(правда про "крутых", за какую могут запросто и убить)
Светлой памяти Нади Золотовой
посвящается.
"Ввиду того, что Вы, Ваша светлость, принадлежа к числу вельмож, столь склонных поощрять изящные искусства, оказываете радушный и почетный прием всякого рода книгам, наипаче же таким, которые по своему благородству не унижаются до своекорыстного угождения черни, положил я выдать в свет Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанческого" под защитой достославного имени Вашей светлости...
Про то, что в Краснокаменске убили редактора местной "Вечерки" передали даже по каналам центрального телевидения. И в новостях по "НТВ", и по "России"...
У этих журналистов вообще сильно развито корпоративное чувство локтя.
- А потом вот еще что, - сказал по этому поводу Сан Саныч, опрокидывая в рот, поднесенные ему пятьдесят грамм того загадочного напитка, что буфетчица Ася всегда упорно выдавала за коньяк "Хенесси", - они потому по центральному телевиденью про это с охотой говорят, потому что как вроде и они, эти оплывшие жиром Останкинские бездельники таким вот образом становятся в лице обывателя как бы причастными к опасной профессии. Прям как альпинисты или летчики. Вы поглядите, с каким пафосом этот жирненький телевизионщик говорит, - "наших коллег журналистов убивают"... Это он как бы бабе своей теперь привирает для поднятия в ней чувств, де вот я какой парень, журналист из группы особого риска...
Так или иначе, но в Вечерке был траур.
Внизу возле кабинки охранника стояли венок, фотография в рамке, ведро с цветами.
Пресс-служба губернатора Кучаева воздержалась от комментариев по поводу убийства редактора городской газеты, хотя сам Авангард Брониславович с фельдъегерем прислал в редакцию своё соболезнование на официальном бланке областного правительства.
- Он и убил, - сказал Сан Саныч, поглядев в официальную бумажку с красивым колонтитулом и губернаторским факсимиле, - он и укокошил нашего Летягу.
- Ага, - иронично поддакнула ответ-секретарь Ирочка Дробыш, - это как Элиза Дулитл у Бернарда Шоу в Пигмалионе, кто тёткину шляпку захотел притырить, тот и тётку убил.
Не смотря на высочайшее соболезнование, прощание с телом и поминки для коллег устраивались не в местном Доме журналистов, а более скромно - в редакции Вечёрки.
Говорили, что директору Дом-жура звонили сверху и советовали под любым предлогам отказать родственникам и коллегам Летягина.
- Да, я им всегда говорил, что самоцензура это как инстинкт самосохранения, - назидательно резонерствовал подвыпивший Сан Саныч, - я вот и при коммунистах в Вечёрке пятнадцать лет проработал и ни одного партийного взыскания, ни одного выговора не имел, и при бандитах экономическим отделом газеты руководил, и ни одного наезда ни на меня, ни Боже упаси на газету, а все почему ? Потому что всегда имел самоцензуру вот здесь, - и уже пьяненький Сан Саныч показывал пальцем себе на лоб.
- На себе не хорошо показывать, - суеверно заметил Сан Санычу Добкин, назначенный теперь новым ВРИО главного редактора, - Летягину как раз сюда пуля попала и когда в гроб его класть, гримеру из морга сто долларов пришлось дать, чтобы лицо приличное ему сделал.
- Да уж, - вздохнула Иринка Дробыш и потянулась к бутылке с крымской массандрой, - мужчин совсем не осталось, чтобы даме налить.
- Хороший Миша был мужик, - вставила буфетчица Ася, - всегда если у меня денег занимал, всегда отдавал, я даже бывало забуду, сколько и когда брал, а он придет и отдаст.
- Ты уж забудешь, - ворчливо себе под нос пробормотал захмелевший Сан Саныч, - у тебя в голове кондуит на каждого почище чем то самое досье у прокурора.
- А кстати про прокурора, - ставя на стол бутылку, сказала Иринка Дробыш, - по телевизору эти вчера сказали, что основная версия это убийство на бытовой почве.
- А ты, дура хотела, чтобы нас всех как его? - вскинулся Добкин, - всем вам хочется расследовать аферу века, а не понимаете, что мы не в Америке и мы не центральная газета, вроде Комсомолки или Московских Новостей, у нас нет ни таких денег, ни крыши, чтобы впрягаться аферы века раскрывать.
- А я слыхала, говорят, его именно за то, что своих предал, - сказала буфетчица Ася, - Миша ведь с ними со всеми в одном институте учился.
- С кем это с ними со всеми ? - изумленно приподняв брови, спросил Добкин, - тебе бы, Ася, не буфетом заведовать, а следственной частью.
- Да ну вас всех, - махнула рукой Ася, - я женщина слабая, куда мне.
- И правильно, - кивнул захмелевший Сан Саныч, - живым надо жить и жизни радоваться.
Сан Саныч уже минут десять как все примерялся к Ирочкиным грудкам, как бы плечиком так прижаться к ним невзначай, да надавить...
- Живым надо жить и извлекать уроки из ошибок тех, кто уже неживой, - подытожил Добкин.
