Алфёров Александр Викторович : другие произведения.

Босиком по лужам, или В поисках золотого тельца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хочется бежать вместе с героями этой повести. Бежать навстречу ветру, солнцу и приключениям. Прочитав названия глав: Знакомство, Заговор, Подстава, По грибы, Засветились, Металлисты, Паразиты, Торгаши, Пытка, Кладоискатели, Подарок, Обиделся, Спасение, Лови момент, Буду жить! Трио, Ведьма, Капкан, Пожар, Добрые дела, Куда податься? Солнышко стучится! - становится всё понятно. Эта повесть будет интересна не только молодому поколению, но и побитым жизнью скептикам, - своей невинностью, искренностью, тягой к первозданности, природе. И заразительным смехом, которого так не хватает в нашей жизни.
  Алфёров Александр Викторович
  
  [email protected]
  
  
  Босиком по лужам,
  
  или
  
  В поисках золотого тельца
  
  
  1 глава
  
  Знакомство
  
  Душно. Нечем дышать. Пыль. Асфальт. Ни травинки. Бетонный панцирь вместо кожи. Вырваться на волю! В лес! На природу! ― Дед, наверное, заждался? Завтра же пешком! Никаких автобусов! Так двенадцать километров? Ничего, преодолимо!
  
  В рюкзаке всё самое необходимое: компас, перочинный нож, зубная щётка, паста. Кое-что перекусить. "Шоколад ― друг пешехода". А попить? Чай в хорошем термосе из нержавейки. Бельё на сменку. Ну, всё пожалуй. Одеваюсь на время, по-солдатски: в защитную форму. Вроде уложился: в сорок пять секунд. Проверяю завод на массивных командирских часах, кручу до упора, не боясь сорвать пружину. И... Скорей отсюда! По холодку.
  Да, чуть не забыл, вспомнил у дверей: записка родителям. Папин храп протяжно возмущается за дверью. Ладно! Ладно! Метнулся к холодильнику. Нашёл листочек и маркер. Вывел большими буквами: "Я У ДЕДА", и пригвоздил домовёнком в лапте к дверке холодильника, папа обязательно заметит. Прокрался на цыпочках к выходу, провернул ключ в замочной скважине, открываю беззвучно дверь, выхожу на порог, дверь от сквозняка захлопнулась и дала мне разгон. Бегу по длинному коридору, через освещённую площадку. Мина! Под окном. Чуть не подорвался. Нет ли на лестнице сюрпризов? Вроде чисто. Хотя нет, жирное пятно по ступенькам разлито. Прыгаю через девять ступенек. В пятку вонзилась сотня иголок. Мировой рекорд по прыжкам в длину побит! Хромаю в темноте, энергосберегающие лампы под самым потолком не спрятались за железной решёткой от длинных рук, раскурочили. Кажется, вот-вот наткнусь глазами на иглу, выставил руки, нащупал шершавую стену, угол, завернул в коридор, чёрный и длинный. Лабиринты! Иду на ощупь, по стеночке, (слесари устали менять выбитые окна и залатали листами ДСП) врезался в железную дверь, с силой распахнул и... Дышу!
   Город ещё спит. А я иду себе, иду, и свежий воздух с жадностью глотаю. Тишина. Машин не видно. Сказки! ― Не Москва! Таксисту не спится, страхуется, за километр сигналит. Сглазили! Ползёт на минималке. Наконец проехал. Перебегаю дорогу, а то вдруг ещё какой лихач поедет. Иду по тёмной дорожке, верчу головой. Тополя обрубки. Вопреки рассудку, не стали гуще. Засохли. Кому-то дрова понадобились. Подбитые фонари склонились над головой, молят о помощи. Темнота скрывает безобразья. На втором этаже старого белокаменного дома окна горят. Не спят. На свет рождается человек. Перекрёсток. Зебра спит и видит сны. Ей бы в охрану лежачего полицейского. Тишина. Шаркаю громко по заплаткам. Хрустальный магазин спит. Сторож в будке спит. Дворняга под ржавыми воротами спит. А я иду вдоль бетонного забора в тени уцелевших деревьев, прячусь от фонарей. Неуютно быть подсвеченным и не видеть кто впереди в темноте. Под забором лазы прячутся. Домики в пыльных ямах, тоже прячутся. Пьяный мост, зуб-перила в тихие воды реки обронил. Смотрю в глубину. Полоски краснеются. Точно, там. Арматура из плит по обочинам рогатится, фарами подсвеченная. Чуть пузом не наткнулся. Самосвал пронёсся, как бешеная корова. Мост дрожит. (Вроде же им запрещено тут ездить?) Того гляди развалится. Спасительный тротуар. А нет. Ноги вязнут в чём-то сыпучем. Чувствую себя в пустыне Сахара. Только зыбучих песков не хватало! Главное не останавливаться, а то засосёт! Наконец твёрдая поверхность. Маленькие липки, клёны, через каждые четыре шага, тянутся в ряд, спешат укорениться. Хочется потрогать их. Словно почувствовали, склонили кудрявые кроны. Здороваюсь. Мокрые, холодные листочки, шершавые веточки. Справа в глубине деревьев, глазастая заправка поджидает очередную жертву. Я скользнул мимо тенью. Нырнул под чёрный мост, долгие бетонные колонны в три обхвата поддерживают тяжёлую корону. Темнота давит на голову. Сыро. Колючкам раздолье. Капает на кепку. Я выскочил из черноты. Смотрю на перила. Никого нет. Возвращаюсь вниз, в черноту, кручу головой, напрягаю глаза. На высокой насыпи рельсы, поблескивают холодом. Вдалеке синий свет. Путь открыт. Шуршу по невидимой тропинке, трава с боков обдаёт ноги холодной мокрой росой, одинокий валун белеется привидением из темноты. Тишина. Перед рассветом становится темней. Перебегаю шумную гравийную насыпь, шпалы рёбра ловят ноги. Выскользнул невредимым. Старая Смоленская дорога. Колдобин не счесть ― пеший маршрут. По бокам тенёк, полесье. Луна привязалась. Подглядывает из дырявых крон. Хорошо! "Шур! шур! шур!" ― по кустам. Что это? Я прибавил шаг, кто-то не отстаёт, попятам крадётся. Может собака? Почему тогда не лает? А если волк? Ветра нет! Выпал нож из рукава. Не зря подстраховался. Легко раскладывается. Выемки для пальцев, заменяют упор. Главное не паниковать. Я остановился, он тоже. Пошёл, он следом. Шорох всё сильней. Лавиной нарастает. Будто снежный ком по сухим листьям катится. Может, как дед учил? "Держи осанку! Шагом марш! ― кричу во всё горло ― Раз! два! левой! левой!" Чеканю по асфальту, звучно шаг. Недруг затаился, испугался. Тишина. И нож сверкает в лунном свете.
  Скорей отсюда! В темпе вальса! Ходу! Бег. Стометровка на время.
  Вроде оторвался. Хромота исчезла. Вот и солнышко сквозь цепкие кусты продралось, приветливо алеется. Интересно, что за примета? Может к хорошей погоде? Надо будет у деда спросить. Птицы ожили, перекличку затеяли. Солнышко воздух разогрело, теперь жарко. Китель долой. Куда интересно? Повяжу поясницу. Так лучше. Ветер поднялся. Пронизывает холодом мокрую спину. А ещё лето! Всё! Мне это надоело. Бег.
  Я не один. Поджарый старичок с утра пораньше в красных шортах и под цвет майке, бежит. По всему видно спортсмен. Меня обгоняет. Шея тоже красная. Обветренная. Солнцем изжаренная. Вот припустил! Может волка повстречал?
  Нет. Это невозможно! Боль в боку, словно на свой нож наткнулся. Прижал пальцем, отходит. Кровь застоялась. Как говорит физрук: "Когда с непривычки бегаешь". Одышка. Пора бросать курить. Всё! С этого дня веду здоровый образ жизни!
  Старик обратно бежит. Это сколько же километров? Не меньше двадцати, в оба конца. Ну и ну! К двенадцатому апреля готовится.
  Знакомый шум. Я поднялся на гору. Трасса Москва-Минск зашевелилась под ногами. Пыльные машины как старушки ворчат. Пока дождёшься перерыва... Сколько времени пройдёт? Может на усадьбу завернуть? Только туда и обратно. Бег.
  Ремонт на мосту затеяли не вовремя. Отбойные молотки отпугивают пулемётными очередями, забивалка свай гранатомётными. Благо река помельчала. Балансирую словно акробат по скользким валунам. Только вперёд. Берег. Прыжок ― не промок. Травка маленькая, росинками усеяна. Берцам нипочём. Зелено. Шагнул на право, там моя яблонька спряталась в гуще деревьев. Высокая. Золотая ранетка. Яблочки маленькие, на удивление сладкие, ― за сотни лет не одичала. Вот бы и в этом году разродилась. Глажу шершавый ствол. Зашелестела листочками. Еле оторвался. Бегу по тропинке вдоль зарослей. Машины на горе шумят, а я внизу как в колыбельке. Впереди песочная дорога, труба, ручеёк бежит, я не хочу взбираться на дорогу, свернул на ручеёк. Провёл рукой по воде, студёная, пальцы занемели. Растираю. Пить не буду. Метра на два разлился. Может всё-таки вернуться на дорогу? Нет. На физре прыгал два ― с места. Лечу. Врезался в землю. Пошатнулся. Падаю. Схватился за репей, удержался. Мостовая скользкая. Серый краешек оголился, брёвна вековые, дёрном поросли. В старину перед укладкой, их окунали в чаны с кипящей смолой. До сих пор крепкие, гладкие, дождями облизанные, солнцем выжженные, ни капли гнили... А где моя лужайка? Так, сначала по просёлочной дороге; продираюсь через траву выше колена, до вытоптанной квадратной площадки перед барским прудом, затем вдоль пруда по насыпи, остановился на мгновенье, осмотрелся:
  Пруд обсажен плотной стеной акации. Прямоугольный. Искусственный. Его копали вручную. Деревянными лопатами, заступами. Да... сколько труда! В середине красуется островок с кустом калины, окаймлённой жёлтыми пирамидальными цветами. Осенью ягоды покраснеют. Вот будет красота! Стрекозы что-то разлетались?.. Одна зависла у лица. Смотрится в глаза. "Хватит любоваться! Комаров лови!" - вырвался из меня незнакомый грубый голос. Не боится, наглая. Продолжаю путь, кленовая аллея манит тенью и прохладой, сбегаю по склону, через колючую малину, к реке. Солнце уже высоко. Не единого облачка не смущает пристального взора. Ни малейшего дуновения ветерка, ни звука: в эти мгновения можно услышать нежный трепет сердца.
  Я сижу на аккуратно скошенной зелёной лужайке (интересно кто постарался?) и мысленно, закрыв глаза, переселяюсь в первую половину девятнадцатого века. Вдруг, в тишину ворвался детский, звонкий смех. Что это? Сон или явь?
  ― Маменька! Маменька! Посмотрите, какой он хорошенький! ― белокурая девочка с большими зелёными глазами, протянула сложенные гнёздышком ладошки, с присмиревшим комочком.
  ― Лиза! Сколько раз я тебе говорила: не брать в руки лягушек. Вот вырастут бородавки, не помогут даже пиявки. Брось сейчас же! ― проговорила скороговоркой худенькая женщина в пышном платье, подрагивающем на ветру.
  Девочка, слушаясь, посадила лягушонка на зелёную травку и нарочито вытянулась по струнке. Как рядовой перед генералом. Тонкие поджатые губы мамы растянулись в улыбке. А лягушонок, не веря в спасение, растерялся, замер, но ненадолго, боясь, что девочка передумает, он в три прыжка скрылся в зарослях малины. А Лиза давно забыла о лягушонке, ― играла с сёстрами в догонялки. Крик, смех, азарт. Тебе водить!
  Я очнулся от крупной дождевой капли, разбившейся о лицо. Небо иссиня-чёрное нависло над самой головой. Так и хочет раздавить. Вскочил, бегу к аллейке. Дождь неустанно догоняет, стучит по голове. Я нырнул под крону вечно молодого раскидистого клёна в пять стволов. Посматриваю из укрытия на разыгравшуюся стихию: струи воды подгоняемые ветром, бросаются на малину, зелёную лужайку, маленькие вётлы уснувшие над рекой и хотят всё разметать. Вот уже и до моего клёна добралась, ветки беспомощно подрагивают. Коварный дождь прорывается через оборону листьев-рук и залезает за шиворот. "Брр!" Какой холодный и мокрый. Не хватало ещё заболеть. И когда успели налететь эти грозные тучи? Ведь совсем недавно было ясное, чистое, даже прозрачное небо?
  Тут я вспомнил, как сидел на лужайке и мечтал, потом провал... и смех. Это был сон! Такое ощущение... как будто обокрали! обманули! А где тучи? Тоже убежали. Клочки серой бумаги плывут по небу, строем буквы облака, спешат на смену. Ветер старается. А я что загрустил? Домой!
  Машины всё снуют, правда, чистые-чистые! Облизанные. Дождь напомнил о себе, но не сильный, моросящий. Отрезвляющий. Всю дорогу я думал об этой девочке: Как она там?
  Взгорок. За высотными кирпичными домами скрываются деревенские домики-избушки. Телевизионные тарелки, в небо устремлены. Ловят из космоса сигнал. Цивилизация не дремлет. Домик еле стоит, зато тарелка. Посматриваю по участкам. Грядки аккуратно в синие доски зажаты. Красные маки на месте забора разожгли костёр. Колодец чудо мельница вертится. Желанье удивить. А где же дедов теремок? А, вот он: выглядывает из-за очередной антенны, медведь-флюгер указывает на запад. Ставни деревянные приютили белых голубков, наличники на окнах резные ― солнышко. Здесь и мой забитый гвоздь. Или два. Знакомый штакетник зелёный, сливается с травой. Толкнул калитку, вопреки ожиданиям, протяжно заскрипела. Смазку жрёт, а толку нет! Надо петли подбить.
  Собака, породы лайка, бежит навстречу: ушки заострённые, хвост калачом, белая с рыжими боками. В полной боеготовности. Узнает или нет? Если что, шоколадкой откуплюсь.
  ― Да! ну конечно! обнюхать сначала! Ну?!
  "Гав!" ― прыгает на меня, передними лапами упирается в грудь. На удивление чистые.
  ― Только не лизаться! ― поздно: горячий, шершавый язык, обильно смачивает слюной подбородок, щёки. ― Дик! Узнал!
  Дедушка спешит на выручку. Кажется, ещё меньше стал. Неизменная овечья душегрейка на голое тело, белые кальсоны и до блеска начищенные, тяжеленные, армейские сапоги.
  ― Наконец-то! Мы уже и ни чаяли! ― улыбка до ушей. Пышные усы смешались с бородой. А у меня пушок. Даже бритва не помогла. Может у деда позаимствовать?
  Обнимаемся, ― крепко! крепко! У деда в уголках глаз выступила роса. И у меня ― дождинка. Скорее в дом! Чай пить! Дик увязался следом. Скулит у распахнутой двери. Не решается зайти. Дед сегодня добрый.
  ― Ладно, зазноба! Заходи.
  Дик зыркнул недоверчиво на деда и незаметно прошмыгнул в сени. По-нашему в прихожую. На лавке у окна ведро с водой и тазик. Тут же вспомнил, что надо умыться от дорожной пыли. Ковшик на гвоздике в помощь. А вода в ведре студёная, колодезная. Где полотенце?
   В зале по всем правилам в правом красном углу, большая деревянная икона Богородица с младенцем на руках. Под ней на позолоченных цепочках висит лампадка из синего стекла, огарок свечи вместо масла. Потёртый старый диван притулился одним боком к окну. Книжный шкаф во всю стену, классиками забит ― и за сто лет не прочесть. Кресло-качалка, скучает по читателю.
  Посередине комнаты приветливо-большой, круглый стол, придавлен красным самоваром-генералом, два гранёных стакана в серебряных подстаканниках у его ножек пригрелись. Девятнадцатый век! ― двуглавый орёл отвечает. Вместо электрических лампочек свеча, в майонезной баночке. Эх! бронзового подсвечника не хватает. Мои любимые бублики, в плетёной корзинке: упругие, тягучие, с маком, маслом. Глотаю слюну.
  ― Где моя табуретка?
  ― Под столом заждалась.
  Печка с ночи ещё теплится. На славу протопил. Дедов топчан выглядывает из тёмной коморки. Моя комнатка за занавеской по другую сторону печи, у окна.
  ― Я сейчас.
  Проник за занавеску в комнатку. Дик хвостиком за мной. Беглая проверка: коврик на стене: чёрное небо, зелёные ёлочки, седые холмы, гордый олень, вышел из чащи на зарю любоваться, кончики больших ветвистых рогов позолочены в награду, смотрит на нас задумчивым глазом.
  Дик гавкнул на оленя.
  ― Да... красавец!
  Маленькая прикроватная тумбочка из сосны пригрелась у побелённого бока печки, железная кровать с хромированными дужками по-советски приветливо скрипнула, Дик принял на свой счёт, водит носом под кроватью; высокая перина по-старинке; одеяло стёганное, ручная работа, бабушкина. Не удержался, потрогал: мягкое, тёплое. Как же нам тебя не хватает!..
  В зале стул неистово скрипит, дед заждался.
  ― Как родители?
  ― Нормально... работают.
  Иду к столу, Дик путается под ногами. Дед уже успел приодеться в красную футболку подаренную папой и трико с генеральскими лампасами.
  ― Что им остаётся? Куй железо пока горячо!
  ― Да...
  ― А в отпуск? собираются?
  ― Не знаю, ― задействовал плечи. Плюхнулся на табуретку... Надо будет мягкую сидушку придумать.
  ― Ну ладно, налегай на бублики.
  ― Угу.
  Обязательная дань другу. Причмокивать не воспрещается!
  ― Да... теперь не погуляешь в лесу.
  ― Это почему?
  ― Закон вышел: прогулка в лесу с собакой приравнивается к браконьерству.
  ― А с палкой?
  ― Ты что?! Это же холодное оружие!
  ― Ха-ха-ха!
  Дедушка лесник, в прошлом. Сократили. Но характер никуда не денешь, он считает себя хозяином леса. Каждый день обходит обширные владения, оставшиеся без присмотра. Замечает нарушения, расследует и пресекает. Трепещите браконьеры!
  После вкусного обеда, нет! ни руки об соседа. Сон, оно получше. Вечер. Зарылся в мягкую и тёплую перину. Расслабился. Резкая боль. Пальцы на ноге свело. Вскочил на кровати, откинул одеяло, осматриваю ногу, пальцы корзинкой загнулись, наступил на перину, выпрямил, обратно сгибаются. Массирую, выпрямляю. Прячусь под одеяло. Икры заныли, судороги, трепыхания. Щипаю ноги. Не надо было с физ-ры убегать! "Быстрее!" ― издатель требует динамики, красок.
  Ночь.
  "Топ! Топ! Топ!" ― по крыльцу.
  Я насторожился.
  ― Что это?!
  Дед покряхтел за печкой и бросил небрежно:
  ― Это ёжик.
  ― Ёжик? ― мне не верится. ― Как человек в сапогах!
  ― Не бойся.
  ― Я не боюсь! ― выпалил я воинственно.
  ― Ладно, спи.
  Слышу щелчки за печкой, ― дед улыбается. "Ту! ту! ду! ту! ту! ду!" Уснёшь тут. Вибрация по земле. Заползает на кровать. Сообщается телу. Долбёжники проснулись. "Мне весело! и вам должно быть!" Чтоб тебе!
  
  Свет щекочет ресницы. Утро? Открыл глаза. Солнышко ввалилось в дом. Откинул одеяло, спрыгнул на пол. "Брр!" Как холодно! Где мои тапочки? Ах, да... Скорее печь топить! Выбежал на крыльцо, доски нагрелись, воздух. Тепло. Обулся в старые кроссовки с убитыми задниками. Иду по дорожке, кручу головой: зелено! картошка высится на грядках. Тыква разкучерявилась лопухами, капусте создаёт тенёк. А лук то! Лук! наемся вдоволь. Горох, подсолнухи, кукуруза. Яблоньки вдоль забора солдатами стоят. Сливу в росте обогнали. Крыжовник, смородина ― меньшие братья, под стволами путаются, не найти свободного места. Всё цветёт и пышет. Бройлерные шмели, почуяв аромат, завели свои моторчики, маленькие пчёлки не отстают, берут количеством, конкуренция прогрессирует. Один мохнатый зарылся в подсолнух, спит. Пчёлы выигрывают. А это что? Огурцы сиротки, без парника, привыкают к улице. Жгучий перец корольком на отдельной грядке, не любит соседей. Помидор в теплицу спрятался. Скорей, красней!
  Банька, точная копия теремка, только в миниатюре. Спряталась в левом углу участка за раскидистым тёрном. Рядышком колодец, чтобы далеко за водой не бегать, тоже рубленный, под деревянной крышей. Металлическая бочка на двести литров, полна воды, греется на солнышке, для поливки нас с дедом и огорода. Мне в сарай, запрятанный в правом углу участка (все постройки строго рассредоточены у забора, в целях экономия земли под огород), дверь открыта, берёзовые поленья уложены штабелями вдоль стены, запах дёгтя. Паук за ночь успел сеть раскинуть под окном. "За тебя Бог сорок грехов простит. Только надо пяткой изловчиться, ― подумал я и замахнулся ногой. ― Вот зараза! Убежал". Раз полено, два полено, щепок не забыть. Охапка лёгкая. Хорошо просохли. Солнышко припекает. По обочинам дорожки из травы атакуют лягушата, тычутся мокрыми мордочками в ноги. Под крыльцо скользнул серебристый мячик. Неужели ёжик? Проскрипел по крыльцу, открыл ногой дверь. Печка заждалась, дверку приоткрыла. "Так, что тут у нас? ― шепчу и заглядываю в чёрную дыру. ― Сколько золы! Ох и не поздоровится тле. Расти густо, белокочанная капуста!"
  Строю вигвам. Нет! шалаш из щепок. "Спички! ― детям не игрушки. Лучше зажигалка!" Огонёк затрясся. Полено к полену, дымоход открыл. Белые клубы валят из зевала. "Ну конечно! куда же мы без дыма?" ― мысли вслух. Труба за ночь отсырела. Раздуваю. Вот-вот, пошло, поехало! Потрескивает, разгорается, языки пламени вырываются наружу. Дверцу закрыл. Наконец тепло, по дому потекло. Дед ожил, заворочался. Чайник зашипел на раскрасневшейся плите, ― в деревне ничего не делается без проку.
  Первый день как бросил курить. Надо где-нибудь записать. Осматриваюсь. Вот он! Старенький блокнот попался на глаза, заботливо прибран, греется на подоконнике. Красный, с золотым гербом Смоленска: на старинную пушку присела диковинная птица. Листаю. Календарик, восемьдесят восьмой год, просрочен. Дозировано, раскиданы достопримечательности: приземистый теремок с красными солнышками на окнах, ромбики, завитки. Высокая башня крышей-пикой подпирает облака, с двух сторон её зажала крепостная стена из красного кирпича, ― после множества набегов чудом сохранилась. Зелень осаждает, тянется к бойницам, маскирует шероховатость времён. Белые лебёдушки у самого берега реки, детворе потворствуют, хлебом соблазнённые.
  Пролистываю как мультфильм. Толстенный! Сколько чистых листов?! Есть где разгуляться молодому дарованию. Чтобы записать? "Не курю, а хочется!" ― записал и легче стало. Побегу развеюсь.
  Свежестью в лицо пахнуло, Дик в будке заворочался, один глаз открыл, бдит. Калитка предательски скрепит. Лужи высохнуть успели. Дорога ровная не разбитая. Машины не успели подсуетиться. Защитная форма скрывает от вне: я кустик! я дерево! я невидимка! Бег.
  Вдох через нос, выдох через рот. Трудновато, по первости, зато потом не разрывается грудная клетка. Вдох ― выдох, вдох ― выдох.
  Парочка шпанят идут на встречу. Один длинный мордастый, с безобразным красным прыщом на щеке, другой тщедушный на голову меньше.
  ― Курить есть? ― пропищал коротышка.
  ― Нет, бросил! ― продолжаю бег, поравнявшись с ними, краем глаза замечаю: как рахит неимоверно скривил губы и сплюнул на обочину. Дылда следом за другом поспешил выказать неуважение. Пример заразителен. Я сдобрил обильно придорожную траву. Как бы по ветру не прилетело? Бег!
  Квадратный пруд у леса. Высокий турник на лужайке. Узколобый, бритоголовый мужичок на своём участке что-то городит. Недовольно озирается. Будто делает что-то незаконное. "Мне не нужны свидетели!" Поворот, собаки пробудились, грудью ударяют в железо, темный глухой коридор, цепей не слышно, забор не дал со мной расправиться.
  Просвет, приветливый штакетник. Девчонка белокурая, с утра пораньше трудится на огороде. Склонилась гибкою ветлой к морковке. В руке триножка ― убийца сорняка. Копается кротом. В перчатках, аккуратный крот. Комья земли захваченные корнями, с ожесточеньем оббивает: "Ни капельки земли я не отдам!" Траву-мочалку бросает в помятое ведро. Полна котомочка! Вываливается, пытается сбежать. Девчонка замечает, утрамбовывает ногой. Не повезло зелёной! "Где-то я её видел? ― закралась мысль. Бегу дальше. ― Стой! ― остановился. ― Не может быть!" Обернулся. Она почувствовала, выпрямилась, смотрит на меня. Глаза зелёные, большие. "Всё-таки она!" Бег.
  Калитка на всю округу оповещает о моём приходе. Дик всё спит. Чая аромат щекочет нос: терпкий, горьковатый. Дед уже на ногах.
  ― Набегался?! ― окинул влюблённым взором. ― Да ты вспотел! Переодевайся и за стол.
  Самовар заправился от чайника в цветочек. Краник даёт струйку. А заварка крепкая. Бодрость на весь день.
  Еле стащил мокрую майку, бросил на печку, в тумбочке заждалась белоснежная футболка, быстренько одел.
  ― Ну, долго ты? Гренки стынут! ― дед не удержался, хрустит.
  ― Я готов!
  Подбежал к столу. Стоя уплетаю. Гренки с пылу с жару, обжигают руки, губы. Хруст. "М-мм!" ― подсолены. Сладкий, терпкий чай, ещё горячее.
  ― Моя удочка сохранилась?
  ― Как же? В сарае, на чердаке. На рыбалку собрался?
  ― Да, ― "может, её увижу?"
  ...С молотком бросился на калитку. Безжалостно избиваю.
  ― Попробуй поскрипи!
  Иду через лесок, по змеистой тропочке. По зелёному мокрому полю. Вдоль пыльной дороги. Вот и река шумит о камни. Разложил удочку, перебирая руками, пятиметровая, телескопичка, достанет до середины реки. Червячок на крючок. Поплевать, не забыть. И... не успел закинуть, как уже клюёт, поплавок захлёбывается: то появляется, то исчезает. Подсекаю. Резко, забыв себя, поднимаю удочку. И... Подлещик серебристый, с ладошку. Выпучил на меня красный глаз. Снял трясущимися руками с крючка. Бросил в траву. Досадую, что не взял пакет. Червяк уцелел. Говорят после того как на червя поплюёшь, сильнее извивается. Не буду отходить от традиции. Посмотрел по сторонам. Да я не один! Это кто ёщё? Мой ровесник, краснокожий. Одет только похуже. Зато практично. Высокие сапоги, свободное трико, потёртая джинсовка на распашку. Удочка самодельная, из ивы. Коротковата. Тщетно старается закинуть на середину реки наживку, поплавок из чайниковой пробки предательски подплывает к берегу, на расстояние удочки. У бережка клюют одни мальки. Клюёт. "Ну! подсекай!" Рано. Ёрш похвалился кровавым ирокезом и сгинул под серебристой гладью. Не везет, так не везёт. Краснокожий посматривает на мой улов, на удочку, вздыхает ― завидует. Томится, хочет подойти. Что-то мешает. Может гордость?.. Но всё же совладал с собой. Где-то взял рогатину, из той же ивы, воткнул в чёрный илистый берег и вложил удочку. Интересная задумка. Идёт ко мне:
  ― Ты местный?
  ― С недавних пор.
  ― Хорошая удочка, ― приковал взгляд.
  ― Главное умение.
  ― Юра, ― протянул загоревшую жилистую пятерню.
  ― Саня, ― рукопожатие. ― "Ещё и шершавая, мозолистая!" ― подумал я.
  ― А мы тут у бабки с сестрой, ― с какой-то праздностью, ― на всё лето сослали!
  Рыба не спит. Поплавок исчез, удочка волнуется, трясётся. Вот-вот с привязи сорвётся.
  ― У тебя клюёт!
  ― Ох, ты! ― Юра бежит, спотыкается на ровном месте. Схватил палку... удочку, поднял, перекинул через плечо. Подлещик серебряной пластиной шлёпнулся на землю, изгибается, подпрыгивает, травяная горка берега в помощь, ещё немного и соскользнёт в воду. Юра не щадя себя прыгнул на рыбу, запустил руку под живот, улыбнулся оскалив верхнюю полоску жемчужных зубов.
  ― Ты мне удачу принёс!
  ― Ха-ха!
  Час пролетел. Солнце-мячик запрыгнуло высоко. Комары насытились и успокоились. А нет, один припоздал, над ухом пронзительно пищит. Хлоп. И тишина... Подсчёт улова. У меня пять подлещиков, два здоровенных краснопёрых окуня и маленькая плотвичка с неповторимой сине-зелёной спинкой. У Юры один подлещик и три тоненькие серебристые уклейки. Нет, всё-таки мастерство и хорошая удочка. Пришлось поделиться уловом.
  Пост ДПС. Машина вдалеке светит фарами, перебегаем дорогу. Водитель поддал газу, и со своей полосы вопреки правилам на нашу срезал, ноги тёплой волной воздуха обдало. "Чуть на пятки не наехал. Шумахер!" ― крик души. "Да!" ― Юра со мной согласен. Фуры тянутся поездом по всей обочине до нашего поворота. Опасность выхода на магистраль. Пробежка через четырёх линейку... Земля! Спасены! Милые колдобины. Ёлочки зелёные!
  ― Мне туда, ― знакомец тычет пальцем в сторону пруда.
  ― А мне сюда, ― рукопожатье не забыли. Расходимся как два богатыря на распутье. Флюгер-медведь, служит путеводной звездой. Дед сгорбился с лейкой над огурцами: "Сколько польёшь столько и соберёшь". Надо помочь. Калитка приветливо беззвучна. Дик навстречу бежит, ― соня!
  Жарка рыбы. Получил звание: "Кормилец". Приблудившуюся кошку накормил. Трёхцветная, бело-чёрно-рыжая. Счастливая! Денежная! И мышей будет ловить.
  Курить охота! Непреодолимая тяга. Надо что-то поделать? Спасительный дневник! Где же он? А! под подушкой. Бросаюсь в спальню, на кровать. У окна ещё светло. Буква к буковке, слова. Что-то в этом есть?.. Магия. Кодировка. Заполненье пустоты.
  ― Продался?
  ― Я?
  ― Ты! Ты!
  ― Ничего я не продался!
  ― Докажи!
  ― Как?
  "Что такое?" ― подумал я и подскочил к окну, напротив дома никого не видно. Не дошли. Прильнул щекой к стеклу, холодное: шпанята коверкают походку и Юра с ними за компанию. Меня заметили, (я поздно отпрянул) запнулись. Перешли на шёпот. Внушают Юре с двух сторон. Рахит на мои окна носом водит. Юра кивает. Чтобы это значило?
  
