Аннотация: О похищении морской баллистической ракеты в России.
Все события, изложенные в романе, вымышлены автором.
Все совпадения случайны.
Круговое вероятное отклонение
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Карающий безумец
Глава первая
Зима 200Х года. Златоуст -- небольшой, красивый город на "семи холмах", на Южном Урале, названный в честь Иоанна Златоуста -- одного из святых русской православной церкви...
Город засыпан снегом. Окружившие его леса на высоких горах утонули в глубоких сугробах. Городской пруд пересекают многочисленные зимники. Морозная дымка рассеивает холодный солнечный свет.
В "Газели" -- маршрутном такси, сидят трое пассажиров. На мониторе DVD проигрывателя, висящего на потолке салона со стороны водителя, по "Первому маршрутному телевидению" идет трансляция концерта Александра Розенбаума. Из черных громкоговорителей спереди и сзади салона раздается его хриплый голос. Когда певец берет на гитаре первые аккорды очередной песни, один из пассажиров, в серой пуховке с капюшоном отороченным мехом, начинает улыбаться. Казакову Виктору очень нравятся некоторые песни Розенбаума, особенно про "Черный тюльпан". Но певец на этот раз исполняет песню о глухарях, которые ждут своих тетерок. На этом месте Виктор отворачивается к заиндевевшему окну от пассажирки, сидящей напротив -- молодой симпатичной особы в норковой шубе -- вдруг неправильно истолкует его саркастическую усмешку. Исподволь разглядывая ее, он пытался надолго запомнить удивительно милое лицо и манерное поведение незнакомки. То, что глухари на токах ждут не тетерок, а копалух, он знал с детства. Конечно, бывают и межняки -- это когда тетери выводят птенцов от глухариных папаш. Так ведь это ж не значит, что они их ждали, а те им свои! -- рассуждал он про себя...
Первое ружье -- одностволку двадцать четвертого калибра, Виктор купил после окончания седьмого класса, ближе к осени. Ружье было старенькое, часто осекалось. Но это не мешало ему ходить по первозимью в лес в надежде добыть тетерева-косача. Первые же выходы, показали всю безнадежность его попыток. Ранним утром тетерева с шумом вспархивали из пушистого снега, поднимая в морозном воздухе в свете утреннего солнца холодные искрящиеся фонтаны снежинок. Обычно это происходило так неожиданно, где-нибудь на большой лесной поляне с одиноко стоящими старыми березами, что первое время единственной реакцией мальчишки, был разинутый рот. Сколько он не стрелял, вскидывая в азарте ружье, всякий раз получалось хоть в угон, но с большой дистанции. Днем эти птицы кормились березовыми почками, и подкрасться по чистому месту к ним ближе ста метров так ни разу и не удалось...
Иногда, с сосны срывалась огромная красивая птица, и Виктор знал, что это глухарь -- редкий и замечательный трофей. Но это было в далеком, далеком детстве...
Теперь-то он уже знал истинную причину своих неудач. Ружье, купленное им с рук, досталось ему с давно просроченным порохом серебристого цвета -- "Фазан", и мелкой дробью -- так называемый -- бекасин. От одного выстрела у него болело плечо, а в другой раз порох вылетал вместе с дробью не успев сгореть. Дробь такого номера, даже при очень точном выстреле не могла причинить какого либо вреда лирохвостым чернышам...
Все изменилось после того, как он нашел в библиотеке потрепанную книгу -- что-то вроде наставления по охотничьему делу. К девятому классу Виктор уже стал заядлым охотником, имея не только гладкоствольное ружье, но и удобную малокалиберную винтовку Тоз-16...
Виктор всю жизнь мечтал попасть на ток, услышать глухариную песню и самому идти, к доносящимся до слуха звукам, делая в ту сторону настороженные шаги, только тогда, когда глухарь издает их, перекрывая на свою беду слуховые отверстия...
Впервые охотиться по-настоящему на глухаря, Виктор начал после перевода в военное представительство в Златоуст, на машиностроительный завод. Сверхсекретное, по тем временам предприятие, "ковало" ядерный щит страны -- баллистические ракеты морского базирования и охота как ничто снимала напряжение от психологических нагрузок. Охотились на глухаря обычно группой из пяти человек. Шли быстро вдоль склона, растянувшись цепью. Передовым идет самый нижний, и далее уступом, немного отставая, до самого верха, остальные...
Сорвавшийся с листвянки глухарь планирует вниз по склону и так или иначе, но не менее двух охотников получают возможность произвести по нему выстрел. После очередного привала, цепочка перестраивается, давая каждому побыть в нижнем, наиболее перспективном звене...
Через несколько охотничьих сезонов, такая охота ему осточертела, из-за своей схожести с облавой и он стал охотиться в одиночку, скрадывая глухаря поздней осенью на каменистых лесных дорогах в ранние утренние часы.
Переночевав в охотничьей избушке, он выпивал остывший за ночь чай и уходил с рюкзаком за плечами на ближайшую лесную дорогу. Там, если было сухо, снимал сапоги, укладывал их в рюкзак и вместо них надевал специальную обувь, пошитую мехом наружу из старой цигейковой шубы. Хорошо зашнуровав обувку, Виктор, неслышно ступая, шел предрассветными сумерками по дороге, напряженно вглядываясь в каждый ее поворот. Глухарь, как правило, представал перед ним в метрах тридцати с высоко поднятой настороженно головой. Но Виктору этого было достаточно, чтобы произвести точный выстрел...
Весенняя же добыча глухаря на токах была запрещена. Только однажды Виктору улыбнулась удача, и он все-таки побывал на глухарином току. Случилось это, как и положено ранней весной. После открытия весенней охоты на вальдшнепа, Виктор улучил момент и с младшим сыном Валеркой, которому от роду было лет восемь, отправились к вечеру в Веселовское охотхозяйство. Доехав на автобусе до Балашихи -- пригорода Златоуста и подхватив рюкзачки, они с ним пошли по грунтовой дороге в направлении автомобильной трассы Уфа-Челябинск. В лесу планировалась ночевка у костра, и Валерчик не умолкая тараторил, пытаясь узнать все сразу -- в отличие от старших братьев, на охоту он шел впервые...
