Аннотация: или граница Толерантства и Мазохизма. Очередной поток сознания. И пусть кто-то заметит, что бессвязного. Нет.
1\64
Иногда он думал, что хорошо было бы отрубить себе руки. Тогда многие проблемы решились бы сами собой.
- Одевайся, Кельвин, я отвезу тебя к мисс Кралсвод.
"Немая живодерка..."
Он тяжело поднялся с пола, стянул с кровати пиджак и поднял футляр. Потрогал лоб. Обидно: повышенной температуры нет. Придется ехать.
- Быстрее, дружок. Надо еще на заправку заехать.
- Спускаюсь, папа.
- Пилишь, пилишь... Кельвин, води плавней. Плавней! Я не хочу с тобой разговаривать. Это бесполезно или как, Кельвин? Кельвин!
Он очнулся от приятных и грез - высокая женщина с лицом птицы, щурясь, смотрела прямо в глаза. На ее коленях лежал журнал с нотами и его задание на дом.
"Будь немой!"
По дороге домой он видел много красивых деревьев. Хотелось выйти из машины и пойти потрогать их, пообщаться, спросить как им живется на свободе, среди ветра и неба...но с корнями. Что они думают, деревья?
Небо было действительно великолепным тем днем. Все как он любил: не слишком насыщенное голубым, множество продолговатых облаков и маленьких невесомых островков цвета неспелых персиков. Солнце, казалось, начало клониться к закату сразу после полудня. И не было надоевшего тумана. Хотя лес в тумане невероятен. Нет, его не пустят побродить в туманном лесу. Может быть, никогда.
- Папа, можно я открою окно?
После ужина, он поднялся в свою комнату, и едва дверь успела закрыться донесся голос снизу: "Приступай к упражнениям!" Кельвин открыл футляр и без выражения на лице оглядел до боли знакомую напарницу.
"Ты будешь плакать, погибая в огне?"
"Я буду плакать по тебе. Мы не увидимся."
"Но разве ты не останешься в звуках? Я думал душа скрипок бессмертна," - пораженно ответил он.
"Если бы ты любил меня. Но ты хочешь сжечь."
"Я люблю тебя. Я не люблю его."
"Я хочу, чтобы ты любил. Его."
"Это слишком просто, дурочка."
- Я не слышу, что бы ты играл! - Наполовину пересеча порог комнаты сказал папа. Кельвин стоял посередине комнаты.
-Сейчас, отец.
Мужчина кивнул и, скрестив на груди руки, оперся о косяк и стал наблюдать за ним. Кельвин поднял инструмент, положил на плечо и взмахнул смычком...
Он стоял у открытой двери в кухне. Шел дождь. Весь сад был окутан молочной дымкой, словно волшебной пыльцой фей. Цветы, наверно, были очень рады. Он посмотрел вверх: ничего не видно. Обыкновенное серое полотно. И хотя не все дети обожают яркие цвета и веселье, даже постоянное уныние начинает раздражать. Читать не хотелось, играть тоже. Кельвин просто стоял и смотрел на облагодеятельственную природу без мыслей и эмоций. Ему не нравилось, что порой его одолевает состояние отсутствия всяких чувств. Это бы чересчур рано. Рано..?
-Что же тебе сделать? - Мальчик опустил голову и незаметно вхдрогнул.
-Я не буду... Я устал.
Отец довольно улыбнулся и исчез.
Женщина с лицом птицы сидела в гостиной и гипнотически смотрела на картину над каминной стойкой. Он бесшумно вошел в комнату и неожиданно сильно грохнул футляр о стол. Кларсвод вздрогнула и впилась глазами в его лицо. "Кусается. Или бесится, что не кусает?" Он извлек из вазы маникюрные ножницы и обрезал волосы на смычке.
-Прошу меня простить, я не смогу играть.
-Тогда пиццекатто, юный джентльмен.
У него перехватило дыхание, но не хватило даже воздуха закашлять.
Наполненная ванна ожидающе стояла, благоухая розовым саше. Он снял рубаху, штаны и уже абсолютно нагим встал напротив зеркала. Глаза мальчика по ту сторону были соблазнительно грустными и очаровывали меланхолией в сером цвете. "Он любит всё это. Он не расстанется ни с одной частью меня. Дьявол..." Кельвин потянулся к бритве, лежащей на средней полке с разными одеколонами и маслами. "Ты не ждешь. Уже совсем не рано, что бы после мучить себя поспешностью. Теперь - вовремя."
1\32
"Было пасмурно. Я сидел за столом и смотрел в окно. На ветках прыгали мокрые птицы и забавно чистили перья. Дерево заслоняло вид на рощу, но это меня не слишком огорчало. Все равно, он просто вселял бы в меня пустые мечты. Я очень часто думаю сколь многим я себя бессмысленно обнадеживаю. Ничего не исполнится, ничего. Но я слишком слаб, что бы смириться с этим. Да, именно."