  
  2 глава
  
  Заговор
  
  Утро. Тепло. В одних трусах, с полотенцем наперевес бегу к колодцу. Омовение из бочки. "И как эти моржи зимой купаются? Брр!" ― даже холодно думать. Скорее растираться. Нет. По пояс ― это перебор! "А-а-а!" ― бужу округу. Морда красная! Смотрит на меня из бочки. Скорей домой!
  Спешно надел незаметную робу. Дед кипятит воду на газу. "Да... всё-таки без цивилизации не обойтись", ― подумалось мне. Сбежал тихо с крыльца. Дик услышал, вылез из будки, гремит цепью, скулит, просится со мной. Я не удержался, потрепал наглую морду.
  ― Ничего не поделаешь, сам на цепь напросился!
  Кошки не видно, предательница. Вырвался за калитку. Бег. Поворот. "Может стометровку на время? ― привожу мысли в реальность, ускоряюсь. ― Нет!" Вчерашняя троица препятствует, растянулась на всю дорогу, руки в боки, крылья по ветру, грудь выпятили, на пустом месте разрослись горами.
  ― Чё ты бегаешь?!
  Не узнаю Юру.
  ― А что нельзя?!
  ― Нельзя!
  ― Да ладно?!
  Юра силится быть грозным, взмахнул крыльями:
  ― Ты не понял?!
  ― Не понял! ― улыбаюсь. ― Объясни?
  Толчок в плечо, наезд, я сразу справой, по сопатке хулигану, съездил.
  ― Ты чего?!
  ― А ты чего?!
  ― Я же тебя не бил? ― у Юры обида просится из глаз.
  ― Буду я ждать!
  ― У меня нос, ― Юра ощупывает место ушиба, ― распух.
  ― Приложи что-нибудь холодное, ― я проявил заботу.
  ― Беги себе! ― пренеприятный тип с кислым лицом, будто лимонов на год вперёд съел, подал голос.
  ― Без тебя разберёмся! ― поддакивает халудина.
  ― Ну-ну! ― Бег.
  Стыдно. Он же меньше меня ростом да и младше, наверное, на год или два. А я его избил. Он же сам начал! Я ему доверился, поделился секретом ловли. Сам виноват!
  Юра сидит на крыльце прекрасной незнакомки. Что она с ним делает? Прикладывает, что-то тёмно-красное. Сырое мясо! Как в таких случаях говорят: зрелище не для слабонервных.
  Незнакомка зыркнула по-зверски на меня. Так она его сестра! Больше не хочется бегать. Сейчас бы закурить. Что я в самом деле! Бегаю без цели? А как же здоровый образ жизни? Ну не знаю... Куда бы деться? Бег!
  Может в баньку, попариться? "Кшш!" Что это? Задрал голову на шум. Вот это да! Ястреб красавец, на край резного конька бани, маковку, уселся. Когти и клюв точёные, одет в стальную рубаху-кольчугу. Кого здесь потерял? Осматриваю огород. А-а! Дятел! притаился в яблоне. Красная головка: всё как в книге по биологии. Прилетел из леса к людям за помощью. "Чем бы злодея спугнуть?" Майка на верёвке висит. Нервно щупаю, глядя на ястреба, высохла. Сорвал, махаю как спасительным флагом и кричу: "Кыш! Кыш!" Сидит. Вот наглец! "Где моя большая палка?!" Вспорхнул. "А! испугался! Лети-лети! Высоко-высоко! Далеко-далеко!" А дятел? Всматриваюсь в гущу зелени: осмелел, по стволу запрыгал. "Ты смотри не увлекайся! Здесь личинок нет!" Или есть? Вспорхнул ― и в лес. Маленькими перелётами, с дерева на дерево. Проверено, нет.
  Дед, не смотря на запрет, с Диком ушёл в лес. А что у нас на ужин? Гремлю кастрюлями: "Щи да каша ― пища наша!" Работаю половником. "М-мм!" ― молчком уплетаю за обе щеки, только уши шевелятся.
  Какой-то говор: "Таня!" Бросил половник и к окну. Прекрасная незнакомка! Так её зовут Таня! Распущенные позолоченные солнышком волосы, удачно прикрывают голые плечи; коротенький в голубенький цветочек сарафан, на ниточках бретельках, колышась от каждого прикосновения ветерка, оголяет загорелые колени. Вот бесстыдница. Жарко. Кто это с ней? Нос коричневый. Кепка прячет глаза. А! Братец Иванушка! Посмотрели прямо на меня. В ужасе отпрянул. Вроде не заметили. За тюлем же не видно! Малой что-то говорит сестре. Вот зараза! Сдаёт меня с потрохами. Неумолимое лицо. Нет! Она меня не простит!
  Дед пришёл недовольный: какой-то злодей вырубает молоденькие ёлочки. В лесу одни пеньки. Кто же это?
  Лежу бревном на жёсткой постели. Хлебные крошки впились в спину. Нельзя есть в кровати. Не могу расслабиться. Тревога. Волнение. Душно. Вышел на крыльцо. Овеяло прохладным ветерком. Жадно глотаю воздух, как подлещик брошенный в траву. Светло от надкусанной луны. А звёзд то! звёзд? Видимо-невидимо! Мой любимый красный Марс. Подмигивает. Всё-таки ― есть жизнь на Марсе! Кузнечики застрекотали дружно: "Есть! есть!" Зевота, первый признак... Становится зябко. Спать.
  "Дум! Дум! Дум!" ― долбит шахтёр за окном. Музыка проснулась, запрещённый транс. (Хотелось бы) Дед добавил храпа. За печкой в коморке не продохнуть. Примостился на диване напротив окна и моей комнатки. Нет ничего лучше свежего воздуха на ночь. Сплю и вижу сны.
  Открыл глаза. Полнолуние. Свет проник в дом. Крадётся по половице. Дед храпит, ещё сильнее. Оглядываю его. И почему люди храпят? Какая-то тень, тёмный силуэт, склонил голову над дедом. Да он под потолок! Заметил, что я на него смотрю. И ветром сдуло, по лицу пробежал холодок. Теперь до утра не усну. Завывает, в дымоходе, ветер-волк.
  
  
  3 глава
  
  Подстава
  
  Солнечный зайчик играет на лице. "Разве утро?" ― подумал я открыв глаза. Осматриваю недоверчиво комнату. Зеркало в резной раме с завитками, словно лиана обвила, спряталось от меня в углу на стене. Улыбаюсь: "От солнышка не укроешься". Золотом отливает. Дед зашевелился. Затих. Хочет обмануть природу. Я приподнялся на локоток.
  ― Деда! а дед!
  ― Что? ― недовольно.
  ― Я ночью видел тень над тобой.
  ― Что за тень? ― дед с тревогой вскочил и сел на диване.
  ― Такая... знаешь... под потолок. Меня увидела и скрылась.
  ― Это приходила моя смерть. А ты её спугнул.
  Я весь вжался в кровать.
  ― Ха-ха-ха! Да нет, просто наш дом на водяной жиле стоит. Вот и всякое мерещится.
  Успокойся. Я ещё сто лет проживу!
  ― Да я и не волнуюсь... ― прячу глаза. ― Пойду, пробегусь.
  Снова этот бег. Заборы, заборы. Прогал: на участке закостенелая выше меня ростом трава. Домик, требует ремонта: крыша покосилась, кое-где ветра сорвали рубероид. Доски почернели от дождя. "Вжжи!" Кто-то пилораму завёл с утра пораньше. "Топ! Топ!" ― за спиной. Оглянулся: Да я не один. Мой знакомец бежит следом. Я притормозил, поравнялся с ним. Подстраиваюсь в шаг.
  ― Ты чего?
  ― А что нельзя? ― пытливо виновато. У Юры подрагивает веко и губа.
  Смягчаюсь:
  ― Почему? "Можно ― если осторожно!"
  Лицо у Юры расплывается в улыбке. Прыскает смехом и слюной.
  ― Догоняй!
  Если так дальше пойдёт, то я заражу всю страну. Вот было бы здорово!
  ― Побежали на турник.
  ― Бежим!
  ― Я первый! ― допрыгнул, цепко ухватился левой, правой, за холодную мокрую трубу, подтянулся. Юра считает.
  ― Раз! Два! Три!
  ― Всё! ― выдохся. Вишу на перекладине, как дедовы портянки на верёвке.
  ― Ну! Ну!
  ― Че-ты-ре!.. ― а до земли ещё лететь и лететь. Приземлился на носочки как парашютист, руки горят. Растираю. Вместо мозолей кровоподтёки, изнежились за зиму.
  ― Теперь я! ― Юра вразвалочку подошёл к турнику, плюнул на ладошки, растёр, чтобы до времени не соскользнуть. Прыжок. Недопрыг. Сконфуженно улыбается. И так раза три.
  ― Ладно! давай, на счёт три, я тебя подтолкну. И!.. Раз! Два! Три! Полетели!
  Юра вцепился в трубу как клещ, даже зубы оскалил в предвкушении, подтягивается. Я считаю: "И раз! и два!.." ― после десяти мне надоело считать вслух. И того: двадцать пять. Просто невозможно! Робот.
  ― Я тоже так хочу! Поделись методой!
  ― Да... ― краснеет, прячет глаза, ― я просто мало вешу.
  Что-то не верится. Осматриваю Юру с подозрением... Две бабушки-москвички идут к пруду, с тростниковыми удочками наперевес, как на работу. Спешно распутали снасти. Собрали по три колена. Зелёный сачок на длинной палке, появился из воздуха. В маленькое прозрачное ведёрко набрали мутной воды из пруда. Вместо червяков, хлебный мякиш, смочили в воде, покатали колобок между ладонями, для лучшей клейкости, что-то пошептали ― дилетантки. Плавно раскачивая удочки, закинули поплавки-пёрышки на середину пруда. Замерли в стойке болотной цапли. И... красные маячки ушли под воду, почти одновременно. "Ого! ― вскрикнул я. ― Да у них клюёт!" Выдернули по ротастому головастику, ой, карасику. "А, мелкота!" ― Юра пренебрежительно отмахнулся. Их азарту можно позавидовать: улыбаются, хвалятся, ловят наперегонки. Добычу запускают в общее ведёрко. "Вот кошкам повезло! А может не кошкам?" ― во завернул.
  ― Слушай Сань, давай на рыбалку сходим. ― Юра скалит зубы.
  ― Да, что-то сегодня не хочется.
  ― А я знаю, как можно много рыбы наловить!
  ― Это интересно?
  ― У меня есть норот.
  ― Норот?
  ― Да! это такая сетка, наподобие сочка, только больше. Мы перегородим реку, большими камнями. Оставим маленькую лазейку для норота. Вся рыба будет наша! ― протараторил Юра на одном дыхании, глаза горят.
  ― Здорово! Сам придумал?!
  ― А ягже!
  ― Что?
  ― М-м-м! ― Юра в нетерпении затрясся и выпалил, ― А как же!
  ― А-а! понятно.
  ― Тугодум!
  ― Что! ― за шею схватил наглеца, как удав, немного придушил. Юра раскраснелся, кряхтит как старик, упирается. Ещё усилие.
  ― Ладно! Ладно! Сдаюсь!
  ― То-то же!
  Разжал объятия. Юра выскользнул, отбежал на почтительное расстояние, и отдышавшись, рассмеялся.
  Скорые сборы. Поход налегке. В майках, шортах, невесомых шлёпках. Небольшое различье: у Юры бейсболка с надписью: "Россия". У меня защитная командирская кепка. Жарко. Рябь вдалеке, поднимается от асфальта. (Горячий воздух смешивается с холодным). Напротив поста ДПС припаркованы дутые иномарки. Ни пяди свободного места. Так вот куда спешил наш Шумахер! Бензоколонка. Перекати поле. Не видно конца. Идём по тропочке, мокрая трава обмывает запыленные ноги. Благо тенёк от деревьев. Ещё бы ряд не помешал. Отгородиться от дороги. Хочу пить молоко, а не бензин.
  Отбойных молотков не слышно, путь открыт ― мост починили. Проходим по безопасному переходу. Машины ворчат, бетонный отбойник не даёт с нами расправиться. Сбегаем по крутому травяному склону. И напрямую к зарослям бамбука. По жёлтому песочку бежит ручеёк. Шарим по траве. Я нашёл рулон из ржавой сетки рабицы. Заглянул внутрь. Скользкий страж растопырил лапки, угрожает, вот-вот прыгнет, я отпрянул.
  ― Что это?
  ― Ха-ха-ха! ― Юра образно схватился за живот, чтоб не расплескать. ― Лягушка!
  И точно. Только в безобразном виде: на косом кресте распята, для раков служит приманкой.
  ― Твой?
  Юрка замялся, смотрит поверх моих глаз.
  ― Да он заброшен!
  Меня терзают смутные сомненья: "Ну не знаю. Соблазн велик. Хочется верить".
  Юра наконец осмелел, смотрит в глаза.
  ― Да мы возьмём на время!
  А! была, не была! Решено!
  Брезгливо, но верно, взялся за край сетки, дёрнул, ни в какую, ― водяной зацепился.
  ― Что там? ― спросил я.
  ― Верёвка!
  ― Попробуй развязать.
  Юра впился своими щупальцами в клубок узлов, извилины на лбу в панике шевелятся, того гляди завяжутся в такой же узел. Растерянно пытается найти поддержку.
  ― Не получается.
  Я вынул нож: "Семь бед один ответ!" Полоснул по натянутой капроновой верёвке. "Треньк!" ― страховка оборвалась. Юра освободил конец верёвки от коряги, быстренько смотал в колечко и прибрал в безмерный карман шортов. Потом без капли омерзения, освободил лягушку. Назад пути нет. Выуживаем норот из сроднившегося с ним ручья. Какой тяжёлый? Заглядываю с опаской в жерло. Чёрные листья доверху набились. Наверное с осени тут торчит. Вытряхнули на дорогу. Бежим к реке. Травушка-муравушка приветливым ковром по берегу стелется. Скинули шлёпки, травка мягкая, прохладная, сбежали с маленького откоса, пошумели галькой, зашли дружно в бурное течение, сначала до колена, потом до шортов, немного намочили. Вода тёплая-тёплая. Как парное молоко или из пакета немного подогретое. Иглой кольнуло пятку, пальцы. Юра тоже замешкался ― дно усеяно острыми камнями! А может и не только? В шлёпках оно вернее. Осторожно на ощупь вернулись к берегу. Фу! Мягкая травка. Беглый осмотр уколотых мест. Вроде целы. Обуваемся. Несмотря на поговорку, заходим второй раз в одну и ту же реку. (Знаю! Знаю! ― Но улыбнуло?) Полчища валунов, высунувшие мордашки из воды успели обрасти зелёным мхом. Перекатываем один за другим, строим плотину. Камень к камушку. Словно крепостную стену кладём. Ни одна рыбка не пройдёт. Оставили лазейку посередине. Скорее за норотом! Вскарабкались на берег. Вцепились в норот. После булыжников, стал неподъёмным. Решили волочить. На траве осталась борозда, норот общипал макушки. Набил живот. Пойдёт для маскировки и приманки. Ставим отверстием против течения. Проход перекрыт. Ловись рыбка большая и пребольшая! Не терпится, сразу же подняли. Заглянули. Бутылка из темного стекла вынырнула подышать. Жаль, не заткнута. Джин улетел. Нужно подождать. Опустили норот, осторожно, чтобы не распугать рыбу. Течение усилилось.
  ― Давай камнем прижмём, а то снесёт! ― сказал я.
  Позаимствовали у плотины излишек. Ждём-с.
  ― Вот-вот! чешуёй блеснула! ― затараторил Юра.
  С азартом подняли норот. Заглянули в жерло: рогатые ветки, разнокалиберные пластиковые и стеклянные бутылки выцеливают жертву.
  ― Улизнула! ― Юра ударил хлёстко ладонью по воде.
  Тщательно осматриваем норот, перебираем пальцами по сетке, глазам не доверяем. Дырка! конец расползся, не перетянут. Как будто большая рыба вырвалась на свободу. Кусок верёвки пригодился. Быстро латаем. Рыба заждалась! Скорей! Перекрыли проток! Ждём-с.
  Я почувствовал взгляд спиной, обернулся. Какой-то белобрысый парень лет двадцати, свесился через перила моста и наблюдая за нами, лыбится в солнечных лучах:
  ― Много наловили?!
  ― Да нет.
  По лицу скользнула тень. Злобно посмотрел. Не верит. Юра на мгновенье оторвался от увлекательного занятия. И обратился ко мне кивком: "Кто это?" Незнакомец так же незаметно скрылся. Я на мгновение задумался и выдал на-гора:
  ― А ведь это он!
  ― Кто? ― Юра не на шутку испугался, присел на воду.
  ― Хозяин норота.
  ― Как?!
  ― А вот так! Ты видел, как его лицо сменилось с приветливого на злобное? ― Сейчас спустится.
  ― Бежим! ― Юра бросил норот, вытянулся.
  ― Да стой! Подождём. ― А вдруг не он?
  ― Нет, я так не могу!
  ― Не может он! Подставил ― и тикать!
  Юра виновато понурил голову.
  ― Ладно, если что скажем: норот тут, у берега валялся. Главное не теряться! Держи морду топором!
  ― Да! тебе легко говорить! А у меня нос не зажил! ― Юра потрогал свой дорогой и вездесущий.
  ― Будешь знать! как идти на поводу и не иметь своего мнения!
  ― Я! Я!..
  ― Тише! идёт. ― Затаились в предвкушении. (Не смешно). Ветерок пригнал с дороги к отбойнику-зебре золотистую упаковку от чипсов.
  ― Фу! ― выдох облегченья, ― пронесло! Чтоб тебя ещё послушал! Да не в жизнь!
  ― Ладно тебе.
  ― Иди ты! ― я вышел на берег, тут же набросились песчинки земли, липнут к шлёпкам. Пытаюсь сбросить. Трагически вздыхаю. Не в том месте вышел, зелёный ковёр на другом берегу, а здесь редкие островки. Обернулся. Юра схватился за ободок норота словно за спасительную ниточку, беспомощно смотрит на меня.
  ― Норот оставлять?
  ― Мне всё равно! ― А вдруг?
  Оставили.
  Идём молчком. Машинам нет до этого дела. Стабильно обдают выхлопными газами. "Токсикоманы! Где вы?!" ― крик души. Торговцы предлагают насладиться прокопчённой рыбой. Заманчиво блестит на солнце. Подсолнечное масло не жалеют. Бабушки уселись на обочине. Наверное, пенсии не хватает. Сколько грибов? Вёдра с горочками: красные подосиновики с фиолетовым срезом на ножках, коричневые подберёзовики переростки и даже белые с маленькой головкой на пухлом туловище в ведёрках поменьше, ― деликатес.
  ― Почём? ― спросил Юра из интереса, но со знанием дела.
  ― Триста! ― ответила с придыханием, раскрасневшаяся на жаре бабушка.
  ― Ого! ― у Юры солнце в глазах заблестело.
  Проходим ряд. Бабушки вздыхают ― не оправдали.
  ― Сань!
  ― Что?! ― недовольно, предвижу будущее.
  ― На этом можно заработать!
  ― Отстань!
  ― Нет, правда! Я знаю такие грибные места!
  ― Да ладно?! ― шутя нарочно.
  ― Мне бабушка показывала.
  ― Ну не знаю?.. ― с сомнением. Посматриваю в лес. ― Я с дедом в прошлом году два мешка опят нарвал.
  ― Здорово! - у Юры в глазах разгорелся пожар.
  Что я делаю? Неужели согласился?
  
  
  4 глава
  
  По грибы
  
  Я встал с утра пораньше. Дед вместо будильника разбудил. "И зачем я согласился?" На командирских светится зелёным светом четыре часа. "Это невозможно!" Глаза удивляются, хотят спрятаться. Сдаюсь, укладываюсь в тёплую постель.
  ― Подъём! Чай стынет!
  Это другое дело. Вскочил как ужаленный осой. Оделся. И к столу. Юрка уже под окнами прохаживается. Вот наглец! ― махнул рукой, пригласил зайти. Мотает головой как строптивая лошадь. Машет своей лопатой. "Ладно, иду!"
  Плетёная корзинка, как пушинка, повисла на руке, холодный нож залез в рукав. Дед вдогонку всучил узелок: "Идёшь в лес на час, запасайся на неделю". Бегу. Дик обиделся. Не вылез из будки. "Променял меня на какого-то мальчишку!"
  ― Здорово!
  ― Здорово! ― рукопожатье. Что это? Рука гладкая, мягкая, точно кленовый лист.
  Вода творит чудеса!
  Меряемся корзинками, у Юры больше, довольно хмыкнул.
  Спешим в мерно покачивающийся лес. Краем глаза замечаю, что на Юре вместо сапог, чёрные ботинки. Немедленное мысленное замечание: "Да ты косишь! Малыш!"
  Помойка, у входа в лес, по обе стороны тропинки, встречает. Кусты смородины то зачем выбрасывать? Половину отходов можно на участках сжечь. Сколько удобрения пропадает! Петрович (первый тракторист на деревне) встретился с сучковатой палочкой и аккуратненькой корзинкой полной грибов. "Да он здесь ночует!" Лицо красное, полосатая тельняшка кокетливо выглядывает из-под чёрного пиджака.
  Ему бы фуражку с ленточками и курительную трубку. Вылитый боцман!
  Петрович кивает на корзинки:
  ― За грибами?
  ― Да.
  Петрович махнул вглубь леса.
  ― Там нечего ловить.
  ― Видим! Видим!
  Смеётся.
  Пеньки, пеньки, пенёчки, по обе стороны тропинки оскалились; осина вывороченная с корнем развалилась на пути, словно гриб гигантский. Палками вооружились. Ищем Юркино место. Продираемся по кустам, прыгаем через канавы, выпутываемся попав в корни-ловушки, бурелом. Наконец солнечная опушка. Юра выскочил на середину и прокричал мне в лес: "Вот она!" На деревьях зашелестели листочки в ответ. Сколько черники! Рубиновых гроздей костяники! С жадностью набрасываемся и поедаем. "Смотри вороний глаз не съешь!" ― кричу Юре. Уловка сработала, Юра замешкался, встал с колен на корточки. Я подъедаю крупные матовые и прохладные от росы ягоды с веточек у его ног. Юра спохватился. Лезет к моим веточкам. Потасовка, смех. Грибов не видно. Зато ягод! Нужно было вёдра брать. Комары злющие. Чем больше мы съедаем ягод, тем больше они нас. Не выдержали, убежали. Поиски продолжаются. Высокая трава, роса, шагнул и промок до пояса. Хоть выжимай. А подосиновиков? видимо-невидимо! Красные шляпки тянутся к солнцу. Новые подросли. Рядом стоят беззащитные ножки. Одни шляпки срезаны, не практично.
  ― Ты смотри, не срезай! Выворачивай! ― кричу из травы Юре.
  ― Зачем?
  ― Мне дед говорил, что грибница от остатков заражается.
  ― Так вот почему на моём месте нет грибов.
  ― Может статься.
  Большие ― червивые. Где же малыши? Переходим просеку. Встречаемся с маленькими пушистыми берёзками. Низина. Седая трава не даёт пробиться зелёной. Из-под ног проступает чёрная вода, чавканье, позади недовольное клокотание. Болото! Палки пригодились, щупаем подземные ловушки, зелёный камыш пробился на свет, ступаем осторожно на его упругие кочки. Шуршим листвой. "На змей бы не нарваться?" Впереди ёлочки высокие стройными рядами тянутся далеко. Там возвышенность. Продираемся через березняк. Белые подберёзовики путаются под ногами, не радуют. Срываем на ходу. Крепенькие. Шагов за десять красный червяк растянулся на зелёной траве. Какой длинный и толстый. Подходим ближе, глина. Красная глина. Взбираемся на отвал. Высоко! чёрная траншея открыла пасть, в предвкушении очередной жертвы, глубокая, прыгаем на раз, два, три!.. Земля! твёрдая земля! Еловые иголки устилают землю коричневым ковром, мягким. Вот где белые обитают! Они же дорогие! они же боровики! Над трухлявым пнём раскрыла зонтик бледная поганка. Второй признак, неразлучные спутники. Запах сырости, опят. Тесные ряды ёлок прячут от нас солнышко. Трогаю чёрные стволы, мокрые. Груды брёвен обступили со всех сторон. Перелазаем, скользкие. Выходим на солнышко, на небольшую опушку. Юрка нашёл подозрительные бугорки под маленькой лохматой ёлочкой. Осторожно подковырнул палкой. Одна за другой выглядывают из иголок коричневые головки. С криками упали на колени. Раскапываем, сопливых, склизких, поросят. Рыщем дальше. Ёлочка ― грибок, ёлочка ― грибок. А вот и целая поляна, мало-мало меньше!
  ― Папа, мама, сын.
  ― А у меня бабушка и дедушка!
  ― Ха-ха-ха!
  Сыроежки подглядывают за нами из травы: жёлтые, зелёные, красные пяточки. Все цвета радуги и больше. Куда же без них?
  ― Саш! А сыроежки собирать?
  ― А ягже! Сыроежки тоже впрок пойдут.
  Юра смеётся до спазматических всхлипов. Привёл его в чувства, приложив кулаком по спине.
  Ну вот, грибок за грибком, сыроежка за белым и заблудились. Компас как назло не взял! Юра не подозревает. Радуется добыче. Улыбка на зависть, все тридцать два зуба жемчугом горят. (Нет, пока двадцать восемь). Так, мох растёт на деревьях с северной стороны. А с какой стороны мы зашли в лес? Моё крыльцо выходит на восток, каждое утро солнце приветливо алеется. Зашли с востока. Вот и зелёный мох ползёт по стволу берёзы. С другой стороны чисто, сухо ― юг. Вспоминаю карту: "Россия. Так, возьмём её за центр Мира. Запад, Европа слева. Восток, Япония справа. Под Россией юг, наверху север. Северный Ледовитый океан. Как просто!" Юра забеспокоился. Нос по ветру, озирается по макушкам деревьев, ― ищет указатели.
  ― Сань, мы кажется... заблудились.
  ― Чего это! Нам сюда! ― идём по персту указующему. Теперь главное не сбиться. Проговариваю про себя каждый поворот. Выход с правого бока, с левого, грудь. Волнение, может я ошибся? Юра мне верит. Улыбка до ушей. Палки побросали. Ещё немного и тяжёлые корзинки с грибами улетят в колючую траву. Корявые кусты встали на пути. На ветвях словно маячок, висит цветастый старушечий платок. Продираемся, цепляемся одеждой. Ёлочки спасительницы, отбили у "корявых" для нас пятачок. Большой красный мухомор в окружении детишек, сидят прямо посередине полянки и греются на солнышке. Глазастая белка хочет познакомиться, спустилась по стволу ели почти до моей кепки. Я осторожно, чтобы не спугнуть нанизал два белых на острый сучок-нос. Может леший выпустит? Идём дальше. Спотыкаемся на ровном месте. Силы на исходе. Жарко. Разоблачаемся. Какой-то кровопийца клещевидный только с крылышками, тут же прыгнул с ели на спину Юре, шустро ползёт к голове, чтобы спрятаться в волосах. Юра замер, я поймал двумя пальцами злодея, хотел раздавить, не поддаётся, панцирный, растёр, распилил ногтём.
  ― Это же оленья кровососка! ― Юра меня удивляет своими познаниями в биологии. ― Мне бабушка рассказывала: они на движущуюся жертву слетаются, пьют кровь и какую-то болезнь переносят.
  Ветерок пахнул прохладой, оделись, бежим без оглядки. Ветки хлещут по лицу. Ещё немного! ещё чуть-чуть! И... знакомая помойка сверкает на солнце. Как же я тебе рад! Нет, целоваться не будем.
  ― Ура! ― Юру не узнать. Прыгает ловко через узловатые корни деревьев, выглянувшие из земли подышать. Всё-таки он волновался.
  