Отец размеренно вышагивал рядом, вдыхая свежий весенний воздух, пробуждающейся после зимней спячки, природы. Это были последние числа апреля. Через час они пересекли трассу, и пошли по гравийной дороге в сторону Веселовки -- небольшой деревушки в верховьях реки Ай, протекавшей через город. Пройдя не более километра, свернули влево и, перескочив по камням Известковую -- неширокую и мелкую речку, остановились на опушке длинной лесной поляны. Здесь Виктор не единожды, охотился на вальдшнепа, который "тянул" и вдоль речки, и от поляны к поляне. По сути, это место было "перекрестком" вальдшнепиной тяги. До сумерек оставалось совсем немного, и они поторапливались. Казаков частенько оглядывался, не летит ли в замедленном полете лесной кулик, не узнать которого, даже на большом расстоянии, он не мог -- полет у того был особенным. Птица часто взмахивала крыльями, но делала это так, чтобы лететь медленно. Свесив ноги и опустив голову с длинным клювом, кулик выглядывал на опушках полян и просеках подпрыгивающую самочку. Летел он по прямой линии, как бы тянул нить. Оттого и назывался его брачный полет тягой. В своем полете, вальдшнеп издавал характерный звук: "цвирк-хорк, цвирк-хорк". Привычный к этой песне слух охотника безошибочно выделял его на фоне весенней птичьей разноголосицы. В тот вечер вальдшнепы летели, но, как правило, высоко -- погода была теплая и сухая. Выстрелив один раз, Виктор стоял и радовался тому, как Валерка подбежал к месту падения птицы и в сгущающихся сумерках нашел ее без фонарика. Он восхищенно разглядывал вальдшнепа со всех сторон и отвлекал отца от охоты своими вопросами. Постояв еще с полчаса. Они стали готовиться к ночлегу; утром, в течение сорока минут можно будет еще постоять на тяге и добрать охотничью суточную норму -- три штуки...
Пока Виктор рубил высохшие ветви ольхи, Валерка таскал их к рюкзакам. Потом они разожгли костер, и мальчишка по темноте без боязни ушел к речке с котелком по воду. "Молодец! Не из трусливого десятка, -- радовался Виктор. -- А может еще недопонимает того, какую таит в себе опасность ночной лес ..."
Костер разложили буквально на самой опушке высокоствольного сосняка, которым поросли ближайшие горы. Охота закончилась в полной темноте и еще около полутора часов они готовили в котелке ужин и кипятили чай, неторопливо ужинали. Отец рассказывал сыну разные истории, делился своим охотничьим опытом...
Подремать им удалось не более трех часов. Просыпался Виктор часто, проверяя, не мерзнет ли у костра мальчишка и, подтолкнув в очередной раз дрова, снова засыпал. Проснувшись ближе к утру, услышал в лесу бормотание какой-то ночной птицы и, не придав тому значения, стал кипятить чай. Поднявшийся Валерка, первое время сидел, нахохлившись у костра, но когда пламя ярко разгорелось, он окончательно проснулся.
-- Папа, а кто там квохчет как курица?
-- Не знаю сынуля. Наверное, птица какая-нибудь...
Виктор повернул голову в сторону круто поднимающегося лесного пригорка -- звук явно исходил оттуда. Напрягая слух, он попытался распознать какие-либо известные ему интонации и звуковые картины. Кроме квохтания он тоже пока не мог ничего уловить. "Откуда может быть здесь курица?" -- задал себе вопрос охотник, отворачиваясь и тут же, снова повернулся лицом к чернеющим кронам сосен...
-- Глухарь это, Валерка... Точно! Глухарь! Посиди здесь, я схожу ненадолго.
-- Так темно же!
-- Ничего! Я его слышу, а он меня нет. Найду...
Произнеся "глухарь", Казаков почувствовал, как его охотничье сердце учащенно забилась -- в крови появился избыток адреналина. Поменяв в стволе патроны с вальдшнепиной "пятерки", на "единицу" -- уже достаточно крупную дробь, Виктор поднялся взгорком, ориентируясь на слух. "Подбирать" шаг под глухариное бормотание не было смысла, потому как не было той самой глухариной песни, когда надо в какой-то момент замирать, а в какой-то успевать делать пару шагов, пока у птицы временная глухота. Чем ближе он подходил к месту, откуда шел звук, тем осторожнее стал ступать, часто останавливаясь совсем...
Вдруг квохтание прекратилось, и Виктор услышал, характерное "точение", причем не одной, а нескольких птиц сразу. Он уже забрался на крутую горку и теперь, высоко поднимая голову, пытался разглядеть в кронах ближайших сосен черный силуэты токующих птиц -- глухариный ток был в самом разгаре. Небо едва-едва брезжило предрассветными сумерками, но когда среди черного переплетения ветвей показалось чье-то движение, Виктор различил контуры глухаря. Птица теперь была совершенно, различима, и стрелять в нее можно было в любой момент, почти не целясь. Но он не стрелял. "Нет, дорогуша, не положено. Вон, какие красавцы! Эх! -- я же на току. Вот радость -- так радость!" -- взволнованно шептал про себя Казаков, по слуху выглядывая других птиц...
Сколько времени он стоял под кронами, с запрокинутой вверх головой, не знает. Устало переминаясь с ноги на ногу, осторожно наступил на толстый сучок. Почувствовав под ногой опору, уверенно встал на него. Не выдержав веса человека, сучок громко треснул и, теряя равновесие, Виктор с шумом переступил ногами. Над головой резко хлопнули крылья, как будто раскрылся небольшой черный парашют и в рассветных сумерках вниз по склону огромной тенью слетел глухарь. От костра, послышался звонкий Валеркин голос; Казакову удалось разобрать только: "Па-ап-па!" и он поспешил к сыну. Тот бежал ему навстречу и над ними, один, за другим, низко пролетели еще два глухаря. Валерка дважды присел на корточки, когда лесные исполины проносились над его головой. Он размахивал руками и возбуждено кричал:
-- Па-па! Птицы! Вот такие!
