Я был молодой разведенный начальник крупного участка ленинградского машиностроительного завода. Шла вторая половина семидесятых годов прошлого века. Развитый социализм требовал от меня моральной устойчивости и патриотизма. Патриотом я был, а что касается моральной устойчивости, то это, как посмотреть...
За плечами был неудавшийся брак, в который я легко влетел двадцатилетним юнцом, но через пару лет бескровно из него вылетел зрелым мужчиной без алиментов и сожаления. Этот небольшой опыт заставил меня не спешить создавать семью, а инстинкт самца требовал не пропускать мимо себя все, что шевелилось.
Был я стройный и не уродливый лицом боец по женской части. Когда было успешно отбито порядочно атак, направленных против моего одиночества, разбито немало девичьих сердец, то одним знакомым удалось заманить меня на день своего рождения, где 'невзначай' познакомили с молодой выпускницей медицинского института Ларисой. Под парами добротных советских напитков я затащил шикарную девушку в ее постель в одной из комнат коммунальной квартиры в центре Ленинграда.
Я понял это на следующий солнечный день, лежа в чистой постели в углу просторной с высокими лепными потолками комнаты. Через два огромных окна, выходящих в колодец старинных зданий, сквозь ажурные занавески, ослепительной белизны, лился поток утреннего света, падая продолговатыми прямоугольниками на дубовый светлый паркет.
Хозяйка отсутствовала в комнате, где-то бегала по лабиринтам большой квартиры, служившей до революции жилищем и кабинетом врачу-гинекологу.
Голова у меня не болела и была абсолютно чиста, не тошнило, и было то приятное игривое настроение, наступающее после хорошей расслабухи, когда с неудержимой силой хотелось начать бой с прекрасной девушкой.
Я терпеливо ожидал ее, стараясь, чтобы пыл атаки и ствол не перегорели без объекта нападения, поэтому пытался отвлечься и вспомнить: воевал вчера или нет? Было не понятно, поэтому решил, что не воевал, иначе, откуда такое неукротимое желание, которое двумя руками не согнуть.
В комнату неслышно вошла хозяйка, оказавшаяся еще красивее, чем та, что осталась в моей памяти после вчерашнего вечера. Высокая ростом и стройная женщина имела развитый бюст и узкие бедра, которые выглядели, как теперь говорят, секси. Пышные рыжеватые и вьющиеся волосы, водопадом падающие на узкие плечи, обрамляли милое личико с аккуратным носом.
Легкий халатик, открывающий при ходьбе стройные ножки до точки, когда начинает захватывать дыхание, вовремя захлопывался, заставляя меня дорисовывать в голове заманчивую картинку.
- Проснулся уже, Алеша? - певуче спросила она меня, подходя к круглому зеркалу, висевшему на стене недалеко от двери, и сделала: оп-ля!
Оп-ля! - так я назвал ее постоянные движения при подходе к нему. Выглядели они так: коротко оценив свое отражение, она бралась руками за груди снизу так, что в каждой ладони оказывалось по упругому шарику, слегка приподнимала их кверху и отпускала. Бюст резко опускался вниз, слегка подпрыгивал и становился на место призывным возвышением.
По ее голосу я понял, что вчера все было, но орудие было заряжено, требовало немедленного выстрела и желательно в цель, поэтому, маскируя боевую позицию одеялом, тихо позвал Ларису.
Она, конечно, догадалась о враждебных планах, коротко взглянула на меня и осторожно присела на краешек постели.
Я бросился в бой, который затем перешел в затяжные военные действия. На войне все способы хороши и я показал половину из них. Не хотел раскрывать сразу все секреты моей славной армии, но и их хватило, чтобы нам одновременно отстреляться и заключить полный и безоговорочный мир, выражавшийся в крепких объятиях и поцелуях.
Моя разведка в ходе боев также выяснила, что молодой врач поликлиники, находившейся при военной академии, имела жениха в звание майора, командированного на три года в далекий Йемен.
Значит, она, верно, меня вычислила, увидев во мне лишь любителя клубнички, и наше расставание через какое-то время, будет бескровным.
Я решил у нее задержаться и регулярно проводить совместные боевые учения, чтобы оружие не ржавело и не теряло своих качеств. Ее это тоже устраивало, так как до прихода основных сил ждать целых три года, а так всегда под рукой, хотя и временный, но подходящий гарнизон с приличным артиллерийским арсеналом.
