Алексеев Иван Алексеевич. Херувим. Лик зовущий

Иван Алексеев

Херувим четырёхликий

Повести

"Под голубыми небесами...",

"Под небом голубым...".

А.С. Пушкин

Лик зовущий. "Иерусалим".

"И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут".

От Луки 12: 48

1. Беспокойное ухо

Левое ухо замучило. Опять в нём пульсирует жилка, доставляя изрядное беспокойство. Кровь стучит и точно зовёт за собой: "Делай, делай, делай, пока не поздно, пока есть время, пока живой".

Раньше эта беда начиналась утром и проходила к обеду, стоило размять бока, расходиться и загрузить медленно просыпающуюся голову текущими задачами. Вадим Анатольевич поэтому долго считал причиной утреннего постукивания неудобное положение головы во сне и бесполезно искал нужную ей высоту: то менял подушку на более высокую, то на более низкую, а то откидывал её совсем, растягиваясь пластом и убеждая себя, что лежать так удобно. Почему убеждал? - Потому что привык засыпать на спине, закинув руки за подушку, а без подушки руки оказывались не пристроены.

Врачу из частной поликлиники он добросовестно рассказал о своих подозрениях и о том, что спать на боку тоже было не вариант - на левом стук в ухе усиливался, словно отражался от дивана, а на правом точно тянул за собой, так что вдвойне было не до сна, - но не нашёл понимания, одно только сочувствие и благожелательное внимание, объяснимое заплаченными деньгами. Вадим не привык к благосклонности докторов, он бы лучше пошёл по полису в обычную поликлинику, но там не приняли. Точнее, приняли за чудака, когда он позвонил в регистратуру и пробовал объяснить, что хочет ко врачу сегодня, что ему бы только показаться, может, чепуха какая, пробка в ухе, которых у него никогда не было. "Сегодня? Да вы что?! У нас один лор на три поликлиники! Идите к терапевту, пусть он даст направление, потом будете записываться!" - пришлось двигать к частнику.

"В левом у Вас пробки нет, небольшая пробочка в правом. Покапаете в правое ухо персиковое масло, три раза в день. И обязательно попрыскаете в нос. Смотрите, как капать. Спинку выпрямили. Подбородочек уперли в грудь. Чтобы нос был полностью открыт. И делаем один-два "пшика" в каждую ноздрю. Морской водичкой обязательно капаем, и капельки я Вам сейчас выпишу. Три-четыре дня полечитесь, приходите повторно. Если улучшения не будет, запишемся на томографию, посмотрим сосудики", - общительный доктор уклончиво рассказал о возможных проблемах проходимости тонких кровеносных сосудов мозга, которые не выявить без аппаратного обследования, и посоветовал для начала устранить другие недостатки. Довольно подробно и хорошо поставленным голосом он объяснил связь ушных проходов с носовыми пазухами и прописал капли в не понравившийся ему нос. Холёные белые пальцы и искусно подстриженные мужские ногти невольно притягивали взгляд. Эти ухоженные ногти ничуть не уступали розовому маникюру молодой женщины за регистрационной стойкой, пальцы которой исполняли округлые пассы над карточкой пациента. "Дивин Вадим Анатольевич". - "Полных лет?" - "Пятьдесят шесть".

Вадим Анатольевич три дня добросовестно капал всё, что приказали, и толкотня в ухе прошла, так что он почти зауважал чистюлю-доктора. Правда, пульсация проходила и раньше, сама собой, чтобы потом огорчить непременным и неожиданным возвращением. Вернулась она и на этот раз, разочаровав во врачебных чарах. Но теперь уже кровь в ухе настукивала не только по утрам. Бывало, что утром, наоборот, всё хорошо, а вечером вдруг застучит и не проходит всю ночь и весь следующий день.

Вечерами, на фоне усталости, пульсация стала приходить чаще, и Вадим неизбежно вспоминал скомканные рассуждения доктора про тонкие сосуды, которые можно проверить и полечить при необходимости, хотя это не самая простая и скорая процедура.

А ещё стук в ухе вызывал воспоминание о дурацком предложении, поступившем ему на похоронах Фёдора Канцева.

Сашка Рылов, товарищ по холостяцкому общежитию, неспешный добрый увалень, проявивший удивительную настырность и отыскавший Вадима, за что тот был ему крайне благодарен, вдруг привязался, как репей, - Фёдора ещё не закопали: уважь покойника; мол, он хотел попросить лично, но не успел.