  
  5 глава
  
  Засветились
  
  Ко мне ближе. Заходим, ― никого. Дедушка и Дик подкарауливают вредителя в лесу. Удивительно, что мы не столкнулись. В дом не заходим, осматриваем друг друга у крыльца на солнышке, от клещей и кровососок. Кажется, я что-то нашёл у Юры на плече:
  ― Стой! Замри!
  Юра стоит, не жив, ни мёртв, Я снял маленький, жёлтенький, берёзовый, листик. Ткнул Юре под нос... Догонялки. Смех.
  Наконец отдышавшись, зашли в дом, припали к ведру с ледяной водой, маленькая потасовка, плескания, Юра убегает с ведром, я захватил эмалированный тазик, самодельную (мною сделанную) лавочку из цельного дерева и клеёнку, остаток от парника, располагаемся у крыльца. Опустошили корзинки на клеёнку. Уступил Юре лавочку в руках согретую. Мне и на корточках неплохо. Навострили ножи. Обрезаем землю с ножек. Быстро набрали половину ведра белых. Окинул намётанным глазом оставшуюся гору: "Да здесь и на жарёху хватит".
  ― Червивые, сыроежками можно замазать. ― Юра перебирает в руках два больших белых гриба, ножки на срезе словно сито, иссечены маленькими дырочками.
  ― Это как? ― недоумеваю.
  ― Да вот так.
  Юра отбросил один белый взял красную сыроежку с белоснежной бизе ножкой и ловко, словно каждый день этим занимался, потёр ножку об ножку.
  ― Смотри! ― тычет мне в нос гриб. ― Ни следа.
  Чистый срез. И прозорливая бабушка не заметит.
  ― Нет!
  ― Почему?
  ― Надо имя создавать, если и дальше будем в торговле.
  Добрали ведро с горочкой не хуже чем у бабушек, я укутал цветным пакетом, иностранная надпись замысловатыми иероглифами красуется посередине. Надо бы перевести. А то вдруг что-нибудь непотребное? "Ну-ка!" поднял ведро... тяжёлое.
  ― Берись за дужку, вдвоём оно вернее.
  ― Ха! Ну и словечки у тебя!
  ― Учись! пока я жив.
  У Юры лицо расплылось от улыбки, передалось мне.
  Идём. Юра притормозил, оглянулся на разноцветную горку грибов.
  ― А остальное?
  ― Потом поделим, ― я схватил заодно лавочку.
  Скорей! покупатели заждались. Иду метровыми шагами. Юрка вприпрыжку, еле поспевает. Поворот. Что это за столпотворение? Всё незнакомые мне лица. А нет, соломенные шляпки мерно подрагивают на ветру, ― бабулек узнаю.
  ― Вот они! ― толстушка на коротеньких ножках бутылках, тычет в нашу сторону.
  Кислое лицо. Где-то я его видел?.. А-а! вот и шпанята.
  ― Это они украли!
  ― Что?! ― у меня глаза по пятаку, наверное.
  Москвички оживились, вздёрнули руки с искривлёнными пальцами к небу.
  ― У меня посуду!
  ― А у меня кортик и деньги.
  Паренёк лет двадцати, с бледно-землистым лицом и стеклянными глазами, появился приведением из-за спин москвичек:
  ― Баб! а музыка?
  ― Ах да! музыкальный центр!
  Так вот кто увлекается запрещённым трансом! Ну, хоть одна хорошая новость.
  ― Мы ничего не брали! ― стою на своём.
  ― Не брали! ― крикнул Юра и обмякнув, повис на ведре.
  ― Вас Паша и Андрей видели! ― толстушка тычет пальцем с обгрызенным ногтем на шпанят.
  "Так вот как их зовут", ― подумал я и крикнул:
  ― Когда?!
  ― Утром!
  ― Мы всегда по утрам бегаем! И что они! ― я кивнул на шпанят, ― там утром делали?
  Худой спрятался за широкую спину толстушки. Неувязочка. Минутное молчание.
  ― Нечего здесь бегать! ― узколобый врезался в скандал.
  ― Правильно! ― вторил внучок москвички. "Мне плохо и вам должно быть!"
  ― Товарищи! ― толстушка машет руками, словно отгоняет назойливых мух, привлекает внимание. ― За свет платить будем! Пять тысяч помимо счётчиков нагорело!
  ― А что вы разволновались?! ― высунулся из толпы добродушный розовощёкий старичок. ― У нас в городе уже пять лет восемь домов не платят за электричество. И ничего!
  ― Это как это? ― глаза толстушки округлились.
  ― Да так! ― старичок сделал из рук оленьи рога. ― Начальник теплосетей посчитал, что невыгодно нанимать человека для снятия показаний со счётчиков. Ха-ха. Да так наэкономил, что его мэром выбрали!
  ― Что вы говорите! ― толстушка втянула и без того маленькую шею в плечи и посмотрела по сторонам.
  ― Сейчас не тридцать седьмой!
  ― А страх остался... ― сказала наигранно растянуто бездетная москвичка.
  Мы под шумок уходим.
  Толстушка осмелела, вытянула шею и ещё больше округлила глаза:
  ― Ничего не знаю!
  Дальше слышен только галдёж и автомобильный гул. Лес как прослойка, изоляция между стариной и цивилизацией. Верный оберег от шума и гари. Решили торговать у своего поворота. Юра в кустах, я на обочине, в центре внимания, на лавочке. Солнце ― машины ― солнце. Покупателей не видно. В Москву! В Москву! Чёрный джип проскочил, неожиданно тихо остановился в трёх метрах от нас, дверка открылась, дамочка живенько прыгнула в пыль, всё при ней, подошла ко мне, впилась жадными глазами... в грибы.
  ― Продаёшь?
  ― Да.
  ― Почём?
  ― Триста!
  ― Дорого! Давай за сто.
  ― Нет! ― даже смешно. ― Что сейчас купишь на сто рублей? А тут жарить, не пережарить.
  ― Сто пятьдесят! ― красавица вынула две знакомые купюры из незнакомого кошеля, усыпанного радужными стекляшками.
  ― За сто пятьдесят я и сам съем.
  ― Больше у меня нет, ― беспомощно потрясает перед моим носом пустым кошелём.
  ― На нет и суда нет!
  Презрительно фыркнув, уходит. Бороздит каблучками пыль. Села в джип. И по газам. Мириады песчинок со свистом вырвались из-под колёс и набросились на меня, как голодная мошкара, летом в Омске, больно жалят руку, щёку. Я вскочил с лавочки, накрыл пакетом грибы, тут же непроницаемая стена накрыла с головой, закрыл глаза и затаил дыхание. "Ну, только пыли мне не хватало! Джип заимела, а за копейку торгуется!" ― Подумал я и выпустил последний воздух из лёгких. Хочется дышать. Вдохнул и расчихался. Ветер меня услышал, поднялся и унёс пыль в лес. Как там мои грибочки? Откинул пакет, целёхоньки, только немного сплющились, прижались друг к другу, бедняжки. Взъерошил, переложил с места на место, создал товарный вид. Красавцы. Чистенькие, крепенькие, как малосольные. Сижу дальше. Юра что-то ворчит себе под нос. Тоже недоволен. Сидит в тенёчке, а я тут отдувайся!
  Ржавая девятка мчится в Минск, остановилась на другой стороне, цвет от ржавчины неопределённый. Уверенный мужичок: с авоськой и в пляжных тапках, перебежал через дорогу и ко мне:
  ― Сколько?
  ― Двести!
  ― По рукам! ― рукопожатье не обязательно. Медленно достал из широких штанин, кошель из коричневой кожи. Деловито открыл и отсчитывает монетками: десять, двадцать... сто девяносто. Заминка.
  ― Десять рублей не хватает. Пойдём со мной к машине, додам.
  "Ага! держи карман шире! Только я тебя и видел!"
  ― Нет! давайте на месте рассчитаемся.
  Снова пересчёт, я внимательно слежу за быстрыми пальцами покупателя. И, ― о чудо! десятка нашлась. Я ссыпал грибы в услужливо раскрытую авоську. Покупатель перебежал дорогу, прыгнул в машину и уехал. Выдох облегчения. Юра из кустов показался: сначала кепка, а потом осторожничая, точно пугливая лань и сам.
  ― Ну что продал?
  ― Продал!
  Началась делёжка. Мне сто и Юре девяносто.
  ― Всё-таки обманул! ― смотрю растерянно вдаль.
  ― Почему ты с ним не сходил?
  Я оживился:
  ― Лучше курочка в руках. Он бы с носом оставил.
  ― Так ДПС же впереди!
  ― А что твоё ДПС? Ты побежишь?!
  Молчит, ― не побежит.
  Юра неожиданно улыбнулся и просветлел:
  ― А я ему два гриба червивых подмешал.
  ― Ха-ха-ха!
  ― Потом сюрприз будет.
  ― Куда теперь? ― звеню мелочью в кулачке.
  Юра теребит часы на руке.
  ― Мне батарейка нужна для часов, ― предугадывая мой вопрос. ― Да, кварцевые.
  ― Нужно инвентарь спрятать.
  Зашли в лесок, отыскали подходящий бурелом, там берлога медведя, могла бы быть. Спрятали от любопытных глаз лавочку и ведро. Пакет я оставил. Птицы разволновались, подняли переполох: "Чир-ви! Чир-ви!" ― "Уходим! Уходим!"
  Жарко. Солнце жжёт. Хорошо что у меня брюки отстёгивающиеся, раз ― и шорты. Пакет пригодился. Юрка в трико парится.
  ― Мне не жарко.
  Потёртая джёнка, примелькавшийся китель, ― разоблачаемся, с каждым шагом.
  Придорожные грибы. Бабушки с мокрыми тряпками на голове тают на солнце, но не сдаются, не уступают в цене. "Походи с моё ― уступишь!" Рыба на солнце лоснится, кто-то додумался в пакетик упрятать. Всё равно не куплю. Раки! красные раки! на лоточке, горочкой. И приценяться не буду! Дорого. Красные депеэсники парятся в форме, ещё и броник. Не позавидуешь. На зебру не надейся. Беспокойные машины даже перед постом не сбавляют скорость. Ждём минуту... десять. Перебежали с опасностью для жизни.
  ― Может через Старую Смоленскую? там поспокойнее.
  ― Давай.
  Идём молчком. Машины из далека светят фарами.
  ― А кто эта толстушка с кислым лицом? ― я разорвал тишину.
  Юра в недоумении выпучил глаза.
  ― Ещё в нас пальцем тыкала!
  ― А-а! это кассирша, мать Пашки.
  ― Худого?
  ― Да.
  Большой разноцветный магазин при бензоколонке, жаль ещё не открыли. Облеплен строительными лесами. Скелет. Безлюдно. ― Обед. Тёмно-зелёная "Нива" промчалась. "Мне бы такую!" Со свистом остановилась. Что бы это значило? Никто не выходит, затаились. Мы переглянулись, сбавили шаг. Куда торопиться? Поравнялись с машиной. "Нет, не хочу!" Дверца открылась. Показалась квадратная голова, с непроницаемым выражением лица, словно бульдозер расчищающий территорию от помех.
  ― Стой! Кто такие?
  ― Дачники.
  ― Что вы тут ходите?
  ― Рыбу ловим.
  Водитель маленький худенький, словно голодный воробей, взял с заднего сидения милицейскую рубашку, потрясает, лазает по карманам, делает вид, что ищет удостоверение. Не нашёл. Кинулся в наступление:
  ― А где удочка?
  Юра проснулся, протиснулся к машине:
  ― А мы норот поставили.
  ― Ладно, идите, ― смягчился бульдозер.
  Бежим.
  Река располнела, поднялась. Плотину поглотила. Ей тесно в берегах. Вырваться! До деревьев! Туда! Напоить. Поделиться собой. Стихия! Течение на глазах убыстряется. Платину открыли. А где же норот? Нет! Минута молчания... В путь!
  Вышли на дорогу. Тихо-тихо. Даже птицы притомились на солнце. Бетонные горки по обочинам растут, памятники перебору. Огромные валуны, спящими богатырями выглядывают из травы то тут, то там. Давным-давно ещё до князей и царей, наши предки на них совершали обряды.
  ― Говорят, у нас кладбище автомобилей нашли!
  ― Да ты что?!
  ― Отсюда недалеко.
  ― Но мы то с тобой пешие?
  ― Хм, свидетели долго не живут.
  Юрка заозирался, струхнул.
  ― Ха-ха-ха!
  Юрке не до смеха. Весь внутренне сжался.
  ― Умеешь ты зацепить!
  ― Есть немного.
  Сурепки поле золотится. Прилечь бы на эту постель. Молодая тёлочка с большими умными глазами, воспользовалась ситуацией. Везёт же некоторым! Что это? Машина редкая? Оглянулись: "Нива!" и цвет зелёный. В зобу дыханье замерло. Фу! проехала. "Би! би!" Опять! на этот раз "Жигули!" Чуть обогнала и остановилась. Это ещё зачем?
  ― Нас дожидается.
  ― Вот попали! ― Юра озирается по сторонам, ищет место отступления.
  Картонка заднее стекло закрыла. Поравнялись, ещё и тонировка. Открылось боковое стекло. Высунулся парнишка, кучерявый одуванчик, немного постарше нас. И уже на колёсах! А тут черепахой.
  ― Эй, ребята! А где здесь газом заправляют?
  ― Газом? ― отвечая вопросом на вопрос, есть время подумать.
  ― Да! ― с надеждой.
  ― Проедете дальше, до деревни, там будет синий указатель.
  ― А! ― с чувством понимания, ― спасибо.
  Плавно тронулся с места. И... только мы его и видели. "А кто-то с ним сидел?"
  ― Ну что? Может, пробежимся? ― толкнул Юру в плечо.
  ― Издеваешься?!
  ― Ха-ха!
  ― Ноги отваливаются!
  ― А ты сойди с асфальта на обочину, здесь мягче.
  Юра недоверчиво сначала одной ногой потом другой зашёл в пыль.
  ― И правда мягко! Как ты догадался?
  ― Походи с моё, не до того додумаешься.
  Жарко. Пот лезет в глаза, щиплется, кепка не спасает. Плавится асфальт. Деревня, точнее длинный двухэтажный дом, от времени почерневший и одинокая избушка дальше в стороне, зарылась в зелень, лишь пёстрый треугольник выглядывает. Зато собак целая свора. Что-то сегодня неслышно? Дремлют. Тише всем!
  Верстовые столбы на обочине справа, каменные пики, в чёрную и белую полосочку, наверное ещё с царских времён сторожат дорогу.
  ― Слушай, ― я толкнул зазевавшегося Юру в плечо, ― а давай проверим расстояние между столбами?
  ― Зачем?
  ― Если будет километр то современные, а если один с четвертью ― старинные.
  Юра загорелся:
  ― Давай!
  Сказано сделано. Шаг за шагом идёт подсчёт. За тысячу перевалило. Расслабились, сбились.
  ― Так в шаге же не метр!
  ― А сколько?
  Измеряю приставными шажками расстояние между следами. Три с половиной берца.
  ― Сантиметров семьдесят.
  ― Так что же это за столбы?
  Вопрос открыт.
  Река, шепчется с ивами, а вот и тропинка, свернули с дороги, две колеи, от легковушки, идём между ними по мягкой траве, у самого берега нас встречает кострище, чёрное на зелёном, по краям раскиданы алюминиевые банки, ромашкой, подгоревшее бревно, ― туристы. Речушка спешит в город как и мы.
  Сели на бревно. Смотрим, как рыбки целуют водную гладь, оставляют следы-плевочки. Юре не сидится спокойно, выискивает в траве под ногами осколки красного кирпича и кидает в воду, считает разрастающиеся кольца. Разгоняет тишину. Пример заразителен, я схватил целый кирпич, мирно греющийся на солнышке у бревна. Сейчас бухнет. "Что это?" Буквы! на кирпиче? В прямоугольной рамке. Удивительно. Положил бережно диковину на прежнее место, точно по вмятине на земле. Хлопок дверки машины. Откуда-то слева, по прибрежной тропке. Вскочили с насиженного места. Всматриваемся в глубину чащи: "Жигули!", судя по прямоугольным фарам и пластмассовой решётке на радиаторе: "Пятёрка". Сладкая парочка, завидев нас, зашевелилась на заднем сидении. Помешали насладиться природой. Ретируемся, от греха подальше. Вышли на дорогу. Оглянулись. Погони нет. Сбавили обороты. Посматриваем вяло по сторонам.
  Поле чудес, обозначилось времянками-клетушками, на заброшенных участках выросли шапками кусты, лес неумолимо отвоёвывает свободное пространство. Вдоль дороги тянутся рядком сосны-стройняшки ― рай для лёгочных больных. Железка. Красный свет. Поезд ещё далеко. "Скорей!" Перебежали через сыпучую насыпь. "Внимание поезд! ― рупор проснулся, ― Тёсный! Из Вязьмы!" Юра улыбается.
  ― Тёсный!
   Я негодую на пустом месте.
  ― Не тёсный! А чётный!
  ― Да?
  "Ту! Ту!" ― гудок. "Ту-дум! Ту-дум!" ― загромыхали многотонные вагоны. Так и хотят сойти с рельс.
  Быстренько сбежали по узкой тропинке на дорогу. Сердце ударяет в грудь. Идём обновлённые.
  ― А что за чётный?
  Вот пристал!
  ― Номера поездов: чётные и нечётные. Чётные едут в Москву, а нечётные в Вязьму.
  ― А-а!
  Палатка из линолеума и тряпья спряталась в высокой траве. Зашевелилась. "Там кто-то есть!" Прибавили шаг. Ноги сами ускоряются. Бензоколонка. В уголке оазис для глаз. Тонкие берёзки, рыжие ноготки в диковинных клумбах раковинах, фонари одуванчики. Кольцевая. Машины не кружат. Идём по тротуару. Надпись: "Гагарин" белыми цветочками на зелёной горе встречает. Город. Спит и видит, послеобеденный сон. Мои липки знакомки расставили ловушки ― тенёк. Подросли, еле дотянулся до листьев. Пыли нахватали. Юра за мной повторяет, вприпрыжку. Сколько на обочине и тротуаре пыли?! Наверное, сантиметров десять. Седая пустыня.
  Взъерошенный парнишка лет тринадцати пролетел на велосипеде и прямо перед нами затормозил. Хотел накормить песочком. Но не удержался на железном коне. Упал. Теперь сам в пыли. Поднялся, зыркнул зло и улетел. Осматриваем место преступления: следы-змейки переплетаются в клубок. "Да он не раз это проделывал!" Я не выдержал, в усы усмехнулся. Юра на улыбке не остановился.
  ― Ты видел как он? А? Ха-ха!
  Женщина с ребёнком лет трёх нас обогнали. Юра рисует картину, лихорадочно жестикулирует, доходит до точки кипения:
  ― И, чу! ― черканул пальцем по воздуху к месту падения.
  Женщина резко обернулась, в глазах скользнул демонический огонёк.
  ― Я тебе дам, чу! Щенок! Пальцы вырву!
  Юра осёкся, ищет у меня поддержки. Я сам в недоумении открыл рот. А дефиле, как ни в чём не бывало, удаляется с чувством морального удовлетворения, мерно покачивая справной кормой на ласкающих волнах моря.
  ― Слушай, ― я толкнул Юру в плечо, ― может по мороженому?
  ― А-а?.. ― Юра оглянулся в растерянных чувствах, ― Давай.
  Довольная розовощёкая мороженица, барыней сидит за тележкой, не растаяла на солнышке. Не всегда сапожник без сапог. Глядя на неё, так и хочется отведать пломбир. Затариваемся по два. Откусываем губами большие порции. Холодное. Приторно сладкое. Убиваем огнедышащего дракона. Хорошо. Колонка, стоит одиноко на перекрёстке, как кстати. Быстро утоляем жажду. Вода ещё холоднее. Двигаемся дальше. Магазины один к одному, жадно раскрыли рты. Трудно отказаться. Заглянули. Прохладно, кондиционеры работают исправно. Купили батарейку-таблетку. Реанимируем часы. Пульс есть. Радостно затикали. Юра подвёл по моим командирским. Два часа. Пора домой. Купили по шоколадному батончику. С жадностью проглотили. Чего-то не хватает? Может сигарет купить?
  ― Саш! ― простенькая улыбка. ― А про Таню я забыл. Ты добавишь на шоколадку?
  ― Конечно, ― останусь при желании.
  Скорей домой. Дорога, дорога, собаки проснулись, еле удрали.
  Не удержались, посидели на длинно-бело-тёплом, валуне. Сила! Чувствую прилив энергии. Юра тоже ― заелозил.
  Трасса. Чтобы снова не столкнуться с милицией, решаем пойти через лес. Чуть не забыли инвентарь. Деда ещё нет. Ссыпал Юре львиную долю грибов в корзинку. Радуется как ребёнок. Почему как?
  ― Пойдём ко мне зайдём. Квасу выпьем. ― Юра атакует моё плечо.
  ― Давай. Три градуса тоже дело.
  ― Ха-ха-ха!
  Таня вся взъерошенная выбежала за калитку:
  ― Где вы были?!
  ― В городе.
  ― В городе?.. Зачем?
  Юра попытался подмазаться шоколадкой, Таня немного смягчилась. Улыбнулась. Да у неё ямочки! Умилительная загадка природы.
  ― Ох, и попадёт вам! ― смотрит на меня.
  ― Тань, а квас остался? ― Юра уходит от печального.
  ― Да, я сейчас.
  ― Грибы захвати!
  Таня ловко подхватила корзинку и забежала в дом. Не успел я глазом моргнуть, как она уже порхает над дорожкой с глиняной крынкой и двумя железными кружками, взял одну, коснулся руки, разряд тока.
  ― Ой! ― Таня одарила взглядом и улыбкой.
  Надо по земле босиком походить. А то и убить можно. Жадно выпил до донышка, вижу смущённые глазищи мальчишки.
  ― Ещё?
  ― Да.
  Юра посматривает то на сестру, то на меня с подозрением. Я смахнул со лба едкий солёный пот и осушил вторую.
  ― Вот они! ― спина чувствует негатив. "Я на цепь не согласен!"
  
