Аннотация: Реставратор достал из рюкзака пакетик с едой и бутылочку воды.
Реставратор из Ливадии
(окончание)
Реставратор достал из рюкзака пакетик с едой и бутылочку воды. Воду сунул обратно, взял предложенный чай и начал пить короткими глотками, сопровождая их движениями кадыка. Сначала пил почти через силу, потом разохотился и выпил всю кружку, до капли, запрокинув голову.
- Спасибо, хорошо, - сказал Александр Иванович, и мы увидели, что кризис проходит. Потёкший пот увлажнил лицо и словно подогрел кожу, с бледность которой исчезала. Тревога из глаз отступила, зрачки повеселели, но почему-то забегали из стороны в сторону.
Галя упрашивала Александра Ивановича взять сочник с вишней, вкусный, мягкий, утром только купленный. Сочников в упаковке было три штуки, хватало каждому, но реставратор решительно и с каким-то непонятным предубеждением отказывался:
- Нет-нет. У меня сало есть. И печенье. Будете сало с печеньем?
Он ел сало, закусывая печеньем, мы с Галей - сочники. Допили чай, которого осталось по паре глотков.
Я предположил, что причиной приступа могло быть резкое изменение уровня сахара в крови. Александр Иванович не согласился, резко меня перебил:
- Сахар нормальный. Я проверял. Просто давно не ходил на большие расстояния. И жарко как летом. Пить надо было чаще, а я заболтался. Сердечко прихватило. Уже всё хорошо. Можно идти.
Дальше пошли видневшиеся внизу строения Гаспры. По подсказке ожившего гида мы пытались увидеть повисшее над обрывом "Ласточкино гнездо" и рассмотреть с высоты за дружным строем санаториев видимые части дворца Прекрасного-"Дюльбера" и крышу дворца Малышки-"Кичкинэ".
- В "Новой Ореанде" раньше кухня была нехороша, - рассуждал между тем Александр Иванович, отвечая Гале, какой санаторий в Ялте лучше. - Поваров там меняли. Говорили, что после этого кормёжка наладилась, но точно не знаю, врать не буду. Санаторий "Мисхор" приличный... Я бы посоветовал "Дюльбер". Канатка до пляжа имеется. Территория большая, есть на что посмотреть и где погулять. Никогда ничего плохого про "Дюльбер" я не слышал.
- А вот и Ай-Петри во всей красе, - указал наш попутчик на приблизившийся величественный скальный обрыв, вершина которого напоминала разрушенную дворцовую башню. - Это его зубцы. А пониже, если присмотреться, видна верхняя станция канатной дороги.
Мы всматривались, куда он показывал: на белую скальную стену с зубцами вершин и приютившийся близ вершин домик - слева, и во всю ширь открывшееся синее-пресинее море, будто стекающееся уже привычным для меня образом от высокого горизонта к низкому берегу - справа. Видели сотни окружённых зеленью строений на всегда дорогом берегу, доступном в очень старое царское время кучке высшей аристократии, в старое советское - клану номенклатуры, сознательному кругу передовиков социалистического производства и теневому капиталу, а в наше капиталистическое - широким слоям населения в соответствии с имеющимися у населения деньгами. И от всего, что мы видели и ощущали: от объятий солнца, моря и гор, от тёплого лесного духа и птичьего пения, от внутренней лёгкости после развеявшихся тревог за Александра Ивановича и от дружной, несмотря на загудевшие ноги и накопившуюся усталость, ходьбы - от всего этого хотелось, чтобы замедлившее свой бег время не ускорялось, позволив нам как можно дольше идти и идти по Южному берегу вместе со знатоком местных красот и бесхитростным рассказчиком, так выгодно отличающимся от корыстолюбивых здешних жителей.
Под лопаткой защемило от осознания того, как неправильно и некрасиво живём мы в нашем невзрачном северном краю, в скучных скученных городах, занятые часто ненужной и нелюбимой работой. А есть, есть на свете прекрасные места, населённые добрыми люди, живущими красиво, без бега за карьерой или деньгами, пусть просто, зато с достоинством, отвечающим окружению "самых северных в мире субтропиков", как гордо зовут они свою родину. Прожитая мной жизнь сравнительно с жизнью реставратора показалась блеклой, от чего горчило на языке, и лёгкая грусть несбывшихся надежд застилала глаза.
