После католического Рождества в преддверии Нового года город неутомимо продолжал сиять огнями. Украшенный разноцветными лампочками, превратившим вечерний старинный град в единые подмостки театрального завораживающего спектакля, притягивающего к себе отдыхающий народ, заполонивший живым красочным серпантином все улицы и улочки Франкфурта на Майне.
По одной такой узенькой улочке, сверкающей витринами, между тесно прижавшимися друг к другу домами с нависающими разномастными балконами, почти бежала белокурая и высокая женщина. Одной рукой она держалась за живот своего еще стройного, но уже слегка заплывающего жиром, тела, другой - размахивала дамской сумочкой в такт бега. В ее синих, больших и выразительных глазах светился животный страх и отчаяние. Ни на секунду не останавливаясь, красивая женщина средних лет с надеждой осматривала закрытые подъезды домов, всматривалась в проулки, но нигде не находила укромного местечка, чтобы присесть на корточки и освободиться от невыносимой боли в животе. Следом за ней едва поспевала дочь, Алла, которую уговорила поехать с ней в отпуск, чтобы посмотреть знаменитый город в новогодний праздник.
С самого детства Светлана влюбилась в его название и мечтала побывать здесь, побродить по улицам, ознакомиться с достопримечательностями. На сорок пятом году жизни мечта ее исполнилась, и она с дочерью уже четвертый день жила в отеле города, каждый день гуляла по улицам и паркам, заходила в музеи и магазины, любовалась готикой старинных замков и дворцов.
- Алла! Что делать? Я не могу больше терпеть!
- Мама! Я не знаю, ищи туалет!
- Да, где же он в этом городе?
- Мама! Вот там, вдали, что-то, похожее на него!
Но ни вдали, ни далее никакого признака на сооружение, способного спасти ее от позора. Везде закрытые подъезды и дома, приткнувшиеся друг к другу так плотно, что не было никакого шанса найти заветный уголок, за который сейчас много бы отдала женщина. Но кругом в свете завораживающего, разноцветного, холодного и безразличного сияния рекламных щитов сновали многочисленные и беспечные пешеходы, лопотали что-то на своем и непонятном ей языке, не обращая ни малейшего внимания на горе чужой им путешественницы.
- Все наша беднота проклятущая, - зло ворчала себе под нос женщина, - нужно было в ресторан ходить ужинать, а мы в номере ели колбасу с булкой из магазина, чтобы сэкономить пару евро. Вот и прихватило теперь живот, колбаса вчера была куплена, наверное, испортилась в комнате.
Светлана резко остановилась, переждала приступ очередного позыва в животе, обреченно и безразлично сказала Алле:
- Пусть лучше лопнет совесть, чем кишечник. Не могу я больше терпеть, будь, что будет!
Но в канун Нового года и православного Рождества Христа Бог не мог допустить, чтобы женщина могла опозориться перед толпой гуляющего по городу народа. В самый отчаянный момент перед отчаявшейся и насмерть побледневшей женщиной вдруг распахнулась входная дверь дома, возле стены которого она остановилась и от боли медленно оседала к земле.
Из дома вышел пожилой мужчина. Это был шанс. Светлана выпрямилась, прошмыгнула в подъезд, успев сделать приветливую улыбочку, и быстро буркнула:
- Danke schоеn!
Дверь за ее спиной захлопнулась, и она нерешительно остановилась на мгновение на лестницы. Свет погас. В подъезде стояла тишина, изредка нарушаемая невнятными звуками, глухо пробивающимися сквозь кирпичные стены. Светлана оробела в чужом доме и не знала, что предпринять: идти дальше или повернуть назад. Но живот снова напомнил о себе такой страшной болью, что женщина без раздумий рванула вниз по ступенькам. На самой нижней площадке она швырнула сумочку к стенке и юркнула под лестницу.
Едва успела изготовиться и присесть, рвануло, как из брандспойта. Света замерла, ей казалось, что на грохот канонады сбегутся жильцы. Женщина тревожно насторожилась в темноте, но никто не вышел, и у нее на душе стало так легко, что казалось, вот, вот воспарит птицей. Туристка счастливо улыбнулась: беда миновала.
Вдруг она онемела, почувствовав, что кто-то провел рукой по ее обнаженной попе, затем еще ниже.
