Аннотация: Продолжение романа "Круговое вероятное отклонение"
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Круговое вероятное отклонение
Глава седьмая
Конец июля 1998 года. Те, кто занимался серьезными делами -- правда, мало имеющими отношение к бизнесу, понимали, что деньги ничто, если они не в обороте. Митрохин Савелий Петрович, порулив в начале перестройки чужими предприятиями, усвоил, что теперь лучше иметь собственное дело и начинать его надо одному -- с нуля. Накопленные капиталы пустил в оборот, и теперь он один из главных поставщиков "япошек" в горнозаводском районе Челябинской области. Чтобы минимизировать потери при доставке дорогих иномарок из Владивостока, ему срочно требовались специальные вагоны. Но купить их было невозможно, да и они были плохо защищены от рэкета. Прикинув все варианты, он остановился на железнодорожных ракетовозах. Их он видел по городу множество -- целиком и располовиненными, приспособленными к различным коммерческим нуждам. Имея на машиностроительном заводе и вокруг него, солидных клиентов, он без труда купил по бросовым ценам один вагон, а получил два -- один на заводе, другой на железнодорожной станции Уржумка, что в городском пригороде, подделав документы и сговорившись с сортировщиками вагонов. Договорился на покупку второго и был уверен, что провернет тот же фокус еще раз. С проплатой вопросов не было -- завод с жадностью заглатывал наличку, не читая договоров, составленных бесхитростными предпринимателями; реально отоваривал только, тех, кто мог за себя постоять или, по крайней мере, поднять шумиху. Но на это уходили не только месяцы...
-- Ну, нет у меня, Савелий Петрович вагонов, -- битый час юлил перед ним начальник одного из отделов.
-- Что ты тогда мне продал, за мои деньги? -- по третьему кругу напирал Савелий.
-- Вагон! Списанный вагон без указания номера. Спишем -- отдадим!
-- У тебя сроки три раза кончились!
-- Нарушение сроков оговорено условиями договора: "Ноль целых одна десятая процента за день просрочки поставки, но не более десяти".
-- Не мути! Говори, где я могу забрать вагон...
-- Через месяц из Новосибирска придут, два вагона -- буду списывать.
-- Давай я за ними в Новосибирск съезжу и сам заберу; подпиши бумаги и я исчез!
-- Нет, их Савелий в Новосибирске. Они в Нёнексе, с изделиями!
-- Так отправь их в Новосибирск!
-- Тити-мити! -- потер пальцами зам, давая понять, что у завода нет на то денег.
-- И когда будут?
-- Когда Кириенко даст ...
Митрохин откинулся в кресле и покачал головой. Ему срочно было необходимо перевести все деньги в товар -- инфляция стремительно пожирала прибыль.
-- Ты мне дашь документы на получение вагона с актами на списание, без дат и номеров!
-- Да ты что!?
-- Не томи меня! Я тебе "Тойоту" поменяю на свой джип. Пиши бумаги. Сам скатаюсь и в Нёнексу и в Сибирь; переоформленный вагон погоню во Владивосток.
-- Да она же у меня почти новая -- год не езжу!
-- Ну, а мой джип тебя, что не устраивает?
-- Меня- то устраивает...
-- А на других не смотри! -- у тебя все начальство в салонах на коже натуральной катается.
-- Ой, не подведи Савелий Петрович!
-- Я тут не какой ни будь залетный, ты меня знаешь!
-- Дай три дня -- бумаги сделаю, но без суеты -- мы под присмотром, сам знаешь...
Следующие три дня у Митрохина ушли на то чтобы переписать на заводского начальника свой, джип и перекупить у него "Тойоту RAW-4", которую он же ему годом раньше за "недорого" продал из партии 1996 г. выпуска. Внедорожник он оформил на имя одного из своих бойцов, который более трех лет верой и правдой служил ему и его делу...
Получив на руки пакет с необходимыми документами, Митрохин на машине в тот же день уехал в Екатеринбург; из аэропорта "Кольцово" летал рейсовый самолет в Питер, а из него в Архангельск. Из Архангельска было уже рукой подать до Северодвинска. До Нёнексы по железной дороге ходил мотовоз с несколькими вагонами...