  
  6 глава
  
  Металлисты
  
  Всё хорошо, что хорошо кончается. Наказания не последовало. Остались при желании. Пока нас искали, спелись. Дед подрядился косить траву для козы бабушки Люды. А мы с Юрой возить в мешках на тележке. Теперь по утрам чай с молоком. На удивление нет противного запаха. Одни целебные свойства. Находились босиком по тёплой земле, належались на мягком пахучем сене. Солнышко светит. Бабушки москвички ходят по пятам, маскируются за кустиками, словно два боровика. Думают ― выведем на краденое. Пилорама весь день жужжит, надоедливой мухой. Ну хоть ночью будет тишина. Цыганка в цветастом одеянии ходит по дворам. Кричит дальше чем видит:
  ― Принимаем металл!
  "Газель" с раздолбанным кузовом под синим брезентом, выползла из-за поворота. Лавирует между ямами и припаркованными машинами. И как только умудряется? Тормозит у домов. Дачники с азартом волочат какую-то утварь: белый холодильник, синюю раму от велосипеда и даже ржавую чугунную сковородку. Наши шпионки переключились на чужаков. Вооружились острым топориком, посматривают с подозрением: "Видим! Видим!"
  Юра улыбается своей зубастой улыбкой.
  ― Это интересно!
  ― Ты опять?
  ― Тебе деньги не нужны?!
  ― Нужны! ― "Это я сказал? прощай травушка муравушка!"
  ― У меня есть кое-что.
  ― А я приметил в одном месте. Только этим не будем сдавать, ― киваю в сторону "Газели". ― У них на глазок.
  ― Ха! ― Юра прищурил один глаз. ― А косой!.. в чью пользу будет?
  Отпрашиваемся у работодателей и... Картофельная ботва развалилась по грядкам, тяпки наголо. Поднимаем, окучиваем. Земля сухая, рассыпается. Что там думает дождь?
  И... лесом-лесом, полем-полем. Юра сошёл с тропинки, недалеко от моего тайника. Нашёл медную проволоку, прикрытую дёрном, вытянул метра три. Толстенькая. Я тоже нашёл, наверное от прежнего телеграфа. Старый фундамент из красного кирпича поглядывает на нас через высокую траву. Ворох сухих веток. Раскидал. На месте! Мой генератор от трактора, пара дюралевых трубок. Юра разохотился, шныряет по траве. Посвистывает. "Ай!" Юра провалился по грудку, зацепился за траву, смотрит на меня большими зелёными глазами, я подскочил к нему, машинально схватил за шиворот и руку, выдернул. Что это? Осторожно подползли. Заглянули в глубину. Колодец, какой глубокий, не видно дна. Обложен красным кирпичом, отслаивается, я ковырнул пластинку, она тут же улетела, и где-то там в глубине глухо шлёпнулась. Осматриваю подступы к колодцу. Проржавленная решётка валяется рядом, траву примяла. Кто-то недавно убрал. Ставлю на место. Надолго ли? Бетонный палец белеется в траве у фундамента. Молча без сговора, переглянулись, продрались через траву, попробовали поднять, тяжёлый, подкатываем к месту падения.
  ― Ну, ещё немного! ― устанавливаем посередине.
  ― Всё! ― как родной! теперь будет сложнее.
  Юра странно посмотрел мне в глаза и заговорил:
  ― Однажды отец взял меня с собой, ему надо было какие-то запчасти купить для машины или ещё что-то, не помню. Мы долго ехали, тут мне приспичило, отец остановил, там берёзки ещё были, я подальше залез, хотел заодно грибы найти. И чуть не провалился в колодец. Смотрю, а там скелеты человеческие почти доверху набиты, белые-белые и на меня смотрят. Брр! ― Юра передёрнул плечами. ― Как сейчас вижу.
  ― А где это было?
  ― Не знаю, мы далеко ездили.
  ― Долго думал?
  ― Отец тоже не поверил. А я видел!
  ― Ладно, ладно. Это наверное ещё с войны. А может...
  У Юры округлились глаза. Я улыбнулся.
  ― Пошли! ― тормошу Юру за плечи. ― Работа не ждёт.
  Поиски продолжаются, с осторожностью. Мешок полнеет. Приятно тяжёлый. Разбитый графин, осколки посуды выглядывают из травы. Поднимаем как археологи двумя пальчиками осколки (или лучше сказать черепки) рассматриваем голубенькие полосочки вместо узоров. Двуглавого орла нет. Бросили пустое занятие. Рыщем дальше. Автобусная остановка выглянула из кустов акации. Старая, каменная. Используется не по назначению. Чёрный пакет подозрительной формы прислонён к задней стенке. Тайну в себе хранит. Из маленького отверстия выбиваются белые волосы. Переглянулись с Юрой.
  ― Женские!
  По крыше остановки что-то загромыхало и к ногам Юры упал камень.
  ― Эй! Вот я вас! ― донёсся грубый мужской голос, откуда-то из кустов.
  Мы дружно схватили мешок за бока и ходу. Бежим без оглядки. В спину летят недовольные выкрики. Перебежали через дорогу. Лес. Спасены. Родная тропинка петляет между ёлочками. Ветерок гуляет по макушкам. Вдруг перед нами вырос верзила с ножом-тесаком. Мой перочинный вызывает улыбку. Верзила озирается, глаза безумные, ослеплённые, налились кровью. Что-то услышал. Метнулся в сторону. Бег.
  ― Интересно кого он тут отлавливает? ― сказал я.
  Юра просветлел.
  ― Я его у шашлычной видел.
  На трассе, жалобно воет собака. Переглянулись.
  ― А зачем мы через лес ходим? Всё-таки милиция посимпатичнее.
  ― Да!
  Ко мне. В сарай, ящик с инструментами заждался. Попытка разобрать дюралевый генератор. Болты прикипели. Может разбить? Взял увесистую кувалду, удар, "треньк!" подкачала, рукоятка сломалась. Откинул до времени. Медь чистая, обжигать не надо. Поскребли по сусекам. Ещё пару килограмм. Разделили на два мешка. Померили на глазок. Килограмм по пять. Теперь в город. Пешком неохота. Что же делать?
  ― У меня есть взрослик. ― прорезался Юра.
  ― А у меня орлёнок!
  Примеряюсь к взрослику, по росту подходит, седло не нужно поднимать, кручу педали, прокручивает. Мой тоже барахлит, Юра скрепит подшипниками. Починка. Разобрал заднюю втулку, большой разводной ключ и длинные руки помогли. Подшипники на месте. Только смазка засохла. Обильно смазал припасенным солидолом. Разобрал тормозной барабан, один усик отломан, другой прижат. Подковырнул отвёрткой. Теперь немного топорщится. Собираю барабан. Насаживаю на ось. Загоняю во втулку. Затягиваю гайки до упора. Раскручиваю колесо. И... Тугой ход. Ладно. Смазка цепи, педалей. Не хватает подшипников и зубцов на звёздочке. Да... Раритет. Седло вихляется. Редких болтов не хватает. На одиннадцать. Перевернул сарай верх дном. Нет. "Голь на выдумку хитра". Заменяю болты ― на десять. Отлично. Спиц тоже не хватает. Подтягиваем оставшиеся. Проделываем всё то же самое с орлёнком. Усики, подшипники, на месте. Смазку только жрёт без меры. Обмен: мне "Аист", Юре "Орлёнок". Поехали! или полетели?
  Хоть бы дорогой не развалиться.
  Депеэсники озираются. Любопытные. Колючий ветер в лицо.
  ― Ну что, поехали, посмотрим, ― сказал я таинственным голосом.
  ― Что?
  Юрка съехал на обочину, колтыхается по ямкам, вязнет в пыли, глядит на меня в упор. Чуть не упал, еле вырулил. Но решительно не хочет возвращаться на ровную и твёрдую поверхность.
  ― На остановку, ― всматриваюсь в Юру.
  ― Зачем?
  ― Может нам показалось.
  ― Едим!
  Юра выехал на асфальт, меня обогнал, встал на педали, побежал. И даже оторвался на расстояние велосипеда, но только мы стали подъезжать к повороту на Старую Смоленскую и показалась остановка, Юра сбавил ход, выразительно задыхается. Делать нечего, обогнал, еду первым. Юра оглядывается по сторонам, всё чисто. Едим мимо остановки. Соскочили на ходу. Пробежали на полусогнутых к пакету. Он разорван, пока нас не было тот мужик сунул нос, волос грубее, беловато-жёлтый. Собака!
  Ехать тяжело. Особенно в горочку. Пешком быстрее. Наконец город. Подруливаем к железнодорожному переезду. Большой металлический ангар домиком возвышается над маленьким забором прижавшимся с двух сторон. "Нам сюда". Кусты ивняка тянутся живой изгородью вдоль зернохранилища. Ныряем в зелёное море, с шумными крылатыми жителями. Прячем велосипеды и мешки, Юра остаётся сторожить, а я иду на разведку. Дверь приветливо открыта. Белый листик с расценками светится. Крепенький старичок-боровичок вышел довольный. Захожу.
  ― Металл принимаете?
  Заветное слово: "Да!"
  Бегу за мешками... Протиснулся с двумя, в почему-то сразу ставшую уже, дверь. Как здесь темно. Лампа на столе в углу тускло мерцает. Большой прямоугольный алюминиевый значок с памятником героям Великой Отечественной войны, оловянный револьвер, на стене трофеями висят. Громадные весы прямо у входа. Да здесь центнер нужен, чтобы стрелку сдвинуть с места. Поставил мешки на весы, заходили ходуном, словно жиле на тарелке.
  ― Что там у тебя? ― донёсся пренебрежительный голос из темноты.
  ― Медь.
  ― Медь?!
  Сразу засуетился. Показался на свет. Холёный тип. Прошёлся напильником по проволоке, пробежался магнитом по мешкам. Фирма веников не вяжет ― фирма веник продаёт. "Ну?.." ― всё в порядке, белоручка грузик по линейке перемещает. Ручонки трясутся ― жулик! "Бац!" Равновесие удержал. И... "Одиннадцать килограмм". Сердце нервно стучит. Распирает от радости. Подсчёт не требуется. Приёмщик отслюнивает красненькие купюры. Целая пачечка. Протянул дрожащею рукой. Я схватил. Вырвался на свет. "Как бы ни передумал?" Спешу к Юре. В кустах нет. "Эй!" - продираюсь на голос через кусты. Юра в своём репертуаре, перепрятался за липу в три обхвата. И чего тут такого?
  Неминуемая делёжка. Сотня не делится. Разменяли при покупке тормозного барабана. Жаль звёздочки дорогие. В другой раз. Заехали в безлюдный закоулок. Между девятиэтажкой и гаражами-кладовками для ненужного скарба. Замена детали. Подсумок с инструментами пригодился. Работа сделана. Раскрутил колесо. Торможу. Красота! Руки чёрные. Вытираю о пробившуюся между фундаментом сарая и асфальтом траву. Водой с головы до ног окатило. Холодная. "Б-рр!" Юра как собака трясёт головой.
  ― Ха-ха-ха! ― откуда-то сверху.
  Мы отскочили в сторону и высмотрели, на пятом этаже наглую девчонку с чёрными растрёпанными волосами, перегнувшуюся через перила балкона с красным тазиком в руках.
  ― Ну чего смотрите?! Ещё захотели?!
  Вот ведьма! Хорошо не помои. Летим!
  ― Сань! Может, срежем? Там и дорога хорошая, гладкая.
  ― Едем.
  Переезд. Шлагбаум. Поезд. Очередь машин. Один скорый проехал. А быстрый женский голос в рупор другой объявляет. Шлагбаум не для пешеходов. И поезда не видно. Спешим. Любопытные домики прямо у самой обочины, выставились узорчатыми оконцами на нас. А дорога и впрямь хороша. Ни швырчка, ни колдобины. Мы попали в будущее!
  Вдалеке виднеется водонапорная башня, напоминает гранату Второй Мировой. Заброшенный свинарник из красного кирпича, чёрными дырами зияет. То тут то там маленькие ивы кучкуются, сбиваются в стайки. Стружка, на обочине. Нет всё-таки в настоящем. Блестит. Нержавейка! Ударили по тормозам. Сработали. Собираем наперегонки змеек в мешки, утрамбовываем ногами. Ну, просто металлическая лихорадка! Всё! ― больше некуда девать. Два пузатых мешка, еле стянули и туго-натуго завязали.
  Сбегали до кустиков. Горочки чёрной листвы прячутся в траве. Это неспроста! Пнули одну. Заходила ходуном. Стружка!
  ― Да тут её на целую машину!
  Погрузили мешки на раму. Едим сдавать. Юра загорается:
  ― Мопед куплю, "Карпаты".
  ― А я спортивный велосипед. Я слышал: на нём можно до шестидесяти километров разогнаться. Тебя обгоню.
  ― Ха-ха!
  На дорогу из бурьяна выскочила кошка, чёрная, и нагло засеменила перед нами. Налегли на руль, педали, она в галоп, чуть не наехали, из-под колёс выскочила и в траву. Смеётся. Бестия!
  ― Сейчас приедем, а там закрыто.
  ― Не каркай!
  Обгоняю Юру. Суеверие.
  Переезд. Шлагбаум закрыт на замок. Смотрим по сторонам. Красный товарняк растянулся на километр, движения не видно. Недолго думая, едим. И только доехали до последнего четвёртого пути, краем глаза замечаю как зелёная, тихая змейка, выползла из-за товарняка.
  ― Поезд!
  Уже в нескольких метрах от нас. Не успеем. Одновременно, ударили по тормозам, свернули руль на право, соскочили на асфальт. Поезд не сбавляя скорости, пронёсся перед самым носом, обдал тёплым ветром. Переглянулись с Юрой. Мы живы! Из будки выскочила стрелочница, что-то кричит. Мы не слышим. Посматриваем из-за плеча. Стрелочница успокоенная скрылась в будке. Неумытые подростки посмеиваются за шлагбаумом. Сидят на таких же неумытых мопедах. Шлагбаум салютует. Дальше идём пешком и, молча.
  Зелёный ангар, кажется, подрос. Открыто! Ворвались в темноту. Приёмщик подсвечивает зубастой улыбкой.
  ― Что у вас? ― сказал он с надеждой. Ручонки тянет к мешку, трясутся.
  ― Стружка.
  ― Какая?
  Я раскрыл мешок.
  ― Нержавейка.
  ― А! Нержавейка, ― улыбается. ― Дешёвая, не рентабельно.
  Скрестил белые руки на груди.
  ― Вон, ― махнул носом-указкой в угол, ― мусорный ящик, выкиньте.
  Нагло смотрит на наши растерянные лица и посмеивается.
  Ага! Держи карман шире!
  Вышли на свет. Переглянулись.
  ― Ну не выбрасывать же? ― сказали одновременно.
  Везём домой. Решили насобирать тонну. И дождаться подорожания.
  Переезд закрыт на замок. Очередь машин. Стоим до победного. Пропускаем поезд, машины и, посмотрев по сторонам, переходим пешком. Уже за переездом долго запрыгиваем на велосипеды, в горочку не с ноги, наконец забравшись, едим, с ветерком.
  Цыганские трущобы, обозначились цветастыми тряпками на верёвке. Собаки с лаем выскочили из засады. Разгоняемся. Собаки не отстают. Особенно одна заводила, чёрная, жуковая цыганка. Хочет ухватить за аппетитные икры. Разогнались. Ноги задрали на руль. Летим с горочки. Ветер в лицо. Пронесло! Отстали.
  Ненадолго. Одинокая серая иномарка маячит туда-сюда, оценивает чужаков. Юра не замечает, расспрашивает о моей личной жизни. Что бы это значило?
  ― Зачем тебе? ― взял Юру в штыки.
  ― Один человек интересуется.
  ― А поточнее?
  ― Ну, ― заминка, ― ты её не знаешь.
  ― Ещё и не знаю!
  ― Да ладно тебе!
  ― Хорошо, у меня секретов нет.
  Трасса, встретила белой полосой, спешились, посмотрели по сторонам, машин на удивление невидно, скоренько перебрались на правую сторону, едим по правилам. Маленькие ёлочки вдоль обочины рядком, жмутся друг к другу. Ячменное поле тщетно от пыли и копоти хотят загородить. Разглядываю получше: макушки срубленные. Чтобы пушистее были? Глумление.
  И только открыл рот, пронзительный гудок, раздался позади. Мы потеснились, куда уж больше. Семёрка цвета морской волны, проскочила и не доезжая бензоколонки остановилась. Что будет дальше? Из машины выскочил, как известный персонаж из табакерки, милиционер. И к нам. Считаю звёздочки на погонах: четыре ― капитан.
  ― Я участковый Петров. Что везёте?
  Не было печали. Спрыгнули на ходу.
  ― Стружку.
  Не верит. Подошёл ко мне. Схватился обеими руками за мешок. Серая плоская квадратная печатка с выбитым крестом, затерялась на жирном пальце. Узел поддался. Залез внутрь.
  ― Латунь?
  ― Нет, нержавейка, не принимают.
  С подозрением посмотрел, гнёт усиленно ленточку стружки, надломал. Беленькая. Ещё...
  ― А что в другом?
  Юра выставил велосипед с мешком.
  ― Тоже стружка.
  Участковый набросился на мешок как на преступника. Пытается развязать. Ручонки трясутся. От предвкушения добычи. Узел не поддаётся. "Маникюр не попорти!" Тоже облом. Одна сумка осталась у меня на руле. Участковый вспомнил о законе.
  ― Что у вас в сумке?
  Юра растерялся словно вор.
  ― Вода, ― сказал я.
  Участковый вкрадчиво ощупал низ, бока сумки.
  ― Покажите!
  Надо было захватить трусы, чтобы раз и навсегда отучить наглеца. Открыл сумку. Кроме бутылки воды ничего не появилось. Участковый не верит своим глазам. Может бутылка алюминиевая? Как она на солнышке отливает серебром! Нечем поживиться. Голову повесил. Руки опустил.
  ― А зачем вам стружка? ― оживился участковый.
  Интересный вопрос? Вспышка:
  ― Смешиваем с цементом и между кирпичами закладываем в стену. ― "Не слабо".
  Юра вошёл в роль:
  ― Дом строим.
  Участковый невообразимо скривил лицо, с досадой отпустил и завернул на бензоколонку. Привык заправляться на халяву.
  Куда теперь? Может через лес? ― Такую тяжесть по горкам и высокой траве переть? Да ещё верзила с ножом.
  ― Едем через ДПС.
  Юра со мной солидарен. Вырвался вперёд. Кинул из-за плеча:
  ― Так мы не договорили!
  ― Потом.
  Скорей бы домой. Прячемся за машинами. Не смотрим на депеэсников. Как в анекдоте: "Я не вижу, значит и меня невидно". Проскочили. Стружку закинули ко мне в сарай. Оно вернее. Под замок. Колечко магнита на цинковом бидоне что-то делает. Можно стружку проверить. Оп. Приклеился к мешку. Вытряхиваем в панике стружку на землю, упирается, не хочет. Перебираем. Магнитит не вся.
  ― Что! магнитит?
  Резко обернулись: шпанята лыбу дают у забора. Мы демонстративно отвернулись, молчим. Заняли руки холодными змейками. Половина пойдёт. Смейтесь, смейтесь.
  ― А мы на вашем месте пять килограммов меди нашли.
  ― На каком?! ― Юра не сдержался, отбросил в кучу стружку, впился глазами в раздражитель.
  ― У старой остановки!
  Тут уже я не выдержал:
  ― Как вы узнали?
  ― Мы за вами следили. Смотрим, копаетесь. Дай думаю, прикрикнем. ― Как гуси гогочут.
  ― Ах ты сморчок! ― я вскочил, подбежал, грудью врезался в пики, забор заходил ходуном. ― "Больно!"
  ― Тише! Тише! ― тщедушный кивнул на верзилу.
  ― Он что твой телохранитель?!
  ― Да!
  ― Чего?! ― у верзилы бородавка налилась кровью и стала ещё больше.
  Неужто? голос прорезался!
  ― Ну... ― сморчок замялся, заозирался по сторонам. ― Ты же сильней.
  Верзила уходит, худосочный за ним вприпрыжку, что-то бубнит, оправдывается. Верзила уши развесил, ― уломает.
  Так на чём мы остановились? А-а! ― стружка! Может в стену? между кирпичей?
  
  
  7 глава
  
  Паразиты
  
  Земля потрескалась, мышиных нор не счесть. Под яблонями трудятся кроты. Живого места нет. Всё бугорки. Мышам на грядках тесно под землёй, средь бела дня устраивают догонялки. Пищат. Кроты ходят пешком. Под сорванной травою шевеленья.
  Скорей к колодцу!
  Юра катит тележку, Таня надсмотрщицей, с ивовым прутиком, идёт следом. Крик души:
  ― Помогите огород полить!
  Согласились. Спасён! Распахнул калитку, улыбаюсь. Таня сразу принялась за дело.
  ― Где инвентарь?
  Я подбежал к колодцу. Гремлю кастрюлями, худым ведром, что под траву. Открыл колодец. Второе на цепи. Как поделить их на троих?
  ― На всех не хватит вёдер.
  Таня умильно улыбнулась:
  ― Кастрюли в ход пойдут.
  Льём прямо в норы, вода уходит и уходит, словно в бездну. Всё изрыли!
  Зелёные бусы, кошачий глаз, камни иссечены микроскопическими канальцами, искусственные, дешёвые. У яблони пригрелись. Таня потеряла. Сгрёб в кулак. Оставлю на память.
  Таня шныряет по грядкам. Заглядывает под нагло развалившиеся огромные капустные листья. Не нашла, расстроилась до слёз. Что это? Из-за такой ерунды? Раскрыл ладонь.
  ― Вот они!
  ― Ой! Где ты их нашёл.
  ― Да... ― ищу надёжное место, ― Тут, за тыкву завалились.
  ― Мне их мама подарила.
  ― А-а! ― вот я дурак!
  Нужно охолонуться. Бочка опустошена. Поднял ведро из колодца. Жадно глотаю: "М-мм!", ― какая холодная, аж зубы сводит. Окунулся с головой. Щёки горят. Хорошо!
  ― Эй! Хватит отлынивать! За работу! ― кричит Юра, подбегая к колодцу.
  ― Есть!
  Перелил воду Юре в кастрюлю. Убегает, чтобы застать кротов врасплох у облюбованной яблоньки. Трясогузка что-то разлеталась. Норовит к лицу. Может моя новая панама, белая с чёрными и серыми пятнами, её смущает?
  Таня бежит на встречу, вытянув руки лодочкой, будто несёт воду. Ткнулась мне в грудь.
  ― Смотри! Какой он хорошенький! ― раскрыла ладошки, как в гнезде пригрелся крошечный комочек, птенец желторотик.
  Так вот оно что! Трясогузка, гнездо под крышей моего дома свила. Я видел, куда она залетала. Через чердак, под шифер, обратно засуну в гнездо. Сбегал в сарай за лестницей. Поднялся на чердак ― и точно, гнездо на месте. На перекрестье балок, под самым шифером. Там и братья его галдят.
  ― Таня!
  Уже забралась, стоит на коленях, принимаю птенца. Руки горячие. Сажаю в гнездо. Не хочет. Вырывается.
  ― Да что ты глупенький? ― подталкиваю. Есть. Забрался. ― Сиди смирно!
  Краем глаза замечаю пристальный взгляд. Я спустился первый. Страхую Таню.
  ― Не бойся, поймаю!
  ― Ха-ха! А я и не боюсь, ― Таня нащупывает кончиками шлёпанцев ступеньку и только потом ставит ступню. Слишком большие пролёты. Наконец ― земля.
  Юра так увлёкся поливкой огорода, что даже не заметил нашей отлучки.
  ― Всё, перекур!
  Мы с Таней заговорщицки переглянулись и улыбнувшись обессиленные плюхнулись на лавочку у дома, Юра нагло врезается между нами.
  Пилорама затихла. Наверное, дед с бабушкой добрались. Бабушка Юры уличком, по нашему порядку главный командир. А за свет то платим все. Ну почти все, нас с дедом ещё в прошлом году отключили за неуплату сверх счётчика. Если общественности нет до этого дела. Нужно в свои руки инициативу брать. Вот и решили, вывести на чистую воду жулика.
  Сидим себе и вставать не хочется. За домом тенёк, солнце на другой стороне. И ветерок гуляет по ногам. На коленке у Тани берёзовый листик. Сегодня я собираю гербарий!
  Дед сам не свой пришёл. Всё с рывка. Бедная калитка. Сотрясается в молчаливом припадке.
  Дика на цепь. "Что за дела?!"
  ― Зачем привязал? ― храбрюсь перед Таней.
  ― На людей бросается! ― защищается дед.
  ― На кого?
  ― Да, на москвича!
  ― Значит есть за что?! может он и лес вырубает?
  ― Всё догадки! он божился! ― Дерево покупает в Москве!
  Что там за москвич такой? ― предложил спасителям прогуляться за травой через пилораму. Загорелись. Идём.
  Пилорама оживилась. И не сломается? Юра передал мне верёвку от тележки, сошёл на обочину, тащится в хвосте, устал. Теперь я тяну лямку под пристальным взглядом Тани. Тяжело.
  На участке москвича зелёные лужайки, "Канада Грин". Дом высокий с мансардой, обшит белыми бревнышками. Красиво смотрится, под старину. Беседка, сарай и даже туалет в таком же духе. Роскошь. Заглянули в лес возле участка москвича. Пеньки теснятся стройными рядами. Ёлочки маленькие вырублены. Словно в питомнике перед новым годом. У бревёнчатого забора показался хозяин: лысый, коренастый. Как клещ всосался в лоно природы. И не оторвать. Глазки бегают. Маленькие, чёрные.
  ― Скорей на опушку! Коза заждалась! ― тороплю друзей.
  Травы то сколько! Если так и дальше пойдёт, в округе не останется ни былинки.
  Набиваем сено в мешки. Смеёмся. Таня заразительно хохочет. Я суечусь около неё. Помогаю утрамбовывать сено. Юра посматривает недовольно исподлобья: "Друга на бабу променял!"
  ― Скорее в путь!
  Усадили Таню в тележку верхом на мешки с сеном. Сами запряглись вместо лошади. Тянем за верёвку. Юра рвётся вперёд. Меня подгоняет тележка, приноровился в ногу. Юра отрывается. Перешли на рысь. Таня вцепилась в бока тележки, кричит от удовольствия и страха.
  Наша Королева!
  Незнакомая личность, водит большим носом по участкам, что-то высматривает. Может вор? и одет неброско: короткие шорты, растянутая футболка, выцветшая бледно-зеленая панама затеняет глаза, на худеньких ногах подобие шлёпанцев, потрёпанные дорогой. Увидел нас, улыбнулся. Нет, не вор. Может, ищет знакомых?
  Наша остановка.
  ― Пррр! Приехали! ― кричит Таня.
  Кони остановились.
  Калитка настежь. Я ловко сбросил путы, подскочил к Тане, протянул демонстративно, с поклоном, руку, она улыбнулась, встала на мешках, положила крохотную ручку поверх моей, крепко сжала, горячая, спрыгнув отпустила и, глядя на моё растерянное лицо рассмеялась. Юрка порулил дальше к загону с козой. Мы с Таней остались вдвоём. Тут же повзрослели. Куда бы деть руки? Сорвал уцелевшую травинку. Намотал на палец, получилось кольцо. Молчание затягивается. Юрка увлёкся кормлением козы, ― обиделся.
  ― Саша, спасибо, ― Таня смотрит в глаза.
  ― За что? ― недоумеваю.
  ― Юра рассказал как ты его спас.
  ― Да всё нормально.
  Губки пухлые, как спелые вишни.
  ― Я пойду. А то там дед без меня дом на дрова разнесёт.
  ― До свидания.
  ― Да! ― чего сказал! Бег. Боюсь оглянуться и встретиться глазами. Ведь по примете, если оглянулся, значит... любишь. А вдруг она ушла? Давно забыла обо мне? Не выдержал, оглянулся. Нет. Не забыла. Испугалась. Прячет глаза. Бег.
  Амнистировал Дика. Цепь это не педагогично. Дед согласился. Выделил миску молока ежу. Я вышел в огород, Сложил по-хозяйски руки на груди, любуюсь зеленью. Что это? Опять пищанья-шевеленья! "Вот поросята!" Птенцы трясогузки разбежались по грядкам: "Под капустой не укрыться от двуногого! скорей в бурьян! на соседний участок!" Может, выживут?
  Всё-таки не случайно, а из-за жары. Мать порхает над травой, пищит, птенцы откликаются, пикирует и подкармливает. Задумываюсь ни о чём.
  ― Что с тобой? ― дед разбудил. ― Влюбился что ли?
  ― Я? Да не за что!
  ― Хе-хе, ― дед поглаживает себя по бороде. ― Все так говорят.
  ― Я, не все!
  ― Ну-ну, ― лыбу даёт.
  Я ушёл... в дом. Раскрыл блокнот. Рисую губы. Пухлые. Влажные. Жаждущие. Подпись: "Кажется, я влюбился".
  Ночь. Тишина. Не спится. Дед тоже ворочается. Мысли, мысли. Летают в воздухе. Лезут в голову. Я ей не безразличен. Примету не обманешь. Силюсь представить её лицо. Не получается. Только зелёные глаза и губы, вишнёвые губы.
  "Тук! Тук! Тук!" Что это? Стукалочка? Как трещотка. Мы с дедом проснулись. Подскочили к окну. Всматриваемся в темноту. Ничего не видно. Звуки доносятся с соседних участков. Собаки залаяли. Дик подтянулся. Не спугнули. Трещит. Вышли на крыльцо, я с ножом, дедушка с топором наперевес. Дик скулит, порывается за калитку.
  ― Сидеть! Сторожи дом! Вдруг заманивает.
  Бежим на призыв к повороту. Никого не видно. Только глухой стук, перебрался дальше. Соседи включили фонарь. Осветили по пояс голого, на корточках у забора, черноволосого парня.
  ― Проверяет кто дома.
  Прикрикнули. Ноль внимания. Водит палкой по забору и метается как обезьяна в клетке.
  ― Может он играет? ― догадался я.
  ― Ха-ха!
  ― Да что ж это такое?!
  ― Издевательство простое.
  Уходим. Собаки яростнее заблажили. Вроде затих. Неужели додумались с цепи спустить? Толкнули калитку, ввалились. Дик облаял. Показывает свою работоспособность. Хитрец.
  Спать! Я отвернулся к коврику с оленем. Накрылся одеялом с головой. Один нос торчит. Тишина. И хитрому комару не подобраться. Сдую. Дремота подошла. "Шур! шур!" ― Что это? Кому не спится? Прислушиваюсь. Скребётся под кроватью в углу. Мыши в дом забрались! Стукнул по каретке ногой. Затаилась. Сплю. Что опять? Чавканье над ухом. Дед совсем обнаглел! Ещё одеяло стаскивает. Пытаюсь рукой согнать. Нащупываю маленькие пальчики, ладошку, младенец. Волосы дыбом! Откуда? Может это ёжик пришёл за молоко благодарить? Сплю.
  Зеркало. Смотрю на себя со стороны. С кем это я? Маленький старичок лицо в глубоких морщинах, сидит за столом, посмеивается и я с ним. Так вот откуда взялись гномы!
  
   Утро. Чайник в цветочек. Газовая плита. Спички выпали из рук. Я наклонился. Шарю под плитой. Хрустальная ваза поросла паутиной. Надо воду вылить. Выудил на свет. Что?.. Мышь застыла в ужасе, лапки кверху, смотрит на меня стеклянными глазами. Брр! Как она сюда попала?
  
  
  8 глава
  
  Торгаши
  
  Юра с утра пораньше, трётся у калитки. Откуда такое рвенье к спорту? Загадочное выражение лица... Что-то задумал.
  ― Сколько у тебя денег осталось?
  ― Столько же.
  ― Деньги к деньгам! ― загорается как фитиль. ― Можно купить пиво и газировку, и продать на трассе.
  ― Я те ухо откушу!
  ― Ха-ха! У меня знакомый на этом деле, мопед купил!
  Ввязываюсь в очередную авантюру: торговля пивом и водой.
  