Светлана дико завизжала и, выскочив из-под лестницы, понеслась наверх, на ходу оправляя одежду.
Рывком открыв входную дверь, несчастная женщина выпрыгнула на улицу и, едва дыша от ужаса, подбежала к дочери.
- Мама! Что с тобой, приди в себя! Тебя кто-то обидел там?
Светлана в ответ что-то мычала, с шумом втягивая в себя воздух.
- Мама! Ответь мне, ты меня пугаешь!
Отдышавшись, мать все рассказала дочери и спросила:
- Что делать теперь, там осталась моя сумка осталось? В ней деньги и документы, нужно вернуться туда.
- Я не пущу тебя, мама, а вдруг там прячутся бандиты! - Алла смотрела со страхом на маму, крепко схватив ее за руку.
- Какие бандиты, я, думаю, что зверек какой-нибудь! Только не похоже на животное, больше смахивало на мужскую руку.
- Что там делала его рука? Где же было тогда тело? Ты же говорила, что случилось под лестницей?
- Ну, да, может, он лежал там пластом и прятался, как партизан, дожидаясь меня.
- Откуда он узнал, что ты придешь туда?
Обе женщины замолчали, рисуя в своих головах самые невероятные картины, еще больше пугаясь.
- Мама, надо заявить в полицию! Там прячется сексуальный маньяк. Тебе повезло, что удалось вырваться из его рук.
- С чего ты решила, что сексуальный, а не грабитель или наркоман?
- Так, он тебя схватил за какое место, сама подумай, что нужно ему было от тебя? А бандиты берут обычно за горло или бьют по голове битой.
- Ладно, не пугай! Идем в участок, он недалеко отсюда, я приметила случайно.
Дежурный полицейского участка встретил женщин радушно, пригласил присесть и рассказать, что привело столь привлекательных дам к нему.
Алла, наморщив от напряжения носик, сбиваясь и заикаясь, начала пересказывать полицейскому правду о прогулке по городу. Светлана, краснея от стыда, сидела, потупив к полу голову, изредка бросая одну и ту же весомую фразу на немецком языке:
- Ja, Ja!
Выслушав рассказ Аллы, офицер помолчал минуту, затем внимательно посмотрел на русских туристок и сказал:
- Я вызову машину и вы с сотрудниками полиции поедете на место происшествия.
Когда мать и дочь в патрульной машине прибыли к дому, где Светлана оставила свою сумочку, то предложили Светлане следовать с ними.
- Нет, нет! Идите без меня! - закричала она на русском языке, а Алла поспешно перевела им.
Но полицейские не согласились с ней, сказали, что она должна сама видеть свою сумку, чтобы не было повода подозревать блюстителей порядка, если что-нибудь в сумочке будет не доставать.
Полицейские открыли ключом дверь - очевидно, имели универсальную отмычку для всех дверей жилых домов, и, подсвечивая фонариками, отправились вниз по лестнице.
Светлана, страдая и смущаясь, нехотя плелась за их спинами.
На нижней площадке у стенки лежала сумка женщины, а под лестницей в свете лучей двух карманных фонарей мирно спал на тощем тюфячке бомж. Запаха уже не было, хотя лицо бездомного немца было густо усеяно крупными коричневыми веснушками органического происхождения.
Полицейские попытались разбудить пьяного мужчину, но, поняв тщетность таких намерений, махнули рукой и, подхватив сумку Светланы, направились на выход из дома.
На улице они заставили женщину проверить содержание сумочки, и, услышав, что ничего не пропало, они откозыряли русским туристкам, пожелав приятного вечера, уехали.
Мама с дочерью, как минимум, ожидая штрафа или замечания, с удивлением смотрели в след удаляющейся патрульной машине.
- Идем, Алла, в гостиницу, выпьем за мое освобождение!
- Из тюрьмы?
- Да, нет! Чтобы в тюрьму попасть здесь, ты сама видела, нужно очень постараться.
Женщины, сидя уютно в номере, пили сухое вино и весело смеялись, вспоминая приключение с бомжем.
- Я им отомстила за своего дедушку, которого они убили под Смоленском! - кричала Светлана.
- Мама, не смеши! Чем ты отомстила?!
- Чем могла, тем и отплатила!
- Теперь, думаю, ты за границу ни ногой?
- Почему это? В следующем году хочу повидать Лондон. Поедешь со мной?!