Сны - единственное, что вселяло в него жизнь. Даже мечты последнее время казались только хирургическими ножами, вспарывающими шрамированное сердце. Ему ничего не хотелось. Слишком много вещей заключали в себе отрицательное. Кельвин решил, что подождет еще чуть-чуть и тогда попробует со всем, со всем разобраться.
Он прижал лезвие к коже в области солнечного сплетения и провел линию. У зеркального мальчика быстро вырисовались остроугольные буквы, сложившиеся в слово "К У К Л А". Кельвин удивился своему частому глубокому дыханию и с минуту смотрел на уничтожающуюся подтеками ясность написанного. "Зачем я это делаю? Снова эти затмения рассудка. Он это видит. Прямо сейчас. И он тоже кукла. Тоже... Почему не поможет мне. У него точно хватило бы смелости отрезать мне голову... и руки." Мальчик провел кончиками пальцев по холодной зеркальной поверхности и резко посмотрел в глаза отражению. Его лицо приобрело хищное выражение благодаря искусно выполненной обольстительной улыбке. Он дотронулся до глубокой раны в сплетении и, собрав кровь на палец, слизнул ее, не переставая зовуще чаровать мальчика по ту сторону реального мира. "Ты выйдешь. Когда-нибудь даже ты не устоишь..." Он снова растянул, покоящиеся в строгости губы и попрощался с Ним.
Свет выключился.
- Не зевай за столом. Я этого не переношу.
- Не зеваю.
- Не болтай, - отец качнул головой и опустил ложку наполненную овсяной кашей на стол. - Почему ты такой не милый сегодня? - Кельвин поднял голову и вызывающе посмотрел в глаза папы. Они кое-что говорили. Не новое, не приятное... Ему стало обидно и скучно. "Нет, не удивит..."
Мужчина обогнул овальный стол и встав сзади Кельвина, запустил руки ему в волосы. Серые, на самом деле бесцветные, и безумно нравящиеся ему. Мальчик дернул головой и отодвинул тарелку.
- Сиди... - Еле слышно произнес отец. Кельвин дотронулся до его руки и сцепил пальцы в кольцо. - Прекрати.
Голова болела. И океан шумел внутри. Он поднялся с кровати, но почувствовав слабость и еще сильнее накатившую боль, лег обратно. Дьявол отложил поездку. Интересно, почему. Во всяком случае, хорошо, что не придется ехать в захолустную сумасшедшую Ирландию. Поездки среди тумана... Захотелось чаю. "Придется встать. Хорошо бы не стошнило...Проклятье..."
Отец сидел в кабинете и читал. Кельвин спешно миновал главный коридор и, уже шаркая, добрался до кухни. Ветер шумел в листьях и полуголые ветки яблони бились в окно, словно черные иссохшие кисти старухи. Он снял заварник с полки, но из-за внезапного головокружения, выпустил ручку. На полу сложился бездарный узор из чаинок. Кельвин недолго посмотрел на это зрелище и, присев накорточки, выложил слово "грех". Чаю больше не хотелось, и он, шатаясь, пошел в свою спальню.
"Безмолвие. Этот дом можно было так и назвать. Если бы не моя находчивость, я решил бы, что я единственный ребенок в этом мире. Когда, он захочет побаловать себя лишением меня изоляции?"
Когда он поднимался по лестнице на второй этаж, его догнал отец.
- Мы вскоре покидаем это место, мой дорогой.
- Насколько?
- Навсегда, - торжественно сказал он и обнял Кельвина за талию. Его затошнило.
"Он привязал меня к стулу в библиотеке и долго насиловал. Дольше, чем когда-либо. Я хочу, что бы когда он умер, его тело не наполнялось червями, а служило игрушкой для десятков одичавших человеческих племен."
Мальчик поджег один край листа и отпустил его по волнам ветра. Это было бы практически бессмысленно, если бы не помогало.
- Мы оставим здесь все свои вещи, - сказал он. Кельвин молча ушел.
"Милая моя, вот и пришел день. Не плачь. Я буду тосковать. Буду грустить о тебе. Ты единственна."
"Верить тебе?"
"Не можешь?"
"Ты так жесток, Кельвин."
"Радуйся, что мой любимый папа не играет на тебе."
"Не надо..."
"Не плач, Феникс. Жди меня там..."
Они переехали в большой особняк, оставленный мистеру Фогу в наследство его дедом. Здание внутри мало чем отличалось по виду с наружной частью. Такие определения, как "уютный" и "комфортный" не родились бы в таком месте. Но мистеру Фогу такой расклад вещей нравился еще больше.
