Константин АЛЕКСЕЕВ

ПАЛЕНЫЙ

рассказ

Утро выдалось хмурым. Серое небо нависало тяжелыми тучами, густо сыпало хлопьями мокрого снега. Подхваченный ветром снег косо летел, ударял в лица прохожих, заставляя их болезненно морщиться и ускорять шаг.

Зябко кутаясь в негреющее пальто, Вера усердно толкала коляску, то и дело, увязая в липкой белой массе. Глаза слезились от злого промозглого ветра, локоть оттягивала громоздкая сумка с товаром. В коляске еле слышно попискивал Пашка, возбужденно размахивал руками, словно отбивался от беспрестанно налетавших рыхлых комочков.

Одолев, пролегавшую через двор заснеженную тропинку, Вера нырнула в спасительный прогал арки. Времени оставалось в обрез и она почти бежала, в душе виня себя, что вновь задержалась, потеряв добрых полчаса. Это повторялось изо дня в день, когда, перед самым выходом из дома, она неожиданно возвращалась в комнату и, включив телевизор, напряженно замирала, в ожидании последних сообщений из Чечни, где находился Максим...

Прошло почти три месяца с тех пор, когда он, в который раз улетел туда, на новую, вторую по счету войну. Три месяца, как они остались вдвоем с Пашкой в огромном чужом городе. Три месяца тревожных предчувствий, тоски, щемящего одиночества, ставших ее неразлучными спутниками. И даже сейчас, когда его очередная командировка подходила к концу, они не отступали, а напротив, все сильнее обжигали сердце леденящей тревогой.

Несмотря на разделявшие их тысячи километров, она чувствовала все, что происходило с ним. Подобное случалось и раньше, на той, прошлой войне, когда еще лейтенантом-первогодком он, вместе с другими попал в окружение и все эти дни она не могла найти себе места. Или позже, весной, когда она вдруг проснулась от неясной, терзающей сердце боли, а в это время его группа попала в засаду и раненого Максима, на единственном уцелевшем транспортере, с трудом сумели вывезти из-под обстрела.

В отличие от многих она знала его другим, не ротным, зычным окриком бросавшим в бой солдат, не матерым разведчиком, наводившим страх на множество непримиримых, а иным, беззащитно-домашним. По-мальчишески увлеченно игравшим с их годовалым Пашкой. Смущенно-виноватым, возвращавшимся домой после редких офицерских застолий.

И каждое утро, когда на экране телевизора возникали туманные заснеженные предгорья, среди которых тяжко рвались снаряды, гулко стучали россыпи очередей, бежали, то и дело, припадая к земле фигуры в пятнистых бушлатах, ее сердце охватывал страх. Казалось, каждый снаряд, взметавший в воздух клочья земли и дыма, каждый бледно-светящийся трассер, были предназначены Максиму. И в эти минуты Вера истово молила Бога лишь об одном: что бы он вернул Максима живым сюда, в их тесную казенную квартирку на окраине Москвы. Что бы снова, долгими вечерами она поджидала его у окна, высматривая среди редких поздних прохожих знакомую фигуру в военной форме.

...Стиснутая разгоряченной людской массой, Вера пробиралась вдоль тесной вереницы торговых рядов. Розовые шматки мяса сменялись аккуратными горками фруктов, следом тянулись прилавки с пучками подмороженной зелени, пупырчатыми огурцами, тугими сочными помидорами. Между рядов, плотно зажатая, клокотала толпа, облепляла павильоны и прилавки, приценивалась, покупала, медленно текла дальше.

Пробившись в дальний угол рынка, Вера свернула к притулившимся на отшибе лоткам. Маленький островок между столиком с ворохом белья и причудливой этажеркой, уставленной обувью, еще пустовал и она облегченно вздохнула, спешно вырываясь из вязкой гущи толпы.

- Мы уж думали ты не придешь. - Грузная, вечно насупленная Людка слегка качнулась в ее сторону. - Проспала, что ли? Гляди, а то без места останешься... - она лениво затянулась сигаретой, щуря выпуклые водянистые глаза.

- Да ладно тебе! - Немолодая, усталая Полина бросила недружелюбный взгляд в сторону товарки. - Успела и ладно, не век ей здесь торговать.

- Мне то что? Я так... - та нарочито-равнодушно пожала плечами и отвернулась, рассеянно оглядывая соседние прилавки.