Сын при этом широко разводил руками. Но ему не хватало еще столько же, чтобы показать весь размах крыльев.
-- Видел, сынуля! Я стоял прямо под ними. А они пели свои брачные песни самочкам, их зовут копалухами или глухарками. Вот только были они там или нет?!
Встретившись, они вместе пошли к костру.
-- А почему они им поют?
-- Ну, чтобы понравиться. Чтобы их в пару выбрали. Птенчиками обзаведутся; глухарка их будет за собой водить -- штук десять цыпляток. Это же дикие куры. Смотри! Смотри!
Казаков указал рукой сыну в направление за его спиной. Там, размашистым шагом в сторону поляны бежал переполошенный лось -- не далее трех десятков метров от них. Валерка вполоборота повернулся к нему и с испуганным взглядом проводил бегущее животное. Затем смеялись еще несколько минут...
Когда сели у костра, Виктор сказал сыну:
-- Запомни, Валерчик этот день на всю жизнь. Может получиться так, что ты больше никогда не увидишь глухариный ток, эти времена уходят безвозвратно, к сожалению. С тех пор прошло уже много лет. Валерка вырос. Окончил университет и работает в одном из Новосибирских банков экономистом. Увидят ли он когда-нибудь еще раз глухариный ток, Казаков не знал...
-- Понравилась дамочка?
-- Что? -- спросил Казаков, очнувшись от воспоминаний.
В салоне маршрутки они остались вдвоем с еще одним мужчиной; молодая дама вышла, и Казаков только теперь вспомнил, что проводил ее улыбкой, впрочем, взаимной.
-- Здравствуйте, Виктор Алексеевич. Вы так улыбались Женечке, что я даже подумал, уж не знакомы ли Вы!
-- Нет, не знакомы.
Виктор при этом, вежливо кивнув головой, внимательно вглядываясь в лицо немолодого мужчины, назвавшего его по имени и отчеству. Совершенно седые волосы, розовые щеки, крючковатый, большой нос и щедрая улыбка на лице ничего ему не говорили.
-- Я Вас помню. Вы в военной приемке работали, - я тогда в технологическом бюро трудился, а теперь вот на заслуженном отдыхе. Как у Вас дела?
Вспомнить, как зовут, человека, лицо которого так и не стало узнаваемым, Виктор не мог.
-- М...м... рад Вас видеть...
-- Филонов Борис Владимирович, -- назвался пассажир, подавая руку.
Произнесенные им слова подействовали на Казакова как пароль на систему при загрузке компьютера.
-- Заслушался песней. Вспомнил охоту на глухаря, и то, как однажды на току побывал. А сейчас припоминаю, как мы с Вами поздней осенью ночевали в избушке на Слани.
-- Ты на следующий день после снегопада зайца взял, -- перешел на "ты" бывший технолог, -- разница в годах ему это позволяла.
-- Да! Да! Двумя выстрелами. Ох, и снега тогда за ночь выпало! А что это за Женечка? Знаете ее?
-- Внучка моих знакомых -- шальная и беспутная. Срок отсидела по малолетству, два года. Это она меня хорошо знает, в то бы давно уже тараторила с Вами и ухаживать за собой заставила. Любит мужское внимание и не прощает, когда ее игнорируют.
-- Вот как! А с виду такая барышня.
-- Еще та! И замуж вышла за парня неплохого -- в милиции служит, а хвостом вертит, как помелом!
-- Что ж она так?
-- У папы дочка любимая -- одна! Баловали с детства. Папа в милиции -- по нынешним временам -- хозяин!
-- Это так! На чем сгорела?
-- О-о! -- это темная история. Знаю, что не вмешайся отец, сидеть бы ей лет десять.
-- Значит наркота!?
-- Таблетки какие-то...
-- Без разницы -- сейчас их много...
-- На охоту еще бегаете?
-- Пока да. Вот, прикупил патронов на вальдшнепа, и взносы оплатил! -- указал он на черный полиэтиленовый пакет, который держал на коленях.
-- Ну, удачи Вам. Ни пуха, ни пера!
Филонов встал и энергично толкнул в сторону дверь остановившейся маршрутки.
-- Счастливо Виктор! До свидания.
-- Спасибо. До свидания Борис...
Отчество договорить Казакову не удалось -- он просто его успел забыть, но это уже и не потребовалось -- дверь маршрутки с грохотом закрылась, и заводской ветеран скрылся из вида. Казаков снова вспомнил лицо молодой особы, кокетливо улыбавшейся ему на протяжении всего маршрута, и только теперь понял, как она была хороша собой...
На верховом болоте плотный наст со свежевыпавшим снегом. Близится весна, и солнце уже поднимается достаточно высоко; снег, отражая яркие лучи, сияет искристой белизной с глубокими синими тенями, в воздухе едва-едва улавливаются первые нотки весенних запахов. Безлесые, скалистые вершины высоких гор блестят снежными шапками...
По снегу бродит огромная, черная птица, веером раскрыв хвост с белым подхвостовым оперением. Ее крылья опущены и чертят на снегу с двух сторон следа неглубокие полосы. Раздается глухое и страстное бормотание. Это глухарь! Его наброды по снегу говорят только об одном -- весной, скорее всего, именно здесь будет глухариный ток. Пока же птица была одна. Но на снегу, там, где ветер успел сдуть с возвышенностей выпавший снег, едва заметными были и другие, более ранние следы -- глухариные наброды, сохраненные подтаявшей снежной коркой. Место было далекое от человеческого жилья и можно сказать потаенное; подобных заболоченных мест в этих краях было много, но мало где обнаруживались признаки глухариного тока...