Словно в такт моим мыслям над открывшимся в лесном прогале верхним Мисхором засверкал на солнце вознесённый на круглом зелёном холме позолоченный истукан с поднятой рукой, указывающей товарищам верную дорогу.
- Памятник Ленину?
- Да. На территории Юсуповского дворца, куда мы идём.
После нового поворота тропы посёлок и памятник скрылись за лесом, а Александр Иванович остановился и показал на протянувшийся от срезанного склона к тропе скальный клин. Подойдя и оглянувшись на кусок скалы со стороны нашего провожатого, мы увидели черты Пушкина.
- Творение сибирского архитектора. Отдыхал в Мисхоре по путёвке. Одну сторону обтесал, вторую не успел. Обещал приехать доделать, но не приезжал. Не получилось. Или умер... Многие туристы не замечают Пушкина. Проскакивают мимо.
Минут через десять после Пушкина реставратор увлёк нас к новой достопримечательности:
- Пойдёмте вниз. Покажу, чего никто не покажет.
На полянке, совсем рядом с тропой, оказались каменные глыбы десятка дольменов со сдвинутыми и сброшенными наземь крышами.
- Самые древние захоронения Крыма. Были заполнены костями. Причём отдельно лежали мужские останки, отдельно женские, отдельно дети.
- То есть это не для одного человека или одной семьи, а как братская могила?
- Скорее всего один дольмен для одного рода или одной родовой линии. Археологи сами этого точно не знают. Зато кости все отсюда пособирали и увезли исследовать. Куда увезли? Чего узнали? Никакой информации. Оставили нам разорённые захоронения. Лучше бы их было сохранить, обустроить и показывать туристам.
Навстречу стали попадаться путники и неспешные гуляки - признак посёлка и скорого окончания пути. Равняясь на Александра Ивановича, всем им мы с удовольствием желали здоровья, и получали ответные улыбки и пожелания.
Тропа привела в ухоженный парк, где как со старыми знакомыми мы поздоровались с подрезавшими ветки и грабящими землю работницами в синих халатах, с дворником за кованым забором и с двумя еле двигающими ногами явно местными стариками в панамах - похоже, нашего гида здесь знали все.
- Почти пришли, - сказал Александр Иванович. - Дальше тропа идёт мимо детского санатория имени Розы Люксембург и заканчивается у санатория "Ясная поляна". Нам лучше сойти здесь на параллельную дорожку. Так мы и мамам с колясками мешать не будем, и сразу выйдем к дворцу, без лишнего крюка через всю "Ясную поляну".
"Ясную поляну" назвали в честь Льва Толстого, отдыхавшего в оказавшемся теперь на задах санатория дворце "Романтическая Александрия", когда хозяйкой там была племянница Толстого, княгиня Софья Панина.
Об этом Александр Иванович рассказал на скамеечке перед "Романтической Александрией", где мы устроились передохнуть.
- То, что мы здесь видим: цветники, бассейн, кедры, пальмы, магнолия - наследники правильного английского парка. Дворец с двумя шестигранными башнями построен в духе английской готики. Мы видим строгий северный фасад. Когда пойдём дальше, увидим другой, южный фасад. Он весёлый, выполнен в арабском стиле. Все крымские дворцы так построены, с двумя фасадами, в западном и восточном духе... Дворец долго стоял без хозяйских рук, разрушался, жалко было до слёз. Видите трещину на уровне второго этажа? На оконные рамы посмотрите - есть почти чёрные. Полукруглые каменные карнизы над окнами - с выбоинами. А внутри дворца что творилось, даже рассказывать не хочу. Но, слава богу, его начали восстанавливать. Стёкла помыли, рамы очищают, оконные проёмы подшаманивают. Дворец теперь под Питерской таможней. Два незнакомых вам флага на флагштоке перед зданием - Крыма и таможни.
Истории Александра Ивановича на глазах теряли сочную изюмину, превращаясь в пересказ путеводителей. Он совсем оправился после удара и опять удалялся от нас, погружаясь в какие-то свои заботы, - семейные или рабочие, как я думал.
- Вот что, - молвил он заговорщицки, когда мы собрались продолжать путь. - Скажем охране, что вы мои родственники с Кубани. Буду звать вас для конспирации по имени, Ваней и Галей, хорошо? А вы меня зовите дядей Сашей.
