Содержание

     Пролог

     Глава I. «Был месяц май»

     Глава II. «НАЧАЛО»

     Глава III. «Первый бой»

     Глава IV. «Прорыв »

     Глава V. «За Волгой для нас земли нет »

     Глава VI. « Так закалялась сталь »

     Глава VII. «Без права на ошибку!»

     Глава VIII. «За рубежами нашей Родины»

     Глава IX . «Мы наш, мы новый мир построим!»

     

      Пролог

     Разве для смерти рождаются дети,

     Родина?

     Разве хотела ты нашей смерти,

     Родина?

     Пламя ударило в небо!—

     ты помнишь,

     Родина?

     Тихо сказала: «Вставайте на помощь…»

     Родина.

     Славы никто у тебя не выпрашивал,

     Родина.

     Просто был выбор у каждого:

     я или Родина.

      «Роберт Рождественский — Реквием(1962г.)»

     Драма посвящена самым настоящим чувствам двух людей, которых разлучила война. Данное произведение «Прощаться не будем …», повествует о нелегкой судьбе главного героя – санинструктора Алексея Петровского, у которого война отняла буквально всё. Он будет мечтать о встрече с любимой, в лесах Белоруссии, в Курских степях, в заснеженных полях под Москвой, и даже под арестом в тюремной камере НКВД и т.д. Ради этого всего он пройдёт через все круги ада, смотря смерти в лицо изо дня в день. Очень напряжённый сюжет, описание боёв, и любовные интриги, ждут вас в остросюжетной исторической драме из цикла: Наперекор войне и смерти « Прощаться не будем…» Так же хочется добавить, что драма отчасти служит олицетворением стойкости и беспримерной храбрости медиков Красной Армии, которые ценой своей жизни, вытаскивали своих боевых товарищей с поля боя и словно Боги дарили им жизнь, возвращая их в строй, для дальнейшей борьбы с врагом. Нельзя забывать того, что пережил наш народ в то тяжелое судьбоносное время. Сейчас, к большому сожалению, это все забывается и много раз переписывается, скрывая правду. И моя задача состоит в том, чтобы это предотвратить. Мы не должны забывать того, кому мы в большей мере обязаны своей жизнью. Мы не должны забывать тех, кто ценной собственной жизни подарил нам мирное небо над головой, тех благодаря кому, мы не знаем, что такое война, что такое горе. Так давайте же друзья не забывать про это, и будем бережно хранить в памяти те подвиги, передавая их из поколения в поколения нашим детям, внукам, правнукам, чтобы они знали на кого ровняться.

     Никто не забыт, и ничто не забыто!!!

       

      Глава I. «Был месяц май»

      Эпизод 1

      «Экзамен»

     Май 1941 года. Саратов. По дороге в институт, меня терзали мысли о предстоящем экзамене. Я задумчиво шел по Ленинской улице, неся в руке портфель с белым халатом и учебниками по анатомии. Взвалив на себя эту ношу, я всё же думал о том, что моя мечта в скором времени свершится и я стану врачом. Медицину, я считал своим призванием, и вот спустя некоторое время, я, будучи студентом третьего курса, шел на сдачу переводного экзамена. У меня очень хорошие учителя. Каждое занятие нас водили в патологоанатомический зал, где рассказывали об устройстве человека и его физиологии. Мне было жутко интересно, и я тем самым определился с будущей специальностью – хирургией. Ведь хирургия – это искусство. Ты делаешь сначала человеку больно, чтобы потом ему было хорошо … странная логика конечно, но это правда. По ночам, я дежурил в больнице, набираясь опыта у самых заядлых хирургов, мастерство которых было на высшем уровне. Но опустим подробности и вернемся к экзамену. Придя на кафедру, нельзя было обратить внимание на то, как огромные массы студентов, оккупировали холл и, держа в руках книжки, с беспокойством и ужасом повторяли материал. У меня тоже был легкий мандраж, но я старался себя сдерживать. На часах уже девять часов утра и вышедший к нам лаборант, рьяно воскликнул:

     -Ну что товарищи студенты, все готовы?

     Кто-то из толпы произнес: « Всегда готовы!»

     -Ну, тогда милости прошу, по одному проходить в аудиторию! - ответил он толпе.

     Всех как обычно охватил страх и желающих тот час же не оказалось. Недолго думая, я просочился сквозь толпу и зашел в Павловскую аудиторию. Там сидела коллегия преподавателей в составе трёх человек: профессор кафедры анатомии и два ассистента средних лет.

     -Пожалуйста, берите билет и присаживаетесь на второй ряд, время на подготовку у вас будет минут сорок, потом мы вас вызовем! - вежливо и неторопливо сказал профессор.

      Я молча взял билет, сел на указанное мне место и приступил к решению.

     От сильного переживания у меня всё перемешалось в голове, и я понял, что дело труба. « Ай, будь что будет!» - подумал я, и тот час же подняв руку, произнес:

      - Разрешите отвечать?

     -Хм… похвально, похвально! Смотри – ка и зашел первым, и отвечать собирается без подготовки. Ну что ж, прошу к нам, берите стул, присаживаетесь! - удивленно воскликнул один из рядом сидящих ассистентов.

     Спустившись вниз, я положил свой чистый лист бумаги, им на стол:

     - Что ж это вы голубчик, ничего не написали? Вы так уверены в своих силах, что можете пойти без подготовки? На что вы рассчитываете любезный? - с недовольством пробормотал профессор.

     - Видите ли, я не стал затрачивать время на писанину и решил, испытывая, так сказать, судьбу попробовать рассказать вам устно. Я считаю, что это вдвое сэкономит время, тем более там за дверью стоит бесчисленное количество моих коллег! - с небольшой дрожью в голосе, я ответил на замечание.

     - Ну что ж, ваше право! Тогда начнем! - заявил профессор.

     Мне как особо ретивому сыпались вопрос за вопросом. В этой, с позволения сказать, экстремальной ситуации я вспомнил всё что учил. Прошло минут тридцать и когда вопросы у преподавателей закончились, один из них сказал:

     -Да юноша, мы вас по началу, недооценили. Блестяще ответили на все наши вопросы. Я думаю, что отметки отлично вы заслужили! Вы успешно переведены на следующий курс!

     Не зная, что и сказать в таком случае с улыбкой во всё лицо, я взял свою зачетку и попытался произнести:

     - Рад стараться! - и тот час же пулей вылетел из аудитории.

     Переводной экзамен на четвертый курс я сдал на отлично и это меня больше всего радовало. Теперь можно собирать вещи и ехать домой к родителям. Я не мог поверить, что буду отдыхать целых три месяца после долгих лет учебы. Придя домой с института, собрав вещи, я попрощался со своей квартирной хозяйкой тётей Надей. Она, как и всегда обмолвит меня добрым словом, перекрестит на дорожку и отправит в добрый путь. Прибыв на вокзал, я заметил, впереди стоящий, уже под парами, рейсовый ЗИС – 8 на Вольск. Контроллер, выкрикивая фамилии, производил посадку. Я занял своё место согласно купленному билету и, думая о предстоящих планах на лето отправился домой.

       

      Эпизод 2

      «Первое свидание – первая любовь»

     Дорога была долгой и мучительной. Майская погода, душила своим знойным маревом. Сойдя на конечной остановке, у вокзала я нечаянно столкнулся с человеком поистине ангельской внешности.

     -Ой, я дико извиняюсь! - растеряно поднимая свои сумки и глядя на нее не отрывая взора, проговорил я.

     - Да ничего страшного, всё в порядке!- улыбаясь, ответила она мне и продолжила свой путь.

     Я был убит наповал ее красотой, её голос словно музыка, я даже забыл куда шёл. Тут я понял, что, скорее всего, влюбился. Глупо конечно, думать о таком, не зная человека, но это был не тот случай.

     «Нет ну так нельзя, надо догнать её и немедленно познакомится!» - подумал я, и стремглав ринулся к ней.

     -Девушка, девушка, а вы не подскажите где тут улица Маяковского 15? - решил уточнить я, хотя сам же живу на этой улице.

     Она повернулась ко мне лицом и, указывая рукой местоположение, с улыбкой ответила:

     -А это там за главпочтамтом, напротив табачного киоска. А вы что первый раз у нас в городе?

     -Ну как бы да. Мои родители недавно переехали сюда, пока я в Саратове учусь, и вот решил посмотреть город. Вы мне не покажите его случайно?- сделав вид, что впервые здесь, ответил ей.

     -А меня Алексеем зовут, а вас прекрасное создание?- улыбчиво, добавил я.

     -Конечно, покажу! Мария! – смотря на меня, своим ангельским взором, ответила она.

     По дороге мы разговаривали на разные темы, мне было с ней так легко, что я не хотел, чтобы эта случайная встреча заканчивалась.

     -А вы говорили, что учитесь в Саратове? А на кого, если не секрет?- спросила она.

     Я с улыбкой ответил:

      - Не секрет, конечно, учусь в медицинском институте, окончил 3 курс. А вы Мария, где учитесь? Если не секрет?

     -А я, только школу закончила! Собираюсь поступать, думаю тоже в медицинский, хочу лечить детишек. А там трудно учится? - спросила она.

     -Знайте когда как. Бывает, возникают трудности, но там очень хорошие преподаватели они всегда помогут. Да и вообще хорошо, что вы выбрали именно эту профессию!

     Шагая рядом с ней, ей длинные, светлые волосы, развивались на попутном ветру, словно паруса королевской бригантины. Запах духов, исходивший от её тела, сводил меня с ума, и я, не долго, думая, робко спросил:

      -Маша, а можно пригласить вас на свидание?

     Она смущенно посмотрела вниз, и, подбирая пальцами рук, свои длинные локоны с лица, ответила:

      -А вот мы уже и пришли. Пятнадцатый дом!

     - Спасибо вам, Мария! А может, давайте как-нибудь погуляем вместе?

      -Знаете Алексей, давайте часов в шесть вечера у городского парка?

     -Я непременно буду! - воскликнул я, взяв её за руку.

     -До встречи Алексей, приятно было познакомиться! - помахав рукой, она развернулась, и ушла, сверкнув своим белым платьем в красный горошек.

     Провожая её глазами, я промолвил:

     -До встречи Мария!

     Продолжая смотреть на её истонченную фигуру, я про себя подумал:

     -М-м-м, какая девушка! Она непременно, станет моей женой!- поклялся сам себе, и, проводив ей глазами, я взял свои вещи и зашел в дом.

      Дома меня встретили тепло. Поцелуи, родительские объятья и прочее. Мы долго разговаривали с отцом и матерью о моей учебе и о моем выборе специальности. Конечно же, они были не против. Даже радовались за меня, что их сын будет хирургом и начнет свою династию врачей. Разговор в кругу семьи, продлился до вечера. На часах 17ч:34мин. Я надел свой идеально выглаженный костюм, окатил себя отцовским одеколоном «Маки», отдающим нежными нотами розы и жасмина. Выходя из хаты, я попутно нарвал с клумбы, недавно посаженные матерью цветы. Мне хотелось показаться самым галантным кавалером, перед самой невероятной девушкой, которой когда- либо видел.

     Прибыв на указанное место, я, с тюльпанами в руках, ожидал её у входа в ЦПКиО. Вскоре она подошла ко мне сзади и, хлопнув по плечу с улыбкой сказала: - Здравствуйте Лёша!

     Обернувшись к ней, я был ослеплён её красотой и идеально стройной, словно березка фигурой. Пребывая в некоем шоке, рефлекторно протягивая цветы, я ответил:

     - Добрый вечер Мария, вы сегодня необычайно красивы! Вот это вам цветы…

     -Мне никто и никогда не дарил цветов. Спасибо вам, они великолепны! – растерянно, поблагодарила она.

     С умеренной робостью в голосе, я предложил ей прогуляться по парку и съесть мороженое. На этом нашем первом свидании, мы вели себя очень робко друг к другу. Я боялся сказать что-либо лишнего, или пошутить не в тему, а она, поправляя, свои прекрасные, развивающиеся от ветра, бьющие мне в лицо локоны, извинялась. Нам было весело и очень хорошо вдвоем. Я это понял, в тот момент, когда она, сняв свои туфли, забралась в фонтанчик, и, протягивая мне руку, предложила присоединиться к ней. В этой неловкой и отчасти без башенной ситуации, я, сняв свои ботинки, с радостью согласился. Мы плескались словно дети, на виду у всех, в самом центре парковой зоны. Прохожие, с улыбкой смотрели на нас, а мимо пробегавшая мелюзга, следуя нашему примеру, тот час же залезали в фонтан, и обрызгивали друг друга. Веселье прервал, увидевший эту картину, постовой милиционер. Этот коренастый, с кудрявым чубом на голове мужчина, свистя в свисток, побежал в нашу сторону. Заметив его, я быстро подхватил Машу на руки, и, забыв нашу обувь, побежал босиком из парка.

     После этой погони, мы скрылись у причала, на волжской набережной. Отдышавшись от такого марафона, я влюбленно глядел на ее промокшее платье и красивые, стройные ноги. Мария прижавшись к ограждению, хохотала над этой ситуацией. После чего, она, сменив улыбку на серьезность, спросила:

     - Ты чего Алёш, так на меня смотришь?

     Прислонившись спиной о чугунное ограждение причала, я перебирал в своей голове, те слова, которые она заслуживала в полной мере. Захотев, уже на первом свидании признаться ей в любви, я позволил себе некую вольность, и, прикоснувшись рукой к ее нежной и чистой как шёлк щеке, поцеловал. Она, не ожидая, такой реакции, оттолкнула меня от себя, и, прикрыв руками свои уста, сказала:

     - Еще слишком рано, Алёш! Мы очень мало знакомы!

     - Прости меня, Маша! Но я не могу об этом молчать! Я хочу признаться тебе кое в чем.

     Подойдя ко мне ближе, она спросила:

     - Ты, наверное, хочешь сказать, что ты влюблен в меня, да?

     Не успев открыть рот, и ответить ей, она сразу добавила:

     -Я никогда ни верила в любовь с первого взгляда! А сейчас после проведенного времени с тобой, я убедилась в том, что это ни так. С тобой мне так легко и комфортно, что я не отказалась бы еще от такой встречи!

     Молча выслушав её признание, я ответил:

     - Ты даже представить себе не можешь, как я влюблен в тебя! Еще тогда на вокзале я это понял. А теперь (взяв её руку, и поглаживая по ладони), я со всей душой признаюсь тебе в этом.

     Опустив глаза, она посмотрела на ласкающие мною руки, и спустя несколько секунд, ответила мне взаимностью. После этого первого, и такого настоящего поцелуя, мы, прижавшись, друг к другу ощущали наше синхронное сердцебиение. Оторвавшись от её сладких как мед губ, я с дрожью в голосе, сказал:

     -Надо запомнить этот момент и это место! Будем все время сюда наведываться! Это будет нашим памятным местом, где мы впервые признались друг другу в любви!

     Улыбаясь, она посмотрела на меня своими красивыми глазами, и кивнула в ответ. После этого мы так же встречались, проводили вместе время, на той самой набережной. Там мы купались, загорали, пили газировку и шутили. Нам было очень хорошо вдвоем. Через какое-то время меня осенило, и я окончательно убедился в том, что именно её я вижу своей будущей женой. Мне хотелось как можно скорее сделать ей предложение. И это случилось. В один из июньских вечеров, прогуливаясь вдвоем по памятному месту, я вдруг остановился, и сказал:

     -Маша, ты только выслушай меня, пожалуйста, сейчас, не перебивай!

     Недоуменно, она спросила:

     - Что то случилось?

     - Случилось!- прикоснувшись к ее талии, ответил я, - дело в том, что мы встречаемся уже месяц, и я ни секунды не могу не подумать о тебе! После того, как я тебя встретил, я поклялся себе, что завоюю твою сердце! Ты постоянно в моей голове, в моих мыслях, и теперь я хочу, чтобы ты (доставая старое фамильное кольцо с малахитовым камнем посередине, из заднего кармана брюк) была постоянно в моей жизни! Любимый мой человек, будь моей женой!

     От такого предложения у нее пропал дар речи. Я заметил, как из уголков её глаз, начали пробиваться слезинки счастья. После нескольких секунд шока, она, улыбнувшись, набросилась на меня, и крепко прижимая к своему телу, ответила:

     -Я согласна!

     Хоть мы и были мало знакомы, но и этого было достаточно, для того чтобы между нами вспыхнули настолько сильные чувства, которые не передать словами. Мы любили друг друга до безумия.

     Вскоре , 20 числа мы пошли в ЗАГС. В тайне ото всех, расписались и поклялись хранить верность и любовь до конца дней своих.

     Это было самое лучшее время. Мы мечтали о том, что поедем вместе поступать в Саратов, что у нас будет много детей, и как бы это банально не звучало то, что мы умрем в один день. Все было как в сказке, если бы не одно но!

     В нашем городе упорно ходили слухи о начале войны. Но мы не обращали на это внимания, так как знали, что между СССР и Германией царят дружественные отношения. Не веря этим слухам, мы тогда и представить себе не могли, что нас ждёт. В тот момент, нам не было и дела до какой- то там войны. Но, к сожалению, судьба распорядилась по своему, и наше счастье было не долгим …

      Глава II. «НАЧАЛО»

      Эпизод 3

      «Объявление войны»

     Утром 22 июня, стояла невыносимая жара, и мы с Машенькой решили сходить искупаться на набережную, к нашему любимому месту. Был полдень. На набережной много народу. Все спасались от жары в нашей Волге - матушке. По транслятору играла «Серенада Смита» Жоржа Бизе, но в 12:00 часов дня, выступление оперы «Пертской красавицы» неожиданно прервалось…

     Этот взволнованный и сдержанный голос Вячеслава Молотова передавал ужасающее заявление:

     «Граждане и гражданки Советского Союза!

     Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:

     Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие…. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.»

     

     Все восприняли это по-разному. Кто плакал, кто наоборот радовался. Кто-то думал, что это начало конца, зная, что к войне мы не готовы.

     Мария вцепилась мне в руку и произнесла:

     -Дорогой, у меня какое-то не хорошее предчувствие. Я боюсь за тебя! Боюсь за нас. Что же теперь будет?

     Прижимая её к себе, я начал успокаивать:

      -Не знаю пока родная, ты раньше времени не переживай. До нас им еще далеко. И это тем более это все ненадолго. Как в песне поется, помнишь? “Если завтра война, если завтра в поход, будем бить врага на его территории”. Это будет не долгая война, поэтому нет причин для паники!

     Выслушав меня, она сразу же успокоилась. После этого мы оделись и отправились домой.

     Прошла неделя. Настало время поступления в институт. Утром, 30 июня, мы уехали в Саратов. Прибыв на место, я привел на нашу съемную квартиру свою жену, и познакомил её со своей хозяйкой. Тетя Надя приняла её как родную. В дальнейшем я помогал Маше со вступительными экзаменами. Однажды на очередной сдаче, когда я ждал её за дверью, ко мне подошли мои однокурсники: -

     -Здорова Алексей, ты слышал новость то? Говорят, приказ вышел, еще от 23 июня “о всеобщей мобилизации”, теперь на фронт забирают с 4-6 курсы, представляешь? Видимо там совсем тяжко, раз студентов брать начали.

     -Да вы что??? Как же нас возьмут? Нам до врачей ещё далеко? – растерянно, ответил я.

     -А ты за это не переживай! Четвертый курс берут на должность санитарных инструкторов, а пятые и шестые курсы им присваивают звание военврач. Поэтому выходит, что мы не доучимся до наших специальностей! - хлопая по плечу, доложил мой близкий друг Демьян Денисенко, - так что завтра у нас общее построение на площади Революции, будет выступать сам ректор! - добавил он.

      Смотря в пол, с недоумением, я покачал головой. У меня переплелись все мысли.

      «Как же я оставлю свою жену одну здесь?- подумал я, - и отказаться нельзя, ибо сочтут как за труса….м-да…..видимо выбора нет!

     Маша выбежала из аудитории и, повиснув у меня на шее радостно воскликнула:

      - Поздравь меня, я поступила!!!

     Обняв её в ответ, я не мог даже порадоваться за это событие, потому что понимал, что вижу её последний раз...

     -Дорогой, а пойдём, отметим это событие?- продолжила она.

     Тяжко вздохнув, мои слова, прогремели как гром среди ясного неба:

      -Любимая, единственная и самая дорогая моя девочка…я завтра ухожу…. ухожу на фронт. Прости меня, что не пришлось нам пожить, как следует, прости за то, что не смогу воплотить наши планы в жизнь о тех, которых мы так с тобой мечтали. Прости, что оставляю тебя одну. Я безумно тебя люблю. Обещай мне только одно, что будешь ждать меня. Я обязательно вернусь, ты только дождись меня, пожалуйста, дождись!

     Она, глядя на меня, все поняла, и, пустив слезу, прошептала:

     -Любимый мой… я все прекрасно понимаю. Я дождусь тебя, я буду любить тебя вечно, что бы с тобой не случилось, где бы ты ни был, с кем бы ты ни был, я все равно буду любить тебя!

     Я просто не мог сдержать слёз в этот момент. Мы стояли в обнимку во втором корпусе целый час и плакали, осознавая, что это наше последнее свидание.

       

      Эпизод 4

      «Присяга»

     Утром первого июля мы с ребятами стояли под проливным дождем на площади Революции. Из весящего напротив рупора, прозвучал голос военного комиссара: «Становись!»

     Комиссар и ректор института, стоя на трибуне, зачитывали нам приказ о всеобщей мобилизации и об обстановке на фронте. Слушая речи вышестоящего начальства, я спросил своего друга Демьяна, который стоял по левую руку от меня:

     -Денисенко! Ты выходит прав оказался! Видать на фронте совсем, туго, раз молодежь набирают!

     - А я тебе, что говорил? Ты Петровский всегда так! Ни поверишь, пока не услышишь сам!

     - Ладно, не ругайся! (стряхивая с себя капли дождя), а нам форму и оружие дадут? Или в гражданке воевать пойдем?

     - Помолчи пока! Все сейчас скажут!

     Спустя некоторое время, к трибуне подъехали три полуторки, с набитым под завязку кузовом амуниции, оружия, и другого армейского имущества. Далее нам по одному под роспись, выдавали снаряжение, обмундирование, сержантские зеленые петлички с двумя красными треугольниками, сухой паёк, табельное оружие и многое другое.

     После этого, мы каждый по очереди принимали воинскую присягу и становились бойцами Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

     

     К нашему курсу подошёл преподаватель, тот самый ассистент с кафедры анатомии, одному из которых, я сдавал экзамен. Посмотрев на нас, с горечью, он дал напутственные слова:

     -Дорогие мои ребята, вы самые молодые из тех, кого мы отправляем на фронт. Громких слов говорить не буду, скажу проще, постарайтесь выжить! Мы дали вам тот багаж знаний, который должен пригодиться на боле боя, ради спасения жизни наших солдат, которые сейчас там проливают кровь за нас. Сейчас к вам подойдет военный комиссар, он выдаст каждому предписание в части. (после минутного молчания) Ну, вот вроде бы и все… Удачи вам бойцы!!!

     Минут через пятнадцать подошёл комиссар и, разделил нас повзводно. Нашу группу, в которой я учился, определили во второй взвод. Все остальные соответственно по нумерациям. После разделения, комиссар, держа списки в руках, доносил до нас назначение в части. Второму взводу, было предписано на Западный фронт в расположение тринадцатой армии, второго стрелкового корпуса, сотой стрелковой дивизии. Ректор, находясь рядом, после того как услышал, куда нас отправляют, безнадежно покачал головой. Посмотрев на его лицо, я сразу понял, что едем мы в самое пекло.

     После получения предписания, нас выстроили, в колонну потри. И, несмотря на проливной дождь, вдруг позади нас заиграл оркестр. Под песню «Священная война», мы маршировали до Ж/д вокзала. Музыканты играли с таким энтузиазмом и патриотизмом, что казалось эту композицию, слышал весь Саратов.

     Проходя по главной саратовской улице, мы с Демьяном наблюдали за смотрящими и плачущими людьми, которые стояли на обочинах и тротуарах, махая нам платочками. Я следовал на вокзал в составе второго взвода, в третьем ряду, головной колонны. Из нашей группы, командиром взвода, был назначен сержант Колобанов. Этот, еще вчерашний студент, который учился на одни пятерки, был назначен на эту должность. Командирских качеств у него не было, но он обладал неиссякаемым чувством юмора, и харизмой, которые помогали ему при знакомстве с противоположным полом. В наших кругах, он был не особо замечен, а сейчас, после того как его назначили на эту должность, мы стали его слушаться.

     Прибыв на вокзал, начальник поезда и комиссар военкомата, дали нам десять минут на прощание с родными. После команды: « Разойтись!», наш строй рассыпался как пчелиный рой, к своим семьям. Толкаясь с кучно стоящими людьми, я искал глазами, свою любимую. Вдруг на меня сзади, запрыгнула девушка, сбив рукой с моей головы пилотку. Повернувшись к ней, я почувствовал, как её теплые, и сладкие от помады губы, впились в мои. После, она прижалась ко мне так крепко, что я почувствовал, как в моем теле, что то хрустнуло.

     - Я думал ты не придешь!

     - Как же я не приду к тебе, родной ты мой? Меня пугают страшные мысли, на счет тебя. Мне почему-то кажется, что это наша последняя встреча! – смахивая слезы, шептала она.

     - Да ну что ты девочка моя, я вернусь, вот увидишь! Живым и невредимым! Обещаю! Ты главное дождись меня!- обещал ей в ответ, после чего целовал её влажные от слез щеки.

     Отойдя от меня на шаг, она полезла в сумочку, весящую у нее на правом плече, и, вытащив оттуда свою фотокарточку и иконку, с образом Николая Чудотворца, вложила мне в грудной карман.

      -Держи родной, я буду за тебя молиться! Знай, что я жду тебя и очень люблю! – не сдерживая слёз, шептала она, - только об одном прошу, береги себя!

     От слёз у меня в зобу перекрыло дыхание, и все что я ей мог тогда сказать, это банальное: «Я вернусь!»

     В то время, саратовский вокзал, как и сотни других вокзалов страны, видели многое. И слезы солдат и их родственников, и клятвы, и прощания, и нежные поцелуи, которые для большинства здесь находящихся, были последними в их жизни.

     На перроне трижды зазвонил колокол, и после команды начальника эшелона:

     «Все по вагонам!», мы компактной массой, набивались в состав полуоткрытого типа. Повиснув, на заколоченной доске, в виде борта, я прокричал, смотрящей на меня, и в тоже время плачущей навзрыд Машеньке:

     -Прощаться не будем, любимая … я никогда тебя не разлюблю, чтобы не случилось!

     

     Она, закрыв рукой, свое лицо, махала мне батистовым платочком, на прощание. В этот момент, я впервые почувствовал, что такое любовь. Как тяжело, расставаться с человеком, которого беззаветно любишь, понимая, что возможно никогда не увидишь его снова. Что происходило в наших сердцах в тот момент передать сложно. Тем, кто с этим не сталкивался, вряд ли поймёт…

     Наш состав, тем временем набирая скорость, все дальше и дальше отдалял нас от любимых людей. Так, мы молодые мальчишки двадцати лет не нюхавшие пороху, отправились на фронт.

      Глава III. «Первый бой»

      Эпизод 5

      «Прибытие»

     Прибыли мы в пункт назначения довольно быстро. Уже пятого июля, наши эшелоны выгружались на станции Орша. Мы тогда еще многого не знали и не понимали сути происходящего. Вдали за холмом гремели бои и стояли клубы дыма. В наши только что освободившиеся вагоны, грузили раненых и убитых солдат. Мимо нашего строя проходили колонны отступающих частей на восток. Лица у них были такие обескураженные и безразличные, что глядя на них, я понял - это конец. Где же вся наша мощь? Где же лозунги: «Бить врага на его территории малой кровью?», прокручивая в голове эти вопросы, я недоумевал. Да и что в принципе двадцатилетний мальчишка вроде меня может понять. К нашему строю подошел, какой то капитан, на его голове из-под фуражки, пробивался кусок бинтовой ткани, из которой, скудно сочилась кровь. Поприветствовав сопровождавшего нас комиссара, он пристально разглядывал прибывшее пополнение.

     

     Повернувшись к нам, комиссар приказал:

     -Значит так, сейчас, называю, фамилии и те отправляются с капитаном Смирновым. Санинструктор Денисенко! Шаг вперед. Санинструктор Колобанов, шаг вперед. Санинструктор Петровский выйти из строя! Вы направляйтесь в 331-й стрелковый полк, 23 отдельный медико - санитарный батальон в первую роту. Всё! Шагом марш!

     После того как услышали свои фамилии, мы и другие бойцы стрелковых частей, отправились за капитаном.

     Оглядываясь по сторонам, и дрожа от каждого разрыва, который эхом доносился где-то из-за холмов, я спросил у сопровождающего нас капитана:

     -Товарищ капитан, сержант Петровский, разрешите обратиться?

     -Валяй! - ответил он.

     - Товарищ капитан, я на станции слышал, что Минск взяли, это правда?

     Смирнов, закуривая папиросу ответил:

      -Да, ещё 28 числа!- после непродолжительной паузы он продолжил,- что ж они там, совсем охренели в штабах, детей набирать стали? Вам по сколько лет то всем? Сразу в пекло бросают. Тут обстановка просто “великолепная “. Сдаем земли налево направо! Аж, стыдно мать его так!- бросая со злости недокуренную папиросу на изрытую от разрывов бомб землю.

     Я, поправляя на голове пилотку, с юношеским максимализмом возразил ему:

     - Ну, вообще-то мы уже ни дети! Нам без малого двадцать лет будет. Навоюем не меньше остальных!

     Капитан гомерически засмеялся:

     -Да я тебя умоляю, сынок! Ха, навоюем?! Ни сегодня – завтра перебьют, нас всех к чертям собачьим, и поминай, как звали. Ты вообще знаешь, какая средняя продолжительность жизни простого пехотинца, а? Сутки! Максимум двое!! А вы так вообще у меня медики. Вас немец в первую очередь будет бить, что бы вы ни кого с поля боя вынести не смогли. Поэтому иди молча и мотай на ус!

     Я понял, что это действительно не шутки. Шли мы долго, по изрытой белорусской дороге. В этом походе, я думал о своей единственной и неповторимой Машеньке, вспоминая её волосы, глаза, улыбку, наши прогулки по набережной.

     Как вдруг мои мечтания прервал крик капитана: «Воздух! Всем в лес, быстро! Пошевеливайтесь мать вашу!!!»

     Со стороны солнца заходила на нас пятерка самолетов, с ужасающим рёвом, и начала обстреливать колонну. Я помчался в сторону леса. До него было метров двести. Мы с капитаном успели добежать до опушки, но остальные ребята не смогли добраться.

     Глядя на происходящее, я сбросил вещевой мешок и ринулся к ним на помощь. Смирнов, догнал меня, накинулся сзади и оттащил обратно в лес:

      - Ты чего совсем дурак? Ты куда поперся? Ты видишь, что там творится?

     -Ну как же так товарищ капитан? Там же наши! Я должен им помочь! Пусти меня там мои ребята! - вырвавшись от него, кричал я.

     Капитан, чувствуя, что у меня шок, недолго думая заехал мне кулаком в морду. Я потерял сознание. После стало как то сыро. Капитан привел меня в чувства, поливая мне на лицо, водой из своей походной фляжки.

     -Ты прости сержант! Так надо было. Если б я тебя не задержал, ты бы сейчас лежал рядом с ними!- придерживая мою голову рукой, говорил он мне, - тебя как звать то?- спросил следом он.

     Насупившись от обиды, сквозь зубы проворчал:

      -Сержант медицинской службы Петровский!

     -Да по имени!- перебил он.

     -Алексеем…- опуская голову, полез за метамизолом в свою сумку.

     -А я Иван Алексеевич!- протягивая мне руку, ответил он.

     Я поднял взор на него, и мне бросились в глаза его шрамы на лице, его улыбающиеся глаза, всё та же окровавленная бинтовая повязка на голове и ярко красные шпалы в петлицах.

     -Очень приятно! - пожимая ему руку в ответ, произнес я.

     Мы привели себя в порядок и, увидев, что от нашей колонны ничего не осталось, стали пробиваться к нашим в расположение. Бродя по лесу около трёх суток мы с Иваном Алексеевичем, наконец-таки, вышли к своим.

       

      Эпизод 6

      «Знакомство»

     В ночь на восьмое июля мы прибыли в Могилёв, в штаб 331-го стрелкового полка. Там ожидал пополнения полковник Литвинов, а пришло то, что от него осталось.

     По стойке смирно, я выслушивал замечания в адрес капитана Смирнова от Литвинова:

     -Капитан, я тебя за каким чертом посылал? Где пополнение? Мне оборонять город уже нечем, ты понимаешь это или нет? И где вы мотались всё это время?

     Иван, стирая платком пот со лба, стойко ответил:

      - Товарищ полковник! Пополнение в количестве шестидесяти двух человек, я забрал на станции Орша. По дороге, нас обстреляло звено Юнкерсов. Погибли все, кто с нами следовал. В живых остались только мы с сержантом. Все больше мне сказать нечего!

     -Ну, сержанта то я вижу. Фамилия боец?- переключившись на меня, спросил Литвинов.

     Я, выправившись, отрапортовал:

      -Санинструктор 331- го стрелкового полка, сержант Петровский!

     -Хм…ну орёл!- усмехнулся он и сразу же добавил,- ладно, ты сержант дуй в санчасть и знакомься со своим новым командиром. А ты Иван Алексеевич останься. Покумекать надобно еще!

     

     «Госпиталь, в котором служил Петровский. Вскоре после боев, госпиталь был разрушен»

     -Слушаюсь, товарищ полковник!- отдавая честь, я немедленно удалился из штаба.

     Зайдя в госпиталь, на улице Борцов революции, я увидел сидящего офицера, на вид лет тридцати. Он был крупного телосложения, слегка прихрамывая, курил трубку.

     -Ты, чьих, будет боец? - спросил он у меня.

      -Я санинструктор первой роты сержант Петровский, товарищ военврач второго ранга! - ответил я.

     -Ага, значит, это мне про тебя докладывали. А почему один? Где ещё медики?- спросил он, осматривая меня с ног до головы.

     -Не осталось более никого, товарищ военврач второго ранга!- с грустью вздохнул я, – на пути следования в часть, нас разбомбили и в живых остались только мы с капитаном. Все мои друзья-товарищи остались лежать там!

     Он, выслушав мой доклад, прислонил свою трость к большим напольным часам, присел за стол и, открыв моё личное дело, говорил:

     -Я твой непосредственный командир, военврач второго ранга, Октябрьский Алексей Петрович, начальник госпиталя 331-го стрелкового полка. В личном деле записано, что недоучившись в Саратовском медицинском институте, завершил обучение после 3 курса. Из-за войны я так понимаю?

     -Так точно товарищ Октябрьский!- ответил я.

      -Кем стать то хотел?- вытряхивая в пепельницу прокуренный табак из трубки, поинтересовался он.

     Я, пожимая плечами ответил:

     -Хирургом Алексей Петрович! Но, видите ли, моя мечта сорвалась. Нас по приказу забрали всех на фронт.

     - Ничего, доучишься! В браке состоишь?

     -Так точно, состою, незадолго до войны!

     Он, набивая табак в трубку, спросил:

      -Как ты так жену то оставил? Она где у тебя сейчас?

     -Она в Саратове. Учиться в медицинском!

     -Ну, хорошо, вижу парень хороший. Давай иди в 305 кабинет, и принимай дела. А то раненых много, невпроворот.

     -Понял товарищ военврач второго ранга. Разрешите идти?

     - Свободен!- махнув рукой, сказал он.

     После разговора с Алексеем Петровичем, мне стало как то легко. Он был сам по себе добрым, и в тоже время жестким человеком. Держал волю в кулаке. Я понимал, что с начальством мне повезло. Зайдя в 305 кабинет, я увидел ждущего меня бойца с оторванной по локоть рукой. Его культю закрывала давящая повязка, пропитанная кровью и грязью. Я сбросил вещи, взял из шкафчика перевязочный материал, инструменты и начал обработку раны.

      -Как тебя так угораздило?- спросил, недоумевая я.

     Он, придерживая второй рукой свою культю, корчась от боли, ответил:

     -Я танкист, механик-водитель Т-26. В боях под Борисовым, от прямого попадания в борт, с моей стороны, разорвался снаряд. Я успел вылезти из машины, как вдруг второй снаряд ударил в двигатель. Командир мой заживо сгорел. А я хотел подобрать свою руку, и уйти в тыл, но не смог. Меня подобрали ребята из соседнего полка, перевязали, как могли и доставили меня сюда!

     -Да брат… повезло, что жив остался. Теперь поедешь домой. Тебя с таким ранением комиссуют сразу!- успокаивал его я.

     Он, тяжко вздохнув, ответил:

     -Нет, товарищ сержант… дома у меня больше нет… его, разбомбили, в первые часы войны вместе с моей семьей. Мы жили в Пинске. Теперь там немец хозяйничает. Поэтому деваться мне не куда!

     Закончив с обработкой раны, я сказал:

     -Держись боец! Все будет хорошо. Они за это заплатят. Можешь идти, жить будешь!

     Так начиналась моя служба в рядах Красной Армии в качестве санинструктора, мечта моя, к сожалению так и не сбылась. И всему виной война. Через меня проходили сотни искалеченных бойцов в день. И каждый нуждался в помощи, заботе и поддержке. Я выкладывался по максимуму. Несмотря ни на что, я очень любил своё дело и с гордостью выполнял долг перед Родиной.

      Эпизод 7

      «Оборона города»

     В ходе наступления частей вермахта, Могилёв окружили со всех сторон, и 12 июля 1941 года мы попали в окружение. Оборону города решили укреплять с помощью сил действующих армий и корпусов, батальона милиции и войск НКВД, студентами и преподавателями близ расположенных учебных заведений.

     На следующий день, от ребят по полку, я слышал, что приезжал военкор Константин Симонов в район деревни Буйничи. И что в этот же день, немцами был захвачен Витебск.

     У нас катастрофически не хватало людей. Вскоре к нам на помощь выдвинулись эшелоны 172-й и 110-й стрелковых дивизий. Но буквально через два дня, нам сообщили, что эшелон был полностью разгромлен. И защитники города потеряли всякую надежду на подкрепление. Утром того же дня был отдан приказ идти на прорыв к своим, отступая от ранее занимаемых рубежей. Из сводок Совинформбюро, мы узнали, что пал Смоленск. И мы оставались в глубоком тылу у врага.

     21 июля к нашему госпиталю прорвался авангард немцев в количестве около тридцати человек. Мы вступили в бой. Я, взяв в руки винтовку, занял оборону в своем перевязочном кабинете, как и многие другие сотрудники госпиталя, вёл из окна прицельный огонь по наступающим силам. В тот день мы смогли отбить атаку. Но следовавшие друг за другом подкрепления гитлеровцев, мы уже не в силах были сдержать. Октябрьский, приказал мне уводить людей. А сам остался в госпитале. Я, повинуясь приказом, собрал оставшихся семерых человек и перебежками мы покинули госпиталь. Полковник Литвинов и мой начальник Алексей Петрович, не желая сдаваться в плен, подорвали себя на гранате, когда немцы попытались окружить их.

     Больше недели мы скитались по лесам. Голодные, грязные и обезумевшие от войны.

     26 числа в ходе ожесточенных боёв, Красной Армией был оставлен Могилёв. Мы несли огромные, бесчисленные потери. Наш полк и медсанбат был полностью уничтожен. В те дни скитаний, я понял, что, скорее всего меня похоронили и забыли. Что в мой дом уже давно почтальон принес извещение, где записано «Пал смертью храбрых». И то, что местом погребения станет обезличенная братская могила в лесах Белоруссии.

     «Эх, бедные мои родители, они ведь так же понимают, что их сын больше не приедет погостить. А моя, любимая Машенька в свои восемнадцать лет станет вдовой, так и не узнав как погиб её муж. Осознавая, что больше ни придет, ни обнимет, ни поцелует…страшно!»- подумал я, цепляясь за мокрые от дождя кусты деревьев. Таким был мой первый бой. Война словно жернова, перемалывала жизни и судьбы советских людей. Враг был на пике своего могущества и рвался к Москве. А мы тем временем обреченно тонули в болотах, питаясь корой деревьев и щавелевыми листьями, ночуя в буераках под калиновым кустом.

      Глава IV. «Прорыв »

      Эпизод 8

      «Свои»

     Через полтора месяца скитаний по лесам, нам все таки удалось выйти к своим в район Юхнова, пройдя пол Белоруссии за это время. Уже немощные, теряющие сознание мы решили заночевать в полуразрушенной хате на берегу реки Угры. Ранним утром сквозь шелест листьев, я услышал подозрительный шорох возле нашего расположения. Вдруг раздался голос:

      -Эй, товарищи! Вы кто такие будете?

     Я с замыленным взглядом, пытаясь встать на ноги, пробормотал:

     - Мы бойцы Красной Армии, пробиваемся к своим из Могилёва! - и тот час же упал без сознания.

     Что происходило со мной в тот момент, мне сказать трудно. Практически всё это время я находился в бессознательном состоянии. Очнулся в госпитале, в Москве. Чистые простыни, молодые медсестрички, вкусная еда. На календаре 20 октября 1941 года. Истощенный, с видом, словно скелет я пытался вставать. Мне нужен был телефон, чтобы позвонить родным и оповестить их о том, что я жив. Но, к сожалению связи, в госпитале не было, только ВЧ, да и то у командного состава. Центры связи были разрушены входе бомбардировок города.

     Пролежав десять дней в госпитале, я после лечения, сумел подняться. Мне восстановили документы, и направили на пересыльный пункт, для получения нового назначения. Как только я вышел из госпиталя, ко мне подошли двое в форме НКВД.