Канцев наказал Вадиму переписать художественный опус своих Интернет-любимчиков. Зачем? Очевидный каприз больного на голову человека. Потакать ему Вадим не собирался ни разу, но пообещать Рылову хотя бы прочитать текст в Интернете пришлось - иначе бы тот не отстал.

Текст назывался "Беседа в кафе "У Бирона", причём название кафе начиналось с маленькой буквы, а имя файла - "Встреча у Бирона" - больше подходило названию рассказа, что было ясно сразу, без втягивания в многозначительные авторские рассуждения.

Прошло три года, как Вадим Дивин ничего не писал, в очередной раз разочаровавшись в публике. До этого он добросовестно оттрубил пятилетку в "Самиздате", добившись писательской лёгкости переложения мыслей в слова и окружив себя обычным для не фантаста, не эротомана и не мастера острых сюжетов кругом поклонников - тысяча Интернет-читателей и десяток заказчиков готовых книг. Чужие произведения он читал редко, поскольку себя оценивал строго, а других ещё строже. Оценка его учитывала наличие идеи, приёма и красоты её исполнения, художественных достоинств, возможности самому представить героев и сопутствующих их переживаниям картин природы и окружающей обстановки - всего того, что составляло в его представлении мастерство сочинителя. А по отношению к редким классным текстам, где все обязательные элементы мастерства присутствовали и согласно били по сознанию читателя, вызывая ответные созвучные переживания, важно было сообразить - зачем это писано, куда зовёт, поднимает человека к свету или опускает его на тёмное дно?

Рассказ, который прочитал Дивин, был написан многомудрым человеком, любителем литературы и сочинителем-дилетантом. Автор в художественной форме попытался представить результаты собственного расследования вероятных тем приватной беседы русского императора и главного русского поэта, о которую издавна точили зубы и политики, и учёные, и падкие до ласк литераторы - все, кому не лень. Оживить сухие истины должна была беседа, но с кем? - Правильно, с самим Пушкиным, специально оживающем в наше время, чтобы подтвердить выводы современных дознавателей. Приём не новый и вроде бы выигрышный, но только на первый взгляд. Грань между сказкой и небывальщиной слишком тонка даже для искусного мастера - что ж говорить о любителе? У автора "Беседы" пройти по ней не получилось, но он так старательно кружил рядышком, нагружая читателя полезной, похожей на правдивую и дотоле неизвестной - точнее, не сведённой к предлагаемому общему знаменателю - информацией, что к концу чтива появилась досада за то, что авторская задумка не удалась.

Вадим понял переживания Канцева. Если пытаться достичь главной цели "Беседы" - представить в ёмкой и доступной форме коллективно раскрытую многозначную и многосмысловую информацию, помогающую разумному человеку встать на путь правды-истины, - рассказ надо было переписывать. Однако, брать такой труд на себя Дивин не собирался. Он давно знал, насколько тяжело править глубокий текст. Там не словесный восторженный понос. Там обдуманные и уложенные по своим местам слова, заплетённые между собой не хуже синоптических связей головного мозга. Распутать и положить их по-новому, ничего не потеряв из смыслов, было практически не возможно.

Рассказ был подписан Внутренним предиктором СССР. Интернет давно был заполнен аналитикой людей, выступавших под этим псевдонимом, где аббревиатура указывала не на распавшееся государство, а на мечту о строительстве справедливой страны. Когда-то Вадим читал их мудрёные книги и однажды пробудился не меньше Канцева, полгода обдумывая возможность переписать на свой лад другой их художественный проект - мистический и остросюжетный роман "Последний гамбит". Тогда у Вадима хватило здравого смысла отказаться от безрассудной затеи - хватит и на этот раз. Пусть это канцевское "Надо переписать про Бирона" постучит в нём на пару с пульсирующей жилкой. Постучит и пройдёт. Само собой.

Дивину легко было отмахнуться от разных пустяков потому, что его голову уже несколько недель кряду кружила волшебная музыка "Золотого города". Она легла на старые дрожжи юношеских переживаний, когда модные рок-группы заводили молодёжь предвестьем перемен, а стильный Борис Гребенщиков извлекал из гитарных струн душещипательные ноты вроде бы своей песни "Под небом голубым Есть город золотой", вроде бы указывая нам направление правильного движения.