По возрасту мы с Галей вполне могли называть шестидесятилетнего реставратора по имени, но перечить ему не стали. Пусть будет дядей, если хочет.
- И ещё. У нас теперь с вами быстро всё закрутится. Пока есть время, запишите мой служебный телефон. Вдруг всё-таки соберётесь в Ливадию.
Я отказался от мятых бумажек из кармана Александра Ивановича и стал под его диктовку жать кнопки телефона. Чтобы я не ошибся, он повторил свой номер раза четыре и извинился:
- У меня есть только служебный телефон. С собой я его не ношу. Раз служебный, пусть лежит в кабинете.
- И последнее, - поднялся Александр Иванович. - Вино вы будете брать? Думайте быстрее. Я за вином сначала пойду, потом будем об экскурсии договариваться. Имейте в виду, такого вина вы нигде не найдёте. Тёмные зелёные бутылки с гравировкой. Закрыты настоящей португальской пробкой, залитой сургучом. Есть три сорта: два муската, сладкий и розовый, и "Седьмое небо". Вы какое вино предпочитаете, послаще или более терпкое?
Пришлось огорчить Александра Ивановича, витавшего в своих реставрационных планидах и пытавшегося между делом выполнять взятые на себя земные обязательства, тем, что не ценители мы, не пьём и вкуса вина поэтому не разумеем.
- Как знаете, - не стал настаивать он.
- Если только в подарок взять? - посмотрел я на Галю, которая согласно кивнула. Ей тоже не хотелось огорчать человека, к которому мы успели привязаться.
- Мускат будете брать?
- Александр Иванович, на ваш вкус. Мы же признались, что не знатоки. Когда семь лет не употребляешь алкоголь от слова совсем, то любое вино представляется испорченным продуктом.
- Тогда я предлагаю или розовый мускат, или "Седьмое небо", на основе семи разных сортов винограда - любимый напиток князя Голицына.
- Пусть будет "Седьмое небо", - и мы двинулись через посёлок, переменяя узкие тенистые дорожки, переулки, тротуары, хитрые тропинки, длинные спуски и короткие подъёмы по каменным лестницам с перилами вдоль замусоренных оврагов и ручья.
После размеренной ходьбы по редколесью и паркам с любованием видами моря и гор, путь по посёлку показался путанным лабиринтом и закружил, ускоряя время. Мы шли тем же темпом, но от узких улочек и многих развилок, на которых держались чаще вниз и влево, казалось, что ускорялись.
Свернув очередной раз, мы выбрались из узостей к школе и пересекли двор, на котором отряд ребят лет тринадцати оттачивал шаг и строй под команды нашего годка в видавшем виды камуфляже. Девочек в отряде было больше мальчишек, они были выше и шли дружнее. В первом ряду были самые высокие и одни девчонки. Их вёл уверенный в себе мальчишка на голову ниже ростом.
- Я в этой школе учился, - заметил Александр Иванович. - И работал четыре года в девяностых, когда во дворце не платили зарплату.
Из школьного двора тропинка вывела на длинную каменную лестницу, зажавшую в гранит тенистый овраг с тощим ручьём на дне.
- Почти пришли, - сказал Александр Иванович, когда по лестнице мы спустились к дорожному серпантину и оказались рядом со скамейкой, прислонившейся к стене срытого склона. - Вы пока посидите тут, отдохните, а я сбегаю за вином и поговорю с охраной.
- Вы решили, какое вино возьмёте? - замялся он.
- "Седьмое небо", - назвал я, что запомнил. - Сколько оно стоит?
- Тысячу двести рублей за литровую бутылку.
Цена меня огорошила. За тысячу рублей мы с Галей могли хорошо пообедать. Но отказываться показалось стыдным. Я вытащил из бумажника и протянул реставратору полторы тысячи.
- Это кстати, а то у меня денег в обрез, - застыдился он в свою очередь. - Вам одну бутылку взять? Может, ещё мускат попробуете?
- Нет, хватит одной.
Александр Иванович заковылял по дороге вниз, но метров через пятьдесят остановился и споро, почти задохнувшись от усердия, вернулся:
- Вы только никуда не уходите отсюда. Ждите. Я могу задержаться и выйти с другой стороны.
