| . |
Его зовут Ангел
Что такое сорняк, в самом деле? Растение, которое никто не сажал? Семечко, упавшее с пальто прохожего, то, что никому не принадлежит? Или то, что растет в неположенном месте? Разве это не просто слово, ярлык, окруженный соответствующими суждениями - "бесполезный", "бессмысленный", "ненужный"?
Джанет Фитч "Белый олеандр"
Пролог
Каждый хочет встретить такого человека, который однажды сказал бы: "Просто будь собой". Человека, который бы поддерживал в любой ситуации, шутил, когда грустно и постоянно повторял: "Я рядом, чтобы ни случилось".
Я всегда была уверена, что моя жизнь самая ужасная на свете, что мир ополчился против меня, и я одна против всех. Я никогда не была хорошим и послушным ребенком. Я часто совершала ошибки и была капризной, эгоистичной. У меня далеко не идеальные отношения с родителями. Я не отличаюсь безупречной учебой в школе. Я не популярна. Не красива. Не умна. Я абсолютно точно знала, что никогда ни с кем не подружусь, вообще не подпущу к себе кого-либо, кроме мамы или папы. Еще у меня отвратительный характер... ну, так считают окружающие. Я была уверена, что у меня будет самое серое и скучное будущее, которое бы я никогда не решилась изменить и улучшить, потому что не видела смысла в этом.
Но любая система дает сбой.
Моя дала.
Однажды в моей жизни появился один человек, и все вдруг изменилось. Странно, потому что до встречи с ним я бы и сама ни за что не поверила, что могу стать другой, стать лучше. Скажу больше, я знала, что в этом отвратительном, пустом и лживом мире не существует таких людей, которые смогли бы подтолкнуть меня к изменениям.
Но странный человек со странным именем смог.
Глава первая
Утро.
Ненавижу утро понедельника... Ненавижу утро каждого дня, даже выходных, потому что это означает, что жизнь не стоит на месте, в отличие от меня.
У людей должна быть цель, мечта, чтобы просыпаться по утрам. У меня ее нет, но я все же открываю глаза. День за днем.
Это утро не становится исключением. Я слышу будильник, и мне хочется ударить его с такой силой, чтобы он сломался. Но это сделать не так-то просто. Однажды я пыталась совершить убийство этой дурацкой штуковины, и чуть не сломала себе большой палец. Дьявольский механизм.
Писк давит на нервы. Я начинаю тихо рычать, вытаскиваю из-под головы подушку и накрываю ею лицо. Не помогает. Этот будильник даже хуже моих родителей! Я отбрасываю подушку и резко встаю. Перед глазами начинает плыть и темнеть. Я кладу руку на лоб и жмурюсь. Раз, два, три, четыре, пять. Это помогает успокоиться, и головокружение уходит. Я открываю глаза и с одновременной жалостью и злостью смотрю на будильник. Протягиваю руку и нажимаю на кнопочку. Больше я не слышу никакого писка, и мне становится хорошо.
Несколько минут мне требуется, чтобы собраться с мыслями и смириться с тем, что воскресенье позади, и впереди меня ждет очередная и бесконечно долгая учебная неделя. До каникул пятьдесят три дня, и я не знаю, как доживу до них.
Я покидаю свою кровать, натягиваю школьные брюки и черную водолазку. Перед тем, как выйти из своей маленькой комнаты с глупыми темно-лиловыми обоями в полоску, где вечно царит беспорядок, я с тоской смотрю на не заправленную постель. Ладно, уберу все после школы.
Я выхожу из комнаты и иду в ванную. Она свободна, как и всегда в это время. К счастью, у меня нет ни братьев, ни сестер, ― я бы не вынесла делить с кем-то свою комнату, или ванную. Я захожу внутрь, включаю свет и закрываю за собой дверь. Подхожу к умывальнику и смотрюсь в зеркало. Мое лицо невольно морщится, и я тут же опускаю глаза. Умываюсь, чищу зубы.
Я покидаю ванную через пять минут, и следующим пунктом моего утреннего маршрута по дому становится кухня. Там тихо, как и во всей квартире. Значит, мама и папа уже ушли. Хотя чему тут удивляться. Они, мне кажется, идут на работу либо в пять часов утра, либо вообще не приходят оттуда. Я редко вижусь с ними. Они ― заядлые бухгалтеры. Готовы променять все свое свободное время на пару лишних часов в окружении документов.
Моему взору открывается наша небольшая кухонка в мягких коричневых тонах. Я обхожу стол и останавливаюсь у холодильника. Открываю его. Там пусто. Нет даже намека на то, что там должна быть еда. Я хмурюсь и достаю масло, затем лезу в хлебницу и беру сладкий батон. Вот из-за таких завтраков всухомятку я заработала себе гастрит и много прочей ерунды, связанной с желудком.
Я не тороплюсь, так как до выхода из дома остается еще двадцать минут. У меня все спланировано ― долгие годы тренировок. Пять минут на то, чтобы привести себя в порядок... ну, точнее, постараться сделать это. За минуту я одеваюсь. Десять-пятнадцать минут на завтрак. Сорок семь секунд уходит на то, чтобы надеть и завязать кроссовки. И, наконец, дорога до школы занимает десять минут.
