Аннотация: Студент, пишущий дипломную работу о малоизвестной хлыстовской секте, во время полевого исследования видит, что некоторые аспекты своей жизни сектанты пытаются скрыть. Чем закончится закончится его попытка проникнуть за завесу молчания?
Окно открылось без единого скрипа, не зря Николай готовил вылазку уже второй день. Подрезал в сарае смазку для старых петель; не привлекая внимания хозяев расчистил под окном пространство; приладил штырек, чтобы вернувшись тихонько отпереть окошко; прихватил небольшой фонарь и вставил в него новые батарейки. Теперь он мог безбоязненно высунуться в окно и оглядеться. Убедившись, что никого рядом нет, мягко приземлился на траву. Последний раз окинув взглядом подоткнутые в форме тела одеяла, задернул шторы и закрыл окно. Пути к отступлению он решил подготовить уже пару дней назад, а отсутствие замка на амбаре вынудило форсировать план. Пригнувшись, Николай перебежал к плетеному деревенскому забору и присел у смородинного куста. Не удержавшись, сорвал несколько веточек с красными ягодами и запихнул в рот.
Его хозяева и их соседи, через владения которых ему предстояло пробираться, сидели в соседней с его конуркой комнате, распивая самогон. Но несмотря на это идти в полный рост, без оглядки, он не решался. За домом Давыдыча, чьи бесконечные байки об охоте он еще недавно был вынужден слушать, виднелся и сам угол таинственного здоровенного амбара. Ну какая функциональность может быть у огромного, площадью в несколько соток, деревянного строения, которое все время было заперто? Николай даже подумывал, что назначение у него культовое, но молитвенный дом третьезаветников - "Божий дом", или как по простому его называли деревенские "божница", а то и "божницкая", он уже не раз осматривал. Храм ему специально открывали, да и на еженедельном радении-богослужении, проходившем почему-то во вторник, он уже побывал.
Быстрая пробежка и он у знакомого пролома в заборе. Скользнул между прутьями и замер, прислушиваясь. Здоровенный пес Давыдыча с чрезвычайно оригинальной кличкой Трезор, мордой и кряжистой мощью подходивший на хозяина, молчал. А ведь его Николай опасался чуть ли не больше всего, очень уж тот был брехливый, и на его лай сосед как раз мог среагировать. Уже не так ховаясь, парень дошел до калитки в противоположном конце забора, высунул голову и повертел ею - и опять путь был свободен. Он сорвался с места и, перепрыгнув низенький заборчик, через десяток секунд был у амбара. Раскрытый навесной замок лежал на колоде около входа, оставалось отодвинуть щеколду, рвануть на себя дверь, нырнуть внутрь и захлопнуть ее за своей спиной. Привалившись к стене Николай восстанавливал дыхание и собирался с мыслями.
А ведь странная была деревня, очень странная. Выглядела весьма зажиточной, все дома строились широко, с размахом, не было ни одной столь привычной для деревенского пейзажа покосившийся хибарки. Даже сараи, которые первыми становятся жертвой нерадивости или бессилия хозяев, выглядели тут монументальными крепкими строениями. И самое удивительное - похоже, что молодежь из нее не уезжала, по окраинам было расстроено огромное количество свежих хором, будто бы сошедших с лубочных картинок о боярской жизни. Но замкнутость системы не могла быть причиной - каких-то строгости или аскетизма вообще не было видно, в каждом доме висел здоровый телевизор, пищевые запреты также не упоминались, молодежь была вольна ездить в город, но покидающих поселение, кажется, почти не было. Гонимые при царе, представители небольшой хлыстовской общины в начале 20-ых годов последовали по проторенному пути и создали поселение под названием Красный Сион. Их образцовый колхоз ставили в пример, коммуне присуждали дипломы признательности. Замкнутая коммуна, по бумагам проходившая как колхоз "Красная Заря", стала чуть ли не единственной из сектантских хозяйств, избежавшей разгрома в середине 30-ых годов, последующие репрессии также никого в селе не коснулись. В 90-ых общину быстро переоформили в агроартель, которая быстро прославилась экономическим чутьем - банкротирующим фирмам прекращали поставки накануне отказов от платежей, их никто никогда не кидал, а если и кидал, то через месяц другой с покаянной возвращал деньги с процентами.