Он показал на спускающийся между дорогой и заделанным в камень оврагом, которым мы шли, тротуар вдоль другого, более узкого оврага, который я только теперь и заметил:
- Вы и вниз посматривайте, на дорогу, и наверх. Я если договорюсь с охраной, могу наверху выйти. Покричу вам оттуда, чтобы подымались ко мне. А то тяжело стало бегать вверх-вниз.
Отдышавшись и успокоившись, реставратор ушёл по серпантину вниз, привычно подволакивая левую ногу, а мне в голову полезли странные мысли о том, что его ещё можно окликнуть. И сейчас можно окликнуть, на пути к мостику через овраг. И когда он перейдёт мостик. И когда подойдёт к повороту, ещё можно покричать. И пока не завернёт за поворот. А когда завернёт, звать будет поздно - завернёт, и след простыл.
Александр Иванович скрылся за поворотом, а мы с Галей с удовольствием подставили лица ласково заглядывающему в овраг тёплому солнышку и чувствуя, как отходят от усталости гудящие ноги, принялись ждать.
Через полчаса скамейку, где мы сидели, закрыла тень от деревьев на склоне, и я озвучил то, о чём смутно догадывался, глядя в удаляющуюся спину реставратора:
- Он не придёт.
- Почему? - удивилась Галя.
- Полторы тысячи по местным меркам - хороший дневной заработок. Вспомни водителя Виктора. Похоже нам надо идти. Ждать глупо.
- Нет, - не поверила Галя. - Такой человек не может обманывать. Надо подождать.
Ещё через полчаса она уже не была так уверена в порядочности реставратора:
- Если он обманул, то случайно. Он не хотел. Ты сам его спровоцировал. Зачем дал деньги?
- А что мне было делать? Он сказал, что идёт за вином, но не шёл. Выжидал.
- А я не поняла. Смотрю, ты ему деньги суёшь. Он не просил, а ты даёшь. Ну, думаю, дал и дал. Значит, так надо. Я даже подумать на него не могла. Такой интересный дядька, столько всего знает и так здорово рассказывает. И не выделывается при этом.
Галя поднялась со скамейки и вопросительно посмотрела на меня.
- Давай ещё немного подождём, - пошёл на попятную я, не понятно, на что надеясь.
Ещё минут через пятнадцать мы, не сговариваясь, поднялись одновременно.
- Я вспомнила: от его рюкзака пахло вином, - сказала Галя.
- Да? Почему не сказала?
- Не придала значения. Не похож он на алкоголика. Я теперь только сообразила.
- Жаль, что не сказала. Это многое объясняет. Я обдумывал сейчас наше общение, и у меня по всему выходило, что умысел у него был с самого начала. А потом ему был знак. Помнишь, как он испугался, что помрёт? И по всему дальнейшему поведению выходило, что он раздумал нас обманывать. А потом, когда сидели в "Ясной поляне", снова решился. И я не мог понять, почему? Что ему вдруг вступило в голову? Если он пьяница, пусть и искусно маскирующийся, тогда всё понятно.
- Ваня, скажи, как может обманывать проживший жизнь умный и образованный человек? И как он не боится нарваться? Ведь поколотить могут... Мне кажется, я видела его в Ливадии. Он крутился в районе церкви и выхода из дворца. Не исключено, что он там работает.
- Скажи ещё: реставратором. Не реставратор он. И не Александр Иванович. И внучки с сыном у него может не быть. А если есть и приплёл их для красоты обмана - бога не боится. То, что он крутится возле дворца, возможно. Ищет простаков. Но работает вряд ли. Возможно, раньше работал. Может, даже реставратором. Врал-то он ладно... Если работал, то с работы его выперли, на пенсию или за пьянку. Впрочем, завтра попробую ему позвонить. Спрошу, где наше вино. Не дозвонюсь, конечно. Тогда попробую поискать его в Ливадии.
- Ради бога, не будь дураком: не звони и не ищи! Мне противно. Я этого пьяницу ни знать, ни видеть не хочу! Меня от него тошнит. Чтоб он пропал! Я его прокляну.
Перечить вошедшей в раж жене не следовало. Пришлось проглотить вертящиеся на языке признания, что и мне были знаки, к которым я оказался не достаточно внимательным.
