Раскрывая глубь души, человек порой открывает самые истинные и присущие ему черты, пугающие и отвратительные, однако, вместе с тем безудержные и честные.
I
Солнце пекло, но он продолжал идти, потому что он знал. Однако солнце продолжало печь. Верность хозяина равносильна верности раба, он знал это. И он не хотел знать ничего больше. Веревка на его шее сильно стянула ему шею, так что алые струи спускались по его коже, остывая и превращаясь в багровую пыль. Ветер сдувал ее, но новые потоки продолжали струится, распластаясь теплом по его телу. Бесконечный круговорот. А если кровь вдруг перестанет течь, он натянет веревку сильнее, дабы знакомые потоки вновь обрели жизнь.
Ничто не может сравнится с ароматом пустыни в знойный день. Будто все, что есть в мире стянули сюда веревкой, выжали лишнее, оставив лишь самое важное. Может пойти дождь. Это редкое явление для этого места, но тем не менее его не стоит упускать из виду. Неизмеримые массы воды ринут на песок, превращая то, что было некогда идеальной поверхностью в море охровых красок, плящущих под симфонию капель. Но дождь пройдет, вода уйдет и уже не скоро эта бесконечная пустошь узрит ее приход. Все вернется именно в такое состояние, каким ему и пристало быть. Идиллия нашего времени, что может быть лучше? Порой, можно увидеть tumbleweed, пересекающий это бескрайнее пространство, словно мираж из детских сказок. Без плоти и вес он пролетит, подгоняемый порывом невидимого ветра и исчезнет за горизонтом, оставляя лишь петляющих след, который вскоре занесет песок. Так оно и будет. Так оно и должно быть.
Солнце пекло, а он продолжал идти, сжимая в руке веревку. Она была уже насквозь мокрая, лишь ее сухой конец изредка шевелился от иногда приходящего ветра. Солнце начало клонится к горизонту, а затем и вовсе ушло, оставив его наедине с ознобом от пришедшего вдруг холода. Он лег и зарылся в песок так, чтобы веревка и шея остались на поверхности. Он просто не посмел бы дать жизнь возможности того, чтобы они покрылись песком! Он любил эту пустыню, любил этот песок, но он не мог допустить того, что две вещи, к которым он относился с безудержным обожание, сошлись, уничтожив друг друга. Со сном он унесся в безмятежные дали.
Яркое бушующее пламя внутри. Сегодня они ответят на все вопросы. Ты должен быть сильным. Сильным настолько, чтобы принять ложь такой, какая она есть. И пусть песок будет сыпаться с гор. Пусть дождь отпустит и разразится грозой в черном облаке Пусть океан придет и заберет свое. Пусть каждый скажет то, что думает и все разойдутся по своим углам. Пусть каждый найдет свой маленький порок, которому будет потакать. Пусть гейзеры извергнут пламя и в мягком оксиде кремния я увижу то видение, которое я так долго ждал. Пусть публика аплодирует, а актеры так и не выйдут. Пусть я, пусть он, пусть она. Дверь откроется, а солнце не выйдет. Я убил его. Я убил их всех. Задушил железной хваткой. А на другой стороне все будет безупречно. Там свет будет сменятся тьмой, там вода с огнем станцуют танго и уйдут. Там будет дерево, которое будет расти без корней, так будут поля, которым не будет конца. Города, шумные настолько, что невозможно будет услышать собстенные мысли. Занавес упадет мне на шею и укроет порезы. Правда обрушится на ложь и они исчезнут. Взойдет луна, а люди будут молится ей как солнцу. Я открою в себе эту сторону. Я стану частью большой лжи и никто не будет знать правду, даже я. Пуступок будет аллегорией дела и предрассудком софизма. Альбатрос прокричит над безмолвной пустыней и его голос ввергнет в страдания весь человеческий род. А потом он скажет им что все хорошо, и им будет хорошо. Он все уплывут в даль, где море поглотит воду и хлеб будет альтернативой мысли. Все замолчат и вскрикнут вместе, объединенные единой мыслью. Желчь раскроет алый рассвет, а я буду сидеть и смотреть на него, закрыв глаза, потому что я насыпал в них песок и мне просто больно смотреть. Краска станет новой музыкой, а музыка станет очагом. И все пойдут. Если их не поведет Альбатрос, их поведу я. В новый мир, к новому свету, к месту, где не будет камня, а будет лишь бетон, потому что весь камень ушел на бетон. Потому что так надо, потому что я так хочу.
А он проснулся и увидел тоже солнце, оно не изменилось, ничего не изменилось. Он перешел порог, а река превратилась в порок.
Он продолжал идти по пустыне, а рана на шее продолжала извергать кровь, остающуюся красным следом на песке. Однако она не высыхала, она наполняла все изъяны и неровности этой пустоши. Поток начал струится все больше, заполняя пустыню целиком и полностью. Солнце припекало,а кровь не сворачивалась. Сначала ему это нравилось, но его начало охватывать чувство беспокойства, когда песок перестало быть видно, а кровь достигла щиколотки и пустыня превратилась бесконечное красное море. Он прыгнул в него, полный радости, отчаяния и страха. Все вокруг полыхало неизмеримым океаном. И каждая его крупица была Его частью. Его плотью. Его болью. Его безумием. Он уже чувствовал дна, но продолжал идти. Он не знал, как он идет, ведь дна не было, а опорой был лишь он сам. Но это не могло продолжаться вечно, и он начал проваливаться в бесконечные пучины. Он пытался ухватится за что-нибудь, но хвататься было не за что. Он погрузился в багряный поток и окутал его с головы до ног. Он вдохнул и его легкие наполнились кровью. Она сочилась, снаружи и внутри. Он чувствовал солнце, но не видел его. Оно грело его, оно наполняло его жаром, переходящим в озноб. Он закрыл глаза и растворился.