Почему музыка заиграла в голове Вадима Анатольевича? - он проникся Интернет-расследованием израильского музыканта о непростом рождении этой песенки, ладно ложащейся на еврейскую тоску про обетованный град. Открывшаяся подоплёка её появления сняла с души Дивина много старых вопросов, успокоив его понятными жизненными обстоятельствами.

Оказалось, начало песне с мистическими смыслами положил русский, Владимир Вавилов, улыбчивый круглолицый композитор-самоучка "без имени" в круглых чёрных очках, придумавший открыть народу свою музыку под именами средневековых композиторов.

"Та-та?--та--та--та-та-та?, та-та?--та--та--та-та-та?, та-та?--та-та?--та-та-та-та?, та-та?--та--та--та-та?", - также, как в голове Дивина, крутилась загадочная мелодия из пьесы "Канцона и танец", сочинённой якобы знаменитым папским лютнистом Франческо Канова да Милано и переложенной на гитару Вавиловым, - в голове Анри Волохонского, перебивающегося в Ленинграде с хлеба на воду. Музыка звучала, звучала, звучала в голове поэта и вдруг помогла ему разглядеть в мастерской художника, которому он помогал разбивать на кусочки сине-голубую смальту для будущего мозаичного неба, образ небесного Града.

Музыка одного будущего вынужденного эмигранта в Израиль, художника, сложилась с музыкой, звучащей внутри другого, поэта, - так родился "Рай":

"Над небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И яркою стеной.

А в городе том сад,

Всё травы да цветы,

Гуляют там животные

Невиданной красы.

Одно, как рыжий огнегривый лев,

Другое - вол, исполненный очей,

Третье - золотой орёл небесный,

Чей там светел взор незабываемый..."

Дивин почти наяву видел и это небо из смальты, и плывущую по нему звезду, зовущую к прозрачным воротам сада, и гуляющих там библейских персонажей:

"Та-та?--та--та--та-та-та-та-та-та?,

та-та?-та--та--та--та-та-та-та-та?,

та?-та--та-та-та-та?-та-та-та?-та-та,

та?-та--та?-та--та?-та--та?-та-та-та-та?..."

У песни было несколько философствующих исполнителей, а популярной её сделал Борис Гребенщиков, поменявший взятую поэтом из Писания начальную фразу на пушкинскую строчку. Скорее всего, "над небом" Гребенщиков не расслышал, но придумал ловкое объяснение своей ошибке: "Царство Божие находится внутри нас, и поэтому помещать небесный Иерусалим на небо... бессмысленно".

Откуда Гребенщиков знает, что находится внутри него, тем более - внутри нас? Нет пока на земле града обетованного. А в песенке поётся про город, который есть. Если он есть, то не "под небом голубым".

И всё-таки оговорки талантов частенько бывают интересны - в них проскакивает истина, которую оговорившийся сам часто не понимает. Хитрый Гребенщиков угадал главное, хотя и не смог этого объяснить.

Два расследования - беседы Пушкина с царём и рождения мистической песни - странным образом переплелись, горячечно поднимая мысли Вадима Дивина в высокие сферы. Им в такт, под музыку "Города", взволнованно стучало его сердце, и этот стук уверенно забивал мешающие, усиливающиеся в ночной тишине и прибивающие к земле тревожные сигналы из левого уха.

2. Случайные гости

Второго января, после обеда, когда за окном пропали красные солнечные всполохи, и осмелевшие ранние серые сумерки быстренько вбирали в себя заставленные замёрзшими машинами дворы многоэтажек, заледеневшие уличные колеи и укрытые тонким снежным покровом редкие пустыри с жёлтой сухой травой, нескромно голыми кустами и тёмными тропинками собачников, Александру Владимировичу Рылову пришло в голову поздравить с наступившим Новым годом Вадика Дивина.

Всех своих родных и знакомых Рыловы поздравили ещё 31-го, как положено. А про Дивина не вспомнили, потому что раньше его не поздравляли. Ему и не звонили никогда - телефон Вадика появился в справочнике только в связи со скорбным событием.

Как Рылов попал на номер Дивина? - случайно. Хотел справиться, как дела у дочери, а Машин телефон не отвечал, и он, перебирая номера в поиске вечно меняющего координаты зятя, вдруг высветил Вадика.

