Уже в который раз, глядя в зеркало, на вытянутое лицо с заострёнными чертами, он никак не мог признать его своим. В полумраке сплошь чёрные глаза были трудно различимы. Он будто бы смотрел на мир пустыми глубокими впадинами - мёртвыми, ничего не выражающими. Также он ощущал себя и внутри - там было слишком пусто, угрожающе пусто. И постоянно преследовало его это странное чувство, что что-то очень важное выжгли из него, удалили раскалёнными щипцами, нещадно вырвали как поражённый болезнью зуб.
- Я сделал что-то очень страшное... Иначе и быть не могло - думал Нха. Он думал: "я сделАЛ, вместо - "я сделАЛА" и это было неправильно. До некоторых пор только неправильно, скоро станет преступно и наказуемо. Нха был юн, даже не молод, хотя грань между двумя этими понятиями у его линии была очень расплывчата. Хийлы созревали рано, уже в 15 лет могли спокойно размножаться, да и со сменой фаз у них в таком возрасте проблем не имелось. Нха было уже семнадцать и он всё ещё плавал в фазах, задерживаясь в мужской больше, чем надо. Смотрители, конечно, беспокоились. Одно время посещение врачей стало для Нха чуть ли не традицией. Они думали, что помеха в примешанной в геном чужеродной лхаиской линии, но на самом деле Нха просто не хотел менять пол.
Переход в женский цикл был для него сущей пыткой. Нет, органы нормально меняли положение, гормональный фон разворачивался без скачков, и даже кожа становилось чуточку светлее, вымывая тёмно-серые пигменты и приобретая привлекательный чуть палевый оттенок. Но сама мысль о женской фазе, и об изменениях, которые пробивают эмоциональный фон подобно пулям, выворачивала Нха наизнанку. Он готов был есть сублимированные гормоны килограммами, только бы снова не оказаться в женском цикле. И ел бы, да только толку от этого было мало. Глядя на огромный белесый силуэт Луны, раздувающийся на чёрном небе, он мысленно, каждый раз сыпал на него проклятия, так щедро, как только мог. Природа брала своё, брала жестко, не спрашивая, и пинком толкала Нха в ненавистное обновлённое тело.
Смотрители вились вокруг Нха в заметно приподнятом настроении, когда смены проходили без оказий и уже раздавали ему... точнее ей довольно щедрые комплименты. Большая часть из них входила в мужскую фазу, когда Нха оказывалась на женской, и уже предлагали ей себя в качестве потенциальных партнёров. Сжимая зубы, Нха терпел, и старался отвечать на проявленные к себе знаки внимания любезностями и фальшивыми улыбками. Так было принято. В этом мире так вели себя абсолютно все, кроме, может быть, высокородных, которые слишком многое могли себе позволить. Давя в себе желание схватить очередного претендента на партнерство за горло, Нха старался скрыться подальше от чужих взглядов, искал себе угол потемнее и отсиживался там большую часть своего женского цикла. Именно в это время, особенно по ночам его мучили частые приходы, вспышки, обрывки каких-то невероятных видений. Он не понимал их природы, они были слишком светлыми и отличными от всего, что он видел и знал раньше. Иногда погрузившись в очередную, мелькнувшую перед глазами серию образов Нха чудилось, что его веки будто прожигает изнутри. Всё что он видел, было неизвестным ему, но при этом знакомым. Его неизменно преследовало чувство Великой потери. Часто к горлу подкатывал ком, и снова что-то жгло, где-то глубоко внутри.
"Я сделал что-то очень страшное" - Нха закрыл лицо руками и отошёл от зеркала. Тонкие длинные пальцы судорожно сжались на лбу. Нха часто делал это непроизвольное движение, будто бы пытаясь стянуть с себя маску. Чёрные жёсткие кудрявые волосы рассыпались по вискам. Звякнуло об пол. Это снова слетел с головы золотой обруч - подарок материнского родителя. Предмет, за который любой хийл среднего звена мог запросто отправить к Чёрному Богу с десяток себе подобных. Нха очень редко надевал его, чаще просто носил на поясе как необходимый знак своего статуса. Он не любил золото... Его память не любила. Долго смотря на жёлтый металл, он рано или поздно начинал видеть на нём капли ярко-красной густой жидкости.