Они шли по неосвещенному коридору, рождающему странные звуки похожие на крысиный писк и паданье капель на каменную поверхность. Кельвину было совершенно неинтересно бродить по дорогостоящему "подарку" в компании восторженного отца и вдыхать застоявшиеся, собранные в зловонные комочки, частицы воздуха. Кружилась голова.
- Ты хотел бы, что бы я взял тебя на руки?
- Да.
- Мне кажется, это место подходит мне больше, чем предыдущее.
"Мне кажется, дед Фог слишком рановато умер для его бычьего здоровья..."
Кельвин сидел в высоком кресле, похожем на деревянный трон и безрассудно глядел в неизвестную точку пространства. Папа сидел за противоположным концом стола, как всегда, и окунал ложку в овсянку.
- Ты давно не ел?
Кельвин не воспринял слова. Они пронеслись табуном мустангов и рассеялись по долине пустоты.
- Кеельвиин... - Протяжно прошептал мужчина. - Кельвин! - Он кинул в него ложку, но она намеренно пролетела не задев его щеки.
- Да?
Папа искривил рот в ухмылке и кинул скатерть с ног на пол. Положил подбородок на ладонь и повторил: "Ты давно не ел?"
- Не ел... Я давно не ел.
- Ты будешь гореть в аду. Иди и упражняйся! Какого черта ты сидишь тут и ничего не пробуешь?! Я думаю, ты в чем-то нуждаешься, - мальчик вопросительно изогнул бровь. - Я знаю в чем. Иди и занимайся. Я не хочу говорить с воздухом, как безумный.
- Мне нужен свет, папа.
- Ты помнишь что-нибудь и наизусть. Иди.
Ему не хотелось подниматься наверх и, не видя в темноте, снова упасть и разбить едва зажившее лицо.
- Мне нужен свет...
- Я провожу тебя. Ты сам хотел.
- Нет, не хотел... - Слова растворились в ничто.
Очень скоро обнаружилось, что в их доме будет жить дворецкий. Кельвин узнал об этом случайно столкнувшись с ним в коридоре. Присутствие высокого взрослого мужчины совершенно не удивило мальчика, он не задал бы и вопроса, но незнакомец, наконец заметив ребенка, остановился и, поклонившись, назвал свое имя. Кельвин смутился: не каждый знакомый отца так галантно ведет себя. А полностью вернувшись в реальность из своего мира, он оценил этот ничем не выделяющийся в темноте костюм, и понял кто перед ним, и за что раскланивается перед другим рабом своего хозяина.
- Я - Кельвин. Если что-то нужно, с радость Вам помогу. Хорошего дня.
"Дворецкий..."
Спустившись по лестнице, он остановился в небольшой квадратной комнате из которой шли выходы в зал, кладовую, кухню, столовую и ванную комнаты. Захотелось разбить этот дом, источающий сырость и удушливую вонь его духов... Разбить как стеклянный графин. Навсегда. Навсегда... Под рукой оказалась только керамическая ваза с сухими цветами.
Отец свесился с перил второго этажа, подобно мальчишке, и молча уставился на Кельвина, зажавшего порезанную ладонь правой рукой.
- Милый, как ты будешь играть!
Все, что он сказал.
За уничтожение вазы, являвшейся фамильной ценностью испорченного рода Фогов, мальчику было наказание... не обрадовавшее даже дворецкого. Но Кельвин уже на следующий день ничего не помнил.
Он разглядывал этого высокого, худого, как скелет, блондина с крысиным хвостиком и мечтал... Лицо Рэйнваля не выражало радости или грусти, оно было как лист бумаги на столе давно умершего писателя. Ни что не могло заставить его мускулы сокращаться, кроме вынужденных отчетов о проделанной работе. Но стоило ему заговорить, как окружающие чувствовали легкий ветер, ласкающий их душу вместе с сотнями мягких перьев, вселяющий спокойствие и расположение к необычному мужчине. Кельвин мечтал о том, что наконец нашел Себя. Но это было странное чувство - Рэйнваль совсем не Он...и не Кельвин. Дворецкий осторожно, но быстро срезал лишние стебли дикой розы, собирая ненужные части цветов в длинный мешок.
Он слез с подоконника и посмотрел на графин с молоком, стоящий на обеденном столе. "Мне запрещено думать о ней...пытаться вспомнить...Почему?"
- Отец! - Мистер Фог спускался по лестнице в холл.
- Хмм? - Мужчина остановился перед невысоким мальчиком и укрощал свое желание дотронуться до него: так было интересней.
- Почему мы не можем говорить о моей матери?
- А что?
-Что? Что... - Он умоляюще смотрел на отца, желая, чтобы слова сами вышли из него или... Что...
- На все должна быть причина,знаешь ли... Пойдем прогуляемся? - Папа взял его за руку и повел к двери.