Тем временем Вера уже достала из сумки припасенный лист картона и аккуратно раскладывала на нем свой нехитрый товар. Пушистые байковые ползунки соседствовали с пестрым, скроенным из разноцветных лоскутков передником. Тут же находились теплые детские носочки, нарядная бирюзовая блузка, пара кухонных прихваток, непривычно пятнистых, сшитых из старого камуфляжа Максима. Последним на свет был извлечен потрепанный плюшевый мишка, которого Вера спешно сунула хныкающему Пашке.

- Не узнавала насчет своего? - спросила Полина, добродушно наблюдая за ее приготовлениями.

- Да вроде жив-здоров. - На мгновение на лице Веры промелькнула тревога. - Вчера звонила в часть, сказали, что все в порядке пока. Только вот про зарплату по-прежнему не слышно... - и тут же замолчала, обреченно опустив глаза. Задержка и без того невеликого денежного довольствия Максима и была той причиной, что заставила ее оказаться здесь, среди рыночной толчеи, недобрых взглядов, пронизывающего ветра, в надежде заработать на пропитание.

- Ничего, вернется - будь здоров огребет! - хмыкнула Людка. - Им там в Чечне, говорят, по тысяче долларов в месяц платят! Как короли заживете!

- До этих долларов еще дожить надо, - невесело отозвалась Полина, - а то может и не дадут. Обещать все горазды!

- Ладно прибедняться-то! - не унималась Людка. - У нее жизнь - не чета нам. При квартире да при муже! Это мы с тобой как проклятые - без регистрации, да без всего, по углам мыкаемся в этой Москве...

Не желая участвовать в очередном назревающем споре Вера, отвернулась, начав по новой копаться в сумке. Достала и вновь убрала небольшой термос, пакет с парой бутербродов и печеньем для Пашки. На секунду замерла и тут же с досадой вздохнула: в утренней суете она напрочь забыла о приготовленном с вечера кульке с костями для Паленого...

...Никто не знал, откуда появился на рынке этот огромный красавец-пес, кавказец темно-рыжего окраса, с неровной подпалиной на боку. Быть может, был брошен хозяевами, лишенными возможности прокормить его или же оказался на улице после смерти одинокого старика, будучи его последние отрадой на исходе дней. В отличие от других собак, бесчисленными стайками шнырявших по рынку, Паленый вел себя иначе. Он не ластился к торговцам, не выпрашивал подачек. Не подпускал к себе никого из окружающих, упреждая их угрожающим оскалом огромных белых клыков. Казалось, в его собачьей душе затаилась неведомая обида на людей, нанесенная ему в его прошлой жизни. Он, словно презирал их, демонстративно не замечая никого вокруг. Никого, кроме Пашки...

...Это случилось неделю назад. Паленый, вынырнув из бурлящего людского потока, неспешно бежал вдоль тесно сгрудившихся прилавков. И в тот момент, когда он на секунду поравнялся с Верой, дремавший в коляске Пашка вдруг оживился, залопотал, подался вперед и Паленый, словно наткнувшись на что-то, замер. Медленно подошел, обнюхал раскрасневшееся от ветра личико. А после, неожиданно лизнул Пашку в маленький, смешно вздернутый носик и опустил ему на колени свою большую лобастую голову.

С тех пор не проходило и дня, что бы Паленый, хотя бы на минуту не забегал в дальний закуток рынка. Заботливо обнюхивал Пашку, добродушно глядел карими, с зелеными искорками глазами. А тот, радостно улыбаясь, теребил пса за пушистый загривок, заворожено дотрагивался до влажного носа, белоснежных клыков, нежно-розового языка. И в эти мгновения Вера чувствовала, как отступает тревога, исчезает мучительная тоска, а уставшее за долгие месяцы ожидания сердце вновь наполняется забытым теплом.

... - Вот и я говорю, что мы здесь второй сорт для москвичей этих зажравшихся. Ничего, отольются им наши слезы! - заключила Людка, бросив неприязненный взгляд поверх плоских крыш павильонов, на возвышавшиеся вдалеке дома, словно там затаился виновник всех ее несчастий. Перевела дух, запахнула платок и отошла, нервно дымя сигаретой.

- Муса приходил, - Полина, улучив момент, незаметно приблизилась к Вере. - С полчаса здесь отирался, тебя видать, высматривал.