Человек опустил на грудь руки с биноклем, и, прищурив глаза на солнце, улыбнулся. Уже не впервые в конце зимы он застает здесь глухарей. Убрав бинокль в футляр, мужчина в красном горнолыжном костюме еще раз посмотрел в сторону птицы, повернулся и медленно пошел своими следами в высокоствольный сосняк. Там, в полукилометре от этого места, среди густых синих теней деревьев стоял снегоход, на котором он два часа назад поднялся по долине р. Багруш. Человек перекинул через голову висевшее на плече ружье, сел на сиденье, обшитое волчьим мехом, и запустил двигатель снегохода. Мощная машина заурчала, но после того как был дан газ, взревела, выбросив из-под себя фонтан снега и понеслась по проложенному ей же следу в обратную сторону...
Тяжелый "Харвест-7", взятый Казаковым на лыжную прогулку к Александровской сопке, издал громкую трель. Сбившись с ритмичного дыхания, Виктор остановился и, вынув его из внутреннего кармана, ответил:
-- Казаков.
-- Здравствуйте, Виктор Алексеевич! Филонов Вас беспокоит. Вспомнили? Борис Владимирович, который.
-- Разумеется, Борис Владимирович. Слушаю Вас.
-- Я неспроста звоню, ты уж извини Виктор. Дело тут такое. Один мой знакомый, да и твой тоже -- на заводе встречались раньше, вроде бы ток глухариный нашел, показать охоту на глухаря просит, так чтоб по правилам. Меня позвал. А куда я с моими годками!? Вот и вспомнил нашу недавнюю встречу в маршрутке. Съездите вдвоем в конце апреля? Все расходы за его счет.
-- Это что за человек? И почему Вы решили, что я его знаю?
-- Работал он на заводе... да встречались вы! -- Митрохин Савелий Петрович.
-- Это не тот, что "берендеево царство" за Уреньгой строит?
-- Он самый! У него и в Златоусте и в Сатке бизнес налажен. Деньги есть! -- не обидит... Да и человек вроде с душой...
-- Что от меня? Где жить и сколько?
-- А, где-то выше по Багрушу, что ли. Брать с собой ничего не надо -- там все есть.
-- Ну, хорошо, что есть.
-- Так я ему дам твой телефончик? -- созвонитесь и решите, что и как.
-- Дайте, поговорим.
-- До свиданья Виктор. Будь здоров!
Трубка дала отбой.
-- Буду, -- ворчливо сказал Виктор, убирая телефон в карман.
Неожиданная остановка остудила его и он, поежившись, налег на палки. Выполнив толчок двумя руками, вновь заскользил по лыжне в сторону дома. Он уже успел спуститься с высокой Лысой горы и перейти железную дорогу -- Трансибирскую магистраль.
"Назавтра обещали плюсовую температуру. Да, похоже последняя прогулка! Действительно, скоро пора будет на ток", -- произнес он, восстанавливая дыхание и вновь согреваясь -- пластиковые лыжи скользили легко, в лесу было безветренно. Утренний морозец отступил и с ветвей сосен, то и дело сползала подтаявшая, кухта, глухо падая в сугробы. Весна!
Разговор с Митрохиным состоялся через две недели, в воскресенье. Любезно поздоровавшись и поинтересовавшись здоровьем самого Виктора и всех его чад и домочадцев, телефонный собеседник грамотно изложил свою просьбу, сделав четкий акцент на классическом подходе к охоте, наличии у него лицензии и цене услуги.
-- Я позвоню Вам в следующую субботу. Возьмете небольшой рюкзачек и спальник. Все остальное причитается с меня. Сменное бельишко не помешает -- банька у меня там деревенская с березовыми веничками!
-- Савелий Петрович, а если там, где вы полагаете, не будет птица токовать -- мне за то отвечать!?
-- Ну что Вы, Виктор Алексеевич! Ни, боже мой! Это моя затея. Поищем вместе. Денька три пообщаемся и домой... Мне важно совет получить при случае... и товарищ в таком деле не помешает. Вы согласны?
-- Коли так, я согласен!
-- Я знал, что мы договоримся. Позвоню в следующую субботу -- уточнимся по времени. До встречи!
-- До встречи...
На подготовку оставалась неделя. Судя по разговору с Митрохиным, ток, действительно, находился в верховьях Багруша или несколько далее, и следовало ближе познакомиться с местностью. Карты этих угодий у Казакова как таковой не было, и он включил ноутбук. На компьютере имелась неплохая электронная версия пятикилометровки всего Урала, позволявшая, насколько это возможно, сориентироваться. Места, о которых шла речь, были весьма привлекательные -- малодоступные и малонаселенные.
В этих горах брали начало реки, несущие свои воды в разные части света: Урал, Белая, Юрюзань, Ай и многие другие, большие и малые реки и речушки. Лет пятнадцать назад в тех местах ему удалось побывать дважды, но с друзьями и без особой нужды в знании местности. Один раз они приехали на мотоцикле с коляской; побродили по горкам перекликаясь, переночевали в охотничьем балагане и уехали на следующий день к вечеру, увозя с собой добытую боровую дичь -- рябчиков, тетеревов и глухарей. Был и другой случай, когда они в тех же местах, забрели на территорию брошенной войсковой ракетной части -- травили по чернотропу зайца...
"Сейчас же другое дело! -- размышлял Казаков. -- Весенняя охота на глухаря неспешная. Если Митрохин не обознался -- трех дней хватит. Посмотрим с вечера место, переночуем неподалеку, а утром сторожко прямиком на ток. Карта, только с виду подробная -- пальцем район охоты не покажешь -- видно не будет. На место придешь -- узнать не узнаешь!"
Пробежав стрелкой курсора по горушкам и речкам, Виктор решил, что в общих чертах с местностью ознакомился, и при надобности дня за два сможет выйти до жилья, выключил компьютер. Остальную подготовку отложил до пятницы -- особых проблем не было, ни с одеждой, ни с обувью. Оружие брать с собой Виктор не собирался -- к охоте как таковой он не имел никакого отношения -- лицензия именная и на одного глухаря. А охотиться на вальдшнепа будет еще рано -- не сезон!