- Сходи, ополоснись, - сказала Лариса и подала мне махровое полотенце, объяснив, как найти ванную комнату.
Я отправился на поиски нужного помещения. Коридор был узкий и длинный и от комнаты, где жила Лариса, уходил, как налево, так и направо. Я решил сначала свернуть направо и попал на большую кухню, потолок которой в двух местах подпирали деревянные бревна, грубо ошкуренные топором. Они предохраняли грязный потолок от обрушения. Вдоль стен стояли многочисленные тумбочки, столики, две газовые плиты; висели шкафчики и сушилки для посуды, пересекали вдоль на высоте вытянутой руки веревки для сушки белья.
Стены до половины были выкрашены в ужасный синий цвет, а выше побелены известкой, которая вспучилась от частых протечек сверху и сыпалась на неровный пол, покрытый старым линолеумом, местами драным и прибитым гвоздями.
На кухне были две раковины с постоянно капающими кранами и двойные двери, ведущая на черную лестницу к запасному выходу на улицу.
Обследовав кухню, я направился по коридору по паркетному и замызганному полу в поисках ванной комнаты. Паркет предательски скрипел под ногами и местами отсутствовал, образовав выбоины, где скапливался мусор.
Я дошел до телефонной тумбочки, где стоял довоенный телефон, а коридор поворачивал налево, и здесь я увидел дверь в ванную комнату.
Я тихонечко к ней прикоснулся, и она беззвучно подалась, гостеприимно пропуская меня внутрь.
Напротив меня у противоположной стены стояла огромная чугунная ванна, в которой стирала белье миниатюрная женщина. Шумела вода, и она меня не замечала. На незнакомке был надет короткий шелковый халатик, подпоясанный узким поясом. Я остолбенел от эротической картины. На кафельном старинном полу, нагнувшись в ванну, стояла девушка. Из-под халата были видны стройные, голые и гладенькие ножки, четвертинки обеих полушарий и кусочек трусиков, которые притягивали, как магнитом, мой нескромный и жадный взгляд.
Я растерялся и не знал, что должен делать в такой ситуации, а на лбу выступила испарина. В отличие от меня, мой артиллерийский расчет знал, что предпринять и, согласно уставу службы, стал сам наводиться на цель. Как грамотный и опытный командующий подразделением, оценив обстановку, я прошептал:
- Отставить!
Тихонько вышел из ванной комнаты и осторожно прикрыл дверь. Отдышался на нейтральной полосе и дал возможность артиллерийскому расчету зачехлить орудие и, громко постучав в дверь, вошел.
Женщина на стук успела разогнуться и повернуться ко мне лицом, поспешно запахнула красивой рукой халатик на груди, прикрыв, как я успел рассмотреть, умопомрачительные белые грушки.
- Здравствуйте. Я гость Ларисы и хотел бы помыться. Вам долго стирать?
Девушка оказалась совсем юной и такой миниатюрной, что ее можно принять за крупную куклу. Красивое лицо с зелеными глазами, светлые короткие волосы украшали голову, а губы тоненькой полоской прикрывали игрушечные белые зубы. Ее хотелось легонько потрогать руками, нежно поносить на руках и осторожно поцеловать.
Я возвышался перед ней мощной и грубой глыбой, и она вынуждена была смотреть на меня, запрокидывая голову.
- Можете постоять в коридоре пять минут? Я почти готова со стиркой, - мило прощебетала она.
Уже под струей душа мне пришло в голову, что такую прелесть я не пропустил бы мимо, если встретил бы ее раньше, чем Ларису.
Так началась моя жизнь в большой коммунальной квартире.
Я не имел опыта совместного проживания нескольких семей в одной квартире и постепенно стал знакомиться с ее бытом.
Как мужчина, у которого руки росли из нужного места, я исправил Ларисе звонок на входной двери и сразу об этом горько пожалел. Кнопок, чтобы звонить жильцам квартиры, было шесть и у всех выдраны кем-то провода. Теперь из шести неисправных звонков один работал и, не смотря на то, что под ним была написана фамилия моей девушки, в него звонили все посетители большой квартиры. Визитеры, не извинившись за беспокойство, проходили мимо меня и шли к своим знакомым, а я шлепал добрых тридцать метров к себе. Никакого покоя, особенно в выходные дни и по вечерам.
Только присядешь ужинать в романтической обстановке при цветах и горящих свечах; разопьешь бутылочку легкого винца и приступишь к самому интересному логическому завершению вечера, раздается грубый звонок над дверью комнаты.
