Я вежлив с жизнью современною, но между нами есть преграда...
Николай Гумилёв
Требование Гумилёва сохранять размер оригинала нуждается в уточнении и корректировке. Корректируют его поэтическая традиция и дух языка, который нельзя сломать через колено, не сломав при этом самого важного в стихах.
Григорий Кружков
Проходя летом по центру столицы, я подумал: "Если бы во времена повального увлечения Америкой и мини-юбками кто-то сказал, что в России еще войдут в моду сарафаны, его, наверное, подняли бы на смех. А как бы удивились переводчики середины прошлого века, узнав, что к его концу элегии Джона Донна будут переводить александрийским стихом! И всё же, это факт: Бродский точно так и поступил".
Потребность в высоком стиле неистребима. И быть может, именно она лежит в основе шекспировской "сонетианы" - появления всё новых и новых переводов сонетов Вильяма Шекспира. В XX веке стихи великого английского трагика стали самым переводимым произведением иноязычной поэзии в России. Настолько, что у профессиональных переводчиков сообщение об очередном переводе сонетов Шекспира не вызывает уже никакого интереса.
И всё же их упорно продолжают переводить: инженеры и домохозяйки, студенты и пенсионеры, люди грамотные и не очень. Крупные издательства оградили себя от этой стихии переводами Маршака и Финкеля, которые продолжают издаваться как некий эталон, иногда с вкраплениями переводов Пастернака и других известных авторов. Однако число переводов продолжает расти - хотя уже и не столь бурными темпами, как в 1990-х годах.
В чем основная причина этого явления? Любовь к Шекспиру? Тщеславие? Или то, что при сравнении имеющихся переводов с оригиналом разные люди делают один и тот же вывод: несмотря на все усилия, содержание этих стихов доносится до русского читателя в сильно урезанном виде? Относится это и к переводам Маршака, которые, по выражению Фадеева, "сделали сонеты Шекспира фактом русской поэзии".
По моему убеждению, одной из причин досадной неполноты многих переводов сонетов Шекспира стало то, что в XX веке было превращено в догму правило эквиразмерности: соответствия числа стоп русского перевода - числу стоп английского оригинала. Укоренению этой традиции в ХХ веке предшествовала интересная предыстория.
ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ
Споры о том, всегда ли впору русскому стиху одежды, сшитые по западной мерке, началось у самой его колыбели.
Так, в 1752 году В. К. Тредиаковский ополчился на А. П. Сумарокова за то, что тот в своих шестистопных ямбах употреблял дактилическую цезуру. Поскольку в немецких образцах этого размера употреблялась только ямбическая цезура, Тредиаковский считал, что и русские поэты "всемерно должны блюстись", чтобы поступать так же. (См.: Тредиаковский В. К. Соч. СПб., 1849, т. 1, с. 138). Ответ Сумарокова был замечательным: "Ето правда, - писал он, - что немцы редко не ямбами перьвое полустишие оканчевают, а причина тому, что у них великое множество коротких слов, а у нас множество долгих (курсив мой - А. П.); и для того я чаще первое полустишие не ямбами оканчеваю, нежели немцы; однако я думаю, что и другие наших трагедий авторы того не убегут, да и убегать не для чего, а если бы в том кто и трудиться стал, кажется, чтоб труд сей был бесполезен, чтоб чистые сыскивая к пресечению ямбы, терять мысли (курсив мой - А. П.)". (См. Сумароков А. П. Ответ на критики. - В кн.: Сумароков А. П. Стихотворения / Под ред. А. С. Орлова. Л., 1935, с. 358). Так еще на заре русской поэзии наши предки указывали не только на важность освоения западных форм стихосложения, но и на необходимость их корректировки в связи с сущностными свойствами русского языка.
Те же самые мысли высказывались и многими русскими поэтами-переводчиками.