После звонка Митрохина, в назначенный день, Виктор уложил в станковый рюкзак, небольшого размера, зеленое сменное армейское белье, теплые носки, свитер, пакет с туалетными принадлежностями и двумя полотенцами. Отдельно уложил кружку, ложку и фляжку с котелком. Положил рядом спальник, завернутый в туристический коврик. Не дожидаясь, когда жена с дочерью угомонятся, лег в спортивном костюме на диван в зале -- подъем ранний и беспокоить никого не хотелось...
Заснул, по-видимому, вскоре и крепким сном. Снилась ему отчего-то прежняя служба; сон был тревожный и путанный. Будильник в мобильном телефоне прозвенел неожиданно и долго напевал, пока не отключился сам по себе. Сообразив это, Виктор энергично встал и пошел умываться. Завтракал, стараясь не греметь посудой...
Когда вышел на крыльцо девятиэтажной высотки в полном армейском обмундировании, с рюкзаком в одной руке и спальным мешком в другой, был бодр и с удовольствием вдыхал свежий влажный воздух раннего весеннего утра...
Зеленая "Нива" под горку скатилась почти бесшумно и водитель, плавно остановив машину напротив подъезда, энергично вышел из нее.
-- Здравствуйте, Виктор Алексеевич, -- раскланявшись, произнес Митрохин.
-- Здравствуйте, Савелий Петрович.
Казаков нерешительно подал руку, одетому в добротный охотничий костюм и куртку мужчине, лица которого он уже не помнил. На вид ему тоже было за пятьдесят, хорошо сложен и подтянут. Митрохин открыл багажник "Нивы" и аккуратно пристроил к своим вещам сначала рюкзак, а затем спальник Казакова.
-- Как здесь и были! Прошу садиться.
Он мягко захлопнул дверцу багажного отсека и пошел к левой двери. Казаков оглянулся кругом, скорее по привычке, не оставил ли чего и сел в машину. Мельком посмотрел на окна своей квартиры -- они тускло отражали рассветные сумерки.
Привычка осматриваться перед посадкой у него осталась после одного курьезного случая. Однажды, еще по прежнему месту службы, под Москвой, его сослуживец -- Виктор Емец, договорился с ним, что по дороге в Читу остановится в Новосибирске, в частном доме его родственников. В Читинской области его ждали друзья, но была какая-то надобность в однодневном пребывании в Новосибирске. Поскольку он улетал с охотничьей собакой -- лайкой, чтобы остановиться в гостинице не было и речи. Жена Виктора собрала московских гостинцев -- по тем временам апельсины и шоколадные конфеты к Новому году, были для сибиряков дорогим подарком и Виктор понес их перед самым отъездом товарища в аэропорт.
Его сослуживец уже стоял у подъезда с огромным рюкзаком, дорожной сумкой, охотничьим ружьем в чехле и тюком с теплой охотничьей одеждой. Рядом крутился черно-белый шпиц. Провожала его мать -- пожилая женщина. Виктор помог уложить вещи в служебный "газик" и, пожелав "ни пуха не пера", вернулся домой. Не успел он перешагнуть порог квартиры, как зазвонил телефон. Мать Емца, огорченная несказанно, сообщила, что дети нашли на улице ружье -- стояло у скамейки возле подъезда, а ружье-то Виктора. Конечно, помочь ему он уже ничем не мог -- до аэропорта было более ста километров, а транспорта как такового не было. Оставалось только представить, как чувствовал себя Виктор в аэропорту, где обнаружилась пропажа. Позже он рассказывал об этом в самых эмоциональных выражениях...
Вот с тех пор Казаков обходит кругом место погрузки в машину, дабы ничего не забыть, хотя и случалось это не единожды, но, как правило, по мелочам и только в тех случаях, когда пренебрегал многолетней привычкой...
-- У нас еще уйма времени до охоты, так, что торопиться не будем. Доберемся до моего бунгало, позавтракаем, отдохнем и уж, потом выдвинемся к месту.
-- Пешком до места сколько будет?
-- Километров восемь, -- выруливая на проезжую часть дороги, ответил Митрохин и замолчал.
Казаков удобно откинулся в кресле и решил больше не затевать разговоров. Про себя он отметил, что машина на хорошем ходу и едва ли на дороге больше одного сезона -- новая...
Проехав мимо телевизионной вышки и вырвавшись за пределы просыпающегося города, "Нива" пошла на подъем. Казаков смотрел в боковое окно. Вскоре за ним показалось городское кладбище. Деревья еще не одетые в листву обнажали оградки, памятники и кресты. Перехватив его взгляд, Митрохин неожиданно заговорил.
-- Натворили дел... одни пацаны! Доперестраивались... Мой здесь тоже лежит -- старший... Мало кто живы и при деньгах остались -- не могила, так зона. А кто тихим сапом, да по закону, писанному левой рукой, те сейчас генералы!
Выражение лица Митрохина стало жестким, на нем обозначились скулы.
-- Когда случилось?
-- С сыном-то? В девяносто втором. Сорвался с катушек от избытка "зелени". Извини, музыки в машине нет, -- перестав "выкать", сменил тему Митрохин. -- Не люблю в дороге посторонние звуки. Мобильник взял?
-- Со мной... МТС берет в лесу?
-- Смотря где. В доме берет. С крыльца шаг в сторону и нет связи.
Он еще раз бросил взгляд вправо и добавил газу. Машина, плавно ускоряясь, понеслась в сторону автомобильной трассы Челябинск -- Уфа...
-- Если не секрет, чем все эти годы занимался, -- оторвал Виктора от размышлений Митрохин.
-- В основном пытался организовать производство.
-- Удалось!?
-- Пустая трата времени. Чем лучше делаешь, тем меньше шансов, что-либо получить с этого. Не работа, а сплошной бизнес-консалтинг для наглых и загребущих. Если под себя вовремя не сунул -- то считай, пропало! По мелочам удавалось, там где можно успеть сорвать прибыль до того как отнимут.
-- А, я наплодил мелких контор, магазинов и производств и людей нанял с бицепсами. Будь, что-нибудь крупное, давно бы сама же охрана и отняла, а тут нет! Без меня -- это ворох бумаг и никакого навара. А я сам правлю -- дергаю за ниточки и в голове все держу. Раньше тоже думал весь Урал оседлать -- не получилось...