Нужно бежать к входной двери и впускать очередных посетителей, часто, подозрительных личностей, друзей соседа Михалыча, которые, не задумываясь, пользовались нашей кнопкой.
На мои советы восстановить собственный звонок, Михалыч не реагировал. Кто выдержит, носиться к входной двери и назад ради алкашей? И я порвал провода своего звонка, чтобы больше не отрываться и заниматься делом, а не бегать короткие дистанции.
Проблемным был и сам Михалыч - коротышка с одним нахальным глазом, потому что второй его глаз был напрочь закрыт бельмом. Когда этот тип на меня смотрел, то казалось, что он целился в меня, выпучив здоровый маленький глаз и характерно развернув голову с немытыми и нестрижеными космами. В такой момент его грязные руки с татуированными пальцами нервно бегали по впалой груди, будто, что-то искали.
Комната Михалыча находилась рядом с помещением Ларисы.
Совсем недавно, перед моим появлением здесь, он привел к себе в комнату очередную сожительницу, пятидесятилетнюю невзрачную женщину.
Каждый вечер они также проводили романтические ужины, правда, без свеч, но с большим количеством дешевого вина. После принятия внутрь хорошей дозы 'бормотухи', зрелые любовники начинали громко разговаривать, переходя на крики и драки.
Я уже жил в коммуналке больше недели и хотел навести здесь порядок, чтобы по вечерам было тихо, и не болтались по квартире темные личности с криминальным прошлым.
Михалыч сегодня, после ужина, не дрался и не выгонял свою партнершу, а витиевато ее ругал и обзывал самими последними и грязными словами. Я забыл сказать, что стена между его и Ларисиной комнатами была поставлена после революции при заселении сюда рабочих и крестьян. Очевидно, власти спешили переселить народ из подвальных помещений в благоустроенные квартиры, поэтому поставили на скорую руку, как водится, тонкую деревянную перегородку вместо капитальной стены и получилась поразительная слышимость - будто находишься в одном помещение.
Можно представить, как чувствуешь себя с прекрасной женщиной в потоке грязи, изрыгаемой за стеной маленьким негодяем. Сегодня он упражнялся, как никогда, и я уже два раза стучался к ним в дверь.
Там примолкали на минуту и затем продолжали ругань с новой силой и изощренностью. Доведенный до крайности, я вновь постучал в проблемную дверь и в ответ услышал, что меня видели на чем-то и где-то, а так же и мою подругу не раз...
Я двинул слегка по двери плечом и она, к моему удивлению, широко распахнулась.
Пьяный Михалыч сидел за грязным заставленным пустыми бутылками столом и смотрел прицельным взглядом на кровать, где лежала его женщина. В комнате было душно, несло каким-то смрадом, перегоревшим алкоголем и стоял туман от дыма гадких сигарет. Любовница лежала абсолютно нагая и пьяная. Почти до крупного пупа свисали ее груди, как два пустых чулка с большими коричневыми кружками. Тонкие ноги с отросшими темными ногтями на пальцах заросли волосами.
Оказывается у них шли эротические игры. Женщина смотрела на любовника и делала ножницы. Она широко раздвигала ноги и быстро их сжимала. Единственный глаз Михалыча багровел от увиденной картинки, и он от восторга закатывался в монологе о том, что это, что он углядел, кто только не рвал, включая коня с его причиндалами.
К чести любовника женщины, он, увидев меня, бросился защищать свою самку и, подскочив ко мне, хотел ударить. Я увернулся от его удара и съездил своим кулаком по мерзкому лицу. Действие было ошеломляющее. Михалыч пришел в себя и приказал своей женщине прикрыться, а мне показал, чтобы я покинул их апартаменты.
Я вышел, и Михалыч сегодня больше не шумел, но мы потеряли в этот вечер желание даже целоваться.
Как-то вечером, когда комментарии на стриптиз партнерши в комнате Михалыча нас насытили, и я вышел в коридор, чтобы прервать их. Вдруг услышал шум и истошный крик:
- Помогите! Убивает!
Из поворота коридора появилась молодая, высокая и упитанная женщина с длинными каштановыми волосами. Она была одета 'в чем мама родила' и неслась прямо на меня, выпучив от страха карие глаза. Ее большие груди мотались в такт бега по сторонам, внушительных размеров попа и пышные ляжки ходили ходуном, а свисающий живот едва прикрывали черный треугольник волос на лобковой кости.