Николай изначально ожидал чего-нибудь необычного от единственного поселения мелкой хлыстовской секты. Но грезились ему скорее замкнутость, нежелание рассказывать о своей вере, подозрительность. Или же наоборот, невероятная навязчивость и назойливость, попытки убедить пришлого в истинности своей веры. И меньше всего ожидал спокойного рационализма, открытости и не зашоренности. Новость о том, что к ним приехал студент, пишущий об их общине дипломную работу, сионисты-третьезаветинцы восприняли с какой-то странной усмешкой. Третьезаветовцы не отказывались обсуждать со студентом свою веру, отвечали на вопросы. Но при этом было слишком очевидно, что тема эта для них не самая интересная, о бытовых вопросах им говорить приятнее. Более того, некоторые специфические вероучительные моменты, так интересовавшие Николая и составлявшие ядро уникальных воззрений общины, старательно обходились. Стоило только заговорить об "обновлении завета" или специфике причастия, как разговор вдруг сворачивал в сторону. Нет, никто грубо не отказывался отвечать, не говорил, чтобы студент не лез не в свое дело, не упоминал тайн или запретов, но все без исключения ловко меняли тему. А самые молодые и несдержанные как-то странно улыбались. И лишь Магда, дочка Давыдыча, хищно облизнула свои пухлые сладострастно изогнувшиеся красные губки, провела точеным ноготком по его груди и сказала: "Я покажу тебе!". От такого напора, свойственного скорее столичным клубам, и обещающего блеска томных глаз, во рту Николая мгновенно пересохло, и прежде чем он нашелся что ответить, чаровница упорхнула.
Также не удавалось ему увидеть и собственно сам таинственный "Третий завет", его все кормили обещаниями показать книгу в следующий раз, отговорками что он еще пишется и пока не пригоден для чтения, но еще немного, и можно будет ознакомиться с его содержанием. А то, как оттесняли его от загадочного амбара, стараясь обходить его стороной, и даже смотреть в другую сторону, укрепляло Николая в мнении, что по крайней мере часть ответов кроется где-то внутри простеньких деревянных стен. И вот, наконец, он внутри, возможно на пороге научного открытия, которое гарантирует ему не только блестящую защиту магистерского диплома (это уже ему обеспечено, ведь редко встретишь студента, устраивающего настоящее полевое исследование и вводящго в научный оборот уникальные данные), но и поступление в докторантуру.
С минуту Николай стоял, прислонившись спиной к стене, ожидая пока восстановиться дыхание и пульс перестанет стучать в висках. Несколько узеньких окошек под самым потолком амбара, которые, похоже, никогда не мыли, были практически светонепроницаемыми, и он радовался предусмотрительно прихваченному фонарику. Когда дыхание выровнялось, стало слышно лишь легкое металлическое поскрипывание, почему-то вызывающее ассоциации с портом. Немного привыкшее к темноте зрение начало вырисовывать невнятные силуэты, очень напоминающие деревья и кусты. Лес в амбаре? Абсурдность догадки надавила на сознание каблуком и заставила судорожно включить зажатый в руке фонарик. Освещенный ближайший "куст" оказался экзотичнее, чем рисовало воображение - на небольшом участке, огороженном низеньким каменным бордюрчиком, сгрудился пяток деревянных крестов.
Все еще не в состоянии переварить новую информацию, Николай перешагнул через оградку и уставился на ближайший крест. Простенькая деревянная табличка без дат гласила "Трефил Финогенович Шметков". "Вроде такие ономастические изыски свойственны скорее старообрядцам, предельно верным церковному именослову, а не хлыстовщине", - Николай сам удивился сомнительной своевременности таких размышлений, но видимо таким способом сознание пыталось справиться с напавшим на студента оцепенением. Луч фонарика бродил по кресту вверх и вниз. Его нестандартная форма настораживала. Верхняя планка высокого, действительно в рост человека, креста была широкой, охватывающей ширину расставленных в сторону рук. "Сажень, это называлось какая-то там сажень", - подбросило сознание непрошенную подсказку. Правда толщина брусков была скорее традиционной, такая конструкция не выдержала бы человеческого веса. Но еще большим нарушением канонов выступала нижняя планка, которая была не косой, а прямой, была лишь немного ýже расставленных на ширину плеч ног, и была прибита к цельному кресту латинского типа отдельной, выпирающей дощечкой. На Николая накатило странное, почти необоримое желание встать на нижнюю планку и обхватить руками большую перекладину.