"Снова... Сколько еще умрет прежде, чем... я... он? Неужели мы живем? Так не могут жить все. Я видел. Так не везде... Рэйнваль обязан мне объяснить."
Слова разбиваются в эхо внутри меня. Такие тонкие неуловимые птицы, летящие прямо к кронам деревьев. Может, они хотят преодолеть и небо. Когда-нибудь.
Прорезая скальпелем язык, отметил, что уже не чувствую привкус металла. Как заточенное острие ледяного куска. Почему мне близки именно эти вещи? Зачем так много вопросов?
1\16
Оттого, что я так похож на него? Я не пытаюсь сбежать, не ищу другого. Я принимаю свое безмолвное рабство. Боже, я действительно осознаю это. Хотя в священной книге, которую Он называет "вздорным трепом больных философов", сказано, что Господь отец всего живого, я не хотел бы быть его сыном. Столь позорно и недостойно. Ненавижу ли я себя? Сегодня мне попалась на глаза статья... в конце книги... Мне кажется, обрушилась лавина. Совершенно не могу сосредоточится. Странная суета в голове. Не пойму, не пойму, что происходит. Оказывается, все верно: мы необычны этому миру.
Еще вчера я узнал следующую вещь: Он имеет отношение к врачевательству. Практическое. Но его стиль жизни никак не связывается по моему мнению с известными мне образами медицинских рабочих. Да, интересно. Хотя совершенно не нужно; я должен узнать какая его специальность. Почему-то вспомнился роман Мэри Шелли. Стоит об этом подумать, но не сейчас.
Рэйнваль долго разговаривал с разносчиком почты. Мужчины стояли у ворот и, можно было подумать, что это медные сфинксы, встречающие величественным предупреждением любого гостя, если бы не лтшенность смысла подобного в данной ситуации. Они о чем-то говорили. Рэйнваль... и этот молодой человек похожий на еврейского юношу своими темными кучерявыми волосами, небрежно торчащими из-под шляпы.
Я видел, как Он держал его за подбородок и шептал нечто, поразившее холодного стража. Дворецкий, однако, умеет выражать эмоции. Спонтанные, они абсолютно нереально и чуждо смотрятся на его привычном к неизменности лице.
В какой зависимости он находится от моего отца? А он находится, я ясно это ощущаю. И несмотря на то, что ему не позволительно принимать трапезу с нами, я понимаю, глядя на Его глаза, как хотелось бы ему увидеть напротив себя... сфинкса. Держал за подбородок и шептал... Так он делает в моменты чего-то необъяснимо радующего его темное сознание... Так он делает, когда хочет поиграть с жертвой перед окончательным умерщвлением. Как я могу любить его и ненавидеть себя. Нет, не испытываю к себе никаких чувств. Это было бы слишком, пожалуй...
Я задыхаюсь от этого постоянства. Бью стекла и ломаю скрипки о решетки, но ничего, кроме свистящего сквозь двери сквозняка. Он принесет другую и скажет: "Знакомься..." Что-то, что-то в этом ядовитом воздухе другое. Слишком большое количество шепотков. И он не пугает меня уже несколько дней.
Последний раз когда я жег боль, он вывел меня обнаженным во двор и, прислониВ к ледяным плитам рвал дольше обычного, оставляя на груди и бедрах глубокие кровавые следы, как после рысьих когтей, отращенными и заточенными пиками ногтями.
- Ты режешь себя из любви к искусству? Это я понял бы! Но мне кажется, что здесь замешано что-то иное... Я жду, отвечай!
-Здесь только Ваше смятенное сознание, отец...
- Почему ты так со мной разговариваешь? Мне думается, книги производят на твой ум большее влияние, чем нужно. Ты перестанешь дышать их сухими просветительскими бациллами. Иначе, - он резко развернул меня к себе лицом, - что ты будешь думать обо всем... вокруг... через год? - Громкий смех. Дьявол... Мне хотелось закрыть лицом руками, спрятаться. Мне нельзя прятаться, но что происходит? Боже, что происходит?
Он рассматривал свои темнеющие следы на мне и восторг дышал в его глазах. Мне было чертовски холодно от этой стены. И... я взрослел. Он приходил реже.
Он пугал реже.
...Реже.
Реже.
ре...
Закусил губу. Сейчас я буду свободен. Считаю...
- Ты... чего ты хотел бы сейчас? - Дотрагивается до самого доступного меня. - Ну? - Сдавленные звуки сквозь частое дыхание.
- Я хочу, что бы он не смотрел.
Бутоны цветов падали под наточенными садовыми ножницами. Он заворожено глядел на нас и срезал их. В голове мелькнула картина: эти лезвия смыкаются на моей шее... и лицо мужчины с крысиным хвостиком. Он... он отдал ему себя. Не может быть...