Но улететь самолетом бригаде Савелия не удалось. Приехав на машине в аэропорт, они поставили ее на платную стоянку и прошли к билетным кассам. На табло уже висела информация по Питерскому рейсу, однако билетный кассир отказалась обслуживать их.
-- Билеты сударыня есть? -- не поняв сути проблемы, еще раз переспросил Савелий.
-- Билеты есть, -- ответила ему кассир. -- А вот рейса не будет.
-- Но он уже объявлен!
-- Значит, снимут информацию скоро.
-- И в чем дело.
-- Я уже говорила -- не знаю! Не мешайте пассажирам покупать билеты.
Они отошли в сторону, чтобы не нарваться на скандал с участием милиции -- в сумках у них пока еще лежало парочка пистолетных стволов. "Пойдем к администратору", -- решил Савелий. Но буквально минуту спустя диктор сделала заявление о том, что рейс на Санкт-Петербург отменяется из-за прекращения деятельности данной авиационной компании по причине финансового банкротства. На табло стала меняться информация и рейс на Санкт-Петербург исчез. Следующий рейс уходил через сутки, и они решили ехать поездом. Оставлять в камере хранения оружие не было никакой нужды...
Вообще-то Нёнокса, это маленькая деревушка, расположенная на берегу в самом устье небольшой реки впадающей в Белое море не так далеко от Северодвинска. Правда, по другую сторону речушки расположен военный гарнизон -- ракетный полигон и база ВМФ. Каждый запуск межконтинентальной баллистической ракеты морского базирования жителям деревни был известен заранее -- их загодя эвакуировали в безопасный район...
Митрохин здесь бывал не единожды и теперь с едва заметным волнением ерзал на неудобном деревянном сиденье в вагоне мотовоза трясущегося по железной дороге, проложенной в северных болотах. С ним была команда в составе еще троих парней. Имея на руках подлинные заводские командировочные удостоверения и предписания на обслуживание систем поддержки климата на подвижном железнодорожном составе, Митрохин решал не простую задачу -- как снова "по одному билету, дважды сходить в кино" -- стать владельцем двух вагонов по одним платежным документам...
Дима, по прозвищу -- Скворец, уткнувшись носом в книгу, читал детектив. Его черные волосы свисали над страницами, и он часто их поправлял. Ростом он был выше среднего и сидя горбился. Дмитрий был прекрасный специалист по рукопашному бою -- дерзкий, сильный и умный. Охочий до юбок и красного сухого вина, он иногда терял над собой контроль и становился без повода агрессивным...
Петр или просто Петюня -- с виду добродушный, немного рыхловатый, но вдумчивый паренек, мастер различных афер -- льстивый и злопамятный. Тот сидя рядом с Савелием, уткнувшись головой в окно, дремал. Третий боец по кличке Крестовый, был ему еще малознаком, но приблудился он к нему не случайно. Однажды, неожиданно для Савелия, молчаливый Алексей Игоревич -- водитель по найму, во время перегона иномарки из Владика, на требование предъявить документы, застрелил двоих липовых гаишников и, сказав "Угу!", спокойно поехал дальше, увозя Савелия от верной гибели. Сейчас он, сутулясь, разглядывал открывающиеся из окна виды. Как утверждал Петюня, на груди у Крестового наколоты сплошные купола с нарочито большими крестами -- от того он, мол, и Крестовый! Савелий Петрович достал из сумки три апельсина и кинул один Скворцу; тот практически не отрывая глаз от книги, поймал его свободной рукой. Крестовый сразу же отрицательно мотнул головой и его апельсин был отправлен обратно в сумку. Савелий сунул руку в карман и достал оттуда складной нож. Нажатием на кнопку раскрыл его, с характерным металлическим звуком -- лезвие зафиксировалось; Скворец внимательно смотрел на его манипуляции. Когда Савелий очистил апельсин, подал нож ручкой вперед Дмитрию. Тот, взяв его бережно, оглядел со всех сторон.
-- Что за материал на ручке?
-- Китовый ус -- в Японии купил.
-- Хорошо смотрится! -- и наощуп характерный...
-- Сталь мягкая и ржавеет -- недоглядел. Поеду следующий раз, возьму из нержавейки.
-- И мне тоже, только попроще.
-- Я тебе этот задарю!