Не знаю, что было в воцарившуюся минуту молчания перед Галиными глазами. Перед моими вырисовалась картинка с испуганным реставратором: застывший в раскрытых глазках ужас, упрямо держащиеся за гладкий лоб и мясистый нос крупные капли пота, в одной руке - крышка от термоса, в другой - облившийся жиром мягкий на вид кусочек бело-розового сала на крошащемся печенье...
За поворотом, куда скрылся реставратор, оказалась развилка и указатель к Юсуповскому дворцу. Чуть раньше нас, по той же дороге, но снизу, к указателю поднялась колоритная семейка: мама с полным задом, вызывающе обтянутым джинсами, и ведомый ею субтильный папа в очках, отвечающий за двух отпрысков, младшему из которых, лет пяти, кудрявому блондину, многое было позволено.
- Вы в Юсуповский? - хватко взялась за нас толстозадая. - Пойдёмте вместе.
Небольшой подъём вдоль высокого забора после первого поворота вывел к площадке с дожидающимся экскурсионным автобусом, после второго - к воротам и сторожке охранника.
На воротах мы увидели отсвечивающую на солнце табличку Управления делами президента, а на примыкающей к будке стене - объявление, на которое лениво показал охранник. На объявлении был указан телефон для предварительной записи на экскурсии в выходные дни, то есть не сегодня. Мы с Галей сразу повернули обратно, но успели пройти не больше двух десятков шагов, как нас окликнули. Женщина, разговаривая по телефону, призывно махала возвращаться.
- У нас четверо взрослых и двое детей, - закончила она разговор, когда мы подошли.
- Сейчас пропустят догонять экскурсию, - сказала она нам. - Платить надо по четыреста рублей со взрослого. Административное здание справа от дворца. Бухгалтерия на втором этаже.
Ленивый охранник открыл калитку и показал рукой идти вверх.
Перед нами был очередной парк с подстриженными газонами, реликтовыми деревьями и прекрасными видами моря. Над парком доминировал холм с призывно протягивающим руку позолоченным идолом. Солнечная фигура на фоне белых скал впечатляла. Асфальтовая дорожка кружила в её направлении.
Видимый над крутым склоном угол дворца-подковы с набором высоты скрылся за деревьями, дорожка разделилась на несколько одинаковых, и мы сбились, три раза с разных сторон выйдя к бассейну с лягушками. Белокурый малый один не переживал, что путается на режимной территории, - каждый раз успевал кинуть в лягушек камешек или палку.
С четвёртой попытки, с божьей помощью и подсказки снявшего шлемофон косца с офицерской выправкой, мы поднялись к оказавшейся рядом дворцовой площади, заплатили в бухгалтерии, что положено, и присоединились к приехавшей в автобусе группе. Пропустили мы немногое, учитывая, что экскурсию вела девочка-непрофессионал, которая мало знала, не могла ответить на вопросы и постоянно извинялась. Мне запомнились скрипучие дубовые полы и аскетичное, сравнительно с другими дворцами, убранство. Запомнились ретро-фотографии, отдыхавших на бывшей партийной даче товарищей с детьми на руках во главе с бездетным Феликсом Дзержинским, считавшем дачу-дворец своей добычей. Великолепные ранее, со слов экскурсовода, залы дворца, когда-то обставленные прекрасной мебелью и предметами прикладного искусства, теперь выглядели просто: скромные спальни живших здесь во время Ялтинской конференции Молотова и Сталина; ничего необычного в столовой, где давался торжественный обед в честь Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля. Если высоких гостей принимали в такой обстановке, они должны были оценить нестяжательство хозяина.
Выбравшись из паркетно-мастичного и лакового духа на волю, мы немного погуляли вокруг дворца, не отходя от него далеко, как просила девушка-гид. Смотрели на море. На скалы. На львов у входа. Просто смотрели. Любоваться из-за обиды не было сил. Обман реставратора выяснился окончательно. Вся обстановка вокруг словно кричала: какая тут самодеятельная экскурсия? кому поверили? как умудрились вляпаться?
