Когда вошёл отец, мы с сестрой ещё не спали, а занимались тем, что один выстраивал на полу фигуры из тапок, а другой должен был отгадать, что это такое. Потом мы менялись. Это была наша обычная ежевечерняя игра. Если кто-нибудь из взрослых собирался зайти к нам в комнату, то по звуку шагов мы слышали это заранее и притворялись спящими. Возможно, именно это послужило началом моей бедующей скрытности и наблюдательности. Я всегда обращал внимание на разные мелочи и детали, но никто этого не знает.
Так, например, когда отец купил новый телефон с радиотрубкой, все домашние стали пользоваться именно им, а о старом стационарном аппарате, как будто забыли. Все, кроме меня. Дело в том, что если набирать номер на новом аппарате, то старый издаёт импульсные щелчки, и, после некоторых тренировок, можно запросто определить, с кем собирается говорить, например, сестра. Если же набирать номер на старом, то определить абонента нельзя. На самом деле, у меня очень много таких приёмов "домашнего шпиона". Возможно, как-нибудь я расскажу, о том, как узнать: надолго ли ушла мать и куда лучше прятать дневник.
Когда вошёл отец, мы с сестрой ещё не спали.
-- Кто разбил статуэтку? -- спросил он.
Речь шла о фарфоровой даме с веером, которая стола на телевизоре. Отец привёз её откуда-то из-за границе. Не думаю, что она дорого стоила, но в Союзе таких не было. Так вот, я её не то, что бы разбил, но у дамы откололся веер. Конечно, его можно было приклеить, но вещ была испорчена.
Я был абсолютно уверен, что стоит откровенно признаться в содееном, и тебе мгновенно простятся все грехи. По этому, без малейшего страха я сказал, что это я сделал, случайно.
К моему величайшему удивлению, грехи мне не простили. Вместо этого я узнал, что руки мои напоминают грабли, что квартира не предназначена для подвижных игр (а только для неподвижных) и что-то там про последний раз...
Вывод я сделал очень простой: чистосердечное раскаяние ни коем образом не может облегчить мою участь, а вот утяжелить -- это запросто. Следствие из вывода тоже не отличалось особой сложностью: всё, что я скажу, может быть и будет использовано против меня. А вот и второе следствие: никому нельзя верить. Вот так, в результате мелкой ссоры с отцом в девятилетнем возрасте, я неожиданно сформулировал основные принципы моего способа существования. И практически сразу превратился в скрытного, подозрительного и неразговорчивого мальчика.
Отец решил, что сын стал более серьёзным, и, возможно из него получится настоящий мужчина. Мать решила, что у сына трудный возраст. А я решил, что мне не очень нравиться этот мир.