- И что? - Вера почувствовала, как тревожно забилось сердце, а по спине пробежал колючий холодок.

- Да то, что не отстанет он. - Полина вздохнула. - Он и так на тебя зуб имел, а как узнал, что твой в ихних краях воюет, так пуще прежнего взъелся.

- Откуда он узнал? - ошарашенно произнесла Вера - я вроде не говорила никому, кроме тебя и ее... - она кивнула на стоявшую в стороне Людку.

- Она ему и доложила, - невесело усмехнулась Полина, - Она же здесь главная доносчица. И тебя в придачу невзлюбила...

Вера, сникнув, молчала. Муса - главный, среди верховодивших на рынке кавказцев, который день не давал ей покоя, требуя непомерную плату за место. Все попытки объяснить ему свое безысходное положение, просьбы немного повременить, обещания через день-другой покинуть рынок, наталкивались на неумолимый взгляд цепких холодных глаз, от которого бросало в дрожь и хотелось в одночасье исчезнуть из этого мрачного людского скопища. Это желание возникало все чаще, особенно после последнего, вчерашнего разговора с Мусой, когда он недвусмысленно пообещал ей поговорить по-другому. Она ничуть не сомневалась в реальности угрозы и лишь полное безденежье, вынудило ее опять придти сюда, втиснуться в брешь между лотками, робко и виновато глядеть в равнодушные лица людей.

... - Ав! - неожиданно встрепенулся Пашка. - Ав! Ав! - повторил он, привстав в коляске и в тот же момент Вера увидела Паленого.

Упруго ступая на мощных широких лапах он неторопливо рысил, поводя по сторонам крупной, чуть заостренной мордой. Пышная, с огненным отливом грива, колыхалась в такт тяжелой размеренной поступи. В каждом его движении чувствовалась готовность к мгновенной атаке, сокрушительному броску. Следом, на почтительном расстоянии, визгливо лая, семенили местные шавки, а Паленый, не удостаивая из вниманием, продолжал свое величавое шествие.

У крайнего павильона он резко свернул в сторону и оказался возле Пашки. Помахивая пушистым, скрученным в кольцо хвостом привычно лизнул малыша в пухлую щеку и Пашка, ухватившись за холку, доверчиво прильнул к мохнатой голове пса, лопоча что-то на понятном лишь им двоим языке.

- Паленый... - Вера робко шагнула к нему и он впервые не остановил ее упреждающим рыком. А когда она осторожно коснулась его колючего загривка, внезапно подался вперед, уткнувшись ей в колени, словно ребенок, ищущий утешения.

- Ну что ты, Паленый?.. - растерянно вымолвила Вера. - Что с тобой, мой хороший?

Она склонилась над ним, заглянула в глаза и замерла. В них было столько тоски и боли, будто нечто таившееся в нем, разом выплеснулось наружу. Быть может давняя утрата или предательство тех, кому долгие годы он служил верой и правдой.

Это длились мгновение. Паленый, словно смутившись мимолетной слабости, спешно отступил назад. Тряхнул головой, двинулся прочь тяжелой рысью. И Вера внезапно испытала щемящую нежность и сострадание к этому одинокому, брошенному псу, чужому, как и она сама в большом и жестоком городе.

... - Папа! - вдруг отчетливо произнес Пашка. Вера, вздрогнув, тот час же устремила взгляд в толпу, где, среди вороха одежд, мелькнул пятнистый армейский бушлат.

Молодой прапорщик неспешно двигался вдоль торговых рядов, весело оглядывая их пестрое убранство. Время от времени он оборачивался к шедшей рядом девушке, что-то насмешливо говорил ей, указывая на прилавки и та улыбалась, кивала в ответ. И пока они приближались, то исчезая, то вновь появляясь среди пестрой людской массы, Вера успела разглядеть знакомый малиновый кант на фуражке прапорщика. Такую же носил Максим.

- Вот это да! - прапорщик остановился возле Веры, восторженно глядя на камуфлированные прихватки. - Это что, кухонная утварь для военных?

- В общем да... - Вера робко улыбнулась в ответ.

- Класс! - еще больше восхитился прапорщик. - И почем?

- По шесть. За две - десять.

- Берем! - радостно заключил прапорщик. - И где же вы такие раздобыли? - поинтересовался он, доставая бумажник.