Очистив свой апельсин, Скворец вернул нож Савелию...
На контрольно-пропускном пункте бригаде Савелия без проблем оформили десяти дневные пропуска и, дав прочитать "Правила пребывания...", отпустили селиться в гостиницу, коих числом здесь было, чуть ли не больше жилых домов -- в былые годы в них сотнями, если не тысячами, жили представители промышленности со всей страны. Митрохину на КПП указали на одну из дорогих, но достаточно ухоженную и тихую как заброшенный дом. Сняв каждому по отдельному номеру, Савелий с удовольствием помылся в своем люксе, переоделся в спортивную одежду и как остальные члены его команды пошел на морской берег, пока еще было не поздно -- ночью на прибрежной полосе вышагивали пограничники и особо не церемонились. Ему было, что вспомнить на морском берегу...
Раньше в Нёнексе жили по месяцу и более. Причем, ехали сюда и маститые конструктора и молодежь, только, что окончившая институты. Жили дружно и весело -- каждый удачный пуск "обмывали" шумным застольем с разведенным спиртом. Танцевали и пели. А влюблялись, так, что теряли головы... и должности...
Сейчас городок тихо хирел -- плакаты с бравыми матросами, облупились, улицы не так тщательно выметены, как ранее, на стенах домов появились огромные проплешины осыпавшейся отделки...
С утра, пригрозив братве всевозможными карами, чтобы вели себя тихо и незаметно, Савелий ушел в штаб договариваться об отправке вагонов в Новосибирск. "Неожиданно" расщедрившийся "председатель правительства", оплатил их отправку вагонов с изделиями, подлежащими утилизации, и у Савелия не было сомнений на счет сроков.
Сунувшись к одному, а затем еще к трем начальникам служб, он так и не понял, где его ждут. Прикинув весь расклад, Митрохин решил применить коммерческий подход к решению проблемы. Купив в магазине в обеденный перерыв бутылку армянского коньяка, шоколад и три коробки конфет, наскоро перекусив в столовой, он снова занял исходную позицию в штабе.
Коробки тут же пригодились к "чаю", но теперь он уже имел некоторое представление, о том, чьи подписи ему были нужны и кто что любит, а ждут или нет, уже не важно...
-- Я вас понимаю, -- воровато оглядываясь на дверь, нудил капитан второго ранга, раздувая висящие над воротником форменной желтой рубашки щеки.-- Порядки у нас такие! По плану регламентных работ...
-- Командир, ну какие к черту регламенты! Изделия списаны -- грузи и вези!
-- Изделия списаны, но они заправлены и снаряжены! И везти их можно только после выполнения... работ.
-- И я о том же! Изделия в цех, а мы за стол, под коньячок и обсудим. Рюмочки найдутся? Военный поперхнулся, опять глянул на входную дверь кабинета и достал два граненых стакана с мутными разводами на стенках.
-- По чуть-чуть, -- хрипло выдавил капдва. -- Можно расстыковать "телеметрию" и тогда за пару дней уложимся, -- вытирая платком со лба холодный пот, объявил он свое решение. Савелий с внутренним чувством отвращения налил по трети стаканов, дорогого коньяка и искренне сожалел об отсутствии в магазине питьевого спирта -- было бы в самый раз. Хрустнув плиткой шоколада Митрохин, наломал долек и раскрыл его. Зажмурившись, выпил и поставил стакан. Савелий хотел, согласиться, что ему все равно -- что телеметрическая -- что боевая. Его интересует вагон! Он зажевал черным пористым горьким шоколадом большой коньячный глоток и обомлел -- военный протягивал ему свой стакан.
-- Наливай еще по чуть-чуть и хватит. Если в Златоусте примут на дефектацию телеметрические блоки -- завтра к вечеру оба изделия погружу. Наряд сопровождения сидит в гостинице неделю -- объели уже ракетную базу.
-- Только завтра! -- поднял стакан Савелий.
Мотнув головой, капдва выпил очередную порцию и, закусив шоколадом, все же ответил:
-- Послезавтра ночью тронетесь в путь, не раньше -- с комфортом. Я отправляю пустой вагон сопровождения; пойдете сцепкой -- два с изделиями, два с сопровождением -- так удобней -- вы же заводские спецы! Оставь! -- указал он на бутылку.
