целая степь.
- Спасибо, конечно, за предложение, но он мне очень дорог - папин подарок, - добавил Фома к решительному и безапелляционному покачиванию головой.
- Ну, как знаешь, - разочарованно закончил тему Иса и привстал с корточек, подразумевая, что разговор и встреча закончены, - Не подумай плохого - просто, куда нам здесь столько девать? - Приезжай почаще в гости, мы из тебя заячью кровь вытравим! - добавил он с улыбкой, которая добавляла унижения.
Дорога назад была почти без приключений. Только в самом начале, когда они отъехали буквально два километра от поселка, корень сахарной свеклы, вылетевший из несшегося навстречу КАМАЗа, по футбольному отскочил от дорожного полотна пару раз, смешно прокрутился в воздухе и угодил прямо в защитную решетку радиатора, застряв в ней как шайба в перчатке у хоккейного вратаря. Удалив свеклу и наскоро выгнув решетку пальцами, Фома хлопнул дверью и недовольно нажал на газ до отказа, отчего автомобиль рванул с места с яростной пробуксовкой.
- Да не нервничай, самое главное - все живы! Хорошо, что не в лобовое стекло - могло бы убить, - попытался успокоить его Алимжан, - Да, воистину говорят - доля секунды может решить судьбу человека...
- И даже спичка, - ответил Фома другу и прибавил газу. Ехать оставалось добрых пять часов, и всех уже заждались дома, веселых и отдохнувших.
***
Магнитофон, на который покусился Иса, Фома отдал летом следующего года задаром, а вернее - в качестве откупа за свободу, тем самым участковым сержантам, от которых так неправдоподобно убежал Алимжан.
Шубарши и Юсуп как из-под земли появились на своем сером воронке, когда Фома встал на трассе и открыл капот в ожидании Алимжана и Нурлана. В назначенный час они должны были появиться с мешками июньских цветочков. Масло действительно капало, и не только с растений. Подсевшие кольца подпаленного зимой двигателя повышали в системе смазки давление, которое гнало машинное масло через все щели.
Чтобы не дать морозу шанса распереть нежную медь радиатора, Михаил Сергеевич имел обыкновение сливать на ночь воду и заливать каждое утро новую, подогревая ее в оцинкованном ведре. Антифриз они не покупали, поскольку он был дорогим, редким и всегда убегал, поскольку был очень текучим. Нижний краник, в котором оставались капли воды иногда замерзал. Как-то раз, после суровых холодов, пришедших из Сибири, Фома залил в движок горячей воды и выехал калымить по городу. Он осознал слишком поздно, что прошлым вечером его папа не закрыл нижний краник должным образом. По неопытности, он плеснул на дымящийся двигатель и внутрь холодной воды, набранной в пластмассовое ведерко в ближайшей колонке. Все, кто знаком с законами физики и техническим устройством двигателя внутреннего сгорания уже улыбается - чугунные компрессионные кольца поршней покрошились, как длинная лапша в руках у домохозяйки.
- Значит, масло капает, говоришь? Такие примочки, земеля, мы тут каждый день видим... Сам масла на движок плеснул?
Осмотрев салон и багажник, Шубарши быстро нашел сменную одежду и обувь, спрятанную под сиденьями и продолжил допрос на месте еще не совершенного преступления:
- Есть у тебя рыжье (так бандиты называли золото), бабки (деньги так называли почти все, как бандиты, так и те, которые себя бандитами никогда не считали)? А то сейчас закроем (лишим свободы) и машину отметем (заберем), - сержант не стеснялся в выражениях, после того, как выяснилось, что у Фомы были компаньоны, которых он ждал.
- Я же пустой ...
- Ну да, прокурору будешь притирать (сказки рассказывать)! Пустой... Где пацаны? - спросил Шубарши.
- Понятное дело, где - в поле! - вмешался его напарник, Юсуп - высокий младший сержант с огромными плечами и вечно закатанными рукавами заношенной милицейской рубашки, из которой его живот уже давно вырос, - Сейчас по рации курсантов вызовем, они тут в шесть секунд каждый кустик прошмонают! Тогда не обижайтесь... Оружие есть?
- Нет.
- Отвечаешь? (Фома никак не ожидал, что менты будут так здорово ботать по фене.)
- Отвечаю. Возьмите магнитофон, в следующий раз приеду - рассчитаюсь нормально без базара, - предложил Фома, которому странным образом стало почти безразлично, посадят ли его за остановку на трассе по сфабрикованным обвинениям, насыпав травы в багажник и салон, или отпустят. Он больше переживал за друзей, которых оставлять в степи, измученных и без денег, было совсем нежелательно и, конечно, за машину отца, которую могли конфисковать как средство перевозки.
Сержанты переглянулись и согласились. Магнитола была хорошей, японской.
- Сразу видно, ты - настоящий пацан, - Юсуп хлопнул Фому по плечу, отдавая ключи и документы.