За обезумевшей женщиной бежал высокий и худощавый мужчина с ножницами в руке. Глаза его были красны и яростны, а мускулистый торс обнажен до пояса.
Я пропустил мимо себя женщину и загородил проход бегущему мужчине. Женщина спряталась за мной и прижалась своими горячими дынями к моей чувствительной спине, а мужчина, как вкопанный, остановился передо мною, тяжело дыша от возбуждения.
Женщина, которую звали Женей, прописана в комнате, что находилась за ванной комнатой.
Она жила раньше в Украине в крестьянской семье, была громка в разговоре, как радио, и проста, как джунгли, в жизни. Молодая женщина притягивала к себе мужчин смазливым лицом и пышным телом. Еще на родине Женю обманул какой-то негодяй, вроде меня, и оставил одну с животом. Родилась девочка и, когда ей исполнилось пять лет, молодая мама приехала с ней в Ленинград, подальше от позора и поближе к новому возможному счастью.
Женя жила сначала у родственников, окончила школу водителей трамваев и стала работать вагоновожатой в троллейбусном трамвайном парке. Предприятие предоставило ей эту служебную комнату в коммунальной квартире, где мы и пересеклись с ней.
Она, по случаю каникул в школе, девочку отправила к бабушке в Украину и наслаждалась одиночеством в комнате.
Как-то раз в ее трамвай заполз пьяный мужчина, стоявший сейчас передо мной с ножницами в руке. Он сначала проспался там, сидя на заднем сиденье, а затем, будучи не совсем трезвым, заметил Женю, которая ему приглянулась, и он проездил с ней до конца смены. Мужчина тоже был прост, как карбюратор Вебера: встречался с ней неделю на улице, ходил в кино, целовал, где только было можно, и завлек в ее постели.
Потом наступила у пары настоящая любовь до гроба, шикарные цветы, изысканные ужины и регулярный секс. Пришло время Жене сообщить о своем подрастающем придатке, и, обильно угощая милого мужчину водочкой, которую тот обожал, все поведала ему.
Тому вдруг все стало ясно, и понеслась брань:
- Где только мои глаза были! Да тебя поимели столько хахалей, сколько в твоем долбанном трамвае не поместится. Не чета мне, поди, а с хвостами по метру. А я - дурак!
Лариса вынесла простынь из своей комнаты и прикрыла Женю, которая сразу мягко опустилась на корточки и горько завыла надрывным голосом, и столько тоски и отчаяния было в этом голосе, что у меня перехватило дыхание. Это подействовало на любовника, он тоже кинулся на колени рядом и, откинув ножницы в сторону, обхватил руками Женю, прижался лбом к ее голове и зашептал:
- Прости, прости! Скотина я! Прости меня. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
Она выла и выла дурным голосом, но не убирала от него свою голову, а когда выплеснула из души всю горечь, то поднялась на ноги и отправилась к своей комнате, покрытая простыней, как саваном. Рядом, заглядывая ей в заплаканные и опухшие глаза, семенил виновник слез. Затишье. Надолго ли?
Если пройти по коридору мимо комнаты Жени, где сейчас наступил покой и вторая волна бурной любви, то выйдешь в просторный холл, где находились еще три комнаты и входная дверь в квартиру.
Одна дверь вела в служебную комнату Вики, которая работала бухгалтером в том же ЖЭКе, что и Михалыч, и с ней я уже познакомился в ванной комнате. Теперь мне всегда хотелось, когда встречал случайно ее в коридоре, подержать девушку на руках. Она же испуганно смотрела на меня и спешила исчезнуть с моих глаз.
Вторая дверь была в комнату Людмилы, доставшейся ей от матери, умершей, когда ей было двадцать лет. Но о ней потом.
Ну, а третья дверь вела в жилище Юрия Робертовича, врача-гинеколога, который не имел никакого отношения к дореволюционному врачу, проживавшему здесь.
Комната, которая была самой большой в квартире, разделена на две половины и имела шикарный паркет вишневого цвета. Юрий Робертович жил здесь сначала с матерью, еврейкой по национальности, которая работала детским врачом в поликлинике. Мать его дружила с бабушкой Ларисы, которая была отличным музыкантом и преподавала сольфеджио в детской музыкальной школе. Обеих ценили на работе, обе пережили блокаду и всю жизнь прожили в коммуналке.