Савелий подал ему бутылку с остатками коньяка и шоколад.
-- Я могу надеяться!
-- Слово офицера! Сказал-сделал!
Митрохин пожал холодную пухлую руку и вышел из кабинета. Ему хотелось выть -- толи с тоски, толи от выпитого коньяка...
В гостинице он снял прилипшую к телу рубашку и залез в душ. Вновь вымывшись коричневатой, как грузинский кофе, водой, отдававшей торфяным болотом, Савелий почувствовал себя лучше, и на него снизошло хорошее настроение и уверенность в благополучном исходе. Он постучался по очереди во все свои комнаты, но открыл только Крестовый.
-- Хлопцы где?
-- Свалили!
-- Когда вернутся?
-- Сказали, в баре ужинать станут.
Савелий поразмыслил и распорядился:
-- Сходишь со мной на ужин и на речку, прогуляемся, с собой ничего не бери.
-- Угу!
Они вышли друг за другом из гостиницы, и Митрохин уверенно нашел местное, злачное заведение с приличным меню и обслугой. Еще в штабе болтливые служащие поведали ему обо всех перипетиях перестройки в их гарнизоне. Кто и на какие деньги открыл свое дело. Кого успели за это посадить. Кто пострадал от рэкета, а кто за него сел на длительный срок. Не обошлось и без упоминания о душераздирающих случаях с кровавыми разборками...
Заказав на двоих горячее и салат, себе -- красное сухое вино и пиво -- Алексею, он слушал приглушенную музыку и старался ни о чем не думать. Обслужили их, чуть ли не в лучших традициях ресторанного бизнеса -- через час принесли горячее, только что приготовленное на кухне; сочный салат переливался перламутровыми оттенками майонеза. Запивая вином хорошо прожаренную отбивную, Савелий напрочь забыл встречу с капитаном второго ранга, страдавшего, видимо, от белокровия...
На берегу реки, слева от подвесного канатного мостика для пешеходов, переговаривались рыбаки, ловившие закидушками на морского черьвя во время прилива мелкую камбалу. Рыба клевала редко, и они ходили один к другому, чутко прислушиваясь -- не звенит ли колокольчик. Воздух к ночи становился прохладным и, понаблюдав с полчаса за рыбаками, Савелий, оглянувшись на деревянную церковь за речкой -- исторический памятник культуры, медленно пошел в гостиницу...
На втором этаже гостиницы они почти догнали смеющуюся парочку -- Петюня вел в номер томную хихикающую девицу.
-- Все как всегда!
-- Угу! -- добавил Крестовый и они разошлись по своим номерам...
-- Ну, Дима, пойдем к морю! -- канючила длинноногая, стройная Анжела, во всяком случае, так она представилась ему на выходе из ресторана.
-- Пойдем сперва в номер, а потом к морю, -- упирался Скворец.
-- Потом будет нельзя! -- капризничала девица, повисая на шее Дмитрия. -- Ну, пойдем!
-- Там погранцы скоро пойдут!
-- Какие погранцы? -- еще час -- мы успеем! Там пе-со-чек!
-- Это не Гагры! Здесь от песочка ночью судороги сводят.
-- Ну, пойдем!
-- Да мы уже почти пришли. Слышишь, море шумит?
-- Еще не шумит. Ты думаешь, я шлюха? Ты ошибаешься! Вон там, далеко в море, мой муж! -- провела она ладошкой по линии горизонта, изобразив лебединое крыло.
-- Ты могла бы не пудрить мне мозги? Я что, по-твоему, сюда пришел мужа твоего дожидаться?!
-- Не сердись, мой хороший!
Анжела обняла Дмитрия и, покачиваясь вместе с ним, стала целовать его лицо. Пьяненькая и возбужденная, она нашептывала ему в ухо, то и дело, путая имена. Не привыкший к поцелуям Дмитрий сначала уворачивался, но, в конце концов, сдался и позволил молодой женщине прильнуть к его губам. За минуту их страстного поцелуя Анжела словно растворилась в его крови как быстродействующий яд. Дмитрию захотелось выпить до дна эту хрупкую женщину. Он стал тискать ее в руках, а она снова и снова подставляла ему горячий и влажный рот.