     -Товарищ сержант, на минуточку можно вас?- сказал один из них.

     -Да, конечно, а в чем дело?- удивленно спросил я

     -Вам придется с нами проехать, все вопросы потом!- сказал лейтенант госбезопасности, открыв дверь служебной «М-ки».

     «Ну, вот и все! Наверное, арест…» – подумал я, сев к ним в машину.

     Меня привезли на Лубянку, провели в кабинет и посадили на стул. Передо мной сидел молодой следователь, в звании капитана, уже имеющий орден красной звезды на груди.

     Вскоре он инициировал диалог:

     - Я следователь НКВД, капитан Зубов. Я веду ваше дело!

     -А разрешите узнать, какое собственно говоря, дело? Что я совершил?

     -Вы подозреваетесь в проведении ряда диверсий на складах под Юхновым!

     -Да это бред!!! Мы с ребятами почти два месяца бродили по лесу, что бы к своим прорваться! Ну, какие мы диверсанты – то? Товарищ….

     Перебив меня, и ударив кулаком по столу, капитан закричал:

     -Молчать гнида! Я тебе не товарищ, а гражданин следователь! Знаешь сколько, таких как ты, мне байки травят? Каждый хочет оправдаться, аж уши пухнут. Ты чего думаешь, что ты самый умный, да? Я вас вражью силу за полуверсты чую. Давай говори когда, кем и где был завербован?

     -Я не понимаю, о чем вы? - повысил голос я.

     Как вдруг почувствовав сильный удар в спину, я рухнул на его стол, разбив себе бровь.

     -Подними это д*рьмо!- приказал он стоящему у двери ефрейтору.

     Он поднял и усадил меня на стул.

     -Ну, говорить то будешь, нет?

     Я, превозмогая боль ответил:

     - Что говорить то? Мы пробивались из окружения, на наш госпиталь напали немцы, атаку отбили. Полковник Литвинов отдал приказ собрать остальных бойцов и идти на прорыв, а сам остался нас прикрывать!

     Опять перебивая меня, он закричал:

     -Ты знаешь, что у нас приказ по этому поводу, касаемо тех, кто приходит с той стороны? И твои, окруженцы, между прочим, наклепали на тебя признание, дескать, агитировал на переход к врагу, вёл антисоветские разговоры, придавался панике, проявил трусость при обороне госпиталя. Да ты понимаешь, что за такое я тебя прямо сейчас шлёпну!

     - Это полнейший бред капитан! Мы воевали геройски, до последнего патрона. И если бы не наши командиры, лежали бы сейчас в земле сырой. Так что все ваши признания – это своего рода поклёп!

      Капитан, сжав кулаки, злобно выдохнув, произнес:

     -Понятно! Сотрудничать не будем, значит. Ефрейтор, давай-ка всыпь ему как следует, чтобы до печенок дошло!

     Сидя на своём месте и закуривая «Беломор», Зубов наблюдал картину крайней жестокости. Этот ефрейтор избивал подследственного как мог. Истязания продолжались минут восемь, пока следователь не дал отмашку:

     -Ну, хватит, хватит. А то сдохнет, ещё. В камеру его давай! Продолжим после!

     Они оттащили моё тело в камеру и бросили как навозный мешок на пол.

     Следственные мероприятия продолжались около месяца, а я так и не подписывал их липовое признание, дабы не осквернить свою честь. В начале декабря 1941 года, меня снова вызвали на допрос. Мне, честно признаться уже надоели эти унижения и постоянные пытки, и я решил подписать всё, что они требуют.

     Меня привели снова в кабинет для дознания, но к моему удивлению там сидел совершенно другой человек.

     -Я старший майор госбезопасности Яковлев… - представился он…- теперь я ваш следователь!

     -Здравия желаю, гражданин майор!- стоя у его стола, поприветствовал его.

     -Мне поручено известить вас, о том, что ваше дело закрыто, за отсутствием состава преступления. Вам выдадут вашу форму и личные вещи. Дело обстоит следующим образом: враг рвётся к Москве, и наша задача не пустить его в столицу. Всё это приведёт к большим жертвам. И тут уже основная задача ложиться на тебя. Сам знаешь, что армия без медицины ничто, поэтому мы даем тебе свободу. Ты и вся ваша мед служба должны вернуть в строй всех, кто получит, какие либо увечья, для дальнейшей борьбы с фашистами. Так что ты свободен сержант! Подпиши только, эту бумагу! - убедительно призвал он, пододвигая лист.

     Растерявшись от слов Яковлева, я пристально вглядывался в этот документ.

     -Да не бойся, подписывай! Это не признание, а твое освобождение! – ехидно, сказал он.

     Закованный в наручники, я дотянулся до чернильницы, и, взяв в руки перо, подписал данный документ.

     - Ну, вот и всё, Петровский! Свободен! Дежурный! Увести! – подшивая, подписанный мною к делу лист, сказал он.

     -Спасибо гражданин майор за доверие. Я сделаю все, что от меня зависит! - ответил я, и проследовал к выходу.

      - Ну, вот и ладушки!

     Следуя по коридору, я пытался взять в толк, задавая себе вопросы: «для чего всё это? Свои же считают тебя предателем, когда я ничего не совершал. Избивают, истязаются, выбивая признание, а потом выпускают на свободу? И теперь, когда враг подошёл к стенам Москвы, ты сразу становишься нужным? Я этого не понимаю!»

     Мне выдали новую форму, личные вещи и документы. В предписании было направление в медсанбат 33-й армии, который в своем распоряжении имел дивизии народного ополчения.

      Эпизод 9

      «Битва за Москву»

     3 декабря. После освобождения из-под следствия, я, получив новое обмундирование и предписание в часть, отправился на полигон Бекасово, что под Москвой. Зима выдалась на удивление аномальной, за последние сто сорок лет. Наверное – 40С. Следуя на попутке, по заснеженной фронтовой дороге, я ни как не мог поверить в то, что еду на ту самую передовую, где в скором времени, будет решаться судьба столицы. Враг уже более чем вплотную подошел к Москве. Казалось, что им остается сделать лишь последний рывок, и сердце нашей родины падет. Но не тут то было. Прибыв к месту службы, я увидел как люди в гражданской форме одежды, почему-то с винтовками наперевес, рыли окопы, для обороны на Наро - Фоминском направлении. Вскоре я узнал, что это была дивизия народного ополчения, вперемешку с частями 33-й Армии. Штаба как такового по близости не было, и, спрыгнув в траншею, я начал поиски командира. Окружающие меня люди, днями напролет, с коротким перерывом, махали лопатами. Просачиваясь сквозь эту толпу, я выкрикивал:

     - Ребята! Кто тут командир?

     Рядом стоящий, седовласый мужик с бородой, поправляя ушанку, глядя на меня, ответил:

     -Да там где-то, командир бегает! А ты откуда такой взялся?

     -Да я прямиком из Москвы. Вот получил назначение сюда, в качестве санинструктора! – подтягивая ремень винтовки, ответил я.

     - А-а-а, вон оно что! Это теперь у нас своя медицина есть? Ты у нас один на всю дивизию будешь! А то, два дня назад, убило нашего фельдшера, и лечить нас некому стало. Мы тут все ни мальчики! Одни старики! – ухмылялся ополченец, сворачивая самокрутку.

     - Понятно! Так, где мне его искать?

     Указывая рукой в сторону блиндажа, он ответил:

     - Вон идешь за дальний окоп, там будет землянка, спросишь лейтенанта Зайцева. Это наш ротный на этом участке.

     - Все спасибо отец! – хлопая по плечу собеседника, поблагодарил я, и проследовал к указанному месту.

     Возле командирского блиндажа, стоял часовой. Его лица не было видно, а шинель, была полностью окутана снегом, после метели. Подойдя к нему, я спросил:

     - Боец, ротный Зайцев, здесь?

     Тот, спустив с пол лица шарф, ответил:

     - Да здесь! А ты кто такой?

     - Я ваш новый санинструктор, доложи обо мне!

     Немного попрыгав на месте, он зашел в землянку. Через минуту открылась дверь, и оттуда раздался чуть писклявый, детский голос командира:

     - Заходите, товарищ сержант!

     Зайдя в теплую землянку, я тут же представился:

     - Товарищ лейтенант! Санинструктор сержант Петровский, прибыл для дальнейшего прохождения службы!

     Этот худощавый юноша, лет двадцати пяти, с немного испорченным лицом, видимо после оспы, встал и, протянув мне руку, представился в ответ:

     - Здравствуйте, я лейтенант Зайцев! Командир роты ополчения, и начальник оборонительного участка на этом направлении.

     После рукопожатия, он предложил мне сесть у раскаленной от огня буржуйки.

     Параллельно клацая своим именным портсигаром, он глядя на меня спрашивал:

     - Видите ли, товарищ сержант, я тут человек новый. Я даже не имею отношения к армии. Я был заведующим складом, в продмаге, а как немец подошел к Москве, сразу же назначили на эту должность! Это я к тому, что командовать совсем не умею!

     Вглядываясь в его интеллигентное лицо, и спросил:

     - А почему вы не сказали об этом командованию? Ведь это самый важный участок, на Московском направлении?

     - Да говорил! И рапорта писал! А толку,- опустив глаза, тяжко вздохнул он,- А вы, случайно, не имеете опыт в руководстве?

     - Я? Нет! – улыбаясь, ответил ему,- я не успел кем-либо покомандовать. Все время по тылам противника, да в окружении. Куда там.

     - Может, раз так совпало, вы будете моим заместителем? – скромно, смотря из-под шапки, предложил он.

     - Спасибо за доверие, товарищ лейтенант, ну я постараюсь! – кивая головой, согласился я.

     - Ну, вот и ладушки! Вас как зовут?

     - Алексей!

     -Очень приятно, а я Егор! – доставая папиросу, закурил он.

     -Взаимно!

     Сидя в землянке, Егор, достав свой планшетник с картой, обрисовывал мне сложившуюся обстановку в данном районе. Из его доклада, я понимал, что скоро по всему фронту начнется контрнаступление, которое отбросит немца от стен столицы. Наша задача была приоритетной. Мы должны были, под прикрытием артиллерии, захватить Наро-Фоминск, и удерживать его до подхода основных сил. Дивизия ополчения, в которой мы находились, имела в своем составе восемьсот штыков. Эта мало обученная масса, состоящая в основном из мужчин пожилого и среднего возраста, должна была наступать с винтовкой в руках и тремя патронами на подготовленного врага. В землянке стояла невыносимая жара. Проговорив с командиром до вечера о всех делах, я вышел на улицу. Высунув нос за бруствер, я вдруг услышал голос позади себя:

     - Молодой человек, вы голову то пригните! А то снайперы шалят!

     Не поворачиваясь к нему, я через плечо ответил:

     - Снайперы? Спасибо, за информацию!

     Тот, усмехнувшись, спросил:

      - Табачком не богат, служивый?

     Наконец повернувшись к нему, я увидел в этой зимней темноте, на белом от снега фоне окопа, сидел, обнявшись с винтовкой, человек.

     - Есть не много! – ответил я, подойдя к нему ближе.

     Он, достав маленький сверток от газеты, протягивал мне ладонь:

     - Не поделишься?

     - Поделюсь, конечно! – насыпая мелко нарезанный табак из кисета, ответил я.

      Скрутив цигарку, он, прикуривая от спички, подсветил себе лицо.

     - Батя? – удивленно, воскликнул я.

     Тот, застыв с цигаркой во рту и зажженной спичкой в руке, прищурившись, ответил:

      - Лёшка, ты что ли?

     - Я, отец! Я! – накинувшись на него, воскликнул я.

     Отец, бросая на снег свои свертки, обнял меня в ответ:

     - Лёшка, ты живой! Я ни верю своим глазам! Мы ведь на тебя похоронку получили, летом еще! – шмыгая носом, утирал он свои скупые слезы.

     - Да жив я! Наш госпиталь разбомбили, и вот мы из окружения два месяца выбирались! Как я рад, тебя видеть! – улыбался я, - Ты какими судьбами в этих краях?

     - Да, после твоей похоронки! Мы с матерью горевали долго, а потом я в октябре решил в ополчение записаться. Чтобы за тебя отомстить! И вот я тут! – держа меня за руку, рассказал он.

     - Теперь вместе воевать будем! А я, грешным делом, подумал, что больше не увижу вас ни кого!

     - Судьба видимо, сынок! – улыбался он.

     Закурив по одной, я рассказывал ему, что мне пришлось пережить за эти полгода. Отец, так же не был в курсе, что я женился. Эта новость его очень взбодрила. Он все грезил о внуках. А я, только улыбаясь ему в ответ, обещал, что в скором времени, вернемся с войны, и нарожаем им целую кучу детишек.

     Безлунная ночь окончательно легла на наши позиции. На горизонте изредка взмывали осветительные ракеты, сопровождающиеся глухой короткой пулеметной стрекотней. Наша семейная идиллия, продолжалась до утра, следующего дня. После, совсем не выспавшись, я помогал отцу, рыть окоп, кидая лопатой белый и слегка потяжелевший от недавно пройденного дождя снег. Впереди нас ожидало наступление, которое было назначено на пятое декабря.

     Отдыхая, после многочасовых раскопок, я подремывал в землянке у Зайцева. Во сне, я представлял встречу со своей женой, с улыбкой, вспоминая её глаза, её длинные волосы, запах её духов. Как вдруг, толи во сне мне почудилось, толи на самом деле, я услышал монотонный гул моторов.

     Ротный, забежал в землянку, и, толкая меня в бок, воскликнул:

     - Алексей вставай! Немцы!

     Резко, открыв глаза, я подскочил с деревянных нар, и, недоумевая, спросил:

     -Немцы? Где?

     Зайцев взяв меня за руку, выдернул на улицу, и, показывая пальцем в небо, сказал:

     -Вон смотри! Высотные бомбардировщики! Они летят бомбить город!

     Выхватив у него бинокль, и подняв голову в небо, я наблюдал за черной тучей самолетов, надвигающейся словно рой саранчи, в сторону столицы. Чуть ниже их эшелона, пролетали истребители прикрытия, Мессершмидты, или как называли между собой бойцы «Мессеры».

     - Ну, вот и началось! – сказал я, отдав бинокль Зайцеву.

     Продолжая наблюдать за этой тянущейся небесной армадой, мы услышали, как неподалеку от наших позиций, загрохотали немецкие танки. Егор, быстро сориентировавшись в обстановке, приказал всем занять оборону. Я забежал в блиндаж, и, схватив со стены свою санитарную сумку с медикаментами, винтовку, и ринулся на позиции, поближе к отцу. Взведя стальные курки, мы взяли в прицел, медленно идущую за танками, пехоту противника.

     Немцы вели себя очень наглым образом. Они шли в полный рост, а танкисты вели свои машины, с открытыми настежь люками.

     Зайцев смотря в бинокль, произнес:

     - Эх, бесово отродье! Как у себя дома, черти проклятые! Ну, ничего! Сейчас все будет! – оторвавшись от наблюдения, он махнул рукой, неподалеку сидевшим бойцам. Те достали из-под брезента, какое-то ружье, достигающее около двух метров в длину, и, выставив его на бруствер окопа, зарядили обоймой начиненной громадными патронами. Боец, плотно прижав приклад к плечу, прищурив один глаз, целился по головному танку. Ротный, возобновив наблюдение, громко крикнул бронебойщикам:

     -Ребята, цель механик-водитель!- и махнув рукой, добавил,- огонь!

     Боец плавно нажал на курок. Ружьё неожиданно грохнуло. Отдача была настолько сильной, что боец потерял равновесие и опрокинулся на снег. Тяжелая пуля вылетела из длинного ствола. Мгновенно преодолев нескольких метров, она угодила мехводу точно в лоб, вминая кости вглубь черепа. В кашу раздробила мозг и выплеснула содержимое на моторный отсек танка. Мехвод судорожно дернулся, и, обмякнув, выпустил рычаги из рук. Танк, проехав несколько метров, вскоре остановился.

     Зайцев дал команду: «Открыть огонь!», и ополченцы тот час же, начали «поливать» врага из своих винтовок. Бронебойщики продолжали вести огонь, посылая свой смертоносный груз по вражеской технике. Немцы открыли ответный огонь по нашим позициям. Заметив противотанковое орудие, следом идущий вражеский танк, выстрелил точно в цель. Снаряд, достигнув позиции бронебойщиков, ударившись о землю, разорвался с ужасным грохотом, сметая все на своем пути. Настигнутые мгновенной смертью бойцы, вскрикнули и рухнули на дно траншеи.

     Подбежав к ним, для оказания помощи, я впервые увидел, как может разорвать живого человека. От тех двух бойцов, на дне окопа, осталась лишь половина туловища, и разбросанные по борту траншеи внутренние органы, которые, еще не освободившись от крови, пульсировали на снегу. От такой картины, меня резко затошнило. Отвернувшись от этого, и, окунув голову в снег, я вернулся на исходную позицию. Егор, продолжал корректировать огонь. Не услышав ответа, он прервал наблюдение и, не заметив останки своих погибших бойцов, в горячности боя, наступая на них, подхватил ружье и сам продолжил стрельбу. К нашим окопам, неторопливо приближались остальные вражеские танки. Все машины вели беспрерывный шквальный огонь по нам. За этими бронированными чудовищами, нестройными рядами двигались пехотинцы в серо-зеленой форме, скашивая наших солдат автоматными очередями. Пробегая словно савраска, от раненого к раненому, я накладывал повязки, и обрабатывал раны. Тем временем, Егор, лично уничтожив все приближающиеся танки, достал наган из кобуры, и, вскочив на бруствер, поднял батальон в атаку. Бойцы с бешенством ринулись навстречу противнику, и, сойдясь в рукопашной, уничтожили всех до одного. В тот же момент, с нашего тыла, подоспели и части 33 армии, соединившись с которыми, мы продолжили успешно громить врага. На следующий день, после ожесточенных боев, мы заняли город Наро-Фоминск. Немцы, не желая мириться с этой утратой, обрушили на нас всю мощь своей авиации. К полудню, 6 декабря, на фоне ярко-светящего зимнего солнца, показалось звено из так называемых «лаптежников» именуемых Юнкерсами «Ju-87». Эти пикирующие бомбардировщики, по двадцать-тридцать машин, раскачивая свою карусель смерти, сбрасывали на наши головы, весь боезапас. Мы, с отцом бросив оружие, побежали в сторону убежища. Когда бомбы начали ложиться точно позади нас, он, толкнув меня на снег, накрыл собой. Лежа на холодном снегу, я вдруг почувствовал, как мне за шиворот, тонкой струйкой затекала горячая кровь. Несмотря на злой мороз, мне было настолько жарко от этого, что я резко попытался подняться. Выбравшись из-под тела родного отца, я увидел, как вся его спина была изрешеченной осколками разорвавшихся бомб. Мгновенно застыв в ступоре, я, вытаращив глаза, склонился над телом убитого родителя. Подбежавший ко мне Зайцев, схватил меня за шиворот, и, несмотря на свою худобу, оттаскивал в убежище. Из-за пятиэтажного здания, располагавшегося напротив нас, стремглав вылетел вражеский Юнкерс, и круто спикировав над нами, дал очередь из пулеметов. Пули попали точно в цель, скосив нас с Егором. Ротный замертво свалился на мою голову, накрыв меня своим телом. А я, тем самым получив ранение в плечо и правый бок, отключился, пребыв в болевом шоке.

     Наши войска, не теряя энтузиазма, усиливая натиск, отбросили врага на 250-300 км от столицы. Эта битва продолжалась вплоть до марта 1942 года. Вскоре наше наступление выдохлось, и войска остановились под Вязьмой и Ржевом. То, что происходило дальше, я, к сожалению не помню. Знаю то, что после этого, угодил снова на больничную койку, в один из московских госпиталей. Спустя две недели, после операции, ко мне в палату, зашёл тот самый, старший майор Яковлев. На нем был накинут белый халат, а в руке он держал какие - то коробочки.

     Глядя на меня, он произнёс:

     -А ты живучий, черт! Наслышан, о ваших отчаянных схватках. Молодцы! Я, в общем, говоря, зашел вот по какому вопросу к тебе, на тебя представление пришло на медаль «За боевые заслуги», думаю, вручить тебе лично!

     Пытаясь подняться с кровати, я ответил ему:

     -Товарищ старший майор госбезопасности, согласно данной мной присяге, я выполнял свой долг перед Родиной!

     - Сержант Петровский! За умелые действие на фронте, и проявленную при этом храбрость и мужество, вы награждаетесь медалью « За боевые заслуги»! Предписание в новую часть получишь при выписке. Поздравляю! – пожимая мне руку, сказал он.

     -Служу Трудовому народу! - покашливая, произнёс я.

     Яковлев, оставил мне на тумбочке, футляр с медалью, и тот час же покинул палату. Это была моя первая награда и мое первое боевое ранение. Смотря на это, и анализируя происходящее, я пребывал в странном чувстве прострации и лишения. В этом кровопролитном сражении, я потерял своего отца. С тех пор, я долго не мог смириться с этой утратой. Поставив на кон свою жизнь, как и жизни миллионов других людей, мы все-таки отстояли Москву, заплатив за это не малую цену. Мой командир лейтенант Зайцев, был награжден за тот бой орденом Ленина, посмертно. Мой отец, рядовой Петровский Александр Федорович, погиб, так и не получив ни одной награды, хотя геройски сражался на ровне со всеми. А я тем самым, больше месяца, пребывая на больничной койке, дожидался скорейшей выписки.

       

      Эпизод 10

      «Вязьма»

     Спустя время, на очередном врачебном обходе, меня решили выписывать. Я был настолько счастлив, что даже не мог поверить себе, что я смогу поехать в отпуск по ранению домой. У меня были грандиозные планы на тот момент. Я в приподнятом настроении, заходя в кабинет за выпиской к начальнику госпиталя Николаеву, с порога слышу от него следующее заявление:

     -Значит так сержант, раны не беспокоят, я смотрю? Лирическое настроение проснулась под выписку? Я не вижу ни какого повода для веселья. Особенно в это время. За последние полгода, наши войска потеряли до одной трети медиков. На фронте острая нехватка санинструкторов. А впереди наступление на Ржев. До сих пор мы ни как ни сдвинемся с места. Принято решение срезать ржевский выступ силами Калининского и Западного фронтов. Будут новые и новые тысячи жертв. Поэтому приказываю, прибыть в расположение 33-й армии, в 432-ой медсанбат, на должность санинструктора. Приказ ясен?

     Выслушав его утвердительное заявление, у меня внутри будто все оборвалось. Я снова потерял возможность увидеть родных.

     -Разрешите выполнять?- насупившись, спросил я в полголоса.

     -Вперед! - протягивая мне документы, ответил Николаев.

     ***

     Придя в палату, с рухнувшей надеждой, я стал собирать вещи. Присев на кровать, и закурив папиросу, я рассматривал пожелтевшую, и местами забрызганную капельками собственной крови, фотокарточку своей жены. Её образ был прекрасен. Вспоминая её длинные, светлые локоны, запах её духов, нежные как шёлк руки, её слёзы и те просьбы, которые исходили из её уст во время моих проводов на фронт, заставляли меня быть сильным, и всё с большей надеждой верить в то, что мы когда - ни будь, встретимся.

     Затушив цигарку и взяв свой сидр, я из госпиталя прямиком отправился на фронт.

     Сев в полуторку, я следовал в своё расположение. По дороге из Москвы под Вязьму, я наблюдал довольно зрелищную картину. На обочинах дороги стояли сожжённые нашей артиллерией боевые порядки танков противника, горы трупов, вперемешку с нашими и немецкими солдатами, разбитые обозы не успевших эвакуироваться мирных жителей, и многочисленные воронки от бомб различных диаметров. Это были результаты нашего контрнаступления. Мы всё еще учились воевать. Опыта нам так и не хватало. Дорога занимала часа три.

     Колеся по тропам войны, мы, наконец - таки прибыли в пункт назначения.

     Выходя из полуторки, в новенькой форме и в шинели с темно- зелёными сержантскими петлицами, меня облюбовали сидевшие у костра несколько бойцов 1136-го стрелкового полка.

     -Мужики, где тут командир полка?- спросил я.

     Боец, шаркая ложкой по полупустому котелку с кулешом усмехнулся:

     -О, братва, гляньте-ка, пушечного мясца прислали нам в подмогу! Ты откуда такой ряженый – то? Ни как после школы? Ну, ничего, скоро испытаешь на своей шкуре все прелести войны. А то, небось, засиделся за школьной скамьёй!

      Я, расстегнув на груди шинель, и откинув ворот, сверкая медалью и желтой нашивкой за ранение, приструнил его:

     - Вроде того! Засиделся после школы за скамьёй, только под Могилёвом в окружении, тонул в болоте, терял ребят своих каждый день, а не далеко от этих мест, меня свинцом нафаршировали! И в НКВД потом, тоже довелось «отдохнуть». Так что смотрю сюда, захлопни свой рот с другой стороны, и раз ты такой вояка, и все испытал на своей шкуре, то покажи мне всё – таки, где комполка находится! Я ваш новый санинструктор сержант Петровский, прошу любить и не жаловаться!

     Солдат, переваривая мой убедительный вкратце рассказ и свой кулеш, сменил тон и указал:

     -Прошу прощения товарищ сержант, нервы-то не колючая проволока.(улыбается) Комполка находиться вон за хозчастью напрямки, за баней, там его расположение!

     -Вот другое дело! Вольно боец!- застегивая шинель, ответил я, и проследовал в указанное рядовым направление.

     Зайдя в предбанник, у кабинета командира полка, сидел за столом ефрейтор, в круглых, чуть треснутых очках, заваленный бумагами писарь. Подойдя к нему, я спросил:

     -Слушай дружище, а командир у себя?

      -У себя, а вы собственно по какому делу? - вопросом на вопрос ответил ефрейтор.

     Показывая ему, документы уточнил я:

     -Я ваш новый санинструктор. Сержант Петровский, прибыл по распоряжению начальника госпиталя, военврача первого ранга Николаева. Доложи обо мне!

      Узнав цель моего прибытия, он пошел докладывать лично начальнику. Спустя некоторое время открывается дверь и оттуда раздаётся голос:

     -Заходи сержант, мне доложили о тебе!

     -Здравия желаю товарищ полковник! Санинструктор серж…..- не успев отрапортовать, он прервал мой доклад: - Да всё я про тебя знаю, сержант! – улыбаясь, говорил он – лучше давай я представлюсь! Командир 1136-го стрелкового полка, полковник Андреев Андрей Борисович. Наедине, можно, просто, Андрей Борисович!

     Я, разглядев в нем веселого и душевного человека, пожимая руку ответил:

     -Очень приятно!

      Этот человек, показался мне таким простым и общительным, несмотря на его красные петлицы с четырьмя шпалами, что мы как то сразу подружились.

     -Ты понимаешь, какая петрушка творится у меня в полку?- похлопывая, мне по плечу, спрашивает он,-…бардак! Около трёх дней назад, в ходе наступления, я потерял до батальона своих людей, а в твоем медсанбате, где ты будешь служить, там вообще начальника нет. Убило при авианалёте в тот же день. Ты вроде как учился в институте, доктором хотел стать, насколько я знаю. Вот я тебе хочу предложить должность начмеда батальона. Читал твоё личное дело, твои заслуги. Всё это я учёл, и пришёл к общему выводу. Ты что думаешь, по этому поводу?

     -Да ну Андрей Борисович, мне, куда Родина прикажет, туды и пойду!- улыбнулся я.

     -Ну, вот и ладушки! Давай дуй к начфину, вставай на довольствие, а потом в санчасть, принимать дела!- поручил мне Андреев.

     -Есть товарищ полковник!- прикладывая свою костистую руку к голове, отдав честь, сгинул я из штаба.

     ***

     Прибыв на своё место, после визита к начфину, я сразу принялся наводить порядок. Пересчитал медикаменты, перевязочный материал, посмотрел штат батальона. В моём подчинении находилось всего два санитара и одна медсестра. Не густо конечно, но всё же, что то есть. Тем более у меня пока еще не было опыта в руководстве «людскими массами».

     -Собери мне весь личный состав батальона, рядовой! - приказал я бойцу моего подразделения.

     Он собрал мне всех, кто имел причастность к моему санбату. Передо мной стояли два молодых парня чуть старше меня и девушка примерно моего возраста.

     -Товарищ сержант, личный состав медсанбата построен! Красноармеец Гусь!- доложил он.

     Я, пристально осматривая каждого, начал диалог:

     -Здравствуй войско! Я ваш непосредственный командир, сержант Петровский Алексей Александрович. Прошу любить и не жаловаться. Я тут человек новый, поэтому если что, от помощи коллег, то есть вас, не откажусь (перемещаясь по кабинету, закинув руки за спину). Будем вместе с вами, бок о бок, так сказать, спасать жизни, бить врага и приближать победу. Вот эти три основные задачи, которые я от вас требую, и буду требовать. Ну, теперь давайте знакомится!

     Щуплый, небольшого роста, уже с медалью «За отвагу» на груди протягивает мне руку:

     -Красноармеец Иван Гусь!

     - За что медаль?

     -Да, это ещё под Смоленском, в июле 41-го, вытащил командира части из горящей бронемашины, успел вытащить до взрыва боекомплекта. Выходит спас майора тем самым получил ожоги, контузию и вот медаль!

     -Хм...поступок! Похвально! Очень хорошо, что в моем подразделении есть такие бойцы. Споёмся!

     Стоящий рядом боец, так же протягивая руку, представился:

     -Красноармеец Кирилл Бабенко, на фронте с декабря 1941 года, вынес на себе с поля боя восемнадцать человек. Представили к ордену, но что-то не поделили с комбатом, и получил резолюцию. Мастер спорта по борьбе!

     - Так очень хорошо! Следующая!

     -Младший сержант Анна Кошкина, на фронте с первого дня. Два раза была в окружении, успешно выходили, имею орден красной звезды и ранение!- доложила она, слегка подмигивая мне, своими светло-зелеными глазами.

      -Ребят, ну меня прямо пробирает гордость! Орлы и все мои! – усмехнулся я.

     -Товарищ Петровский, а разрешите вопрос личного характера? – продолжая строить глаза, спросила она.

     Я, поняв, на что, она обратила внимание, ответил:

     -Я, милая моя Аннушка имею счастье быть женатым! Любовных интрижек и прочий похабени в мой адрес, я не потерплю! Караться будет по всей строгости!- грозя своим обтянутым кожей кулаком, ответил я.

     -Ясно товарищ сержант! - согласилась она, с серьезным видом.

     -Вот и ладушки! Познакомились теперь всем отдыхать. Завтра сбор в 9:00 у меня. Буду ставить задачу, к предстоящему наступлению! Свободны!

     Вот так потихоньку я и привыкал к начальствующим должностям. Конечно этот пост не по моим петлицам, но как говорил Андреев: «Кто, если не ты». С одной стороны приятно, что тебя ценят и доверяют. В нашей Советской системе, к сожалению, так бывает. У нас сначала по морде бьют, а потом высокие посты дают. И это всё действует на основе только одного закона – закона военного времени!

     ***

     На календаре 17-ое апреля. В девять утра, в моём кабинете собрались подчиненные. Я ставил задачу на предстоящее наступление. Наш полк, должен был прорвать оборону немцев, наступая с запада, при поддержке соседних частей красной армии, и нашей первостепенной задачей было оказание своевременной медицинской помощи непосредственно на поле боя, и дальнейшей эвакуации в тыл. Сделать это было нелегко, поскольку численность моего подразделения не превышала четырёх человек, включая меня. Но куда деваться. Люди уже проверенные, в деле ни в первой. Приказ есть приказ.

     После, все разошлись по своим рабочим местам.

     Я сидел допоздна. Стояла тихая весенняя ночь, за окном летали мотыльки, караульные проверяли посты, на стене монотонно тикали чуть поседевшие от пыли ходики. Под такую «музыку» я начал дремать, как вдруг стук в дверь прервал мой покой.

     -Товарищ сержант, разрешите к вам? - тихо обратилась Анна.

     Я, протирая глаза, недоумевая, ответил:

     -В чем дело, сержант?

     -Я проходила мимо, и случайно увидела, что у вас горит свет. Время уже позднее, а вы не спите. Я подумала вдруг, что случилось?

     -Все в порядке Анна, идите к себе. Завтра тяжелый день.

     «Явно не с благими намерениями зашла ко мне!» обратил внимание я. Вдруг, она заходит ко мне в комнату, закрыв дверь на засов, начинает расстегивать верхние пуговицы своей гимнастерки, и говорит:

     -Знаешь Алёш, ты мне понравился еще при первой встрече. Я понимаю, что у тебя жена, любовь и всё такое, но она там,… в глубоком тылу…, а мы с тобой здесь, вдвоём. У меня никогда не было этого, а вдруг завтра нас убьют, и я так и не пойму, что такое быть с мужчиной наедине? Переступи через себя. Давай проведем этот вечер вместе? - обойдя сзади и обняв меня, размеренно говорила она, после чего продолжила,- Я многого не прошу. Просто сделай мне ребеночка. А то только Господь знает, что останется после меня на этой земле!

     Моё сердце колотилось так сильно, что вот- вот, вырвется из груди.

     Искушение было настолько велико, что я чуть было, не поддался соблазну, ведь я тоже никогда не оставался наедине с женщиной. Даже после свадьбы я не стал этого делать, чтобы на фронте меня грело желание, поскорее вернутся к любимой, и завести ребенка, от той самой, единственной и неповторимой.

     Благо меня сдерживали эти мысли, и я, взяв её за руки, оттолкнул на кровать.

     -Приведите себя в порядок, товарищ младший сержант медицинской службы! И будьте любезны покинуть помещение! - застегивая свой ремень на гимнастерке, приказал я.

     Анна молча встала с кровати, взяла свои вещи, и, уходя, сказала:

     -Зря ты так. Я быть может, расцвела, находясь с тобой рядом, а ты не можешь принести себя в жертву, ради счастья другой…дурак ты, Петровский!

     Я сел за стол, закурил папиросу и начал размышлять над её словами.

     «Возможно, где-то она и права. Родные меня уже давным-давно похоронили, Мария, скорее всего, уже вышла замуж за другого. И действительно, завтра, быть может, мы последний раз живем…» - подумал я, и, ударив кулаком по столу закричал: «Да нет. Бред, какой то. Она меня ждет! Она обещала! Я поклялся ей, что вернусь. Значит вернусь!» Затушив папиросу, о деревянную столешницу, лёг обратно спать, уткнувшись лицом к обшарпанной стене.

     Наутро восемнадцатого числа, ко мне зашел полковник Андреев.

     -Здравствуй Алексей, ну как, у тебя все готово? - спросил нервно он.

     -Так точно, Андрей Борисович! Мои люди готовы. Когда начинаем?- спросил я.

     -По сигналу - Красная ракета, мы двинемся к позициям противника. Вы за нами следом. Там будет, прямо скажем «мясорубка», поэтому на рожон, особо не лезь. Если нам удастся закрепиться на флангах у Вязьмы, то мы обеспечим продвижение 4-ой танковой армии и возьмем в окружение две пехотные дивизии противника, отсекая их от основных сил. И после чего будем держать позиции, до прихода войск. Вот такая вот задача, сержант!- доложил он, и вскоре удалился к войскам.

     ***

     Весь наш полк выстроился на передовой. Мы закурили с Андреевым.

     -Страшно? - спросил он меня.

     -Есть не много... Сколько раз в бою бывал, а все равно как впервые…- ответил я.

     -Минут через пять после нас, сразу выдвигаетесь. Ну, а там как Бог даст. По обстановке в общем, ясно? - бросая цигарку установил он.

     -Всё понятно товарищ полковник, сделаем! - ответил я, как вдруг, из-за леса взлетает красная ракета.

     -Вот и всё…Полк, слушай мою команду! Цепью, перебежками вперееееед!!!- скомандовал он, достав пистолет из кобуры, и с бойцами ринулся в бой.

     Я судорожно смотрел на часы и ждал своего времени.

     -Значит так, мы рассыпаемся по флангам, Гусь берёт левый, Бабенко правый, а мы с Кошкиной по центру!

     -С вами хоть на край света товарищ сержант!

     -Отставить юмор!

     -Как вы думайте, товарищ сержант, все получится?- накидывая санитарную сумку, спросил Бабенко.

     Я, доставая из кобуры табельный ТТ, произнёс:

     -Не знаю, будет счастье - будем жить! Всё, вперед!

     И мы сорвались с места вслед нашим ребятам. Они уже завязали бой и заняли первую линию обороны. Мои ребята рассыпались по флангам, и начали собирать первых раненых.

     Мы с Анной спрыгнули во вражеский окоп. Не куда было вступить, кругом горы убитых. Кошкина проверяла, на передке есть ли кто раненый, а я углубился дальше. По - всюду, стояли крики и стоны раненых, я бежал на помощь к каждому. По дороге наткнулся на бойца лет семнадцати от роду. Он лежал в луже крови и грязи. Его правая нога висела на мышцах, словно лоскуты бумаги. Рядом с ним, лежало обезглавленное тело. На шинели я различил две шпалы в петлице. Это был начальник штаба полка майор Прохоренко. Достав из сумки, жгут, я перетянул этому мальчишке ногу выше колена, оставил записку со временем, после чего разбив ампулу, ввёл раствор морфина, выше места наложения жгута.

     -Где полковник Андреев?- спросил я у него.

     - Не знаю я товарищ сержант, не знаю!- рыдая навзрыд, говорил он,- Нас закидали гранатами, когда мы ворвались в окоп. Майор шел впереди меня, а как раздался взрыв, так голова его и покатилась мне под ноги. Я встал в ступор. Тут следом еще одна граната. Я успел её пнуть ногой и вот что получилось…ай мама!!!

     -Всё, не плачь боец! Сейчас станет легче. За тобой придут! - успокаивая его, я двинулся дальше.

     Над головой свистели пули и рвались снаряды. Вокруг лежали изуродованные тела. Вся земля была пропитана кровью. Я не заостряя внимания на этом, добрался до второй линии обороны. Там зажимая рану на предплечье, матерился полковник Андреев, подгоняя бойцов на дальнейшее продвижение.

     -Товарищ полковник, что случилось? Давайте перевяжу!- кричу ему я.

     -Да ерунда это Лёха, брось меня, я не нуждаюсь. Ты лучше скажи, какие потери?

     Я, накладывая ему давящую повязку ответил:

     -Очень большие потери, Андрей Борисович. Считай, половины уже нет. Там все усеяно трупами!

     -Эх, мать твою за ногу! Ладно, давай-ка пошли вперед!

     Наши бойцы захватили третью линию обороны противника. Впереди была деревня, где находился штаб одной из частей полевой четвертой армии вермахта.

     Вскоре подтянулись к этим позициям и мы. Андреев принял решение захватить штаб.

     -Вот значиться что ребятки! Сейчас мы с вами разделимся на группы. Одна группа заходит с севера, другая с юга. После чего стремительным броском, захватим штаб. Охранение там видно слабое, поэтому наскоком возьмем. Возможно, там есть интересные документы, которые пригодятся командованию,- сняв с головы фуражку, он бросил ее на землю,- Ну, пошли!

     ***

     Смеркалось. Мы где ползком, где перебежками пробирались к деревне. Охранение было действительно слабым, и мы, снимая часовых, вошли в деревню. С флангов окружили наши группы. Полковник отправился с бойцами на штурм штаба лично. Боестолкновение было не долгим. Мы захватили документы. Андреев тут же передал радиограмму в штаб дивизии. Он доложил о захвате документов и о закреплении наших частей в населенном пункте Соколовка.

     После этого, окапываясь, мы заняли оборону, выставляя охранение и дозорных. Вокруг была слышна канонада. Наши «соседи» вели наступление видимо в районе Юхнова. Разрывы снарядов плюс пулементо – ружейный огонь был слышен восточнее нас, в районе Гжатска. Была уверенность, что успешно развив наступление, хоть и не малой кровью, мы погоним немцев до самых границ СССР, но в какой - то момент, это чувство было развеяно.

     Дозорные, примчавшись к нам в расположение, доложили о прорыве нашей обороны во многих местах. Четвёртая танковая армия, идя на прорыв с севера на соединение с частями двадцатой пехотной дивизии вермахта. Это была угроза окружения ни одной дивизии.

     К утру, после ожесточенных боёв, кольцо окружения замкнулось. Мы оказались отрезаны от основных сил, и было принято решение пробиваться в тыл наших войск. На тот момент, от нашего полка осталось примерно человек двести.

     Полковник приказал построиться, для того чтобы зачитать приказ об отступлении из Соколовки, как вдруг в деревню ворвались немецкие танки.

     С первого орудийного выстрела ранило Андреева. Снаряд разорвался рядом с ним. Подняв его, я приказал Анне захватить документы и уходить в лес. Ко мне подбежал тот самый боец, сидевший у костра, которого я построил по прибытию в полк, и сказал:

     -Товарищ сержант, забирайте все документы, и полковника и тикайте в лес. Мы насколько сможем, задержим немца! После, присоединимся к вам. Уходите!

     Мы под руки взяли с Анной полковника и побежали в лес. В след за нами побежал Бабенко:

     -Товарищ сержант, давайте помогу! - перехватывая полковника у Анны, сказал он.

     -Кирилл, а Гусь где?- спросил я.

     -Нету, Ивана, сержант, нету, … убили…- ответил он.

     Дойдя до леса, мы устроили привал. Со стороны деревни сначала были слышны частые разрывы и перестрелка, а спустя какое то время все это сменилось единичными выстрелами. Было понятно, что полк уничтожен полностью.

     -Андрей Борисович, ну как вы? - накладывая ему повязку на живот, спросил я.