Переборов наваждение, студент начал бродить между могилами, читая имена на табличках, обходя семейные островки кучно усаженных крестов. Удивляло изобилие странных, им ранее не слышанных имен, однако встречались и обыденные. Так Фетинья и Кирьен, Феклист и Самойла, Минодора, Ион и Тамила соседствовали с Андреем и Галиной, Олегом и Анной, Игорем, Дмитрием и Екатериной. Шелест жухлой, не видавшей света травы, то усиливающееся, то затихающее поскрипывание, да перестук камешков под ногами вводили бредущего вглубь погоста парня в транс. Кладбище, спрятанное внутри амбара, не укладывалось в его голове, о подобном он никогда не слыхал. Да, существуют крытые колумбарии, но сравнивать их с данным сооружением как-то странно. Когда луч фонаря мазнул по толстому дубовому стволу, Николай на несколько секунд впал в ступор. Все же лес мерещился не просто так. Толщиной в несколько обхватов, ствол упирался в потолок. Все боковые ветви были срублены, и дерево скорее напоминало рельефную неровную колонну, подпирающую дощатый потолок невзрачного строения.
Из полукататонического состояния его вывело трепыхание двери - кто-то намеревался посетить захоронения. Парень распластался и сразу уткнул фонарик в землю, чтобы луч его не выдал. Щелкнув переключателем, он пополз по-пластунски за ствол дерева. Как выяснилось - не зря. Вошедшие щелкнули выключателем и под потолком загорелись ряды ламп, ярко осветив некрополь. Николай старался ориентироваться по голосам вошедших, ползая вокруг дерева так, чтобы оно постоянно находилось между ним и новоприбывшими. Уже первые слова вошедших заставили его напряженно вслушиваться.
- А что там наш студент?
- С первачом переборщил и ушёл в отруб, теперь дрыхнет.
- Ну и отлично, будет время спокойно подготовиться.
- Наконец Господь послал новое благословение, а то нынешний Христос уже на грани находится. Еще немного и остались бы без причастия.
- Окстись, даже говорить такое не стоит, а то еще и правда лишимся. Так и благоволение Господне потерять недолго.
Мужики прервались и до Николая донеслись скрежет, деревянный перестук, надрывное сипение и кряхтение. Высовывать голову из-за ствола и увидеть с чем они там возятся он не решился, но немного осмотреться все же смог. Скопления странных крестов пучками простирались до самых стен амбара. Также ствол, за которым он прятался, был не единственным - в поле зрения ему попались сосновый и еще какой-то из лиственных. Металлический скрип прямо над головой заставил обратить взор вверх. Над ним висел гроб. Массивный деревянный гроб, подвешенный цепями к потолочной балке. И он был не один - на балках висели десятки грузных саркофагов, довлея над всем пространством захоронения, будто витая над остальными мертвецами. Специфика и экзотика лились через край, студенческие мозги, подогреваемые накатывающим паническим страхом, начинали плавиться...
- Давно ведь твержу всем, погубит нас обмирщение, жертвенности в молодежи совсем не осталось. Вот если бы вернулись к обычаям предков...
- Угу, вот твой Васька пошел бы? Мой Агап скорее сбежал бы, если б перед жестким выбором поставили. Ты себя вспомни - предложи тебе калварию, пошёл бы?
- Как-то не очень, я больше на плодов пожинание...
- Вот и все такие умники.
- А если станут искать студента?
- Ну станут, и что? Скажем что да, был такой, материалы там собирал. Собрал, сказал спасибо и уехал домой. Тем более, что поисковую разнарядку Радику спустят, он и отпишется.
Застучал молоток. Николай стал присматриваться, нет ли возможности выползти из капища незамеченному. Но выходило, что мужики стоят совсем недалеко от двери, и даже подобраться к ней поближе не выйдет.
- Не знаешь, обновление завтра будет, или когда?
- Ты цепь давай продевай. Когда скажет Давыдыч, тогда и будет, - мужик крякнул и раздался мерный стук протаскиваемых через кольцо звеньев.
