Аннотация: В рассказе описаны действия, произошедшие в окрестностях города Мценск шестого октября 1941 года. Прототипом Бориса Дорохова послужил легендарный танковый ас Красной армии - Дмитрий Федорович Лавриненко.
Основано на реальных событиях.
Броня крепка.
Тяжелое осеннее небо сорок первого низко повисло над изрытым воронками полем. Пожухлая трава, уже прихваченная первыми заморозками то там, то здесь сиротливо торчала кочками. Извилистая, полузасыпанная траншея, петляя тонкой змейкой, прочертила пространство. Казалось, что она специально огибает воронки. На самом же деле воронками была будто утыкана вся земля. И перед бруствером, и за ним. А сама траншея несколько раз прерывалась, словно натолкнувшись на препятствие, став шире и глубже в этом месте. Как речка, встретившая преграду на своем пути и обогнувшая ее, размыв берега. Траншея, действительно, походила на реку, и мотострелки четвертой танковой бригады Красной армии, создавшие ее, для которых она стала уже родной и близкой за эти нескончаемые часы обороны плацдарма у деревни "Первый воин", безусловно, являлись ее частью.
Не прошло и получаса после первой атаки. И, как воспоминание о ней, на поле остались остовы сгоревших бронемашин, да пара десятков навсегда успокоившихся гитлеровцев в серых шинелях. Но сейчас, похоже, удача отвернулась от красноармейцев. Пятнадцать угловатых гигантов, скрежеща гусеницами и по-звериному ревя моторами, надвигались на позиции бригады.
Немцы больше не хотели терять свою знаменитую, закаленную еще в летней кампании, пехоту. И не сумев взять позиции бригады с ходу, они проутюжили траншею стапяти-миллиметровыми гаубицами, а потом двинули на нее танковую роту. Машины с крестами растянулись широкой дугой, охватывая позиции русских с флангов. И тут уже исход боя стал всем понятен. И красноармейцам, уцелевшим после артналета, а теперь с угрюмой сосредоточенностью готовившим связки гранат в своей траншее, и гитлеровцам, внимательно наблюдавшим за полоской русских укреплений через покачивающиеся на кочках триплексы своих панцеров. И бегущим за танками пехотинцам, уже не первый раз участвующим в таких верных атаках. Сейчас танки с приличной дистанции расстреляют траншею из орудий и пулеметов, а потом раздавят ее гусеницами. Пехота же, прикрываясь броней, подойдет вплотную и не оставит "Иванам" ни единого шанса.
Этот исход прекрасно понимал и Сомов, не молодой уже по фронтовым меркам капитан, всё-таки двадцать восемь лет, да и на фронте не первый месяц. Но Сомов давно научился не думать о смерти, не замечать ее постоянное близкое присутствие, ее посвист над ухом, ее внезапные вспышки и ее мучительное ожидание перед атакой. Он был из породы тех упертых, молчаливых русских мужиков, о которых еще король Фридрих говорил, что их нужно вначале дважды застрелить, а потом еще и толкнуть, чтобы они упали.
Холодная, суровая злость наполняла всю его душу. И, глядя сейчас на неумолимо приближающуюся к нему смерть, капитан хладнокровно планировал последние минуты своей жизни.
Да, шансов не было, против пятнадцати танков две оставшиеся в строю сорокапятки не вызывали у капитана и тени надежды. Против легких немцев Сомов еще питал бы иллюзии, но против четверок -- нет. А в строю наползавших на их позиции фашистов шло не меньше десяти четверок -- лучших немецких танков того времени. Сценарий виделся капитану до мельчайших деталей. Хотя нет, слабая надежда еще мерцала где-то в самой глубине его сознания. Капитан гнал ее, она отвлекала, мешала сосредоточиться на главной, основной задаче -- как можно дороже продать свою жизнь и жизни своих артиллеристов в эти последние полчаса.
Его орудие хорошо замаскировано, и он подпустит фашиста на расстояние верного попадания, сорвет гусеницу, заставив Ганса подставить борт, а потом сожжет его. То же сделает и старшина -- командир второго орудия, а уж потом все будет зависеть от их расторопности и зоркости немецких наводчиков.