Он тоже уже минут пятнадцать как закашивал свой замаслившийся взгляд в совсем не траурное декольте ответ-секретаря Ирочки Дробыш.
- Ася, а включи кА нам эту, Европу Плюс, что ли ? Может потанцуем, Ирина, айда медленный танец со мной забацаем, - сказал ВРИО главного.
- На поминках ? Танцы ? Да вы что! - недоуменно пожав плечами удивилась Ася.
- Да чего уж, - махнул рукой Добкин, - включай, покойный бы нас правильно понял.
Ася вздохнув, пошла к буфетной стойке.
- На этих поминках, последнее спасибо Летягину, хороший он был человек, я в буфете недельный план по закускам и по коньяку сделала, - включая магнитолу, подумала буфетчица.
- Мертвым - кладбище, а живым-живое, - подумал Сан Саныч, подливая себе загадочного Хеннеси и ревниво глядя, как новый ВРИО главреда тащил мягкую Ирочку на паркет...
2.
Ноль-второй борт авиаотряда "Россия" администрации президента работал сегодня по чартеру.
Зарабатывал деньги.
Впрочем, работал президентский экипаж не столько ради денег, сколько для практики, для налёта. Чтобы руки пилотов штурвала не забыли.
Летчикам практика нужна, и летать надо не только когда премьеру или министру иностранных дел за рубеж понадобится. Летать надо как можно чаще, а то отвыкнут от неба соколы. Так пускай уж тогда с пользой летают, возят заодно и людей...
Большой президентский Ил летел почти пустой, вез в этот уральский город команду спортсменов на соревнования.
Ви-ай-пи салон был, как обычно в подобных случаях - закрыт, а в середине фюзеляжа в расслабленных непринужденных позах расположилось десятка три молодых людей в одинаковой командной спортивной форме, и с ними дюжина менеджеров, тренеров и массажистов.
Работы у бортпроводниц было немного.
Хватало только приставаний.
Что с этих безбашенных спортсменов возьмешь?
У них все хи-хи, да ха-ха.
- Нагнитесь ко мне, девушка, мне с сердцем плохо, я в вас влюбился.
- Принесите мне плед поспать и прилягте со мной.
- Бросайте своих летчиков, когда прилетим, айда с нами на базу, у нас весело.
На такой тип самолета положено шесть бортпроводниц.
Не зависимо от количества пассажиров.
Сколько аварийных выходов, столько и стюардесс.
Подать еду и напитки для сорока человек можно было управиться сегодня и вдвоем, поэтому работу девушки распределили полюбовно. Туда, то есть из Быково в Краснокаменск с пассажирами в салоне были Лена Булавина с Майей Сорокиной, а обратно - Аня с Олей.
Аня Гордеева и Оля Зайдлиц, поэтому, даже и не вставали после взлета со своих кресел.
Дремали кто где. Аня с Олей в хвостовом салоне, а старшая - Вера Дымшиц на кухне, возле кофеварки телевизор смотрела.
В шестнадцать тридцать командир экипажа летчик первого класса Леонид Максимович Островой вывел машину на точку начала снижения по глиссаде.
Аэропорт в Краснокаменске был оборудован новыми навигационными системами, позволявшими сажать машину в автоматическом режиме, но был световой день, видимость была отличная, и командир решил сажать машину вручную.
- Урал сорок семь, я ноль второй, я ноль второй, - вызвал вышку командир.
Подтверждение кодом "1001" означало, что вышка видит их на своем локаторе .
- Ноль второй, я Урал 47, "1001" подтверждаю. Курс в расчетную 160 градусов, по давлению аэродрома 763 занимайте 2700.
- Урал 47, я 02, вас понял, в расчетную с курсом 160, занимаю 2700 по давлению 763, - ответил Островой.
- Что-то не производит полоса впечатления, что она у них две пятьсот, - сказал командир, обращаясь уже к своему правачу* - Анатолию Екимову.
- Говорят, что совсем новая полоса, только месяц как в эксплуатацию сдали, - ответил Екимов.
Оба пилота внимательно глядели на проекции ИЛС - на индикаторе лобового стекла.
Вертикальная линия показывала точность захода на полосу по курсу, а горизонтальная линия - показывала точность снижения по глиссаде. Пересечение же двух линий в пределах центрального кружка ИЛС свидетельствовало о нахождении самолета в равносигнальных зонах курсового и глисадного радиомаяков с точностью до трех метров...
- Ноль второй, я Урал 47, ноль первый, я Урал 47, - на полосе ветер встречный пятнадцать, на полосе ветер встречный пятнадцать. Порывами.
- Урал 47, я 02, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы.
--
Правач* - второй пилот (жаргон) сидит справа от командира
Сажал Островой мастерски.
Не даром он был вторым пилотом страны.
Командиром второго президентского борта.
Но каким бы ни было высоким мастерство пилота, в авиации никогда не застрахуешься от случайности. Ведь воздух, на который опираются крылья, это не твёрдая суша.