В 1822 году П.А. Катенин - переводчик Расина и Корнеля, высказал мысль о том, что для перевода иноязычной поэзии надо употреблять формы, приближенные к формам подлинников. Он писал: "У великих авторов форма не есть вещь произвольная, которую можно переменить, не вредя духу сочинения. Знаменитейшие из эпиков новых, Ариост, Камоэнс, Тасс, писали октавами... Язык наш гибок и богат: почему бы не испытать его в новом роде, в котором он может добыть новые красоты?" Но выступал ли при этом Катенин за копирование формы? Вовсе нет. Вот, что он писал дальше: "Правда, затруднительно приискивать беспрестанно по три рифмы... И никакой размер не стоит того, чтобы ему жертвовать в поэзии смыслом (курсив мой - А. П). Но все сии неудобства исчезнут, если мы захотим употребить октаву, похожую на италианскую, и вкупе приноровленную к правилам нашего стихосложения" (Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова. Л., "Советский писатель", 1960). О сохранении формы подлинника при переводе стихов на русский язык писал в то время и
П.А. Вяземский, переводивший Байрона. Но и Вяземский точно так же оговаривался. Он писал, что переводчику следует делать это, "соображаясь со стихиями языка, который у него под рукою - настолько, насколько наш язык может приблизиться к языку иностранному, разумеется, опять, без увечья, без распятья на ложе прокрустовом (курсив мой - А. П.)" (Левин Ю.Д. Об исторической эволюции принципов перевода, в сб. "Международные связи русской литературы", М.-Л., 1963).
То, что эти оговорки Катенина и Вяземского были не случайны, видно из дальнейшей истории стихотворного перевода в России, когда эксперименты с передачей размера оригинала стали производиться чаще. Сравнительная краткость английских слов, особенно там, где текст насыщен метафорами, ставила русских переводчиков перед дилеммой: "Жертвовать полнотой смысла ради размера, или наоборот?"
Суть этого вопроса была очерчена крупнейшим из переводчиков того времени П.И. Вейнбергом, переведшим 9 пьес Шекспира. Указывая на причину того, почему в русском аналоге байроновского "Дон Жуана", переведенного Козловым, многое оказалось "исключено или сокращено", он писал: "Причина заключается в желании - все, что включено у Байрона в одну октаву, передать по-русски одною октавой, желание, которое... в большинстве случаев представляется совершенно невыполнимым без ущерба подлиннику... (курсив мой - А. П.) Мы знаем, что у Байрона октава придает рассказу прелесть и оригинальность; но уже лучше пожертвовать этою чисто внешнею особенностью, чем гораздо более существенным..." Вейнберг видел главную задачу перевода в точной и как можно более полной передаче содержания, и с этой целью почти в трети переведенных стихов удлинял строку перевода на одну и более стоп по сравнению с оригиналом.
В то же время обозначилась и противоположная точка зрения, которая со временем стала господствующей. Высказал её революционер Л. М. Михайлов, который писал о переводе "Фауста" Гёте размером оригинала: "Нам могут возразить, что в русском языке нет такой сжатости, как в немецком, и что-то, что в одном немецком стихе, часто не может вместиться и в двух русских стихах. Это кажется лишь с первого разу. Поэт, у которого в полном распоряжении язык, сумеет быть и сжатым и не отступить от подлинника". (Чуковский К.И. Высокое искусство, М., Советский писатель, 1968). Заметим, что последняя из этих фраз внутренне противоречива: ведь требование "быть сжатым" как раз и лишает переводчика возможности оперировать многосложными аналогами иноязычных слов, т.е. "полного распоряжения" ресурсами языка. Например, для перевода 1-сложного английского слова red в русском языке нет 1-сложных слов, но есть 2-сложные: красный, алый и 3-сложные: багряный, пурпурный, червонный. Ясно, что чем короче будет избираемый нами размер переводной строки, тем употребление многосложных синонимов будет трудней.
