Я помню это как сейчас. Мы стоим на крыше нашей многоэтажки и наблюдаем, как с неба, одна за другой, падают звезды. Она стоит, схватившись руками за ограду. Задрала голову, впилась взглядом в небосвод. Она улыбается мне. Смотрит мне в глаза. Глаза ее блестят. Мы не одни на крыше. Есть еще другие люди. Парочки, в основном. Звездопад это очень романтично. Это были Персеиды. Метеорный поток. Случается каждый год в августе, точное расписание в ежегодном астрономическом справочнике. Персеиды. Останки какой-то кометы. Привет Вселенной. Она не пропускала ни одного мало-мальски значимого астрономического события. Говорила, что в мире, где за все надо платить, расточительно пропускать такие бесплатные шоу космического размаха. Мы и не пропускали. Мы не пропустили два лунных затмения, одно неполное солнечное, какую-то заблудшую комету и новое пятно на Юпитере через телескоп на прокат. Кажется, это все, что предоставил нам космос за нашу недолгую семейную жизнь.
Косые следы метеоров беззвучно вспыхивают в ночном небе.
- Ох, какой большой! - восклицает кто-то рядом
- Ну, давай, - тормошит она меня, надув губки. - Загадывай желание! - Ты же знаешь: если падает звезда - надо обязательно загадать желание! Я уже загадала. - И она улыбается. Загадочно, на сей раз.
Я тогда с умным видом начал рассуждать, что мол, для того, чтобы стать счастливым достаточно подписаться на ежегодный астрономический вестник.
Она смеялась.
Мы играли. Она играла роль наивной дурочки, я играл роль сурового ветерана жизненных войн, со стальными яйцами. Это устраивало обоих.
Но она не была дурочкой. А яйца мои были не так уж крепки. Иначе бы она не ушла от меня к своему тренеру по фитнесу. Такой, знаете, улыбчивый мускулистый член, с невероятной координацией движений. Молодой. Молодой, черт побери.
И раз-два, поворот, раз-два-три, наклон! Двигайся в ритме, детка!
Это любовь, вздыхала она. Ничего не могу с собой поделать. Сердцу не прикажешь. Прости.
И я сказал - прощаю. Представляете?
Я же говорил, мои яйца были не так уж крепки.
Конечно. Семнадцать лет разницы. Чем это могло кончиться? Преподаватель и молодая студентка. История, старая как мир. Точнее, старая, как система образования. Все вокруг знали, чем это кончится. Все, кроме меня. Она молода, не глупа и красива, все впереди. Он стареющий преподаватель университета, да, степень, да, кое-какое имя, но звезд с неба не хватает. Специалист по шумерской культуре. Чрезвычайно увлекательно. Для нескольких тысяч человек в мире. Тексты, архивы, глиняные таблички. Фотографии глиняных табличек, большей частью. И как им не скучно вдвоем? Кажется, я тогда рассказывал о шумерской архитектуре. Она сидела в первом ряду, подперев рукой щеку. Я посмотрел на нее и потерял нить рассуждений. Любовь с первого взгляда. Бывает. История, старая как мир. А потом она собрала вещи, вскользь поцеловала меня в щеку, и ушла. И мир, как говорится, рухнул.
Я взял бутылку водки и пошел плакаться к Фридману.
- Старик, - сказал Фридман, когда мы уговорили полбутылки. - Вот мы сейчас пьем, а он в этот момент ее имеет. Завалил и пристроился сзади. Оооо, - сладко простонал Фридман, откинувшись на стуле и закатив глаза. - Быстрее дорогой, быстрее! Не останавливайся!
Не понимаю, как я удержался от того, чтобы не разбить бутылку об его голову.
Фридман открыл глаза и посмотрел на меня этим, отстраненным взглядом ученого. Он это умел.
- Хочешь меня убить? - сказал он, постукивая пальцами по столу. - Предсказуемо. Человек раб своих эмоций. Возбуждение лимбической системы, впрыск адреналина в кровь и доктор философии мгновенно превращается в разъяренного зверя.
- Иди к черту, - пробурчал я.
- Старик.... - Фридман накрыл ладонью мой кулак. - Ты видел свежий набор? Там есть классные телочки. И знаешь что? Я вижу в их глазах только похоть. - Фридман картинно облизал губы. - В этом возрасте за них все решают гормоны. Они ждут только намека, чтобы раздвинуть ножки. Всего одного намека!
Фридман. Старина Фридман. Фридман только и делал, что думал, как люди думают. Профессиональное заболевание. Он был нейрофизиолог. Копался у людей в мозгах. Боже, как же я скучаю по нему! Многое в моей жизни начиналось с Фридмана. Им же все и закончилось.