  Покупаю пиво в ларьке, нет проблем. Ростом вышел? А может количеством? Побил все рекорды продаж?
  Теперь в магазин, не будем экономить на газировке.
  Оставил Юрку у магазина сторожить товар и транспорт. Занял за бойкой бабушкой очередь. Близко не подпускает, размахивает локтями. Приценился. Веду подсчёт. Нет, не к бабушке. К газировке. Что такое? Юрка прискакал с сумками наперевес. Не выдержал. Крутит носом по витринам.
  ― Ты что? А велики?
  ― Да кому они нужны?
  Парнишка-замухрышка забежал, по сторонам озирается. Продавщица спряталась за занавеской. Очередь большая. Время есть. Вышел. Мы следом. Парнишка пристроился к заднему колесу взрослика, нервно зачастил сигаретой к губам. Обормот! Не может решиться. Вылупился как на жертву и взгляд не оторвёт. "Э! как тебя разобрало?" Мы погрузили сумки на руль. Отъехали к дороге. И по газам. "Отдохни!"
  Нас не догонишь! Ветер торопит, толкает в спину. Грудь вперёд, выгнулись парусом. Без ларька не обойтись. Апельсиновая газировка без красителя. Экономия ― для нашего здоровья.
  Решили торговать на своём повороте. Конкурентов невидно. Одни покупатели. Всё к пиву, к пиву. Газировку заодно. Посматриваю на первый поворот. Юра потирает запотевшую бутылку пива.
  ― У них рыба есть, а пива и газировки нет.
  ― Вот повезло!
  На раме велика, сидеть удобно. Мужик в шортах ниже колена и пляжных шлёпанцах на босу ногу, со стороны торгашей хромает, свернул на наш поворот, мимоходом посмотрел, чем торгуем. Праздное любопытство?
  Как на речке после прикормки клюёт. "Только не пейте за рулём!" ― пожелания в спину. Солнышко приветливо ласкает. Поцеживаем бутылочку воды. Удачный пиар ход. Опять этот хромой! Закрыл обзор. Смотрит в мои глаза, своими мутными зенками.
  ― Парень, дай велосипед. До первого поворота доехать.
  ― А потом как?
  Замешательство.
  ― Я приеду.
  А смысл?
  ― Нет! ― нашёл дурака.
  ― Ну дай!
  Вот пристал. Молчу до победного.
  ― А ты? ― переключился на Юру.
  ― У меня орлёнок. Ещё сломаешь!
  ― Ну ладно, ― сказал с прищуром.
  Вот жук! Удаляется, усиленно хромая. Тапки шлёпают по пяткам.
  ― Потом бегай, ищи его! ― возмущаюсь в спину инвалида.
  ― Да! да! ― Юрка кивает как заведённый.
  Таня приходила проведать. Принесла удачу. Всё распродали. Подвёз её на раме. Касался рук. Холодные. Еле удержался, чтобы не согреть.
  
  На следующий день, мчимся в город, чтобы закупить товар на все деньги. Погода хорошая, солнечная. И даже поливочная машина еле псикающая на поднятую щёткой пыль, не раздражает. Припарковались у фонарного столба. И к знакомому ларьку. Вдруг неоткуда выскочили нарочно неряшливые цыгане дети, с криками, по-хозяйски подбежали к нам. Одна из них с задором в глазах лезет без очереди. Я готов уступить. Юра тоже помалкивает, маскируясь под мою тень. Но белобрысая девчонка метр с перевёрнутой кепкой натянутой на брови, что успела встать за мной, протестует:
  ― Куда лезешь! без очереди!
  ― Да ладно, - я подал голос.
  ― Ничего не ладно! совсем обнаглели!
  Цыганка смирилась, ушла в сторону. Я отовариваюсь. Аккуратно ставлю бутылки в сумку, раскрытую Юрой. Потерял из виду двух цыганят. Поглядываю между делом по сторонам. Ах, вот они! ― отираются около наших великов. Продавщица медлит. Давай быстрее! Не упускаю их из виду: как бы ни угнали? Набили сумкам животы. Скорей отсюда! Девчонка ещё не решила что купить, потерянно шныряет глазами по шоколадкам. Позвякивает мелочью в кулачке. Явно не хватает. Цыганка нервничает. Продавщица тоже. Девчонка уступила. Шум, гам, фейерверк таких же разноцветных шоколадок, как и детей, выстрелил из окошечка на полку. Выросла целая гора. Дети живо её растащили и убежали. Одну синенькую забыли. Мы отъезжаем.
  Солнце светит прямо в глаза, жмурюсь. Красные зайчики пляшут в хороводе. "Следи за дорогой! ― Да! Да!" ресницы спасают. "Вижу! вижу!" Юрка не смотря на неимоверные усилия, плетётся в хвосте. "Я флагман!" Ворчание за спиной. "Я первый!" Глотаю с жадностью ветер. Задыхаюсь. Хорошо!
  Надежда. Неудача. Ни одного покупателя. Все машины останавливаются на первом повороте, у торгашей. До нас не доезжают. Решаем ехать к ним.
  Я так и знал! Разведка донесла. Затарились под завязку. В теньке, под берёзовыми веточками сложенными шалашиком, прохладное пиво и вода. "Всё для клиента". Главное рыба! А пиво ― бонус.
  Устраиваемся поодаль, торгуем. Надежда. Молчит.
  Нарисовался вчерашний хромой. Язвительное выражение на лице, скривил и без того кривые губы.
  ― Велосипед пожалел. А сам ко мне пришёл!
  "Вот рожа!" Торгаши согласно помалкивают. Нет! торговля не пойдёт. Солнце не щадит. Пора домой.
  ― Может уедем?
  Юра воспрял:
  ― Я тоже хотел предложить.
  ― Поехали! ― крути педали пока чего-то там не дали!
  Ветер в лицо. Хорошо! Выдох. Напряженье долой. Как легко! Сбросили тяжесть, оковы. Приветливый лесок, тенёк. Дорога мягкая. Проезжаем пруд и... "Пши! пши!" ― "Что это? Только не то, что я подумал!" Чувствую ямки, камушки. Колёса на ободах. Приплыли. Прыгаем в пыль. Беглый осмотр дороги. Ничего подозрительного. Идём назад по змейкам. Доска! присыпана песком. Юра беспомощно тычет пальцем и открывает рот. Я вырвал её из засады. Укололся о гвоздь. И не лень было набивать? Живого места нет. Словно крокодил разинул пасть.
  ― Кто же это?
  ― Может Пашка с Андреем? ― Юрка чешет затылок, улучшает кровообращение, ― Мы теперь на колёсах, не угнаться.
  ― Могит быть, могит быть... ― погружение в себя.
  ― Ха-ха! А сам? хлеще меня уродуешь!
  ― Припрёт, ещё не так заговоришь!
  Смех. Разрядка. Делёжка. Воды теперь до конца лета хватит.
  ― А пиво?
  ― Я знаю куда своё деть!
  ― Да? ну ладно держи, ― передаю тяжёлый пакет Юре, придержал, ― надеюсь не для собственного счастья?
  ― Ха! нет.
  ― Ну, тогда я спокоен, ― смеёмся.
  Сдал пиво деду на реализацию. Один не хочет пить, оставил до приезда сына.
  
  Запись в блокноте: "Родители выбрались на выходной в деревню, угрюмые и сутулые. Привезли продукты. И домой. В город. Будь он неладен! ― В делах, заботах. Кредит висит. На двух работах. Влезли в кабалу. Что же это? ― Без выходных! без проходных!"
  
  
  9 глава
  
  Пытка
  
  Слабость, какая-то накатила. Железа не хватает. Надо налегать на зелёные яблоки. Где я гвозди видел?
  Таня идёт мимо забора. Подошла к калитке.
  ― Привет!
  ― Привет! ― выкрикнул громко, и немного смутившись своей приветливости, сказал под нос: "Мой свет". Вроде не расслышала?
  Зашла свободно, по-хозяйски. Меня это радует.
  ― Как яблочко хочется. Саша сорви.
  Сразу какой-то прилив энергии. Лезу на дедову яблоню, на самую макушку. Цепляюсь умело за ветки, Тарзан отдыхает. Таня стоит внизу, ловит каждое моё движение, охает, ахает:
  ― Осторожнее!
  Высоко, страшно вниз посмотреть, но это ничего, зелёное яблочко немного припудренное росой прячется в листве. Вижу, вижу. Дотягиваюсь кончиками пальцев. Ну-ну! Есть! Притянул. Сорвал. Какое большое, хоть и недозревшее. Поспешно спускаюсь, спрыгнул, подхожу к улыбающейся Тане.
  ― Вот, ― протянул плод любви. Не моей ― яблоко ведь плод любви.
  ― Спасибо Саша.
  Смущаюсь, краснею, слабею, выдавливаю из себя:
  ― Да не за что.
  Ловлю улыбку исподволь.
  ― А где Юра?
  ― Воду в бочку набирает.
  Смелею. Смотрю в глаза. Встретился с нагло скалящим зубы мальчишкой.
  ― Пойдём! я помогу!
  ― Пошли.
  Лечу. Картинки сменяются как в ускоренном кинофильме. Домики, сараи, бани, пластиковый аист на крыше одной, вьёт гнездо. Как живой. Высокие глухие заборы. Отличаются цветами. Белый голубок на калитке замер в металле. Наконец: просветы, вереница привычного дерева, живого.
  Юра силится вытащить ведро из колодца, того гляди нырнёт. Последний рывок и ведро выскользнуло из глубины на свет.
  ― Здорово!
  ― Здорово! ― "привет" как то зазорно, не по-мужски. Обязательное рукопожатие, кто кого пересилит. Поочерёдное превосходство. Ладно! ― ничья.
  ― Поможешь? ― Юра смотрит в глаза.
  ― За тем и пришёл!
  ― Здорово!
  Вдвоём ― дело быстрее спорится. Таня смотрит со стороны. "Тебе то что? ― Так". И откуда силы берутся? Какие у меня руки стали жилистые. Вены вздулись. А бицепсы! Согнул руку. Щупаю бугорок. Пружинит. И не продавишь!
  Где Таня? С тревогой осматриваю участок. Ах, вот она! Сидит на лавочке у дома, нога на ногу и безмятежно читает какую-то книгу. Заметила, что я на неё смотрю, улыбнулась. Погрузилась в книгу. Щёки пощипывают. Вспоминают.
  Кто интересно?
  На Тане лёгкое платьице, цвета неба. Ветерок шалит, оголяет круглые колени. "Вот негодник! Не бойся, я прикрою".
  Таня вскочила, выпрямилась как струна:
  ― Заяц!
  Мы впились глазами в туже сторону: и правда! маленький, серенький, с оборванным ухом. Сел у огромного кочана капусты на задние лапки и вылупился на нас.
  ― Лови его!
  Я с ведром. Юра с голыми руками. Таня с книгой. Заяц запетлял. "Врёшь! не уйдёшь!" Окружили. А он к забору. И... прошмыгнул, ― дырка некстати, подкоп. Юра сотрясает кулаками. Не знает куда выплеснут энергию. Я сунул ему ведро. Осматриваю дыру, да здесь и волк пролезет. Обломок шифера у забора в землю врос. Наверное дыру закрывал. Возвращаю на место. Кусок земли с уголка отвалился, зашевелился, и не спеша переваливаясь с одного бока на другой уполз в новое убежище. Жаба.
  Смеёмся над собой и зайцем. Таня спохватилась, побежала в дом. Смотрю в след. Юра на меня.
  ― Чайник наверно забыла.
  Бочка полна. Грейся на солнце! Вспомнили о велосипедах. Юрка где-то раздобыл клей "Момент". Нет. Заклеивать колёса. На безобразия при всём желании не останется.
  Дыр насчитали по три на колесо. Только заклеили. И хотели испробовать. Нашлись новые поломки. Колесо прокручивает. Тормозной барабан сломался. Разобрали, вроде цел, только усики прижаты. Зовём на помощь. Скорая помощь в лице деда тут же подоспела, повертел в руках и, усмехнувшись в ус, вынес приговор: "Бракованный, усики не прокалённые". Пешком оно вернее. Юра со мной солидарен, тоже нашёл в "Орлёнке" поломки.
  На запоздалой пробежке встретили шпанят, морды топором, подозрительно невозмутимые. Не споткнитесь! По телевизору заметили перемены: новая рубленая банька, справа от двери висит берёзовый веник и шайка, а на двери табличка: "Баня". Это интересно. Увидеть бы этого юмориста. У заброшенного домика крышу починили. Три заплатки серые, на чёрном. Трава скошена. Шпагат натянут в предвкушении забора. Черноволосый парень, размахивая прозрачным пакетом с тремя былинками зелёного лука, перебежал дорогу и в лес. "Где-то я его видел?.. ― ненадолго задумался, ― А! спугнули!" После стукалочки дачники не спешат в город, ночуют.
  Давно я не брался за книгу. Метнулся к шкафу. Что тут у нас? Ага: Тургенев, "Записки охотника". Плюхаюсь в кресло, мерно покачиваюсь, раскрываю жёсткую нетронутую книгу, вдыхаю мой любимый аромат типографской краски, читаю. "Как же певуче! Природа! Природа! А где же любовь? Старик, ― тебе всё охота! ― Надо ей что-нибудь подарить? Памятное. А где деньги? Деньги! Деньги! Всё замешано на деньгах! А может своими руками? Или книгу? Вот например, красивый корешок с золотыми завитушками". Всматриваюсь в надпись: "Кладоискательство". С жадностью выдернул из плотного ряда книг, раскрыл:
  Средства поиска: лоза; обручальное кольцо на верёвочке; металлическая рамка... Что за шаманство?!
  Места: одинокие деревья; дупла; фундаменты старых домов; колодцы; мельницы.
  Приметы: ночью свечение. Золотой петух или курица. Где они ходят там и... Если найду клад, расплачусь с кредитом!
  Отражение в зеркале. Чужое. Не моё. Смотрит зло. Колючий взгляд. Я где-то слышал, что зеркало ― окно в иной мир. Отвернул к стенке, от греха подальше. Дед вечерит у бабушки Люды. Разрабатывают план по отлову москвича. И зачем тебе она? Ты даже лицо не можешь вспомнить? Спать! Спать! Спать!
  Поскорей бы утро.
  Темно. Трудно дышать. Где я? Крадусь на ощупь. На полусогнутых. Боюсь удариться головой. Невидимая сила давит на голову, плечи, заставляет склониться. Свет! Золотой шарик. Бегу на встречу. "Ко-ко-ко!" Курица. Золотая курица! Надо её прутиком ударить. По волшебству прутик оказался в руке. Замахнулся и курица, рассыпалась в кучу золотых монет. Сколько же их тут? Упал на колени, пересчитываю, холодные.
  Я почувствовал взгляд спиной, оглянулся. Таня! В белом платье. Стоит одинокая под сухим деревом и смотрит на меня печальными глазами.
  Я проснулся, весь в поту. Что это было?
  
  
  
  10 глава
  
  Кладоискатели
  
  На пробежке, шагом, остановка. Коридор остался позади, собаки что-то не блажили, принюхались. Попинываем камушки, молчание затягивается. Я запульнул камешек в канаву и сделал вид что прозрел:
  ― У меня родилась идея!
  ― Что за идея? ― Юра поднял кепку, чтобы получше мня рассмотреть, ведь до сих пор он был возбудителем проблем.
  ― Искать клад!
  ― Клад?
  ― Да!
  ― Где? ― Юра с подозрением окинул участки, спрятавшиеся за заборами. Около одного из них где забор походил на зубы перепутавшего добычу с валуном крокодила, рьяно врубался лопатой в чёрную землю крючковатый дед, мы с замиранием в сердце впились глазами. Дед подковырнул какой-то предмет и злорадно ухмыльнувшись, вырвал из земли чёрный цилиндр. Кубышка! Но что он делает? Не прячет. Пробормотав под нос крепкое словцо, отбросил к забору, где ветер, словно стая бродячих псов потрошил поваленную вербу, белый пух разлетался по округе и назойливо лез в нос. Юра чихнул на слове: "Пень!"
  Я рассмеялся и тоже расчихался. Юра не разделял моей весёлости и отшвырнув ногой ветку в канаву раздосадовано спросил:
  ― Ну и где искать?
  Я потомил ещё немного друга и загадочно, будто знал, где зарыт клад, сказал:
  ― Есть усадьба.
  ― Усадьба? ― смотрит в глаза.
  ― Даже имение!
  ― Да ну?
  ― Точно!
  Теперь Я генератор идей!
  Бег. Врозь. По домам.
  Не могу наглядеться на квадратную сапёрную лопатку, кованная с заклёпками ― времён Первой Мировой. Сколько же ей земли перелопатили? Спрятал в рюкзак, от посторонних глаз. Старый, но верный компас укладываю в отдельный кармашек, и так трещина на стекле. Термос с горячим чаем. Бутерброды с маслом. На колбасу не заработали. Всё в рюкзак. Ещё бы крем от комаров. Ну ничего, по старинке. Вышел на крыльцо, солнышко выглядывает из-под козырька. Жмурюсь, улыбаюсь. Пристраиваю рюкзак у перил, шумлю ступеньками, ныряю в сад, под яблоню, разыскиваю дикую мяту. Молочай разросся. Безжалостно истребляю. Белое молочко сочится по рукам. Чернеет. Как у одуванчиков. Наконец пахнуло мятой. Пока рвал сорняк, под руку попалась веточка. Вот они: у самого ствола кучкуются, словно девчонки в синих сарафанчиках. Нарвал букет. Выбрался на свет, на крыльцо. Растираю руки, щёки, шею. Может пахучий аромат отпугнёт.
  Юрка завалился, нагло распахнув калитку. Дика нет. Играется с рамками, перекрест, всё новое и интересное нужно испробовать. Обтирания мятой.
  ― Нос не забудь.
  Ухмыляется. Но не забывает.
  В путь.
  Через лес не идём. Дорогой, дорогой. Пыльной обочиной. Депеэсники спрятались в кустах на старой Смоленской. Руки в боки. А где же радар? А, по старинке!
  Дорогой. Дорогой. Обочиной пыльной. Через зелёное поле по узенькой стёжке. Идём до оврага. По береговой линии разбросаны останки кассовых аппаратов капканами. Что они тут делают? Юра на один наступил, застрял. Чертыхается. Сколько новых слов родилось! Бездумно, на одном дыхании.
  Освободил страдальца. Попрыгал зайчиком по кочкам.
  Мужички в защитной форме, вооружились длинными удочками, (у меня больше) вытягивают одного за другим, размером с увесистую калошу, жирных карасей. Особенность национального характера, подножный корм: рыбалка, грибы, ягоды. Проскакиваем незаметно в кленовую аллею. Тень. Прохлада.
  ― Говорят от клёна можно энергией подпитаться.
  Юрка кивает. Питаемся: бутерброды, чай. Маловато будет. За работу! Идём к пруду. Возвышенность. Находим осколки коричневой черепицы, поначалу я спутал с глиняным горшком, такой же закруглённый ободок, как у горлышка. Прощупываем площадку, ищем фундамент. Пруд мельчает. У самой кромки показались норы. Может выдры? Копаем наугад. Всё глубже и глубже. Ну, ни камушка! Где же фундамент? Малина заманчиво краснеется в низине. Безжалостно уничтожаем. Сладкая!
  Юра выудил из широких штанин черепок, вертит в руках.
  ― Может это беседка была?
  ― Пожалуй.
  Берёзки, бедняжки, с апреля пронзёны стальными желобками. Обрезанные пластиковые бутылки, приткнутые к стволам стали последним пристанищем для мух и жучков. Хоть и с опозданием, освободили страдалиц. Замазали раны красной глиной, серая не пойдёт. Берёзки с благодарностью зашелестели листочками. Поклонились. И мы ненароком кивнули в ответ.
  Идём к выходу, по просёлочной дороге. Трава высокая, задеревенелая. Я споткнулся, посмотрел под ноги. Куски асфальта. Откуда? Бросил лопату. Сел на корточки. Рассматриваю кусок. Зернистый. Точно! Асфальт.
  ― Давай, пошли. Обед заждался! ― торопит Юра.
  ― Сейчас, ― сорвал пучок травы, чищу лопату. "А это что?" Красный кругляш. Схватил. Монета! Двадцать копеек, в рамочке. По краям дубовая ветвь с желудями. Перевернул, с другой стороны: тысяча девятьсот тридцать девятый год. СССР. Никелевая. От времени покраснела. Во Вторую Мировую потеряли. Ведь дорога ведёт к броду через реку.
  ― Чур! я собираю монеты!
  ― И я! ― Юра в ажиотаже шныряет по траве. Но нет. Спрятались под землёй. Это ещё раз подтверждает догадку, что клады находят случайно.
  Вышли на дорогу. У меня майка из синтетики, намертво прилипла к телу, оттягиваю: трещит, искрится. Юрка в хлопчатобумажной, нагло улыбается. Вот бы пройтись босиком по тёплой земле, ток выгнать. Асфальт. Асфальт. Один асфальт. Земля на вес золота. Жарко. Солнце красит в чёрный шоколад. Прыгаем через жирные пятна. Машины не хотят мириться с пешеходом. За жёлтую линию не заходи! Пять сантиметров должно хватить! Знакомая табличка: "Не членам кооператива вход запрещён". Дошли.
  Пруд, девчонки брызгают друг на друга искрящуюся на солнце воду, призывно визжат. Нас заметили, побежали к берегу, плюхнулись на расстеленные цветастые полотенца. Мокрые. Прохладные. Поглядывают на нас. Переговариваются, хихикают. Юра не выдержал:
  ― Вода тёплая?
  ― Да!
  ― А как вас зовут?
  ― Не скажем!
  ― Жалко!
  ― Ха-ха-ха!
  Разбредаемся по домам.
  Дед в ярости, мечется из угла в угол: сверкающая лысина с пилой наперевес ускользнула из-под самого носа.
  ― Маленькие ёлочки на обшивку дома?!
  Уму непостижимо!
  Перекусываю салатом: огурцы сочные; зелёный жгучий лук, пахучие петрушка и укроп. Картошка с разварочки, горячая, рассыпчатая. Что ещё нужно?
  Юрка за калиткой нарисовался, не заходит. Говорит у него аллергия на собак. Бежим к нему на участок. Тани не видно. Разработка метода поиска. Нашли свободный участок в картошке. Подсохшую ботву прочь. Забили четыре колышка, натянули шпагат. Получился метр в квадрате. Юра закапывает мелкие монетки. Я отвернулся к загону. Сгибаю два прутка стальной поволоки. Калёная. Пружинит. С трудом поддаётся. Наконец получились, две буквы "Г". Поодиночке щупы, а вместе рамка.
  Коза неистово чешет рога о слегу. Недовольно посматривает жёлтыми глазами: "Я не чешу! Я точу!"
  ― Готово! ― крикнул Юра.
  ― И у меня!
  Оглянулся, Юра звучно отряхивает руки от пыли.
  Я вышел на заданный участок. Рамка реагирует перекрест, прощупываю, есть. Выкапываю. Чёрный камень. Может метеорит? Поиск продолжается. Есть. Перекрест. Лихорадочно копаю, пропускаю землю через руки. Что-то кальнуло. Осколок стекла. Чуть не обрезался. Да... А кто говорил что будет легко? Щупы они же рамки точно показывают: что-то есть.
  ― А ты на какую глубину закопал?
  ― На штык, ― зубы радостью горят.
  ― Чего?! ― это меняет дело!
  Юра вскрикнул, улыбка сползла с красных ушей, отбросил лопату, нырнул в картошку, я следом.
  ― Ты что?
  ― Смотри! ― Юра тычет пальцем в сторону калитки.
  Разрумяненные купальщицы, с полотенцем подмышкой идут вразвалочку по дороге. Посматривают по сторонам. Перешёптываются как две шпионки. Нас разыскивают. Мы прижались к земле, затаили дыхание, не живы, ни мёртвы, боимся пошевелиться, выдать себя. Вроде прошли. Таня выросла на грядке.
  ― Вы чего это прячетесь? Знакомых увидели?
  Подскочили как ужаленные.
  ― Нет, ― я кажется, от пяток до кончиков ушей покраснел.
  ― Ничего мы не прячемся! ― Юра придумывает отговорку. ― Мы ищем.
  ― Ну-ну. Нашли что-нибудь?
  ― Да, ― я выудил из маленького, запрятанного в большом кармане шорт, карманчика монетку и словно драгоценность на дрожащей ладони протянул Тане.
  Таня с жадностью схватила, разглядывает.
  ― Ох, ты!
  ― Оставь себе.
  ― Не жалко? ― Таня глядит с прищуром и полуулыбкой прямо в глаза.
  ― Жалко. ― В уголках губ знакомые щелчки. Наверное глупо выгляжу?
  ― Ха-ха-ха! Ладно, искатели! мне ещё бабушке помогать ужин готовить. ― Таня уходит, улетает, порхает, бабочкой над цветами, гладит розовых и сиреневых собачек, свесивших мордочки на дорожку.
  Юрка взял лопату, яростно перепахивает участок:
  ― Лучше бы мне подарил!
  ― Ха-ха-ха!
  ― Ничего смешного! ― колышкам досталось, но устояли.
  ― Я тебе лучше найду.
  ― Правда?
  ― Правдее не бывает!
  Смеёмся.
  Монеты всё-таки нашли. Две рублями, медный пятак и даже старинный проржавленный гвоздь в виде запятой или закорючки.
  Завтра все монеты будут наши!
  