Обида напоминала о себе и в оставшиеся крымские деньки, понизив уровень восхищения местными красотами и повысив градус настороженности к окружающему человечеству. Покалывала она и в чопорном Воронцовском дворце рыцарской архитектуры, который Черчилль нарёк кусочком старой доброй Англии. И на живописной его террасе с мраморными львами, с которой во всём великолепии предстаёт южный фасад замка с башенками-минаретами и надписью на арабском языке: "Нет победителя помимо аллаха". И в окружающем замок прекрасном парке с привычными уже нам аллеями чужеземных растений, цветниками, полянами и фонтанами, птичьими озёрами со спокойными лебедями, необычными, кувыркающимися через голову, иностранными белыми утками и знакомо ныряющими родными кряквами и совсем непривычными для правильного парка пространствами каменного хаоса из материала стен замка - валунов крепкого магматического диабаза.
Покалывала обида и на плато Ай-Петри, куда расторопные татары уговорили нас подняться по горному серпантину с остановками у водопада Учан-Су, за проход к которому берут дополнительные деньги, и на промежуточных видовых площадках, где денег пока не берут.
С высот Ай-Петринской Яйлы пропала иллюзия стекающего от горизонта к берегу моря. Её заменила другая - дымка, в которой море соединялось с небом и растворялось в нём. Иллюзию дальнего плана обрамляли виды ближнего - заливов Южного берега, его скал и хребтов, Ялты с посёлками.
На долгом спуске с плато по канатной дороге угадывались места, где мы бродили, был виден весь Мисхор и сверкающий Ленин над Юсуповским дворцом, вновь напомнившие о реставраторе, который где-то там, внизу, разливается соловьём перед новой жертвой.
Интересно, сколько людей клянут его плохим словом? И каково это - уметь войти в доверие, подняться в глазах людей, а потом самому же разрушить пьедестал и пасть в касту проклятых и отверженных?
Я вспомнил, как позавидовал представленной нам с Галей жизни реставратора и её итогам. Пустым словам позавидовал. Фальшивой нарядной обёртке, под которой скорее всего блеф, существование одним днём и предсмертный страх, так запомнившийся мне в испуганных глазках вспотевшего реставратора. Интересно, кого он по жизни обманывает больше - таких, как мы, или себя?
Впрочем, жалеть лгунов себе дороже - вот и дядю Сашу пожалеть у меня не получилось. Бог с ним. Пусть коптит небо, как умеет...
Мы же с Галей, завершая намеченный экскурсионный план, в день перед отъездом добрались на севастопольском автобусе до расположенного на склоне перед Главной грядой посёлка Олива, свернули с трассы на заворачивающую в посёлок дорогу и пошли по ней вверх, стремясь выйти к старому шоссе и древнему горному проходу Шайтан-Мердвен.
Перед посёлком дорога разделилась. Одна уводила влево от домов к глухому бетонному забору. Вторая, огибающая дома, пугала указателем к дому-музею советского писателя Юлиана Семёнова, которым следовало полагать почерневший от времени деревянный двухэтажный коттедж, нависший вороньим клювом над крутым песчаным склоном. Мы свернули на третью, влившуюся в посёлок и раздвоившуюся в нём на улицы, прошли мимо зелёного когда-то щитового барака - бывшего офицерского общежития, как узнали позже, - и мимо магазина, удачно срезали две петли уличного серпантина по лесенке и оказались перед разбитым просёлком и лесными тропами, уводящими в горное редколесье.
На одну из троп чуть ниже нас уверенно ступили три по-спортивному одетые женщины. Время близилось к обеду. Подниматься было жарко и трудно. Блудить не хотелось, и мы поспешили за уверенными дамами, явно знавшими дорогу наверх.
Женщины поднимались медленно, с остановками и громкими разговорами. Как ни старались мы с Галей сбавить шаг, всё равно их догнали. Одна из трёх оказалась четырнадцатилетней девушкой с нежным личиком, детским говорком и бабьими тяжелыми ногами с тазом, мало отличимыми от маминых. Эмоциональная и яркая мама Света, родом из Запорожской области, служила старшим прапорщиком и водила по окрестностям ребят из военно-исторического клуба. Самая старшая из трёх, худая и спокойная харьковчанка Надежда служила со Светой раньше, в украинской армии. Сейчас Надя жила в Подмосковье, куда перебралась, вторично выйдя замуж. Сюда приехала решать проблемы с пьющим сыном, живущим в том офицерском общежитии, что мы видели по пути. В том же бараке жила Света с дочкой и, отдельно от них, бывший супруг, отставной подполковник, поломавший Светину жизнь. Женский разговор, собственно, и вертелся вокруг загубленной молодости, этого подполковника и его пьянства, в котором сомневалась Надежда, да около нового Светиного контракта и того, как бы ей договориться с медиками, чтобы они разрешили трубить дальше, несмотря на больную ногу и проблемы с сердечком.