     -Хреново, Алексей, хреново. У меня тут под гимнастеркой знамя полка, забери его, и возьми мой партбилет. Как доберешься до наших, передай командарму. Так хоть не расформируют. Когда знамя остается, в эту часть набирают новых людей. И она снова может быть боеспособной… - корчась от боли, говорил он.

     -Сержант, голоса слышишь? Немцы, где то рядом! - услышал Бабенко.

     -Это за нами. Уходите. Я останусь вас прикрывать, мне все уже равно крышка! – продолжая корчиться от боли, сказал Андреев, взведя курок на своем оружии.

     Бабенко взяв автомат добавил:

      -Да сержант, уходите с Аней. Пробивайтесь к нашим. Расскажите, как всё было.

     Спорить было бесполезно. Они все решили. И мы, с Кошкиной забрав документы и знамя полка, попрощавшись с ребятами, побежали через лес, в тыл.

     Скитаясь по лесу, я вспомнил подобную картину, случившуюся со мной летом 41-го. Шли мы больше двух суток, пока не нарвались на группу разведчиков.

     -Вы кто такие будете?- спросили бойцы в маскхалате.

     Я, положив руку на кобуру, ответил:

     -Санинструктор 1136-го стрелкового полка, сержант Петровский, а это моя подчиненная младший сержант Кошкина, выходим из окружения, из-под Вязьмы!

     -Понятно. А мы ваши соседи, разведчики из 1134-го. Лейтенант Баранов. Возвращаемся с рейда в расположение!- ответил разведчик.

     -Отлично! Тогда нам по пути…. - пробормотал я.

     Часа через четыре, мы все- таки прибыли в расположение наших частей в район Боровска. Нас встретили и сопроводили в штаб армии.

     Там вместо командующего 33-й армии генерала Ефремова исполнял обязанности, начальник штаба генерал Покровский.

     -Докладывайте сержант! - приказал он мне.

     -Товарищ генерал-майор, начальник 432-го медсанбата , 1136-го стрелкового полка, сержант Петровский, докладываю! Полк полностью разбит. В живых остались только мы с сержантом Кошкиной. В бою героически погиб командир полка, полковник Андреев. В ходе наступления, нами были захвачены документы и карты четвертой полевой армии противника. Так же полковник Андреев передал мне знамя полка и свой партбилет… - выкладывая на стол портфель с бумагами и знамя, я добавил: … мы дрались до конца, … ни кто не отступил…».

     Генерал, выслушав доклад, ответил:

     -Я все понял. Давай сынок, отдохните немного, до особого распоряжения. Вам там выделили отдельную палатку. Свободен!

     Я, выйдя из штаба, сказал Анне:

     -У нас приказ отдыхать. Нам выделили место. Ты устала, да и я тоже!

     Расположившись в палаточных апартаментах, находясь наедине со мной, Анна попросила меня лечь с ней. Я, недолго думая, поднялся со своей койки, и перелёг рядом.

     Она, взяв меня за руку, прошептала:

     -Алексей, обними меня, пожалуйста!

     Обняв её, я понимал, что нам пришлось пережить. Так же начал понимать, что мне не хватает женской ласки.

     -У тебя такие красивые руки!- сказала она, осматривая их.

     -Руки как руки… - засыпая от усталости, ответил я.

     Вдруг, я почувствовал прикосновение её губ, по моей щеке. Она положила мою руку на свою стройную талию, и, прикоснувшись к моим устам, шептала:

     -Полюби меня, хотя бы на ночь. Полюби так, будто в последний раз. Я хочу быть счастливой, пусть только в ночь и только с тобой!

     Я, подарив ей короткий поцелуй, вскоре сказал:

     -Прости меня, Анют… я так не могу. Я люблю только её. Я выживаю, на этой страшной войне, только ради нее. Прости…

     Вдруг спонтанно к нам в палатку входят комиссар 33-й армии Акимов и заместитель начальника штаба Головин. Держа красную папку в руке, Головин зачитал приказ:

     -Приказом, и/о командира 33-й армии от 22 апреля 1942 года за проявленную храбрость и мужество, в борьбе с немецко – фашистскими захватчиками, и за сохранение боевого знамени полка, наградить сержанта медицинской службы Петровского орденом «Красное знамя» и младшего сержанта Кошкину медалью «За Отвагу»! Поздравляю товарищи!- протягивая нам красные коробочки и удостоверение к ним.

     -Служим Трудовому народу!

     -И еще, Петровский вы направляетесь на переформирование в другую дивизию, прежней должности не обещаю. А вы Кошкина, отправляетесь на Ленинградский фронт, там ваш брат за вас похлопотал, вы едите к нему. Самолет через час, собирайтесь!- отрапортовал он, и после добавил, - Ну, а за вами сержант сейчас пришлют машину. Вы едите до Москвы, а потом на поезд и в Уфу. Там вторично формируется 214-я стрелковая дивизия. Она состоит из новичков и мало укомплектована медицинским составом. Опыт в руководстве у тебя вроде есть. Все, Выполнять!

     Собрав вещи, мы поехали на аэродром.

     -Спасибо тебе за всё, Алексей! Прости, что так вела себя. Твоя жена может тобой гордится. Ты очень порядочный человек, а я просто поддалась чувствам! - держа мои руки, говорила она.

     -Это тебе спасибо! Благодаря тебе, я понял, насколько сильна моя любовь к Маше. Соблазн, конечно, был велик. Ты красивая, стройная, милая, но не моя. Прости меня... и прощай!- сказал я, смотря ей в глаза.

     После, мы некоторое время стояли в обнимку, пока не прибыл самолет.

     Она взяла свой чемодан, поцеловала меня и сев на борт Ли-2, улетела под Ленинград. Через пару часов, за мной прибыла машина, и я уехал к новому месту службы.

      Глава V. «За Волгой для нас земли нет »

      Эпизод 11

      «Сталинград»

     После долгого переезда, от Москвы до Уфы, я, наконец, таки прибыл к месту дислокации 214-ой стрелковой дивизии, в Новобелокатайский район. Там меня ожидали аналогичные армейские будни, которые были под Вязьмой.

     Правда, на тот момент я уже не был начальником санитарного батальона. Так как мой батальон был полностью расформирован, и командовать было нечем, да и звание, честно говоря, не позволяло занимать такие посты. По прибытию в часть, меня тут же распределили в 364-й медсанбат. Моим начальником был военврач 3-го ранга Ефимцев. Этот капитан имел жесткий характер, но в тоже время был мягким и понимающим человеком. На протяжении всей моей службы в рядах Красной армии, мне невероятно везло с начальством. К сожалению, до сегодняшнего дня из них недожил никто.

     Тянулись дни. В глубоком тылу было непривычно спокойно. Тихим вечером я сел написать письмо любимой. Долго думая, выкуривая папиросу за папиросой, держа карандаш над чуть пожелтевшей бумагой, я так и не смог подобрать тех слов, которые должен был изложить. Мысли в голове были вперемешку с эмоциями. Вскоре я оставил на листе лишь несколько слов: « Здравствуй родная! Я живой! Я вернусь! Люблю тебя…». Указав уфимский адрес, мне так и пришлось отправить это скудно написанное, но в тоже время такое значимое письмо на родину. Теперь оставались только долгие и мучительные дни ожиданий ответа.

     Через какое то время, после того как наша 24-я армия сформировалась, нас передислоцировали под Москву, в город Сталиногорск. Тогда же, 24-ю Армию переименовали в Первую Резервную.

     Из сообщений Совинформбюро, мы узнали, что немецкие войска повернули на юг, с целью завоевания кавказской нефти. Мы понимали, что впереди нас ждет очередное кровопролитное сражение. И в один из июльских дней, наши опасения сбылись. Директивой Ставки ВГК   от 9 июля 1942г., наша первая резервная армия была преобразована в 64-ю армию и включена в состав Сталинградского фронта.

     12 июля 1942 года, 64-ой Армии в составе: 131, 214 и 112 стрелковых дивизий надлежало прибыть в г. Сталинград. Мы погрузились в эшелоны и отправились в район назначения.

     Ехали около четырех суток. Подходя к Сталинграду, вдалеке были слышны раскаты боёв. Всё говорило, за то, что скоро враг будет и здесь.

     16-го июля мы прибыли в г. Калач, и выгрузились на станции «Донская». Далее совершив пеший марш на оборонительные позиции в район Нижне-Солоновский — Пристеновский, где держала оборону 196-я стрелковая дивизия, сменили их на этом участке. Там наша новоиспеченная дивизия и приняла своё первое боевое крещение.

     Во второй декаде июля, наши передовые отряды вступили в бой. В ходе обороны, части 780-го полка, понесли огромные потери. В течение, четырёх суток отражая, атаки превосходящих сил противника 71-ой пехотной дивизии вермахта. Связи у нас не было. Она была перебита в ходе массированных бомбардировок люфтваффе. Только по данным разведки, и от вестовых из соседних частей, мы узнали о нависшей угрозе окружения. Немцы прорвали оборону 229–ой стрелковой дивизии, и вышли к станции Нижне – Чирская.

     На следующий день, был получен приказ об отводе своих войск на восточный берег реки Дон, под прикрытием 140-го минометного полка. Насколько я помню, больше двенадцати часов мы подходили к Дону. Немцы преследовали нас шаг за шагом, уничтожая наши части. Но вскоре после того как подошли резервы 64 армии, враг был отброшен от реки, тем самым предотвратив полную ликвидацию нашей дивизии.

     Шло время, а за ним тяжелые и кровопролитные бои. Немцы теснили нас всё ближе к городу. В том жарком августе, уже назревал вопрос, об эвакуации жителей из Сталинграда. Все переправы были разбиты немецкой авиацией, но всё же значительная часть смогла эвакуироваться в тыл. Дальнейшие попытки перевозки раненых солдат и местных жителей, были возложены на рыбацкие суда и баркасы, которых так же преследовала авиация противника.

     С тяжелым сердцем мы отходили на восток, оставляя врагу целые села, деревни, поселки. Даже приказ, за №227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад!» не препятствовал нашему «драп маршу» - как шутили мы между собой в полку. Каждому хотелось жить, а страх смерти охватывал нас каждую секунду.

     Положение ни спасло даже смена командующего фронтом. И только в начале сентября, когда мы уже вошли в город, мы поняли, что за Волгой для нас земли нет! Политуправление проводило жесткую агитацию на этот счет, а заградотряды НКВД, приводило в исполнение высшую меру наказания для тех, кто посмел струсить и оставить даже ничтожную пядь земли врагу. Сталинград был сам по себе не простым городом. И мы дрались за него не только, из-за того, что он назван в честь нашего вождя, но и он имел выгодное географическое положение. Взяв Сталинград, немцы бы отрезали Кавказ от СССР, и мы лишились бы так называемой «крови войны» - нефти. Так же выгода проявлялась и в дальнейшем наступлении на Москву с юга. Еще меня тревожила мысль о том, что если мы оставим город, то враг двинется по всему Поволжью. А там моя семья, моя любимая жена, с которой мы не виделись уже больше года. «Что с ними будет?» – подумал я и принял решение, не щадя своей жизни драться до конца, не пропуская врага в родной дом. С этими мыслями, я начал уже свою войну, отведя на второй план свои прямые обязанности. После выноса бойцов с поля боя, брался за оружие и давал отпор врагу, поднимался в атаки с бойцами, каждый божий день, душил немца голыми руками, даже несмотря на моё худое и истощенное войной тело. Как- то раз, мою дерзость и смелость, заметил комбат. И после этого всё и началось.

      Эпизод 12

      «Одна встреча, перевернет всё»

     В августе 1942 года наша 214-я дивизия вошла в состав 4-ой танковой армии. Мы бок о бок с танкистами защищали нашу землю. Эта армия была самой молодой. Она была создана в июле 1942 года. Я, впервые увидев нашу танковую мощь, был поражен. Красивые и грациозные танки Т-34-76, КВ-1, БТ-7, ломали хребет немецким панцерам Т-IV буквально с одного выстрела. Форма у танкистов была серо-стального цвета, на голове шлемофоны, хорошее жалование и паёк.

     Тогда я задумался о смене рода деятельности. Я мечтал о том, как буду бить врага и защищать родину до последней капли крови, а не лазать по полям и собирать тела убитых и раненых. Как-то раз, где–то в сентябре месяце, в Сталинграде, я встретил своего давнего друга из Саратова Максимку Воробьева. Мы были одногодками, он учился в Первом Саратовском танковом училище, а я в мединституте. Бывало, после занятий проводили с ним время в тире и на спортплощадках.

     Я был жутко рад его видеть. Он рассказывал мне о том, как перед отправкой на фронт ему присвоили звание лейтенанта, как тайком ото всех ушел на войну, как был подбит несколько раз, горел в танке, и даже получил орден за Ельнинский прорыв, осенью 1941 года. Я слушал его, не перебивая, как вдруг прервав свой монолог, он тут же спросил:

     - Лёшк, а давай к нам в танкисты? У нас, между прочим, очень хорошо! И платят, и кормят прилично. Отучишься в училище, получишь специальность, и к нам в полк! А? Давай же?

     Я, слушая его убедительный рассказ, уже представлял себя в танке.

     -Давай я подам рапорт о твоем переводе и тебя направят на учебу, а вернешься, и вместе будем воевать? - добавил он, хлопая меня по спине.

     Махнув рукой, я с радостью согласился:

      -А давай Максимка! Я только за!

      -Ну, вот и ладушки! Сегодня же поговорю с комполка! - улыбаясь, говорил он.

     Мы болтали весь вечер, рассказывая друг другу, что с нами происходило за это время на фронте. После, мы разошлись по своим расположениям. С тех пор мы больше не виделись.

     Впереди предстояла оборона города. Мы готовили оборонительные позиции, на подступах к Сталинграду. Бомбардировки, не прекращались ни днём, ни ночью.

     Город за считанные месяцы превратился в руины. Здесь еще оставались мирные жители, которых не успели вывезти на противоположный берег реки.

     Через Волгу, к нам доставляли продовольствие, боеприпасы, пополнение.

     В одном из ожесточенных боёв, немцы захватили школу №1, которая впоследствии стала их опорным пунктом. Она представляла собой пятиэтажное здание, со шпилем на крыше. Немцы оборудовали там «окно» корректировки огня, по наводке которых, противник осуществлял артналет по нашим позициям.

     Приметив меня, в предшествующих боях, начальник медсанбата сделал мне замечание, на счет того, как я воюю. Он журил меня за то, что я, не выполняя своих прямых обязанностей, воевал как обычный пехотинец, поднимаясь со всеми в атаку, с оружием в руках. Я, выслушав от него это язвительное замечание, попросился санинструктором в штурмовые группы. Там можно было, и выполнять свои обязанности и бить врага покуда душе угодно. Ефимцев, махнув рукой, согласился. Делай, мол, что хочешь.

     После этого я напросился к ребятам в соседнюю роту, и стал штурмовиком – пехотинцем с медицинским уклоном – как шутили ребята в полку.

     И вот, нам сразу было поручено первое задание, отбить школу у немцев и скорректировать огонь по позициям противника. Нас в отряде было человек семь.

     В условиях улиц, глубокой ночью мы совершили рейд до места назначения.

     Немцы засели в здании школы, освещая ракетами подходы. Мы пробрались через подвалы внутрь. Там работая максимально бесшумно, мы снимали часовых. Вдруг нас заметила внутренняя охрана и началась перестрелка. Штурмовая группа расстреливала каждого, пробираясь на крышу. Спустя два часа боя, мы заняли школу, и начали корректировать огонь артиллерии по врагу. Немцы, только к утру поняли, что потеряли столь важный опорный пункт, и решили отбить его. Они пустили в ход все, что имелось в их распоряжении. Танками они вели огонь по окнам, снайпера выискивали цель. Оборонялись мы больше двух суток. И когда наши силы иссякли, немцы начали последний штурм школы. Холодной ноябрьской ночью, я увидел в бинокль, как заблестели немецкие каски, идущие в нашу сторону. Было понятно, что это конец. Патроны и гранаты закончились. Из нашей группы осталось всего три человека. Я, командир группы лейтенант Маврин, и радист рядовой Панченко. Лейтенант, достав из кобуры свой наган, и от безысходности начал вести беспорядочный огонь по врагу. Но снайперская пуля сразу же сразила его. Он упал на меня, держась за грудь.

     -Нам не выбраться, … не выбраться. Вызывайте огонь на себя. Школа не должна снова достаться им… давай те ребята! - еле- еле выговаривая, сплёвывал он кровь, шедшую изо рта.

     Радист Панченко, осознавая всю суть нашего положения, глядя на меня и на командира, поднял трубку, завел ручку телефонного аппарата тот час же, произнес:

     -Волга, Волга, я школа как слышите меня, прием?

     Через секунды на другом конце провода последовал ответ:

     - Волга на связи!

     -Мы передаем с крыши школы. Немцы идут на штурм. Командир убит. Оборонятся больше не с кем и нечем. Прошу вас как можно скорее нанести массированный артналет, по следующим цели указаниям: Цель сорок седьмая, основное направление правее два-тридцать, квадрат 22-12, ориентир шпиль на крыше. Ударить из всех стволов как можно быстрее! – прокричал радист, прикрыв ладонью руки телефонную трубку.

     «Школа! Мы вас поняли,…прощайте ребята…» - со скорбью последовал ответ.

     Панченко положив трубку, швырнул рацию на пол. Достав пистолет и подведя его к виску, он произвел выстрел.

     Я, наблюдая это жуткую картину, положил уже мертвого лейтенанта на пол, и начал спускаться вниз. Как вдруг за Волгой засверкало зарево огней, и черные полосы, местами искрящие по небу, летели в мою сторону. «Катюши» били наверняка. Снаряды ложились точно в цель. Я, добежав до третьего этажа, столкнулся с немцами, как вдруг один из снарядов подорвал перекрытие, и все рухнуло словно карточный домик.

     Очнулся я только спустя сутки, когда услышал, как наступают наши бойцы в район завода «Красный Октябрь». Я, превозмогая боль, выбрался из-под завалов, и стал звать на помощь. Меня подхватили под руки бойцы и эвакуировали в тыл. Мне тогда жутко повезло. Отделался испугом, многочисленными ссадинами и ушибами.

     Ко мне подошел мой начальник капитан Ефимцев, и сказал:

      -Везучий ты черт! Вы молодцы! Сейчас к тебе комполка придет. Ему передали, что ты выжил после такого налета. Поэтому приводи себя в порядок и ожидай!

     Я молча встал, застегнул верхние пуговицы гимнастерки, закурил папиросу.

     Через какое то время входит комполка полковник Быстрицкий.

     -Это ты, тот самый сержант, который был там? - спросил он.

     -Я, товарищ полковник… сержант медслужбы Петровский – выпрямившись по струнке, бросив цигарку, с минорной нотой в голосе, ответил я.

     Быстрицкий взяв меня за плечи, тихо спросил:

     -Тебя как звать, сынок?

     -Алексеем, товарищ полковник… - снова ответил я.

     -Алёш, вы сделали всё, что могли! Все как надо. Мы больше двое суток, благодаря вашим наводкам, сдерживали наступление противника на этом участке. Тем самым обеспечили бесперебойный коридор для пополнения. Теперь мы можем дать отпор фрицам, и отбросить их от Волги. Я написал представление на тебя, на медаль «За Отвагу». Ты отважный человек. Как вы решились на этот шаг?

     -Спасибо товарищ полковник… лучше наградите тех ребят, кто был со мной там… они герои. А на счет того, как мы решились…хм…. Тут все просто… не хотелось попасть в плен… да и если честно, товарищ полковник я уже давно умер. Моя семья получила похоронку еще в июле 41–го. Там уже ни кто не ждёт… поэтому и умирать было не страшно. Это война…»

     -Знаешь, есть такая поговорка, если пришла похоронка на живого человека, значит жить ему долго и счастливо. Поэтому я поздравляю тебя сержант, с получением заслуженной награды!

     Служу Трудовому народу! – опустив голову, присев на край кровати, ответил я.

      Эпизод 13

      «Завершение великой битвы»

      Прошло время. Наступил новый 1943 год. Наша Красная армия претерпела военную реформу. Были введены новые знаки различия – погоны, вытесняя петлицы с воротника. Я, на свою новую форму надел сержантские погоны с тремя красными полосками и золотыми медицинскими петличками. Левую сторону моей груди украшали медали «За отвагу», «За Боевые заслуги» и орден «Красное знамя». Глядя на себя в зеркало, я видел перед собой не того юного озорного мальчишку, влюбленного во всех подряд, а возмужавшего, с небритой щетиной, прожженного войной мужика. Хотя мне всего- то ничего, двадцать два года.

     Наши войска успешно развивали наступление и в ходе операции «Кольцо», окружили трехсот тысячную группировку противника. Я, так же принимал участие в этой операции, в составе 13-ой Гвардейской стрелковой дивизии Родимцева. У немцев было отчаянное положение. По воздуху их снабжали всем необходимым для обороны. Были так же попытки деблокирования кольца окружения, но успехом они не увенчались.

     И утром, 31-го числа, шестая армия Паулюса, капитулировала. Это означало переход инициативы в наши руки и переломный момент в войне на Восточном фронте. Даже после этого, еще гремели бои окруженцев, но вскоре ко второму февраля и они сложили оружие. Это был конец самой кровопролитной битве за всю историю войны. Героическая оборона Сталинграда длилась шесть месяцев, унесшая более миллиона человеческих жизней.

     А тем временем советские солдаты праздновали свою победу. Радости не было предела. Мы отстояли город, не пустив врага в родной дом.

     Мы пили, танцевали, как вдруг ко мне подошел Ефимцев и тычет, мне под нос приказ о моем переводе:

     -Вот это что такое, Петровский?

     -Видимо какая- то бумага, товарищ майор!

     -Шутник чёртов, тебе тут предписано пройти переподготовку в Ульяновске. Ты вообще в курсе, что ты меняешь профессию?

     -От медицины я не отказываюсь, товарищ майор. Это все будет после войны, если жив останусь. А сейчас тут одна профессия – Родину защищать! И неважно кто ты, танкист, медик или моряк. Тут мы все равны. И враг у нас один!

     -Эх, заехать бы тебе в морду за твой отъезд. Так засудят сразу. Ладно, хрен с тобой. Вот держи предписание и документы! - улыбаясь, ответил он.

     -Спасибо вам, Евгений Саныч! За всё! - пожимая ему руку, добавил,- А медицину я не брошу все равно! Будем считать это небольшим отпуском на период войны! Вот победим Гитлера, вернусь в Саратов, доучусь в институте, и стану врачом!

      -Ну, давай, дуй отсюда! Сейчас прилетит самолет, будет эвакуация раненых, и ты давай с ними. Надеюсь, еще свидимся, сержант!

     Мы обнялись. Я понимал, что меня ждет другая жизнь. И уходя от той старой, я не мог вообразить, что будет впереди.

     К вечеру прибыл самолет. Мы погрузились на борт «Дугласа», и улетели в глубокий тыл. Пролетая над Сталинградом, я видел огромные черные клубы дымов, большое количество обгорелых остовов зданий, видел тянущиеся колонны нашей бронетехники и пехоты, идущих на Запад. Немного погодя, мы перелетели и Саратов. Смотря так же в небольшой иллюминатор, я думал, что где то там подомной, живет и учится моя жена, что она, верно, ждёт меня.

      Глава VI. « Так закалялась сталь »

      Эпизод 14

      «Большие перемены»

     По прибытию в Ульяновск, моя учеба проходила в ускоренном режиме. Фронту нужны были танкисты, и срок моего пребывания в училище, как и для всех сослуживцев, составил шесть месяцев. За это время из нас делали командиров танков. Преподавали разные науки. Мы изучали буквально все, что пригодиться в бою. Учеба мне очень нравилась, и все это благодаря моему другу Максимке. Видимо по его просьбе через комполка меня сюда и определили. Здесь мы были лишь зачатками командиров, настоящими мы станем только в бою, как говорил нам начальник училища. Как прошло обучение рассказывать не буду, так как мало что интересного происходило. Письма, которые я строчил изо дня в день домой, возвращались без ответа, дескать, адресат выбыл. В общем, связь с «моими» пропала окончательно.

     Время летело, как чайка за хлебом. За окном начало августа 1943 года. И вот, когда уже учеба подошла к концу, нам присвоили наши первые офицерские звания. Из сержантов - санинструкторов, я вышел младшим лейтенантом танковых войск. С моим будущим экипажем, я познакомился на вокзале перед отправкой на фронт. Замполит из нашего училища, передал нас из рук в руки начальнику штаба пятого танкового корпуса, гвардии майору Лунину К.Ф.

     Майор Лунин, держа в руках планшетку, зачитывал нам приказ о распределении по экипажам. Мне достался танк Т- 34- 76, со счастливым номером «7», и экипаж, в количестве трёх человек, которые были на много старше меня.

     -Здравствуй, войско! - с задором, поприветствовал я.

     Ко мне подошел мужчина лет сорока пяти и, отдав мне честь отрапортовал:

     -Здравия желаю, товарищ младший лейтенант! Заряжающий, командир башни старшина Орлов! Это стрелок – радист, сержант Никитин, и механик – водитель ефрейтор Горохов!

     Я, пожимая руки ребятам:

     -Я ваш новый командир, младший лейтенант Петровский! Будем вместе проходить огонь и воды так сказать!

     Ребята засмеялись и спросили:

     - А сколько вам лет, товарищ командир?

     Возраст, конечно, все же выдавал меня за школьника. Я был пострижен и идеально выбрит.

     -Двадцать два года! - воскликнул я.

     -Вы нам, товарищ лейтенант, в сыновья годитесь! - пошутил Никитин.

     Я сам по себе ни конфликтный человек, и выслуживаться ни перед кем не собирался, на что я ему и ответил:

     -Да и пусть так будет! Давай в нашей маленькой фронтовой семье, будем на «ты», и звать друг друга по имени, я думаю, так будет проще! А сейчас, давай выпьем за знакомство! - доставая из вещмешка фляжку со спиртом.

     -О-о-о! - воскликнули они, – Это наш человек!

     Мы сели с отдельно выделенное нам купе, и начали знакомиться.

     Старшина, разлив всем по рюмке, рассказывал:

      -Я, Николай Степанович, можно просто Степаныч, вот это Никитин Борис Лукич, можно просто Лука, ну а это наш гонщик, Горохов Ефим Ефремович, так и зовем Фима. У нас лейтенант в экипаже, еще со времен его рождения, приняты между собой прозвища или просто по отчеству. Это облегчает общение в бою!

     -Вас понял! Алексей Александрович, давайте просто - Алёшка! - улыбаясь, сказал я.

     -Ну, вот и познакомились! - хлопнув меня по плечу, сказал Степаныч.

     Мы выпили по одной, второй, третьей, закусывая всем, чем бог послал. Ребята у меня были очень приветливые, добродушные, которые стояли друг за друга горой. Лет им всем было, далеко за тридцать. И у каждого на груди, висели по три медали и два ордена, за бои последних двух лет. Потом, мы рассказывали друг другу как воевали на фронте, кем были до войны, и какая у кого семья. У Степаныча, по его рассказам, шесть дочерей и три сына, у Луки – сын и дочь, у Фимы семья погибла в блокадном Ленинграде. Мне же нечего было и рассказать. Детей завести не успели, сразу после свадьбы, я ушел на фронт. И сейчас не знаю, ждет ли кто меня или нет. После этого, я взял гармонь и начал петь песню, в исполнении Лемешева «Моя любимая!»

     Ребята подпевали мне, раскачиваясь из стороны в сторону. Мы закуривали папиросы, и горланили песни до утра.

     Спустя двое суток, мы прибыли на Воронежский фронт, на станцию «Марьино», что под Курском, и произвели выгрузку. Здесь же находился наш штаб корпуса.

     После выгрузки, нас определили в 20 – ю Гвардейскую танковую бригаду, в 45 – отдельный танковый батальон, в распоряжение капитана Зверева. Далее мы маршем, передислоцировались в район Сараевки, там находился штаб бригады. Наш батальон насчитывал около двадцати шести танков Т-34.

       

      Эпизод 15

      «Военное братство»

     Вечер. 13 августа. Жара + 37ºС. Совещание у комбата. В штабной палатке висел дым, хоть топор вешай. Капитан Зверев вызвал к себе всех командиров экипажей, и ставил боевую задачу на предстоящее наступление.

     «И так братцы! Мне поручено доложить вам о ходе операции под кодовым названием «Румянцев». Наша бригада должна рассекающим ударом сломить группировку противника в районе Пархомовки с последующим его захватом. После этого, занимаем оборону и держим позиции до тех пор, пока не подойдут основные силы. Наша роль в этой операции отводиться на сдерживание противника. Мы должны сковать силы 4- й танковой армии противника, применяя тактику танковых засад. Все понятно?»- стоя с указкой у доски с картой, пояснял Зверев.

     «Так точно, товарищ капитан!»- отвечая ему, стояли с открытыми планшетками и помечая наши позиции и позиции противника на картах.

     «Выступаем завтра рано утром. Все разойтись по экипажам!» - добавил он.

     Выйдя из палатки, я направился к своим. Наши танки стояли в лесистой местности, под открытым небом, укрытые маскировочной сетью. Подойдя к своей «семерке» я, закуривая папиросу, наблюдал за тем, как Степаныч закладывает снаряды в танк, Фима гремел ключами, подкручивая тяги фрикционов, а Лука гоняя свою радиостанцию, искал фронтовые песни. Было непривычно тихо. Наши войска взяли Курск и Белгород. И после такой тактической паузы, завтра мы идем в наступление. Я облокотился о погон танка и, наслаждаясь летней степной природой, думал о своей любимой. Думал о том, как она увидит меня в новой форме, при погонах, в орденах, как мы снова будем вместе и как назовем нашего будущего ребенка. Но мои мечтания прервал голос Луки.

     Он, поймав на радиоволне песню «Три танкиста», начал в голос подпевать:

     «…Там живут — и песня в том порука —

     Нерушимой, дружною семьёй

     Три танкиста, три весёлых друга —

      Экипаж машины боевой…».

     -Чего ты орёшь?» - сунув голову в люк танка, перебил Степаныч.

     -Так настроение хорошее, Коль! Завтра, наконец – то в бой! - ответил Лука, продолжая напевать.

     -Дурной ты, на- ка вот лучше протри снаряды!- сунув ему тряпку под нос, посмеялся Степаныч.

     -Эх, скучный ты Коля, жуть! А где, кстати, наш лейтенант?- взяв тряпку, принялся за дело Никитин.

     -Да в штабе у Зверева. Задание получает на завтра! - влез в разговор Фима.

     -Вон оно что, ну понятно! А может, ему там генерала дают? - толкая в бок Горохова, со смехом сказал он.

     -Как думаете? Хлебнём мы с ним, наверное? А то слишком уж молод он для руководства! Хотя не по годам награды имеет! - добавил Никитин.

     Степаныч сидя на башне, ответил ему:

     -Мой первый командир такой же был, а теперь вон полком командует. А то, что молодой ещё, так это ничего. Парень душевный, всегда говорит по делу. Завтра еще посмотрим, каков он в бою и всё путём!

     Я, с улыбкой слушая все это, вскочил на танк:

     -Ну что, бойцы! Генерал Петровский прибыл! Сейчас буду вам задачу ставить!

     Никитин, сменив улыбку на серьезный вид ответил:

     -А, вы все слышали, товарищ лейтенант… мы так это шутим!

     -Да ладно! Я сам пошутить люблю, но в меру сержант, в меру. Поэтому тебе Лука ответственное задание. Дуй на кухню за ужином. У меня там во фляжке осталась водка НЗ, сейчас добьем её и спать. Завтра на рассвете идём в наступление! - пожурил я радиста.

     -Слушаюсь, товарищ гвардии младший лейтенант!- бросив тряпку, с котелками убыл на кухню.

     Далее переключившись на Орлова:

     -Давайте старшина меня, без меня обсуждать впредь не будем! Я хоть и маленький, но нрава я крутого! Я не со школьной скамьи сюда прибыл. Всякого в жизни нюхнуть пришлось. Давай вот закурим, пока за ужином бегут! - предупредил я, протягивая тем самым портсигар.

     Степаныч поправив пилотку, взял у меня папироску:

     -Извини лейтенант, с таким характером, ты и впрямь можешь генералом стать! Так умело руководишь «стариками».

     -Да это у меня еще с Вязьмы. Тогда я занимал должность начальника медсанбата.

     Мы тогда с комполка на «ты» были. Я сержантом был, а он полковником…» - вспомнил я.

      -А где он сейчас?

     -Нету больше Андреева,… когда мы из окружения выходили, он остался наш отход прикрывать, весь израненный…Тяжко было…»

     -А почему ты из медицины в танкисты ушел?

     -Да ну тут такая история. Это я в Сталинграде понял, что буду бить врага, а не лечить кого то. Ходил в атаки со всеми, отодвигая свои прямые обязанности на второй план. А когда до меня дошло, что немцы с таким натиском могут перейти Волгу и хозяйничать на моей земле? Нет,… я с этим не смирился, и решил свернуть на время медицинскую деятельность. Вот добьем врага, вернусь домой и доучусь в институте.

      -В принципе правильно сделал! Медицина все- таки мирная профессия. А на войне надо воевать!

     -Вот- вот, и я о том же! О, смотри Лука бежит, давай зови Фиму и пойдемте есть!

     - Вот товарищ лейтенант, кулеш и тушенку НЗ выдали, пять банок!

     -Молодец Лука. Давай накрывай поляну, я за водкой!

     Мы расположились на траве под деревом и разделили фляжку на четверых. Я нарезал небольшой кубик сальца, достал зеленый лучок. Лука еще где – то раздобыл одну помидору и три картофелины. Я положил себе ломтик сала на корочку хлеба, сверху лучок, взяв этот шедевр в левую руку, а рюмку в другую, произнес тост:

     -Ребята, я хочу выпить за вас! Вы моя команда, моя семья. Завтра нам идти в бой, и кто знает, выживем ли мы завтра или нет. И я очень счастлив, что сижу здесь, с вами, в приятной душевной компании. Что в дальнейшем мы будем вместе делить все тяготы и лишения, радоваться нашим победам, сочувствовать друг другу при поражениях. В общем, за вас!

     -Красиво говоришь, лейтенант! На слезу аж пробило! - с искренностью на лице, сказал Степаныч.

     -Хороший ты человек, Алексей! Эх, бляха, завтра надерем задницу, фрицам! - разрядил обстановку Лука, и тянет рюмку.

     -За сказанное!- набив полный рот, пробормотал Фима.

     Мы смеялись, травили друг другу анекдоты. Наше рандеву длилось до позднего вечера.

     Ночная мгла легла на наши позиции. После ужина мы легли кто куда.

     Я бросил доску на погон танка, снял гимнастерку и лег спать. Фима прилег на своем месте, откинув сиденье. А Степаныч с Лукой, расположились под деревом на своих гимнастерках. Жара стояла даже ночью.

      Эпизод 16

      «Наступление»

     

     Проснулись мы в пять часов утра. Я снял с себя все награды, и, завернув их в платочек вместе с Машиной фотокарточкой, убрал в нагрудный карман. Далее мы надели свои черные комбинезоны, «танкошлёмы», проверили связь и табельное оружие. Экипажи соседних танков, выполняли такой же ритуал, как и мы.

     Все заняли свои позиции и в ожидании начала наступления, каждый думал о своём.

     Меня поглощал внутренний страх, который я ни в коем случае, не показывал подчиненным. Страх за то, что в свой первый раз я могу не правильно скомандовать и угробить экипаж. Я вылез по пояс из башни и закурил.

     -Ни дрейфь, лейтенант! Первый бой главное пережить, а потом все путем будет!- поддержал Степаныч.

     -Да всё хорошо! Боюсь просто, что покурить не успею! - пошутил я.

     Вдруг по всем радиопередатчикам пронеслась фраза:

     «Внимание, всем экипажам внимание, говорит «первый», по сигналу белая ракета запускаем двигатели и вперед!»

     Мы, услышав в своих шлемофонах приказ, ожидали начала атаки.

     Жара стояли неимоверная. К 05:30 утра на броне уже можно было делать яичницу к завтраку. Ожидание было хуже смерти. Еще минут пятнадцать, после получения приказа мы оставались на месте.

     Вдруг мы услышали выстрел, и в небо взмыли две белые ракеты.

     -Фима заводи! - скомандовал я.

     Горохов подкачал масло, повернул ручку стартера, нажал на кнопку пуска двигателя, и « семерочка» завелась. Пехота с криками «Ура!» ринулась вперед.

     Переключив передачу с «нейтральной» на первую, мы сорвались с места.

     Все двадцать шесть танков, в одном ряду с пехотой, мчались навстречу судьбе.

     Я мертвой хваткой вцепился в рукоятки наведения башни. В триплексе мелькали то небо, то земля, от большой скорости танка. Впереди был населенный пункт, видимо Дергачи. Немцы, увидев нас, открыли огонь из всех орудий. Снаряды рвались прямо перед нами, скашивая пехоту, словно сено.

     Повернув рукоятки в нужное положение, я навел прицел на цель.

      -Степаныч, вмажь-ка им осколочный! - прокричал я.

     Наводчик достал снаряд и, загнав в казённик орудия доложил:

     -Есть осколочный!

     Держа в прицеле орудие противника, я нажал на педаль спуска. «Семерка» с рёвом « выплюнула» свой смертоносный груз. Снаряд прилетел точно в цель. В триплексе было видно, как в разные стороны разлетелись орудие и прислуга.

     -Ха! Попаааллл! Молодец лейтенант, давай еще! - воскликнул Степаныч.

     Продолжая поиск цели, я заметил, как из-за леса выплывает медленно, но верно целая армада «тигров». Мой страх мгновенно сменился холодным расчётом. Я думал о том, как бы по боле унести фашистской нечисти.

     Горохов: «Алёшка! Тигр на два часа от нас!»

     -Вижу, Фима вижу! Степаныч давай бронебойный!

     -Есть бронебойный!

     -Отлично, отлично! Фима стоп машина!

     Фима, сбросив скорость, резко затормозил. Я, навел прицел на идущий «тигр», и, нажав на спуск, произвел выстрел. Снаряд отскочил как мячик от стенки.

     -Так далеко не возьмешь его! Надо ближе подойти и ударить в борт, или в зад!

     -Фима давай жми вперед!

     Мы подъехали на расстояние около пятисот метров, и я снова произвел выстрел.

     «Тигр» остановился, а из его башни повалил густой черный дым.

     -С почином тебя, лейтенант! Завалил своего первого зверя! - крикнул Лука.

     Бой был страшный. Все поле было усеяно нашими бойцами, подбитыми танками. За сутки боя, мы потеряли больше половины своих танков. Итогом нашего наступления стал захват населенного пункта Пархомовка. Так же, в ходе боя, мною лично было сожжено три «тигра» и два полевых орудия Pak 40. Лука из курсового пулемета уничтожил до полусотни фрицев.

     В нашем батальоне осталось пять машин.

     Я связался с «первым»:

     «Первый, Первый я «семерка», заняли поселок Пархомовка, каковы наши дальнейшие действия? Как поняли, приём!»

     «Первый»: « Первый на связи! Оставайтесь в поселке! Первая танковая армия с востока с боями продвигаются к вам! Сколько машин осталось?»

     Я: «Осталось пять машин и до двухсот человек пехоты! Как поняли, приём!»

      «Первый»: « Занимайте оборону, и сдерживайте противника на этом рубеже!»

     Я: « Вас понял! Конец связи!»

     У меня возник гениальный план. По рации я поделился своими соображениями соседними экипажами, после чего объявил сбор. Перед нашим танком собрались командиры со всех рот, взводов и экипажи танков. После, я, показывая на карте, предложил им следующую схему обороны:

     -Ребят план идеален! Значит так, мы оставляем три танка в отдалении друг от друга на пятьсот – шестьсот метров. На видном месте. Опускаем башни к земле, обкладывая их соломой и какой-нибудь тканью, поджигаем. Рядом ставим дымовые шашки. Всё это делает вид, что танки подбиты. Остальные два танка прячутся по флангам, напротив друг друга. В эфире полное радиомолчание. Пехота, залегает позади нас в двухстах метрах. Когда немцы, убедившись, что танки выведены из строя, пройдут мимо, пехота, завязывая с ними бой, отвлекает на себя. А мы тем временем из всех стволов ударим в корму «тиграм», там у них броня слабо защищенная. Так и перебьём. Засада должна сработать!

     -А что, в принципе может получиться! - согласился командир «тройки».

     Мы отравили двух пехотинцев в дозор. Тем самым готовили все необходимое, как гласил план. Наш танк был в самом центре, стоял впереди всех. Остальные два «подбитых» танка были от нас на расстоянии четырёхсот метров, обложены соломой и открытыми настежь люками.

     Просидели в засаде около суток, как вдруг бегут наши дозорные.

     -Товарищ младший лейтенант! Они идут! Танки около пятидесяти машин и пехоты до батальона! - доложили мне они.

     -Давайте ребятки, тикайте к остальным и доложите об это, мы начинаем! - приказал я.

     Они тот час же ринулись в тыл, чтобы предупредить остальных.

     -Алексей, что то их до хрена там? - глядя в триплекс заметил Лука.

     -Спокойно Боря, спокойно! Тут главное не мазать! Ты перезаряди пулемет, а то стрелять будем очень много!

     -Всё в ажуре лейтенант!- дернув затвор ДТ, ответил Лука

     Сердце билось так сильно, что вот-вот вырвется из груди. Казалось, что его слышно всем находившимся в танке. Немцы продвигались все ближе и ближе. Уже была слышна их разговорная речь. Далее вражья болтовня смешалась с лязгом гусениц «немецкого зверинца».

     -Степаныч…давай бронебойный, только тихо!

     -Понял! - ответил заряжающий, закладывая снаряд в казённик.