  
  11 глава
  
  Подарок
  
  Злосчастная остановка. Пакета не видно. Депеэсников тоже. К девяти засветятся. Знакомый дед в красных шортах и майке, на этот раз бежит не один, с женой. Меня заметил, кивает ей: "Вот, тоже пешеход". Та понимающе кивнула: "Верю мол, что не налево, а по правому пути бегаешь".
  Прогуливаемся по бережку, до брода. Белобрысый парень на середине реки согнулся в три погибели. Брюки засучил до колена, глубина чуть ли не по щиколотку, прилизанные камни видны.
  ― Что он делает? ― Юра приподнялся на носочки, вытянул шею, будто хочет заглянуть за спину незнакомца.
  Вопрос конечно интересный, продираюсь поближе через кусты:
  ― Ну-ка, ну-ка... ― парнишка переворачивает камни, водит носом, ― Раки! Первый признак, что вода чистая.
  Провожу рукой по воде ― тёплая, как парное молоко. Ну, или... вы знаете. Чёрные брёвна. Что они тут делают? Уж не морятся ли? Морёный дуб на вес золота! ― Мечтать не вредно! Вредно не мечтать!
  Знакомые лица, Пашка и Андрей. Идут к мосту. Спешно переходят. Сбегают с насыпи. Я затащил Юру в кусты.
  ― Ты чего?!
  ― Тише! Смотри.
  Рыщут: заглядывают под мост. Бросились к зарослям бамбука. Вот следопыты!
  Мы вышли из укрытия на просёлочную дорогу, да здесь как в танке. Не трава, а деревья. Коса не возьмёт. Из-под самых ног выпорхнула жирная куропатка. Вспомнил Тургенева с ружьём. Огибаем заросли высоких стройных деревьев и выходим на обширную террасу. Красота! Зелёная трава с поля спадает каскадом. Дальше полноводный живой овраг с островком посередине, усеянный сочными стрелами камыша, ну ладно рогоза. Овраг рукавом впадает в пруд. Для прогулок на лодке, с островка на островок. Рыбаков невидно?.. А! рабочий день. Наткнулись на бугорки поросшие зелёным мхом. Да это длинное прямоугольное строение! Юра пнул, вместо ожидаемого красного кирпича, обвал, как монеты из разбитого горшка, сыпанули белые камешки-голыши. Может общий дом для дворовых людей? Три жалких высохших деревца вдоль пруда на пригорке простирают ветки в небо, моля о пощаде. Сучковатые, ― сливы. У обочины обширная квадратная яма, а в левом углу маленькое углубление, с сундучок. Юра спрыгнул в яму, поводил носом как ищейка. Посмотрел на меня и выдержав паузу выпалил:
  ― Обломинго!
  ― Похоже на то. Хотя... ― измерил шагами очертание дома. Четыре на четыре. ― Садовый домик.
  Поднимаемся выше к оврагу. Осколки белого фарфора поблескивают у воды. Я опередил Юру, небольшая потасовка, длинные руки не подводят. Внимательно рассматриваем находку. Паутинка трещин вместо узора. Клейма нет. Поиски продолжаются. Не доходя кленовой аллеи узкая площадка. Находим тонкие матовые стёклышки. Красную керамическую трубу. Оранжерея. Копаем. Земля просто пух. Сплошь перегной. Фиолетовый цветок-рыбка одиноко подрагивает на ветру: округлое тельце, роскошный хвостик, перья-плавники. Я раньше такой не видел. Наверное, редкий?
  Побежали к малине, там должна новая покраснеть. Скорей! Скорей! Трещим по кустам. Что это? Где красные корзинки? Можно не спешить. Ободраны как липки. Осматриваем место преступления: поломанные веточки, примятая трава, а под насыпью жалко валяется плетёная крышка от кузовка.
  Сколько же нужно было малины набрать? А может, кто спугнул?
  ― Опоздали!
  ― Кто рано встаёт, тому Бог подаёт.
  Я повесил крышку счастливчика на сучок берёзки. Хорошо, что я запаслив.
  ― К ручейку!
  Чёрная смородина у ручья питается. Корни оголены. Заждалась. Крупные ягоды, виноградными гроздями висят. Надоили по горсточке. Пробуем: сладкая.
  Яблонька не разродилась. Ей бы воды. Драная покрышка от самосвала у ствола разлеглась. Откатили в сторону. "Дыши!" Ручеёк бежит в глубину зарослей и к реке. Неистощимый источник. Где же барский дом?
  Солнце высоко. Нигде не укрыться от палящих лучей. Следует по пятам. Продираемся через ряд торговцев: цепких глаз и фраз. Жаль мороженое не продают. Чувствую себя курицей на гриле. Юрка поросёнком. Грязь так и липнет к нему. Всё пузо заляпал руками. Пузатый щенок, бежит за нами по пятам. Прибавили шаг. Не отстаёт. Вот увязался! Колобок!
  ― Иди домой! ― Не хочет. Морда довольная.
  Убегаем. Щенок не отстаёт. Вот уже наш поворот. А он всё бежит и бежит. Проваливается в ямки, выныривает. Жалобно скулит. Мы остановились.
  ― Фу! Фу!
  Щенок ластится к ногам. Хвостом вентилирует воздух. Заглядывает угодливо в глаза. Глазищи какие?! Чёрные, умные.
  ― Что теперь с ним делать?
  Юра вдумчиво поглаживает подбородок, словно восточный мудрец из давно забытых сказок. Только без бороды. И просветлев, сдержанно будто читает по невидимой бумажке, проговаривает:
  ― Танька мечтала щенка завести.
  Решено. Щенок как почувствовал, осмелел. Грудку выпятил. Нос по ветру. Хвостик колечком. Юра перестал дурачиться, присел на корточки, сложил руки на коленях, всматривается в наглеца:
  ― Что за порода?
  ― Русская народная.
  ― Да... говорят дворняжки самые верные.
  ― Если полюбит.
  Таня встречает нас у калитки. Хочет что-то сказать, но передумала, перевела взгляд на суетливого щенка.
  ― Ой! Чей это?
  ― Твой!
  ― Мой? ― смотрит то на меня, то на Юру, не верит.
  Юра вмешался:
  ― Твой! Твой!
  Таня села на корточки протянула руки.
  ― Иди ко мне, малыш!
  Щенок доверчиво подходит, и тут же взлетает в небо подхваченный под лапы, Таня хочет его поцеловать, но щенку не нравится подвешенное состояние, извивается, пытается укусить, Таня визжит, отпускает на землю, гладит, щенок выгибается, прижимается пузиком к земле, потом ему это надоедает, выворачивается, лижет руки, покусывает пальцы. Таня смеётся. Смотрит мне в глаза.
  ― Он голодный!
  Юра принёс молока в глубокой красной миске. Щенок переключился на еду, жадно лакает и раздувается ещё больше. Мячик. Нет, футбольный мяч.
  Бабушка Люда залетела коршуном. Дед и Дик следом перепёлкой.
  ― Смотрите-ка! Животинка. Круглый какой! Это наш?
  Лавина информации грузно навалилась на голову!
  ― Да.
  ― Как назовём?
  ― Боб.
  ― Ха-ха! Бобик!
  Щенок запрыгал передними лапами, завилял хвостиком.
  ― Смотрите! Откликается!
  Дед подтянул за поводок Дика.
  ― Не ты случаем родитель?
  Дик демонстративно воротит морду. Не признаёт.
  ...Голова проваливается в подушке. Отделяется от тела. Назад! Взбиваю гнёздышко. Умащиваюсь. Отлично. Богородица со стены улыбается. Надо молитву вспомнить?
  "Спаси и сохрани!" И это всё? ― Всё!
  
  
  12 глава
  
  Обиделся!
  
  Юра сбежал с крыльца, сел на корточки, завязывает кеды. Из кармана трико выпала знакомая монета... поспешно поднял. Глянул на меня. Выдохнул: "Вроде не заметил".
  Ну, щенка не передарит!
  ― Я тут в лесу видел окопы и остатки бетонного дзота.
  ― А я где был?
  Юра небрежно отмахнулся.
  ― Это ещё до тебя.
  ― Мы не чёрные копатели!
  ― Автомат хочу найти!
  ― Зачем тебе?
  ― Чтобы было.
  ― А мину не хочешь?
  ― Неет! ― Юра замотал головой и заблеял как козёл.
  ― Она тебя не спросит!
  ― Типун тебе на язык!
  ― Ха-ха-ха!
  Таня не вышла поприветствовать. Я бесстыдно впился глазами в окно. Занавеска зашевелилась. Тень испуганно заметалась. Таня!
  ― Ты идёшь? ― Юра кричит за калиткой.
  ― Бегу!
  Ручеёк обмельчал, перешагиваем как великаны через речушку, мостовая приветливо выглядывает из-под дёрна. Поднимаемся, на забытую просёлочную дорогу, трава плохо растёт. Особенно вначале на пяточке. Это неспроста. Командую:
  ― Щупаем здесь!
  Юра неистово ползает на коленках, бедное трико. Пример заразителен. Нужно кожаные наколенники пришить. Дорога утрамбованная. На глубине десяти сантиметров что-то есть.
  ― Копаем!
  Юра не может содрать дёрн. Лопата тупая. Нужно заточить. Передача эстафеты. Вонзаю лопату в землю, прыгаю, вбиваю, обкопал квадратик. В четыре руки снимаем скальп. На дне ямки, что-то белеется. Затаили дыхание. Выуживаем на свет. Маленькие камушки, щебёнка. Выдох сожаления. Аккуратно укладываем дёрн на место, чтобы случайный прохожий не сковырнулся. Вроде незаметно? Метнулись в сторону, в крапиву. Приятно обжигаем руки, ноги. "Мазохисты!" Безжалостно вырубаем. Копаем. Земля мягкая, пух в сравненье не идёт, перегной. Может огород разбить? А что? Урожай обеспечен. Находим квадратики истлевшей плёнки. Сколько же ей лет? Проходим дальше к кустам. Натыкаемся на пирамидку из бруса с набитой плёнкой, ― от теплицы. Одинокое дерево привлекает внимание раскинутыми, словно лосиные рога, ветками. Подошли, рассматриваем листочки ― это верба. Шарим вокруг. Я споткнулся о кирпич. Почему-то белый, с треугольником посередине. А вот и красный. Без букв. Изогнутая трубка, приткнута к стволу, рассматриваю: стальная, ― от водопровода? Вьюнок берёзка цепляется за колючий чертополох с нежным розовым пушком, за любую возможность, тянется к солнцу. Что это там блестит в стороне на открытом пяточке? Подходим ближе. Не может быть! Гигантский паук раскинул свою сеть на траве. Нас поджидает. Щупаем. Холодная. Алюминиевая проволока. Это же ограждение палисадника! Кто-то воспользовался моей подсказкой. И выращивал здесь огурцы с помидорами, после революции. Где же клад? Может кольцо на верёвочке? Ну нет! Это точно шаманство. Щупы наголо! Продираюсь сквозь стену мокрой травы, на другую сторону к кусту шиповника. Вот-вот! Начинают сходиться. Перекрест.
  ― Здесь!
  Юрка понимает с полуслова, копает. Вздувшиеся мозоли не замечает. Глухой удар. Пыль столбом. Откашливаемся. Дождик бы поморосил! Показался уголок жести. Выдёргиваем. Увесистый лист, местами разъеденный. Может от кровли? Юра вытирает пока ещё чистым запястьем капельки пота со лба.
  ― Фу! я больше не могу?
  ― Перекур!
  ― Ха-ха-ха!
  В теньке под деревом безжалостные комары, а на просторе солнце. Мята выветрилась. Голодные зубастые консервы, разбитые бутылки ― розочки, кусают пятки, вытесняют.
  Нет, всё-таки пора.
  Бежим, спотыкаемся, падаем, ловим друг друга за шиворот. Выпадаем из зарослей на дорожку. Машин не слышно и невидно. Колыбелька. Идём к реке. Приминаем зелёную травку. Шумим галькой. Возле нового моста вбиты матёрые чёрные столбы. Как я их раньше не заметил? От старого моста. Из-под одного столба выбивается зелёное сукно. Это неспроста. Вспоминаю отрывок из книги: "Кубышки зарывали под мост!" Делаю небольшой подкоп. Лопата жалобно стонет. Это не дело! Копать вслепую. Камни забиты намертво. Идём вдоль берега. Попинываем гальку. Что-то блеснуло. Остановился, всматриваюсь. Знакомый предмет. Я первый поднял. Верчу в руках, отбиваюсь от Юры. Бронзовая гильза от винтовки. Семь шестьдесят два. Коррозия успела поработать.
  ― Осталось винтовку найти.
  ― Ха-ха-ха!
  Бросился к реке, умываюсь. Юра сначала опешил. Потом тоже начал плескаться.
  ― Я первый моюсь!
  ― Нет, я!
  Потасовка.
  Пора домой. Крутой подъём на мост. Я свесился через перила. Река глубокая. Спешит. Приглашает искупаться. Прыгнуть с моста, нырнуть. Я плавать не умею. Прощай. Знакомые всё лица! Следопыты! Бегут навстречу, язык на плечо. Остановились прямо перед нами в недоумении, глаза навыкат. ― Проспали. Идём напролом, разбиваем пару, задеть плечом, обязательно. Как живописно смотрятся поля. Рожь золотая колосится. Ну не диво?! Юрка украдкой оглянулся.
  ― Смотри! Смотри!
  Пашка и Андрей, побитыми собаками, плетутся следом.
  ― Без нас неинтересно.
  Юра в приподнятом настроении пытается затащить меня на кружку кваса. От приглашения отказываюсь, ссылаюсь на домашние дела. Как она могла?
  Дед кашеварит у плиты и напевает мелодию, одному ему понятную. Что это с ним?
  Плетусь по инерции в каморку. Бросаюсь на кровать. Закрыл глаза: Она! открыл: Таня.
  "Тук, тук, тук". По карнизу. Не может быть! Вскочил, прильнул к окну. Дождь! незаметно идёт, как воришка. Смелеет. Всё сильней. Листочки на крыжовнике оживились. Кричу: "Давай! Давай! Припусти сильней! Пуще! Пуще! Вот! Вот! Вот! Землю напои! Пыль прибей!" Трещины поглощают воду без следа. Думаю: "Ливень нужен. Да... беда. Не наполиваешься!"
  
  
  13 глава
  
  Спасение
  
  Утро. Задымление. Подмосковье горит. Дым стелется по земле. Словно густой туман. За десять шагов ничего невидно. Горбатый силуэт подошёл к моей калитке, открыл беззвучно, прокрался. Приведение? Нет, Юра. С рюкзаком за плечами, копирует меня. А может для добычи? Духота!
  ― Зимой хочется лета, а летом зимы.
  ― Ха-ха-ха! Парадокс.
  Дик выскочил из будки, и молча, посеменил к Юре. Обнюхивает. Юра отчеканил:
  ― Фу! Свои!
  Дик тявкнул, для порядка, потом навострил уши будто что-то услышал или кого-то и нырнул в белую дымку яблоневого сада. Признал.
  
  Лето выдалось засушливое и широкий овраг до этого полон воды и рыбы, неминуемо пересыхал. Мальки карася задыхались в илистой жиже, даже вчерашний дождь не помог, жаркое палящее солнце делало своё дело. Я не стал медлить, благо захватил полторашку с водой. Сколько же их тут? Видимо-невидимо. Жадно открывают рты. Когда берёшь в руки, мальки даже не сопротивляются. Как будто понимают, что им хотят помочь. Юра заразился моим подвижничеством. Запускает руки в чёрную жижу, не боится запачкаться. Последний малёк нырнул в бутылку. Полна котомочка. Скорей на наш пруд! Вдоль берега краснеются смятые пачки сигарет, зубатые консервные банки, разбитые бутылки.
  ― А рыбаки? Даже не убрали за собой! ― Юра осклабился и пнул звонко консервную банку.
  ― Пришёл, увидел, наследил.
  ― Ха-ха-ха! ― Юра приседает. "Треньк!" От усердия у Юры расползлось трико по шву, прямо на всем известном месте. Хорошо, что есть народная примета: носить булавку от сглаза. Делюсь с другом. Вроде незаметно.
  ― Смотри, как бы ни расстегнулась!
  ― Не смешно!
  Смех, да и только. Идём по пыльной обочине. Автомобили подмигивают фарами. Юрка воспринимает на свой счёт. Прикрывается пакетом. Что же там за надпись?
  ― Кажется, булавка расстегнулась? Вентилирует, ― сказал Юра сдавленным голосом, на лице разыгралась трагедия.
  Незаметно оглядываю пятую точку.
  ― Всё в порядке.
  Автобусная остановка, лёгкая со стеклянным верхом. Девчата сидят на лавочке, смотрят на нас и хихикают в кулачок. Юра раскраснелся как рак на блюде у торговцев, ещё бы обложить петрушкой. Шептания вместо призывов купить. Юра оглядывается. Напрашивается сравнение с побитой собакой: поджавшей хвост и ждущей удара в спину. Наконец, родные пенаты! Запускаем в пруд мальков. Бабушки подозрительно смотрят из-под неизменных соломенных шляп.
  ― Это караси!
  Покровительственно кивают: "Можно!"
  Плывите! растите! множьтесь!
  Юрка побежал домой штопать трико. Две булавки на одну з... А у меня ни одной. Как бы кто не сглазил? Тани что-то не видно? Всю дорогу оглядываюсь. Но нет. Чуть не столкнулся с учительницей, несёт пакетик, жменьку. В младших классах вела у меня труды. Обгоняет. И в лес. Что она там забыла? Обратно идёт не спеша. Губы лоснятся от жира. Пакета нет. "В печке не могла сжечь!"
  Небо. Облачко. Стираю. Синева. Ястреб кружит высоко-высоко над головой, кого-то высматривает. Может быть меня?
  Где же барский дом? Книгу в руки. Наугад. Сборник повестей и рассказов. Толстой. Читаю повесть: "Овраг, качели, поле, дом напротив пруда, сад, кленовые аллеи". Знакомая местность? Из книги выпала закладка. Потрёпанный лист бумаги, сложенный в несколько раз. Раскрываю: карта! чёрно-белая. Масштаб: один сантиметр: два километра. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год. Год переименования города Гжатска в Гагарин. Железная дорога редким забором тянется от Гагарина к Вязьме. Трасса Москва-Минск много чернил на себя потратила. Мост буквой икс, за ним наша усадьба. Река змейка. Исток от деревни Покровка. А сколько деревень! Дубровка, Ларино, Шарапово, Астахово. Может и за мной какая-нибудь числится?
  
  
  14 глава
  
  Лови момент!
  
  Скорей! На усадьбу! Проверить догадку. Марш бросок по прямой, препятствий нет. В росе искупались. Вышли на площадку. Что это? Вбежали на насыпь:
  На месте пруда, оврага и зелёной террасы раскинулся огромный асфальтобетонный завод с цепью гор серого щебня. Высокая труба дымит, шипит и выдаёт запах битума. Приспособления с воронками натыканы в шахматном порядке, кажется легко перенести с одного места на другое.
  Что же это? Асфальт на пятки наступает! И курить не хочется... Люди суетятся. Скорей! Скорей!
  А мы чего стоим? Морду топором! Встряхнул Юру за плечо:
  ― Спишь? Давай искать усадьбу! Пока под асфальт не закатали!
  Обследуем площадку перед прудом. Болотистая местность. Низина. Куст смородины приспособился у обочины, каким-то чудом или ветром сюда залетел. Чёрные ягодки прячутся под листочками. Сорвал один, растёр, вдохнул знакомый эфирный аромат. За дело! Щуп с лёгкостью входит в землю. Сантиметр за сантиметром, крест-накрест. Вдруг у самой насыпи на глубине пятнадцати сантиметров препятствие. Клад? Лопата маленькая. Скорей! Скорей! У Юры трясутся руки, в нетерпении откинул дёрн. Ну! И... Кирпич. Со сбитыми углами. Копаем дальше. Что-то синеется. Квадратик. Протираю от пыли. Осколок керамической плитки, эмаль. Мы на правильном пути! Внедряемся в землю. Есть! Большое. Белое. Не может быть? Кость. С острыми, немного загнутыми внутрь клыками.
  ― Может собака? ― я делаю догадки.
  Юра выпучил глаза и оскалив зубы, прошипел.
  ― Баскервилей!
  ― Похож.
  Смеёмся.
  Ещё кости. Широкая лопатка, длинная нижняя челюсть.
  ― Свинья.
  ― Я? ― откликнулся Юра.
  ― Ну, если ты настаиваешь.
  ― Ха!.. ― Юра прячет улыбку, озабоченно вертит в руках клык. ― Родичи не едут?
  ― Ничего! Как только, так сразу! ― комок болючий подкрался к горлу. Как там родители без меня?
  
  Целую неделю мы перелопачивали эту площадку. Ох, и настрадались! Только нащупаем новый фундамент, окопаемся, а на следующий день в ямке нас ждёт "сюрприз". Что за вредитель?
  Копаем в другом месте: кирпичи в два ряда, кости, уголь. Солнце жарит. Пот ручьём.
  Мужичок небольшого росточка, в потёртой кепке, скрывающей глаза, выбежал со стороны завода на нас, испугался, заметался и в кусты. Так вот кто территорию метит! Мелкий пакостник!
  ― Это ведь он! ― сказал растянуто Юра.
  ― Ха-ха-ха!
  ― Ходили бы на одно место!
  ― Хаотично минируют. Того гляди вляпаемся!
  ― Нельзя! Надо что-то делать! ― распыляется Юра.
  ― Здесь был скотный двор.
  ― Сваливаем!
  Хоть бы монетку найти. Смотрю под ноги. Тропинка кончается, вот и дорога, старая остановка, какой-то юморист на место лавочки подкинул прелую кушетку. Что это? Не может быть! Монета. Запылилась у обочины. Тут же поднял. Протираю между пальцами. Как золотоискатель необогащённую руду с помощью ртути в бедных странах. Красная. Пятнадцать копеек, тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Первый полёт человека в космос.
  ― Ты что? ― Юра в непонятках.
  ― Монетку нашёл.
  ― Где? покажи!
  У Юры трясутся ручонки. Передал как милостыню. Считай, пропала.
  ― Ты обещал!
  ― Ладно! Ладно.
  Желание исполнилось! Хочу клад! Осматриваюсь по сторонам. Нет. Слишком просто.
  Солнце порядком надоело. Кусачие слепни, оводы по кулаку. За неимением коров, переключились на людей. Раньше с дедом лепёшки для компоста по полю собирали, помидор на корню краснел. Теперь днём с огнём не сыщешь. Вырезали. Из сои молоко куда полезней.
  Дед раздражает беззаботностью. Сидит на лавочке и теребит за холку Дика. Я скинул рюкзак, плюхнулся рядом. Дик подкрался на пузе, положил голову на ноги, заглядывает в глаза. Чувствует когда я не в настроении.
  ― Что в печали внучек?
  ― А?.. ― театрально отмахнулся, ― клад никак не найду.
  ― Ха-ха-ха! А ты знаешь, что клад может быть заворожён?
  ― Как?
  ― А вот так! Будешь ходить вокруг да около и не найдёшь.
  ― Что же делать?
  ― Дело случая... ― дед смотрит в лес. ― Он сам тебя найдёт.
  Верю!
  ― На выходные родители приедут. Шашлыков нажарим! ― дед зажмурился вдыхая мечтательный аромат.
  Я вымученно улыбаюсь. А вдруг и правда приедут?
  
  
  15 глава
  
  Буду жить!
  
  ― Дом где-то рядом. Смотри в оба!
  Небольшая площадка зажата могучими липами, клёнами, выход на скотный двор. Рамки сходятся. "Сюда!" ― я крикнул Юре и свернул с дороги. Пронзаю землю крест-накрест. Юра следует хвостиком. Ближе к зарослям нащупал ― плоское, длинное. Не камень, мягче. Копаем. Краснеется. Кирпич. Здесь что-то выбито: буквы: "В" и "П" может инициалы мастера, кирпичного дела? Да тут их много! Половинки, четвертинки. И везде инициалы и цифры в рамке. Вместо цемента глина. Фундамент! "Бенц!" ― звонкий звук. Кубышка! Роем в ажиотаже. Чернеется. Округлое. Глубоко засела. С трудом выковыриваем. Промах. Перекалённый кирпич, весь чёрный, стекловидный.
  Что же это? Из находок: угольки, зола, скрюченные гвозди. Серые с чёрными вкраплениями. Ни капли ржавчины. Перегорели. Ну-ка! Ну-ка!
  Какой метраж? Расчищаем площадку. Покалеченная черёмуха с отрубленным близнецом встала на пути. Корни мешают. Безжалостно вырубаем лопатой. Выкорчёвываем словно заправский стоматолог, здоровый и больной зуб. Кладка тянется дальше. Измеряем лопатой, по семьдесят сантиметров. Метр на два.
  ― Это же печка! Фундамент печки!
  Осматриваюсь вокруг. Юра всё до мелочей повторяет за мной. Здесь точно было жилое помещение. Задействуем щупы. "Что-то есть!" Копаем. Хруст. "Стекло. Осторожнее!" Выудили по одной тоненькой пластинке. Вертим на солнышке. "От окна". Копаем. Пыль вьётся столбом. Привыкли, даже не чихаем. "Звеньк!" Что это? Осторожно докапываемся. Словно сапёры на минном поле. Рыжая кучка. Перебираю на ладони, металл. Детальки от спиц, маленькие пульки. Как они называются?
  Высотная труба пробудилась: дымит, шипит. Колдуют, горячие пары стелятся по земле. Негде укрыться. Запах асфальта везде достанет.
  "КАМАЗы", "МАЗы" с песком спешат на завод. Готовят бетон, варят асфальт.
  Скорее! Скорей!
  Ищем углы дома, кирпичей нет, нахожу обломок скобы, "острый". Юра тут как тут. Копаем. Черепица. Ещё немного и покрою свой теремок. Оставил Юру. Ломлюсь через кусты, считаю шаги, пронзаю землю щупом. "Звеньк!" У самой дороги, не глубоко. Ковыряю. Что это? Ещё одна скоба, целая, тоненькая. Чёрные вкрапления на сером, ни капли ржавчины. Прокалённая! После пожара. Обернулся. Юра по уши закопался. "От скобы до скобы прямая линия". Канавка, иду, ныряю под нависающие ветви-сети. Самая маленькая и проворная больно хлестнула по щеке. Поворот. Да это же прямоугольник! Бегу обратно к Юре, чтобы обрадовать. Подставляю веткам другую щеку. Знакомые куски асфальта прыгают под ноги. "Опалубка!" Фундамент найден.
  Настроение приподнятое. Нос по ветру. Дом найден. Осталось дело за малым. Найти клад. Или кладик. Правый угол от входа. На восход. Как минимум закладной серебряный рубль, чтобы деньги водились, там ждёт. Решаем завтра с утра пораньше. С новыми силами в бой.
  Поля выкошены не хуже чем после косилки москвича. Соблазнились. Идём как по ковру. Пружиним. Магазин на бензоколонке открыт. А денег нет. Депеэсников невидно. Прячутся в будке от солнца. Окна во все стороны бдят. Наш поворот! Наше укрытие. Ёлочки отбрасывают тень. Прохладно. И комаров не слышно. Дачи, домики-гномики выглядывают из зелени. Хрупкий скелет нового дома, жаждет одеться. Ещё один. Когда успел одеться? Бревно к брёвнышку, доска к досочке. И красить не надо. Зелёные качели, обтянутые тканью, сливаются с пышной растительностью. Девушка с распухшими губами, откинувшись на спинку, мерно покачивается и пьёт через трубочку золотистый сок. Сухость во рту. Облизываю солёные губы.
  Пруд, оживился: брожение, пузыри, всплески воды. Если бабушки не переусердствуют, на будущий год, караси разрастутся по суповой тарелке. Турник приглашает помериться силами. Я допрыгнул, подтянулся, Юра с интересом считает. Ученик не подвёл: одиннадцать раз, на одном дыхании.
  ― Молодец! Возьми с полки огурец!
  Спрыгнул. Играем мускулами. У кого больше и твёрже. Надо бы ещё пресс подкачать. Оглядываюсь по сторонам, где бы примоститься. Что это там краснеется в листве? Черешня! В нашей области?
  ― Да... "Глаз видит, зуб неймёт". Какая высокая!
  Юра со знанием дела, приложил ладонь перевёрнутой лодочкой к бровям, всматривается в заросли.
  ― Лет пятьдесят.
  ― Нет! ― отрезал я.
  ― А сколько?
  ― Пятьдесят один.
  Юра рассмеялся, от избытка чувств, припал к турнику, постукивает по трубе, потом не видя моей реакции, склонился в три погибели и принялся хлопать по ногам.
  Я остался серьёзным. Юра осекся, резко выпрямился, смотрит во все глаза, такие же зелёные как у сестры.
  ― Ты это почему узнал?
  ― По веткам конечно.
  ― По веткам? ― Юра недоумевает.
  ― Ха-ха-ха! Поверил!
  Юра смутился, прячет глаза:
  ― Давай яблок натрясём?
  ― Вот ещё!
  ― Да они ничейные! Видишь забор за ними.
  И правда: за высокой травой спрятался замшелый, покосившийся, метровый забор.
  ― Ага! ― недоверчиво киваю.
  ― Да нам бабушка разрешила!
  ― Кому это нам?
  ― Мне и Пашке с Андреем.
  ― С чего это?
  ― Чтобы мы к ней на огород не лазили.
  ― А что дали повод? ― всматриваюсь в бегающие глазки.
  ― Да нет, мы просто посматривали... ― Юра отвлёкся на камушек, яростно пинает. ― На яблоки.
  Заразительно смеюсь.
  Яблони развалились от времени, по стволам три, в средней огромное дупло, наверное, мой знакомый дятел поработал. Лезу на крайнюю у пруда. По стройней. Яблоки большие, высоко. Закрепился на толстой ветке. Трясу. Два улетели в пруд. Штук пять в траву. Юра рыщет волком. Одно нашёл. Потёр о майку. Надкусил. Скорчил гримасу.
  ― Кислятина!
  Натряс ещё три. Пожалуй, хватит.
  ― Эй! Длинный! ― хрипловатый голос, откуда-то снизу.
  Я слез с яблони, вышел из тени. Спина загорелась. Сомнение.
  Бритый, узколобый мужичок, весь в зелёных наколках. Будто вены вырвались наружу. Стоит рядом с Юрой.
  ― Ты! Ты! ― Тычет в меня грязным пальцем.
  Подхожу.
  ― Что тут делаешь?
  ― Яблоки рву... ― с сомнением.
  Юра вмешался:
  ― Нам бабушка разрешила.
  ― Иди малой, я тебя не задерживаю. ― Узколобый отмахнулся от оправданий Юры.
  Я тоже хотел уйти.
  ― А ты останься! Сильно умный?! Что молчишь?!
  Толчок в грудь. Лечу в пруд. В агонии хватаюсь за берега траву, ещё немного и сорвусь. Трава зелёная, маленькая. Пытаюсь выбраться. Карюзлик запихивает обратно, ногой. И откуда столько злобы? В молчаливом ужасе, хватаюсь за соломинку: Юра! Юра стоит в оцепенении. Вот попал! Я же не умею плавать! Неужели утону?
  ― Эй! Сосед!
  ― А! Петрович! ― карюзлик спешно отступил. ― Как дела?
  ― Да так, понемногу.
  Как же я рад этому добродушному розовощёкому старичку в неизменной матроске. С трудом выкарабкался, ретируюсь с Юрой. Что это было?
  ― Ты как? ― Юра заглядывает в глаза.
  ― Не знаю...
  Идём молчком. В голову ничего не приходит. Какая-то пустота. По инерции дошли до Юриной калитки. Таня как почувствовала, встречает у крыльца, губы приоткрыты в трепетном волненье.
  ― Что с вами?
  ― А что? ― Юра посмотрел на меня потом на себя, на футболку, вроде чистая.
  ― Вы как в воду опущенные.
  Юра протараторил с какой-то праздностью:
  ― Саню зек чуть не утопил!
  ― Как?! ― в глазах испуг.
  ― В пруд столкнул и не давал выбраться.
  По мере рассказа глаза у Тани расширяются. Какие же у неё большие глаза?!
  ― Петрович спас.
  Таня понимающе кивнула:
  ― На крики пришёл.
  Я помалкиваю. Юра за двоих отдувается:
  ― Да нет, мы молчали.
  ― Как?! Ты не звал на помощь?! ― Таня сверлит осуждающим взглядом.
  Я опустил глаза, молчу.
  ― Да ты что?! Надо было кричать! Звать на помощь! Он же мог тебя утопить!
  ― Да я?.. ― голос прорезался.
  ― Понятно! ― "Тут уж, я туж, растерялся! Тут уж, я туж, не могу!"
  Смеёмся. Юра в своём репертуаре, хватается за мою руку чтобы не упасть.
  ― Всё! Решено! Теперь я буду с вами ходить.
  ― Ну, ты чего?! ― Юра пытается отстоять право на свободу передвижения.
  ― Всё я сказала!
  А я не против. Какая она красивая в гневе. Ещё бы златогривого коня и лук. Амазонка!
   ...Баня это русский народный антистрессин. Дед удачно подгадал. Зазывает попариться. Захожу в предбанник. Места мало. А в бане ещё меньше. Света белого не видно. Потолок низкий. Расту. Раскрасневшаяся чугунная печь подсвечивает, камни в жерле белые-белые. Дед заварил веники в тазу с кипятком, берёзовый аромат лезет в нос. Дед улыбается, и из ковша бросает на раскалённые камни: "Пшш!" ― белое облачко разрастается. Заполняет собой всё свободное пространство. Никуда от него не укрыться. Берёзовый веник наголо! Нещадно хлестаем друг друга. Намыливаемся, скупываемся. Вода кипяток. Дед ещё парку поддал. Душно. Нечем дышать. Я выбежал в предбанник. Схватил полотенце. На улицу. Глоток свежего воздуха. Как будто кожу содрали. Дышится легко.
  Трещотка. Поднял голову на звук. Что это? Стайка маленьких птиц гонит серую ворону. Нет. Не ворона. Больше. Ястреб. Малыши клюют в голову попересменке. Ястреб откаркивается. Под ворону заделался. Поделом тебе! Стайка отстала. Одна, самая маленькая пичуга не успокоилась, по инерции гонится за врагом и верещит на всю округу. Скрылись за домами. Машины, иномарки туда-сюда снуют. Что-то высматривают. Или кого-то. Дед не выдержал, выбежал раскрасневшийся. И сразу к бочке. Как я сам не догадался? Плескаемся как дети.
  Книга на ночь, вместо сигареты. Таня пристрастила. Читаю с упоением стихи. Пытаюсь зарифмовать четверостишие: "Твои зелёные глаза, затягивают целиком в себя!.." Веки тяжелеют, закрыл, засыпаю. Странное ощущение. Кто-то смотрит на меня. Открыл глаза: чёрная тень метнулась от окна к выходу. Лицо обдало холодным ветром. И так до трёх раз. Метается из стороны в сторону. "Да что ж это такое?!" Квадратный силуэт движется на меня. Бабище, медведица. Навалилась всем телом. Тяжело.
  ― Спи! Спи!
  Слабну, не могу пошевелиться, закрываю глаза. Слышу скороговорку:
  ― Ты не найдёшь клад! Сядешь в тюрьму. Сопьёшься. И на помойке у...
  ― Пошла ты!..
  Запнулась. Исчезла.
  "Отче наш Иже еси на небеси..." ― зажигаю свечку. Пламя гаснет. От ветра. Снова зажигаю. Не получается. Кричу: "Богородица!"
  Проснулся с Богородицей на устах. На лбу выступила испарина. Дед безмятежно спит на диване. "Скорей на кухню!" нахожу на полке огрызок свечи, спички, тут же трясущимися руками зажигаю, горит. Недовольный женский голос за окном в темноте:
  "Вот ещё! свечку зажёг!"
  Обхожу дом, осеняю крестом каждый угол, молитва "Богородица" так и льётся из уст.
  Свет упал на настенные часы: Три! Шабаш кончился. Слышу радостное тиканье.
  Оказывается, я знаю две молитвы: "Отче наш" и "Богородица". Нет, три! ещё: "Спаси и сохрани!"
  