-- Меня зовут Дмитрием, -- пытался он остановить ее и обуздать себя.
Но Анжела, запрокидывая голову, звонко смеялась в угасающее северное небо и не слышала его слов. Она все больше и больше наполняла его чем-то беспокойно-восторженным, заставляя все бережнее и бережнее обнимать себя, и Дмитрий не мог этому противиться...
-- Так, быстро отваливаем с пляжа! -- раздался неожиданный и грубый окрик.
Ошалевший от видения в лице двоих пограничников в бушлатах с автоматами за плечами, Скворец резко крутнулся всем корпусом, прикрыв собой растрепанную Анжелу с расстегнутой кофточкой, где только что побывала его рука.
-- Полегче, сержант, не на войне!
-- Я сказал, пошел отсюда, стручок недоделанный! -- сержант не больно пнул носком сапога по голени Дмитрия.
Реакция Скворца была мгновенной. Удар пятки низкорослому сержанту пришелся под левую скулу, и он кубарем улетел в нокаут. Второй пограничник потянул с плеча автомат, но получив один удар в живот, а следующий под сгиб обоих колен, тоже опрокинулся на спину не в состоянии даже вздохнуть.
-- Идем отсюда, подруга! Дома ждать будешь мужа!
Анжелка, тараща глаза на пограничников, сопротивлялась, но Скворец ее так тянул за собой, что она едва успевала перебирать ногами. Когда до угла здания осталось чуть больше метра, в спину им ударила короткая автоматная очередь, Анжелка стала падать и Дмитрий рывком затащил ее за угол. Пытаясь поставить на ноги свою подругу, он почувствовал резкую боль под левой лопаткой. Увидев, что у женщины на груди расплываются два красных пятна, Скворец осторожно положил ее на землю и, задрав на спине куртку, правой рукой вытащил из-за пояса пистолет Макарова. Выглянув из-за угла здания, сделал три выстрела в сержанта, помогавшего подняться второму бойцу. Сержант дернулся и рухнул. Скворец отступил назад, еще раз посмотрел в широко открытые глаза Анжелки и, убрав на место оружие, медленно пошел в сторону гостиницы...
Когда Скворец поднимался на второй этаж, левую половину груди от плеча и вниз, жгло каленым железом. Он чувствовал, как по ребрам текли струйки крови. Открыть свою дверь он не мог -- ключ был где-то в левом кармане куртки, и Дмитрий постучал здоровой рукой в дверь комнаты Савелия. Савелий открыл неожиданно быстро и, увидев Дмитрия с повисшей наподобие плети левой рукой и бледным лицом втянул его в номер. Оглядевшись, Савелий, заперся изнутри...
Пересказ событий в изложении Скворца, состоял из нескольких фраз, но Митрохину этого было более чем достаточно -- в его ушах уже стоял топот солдатских сапог по коридорам ночной гостиницы.
-- Раздевайся, я посмотрю...
Он помог снять легкую куртку и футболку. Пуля пробила ключицу и осталась в теле.
-- Ты что делал на пляже?
-- Целовался...
-- Что!?
-- Что слышал, Савелий -- целовался и все!
-- Ну, я не знаю! -- широко развел Савва руки.
-- У меня бинт в номере есть; ключ в кармане куртки.
-- Сиди и жди, я схожу к тебе и ребят позову, будем решать, что делать...
Савелий толкнул от себя соседнюю дверь и увидел, что Крестовый сидит в кресле и смотрит телевизор.
-- Поднимай Петюню и ко мне в номер. Шалаву без шума выпроводишь, дай стольник -- сочтетесь. Скворца подстрелили... бинта нет?
-- Нет! Может, простынь порвать?
-- Успеем!
Савелий открыл номер Дмитрия и, покидав его вещи в сумку, оглядел все кругом, поправил постель и снова запер его. По коридору оглядываясь, уже ковыляла в не застегнутых босоножках девица в сопровождении Крестового...
Через пять минут в номере Савелия собралась вся команда. Петюня неумело вкруговую бинтовал туловище Дмитрия, Крестовый держал его левую руку поднятой на уровне плеч, другую Скворец удерживал сам. Оружие у Скворца уже не было -- изъял Савелий...
За окном раздался слаженный топот. Савелий выглянул из-за шторки.