Ближайший к нему Т4 шел чуть впереди строя. Не спеша, переваливаясь по неровностям поля, тяжелая машина неумолимо приближалась. За танком виднелись бегущие группой автоматчики. Вот танк сделал остановку, его орудие по инерции кивнуло, и в следующее мгновение сверкнуло пламя выстрела. Почти тут же, недалеко от позиций батареи грохнул взрыв.
Опустив бинокль, Сомов окинул взглядом артиллеристов. Все бойцы были на своих местах. Четыре закопчённых, перепачканных грязью и кровью лица были обращены на него. Четыре пары красных от постоянного недосыпа и усталости глаз смотрели на своего командира. Ждали его приказа. Но капитан медлил.
--
Подпускаем гадов на двести метров и по гусенице.
Голос Сомова прозвучал спокойно и уверенно. И в эти, возможно последние в их жизнях мгновения, красноармейцы ощутили силу и уверенность в его словах. Их командир знал, что делать и одно это уже ободряло, давало какую-то дополнительную точку опоры. Уверенность командира передавалось и артиллеристам.
--
Скворцов, -- Тяжелый взгляд Сомова уперся в молоденького худого паренька, - дуй ко второму орудию, передай мой приказ старшине. Огонь не открывать.
Скворцов, быстро кивнув, устремился к неглубокому ходу сообщения.
Поднимая бинокль, Сомов бросил короткий взгляд на второе орудие. Также отлично замаскированное, оно располагалось метрах в тридцати справа. Старшина вызывал в душе капитана смутное беспокойство. Тому явно не хватало опыта. Присланный пару дней назад, взамен убитого Шаликова, он еще не успел проявить себя...
Тут раздался сухой, короткий хлопок выстрела. Сомов даже вздрогнул. Если бы рядом разорвалась авиабомба или фугас, он отнесся бы к этому совершенно спокойно, как к неотъемлемой части его жизни, но этот хорошо знакомый, уже родной до боли его уху хлопок сорокапятки, Сомов совсем не ожидал сейчас услышать. Резко обернувшись на звук, он заметил голубое облачко, поднимающееся над капониром второго орудия.
--
Старшина! - не осознавая бессмысленность своего действия, капитан рванулся к боковому брустверу.
--
Отставить огонь!
Весь его план рушился.
--
Старшина! - крик заглушили фугасы, рвущиеся на позиции второго орудия. Сразу два земляных столба словно встали совсем рядом с укрытием. Третий же, угодив прямо в цель, разбросал в стороны доски, тела, части орудия.
От бессилия что-либо изменить Сомов даже застонал.
--
Глупо, - кулаки Сомова сжались.
Ударив по брустверу, он взял себя в руки и снова вскинул бинокль.
Ближайшая к Сомову машина снова сделала остановку, и короткое жерло орудия неожиданно повернулось прямо на капитана. Сердце учащенно забилось.
--
Заметили, -- прошептал он одними губами. Ну, всё. Конец.
Немец уже опускал ствол, корректируя дальность. Сомов замер, понимая всю безвыходность своего положения. Глупо! Как глупо! По кругу проносилось в мозгу.
Немецкий танк был виден во всех деталях. Окурок 75-и миллиметровой пушки, черное, словно притягивающее жерло, угловатая башня с непропорционально большой командирской башенкой, и над этой башенкой, над откинутой створкой люка, Сомов отчетливо увидал голову фашистского танкиста, также как и он, Сомов, в бинокль глядевшего вперед. Неожиданно вся стальная громада танка содрогнулась от мощного удара! Еще мгновение, и внутренний взрыв выплеснулся из недр серого гиганта. Башня сползла с корпуса, люк механика распахнулся, и танк вспыхнул. Не понимая, что произошло, Сомов еще несколько секунд продолжал стоять неподвижно. Наконец, опустив бинокль и не веря своим глазам, привстал над щитом орудия. В поле бокового зрения попало какое-то движение левее наступавшего строя. Машинально повернувшись, Сомов замер. Выросший будто из-под земли Советский танк поворачивал башню к ближайшему от него фашисту. За ним из лощины выскочили еще две краснозвездные машины. Головной танк, довернув башню, выстрелил. Немец моментально окутался клубами дыма. Два других Т34 также вели огонь. Большие трапециевидные башенные люки Советских танков были открыты.