Когда пришло время, и обе женщины умерли по старости, то жилье перешло по прописке Ларисе и Юрию, они были коренными ленинградцами.
К этому времени Юрий Робертович был уже известным специалистом по женским болезням и работал в какой-то престижной женской консультации. Затем стал потихоньку спиваться, руки стали трястись и он потерял место работы - женщины не желали ходить на прием к алкоголику.
Я отношусь к евреям хорошо и за свою жизнь был знаком со многими людьми этой нации. Все они, как правило, стремились к образованию и занимали места на высоких социальных ступеньках жизни, но двое из них, повстречавшихся мне на жизненном пути, не соответствовали этике этой способной нации. Одного я видел рядовым рабочим, махавшим лопатой на литейном заводе, а другой был Юрием Робертовичем.
Когда гинеколог стал безработным, то ему исполнилось сорок пять лет, и он окончательно 'съехал' с катушек: пил, голодал и воровал съестное на кухне.
Еще в сорокалетнем возрасте Юрий Робертович познакомился с двадцатипятилетней женщиной, которую звали Настей. Была она не красавица, но не уродливая, обыкновенная женщина, только несколько глуповата, поэтому и родила от сильно пьющего мужчины ребенка.
Когда муж не пил - бывали моменты прозрения, то вместе жили в его комнате. Счастливая женщина стирала белье, кормила мужчину и спала с ним. Юрий всегда хорошо выглядел: высокий ростом, спортивного сложения, вьющиеся волосы, зачесанные назад. Породистый и красивый еврей играл с сынишкой в футбол и гулял во дворе. Он находил работу по профессии и работал месяц, два, три.
Затем срывался в запой. Или работа у него была вредная, или еще что-то не так, а только запивал он каждый раз страшнее, чем атомная война. Первым делом выгонял из дома заботливую жену, которая уходила в свою служебную комнату вместе с сыном, но ревниво контролировала мужа каждый день, заходя в квартиру.
Я был не совсем еще в курсе их жизни, когда Настя пришла к нам с Ларисой и попросила меня присутствовать при посещении комнаты своего мужа, так как ей нужно было забрать детские вещи, оставленные при поспешном уходе от горького пьяницы.
Я уже пользовался репутацией бесстрашного миротворца, и отказать женщине не смог.
Еда мы переступили порог комнаты Юрия Робертовича, как сразу наткнулись на широкий тюфяк, расстеленный по полу. Постель честь по чести была покрыта белоснежной простыней, стираной Настей, а под таким же белым пододеяльником лежал хозяин вместе с какой-то ярко-рыжей женщиной, похожей больше на шалаву из грязной пивной забегаловки. К чести врача, должен заметить, что он не потащил ее на общую с Настей кровать, а расположился с любовницей на полу. Порода, она и в пьяном виде - порода.
Я не успел и шага сделать, как ревнивая Настя подскочила к брачному ложу изменщика и с остервенением вытащила соперницу, ухватившись за ее яркие волосы. Та бросилась в угол и, сидя на коленках, испуганно завыла. Проснувшийся мужчина забормотал заплетающимся языком:
- Я теперь с ней буду жить.
- С ней? - удивилась Настя, нагибаясь к напуганной гостье, и провела два раза по ее лицу своими ногтями. Любовница Юрия закричала, хватаясь за обезображенное глубокими царапинами лицо.
Пришлось мне вступиться и силой оттащить жену гинеколога от жертвы пьяного блуда, которая спала, к счастью, в платье, поэтому ей не потребовалось время на сборы, и несостоявшаяся любовь врача исчезла навсегда из комнаты.
Собрав вещи, ушла и Настя, пообещав придти завтра, чтобы поговорить со старым кобелем и оторвать то, что законная супруга уже давно в руках не держала.
Как было выше сказано, одна из комнат в холле принадлежала Людмиле. Двадцатиметровая комната была обставлена стандартной мебелью тех времен и претендовала в руках молодой хозяйки на уют.
Людмила - долговязая девица тридцати лет, имела короткие русые волосы, не выдающееся лицо и стройную фигуру с плоской грудью. Ноги у женщины начинались от ушей, чем она успешно привлекала мужчин, оголодавших без женской ласки.
Она работала для отвода глаз где-то неполный день, а в свободное время выходила вечером на промысел. Люда надевала темные колготки в крупную сеточку, короткую юбку, ярко красила губы и фланировала возле дома офицеров, что находился на Литейном проспекте вблизи от ее дома.