-- Матросы с автоматами. К морю бегут -- дежурное подразделение. Сейчас все следы затопчут и погранцы с собакой задавятся!
-- Там и без того песок голимый! -- собаки на нем не работают.
-- Пуля в тебе Скворец, и в больницу нельзя! Как считаешь сам-то?
-- Отлежаться мне -- заживет.
-- Тебя оперировать надо и антибиотики колоть -- ты к утру память потеряешь! Первая же уборщица всех сдаст, и мы в клетке будем сидеть. У меня завтра погрузка, послезавтра отправка вагонов.
-- Ну, застрели меня, Савелий, если ты такой!
-- Не такой! Петюня, поведешь его через речку и хоть всю деревню зацелуй, но пристрой так, чтоб, ни одна живая душа не знала!
-- Да где, ж я его там!? -- развел он беспомощно руками.
-- Найдешь! Переодевайте его.
Надев на Дмитрия чистую футболку, тут же, впрочем, промокшую от крови, стали примерять куртку.
-- Не пойдет! -- дежурная увидит и дырку и пятно. Петюня неси свою.
-- Так она же ему большая!
-- Без разницы! Никто обмерять его не станет.
Петюня замешкался и Савелий, подталкивая его к двери, вышел вместе с ним в коридор. Через несколько минут они вернулись; в руках у Петра была его куртка, а у Савелия легкий джемпер.
-- Наденьте ему сначала джемпер, а то знобить скоро станет. -- Алексей, проводишь до выхода и возвращайся.
-- Угу!
Дежурная отсутствовала и три человека не спеша вышли на крыльцо гостиницы.
-- Не кисни, Скворец! Петюня найдет тебе сиделку -- не такое бывало. Раз не свалили сразу... Ты, правильный, выживешь! -- выдал неожиданно длинную речь, обычно молчаливый, Крестовый...
Край неба еще не угас, и темнота была жиденькая. Мостик нашли сразу, но идти по нему с повисшим на плечо Скворцом, Петюня ладом не мог. Мостик раскачивало и их со Скворцом откровенно, кидало из стороны в сторону. Петюне казалось, что Скворец становится все тяжелее и тяжелее.
-- Сейчас, сейчас! -- озираясь по сторонам, почти кряхтел он.
-- Не торопись -- улетим в речку.
-- Ты держись за трос, а то улетим точно.
Под мостиком несла черные воды река и пугала Петра своим, едва уловимым, холодным дыханием. Добравшись до середины мостика, он остановился.
-- Отдышусь я Скворец, -- шаря в кармане своих брюк, лепетал дрожащим голосом Петюня. -- Ты постой пока! Отдышусь...
Выпрыгивая, лезвие "кнопаря" предательски лязгнуло, становясь на защелку, и Скворец, услышав это, дважды ударил Петюню кулаком правой руки под дых. Тот, выронил нож; Скворец сунул ему руку между ног и со стоном перевалил тело через канатное ограждение. Выбросив фонтан холодных брызг, Петюня навсегда исчез в черной воде.
-- Я тоже отдышусь, Петюня и пойду, -- прошептал Скворец.
Нащупав ногой, нож и наступив на него, наклонился, превозмогая боль, поднял и снова прошептал:
-- Не прощу, Савелий, никогда!
Стараясь не раскачивать мостик, Дмитрий медленно добрался до другого берега и, ступив на него, с трудом разогнул спину. Боль в плече мешала ясно видеть в ночных сумерках, но темное здание старинной церкви он увидел. Теперь она стала его целью. Он, шел, не теряя из вида колокольню, но силы таяли. Когда ему уже казалось, что она так близка, что протяни руку, и он коснется ее, Скворец обо что-то ударился и повис в воздухе, вскрикнув от боли. Небо в его ушах отозвалось ударом колокола, и он потерял сознание...