Нас с Галей, потных и запыхавшихся, дамы приняли душевно.
- Немного осталось, - подбодрила прапорщик Света. - Этот подъём, от посёлка к шоссе, самый трудный. По Чёртовой лестнице подниматься легче и быстрее.
На старую севастопольскую трассу мы выбрались вблизи ухоженной могилы крымских партизан с мемориальной доской. Света с дочкой похвалили ребят из своего клуба, обещавших и покрасивших к маю памятник и оградку. Затем по шоссе мы прошли к мостику над горным ручейком, текущим в окружении валунов и глыб известняков. Отсюда поросшее лесом понижение в каменной стене было как на ладони.
Света указала на левую от Шайтан-Лестницы стену скалы Мердвен-Кая, на которой всегда висят альпинисты. Присмотревшись, мы действительно увидели на захватывающей дух отвесной белой стене ползущие по трещинам цветные фигурки, связанные красными верёвками.
- Знаешь, о чём я мечтаю? - спросила Света у подруги. - Залечить чёртову ногу и залезть на вершину по этой скале. Вот когда я смогу сказать себе, что жизнь удалась!
Свернув с пустынной трассы на тропу, мы полезли в горы по крутому склону. Под ногами окаменевшие глины и песчаники, повсюду разбросаны глыбы, оторвавшиеся от скал. Скоро оказываемся у подножья обрыва Главной гряды, перед самой тесниной - каменным желобом, круто уходящим до перевала. Тропа ведёт то по каменным завалам, то?по полкам и карнизам крутого склона Мердвен-Каи. Путь извивается среди скал, развалов глыб и зарослей пушистого дуба, кизила и липы. Наклон градусов 40, поэтому путь идет крутыми зигзагами, местами очень узкими.
- В войну немцы взорвали лестницу, блокируя выход из Севастополя, - рассказали нам женщины. - Поэтому теперь приходится лезть и прыгать. А до войны, говорят, здесь спокойно проходили пешеходы, навьюченные животные и двухколесные конные повозки. Облагородившие проход предки где скалу подрубили, где глыбы растащили, где расширили узости подпорными стенами - в общем, подправили естественную теснину, устроив скалистые марши длиной от 5 до 20 метров с 23 поворотами. А мы постарались сломать то, что они построили. Правда, сломать полностью у нас не получилось - кишка оказалась тонка.
- Когда эвакуировали госпиталь, лестницу уже взорвали?! - спросила Света, зная и не ожидая от нас ответа. - Не представляю, как девчонки тащили здесь раненых? Много тяжёлых было. На носилках. Как у них получилось?
- Надо было, и протащили, - рассудила Надежда. - У войны свои мерки.
Чёртова лестница оказалась не велика. Через полчаса мы вылезли из желоба на седловину и оказались над обрывом, с которого открылся Южный берег от Симеиза до Фороса. Совсем рядом справа оказались упорно ползущие по скале альпинисты. Слева, со стороны Балчик-Каи, по зелёному плато над обрывом подходил отряд туристов с высокими рюкзаками. Внизу, в широкой полосе приморского леса, поднимались скальные островки отторженцев Главной гряды. На берегу выделялись зелёные пятна парков. Где-то за Симеизом спрятались Мисхор, Ливадия и врун-реставратор, номер которого не отвечает...
Света с дочерью нацелились дойти по плато к церкви над Форосом. Звали с собой. Два часа пути плоскогорьем, по лесу, в тени редких буков, грабов и дубов - заманчиво, но Галя делает молчаливые знаки: не пойдём. Я её понимаю. Наш путь опять напоминает прогулку за проводником, а мы теперь учёные, никому не доверяем.
Надя показывает трёхэтажное бетонное здание за забором на окраине Оливы, где служили женщины:
- Там ещё под землёй семь этажей.
С их слов, в посёлке до сих пор базируются войсковые части, строившие и охраняющие дачу Горбачёва в Форосе. Упомянутая дача и нарицательное имя вызвали из памяти байку про супругу президента СССР.