На одном симпозиуме по проблемам исследований когнитивной деятельности Фридман сцепился с пожилым иезуитом, профессором теологии. В своем докладе святой отец употреблял слово "душа". Когда Фридман слышал это слово, он моментально сатанел. Святой отец рассказывал, как молитва благотворно влияет на ментальное состояние человека. Фридман, из зала, поинтересовался вещественными доказательствами благотворного влияния. Покажите мне элеткроэнцефалограммы, говорил он. Данные магнитно-резонансной томографии. Святой отец посоветовал Фридману прочитать молитву прямо сейчас и пронаблюдать на себе, как исчезает его злость. Слово за слово, из конференц-зала они вышли врагами. Во всяком случаем, я уверен насчет Фридмана. Святому отцу по сану было положено любить всех. Даже таких упертых атеистов, как Фридман. Возможно, в этом ему помогают молитвы.
Фридман был незлопамятный человек, но всю эту братию в рясах он не выносил. Он решил уесть иезуита. Облепить испытуемых датчиками во время молитвы, и снять показания. Заставить их разговаривать с Богом, лежа в томографе. И доказать, с графиками и числами, что молитва это лишь набор ничего не значащих слов, нужных только для того, чтобы всем святым отцам мира было на что кушать. Он намеревался опубликовать язвительную статью в теологическом журнале. В том журнале, где публиковался профессор-иезуит. И он принялся за дело.
Фридман сидел в нашем университетском кафе. Рассеяно прихлебывая кофе, он просматривал графики ЭЭГ на миллиметровке. Он настолько увлекся, что не заметил меня.
Я поставил поднос на стол и сел напротив.
- Что, увидел душу в МРТ? - бодро спросил я.
Я ожидал услышать очередную язвительную отповедь, но Фридман лишь молча посмотрел на меня и вновь уткнулся носом в бумаги.
- Неужели нашел?
- Да нет, нет, - отмахнулся он. - Что ты. Но есть одна странность, - он показал мне график. - Видишь, внизу? Это гамма-ритмы мозга. Знаешь, их еще называют ритмами гениальности, они связаны с напряженной работой мозга. У большинства людей они слабо выражены. И у испытуемого К51 они почти не наблюдались. Но,- палец Фридмана указал на резкий горб на графике, - видишь этот спайк? Он появился, когда К51 молился.
- Думаешь, это из-за молитвы?
- Ну, - сказал Фридман. - Не совсем. То есть, не из-за всей молитвы. Я просил его читать Отче Наш, на латыни. - Он достал распечатку. - И вот когда он дошел до этого момента, - он ногтем подчеркнул одно слово и первый слог следующего за ним, - здесь почему-то возник всплеск гамма-ритмов.
- И что?
- Не знаю, - Фридман задумчиво теребил мочку левого уха. Он всегда так делал, когда ему в голову приходил новая идея.
- Слушай, - подался он вперед, - а ты можешь мне нарыть всяких разных молитв? Не важно каким богам. Под молитвой я имею в виду, обращения человека к высшим силам, - пояснил он. - Каких угодно культур, чем больше охват, тем лучше. Главное, чтобы древних. Давай, например, обозначим предельный порог в две тысячи лет назад. Только обязательно на языке оригинала. В транскрипции, чтобы испытуемые могли их произнести.
Я согласился. Конечно, я считал, что все это ерунда. Однако мне было все равно. Я был готов заниматься чем угодно, лишь бы не думать о фитнесе. Я сидел в библиотеке и собирал молитвы для Фридмана. Христианство, иудаизм, ислам, буддизм, зороастризм, индуизм... Языческие обряды. Шаманские камлания. Все в кучу. Консультировался с историками и лингвистами. Я говорил, что это нужно для моей новой статьи. Мы с Фридманом не афишировали, чем занимаемся. У Фридмана была та еще репутация. Я поставлял Фридману молитвы, а Фридман заставлял испытуемых молиться всем молитвами мира и снимал показания.
И Фридман все чаще и чаще фиксировал вспышки гамма-ритмов. И опять, их вызывала не вся молитва, а лишь ее фрагмент. Всего одно-два слова из нее. Иногда даже не целое слово, а несколько слогов. Фридман становился все более и более задумчив. Про того иезуита он больше не вспоминал.
Однажды он позвонил мне и попросил подъехать. И по его голосу я понял - что-то случилось. В лаборатории Фридмана царила суматоха. С кокона томографа снят кожух, пару техников, подключив свою аппаратуру, копались в его сложных кремниевых потрохах. Лаборанты выносили системные блоки компьютеров. Фридман пытался скрыть растерянность, но у него не очень-то выходило. Мы вышли во двор. Сели на скамейку.