Не желая ограничивать себя в выборе изобразительных средств, поэты-переводчики XIX века В.Г. Бенедиктов, Ф.А. Червинский, В.С. Лихачев, Т.Л. Щепкина-Куперник, переводя сонеты Шекспира, написанные 5-стопным ямбом, увеличивали размер на одну стопу. "Подчеркнём объективный характер подобных отклонений, продиктованных национальными особенностями русского литературного языка, - пишет один из исследователей русской сонетианы Е.А. Первушина (курсив мой - А. П.).- Давно отмечено, что русские слова имеют в среднем большую слоговую протяжённость, чем соответствующие английские, и одна строка 5-стопного ямба в английской поэтической строке вмещает гораздо больше лексических единиц, чем в русской". (Первушина Е.А. Сонеты Шекспира в России: переводческая рецепция XIX-XXI вв. - Владивосток, Изд-во Дальневосточного университета, 2010, с. 71). Теоретически абсолютно верное замечание. Однако на практике в ХIХ веке сонеты Шекспира переводили так совсем не для того, чтобы достигнуть высокой точности перевода и дать высказаться автору, а для того, чтобы развернуть во всю ширь шестистопного ямба свой творческий потенциал. Например:
Искусство сметено со сцены помелом,
Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!
Добро ограблено разбойнически злом,
На истину давно надет колпак дурацкий.
(66 сонет, пер. В. Г. Бенедиктова).
Стихи, бесспорно, замечательные. Однако такое переложение отличается от перевода так же, как фильм по мотивам от экранизации: ведь в оригинале нет ни сцены и помела, ни кафедры и ада, ни грабежа и разбоя, ни шутовского колпака. Ясно, что правильней использовать именно те средства, которые избрал сам Шекспир.
Думается, наши переводчики так легко расстались с традицией переводить сонеты Шекспира шестистопным ямбом в том числе и потому, что расширение размера не использовалось по назначению - для того, чтобы более точно передать смысл подлинника.
ПЯТИСТОПНАЯ СОНЕТИАНА
К началу XX века переводческая мысль в России была вполне подготовлена к тому, чтобы выдвинуть требование максимальной точности перевода. Рыцарь стихотворной формы Н. С. Гумилев в 1919 году выступил с решительным заявлением о том, что переводить следует, "точно соблюдая метр и размер подлинника". (Гумилев Н. С. Принципы художественного перевода - П., 1919). В основе этого тезиса Гумилёва лежит абсолютно правильное наблюдение о том, что "у каждого метра есть своя душа". Поэзия облекается в тот или иной ритм не случайно, а в связи с эмоциональным наполнением стихов, и разные стихотворные ритмы обеспечивают разный настрой. Так, сонеты Шекспира не случайно написаны ямбом, и их адекватный перевод также не может не быть ямбическим.
Но вот с числом стоп дело обстоит сложней. Как будет показано ниже, требование соблюдения не только метра, но и размера оригинала часто вступает в противоречие с другими требованиями адекватности перевода: верной передачи смысла, воспроизведения образов и лексики оригинала.
Первым, кто возвестил зарю перевода сонетов Шекспира "размер в размер", был Модест Чайковский, который "полагал необходимым не подчинять Шекспира законам русской поэзии" (курсив мой - А. П.). "Именно после переводов Чайковского 5-стопный ямб станет обязательным поэтическим атрибутом русской стиховой модели шекспировского сонета, унаследованной всеми последующими авторами", - пишет Е.А. Первушина (Указ. соч., с. 149).
Советские теоретики перевода стали давать практикам соответствующие установки. В 1936 году К. И. Чуковский писал: "Известно, что в английском языке огромное большинство слов - односложные. В среднем каждое английское слово почти вдвое короче русского. Это фатально для языка, где крайм значит "преступление", бас - "омнибус", уи - "малюсенький", где фразы часто обходятся без соединительных частиц". И делал вывод: "Нужно повсюду, где только возможно... вычеркивать лишние слова" (курсив мой - А. П.)
Вывод вполне логичный: другого пути при переводе "размер в размер" с английского на русский нет. Но что, если перед нами оказывается английский стих, в котором лишних слов по сути нет, и выразить полноту смысла которого представляется невозможным? Сам Чуковский указывал на то, к каким потерям могут приводить эти сокращения: "При такой разгрузке нужно выбрасывать только лишнее,- повторял он.- Выбрасывать же, как ненужный балласт, такие важные элементы переводимого текста, какие выбрасывали, например, переводчики трагедий Шекспира, не рекомендуется никому ни при каких обстоятельствах, потому что... это приводит к прямому искажению подлинника". (К. И. Чуковский. Собр. Соч. в 15 т. Т. 3, М., Терра - Книжный клуб, 2001). Шекспир упомянут здесь, конечно же, не случайно. "Каждое слово у него - картина", - сказал о плотности его строки поэт Томас Грей.