- Сама сшила. Из старой формы мужа.

- А он военный что ли? - прапорщик удивленно вскинул чернявые брови.

- Военный.

- А вы значит здесь обосновались. - Он весело подмигнул Вере. - Хорошее дело, да вот только замерзнешь тут да и малыша заморозишь.

- Приходится, - Вера вздохнула. - Мужу в части зарплату задерживают, а сам он в Чечне сейчас.

С лица прапорщика исчезло прежнее беззаботное выражение.

- И давно он там? - утратившим былую насмешливость голосом спросил он.

- Три месяца. Скоро вернуться должен. - Ответила Вера и не сдержавшись добавила: - Каждый день жду. Только бы не случилось чего...

Прапорщик понимающе кивнул. Молча, растерянно глядела на Веру и его спутница, будто вдруг увидела в ней себя. Свое будущее, предстоящие разлуки и тревожные ожидания.

- Возьми! - прапорщик протянул Вере пятидесятирублевку. На мгновение задумался. Достал из сумки пакет с печеньем, положил на колени Пашке.

- Это твоему карапузу к чаю! - сказал он. - Все будет хорошо. Держись, сестренка! -прапорщик подхватил под руку девушку, вновь исчезая в кипящем водовороте толпы.

Вновь порывисто задул ветер и, вместе с ним, Вера ощутила, как медленно угасает недавняя радость, уступая место неясной тревоге. Тревога надвигалась подобно грозовой туче, глухо рокотала раскатами грома, вклиниваясь в привычный гул толпы резкой гортанной речью.

От крайнего павильона неспешно приближались несколько человек. Черноволосые, в одинаковых, будто обрезанных по пояс куртках, они уверенно шагали, надменно и властно взирая по сторонам. В центре группы заметно выделялся Муса - высокий, с крупным перебитым носом, кустистыми смоляными бровями, из-под которых холодно блестели угрюмые глаза. Рядом грузно косолапил его ближайший подручный Аслан, что-то торопливо говорил ему, поминутно скаля редкие желтоватые зубы. Следом двигались двое других кавказцев - молодые, смуглолицые, в дорогих, сдвинутых на затылки шапках. Встречные люди спешно уступали им дорогу, другие, стоящие за прилавками, почтительно здоровались, вымученно улыбались, бросали вслед боязливые взгляды.

Оттеснив в сторону замешкавшуюся старушку, кавказцы остановились возле Веры. Разом, смолкнув, обступили полукругом, нетерпеливо поглядывая на Мусу. Мгновение, помедлив, тот шагнул к Вере, уставившись на нее холодным, немигающим взором.

- Ну, - нарушил он затянувшееся молчание, - что скажешь?

Он говорил негромко, с нарочитым спокойствием, но едва заслышав его хрипловатый, похожий на клекот голос, Вера почувствовала, как сердце болезненно сжалось, словно к нему прикоснулись отточенным лезвием.

- Да я сегодня последний день... - спешно заговорила Вера. - До обеда постою - и все...

- Ты что, не понимаешь о чем я? - Муса изобразил на лице удивление. - Платить когда будешь?

- Да с чего платить?..

- С чего?! - в голосе Мусы послышалась затаенная угроза. - У своего займи! Им там за то, что наших убивают зелеными платят! - на его худом, поросшем синеватой щетиной лице резко обозначились скулы.

- Ну нет у меня сейчас денег! - Вера бросила отчаянный взгляд в толпу, где вдалеке, исчезая за поворотом, мелькнула фуражка прапорщика. - Ни копейки нет!

- Это твои проблемы! - отчеканил Муса. - За место платить надо! Ты и так задолжала, уже неделю здесь шакалишь!

Он смотрел на нее холодным, недвижным взором. Тонкие губы сжались в едва различимую полоску. Набычив головы, глядели на Веру и остальные кавказцы, готовые по первому слову, взгляду вожака броситься на нее.

- Да поймите же, - голос Веры предательски дрогнул. - Мне ребенка кормить не на что... - словно утопающий за соломинку, она цеплялась за последнюю надежду пробудить в Мусе хоть каплю жалости, уговорить отпустить ее с миром.

На миг в глазах Мусы исчез беспощадный блеск. Жесткие губы тронула легкая усмешка, будто он вдруг вспомнил нечто забавное, способное остудить его злость, смягчить неприязнь к измученной нуждой женщине.