     

     Нервы накалены до предела. Стояла невыносимая жара. Немцы подошли к нашим танкам. Один из них сказал:

     «Hans! Sieh dir das an? Gibt es jemanden, der lebt?»1

     Немец подбежал к танку, осмотрев, залез на него и, дергая люки, крикнул:

     «Nein, Herr Leutnant! Hier sind alle tot!» 2

     «Gut! weiterfahren! Vorwärts!»3 - дал команду немецкий офицер.

      1 (перевод с нем.) - Ганс! Посмотри, что там? Есть ли, кто живой?

      2(перевод с нем.) - Нет, господин лейтенант! Тут все мертвы!

      3(перевод с нем.) - Хорошо! Продолжить движение! Вперед!

     -Фух, кажется, пронесло. Уходят! - вытирая пот со лба, произнес шепотом Фима.

     -Терпение, братцы, терпения! - сказал я.

     Противник продолжил движение вперед. Толи по счастливой случайности, толи по своей глупости, немцы не стали проверять остальные танки.

     Около пятидесяти танков прошли мимо нас. И когда последний вражеский танк пересёк наш «мёртвый треугольник», с тыла послышалась интенсивная, плотная стрельба. Это была наша пехота. Мы тот час же завели двигатели и, подняв стволы, двинулись расстреливать немецкие «панцеры» с тыла. Немцы не ожидали такого сюрприза, и были в полной растерянности. Они не могли толком поймать в цель наши танки, как их сразу же настигало попадание. Бой длился около часа. Мы полностью ликвидировали наступающие немецкие части. Конечно же, не обошлось без потерь, и у нас. Мы потеряли два экипажа, и до половины пехотинцев.

     После этого я передал по рации командованию, что сковав основные силы противника, прорывающиеся в район Ахтырки, Пархомовки и Краснокутска были полностью разбиты. Благодаря этому, наши войска захватили, окружили и в дальнейшем ликвидировали группировку войск в районе Харькова. Город был полностью освобожден 23 августа 1943 года.

     Мы оставались на занятых рубежах. Дожидаясь подхода 27 армии.

     Через двенадцать часов, подошли главные силы, а с ними и командир корпуса.

     -Сам генерал Кравченко решил нас посетить! Наверное, по твою Алёшка душу! План - то ты как организовал! По – кутузовски! - усмехнулся Степаныч.

     Я, докуривая цигарку, ответил:

      -Да хватит тебе что ли! Прям из-за меня сам генерал будет по фронтам кататься!

     Степаныч:

     -Э, нет, брат! Вот увидишь!

     Вдруг подъезжает БА-10 в сопровождении мотоциклов и двух «тридцатьчетвёрок».

     Из автомобиля выходит генерал Кравченко и говорит:

     -На славу постарались товарищи! Молодцы! Чья идея была устроить такую засаду?

     Командир «тройки» слезая с танка, указал пальцем на меня:

     -Вон товарищ генерал, тот чумазый парень, это его идея была!

     Кравченко осмотрев меня с ног до головы сказал:

     -Ну-ка сынок, подойди поближе!

     Я, застегнув верхние пуговицы на гимнастерке, строевым шагом подошел к нему:

     -Товарищ генерал! Командир танка номер «7», младший лейтенант Петровский!

     Кравченко: « Твой план?»

     Я: « Так точно, товарищ генерал!»

     Кравченко: « М-да… хитро придумал. Грамотно провернули!»

     Я: « Да я товарищ генерал, просто выполнял приказ капитана Зверева. Он поручил нам устроить засаду. А мы тут уж сами придумали, как немцев в клещи взять. И вот получилось, хотя был огромный риск, что немцы нас раскусят!»

     Кравченко: «Никогда не рискуй зазря! Себя погубишь и людей положишь. Ну, если честно ты конечно молодец. Давно на фронте?»

     Я: « С июля 41-го!»

     Кравченко: « Сколько ж тебе лет?»

     Я: « Двадцать два года товарищ генерал!»

     Кравченко посмеялся: «А выглядишь лет на все шестнадцать!»

     Я: « Ну какой есть!»

     Кравченко пожимая мне руку:

     «Хорошо! За блестяще проведенную операцию вы все можете сверлить дырочки под ордена! А тебе и твоему экипажу отдельно, Ордена Отечественной войны II степени, и личная благодарность от меня!»

     Мой экипаж выстроился рядом:

      « Служим Советскому союзу!»

     Кравченко: «Вольно бойцы!»

      После не долгого диалога, генерал поехал дальше оценивать обстановку. А ребята, тем временем сняв танкошлемы, подхватили меня и начали подбрасывать вверх.

     -Я же говорил, что ты еще генералом будешь! - воскликнул Лука.

     -С тобой теперь куда угодно! Под твоим командованием, мы тоже до генералов дослужимся! - поддержал Степаныч.

     Это был мой первый триумф. Мой первый танковый бой, который завершился разгромом немецкой группировки. Благодаря этому случаю, мне еще больше хотелось как можно скорее добить врага и вернуться домой. Ведь каждая победа приближала меня к заветной цели – увидеть мать и любимую жену. Так я приобрёл новую фронтовую семью. Я как командир, да и просто как человек очень боялся за каждого из них. Что с ними что-нибудь случится. Поэтому я в дальнейшем, максимально берег их жизни, становясь «отцом» - командиром, даже несмотря на мой юношеский возраст.

      Эпизод 17

      «Бег» к Днепру

     

     Воронежскому фронту была отведена главная миссия – наступление на Киев! Наша бригада, начала этот путь от недавно освобожденного населенного пункта – Кладьковщина. После измотанных и ожесточенных боёв, мы приводили в порядок всю материальную часть нашей бригады, и ожидали пополнения.

     Во второй половине сентября, было поручено в составе корпуса, совершить четырёхсот километровый марш из района Лебедин и выйти к реке Десна, северо-западнее города Бровары. Условия марша были исключительно тяжелыми. Густая пыль, непроницаемой пеленой, окутывала дороги. Дышать было нечем. Я для своих ребят наделал ватно-марлевых повязок, что бы предотвратить попадание пыли в легкие. Но, несмотря на это, мы все же шли вперед. Вперед, на Запад!

     К началу октября мы прибыли в указанный район. Приказом штаба корпуса, нам надлежало форсировать Десну из района населенного пункта Летки.

     После очередного заседания в штабе, я вернулся к своим ребятам. Они сидели на броне и травили друг другу анекдоты. Я, накидывая планшетник через плечо, прервав их беседу, ставил задачу:

     -Значиться так, ребятушки! Наша бригада, должна перейти Десну, и закрепиться на западном ее берегу. Через мосты переправляться не будем! Так как ведется массированный обстрел. Принято решение нащупать брод и там же наступать!

     Степаныч поправляя пилотку, возмутился:

     -Эт как же так, командир? Чтобы прощупать дно реки, на это неделя понадобиться!

     Я, расстёгивая пуговицы на гимнастерке, ответил ему:

     -Сейчас пойдем вплавь щупать! Поэтому давай те, форму долой, и айда купаться!

     Лука улыбаясь, снимает комбинезон, и говорит:

     -Ты, Степаныч, не спорь! Давай-ка, скидывай «клиф», заодно и искупнёмся. А то, сколько без бани уже? Совместим приятное, с полезным! Фима ты таки с нами? - опрокинув взор на Горохова, спросил он.

     -Да куда ж я без вас, черти! - раздеваясь, ответил Фима.

     Обнажившись по пояс, мы в одном галифе и сапогах, встали у реки.

     Степаныч, положив руки на свои плечи, зашел в воду по грудь, и с трясущимся голосом, промолвил:

     -Мужики, вода холодная, ужас!

     Вслед за Орловым на несколько метров, продвинулся Лука:

     -Давай шевелись уже! Чем быстрее пройдем, тем лучше для нас! Скоро ужин, а с тобой тут до ночи провозимся! Саныч, давай к нам!

     Я, так же пройдя несколько метров, окунулся в воду с головой. Несмотря на столь жаркий сентябрь, вода была жутко холодной.

     -Вон смотри, лейтенант уже ныряет, а ты стоишь как столб пограничный! Давай, поплыли! - толкая в спину Степаныча, говорил Лука.

     -Да отстань ты, бес! Вот пристал, скарлатина! - грозя кулаком, воскликнул Орлов.

     -Да и хрен с тобой! Кукуй здесь один! А я поплыл! - плюнув на все, пробормотал в ответ.

     Расстояние, от берега до берега, было само по себе не большим. Около тридцати метров. Дна, на этом участке было приблизительно метр восемьдесят, метр девяноста.

     Добравшись до противоположного берега, мы сели на песок. Дрожа все вместе от холода, мы, снимая сапоги, выливали воду.

     -Н-н-ну что скажешь, лейтенант? - трясясь, спросил наводчик.

     -Ну что тут сказать? Все предельно понятно! М-м-мы законопатим все щ-щ-щели в танке, наглухо задраив люки, будем переходить здесь. Г-г-глубина тут не большая поэтому, у-у-уровень воды будет доходить примерно до середины башни. Д-д-давайте выставляйте ориентиры, и поплыли обратно! - с дрожью в голосе, от холода, пояснил я.

     -М-да, лейтенант… с тобой и просохнуть не успеешь! - посмеялся Степаныч.

     Никитин выставил флажки от берега до берега, после чего мы вернулись на исходную позицию.

     Вечерело. Мы развели костер, чтобы обсушить вещи и согреться самим. Я, достав из вещмешка фляжку со спиртом, вдруг услышал, как за спиной Лука произнес:

     -О! Лейтенант, наливай!

     -Отставить! Это чисто в медицинских целях! Чтоб не простыть! Давайте свои спины, натирать буду! - в приказном порядке, возразил я.

     Лука повернувшись ко мне спиной, принюхивался к резкому спиртовому запаху:

     -Эх, лейтенант, такое добро и на спину переводишь! Лучше б дал так, внутрь! Ты посмотри на нас! Ну, какая хворь нас возьмет?

     Я, втирая ему спирт, пояснил:

     -Когда я служил еще санинструктором, осенью 41-го мы пробивались из окружения по белорусским лесам. Переплыли, наверное, все болота и реки, какие там имелись. И вот, как-то раз, командир наш, после очередного заплыва, заболел.

     Я его так же спиртиком натирал, натирал, натирал. Он, так же как и ты имел место возмущаться. Ну, я его не слушал и продолжал так делать раза два на дню. И что ты думаешь? Я его поставил на ноги уже на следующие сутки! А сейчас, когда я у вас командир, будь те любезны, закрыть рты и слушать что вам говорят! Скоро наступление, а вы мне тут с соплями свалитесь!

     -По-моему убедительно тебя Саныч утёр? - хлопая по руке Никитина, смеялся Степаныч.

     -Ладно, ладно лейтенант, молчу! - согласившись, пробормотал под нос Лука.

     После проведенных лечебных процедур, мы принялись конопатить все щели нашей «семерки». Фима и Лука герметизировали изнутри борта и днище паклей, а мы со Степанычем, промазывали солидолом внутри башни. Наутро, 4 октября, проведя стандартный утренний ритуал, мы начинали переброску войск, на отмеченном участке.

     Я: « Экипаж по машинам!»

     После того как мы сели в танк, я обрисовал план:

     -Фима! Я буду твоими глазами. Я буду говорить тебе, как и куда двигаться. Лука! Ты сидишь на приёме, ну а ты Степаныч следи, чтоб наши труды не прошли даром. А то потонем на хрен!

     -Хорошо товарищ лейтенант! - услышал я в ответ.

     -Заводи и вперед!

     Горохов завел танк, и тот сорвался с места. Мы были первые, а за нами и целая бригада. Спустившись с небольшого склона к реке, мы начали погружение.

     Я следя за обстановкой в триплексе, руководил переходом:

     -Фима, скорость первая, не много правее, полный газ старайся не выжимать!

     Далее по рации я передал остальным экипажам держаться строго за нами.

     Танки один за другим, словно киты, погружались в холодную реку. Погода была пасмурной, ветер из стороны в стороны усиливал течение. Вскоре пролил не большой дождь.

     Переправлялись мы около суток. После чего, наша бригада сосредоточилась в лесу западнее н/п. Низшая Дубечня. Здесь мы находились до 10 октября. Приводили в порядок машины и ожидали переброски остальных групп.

     В ночь на 11 октября, мы с боями переправились на правый берег Днепра и сосредоточились в районе города Лютеж, имея дальнейшую задачу, перерезать магистраль Киев – Житомир, не допустить отхода противника в этих направлениях.

     Отброшенный от Днепра противник, занял выгодный оборонительный рубеж в районе реки Ирпень. Вследствие этого, перед нами была поставлена новая задача: построить переправу через реку и своими силами создать плацдарм на левом берегу.

     Мы совместно со стрелковыми полками, строили плоты, прокладывали гати, и уже в ночь на 12 октября, форсировав Ирпень, заняли оборону в районе Синяк.

     На пути мы встречали ожесточенное сопротивление, в некоторых местах, незначительное. К исходу дня 12 октября, мы овладели населенными пунктами Блиставица, Дачи, Гостомель.

      Расположившись в пригороде Гостомеля, я оценивая обстановку сказал:

     -Да ребятки! От полка пехоты совсем ничего не осталось. Одними танками мы оборону не удержим. Сейчас немец попрёт. Лука, соедини меня с командиром бригады!

     Никитин, вращая рукоятку передатчика, перешёл на нужную волну:

     -Готово Алексей!

     Я, перейдя на передачу, связался с командованием:

     -Первый, первый, я «семерка» как слышишь меня?

     Голос по ту сторону рации:

     «Первый на связи!»

     Я: «Товарищ «Первый», мы заняли оборону на окраине города Гостомель! Своими силами удержать город не представляется возможным. Тылы отстали, а наши полки разбиты. У меня осталось всего пять танков. Какие дальнейшие действия, товарищ «Первый?»

     «Первый»: «По данным авиаразведке, в вашу сторону направляются крупные силы противника. Все наши резервы были переброшены на соседние участки! Чтобы не допустить окружения, отходите на исходные позиции, за Ирпень! Как поняли, приём?»

     Я: «Вас понял! Конец связи!»

     Лука: « Что, командир? Все наши труды насмарку?»

     Я: «Ничего… отойдем на исходные рубежи, там соберемся силами и вдарим им! Давай Фима заводи. Отходим за реку!»

     Передав приказ «Первого» всем экипажам, мы начали продвигаться к реке.

     Вскоре последовали массированные бомбардировки немецкой авиации. Немцы разбили переправы через Ирпень, и мы оказались в западне.

     -Командир, давай обратно до Синяков, а там посмотрим! У нас танков осталось не больше трёх. От бригады уже ничего не осталось! - предложил Степаныч.

     Я, обдумав обстановку, принял решение повернуть на Синяки.

     Добравшись до места, там оставались не значительные части стрелковых полков. Переправы были разбиты, и было принято решение строить их снова. Пока пехота сооружала плоты, мы в свою очередь стояли в обороне населенного пункта.

     Немец пытался сбросить нас в реку, как это было в Сталинграде, но мы, столь малочисленной группой создали круговую оборону.

     Наш танк на перекрестке в пересечении улиц Ленина и Октября. Остальные танки, заняли оборону в трехстах метрах от нас.

     Мы въехали, в какой-то неприметный, трехэтажный дом. И оборудовав там огневую точку, ожидали противника.

     Смеркалось. Вдалеке гремели бои. А на месте, где наши бойцы возводили переправу, слышался ружейно-пулеметный огонь.

     -Слышь, лейтенант, как думаешь, успеем переправиться назад? - спросил Фима, смотря в открытый люк.

     - Думаю, успеем! Что у нас по боеприпасам?

     Степаныч: «Пятнадцать бронебойных, двадцать два осколочных…»

     Я: « Лука, как с патронами дела?»

     Он, откинув брезент по правую руку от себя, показал мне пять полных дисков:

      « Вот лейтенант, около четырёх сот будет!»

      Я: «Да… маловато… ну, думаю, продержимся!»

     Закурив папиросы, мы вслушивались в нарастающий лязг гусениц со стороны Гавриловки.

     Лука: « Командир, кажись, идут!»

     Я, затушив цигарку, вылез из люка, и глядя в бинокль наблюдал за движущейся техникой:

     -Да ты прав! Идут. Передай всем экипажам, что мы начинаем!

     Радист: « Хорошо! – и настроившись на волну, передал сообщение,- внимание, внимание, всем экипажам! Немецкая бронетехника направляется в сторону переправы из района Гавриловки. Занять оборону! Мы начинаем!»

      Я: «Степаныч, заряжай бронебойный сразу! Снаряды экономить, Лука ты тоже особо не увлекайся! Отсекай только пехоту. Старайся бить прицельно точно. Фима, ты после первого выстрела заводишь танк, и ставишь на первую передачу, как скажу, тронешься с места! ... Всё, удачи нам!»

     Я выставил орудие на прямую наводку, и, держа ногу на педали спуска, ожидал противника. В полукилометре от нас, на проспекте Разина появилась немецкая пехота. Глядя в панораму, я насчитал более ста человек пехоты. Они двигались прямо на нас. Благо после тщательной маскировки нашу «семерку» не было видно. Вслед за пехотой на горизонте появились и колонны сначала средних танков Т-3, а после пошли Т-6 «тигры». В общей сложности, мы насчитали восемь средних и двенадцать тяжелых танков гитлеровцев.

     -Командир, когда начинаем? - спросил Лука, целясь в узкое с палец отверстие, своего ДТ.

     Я: « Как пересекут ближний перекресток, огонь!»

     -Принято! - последовал ответ.

      Вдруг немцы всполошились, услышав стрельбу соседних наших танков. Я, наводя перекрестие панорамы орудия под башню головного танка, резко нажал на педаль спуска. Из окна, прикрытого мешками трехэтажного здания, наша «семерка» выплюнула первый снаряд. От попадания, немецкую «тройку» разнесло в «щепки».

     «Огонь Лука! Огонь!» - скомандовал я.

     Никитин тот час же, прижал свой ДТ к плечу и начал косить пехоту. Трассеры от пулемета указывали на наше местоположение. Вдруг из-за подбитого танка выплывает еще одна тройка, а за ней и «тигр».

     -Степаныч! Бронебойный быстро!- прокричал я.

     -Есть бронебойный товарищ лейтенант! - ответил он.

     -Выстрел! - крикнул я.

     От второго выстрела, разнесло еще один танк. «Тигр» направив, свои ствол в нашу сторону произвел, выстрел. Вражеский снаряд разнёс наши укрепления.

      -Фима, быстро вперед! - закричал я в шлемофон.

     Горохов включил передачу, толкнул рычаги управления и танк дернулся вперед.

     -Степаныч, давай еще бронебойный! - скомандовал я, наводя прицел на танк противника.

     Выстрел! Попадание! У «тигра» заклинило башню. Вражеская пехота рассыпалась на мелкие группы. Лука отстреливал диск за диском.

     Мы вели этот не равный бой до рассвета. Оставшиеся немецкие танки, выехали на соседние улицы, чтобы взять нас в кольцо. Вскоре к ним присоединился батальон пехоты. Мы вырвались из проспекта на площадь Свободы. К этой площади вела только одна дорога. И мы, поехав проспект, попали в тупик.

     -Командир, всё…приехали. Горючего больше нет! - снимая шлемофон, безнадежно пробормотал Фима.

     Я: « Что с боеприпасами?»

     Степаныч: « Осталось два осколочных и один бронебойный!»

     Лука: « У меня последние полдиска, командир!»

     Я сняв шлемофон, расстегнул кобуру и доставая табельный ТТ, приказал:

     -Значит так! Занимаем круговую оборону. Лука бери пулемет, автоматы, гранаты и со мной на улицу. Степаныч ты давай на моё место, а ты Фима на место Степаныча. Будете прикрывать нас, а мы не дадим им приблизиться к танку. Все понятно?

     -Более чем, лейтенант! - воскликнул Лука, вытаскивая свой пулемет.

     Мы заняли свои места, и ждали подхода противника. «Тигры» вместе с пехотой ползли по проспекту в нашу сторону. Спустя время, немцы, заметив на площади наш танк, открыли шквальный огонь. Это были штурмовые батальоны войск СС.

     Они были посланы, с целью уничтожить нас. Отомстить за своих убитых товарищей. В ответ мы открыли плотный огонь из всех стволов. После того как нами был перебит весь авангард гитлеровцев, в ход пошли танки. Около десяти танков дивизии СС «Мертвая голова», пытались прорваться к площади. Но из-за узкого перехода проспекта к нашим позициям, немцы вынуждены были выстраиваться в колонну по одному, для того чтобы заблокировать нам выход. Бои гремели в районе Лютежа, и немцы прекрасно понимали, что помощи нам ждать не откуда. Степаныч исстреляв все боезапасы, бросился к рации и начал звать на помощь. Фима, по пояс вылез из башни танка, и, взяв ППШ, открыл огонь по наступающей пехоте противника. Лука так же, расстреляв весь диск, отстреливался из нагана. Фашистский танк ворвался на площадь, и выстрелил подкалиберным снарядом по нашей «семерке». Танк загорелся. Фима, выскочив из танка, пытался достать находившегося в бессознательном состоянии Степаныча. Я, взяв оставшиеся гранаты, бросился с криком на немецкий танк. Немец открыл огонь из пулеметов, и Фима упал навзничь. Швырнув связку гранат в двигательный отсек «тигра», тот загорелся. Мы с Никитиным подбежали к нашему танку. Лука вытаскивал наводчика, а я оттащил Фиму за танк.

     Простонав от боли, он сказал:

     -Вот и всё Алёш… время пришло. Это хорошо, что меня убило… Жизни без родных, я всё равно не представлял…

     

     Я, пережимая ему бедренную артерию кулаками, кричал в ответ:

     -Да ты что говоришь то такое родной? Мы тебя вытащим! Сейчас наши подоспеют и заберут тебя в госпиталь! Держись, слышишь, приказываю тебе, держись!

     Фима, не сдерживая слёз, попросил меня нагнуться к нему, после чего он прошептал:

     -Прости лейтенант, и прощай…

     После этих слов, Горохов потерял сознание, и дыхание его прекратилось.

     -Горохов! Горохов! Вернись! - кричал я со слезами, стоя на коленях перед его бездыханным телом.

     Подобрав его автомат, я вытер окровавленными руками свои слёзы, и, стиснув от злости зубы, выбежал из-за танка и открыл беспорядочную стрельбу по немцам.

     Лука увидев эту картину, бросился на меня, свалил с ног на землю, и крикнул:

     -Ты что лейтенант, охренел совсем что ли? Убьют же!

     Я, в состоянии аффекта, пытался вырваться от него, но его весовая категория в два раза превосходила мою.

     -Пусти меня Боря! Я их сейчас размажу! Ну, пусти же, тебе говорят!- кричал я.

      -Да замолчи ты! Немцы окружили нас! Мы с тобой одни остались… - выглядывая из-за укрытия, сказал Лука.

     Немцы тем временем, встав в полукольцо, выдвинули нам ультиматум о сдаче. В противном случае нас расстреляют.

     -Что делать будем, командир?- спросил Никитин.

     -Я в плен сдаваться не собираюсь! У тебя патроны остались? - произнес я.

     Лука: « Три патрона, а у тебя?»

     Я, достав магазин из пистолета, ответил:

     -Последний….

     -У меня в подсумке граната осталась еще! - сказал Борис, крутя в руке зеленую по форме напоминающую лимон, гранату.

     -Как подойдут ближе, дёргай чеку! - приказал я.

     Никитин так посмотрел на меня, и ему сразу стало понятно, что деваться не куда. В этот момент у нас перед глазами пролетела вся жизнь. Он думал о том, что уже никогда не увидит свою жену, своих маленьких детей. А я мысленно простился со своей женой, и попросил у нее прощения, за всё то, что не смог ей дать. Немцы тем временем, взведя затворы на автоматах, медленно подходили к нам.

     Я, перед смертью не смог сдержать слёз, и Никитин, обнимая меня за голову, вытащил чеку из гранаты, и, зажав предохранительный рычаг, сказал:

     -Прощай лейтенант! Для меня была честь служить с тобой…

     -Прощай Боря… - закрыв глаза, прошептал я.

     Как вдруг, мы услышали рёв наших штурмовиков летящих с неба, и громкий клич «Ура!» наступающих полков. ИЛ-ы, из всех орудий уничтожали фашистского гада. Они усыпали бомбами всю площадь и прилегающую к ней улицу, где располагались немецкие танковые колонны. В этот момент Лука, выбросив гранату, затащил меня под наш подбитый танк. И мы там переждали авианалет. После бомбардировки, на площадь въехали наши «тридцатьчетверки». Мы вылезли из-под нашей машины, и, прихрамывая, шли на встречу, прибывшим войскам. Вдруг я замыленным взглядом увидел, как из танка стоящего перед нами, вылез молодой парень.

     Он, снимая свой шлемофон, произнес:

     -Ну что братва, живы?

     Я, снимая свой, ответил:

     -Как видишь…

     -Алёшка, ты ли это? - воскликнул танкист.

     Я, протерев глаза, разглядел в нём своего друга Максимку, с которым мы попрощались еще в Сталинграде. И набросившись на него, я ответил:

     -Максим, братишка это я, я живой!

     -Я вижу, вижу дорогой! Как ты тут родной оказался? - спросил он.

     От шока, не переставая его обнимать, я отвечал:

     -Мы тут после наступления. Никого не осталось. Наша бригада разбита. А вы откуда здесь?

     Максимка: « Мы наступаем по всему фронту сейчас. А вы переправляетесь на тот берег. Там твоя бригада доукомплектовывается как раз. Вместе пойдем на Киев!»

     Оторвавшись от него, я увидел на его груди, золотую медаль Героя Советского союза.

     «Откуда брат?»- удивленно спросил я.

     Максимка: «Всё оттуда же, из Сталинграда! Ладно, об этом потом! А сейчас тебе надо уходить!»

      Он, оттолкнув меня, запрыгнул в свой танк, и, уезжая, сказал:

     -Я найду тебя! Слышишь? Найду!

     Я, помахав рукой, проводил его. Потом, мы с Никитиным привели в чувства Степаныча. Слава Богу, что он остался жив. После подъехала полуторка. Мы погрузили тело Фимы и поехали в тыл, в город Гута-Межигорская. Там пополнялась наша бригада.

      Эпизод 18

      «Даёшь Киев!»

     Мы прибыли в место дислокации, двадцатой гвардейской танковой бригады. Там нас ожидал командир полка. Он был сильно удивлен. По его словам, мы не должны были вернуться, так как немцы зажали нас в плотное кольцо.

     После, меня с моим оставшимся экипажем отправили в медсанбат. Тело Фимы, погрузили вместе с другими убитыми в ЗИС-5, и переправили в тыл.

      На следующий день, нам прислали нового мехвода, и дали новый танк. Я приказал Степанычу раздобыть несколько банок белой краски. Спустя какое то время, он приносит две новые банки эмали.

     -Вот товарищ лейтенант, у саперов стрельнул! - доложил он.

     Я, с грустью смотря на них, сказал:

     -Степаныч! Бери одну банку, и дуй на ту сторону, нарисуй на башне цифру семь, а я тут с этой стороны буду писать.

     Орлов взял банку, кисть и пошёл рисовать цифру. Я в свою очередь, большими буквами написал «За Фиму!»

     За этой картиной, растеряно наблюдал новеньких мехвод. Подойдя ко мне, Степаныч сказал:

     -Все Алексей!

     Я: « Спасибо Коль. Займись пополнением, пожалуйста! Мне пока не до него…»

     Орлов: «Конечно, конечно!»

     После он подошёл к новобранцу:

     «Кто такой будешь?»

     Молодой, щуплый паренек, лет двадцати, протягивая руку, с улыбкой ответил:

     « Младший сержант Блинков, механик-водитель, буду служить с вами!»

     Степаныч: « Звать тебя как?

     Мл. Ср. Блинков: «Владимир Иванович! А что?»

     Степаныч не много помявшись, спросил:

     « А родом ты откуда будешь?»

     Блинков: « Из Ставрополя!»

     Я, закончив красить, влез в разговор:

     «Будешь, у нас значит просто, Иваныч!»

     Блинков увидев мои погоны, выпрямился в струнку:

     «Здравия желаю товарищ гвардии младший лейтенант! А почему Иваныч?»

     -Потому что, в нашем подразделении так принято, в бою только кликухи либо по отчеству. Вопросы есть? - пояснил я.

      -Так точно, товарищ младший лейтенант! – недоумевая, ответил он.

     -А как вас тогда называть?- спросил он вдогонку.

     Лука выходя из кухни с полным ртом, крикнул:

     -Алёшкой, так и зови!

     -Никитин, ты меня когда-нибудь выведешь из себя! Рано ему еще! Вот обкатаем парня, тогда и поглядим! - грозя кулаком радисту, ответил я.

     -А как это обкатаем, товарищ младший лейтенант? - спросил Блинов.

     -Ну, вот через час, мы выступаем в район Вышгорода. И потом с этого плацдарма мы будем развивать наступление на Киев. Наша легендарная «семерка», должна между фрицев как змея вертеться! Всё ясно?- пояснил я снова.

     Блинков: «Так точно!»

     Вдруг прозвучала команда: « Экипажи по машинам!»

     -Ну, все погнали! В бою посмотрим, каков ты! - сказал я.

     Вскоре все двадцать четыре экипажа, двинулись в указанное место.

     18 октября, к вечеру мы прибыли в район Вышгорода, заняв плацдарм, совместно с шестой Гвардейской мотострелковой бригадой. Противник в этом бою потерял до батальона вражеской пехоты, три самоходки, два танка и пять пушек. Этот плацдарм ставил немцев в неудобное положение, так как отсюда открывалась дорога на столицу Украины.

     Простояв в обороне некоторое время, мы получили приказ прорываться к Киеву с севера. И третьего ноября, совместно с гвардейцами-мотострелками мы перешли в наступление.

     -Блинков, на полной скорости мы врываемся на позиции немцев и давим каждого «гада» гусеницами. Наша задача выйти на оперативный простор в районе Горянки! Ну, а далее по обстановке! - приказал я, мехводу.

     С боями мы продвигались до этого населенного пункта. Навстречу нам шли армады тяжелых танков, и крупные силы противника. Тогда у меня разум был отключен полностью. Мне хотелось только одного, мстить! Бить проклятого врага без передышки!

     Разгромив передовые части вермахта, мы к исходу дня заняли окраины города Горянки и Пуща - Водица. Немец предпринял хитрый план. Он пропустил наши танки через себя, отрезав пехоту. Парируя тем, чтобы захватить в кольцо основные силы нашей бригады. Я догадывался, что намечается окружение, в котором мы недавно были, где погиб наш боевой товарищ. Но учитывая обстановку, и нащупав, спустя сутки, слабое место участка окружения, мы стремительным броском вырвались из намечающегося котла. В тот день было отбито до двадцати контратак противника. Тогда командир бригады, подполковник Шутов, приказал нам организовать танковый десант и при поддержке соседних частей занять города Святошино и Пост-Волынский. Не останавливаясь на этих рубежах, продолжать наступление. Оттесняя противника по всем направлениям, к вечеру пятого ноября, мы ворвались в Киев.

     -Смотри командир мы в Киеве! - прокричал Степаныч.

     -Вижу, дорогой вижу! Впереди батарея противника! Заряжающий, осколочно-фугасный! - скомандовал я.

     -Есть осколочно-фугасный! - последовал ответ.

     Выстрел за выстрелом, мы громили в тот день врага. Фраза «Это вам за Фиму!», не сходила с моих уст, всю киевскую операцию. После кровопролитных боёв, днём 6 ноября, Киев был взят! Это была величайшая победа! Мы отвоёвывали день за днем наши территории, когда то отданные врагу.

     Далее последовала Киевская оборонительная операция, которая длилась с 13 ноября по 23 декабря 1943 года. О ней я рассказывать не буду. Скажу только то, что поставленную задачу мы выполнили успешно. Моя «танковая семья» понесла первые потери. Парень, который прибыл ко мне в подразделение, притирался к нам с каждый днём. Я, как командир воспитал его, приучал к службе. Но Горохова, он нам не заменил. Фима начинал, как и весь мой экипаж с первого дня войны. И, к сожалению, не дожил до этого момента. Где его похоронили я так и не знаю. Даже не кому из его родных написать. Он все время называл себя сиротой. За эту операцию нас наградили орденами Красной звезды. Я подавал кучу рапортов командованию, на счет того, чтобы ефрейтору Горохову присвоили звание Героя Советского союза. Но всё тщетно… моё представление приняли, но награду изменили, на орден Боевого Красного знамени. Спорить было бесполезно. Фима все равно оставался для меня, как и для всех миллионов граждан героем своей страны.

      Глава VII. «Без права на ошибку!»

      Эпизод 19

      «Неожиданная встреча»

     Стояла зима. Мороз двадцать пять градусов ниже нуля. Наша бригада дислоцировалась в районе Ксаверовка. Во второй половине декабря, мы получили распоряжение занять опорный пункт противника Винницкие Ставы. На следующий день при поддержке 27 Армии, мы фланговым ударом обошли данный населенный пункт. Но в ходе контратаки немецких танковых частей, наше наступление остановилось на окраине деревни. После четырёх часового боя, немцы подарили нам небольшую передышку. Было время пополнить боезапасы и перекусить.

     -Ну, что командир? Война войной, а обед по расписанию! Пока передышка, может, вскроем пару консервов? - спросил Лука.

     Я, открыв люк, сказал:

     -Давай пока откупоривай, а я разведаю обстановку!

     Никитин принялся вскрывать н/з, Степаныч сняв рукавицы, и закуривая «Беломор», вылез по пояс из башни.

     -Тишина-то какая, а командир? - осмотревшись, сказал он.

     -Да и не говори! У немчуры походу тоже обед! - злостно, ответил я.

     Лука высунув голову из люка мехвода, с ложкой в руке начал созывать нас:

     -Ну, вы чего там застряли то? Все уже открыто, а вы там лясы точите!

     -Ладно, не урчи там! Не видишь, мы тут мозгуем обстановку! - выбросив папиросу, ответил Степаныч.

     -Ай, ну и хрен с вами! Сейчас до мозгуетесь, фрицы попрут и всё, поели!

     -махнув рукой, ругался радист.

     -Да идем, идем уже! Ты не ори только! - запрыгнув на погон танка, ответил я.

     Мы закрыли все люки, и принялись к уничтожению сухого пайка.

     После того как мы «вылизали» свои банки, я доставая карту с планшетки, ставил боевую задачу:

     -Значиться так, товарищи! Сейчас вечер, мы попытаемся еще раз охватить с фланга Винницкие Ставы. По рации передали, что через полчаса начнётся наступление. Будем поддерживать пехоту огнём. После закрепляемся на этом участке (указывая пальцем в карту) и держим оборону до прихода основных сил. Всё понятно?

     Степаныч подкручивая свои усы:

     -Да проще пареной репы, командир! Возьмем нахрапом их!

     Я: « Ну, хорошо! Тогда вперед! Володя, заводи!»

     Блинков запустил двигатель, как вдруг послышались кличи «Ура!»

     -Вот и началось, лейтенант!- застёгивая шлемофон, пробормотал Никитин.

     По моей команде, мы ринулись с пехотой в бой. Всего шесть боевых машин, поддерживало наступление более тысячи человек. В триплексе я наблюдал заснеженные просторы, на горизонте которых, располагались вражеские пушки.

     -Степаныч! Подкинь-ка бронебойный! - наводя на цель перекрестие, скомандовал я.

     Есть бронебойный, товарищ лейтенант! - засовывая в казенник снаряд, отрапортовал заряжающий.

     Я: «Володя, полная мощность!»

     Нажав на педаль спуска, я на полном ходу выстрелил по намеченной цели.

     Взрыв. Вражеская пушка вместе с прислугой замолчала.

     Я: « Степаныч давай ещ…..» Не успев, я договорить, как в правый борт, ударил снаряд.

     Блинков: « Эх, мать вашу, гусеницу перебили!»

      Танк закружился словно балерина, на белом «покрывале» декабрьской Украины.

     Я не теряя хладнокровия, приказал:

     -Так Володя и Лука! Дуйте чинить гусеницу, а мы вас прикроем! Только осторожно там!

     -Есть товарищ командир! - в голос ответили они, вылезая из люков.

     Я: « Степаныч, давай осколочный! Надо их достать! Они нас вон из-за той хаты стрельнули!»

     -Один секунд, лейтенант! Сейчас все будет! - подавая снаряд, ответил заряжающий.

     Выстрел за выстрелом, оборонялись мы, стоя в чистом поле. Пехота уже заняла деревню. Заменивши траки, мы снова продолжили движение в сторону Ставы.

     Пока мы добирались, наши бойцы пленили до батальона гитлеровцев. Прибыв в освобожденную деревню, мы наблюдали картину как под Сталинградом. Огромные кучи сложенного оружия, и длинные, длинные толпы немецких солдат, двигались к нам в тыл. Они были укутаны в шали, на теле по две шинели, а на ногах валенки с дополнительными обмотками.

     -Жалкие существа! - с призрением сказал Степаныч, повиснув на открытом люке.

     -И не говори! Чего спрашивается, они тут забыли? - поддержал Лука

     -Каждому по заслугам! - снимая шлем, сказал я.

     Вдруг кто-то из пехотинцев закричал:

     -Ха, гляньте-ка братва, тут и власовцы имеются!

     -Степаныч, айда посмотрим! Ни разу не видел их! - дергая за бушлат заряжающего, спросил я.

      -Предатели они и есть предатели! Что на них смотреть-то?!- усмехнулся Лука.

     -Ну, пойдем Алексей, раз ты так хочешь! - надевая рукавицы, ответил Степаныч.

     Мы, спрыгнув с брони, пошли к ребятам, которые вели монолог с предателями. Мол, что вы шкуры трусливые! За пайку и жалование переметнулись к врагу? Всех вас перевешаем! Искореним подлых предателей!

     Мы, смеясь, поддерживали ребят в ответ. После не долгих унижений врага, мы получили приказ, сопровождать пленных в тыл, до Ксаверовки, в особый отдел. По прибытию, комполка лично отсеивая в отдельные ряды власовцев, приказал конвоирам сопроводить их до погреба. Для особой беседы с ними. Остальных же, посадили в большой сарай.

     Пока мой экипаж занимался мелким ремонтом нашего танка, я отлучился в штаб полка, для получения дальнейшего распоряжения. Проходя мимо идущей колонны предателей, вдруг я услышал оклик:

     «Алёшка!»

     Обернувшись, не понял, кто меня зовет. Как вдруг из этой пестрой толпы высунулся человек, крупного телосложения, раненый в плечо, и обмотанный грязными бинтами, снова произнес:

     «Алёшка, это же я! Ты меня не узнаешь?»

     Я, приглядевшись в его глаза, узнал в нем своего давнего друга и однокурсника Денисенко, который якобы погиб, при авианалёте под Оршей еще в 41-ом году.

     Конвоир, угрожая автоматом, остановил его.

     Я, сделав вид, что не узнал, проследовал дальше в штаб. Пребывая в штабе на совещании, я прокручивал в голове, словно кинопленку, тот момент, когда мы впервые прибыли на фронт. Как мы вдвоем с командиром выжили после жестокого авианалёта. У меня не укладывалось в голове, как мог выжить и Демьян? Тогда же из нашего батальона никого фактически не осталась. Я лично видел трупы моих ребят, с кем учились вместе в институте. Ночью думаю, навещу его, узнаю, что к чему.

     Спустя время, после получения приказа об отправки нашей бригады в резерв, нас распустили по экипажам. Выйдя из штаба, я остановился на крыльце и закурил «Беломор». Стоял холодный зимний вечер. Собравшись с мыслями, решил нанести визит своему давнему другу, взяв с собой две банки тушенки и фляжку со спиртом.

     У отдельно стоящего погреба, нес службу часовой с винтовкой.

     Подходя к нему и протягивая банку тушенки, спросил:

     -Друг, пропусти меня туда, нужно с одним человечком потолковать! Комполка дал задание! А это вот тебе баночку консервов, а то на морозе с голоду окоченеешь! - слукавил я.

     Красноармеец, поправляя ушанку, ответил:

     -А это что, тоже комполка передал?

     - Нет, это тебе лично от меня!

     - Подкупить решил что ли?

     - Вот мне прямо дело есть, подкупать тебя! Давай бери и пропускай меня, минут на двадцать!

     - А какое дело у тебя к этим предателям?

     - А вот это не твоё собачье дело, это распоряжение командира полка!

     - Ладно, проходи! – взяв тушенку, разрешил он.

     Зайдя внутрь, я увидел жуткую картину. В ледяном, погребе, где из освещения была только тусклая лампочка, находилось с десяток полуживых «людей» в немецкой форме, с нашивкой на левом локте «РОА» - (Русская Освободительная армия).

     Прищуриваясь, я крикнул:

     - Денисенко есть?

     - Вон он лежит в углу! – указал рядом сидящий ко мне пленный.

     Перешагивая через них, я подошел к нему, и, толкая в спину сказал:

     - Ну, здравствуй Демьян!

     Тот, повернувшись ко мне лицом, отогнул ворот шинели, ответил:

      - Здравствуй Алексей!

     - Я к тебе с разговором! – доставая провизию, сказал я.

     - Давай поговорим… - опустив глаза в пол, ответил он.

     Я, вглядываясь в его искалеченное лицо, не мог узнать в нем своего друга и однокурсника.

     - Вот видишь Алёшка, как оно получилось. Я стал предателем. Не по своей воле, понимаешь? Тогда после бомбёжки под Оршей, все разбежались кто куда, меня накрыло снарядом, и я потерял сознание. Очнулся от того, что меня пхнул кто-то в бок. Я поднялся на колени, и увидел немецкого солдата. Тот приставил мне к виску пистолет, и спросил, хочу ли я жить? Я, растерявшись от страха, кивнул головой. Потом меня посадили в какой-то грузовик, и привезли к немцам в штаб. Там немецкий офицер, угрожая мне расстрелом, переманивал на свою сторону.