  
  16 глава
  
  Трио
  
  Нож, мой верный друг. Он всегда со мной. Острый. Пусть только этот урка попадётся на пути. Брюхо вспорю! Дед в приподнятом настроении точит косу. Что-то он зачастил? Это неспроста!
  Трава утопает в молочной росе. Пора косьбы. Отдых земле.
  Собираемся на повороте. Таня в коротеньких шортах и обтягивающей белой футболке. Теперь будет не до пробежки. Бег. Набираю обороты, Таня и Юра еле поспевают. Родные колдобины скрылись под большим слоем песка. Утопаем. Скорей бы дождь прибил.
  ― Фу! давайте пройдёмся, ― перехожу на шаг.
  ― Ты что? ― Юра негодует.
  ― Дыхание сбил, ― в смекалке мне не занимать.
  ― Давайте, ― Таня хватается за бок и подвернувшуюся возможность.
  Идём не спеша, надо же дыхание восстановить. Что это? Горбыль великан точно по рельефу турника, пруда и трёх яблонь разросся (любители симметрии будут в ярости). Узколобый прихватизировал под шумок. Всю ночь работал. Спит с устатку. Как там мальки?
  Сейчас выскочит! скажет что-то обидное Тане. Я сжал нож в кармане кителя. На куски покромсаю! Таня расхохоталась. Юра встрепенулся:
  ― Что с тобой?
  ― Да, так... ― шутливые мысли блуждают на лице.
  ― Мы тоже хотим.
  Смотрит мне прямо в глаза, "куда бы спрятаться?" ― Обойдётесь! ― снова смех.
  Нет! это невозможно!
  ― Что вы будете двенадцатого апреля делать?
  ― А что?
  ― Ну как же? на родину Гагарина побежим!
  ― Ха-ха-ха! Бежим!
  Проносимся вдоль забора, решаем не сворачивать на свой поворот, бежим дальше, лужайка у леса. Кто-то там возится. А, Петрович, пыхтит над полупустым мешком. Нас заметил:
  ― Эй! Ребята! Помогите!
  Сбежали по травиной лестнице. Изумрудный, сочный клевер прилёг отдохнуть. Вот бы четырёхлистник найти! В шесть рук, как индийское божество, набили мешок. Петрович взвалил себе на спину. Кряхтит, но не сдаётся. Одному не донести. Мы с Юрой поддерживаем сзади. Таня руководит процессом. Калитка приветливо открыта. Сколько яблок! Яблони стонут под тяжестью. Одна ветка надломлена, распласталась вдоль дорожки. Яблоки по кулаку. Бело-жёлтые.
  ― А куда вам трава? ― Юра нарушил молчание.
  ― У меня кролики.
  ― Кролики?! ― Таня загорелась.
  Петрович завлекает за собой под навес, крадёмся по тёмному коридорчику, в два ряда сбитые дощатые ящики с металлической сеткой вместо окошек.
  ― Помогайте.
  Задаём корм. Кролики пушистые как котята. Торопко жуют. Шмыгают носом. Чуть мои пальцы не спутали с морковкой. Слюнявчики.
  ― А мы видели одноухого зайца.
  ― Это мой! подался на вольные хлеба.
  Петрович с интересом рассказывает, как их разводить. Плодятся шесть раз в год. К еде неприхотливы. Морозоустойчивые, сибирские. Юра глотает информацию разинув рот. Только не это!
  ― Хотите яблоки.
  Замялись в нерешимости.
  ― У меня ветка сломалась, не пропадать же добру.
  Киваем.
  ― Куда бы вам нагрузить? ― Петрович поглядывает по сторонам.
  Мы недолго думая, сняли футболки, посмотрели на Таню.
  ― На меня не рассчитывайте!
  Смеёмся. Таня в смущении краснеет. Прячет глаза. Связываем туго-натуго рукава. Получилось два мешка. Сгребаем с жадностью яблоки. Когда ещё будет такая удача? Майки растягиваются. Да они безмерные! А ещё яблок нет? Мы с Юрой так увлеклись, что даже спасибо не сказали. Хорошо Таня выручила.
  Бежим на лужайку. На уцелевший клевер ссыпаем яблоки в одну кучу. Купаем в росе. Жадно впиваемся в мякоть. Какие сочные! сладкие! "Белый налив".
  На раскопки не пошли. Сделали выходной.
  ― Что-то Мухомора и Медицинского Прыща не видно? ― Таня посматривает на дорогу.
  ― Кого? ― недоумеваю.
  ― Ха-ха-ха! ― Юрка в курсе, морда выдала, ― Пашки и Андрея!
  ― В точку!
  Одними яблоками сыт не будешь! Бабушка Люда хозяйничает у длинного стола, разливает грибной суп. На второе блины с малиной и сметаной. А на третье травяной чай. Дедушка покряхтывает от предвкушения. Их совместные похождения начали приносить плоды. А здорово придумано накрыть стол на улице. Здесь быть беседке!
  Суп горячий. Морщимся, обжигая губы, язык. Бабушка Люда улыбается:
  ― Пусть постынет.
  Дедушка поддакивает:
  ― Грибной суп, холодный вкуснее.
  Мы с Таней играем в переглядки. Юра возится с Диком, играет ногами. Щенок безмятежно спит в корзине на крыльце, убаюканный солнцем. Бабушка Люда и дед, предаются воспоминаниям:
  ― Да были времена... ― бабушка закатила глаза к небу и кажется, заглянула в прошлое, выхватила отрывок и к нам, нахмурила брови. ― Сейчас медведя днём с огнём не сыщешь!
  ― Расскажи! Расскажи!
  ― Ладно, ― смягчается бабушка. ― Вы ешьте, а я буду рассказывать: мне тогда было лет десять. Мы с мамой пошли в лес за малиной. Ох! и много её тогда уродилось! Видимо-невидимо. А сладкая! Ешьте! Ешьте! ― уминаем за обе щеки малину со сметаной. ― Так вот, только мы ведро добрали, как услышали мычание и треск по кустам.
  Едим не глядя, впились в бабушку.
  ― И вылезла мохнатая морда, увидела нас, испугалась и драпанула обратно в кусты. А мы с мамой на дорогу.
  ― Да!..
  Ягоды съедены, принялись за суп.
  ― А меня когда из города шёл, по Старой Смоленской, чуть волк не съел.
  ― Да ты что? ― у деда округлились глаза.
  ― Точно. По кустам по пятам крался.
  ― А может собака?
  ― Молчком? Не выходя из леса?
  ― Как же ты уцелел?
  Таня и Юра затаили дыхание.
  ― Я стал маршировать, как ты меня учил и выкрикивать команды.
  ― Ха-ха-ха! ― дед чуть под стол не завалился, ― Он испугался!
  ― Да.
  С супом покончено.
  Старики весь вечер балагурят и смеются. Мы, раскрыв рты, узнаём много нового. Кузнечики стрекочут. Птицы поют вечернюю. Не заметили, как засиделись допоздна. Деда не выгонишь из-за стола, сваливает на объедание. Не хочет расставаться с обретённым другом.
  Выхожу на дорогу, в ночь, Таня и Юра следом. В стороне пруда скрипнула калитка. Сердце учащённо забилось. Дыхание замерло. На дороге показался знакомый, сгорбившийся силуэт. Я потянулся за ножом. Силуэт увидел наше столпотворение, ещё больше сгорбился, засеменил в сторону трассы и растворился в темноте.
  ― Волчара!
  Иду домой в сопровождении друзей. Фонарики-пуговки, на участке у москвичек, вдоль тропинки светлячками горят.
  ― Вот бы их сюда!
  ― Да... ― Таня загадочно задумчива.
  Предательски скрытая луна выглянула из-за облачка. Ночь просветлела, приветливо улыбается. Моя калитка. "Нет! так не пойдёт!" Сопровождение продолжается. "Да и деда нужно вызволить".
  
  
  17 глава
  
  Ведьма
  
  Таня нырнула в чёрный лес, мы застопорились, переглянулись. Таня скользнула смешливым взглядом из-за плеча.
  ― Не бойтесь.
  ― А мы и не боимся!
  Шагнули следом.
  ― Ха-ха! Ну-ну.
  Таня налегке в белом сарафанчике. Не смотря на наши уговоры. Словно тополиная пушинка порхает над тропинкой. Я за ней вприпрыжку, не замечая тяжести рюкзака. Юра с лопатой на плече плетётся в хвосте. Что-то бормочет.
  А я думаю: она наш талисман. Птички поют. Ветер гуляет в листве...
  ― Ой! Кто это?
  Мы ринулись к Тане. Лопата и нож наготове. Тропинка петляет между чёрными стволами ёлок, бежим, бежим, спотыкаемся о клубки корней. Топчемся на месте. Мохнатая ветка преградила путь. С трудом протиснулись. Таня! Склонилась над кем-то. Подходим осторожно, чтобы не спугнуть. Прямо как в сказке: "серый волк". Только не клыкастое чудовище, а бедное, жалкое существо ― оторвавшееся от стаи. Волк-бирюк, волк одиночка. Он будто прилёг отдохнуть, у дороги, от долгого путешествия, устал и уснул. Шерсть местами повреждена. А может, вступил в неравную схватку с беспризорными собаками? Я склонил голову:
  ― Спи спокойно дорогой товарищ.
  ― Ты что? ― удивилась Таня.
  ― Да?! ― Юра угрожающе выставил лопату.
  ― Это ведь он!.. меня провожал.
  ― Ты думаешь? ― Тане не верится.
  ― Знаю!
  Мы ещё немного постояли над волком. Ели закачались, и казалось, склонились посмотреть: что там произошло.
  ― Бежим! ― крикнула Таня и сорвалась с места. Мы за ней. "Стой! Куда ты?!" ― нет ответа. Бурелом на тропинке ― нипочём. Перепрыгиваем как ногастые бегуны на полосе препятствий. Тропинка раздваивается. Бежим налево. Тропинка всё тоньше и тоньше. Осокой заросла. Кусты волчьей ягоды наступают. Где же дорога? Сбились с пути. "Назад!" ― возвращаемся к развилке. Выбираем правую. Бег. Тропинка всё шире и шире. Просвет. Следы общего употребления. Перескакиваем, лавируем. Мосток через зловонную канаву.
  ― Бежим! ― командует Таня.
  Да что ж это такое? Может медведь всему виной?
  Мосток того гляди развалится: скрипит и ходит ходуном. Жижа под ним радуется, шевелится, хочет поглотить. Прыжок ― и берега земля. Через дорогу снова в лес. Так в чём же дело?
  ― Таня! Что? ― следим за мимикой лица.
  ― Смотрите! ― тычет пальчиком в сторону леса, на тропинку, откуда, только что выбежали. Мы с опаской обернулись. Из леса вышли двое. Вы, наверное, догадались кто это? Да, точно! Мухомор и Медицинский прыщ.
  Скорей на усадьбу! Бежим, бежим. Интерес погони. Старая Смоленская. Милиция в кустах поджидает нарушителей. Сбавили скорость. Поглядываем из-за плеча. Вроде оторвались. Но лучше подстраховаться, ныряем в заросли бамбука. Спешим за бойким ручейком, трава пытается сдержать, путает ноги, вырываемся, ручеёк убежал от нас к реке. Прорубаемся ножом и лопатой сквозь непролазные заросли, надеясь на внутренний компас. А вот и зелёная терраса. Компас не подвёл. Ветер гуляет по травке, пересчитывает волоски. Овраг пересох, а рогоз налился соками, натянутые луки, вот-вот выстрелят в синее небо. Рыбаков не видно. Вместе с рыбой пропал и мусор. А нет, к Юриной пятке прицепилась как маленькая злая собачка консервная банка. Отшвырнул безжалостно в сторону. Отвесная стена, из красной глины и серых булыжников, слоями, словно археологический срез, берег оврага. Я карабкаюсь наверх, без страховки. Нож и дёрн в помощь. Таня обошла справа по природной лесенке. Юра не пошёл по лёгкому пути, пыхтит внизу, под моими ногами. Ещё один рывок, и я у ног Тани. Вытягиваем Юру за руки. Смеёмся. Встали плечо к плечу, озираем свысока зелёные просторы.
  "Ты где? Да здесь я!" ― доносится из зарослей бамбука. Следопыты заблудились.
  Кленовая аллея! ― Укроет. Ныряем в зелёные объятия. Таня в восторге. Да здесь и липы есть. Какие большие! В три обхвата. Обнимаю одну красавицу. "Сколько в тебе силы. Соков. Дай и мне немного". Таня и Юра присоединились, мы взялись за руки. И точно, в три обхвата. В путь. Зелёная травка под ногами пружинит. Сама природа позаботилась. Какая же она длинная! Ни конца, ни края. Здесь спят мечты.
  Таня вздрогнула. Озябла. Я в панике сорвал с себя безрукавку, накинул на щупленькие плечи. Таня одаривает благодарным взглядом. Прячусь за высматриванием дальнейшего пути. Краем глаза слежу: Таня склонила голову, улыбается. Неужели раскусила?
  Прогуливаясь по травяным дорожкам, я приятно осознаю, что сотни лет назад здесь также непринуждённо ходила супружеская пара и обсуждала новый французский роман или прошедший бал у князей N. А может, были и более серьёзные темы. Но это уже недосягаемо, как солнце ― что поджидало на выходе из аллеи.
  Жарко. Разоблачение. Мы с Юркой как навьюченные животные. Лень накатила. Хочется просто ходить, глазеть по сторонам. Вдыхать неповторимую атмосферу старины. Выискивать что-то новое.
  Малина манит переспелыми ягодами. Едим прямо на веточках. Улыбаемся. Хорошо!
  ― Ой! Кто это? ― Таня заворожено смотрит. Мы с Юрой оглянулись: Пушистый серый зверёк с остренькой мордочкой в чёрную и белую полосочку, вышел на открытый пятачок перед малиной. В наглую смотрит на нас чёрными бусинками-глазами. Не боится.
  ― Барсук! ― вырвалось без моего ведома.
  Зверёк опомнился и не спеша засеменил к плотной стене ивняка.
  ― Чудо! ― Таня просветлела, на щеках появились ямочки. Поймала мой очарованный взгляд. Маскируюсь под малину.
  ― Ммм! Какая вкусная!
  Смеёмся. Едим. Смеёмся.
  А барсук недовольно фыркнул на прощание и укрылся в зелёной листве.
  
  Идём по широкой тропинке рядком. Рассказываем страшилки. Вековые ели нависли, с интересом слушают и переговариваются, подзадоренные ветерком. Юра затрясся от ожидания своей очереди:
  ― Говорят, у нас тут ведьма завилась.
  Я уши навострил.
  ― Вся чёрная, в чёрном балахоне, а палка у неё белая... ― Юра выдержал паузу, накаляя обстановку. И когда мы открыли рты, продолжил. ― Её дом сожгли. Вот она и странствует по Свету. Выискивая жертву. По ночам просится на постой или о какой-нибудь услуге. Если ей не помочь или не приглянешься, всё! считай, пропал. Сглазит.
  ― На меня бабка, медведеподобная ночью навалилась. Еле молитвой отбился.
  ― Вот-вот! Это она!
  Таня срывает былинку. Наматывает на палец. Следую примеру.
  ― А вы знаете, что у колдунов зелёные глаза?
  У Тани зелёные глаза!
  ― Я могу заворожить! Себе подчинить!
  Смотрит прямо в глаза.
  Высокие замшелые ели, теснятся друг к другу. Темно, солнца не видно. Редкая птица оглашает лес своим присутствием: "Угу! Угу!"
  ― В таких местах водится нечистая сила.
  Веток перекрест распался, точно секиры стражников перед зваными гостями. Ветра нет.
  ― А-а! ― бежим без оглядки. Выскочили из леса на просёлочную дорогу. Обернулись, вроде никто не гонится. Выдох облегчения. Расслабились. Смеёмся.
  ― Что это? ― Таня испуганно вытянулась. Мы насторожились, всматриваемся вдаль. Старушка в чёрном платочке и в таком же чёрном платье до пят, опираясь на белый подожок, идёт к нам.
  ― Бежим!
  Таня рванула вдоль канавы, мы за ней.
  ― Давайте свернём!
  Бежим через лесок. Ветки больно бьют по лицу. Корни деревьев хватают за ноги. Крапива жжётся. Цепляются репьи, собачки с череды. Наконец просвет. Вышли на дорогу.
  ― Фу! Оторвались! ― Юра еле отдышался.
  Мы с Таней замерли ― впереди, нам на встречу шла та самая старушка.
  ― Не может быть! Она вернулась назад, чтобы встретить нас.
  ― Бежим!
  Снова в лес. От крапивы подальше. Кочки, осока и камыш. ― Только болота не хватало!
  Плутаем. Мечемся. Что-то краснеется впереди. Дорога! Крадучись выходим из укрытия. Смотрим по сторонам: старушки не видно. Музыка. Повсюду. Русская народная вперемешку с иностранной. Гоготания. Беззаботные дачники готовят шашлык на мангалах. Дымок разносится далеко. Навязчиво лезет в нос. А запах! Разбредаемся по домам. Язык на плечо. Дик открывает лапами калитку. Выбегает навстречу. Хозяин не в духе. Заскакивает обратно. Я проваливаюсь следом. Тишина.
  
  ...Юра бережно несёт литровую банку с тёмно коричневой жидкостью. Открывает калитку. Дик преграждает дорогу, лает, подпрыгивает: требует дань. Юра поднял банку над головой. Как бы ни разбил?
  ― Это не тебе! Фу!
  Бегу на выручку. Дик почуял вину и в три прыжка скрылся под разлапистой яблоней.
  ― Что это?
  ― Мёд?
  Недоумеваю:
  ― Откуда?
  ― От спасителя, Петровича. Я ему пиво, а он мне мёд! ― приосанился Юра, выпятив грудь. И кажется, немного подрос.
  ― А я как то не подумал. Спасибо тебе.
  ― Да ладно!
  ― Слушай, давай попробуем огурцы с мёдом. Говорят, вкуснее не бывает.
  ― Давай! Я тебя в теньке подожду на лавочке.
  Бегу к парнику. Огурцы развалились по земле, кокетливо выглядывают из-под листвы. Сколько же их тут? Растут и растут, зелёные, колючие. Нарвал целую шестилитровую кастрюлю. Скорей к колодцу! Нет, там ледяная. Мою в бочке. Выскальзывают из рук и в грязь. Как поросята! Вода тёплая. Юра наверно заждался. Последнего поросёнка затискал в кастрюлю. Заворачиваю за дом. Таня на лавочке нарисовалась, в моём любимом голубом сарафане.
  ― Без меня хотели огурцы лопать.
  ― Ха-ха-ха!
  Вот и ножик пригодился. Разрезаю на две половинки самый большой огурец. Макаю в мёд, равномерно разглаживаю по гладкой поверхности другой половинкой, протянул Тане.
  ― Дегустируй.
  ― Я готова! ― осторожно откусила кусочек одними зубками, будто боясь стереть природную помаду. ― Ммм! Арбуз.
  Юра глотает слюну. Ручонки затряслись.
  ― Дай мне ножик.
  Ополовинили кастрюлю.
  ― После сладкого, так солёного захотелось. Саша (опять этот "Саша") у тебя есть чёрный хлеб.
  ― "Сила".
  ― Неси.
  Юра вдогонку:
  ― И соль не забудь.
  С чёрным хлебом и солью уплетаем за обе щеки оставшиеся огурцы. И шашлык не нужен.
  
  Дед пропадает у бабушки Люды, балясничает. Раньше я не замечал за ним такую словоохотливость. "О чём я думал? А! Таня..."
  Смотрюсь в зеркало, недовольно ропщу: "И что тут любить? Нос большой и уши. Губы, ― правда, не губошлёп. Хмурый. Высокий лоб, глубокая морщина брови крылья рассекает. Ресницы опахала, глаза... Глаза! Зелёные глаза! Эх! лысая моя головушка!"
  Темнота крадётся из окна. В панике забежал на кухню, зажёг огарок свечи. Обхожу дом. По углам осеняю крестом. (Как бабушка учила) Молитву не забыть. Дед посапывает за печкой. Нечистая сила ему нипочём. Укладываюсь. Пастель тёплая. Хорошо когда окна выходят на юг. Закрываю глаза.
  ...Играюсь булавкой: расстёгиваю, застёгиваю. Уколол палец. Острая. Смотрю в окно. За стеклом показалась старуха. Глаза холодные, тусклые. Рот беззубый. А лицо бледно-землистого цвета, усеяно множеством волосатых бородавок, ― жаба! Пытается забраться ко мне в комнату. Чёрный балахон! В панике осеняю крестом. Ведьма падает. Прильнул к окну. Высоко. Пруд. Затянут зелёной ряской. Посередине чёрное окно. Пузыри. Я победил!
  