- Понять можно, почему не понять, - произнес он, цепко, с головы до ног оглядывая Веру - Женщина ты ничего, даже красивая, можно сказать. - Муса многозначительно усмехнулся. - Приходи сегодня вечером, договоримся!

Он рассматривал ее с небрежным любопытством, как приглянувшийся товар. Вслед за вожаком, жадно впились глазами в Веру и его земляки, похожие на хищников, почуявших добычу.

- Пошел ты..! - слепящая ярость бросила Веру вперед и Муса невольно отступил. На миг в его глазах отразилась растерянность, но тут же сменилась прежним холодным блеском.

- Ты это зря сказала... - хрипло процедил он и, обернувшись к Аслану, что-то коротко бросил ему. Тот кивнул, шагнул к Вере, поддевая ногой картонку с товаром.

Блузка, фартук, ползунки плюхнулись в серо-коричневую жижу. Следующий пинок пришелся по коляске. Дремавший Пашка испуганно встрепенулся, выронил мишку. Разом оцепенев, Вера смотрела, как квадратный ботинок плющит игрушку, отбрасывает под соседний прилавок, а мимо равнодушно спешат люди. Изредка бросают в сторону Веры робкие взгляды и тут же отворачиваются, убыстряя шаг.

Пронзительно заверещал Пашка, и в следующую секунду сильный толчок опрокинул Веру навзничь. На миг она потеряла сознание, растворившись в багровом тумане. Превозмогая боль, попыталась подняться, но тяжелый башмак Аслана вновь прижал ее мерзлому, залитому жижей асфальту. И заново проваливаясь в черную пустоту, Вера собрала последние силы, исторгнув из груди отчаянный крик.

Сквозь боль и кровавую пелену она вдруг услышала легкий дробный топот. Он нарастал, приближался и, вслед за ним, из вязкого людского варева вырвался огненный смерч, пронесся над Верой, круша и сметая ее мучителей.

Рухнул, лапая окровавленный бок, Аслан. Словно отброшенный взрывом, отлетел Муса. А смерч продолжал метаться, наполняя тесный закуток хрипом, стонами, звуками падающих тел.

...Паленый пружинисто отпрянул назад, не сводя напряженного взгляда с высокого молодого кавказца. Тяжело дыша, тот медленно наступал, сжимая в руке остроконечный железный прут. В очередной раз шагнул вперед, резко ударил, метясь в широкую грудь пса, но опережая противника, Паленый вцепился в него, швырнул на землю. Встал над поверженным врагом, торжествующе оскалив окровавленные клыки.

Короткий металлический лязг вывел Веру из оцепенения. Пришедший в себя Муса, приподнявшись на локте, целился в Паленого из пистолета. Прижимая к груди плачущего Пашку, Вера в ужасе смотрела, как смуглый костистый палец медленно давит на спуск и черное, с хромированным ободком дуло медленно расширяется.

Раскатисто грохнул выстрел, но мгновением раньше, Паленый обернулся и стремительно взлетел, в сокрушительном броске сминая Мусу...

Запрокинув голову, Муса недвижно лежал, устремив в небо выпученные глаза. Полуоторванная кисть, все еще сжимавшая пистолет, висела на сухожилиях. Паленый медленно полз, грузно заваливаясь набок, оставляя на снегу липкий кровавый след. Поравнявшись с Верой, на секунду замер, поднял на нее полные боли глаза, глухо заскулил, уполз, исчезая в узком прогале между прилавками.

А на выстрел уже бежал милиционер, тревожно озирался, расстегивая на ходу кобуру...

* * *

Словно в бреду она добралась до дома. Наскоро покормив, убаюкала Пашку. Лежала, отрешенно глядя, как из-за задернутых штор, тускло сочится полоса холодного света.

Пронзительно зазвонил телефон. Очнувшись, Вера недоуменно вслушивалась в непривычно частые, прерывистые трели. Опомнившись, вскочила, схватила трубку.

Звонил Максим. Сквозь оглушительный треск она не смогла разобрать слов, лишь поняла, что сегодня он вылетает из Моздока и утром будет в Москве.

В трубке стучали короткие гудки отбоя, а Вера все еще сжимала ее в руке, чувствуя, как по лицу горячими ручейками текут слезы...

2000 год.

Москва.