Материнский родитель с даром не прогадал. Из-за обруча Нха пришлось обзавестись «вторым комплектом зубов и ушей». Эта поговорка как нельзя лучше отображала положение,вкоторое поставил Нха его материнский родитель. Сверстники возненавидели лхаиского выродка ещё больше и паутина интриг, плетущаяся вокруг него росла с непомерной скоростью. Но материнского родителя Нха это очень радовало. В одно из своих редких посещений Шахаб был крайне доволен. За день до его прибытия Нха убил свою сестру. Сходящаяся с ума по Золотому Дару она пробралась в блок Нха поздней ночью и попыталась незаметно отравить его иглой. Он помнил её глаза, когда Хаз уже сползала по стене, получив по голове сокрушительный удар. Он помнил синюю линию, нарисованную на стене её кровью. Он помнил как, прижав её к себе, ревел навзрыд как дикое животное. Он только плохо помнил момент, когда тело его сестры уже выносили из блока, и один смотритель, кажется, похлопал по его плечу, а второй сказал, расставляя мебель и вытирая со стены кровавый след: «Задатки неплохие, но эмоций многовато, ох уж эти лхаиские гены. А Хаз подкачала, я был о ней лучшего мнения».
Хийлы не плачут и никого не жалеют. Шахаб напомнил тогда Нха хийлиские заповеди, обрисовал путь, который ему предстоит пройти в ближайшее десятилетие, два и удалился. Про Хаз он не сказал ни слова. Она была 122 сыном, связи, благодаря которым она родилась, были давно утрачены, да и с отцовским родителем её, Шахаб уже лет как 5 не имел никаких дел.
«Милосердие - путь к ранней погибели. Выбей из себя эту дрянь!» это Юсфа поучал Нха через несколько дней после смерти Хаз. Старший смотритель, самый старый из всех, но, в свои 350 лет выглядящий на 25. Он половину заработанного тратил на поддержание своей молодости, и один Чёрный Бог знает сколько людинских эмбрионов сгинуло в его бездонной утробе.
- "Кому как не тебе знать об истинном смысле жизни? Твой мудрейший родитель лучший пример не только для тебя, но и для всех нас. Чти его путь, иди за ним и не сворачивай. Задави в себе эти низменные порывы, или мы их задавим сами".
Мудрейший Шахаб ... ну да, материнский родитель Нха. "Вечно жаждущий" как его называли. За свою 1200-летнюю жизнь он успел обглодать до костей четыре мира. Нха родился у Шахаб 123 сыном. Был нежелательным ребёнком, лишней почкой. И как ни прискорбно не имел ценности. Нха был ребёнком "рожденным по влечению" - абсолютно бездарная трата времени у хийлов. Дети рождались по договорам, по факту заключения сделок. Такие отпрыски ценились выше. Нха не имел практически никакой ценности, кроме одной - белых генов. Их у него было совсем немного, не больше 2%, но и эта скромная цифра придавала его жизни особый статус, а также полезные физиологические показатели. Рост выше среднего, чуть более светлый оттенок кожного покрова, более густая кровь и красота. По меркам хийлов Нха был потрясающе красив. Он мог бы, не сходя с места сделать ошеломляющую карьеру в сфере ублажения. На него как-то положили глаз двое чёрных служителей высшего порядка, периодически заходившие к смотрителям за безхозниками - юными хийлами, родители которых отказались от их обеспечения. В покорных адептах и юных телах всегда была нужда. Завидев на горизонте расцветающую красоту Нха, служители неуловимыми тенями стали по пятам следовать за ним. Все связи были подключены, все смотрители щедро подкуплены. И вот когда надежды вырваться из сетей чёрных жертвователей уже не было, пришёл Шахаб. В тот день он устрашал как Чёрный Бог. Надо отдать ему должное, он встал на защиту своей собственности без тени сомнений. Нха как и любой ребёнок хийлов принадлежал родителю до 20 летнего возраста. Спор за право обладания разгорался с каждой секундой. Нха чувствовал, как аура чёрного гнева ширится вокруг Шахаб, грозя разлиться смертельной волной и смыть округ себя всё живое. Жертвователи, обуянные вожделением, не отступали. Осмелевшие от выпитой крови людин, они уверенно противостояли родителю Нха. Но когда один из служителей в необдуманным порыве назвал Шахаб "грязным лхаистким сластолюбцем", обе чёрные тени упали у ног «Вечно жаждущего» замертво. Переступив через тела и подняв с мраморного пола за волосы две безжизненные головы, Шахаб смерил Нха назидательным взглядом и сказал:
«Помни, что я поступаю так с каждым, кто покуситься на мои богатства».