Объективно перевод сонетов Шекспира "размер в размер" имеет свои преимущества: русский пятистопный ямб более похож на оригинал, он легче воспринимается. Первый можно сравнить с бригантиной, идущей к берегу на всех парусах. Зато второй я бы уподобил галеону, способному перевезти в трюме золото поэтической мысли. Несомненно, в XX веке "размер в размер" были сделаны переводы, ставшие украшением нашей лирики, в том числе некоторые сонеты Маршака. Но чем больше появлялось альтернативных переводов, тем яснее, на мой взгляд, становилось, что отказ от 28 дополнительных слогов поставил поэтов, пытавшихся адекватно передать полноту философской мысли Шекспира, в положение беременной, пытающейся влезть в свадебное платье.
Переводчики XX века, сталкиваясь с этой проблемой, писали о ней в статьях, посвященных сонетам Шекспира.
Так, поэт Б. А. Кушнер, профессор математики Питтсбургского университета, писал: "Содержание шекспировской строки, как правило, не помещается в строке русского 5-стопного ямба. Переводчику неизбежно приходится идти на нелёгкие компромиссы, и, пожалуй, один переводчик отличается от другого скорее тем, что он не перевёл, нежели воспроизведёнными им чертами оригинала" (Б. А. Кушнер. О переводах сонетов Шекспира. См. http://berkovich-zametki.com/Avtory/Kushner.htm).
""Если бы в строчке была ещё хотя бы одна стопа!",- нередко вздыхаешь, когда слова не умещаются в размер ямбической строки, которая вcero-то 5-стопная, то есть состоит из 10 или 11 слогов,- писал поэт-переводчик В. К. Розов. - Я подсчитал, что в каждом сонете Шекспира в среднем 100-110 слов, у Маршака - 70-80. Потеря 30 слов - это утеря эпитетов, сравнений, метафор и многих других средств художественной выразительности. Как компенсировать эту утрату? - вот в чём вопрос" (Стоило ли ломать копья? - предисловие к "Сонетам Потрясающего Копьём в переводах Вадима Розова"; ИА "Норма, Москва, 1998).
Анализ этой проблемы уделено немало места в статьях критика В. А. Козаровецкого:
"Сонеты Шекспира иногда рассматривают как некую философскую форму любовной лирики. Для него была важна именно непрерывность движения мысли. Краткость английского языка позволяла Шекспиру передавать это движение образами, укладывающимися в строфы и даже в строки. Попытки в переводе на русский, который в 1,5 раза "длиннее" английского, перелагать сонеты Шекспира такими же "квадратами" неизбежно приводит к деформации словаря переводчика, заставляя его искусственно выбирать в основном короткие слова, которых в нашем языке существенно меньше, и к излишней деформации смысла там, где мысль не удается заключить в 4-х строчный период без потерь. (курсив мой - А. П.) Часто там, где у Шекспира два эпитета, в русском переводе остается один (а то и ни одного), а там, где Шекспир использует сложный образ, переводчик вынужден его упрощать, если не хочет загубить интонационную и речевую естественность стихотворения. Все это не может не сказаться на общем облике перевода, и по-русски из-за этих ограничений размера (курсив мой - А. П.) и количества строк стихотворение неизбежно звучит и выглядит иначе, чем в оригинале, а любые требования буквальной точности выглядят смешными. (В. А. Козаровецкий. Возможен ли перевод сонетов Шекспира? См. http://perevodchick-x.narod.ru/05.htm).
"Что же касается ныне забытой традиции переводить английский 5-стопный ямб 6-стопником,- замечает критик в другой статье,- то, кажется, она канула безвозвратно, хотя в прошлом было много удач именно на этом пути". (В. А. Козаровецкий. Сонеты Шекспира: проблема перевода или проблема переводчика? - Альманах "Поэзия", 1988, Љ50).