За последнюю рабочую неделю и два дня домашнего сидения Рылов устал ничего не делать. Формально праздникам ещё длиться и длиться, но для Рылова они фактически закончились, поскольку думал он о них уже в прошедшем времени.

Предновогоднего и новогоднего городского шума на этот раз было поменьше: корпоративы получились не столь пьяны и отвязны; уличные фейерверки заливали улицы не сплошняком, не от заката до рассвета, и не доводили бедную кошку до полной паники и метаний в поиске самого тёмного угла в доме. Вместо толп объевшихся горожан в новогоднюю ночь по улицам бродили отдельные весёлые компании, и такси по двойному тарифу тоже теперь не шли потоком.

Рыловы встретили Новый год дома, без чужих. Посидели перед телевизором, покушали, выпили бутылку вина и по рюмке хорошего коньяка. К часу ночи устроившийся в мягком кресле зять принялся похрапывать. Маша его сразу подняла, и дети уехали спать к себе.

Оставшись одни, Рыловы убрали салатники и кастрюльки с едой на балкон и в холодильник, сгрудили грязную посуду на кухне и дружно забылись в жаркой постели, под мигающие огоньки искусственной ёлки и приглушённую стеклопакетами уличную канонаду со вспышками.

На второй день нового года Рылов окончательно выспался, от пуза наелся всякой всячины и перехотел отдыхать. Номер Вадика нарисовался в его телефоне очень кстати.

Оказалось, Дивин встречал праздник один, больным, и, хотя убеждал, что температура у него спала, и вообще он почти оклемался, Рылов сказал с удовольствием, что они с супругой уже одеваются и едут к нему.

Татьяна поддержала его с полуслова.

- Бедный, он был один, - повторила она тоном тургеневских барышень, добравшихся до дородных возрастных ступеней. - Аня совсем его бросила?

- Они давно не живут вместе, я же тебе говорил. Но не разводятся. Иногда Аня приезжает на выходные. Квартира-то была взята на двоих.

- Хорошо баба устроилась. С запасным аэродромом. И переспать есть с кем, если захочет, - супруга Рылова любила упрощать ситуацию и, как не удивительно это было для Александра Владимировича, почти всегда оказывалась правой.

- Да не живут они, зачем Вадику врать? - попробовал он ей возразить для приличия. - Почему других всегда надо мерить своей меркой? Все люди разные.

- Это Вадик, может, разный. Про Аню мне даже не говори, - отмахнулась жена. - Что ты думаешь, ночуют под одной крышей и ни разу ей не захотелось? Будешь другим об этом рассказывать, мне не надо.

Для его Татьяны, как всегда, всё было ясно. Она мыслила конкретными категориями, а ещё дня не могла прожить, чтобы не пожалеть кого-нибудь. Дивин сегодня подвернулся ей идеально.

- Молодец, что ты ему позвонил, - похвалила она мужа. - Знаешь, что мы ему возьмём? Баночку малины и мёд! Малина его сразу поставит на ноги.

Татьяна захлопотала, и Рылов повеселел. Ему нравилось, когда жена подскакивала с любимого дивана и начинала активничать. В её движениях всегда было много жизни - этим она Сашу и взяла когда-то. А ещё - глазами, круглыми, удивлёнными и особенно счастливыми, когда было, о ком позаботиться.

Вадим жил в квартире, которую Дивины купили лет двадцать назад. Рыловы были в ней пару раз, давно, когда счастливая Анна, устроив своё гнёздышко, стремилась его всем показать. С тех пор в квартире мало что изменилось. Те же стенка, мягкая мебель, зимний пейзаж на стене в большой комнате и натюрморт - в бывшей детской, шторы, кухонный гарнитур, встроенные шкафы - модная когда-то обстановка казалась теперь заурядной.

Хозяин встретил гостей жареной картошкой с тушёнкой, солёными огурцами, полубутылкой любимого Аней армянского коньяка и абхазскими мандаринами с засыхающими зелёными листочками.

Они сели за стол на уютной тёплой кухне и разложили разогретую на сковородке картошку по широким белым тарелкам. Вадим вручил гостям стальные вилки, поставил на стол стеклянные рюмки и фужеры под сок, хлеб в хлебнице, огурцы в глубокой синей тарелке, фрукты в пластиковой розовой вазе - всё просто, ничего лишнего, как в общежитии.