К полуночи Савелий встревожился -- Петюня уже должен был вернуться. Он несколько раз включал свет и смотрел на часы. "Повязали!" -- билась у него в виске пугающая мысль. Он засыпал и вновь просыпался, пока не наступило утро. День у него собственно был свободен, во всяком случае, до обеда. Оставив Крестового на связи в гостинице, на случай звонка из штаба, Митрохин пошел в сторону деревни. Пытаясь вычислить прямой путь к мостику, Петюни и Скворца, он осматривал землю, боясь увидеть какие либо следы борьбы. Но дойдя до мостика и прошагав его дважды туда и обратно, он ничего не нашел. После обеда позвонили из штаба и потребовали от него документы на вагоны -- Савелий с капдва договорился, что на них и на изделия документация будет скомплектована порознь, это позволяло ему, без волокиты забрать вагоны в Сибири на основании актов на списание и бухгалтерских документов, составленных без указания номеров...
Вернувшись в гостиницу, он нашел там только Алексея. На следующий день, Савелий с помощью капдва, отметил четыре командировочных удостоверения и, сдав с его же помощью все пропуска, погрузился в вагон сопровождения. Между ними и охраной находились два вагона с изделиями. Ночью их прицепили к локомотиву и литерный эшелон, пока из четырех вагонов, тронулся в путь. Безвестие терзало Савелия недолго, он счел, что поединок на мосту обернулся трагедией для обоих, а море, куда непременно их уже унесло быстрое течение, умеет хранить тайны...
Сколько прошло времени, Дмитрий не знал, очнулся и понял, что грудью висит на веревке. С трудом оторвавшись от нее, он встал во весь рост. Небеса опять отозвались колокольным звоном, и Скворец увидел, как из церкви вышла женщина со свечей в руках. Ее лицо, обрамленное белым платочком, светилось как на иконе.На ней была длинная одежда, и казалось, что она не идет, а плывет среди ночи ему навстречу.
-- Господи помоги! -- прошептал Дмитрий и попытался протянуть навстречу женщине обе руки.
Боль, вспыхнувшая молнией, вновь лишила его сознания, и он сначала упал на колени, а затем свалился набок...
Проснулся Скворец от тихого позвякивания. Он открыл глаза и увидел руки. Рядом с кроватью на табурете стояла фарфоровая тарелка, а в ней лежало два стеклянных шприца с иголками. Над всем эти наклонилась молодая женщина -- в одной руке у нее был пузырек с жидкостью в другой вата. Лица видеть он не мог, потому как лежал на животе и смотрел через левое плечо. Дмитрий стал медленно подтягиваться здоровой рукой и попытался подняться.
-- Лежите Скворцов, -- раздался тихий, почти печальный женский голос. -- Укольчики поставим и я Вас попытаюсь перевернуть.
-- Где я?
-- У меня дома... у моей бабушки. Лежите.
Дважды звякнув шприцами о тарелочку, женщина унесла их; в тарелке тихо постукивали пустые ампулы, инъекции, сделанные -- одна в левое плечо, а другая -- в ягодицу, Скворцов просто не осознал.
-- Давайте, Дима повернемся на правое плечо.
-- Я сам. Вы мне только руку подержите, чтоб не падала.
-- Не бойтесь, я Вас туго перебинтовала.
Скворец действительно, почти безболезненно повернулся на бок.
-- Тебя как зовут?
-- Настя, Анастасия Мельникова.
-- А мое имя, откуда знаешь?
-- В заднем кармане брюк...
-- А-а, да! Паспорт и военный билет...
-- И доллары!
-- Настя, ты мне положи за спину, что-нибудь, чтобы я мог на стенку навалиться.
-- Я бабушкину подушку положу.
Женщина с тонкой талией, мотнув подолом длиннополого, серого цвета, платья ушла в другую комнату и тут же вернулась с огромной, туго набитой подушкой. Она наклонилась над Скворцом и аккуратно подоткнула подушку под спину, несколько раз коснувшись его лица грудью. Отодвинув табурет от кровати, Настя села, на него сложив руки на коленях, ладошками одна в другую и стала перебирать тонкие пальчики рук.
-- Давно я у тебя?
-- Второй день... утро еще...
Дмитрий теперь мог спокойно рассмотреть лицо своей "сиделки". Ни в одном кабаке, такого лица не увидишь! Все, чем смогли наделить ее родители, было нетронуто -- не выщипано, не замазано косметикой. Русые волосы, тонкие брови, и едва заметные конопушки -- на такую в кабаке Скворец бы даже внимания не обратил -- ни напугать, ни порадовать!
-- У церкви, ты была?
Настя заулыбалась.
-- Нет, Пресвятая Дева Мария!