МЯТЕЖНЫЙ БРОДСКИЙ ПОД СУДОМ РЕВНИТЕЛЕЙ ФОРМЫ
"Новое - это хорошо забытое старое". Только согласиться с этим непросто - настолько довлеет над нами инерция XX века. Попытки внести коррективы в принцип эквиритмии воспринимаются рядом авторов исключительно как показатель безграмотности и лени.
Так, Александр Шаракшанэ, сделавший весьма добротные подстрочники и комментарии к сонетам Шекспира, пишет: "Нет никаких причин предпочесть в переводе шестистопный ямб, кроме одной: переводчик "не укладывается" в оригинальный размер, и самочинно меняет его, чтобы сделать перевод более легкой задачей (курсив мой - А. П.)",- ("Сонеты Шекспира в обучении студентов на факультете иностранных языков (английский язык)". Глава III. Сонеты Шекспира в курсе "Теория перевода", ј3. Критика переводов).
Но если перевод английского пентаметра 6-стопным ямбом - удел "сачков", то в их число мы должны записать одного из крупнейших поэтов современности, Иосифа Бродского. Для перевода стихотворений Джона Донна "Шторм" и "Элегия на смерть леди Маркхэм", написанных 5-стопным ямбом, он сознательно расширил размер на 1 стопу.
Зачем же ему это понадобилось - ведь 6-стопник уже скинули "с парохода современности"?
Причины, побудившие Бродского поступить так нестандартно, стали предметом исследования известного переводчика англоязычной поэзии Г. М. Кружкова. Размышляя над этим, он пишет, что Бродский совершенно неожиданно последовал А. П. Сумарокову, который таким образом перевел в XVIII веке "Гамлета". В те времена, замечает Кружков, "это было вполне объяснимо как уже сформировавшейся в русском классицизме привычкой к александрийскому стиху, так и "теснотою" английских слов, не умещающихся при переводе в пяти стопах русского стиха".
Что ж, от привычки переводить 6-стопником спустя двести лет нас отучили. Вот только русский язык другим от этого не стал. И Бродский "переводит Донна "по-сумароковски". Как уже давно не положено, не принято (курсив мой - А. П.)".
"Как к этому отнестись?",- ставит вопрос Кружков, и, вместе с минусами такого решения разбирает его плюсы: "Разумеется, это дает возможность полнее передавать содержание оригинала. Строка Донна чрезвычайно насыщенна. К ней вполне применимы слова Б. Пастернака: "Сжатость английской фразы - залог ее содержательности, а содержательность - порука музыкальности, потому что музыка слова состоит не в его звучности, а в соотношении между звучанием и значением". На эту музыкальность в высшем значении слова с самого начала настроился Бродский.
Разумеется, он не первый решал подобную проблему. Все переводчики Шекспира (например) поневоле сталкивались со знаменитой лаконичностью английской речи, "позволяющей в одной строчке английского ямба охватить целое изречение, состоящее из двух или нескольких взаимно противопоставленных предложений" (Пастернак).
Для того, чтобы передать эту синтаксическую гибкость английского стиха, Бродский решил пойти против установившейся традиции - ценою любых потерь сохранять размер и ритм английского пентаметра (курсив мой - А. П.) - и вернуться к уже архаическому методу замены его на шестистопник". (Григорий Кружков. Английский героический куплет в передаче И.Бродского. См. http://magazines.russ.ru/nov_yon/2011/1/kr5.html).
Как видим, причин для расширения стихотворного размера при переводе англоязычной поэзии на русский язык всё-таки немало. Если ставить перед собой цель не просто перевести общий смысл, но и удержать как можно больший объем авторских лексем, используя при этом в основном образы оригинала, этот прием может быть необходимым.
Следовательно, из правила эквиритмии допустимы исключения - не в той его части, которая относится к ритму, а в той, которая относится к числу стоп. Это не означает пересмотра правила в целом: ритмическая основа должна воспроизводиться потому, что она является частью содержания поэтического произведения. Но в любой науке есть исключения, которые помещаются рядом с самими правилами и, по сути, являются их неотъемлемой частью.
В заключение вниманию читателя предлагается ряд переводов сонетов Шекспира, выполненных с расширением размера оригинала на одну стопу.