Подвыпившие бравые офицеры клевали в заглот на ее стройные ноги и быстро находили с девицей общий язык. Людмила обслуживала воинов на выезде и дома, любила групповой секс, за который брала повышенную плату.
Женщина, принимая гостей дома, выставляла за дверь свою десятилетнюю дочь, которая сидела покорно и тихо на кухне весь вечер и иногда ночь, засыпая на широком подоконнике. Нужно добавить для колорита коммунальной жизни, что Михалыч в квартире приторговывал спиртными напитками, которые вечером в городе не сыщешь с огнем, поэтому, почти каждый вечер, за окном раздавались громкие крики:
- Михалыч! У тебя есть?
Если у него было, что продать, и его смогли добудиться дикими выкриками со двора, то он запускал местную гопоту через черный вход квартиры и обслуживал клиентов на кухне. Длилась процедура распития долго и шумно.
Тогда худенькой высокой девочке не было места и там, она уходила к телефону и сидела на табуретке, поставленной кем-то возле тумбочки.
Сидела она тихо и мечтала о чем-то своем и светлом, беспокойно прислушиваясь к громким разговорам, доносившимися из комнаты матери и пьяных мужчин на кухне. Иногда на кухню приходил нетрезвый Юрий Робертович, где затевал ссору с 'подлым' народом. По квартире неслась громкая и отборная брань.
Я не представлял, как можно жить в таких условиях девушкам и детям. Квартира вечерами заполнялась непредсказуемыми пьяными мужчинами и по квартире неслась матерщина, выбегала с визгом из своей комнаты полуголая Людмила, когда ее партнеры позволяли слишком много себе. Садом и Гоммора!
Сегодня был такой же вечер, когда я вышел из комнаты и увидел ребенка, сидящего у телефона. Я подошел к ней и предложил:
- Пойдешь к нам? Чаю попьешь с тетей Ларисой и посидишь у нас.
Та согласилась, я привел девочку в нашу комнату, и моя подруга стала готовить чай, не выходя на кухню к газовой плите.
- Всегда готова к осаде, - пошутила она, доставая электрический чайник и кружки.
Я прошел на кухню и попросил мужчин, находившихся там, вести себя потише, а лучше - покинуть квартиру. Трое посторонних мужчин и Михалыч сидели у небольшого столика и так нещадно курили, что лампочка, свисающая с потолка, казалось, плавала в тумане. От компании несло алкоголем и немытыми телами. Юрий Робертович стоял один у окна и курил папиросу, потому что к столу его не допускали, чтобы не распускал 'поганый' язык.
Алкаши встали из-за стола и стали меня поносить почем зря матом. К моему удивлению, к ним присоединился и бывший врач. Говорят, что 'количество ломает силу'. Все, может быть, но только не сегодня, и в итоге я их разогнал. Трое ушли через дверь, через которую пришли, потеряв при столкновении со мной: один - воротник от грязной рубашки, другой - способность видеть правым глазом, третий - на время слышать. Сам Михалыч, невредимый и слегка напуганный, успел ускользнуть в свое 'логово' и не решался оттуда вякать. Представительный Юрий Робертович, побитый слегка мною, ушел из дома и не появлялся месяц. Потом он вернулся трезвым со своей Настей и сыном. Они стали жить в его комнате, а мне он, по секрету, сообщил, что я сломал ему тогда ребро, но он не в претензии на меня, как говорится:
- Чего не бывает между настоящими мужчинами.
Разогнав мужиков на этом конце коммуналки, я пошел на другую половину квартиры и постучал в Людмилин притон. Шум притих и дверь открылась. В комнате на диване сидела полуголая Людмила и с обеих сторон от нее два молодых мужчины, а третий расположился за столом и потягивал пиво. Не вооруженным глазом было видно, что молодая женщина довольна жизнью и не переживала о дочери, брошенной на произвол судьбы и случая.
Ее мужчины оказались людьми с понятием и шума не желали. Двое парней сказали, что они получили уже сполна и уходят, а третий - останется воевать дальше, но без скандала.
Когда второй очаг шума был подавлен, я вернулся в свою комнату, где девочка уснула на диване. Легли отдыхать и мы, вечер прошел в ненужных заботах и волнениях.
Рассказывая о жизни в коммуналке, нельзя умалчивать о спутниках общих квартир, о тараканах. Это самостоятельное население, поселившееся на кухне и черной лестнице. Днем их было почти не видно, но едва становилось темно, как из всех щелей выползали полчища насекомых.