- Готово. Теперь крюки вбить осталось.
- Ё-о-о, а лестницу ты приносил?
- Как я такую бандуру сам потащу? Идем, поможешь.
Когда хлопнула дверь, Николай вскочил и бросился к выходу. Краем глаза он видел стоящий рядом с центральным проходом новенький гроб, обтянутый цепями. В голове стучали панические мысли "Рвать когти! Срочно! Хватать деньги и паспорт, рюкзак не собирать, шмотки не стоят жизни! Может сразу в лес бежать? И далеко без денег и документов убежишь-то? Всяко дальше, чем в гробу!". Но сколько мороки будет добираться в Москву на попутках и сколько всякой ерунды может случиться во время такой длинной дороги? А с паспортом и деньгами нужно добраться только до ближайшей станции, и далее уже поездами. Слабенький, неуверенный голосок сомнения пытался неубедительно возражать: "Может это какое-то недоразумение? Возможно ничего с тобой делать не собираются, а всё это лишь превратно понятые вырванные из контекста слова?". Но голосок был быстро задвинут на место. В такой ситуации лучше выглядеть идиотом и паникером, тем более что мнение этих людей было ему безразлично. Потому что альтернатива получается очень уж пугающей.
Прильнув к щели между досками, и удостоверившись, что мужики не остались около двери перекурить, Николай приоткрыл дверь и оглядел окрестности. Снова несказанно везло, ни одного человека в поле зрения не было. Оказавшись на территории соседа, парень припустил было к пролому. Не пробежав и половины расстояния, услышал, как из-за угла дома приближаются голоса. Пришлось резко свернуть и броситься к высокому холму с подземным погребом. Вход в него прикрывала почти горизонтально лежащая дверь. Притаившись у входа, Николай испуганно прислушался.
- Куда этот гадёныш подевался? - негодовал Давыдыч.
- Спугнули пацана, - расстроенно ответил приютивший его хозяин, - как бы отменять всего не пришлось.
- Скорее куда-то временно улизнул, в комнате остались документы и все вещи, далеко он явно не собирался, - обладатель молодого голоса явно был оптимистом - Может к Магде твоей наведаться решил, а?
- Было бы неплохо, - угрюмо, но уже по спокойнее ответил сосед.
Калитка! Она была прекрасно видна, а значит если кто-то соберется через нее выйти, то скорее всего и его заметит. Благо замка на двери не было, только в проушины была вставлена палка, чтобы ее не трепал ветер. Вытащив палочку, Николай приподнял дверь, протиснулся в образовавшийся проем, и, спустившись на несколько ступеней, аккуратно прикрыл за собой. Бежать, бежать не оглядываясь! За документами уже не сунешься, теперь бы дождаться, когда освободится путь, и сразу в лес. Там, конечно, придется поплутать, но и шансов найти его будет меньше.
Раз все равно несколько минут придется прятаться, Николай решил обследовать погреб. Что там в деревенские держат? Может колбасу какую или сыры, тогда карманы набить и хоть голодать не сразу начнешь. Или какой топор лежит, а то и вообще охотничье ружье. Шансов мало, но от проверки хуже не будет. Парень снова достал фонарик. Лестница была необычайно широкая и очень крепко сбитая, практически как парадная у дома. Пока он спускался, она ни разу не скрипнула, доски под ногами не шелохнулись.
Сам погреб оказался с высоким, сводчатым кирпичным потолком, от стоящей по центру колонны шли большие ребристые перекрытия. Окончательно придавило и ранее накатывавшее ощущение нереальности, сюрреализма происходящего. Зачем деревенскому мужику строить вместо погреба подвал готического замка? На фаната средневековья он никак не походил. У стен обширного помещения стояли резные стеллажи, в правую была врезана массивная металлическая дверь, а вот подвешенных окороков или колбас не наблюдалось.