     Мне очень хотелось жить! И поэтому я согласился. Приняв присягу Рейха, я встал на путь борьбы с большевизмом.

     - Эх, ты тютя! Шкуру свою пожалел! На-ка вот глотни напоследок спиртяжки! Ты вообще представляешь, что с тобой будет в ближайшее время?

      - Представляю… расстрел…

     - Расстрел это в лучшем случае! Тебя сначала будут пытать, долго и мучительно! Я уже ощутил на себе все эти «прелести» допросов.

     - А тебя-то за что?- махнув из фляжки спирту, после спросил Демьян.

     - Да было дело. Из окружения выбирался все лето 41-го. К осени вышел к своим, и тут понеслось.

     - Смотрю, танкистом стал? А как же медицина?

     - Медицина после войны! Сейчас надо бить врага! Вот дойдём до Берлина, приеду домой и доучусь.

     - Дай Бог, дай Бог! А мне уже не придется… - утирая слезы, сказал он.

     - Ладно, Демьян… времени у меня в обрез! – доставая из кобуры свой ТТ, я взвел затвор и вытащил обойму, и протягивая ему пистолет, продолжил – вот всё, что могу для тебя сделать! Наказание тебе все равно не избежать, пусть хотя бы смерть будет не такой мучительной!

     Демьян, смотря на пистолет, безнадежно ответил:

     - Спасибо тебе, товарищ младший лейтенант! Если выживешь, моим скажи, что я без вести пропал. А то мать старая, не переживет моей гибели, а так хоть будет надежда, хоть какая-нибудь надежда.

     Бросив пистолет ему под ноги, я напоследок сказал:

      - Прощай, Демьян! Было бы лучше, если бы ты погиб тогда, чем сейчас немцам служишь. Враг есть враг! Прости, но я привык называть вещи своими именами.

     А если жив, останусь, родителям передам твою просьбу! Прощай!

     Демьян, держа в руке вскрытую банку консервов, глядел на меня и плакал. В ту секунду, несмотря на происходящее, меня захлестнула такая ненависть, что я, хлопнув дверью, с психом вышел из погреба.

     - Ну, что? Поговорили?- спросил часовой.

     - Да! Вольно боец! – отдав честь, проследовал я к своему экипажу.

     Было довольно темно. Я зашел в хату, где располагались мои ребята. На столе стояла керосинка, самовар и пару пустых банок из-под консервов, в одной из них тлела недокуренная цигарка. Рядом сидел Степаныч в белых кальсонах, и штопал дырки на своей гимнастерке. Никитин с Блинковым, синхронно храпели, лежа на печи. Я, снимая бушлат, подсел к Степанычу:

      - Коль скажи, почему так все происходит?

     - Что именно? – спросил он, глядя на меня, продолжая подшивать свою форму.

     - Да вот все это! Почему люди продаются за малейший кусок хлеба? Почему они вопреки присяге, переходят служить вермахту? И почему я такой «добрый», дал шанс избежать наказания врагу? Хоть он и был мне другом когда-то!

     - А кому ты дал шанс такой?

     - Да встретил тут своего бывшего однокурсника. Учились вместе в институте медицинском, на фронт вместе уходили. Потом когда нас разбомбили, я с командиром ушел в лес, а все остальные погибли. Но как оказалось ни все!

     Этот «дружок» выжил, и сдался в плен. И с тех пор воюет против нас.

     -Да командир, ситуация! И где он сейчас?

     - Сидит в погребе, завтра начнутся допросы. Я ему свой пистолет оставил, чтоб избежал наказания.

     - Ты с ума сошел? Тебя же под суд могут отдать за содействие врагу! Ты головой подумал? – бросив гимнастерку, возразил Степаныч.

     - Тихо ты! Не фони! Я знаю, что делаю. Просто он мне другом был. И, несмотря на то что, что он теперь враг, я не хочу, чтобы он подвергался суровым пыткам.

     - Какой же ты дурак, командир! Надеюсь, они не узнают, кто подсунул ствол ему.

     - Ладно, Степаныч, я пойду, покемарю малость. Мы завтра уходим в резерв. Поэтому будет время отдохнуть немного.

     - Давай, ложись! – подняв с пола свою форму, сказал Степаныч.

     Я вышел из-за стола, и, похлопав по спине Николая, лег на лавку у окна.

      Эпизод 20

      «Арест»

     Утром следующего дня, к нам в избу постучался боец. Я, встав с лавки, открыл дверь.

     - Младший лейтенант Петровский тут проживает? – спросил он.

     -Петровский это я! В чем дело рядовой? – протирая глаза, ответил я.

     - Вас срочно вызывают в штаб полка, к полковнику Зубову. Мне велено вас сопроводить.

     - К полковнику Зубову? Это кто такой?- недоуменно спросил я.

     - Это наш новый начальник особого отдела полка! – ответил рядовой.

     - Понял. Сейчас только оденусь! – закрыв дверь, сказал я.

     Подойдя к умывальнику, я догадывался, в чем дело. Умывшись, я привел себя в порядок, надел бушлат и, выйдя из хаты, проследовал с красноармейцем.

     Погода стояла чудная. Пасмурная, безветренная, погода уходящего года, была изумительной. Я, понимая, что это, скорее всего арест, наслаждался последними днями свободы.

     Прибыв в расположение, я увидел знакомое лицо, стоящее передо мной. Мускулистый офицер, с золотыми погонами в форме НКВД, с орденами на груди, поправляя свои круглые очки, осмотрел меня с ног до головы.

     - Здравия желаю, товарищ полковник! Младший лейтенант Петровский по вашему распоряжению прибыл! – отдав честь, рапортовал я.

     - Петровский? А это ни тот ли Петровский, который был арестован мною же в Москве?

     - Так точно, товарищ полковник! Он самый! – ответил с призрением я.

     - Ну, вот и свела нас дорожка снова. Давай бери стул садись. Сейчас долгий разговор будет! – сказал Зубов, доставая пачку « Герцеговины», бросил на стол.

     Я, расстегнув бушлат, сел за стол. В кабинете кроме нас никого не было. Зубов листая моё личное дело, начинал допрос:

     - Я смотрю, ты прям чуть ли не герой! Дорос до командира танка! Звание да награды не погодам. А за что, спрашивается? Ты ведь вражья твоя морда, еще не ответил за тот свой проступок!

     - Я за тот свой проступок, под Москвой, немцам глотки грыз! И все эти звания и награды я заслужил в бою! И по какому праву вообще, ты меня вызвал полковник?

     - Да по такому! Говорят, ты вчера в погреб наведывался? К кому ты ходил? Часом ни к Денисенко?

     - Ну а если и к нему, то в чем дело?

     - А дело в том, что он сегодня утром был найден мертвым! А рядом с его телом, мы обнаружили пистолет ТТ, без магазина. Вот он (показывая его мне, завернутое в тряпку оружие). И меня распирает спросить, зачем ты сволочь, дал ему возможность избежать наказания, а? Ты знаешь, что за пособничество врагу, я имею право прямо сейчас тебя, грохнуть?

     - Знакомые фразы летят, прямо как в старые добрые времена! – усмехнулся я, закуривая его папиросы.

     - Ничего, на твой век хватит! Так с какой целью, ты помог своему дружку? Пожалел предателя? Ты отдавал себе вообще отчет, что за такое тебя под трибунал отдадут?

     Выдыхая с пафосом дым изо рта, я ответил:

     - Я тебе Зубов одно скажу! Ты как был тварью, так ей и остался! А тот власовец, и недруг мне вовсе, просто учились вместе! И дорожки наши разошлись!

     Полковник, глядя на меня с призрением, улыбался:

     - Все, лейтенант! Оборвалась твоя дорожка! Сейчас приедет машина, и поедем мы в управление! Там будем беседовать по-другому с тобой!

     - Я не боюсь этого, полковник! Мы проходили эту «школу» жизни. Несмотря на свой юный возраст, я умирал много раз. Мне не страшно! Вези куда хочешь!

     -Ну, вот и ладушки! – сказал Зубов, снимая трубку с телефонного аппарата:

     -Машину к штабу, и конвоира! – после приказал он, по связи.

     Я, докурил папиросу, расстегнул портупею, и, бросая ему на стол, сказал:

     - Мне казалось, что мы больше не увидимся с тобой Зубов? Когда тебя сменил Яковлев, я подумал, что ты подох, где то! А то сидишь в тепле при штабе в тылу, пока мы там кровь проливали, ты ордена да медали себе вешал за шпионов. Я даже не удивлюсь, если ты из-за меня будешь сверлить очередную дырочку в кителе.

     - Ты говори, говори! На срок ты уже наговорил! Давай снимай свои награды, и клади рядом. Чувствую, они тебе больше не пригодятся! – продолжал ухмыляться Зубов.

     - А вот награды, не ты мне давал, не тебе и снимать их! Я за них кровь проливал! В отличие от некоторых! – сменив ухмылку на дерзость, сказал я.

     - Ну, хорошо! Там снимут! А вот и машина подъехала! Очень кстати! Давай руки за спину и вперед навстречу судьбе! – доставая свой именной наган, пригрозил он мне.

     На улице мороз. Я вышел в одной гимнастерке, руки за спиной. До машины меня сопровождал конвоир с автоматом. Оглянувшись по сторонам, я мысленно попрощался со своим экипажем. Сев на заднее сиденье фронтовой «М-ки», меня увезли в центральное управление НКВД в Киев. По заснеженной дороге, мы мчались в город. Зубов сидел впереди и насвистывал себе под нос песню: «Эх, путь-дорожка, фронтовая!»

     Я, перебив его, спросил:

     - Сладко поешь, полковник! Ты лучше скажи, что меня ждет?

     -А, это как вести себя будешь! Либо в лагерях сгниёшь, либо шлёпнем за милую душу! Выбора особо-то и нет!

     - Ну, ясно! В принципе мне нравится такой расклад! Все больше и больше я хочу тебя придушить Зубов, ты бы знал как сильно! – смотря пристально на него, сказал я.

     -Это мы поглядим, кто кого придушит, лейтенант! – посмеялся он.

     - Сейчас это все цветочки, скоро ягодки пойдут! Там, я с тобой, улыбаться не буду! – добавил Зубов.

     - Да, я понял уже, гражданин полковник, чем дело пахнет! – ответил я.

     - Вот, смотрю уже, принимаешь облик осужденного, гражданином полковником, называешь! – улыбался он.

     - Да тебя, как ни называй, все равно гнида она и в проруби гнида! – пробормотал я.

     -Давай, давай продолжай оскорблять, мы уже подъезжаем к управлению!

     ***

      К вечеру того же дня, меня привезли в Киевское управление НКВД.

     - Давай, шевелись! – с дерзостью, сказал Зубов, открывая дверь служебной машины.

     - Да иду, иду, гражданин полковник… - опустив глаза в пол, пробормотал я.

     До управления, меня сопровождал сержант НКВД, во главе с Зубовым.

     Зайдя к нему в комнату дознания, я увидел, как в углу сидел старшина, богатырского телосложения. Под ногами у него стояло ведро с водой, на столике, в белое полотенце было завернутое нечто странное. Меня посадили на стул напротив Зубова. Осматривая помещение, я увидел на стене портрет Феликса Дзержинского, и его миниатюрный бюст на сейфе. Окна были заделаны плотной черной тканью. Из освещения была только настольная лампа, ярко бьющая лучами на обшарпанный, обитый красной материей стол. Зубов, взяв протокол допроса, начинал вести следствие:

     - Фамилия, Имя, Отчество!

     -Петровский Алексей Александрович.

     - Год рождения?

     - 1921!

     -Место рождения?

     -Саратовская губерния, город Вольск!

     - Место жительства?

     - Саратов, улица Петропавловская 18.

     -Национальность?

     - Русский.

     - Сколько классов образования?

     - 8 классов.

      - Партийность?

     - Беспартийный.

      - Семейное положение?

     - Женат.

     - Звание до момента ареста?

     -Младший лейтенант…

     - Место службы?

     - 5 –й танковый корпус, 45 отдельный танковый батальон, вторая рота.

     -На фронтах Отечественной войны, с какого времени?

     - С июля 1941 –го.

     - Ранения, контузии были?

     - Были!

     - Был ли награжден раньше, если да, то, какими регалиями?

     - Ордена Красной звезды, Отечественной войны второй степени, боевого «Красного Знамени», и медалями « За Отвагу» и « Боевые заслуги».

     - Вот теперь скажи мне, с какой целью, ты дал возможность предателю и врагу народа, уйти от правосудия? – стуча карандашом по столу, спросил Зубов.

     - Он хоть и враг, но по своему, его было жалко. Не по своей же воле он сдался в плен!

     - И что теперь? Будем каждого жалеть? Товарищ Сталин что сказал? У нас нет военнопленных, у нас есть враги народа! А так как, ты помог избежать ему наказания, ты являешься пособником власовцев и предателем Родины!

     - Тебе хорошо рассуждать сидя в кресле! А тогда, когда мы только после института отправились на фронт, нас под Оршей авиация проутюжила! И все мои ребята, с кем я учился, остались, там лежать! Ты тогда, небось, в тепле сидел, шпионов ловил! А мы из одного окружения в другое! По лесам бродили, в болотах тонули, жижу эту хлебали. Да я тогда впервые на своей шкуре ощутил, что такое война! Демьян, он в плен попал уже в бессознательном состоянии! Конечно, это его не оправдывает! Но ты пойми полковник, чтобы ты сделал на его месте?

     - Я бы в такой ситуации не оказался! – пристально глядя на меня, ответил Зубов.

     - Да ну конечно…- усмехнулся я.

     - Терять своих друзей и близких это более чем тяжело… - продолжил я.

     Полковник, швырнув карандаш о стол, дернулся с места:

      -Да знаю, каково это! Ты думаешь пока все на фронте, я тут в бумажных делах заседал? Нееет дружок, ошибаешься! И ордена мне вешали, не за шпионов, как ты говоришь! Я вместе со всеми в атаки ходил, и так же в окружении был! И ножи в меня тыкали и стреляли, я в тылу не отсиживался! Это сейчас уже после тяжелого ранения, меня партия направила эту работу в штаб вашей бригады. Мне нет особой радости с таким отребьям как ты, тут разговоры вести! На фронте мне гораздо приятнее!

     - Прости, гражданин полковник… Я просто подумал, что вы все под одну гребенку в своем НКВД. А ты оказывается, тоже кровь проливал…

     - Молчать! – ударив кулаком по столу, воскликнул он,- Как ты смеешь судить о работе нашего управления? Ты щенок, даже представить себе не можешь, что тебя ждет!

     После не продолжительной паузы, он добавил:

     - Вот тебе карандаш, вот бумага, давай пиши признание! Грамотно напишешь, может, отделаешься сроком в червонец! А будешь кобениться, к стенке пойдешь!

     Я, взяв в руку карандаш, начал писать все так, как было на самом деле. Зубов бродил из угла в угол, выкуривая папиросу за папиросой. Спустя час, я закончил свое чистосердечное признание.

     - Вот гражданин полковник, готово! – протягивая ему два листа исписанной мною бумаги.

     Он, внимательно прочитав признание, после швырнул мне в лицо:

     - Ты, кажется, меня не понял, сволочь! Правду я сказал писать! Быстро взял бумагу и переписал, гниль! Иначе, в наказание тебе и твоя семья пострадает!

     - Семью не тронь с*ка! – резко встав из-за стола, закричал я.

     - Ты говорил, что ты женат вроде как? Мы и до нее доберемся! Будет гнить в лагерях, за мужа предателя! Ты меня понял? – воскликнул он в ответ.

     В тот момент мною начала управлять какая-то потусторонняя сила. Я, подняв со стола карандаш, пригвоздил его кисть к столу, а затем ударил кулаком по лицу наотмашь. Полковник завизжал от боли как свинья. Вдруг подскочил и старшина с кулаками. Я, выхватив из-под себя табурет, со всей силы ударил старшину. Табурет разлетелся в щепки. Тот, лишаясь рассудка, упал на пол. Зубов, вытащил карандаш из руки, начал хвататься на наган:

     - Да я тебя паскуда, за оказание сопротивления органам НКВД, прямо сейчас шлёпну!

     Я, набросившись на него, выбил наган из рук, и начал жестоко избивать. Откуда только у двадцати летнего мальчишки столько силы, чтобы сладить с сорокалетним мужиком, спросите вы? Ответ прост. Семья это моя больная тема. Я за нее ломал горло врагу. А тут когда над ними снова нависает угроза, только уже от «своих», я был готов пойти на любое преступление.

     Когда за дверью, охрана услышала стоны и крики, они ворвались внутрь. И наблюдая картину избиения мною сотрудников, немедленно ринулись ко мне. Я, не успев поднять с пола Зубовский наган, чтобы пригрозить им, остановиться, получил удар прикладом автомата по голове, и, потеряв сознание, упал на пол рядом с полковником.

     Очнулся я уже в камере, спустя двое суток (как сказал мне арестант, сидевший рядом со мной). На мне были одни кальсоны, забрызганные кровью. Всё лицо было опухшим, и синим, тело неимоверно болело, было трудно дышать, скорее всего, сломали ребра, подумал я. Пальцы были почерневшие, видимо от ударов прикладом. Не было и нескольких передних зубов.

     - Да браток, за что это они тебя так? – спросил склонившийся надо мной пожилой мужчина, с синяками на лице, и запекшийся кровью на губах.

      Я, сплёвывая набравшуюся во рту кровь, прошепелявил:

     - За дело отец, за дело…

     - А ты кто такой будешь? – прищурившись, спросил я.

     - Я генерал Рамаев. Точней то, что от него осталось… - ответил он, прикладывая мне ко лбу, влажную тряпку.

     - Извините, товарищ генерал! Как вы тут оказались?

     - Самовольно отдал приказ об отходе. Была угроза окружения под Каневым, и я вынужден был отойти на исходные рубежи. Спас дивизию, но командованию это не понравилось. И вот с тех пор я здесь. Жду решения трибунала.

     - Ясно…

     - А ты за что?

     - А долгая история, товарищ генерал… - ответил я, корчась от боли.

     - Ладно, отдыхай тогда! – сказал Рамаев, и прилёг на нары.

     Летели месяцы. Следствие продвигалось вперед. Пытки и избиения продолжались практически каждый день, а иногда и по два раза на дню. Сидевший рядом со мной генерал, всё время ухаживал за мной, после каждого допроса. Сил уже не хватало, этого терпеть, и я решил покончить с собой. Рано утром, пока все спали, я, стиснув оставшиеся зубы от боли, снял с себя гимнастерку, разорвав её, сделал удавку. Накинув её себе на шею, второй конец привязал на верхний ярус нар.

     Со слезами, я прошептал про себя: « Простите меня семья ради Бога, я так больше не могу…», и тот час же спустился на пол. Петля медленно стягивала моё горло. Дышать становилось все сложней. Легкая судорога в теле, набирала обороты. От нехватки воздуха я начал терять сознание. Вдруг мои шорохи услышал Рамаев. Он подорвался с койки, словно ошпаренный, взяв меня за подмышки, и поднял на кровать. Он бил меня по щекам, чтобы привести в чувства, но, увы. Тогда он начал звать на помощь. На крики подбежали конвоиры, и, взяв моё тело, в полубессознательном состоянии, оттащили в медпункт изолятора. Врачи боролись за мою жизнь около часа, как сообщили мне после. Очнувшись уже в лазарете, рядом сидел Зубов.

     - Сдохнуть захотел? Ну, ничего, без нашего участия это не пройдет! – сказал он.

     - Да лучше сдохнуть, чем тебя тварь видеть каждый день, как ты кулаки об меня чешешь! – прошепелявил я, в ответ.

     - Ну-ну, как скажешь! – сказал он, и удалился из лазарета.

     Пролежал я не долго. Уже на третье сутки, меня отправили обратно в камеру. Допросы вскоре прекратились. Единственное, что они делали, это лишали сна, давали одну воду и куски заплесневелого хлеба. Я похудел килограмм на десять, если не больше. В один из вечеров, мы с Рамаевым завели разговор:

      - Иван Фомич, как продвигается ваше дело? А то меня не было все это время – спросил я, сидя на верхнем ярусе нар, и смотря в окно.

     - Да ни как Алексей. Меня уже давно никуда не водят. Ни допрашивают, ни пытают, ни бьют. Скорее всего, со мной уже давно определились… - скорбно вздохнул он.

     - Вы знаете, я только сейчас, наверное, начинаю понимать всю ценность жизни. Столько всего я пережил за это время, а вроде еще и не пожил. Скоро расстреляют нас и все закончится.

     Генерал подошел ко мне и тихо произнес:

     - Ты главное не отчаивайся! Никогда не отчаивайся! Как бы трудно не было! Даже под дулом автомата, даже под угрозой смерти ни отчаивайся! Я приказываю тебе! Смерть она конечно штука такая. И если уж так случилось, то смотри «костлявой» в глаза с гордостью. Пусть ты прожил и малейшую часть времени, ведь для вселенной двадцать лет мало, ты гордись тем, что ты защищал свою Родину и своих родных от этого ига, ты спасал их от гибели. Пусть они все видят, что тебе ни сколько, ни страшно.

     Слезая с койки, я будто ребенком накинулся на его шею, и, обняв его сказал:

     - Спасибо Иван Фомич… вы спасли мне жизнь, вытаскивая меня из петли. К сожалению, все это и зря, наверное, но все равно спасибо. Я думаю, что мы с вами еще увидимся! Вот решиться нас вопрос, и мы встретим победу в Берлине! Давайте хотя бы в последние минуты нашей жизни, мы помечтаем о светлом будущем.

     Рамаев, по-отечески прижал меня к себе и, поцеловав, сказал:

     - Ты мне за это время сыном стал! Дорогой ты мой человек! Ты еще слишком молод, чтобы умирать. Поэтому знай, я всегда с тобой!

     Мы делили наше общее горе вместе. Прошло еще пару недель. Про нас окончательно забыли. Уже и прекратились попытки лишения сна, и еду начали давать более - менее нормальную, правда один раз в день и чуть-чуть.

     Утро следующего дня началось как обычно. За окном уже сошел снег. Наступала весна. Ничто не предвещало беды, как вдруг к нам в камеру зашли двое.

     - Подследственный Рамаев, на выход! – сказал один из них.

      Генерал, поправив свой испачканный китель, пригладил остатки седых волос на голове, и, заведя руки за спину, проследовал к двери.

     Поняв, что это конец, я крикнул в след:

     - Прощайте товарищ генерал!

     Тот остановился в дверном проёме и, повернувшись ко мне лицом отдав честь, сказал:

     - Прощай, сынок!

     Я, пустив скупую слезу, отдал честь в ответ. Мы проводили друг друга взглядом в последний путь. Они ушли и закрыли дверь, оставив меня одного. Я понимал, что скоро они придут и за мной. Через десять минут после того как генерал покинул камеру, в проходной прозвучал выстрел. После этого послышались шаги в мою сторону.

     Выполняя приказ Рамаева, я застегнул пуговицы на гимнастерке, и принял стойку смирно. Ко мне в камеру зашли те же двое:

     - Подследственный Петровский, на выход!

     Улыбаясь им в лицо, я так же заведя руки за спину, начал от страха, петь песню во всю глотку:

     «От чего ты спросишь я всегда в печали,

     Слезы подступая, льются через край

     У меня есть сердце, а у сердца песня,

     А у песни тайна хочешь, разгадай …»

     Меня вели по мрачному коридору. Далее завели за угол. Там не было ни входа, ни выхода. Только одна белая стена, обагрённая кровью незаконно казнённых людей. Меня поставили лицом к стене. Сзади послышался щелчок открывающейся кобуры и за этим, откуда ни возьмись, последовал голос Зубова:

      - Ну, вот и всё! Я давно должен был это сделать! Еще тогда три года назад. Есть, что сказать-то перед смертью? Может, какие пожелания будут?

     Повернувшись к нему лицом, я ехидно улыбнулся:

     - Я тебя достану даже в аду тварь! И благодари судьбу, что я тебя тогда не забил до смерти!

     - Так все! Отделение взвести курки! – приказал он конвоирам, достав свой наган.

     Я, зажмуривши глаза, увидел всю свою прожитую жизнь.

     - Огонь! – воскликнул Зубов.

     Три одновременных выстрела произвели палачи над моей головой. Я упал на колени, и, держась за голову, рыдая навзрыд, проклинал их.

     - Расстрел для тебя это слишком легкая смерть!- сказал Зубов, убирая оружие в кобуру.

     - Решением трибунала ты разжалован в рядовые, с лишением всех наград, без права переписки! Сейчас за тобой приедет машина, и поедешь на передовую. Глядишь там и подохнешь! На пользу родине! И мой тебе совет: не пытайся выжить! Это бесполезно! Я все равно тебя выведу на чистую воду! – добавил он.

      Эпизод 21

      «Штрафбат»

     Наступила фронтовая весна. В начале апреля, я прибыл в недавно сформированный пятнадцатый отдельный штрафной батальон. Там мне выдали старую износившуюся форму, без каких либо знаков различия, оружие, малую лопатку, каску. Далее меня направили в расположение штрафников, к комбату Белову.

     Тогда, «пятнадцатый штрафбат», как называли его фронтовики, находился в небольшом неприметном городке Шепетовка. Мы находились на линии соприкосновения с противником, поэтому бои местного значения были тут делом обыденным. В райцентре находился штаб батальона. Зайдя в это полуразваленное здание, я впервые увидел штрафников. Батальон пестрил и уголовниками, и незаконно осужденными людьми, вроде меня. Последних, блатные называли «фраерами»- (человек, не имеющий никакого отношения к блатному миру, чужой в уголовной среде). Уголовники сидели на полу и играли в «двадцать одно», против «фраеров», на ящике из-под снарядов. Подойдя к этой плотно сидящей массе, я спросил:

     - Мужики, а где найти комбата Белова?

     Сидящий без гимнастерки с голым телом человек, с наколками словно иконостас, с повязкой на правом глазу, повернувшись ко мне лицом, ответил:

     - Да прямо коридору шкандыбаешь и найдешь его там.

     - Понял спасибо!

     «Да уж, ну и словечки у них!» - подумал я.

     Дойдя до места, я зашел в кабинет к комбату:

     -Здравия желаю, товарищ комбат, рядовой Петровский прибыл!

     За столом сидел здоровый как бочка, со шрамами на лице, мужчина без каких либо знаков различий, подняв на меня взор, он представился:

     - Командир штрафного батальона Белов Пал Палыч! За что к нам сослали?

     Так как у меня отсутствовали передние зубы, моя речь со стороны выглядела отчасти забавной. После заданного мне вопроса, я прошепелявил:

     - Да там, позволил застрелиться предателю, а начальнику особого отдела это не понравилось.

     - Где твои зубы, рядовой?

     - Потерял на допросах, товарищ комбат!

     - Лет тебе сколько?

     - Двадцать два!

     - Кем был до того как попал сюда?

     - Командиром танка, младшим лейтенантом.

     - Ну, понятно. Значит так, командир я строгий, нрав у меня крутой, чуть что, накажу! Рука не дрогнет! Я ни первый год работаю со штрафным отребьям. Тут у нас всякого дерьма навалом. Ты смотрю парниша интеллигентный, тебе сложно будет с коллективом. Держись тех, кто по политической статье или просто за мелкие проступки попали. К блатным не прибивайся. У нас знаешь, как правила действуют здесь! Что бы тебе отсюда освободиться, ты должен кровью искупить свою вину перед Родиной. За любое ранение, светит освобождение. Ну, если конечно оно не особо тяжкое. Самострелов не учиняй! Таких тут тоже хватает. В момент атаки в первую воронку прыгнут, и давай себе пальцы да ноги отстреливать. Потом в госпитале из них свои же пули достают. Это карается на месте! Учти! Вроде все. По всем вопросам ко мне лично. Свободен!

     - Понял, товарищ комбат!- ответил я, развернувшись, проследовал к выходу.

     Я вернулся к бойцам, которые играли в карты, и сел в одну кучку с «политическими». За мною пристально наблюдал тот самый человек, у которого я спрашивал за комбата. Он сидел на корточках, крутя в руке финку, не сводил с меня глаз. Я несколько раз посмотрел на него, после чего не выдержал и спросил:

     - Друг, ты на мне дыру прожжешь?

     Тот встал и, подойдя ко мне, присев рядом, сказал:

     - Ты откуда такой вылупился, фраерок?

     -Из местного изолятора выпустили! Посидел немного!

     - За что тебя сюда определили?

     - Да долгая история!

     - А нам торопиться не куда! Вещай что к чему!- цыкая фиксой, ответил он.

     Чтобы как то влиться в этот коллектив, я попробовал перейти на их речь. За время проведения в камере, я многого наслушался от «законников» из соседних камер.

     - Да там, другана встретил, а он к немцам рванул. Ну, я и дал ему шанс избежать наказания, оставив ему ствол! Наутро, кто то слил меня легавым. Те припёрлись за мной, и в кутузку. Мурыжили несколько месяцев, потом сюда в штрафную определили. И вот я здесь! Грамотно обрисовал?

     Он, удивленно смотрел на меня и, протягивая руку, ответил:

     - Я смотрю по «фени ботать» тебя знатно научили. Я Ворон! Смотрящий в батальоне. А тебя как кличут?

     Я, протягивая ему руку в ответ:

     -Алексей!

     - Кем на воле был?

     - Сначала санинструктором, потом командиром танка стал.

     - О как! Это ты «лепила» получается?

     - А это кто такой?- в недоумении спросил я.

     - «Лепила» - это врач, медик, по-вашему! Слушай, а ты что так базаришь? Где твои «челюсти»?

     - «Следак» один накидал! Говорил много не по делу!

     - Ясно. Хлебнул короче!

     - Было дело.

     Мы общались в такой манере некоторое время. Несмотря на то, что Ворон был хоть и пахан, мы нашли с ним общий язык. Он брал во внимание мой юный возраст, хотя ему самому было около пятидесяти лет. В дальнейшем я заслужил уважение у «уголовного мира» тем, что был, когда то медиком. В нашем батальоне я лечил практически всех уголовников. В предстоящих боях, «блатные» всегда не пускали меня вперед в атаку. А держали до нужного момента. Таким образом, я и выживал в этих условиях, находясь рядом с Вороном. Спустя время, в мае месяце нам предстояло крупное наступление на ряд населенных пунктов, взятие которых обеспечивало дальнейшее продвижение к границам СССР. И вот в первых числах мая, комбат, выстроив нас на позициях, ставил задачу:

     -Граждане уголовники, насильники, политические и прочий сброд! Сегодня нам предстоит особая задача, занять высоту и удержать ее до подхода регулярных частей! К позициям подойдем тихо, возьмем врасплох. Там есть один бетонный ДОТ, он нам не даст житья. Поэтому идем максимально тихо. Саперы доложили, что мин на этом участке нет! Как только немцы засекут нас и откроют огонь, с наших позиций будет произведен артналет. Это нам небольшая поддержка будет. Всё! Всем занять позиции и ждать приказа!

     Выслушав приказ, мы разошлись по окопам. За время перед наступлением, каждый занимался своим делом. Я курил махорку, Ворон оттачивал свою малую лопатку, остальные перекидывались в карты, политические, обняв винтовку, думали о чем-то, о своем.

     - Лёха, ты на рожон ни лезь! Иди позади меня и все путем будет! – ни с того ни сего сказал мне Ворон.

     - Я все хотел спросить тебя, почему ты пытаешься все время меня оберегать?

     - Да потому что ты нормальный пацан! Ты похож на моего младшего сына! А с возрастом понимаешь всю суть жизни. Дети это всё!

     - Никогда тебя таким не видел Ворон! За это время пребывания с тобой!

     - Поживешь с моё, тогда поймешь! – усмехнулся он.

     Я заулыбался, глядя в его глаза. Вдруг по цепочке передали команду «к бою!»

     Мы надели каски и взвели стальные затворы на винтовках. Первым вылез из окопа комбат. Далее за ним последовали и мы. Меня охватывало, какое-то странное предчувствие. Пройдя значительное расстояние, впереди показался тот самый ДОТ, который располагался на небольшой возвышенности, именуемой «Высотой 112,0». Немцы со своей педантичностью, принялись обедать. Это было нам на руку. Все было более чем хорошо. И когда до вражеских окопов оставалось всего сто метров, у нас под ногами начали рваться мины. Взрывной волной, отбрасывало тела наших бойцов в сторону вражеских позиций. Немцы, подняв тревогу, открыли пулеметно-ружейный огонь. Ворон столкнул меня в воронку, от недавно разорвавшейся мины.

     - Сиди тут не высовывайся! Сейчас свои палить начнут! – накрывая меня своим телом, сказал он.

     Я слушался его во всем. Потому что он умел выживать в разных условиях. Половина нашего батальона полегло, подорвавшись на минах. Комбат, укрывшись в соседнем рве, достав ракетницу, выстрелил в небо. Это был сигнал нашей артиллерии.

     Ворон приказал сидеть мне на месте, а сам вылез навстречу к Белову. Не дойдя нескольких шагов к комбату, его сразила на смерть пулеметная очередь. Момент его гибели я на тот время не видел, об этом мне сообщили после боя, когда я лежал в госпитале. Но это все потом, а сейчас после того как комбат дал сигнал, наша артиллерия начала бомбить позиции противника. Немцы, услышав канонаду с противоположной стороны, спешно покинули свои позиции, на вторую линию обороны, которая находилась за Дотом. Наши снаряды ложились точно в цель. Я решил не ждать момента, и, рискуя жизнью, вопреки просьбе Ворона, под огнем артиллерии пробрался на первую линию обороны. Перепрыгнув через бруствер, залёг в нём. Так как я был не особо большого роста, меня никто не заметил. Там в окопе, я наткнулся на ящик с динамитом, гранатами и оружием. Я выбросил свою винтовку, взяв трофейный автомат, гранаты. Укрылся в окопе и ждал, пока не прекратиться огонь. Минут через тридцать, с нашей стороны установилось затишье. Тут же я услышал немецкую речь и занял оборону, за бетонным сооружением, высотой до метра. Когда наш батальон снова поднялся в атаку, из этого сооружения открылся огонь из трёх пулеметов MG- 42, и безжалостно косил наших бойцов. Люди таяли словно снег. Я, скрутив в связку по три гранаты, швырнул в смотровую щель Дота. Через несколько секунд раздался небывалой мощности взрыв. Видимо там находился склад боеприпасов. Немцы не ожидали такого «представления» у себя в тылу, и после взрыва, огромные глыбы бетонного строения, взмывшие над позициями противника, накрывали их сверху. После подрыва, в ушах стоял страшный звон. Я, опираясь о бруствер окопа, встал в полный рост и, расстреливая весь свой награбленный боезапас, уничтожал одного немца за другим. Отвлекаясь на меня, немцы перенесли огонь в мою сторону. Тут же меня настигла автоматная очередь. Я, взявшись за грудь, упал навзничь и, истекая кровью, пока еще в сознании, наблюдал за происходящей картиной. Штрафники ворвались во вражеские позиции. Стрельба перешла в рукопашную схватку. Из восьмисот бойцов, которые были изначально, до «высоты» дошли только сто двадцать. Вскоре позиции были взяты. Своей хитростью и случайным везением, я способствовал прорыву нашего батальона на одном из участков наступления. Мы заняли этот рубеж, и только после этого к нам на встречу ринулись войска 40 армии. Я терял сознание от кровопотери. Две пули навылет прошили мою грудь.

     Что было дальше я уже смутно помню. Очнулся уже в госпитале. И судя по всему, был уже прооперирован.

     Спустя неделю, ко мне в палату пришли с обходом бригадный врач, профессор Темирёв, несколько ассистентов и офицер в форме НКВД.

     Я, поднявшись с кровати, поприветствовал их.

     Темирёв осматривая мои ранения, сказал офицеру:

     -Ну, что ж товарищ майор, у данного пациента было тяжелейшее ранение. Ему удалили часть легкого, и перелили кровь. На данный момент, его здоровью ничего не угрожает. Единственное, восстановление будет долгим, я бы порекомендовал какой-нибудь санаторий.

     Майор усмехнувшись, ответил:

     - Я думаю, товарищ профессор, что санаторий мы пока опустим. Возвращение в родной полк, это для него сейчас превыше всего. Они все равно до сих пор в резерве сидят. Вот там и наберется сил.

     Я не мог поверить своим ушам. Глаза стали на мокром месте, от переполнявшего меня счастья. Я даже ничего не мог сказать им в ответ.

     После, майор, открыв красную папку, зачитал мне ордер на мое освобождение:

     - Рядовой Петровский! За образцовое выполнение поставленной задачи, и разгромом частей вермахта в данном районе. Приказом, за номером №0-319 от 12 мая 1944 года, вы восстановлены в звании с возвратом всех наград. По предписанию, вы возвращаетесь в полк, где проходили службу ранее, в той же должности.

     Отдав честь, вместо благодарности, я смог прошепелявить только одно:

     - Товарищ майор, а где полковник Зубов?

     - Нет больше Зубова, погиб. Я майор Векшин, новый начальник управления!- после представления он добавил.- Да, а где твои зубы рядовой?

     Я, улыбаясь в полрта, ответил:

      - Потерял, товарищ майор!

     Находившиеся рядом со мной люди, засмеялись вместе со мной в голос.

     Векшин, утирая слезы от смеха, обратился к Темирёву:

     - Товарищ профессор, его таким в полк отпускать негоже! Какой же он командир без зубов? Давайте делать, что ни будь. Иначе там все со смеху попадают!

     - Зубы мы вставим, товарищ майор! – смеясь, ответил Темирёв.

     Вот такая история приключилась со мной за это время. Можно сказать, что тут подействовал принцип «сам погибай, а товарища выручай!». Товарища, конечно, я спас от тех жестких пыток, которые испытал на себе. Честно говоря, я долго корил себя за такой поступок, задавая себе вопрос: « А надо ли оно мне было? Прыгать в огонь за каштанами, ради друга!». В итоге, даже вопреки смерти, я все-таки остался жив. Тут во многом я благодарен своим знакомым товарищам, которые научили меня выживать, оберегая ради будущего. К большому сожалению, в живых из них никого не осталось. Обещание Зубова я так и не сдержал. Тогда же выяснилось, что Зубову после гибели присвоили звание Герой Советского союза. Он попал в засаду украинских националистов, и, будучи раненым, не желая сдаваться в плен, подорвал себя на гранате. Смерть все-таки настигла его. Конечно, он был мерзким человеком. Но о покойниках либо хорошо, либо ничего. Сказать, что то хорошее о нем, не могу. Я был несказанно рад только тому, что меня вернули в родную бригаду, в родной экипаж, который находился в резерве. Я мечтал о том, как буду снова и снова громить врага с близкими мне людьми. Находясь в госпитале в Киеве, мне вставили все утраченные зубы. Из-за тяжелого ранения, я пробыл на больничной койке до августа 1944 года. Впереди меня ждали новые испытания.

      Глава VIII. «За рубежами нашей Родины»

      Эпизод 22

      «Мой экипаж - мой дом родной!»

     Стоял жаркий августовский день. Я в больничной пижаме, слегка подкашливая после ранения в грудь, не спеша следовал по коридору к начальнику госпиталя. Меня ожидала врачебная комиссия. Постучавшись в дверь, я зашел в кабинет генерал майора Темирёва. Его апартаменты, вызывали у меня удивление, они больше походили на какой-то музей, нежели на кабинет главного врача. У Темирёва, на каждом углу, стояли бюсты средних размеров всех философов и целителей тех давних времен. На его квадратном столе, оббитым темно- зеленой тканью, стояла ваза с цветами, рядом не большая статуэтка самого Гиппократа, заваленная бесконечной кучей медицинских карт. В центре располагался сам генерал. Полнота у него была неприятная, обрюзглая. Из-под его белого халата просвечивался зеленый мундир с блестящими от солнца орденами. На голове, накрахмаленная, белая шапочка, стоящая словно труба. На его идеально выбритом лице, пробивались мелкие морщинки, а на носу висели слегка треснувшее пенсне. Рядом, по правую руку от генерала, сидел майор Векшин, мой освободитель. Он постоянно крутил в руке папиросу, хотя сам не курящий. Слева сидела помощница Темирёва. Эта женщина в звании подполковника, с тяжелым характером и крутым нравом, была больше похожа на мужика. Волосы её были коротко сострижены. Белый халат, немного пожелтевший после многочисленных стирок, не застёгивался на её огромном бюсте. Она, достав моё личное дело и медицинскую карту, передала их Темирёву и Векшину. Те, листая мои бумаги, параллельно рассматривали и меня.

     - Как вы себя чувствуете, голубчик? – сняв пенсне, поинтересовался генерал.

     - Благодаря вам, товарищ генерал майор, намного лучше!- улыбаясь, ответил я.

     - Раны не беспокоят? Дышать не тяжело? – продолжил он.

     - Никак нет! Правда, небольшой кашель, остался… – приложив руку к груди, ответил я.

     - Ну, это пройдёт! Нам пришлось удалить вам часть лёгкого, вследствие ранения. Я пропишу вам порошки, будьте любезны принимать их в течение недели!- пояснил Темирёв, - А сейчас мой дорогой друг, разрешите, я вас осмотрю? Раздевайтесь! - сказав, подойдя ко мне.

     Сняв верх от пижамы, я демонстрировал ему своё перевязанное, исхудавшее тело.

     Он, взяв пинцет, удалил пожелтевшие повязки, тем самым надавливая на края раны:

     -Не больно? – поинтересовался он.

     Слегка корчась от боли, я ответил:

     - Никак нет! Все путём!

     Далее, накинув стетоскоп, и прикладывая его к месту ранения, он попросил меня подышать:

     -Дышите, голубчик! Не дышите! Так, а теперь еще разок, дышите! Не дышите!