Фридман достал мятую пачку сигарет из кармана халата.
- Ты же бросил?
- Да к чёр..., - он осекся и щелкнул зажигалкой.
- Что случилось?
- Все эти фрагменты. Молитв. Те, что вызывали всплеск на гамма-кривой. Я составил их вместе и попросил прочитать испытуемого К51, пока он лежал в томографе.
Фридман сунул мне под нос бумагу с текстом. Я попытался его прочесть, но это было нелегко. Жуткая, нечеловеческая какая-то белиберда, глаз буквально спотыкался о буквы в диких, невозможных сочетаниях.
- Только не читай до конца, Бога ради! - Фридман резко вырвал бумагу из моих рук и сложил ее, избегая смотреть на текст. Нервно затянулся и продолжил.
- Едва К51 закончил читать, его мозг просто вспыхнул на дисплее МРТ. Как долбанная елочная гирлянда! А потом, бах! Вся электроника в лаборатории вышла из строя. Словно маленькую атомную бомбу взорвали! МРТ накрылся, все компьютеры заискрили, даже хренов мобильник сдох! - он достал из кармана мертвый коммуникатор. - Боже, я чуть в штаны не наложил.
Фридман замолчал - мимо нас прошла группа студентов. Не понятно почему, но я покрылся мурашками с ног до головы. В горле пересохло.
- А испытуемый? Что с ним? - хрипло спросил я.
- К51 сильно напуган. Его прямо трясло. Он сказал, что когда он дочитал текст до конца, все вокруг него вдруг исчезло. И он увидел облако.
- Облако?
- Что-то вроде того. Облако, туман. Его трудно понять, он был в шоке. Нечто белое и аморфное. А потом сквозь туман проступило лицо. Как будто человеческое. И он услышал голос. Громкий, как гром голос, который шел изнутри его головы. И этот голос спросил его, - Фридман посмотрел мне в глаза. - Что ты хочешь?
Я обхватил руками голову.
- И что это значит? - спросил я, смотря на носки ботинок. Спросил, хотя знал ответ. Знал, но отказывался в него поверить.
- Мы открыли канал связи с Господом Богом, - ответил Фридман, криво улыбаясь. Пальцы его нервно теребили мочку уха.
На правах первооткрывателя, Фридман произнес Молитву первый. Она считала избыток романтизма опасным для жизни заболеванием. Я говорил вам, что она была не дура?
Знаете, что попросил Фридман?
Фридман захотел летать как птица.
Никто больше не видел Фридмана. Пропал без вести, официальная формулировка. Никаких следов. Исчез и все. Уборщица рассказывала полиции, что в день исчезновения Фридмана, на столе, в его кабинете, сидела ворона. Наверное, залетела в открытое окно. Большая, наглая, черная ворона. Она пыталась ее прогнать, но ворона не хотела улетать, каркала, била крыльями и стучала клювом по клавиатуре сгоревшего ноутбука. Пока не получила шваброй поперек спины. Этот факт к делу не приобщили. Думаю, Фридману еще повезло. Я слышал, вороны умные твари с хорошим чувством юмора. Образуют пары на всю жизнь.
Надеюсь, у Фридмана все сложилось.
Скучаю по нему.
А я попросил денег. Это было много позже, когда прошел шок, и я набрался смелости. Я решил разобраться. Проверить все на себе. Что, вас не удивляет мое желание? Может, она была права, когда говорила, что я слишком обычный. Слишком правильный. Что у меня нет фантазии (мысль о том, что она имела в виду секс, почему-то нервирует меня до сих пор). Да, я просто попросил много денег. Я произнес Молитву Фридмана, когда поздним вечером сидел в университетском кафе и листал кем-то забытый Форбс с очередным рейтингом денежных мешков. Я произнес Молитву Фридмана, когда разглядывал фотографии лидеров гонки за универсальным эквивалентом. Так что, думаю, вы все меня знаете. Я имею в виду, вы знаете, как я теперь выгляжу. Меня частенько показывают по телевизору. Всех интересует жизнь богатых. Как раз потому, что они могут исполнять свои желания.
Деньги это машина исполнения желаний.
И никакой эзотерики.
Едва я проговорил Молитву Фридмана, мир рассыпался, растворился, превратившись в зыбкие, дрожащие тени. Вокруг меня быстро сгущалась белая, как молоко, мгла. Через мгновение исчезло все, остался только клубящийся туман. А потом я увидел лицо. Нечеткое, смазанное, не лицо, так, намек на него. В тумане образовались темные прорехи глазниц, разверзлась косая щель, пародия на рот. Я услышал голос. Очень громкий. И голос спросил. Спросил меня. Спросил, четко выговаривая слова.