Сомов судорожно поднял бинокль. Слабая, едва осознаваемая им надежда, до этого момента отгоняемая сознанием, словно выпрыгнула из потаенных уголков души. Капитан уже знал, что сейчас увидит, просто хотел подтвердить и без того ясный ему факт. Да! На башне спасителя были ясно видны цифры 21. Так и есть. То, о чем он даже боялся надеяться, произошло.
--
Братцы! - вырвался из груди Сомова вздох облегчения, - Это танки Дорохова!
Другие артиллеристы были уже рядом со своим командиром. Только что готовые к смерти, они разом обретали надежду, и радость жизни вновь наполняла их молодые сердца.
--
Наши! Братцы! - голос Скворцова сорвался, - Наши танки!
Сомов смахнул выступивший на лбу пот.
--
Ну, сейчас он им задаст. Давай, Снайпер!
Артиллеристы, забыв про опасность, подались вперед. Туда, где разворачивался уже совсем другой сценарий. Сценарий, который не могли себе предположить ни приготовившиеся к смерти красноармейцы, ни сподвижники "тысячелетнего Рейха".
Отточенный, не знающий жалости кинжал, направленный умелой и твердой рукой, вмиг поверг в хаос стальную решимость наступающего противника.
Строй гитлеровцев рассыпался. За несколько секунд потеряв весь свой правый фланг, фашисты пытались перегруппироваться, чтобы противостоять сумасшедшей выходке "Сталинских дикарей".
Разгораясь, подбитые панцеры застилали небо черной удушливой пеленой. Оставшиеся на ходу немецкие танки в центре строя поворачивали к тридцатьчетверкам, мешая своим более удачливым сослуживцам противоположного фланга вести прицельный огонь.
Умело прикрываясь горящими машинами, Советские танки, сделав еще по одному выстрелу, удвоили потери гитлеровцев. Но последующие за этим события опять стали неожиданным сюрпризом почти для всех ее участников. Две тридцатьчетверки неожиданно, как по команде, развернувшись, набирая скорость, понеслись обратно к оврагу. Командирская же машина, на несколько мгновений выскочив из-за горящего фашиста, почти в упор подбила еще одного врага, уже повернувшего башню в ее сторону. С такого близкого расстояния немец был пробит насквозь. В противоположном от Советского танка его борту появился рваный пролом. Скрывшись в дыму, Т34 крутанулся на месте и устремился вслед за своими товарищами. Завершающим аккордом этого акта прозвучала барабанная дробь спаренного пулемета. Развернув на ходу башню, командирский танк стрелял сквозь дым в сторону немецких пехотинцев. Пулемет строчил не переставая. Был хорошо виден веселый огонек, играющий на конце его ствола. Гитлеровцы валились как подкошенные. Кто-то был сражен пулями, кто-то пытался найти спасение на земле.
--
Куда же они! - Скворцов недоуменно повернулся в сторону командира, но Сомова уже не было рядом.
Припав к панораме прицела, он лихорадочно крутил ручку горизонтальной наводки.
--
Не боись, Скворцов! Дорохов своих не бросает! - сосредоточенно и, как всегда, уверенно ответил капитан. - По местам.
Он резко дернул спусковой шнур, и сорокапятка, злобно подпрыгнув, плюнула болванкой в борт ближайшего панцера, пытающегося преследовать тридцать четверки.
--
Бронебойный!
Крик капитана привел артиллеристов в чувство, и они бросились на свои места. Снаряд с грязно-желтой гильзой, выхваченный из ящика, прошел по рукам и скрылся в казеннике, а затвор, сухо щелкнув, поставил логическую точку в его пути.
--
Теперь наша очередь. Давай, Боря, обходи их, - не отрываясь от прицела, Сомов довернул рукоятку наведения и снова резко дернул за шнур.
Получивший первым выстрелом в трансмиссию, немец разворачивал словно приплюснутую башню в сторону позиции Сомова. Второй снаряд пробил его броню под гусеницей, в районе отделения управления, и, унеся с собой жизнь немецкого механика вместе с его мечтами о превосходстве арийской расы и тихой сытой старости в собственном поместье под Смоленском, навсегда прекратил боевой путь Panzerkampfwagen на восточном фронте.