  
  
   18 глава
  
  Капкан
  
  Идём в лес с Диком. Так оно спокойнее. Поезд длинных фур обдаёт теплом ноги. Юра и Дик обогнали меня, Таню. Она замедлила шаг, поравнялась со мной. Идём молчком. Я чувствую её дыхание. Аромат мяты. Что сказать?
  ― Ночью ведьму победил.
  ― Ура! ― всеобщее ликование. Смех.
  Следопытов не видно? Не случилось ли чего? Может, совесть заела?
  Усадьба приветливо встречает мерными покачиваниями деревьев. Завод стоит. Тишина. Выходной.
  ― Давайте по аллейке прогуляемся. ― Таня смотрит в глаза.
  ― Нет! ― недовольно, спохватился, оправдываюсь, ― опять профилоним.
  Таня смеётся.
  Приминаю с осторожностью траву, чтобы не замочить ноги росой. Проторяю дорожку. Сюда бы косу. Трава изловчилась и всё-таки вымочила брюки до колена. Поглядываю на Таню. На этот раз оделась практично в чёрный спортивный костюм с красными вставками и серую плащевидную накидку. Обулась же в кокетливые розовые сапожки. "Ох, эти мне сапожки! Никакой маскировки!" Дик лижет траву. Юра играючи за ним повторяет: "Ням! ням!" ― смеётся. Дик прыгает к ногам, лает: "Это моя затея!"
  Наконец выходим на площадку. Правый угол где-то здесь. Недалеко от печки. Сходу прощупываю землю. Удар. Металл. Юра тут как тут. Копает. Таня смотрит заворожено. Дик насторожился. Земля мягкая. Ржавчина. Рыжая. Выхватил находку. Квадратная решётка. На половину съела коррозия.
  ― Вьюшка.
  ― От печки?
  ― Да, ― откинул трофей к печке. ― Да...
  Юра оживился:
  ― Я слышал, как один мужик нашёл серебряную сбрую в углу заброшенного сарая.
  Таня загорелась:
  ― А вы знаете, где сарай?
  Переглянулись с Юрой.
  ― Знаем.
  ― Что сидим? Чего ждём?
  ― Нет! Пусть сначала они туалет сделают.
  ― Кто они?
  Юра схватился за живот.
  ― Ха-ха-ха! И не спрашивай!
  Дик роет ямку на дорожке между домом и скотным двором. "Что это он?" Носом, как поросёнок жёлудь, выбил красную оладушку. "О па!" Я подбежал. Бросился на колени. Монета. Большая. С жадностью схватил. Верчу. Надпись: пять копеек, тысяча семьсот восемьдесят девятый год. "Екатеринка". Точно, её размашистый вензель буква "Е" и римская двойка.
  ― Здесь ещё могут быть!
  Осторожно разгребаем мягкую, сыпучую землю.
  ― Есть контакт!
  Монета поменьше, протираю от пристывшей чёрной земли: серая, чернёная, серебряная, небольшая дырочка над номиналом, как будто пробита гвоздём ― знакомый воротничок по краям, десять копеек, тысяча девятьсот тридцать первый. С другой стороны по окружности "Пролетарии всех стран соединяйтесь!" У меня пятнадцать копеек есть, двадцать третьего года. (Дедушка подарил) всё так же, только над номиналом сияющая звёздочка-солнышко, а с обратной стороны РСФСР, а здесь СССР. Юра протянул обе руки.
  ― Дай посмотреть!
  ― У меня такой нет!
  ― Жадоба!
  ― Ха-ха-ха!
  Поиски продолжаются. Перелопачиваем метр на метр. Но нет, ни копейки, хорошего понемногу.
  ― Дик искать!
  Дик непонимающе переминается с лалы на лапу. Скулит: "Это был неосознанный порыв, хозяин! Все копали и я выкопал".
  ― Эх ты!
  Таня берёт инициативу в руки.
  ― Дай попробовать?
  Новичкам везёт. Передаю рамку. Таня заправски хватает. Все монеты будут наши!
  Рамка сигнализирует о находке. С осторожностью копаем. Алюминиевая водочная пробка-кепочка прыгнула в руки. Ищем дальше. Сигнал за сигналом. Сердце в волнении. Забываем осторожность, всем миром копаем. Даже Дик помогает. Но нет. Сколько же хлама!
  Подсчёт трофеев: две монеты, вьюшка, комок изъеденный ржой, и даже керамическая черепица дала сигнал рамке.
  ― Всё! на сегодня хватит.
  Юра покидал находки в рюкзак.
  ― По машинам!
  ― Ха-ха-ха!
  ― Не плохо бы!
  Лес. Ровно спиленные пеньки, табуретками встречают у самого входа. А где же столик? ― Рай для стариков. Высокое дерево развалилось поперёк тропинки. Небрежный слом у основания, походит на дикобраза. "Сколько дров пропадает!" Осматриваемся, не устало ли ещё какое подпирать облака? ― Вроде тихо. Ветер спит.
  Дик рванул, забежал далеко, спрятался за елями. Щелчок. Жалобно скулит. Бежим на выручку.
  ― Что это?
  ― Капкан!
  Дик метается, хочет освободить переднюю лапу.
  ― Стой! Сейчас! Сейчас! ― я бросился на колени, дрожащими руками разжимаю беззубый капкан, на волка. Пружина растянута. Крови нет. Высвобождаю лапу. Дик прихрамывает. Лижет ушибленное место.
  ― Кто это сделал? ― Таня ищет ответ в моих глазах.
  ― Браконьеры! ― задумываюсь, прозрел. ― Зачем на тропинку ставить?
  ...Дед носится по дому от ружья к сердечным каплям, распаляется:
  ― Это нарочно поставили! Угрожают!
  Дик лежит в будке, скулит, зазывает. Примащиваюсь рядом. Глажу бедняжку: мягкий, тёплый, живой. Выворачивается, слюнявит в благодарность руку.
  ― Ничего, до свадьбы заживёт.
  Дик навострил уши. ― Незнакомое слово.
  ― Прорвёмся!
  Другое дело. Успокоился. Положил голову мне на колени.
  
  
  19 глава
  
  Пожар
  
  На выходные родители так и не приехали. Дед вместе с бабушкой Людой подались в город. Что бы это значило? ― Не иначе из этих совместных похождений что-нибудь получится.
  ― Пожар!
  ― Горим!
  Клич разнёсся по деревне. Вёдра, багры, старые фуфайки: всё в ход пойдёт. Мы тоже пригодились. Оглашаем глухим о беде. Забор растёт из гущи нависающего дыма, неба невидно. Стучим.
  ― Пожар!
  Узколобый не откликается на зов. Ещё стучим. Подключаем ноги. Громыхание ведра доносится из дома. Чертыханья. И тишина. Затаился. Думает кирпичный дом, под железной крышей спасёт. Бежим дальше. Никого невидно. Тушат лес. А мы чем хуже?
  Всё горит. Дым разъедает глаза. Трудно дышать. Куда деваться? Если огонь разгорится, мы окажемся в западне! В огненном кольце!
  Петрович никак не может завести трактор. Выпрыгнул из кабины. Открыл крышку, защищающую сердце трактора, покопался, погладил корпус любимца, что-то бормоча под нос, наконец, шагнул назад и дёрнул за верёвку: "Тра-та-та! та-та! та-та!"
  ― Ура!
  Плуг заботливо пристёгнут к трактору. Полный вперёд!
  Огонь расползается. Всё пожирает. Как же жарко. Нет! не пройдёшь! Петрович пропахал борозду перед лесом. Андрей и Паша делают выпады с вёдрами, вода шипит. Помогает ненадолго. Треск усиливается. То тут, то там вспыхивает новый очаг. Врёшь не пройдёшь! Забиваем на корню. Куртка обгорела. Волосы на руках закруглились. Запахло палёной свининой. Глянул на Юрку. Брови и ресницы пропали. Безумный оскал. Юрку не узнать настоящий марсианин. Неужели и я такой?
  Москвич клещевидный с топором наперевес дорубает ёлочки перед своим участком.
  "У-и! у-и!" ― вот и пожарные подоспели на больших красных грузовиках. "Как же нам вас не хватало!"
  ― Не стоим! Помогаем! Любопытные прочь!
  ― Ура!
  Слаженно трудимся. Как одно целое. Один живой организм. Не замечаем кровавые мозоли. Тушим! Тушим!
  Огонь понемногу отступает, сдаётся. И угасает. Последние очажки, добиваем лопатами с песком. Пожарные заливают из брандспойтов. И тишина.
  Таня всех расцеловала, щека горит.
  Мы с Юрой заразились любовью. Обнимаем Пашу и Андрея.
  ― Эй! Эй! ― отбиваются руками и ногами. ― Разойдёмся краями!
  ― Ха-ха-ха! Хорошо!
  
  Парадокс, не смотря на то что москвич со своей стороны вырубил почти все ёлочки, его дом сгорел. А все остальные целёхоньки. Даже лучше стали. Ярче.
  
  Наказ от пожарных: "обзаведитесь глубокими колодцами, прудами; каланчёй и рындой".
  ― Будет сделано!
  
  
  20 глава
  
  Добрые дела
  
  Бензокосы назойливо над ухом жужжат. Дачники тележки с травой катят в лес. Нет! не переведётся трава в лесу.
  Скорей на усадьбу!
  ... ― Без Дика?! ― Юра в растерянности развёл руками.
  ― Александр Невский на медведя с одной рогатиной и ножом ходил.
  ― Да ну?! ― Юра вылупил глаза, с такой силой, чтобы никто не сомневался в его удивлении.
  Идём через лес. Нарываемся. Юра смело шагает впереди постукивая палкой, как кот Базилио. Ищет капкан. Мы с Таней плетёмся в хвосте, наступаем друг другу на пятки, смеёмся. Юра раздражается, теряет серьёзность. Улыбается. Рычит. Нагоняет страха. Наконец не выдержал, бросил палку. Выгнал нас вперёд. Теперь не до смеха.
  ― А где палка?
  ― А вы на ощупь, ― Юра показывает пример носком ботинка.
  Уступаю дорогу.
  Что это там возвышается над нашим местом раскопок? Продираемся по закостенелой траве. Сучковатые ветки лезут в лицо. Наконец лужайка. Толстая ветла нагло развалилась ровно посередине фундамента печки.
  Юра взобрался на бугристый ствол и побежал мерить шагами. Таня испуганно посмотрела на меня. Хочется подойти, обнять её за щупленькие плечи, прижать к груди. Успокоить. Делаю первый шаг. Таня подалась навстречу.
  ― Двадцать шагов! ― Юра бежит обратно, улыбка до ушей и завязочка не поможет.
  Молоденький клён безнадёжно придавлен ветлой. Я пробую вытащить. Потрескивает. Хрупкий. Сломается. Рядом выкорченная черёмуха, листья зелёные, потерянная лежит. Юра тут как тут с лопатой. Выкопали клён. Корни целы. Втроём бережно как дитя вызволили из капкана. Посадили в углубление. Засыпали глинистой землёй. Откинули в траву обломки кирпичей.
  ― А черёмуха?
  ― Куда же без неё? Будут друг друга поддерживать.
  Закопали. Оглядываем со стороны: даже незаметно, как родное. Надо полить. Здесь же в крапиве отыскал белый тазик, вычерпал пожухлые листья, маленькая дырочка зияет посередине. Пойдёт. Бежим в сад. Ручей приветливо журчит. Зачерпал без остатка в таз. Юра ухватился за край. Хочет помочь. Таня заткнула розовой ладошкой убегающую струйку. Сразу появились препятствия, дряхлый пенёк, канава, непролазные кусты, высокая крапива. С боем прорываемся до питомцев, не потеряв ни капельки живой воды. Поливаем. Сухая, безжизненная земля преображается, чернеет. Мошки набросились, облепили ковром, высасывают соки. Чем бы ещё заняться? Большая толстая ветка поваленного дерева угрожающе топорщится оленьими рогами на дорогу. Это не дело! Я подошёл, примеряюсь. Нет, не сломать. Нож пригодился. Работаю как топором. Сердцевина мягкая. Пробую на прочность. Заломил. Хруст. Поддалась. Срезаю всё лишнее. Получилась рогатина. Вонзил в землю. Пробую согнуть, сломать, не получается, пружинит. Угрожающе выставил на невидимого медведя. Юра смотрит восхищённо.
  ― Мощная штучка!
  ― Все медведи будут наши!
  Таня сидит на стволе болтает игриво ножками. Юрка спохватился, убежал в кусты, подальше. Я подпёр рогатиной клён, подскочил к стволу, запрыгнул, какой шершавый, сел подле озорницы. Одновременно обернулись. Поспешный поцелуй. Ударились зубами. Искры из глаз. Всё-таки они существуют! Виноватая улыбка. Юра ломится по кустам.
  Ну вот! потерял звание: "нецелованный".
  ― Чего расселись! Я там площадку расчистил.
  ― Забота! Пустая это затея.
  Спрыгнул.
  ― А я!
  Таня протянула руки. Соскочила. Я подхватил. "Какая лёгкая! Хрупкая!"
  Не забываю рогатину. Что он там расчистил? Продираемся через заросли цепких кустов. Вот это да! Ни веточки, ни травинки: метр на метр.
  ― Ты издеваешься?
  ― Ха-ха! Пока хватит. ― Юра покраснел, принял взаправду мою шутку.
  Рогатина в сторону! Рамка наголо! Таня заворожено смотрит на это действо. А может и не на это? Перекрест. Копаем. Что-то железное. Плоское. Дырочки в ряд. Петли. От ворот. Грабли. Топор. Расколотый пополам. "Примета! ― Замок и топор клали поверх клада". Копаем втроём. Лопата, топор, железяка: все средства хороши. Что-то есть. Похоже на трубу. Выхватываем друг у друга. Изогнута индейским луком. Сквозные дырочки. Как для крепления.
  ― Руль! от велосипеда.
  ― Железо! Железо! А где же золото?
  ― Ха-ха-ха!
  Одна эпоха накладывается на другую. Такое ощущение, что после революции все помещения были использованы под сараи и склады.
  Шевеление, в кустах, хруст палых веток. Медведь!
  Разом все оцепенели. Юра мёртвой хваткой сжал лопату. Я рогатину. Таня прутик. Уставились в глубину зарослей: Тишина. "Может, показалось?" Таня бросила прутик под ноги.
  ― Уходим. Медленно, медленно.
  Отступаем на два шажка. Бежим. Только в ушах свистит. Спасительная дорога! Милые машины. Вспоминаем, что нужно отдышаться. Откидываю рогатину на обочину. Юра прячет лопату в рюкзак. Таня ищет, чтобы сделать. Чувство неудовлетворённости. Смотрит на меня.
  Взялись за руки, горячие, мокрые. Идём против ветра, всем невзгодам назло. Юра остался позади.
  ― Чё это вы?
  Таня улыбается.
  ― Так просто. За руки нельзя подержаться?
  Машины сигналят. А нам всё равно. "На дорогу смотрите!"
  Наш поворот. Распался союз рук. "Но почему?" ― Стеснение. Невинная улыбка. Знакомые лица.
  ― Что вы всё с лопатой ходите? ― бабушка москвичка улыбается из-под потрёпанной ветрами шляпы.
  ― Клад ищем.
  ― Ха-ха-ха! А воду можете?
  ― Воду? ― задумываюсь ненадолго. ― Можно.
  Зашли в лес. Я отыскал развесистую ветлу. Срезал рогатку, лозу. Вспомнил, как дед мастерил свистульки из ольхи. Детство.
  Поиск москвичкам, где копать колодец. На удивление у них всё по-деревенски: гора колотых дров белеется у забора у самого входа, пробираемся с опасностью сломать ногу; компостная яма на задворках высовывается горкой пожухлой травы; там же треугольный туалет; на боку прибит старенький алюминиевый рукомойник и даже испуганная курица шарахается по участку. Ей бы компашку. Зелёный лук на длинной грядке стрелки отпустил. ― Только фонарики, расставленные вдоль дорожек, смущают. Но днём они совсем не заметны. Свет накапливают. Между участками нет забора. Зелёная лужайка объединяет. Трава как шёлк. Мягонькая. Есть где разгуляться.
  ― Ищите здесь! ― Высокая москвичка указывает повелительно сверху вниз на лужайку.
  ― Здесь?
  Ростом поменьше кивает:
  ― Да! да!
  Шашлыки отменяются. Я взял лозу за концы, вытянул как антенну, иду с серьёзной миной. Таня и Юра за мной по пятам крадутся, чтобы не спугнуть дух воды. Приближаюсь к забору. Два двухметровых серых кольца и одно метровое прячутся в тени штакетника, ждут своей участи. Петрович в лоснящейся спецовке и нагло открытым чистым треугольником тельняшки, облокотившись на пыхтящего железного коня, слушает жалобы и предложения. Лозу потянуло вниз. "О Боже!"
  ― Копайте тут!
  ― А...
  Петрович замялся, не доверяет. Наконец решился, запрыгнул в кабину. Ковш динозавр ожил, поднялся, с грохотом впился в сочную зелёную траву, и вынес на обочину красную глину. Пасть всё глубже и глубже уходит под землю. Гора растёт. Где же вода?
  Андрей и Пашка нарисовались. Глазеют через просветы забора.
  Глина всё влажней и влажней. Вот и струйка воды сбегает с горы ручейком. Петрович подобрал ковш, и не заглушая мотор, вылез из кабины, подмигнул нам, улыбнулся. Спрыгнул со ступеньки. Подошёл к самому краю ямы. Заглянул в глубину. Мы ринулись к нему. Тут же столкнулись с заграждением из рук, столпились позади. Скважина метра четыре. Петрович без лишних слов отогнал нас к забору, мастерски привязал (морским узлом) тросом к ковшу, одно за другим кольцо и опустил в яму. Ковш замер у самой поверхности. Петрович освобождает его от троса. Мы приваливаем комьями глины ямки за кольцом, утрамбовываем. Андрей и Пашка тоже при деле: Андрей выкладывает из покорёженного ведёрка серую жижицу, цементный раствор, мастерком на кольцо, выглянувшее из земли, после наших ног, на спичечный коробок. (Песка маловато). А Пашка дельно вертится около него вьюном. Петрович отвязал трос и посматривает на нас со стороны. Работа сделана. Ковш вернулся к трактору.
  Третье метровое кольцо, прикатываем всем миром, с улюлюканьем. "Осторожно!" ― Установка. Излишки раствора шлёпаются звучно в бездну. Петрович ловко затирает щели. Заглядываем вглубь. Небольшая лужица. Шевеленье, струйки.
  ― Ничего, за ночь наберётся. Будет чистая, чистая! ― Петрович радуется как ребёнок.
  Андрей подкатил новенькую одноколёсную тачку к горе. Откуда что берётся?
  ― Деда можно мы будем на тележке вывозить глину?
  ― Конечно! У меня всё равно ось у телеги сломалась.
  ― Ура!
  ― Тише вы! озорники.
  Андрей внук Петровича? Не за что бы ни подумал. Хотя?.. Щёки! Красные щёки.
  Петрович затарахтел по дороге.
  Паша схватил лопату, выше себя ростом, большими порциями быстро нагрузил с горочкой тележку. Андрей жадно вцепился в ручки и покатил в лес. Потом меняются, нам не доверяют и постепенно вытесняют: "Конкуренты не нужны!" Втянулись в трудовую деятельность. Молодцы!
  
  
  21 глава
  
  Куда податься?
  
  Дик скулит, ползает на брюхе: "Возьми с собой хозяин! Я не подведу!"
  ― Нельзя! Лежать! Сидеть!
  Всё-таки напросился с нами.
  Трудно было себя заставить вернуться на усадьбу. Я где-то слышал: "Осилит идущий". И вот идём. Юра с Диком впереди, мы с Таней отстали, держимся за руки, заглядываем в глаза. Целоваться не рискуем, ― и так хорошо.
  Моя рогатина, сиротливо лежит у дороги. Вооружился. Насторожились. Идём молчком. Друг за дружкой, гуськом. За травой не видно. Ни нас, ни врага. Шуршим. Вот и просвет. Ива спит, разогревшись на солнышке. Клён и черёмуха прижились. Шевелюры ещё больше раскучерявились. Пробежал взглядом по стволу. Корни оголены. Кому это понадобилось? Закапываем следы преступления. Побольше земли. Увлекаемся, нагребаем горочку. Кирпичами заполняем недостатки по кроям ямы. Через неделю зелёной травкой зарастёт. И не останется следа, что здесь была печка.
  Осматриваем друг друга: перепачкались как поросята. "Скорей к ручейку!" Трещим по кустам. Солнышко поблескивает. Вот он родимый торопится, бежит. Вода чистая. С жадностью набросились. Загрязняем. На дне притаились два бруса, от теплицы. Здесь точно было садовое товарищество!
  ― Это не дело! Давайте почистим ручей.
  ― Давай! ― Таня заглядывает в глаза.
  ― А что, можно. ― Юра всматривается вглубь ручейка. ― Вдруг клад найдём?
  ― Ха-ха-ха!
  Работа началась.
  Откуда здесь покрышки? Телеграфный столб из добротного бруса, пропитан чёрным маслом; железяки? Как он умудряется пробиваться через мусор к реке? Да... Вековое дерево в два обхвата с одного берега на другой раскинулось мостком.
  ― Его не убрать.
  Таня выудила из воды покуцанный кусок жести и улыбнулась мне.
  ― Ничего, ручеёк выход найдёт.
  Я погрузил руки в прохладную воду, что-то нащупал. Дёрнул. Не шелохнулось. Накрепко засосало. Запустил щупальца под предмет. Тяну. Понемногу. И... Вырвал. Обрызгался с головы до ног. "Есть!" Жестяная банка. Круглая как блин. Тяжёлая. Чёрная. Пытаюсь открыть. Не получается: "Прикипела!" Руки трясутся от предвкушения. "Что там?" ― сказал Юра дрожащим голосом и протянул лопату. Таня молча стоит в сторонке. "Не надо!" ― я достал нож. Подковырнул со всех сторон по наростам. Откинул крышку. Кругляши. Жёлтые, как солнышко. Размером с рубль. Монеты! Чуть не рассыпал по земле, руки трясутся. Наконец пересилил себя. Взял одну монету, тяжёленькая, рассматриваю на солнышке, бородатый дядька улыбаясь рассматривает меня, Николай Первый. Пять рублей. Юра дышит в затылок. Я бросил монету обратно в банку. Звякнули в ответ. Глаза разбегаются. Какие хорошенькие! Ни царапинки!
  Юра выскочил из-за плеча:
  ― Сколько их тут? ― в глазах отразилось золото.
  ― Посмотрим.
  Юра расстелил пакет на земле. Бросились на колени. Я накрыл банку пакетом и перевернул как дети на песочнице. Получился золотой куличик. Сначала молитва. Освещаю. С Богом. Пересчитываю. Раз, два... девяносто шесть монет и белое колечко с зелёным камушком. Таня как птичка присела рядом, взяла колечко, одела на безымянный пальчик. Как родное. Посмотрела на меня. Всё лучшее дамам. Улыбнулся в ответ.
  Да... искали меньшее, нашли большее. Так всегда! Юра мастерски сгрёб монеты в рюкзак. Завязал крепко-накрепко. Чтобы случайно не потерять одну. Закинул за спину.
  ― Ну чего расселись? Уходим!
  Я взглянул на Таню: Какие у неё волосы! Золото!
  Вышли на просёлочную дорогу, Дик задержался в кустах. Обнюхал калину. Метит территорию. Юра заспешил с рюкзачком. Таня подставила руку солнечным лучам, посматривает как поблескивает камушек. А я смотрю зачарованно на её волосы. Золотые волосы. Слева затряслись кусты. "Наш пострел везде успел". Выскочил как ужаленный. Что это? Дик превратился в бритого, узколобого, мужика! Таня вскрикнула.
  ― Я ничего вам не сделаю, только покажите, что вы нашли? ― глаза горят. Ручонки трясутся.
  Я вышел из-за спин.
  ― Нет!
  ― Ты что?! страх потерял! ― наступает, кортик откуда-то взялся, как продолжение руки. ― Покажи!
   "Гав! гав!" ― Дик выскочил из-за куста калины и сразу без раздумий бросился на обидчика. Вцепился в запястье.
  ― А-а! оттащите пса! А-а! помогите! ― узколобый противно скулит и размахивает рукой. Дик беспомощно мотается из стороны в сторону, но не отпускает руку. Узколобый ударил Дика, свободной рукой в бок. Дик застонал.
  Я вскипел. Горю! Что есть мочи сжал рогатину, выставил и ринулся на злыдню. (Не знаю, откуда силы взялись?) Он упал. Дик отскочил. Я надавил рогатиной на горло. Злыдня выпучил глаза, не так от давления, как от удивления. Щёки надул. Раскраснелся. Захрипел. Извивается змеёй.
  ― Не рыпайся! Лежи смирно! Руки! ― Юра следя за моими глазами, поводком скрутил трясущееся руки. ― Ноги вяжи!
  ― Чем?
  ― Ремнём!
  Таня подключилась: расстегнула у меня ремень. Связывают ноги. Узколобый корчится.
  ― Б... б...больно! Ослабь!
  ― Ничего! смирнее будешь!
  Наконец связали. Я убрал рогатину. Узколобый порывается встать и тут же падает, поднимаем, качается как пьяный. На спине помятый рюкзак. Пытаюсь развязать. Узел тугой. Не поддаётся. Надо разрезать. Хлопаю себя по карманам. Пусто. Как назло нож забыл. Вспомнил:
  ― А где кортик?
  Таня рыщет на месте свалки. Присела и тут же словно серебряную уклейку выудила из травы острый клинок.
  ― Вот он!
  Бежит ко мне.
  Вооружились. Таня с кортиком. Юра с лопатой. Я с рогатиной. Таня разрезала узел. Я открыл рюкзак. Заглядываем.
  ― Что это?! ― в ужасе отпрянули. Барсук! Спит и улыбается во сне. Рядом зловеще поблескивает знакомый беззубый капкан.
  Браконьер хищно улыбается, вспоминая, как убивал зверька. Я закрыл рюкзак и толкнул улыбчивого в спину.
  ― Прыгай!
  ― Да вы что?! издеваетесь?!
  ― Иди! Иди! Маленькими шажками! ― шепчу Юре на ухо. ― Так спокойнее.
  ― Куда вы меня?
  ― У ДПС сдадим.
  ― Ха-ха-ха! ― узколобый упал, как-то неестественно медленно, нарочно.
  ― Что с ним делать?
  Юра озабоченно поглаживает невидимую бородку:
  ― Может прикопать?
  ― Кого?
  ― Ну и его.
  ― Что?! ― у узколобого затряслась нижняя губа.
  ― Что слышал!
  ― Вас же посадят! ― закрутил головой, глаза по пятаку.
  ― А мы скажем что оборонялись! ― Таня с хищническим оскалом и острым кортиком нависла над жертвой.
  ― Точно!
  Подняли его всем миром: худой, а тяжёлый.
  ― Помогите!
  ― Иди! Иди! ― подталкиваю рогатиной в спину.
  Юра оживился.
  ― Может ему рот заткнуть?
  ― Чем? Сюда бы дедушкины портянки.
  ― Ха-ха-ха!
  ― Звери!
  ― Кто бы говорил! ― Юра замахнулся лопатой. ― Как дам!.. в ухо!
  Узколобый заскрежетал зубами, согнул руки, сжал кулаки, озирается, лицо побагровело, глаза превратились в щёлки, колючие. Но встретившись с моей рогатиной, присмирел. Опустил голову и руки.
  "Куда же сдать клад? В милицию? Боязно. Но теперь же полиция? А, ладно, рискнём!"
  Вернулись к повороту на асфальтник, крутой подъём на мост он не осилит.
  Пока вели бандюгу на аркане, вымотались. Сил нет. То и дело падает. Поднимаем. Вырывается. Огрызается. Не хочется в тюрьму. Машины не останавливаются. Мчатся без оглядки: "Спасение утопающего, дело рук самого утопающего". Идём. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Последняя попытка уркогана, порывается в лес. Дик тут же пресекает: блаженно лает, бросается под ноги, смачно хватает за штанину, узколобый стал криворотым: "А-а!"
  Три синих квадратика на крыше круглого двухэтажного здания, играют на солнышке, подходим ближе, читаем белые буковки: "ДПС". И окна во все стороны бдят.
  На дорожке у здания, нас встречает весёлый краснощёкий здоровяк с укороченным автоматом наперевес, грудь колесом, ноги на ширине плеч, стройный, подтянутый, никаким заборчиком не прикрыт, он стоит всем невзгодам навстречу.
  Как же нам тебя не хватало! Настоящий полицейский! Передали с рук на руки преступника. "Свобода!"
  
  
  22 глава
  
  Солнышко стучится!
  
  Долгожданный дождь. Тёплый. Мокрый. Ливень.
  ― Таня! Юра!
  ― Саша!
  Шлёпаем по лужам: "Топ! топ! топ!" Оставляем отпечатки пяточек и пальцев. Смеёмся. Маленькие лягушата спешат искупаться, распрыгались на дороге, тычутся холодными сопливыми мордочками в ноги. Дик прыгает на своё отражение, лает.
  Мамы! Папы! Бабушка! Дедушка! Держатся за руки. Прыгают. Босиком по лужам: "шлёп! шлёп! шлёп!"
  Пахнет опятами, пахнет дождём.
  
  Дневник забросил. Чистые листы раздражают глаз. Ручка наголо! И... "Полиция не обманула. Посодействовала. Мы получили, свои пятьдесят процентов, за каждую монетку. Конечно свято верить в бескорыстность людей можно. Только подстраховаться тоже не лишне. Пофоткать клад на фоне линейки. Не цифровым, а простым, плёночным. И фильм снять. А то мало ли что?
  С кредитом покончено. В новую кабалу родители наотрез отказались залезать.
  Узколобый под следствием, при обыске его дома нашли краденые вещи. Оказывается он настоящий рецидивист. Тюрьма для него дом родной. Надеюсь, увидим не скоро.
  Забор незаконный сломали. Пруд свободен. Бабушки обрадовались. Ловись рыбка большая! и больше!
  Музыкальный центр в целости и сохранности возвратили хозяину. Парнишка теперь слушает втихую, боится привлекать внимание к сокровищу.
  Дед завёл кур. На завтрак омлет".
  Бесхозные бублики на тумбочке лежат. Причмокиваю за кадром.
  "Юра досадует, что ему не четырнадцать. А мопед был так близко. Схватился за новенький спортивный велосипед".
  Я доел бублик и принялся за ручку. Вспомнил вредную привычку. Сколько я не курю?.. Забыл.
   Солнце светит мне в лицо. Как же это хорошо! "Тук! тук! тук!" Стукалочка? Не может быть! Я подскочил к окну. Солнце слепит. Сделал из рук козырек. Всматриваюсь вдаль: Знакомый силуэт за забором. Таня! Улыбается, солнышком подсвеченная. Бег.
  
  Это не конец, продолжение обещаю!
  
  
  
  
  
  Алфёров Александр Викторович
  
  [email protected]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"