Аннотация: Письма Ричарда мои. автор писем Алвы пожелал остаться неизвестным.
Ричард Окделл:
Простите, герцог, за неверный почерк - для каллиграфии теперь я слишком пьян. Я заблудился среди глупых строчек, заполонивших память, как бурьян...
А собирался написать всего лишь, что жив, здоров, имею славный дом, женат, Создателя благою волей есть сын. Да, я теперь почти седой. Да, я не вспоминал о вас ни разу. Да, я был счастлив. Да, и буду впредь. Я подчинился вашему приказу - жить, но для вас навеки умереть.
Я, знаете ли, пристрастился к меду. На пасеке сейчас забот не счесть. Пошли Создатель теплую погоду - и будет, что зимой на завтрак есть.
Какая чушь - зачем вам знать все это?! Нет, я не-поз-во-ли-тель-но раскис. Перо в руке выводит пируэты, а строки лихо пляшут вверх да вниз.
Я, в общем-то, нашел платок сегодня - он за обшлаг мундира заткнут был. Вы обронили, я зачем-то поднял, хотел отдать, да, видно, позабыл. В тот день мы выступали на столицу. Светило солнце, ветер флаги рвал... Вы, василек небрежно вдев в петлицу, о море пели... я вам подпевал...
Зачем вы позволяли быть так близко - чтобы потом тем дальше оттолкнуть?! Швырнуть на бедность денег и мориску, отрезав к возвращенью самый путь?
Зачем вы пели мне, зачем учили - любить, смеяться, думать, фехтовать? Зачем к себе так крепко приручили - чтоб эту связь больнее было рвать?!
Вот ваш платок! Чужого мне не надо.
Забудьте, что я тут нагородил... Все происки дурного винограда, да уголек, который жжет в груди.
Послушайте...(зачеркнуто) Простите... Как видно, чушь молоть - моя судьба... я - ладно, но себе за что вы мстите? За что вы так не любите - себя?!
Постскриптум: Мне не нужен ваш ответ. Посмеете - ответьте себе сами: каким сегодня был "случайный" цвет глаз той, что засыпает рядом с вами?
Рокэ Алва:
Что ж, добрый вечер, юноша, сегодня. А впрочем, вы давно уж не юны, и иней на висках не знак погоды, хотя в Надоре ночи холодны.
Вино, что на губах у вас, плодит вопросы, и я, возможно рад, что не дает ответ. Я не отвечу тоже - слишком поздно. А слишком поздно выданный секрет порою хуже канувшего в Лету. Я надеюсь, туда же с днями канут найденный платок и с ним письмо. Я близко подпускал? Я верил? Ложь все. Любил. Неправда ли, не легче с этих слов? Любил. Теперь, поверьте, в прошлом. Мне нынче в гости только не хватало вас, примчавшегося, чтобы память растревожить. Я не винил вас в прошлом, не виню сейчас. Забудьте и живите поспокойней, при вашем нраве лучше так для всех, вам бы привыкнуть проливать все "слезы" в бокал - не кровь на свой колет. Живите, пусть же вас хранит Создатель, хоть перед ним заступник я плохой, но помощь Леворукого принять вам честь несомненно не позволит. Что ж, прощайте, кошки вас не приведи вернуться, ведь если снова зададите вы вопрос, черт побери его Дидериховский пафос, но коснуться не откажусь я вновь твоих волос. Забудьте о вопросах, юноша, пожалуй. На ваше "монсеньор, за что не любите себя?", ответ один "я вас люблю" и разве вам легче будет нынче это знать?
Ричард Окделл:
Разбит бокал, осколки - в кровь ладонь, но вой сквозь зубы - не от этой боли. Что - мы - наделали?! На тысячу ладов шепчу - зачем? за что? Какою волей, каким безумием, какой своей виной я заслужил дар слепоты проклятый, что, монсеньор, вы сделали со мной? что сделал с вами я? С чужим, крылатым, таким родным, что каждый вздох - сквозь боль, теперь, когда своими же руками разорвана, растоптана любовь - нет, не любовь. Жизнь. Свет. Само дыханье.
Мой сын давно уснул... в полночный час, сквозь ветра плач, сквозь треск и рев огня - я не зову, я звать не смею вас.
Услышь.
Пожалуйста.
Прошу.
Прости меня.
Рокэ Алва:
Свеча, полночный час, вино разлито. Гитара шепчет что-то о тебе - изменница.
И ветер плачет в струнах сбито, нервным всхлипом. Нет, ты не говорил "я верил вам".
В глазах, в улыбке - прочитать несложно, и я читал, забыв молчанье губ.
Я говорил, я над тобой смеялся, поверив, что сумею выбрать путь
Тебе дать шанс, а ты безбожно верил, меня зачем-то превращая в божество...
Почти. Я, закрывая дверь кареты, хотел чтоб ты позабыл однажды словно сон
Бокалы черной крови, плач гитары, песни ветра и красный камень, с молнией кольцо.
Но на письме чернеют капли, ты мог не говорить о "крови" - аромат знаком.
Ричард Окделл:
Память - петлей на горле, вышитый душит ворот,
Плавят в закатном горне душу мою давно,
Кружат в осеннем небе ярый орлан и ворон -
Нам на двоих знаменье было тогда дано.
Ызарги и интриги, троны, короны, речи,
Глупость случайной пешки, гордость и боль ферзя,
Памяти злы вериги, в кровь мои стерты плечи,
Но ни одной усмешки вашей вернуть нельзя.
Я открываю ставни, струи секут ладони,
В этой глухой неволе некого мне судить.
Кем мы друг другу стали? Что друг о друге помним?
Мертвые птицы в поле. Сердце мертво в груди.
...............
Я не безумен стал ли? Страшной, кричащей болью
Грома раскат - и после, шепотом - "уходи".
Рокэ Алва:
Шаг не дойдя до двери, мертвым застыть изваяньем,
Ногти в ладони - до крови - я не могу жалеть,
Были моею волей встречи и расставанье,
Яд иль Лаик только повод. Ну а причина смерть.
Сны позабыть, боль упрятать, в горло не яд, вино,
Я не приеду, знаешь. Пусть и взлететь дано,
Пусть могу брать, не считая, и не считаясь ни с кем,
Я не посмею отнять то, что ты однажды сумел.
Дверь распахнуть бы настежь, вскачь одному близок путь.
- Юноша, не попрощавшись... - вздох. Тишина. Не вернуть.
Ричард Окделл:
Вернуть - доверье - верить - верность,
Насмешкой слышен общий слог.
И пролегла не пропасть - вечность
Среди вином залитых строк.
Я слишком долго прожил трусом,
Я слишком много не сумел,
Почти отброс, почти что мусор -
Для тех, кто смог. Решил. Посмел.
И пусть! Пускай - рассудят здраво,
Осудят, будут отвергать,
Мне все равно. Но кто дал право
Нас друг у друга отнимать?!
Пусть - не вернуть! Ни дня, ни вздоха,
Касанья рук, сиянья глаз,
И не собрать по жалким крохам
Того, что не было у нас -
Я возвращать не собираюсь,
Я не вступлю с минувшим в спор.
Я не прощен, и не прощаюсь.
Я возвращаюсь, монсеньор.