Николай все же быстро обошел помещение по периметру, шаря лучом по полкам в надежде отыскать хоть что-нибудь полезное. Но там были какие-то бумаги, книги, металлические сосуды разной формы, склянки с непонятным содержимым. На одной из полок стоял длинный ряд фотографий, начинающийся со старой сепии с серьезным бородатым мужиком и заканчивающийся современной фотографией улыбающегося молодого парня. Задержавшись у железной двери, он несколько секунд смотрел на закрытое смотровое окошко. Щелчок металлической задвижки, и ему открылось окошко в иной мир, мир безумия, кошмара и предвкушения боли. Луч фонаря выловил больничного типа койку, на которой лежал парень, чьи раскинутые руки были привязаны к поперечной деревянной балке. К левой руке была присоединена капельница. Странный, грязно-багровый цвет кожи привязанного вызывал смутное раздражение. Прошло несколько секунд, прежде чем Николай понял, что кожа просто отсутствует, срезана, и видит он сплошную зажившую рану. Еле удерживая трясущимися руками фонарик, он начал пятиться к выходу, и едва краем глаза успел заметить стоящего на лестнице косматого Давыдыча, как на голову обрушился удар и сознание отключилось.
***
Вместе с вернувшимся сознанием пришла и режущая боль. Попытка сменить неудобную позу провалилась. Пару раз легонько дернувшись, Николай удостоверился что его руки разведены в сторону и надежно прикреплены к ломящей спину деревяшке. Открывать глаза было страшно. Голова была тяжелая, но не только от удара. Ему явно дали что-то легко дурманящее. С усилием подняв веки он увидел толпу людей, внимательно наблюдающих за происходящим. В доме молитвы собралась, кажется, вся деревня. Слева виднелся открытый гроб, обвязанный цепями, в котором лежало тело парня из подвала. Справа, у кафедры стоял Давыдыч, облаченный в цветастое длинное одеяние, хоть и напоминающее православную фелонь, но совсем другого покроя. Перед ним лежала большая книга с желтоватыми грубыми страницами.
- Сегодня завершился земной путь Владимира Христа! И мы впишем последние строки в его летопись Третьего Завета! - в храме грубый голос служителя звучал иначе, чем дома, зычно и властно - Я, иерей Атаульф, сын Давидов, загнетаю книгу Владимирову! Причастимся же останный раз крови завета!
Он поднял крупную чашу за боковые ручки, приложился и передал другому служителю. Пока верующие передавали друг другу чашу, оставлявшую на их губах красные полоски, какой-то парень с рулеткой приблизился к Николаю и стал его измерять. Окончив замеры, подошел к Давыдычу и негромко сказал тому на ухо "Если не напортачим, страниц четырнадцать должно получиться, если еще голени хорошо пойдут, то и шестнадцать сделаем". Николай хотел заорать от ужаса. Пусть ничего не получится изменить, но хотя бы помпезная торжественность и благостность действа будет сорвана. Однако кляп и седатив оставили ему только тихое мычание, практически жертвенное блеяние.
- Сий день обрадовательный принесет нам нового Агнца Божьего, благодатью Его нас питающего, Николая Христа! Отныне Пяток унаречен днем святым, днем Обновления Завета! Аще кто отвергнет Завет, покров Господней любви падет с него, да ввергнется он в Геену Огненную!
Помощник начал вращать ручку. Николай услышал щелканье какого-то механизма, а крест, к которому он был привязан, начал приподниматься. Приняв почти вертикальное положение, крест дернулся и зафиксировался, а челюсть студента безвольно клацнула зубами. Давыдыч примостился под правой кистью Николая так, чтобы привязанная болтающаяся ладонь пленника касалась его лба, и сам возложил руки на голову жертвы.
- Помолимся за дарование нам нового Христа! Магдалина, приступай к закреплению завета!
Присутствующие дружно затянули торжественный гимн, слов которого он уже не воспринимал. Перед ним появилась Магда, в совершенно немолитвенном обтягивающем коротеньком платьице, соблазнительно покачивая бедрами подошла к кресту и опустилась на колени. Он ощутил, как жаркий язычок забегал по животу, очень медленно опускаясь все ниже и ниже. Затуманенное сознание орало от ужаса, но физиология была непреклонна. Он даже не заметил, как служитель убрал руки и отошел, чтобы взять сосуд. Его мир сузился до эрегированного сверхчувствительного органа, ласкаемого губами блудницы. Священник приставил к его паху широкую чашу, и возгласив "Завет, заключенный истинным Сионом, да обновится и не оскудеет!" полоснул ритуальным ножом.