Нха хорошо запомнил это. Он также помнил и то, что его родитель вправе будет однажды предложить ложе своему Чаду и Нха нельзя будет отказаться.
«Родитель владеет детьми так же, как и Чёрный Бог всеми нами. В его власти наказывать и миловать, в его области отбирать и одаривать. Будь послушен и обретёшь блага».
Нха в который раз прочитал заповедь, написанную на бумаге, висящую над окном в массивной стальной раме. Темнело. Красное тусклое светило тяжело закатывалось за высокий изломанный горизонт. Заповедь была написана на настоящей бумаге. Её делали из деревьев, которых Нха никогда не видел, но где-то в глубинах памяти он помнил, как они выглядели. Помнил даже не он, а те самые 2%. Помнили лхаийцы, которые когда-то связались с людинами, решили пойти по другому пути, и, вызвав этим Гнев Чёрного Бога, были практически полностью истреблены. А те немногие что остались, жили как звери в клетках, или служили развлечением для сильных мира сего, для таких, как родитель Шахаб.
Нха снова посмотрел в зеркало. Лицо так и оставалось чужим. Впадины - глаза стали ещё чернее и глубже, и в чертах, в которых все вокруг видели красоту, он не находил ничего, кроме страшного уродства. Вскоре предстояло отойти ко сну, и юный гермафродит был рад и не рад этому. Ему снова будут сниться далёкие странные миры, наполненные жгучим, ослепляющим, но приятным светом. Белые лица закружатся в хороводе воспоминаний, разметаются по изумрудной зелени цветными лентами долгие, наполненные радостью лета. Крылатые корабли заполнят небеса слепящей серебряной россыпью. От горя потери он снова проснётся среди ночи, в исступлении будет пытаться поймать ускользающее прошлое и вспомнить хоть что-то. На секунду покажется, что всё вокруг лишь сон, темнота скроет ненадолго суть нового чужого мира. Но еле живая надежда с утра вновь разобьётся о безжалостную поверхность Зеркала.
« - Господи, прости мне непослушание моё, прими покорного твоего раба и избавь от страданий». - Нха знал только эту молитву. Но Чёрный Бог молчал. Ему, Пронзающему пространство и время, Всезнающему и Всесокрушающему, даже ему была неподвластна обжигающе - мучительная сила памяти.
Ещё было время до взросления и осознания. Ещё было время до момента, когда голос, звучащий изнутри, так настойчиво повторяющий что-то замолкнет и перестанет наконец-то звать куда-то... Засыпая, Нха даже не чувствовал как по лицу снова катятся чуждые для его новой сути слёзы. Он лишь повторял про себя простую, незамысловатую мольбу:
« - Я сделал что-то очень страшное... Простите мне, простите мне, простите...»