     Я, несколько раз сделав глубокий вдох и выдох, начал закашливаться. Темирёв, убрав стетоскоп, сказал:

     - Ну, ну успокойтесь больной! Всё у вас в порядке. Жить точно будете, до свадьбы заживет!

     - Я уже женат, товарищ генерал! – прикрываясь ладонью, сквозь кашель, уточнил я.

     - Значит, еще быстрее, выздоровеете! Жена-то вас ждет? Она где у вас сейчас?- поинтересовался он.

     - В Саратове, в медицинском учится. А на счет того, что ждет…- после нескольких секунд паузы…- я думаю, наверное, ждет.

     - А почему так неуверенно говорите? – спросила рядом сидящая помощница.

     - Да дело в том, что не виделись с ней с июля 41-го. Я сразу после того как расписались, ушел на фронт. Пытался писать ей письма, но всё тщетно. То бои, то окружения, то аресты, то потом снова бои, время работало против меня. Скоро думаю, поеду в отпуск, и встречусь с ней. – рассказал я.

     - Отпуск отменяется, Петровский! Наши войска выходят к границам СССР, поэтому работы по самые гланды. Сейчас идешь на склад, к старшине Емельянову, он выдаст тебе форму, потом идешь к капитану Маркину, тот выдаст тебе документы, предписание в часть и твои награды. Всё понял? – приказал Векшин.

     - Думаю, товарищ генерал к строевой он годен! – добавил майор.

     Темирёв, садясь на свое место, взял перо, чернила, и, сделав на моей карте какую-то запись, произнес:

     - Несомненно, товарищ майор, годен! Руки, ноги, голова целы! Раны уже практически затянулись. Думаю, это не помешает ему снова командовать своим экипажем.

     После этих слов, произнесенных Векшиным, на меня снова напала тоска. Казалось, что судьба специально отводит меня от моей жены. Вот уже более трех лет, я не давал о себе знать. И с каждым разом, меня терзают смутные сомнения, о том, что я попросту забыт. Ради чего тогда жить? Если я её потеряю, то и не зачем мне существовать. Без Машеньки жить не смогу и не буду. Замкнувшись в себе с этими мыслями, я в упор заострил внимание на одной точке. Как вдруг, мои рассуждения, прервал удар по столу помощницы Темирёва:

     - Так рядовой! Вы что, в облаках летаете? Вообще-то с вами разговаривают! Или запах свободы уже почувствовали? Сейчас мигом отправим обратно! – с гонором, сказала она.

     Мгновенно переключившись, я ответил:

     - Мне всё предельно понятно, товарищ майор! Разрешите выполнять?

     Векшин, протягивая мне справку об освобождении, тихо сказал:

     - Вот держи! Покажешь её, когда будешь получать вещи и документы. Давай беги, служи!

     Я, выхватив справку из рук особиста, проследовал к выходу, после чего он вслед добавил:

     - Глупостей больше не совершай! А то и так еле жив остался!

     Открыв дверь, я повернулся к нему и ответил:

     - Больше не повторится, товарищ майор! Хватит с меня благодетели.

     Выходя из кабинета, по распоряжению вышестоящего начальства, я убыл в хозчасть для получения личных вещей и документов. Самое дорогое, что у меня оставалось, это Машина фотокарточка. Она была изрядно потрепана и затемневшая от капель собственной крови. Получив новое обмундирование, я сразу зашил её, словно иконку, вовнутрь гимнастерки, под сердце.

     Выйдя из госпиталя, я пешком следовал в расположение моего полка. Жара стояла невыносимая. Дышать было нечем. Мне приходилось останавливаться на отдых, каждые полкилометра. Хорошо, на пути моего следования, меня подобрала, мимо проезжавшая хлебовозка. Эта полуторка, была предназначена полевой кухне нашей бригады.

     После долгой и томительной поездки по украинским дорогам, я, наконец- то прибыл в полк. По дороге в штаб, я увидел новые образцы танков Т-34, стоявшие у изб, где видимо, квартировались их экипажи. Зайдя в расположение штаба, я передал свое предписание командиру полка. После непродолжительной беседы, он указал мне, где находится мой экипаж и отдал приказ на отдых.

     Я, закинув свой вещмешок на плечо, шел на встречу с родными мне людьми. Идя по улице, я услышал страшный ор. Судя по голосу, это был Степаныч. Он, выстроив около нашей боевой машины экипаж, материл их, на чем свет стоит.

     - Я вам сколько раз говорил, что танк, это ни место для свиданий! Никитин, какого хрена ты вчера бабу опять приводил? Уже третья за неделю. Тебе хаты мало? Вали на сеновал, в погреб, хоть на дно Днестра, но только ни здесь! Еще раз повториться, расстреляю! Теперь ты, Блинков! Еще раз будешь складывать окурки под сумку с гранатами, я тебе их засуну в одно место. Только-только, получили новую машину, а вы её уже загадили. Пока командира нет, я с вас буду по три шкуры драть!- стуча кулаком по погону танка, разорялся старшина.

     Никитин, улыбаясь, крутил во рту соломинку:

     - Да ладно тебе, Коль, душа просит же! А то глядишь, убьют, а я так и не насладился жизнью!

     - Я все понимаю! Но ты еще тот кабель! Выбери одну и женись на ней! А то устроил тут. Ни танк, а бордель, прости господи! Какой пример, ты здоровый лоб, подаешь молодежи! Вот лейтенанта на тебя нет! – грозя кулаком, продолжал Степаныч.

     Лука продолжая улыбаться, вдруг опрокинул взор на дорогу, и, заметив меня, воскликнул:

     - Ха, а вот и лейтенант! Всё Степаныч, сейчас не до тебя! Айда к командиру! – выплюнув соломинку, ринулся ко мне он.

     Бросив свой вещмешок на землю, я побежал на встречу к моим ребятам.

     - Алёшка, ты живой! Вернулся дьявол! – прижав меня к себе, говорил Степаныч.

     - Да ребятки мои дорогие! Я вернулся! Как вы тут без меня? – обняв всех троих, на радостях, ответил я.

     - Да вот как видишь! У нас пополнение в личном составе, технику новую осваиваем!- сказал Лука.

     Перебив его, с улыбкой я ответил:

     - И баб водим, да?

     Лука, покраснев, засмеялся:

     - Ну и это тоже! Обещаю, последний раз!

     - Да у тебя каждый раз, как последний, кобелина ты блудливая! – опустив пилотку на глаза Никитину, возмутился Степаныч.

     - Вот видишь лейтенант, пока тебя не было, он тут развел дедовщину! – слегка ударив Степаныча по плечу, жаловался мне Никитин.

     - Ладно, разберемся, а что за пополнение у нас? – поинтересовался я.

     - А это наш новый наводчик, старший сержант Яков Гелашвили, отличный парень!

     - Наводчик? А, я что буду делать? – удивился я.

     - А ты как был командиром, так им и останешься! Просто у нас в бригаде, новые образцы танков Т-34, с восьмидесяти пяти миллиметровой пушкой. Места в башне стало больше. Теперь нас там трое. Наводчик, заряжающий и ты командир. Твоя задача просто командовать. – пояснил Орлов.

     - Хм, это хорошо! И как аппарат? – удивился я.

     - Шикарен! Теперь можно на равных драться с немецким зверинцем!- добавил он.

     - Ясненько! – ответив старшине, я переключился на новобранца, - Гелашвили, откуда родом?

     Яков, с грузинским акцентом, ответил:

     - Из Тбилиси, товарищ младший лейтенант!

     - Давно воюешь?

     - С осени 1942 года!

     - Ну, славно! Давайте мужики пойдем в хату, у меня гостинцев с собой полно! Отметим возвращение с того света! – подняв с земли вещмешок, сказал я.

     И в обнимку с ребятами, мы пошли пировать. Весь день и всю ночь, мы сидели в нашей хате. Пили, ели, знакомились поближе. Ребята рассказывали, как они заваливали штаб рапортами, что бы вытащить меня из тюрьмы. Писали командующему, и даже товарищу Калинину, но все оставалось без ответа. Я, в свою очередь, рассказывал им, как было следствие. Как вели на расстрел, как воевал в штрафной роте. Сейчас уже всё позади. Через несколько дней, после бурной пьянки, мы приводили в порядок себя и нашу новую «семерку». Заняв своё место в башне танка, я был приятно удивлён, насколько там просторно. Обязанности наводчика, с меня были сняты, и я просто оставался руководителем нашего славного, гвардейского экипажа. Я вылез по пояс из люка, и, дыша полной грудью, наслаждался свободой. На улице было прекрасно. Утреннее солнце уже во всю, пекло. Легкий ветерок, колыхал желтеющие листья молодых березок. Степаныч, сидя на ящиках, протирал тряпкой снаряды. Лука, загружал пулеметные диски в танк. Яков, насвистывая свою национальную песню, вместе с Блинковым, чистили ствол танка. Наша семья пополнилась, и теперь нас было пятеро.

     Впереди были ожесточенные бои. Мы, стремительным броском, вышли к границам нашей родины, уничтожая врага. К октябрю 1944 года, Красная Армия глубоко продвинулась на территорию Румынии. Наш полк и части 46 армии, после долгих и кровопролитных боёв, расположились в пригороде Брашова, в поместье замка Бран, что на границе Мунтении и Трансильвании. Это был огромный замок, со своей неповторимой архитектурой. Здесь же и начиналась эта история.

       

      Эпизод 23

      «Трансильванский синдром»

     

     Прибыв в замок, нам не хватило место для квартирования. Все комнаты и спальные помещения были заняты солдатами и их командирами 46-ой армии. Все танкисты, которые прибыли после, ночевали в своих машинах, под открытым небом. Замок находился глубоко в тылу наших войск. Где то далеко, гремели бои на границе с Венгрией. Днем 10 октября, мы после завтрака отправились отдыхать. Лука, Степаныч и Яков играли в карты на каменной брусчатке возле нашего танка, Блинков улегся спать на своем месте, а я, сидя на башне, подшивал подворотничок своей гимнастерке. Вокруг суетились бойцы, устраивая парко-хозяйственный день. Кто-то стирал вещи в расположенном по центру фонтане. И так изо дня в день. Нам хотелось поскорее в бой. И так после долгого пребывания в резерве, нам удалось отдохнуть вдоволь. Последнее время, я начал посещать библиотеку, находящуюся в замке. Там были литературные произведения великих немецких поэтов и писателей. После того, как я пролистал книгу «Фауст» Гёте, мне захотелось выучить немецкий язык. Параллельно я прихватил еще и словарь. Для самостоятельного изучения. В нашем полку никто по-немецки не говорил, кроме штабных офицеров. Но напрашиваться к ним с уроками, мне не хотелось. А то могут возникнуть лишние вопросы. Лучше держаться от них подальше. Выйдя из библиотеки, я присел на брусчатку, облокотившись о колесо танка, и начал потихоньку читать немецкий алфавит.

     Сидящий рядом Никитин, спросил:

     - Саныч, это ты что читаешь?

     - Да так решил немецкий выучить. А то до Берлина дойдем, а я и не знаю, как общаться с ними.

     Никитин, хлопая по пистолетной кобуре, ответил:

     - Вот через что с ними надо общаться! Они нормального языка не заслуживают! Немцы это нелюди!

     - Зря ты так! Нелюди это фашисты! И среди немцев есть порядочные люди. Ты думаешь, прям все немцы, хотели этой войны? Я тебе доложу, что и среди своих есть нелюди! Еще не известно, кто хуже.

     - Для меня они один хрен фашисты, все до единого! – закурив махорку, сказал Лука.

     - Может лучше споем? Брось ты эту фашистскую макулатуру. Сейчас Степаныч придет. Он, говорят, гармонь нашел, где то. А вон как раз и он идет! – продолжил Никитин.

     Орлов, подбегая с гармонью в руках, радостно воскликнул:

     - Глядите-ка ребята, что я нашел! Теперь у нас своя фисгармония будет! Музыкальная!

     - А ты петь то хоть умеешь, лапоть! – с улыбкой на лице, спросил Лука.

     - Да сам ты лапоть! А ты на гармошке то играл хоть раз? Или ты только на моих нервах играть мастер? Ух, блудливый пёс, дождешься у меня! – язвительно, заявил Степаныч.

     - Ой, ну ладно! Давай только не плачь! Я конечно, консерваторий не кончал, но спеть и сыграть смогу! Давай её сюда! – отбирая гармонь у Степаныча, сказал Лука.

     - Заказывайте, что петь будем? – надевая на себя ремни, спросил Никитин.

     - Может «Синий платочек»? – высунувшись из люка, предложил Блинков.

     Закурив папиросу, я предложил свой вариант:

     - Давайте лучше вот эту:

     «Я уходил тогда в поход, в суровые края,

     Рукой взмахнула у ворот, моя любимая.…»

     Лука сразу же подхватил мотив, и мы запели все в голос:

     «…Чтоб все мечты мои сбылись

     В походах и боях,

     Издалека мне улыбнись,

     Моя любимая.

     В кармане маленьком моем

     Есть карточка твоя.

     Так, значит, мы всегда вдвоем,

     Любимая моя».

      Продолжая проигрывать мелодию, я достал фото жены, и, закурив еще одну папиросу, задумался о ней.

     - Лейтенант, что с тобой? – бросив играть, спросил Лука.

     Поднявшись с места, я сразу покинул их.

     - Что это с ним? Может догнать? – поинтересовался Яков.

     Степаныч, держа его за плечо, сказал:

     - Оставьте его в покое! Он по жене тоскует! Ему нужно побыть одному.

     Яков, опустив глаза в пол, тяжело вздохнул:

     - Эх, понял дорогой!

     Выйдя за пределы замка, я сел под дерево, и, разглядывая фото, одновременно думал о том, как увижу её снова. Это была самая недосягаемая моя мечта. Просидев до позднего вечера, я пошёл к своим. В центре у фонтана, бойцы разожгли костёр. Собралось несчитанное количество людей, и те, кто умел петь залазили на наш танк и под игру Никитина, распевали песни до утра. После все пустились в пляс. У ребят было отличное настроение. Немного посидев в толпе зрителей, я залез в свой танк, откинул сиденье и лёг спать. Повода для веселья у меня не было.

     Наконец, наступило утро. Ребята навеселившись, отправились спать. Я открыл люк, вылез из танка, и, взяв с собой котелок, набрал воду из фонтана, и принялся умываться.

     Мимо меня пару раз пробежали два бойца. Ошалелые, в глазах страх и паника. Меня это слегка насторожило. Вдруг ко мне подбегает боец и спрашивает:

     - Товарищ гвардии младший лейтенант, а вы Ваську Федотова не видели? Это наш боец с взвода охраны!

     - Я такого не знаю. Нет, не видел. А в чем дело? – недоумевая, поинтересовался я.

     - Да пропал. Вчера был с нами, и пели, и танцевали. А утром когда мы с ним в караул заступили, он тот час же и исчез! – с дрожью в голосе, рассказал он.

     - Что за бред? Куда он мог исчезнуть то? В замке смотрели? За КПП не выходил?

     - Да везде смотрели! Пределов замка он не покидал!

     - А где вы в караул заступали? Покажешь место?

     - Да конечно, пойдемте.

     Я, прервав свой утренний ритуал, проследовал за бойцом в караульную комнату. Это был подвал, на цокольном этаже, площадью примерно в тридцать квадратов, не имеющий запасных и иных выходов. В караулке на стенах висели плащ-палатки, каски и автомат. На полу стояла деревянная кровать, с разбросанной постелью. Рядом был письменный стол, на котором стояла металлическая кружка и беспорядочно рассыпаны крошки хлеба.

     Я, осмотрев комнату, спросил:

     - Что-нибудь, постороннее заметили? Вы вместе покидали комнату? – присев за стол, и обнюхивая кружку, спросил я.

     - Да! Мы с Васькой собрались, он сказал ты иди мол, а я догоню тебя. Ну я и пошел до двери. Потом услышал как он закрыл дверь ключами, и пошел ко мне. Потом, он что-то забыл, и сказал, что вернётся. Я остался ждать его у выхода. Васька открыл дверь, зашел обратно в комнату и исчез. Я через пять минут пошел к нему на встречу, чтобы поторопить его, а там уже никого нет. Мимо меня никто не проходил, и других выходы отсутствуют. В караулку только один вход, но там был я! – размахивая руками, с дрожью, говорил он.

     Я прошелся по комнате, и увидел в углу какую то надпись.

     - Боец подай лампу, посвети мне сюда!- приказал я ему, указывая пальцем.

     Тот схватил со стола керосинку, и подал ее мне.

     На стене было написано кровью, большими буквами: « Уходите, иначе смерть!»

     Боец, сняв автомат с плеча, спросил меня:

     - Что всё это значит, товарищ младший лейтенант?

     - Не знаю пока рядовой, не знаю! Ты кому-нибудь об этом докладывал?

     - Никак нет! Если я приду один к начальнику караула, он подумает, что Васька дезертировал. А он не мог! Да и не куда, тут сбегать то!

     - Панику прекратить! Я сам пойду к комполка, и поговорю! А сейчас, свободен!

     - Есть товарищ младший лейтенант! – ответил рядовой, и убежал на улицу.

     В подвале было темно, так как замок был каменный, и электричество не успели провести, я стоял один в тридцати метровой комнате с керосиновой лампой. Осмотрев еще раз караулку, я вышел на улицу. После этого сразу направился к командиру полка Аристову. Он находился в своем кабинете, на третьем этаже. Зайдя к нему, я обрисовал всю картину.

     - Что значит, пропал боец? – возмущенно, спросил он.

     - То и значит. Мы обследовали с солдатом весь подвал и ничего не нашли. Единственное, там была надпись в самом конце помещения. Написано кровью. Правда, чьей кровью, не понятно. Следов борьбы и насилия там не обнаружено. – ответил я.

     - А ты что, следователь?

     - Никак нет товарищ полковник! Просто поживешь, и не такое увидишь! Давайте вызовем начальника особого отдела сюда, пусть разберутся, в чем дело!

     - Майор Векшин сейчас в штабе армии, в Брашове. В принципе можно туда позвонить. Дежурный! Соедини меня с «Первым!» - приказал он, телефонисту.

     Телефонист, покрутив ручку телефонного аппарата, начал выходить на связь:

     - «Первый, первый», я «Барс» как слышно меня? Приём! (не большая пауза) «Первый», я «Барс» почему молчите?

     Продолжая вызывать так несколько раз, телефонист, положив трубку сказал:

     - Товарищ полковник, в эфире тишина! На какую бы я линию не переходил, везде молчат!

     - Что за чертовщина, еще такая… Попытки выйти на связь, не прекращать! – приказал Аристов.

     - Заколдованный замок, какой-то! Бойцы пропадают, и связь еще вместе с ними. Ладно, лейтенант… ты ступай пока. – присев на своё рабочее место, утирая пот со лба, с недоумением, сказал он.

     Я вышел к своему экипажу на улицу. Там что- то возмущался Блинков:

     - Елки-палки, да как так-то, а? Какая же сволочь это сделала?

     - Что случилось, Володь?

     - Да представляете, товарищ лейтенант, кто то сорвал тягу фрикционов! Теперь ремонтировать придется, а где ее брать я не представляю. Тех часть далеко от нас.

     - Как сорвали, Блинков? Вы что отлучались от машины? – повысил голос я.

     - Да я это еще утром, как проснулся, заметил.

     Вдруг ко мне подбегает командир соседней машины:

     - Слышь Петровский, у вас с танком проблем нет?

     - Да ну как видишь! Кто-то тяги оборвал нам. Теперь мы без руля остались. А вас то, что случилось?

     - У нас вообще весело! Какая-то тварь растянула гранату над моим люком. Хорошо мехвод первый вылез и заметил это, а то сейчас бы хоронили уже.

     - Что-то тут не чисто, братцы! – осматривая замок глазами, сказал я.

     Бойцы, сидевшие у фонтана, говорили:

     - А что если это вурдалаки?

     - Что? Что ты мелишь, какие вурдалаки то?

     - Какие, какие, обыкновенные! Я тут давеча книжку одну полистал в библиотеке, и там написано, что этот замок раньше принадлежал некому графу Владу Цепешу. И якобы он был вампиром. Может это его призрак тут бродит и творит дела?

     - Да ну тебя! Суеверия все это. Ну, какие призраки, какие вурдалаки? Это все красивые легенды, для дураков вроде тебя!

     Прислушавшись к их разговору, я приказал своему экипажу:

     - Так, диверсантов тут вроде бы нет. Мы далеко в тылу. Но все же, что то тут не так, поэтому приказываю! Машину не покидать, ни на секунду! Оружие держать при себе, с предохранителя снять. Организуем круглосуточное дежурство! Все дежурят по очереди! Смена каждые четыре часа. Блинков, ты первый! О любом нарушении, докладывать мне лично! Все, разойтись по местам.

     До прихода темноты, каждый занимался своими делами.

     Этой ночью, мне не спалось. Я вылез из башни, закурил папиросу, и присев на моторный отсек, проверил пост. Блинков, с автоматом на плече, нес вахту вокруг нашего танка.

     - Ну, как у тебя? Нормально все?- спросил в полголоса я.

     - Пока замечаний нет, Алексей Саныч!

     - Ну, и славно. Скоро тебя Гелашвили сменит.

     - Я знаю!

     - Ну, давай, бди тут! – сказал я, выбросив окурок, и ушел спать, на свое место.

     Наутро возле штаба полка, у центрально входа в поместье, ждала служебная машина Аристова. Он со своим начальником штаба должен был отправиться в Брашов, для того, что бы сообщить о случившимся, вышестоящему начальству.

     Водитель, прождав около двух часов, начал нервно кружить возле машины. Я, наблюдая эту картину, подошел к нему.

     - Сержант, ты чего такой нервный?

     - Да вот товарищ младший лейтенант, жду Аристова, а его уже второй час нет. Я за ним заходил, а дверь у него закрыта. У ребят спрашивал, мол, где он, никто не знает!

     - Так давай бери автомат и пошли за мной! – достав свой пистолет, приказал я.

     Боец, недоумевая, что происходит, схватил ППС с заднего сиденья, и, побежал за мной.

     Зайдя в замок, и, поднявшись несколько этажей, пришли к кабинету Аристова.

     - Давай стучи! – сказал я водителю, наводя пистолет на дверь.

     Сержант постучал несколько раз, но все без ответа.

     -Так ясно. Отойди боец!- сказал я, и тот час же с разбегу выбил дверь ногой.

     В его кабинете был небольшой беспорядок. Сейф открыт, опустошен. На столе, в пепельнице пять окурков, и одна недокуренная папироса, которая все еще слегка тлела. Койка перевернута. На портрете Сталина, который висел на стене над кроватью, было написано кровью: «Если хотите жить, уходите из замка!» Пройдя дальше за ширму, я увидел труп телефониста. Он был задушен телефонным кабелем. Кобура у него была расстегнута, а пистолет наполовину торчал из нее.

     Я, как медик установил характер травмы. На теле телефониста, не было ни одной ссадины и кровоподтеков. Только на шее была странгуляционная борозда, от телефонного кабеля, лежащего на груди у погибшего. «Это ни самоубийство!» подумал я. Труп не был повешен, его кто-то душил, и он видимо сопротивляясь, не успел достать пистолет.

     - Ты на КПП спрашивал, про полковника и его начштаба?

     Спрашивал, товарищ лейтенант. Никто не выходил за территорию, и не входил соответственно!

     Убрав свой пистолет в кобуру, я приказал водителю:

     - Давай-ка сержант, поехали срочно в штаб дивизии, куда вы собирались ехать сегодня.

     Тот, закинув автомат за плечо, помчался вниз, заводить «Виллис». Спустившись за ним, я сел в машину, и мы уехали в расположение штаба корпуса.

     - Товарищ младший лейтенант, а что такое происходит? Вчера боец пропал, кто-то гранаты оставляет, а сегодня командир исчез, и труп вдобавок. Может кто-то из своих?- спросил сержант, нервно крутя баранку автомобиля.

     - Да тут все может быть, сейчас до штаба доберемся только, а там начнем искать! – ответил я ему.

     Прибыв в штаб, я немедленно, разыскал майора Векшина. Тот сидел у себя в кабинете, и в кругу друзей, отмечал своё повышение.

     - Товарищ майор, разрешите обратиться?- зайдя без стука к нему, спросил я.

     - Не майор, а подполковник уже! В чем дело, Петровский?

     - Виноват, товарищ подполковник! Поздравляю с повышением! У меня срочное дело!

     - Ну, говори!

     - Разрешите с глазу на глаз?

     Векшин, ставя граненый стакан, налитый наполовину, сказал:

     - Подожди меня за дверью, я к тебе выйду.

     - Слушаюсь!

     Через две минуты, он вышел из кабинета:

     - Что у тебя?

     - Товарищ подполковник, у нас ЧП! Пропал комполка Аристов и его начштаба Егоров.

     - Как пропали?

     - Я сам не знаю, они хотели еще утром к вам выехать, чтобы доложить про это, но не успели.

     - Что значит, не успели? Про что доложить? Ты можешь по порядку объяснить? И каким боком ты тут оказался?

     - Короче рассказываю! Все началось два дня назад, когда из караула, ночью пропал боец. Его друг был с ним в подвале и ждал его. Но тот вернулся, за какими-то вещами и бесследно исчез. Других ходов там не было. То есть уйти незамеченным он не мог. Потом появилась кровавая надпись там же на стене. Потом кто-то испортил нам ходовую часть у танка, а танк соседнего экипажа был заминирован растяжкой. Командир танка чудом не погиб. А сегодня утром водитель ждал Аристова. Того все нет и нет. Я подошел к водителю, чтобы выяснить, в чем дело, тот сказал, что искал его везде и не нашел. Мы поднялись в кабинет, я выломал дверь. Там кроме трупа его телефониста не было никого. Сейф вскрыт, пустой. На стене опять же написано кровью послание. Охрана ни кого не видела за это время. Все свои были на территории. Товарищ подполковник, нам нужна ваша профессиональная помощь! Поможете?

     - Так, мне надо лично туда приехать и все осмотреть! У меня есть следственная группа, ею командует капитан Главного Управления Контрразведки СМЕРШ Максимов. Люди проверенные, толковые. В таких делах ни впервой.

     - Товарищ подполковник, боюсь такого дела, они еще не вели никогда! Там, какое то проклятое место.

     - Подожди, а почему вы не доложили сразу нам? Раз это было два дня назад?

     - А вот в этом то и проблема! Связи нет совсем! Мы много раз выходили в эфир, но рация, будто не слушается! Гробовая тишина! Мой радист, как и радисты других экипажей, после этого пытались связаться с вами, но тщетно. Тишина.

     - А вот это уже интересно… Ладно лейтенант, дуй обратно в расположение. А чуть позже и мы приедем!

     - Слушаюсь, товарищ подполковник!

     - Петровский, зови меня Иван Игоревич! Тут, кажется, общее дело намечается. Не до чинов сейчас! – с улыбкой, попросил Векшин.

     - Есть, Иван Игоревич!- ответил я, и ушел к машине.

     Спустившись к «виллису», я, закурив «Беломор», приказал водителю ехать обратно в часть. Тот завел двигатель, и мы уехали к себе.

     Вернувшись под вечер в полк, я пошел проверять своих ребят. Они сидели за столиком у танка, и ели сухой паек.

     - Ну, что ребятки, как дела?

     - Путем все, командир! А ты куда ездил-то? – спросил Степаныч.

     - Да в штаб корпуса, в особый отдел. Вызвал их к нам. А то и в правду чертовщина какая-то. Пусть чекисты разбираются.

     - Это верно. Ребята все напуганы. В замке мало кто, спит ночью. – рассказал Лука.

     - Ясно. Так уже темнеет. Давайте доедайте и спать. Я в караул. Буду ждать следственную группу!- приказал я, после чего полез в танк за автоматом.

     Смеркалось. Расположившись на корме танка, я облокотился о башню. На часах 22:43. Ночь была лунная. Я решил отвлечься от этих мистический мыслей, и наконец- таки написать жене письмо. Достав из подсумка фонарик, бумагу и карандаш, я принялся писать. На этот раз мысли меня одолели, и я излагал на бумаге все что знал и хотел рассказать. В письме я призывал её надеяться и ждать. Так как скоро война окончиться, и мы будем снова вместе.

     Случайно опрокинув взор на крыльцо центрального входа, я увидел как один боец, пристально смотря в одну точку, взведя затвор автомата, медленно крался в сторону арки, которая большим коридором, соединяла центральный вход и левое крыло. Я, выключив фонарь, стал наблюдать за ним. Как только он скрылся за аркой, сразу послышался душераздирающий крик, а вслед за ним и автоматная очередь:

     -А-а-а-а-а-а-а-а, черти!

     Я, бросив письмо, соскочил с танка и побежал к нему. Боец, не замечая никого

     вокруг, стрелял в темный проём, слегка подсвеченный в конце керосинкой.

     На мою просьбу, прекратить огонь, он не среагировал, и мне пришлось его ударить прикладом по спине. После чего, он сразу потерял сознание. Услышав стрельбу и крики, тут же сбежался весь караул.

     - Что случилось?- спросил меня начкар.

     - Да вот бойцу толи показалось, толи, правда, там кто то был! Пришлось применить силу! – смотря в темный коридор, сказал я, после чего добавил, - Давайте в арку со мной, быстро!

     Мы ринулись бежать, поэтому черному коридору, в конце которого тускло, горела лампа. Но там, кроме голых стен, на одной из которых висела одна лишь картина, и плотно закупоренного окна, ничего не было. Начальник караула, посмотрев на все это, сказал:

     - Тьфу ты черт! Тут же никого нет! Боец пьяный, что ли был. (сжимая в руках автомат, направился обратно к нему), Сейчас я ему устрою!

     - Постой лейтенант! Не трогай сейчас его. Тут и впрямь мистика, какая то происходит. Надо разобраться! – остановив караульного на руку, сказал я.

     - Какая мистика, младший лейтенант? Выпил, небось, чего-то вот и почудилось!

     - Разберемся, пошли его в чувства хоть приведем.

     - Давай!

     Бойцы его оттащили в зал, где когда-то, в далеком веке, пировали короли. Усадив его на лавку, бойцы, хлопая по щекам, приводили его в чувства.

     Подбежав к нему, мы наблюдали страшную картину. Он, сидя за столом держась за голову, не мог ничего сказать, у него в буквальном смысле пропал дар речи. Он мог только мычать. Сняв ему каску с головы, я увидел как его густые черные волосы, стали седыми. В свои двадцать семь лет, он превратился в старика. И все за одну ночь.

     Мы делали всё, что могло вывести его из шока. Давали хлебнуть спирту, били слегка по щекам, но все бесполезно. Уткнувшись взглядом в одну точку, он полностью утратил связь с внешним миром.

     Этой страшной октябрьской ночью, спать уже ни кто не мог. Мы просидели с этим бойцом до рассвета. Дождавшись утра, к нам прибыла следственная группа Максимова из четырех человек, с собакой, и во главе с Иваном Игоревичем.

     Векшин со своими подчиненными, выйдя из машины, осмотрелись и подошли к нам:

     - Что у вас тут происходит? – спросил Векшин.

     - Вот товарищ подполковник, (указывая пальцем на сидящего солдата) он видел якобы, какую-то тень и открыл огонь по ней в проёме. Я посмотрел, но там никого не обнаружили. Даже если, кто-то там и был, то мы бы заметили. Но там наглухо забитое окно, с видом на склон! – доложил я.

     Векшин наклонился к этому седому бойцу, и начал спрашивать у него, в чем дело, и что он видел. Тот, помолчав некоторое время, качаясь из стороны в сторону как маятник, произнёс лишь одну фразу:

     -Черти…

     - Какие черти? Ты чего пил на посту? А ну отвечай? – хлопая его по лицу, повысил голос Векшин.

     - Остановитесь, Иван Игоревич! – схватив его за руку, сказал я,- алкоголем от него не пахнет. Да и спирт у нас второй день как закончился.

     Пристально глядя на поседевшего бойца, он утихомирил свой пыл:

     - Ладно, разберемся! - сменив гнев на милость, указав рукой на рядом стоящих офицеров, в полевых гимнастерках, он сказал:

     -Вот, обещанная следственная группа, знакомьтесь!

     Щуплый, со шрамом на подбородке, слегка грубым голосом, представился:

     -Капитан СМЕРШ Максимов, начальник группы!

     - Старший лейтенант УГРО Швец, заместитель командира группы!

     - Старший лейтенант Буров, криминалист!

     - Младший лейтенант Абросимов, кинолог!

     Пожав им руки, я представился:

     - Гвардии младший лейтенант Петровский! Хорошо, что вы прибыли. Дело тут нечистое!

     Пристально посмотрев на меня, спросил Максимов:

     - В каком смысле, «нечистое»?

     - В самом, что ни на есть прямом, товарищ капитан! Скоро вы сами в этом убедитесь! Разрешите, я покажу вам места преступлений? – спросил я.

     Векшин, кивая головой, положив мне руку на плечо, сказал:

     -Давай пойдем! Мне даже интересно, что у вас тут происходит!

     Я сводил их, на все те места, где настигал ужас наших ребят. Следователи сразу же принялись за работу. Они снимали отпечатки пальцев со стен и предметов, к которым предположительно могли дотрагиваться неизвестные. Проанализировав происходящие, чекисты сделали предварительный вывод, что враг, может находиться среди нас. С утра до ночи, каждый день, они вызывали к себе всех бойцов и командиров, которые могли, что то слышать или видеть в тот момент.

     Того седого солдата, было приказано изолировать ото всех. И его закрыли в подсобке на первом этаже. Под охрану младшего лейтенанта Абросимова с собакой. Допрашивать его не получалось, так как умом он тронулся окончательно. Было принято решение, ближе к вечеру, отвезти его в госпиталь под Брашов, для оказания специализированной психиатрической помощи. С меня, после того как показал место происшествия, взяли расписку о неразглашении, запретив параллельно снова вмешиваться в него. Так как, это дело стало носить гриф «Совершенно секретно».

     Ближе к вечеру, утомленным от безделья, я, прогуливаясь возле фонтана, слушал, как поют мои бойцы, верхом на броне.

     В машины, стоявшие в преддверье главного входа, грузились Векшин со своей группой. Все было спокойно, как вдруг в замке, заскулила собака Абросимова.

     Максимов, стоя у машины, закричал своему подчиненному:

     - Абросимов, заткни ты свою собаку, а то уже сил нет слушать! Ни как не замолкнет.

     Не услышав ответа, Максимов, отстегивая заклепку кобуры, вытащил пистолет, и медленно проследовал в замок. Вскоре последовал крик:

     - А ну все сюда, быстро!

     Ребята вылезли с машины, и, схватив оружие, побежали на голос Максимова. Пребыв на место вместе с ними, я наступил на лужу крови, которая вытекала из-под двери подсобки. Зайдя туда, мы обнаружили, труп этого седовласого бойца, с перерезанным горлом, и повешенную на лебедке собаку Абросимова. Самого хозяина собаки мы не нашли. Он будто испарился. На стене, напротив трупа пса, было опять оставлено послание: « Это было последнее предупреждение! Вам конец. Скоро!»

     Векшин, смотря на все это, был обескуражен:

     - Как так могло случиться? В подсобке нет других выходов! Где Абросимов? Может этот он «призрак», как вы его называете?

     - Видите ли, товарищ подполковник! Когда я вошел, дверь была закрыта, причем изнутри. Взломав ее, я обнаружил это. (указывая рукой, говорил Максимов). За Абросимова ручаюсь лично! Он все это время был со мной, а происходить все началось намного раньше, еще до нас.

     Подполковник, поправляя фуражку на голове, добавил:

     - Ну как могло такое случиться, за закрытой изнутри дверью, причем без окон и прочего?

     Максимов, растерянно пожал плечами. Иван Игоревич, посмотрев на меня, спросил:

     - Петровский, а ты что молчишь? Что скажешь?

     Так же пожав плечами, я ответил:

     - Не знаю, Иван Игоревич! У меня нет мыслей на этот счет.

     - Надо разработать план. Устроить засаду, не знаю, заминировать ходы и выходы. Надо же что-то делать, в конце концов! Уже до офицеров СМЕРШ добрались! – разводя руками, ругался Векшин.

     -Пойдемте в мой кабинет, там обдумаем! – закрыв дверь подсобки, сказал Максимов Векшину.

     - Пойдем, а ты Петровский приберитесь тут с бойцами! – уходя, приказал Иван Игоревич.

     - Разрешите, я с вами буду, товарищ подполковник? Я думаю, что я вам пригожусь в этом деле! – воскликнул я вслед.

     Обернувшись на меня в коридоре, Векшин, нервозно, сказал:

     - Ни суй свой нос, ни в свое дело! Мало тебе того раза? Это дело поручено только сотрудникам нашего управления! А ты таковым не являешься! Поэтому иди и командуй своим экипажем! Иди, и чтоб духу твоего не было здесь!

     - Слушаюсь, товарищ подполковник! – опустив глаза, ответил я.

     После этого, я с подавленным настроением, пошел к своим ребятам.

     - Лейтенант, да ладно тебе не бери в голову! Тебе какой резон с этого? Пусть этим чекисты занимаются, это их головная боль! – сказал Лука, начищая свое табельное оружие.

     Ударив кулаком по борту танка, я возмутился:

     - Да они то занимаются! Так нас всех тут, за это время пребывания перебьют или украдут. Слов нет! Ладно, Бог с ними! Пусть сами разбираются!

     - Давно пора было так сделать! А если кто к нам сунется из этих «призраков», мы их тут же и хлопнем! – щелкая затвором, своего намасленного ТТ, улыбаясь сказал он.

     Сев на башню своей «семерки», я думал о происходящем, и не желаю мириться с мнением СМЕРШ, решил вести собственное расследование.

     Наступила ночь. Все разошлись по своим спальным местам. Я, выбравшись из танка, медленно пошел в замок, к месту преступления. Было жутко темно. В помещении никого не было. Достав свой пистолет, я открыл дверь подсобки, и начал рассматривать труп. Он лежал в неестественной позе. Глаза у него были открыты, на углах рта была запекшаяся кровь. Все тело его залито кровью. Руки, скрещенные на груди, видимо пытался зажать рану. Рядом висела бездыханная тушка немецкой овчарки. Облазив все стены, я ни нашел, ни малейшей зацепки. После осмотра, я вышел из подсобки, осмотрелся вокруг, и вернулся обратно к танку. Спать по-прежнему не хотелось, и, не зная, чем себя занять, опять сел писать письмо любимой. То письмо, которое я писал ранее, было утеряно в этой передряге. В это ночь в Трансильвании было особенно хорошо. Огромное звездное небо, расстилалось над моей головой. Чуть дальше на обрыве, виднелся сам город. Сверчки кружили над деревьями, создавая иллюзию танцующих звезд. Взяв карандаш и бумагу, я, подсвечивая себе фонариком, царапал на бумаге, банальные фразы. Мысли о жене прерывались мыслями, о таинстве, происходящем вокруг. Я, задумывался над каждым словом, смотря на парадный вход. Черная большая тень, в фуражке, показалась в проеме, подсвечиваемой бледной лампой. От страха, я бросил все на землю, достал аавтомат, и медленно проследовал за этим «призраком».

     Он не спеша, переходил из угла в угол, даже ни сколько не оглянувшись назад. Я, идя по его следам в сторону той самой караульной комнаты, трясся от страха, и пытался себя сдерживать. Мои волосы встали дыбом, от такого. Вдруг, тень остановилась, и, оглянувшись по сторонам, исчезла в одной из стен караулки. Я, тот час же включил фонарик, и, освещая коридор, никого не обнаружил. Подойдя к этому месту, где исчез «призрак», я, прощупав стенку, услышал некую пустоту внутри. И тут меня осенило, что это, скорее всего потайные двери.

     Я, стремглав побежал к Векшину в кабинет и доложил о находке. Тот сидел с Максимовым и его оставшейся группой, и, куря папиросы, разрабатывали план.

     - Товарищи офицеры! Я нашел! – запыхавшись, сказал я.

     - Чего ты нашел? – выдыхая дым, спросил Иван Игоревич.

     - Тайные двери! Через, что эти самые «призраки» ходят! Они в стене находятся! – возбужденно, ответил я.

     Максимов, подскочил с места, схватил автомат, сказал:

     - С нами пойдешь! Покажешь! Сил уже нет, с этим бороться! Заодно и поглядим, что там за «призраки».

     - Есть товарищ капитан! Пройдемте! – взведя затвор автомата, согласился я.

     Мы спустились в подвал. Я шел впереди, за мной капитан Максимов, подполковник Векшин, Швец и Буров.

     Подойдя к месту, я прошептал:

     - Вот эта стена, капитан! Что будем делать?

     - Предлагаю взорвать ее! Швец неси заряды! – так же шепотом приказал он.

     Швец убыл наверх за тротилом. Мы, оставаясь в засаде, осматривали таинственную стенку. Вдруг за ней послышались, чьи то шаги.

     - Капитан, там кто-то идет, валим! – сказал я.

     - Прячься в том углу, а мы отойдем! – быстро среагировав, сказал Векшин.

     Забившись в углу, и наведя автомат на стену, я увидел, сквозь темноту как она снова открылась и из нее вышли три черных «пятна», которые направились в сторону Максимова и остальных ребят. Страх накалил мои нервы до предела, и, не выдержав очевидного, я вылез с угла, и с криком, открыл огонь на поражение. Весь диск, я выпустил по движущимся теням. Те упали замертво. Подбежав ко мне, Максимов фонарем осветил их бездыханные тела. Это были солдаты, в форме СС, одетые в черные плащи.

     - Ну, теперь мне все понятно! Поднимай тревогу, гарнизон в ружьё! Будем брать их! – приказал Векшин.