Тяжелый Ил уже казалось почти завис над полосой, как вдруг от налетевшего порыва ветра, у самой земли образовался какой-то вихревый поток, и какая-то местная потеря давления под крыльями заставила самолет буквально провалиться и с высоты шести или семи метров.
Ил бухнулся о полосу обеими стойками шасси...
Сто пятьдесят тонн самолетной массы с высоты третьего этажа вертикально обрушились на бетонную плиту.
И плиты проломились...
Бывало...
Всякое бывало.
Бывали и более жесткие посадки.
Но здесь было что-то явное не то.
Что то с визгом хрустнуло, самолет как хлыстом гулко ударило снизу....
Тяжелую, несущуюся по полосе машину стало заносить.
Стало сносить вправо.
- Толя, держи ! Толя, тормоза, реверс.
- Командир, правую стойку сломало.
- Что ? Дай газу правым, выравнивай, выравнивай...
- Смотри, там гаражи какие-то.
- Реверс, Толя, реверс...
Самолет с каким-то неповторимым и неподражаемым воем и скрежетом на всей скорости разворачивало поперек полосы.
Ил сворачивал с полосы вправо. И теперь со скоростью двухсот километров в час он несся на белую железобетонную стену.
- Гаражи, гаражи ... - крикнул Леонид.
На этом запись в бортовом самописце, записывавшем все переговоры экипажа, обрывалась.
Следствие, начавшееся сразу же после возбуждения уголовного дела по факту катастрофы самолета Первого авиаотряда администрации президента сразу присвоило делу гриф "строго секретно"...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
С думой об афере
- Послушай, любезный, сколько у нас умерло крестьян, с тех пор, как мы подавали ревизию ?
- Да как сколько, многие умирали с тех пор, - сказал приказчик и при этом икнул, заслонив рот слегка рукою, наподобие щитка.
- Да, признаюсь, я сам так думал, - подхватил Манилов, - именно, многие умирали.
Н.В. Гоголь МЕРТВЫЕ ДУШИ
ГЛАВА 1.
Глухой стук упавшего тела был почти не слышен. Его полностью поглотил мерный бой дизель - молота, колотившего сваи на соседнем участке.
Тук !
Бумпс !
И ничего...
Только лежит на грязной плите человек, распластавшийся в неестественной позе, да темно-бардовое, почти черное пятно венозной крови расползается по шершавой серой поверхности бетона из-под оскалившейся желтыми зубами неживой головы с черным восточным ежиком жестких волос.
Первым спохватился крановщик, он из кабинки своего башенного крана по рации, по этой "воки-токи" Мэлсу Шевлохову - бригадиру крикнул, что стропальщик со стены упал, а тот уже прыгнул в грузовой подъемник и сразу вниз в прорабскую.
- Исо разбился, - с порога крикнул бригадир.
Игнатьев - начальник второго участка сорок первого СМУ вздрогнул, скривился в нервной гримасе, выругался матерно и одернув с утра выглаженную молодою любовницей модную свою белую рубаху с коротким рукавом, тяжело поднялся из-за стола.
- Я так и знал, что этим кончится, так и знал, - обращаясь скорее всего к самому себе, бормотал Игнатьев, выходя из прорабской.
Со стороны можно было подумать, что человек разговаривает со своей Судьбой или высказывает претензии собственному Ангелу хранителю.
А возле тела уже столпились соплеменники бедного Исы.
Блондинов тут не было.
Один только подошедший Владимир Петрович Игнатьев был блондином, а так - сплошь азиаты со смуглыми не то от загара, не то от природной черноты шеями.
- Мэлс, ты это, ты всех, у кого регистрации нету, всех, кто без оформления работает, давай-ка уведи в общежитие по быстрому, пока милиция не приехала, - скривя губы в какой-то исполненной неприязнью гримасе, сказал Игнатьев, - а этого, Исо накройте что ли чем-нибудь, да и не толпитесь здесь, не стойте как бараны, мертвого не видали никогда что ли?
Надо было звонить шефу.
А может не надо было звонить шефу ?
Владимир Петрович, в нерешительности задумался, приняв позу находящегося в смятении Наполеона, когда при Ватерлоо тот узнал о полном провале контратаки своей тяжелой конницы.
Он был красив - Владимир Петрович.
Не даром его любили молодые девушки.
Давно прошло то время, когда прорабы на стройках ходили в брезентовых робах и от них несло водкой и дешевыми папиросами. Теперь начальники строительных участков выглядели не хуже иных клерков из офисов банковского Сити.
Вот и Владимир Петрович на работу приезжал в новеньком корейском джипе в отутюженной белой рубашечке и в пижонских брюках.
На бронзовой от анталийского загара шее поблескивала увесистая золотая цепочка, а на мощной волосатой руке его красиво переливались бликами швейцарские часы с браслетом.
Орёл, да и только.
Прорабы в сорок первом СМУ треста УНИВЕРСАЛ хорошо зарабатывали.
Три тысячи долларов зарплата, да столько же, если не больше - так называемыми "левыми поганками"...