Мэри книги читала со сказками только. И книга любимая "Рикки-тикки-тави" была. Книжечка детская маленькая про мангуста пушистого и ласкового, змей который всех перегрыз и людей спас. Сказка добрая такая.

Жила в квартире Мэри со стенами белыми и закрашенными окнами чёрной краской, где из побелки потолочной торчала проволока, да лампочка зеленовато-серебристая стеклянная на ней. И в лампочки стекле чёртики хвостато-рогатые плясали, и с когтями длинными лапами тенями на стенах кроликов показывали. И мягчайший на полу ковёр был, с ворсинами длинными, ноги которые обвивали и пальцы щекотали. Конечно, была у Мэри дверь стеклянная в квартиру ведущая, с колокольчиками серебряными и замком, открытым всегда.

А Мэри была сама красивая очень девочка, с волосами до пояса белыми и глазами, как пыль, серыми. Аккуратная, тонкая, с костями торчащими из-под бледной ссохшейся кожи, пластинами жёлтыми ногтей на руках грязных. Мэри одета была в халат новенький розово-бежевый. И всё было для счастья то вроде.

И мечта была.

И мечтала Мэри о Звезде, о которой в книгах читала, Солнцем звалась. По слухам, сила живительная жила в этой чудо-звезде. Уж Мэри очень хотелось взглянуть на неё хоть бы глазком одним.

Ветреным перезвоном колокольчики над дверным проёмом пропели, и скрип слышен был и шаги лёгкие совсем, едва шумящие по ковру. Поспешила выглянуть Мэри и не заметила, как чёртики в стекле лампы зелёной яростно заплясали, к Мэри лапы с когтями длинными тянули.

На ковре двери возле мальчик стоял, лет 16. Стройный, высокий, что говорится - красивый очень. И в руке перчатку держал белую, и под перчатки тканью блестело что-то, трепыхалось, переливалось. Затаила Мэри дыхание и без того слышное едва-едва и аккуратно подошла к мальчику, которого лицо видела плохо, из-за отсутствия света яркого, только ведь лампочка зеленоватая освещала комнату Мэри.

Там что такое? - прошептала, голосом надрывающимся Мэри.

Звёзды там, Мэри. Звёзды. Я тебе продам их, вместе с перчаткой. Хочешь? - мальчика голос был сдавленный будто, горький.

Хочу. Только взял то ты их где?

Не так важно. Не мои они. Но и не чужие тоже. Бери, бери, продам. И в подарок что-то преподнесу.

Глаза у Мэри загорелись почти.

Но нет у меня ничего. Как же я звёзды куплю?

Да много я не прошу, мне лампу бы только твою из комнаты.

Лампу? Но темно тогда совсем будет.

Они будут путь освещать, - мальчик чуть тряхнул перчатку, звёзды засияли чуть ярче.

Хорошо. Хорошо. Хорошо, - приняла Мэри перчатку белую из рук мальчика, прошёл который тут же в комнату и руки длинные вытянув стал лампочку выкручивать. Чёртики извиваться стали, кричать, плакать горько, Мэри звать. Да Мэри только на перчатку белую со звёздами могла смотреть.

Звёзды шевелились сами будто бы, позвякивали, иногда, шипели. Но взгляд притягивали, переливчивостью своей, яркостью красок.

И очнулась Мэри, оставшись во тьме непроглядной, мальчик когда забрал лампочку.

Прошла она в комнату со стенами белыми и ручками детскими раскрыла перчатку, лентами сияющими звёзды расползлись по стенам, устроились в углах и на проволоке, где прежде лампочка комнату освещала. Звёзд свет был ярче. Глаза Мэри ослепли почти от этого.

А в перчатке белой ещё оставалось что-то, Мэри дрожащими пальцами достала круглое зеркальце маленькое совсем и заглянула в него: глаза серые цвет потеряли совсем почти, кожа дряблая была и обвисшая, да смотрела на Мэри не Мэри совсем, а бабушка смотрела какая-то не знакомая совершенно.

Здравствуйте,- прошептала Мэри и губы бабушки потрескавшиеся повторили её слова.

Осела Мэри хрупкая на пол, на ковёр мягкий, ворсистый и заплакала горько.

Лет то уже сколько живёт она в комнате беспросветной? Сто, двести, триста? Лет то уже сколько Мэри считает себя девочкой всё ещё маленькой, как прежде? Мальчик глаза ей открыл.

Плакала Мэри, плакала от отчаяния, Мэри чувствовала себя старой, тело - дряхлым своё, голос - хриплым и уставшим, да зрение даже хуже стало - звёзды полосками стали длинными, хотя были недавно лентами, широкими, но короткими.

Плакала и плакала Мэри слабая, а звёзды длиннее всё становились, длиннее, и головы у них вот уже показались и язычки раздвоенные, и звёзды к Мэри ползли. А Мэри смерти приближение чувствовала, запах пепла, запах сырости, чувствовала сердце как её биться медленнее всё начинает, слышала едва живое хриплое дыхание своё. И змей видела, ползли к ней они, ползли.

И невольно совершенно в голову мангуст из сказки старой детской влез. И послышался голосок знакомый:

Рикки-тикки-тави!

Возня, шипение, шуршание.

Боялась Мэри глаза раскрыть и плакала всё, плакала, плакала.

Мэри... Бедная юная Мэри.

Мэри не юная! Мэри умирает!

Бедная. Бедная юная Мэри.

Мэри глаза открыла и разглядывать стала зверька мохнатого из сказки любимейшей.

Ты же видел отражение в зеркале моё. Не юная Мэри, совсем.

Юная Мэри. Бедная Мэри. За мечту продалась. Мэри юной была пока верила сама свято в это, Мэри юной была, пока искала в зеленоватой лампочке чёртиков, Мэри юной была, пока куску стекла не поверила. Но Мэри поверила. И Мэри умирает теперь, и змеи если не съедят её, её поглотит её старости страх или тьма непроглядная. Бедная юная Мэри.

Но как же? Как же?...

Мэри может выжить ещё. Мэри раньше жить чёртики помогали, Мэри верила, что живые они, теперь нет их. Мэри раньше и верила и в меня, и верит ещё. Мэри просто надо поверить, найти на полу камень и окна разбить. Однако, мудрость старая поможет Мэри. Звёзды то с неба не снимешь никак совсем, и всё это - сказки детские.

Часто-часто Мэри заморгала, руку на ковёр опустила и нащупала камешек маленький совершенно, улыбнулась. Тьма то совсем непроглядная, змеи то от мангуста попрятались. Размахнулась Мэри и кинула камешек на удачу.

Осколки чёрные полетели в стороны во все, свет забрал с собой остатки змей, но свет забрал и мангуста.

А Мэри увидела Солнце в окне и радостно, звонко рассмеялась ему.