-- Вот и у меня не получилось.
-- А сейчас что делаешь?
-- Мысли свои учусь излагать на бумаге -- старость не за горой! Чем-то надо будет голову занимать, когда ноги болеть станут.
-- Мемуары что ли строчишь?
-- Беллетристикой занялся.
-- Ох, ты! Ну, про нашу охоту напиши рассказ. Я люблю читать приключенческую литературу. Раньше Федосеевым зачитывался -- знаешь?
-- Знаю...
-- А я думаю, что ты всю дорогу такой загруженный!? Вон оно что! Сидишь, значит, и в голове ворочаешь очередную историю. Откуда только берется это у вас!?
-- Из жизни...
Они догнали какую-то колонну и движение замедлилось. Однако на очередном спуске впереди идущие машины одна за другой стали выскакивать на встречную полосу и вскоре очередь дошла до Савелия. Он стал плавно разгоняться и уже пошел на обгон, когда из-за поворота показалась встречная машина, за ней другая. Им долго пришлось идти за огромным автомобильным тягачом, тянувшим какую-то технику, похоже, военную. Что конкретно находилось на грузовой платформе, сзади угадать было трудно -- груз был надежно укрыт от посторонних глаз брезентовыми чехлами со всех сторон. Когда им удалось все же обогнать транспорт, впереди они увидели машину ГАИ с включенным проблесковым маячком...
-- Есть еще у страны секреты Виктор Алексеевич? Вроде как все уже продали...
-- Должны быть.
-- От народа своего, как раньше?
-- Судя по всему ракетную технику пока тайком еще возят.
-- Может и тайком...
"Бунгало" оказалось далеко от трассы, и выглядело вполне респектабельно -- дом из кругляка со смоляными "слезами", не раньше трех лет назад рубленый, с широким центральным крыльцом. В стороне стояла большая баня и рядом с ней дощатый туалет. За ними, по периметру квадратной поляны, другие хозяйственные постройки. Перед домом площадка посыпанная гравием. Подъезд к дому по лесной дороге километров пятнадцать...
На крыльце хозяина встречали двое : молодой крепко сбитый парень не старше двадцати пяти, одетый в спортивное трико, судя по подстрижке и манерам -- боец, и жилистый дед, с которым Митрохин не только поздоровался, но и обнял за плечи.
-- Проходи, Виктор Алексеевич! Знакомься с людьми. Это Анатолий -- мой водитель, -- сказал Митрохин и коснулся рукой плеча молодого человека. -- А это мой дядя -- Федор Михайлович Митрохин -- старший в роду Митрохиных.
Виктор поднялся на крыльцо и подал каждому руку.
-- Виктор!
-- Пойдем со мной Виктор. Сеней нет, обувку сымай здесь и заходи в дом, -- обратился к гостю Митрохин-старший, открывая входную дверь.
В доме, прямо перед входом, прихожая со столом, слева, за небольшой переборкой, кухня с русской печью и кладовая, справа две двери в смежные комнаты. Вдоль стены трубы печного отопления.
-- Я здесь редко бываю! -- раздался за спиной голос, входившего следом за ними, Митрохина Савелия. -- А дядьке территории достаточно.
-- Скидавайте верхнее и мойте руки; чаек у меня уже напарился, -- пригласил их Федор Михайлович.
Он по-стариковски неспешно выставлял на стол, покрытый клеенкой, чайные блюдца, сахарницу с рафинадом, розетку с вареньем и пряники в большой пластмассовой вазе. Как только сели за стол, вошел Анатолий и занес тяжелую сумку с привозной провизией. Федор Михайлович вышел ему навстречу с самоваром в руках, с установленным на него заварочным чайником. В комнате запахло дымком -- самовар, видимо, до того стоял на шестке с присоединенной трубой и сейчас еще в нем были видны малиновые угли. Поставив его на стол, он опять вернулся на кухню.
-- Ну, что там еще у нас?! -- громко спросил его Савелий.
-- Горячее перед охотой поедите -- не доспело еще в загнетке. Ветчину нарежу и принесу. Пока чайку наливайте... Анатолий, тоже садись за стол! Места всем хватит.
Самовар издавал еле слышимое пение, и когда из него наливали кипяток, он бурлил исходя паром. К запаху дыма и ванили, добавился аромат черного индийского чая. Усаживаясь за стол, Виктор оглядывал прихожую. С тех пор, как он в нее вошел и пристроил на вешалке куртку, из головы не выходила мысль об оружии, висевшем под хозяйской ветровкой. Судя по частям, видневшимся из-под нее, это был АК-72 -- брезентовый подсумок на два рожка был тому бесспорным подтверждением...
"Может гладкоствольный? -- размышлял Виктор. -- Не станет же Савелий так открыто хранить армейский "калаш". Хотя нравы наших бизнесменов уже притчей во языцех стали"...
-- Давно я так по-деревенски не пил чай, -- улыбаясь, заявил Виктор, отвлекшись от своих размышлений. -- Как в детстве когда-то, тоже у дядьки. Только пили не с вареньем, а с черемухой молотой. Прямо из самовара запаривали молотую черемуху с сахарным песком. Тетка, когда я приходил, мыла несколько куриных яиц, наливала доверху самовар и укладывала яйца поперек, так чтоб воды касались. Самовар пыхтит -- яйца варятся, и вода мягче становится. Чай индийский из металлической коробочки с двойной крышкой заварит, а он черный как деготь!
-- Можно и с черемухой, -- отозвался из кухни Федор Михайлович и принес к столу розетку с молотой черемухой. -- Стало быть, знаешь как, запаривай.
Виктор, помешал содержимое и, убедившись, что сахар уже добавлен, подставил розетку под кран самовара. Как только кипяток попал на черемуху, в комнате добавился еще один, на этот раз лесной сладковатый аромат. Савелий, переглянувшись с Анатолием, усмехнулся.
-- Может, жить останешься с дядькой? Чем не альтернатива городскому беспокойству? Летом здесь как на курорте!