Совсем рядом с капониром Сомова разорвался фугас. Комья земли и осколки забарабанили по щиту сорокапятки, но капитан, не отрываясь от прицела, продолжал наводить орудие. Он понимал, счет уже пошел на секунды. Затворная рама щелкнула, скрыв собой желтоватое донце гильзы. Одним глазом капитан смотрел через прицел, а другим поверх оптики, не теряя из вида общей картины боя. Бешено крутя рукоятку, Сомов словно прилип к прицелу. И все равно ему казалось, что прицельная сетка слишком медленно ползла по полю к следующей цели. Когда в панораме появился соседний танк, ствол немца был уже направлен прямо на него.
--
В укрытие! - Закричал Сомов продолжая поворачивать орудие, и за мгновение до взрыва рванул шнур.
Ему показалось, что ствол сорокапятки с треском разорвался. В лицо ударила горячая волна, сбила с ног, саданула о боковой бруствер. Свет померк перед глазами. Сползая на дно капонира, капитан судорожно хватался руками за пологие земляные откосы.
--
Давай. Давай, Борька! Покажи ему, - шевелил он одними губами. А на его правом боку расцветало темно красное пятно. - Давай, дорогой! По балке и врежь гаду, - невидящие глаза капитана бесцельно блуждали. - Заряжай! Скворцов!
--
Товарищ капитан! - Скворцов подполз к своему командиру, - Орудие разбито! Куда же наши танки делись?
Сомов уронил голову себе на грудь, его глаза закрылись.
--
Дорохов своих не бросает, - прохрипел он - Держаться, Скворцов!
Капитан продолжал судорожно опираться о стенку капонира, но начал заваливаться на бок. Скворцов подхватил его.
--
Товарищ капитан! Вы ранены! Отходить надо!
Эти слова словно обожгли Сомова, он открыл глаза.
--
Нельзя отходить Скворцов. Посекут пулеметами. В траншею!
Брови его нахмурились, капитан сделал отчаянное движение встать и потерял сознание.
Скворцов положил командира, и ошалело окинул взглядом землю перед собой. Недалеко, у входа в капонир стояло несколько связок РГД. Красноармеец метнулся к ним, схватил одну и кинулся по ходу сообщения.
Не встречая больше сопротивления, немецкие танки устремились к позициям мотострелков, своим огнем не давая бойцам поднять головы.
Вот первая тяжелая машина на левом фланге с ревом и грохотом навалилась на бруствер. Крутанувшись поперек траншеи, начала зигзагом сминать укрепление. Её гусеницы с лязгом обрушивали стенки траншеи. Скворцов со связкой гранат в руке, упав на четвереньки, с ужасом глядел на наползающего монстра. Надо было пропустить танк над собой и, как учили, бросить связку гранат на моторный отсек, под башню. Но грохочущая махина, рокоча трехсотсильным майбахом, заваливала просвет под собой. Нервы артиллериста не выдержали. Он попятился, сел, а потом, путаясь в полах шинели, на четвереньках бросился за изгиб траншеи. Прильнув спиной к земляной стене Скворцов замер, руки его судорожно сжали гранаты.
Сейчас громада наползет на него, смешает с землей, раздавит, задушит! Скворцов напрягся всем телом, зажмурился. Спиной он уже отчетливо ощущал вибрацию грунта. Стенка траншеи начала трескаться и осыпаться. Тут что-то сильно стукнуло над ним. Словно огромным молотом ударили по наковальне. Вибрация и лязг прекратились. Хотя вокруг еще продолжался бой, красноармейцу показалось, что стало очень тихо. От неожиданности Скворцов открыл глаза и, рывком высунувшись за поворот траншеи, увидел застывший в нескольких метрах от него танк. Люк механика-водителя распахнулся, и оттуда показалась голова в черном шлеме. Тут же над ухом Скворцова ударил ППД. Пули заплясали по броне и в нескольких местах пробили высунувшегося фашиста.