- Вот по этой степной дороге ты объедешь все посты, - сказал Шубарши, пряча свой револьвер в кобуру, когда Фома условно свистнул: точка-точка-тирэ, точка-точка-тирэ - все ништяк, пацаны.
- А не заблудимся? - спросил Фома отдавая магнитолу, отслужившую семье Полыниных более двух пятилеток. (Японские производили в те далекие и близкие времена, конкурировали сроками предоставления бесплатного гарантийного ремонта и посему делали вещи на совесть... пока рынок не насытился и очень длинные срока службы не начали ущемлять их интересов. Отсталые восточные народы! Советское руководство было значительно мудрее и дальновиднее, поняв вредность производства вечных вещей значительно раньше капиталистов - задолго до перевода экономики на рыночные рельсы. Иначе, как вы объясните, что в стране, отправившей первого человека в космос, изготовляли патрубки, которые не удерживали антифриза? Может статься, что подросшие за эти годы трансформации дети Шубарши и до сих пор крутят японскую кассету с записями Мелодий и ритмов зарубежной эстрады, которую Фома записал с микрофоном у телевизора после окончания трансляции Огонька голубых, как в шутку нередко называли в народе праздничную новогоднюю программу центрального союзного телевидения. )
- Не ведись (не бойся), зема - я в этой степи родился!
Единственный оставшийся на пути пост Алимжан и Нурлан обходили всю ночь. Но не обошли. Когда курнувший ручника Фома принял дальний свет встречного мотоцикла за прожектор поста, который они решили обнести, он высадил друзей в степи с мешками и быстро удалился с намерением пройти проверку и отдохнуть, припарковав машину в поселке. После осознания совершенной ошибки - до поста они не доехали добрых пять километров - он развернулся и еще долго сигналил точка-точка-тирэ, тирэ-тирэ - пацаны, где вы? Тщетно - никто не откликнулся и на дорогу не вышел.
Утром, не дождавшись друзей, Фома всерьез забеспокоился. Когда вырывание волос на голове не помогло, как самый последний вариант, он решил первый раз в жизни помолиться Богу.
- Помоги мне, Господи, и я в Тебя поверю!
Бог ли услышал его мольбу или Господин-Товарищ Случай решил напомнить о своем присутствии, останется неизвестно, но в этот момент на трассу из поселка вышел рыболов с удочкой лет тридцати трех, пальцы которого были украшены ходками - как называют в мире по ту сторону от условностей уголовного кодекса перстнеобразные татуировки, которые рассказывают о преступных заслугах перед обществом и характере последовавшей награды. Он хотел поймать попутку, чтобы доехать до озера на противоположной окраине поселка. Фома увидел в этом повод поговорить с местным жителем, который бы почти наверняка не сдал, и вызвался подвезти оттарахтевшего пацана (отсидевшего уголовника). Быстро проникнувшись доверием, он поделился своим беспокойством.
- Этот пост они только ночью охраняют, утром снимаются (уезжают) и качумают (отсыпаются), - объяснил чудом откинувшийся на химию (освободившийся из колонии на поселение под надзором).
Когда они подъехали к стоянке у опустевшего поста, то увидели Алимжана и Нурлана, которые медленно шли вдоль берега озера, спотыкаясь от усталости. Они, как казалось, даже не были рады встрече со своим пилотом-штурманом, который нечаянно обрек их идти по темной степи всю ночь.
- Пацаны, не угостите? - спросил рецидивист, - откуда план, с Аспары?
- С Кумузека, не доходя Святых Гор, - объяснил Алимжан, который уже почти досконально изучил географию региона в масштабе 1 : 1 своими ногами. Он нехотя дал жмень сыроватой травы незнакомцу и выпал (расположился) на заднем сидении, приготовившись к заслуженной сиесте...
...А две трехлитровые банки зеленки, просушеннойи прошурханой в гаражена скорую руку, которые Фома и Алимжан спрятали ночью в совхозном саду, таинственным образом исчезли на следующее утро. Алимжан приехал к Фоме ранним утром на такси и трагическим голосом сообщил:
- Наша анаша ушла...
Фома побежал с ним к месту проишествия и чуть было не наехал по этому поводу на знакомого объездчика, балкарца Саида, который охранял яблоневый сад. Саид ни в чем не признался и лишь посмотрел на Фому, как на нездорового. Лишь через пару лет Алимжан проболтался, что о месте захоронения знал еще и Нурлан. История выглядела неправдоподобно, но выяснять, кто из них скрысил не свою долю Фома не захотел. Он счел, что из-за таких мелочей не стоит ссориться с проверенными друзьями. К тому же, прятали они кайф наскоро и в темноте - могли и не замаскировать банки должным образом. Ведь известно, что при лунном свете стекло блестит значительно меньше, чем при солнечном.