"Не уважаю я Раису Максимовну, - рассказал реставратор, когда после татар мы душевно прошлись с ним по развалившим Союз партийным функционерам. - Не любила она людей. Бабушку мою до слёз довела. Бабушка полжизни во дворце проработала: цветники садила и другое разное. Когда Горбачёву построили дачу, бабушку пригласили в Форос. Квартиру обещали и зарплату хорошую. И хоть с квартирой не обманули, бабушка на Горбачёвской даче не прижилась. Приезжаю однажды, а она в слезах. "Что случилось?" - "Раиса Максимовна обидела". Получилось так. Копалась бабушка в земле, думала о своём, а тут хозяйка заявляется. "Вы что здесь делаете?" - "Работаю". - "Вы, голубушка, работайте так, чтобы я вашу спину не видела. Я сюда приезжаю любоваться природой, а не чужими спинами и тем, что ниже". Позже к бабушке подошёл начальник и сказал, что с этого дня выходить в сад, когда Раиса Максимовна на даче, запрещается. "Кто мы для них, Саша? - плакала бабушка. - Как я себя теперь буду уважать?" До сих пор кажется, что вместе с бабушкой мне в душу плюнули... А известная история с плиткой? Не слышали? Строители раз десять плитку в бассейне перекладывали - не нравилась она Раисе Максимовне, хоть убей. Горбачёвой оттенок был нужен точь-в-точь, как в каталоге. А плитка, которую привозили, играла на свету по-другому. А плитку из Италии, между прочим, везли, за валюту. Можно такое уважать?"
Вспомнив эмоции реставратора, я спросил у дам:
- Нам рассказывали, что Горбачёва на даче плитку в бассейне заставляла перекладывать много раз, цвет ей не нравился. Было такое, не слышали?
- Вполне могло быть, - отреагировала Надежда. - Раиса Максимовна любила порядок, была дама требовательная и охочая до шика. Слухов и историй про неё много ходило. Я могу рассказать случай, известный мне. На одном из дачных шкафов отвалилась ручка. Прямо в руке у Раисы Максимовны осталась. Хозяйка расстроилась. Приказала к утру поставить на шкаф новую ручку. А где её взять? Всё до последней мелочи на даче импортное, здесь ничего не достать. В итоге за ручкой снарядили в Москву целого майора. Летал туда и обратно. Сама ему командировку выписывала. Майор должен был ночью встретить во Внуково самолёт, на котором ручку везли из Берлина, и к восьми утра доставить её на дачу.
Простой Надин рассказ укладывался в мои представления, соединяя мошенника-реставратора и покойную супругу бывшего правителя с девизом "жить не по лжи" доморощенного идеолога фарисейства. И стоило мне соединить вроде бы не соединяемое, как словно что-то щёлкнуло в голове и всё прояснило, отчего мир вокруг расцвёл прежними волнующе бесхитростными красками...
Насмотревшись с перевала на море и Южный берег, мы с Галей собрались вниз. Света ещё раз пригласила нас прогуляться до Фороса. Когда мы ещё раз отказались, попросила адрес моей электронной почты, чтобы переслать сделанные над обрывом фотографии.
Гале, выставившей дополнительную защиту от случайных знакомств, такое панибратство не понравилось:
- Эти хохлушки уже надоели. Хватит тебе быть простаком. Надеюсь, ты не будешь ей звонить и слать "эсэмески". Потом от неё не отделаемся.
На обратном пути в Ялту я думал о том, как легко потерять веру в людей и как трудно выживать без взаимного доверия. Что думала супруга про реставратора и всех прочих "не по лжи живущих" мошенников, из-за которых нет веры людям, - не знаю. Попытки поговорить на эту щекотливую тему она обрывала. Говорила, что прокляла и вычеркнула реставратора из своей жизни.
- Поедем в аэропорт на автобусе, - предложила Галя на автовокзале. - За такси надо выложить тысячу восемьсот рублей. А на автобусе, как ты говорил, можно доехать за триста. Скомпенсируем ущерб.
У нас был ночной самолёт. Ялтинские частники могли заартачиться и в последний момент отказаться ехать в ночь. Добраться в аэропорт последним автобусом показалось разумным.
Мы купили в кассе билеты по 157 рублей с человека и 15 рублей за багаж и не прогадали: доехали до аэропорта на современном удобном микроавтобусе, в срок и без треволнений.