"Трудно говорить правду, еще труднее ее выслушивать".
(Лев Краткий)
Мемуары пишут люди в возрасте, старые, одним словом. Вот и я пишу. Отчего пишу? Зачем? Не знаю. Может и вправду от того, что не чувствую ничего радостного впереди, и поэтому все чаще обращаюсь в прошлое. А может просто от скуки, или взыгралось тщеславие - оставить литературное наследие и все такое. Пишу, одним словом, что помню. Память странная штука, избирательно-склерозная штука эта память. Можно забыть, что было вчера, месяц тому назад, не так давно... А вот, что было пятьдесят лет тому назад, в детстве, помнится до мелочи, до выражения лица, до жеста. А иногда, я даже то помню, что никак кажется, и помнить не мог.
"Кто взял носки? Я их вчера в углу поставил.
Опять эти политические сперли!" (Анекдот.)
Я не мог помнить, как в один замечательный солнечный, и прохладный мартовский день, молодой, но подающий большие надежды человек в коричневом пальто и широкополой шляпе шел по разливающейся весенними ручьями улице. Шел навстречу своему прекрасному будущему, ибо он и вправду подавал столь большие надежды в своем деле, что все признавали - его будущее будет замечательным. Молодой человек был педагогом. Не просто так себе учителем, хотя он в свои двадцать пять уже преподавал в педагогическом институте, а ученым! И шел он по родному и любимому городу, чтобы защитить диссертацию на ученую степень кандидата педагогических наук. Его лицо выглядело радостным но слегка взволнованным, что вполне объяснимо перед таким значимым в его жизни событием. Однако по нему читалось, что он уверен в себе и способен преодолеть все трудности и решить все проблемы.
В свои двадцать пять лет он уже многое успел в жизни: с отличием окончить институт, удачно жениться, родить сына, опубликовать несколько научных работ и подготовить труд, достойный ученой степени. Он был отличником и общественным деятелем. Казалось, впереди замечательная жизнь! Большая и светлая Советская жизнь! Как в кино, в нашем Советском кино, лучшим кино на свете! Защита диссертации. Пропуск в научную, такую заслуженную, заработанную своим трудом жизнь.
Время остановилось. Москва, март, 1956 год.
А Вы послушайте, послушайте, что передают по радио:
"...Нам надо провести работу над тем, чтобы с позиций марксизма-ленинизма критически рассмотреть и поправить получившие широкое хождение ошибочные взгляды, связанные с культом личности, в области исторической, философской, экономической и других наук, а также в области литературы, искусства и образования" .
(Из доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде партии)
Молодой человек возвращался домой тем же путем, что и всегда, той же самой улицей того же самого города. Но это был для него другой, незнакомый ему город, и другие незнакомые ему люди, прохожие, прохожие. Те, которые проходят, а не идут вместе с ним. На него было жутко смотреть. Его работу не одобрили, Зарубили! Не смог защитить свой труд, себя! Его лицо выражало растерянность.
Казалось, что все нелепости и все непонимания мира сошлись здесь и сейчас! Какими нелепыми обстоятельствами и событиями, внезапно ворвавшимися в его жизнь, это можно объяснить? А может, ужасной нелепостью, да просто глупостью, да что там глупостью, ошибкой, а может, предательством?... Он хоть и подавал надежды, хоть и значился лучшим из лучших, хоть и действительно был им, но он имел свои убеждения и не хотел их менять. А почему он должен их менять? Он впитал их с военным детством, со звуком пионерского горна, с боем барабана, со словами: "Спасибо родному Сталину за наше счастливое детство!" Да! Он был сталинистом! Не по соображениям конъюнктуры или выгоде, а по убеждению! Он не мог, не имел права вычеркнуть имя вождя из своей диссертации, сократить раздел, в котором выделялась особая роль вождя в системе советской педагогики. Он не мог предать своего детства и юности!
В получении ученой степени отказать! Недостоин!
Черная метка. В то время это означало запрет на преподавательскую деятельность, запрет на будущее. Иногда я думаю, как хорошо, что всего этого я не мог помнить...
Пролетело несколько лет. Молодой человек как-то пережил сою профессиональную неудачу, сменил профессию, добился новых вершин. Сын вырос, пошел в школу.
Сколько помню свое детство, у нас в доме всегда было много гостей. Приезжали они со всей страны, из всех республик СССР, привозили подарки. То грузинское вино, то армянский коньяк, то гранат из солнечного Азербайджана. Весело было. Застолье. Пели песни. Отец очень любил рассказывать анекдоты. Все смеялись. Но иногда мама вдруг делалась испуганной и осторожной и просила отца - может, не надо этот рассказывать? А отец все не унимался:
- Вот Вы когда-нибудь видели, как комар писает? - спрашивал гостей отец.
- Нет! нет, не видели! - отвечали гости
- Так вот, политика - это еще тоньше!