Карие глаза хозяина казались Татьяне Рыловой мутными, больными. Он был в домашних брюках, тёплой рубашке и тонком шерстяном свитере с высоким горлышком, который не снимал, хотя было тепло, а Татьяне в белой блузке даже жарко. Уговаривал гостей доедать картошку, убеждая, что она вкусна - картошка ему действительно удалась. Сам ел мало и отказывался от коньяка.

Квадратный подбородок Вадима стал ещё массивнее, морщины углубились, чётко разделяя лоб, когда он хмурился, чуб пока упрямо кудрявился, а виски сильно поседели, и, когда он наклонял голову, в глаза бросалась заметная лысина. Неминуемая старость прибирала к своим рукам всех Таниных знакомых мужичков. Не обошла она стороной и когда-то крепкого, стройного и смелого глазами Вадима, взгляд которого не редко её смущал. Теперь он был совсем не опасен, как ребёнок, и даже вёл себя по-ребячьи, выкладывая тайну за тайной.

Осмелевшая и разрумянившаяся с лёгкого морозца и после нескольких глотков коньяка Татьяна уже успела сообщить Вадиму, что романтическая бледность после болезни ему к лицу, нахвалила свою малину, заставила пообещать пить больше чая, с малиной и мёдом, и уговаривала его теперь на рюмочку коньяка за здоровье.

- Эх, Таня, это всё продолжение той же истории, за которую ты меня жалеешь, - ответствовал Вадим. - Изведавший окрылённость мечтает о полёте, а для этого нужна трезвая голова. Ты посмейся надо мной и не бери в голову. Я свою водочку уже всю выпил. Теперь мне и не нужно, и нельзя. Я ведь, если тебя послушаю, то вернусь на грешную землю со всеми своими потрохами и больше уже никогда не полечу. А мне хочется. Иначе зачем я жил? И зачем пришёл к тому, что вот остался один и должен принимать вашу с Сашкой жалость? Вы на меня не смотрите. Кушайте. Пейте. Не обращайте на дурака внимания.

- То, что высоким стилем я считаю своим призванием, в принципе асоциально, - продолжал он. - Люди рождаются, чтобы жить в существующем мире, продолжая свой род. Всё у нас к этому приспособлено, и если мы в рамках, не переступаем заповедей и нет войны, то будет нам счастье. А некоторым отщепенцам вроде меня обычное счастье не нужно. Свербит у нас. Мир нам кажется несовершенным, нам в нём не хватает любви, и мы наивно решаем его переделать. И в итоге пасуем перед несовершенным человеком, получая вместо ответного порыва ладно бы если только пренебрежение и презрение, а то и ненависть. Жил бы, мол, как все, нормальной жизнью, было бы тебе счастье. Зачем не живёшь?

- Так что Аню, на которую вы точите зуб, очень даже можно понять. Винить её за то, что она меня бросила, невозможно. Я тут один виноват. Во-первых, она хотела родить второго, а я был против, боялся, что не прокормлю - так мы с ней остались без Ванечки. Во-вторых, ради чего всё это было? Ради того, чтобы я витал в своих мирах? И смотрел на неё, не видя? Это зачем надо было рассказывать ей про несколько миров, в которых я живу одновременно? Кто такое поймёт и выдержит? И главное - зачем? "Ты в одном мире не научился жить - со мной, во всяком случае. Думаешь другие твои для кого-то пригодятся? Смотри, не говори больше этого никому. За умного сойдёшь", - разве по-своему она не права?

- Ты её не оправдывай, - противилась Татьяна. - Какая разница, какие у кого увлечения? Ты не бездельничал, работал, деньги в дом приносил, не пил, на стороне не развлекался.