-- Грыжу со скотиной зарабатывать, -- ответил дед, усаживаясь на свободный табурет и пододвигая к центру стола только что им принесенную тарелку с колбасой и ветчиной, напластанные толщиной в палец.
-- Вот видишь!? А ты говоришь "как на курорте", -- ответил Казаков, твердо решив тоже перейти на "ты".
-- Это не проблема! Скотина сегодня есть, а завтра ее нет. Ты дядь Федя сам ее развел, сам и истребляй. Без лошади здесь конечно не сподручно...
-- Лошадь не скотина! Лошадь, -- работящее животное и дружеское, как собака... Ты Савелий меня рано спроваживаешь. Я еще один сезон хочу здесь пожить, а там как знаешь...
-- Не загадывай. За эту зиму дважды без памяти падал. В другой раз позвонить не успеешь -- замерзнешь прямо в доме... одному тебе уже никак. Бабку себе ищи попроворнее! -- примирительно засмеялся Савелий.
-- В конце лета, у малинника силков наставлю, может, и запутается какая, -- ответил дед...
-- Пожить здесь конечно можно было бы, да ни речки не озера -- скучновато без них! -- отказался от лестного предложения Виктор.
-- Оставайся! Я тебе пруд здесь вырою и карасей запущу, а то и сазанов. Здесь недалеко два ручейка, так в самую засуху не теряются -- воды хватит! И дядька будет рад.
-- Если сазанов, то я заранее согласен. Только ведь высоковато для пруда. Форель и то проще развести...
-- Ты, Анатолий машину хорошо проверь, чтоб обратно мы своим ходом дошли -- там дорога еще со снежком может быть, -- сменил тему Савелий.
-- Проверял же вчера; за ночь ничего не отвалилось, командир.
-- Как знаешь! С тебя ведь спрошу. Из города не звонили по твоим косякам?
-- Молчат.
-- Худо! -- раз молчат... Ладно, отсиживайся. -- Виктор Алексеевич, я тебя раньше не спросил: ты прививку от клещевого энцефалита имеешь?
-- Разумеется!
-- Я в прошлом году привез двоих из Москвы -- по вальдшнепу ходили, место хорошее показал. Они водки столько взяли с собой, что на тяге расстреляли половину патронов впустую. Решили заночевать у костра на туристических ковриках, что бы значит утром кто, что сможет взять. Спрашиваю: "Прививка есть от клеща?" Они мне в голос: "Не боимся мы клеща!" Ну, думаю, хорошо, пусть дрыхнут. К утру встаю, а они на жухлой траве, мимо ковриков спят и ежатся от холода. Растолкал я их, гляжу: один чухается подмышками и другой. Осмотрел, а у них на двоих семь клещей. Еще раз спрашиваю: "Прививку делали?" "Какая прививка!? У нас клещи под Москвой не кусаются. Летают, лезут под рубаху, но не впиваются". А это у них лосиная кровососка, оказывается там. Ну и намаялся я с ними, пока отправил в Москву! Вроде все обошлось.
-- Нет, у меня все нормально с этим -- ревакцинация только через два года -- импортная прививка.
За разговорами попили чаю и перекусили ветчиной. Виктор накинул на плечи куртку и вышел на улицу. Машина стояла уже на другом месте и стекла были чисто вымыты. Солнце успело прогреть лесную поляну, в воздухе пахло хвоей и прелью прошлогодней лесной подстилки. Надев сапоги, Казаков неспешно спустился с крыльца и обогнул дом -- пора была знакомиться с хозяйством.
Первым делом Виктор открыл дверь в баню и остался доволен. Просторный предбанник имел все необходимое. Вдоль стен были прибиты полки, ниже их вешалки. На полу стоял решетчатый топчан. На одной из стен висело десятка два березовых веников. В самой бане, также было все чистенько и уютно. На полке стояли оцинкованные тазы и пара ковшей. На скамьях бачки с крышками для холодной воды. Водогрейный бак был вмонтирован в кирпичную печь; из открытой дверцы над ним выглядывали большие овальные гальки. "Все по уму!" -- констатировал Виктор...
Когда он уже собрался выходить из бани, туда зашел Федор Михайлович.
-- Как тебе мыльня?
-- Хороша! Сами строили?
-- Сам рубил. Савелий с пацанами помогал сруб на мох ставить, а уж отделку я за лето сделал. Вона лежаки ему, какие устроил. Любит он тут с Анюткой бывать!
Дед, при этом, хихикнул.
-- Анюта, надо понимать подружка, а не жена?
-- Жена сюда ни ногой! Ей с пуделями забот хватает -- то помыть, то в парикмахерскую свозить. Сейчас подтоплю, а уж завтра к вашему приезду нагрею так, чтоб камни покраснели.
-- Как у Шукшина?
-- Это, в каком разе?
-- Рассказ у Шукшина есть про то, как мужик баню топил. Первый день -- чтоб прогрелась, а на другой день уж мыться.
-- Я зимой почти каждый день подтапливаю, а то угарный пар будет. Это правильно он пишет! Савелий позвонит -- я в теплую баньку дровишек накидаю, и только жди когда прогорят. Париться то любишь?
-- В зимней шапке на полке не сижу, а веничком люблю помахать.
-- Вот и давай завтра со мной! Савелий-то с Толькой пойдет. Им обоим пару как для паровоза надо, а я люблю посуше.
-- Я не против! -- после ночевки у костра в эту пору, баня раем покажется...
Федор Михайлович вышел из бани, и Виктор пошел следом.
-- Вона у меня дров с зимы сколько осталось!
Он указал заскорузлым пальцем на два ряда березовых полениц рядом с туалетом.
-- На следующую зиму хватит?
-- Хва-а-тит! Только Савва еще привезет столько же -- не любит он зимой их экономить. Если трубы теплые -- ворчит.
Старик набрал дров и понес их в баню...