Гости молчали минуту, другую, у мамы лоб от чего - то покрывался потом, затем кто-то один начинал смеяться и все дружно смеялись вслед за ним. Ай, генацвале, рассмешил!
- Пап! А что такое политика? - как-то спросил я.
- Ты еще маленький, потом узнаешь, - ответил отец.
Я учился в первом классе. Была осень. Было сумрачно и сыро, шел дождь. На праздник нас пригласили в гости. Какой был праздник, не точно не скажу. Большой праздник, должно быть седьмое ноября, так как собралось много народу, в основном, родственники. А родни у нас было достаточно и сверх того. Дядья, тетки, двоюродные братья с женами, сыновьями и дочерьми. Всех я и тогда не знал, а тем более теперь не вспомню. Праздновали у бабушкиного брата, это я хорошо запомнил. Стол, конечно, собрали. В России у нас что главное? Стол. Жили-то все небогато. Из зажиточных была только моя бабушка, из старого рода промышленников, хотя и средней руки, а остальные так, голь перекатная, да молодые, интеллигенция, еще не нажили. Дед кадровый военный и старый большевик. В Гражданскую не воевал еще, но комсомольцем был из первых. Вот бабушка вовремя и смекнула - да за классового врага и вышла. Троих сыновей воспитали дед с бабкой. Жила родня дружно! Мой отец старший. Всю войну в Москве, не уезжали.
Поцеловались при встрече, причесались, расселись.
Много у нас не пили. Не было таких любителей. Отец водку вообще не пил, вино предпочитал, грузинское Киндзмараули, любимое вино Сталина. Налили. Первый тост, как и положено, за годовщину Революции, второй за нас всех и поехало. Я маленький любил праздники. В магазине разнообразия продуктов не было, а на праздник, стол всегда ломился от вкусностей. А какой был холодец! Мне, в то время, вино еще было, понятно, до лампочки, а вот поесть вкусно я с детства любил. Фирменным блюдом в семье были беляши. Да, бабушка у меня пекла замечательные беляши. Никогда больше таких не ел.
Шел, должно быть, тост четвертый или пятый, не очень поздно, но уже поесть успели. Дед слово взял. Как сейчас вижу руку деда, держащую граненую рюмку с водкой, стоящую перед ней тарелку с салатом оливье (как без него?), какую-то закуску, и рядом холодец, уже наполовину съеденный. У всех наполнены рюмки, огурчики аккуратно наколоты на вилочки, Отец держит в руке большой хрустальный фужер с красным вином.
Дед просит всех встать. Все встают. Уважали все деда очень, особенно отец.
Время остановилось. Москва, ноябрь, 1961 года.
- Товарищи! Предлагаю выпить за нашего дорогого Первого секретаря ЦК КПСС - Никиту Сергеевича Хрущева! Ура!
Лицо отца бледнеет, рука выстреливает вперед по направлению к деду, содержимое фужера летит прямо в деда и заливает его лицо и рубаху красным пролетарским цветом. Поднятые руки с рюмками застыли в воздухе, навстречу открытым ртам зависли вилки с наколотыми огурчиками и селедочками. А глаза, стеклянные, застывшие глаза моих родственников далеких и близких. Помню. И в этой застывшей тишине голос отца:
- Ты за кого пьешь, скотина?
Дед весь в вине, рюмка водки отлетает в сторону, отец получает удар кулаком в лицо от дедова брата, падает, но встает и ударяет его стулом по голове. По лицу у дедова брата течет кровь, мои дядья валят отца на пол и связывают ему руки, он кусается и все время кричит:
- Ты за кого подлец тост поднимаешь ?
В комнате переполох. Бабушке плохо, ее отводят в другую комнату. Мама в голос плачет.
Помню, домой мы едем на троллейбусе. По-прежнему идет дождь. Лицо отца разбито. Он мрачен и задумчив. Мама молча смотрит в окно. Никто не разговаривает.
Пролетел год. Сменился лидер КПСС. Хрущева выперли из Кремля, кстати, он оказался единственным руководителем СССР, которого сместили силой и при жизни. Всех прочих выносили вперед ногами к кремлевской стене, уже после. Сама - собой рассосалась ссора, и вроде все друг друга простили, и забыли эту историю. Снова стали собираться в друг у друга в гостях, пить, есть и рассказывать истории и анекдоты уже про свергнутого лидера, про кукурузу, как это у нас, принято.
" Алло, Это Дом моды?- Дом Моды! - Нину Петровну можно?
Прошло время. Сменилась власть, строй, страна. Я повзрослел, затем еще повзрослел, и конечно, забыл и многие имена, и лица когда-то знакомых мне людей, и различные события произошедшие в жизни. Но никогда не забуду тот дождливый ноябрьский вечер, и то, как в свои неполные восемь лет я узнал, что такое политика.