Старые, молодые, мужские, женские особи и их многочисленные детки выходили на охоту, искали пропитание и воду. Тараканы заползали на столы, посуду, стены и раковину. Они срывались и гибли в огне горелок, утопали в воде, оставленной в стаканах, и десятками уносились в канализацию потоками воды в мойке. Их травили химикатами, обливали скопления насекомых горячей водой и просто топтали, все нипочем, казалось, их становилось год от года, больше и больше.
Когда я первый раз увидел отряды тараканов, то брезгливо передернулся и подумал:
- Как здесь можно жить.
Оказалось можно, привыкаешь ко всему. Присмотревшись к насекомым, я сравнивал их с людьми: также живут коммуной, ссорятся и дерутся. Все стремятся захватить лучшие щелки за батареей, где тепло или под тумбочкой, где ближе к падающим хлебным крошкам. Тараканы-мужчины 'кадрят' таракашек-женщин, у которых лапки от спины, или у которых родители обитают под тумбочкой и у отопительных батарей.
К чему я все это рассказывал? А к тому, что через двадцать лет, после моего там проживания, ничего не изменилось. Коммунальная квартира так и осталась общей. Только, в духе времени, в комнате, где жил Михалыч, который умер, живет Вагиф и вокруг него крутится десяток человек, его сородичей.
В комнате Ларисы проживает Эльдар и там обитает еще десяток соотечественников.
Как после революции заселили квартиру, сделав ее на время коммунальной, так и забыли про нее. Там жил хороший женский специалист и успешно лечил женщин, пока на заседание парткома района города товарищ Такой-то не предложил:
- Не уплотнить ли нам гражданина Жида? Он занимает триста квадратных метров и заглядывает за деньги дворянским барышням туда, куда стыдно сказать, а наш пролетарский народ ютится в подвалах.
- Что ты говоришь! Туда заглядывает? Интересно, как оно устроено у них? - уходил от сути вопроса заслуженный член партийного комитета тов. Другой.
- Сейчас не об этом. Придет время, сделаем буржуек общими, тогда и увидишь, как у них, прямо или наискосок! Голосуем. Кто за уплотнение?
- Единогласно!
Так и уплотнили гражданина Жида, поселив в комнатах пролетариев, нуждающихся в жилье, а сам врач то ли за кордон подался, то ли был расстрелян НКВД - не известно.
Тогда и началось существование людей в коммунальных квартирах. Прошел один век и начался другой, как не было властям дела до жильцов той квартиры прежде, так и нет дела до их потомков теперь. Как раньше, так и нынче слышится в ответ:
- Крыша есть? Что еще нужно!
Что стало с тогдашними обитателями коммунальной квартиры? Лариса дождалась своего офицера, они поженились и пропали из вида в переездах по гарнизонам нашей славной армии.
Женя так и живет в своей комнате. Только дочь ее вышла замуж и привела туда мужа. Родился мальчик. Теперь у них коммуналка в коммуналке. Современный макет жизни при нынешнем не социализме, начатом мудрецами от власти при социализме.
Настя успела между запоями Юрия Робертовича прописать сына в его комнате. Теперь их общий сын там живет с семьей. Сам врач умер от рака желудка, а Настя занимает комнату в соседнем доме, которая была служебной, а теперь ее собственное жилье. Замуж не вышла и не стремится выйти, потому что сыта им до конца своей жизни.
Дальше - комната, где жила Людмила. Она живет там же, но, состарившись, не представляет больше интереса для мужчин, правда, иногда ей удается затащить к себе какого-нибудь подвыпившего мужичка в возрасте. Тогда, ой!
Ее иногда посещает дочь, которую еще в семилетнем возрасте как-то на улице приметил тренер по художественной гимнастике и пригласил к себе тренироваться. Из девочки получилась прекрасная и успешная гимнастка, побеждавшая неоднократно на международных соревнованиях. Она приобрела себе квартиру и живет в ней, вышла замуж за хорошего человека.
Все? Нет, еще жила миниатюрная Вика. О ней я почти ничего не говорил, кроме того, что хотел поносить на руках. Спешу вам сообщить, что я ношу ее на руках уже двадцать лет и не могу налюбоваться. Живем в отдельной квартире и с нами два сыночка - великана и маленькая дочка - крошечка, но об этом потом.