-- Откуда ты там взялась?
-- Молилась!
-- Ночью, одна!?
-- Я со свечой.
-- Там, что иконы есть?
-- Нет, церковь очень старая -- без единого гвоздя!
-- Куда они делись?
-- Ее поморы построили; говорю же -- без единого гвоздя!
-- Кому ж ты там молилась, если икон нет?
-- Богу молилась! -- отвернулась она сердито.
-- Ну! Ну!
-- Деды и прадеды мои в этой церкви молились. Бабушка все время тайком ходила туда.
-- А тайком-то зачем.
-- Так падает церковь, там и ходить-то нельзя!
-- А меня как увидела ночью?
-- Ты в колокол ударил -- я так испугалась, а бежать боюсь по ступенькам. Только вышла, а ты снова: "Бум!"
-- Я не мог... колокол-то где?
-- Колокол наверху. Там веревка от языка к столбу рядом с церковью привязана, ты и лег на нее...
-- Вот как у вас тут! В городке была?
-- Бы-ла! -- вздохнула Настя.
-- Ищут?
-- Говорят, ищут...
-- Так, говорят или ищут?
-- Жену офицера убили... в спину и кто это сделал -- знают.
-- В аптеке что-нибудь, брала?
-- Нет! Нет! -- торопливо ответила Настя. -- Я же медсестрой работала... и бабушка болела. Знала же, что спрашивать будешь -- ищут ли?
-- А меня как насмелилась домой затащить -- мало ли!?
-- Ты раненый, был, без памяти... и в городок ходила, узнавать -- говорила же! -- в спину стреляли...
-- Кто еще в доме?
-- Двое нас -- сороковины справлю и тоже уеду в Северодвинск.
-- Когда сороковины?
-- В конце августа.
-- Раньше значит, не выгонишь?
-- Ты сначала ходить зачни, балаболка!
Настя поднялась с табурета и снова вышла из комнаты. Вскоре потянуло запахом еды, и Дмитрий по-собачьи сглотнул слюну...
Комната, в которой он находился, была небольшой, имела два окна и дверь, очевидно, за ней была и кухня, и столовая с прихожей вместе -- домишко! Позади него на стене плюшевый ковер с оленями. Перед окном столик.
-- Я тебе еще с утра суп сварила, куриный, похлебай и мясо поешь.
Анастасия зашла в комнату и стала стягивать с него одеяло.
-- Ты что делаешь, Настя?
-- Лежа, что ли ложкой-то привык!? Сидеть у стенки сможешь? -- а то давай с ложечки покормлю -- лишь бы ел!
-- Так штаны бы дала!
-- Не погладила еще -- сырые. Юбку могу дать! Я его второй день мою, а он как барышня деревенская! -- прыснула Настасья в ладошки.
-- Как, мою!? -- оторопел и вспыхнул мгновенным жаром Дмитрий
-- Да ты же в крови до самых пяток был, что мне было ждать, когда ты в баню ходить сможешь? Я медсестра для тебя, а не любушка-голубушка!
Вернув табурет на место, она постелила на него кусок цветастой клеенки и принесла тарелку с дымящимся супом. Положила рядом ложку и хлеб.
-- Погоди, полотенце принесу, а то на грудь наплещешь.
-- Воды мне дай -- горло сушит, что-то.
-- Это от лекарства. Я тебе морса клюквенного дам -- больше пользы!
Постелив ему на грудь широченное полотенце, она слегка подоткнула его концы под бинты и, отойдя в сторону, улыбнулась.
-- Дотягивайся ложкой, не тяни тарелку к себе, а то еще обваришься!
-- Тебе лет-то сколько? Замужем?
-- Двадцать два было. Нет.
-- Что так засиделась в девках?
-- Тебя не спросили! Бегают с пистолетами друг за дружкой, а потом спрашивают.
-- Не все бегают.
-- Знаю! Те, кто не бегают -- лежат. В больнице насмотрелась...
Анастасия вышла из комнаты и тихо позвякивала издали посудой. Напоив и накормив раненого, она убрала с табурета и помогла Дмитрию опять занять горизонтальное положение. -- Я в городок схожу, до сберкассы, а ты, если по нужде -- во двор не ходи -- замок повешу; ваза под кроватью.