Следующими постройками позади дома была довольно большая конюшня, в дальней части полянки и справа по ходу к ней погреб -- небольшой холм земли с врубленной в него дверью. Ближайшие деревья от строений находились на достаточно безопасном расстоянии, и вся усадьба была окопана канавой -- в лесах эта мера предосторожности не лишняя. Тут палка всегда о двух концах -- либо сам загоришь и спалишь лес, либо лесной пожар уничтожит все добро. Конечно при хорошем ветре, да в окружении таких сосен и канавы не спасут...
Открывать погреб Виктор не стал, хоть тот и заперт был на деревянный колышек вместо навесного замка, привязанный на бечевку, чтобы не терялся...
Солнце уже осветило обратную сторону дома и припекало. Окно из прихожей было открыто. Митрохин-старший, убрав посуду, водил по столу рукой. Затем толкнул еще дальше одну из створок рамы и встряхнул, высунув руку, белую тряпицу. Прыгавшие по двору воробью тут же слетелись под окно собирать хлебные крошки...
К деревянному столбу возле конюшни за уздечку была привязана лошадь гнедой масти. При подходе Казакова мерин повернул к человеку морду и всхрапнул. Казаков, не спеша, но без опаски подошел к животному и провел рукой по его спине. Судорожно дернув под рукой мышцами, мерин недовольно переступил ногами и отодвинулся от назойливого незнакомца. Виктор зашел под крышу конюшни и огляделся. На сеновале еще оставалось большое количество лесного сена. На поперечном брусе лежало седло, и на столбах висела прочая сбруя. В стойле стояли корова и годовалый бычок. Хозяйство было новое и велось справно...
Виктор вернулся во двор к лошади. По натоптанной к конюшне тропке к нему неторопливо шел Савелий. На его плече висело собранное ружье -- вертикалка, с установленным на нее оптическим прицелом для гладкоствольных ружей. На поясном ремне были надеты два коричневых патронташа и охотничий нож, явно Златоустовской выделки. Сейчас такие ножи в городе изготавливало не менее десятка фирм и только две-три, действительно, заслужили признание. Покосившись на Савелия, мерин издал тихое и короткое ржание.
-- Что, Бусый, не нравится?
-- Так значит, Бусый?
-- Да-а!... Иноходец, между прочим. С непривычки седалище так отобьет, хоть на сковороду выкладывай! Вытерпишь?
-- Особого опыта не имею, но уже приходилось на иноходце на охоту ездить -- быстро приноровился.
-- Вот и приноравливайся...
Савелий по-хозяйски, двумя руками взял лошадиную морду и ткнулся своим носом в губы. Бусый тряхнул головой, затем опустил ее с вытянутыми губами к рукам Савелия.
-- Сахар ищет, нахалюга. Приучил я его еще жеребенком -- пугливый был! Тебе, Алексеич на нем придется верхом ехать на ток -- мы с Булыгой на "Ниве", сколько пройдем, дальше пешечком.
-- Булыга -- это Анатолий?
-- Он. С Приднестровья парень. У Лебедя в разведке служил. А что и как -- помалкивает! Ты вон к окошечку пойди и сахару возьми у дядька -- Бусого полакоми, глядишь, и храпеть на тебя перестанет. Точно, Бусый!?
Савелий потрепал мерина ладонью за шею и, не оглядываясь, пошел к дому.
-- Ружье пристреляю! -- бросил он на ходу.
Виктору стало интересно, где и как тот будет пристреливать ружье, но он решил сначала все, же угостить сахаром Бусого и поспешил вслед за Савелием к дому.
Глава вторая
Казаков неторопливо подошел к открытому окну и заглянул внутрь дома, осмотрелся.
-- Федор Михайлович! -- неуверенно позвал он.
Но никто на его голос не откликнулся. Где-то перед домом натужно заработал двигатель машины и зашуршал гравий. Казаков глянул на угол дома, но Савелия там уже не было. Вдруг дверь в дом распахнулась, и Виктор увидел Федора Михайловича взбирающегося на крыльцо с испуганным выражением лица. На краю полянки перед домом стоял забрызганный по самую крышу "жигуленок" красного цвета. Из него разом изо всех дверей выскакивали какие-то, одетые в кожаные куртки люди с оружием в руках. Стоявший спиной к крыльцу Анатолий, тянул из-за спины массивный черного цвета пистолет. Выстрелить он успел первым. Выскочивший с переднего пассажирского места чернявый мужчина как бы споткнулся и, откинувшись назад, стал падать. Остальные уже успели вскинуть оружие и тоже открыть стрельбу. Показавшийся в дверном проеме Федор Михайлович на какое-то время закрыл собой обзор. Вздрогнув всем телом, он встретился взглядом с Виктором -- выцветшие с годами глаза были наполнены болью.
-- Азеры, -- прохрипел он.
Длинные ноги старика согнулись в коленях, выпустив из руки дверь и заваливаясь набок, он толкнул ее -- та с шумом захлопнулась. Видимо, скатываясь, тело издало стук, падая со ступенек крыльца. За дверью продолжали греметь выстрелы...
Казаков смотрел внутрь дома и лихорадочно соображал, что предпринять, до тех пор, пока его взгляд не наткнулся на, висевший на простенке у входа, автомат Калашникова. Виктор рывком подтянулся на подоконнике, скидывая с плеч куртку и перевалившись телом через него, рухнул внутрь дома. Вскочив на ноги, он метнулся в сторону к противоположной стене. Завладев оружием, привычными движениями привел его в готовность. Достал из брезентового подсумка еще один рожок с патронами и, засунув за пояс, кинулся к двери. Прижимаясь спиной к бревенчатому срубу, Казаков резким ударом ноги распахнул дверь, вскидывая оружие. Как только та открылась, Виктор вновь увидел "жигуленка" и людей вскидывающих в его сторону оружие. Где-то во дворе ухнул ружейный выстрел, и люди возле машины пригнулись, не успев сделать ни одного выстрела. Виктор навскидку дал короткую очередь по машине и когда люди возле нее попадали и залегли, присел и нещадно-длинной, прицельной очередью накрыл нападавших. Позади него на столе вдребезги разлетелись приготовленные под молоко две трехлитровые банки...