- По ней, лучше бы я пил, - улыбнулся Дивин. - В том то и дело, что моё увлечение представлялось ей болезненной страстью. Бесполезной и ненужной. "Кому это нужно?" Что я мог ей ответить? Что работаю на будущее, что меня ведут небесные силы? Согласись, что отвечать так - глупо. Женщины осторожны по отношению к небесам. И вам не нужно счастье в будущем; хочется сейчас, в обозримое время - вы лучше понимаете, как коротка жизнь. А что до денег, то мотив это, конечно, сильный, но только до тех пор, пока жена зарабатывает меньше мужа. А я как пристроился инженером в банке, так им и остался. Долларовый эквивалент моей зарплаты с 90-ых годов почти не изменился. Это тогда моя зарплата считалась приличной, и Аня меня терпела. К тому же тогда я и не писал. Активно сочинять, нервируя её до глубины души, я принялся позже, когда Путин заставил элиту делиться с народом частью нефтяных доходов. Зарплаты людей начали расти, приближаясь к банковским, и у Ани тоже. Мне-то в банке было удобно спрятаться от жизни, пописывая книжку на дежурствах и когда был никому не нужен в офисах, а её страсти разбирали нешуточные. Все, понимаешь, крутятся, зарабатывают, а её муж, как пришибленный, всем доволен. А тут ещё Вика наша подросла и упорхнула из гнёздышка при первой возможности. Дети ведь чутко реагируют на нелады в семье. Вот мне и припомнили всё хорошее. Что я нахожу совершенно справедливым.

- Нет, нельзя на всё соглашаться, нельзя опускать руки! Как можно мужику быть одному? - возмутилась строгая Татьяна.

- Легко, - ответил Вадим. - И рук я не опускаю. Бывает, конечно, грустно. Вот когда заболел, опять же, грустно. Но ведь всё проходит. Неприятности тоже проходят. И жить можно.

- Фёдор покойный вообще считал, что одному жить лучше, - напомнил Рылов. - Правда, у него была отдушина - внуки, младшая дочь. Ему вообще повезло с детьми. Хотя он полагал, что только с младшей. Да и Маша Ильинична его - хорошая женщина, не то, что твоя Аня. Не знаю уж, чего он там с супругой не поделил?

Помолчав, спросил у Дивина:

- Вика к тебе редко забегает?

- Редко. Приходит, когда деньги нужны. Неинтересно ей с папкой. Он ведь пристаёт. Спрашивает, когда ей гулять надоест, почему не рожает.

- Наша Маша тоже не радует, - начал было Рылов и осёкся под взглядом супруги, предупредившей, чтобы не говорил о дочери лишнего.

- Почему многие семьи к нашим годам распадаются? - спросила Татьяна. - Взять вас, троих приятелей, например. Вроде бы все без особых амбиций и жили нормально, а всё равно из трёх сложившихся пар осталась одна наша.

Дивин хотел в ответ посмеяться: "Если пары распадаются, значит это кому-нибудь нужно", - и удержался, промолчал.

- А как твои успехи на литературном поприще? - перевела Татьяна на то, о чём давно хотела его спросить.

- Какие могут быть успехи, если уже давно не пишу? А до этого был, как некоторые говорят, "известен в узких кругах". Я Саше называл свою страничку в "Самиздате", не смотрели?

- Не переживай, если не читал, - приободрил Вадим смешавшегося Александра Владимировича. - Сейчас больше пишущих, чем читающих. Да и читать, по правде говоря, некогда и нечего. Такое время. Время, как сказала Татьяна, когда распадаются семьи. Всё это до меня поздно дошло, и я сейчас переживаю период осмысления. Не хочу плодить пустословие. Отец запретил.

- Как запретил?

- Ну не буквально, конечно. Просто пару моих вещиц он похвалил, а про книжку спросил: зачем написал? А я ему ответить толком не смог.

- Но просьбу Фёдора хоть выполнишь? - спросил Саша. - Грешно не уважить покойника. Между прочим, Фёдор тебя читал и уважал.

- Не уважить покойника грешно, - согласился Вадим. - Но душа, честно говоря, противится. Не переписывал я никогда чужого. По сути это означает написать заново по готовым лекалам. Одно дело, когда ты воплощаешь свои идеи, - тогда и вдохновение придёт, и полететь можно, и совсем другое, если чужие.

- К тому же рассказ, который мне задал Фёдор, писан хитромудрыми человеками. Человеки - это из их лексикона. У них своя классификация людей: опущенные, животные, зомби, демоны и собственно человеки, доделавшие себя по Божьей задумке, то есть не оставшиеся только по образу, но ставшие по подобию. Отсюда непривычно звучащий основной призыв: "Люди, становитесь человеками". А что до рассказа, то понятно, почему он заинтересовал Фёдора, - обращён к светлому, тема интересная, много здравого смысла и находки есть, но и дилетантизма там хватает, если смотреть на исполнение с профессиональной точки зрения, на которую, как мне кажется, я способен.