     Буров немедленно выбежал на улицу, и, взяв ручную авиационную сирену, поднял всех по тревоге. Бойцы подскочили в нашу сторону. Швец, принес тротиловые шашки, после чего заложил их под стену, и зажег бикфордов шнур. Покинув помещение, раздался мощный взрыв. Ворвавшись с бойцами во главе с Векшиным, внутрь, мы наткнулись на подземный бункер. Где засели около двухсот бойцов «СС». Перестрелка велась всю ночь, до того момента пока не был ликвидирован последний вражеский солдат.

     После боя, мы тщательно осматривали помещение. В одной из комнат мы обнаружили странное устройство, напоминавшее огромную радиостанцию. Это было оружие нового поколения. Этот мощный аппарат, мог отключать все приборы, находящиеся на расстоянии до километра. Именно он и глушил нам связь с центром. Далее в глубине самого мрачного строения, мы обнаружили трупы исчезнувших ребят. Там же был и Абросимов. Все они были умерщвлены, каким то ядом. Я лично видел места от инъекций на их телах. Кошмар для нас закончился.

     Выбравшись наружу, мы извлекли тела погибших. Векшин вышел на связь, и доложил лично товарищу Абакумову, о успешно проведенной операции. Тот потребовал списки всех участников штурма, и приказал дать всем им подписку о неразглашении гостайны. После связи с центром, Векшин подошел ко мне:

     - Говорил тебе, не суй свой нос! Какого черта тебе загорелось туда самому лезть?

     Положив автомат на землю, и снимая пилотку, и ответил:

     - Да это случайно получилось, товарищ подполковник, правда! Я просто сидел, увидел как тень, какая то проплыла, ну и за ней рванул. И вот наткнулся на тайник!

     -Ладно, я обязан подать списки командованию, о тех, кто участвовал в штурме. Это все-таки оружие нового поколения, поэтому будет в строжайшей секретности. Будут за вами следить.

     - А мы товарищ подполковник и так с вами вместе! Вы за мной следите! Вы мой спаситель! Я бесконечно благодарен, за то, что вы меня выручили тогда! – улыбаясь, поблагодарил я.

     Иван Игоревич, сменив гнев на милость, улыбаясь, сказал:

     - Молодой ты еще слишком! Рано тебе умирать! Хоть ты и наделал дел сам тогда…(непродолжительная пауза) скажи спасибо, что Зубова теперь нет! А то ты бы не вернулся оттуда.

     Пожав ему руку, я еще раз поблагодарил его.

     - Что теперь дальше будет?

     - Жди звонка. Вызовем, приедешь в штаб полка. А сейчас отдыхай! – улыбнувшись мне Векшин, сел в «виллис» к Максимову, и уехал в штаб армии.

     Спустя несколько дней, меня вызвали в Брашов, в штаб армии. Прибыв на мотоцикле в город, я шел к Ивану Игоревичу. Постучавшись в дверь, мне дали разрешение войти. В кабинете за его столом сидел генерал- полковник Абакумов. Рядом с ним, сидели Векшин и Максимов. Представившись, я прошел к столу.

     Абакумов начал диалог:

     - Присаживайтесь, товарищ Петровский!

     -Спасибо, товарищ генерал- полковник госбезопасности!

     - Мне доложили, что вы первым обнаружили секретный бункер, в котором немцы использовали своё новое оружие. Так ли это?

     - Так точно, товарищ генерал- полковник госбезопасности!

     - Вы подписали бумагу, о неразглашении гостайны. Теперь вы находитесь под строгим и чутким контролем нашего ведомства. Любое выход данной информации за пределы этого помещения, грозит вам немедленной смертной казнью! Вы меня поняли?

     -Я все понял, товарищ генерал- полковник госбезопасности!

     - Я изучил ваше личное дело, младший лейтенант. И нашел там много интересного. Вы были арестованы, находились под следствием, дело дошло до расстрела. Как вы можете пояснить, этот факт?

     - Товарищ генерал- полковник! Это было по собственной глупости. Да я признаю, тот факт, что дал покончить жизнь самоубийством Демьяну Денисенко. Да, меня подводили под расстрел, но потом направили в штрафбат. Оттуда я не должен был вернуться, товарищ генерал- полковник госбезопасности! Но после всего этого, я многое переосмыслил и понял!

     - Это самое главное, что вы поняли. Теперь будете знать, что если вдруг вы захотите пойти против Советской власти, расстрел будет настоящим! (после секундной паузы) Ну это в прошлом, а сейчас наше ведомство и я лично, хотели бы вас поблагодарить за проведенную операцию, товарищ старший лейтенант!

     Немного опешив, я поправил его:

     - Товарищ генерал- полковник госбезопасности! Простите, но вы ошиблись, я всего лишь младший лейтенант!

     Абакумов пристально посмотрел на меня и, кивнув головой, сказал:

     - Да, пожалуй, вы правы капитан Петровский! А ваша скромность мне импонирует!

     Встав с места, Абакумов, держа в руке капитанские погоны и маленькую красную коробочку, подойдя ко мне, сказал:

      -Капитан Петровский! За умелые действия, проявленные в бою против немецко-фашистских захватчиков, и захватом секретного бункера, вы награждаетесь орденом Отечественной войны I степени. Поздравляю вас!

     - Служу Советскому Союзу! – улыбаясь, ответил я ему.

     - Вы свободны, товарищ капитан! – махнув рукой, сказал Абакумов.

     Развернувшись, я вышел на улицу к мотоциклу. Меня охватывало чувство бесконечной радости. Еще недавно эти же сотрудники, выбивали из меня показания, доведя дело до смертной казни, а теперь по счастливой случайности, меня повысили на три звания, да еще и наградили. «Надо скорее ехать к ребятам, похвастаться!» подумал я.

     Заведя свой мотоцикл, я уехал в сторону нашего расположения. Прибыв на место, мои ребятки уже накрыли стол, и ждали моего возвращения.

     -Здравия желаю, товарищ гвардии младший лейтенант! – поприветствовал Степаныч.

     Подойдя к столу, я бросил на стол новые погоны и орден.

     Лука, обомлел от увиденного. Приняв стойку смирно, и застегнув верхнюю пуговицу гимнастерки, он сказал:

     - Поздравляю, товарищ гвардии капитан! С заслуженной наградой!

     - Да расслабьтесь мужики! Я сам еще ни верю! – улыбнулся я.

     Степаныч вытащив звезды из погон, и орден из футляра, положил в граненый стакан и залив все это водкой, протянул мне его:

     - Сейчас не считается! Пей до дна, доставай зубами, и тогда будет засчитано!

     Лука поправляя пилотку, поддержал Орлова:

     - Да командир, только после этого считается! Обычай такой в армии есть!

     Взяв стакан, я, зажмурившись, опустошил его за считанные секунды. Достав зубами звезды, я произнес:

     - Товарищи бойцы, я младший лейтенант Петровский, представляюсь по случаю получения внеочередного звания, капитана!

     В голос все воскликнули: « Ура, командиру!». После этого мы сели праздновать. Слава Богу, этот кошмар закончился. На моей груди была еще одна «дырочка», в которой блестел на красной колодке орден Отечественной войны I степени. Пролетело время. С начала ноября, нас снова отправили в резерв на доукомплектование. Мы готовились к новому броску, только уже на Венгрию. Жене письмо я так и не написал. И решил в ближайшее время не писать. После войны, будет сюрпризом, приеду как снег на голову. А пока, война входила в свою завершающую фазу. Немца из Румынии мы погнали. В нашей победе уже никто не сомневался. Так заканчивался этот тяжелый 1944 год.

       

      Эпизод 24

      «Должность красит человека»

     В конце декабря 1944 года, после пополнения, наша бригада, вступила на территорию Венгрии. Мы принимали участие в Будапештской наступательной операции. Рассказывать, как проходили бои, не буду. Мы гнали врага без передышки. Фронт откатился далеко на Запад. Третий Рейх доживал считанные дни. В январе 1945 года, я решил вступить в партию, и подал рапорт полковнику Векшину. (Векшина вместе с Максимовым, повысили в звании тогда же). Иван Игоревич сказал, что после взятия Берлина, мне и другим офицерам, которые так же соизволили стать коммунистами, будет вручать партбилет в освобожденной столице. Так якобы более символично.

     Немцы, несмотря на своё очевидное поражение, безнадежно оказывали сопротивление. С Востока наступаем мы, с Запада союзники. Гитлер воевал на оба фронта. Благодаря Тегеранской конференции, проведенной в 1943 году, наше правительство смогло добиться от Запада, открытия Второго фронта. Но это всё политика. Мы обойдем ее стороной. А сейчас, мне хочется рассказать о том, что было с нами в январе этого года, в пригороде Будапешта, после форсирования реки Дунай. В середине января, мы заняли город Эстергом. Это был наш опорный пункт, и плацдарм, с которого будем наступать на столицу Венгрии с севера. После очередного заседания в штабе армии, я возвращался в экипаж. Мы располагались опять под открытым небом, как и в Румынии, так как времени на квартирование не было.

     Орлов сидел за столом, с напененным лицом, пытаясь побриться, Никитин с ножницами в руках, наводил марафет на голове у Блинкова, а Яков, сидя на башне, точил свой фамильный кинжал.

     - Командир, что сказали в штабе? Когда наступаем? – спросил Степаныч.

     - Скоро ребятки скоро! Принято решение наступать с севера, прямо на Будапешт. Будем поддерживать совместно с самоходчиками Седьмую Гвардейскую! – задумавшись, сказал я.

     Никитин, вертя на пальцах ножницы, добавил:

     - О, наконец-то! А то, сколько можно уже то по резервам, то в тылу. Скорее уж добить фрица и домой!

     - Тут Лука своя стратегия у командования. Как там наверху решат, так и будет. Мы люди маленькие все равно.

     - Командир, хотел спросить, а ты после войны, чем заниматься будешь?- поинтересовался Блинков.

     - Вернусь в институт медицинский, доучусь оставшиеся три года, потом детей сделаю, ну или на оборот, сначала детей, потом в институт!

     - А ты учился в медицинском?- спросил Яков.

     - Да еще до войны. Я на фронт, уходил вообще санинструктором. Пока друга одного ни встретил. Он то, мою душу и перевернул. Хирургом хочу стать!

     - Ну, ничего Саныч, осталось совсем не много! И вернемся! – подбривая свои виски, произнес Степаныч.

     - А ты Степаныч, что после войны? – спросил я.

     - Да вернусь в родное село. Буду детишек воспитывать, может, еще одного застругаю. Тут только вернуться надо.

     Лука задумавшись, влез диалог:

     - А я ребят не давно, письмо получил из Ксаверовки. У меня сын будет!

     Повернувшись к нему Степаныч, смеясь, сказал:

     - Хех, догулялся кобель. А я тебе говорил, что нечего хвостом своим вилять налево направо. У тебя ж у самого семья, дети, а ты поскудник на стороне крутишь!

     - Да замолчи ты уже! Я с семьей знаешь, сколько не виделся! Последний раз писали еще в августе 43-го. С тех пор молчат. Забыли про отца, наверное. – с тоской в голосе, говорил Лука.

     - Я тебя поздравляю, Никитин! Вот после войны вернешься и вырастишь! – сказал я.

     - Может оно и так! Ладно, давайте пообедаем, пока тревогу не объявили! – хлопая себя по животу, улыбнулся Никитин.

      - Доставай весь паёк, сейчас доедим его, а то скоро наступление, мало ли! – сказал я Никитину.

     Лука вытащив из танка ящичек с тушенкой, раздал всем по две банки. Во фляжке оставалось немного спирта, и я разрешил немного выпить для аппетиту. После трапезы, мы разошлись по своим местам. Ребята в сидячем положении засыпали, а я, заняв место Никитина, гонял рацию, слушая выступления артистов.

     К вечеру, все экипажи обходил замполит по фамилии Мудрый. Он был полным в объеме человеком, в звании майора, и находился все время при штабе, так как в танк он не помещался. Постучав по люку мехвода, он говорил:

     - Эй, живые есть тут?

     - Ну, а если есть, то что?- спросонья, ответил Блинков.

     - Открой- ка люк! Где ваш командир?

     Блинков, открыв свой люк, презрительно посмотрел на него:

     - Чего ты так смотришь? – усмехнулся замполит.

     - Сон прервали, товарищ майор, со своими похождениями!

     Высовывая голову из люка, я ответил:

      - Тут я товарищ майор! Что случилось?

     - А вот ты где! Пойдем поговорить надо! Я все экипажи предупредил, вот до

     твоего добрался.

     Выбравшись из танка, мы отошли с ним на несколько метров.

     - Давай закурим, что ли по одной? (предложил мне Мудрый, открывая свой портсигар)

     Взяв папиросу, я спросил:

     - Что за дело? Уже наступление скоро?

     - Да. Приказом Ставки, 6 января, нанести удар севернее Эстергома, по северному берегу Дуная, с выходом на Комарно. Наша задача обойти Будапешт, и не дать прорваться к нему силам 6 Танковой армии СС. Займем все переправы, и пресечём попытку прорыва комарновской группировки.

     - Я все понял, товарищ майор! Значит через сутки в бой.

     -Да, поэтому готовьтесь, как следует!

     - За это ни переживайте! Ни в первой в таких делах!

     - Ну, вот и славно! Ах да чуть не забыл, я тут еще в штабе подслушал, говорят командир взвода слёг в госпиталь, и вроде бы хотят тебя на его место назначить!

     - Меня?

     - А почему нет? Звание тебе позволяет! Ты парень грамотный, орденоносец. Пора уже расти в должностях то!

     - Спасибо, конечно за доверие, товарищ майор, но это еще вилами по воде написано!

     - Я лично буду ходатайствовать на этот счет! – достав блокнот, и сделав пометку, сказал Мудрый.

     - Давайте доживем сначала до этого момента, а то послезавтра уже в бой. Всякое может случиться!

     - Ничего страшного! Я постараюсь за день это исправить! Ты более подходящая кандидатура! Ладно, капитан, я пошел дальше, а ты жди распоряжения!- пожав мне руку, засобирался майор.

     - Хорошо! – дав согласие, удалился к своему экипажу.

     - Что товарищ капитан, завтра в бой? – подслушав наш с майором разговор, спросил Никитин.

     - Не завтра, а 6 января. Давайте приводите в порядок машину! Чтоб все в ажуре, было! – приказал я.

     - Слушаюсь! – нырнув обратно в танк, ответил Никитин.

     Весь вечер четвертого числа, и весь день пятого, мы основательно готовились к предстоящему наступлению. Соседние экипажи, так же пребывали в полной боевой готовности. К 17:00 часам, к нам в расположение прибыл командир бригады полковник Жилин, начальник особого отдела полковник Векшин, и заместитель по политчасти майор Мудрый. Замполит приказал построиться всем экипажам в одну шеренгу. Мы, повылазив, из боевых машин, мигом построились на передке.

     

     Полковник Жилин, осмотрев бригаду, громко говорил:

     - Товарищи, танкисты! Завтра мы идём в бой! После долгой передышки, с новыми силами так сказать, будем громить немца. И сегодня, в этот день, я хотел бы выделить несколько командиров из некоторых экипажей! В руках у меня, приказ о новых назначениях и наградах, которые когда то не дошли до своих героев! (открывая красную папку, он произнес)

     - Командир танка № 3, лейтенант Авдеев, выйти из строя!

     - Наводчик танка № 3, ефрейтор Батюк!

     - Командир танка №9, старший лейтенант Суслов!

     -Механик-водитель танка №9, сержант Соколов!

     - Командир танка № 342, младший лейтенант Бестужев!

     - Заряжающий танка№ 342, сержант Чумак!

     - Командир танка № 7, капитан Петровский!

     - Заряжающий танка№7, старшина Орлов, и стрелок-радист Никитин, выйти из строя!

     Бойцы и командиры, всех услышанных фамилий, вышли из строя.

     Полковник, посмотрев на нас, вскоре добавил:

     - Все те фамилии, которые я назвал! На вас пришли наградные листы. Все вы, принимали участие, в героической обороне Сталинграда! Поэтому, спустя столько времени, награда все-таки дошла до вас! – Жилин, подойдя к каждому бойцу, лично закреплял на груди пришедшие медали, остановившись на мне, он добавил:

     - А вы, капитан Петровский?

      -Так точно, товарищ полковник!

     - Для вас у меня особое распоряжение! Майор Мудрый, мне предложил вашу кандидатуру, на должность командира танкового взвода.

     - Спасибо, товарищ полковник! Постараюсь оправдать доверие!

     Жилин, откинув борт моей телогрейки, прикалывая медаль, сказал:

     - Какой иконостас у тебя на груди! Тебе сколько лет, сынок?

     - Двадцать три года, товарищ полковник!

     - Такой молодой, а уже столько наград? Сразу видно активный участник боёв. С какого времени на фронте?

     - С июля 41-го! Начинал войну санинструктором!

     - Отчаянный парень! Видимо мы с руководством не ошиблись на твой счет!

     Пожав друг другу руки, он добавил:

     - Принимай первый взвод, капитан! Завтра поведёшь своих товарищей в бой! Головой зря ни рискуй! Наград на твой век хватит!

     - Спасибо товарищ полковник! Но я воюю не за награды, а за свободу! За свою семью! Что бы мои дети и внуки ходили по нашей земле, под мирным небом!

     - Похвально!- похлопав по плечу, отошел вскоре на некоторое расстояние, и отдавая честь, произнес:

     - Благодарю за службу товарищи офицеры!

     В ответ, синхронно прозвучало:

     - Служим Советскому союзу!

     - Вольно, разойтись!

     В мой взвод входило всего три танка, и соответственно три экипажа: машины лейтенанта Авдеева и Красникова и ст. Лейтенанта Суслова. После награждения, мы собрались в общей землянке, и обговаривали предстоящее наступление. Поздно вечером, когда мои подчиненные легли отдыхать, я сел у печурки, и сняв все свои награды, завернув их в платочек, убрав в вещмешок. Складывая личные вещи, я думал, что и в правду в свои двадцать три года, за все время этой страшной войны, я дослужился до капитана, мою грудь украшают три ордена и четыре медали.

     «Эх, видела бы сейчас меня моя супруга!» - засмотревшись в одну точку, подумал я. Вдруг, мои мечтания, прервал неимоверный храп Степаныча. Он храпел так сильно, что даже мотор нашей «семерки», в сравнении с ним, просто легкий стрекот. Толкнув его в спину, он перевернулся и прекратил. Посмотрев на них на всех, меня немного охватывало чувство страха. До этого я нес ответственность только за свой экипаж, а теперь руководство доверило мне целый взвод. Я просто не должен был подвести их. Моя семья увеличилась еще на пятнадцать человек.

     Наступило утро. На улице было еще темно, только белый венгерский снег, простирался по всей передовой. К 6 утра, мы, приведя себя в порядок, заняли боевые позиции. Позади нас прибыли самоходчики Седьмой Гвардейской армии, для поддержки огнём нас и стрелковых частей. Включив рации, мы ждали приказа о начале наступления.

     Вдруг, в наших шлемофонах, раздался голос:

     - Всем «коробочкам» внимание! Держаться строго за пехотой! Следить за окнами и подвалами! Самоходки будут в двухстах метрах от вас. Всё, вперед бойцы!

     Три зеленые сигнальные ракеты, взмыли над нашими позициями. Пехота с криками: «Ура!», рванула вперед, и следом двинулись мы.

     - Блинков заводи!- приказал я мехводу, и, смотря в свой триплекс, передал остальным экипажам:

     - Взвод! Делай как я! Вперед!

     Наш взвод, сорвался с места, догоняя другие экипажи. Картина мне напоминала, бои под Киевом. Тот же снег, такая же погода, только другая страна и уже другие люди. Немцы, увидев наши наступающие части, пустили в бой свои танковые подразделения, открывая параллельно огонь из артиллерии.

     - Капитан, «пантера» на три часа от нас! – прокричал в шлемофон Яков.

     - Орлов! Подкалиберным!

     - Есть подкалиберный!

     - Яша, угломер 15-25, ближе сорок, правее шестьдесят, цель танк, бить под башню, беглым, огонь!

     - Выстрел!

     - Есть попадание, товарищ капитан! Откат нормальный!

     - Ещё один вылез на дорогу у переезда!

     - Степаныч, бронебойный!

     - Яшка, на прямой наводке, под ствол, выстрел!

     Бах! Прозвучал выстрел, казенник откатился, скидывая стреляную гильзу.

     - Мимо, Яша, давай еще раз!

     Орлов загнал еще один снаряд.

     - Выстрел!

     Вылетевший снаряд, попал в башню «пантеры», сместив её с оси танка.

     -Ха! Молодцы ребята! Впереди пехота противника! Лука есть работенка!

     Никитин, взведя затвор ДТ, открыл меткую стрельбу по бегущему за переправу врагу.

     - Орлов, осколочно-фугасный!

     - Яков, по бегущему противнику, огонь!

     - Есть товарищ командир! – прозвучал мне в ответ, грузинский акцент.

     После удачно проведенного боя, мы захватили все переправы идущие к Будапешту. Это вынудило немцев, остановить продвижение на столицу, и повернуть свои войска на север. Ночью шестого числа, мы ворвались на окраину Комарно, и заняли оборону.

     К нам на соединение, прорывались войска 3-го Украинского фронта. Вскоре, соединившись с 4-й гвардейской армией, 5-й гвардейским кавалерийским, 18-й танковым и 1-й гвардейским механизированным корпусом, мы разгромили основную группировку противника, предпринимавшие контрудар, в западной части Будапешта.

     К 18 января, немцы, собрав свои силы в кулак, перебросили пять танковых дивизий и при поддержке авиации, предприняли контрудар из района севернее озера Балатон. Своим превосходством, противник теснил соседей, на 50-60 километров. Нам был отдан приказ, об оказании помощи 3-му Украинскому фронту, и выдвигаться в район Секешфехервар, к озеру Веленце.

     К 20 января, мы прибыли в полном составе, и заняв оборону на озере, ожидали противника.

     Вдруг, из-за холмистой местности, выплывала вся элита танковых войск СС. Там были: «королевские тигры, ягдпантеры, и штюги».

     Оценив обстановку, я приказал своему взводу, занять оборону по флангам, а сам играл роль приманки.

     Перейдя на передачу, я огласил приказ:

     - Экипажи лейтенантов Авдеева и Красникова, вы располагаетесь по флангам. Стрелять только с того момента, когда немцы не пересекут ваш прицел.

     Экипаж Суслова, занимает оборону, правее от меня на пять часов. Я буду по центру заманивать! Потому, что в лоб мы их не возьмем, броня слишком велика, калибр слишком мал! По местам!

     Экипажи разъехались по местам. Я судорожно наблюдал за тем, как вся эта орда, двигалась прямо на нас.

     - Спокойно ребятки, спокойно! Тут главное не мазать! Орлов приготовь-ка им бронебойный!

     Достав с полки снаряд, Степаныч дослал его в казенник:

     - Есть командир!

     - Отлично! Яша, выводи на прямую наводку! Ориентир два дерева, цель танк!

     - Капитан, а если не получиться? Это сейчас они нас не видят, а после нашего выстрела, мы раскроем свои позиции, и тогда поминай, как звали! – нервно, сказал Блинков.

     - Не бзди, Володь! Я так уже делал, однажды! – похлопав его по шлемофону, подбадривал я.

     - Ну, раз делал, тогда я спокоен! – дрожащий голосом, заулыбался Блинков.

     И, вот немецкий «зверинец» окончательно выехал из-за холма, и двигался прямо на нас.

     -Метров триста, капитан уже, когда огонь?- утирая пот, спросил судорожно Гелашвили.

     - Тихо, Яша, тихо, терпения парень! – держа руку на спусковом крючке, сказал я.

     - Вай командир, стреляй же, ну чего же ты ждешь? – вскипела кровь, грузинского наводчика.

     - Еще чуточку….(десятисекундная пауза)

     - Всем экипажам, внимание! Огонь!!! – прокричал я в шлемофон.

     Все мои танки открыли шквальный огонь по бортам «железных монстров». Немцы, заметив, откуда ведется обстрел, развернули свои машины, и открыли огонь в ответ.

     - Маневрировать!!! Маневрировать, иначе погубите себя!- кричал я по рации, экипажам.

     Немецкие танки, один за другим, вспыхивали словно спички. От прямого попадания, заживо сгорел экипаж, лейтенанта Красникова. Противник, понимая, что преимущество уже явно не их стороне, стали отступать. Я, в порыве ярости, отдал команду на преследование:

     - Догнать, сволочей! Истребить каждого!

     Мы ринулись, догонять уходящего противника. Как вдруг по рации, матом пытался остановить нас, командир бригады Жилин:

     - А ну назад мать твою! Куда ты прешься? Себя и ребят погубишь! Быстро отдай приказ об отступлении, иначе под суд пойдешь!

     Выслушав, в свой адрес всякие яркие и выразительные слова, я отдал приказ об отходе, к исходным рубежам. Возвращаясь на позиции, мы подвели итоги наших боёв. На нашей машине, было насчитано восемнадцать попаданий, на машине Суслова тридцать пять, легко ранен командир «тройки» лейтенант Авдеев. Пал смертью храбрых, лейтенант Красников, от прямого попадания в башню. Подойдя к его горящему танку, мы заметили то, что хоронить там было уже некого и нечего. Обугленные тела, рассыпались бы в наших руках, при их эвакуации.

     Таким образом, мы не дали возможность, противнику соединиться с окруженными частями в Будапеште. После продолжительных и ожесточенных боёв, 13 февраля столица Венгрии была полностью очищена от немецких войск.

     Получив дальнейшее распоряжение, мы передислоцировались в город Секешфехервар. Там мы пополнялись боеприпасами и людьми. Впереди нас ждал бросок на Австрию!

       

      Эпизод 25

      «Тяжело ты русское горе!»

     К марту 1945 года, наша армия была передана в распоряжение 3-го Украинского фронта. Перед нами стояла задача, измотать группировку противника находящиеся в районе озера Балатон, и, развивая наступление выйти к городу Шопрон. Наши войска вели упорные бои, и безостановочно продвигались к австрийско - венгерской границе. В начале апреля и случилась эта история.

     Захватив Винер – Нойштадт, части нашей бригады оставались в этом городе, совместно с 18 –м танковым корпусом. От командира полка, мы слышали, что к нам должен приехать с инспекцией, член военного совета фронта генерал- полковник Желтяков. Якобы, для координирования и слежения за дальнейшим ходом операции. Позже нам выдали новую форму, приказали надеть ордена, и ждать приезда генерала. Разъезжать по фронтам, таким высокопоставленным людям было крайне опасно. Германская разведка, скорее всего, знает об этом событии, и будет готовиться к ней основательно, чтобы захватить или устранить такого видного деятеля.

     Город и его окраины оцепили войска НКВД, мы выставили наши машины на дорогах, где должен был следовать кортеж. К полудню, по проселочной дороге, прибыли два мотоцикла из батальона разведки, один бронетранспортер, две фронтовые, черные «М-ки», и замыкала эту колонну бронемашина БА-10 с радиостанцией.

     Генерал, проехав мимо нашего строя, прибыл в центр города, в штаб армии.

     - Смотри-ка командир! И это все? – удивленно спросил Никитин.

     - А что ты хотел, это ж сам член военного совета! Ему сейчас не до тебя!- усмехнулся я.

     - Нет, ну просто так готовились, даже форму новую выдали!

     -Эээ, дорогой, разве тебе плохо? Форма прямо с иголочки, вай – вах! – выглядывая из-за Степаныча, сказал Гелашвили.

     - Меня интересует только одно, долго ли мы тут будем стоять? – спросил я.

     Рядом стоящий, замполит, ответил:

     - Сейчас они скроются за углом Шлиссштрассе, и разойдемся!

     Как только генеральский кортеж, завернул на улицу Шлиссштрассе, Мудрый дал отмашку на отбой. Мы разошлись по своим танкам.

     - Жарко как то, не правда ли капитан? – снимая пилотку, сказал Степаныч.

     - Да уж! Весна в Европе ни как у нас на родине! И воздух, какой то другой! – расстегивая пуговицы гимнастерки, произнес я.

     - Ты чего, командир? По родине затосковал? – улыбнулся Лука.

     - Да есть не много ребятки! Ничего! Осталось немного! Сейчас Вену возьмем, а там и до Берлина рукой подать.

     Лука подошел к указателю на дороге, сказал:

     - Вот смотрите товарищи, Берлин 600 километров, на север!

     - Жалко фотоаппарата нет, сейчас бы сделали групповой снимок, на память!- облокотившись о броню, сказал я.

     - Я надеюсь, мы будем встречаться после войны с вами?- добавил я.

     - Конечно капитан! Мы с тобой считай, от самого Днепра идем, и слава богам, пока все хорошо! – ответил Лука.

     - Ладно, Никитин и Гелашвили, посылайте за обедом! А то с утра ничего не ели! – приказал я.

     - Есть товарищ капитан! – в голос ответили они, и тот час же отправились к полевой кухне.

      Блинков повиснув на люке, о чем-то глубоко задумался. Закуривая трофейные немецкие сигареты, я подошел к нему:

     - Володь, ты чего задумался?

     - Да так капитан, ни о чем! – с тоской в голосе, ответил он.

     - Случилось что может? С домашними проблемы?

     - Да ну брось ты!

     - Нет, ну я как командир обязан спросить, что случилось? Вы мне как семья же! Давай выкладывай! Болит, может что?

     Немного промолчав, Володя, шмыгая носом, ответил:

     - Болит, командир… болит!

     -Что именно?

     - Душа… у меня какое то плохое наваждение последнюю неделю настигает…

     Дай закурить Алексей?

     - Ты же не курил? Ну, на конечно, отравы-то не жалко! – протягивая ему пачку сигарет «ECKSTEIN № 5».

     - Боюсь, что убьют, а я так и не попробую покурить!

     - Да перестань ты! Ты просто устал. У всех, наверное, сейчас такое чувство, под конец войны, что, кажется, что их вот-вот убьют! – успокаивал я его.

     - Ладно, командир, брось. А вон и ребята идут с обедом! Сейчас поедим, может, и настроение поднимется!- выбросив половину выкуренной сигареты на землю, сказал он.

      - А вот это по-нашему! - выкинув свой окурок, и приобняв его за плечо, пошли к столу.

     

     Обед у нас был как обычно. То шутки, то анекдоты, то еще что-нибудь. Насытившись до-упаду, ребята развалились на побитых кучах соломы, а я залез в танк, и сев на место радиста, начал снова гонять рацию. В эфире проскальзывали частые немецкие переговоры. Но так как немецкий до сих пор не освоил, я быстро переходил на другие волны, в поисках концертов и выступлений. Настроение было приподнятое. Погода чудесная. Солнце жарило совсем не по-весеннему. К вечеру, я вылез из танка по пояс, забыв отсоединить гарнитуру, снял с головы шлемофон. Ребята мои так и спали, утомившись прошедшими боями, а я наблюдал за ними сверху. Вдруг из-за угла, стал выезжать кортеж. Медленно следуя по улице, к КПП центральной дороги, Желтяков осматривал, чем занимаются солдаты. Скинув шлем, я быстро приказал встать своим ребятам. Те спросонья не поняли в чем дело, и вскочили, кто, в чем был. Генерал, проехав мимо нас, остановился в двадцати метрах, и, открыв дверь, вышел из машины.

     - Это что такое? Это что за безобразие? Кто командир?- грозно, спросил он.

     - Гвардии капитан Петровский, товарищ член военного совета!

     - Гвардии говоришь? Да какая ты гвардия? Ты посмотри на своих раздолбаев, в каком они виде! Война еще не кончилась капитан! Твое счастье, что завтра вы идете в наступление! А то сгноил бы вас за беспорядок на гауптвахте!

     - Виноват товарищ генерал-полковник! Исправимся!

     -Исправятся они! Завтра посмотрим! А сейчас, строгий выговор с занесением в личное дело! Запиши Булынко! ( приказал он рядом стоящему адъютанту) И фамилия его запиши, после боя ко мне в кабинет! Буду тебя порядку учить! А если не дойдет, то посчитаем, что погоны капитану жмут! И очень сильно жмут! Хочешь войну сержантом закончить?

     - Я сержантом начинал, товарищ член военного совета! – злобно ответил я.

     - Да ты щенок еще смеешь пререкаться со мной?

     -Никак нет!- с призрением глядел на него я.

     -В общем, после боя посмотрим! За такое обращение, я тебя до рядового вообще разжалую и в штрафбат отправлю! – пройдя к машине, напоследок добавил:

     - Вольно, сопляк! Поехали Булынко!- хлопнув дверью, они удалились по дороге за горизонт.

     Ко мне подошли Векшин и Мудрый:

     - М-да капитан, нарываешься! Это ни Зубов, этот тебя и в правду сгноит где-нибудь. Твое счастье, если ты не вернешься из боя! Мой тебе совет, иначе будет хуже, генерал очень злопамятный, и крайне мстительный.

     - Да и хрен с ним! Расстилаться ни перед кем я не собираюсь! – и отправился к танку.

     - Ладно, оставь его! – остановил Векшин, Мудрого,- после боя попробуем успокоить генерала, по своим каналам.

     Подбежавшие ко мне ребята, говорили:

     - Ну, ты капитан с нравом конечно! Ты представляешь, что он с тобой сделает!

     - Поживем, увидим! Дайте пройти! – оттолкнув их, я снова залез в танк, и чтобы как то успокоится, закурил сигарету, и включил рацию.

     Нервно выдыхая дым, я крутил ручку перехода частот. В мыслях, мне хотелось пристрелить этого генерала, настолько сильно он меня завел!

     Спустя полчаса, ко мне в танк залез Векшин, с фляжкой спирта.

     - Ну, чего ты раскис? – спросил он, слегка выпивши.

      - Да уже нормально, товарищ полковник, отошел! – сказал я, сняв шлем.

     - Давай дернем по одной?

     - А давайте!

     - Я пока налью, а ты включи, что-нибудь на передатчике, там концерт Орловой или Утесова начнется скоро!

     Я, подставив стакан, вытащил гарнитуру, и поставил на громкую связь. Выпив первые сто грамм, Векшин наливал себе. Я налаживал концерт, как вдруг настроился на волну, откуда шел призыв о помощи: «Все кто нас слышит, внимание! Мы попали в засаду! Нам нужна помощь! Кто-нибудь, слышит меня!»

     Векшин, задержав стакан у рта, нахмурившись, спросил:

     - А кто это может так передавать? Фронт далеко от нас, а рация на большие расстояния не берет?

     - Не могу знать, Иван Игоревич!

     - А ну-ка, переходи на передачу!

     Переключив рычаг на передачу, я принял сигнал:

     - Кто это передает? Представьтесь?

     Голос на приёме: « Говорит Булынко, адъютант Желтякова! Нам нужна помощь, немцы зажимают нас со всех сторон! Генерал ранен, охрана перебита, нас осталось мало. Отстреливаться нечем, прошу, помогите!»

     Посмотрев друг на друга, я спросил:

     - Сообщите ваши координаты? Где вы находитесь?

     После минутного молчания, по рации была слышна интенсивная стрельба, после чего прекратилась:

     - Мы в двух километрах от вас, в районе Золленау!

     -Что делать командир? – спросил я.

     - Поднимай свой взвод на подмогу! Вы быстрее поберетесь на полном ходу до них, а мы следом за вами! – приказал Векшин, вылезая из танка.

     Я следом за полковником, вылез наружу и созвал свой экипаж к танку. Векшин побежал за батальоном внутренней охраны НКВД.

      - Ребята давайте быстро по машинам! Надо выручить генерала! – приказал я.

     - О, есть шанс реабилитироваться, капитан! – засмеялся Лука.

     - Отставить, юмор боец! – дерзко, ответил я.

     «Внимание первому взводу, все за мной!» - передал по рации, остальным экипажам, после чего мы, сорвавшись с места, мчались на выручку к генералу.

      - Простите меня, ребят, что накричал на вас! – сказал я ребятам.

     - Да, ладно капитан, бывает! – взяв меня за плечо, улыбнулся Орлов.

     Взяв его за руку, я улыбнулся ему в ответ. И в эту самую минуту, мне почему-то показалось, что я вижу их последний раз.

     Канонада усиливалась по мере нашего приближения.

     -Командир смотри, там горит что-то! – сказал Блинков, смотря в открытый люк.

     -Никитин, отсекай пехоту! – приказал я.

     Тот, схватив пулемет начал косить врага, все ближе подходившего к генеральскому кортежу.

     -Степаныч, дай осколочного!

     - Яша, аккуратней только не задень осколками наших ребят!

     - Понял командир! Сейчас мы из них чахохбили сделаем! – раскручивая маховики прицеливания, с иронией сказал Гелашвили.

     Мы ворвались на переезд, где был разбросан кортеж. Остановившись, ребята из всех стволов открыли огонь.

     - Прикройте меня! – приказал я, открыв люк, полез наружу.

     - Куда ты дурак? Убьют же! – закричал Степаныч, останавливая меня, схватившись за сапог.

     - Отпусти, Степаныч, его убьют же сейчас! Нас потом всех под расстрел подведут, за такое!

     Он отпустил мою ногу, и я, спрыгнув в брони, подбежал к генералу.

     Тот лежал, спиной к заднему колесу, раненый в плечо, он прижимал второй рукой, в которой находился пистолет, кровоточащую рану. Порвав на себе гимнастерку, я, убрав его руку, приложил к ране, и перетянул своим же обрывком своего рукава.

     Наблюдая за этой картиной, генерал тихо произнес:

     - Забери документы, сынок(протягивая мне портфель, на котором висели наручники), меня убьют, ты хоть документы сохрани!

     - Ничего подобного, товарищ генерал! Я вас вместе с ними сохраню! Вы же должны сдержать слово, и сгноить меня на «губе»! – усмехнулся я.

     - А вон ты к чему! Ну, да ты прав! Кто если ни я, тебя стервеца, к порядку приучу! – засмеялся он.

     - Вот-вот товарищ генерал! Давайте обопритесь на меня, сейчас поедем обратно с ветерком!- сказал я, взваливая его на свою спину.

     Степаныч, увидев это, вылез на помощь. И подхватив его за ноги, положили на двигательный отсек.

     -Уезжайте в тыл срочно! У него важные документы! Он умрет если ему помощь не оказать сейчас! – кричал я, махая рукой.

     -А как же ты капитан? – крикнул в ответ Орлов.

     - За меня не беспокойтесь! Тут раненых полно, я пока им помощь окажу! Мы с ними задержим немцем!

     - Не дури капитан, мать твою за ногу! Ты тут остаться навечно захотел?

     Достав свой пистолет, я сделал пару выстрелов в воздух:

     - А ну быстро в тыл спасать генерала, иначе под суд отдам! – накричав на Орлова, я направил на него свой ТТ.

     Генерал, поманив мне рукой, сказал:

     - Возьми, сынок мой пистолет. Тебе с ним сподручней будет!

     Посмотрев на него, я взял пистолет, и, хлопнув по броне, приказал уходить.

     Блинков, сдавая назад, кричал в ответ:

     - Мы вернемся за тобой капитан!

     И на полном ходу, рванули в сторону нашего расположения.

     Немцы, действительно зажимали со всех сторон. Видимо это были прорывающиеся части войск СС, из окружения. Я под огнем противника, подполз к адъютанту Булынке. Тот лежал, с прострелянной ногой, с автоматом в руках у бронемашины. Стрельбу вели, оставшиеся в живых мотоциклисты, из батальона разведки.

     - Ну как ты Булынко?

     - Хреново, капитан! Ног не чувствую совсем! И холодно как-то…

     - Погоди родной! Сейчас жгут наложу! – сняв с себя ремень, и надев на ногу выше места ранения, затянул что есть силы. И обмакнув палец в крови, написал на ремне время наложения. Булынко завизжал от боли, и на некоторое время потерял сознание.

     -Все, жить будешь! Ты посиди пока тут, а я других посмотрю! – сказал я, сидевшему без сознания адъютанту.

     Переползая, с места на место, параллельно, я вел прицельную стрельбу по окружающему нас противнику. Заметив у мотоцикла, раненого пулеметчика, я начал ползти к нему, как вдруг над моей головой, просвистела трассирующая очередь. Уткнувшись лицом в землю, и прикрывая голову руками, я почувствовал резкую боль в локте. Это было не большое ранение. Видимо пуля прошла вскользь, а я этого в порыве горячки не заметил. Рука перестала меня слушаться. Она висела как плеть. Зажав рану рукой, сквозь пальцы, начала сочится теплая, темно-вишневого цвета кровь. Нас оставалось все меньше, а немцы вплотную подходили к нам. Продолжая отстреливаться одной рукой, из пистолета, я потихоньку терял сознание. Где-то вдали, мне слышался отчетливый лязг гусениц. Прищурив глаза, я увидел своих ребят, несущихся ко мне на выручку. За ними, на бронетранспортере мчался и сам Векшин. Ворвавшись в эпицентр боя, прибывшая подмога, открыла огонь из всех орудий. Степаныч и Никитин, впрыгнув с танка, подхватив меня за руки, тащили на танк. Остановив их, я сказал:

     - Да, что вы меня как бабу то лапаете? Отставить! Я в порядке! – приводя себя в чувства, ударив себя по щеке.

     - Давай командир не глупи! Залезай, и поехали отсюда! – прокричал Блинков.

      Прибывшие на место танки, раскатали всех немцев. Стрельба прекратилась.

     Векшин, с автоматом подбежал ко мне:

     - Ну, ты как? Герой хренов! Живой? Если не генерал, то я тебя самолично, под трибунал отдам! Это что еще за фокусы?

     - Я должен был остаться, и оказать помощь! – улыбаясь ему в лицо, говорил я.

     - Ты вообще, чем думал, когда решил остаться здесь? А? Я очень сильно сомневаюсь, что головой! – размахивая руками, возмущался Векшин.