- Что. Ты. Хочешь.
Странно, но я не испугался.
- Дай мне денег, - сказал, точнее, подумал я.
Лицо исчезло. Я вернулся в мир. Мужчина, через два столика, ошарашено смотрел на свой искрящий ноутбук. Свет в кафе нервно моргал. Я внезапно почувствовал смертельную усталость. Кажется, я никогда в жизни так не уставал. Я не мог даже пошевелился. Очень хотелось спать. Глаза мои закрылись, и я заснул, уронив голову на стол.
Я думаю, наш Бог это машина. Какой-то запредельный компьютер в глубинах космоса. Во всяком случае, он действует так, как действовал бы компьютер, выбирая наиболее оптимальный путь решения задачи. Желания могут исполниться, если не выходят за пределы разумного. За пределы физической концепции мироздания. Закон сохранения массы-энергии не отменить. Не бывает следствия без причины. Человек не летает. Летают птицы. Я стал им, а он стал мной. Я стал им, тем смазливым богачом из списка Форбс, а он стал мной, седеющим книжным червем, специалистом по глиняным табличкам. Бог поменял наши сознания местами. Машинная логика. Самый простой способ исполнить мое желание. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Откуда бы взялись все эти деньги, о которых я просил? Все что невозможно - невозможно получить. А то, что возможно получить, уже есть у кого-то другого. Так чего выдумывать? Сделаем простую перестановку.
Я все думаю.... Если Фридман стал вороной, значит, какая-то ворона стала Фридманом? Хотел бы я на это посмотреть. Черт, как же я скучаю по нему.
Когда-то, в детстве, я читал фантастический рассказ. В нем говорилось, что человечество это некий эксперимент какой-то высокоразвитой внеземной цивилизации. И управлялся он неким суперкомпьютером. И когда-то люди говорили с ним на одном языке. Компьютер помогал им. Оберегал. Исполнял желания. Но потом люди потеряли чувство меры. Они построили Вавилонскую башню, которая на самом деле была антенной для постоянной связи с этим божественным сверхкомпьютером. И люди забросали его своими бесконечными запросами. Они чуть не уничтожили его своими мольбами - компьютер не мог их все обработать. Перегрелся, наверное. И тогда компьютер уничтожил единый язык, чтобы люди больше не могли ни о чем его просить. Он разбил единый универсальный язык на множество языков. И человечество утратило Бога.
Может он и прав, тот парень, что написал тот рассказ. Я не знаю. Я еще один раз произнес Молитву Фридмана. Я хотел знать правду. Почему? Как все это возможно? Но я даже не успел додумать свою просьбу до конца. Лицо в облаке исчезло. Наверное, я тоже потерял чувство меры. Человек не должен этого знать. Это закрытая информация.
Конечно, поначалу мне было в новом теле... странно. Но я быстро привык. А что стало ним? Вы не догадываетесь?
- Алло, я могу поговорить с...?
- Мне очень жаль, но он у нас больше не работает.
- А что случилось?
На том конце провода понизили голос.
- Он заболел. Сошел с ума. Возомнил себя миллиардером. Ну, вы знаете его, этот, из первой десятки списка Форбс. Знаете, он очень тяжело переживал свой развод. Наверное, из-за этого. Мне очень жаль.
И мне тоже. Очень жаль.
Я потом навестил его в психушке. Видел его, через камеры наблюдения. Он что-то рисовал. Вся стена в рисунках. Похоже он и правда сошел с ума.
- Что он рисует? - спросил я.
Санитар ухмыльнулся.
- Биржевые графики.
Мне было проще адаптироваться к новой жизни. Если вы богаты, вам не задают вопросов.
Но знаете, я все равно не могу забыть ее. Через мою постель прошли толпы актрис и моделей, вы об этом, быть может, читали. Я себя ни в чем не ограничиваю. Но я все равно не могу забыть, как ждал ее с цветами на мосту. Как она пыталась испечь пирог по рецепту из Интернета и как мы потом занимались любовью в дыму, все в муке, с ног до головы. И когда я просыпаюсь, ее имя против воли слетает с моих губ. Да, я мог бы попросить всемогущее лицо в облаках, чтобы она вновь полюбила меня. Но тогда, скорее всего, я бы стал им. Раз-два, раз-два, ножки врозь, следи за дыханием! От одной этой мысли меня выворачивает наизнанку.
Я не могу ее забыть.
И я ненавижу ее за это.
Завтра наша несчастная планетка вновь наткнется на поток Персеид.