- Вообще-то я человек вредный, - продолжал Дивин. - На Фёдора не похож. Ни на кого не молюсь, и на этого коллективного анонима, который разбирается якобы во всех науках и много чего великого понаписал, кроме рассказа, - тоже. По некоторым оговоркам понятно, что коллектив составился из бывших военных, учёных и преподавателей - коммунистов-большевиков, искренно работавших во славу советского государства и тяжело переживших его крушение. Они разобрались, кто в этом виноват - мировая закулиса и троцкисты; объясняют, почему ложь победила правду, и рассказывают, как надо управлять обществом, чтобы вернуться на путь Божьего промысла. Критикуют противоречия Библии, в чём не оригинальны, и предлагают другую концепцию развития. Сталина очень почитают, как управленца, - есть за что, как показало время. Хотя в том же ракурсе общественной пользы они поставили на Путина, что является весьма спорной позицией, если судить по делам, а не по словам.

- В принципе, все знатоки управления составляют для меня очень похожие образы. Что анонимусы нынешней власти - в нашей стране это такой многоголовый коллективный Путин с несколькими говорящими головами, которые научилась правдиво обещать и трогать за патриотические струнки. Что безвластные большевики-учёные, познавшие механизмы власти, - похожий симбиоз с говорящими головами, трогающими нас за душевные струнки.

- По Салтыкову-Щедрину, впрочем, если власти заговорили про патриотизм, значит воровать больше нечего. Поэтому из этих двух многоголовых гидр большевистская мне ближе. Не за деньги люди стараются. Может, и надо мне попробовать переписать их рассказ. Сообразить бы только, будет ли от этого дела польза. А так, глядишь, на том свете зачтётся.

Спорщики пообщались ещё некоторое время, философствуя про безыдейность и пустословие, которые принёс в жизнь золотой телец, и пытаясь сообразить, почему так дружно ведётся на деньги так называемая творческая интеллигенция, и много ли исключений из общего правила.

Вадим Дивин договорился до сиплого голоса, сам удивляясь тому желанию, с каким отводил душу. Похоже, соскучился по живым людям, устал быть один.

Проводив гостей, он долго собирал разбежавшиеся мысли, задумчиво бродил по кухне, шаркая ногами, останавливался у окна, смотрел в ночь, словно пытался увидеть во тьме с редкими огнями ответ на вопрос, к которому сводился сегодняшний разговор: "Зачем?"

Большое "зачем?" распадалось на много маленьких. Вадим не собирался отвечать на всё и за всех, но один из вопросов его зацепил.

Зачем писатели пишут?

Кому хотят угодить: себе, другим или "богу одному"?

Дивина этот вопрос касался напрямую, и он уже не раз пытался на него отвечать. Иногда ему казалось, что он знает ответ. Потом это знание от него ускользало, и надо было отвечать снова.

Похоже, пришла пора делать очередную попытку.

На этот раз он был лучше подкован, потому что много читал последнее время и, в том числе, своих удачливых современников. Он ещё удивлялся себе, чего у них ищет? Неужели хочет раскрыть секрет успеха и воспользоваться им, несмотря на все свои убеждения? Только теперь в голове удовлетворённо щёлкнуло и до него дошло, как можно использовать читанное. Дивин подумал даже, что из размышлений на эту тему и книжка получится. Но книжка - это потом, после анализа и новых мыслей, которые непременно придут в голову. Главное, чтобы он, наконец, проснулся, вернулся к творческому началу, а там уж непременно у него что-нибудь, да получится.

(Продолжение следует)

Оставить комментарий © Copyright Алексеев Иван Алексеевич (alekseev.i.a@mail.ru) Размещен: 11/03/2016, изменен: 11/03/2016. 34k. Статистика. Глава: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Известного в "самиздатовских" кругах Виктора Дивина беспокоит пульсирующая в ухе жилка. Стучащая кровь точно зовёт за собой: "Делай, делай, делай, пока не поздно, пока есть время, пока живой". Взять себя в руки Дивину помогает музыка "Золотого города" и беседа с Рыловыми, старыми приятелями, узнавшими, что он встретил Новый год больным и в одиночестве.

Алексеев Иван Алексеевич : другие произведения.

Херувим. Лик зовущий