--
Боец, маму твою! - заорал на артиллериста усатый сержант. - Чего расселся!
Сержант дал еще одну короткую очередь левее подбитого танка.
--
Помирать собрался? Вставай, сынок. Наши танкисты нас не бросили.
Сержант пробежал дальше, а Скворцов, не понимая, что происходит и продолжая прижимать к себе гранаты, выглянул из-за бруствера.
Кроме застывшего почти над ним немца, недалеко от траншеи замерли еще две фашистские машины. Языки пламени уже лизали башню одной из них. А от леса неслись к ним три приземистых силуэта с красными звездами на башнях. Рассыпаясь веером по полю, тридцатьчетверки мчались навстречу разворачивающимся в их сторону панцерам. К Скворцову была устремлена машина с номером 21 на башне. Ей навстречу ползли две серые четверки. Советский танк пошел зигзагами.
Артиллерист, вспомнив про связку гранат, все еще прижимаемых им к груди, лихорадочно оценил расстояние до удаляющихся немцев. - Нет. Уже не докину, - пронеслось в мозгу.
Один из немцев остановился произвел выстрел. Скворцов замер. Молния трассера метнулась к Советскому танку и, ударив в боковой срез башни, снопом искр ушла вверх и в сторону. Спустя секунду тридцать четверка затормозила, ее корпус качнулся на подвеске, и тут же точным выстрелом, немецкий танк был подбит. Потом, словно прыгнув, машина устремилась вперед. Второй фашист выстрелил и промахнулся. А Т34 с номером 21, совершив маневр, вновь с короткой остановки поразил и его.
Открыв рот, Скворцов наблюдал за невиданным зрелищем. Наконец он опомнился и, увидев на дне траншеи винтовку, подхватил ее. Трясущимися от напряжения руками красноармеец передернул затвор и бухнулся на бруствер, целясь в убегающих гитлеровцев. Винтовка сухо щелкнула. Скворцов еще раз перезарядил ее и опять выстрела не последовала. Обойма была пуста.
Советский танк был уже совсем близко. Скворцов увидел, как из-за открытой крышки башенного люка на секунду показалась, голова в танкошлеме, потом башня начала поворачиваться вправо. Не сбавляя скорость, тридцатьчетверка грохнула в сторону убегающих гитлеровцев и, уже достигнув траншеи, затормозила.
Из башни по пояс высунулся невысокий, плотного телосложения танкист в черной замасленной гимнастерке без ремня и кубиками старшего лейтенанта в петлицах. Левая сторона его скуластого, черного от копоти, лица под танкошлемом была залита кровью. В руке танкист сжимал наган.
На правом фланге еще слышались выстрелы - мотострелки добивали отступающих гитлеровцев.
--
Капитан с Вами? Стрелок? - спрыгнув с брони, обратился танкист к продолжавшему сжимать бесполезную винтовку Скворцову.
Красноармейцу показалось, что танкист был будто даже весел. Словно это не он только что в неравном бою уничтожил пять немецких танков.
--
Тут он! - Скворцов указал на полузасыпанный капонир.
Спрыгнув в укрытие, танкист склонился над Сомовым.
--
Боря, - Капитан с трудом поднял голову. - Мы одного все-таки успели. - Сомов пытался улыбнуться. - Он за тобой. И мы ему...
Танкист взял капитана за руку.
--
Молодец, Пашка! Мы еще повоюем!
Он обернулся к Скворцову.
--
Ну-ка, стрелок, помоги мне!
Скворцов с танкистом подхватили капитана под руки. Тот застонал.
Бой закончился, и только далеко на правом фланге были еще видны две уходящие на полной скорости немецкие тройки. В их сторону уже никто не стрелял.
Дым горящих машин застилал небо. Немногие оставшиеся в строю мотострелки вместе с танкистами грузили раненых на броню.
В воздухе послышался нарастающий шелест, и за линией траншеи землю разорвал стапятимиллиметровый снаряд. Потом второй, третий.
Погрузка раненых продолжалась.
"Проклятый враг всё стремится к Москве, но ему не дойти до Москвы, он будет разбит. Недалёк тот час, когда мы будем его гнать и гнать, да так, что он не будет знать, куда ему деваться.