     - Да ну все ж хорошо кончилось? Генерал жив?- спросил я, держа его за плечо.

     - Да что с ним будет-то? Генерал он и есть генерал! Они не умирают! Им прикажет партия они, и живут! Долго и счастливо! А ты дурья твоя башка, ни генерал, да еще и беспартийный! Поэтому можешь погибнуть в любую минуту!- перейдя местами на матерные словосочетания, продолжал ругаться Векшин.

     - Да, как на счет моего рапорта о вступлении в партию? – спросил я.

     - Никак, хрен тебе, а ни вступление в партию! – махнув рукой, ушел Иван Игоревич.

     - Иван Игоревич? Ну, товарищ полковник, подождите! Видите, я ранен, а вы ругаетесь! Ну, постойте же! - догоняя его, говорил я.

     Степаныч остановив меня, улыбаясь, сказал:

     - Да отстань ты от него! Переживает за тебя мужик! Ты как сын ему! Поэтому он и беситься, что ты зря головой рискуешь! И, кстати! Несмотря на чины, мы тебе тоже в отцы годимся, между прочим, и тоже по-отечески имеем право тебе задницу надрать!

     Я был бесконечно счастлив в это момент, находясь рядом с такими ребятами. Обняв их всех, я забрался в танк и, заняв свое месте, встал по пояс в башне.

     Векшин, собрав ребят, уже тронувшись с места, начали следовать в расположение. Экипажи Авдеева и Суслова я пропустил первыми, а сам, со своими ребятами отправился замыкающим. Положив свою прострелянную руку на открытый люк танка, одновременно достав пачку сигарет, закуривая, я любовался просторами Австрии. Над полями, солнце начало садиться. Позади нас, на перекрестке, было много трупов, выходивших из окружения, немецких солдат, и подбитая техника генерала Желтякова. На пути к нашему расположению, ничего ни предвещало беды. Казалось, что противника в нашем округе уже нет, как вдруг из лесного массива, огибавшего дорогу до Винер – Нойштадта, показался вражеский арьергард. Они тянули на конной тяге, противотанковое орудие Pak 40, которое было развернуто в считанные секунды. Повернувшись направо, я слишком поздно заметил орудие противника. И не успев предупредить своих ребят, вдруг, в правый борт нашего танка, с небывалым визгом, ударил вражеский снаряд. От попадания, танк сразу же загорелся изнутри. Разорвавшийся боеприпас, перебил мне ноги осколками, поразив при этом остальных членов экипажа. Почувствовав нестерпимую боль в ногах, я попытался выбраться наружу, но буквально, через несколько секунд, детонировал наш оставшийся боекомплект. Взрывной волной, меня выкинуло из боевого отделения, на дорогу. Пролежав несколько минут, услышав душераздирающий призыв о помощи мехвода, я попытался доползти до горящей машины, чтобы спасти выбирающегося из переднего люка Володьку Блинкова. Показавшись в пол тела, с окутанной пламенем гимнастеркой, он повис на пороге люка. Со звоном в ушах, горящей спиной, и перебитыми ногами, я, превозмогая боль, полз к нему. Позвать на помощь я не мог. В тот момент, когда пламя, охватило боевое отделение, были поражены голосовые связки и трахея. Остальные экипажи вели бой, подавляя огневые точки противника. Подбежав ко мне, ребята накинули на мою спину плащ-палатку, и после того, как пламя погасло, они оттащили меня за впереди стоящий танк. Указывая обожженными руками на свою машину, башня которой отсутствовала, вследствие взрыва, я пытался промычать ребятам, чтобы спасали остальных. Но в горячности боя, и от стоящей канонады выстрелов, они, проигнорировав меня, взвалили на бронетранспортер Векшина.

     Иван Игоревич, с автоматом в руках отстреливался, от засевшего за деревьями, противника.

     

     Дав отмашку рукой, он кричал:

     - Увозите раненых в тыл, немедленно! Мы их задержим!

     Бойцы, бросили меня в кузов, на лежащих снизу ребят. И тронувшись с места, бронетранспортер, помчался в пункт назначения. Лежа на уже умерших бойцах, я перестал воспринимать мир, таким, каков он есть. Лицо было иссечено осколками. Кровь, сочившаяся изо лба, тонкой струйкой заливала глаза. Ноги висели словно плети, на фоне рваных и обагренных галифе. В теле нарастал холод. Торчащая перед моим лицом изуродованная рука, неизвестного мне бойца, двоилась в глазах. От кровопотери, я терял сознание.

     Очнулся от дикого крика, раненых солдат, лежащих на соседних операционных столах. Видимо это был фронтовой госпиталь, местонахождение которого, мне не было известно до сих пор. Ко мне подошла молоденькая медсестричка, держа в руках какие-то бумаги, она что-то говорила рядом стоящему хирургу, который глядя на меня, только разводил руками. Из-за звона в ушах я не слышал их диалога. Хирург в маске, наклонившись ко мне, что-то произнес и, подмигнув глазом, взяв в руки ножницы, начал разрезать сапоги. На мгновение, мне показалось, что верхняя часть лица была схожа с лицом моей Машеньки. Немного приподняв голову, я увидел, что у хирурга, из-под халата, пробивался кругленький живот. Далее хирург, взяв скальпель, начал иссекать рану. От неимоверной боли, закричав, я снова отключился.

       

      Эпизод 26

      «В госпитале!»

     Открыв глаза, я наблюдал перед собой, просторную палату, с окрашенными в синий цвет стены, с белыми, развивающимися от ветра занавесками. На подоконнике стояла ваза с гвоздиками, фоном за окном которых, служили кремлевские звезды. Это была Москва. Попытавшись встать с постели, я закричал от боли, которая пронеслась током по моим ногам. Подбежавшая ко мне медсестра, сказала:

     - Наконец-то, очнулся! Ты лежи, лежи милый! Тебе сейчас вставать нельзя! (касаясь моих плеч, укладывала меня обратно).

     Открыв слегка рот, я прошептал ей в ответ:

     - Что произошло?

     - А ты разве не помнишь?

     - Смутно. Практически ничего! – корчась от боли, покашливая, отвечал я.

     - Тебя привезли самолетом с фронтового госпиталя из Австрии. Ты потерял много крови!

     - Что с моими ногами? Почему я их не чувствую?

     - Там в госпитале, тебе хотели произвести ампутацию, так как ранение слишком тяжелое. Были раздроблены обе кости, но говорят, вмешался какой-то офицер, даже угрожал хирургу оружием, и тебя вместе с другими тяжелоранеными перевезли в столицу. Тут профессор Архангельский, постарался восстановить тебе ноги.

     - Понятно… А кто там был хирург, не знаешь?

     - Да откуда-ж мне знать, меня там не было!

     - Позови врача, мне нужно поговорить!

     - Лежи, не вставай, я сейчас позову его! – сказав она, удалилась за дверь палаты.

     Через какое-то время в палату зашел средних лет доктор, в белом халате и с трубкой в нагрудном кармане, вслед за ним, сняв синюю фуражку, зашел полковник Векшин с медсестрой.

     Доктор, присев на мою койку, спросил:

     - Доброе утро, молодой человек! Как самочувствие?

     - Все в порядке, только ног не чувствую совсем!

     Ощупывая, мои конечности, он ответил:

     - Это нормально! Вам пришлось сделать протезирование коленных суставов! Стоял вопрос об ампутации, но по настоятельству (указав на Векшина), товарища полковника, вас перевезли сюда, и мы сделали все возможное, чтобы сохранить вам ноги.

     Смотря с улыбкой на Ивана Игоревича, я прошептал:

     - Значит, повоюем еще, товарищ полковник?

     Доктор, пожав плечами, вынес свой вердикт:

     - Война для тебя окончена! Ранение было слишком серьезным. К строевой ты не годен! Прости сынок, но армия для тебя теперь закрыта.

     Приподнявшись с постели, я пытался в голос произнести:

     - Я что, комиссован? Я не буду ходить?

     Доктор, укладывая меня в постель, сказал:

     - Ходить ты будешь! Но боюсь, хромота останется на всю жизнь!

     Немного помолчав, он добавил:

     - Ладно, я оставлю вас наедине с товарищем полковником. Вам есть о чем поговорить! Пошли Наденька, выйдем! – взяв за руку медсестру, проследовали к выходу.

     Векшин взял стул, сел передо мной, и сказал:

     - Тебе повезло, крупно повезло!

     Взяв его за руку, я спросил:

     - Иван Игоревич! А как мои ребятки? Где они сейчас?

     Опустив глаза в пол, он произнес:

     - Нет больше ребят, Алёшка! (непродолжительное молчание), Блинкова, мы вытащили из машины, и по дороге в госпиталь, он скончался.

     - А остальные? – перебил я его, с дрожью в голосе.

     - А от остальных ничего не осталось... странно, что Володька еще жив был, после такого взрыва.

     - Векшин, скажи! Почему все так происходит? – со слезами, спросил я, - почему я на этой чертовой войне потерял всех кого мог? Отца, любимую жену, дорогих мне друзей? Почему, именно я остался в живых? Да я должен был вместе с ними лечь в том бою!

     - Успокойся! Ты выжил и это главное! У тебя вся жизнь впереди еще! И война для тебя действительно кончилась! Вернешься домой и начнешь жить по-новому!

     - А оно стоит того?

     - Стоит! Ах да, чуть не забыл, генерала Желтякова помнишь?

     Отвернувшись к стене, утирая слезы, ответил:

     - Помню, конечно! Живой?

     - Живой! Ему доложили уже, что ты пришел в себя, и он, бросив все дела, выехал сюда.

     - Зачем?

     - А я почем знаю? Может наказать тебя, за тот случай! – повысив голос, сказал он с сарказмом.

     - Пусть наказывает! Я согласен на всё…

     После часовой беседы с Векшиным, в дверь вошел Желтяков и его тот самый адъютант только с тростью. Полковник, вскочив с места, поприветствовал генерала.

     - Приветствую вас, товарищи офицеры! Булынко, стул подай мне! – попросил он адъютанта.

     Подав стул генералу, тот сел и тронув меня за руку, спросил:

     - Как ты сынок?

     -Жив пока, товарищ член военного совета!

     - Почему пока? – недоумевая, спросил он.

     - Ну, вы же меня, наверное, арестовывать пришли, за тот хамский случай?

     - Арестовывать я тебя не собираюсь, я по другому вопросу вообще, но с хамством, конечно, ты перегнул, парень! Сразу видно нрав у тебя крутой! – улыбаясь, сказал он.

     - Простите меня если что, я был неправ!

     - Не было ничего, капитан! Показалось мне! Сам понимаешь, нервы, наступление, тут вы еще развалились как на привале! Но это не важно. Важно, вот что! После того боя, из которого ты меня вытащил, капитан! Ты спас мне жизнь! В долгу перед тобой я не останусь! Я знаю, что произошло потом. Про гибель твоих ребят, мне очень жаль! Поэтому я написал личное представление на тебя и твоего экипажа, к званию Героя Советского союза! Президиум верховного совета СССР, удовлетворил это, и мы ждем тебя пятого июня в кремлевском дворце! Надеюсь, поправишься, за это время?

     Мой голос, снова задрожал от наворачивающихся на глаза, слёз:

     - Спасибо товарищ генерал-полковник! Я постараюсь!

     - Вот и молодец! Отдыхай капитан! А вот тут, кстати, тебе, пакет от нас с Булынко!- положив на тумбочку, сказал он, - как ты нам ловко перевязки то сделал, тогда! Вроде ни врач, а вел себя как медик!

     - Я и был медиком, товарищ генерал-полковник, не успел доучиться в институте!

     - Ну, ничего, скоро домой! Доучишься! Если какие проблемы возникнут с восстановлением в институт, сразу мне звони!

     - Понял, товарищ генерал! – улыбнулся в ответ я.

     Желтяков поднялся со стула, и, забрав с собой Векшина и Булынко, вышли из палаты.

     Лежа в постели, я задумывался о многом. Особенно я не мог поверить в гибель своих ребят. От них не осталось даже фотокарточки, не осталось хоть что то, что могло напомнить о них. Только в течение всей своей жизни, я буду помнить вечно механика-водителя Блинкова, стрелка-радиста Никитина, заряжающего Орлова и наводчика Гелашвили. Вечная им память! Так же у меня не выходил из головы тот момент, когда я лежал на операционном столе, и увидел того хирурга. Возможно из-за массивной кровопотери, я просто-напросто спутал, и принял того хирурга за свою жену. Она, скорее всего, учиться в институте, и придерживаясь, нашей клятве, которую мы давали друг другу, тогда в 41-ом, до сих пор надеется на то, что я жив и здоров. И на то, что мы скоро будем вместе. А пока, я лежал в больнице, и шел на поправку.

     Рано утром, разбудив всех, крича на всю больницу, бежала медсестра Наденька, и, заходя в каждую палату, просила включить радио. Забежав ко мне, она сказала:

     - Ты чего разлегся, радио слушать надо сейчас! А ты лежишь, грустишь тут! – подойдя к приемнику, щелкнув тумблер, включила радио.

     Я, поднявшись с койки, опираясь на трость, подошел к ней:

     - Чего там такое?

     - Да слушай ты! Сейчас, Левитан говорить будет!

     - Да в чем…..

     -Тсс! – положив свою руку, мне на губы.

     После музыкального проигрыша, раздался голос:

     «ПРИКАЗ

     Верховного Главнокомандующего

     ПО ВОЙСКАМ КРАСНОЙ АРМИИ

     И ВОЕННО-МОРСКОМУ ФЛОТУ

     8 мая 1945 года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.

     Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена…»

     

     Одновременно, по всей больнице, по всего городу, по всей стране, прокатились кличи: «УРА, ПОБЕДА!»

     Обнявшись с Наденькой, счастью не было предела. Четыре года, тысяча четыреста восемнадцать дней и ночей, вели упорную борьбу с врагом! Ценою огромных потерь, положивши все, на алтарь свободы, мы победили в этой страшной войне! Выбежав из палаты, весь медперсонал, и все больные, начали обниматься друг с другом, подбрасывать к верху, радоваться и просто плакать от счастья. Теперь начиналась новая жизнь!

     По распоряжению Желтякова, я, пятого июня, надев парадный мундир, со всеми регалиями, хромая, опираясь на трость, прибыл в кремлевский дворец, для награждения.

     Товарищ Калинин, лично вручил мне медаль «Золотая звезда» Героя Советского союза, орден Ленина и грамоту Президиума Верховного совета СССР. Там же мне и вручили партийный билет. Наконец-то, я стал коммунистом! Отдельным списком награжденных, были и мои ребятки. Посмертно, им так же было присвоено звания ГСС. Полковник Векшин, стал генералом. После войны остался работать в МГБ в Москве. Что касается меня, выписавшись из больницы, прощался с моим новым другом медсестрой Наденькой, на крыльце главного входа. Обменявшись адресами, мы договаривались, что будем навещать друг друга. После долгого прощания, она подарила мне поцелуй, и я, ответив взаимностью, прихрамывая, убыл на вокзал. Взяв билет на поезд Москва – Саратов, я был полон волнения, от того что начну новую жизнь с моей любимой Машенькой.

      Глава IX . «Мы наш, мы новый мир построим!»

      Эпизод 27

      «Возвращение домой»

     После суточного пребывания в купе поезда Москва – Саратов, я наконец-таки, прибыл в родной край. Сойдя на перрон, я, поправляя на голове пилотку, рассматривал вокзал и прилегающие к нему территории. Это был несравненно зеленый вокзал, отличный от европейского. По периметру, уже распустилась сирень. Красные знамена, висевшие у входа, буквально горели кровавым цветом, на палящем, июньском солнце. Вокруг гуляли люди, встречая и провожая кого-то. Были и такие, кто, так же как и я возвращались с фронта. Втянув носом этот сладкий воздух свободы и родного дома, я, закинув за спину вещмешок, опираясь на трость, направился на остановку. Еле запихнувшись в переполненный автобус, я поехал на квартиру, где жил раньше, с тетей Надей и своей любимой, ненаглядной женой. Рассматривая по дороге улицы и счастливые лица людей, я понимал, что мне придется жить по-другому. Приучать себя умываться по утрам горячей водой, спать на чистых постелях, сменив форму на костюм, ходить с женой по театрам, кино, ресторанам. Всему этому мне приходилось учиться заново. Сойдя на остановке по улице Петропавловской, я проследовал к дому номер восемнадцать. Подойдя к двери своей квартиры, я глядя в окно второго этажа, закурил. Моё сердце колотилось настолько сильно, что вот-вот выпрыгнет из груди. Перебирая в голове все те слова, которые должен был сказать домашним, я, к сожалению, так ничего и не придумал.

     Выкурив сигарету, я, поправив на себе форму, прошел в дом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, и осматривая комнаты, я крикнул:

     - Теть Надя? Машенька? Вы дома?

     В ответ последовала глухая тишина. Завернув в свою комнату, я увидел, как на двери висел замок. Достав из-под коврика, по старой памяти, ключ, я прошел к себе. Улыбка на лице, сменилась разочарованием. Комната опустела. Повсюду пыль, местами паутина. От стен слегка повеяло женскими духами. На столе в куче запыленных книг, лежала шкатулка. Подойдя к столу, и открыв ее, я обнаружил три аккуратно сложенных листочка бумаги. Развернув одну из них, и прочитав содержимое, меня парализовало словно током. Это было моё извещение о смерти, датировано 20 июля 1941 года. Положив его на стол, я понимал, что дальше бумаги с не лучшим содержанием. Следующей была справка из НКВД, на имя Петровской Марии, в которой говорилось, что ваш муж Петровский Алексей Александрович, находился под следствием с декабря 1943 года по апрель 1944 года, после чего разжалован в рядовые, и направлен в штрафбат. В боях на территории Украины, как и многие другие штрафники, был убит, и похоронен в обезличенной могиле в селе Шепетовка. Подпись начальника политотдела Зубова. Последний, сложенный треугольником листок, после моего вскрытия, имел следующее содержание:

      «Дорогая тетя Надя! Простите меня за всё! Я устала быть одной… Мне ужасно плохо без моего любимого Алёшеньки. Для меня его гибель, это огромная утрата, с которой мне приходиться жить, но так больше продолжаться не может. Жизнь не стоит на месте, а я еще слишком молода. Поэтому, я встретила другого человека. Совсем скоро я выхожу за него замуж. И хочу родить от него детей. Искать меня не нужно, я уехала далеко. Боюсь, что навсегда… Спасибо вам за всё! Простите… и прощайте!»

      (подпись)

      10 Августа 1944 года.

     Перечитав записку несколько раз, я скомкал ее и бросил на стол.

     - Вот тебе и вернулся домой, капитан Петровский! – пробормотал себе под нос.

     Это был последний и любимый человек, которого я потерял. Ради нее, я выживал в болотах Белоруссии, в снегах Москвы и Украины, горел в танке под Веной. С её именем на устах, я шел в бой, и защищал свой дом. Обдумав все это, я потерял смысл в жизни.

     - Лучше бы ты и вправду, лег тогда в Австрии! Как предлагало тебе начальство, после ссоры с генералом! – сказал я, смотря в покрытое пылью зеркало.

     Вдруг позади меня в коридоре, загремела ключами моя квартирная хозяйка. Видимо пришедшая с магазина. Подойдя к ней ближе, я окликнул:

     - Здравствуйте, теть Надь!

     Она, выронив из рук все что было, повернулась ко мне. Закрыв ладонью, свои губы, ее глаза наполнялись слезами. Тетя Надя видела перед собой человека, вместе с Машенькой которого, она хоронила несколько раз. А сейчас абсолютно живой и здоровый, со шрамами на лице, весь в орденах со звездой героя, стоял он, перед ней опираясь на трость.

     - Теть Надь, это я! Я вернулся! Я живой! – утирая свои слезы, говорил я.

     После долгого молчания, она ответила:

     - Родной ты мой! Вернулся! Что же, ни одной весточки от тебя не было! – прижавшись ко мне, продолжала она,- мы тут все глаза выплакали с Машей!

     Целых четыре года, от тебя ни словечка.

     - Да не мог я написать, в том то и все и дело! То бои, то арест, то еще что-нибудь.

     Я так жалею об этом, теть Надь! – продолжая смахивать слезы со своих глаз, говорил я.

     - Ну не плачь, любимый ты мой! Все будет хорошо! Ты жив и это главное!- успокаивала меня она.

     Так и простоявши в обнимку на входе между комнат, мы успокаивали друг друга.

     Потом, мы вместе пошли убираться в моей комнате. Я протирал пыль с окон, а она, складывая мои вещи в шифоньер, говорила:

      - Вот жена твоя, как только узнала, что ты погиб, чуть руки на себя не наложила. Ее из петли вытащил какой-то офицер, который привез справку о твоей гибели. Потом он к нам долго ходил. В один прекрасный момент она будто расцвела с ним. Они ночевать приходили вместе сюда.

     - А кто он? Вы его знаете? – сжимая кулак, спросил я.

     - Зовут Максимом вроде, в форме приходил, такой статный майор! Цветами все заваливал Машеньку! И в один прекрасный момент, где-то в августе, она ушла на фронт, вместе со своим курсом. Потом вот,- показывая мне записку,- написала, что выходит замуж.

     - Это я читал уже! Ясно, мне все предельно ясно. А развод кто оформлял? – закуривая папиросу, сказал я.

     - А спустя месяц, после того как Максим привез этот злосчастный лист. Он помогал ей с разводом. А тут видишь как. Не дал пропасть, и сам женился на ней! – закрыв двери, говорила Надежда Анатольевна.

     - Вот сволочи…- ухмыляясь, произнес я.

     Теть Надя подошла ко мне, и, положив руки на плечи, присела рядом:

     - Понимаешь Алексей, в этом ни кто не виноват! Это война проклятая разлучила вас! Ты бы знал, как она тут на стену лезла, когда ты на фронт ушел. Она места себе не находила. Молилась за тебя каждую ночь. А когда пришла похоронка на тебя, то…(опустив глаза, продолжила),- лучше тебе этого не знать! А после того как Максим привез весть, что ты погиб в штрафбате, она хотела покончить с собой. Хорошо он во время пришел к ней. Вытащил из петли, и предложил замуж. Но ответа не было. Поэтому, даже если сейчас она с другим, ты не должен держать зла на нее. Ты должен просто поблагодарить судьбу за то, что она подарила вам те прекрасные минуты счастья, и простить её за все. Уверена, что она тебя до сих пор любит.

     Выслушав философские рассуждения, я, почему-то сразу смирился с произошедшим:

     - Вы правы, пожалуй! Пусть она будет счастлива с тем, кого любит сейчас!

     - Ну, вот и молодец! – улыбнувшись, сказала она, и тут же сменив тему, продолжила, - Дальше, чем планируешь заняться?

     - Восстановлюсь в институте, на прежний курс. Доучусь, потом уеду в Вольск! У меня там мать одна осталась. Буду помогать ей в делах. А потом жизнь покажет, что дальше! – с тоской, ответил я, смотря в её седые глаза.

     - Ну, пока лето, ты домой съезди. Что тебе тут одному со старухой-то сидеть! – толкая меня в бок, шутила она.

     - Да, завтра, наверное, после института, поеду! – сказал я, после чего прилег на кровать.

      Саратов встретил меня не очень хорошо. Я ожидал чего-то большего. С начала и до конца войны, я грезил об этой встрече. Но, увы. Мое счастье, ускользнуло от меня. После ночевки, я пошел в институт. Прибыв в деканат в военной форме, и предъявив некоторые документы, меня зачислили сразу на пятый курс. Далее я отправился на вокзал, и, купив билет до Вольска, отправился домой.

      Эпизод 28

      «Это жизнь!»

     Приехав в родной город, я сошел с автобуса на том самом месте, где впервые познакомился со своей женой. Пройдя по улицам, я вспоминал, как она меня провожала до улицы Маяковского, как я шутил с ней. Подойдя к отчиму дому, я увидел, как двери и окна, были заколочены досками. Дернув закрытую дверь, я понял, что тут давно уже никого не было. Соседка баба Нюра, увидевшая, что кто-то ломиться в дом, крикнула:

     - Эй, тебе чего там нужно?

     Сняв пилотку, и приглядевшись к ней, я ответил:

      - Здравствуй баб Нюр! Ты меня, не признала что ли? Это я, Алексей!

     Она, надев очки, доковыляла до забора, граничащего с нашим домом. Увидев меня она, перекрестившись, сказала:

     - Ой, господи! Алёшка, ты что ли? Ты ведь погиб?

     - Как видите, живой!

     - Мамоньки! – закрывая лицо руками, причитала она.

     - Баб Нюр, а вы мою матушку давно не видели?

     - Давненько уже, дорогой. Она ведь сначала тебя схоронила, мы тут всем двором горевали. А после смерти Александра Федоровича, так вообще в себя ушла. Потом, когда к нам раненые со Сталинграда начали поступать, она ушла в санитарки, в госпиталь. Познакомилась там с летчиком, собрала вещи, и уехала с ним. С тех пор ни слуху, ни духу.

     - Я понял, спасибо! – спустившись с крыльца родного дома, я мысленно попрощался со всеми, и, уходя, добавил:

      - Прощайте баб Нюр! Я уезжаю, обратно в Саратов!

     - Прощай дорогой! Слава Богу, что хоть ты жив остался! Жаль, только мать об этом не узнает…- всплакнув, проводила меня она.

     Вернувшись с фронта, в моей жизни началась черная полоса. С тех пор, когда я узнал о матери, я полностью почувствовал себя одиноким. Ни родных, ни друзей, ни врагов, пустота! Люди кличут меня, за глаза – сирота!

     К вечеру, я спустился на набережную. На то самое место, где мы с Машенькой проводили время. Сев на камни, и спустив ноги в Волгу, я прокручивал в своей голове, все, что прошлось мне пережить за последнее время. Находясь в одиночестве, мне жутко хотелось завыть во всю глотку. Но, чувства уже настолько притупили боль, что даже слезы не текли. Вдруг я вспомнил, про ту самую медсестричку Наденьку, которая выхаживала меня после ранения в госпитале. Взвесив всё, я принял решение, жениться на ней. Вскочив с берега, я пошел на вокзал, и, взяв билет, уехал обратно в Саратов.

     После моего приезда, я отправил письмо в Москву на ее имя. В нем я просил ее приехать ко мне, и чтобы не тянуть время, узаконить наши отношения.

     Спустя три дня, Надюша, с вещами переехала ко мне. Я познакомил ее со своей хозяйкой. Они быстро сдружились. Потом Надюша устроилась в одну из саратовских больниц. А я тем самым доучивался в институте. Время бежало стремительно. Несмотря на все то, что было, мы были счастливы. В 1947 году я успешно закончил институт. И устроившись на работу в ту же больницу, где и Наденька, днями и ночами, ассистировал хирургам на операциях, набираясь опыта. В этом же году, где - то во второй половине, я узнал, что у меня будет сын. Мой первый ребенок, от любимой жены. «Время все-таки лечит!»- думал я каждый день, когда жена собирала меня на работу, и при этом окутывала счастьем с ног до головы. К сожалению, счастье резко оборвалось. В начале следующего года, во время родов, погибает вместе с ребенком, моя Наденька. Узнав об этом, я окончательно замкнулся в себе. Даже уходил в запой. Каждый день, я, тратя свою зарплату на очередную бутылку водки, пропивал её в одиночестве. Таким образом, я существовал несколько лет. Под новый 1950 год, во время застолья, на глазах у гостей, умирает тетя Надя. Я ничего не смог сделать тогда. Видимо оторвался тромб. В один прекрасный момент, я решил взять себя в руки. Завязав с выпивкой окончательно, я уволился с работы. Придя домой, я собрал все свои вещи и переехал в Вольск. В родной заброшенный дом. Обжился, устроился в районную больницу. Ни подпуская к себе никого, я спокойно погружался в работу с головой, сутками не выходив из больницы.

     Каждый вечер выходного дня, я наведывался на то самое место на набережной. Смотря на рядом проходящих влюбленных пар, улыбался им в ответ, и про себя радовался за них.

     Время пролетало, а за ней и жизнь. Скучная, без красок жизнь. Единственное, что меня радовало это моя работа. Я стал ведущим хирургом больницы, благодаря опыту, который переманивал у бывалых светил.

     Однажды одна встреча перевернула всю мою жизнь. 23 июня, я, придя домой, после очередного дежурства, достал из шкафа свою военную форму со всеми наградами, и, сняв танковые петлицы, заменил их на медицинские. Ведь после стольких лет работы хирургом, я по праву заслужил носить форму с эмблемой чаши и змеи на погонах. После приведя себя в порядок, я, не изменяя своим традициям, пошел вечером гулять на набережную. Опять же на то место, где всегда проводил время. Стоял прекрасный вечер, солнце слегка опускалось за волжский горизонт, вокруг гуляли влюбленные пары, детишки. Подойдя к причалу, я из-за болей в ноге, облокотился к ограждению. Стиснув зубы, я растирал, когда-то перебитое колено, которое давало о себе знать, спустя столько времени.

     Вдруг сзади, ко мне подбегает маленькая девочка лет шести, с мороженным в руках. И глядя на то, как я мучаюсь от боли, ангельским голосочком, спрашивает меня:

     - Дяденька, вам больно?

     Повернувшись к ней, я подмигнул ей глазом, и, скрывая боль, улыбнулся:

     - Да нет радость моя, это я просто штанину испачкал вот и протираю!

      Девочка, улыбнувшись мне в ответ, опрокинула взор за мой китель:

     - Ух ты, сколько у вас медалей! А вы капитан, да?

     - Да, капитан! Ты такая маленькая, а уже в званиях разбираешься? – удивился я.

     - У меня просто мама, тоже капитан! И тоже медали есть, только ни как у вас! – облизывая лакомство, говорила с улыбкой девочка.

     Протянув руку, я гладил её по головке, и спросил:

     - Тебя как звать, ангелочек?

     - Я не ангелочек, я Людмила!

     - Очень приятно, я Алексей!

     - А где твои родители?

     - А мама ушла в магазин за продуктами, а я решила посмотреть на Волгу с причала.

     - Ясно все! – улыбался я, - ну давай вместе посмотрим!- придерживая за руки, я подвел её к ограждению.

     Простояли так минут десять, пока позади нас не раздался женский голос:

     - Люда! А ну иди сюда!

     Девочка тот час же спрыгнула с порога ограды к ней на встречу:

     - Мама, мама не ругайся. Мы тут с дядей смотрели, как лодки плавают!

     - С каким еще дядей? А ну давай быстро домой пошли! – повысив голос, журила она девочку.

     Повернувшись к ним лицом, и опираясь на трость, я сказал:

     - Вам очень повезло с дочкой! Она у вас ангелочек! Смышленая такая!

     Женщина бегло посмотрела на меня, ответила:

     - Да я знаю, спасибо! Ну, мы пойдем домой! А то мне рано утром на смену заступать еще! – и повернувшись ко мне спиной, с сумками отдалялась от меня.

     В тот момент, когда она мельком посмотрела на меня, я вдруг вспомнил того хирурга, который спасал меня на операционном столе, еще в Австрии. И не подумав ни о чем, у меня из уст вылетела фраза:

     - Машенька это ты!

     Остановившись на месте, она медленно повернулась ко мне, и пристально вглядываясь в мое, слегка испорченное лицо, спросила:

      - Да! А мы знакомы разве с вами?

     Мои руки резко ослабли, и от волнения выронив трость, я с дрожью в голосе сказал:

     - Ты не узнаешь меня? Я эхо из твоего прошлого!

     Она, пытаясь вспомнить, вскоре пожав плечами, ответила:

     - Нет, простите, я вас не знаю!- взяв дочь за руку, отвернувшись, снова отдалялась от меня.

     Тут окончательно убедившись, что это она, я прокричал ей вслед:

     - Помнишь это место? Ровно десять лет назад? Ты тогда, была счастлива с одним человеком, который ушел на фронт и якобы погиб в июле 41-го! Как ты за этого человека, тайком от родителей замуж вышла! Вспомни же!

     Она, остановившись, выронила сумки с продуктами на дорогу. Обернувшись ко мне лицом, я увидел, её сходу покрасневшие глаза, с капельками слёз, которые вот-вот упадут. Медленно подходя ко мне, она сказала:

     - Алексей, господи это ты?

     Впервые за это время, у меня слезы лились ручьём, и, заикаясь от волнения, я сказал:

     - Пройдя все круги ада, я выжил ради тебя! Зная, что ты меня ждешь, я вернулся с того света!

     Прикасаясь своими руками к моему лицу, она кричала:

     - Ты ведь умер! Тебя нет! Это не ты!

     Прижав её к себе, я шептал на ухо:

     - Девочка моя, очнись, это я! Я не погиб, я живой! Это все ошибка была!

     Машенька, впившись в мою спину ногтями, еще сильней прижала меня к себе, и, рыдая навзрыд, говорила:

     - Родной ты мой! Если бы ты знал, как плохо мне было без тебя! Я жизни без тебя не представляла, как сильно ты был мне дорог!

     - Знаю, девочка моя знаю! Я читал твое письмо у тети Нади, и она мне все рассказала. Ты, правда, сошлась с Максимом?

     Отходя от меня на шаг, она ответила:

     - Да, Алёш… пошли к нам домой, я тебе все расскажу.

     Люда смотря на нас, спросила у мамы:

     - Мам, а почему вы с дядей плачете?

     Маша, вытирая слезы, присев на корточки, ответила:

     - Познакомься Людочка, это мой самый первый и самый любимый муж дядя Лёша!

     Девочка, посмотрев на меня, сказала:

     - Не плачь дядь Лёша! Вот твоя жена! – переключившись на Машу, она спросила, - мам, а если он твой муж, то значит он мой папа?

      Глядя друг на друга, Маша ответила:

     - Пойдем дочка! Я тебе потом все расскажу.

     Придя к ним, домой, я прошел в гостиную. Там на вешалке, висел китель, с капитанскими погонами, тремя орденами и двумя медалями, все, так как девочка описала. На полке с книгами, стояла пожелтевшая в рамке фотокарточка. На ней на фоне танка, стояла Маша с Максимом. Взяв фото в руки, я спросил:

     - Это вы где?

     Подойдя ко мне, и взглянув на фото, она сказала:

     -Это мы в Вене, в конце апреля 45-го.

     - В Вене?

     - Ну да, а что такое? – присев за стол, удивилась она.

     - Да так, ничего. Слушай, а ты тогда в госпитале, не оперировала одного танкиста. У него лицо было обезображено, ожоги по спине, и ноги перебиты в двух местах?- поинтересовался я.

     Задумавшись, она ответила:

     - Танкист? Что – то было такое. Ах да, тогда еще какой-то контуженый полковник, мне пистолетом угрожал. Я хотела ампутацию провести, у него ноги как лоскуты висели. Помер наверное уже. Ранение было не совместимое с жизнью. А к чему ты спросил?

     - Этот танкист, и был я!

     Немного растерявшись, она с трясущимися руками, заметалась по столу в поисках папирос. Протягивая ей портсигар, я сказал:

     - Бери, закуривай! Тот самый капитан Петровский, командир первого танкового взвода! Я тогда ни верил своим глазам, думал галлюцинации. А видишь, оказалась ты. Хм… странная штука жизнь. Мы могли увидеться еще тогда, шесть лет назад. Ты была уже беременна на тот момент?

     Нервно выдыхая дым, она рассказала:

     -Ты сейчас выслушай меня только, ладно? В начале 44-го, к нам домой, пришел парень, майор танкист. Он поинтересовался кто Маша, я ответила ему. Он сказал, что он лучший друг твой, и что у него есть весть на счет тебя. Я пустила его, мы сели втроем за стол, и он рассказал нам, как пытался найти тебя. Вышел на какого-то Зубова, тот сказав ему, что ты погиб, отдал справку, о твоей гибели и месте захоронения. Потом он попытался разыскать меня, чтобы сообщить, эту страшную новость. И вот нашел. Я долго ни верила в эту новость. Я с ума сходила, от того, что тебя сначала похоронила, потом ты оказался жив, и потом мне снова говорят, что ты погиб. Спустя пару дней, я не смогла перебороть себя, и решила покончить с собой. По счастливой случайности, наверное, он пришел в тот день к нам снова, но увидел все это, и вытащил меня с петли. Я устала просто быть одной, Алёш. А когда он спас меня, от моей же глупости, он предложил мне выйти за него замуж. И я согласилась. В августе 44-го, мы сыграли свадьбу. Потом я забеременела от него. И как раз в апреле, на седьмом месяце беременности, я из последних сил оперировала, пока он не настоял, и не отправил меня с фронта. Вот на этом фото, мы как раз виделись последний раз. Он сказал, чтобы я ехала рожать к его родителям, в Москву, а потом война закончиться и он приедет ко мне, и мы будем вместе растить ребенка. Но судьба распорядилась по-своему. В начале июня, я родила Людмилу, а спустя две недели я получила на Максима похоронку. За два дня до смерти он писал, что его повысили в звании и должности. Стал командиром полка. Случилось это после освобождения Праги, 10 июня, он вместе со своим экипажем подорвался на фугасе. Опознать тело я не смогла. Говорят, их разметало по броне. Мина – судьба!

     Выслушав внимательно, я спросил:

     - А сейчас ты как? Замужем?

     - Одни мы с тех пор. Никого ни хочу больше. Теперь есть только я и любимая дочь!- грустно, улыбнулась она.

     - Понятно!- щелкая зажигалкой, ответил я.

     - А ты как? Где ты был все это время? – спросила следом она.

     Закуривая папиросу, я рассказал ей, как все было. Что со мной происходило все это время. И про ранения, и арест, и жену с ребенком, про родителей, все, все.

     Машенька не могла налюбоваться мной. Она, наверное, до сих пор ни верила, что я жив. После нашей долгой беседы, Маша пошла, укладывать дочь в спальную.

     Вернувшись, ко мне она взяла меня за руку, и смотрела в мои седые от войны и горя глаза. Я, упав перед ней на колени, прижавшись к телу, сказал:

     - Маш, давай попробуем снова? Я жизни без тебя не представляю. И раз мы снова нашли друг друга, я больше ни хочу тебя терять! Один раз, я уже это сделал, второго не переживу.

     Она, поцеловав меня в губы, сквозь слезы счастья, дала положительный ответ. После взяв меня за руку, она отвела меня в другую комнату. Эту ночь мы наконец-то провели вместе. Невероятно, но мы увиделись лишь спустя десять лет!

     Видимо это судьба. Жизнь, дала нам очень серьезные испытания, через которые мы проходили сквозь горе, слезы, и любовь. Людмилу, я воспитал как свою родную. А через год, у нее появилась сестренка, и еще через год брат. Черная полоса закончилась. Впереди нас ждало светлое будущее.

      Эпилог

     После десятилетнего ожидания, мы наконец-таки нашли друг друга. И наша жизнь встала в мирное счастливое русло. После нашей встречи, мы снова поженились. В нашей семье ожидалось пополнение. Когда Маша родила мне третьего ребенка, встал вопрос о переезде на новое место работы. Чему и способствовал мой друг, уже генерал-полковник Векшин, занимавший тогда пост заместителя председателя КГБ в Москве. Еще с войны, он стал для меня моим спасителем. Я был обязан ему всем. Несмотря на возрастную разницу между нами в двадцать лет, он считал меня своим родным. Сам он потерял семью еще в начале 42-го года, и по его словам я был копия его сын. В начале шестидесятых годов, мне по ходатайству Ивана Игоревича, предложили место заместителя министра здравоохранения СССР. Это и стало поводом для отъезда с семьей в Москву. Там же я защитил докторскую диссертацию, стал профессором кафедры госпитальной хирургии в Сеченовской академии. Супруга заняла должность декана педиатрического факультета там же, параллельно работая в должности заведующей кафедрой детской хирургии. Спустя время, когда начались боевые действия в Афганистане, Векшин предложил мне восстановиться в армии, и отправиться в горячую точку для организации здравоохранения в республике. Дав согласие после долгих размышлений, я заново прошел комиссию и был признан годным. Зайдя в кабинет к Ивану Игоревичу, я стоял перед ним в своей старой капитанской форме, которую носил сорок лет назад. Тот, взглянув на меня, посмеялся, что мое звание не соответствует возрасту, и, подойдя к сейфу, достал золотые, генеральские погоны. Тогда мне уже было за шестьдесят. Так я стал боевым генералом. Мои дети не пошли по нашим стопам, в частности говоря про сына, тот закончив, Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище, стал офицером. И мы вместе с ним поехали в командировку в Афганистан. После войны, в конце восьмидесятых, я начал писать мемуары, сидя в кресле на служебной даче. Жена проводила все время с внуками. А я, вспоминая все тех, кто был со мной, излагал на листе. Капитан Смирнов, который забирал нас в часть, летом 41-го, в том бою за госпиталь пропал без вести. Из моих подчиненных, с кем мы выбирались из окружения под Вязьмой, никого не осталось. Бабенко был убит при невыясненных обстоятельствах в августе 1945- го. Анна Кошкина, погибла вместе со своим братом при прорыве блокады, в январе 44-го. Мой следователь Яковлев, заменивший Зубова в 42-ом, ушел на пенсию после войны. Ефимцев Евгений Александрович, мой бывший командир в Сталинграде, был комиссован по ранению в мае 1943 года. Где он сейчас, так и неизвестно. Узнав о судьбе своей матери, я убедился в том, что она жива и здорова. Тогда в 1942 году, она вышла замуж за летчика, и, сменив фамилию, уехала на Дальний восток. Вот такая история, вот такая жизнь! Ради собственного счастья и счастья других, мы не щадя себя, уходили на фронт. И та война, тому виной. Могли ли мы догадываться тогда, что с нами может случиться, похоронив заживо свою молодость. Как судьба может ударить о самое дно, распоряжаясь нашими жизнями. Всего этого мы тогда не понимали.