Я доделываю бутерброды и сажусь за стол. Когда подношу ко рту кружку с чаем и делаю глоток, мой язык обжигает горячая жидкость, и я выплевываю все, что находится во рту.
― Вот блин, ― бормочу я и встаю, чтобы взять тряпку.
Процесс вытирания стола является незапланированным делом, поэтому я теряю две минуты, и из-за этого мои дальнейшие действия придется перестраивать так, чтобы все успеть. Я начинаю нервничать, бросаю тряпку в раковину и бегу в свою комнату за рюкзаком.
Перед тем, как покинуть дом, я смотрю на время.
Без пятнадцати восемь. Вроде успеваю.
***
Все, что есть в моей жизни, мне ненавистно.
Во-первых, мои родители. Законченные эгоисты и вечные трудоголики. Они любят свою работу больше, чем меня ― свою единственную ночь. Не то, чтобы я слишком страдаю от дефицита родительского внимания, но все же иногда моя потребность в них бывает чрезмерно высокой, а их, как всегда, нет рядом.
Школа. Ад переместился из подземного мира и воплотился именно в том месте, где я учусь.
Дом. Обычно, родные стены должны служить успокоением и местом, где человек может отдыхать от внешней суеты. Но только не мой дом. Это эпицентр семейных кошмаров и невероятной угнетающей пустоты.
Люди, которые меня окружают. Мне даже нечего сказать по этому поводу. Люди есть люди. Они жестоки и несправедливы. Этим все сказано.
Мое имя. Ужасное имя ― Августина, или сокращенно Августа. И как только родители догадались назвать меня так? За это я ненавижу их вдвойне.
Я, в конце концов.
Мне не нравятся мои волосы. Они тусклые, на концах ломаются и походят на солому, пепельного оттенка до лопаток. Полгода назад я красилась в красный цвет и жалею об этом до сих пор, потому что они стали ужасно лезть и испортились. Не прошло и месяца, как я снова стала "собой". Больше я никогда не буду красить волосы.
Глаза. Они совершенно непонятного оттенка. То ли зеленые, то ли желтые. И это мне не нравится. Но прикольно, что они становятся янтарными на свету.
Губы. Толстые и бесформенные, как я считаю, но мама говорит, что иметь пухлые губы очень хорошо. А среди людей бытует мнение, что пухлые губы идеальны для поцелуев... Я, во всяком случае, пока не убеждена в этом лично.
Нос. Чуть вздернутый и с маленькой горбинкой. Я ненавижу свой нос.
Лоб. Не знаю, что с ним не так, но он мне все равно не нравится.
Мои руки, плечи, туловище и ноги. Я не толстая, но и худой меня тоже нельзя назвать. Я вешу на несколько килограмм больше своих одноклассниц, и за это уже могу твердо назвать себя толстухой и жирной. Вот такие вот дела.
Я ненавижу цвет своей кожи. Я очень бледная, но мама говорит, что я не альбиноска.
Я не люблю то, что вижу из окна своей комнаты. Я стараюсь не подходить к нему, чтобы не разочаровываться лишний раз. Тусклости, серости и грязи и так хватает в моей жизни.
Я не ребенок, но и взрослой себя не считаю. На данный момент я середина. Я подросток, а это самый тяжелый период в формировании личности человека. Мне пятнадцать, и у меня ужасный характер.
Я не знаю ни одной вещи в этом мире, которая может мне понравиться. И с людьми то же самое.
Я не дружелюбный человек.
Я социопат.
Мой любимый цвет черный, и серый, но это не говорит о том, что я ходячая Депрессия. Может быть, именно такой я для всех и кажусь, но я-то знаю, что не такая. Если я не улыбаюсь, не смеюсь и не болтаю обо всех несущественных глупостях подряд, это не значит, что я не нормальная. Я просто по-своему смотрю на этот мир. Я реалистка.
У всех на уме любовь, дела, учеба, друзья и веселье. Похоже, только я одна не понимаю, что творится в моей голове, и что я хочу от этой жизни.
Все ненавидят меня. Что ж, взаимно. Я тоже ненавижу всех.
У меня нет желаний. Вообще. Ну, разве что тихо прожить свою жизнь, чтобы все оставили меня в покое. У меня нет надежд. Стремлений. Я некая субстанция, ничего не воспринимающая и зацикленная на том, что люди приносят одни проблемы. Я во всем вижу только плохое, потому что хороших сторон, на самом деле, не существует.
Я живу, закрыв на все глаза, и меня это полностью устраивает. Лучше не видеть мир. А если все-таки увижу его, то определенно у меня случится инфаркт, что вполне возможно из-за врожденного порока сердца.
Жизнь проходит мимо меня, но я в порядке. Серьезно.
Неважно, что будет в будущем. Оно, определенно, все равно меня разочарует. Я всегда и точно знаю, что будет завтра, потому что все дни похожи друг на друга, как близнецы. Бесчисленное количество близнецов...
***
Мне сразу становится нехорошо, когда я подхожу к зданию школы. Посещают мысли о побеге, которые приходят в голову каждое утро, и я вполне могу осуществить свой идеальный план, пока меня никто не видит.
А, нет. Уже не могу.
Я замечаю на себе насмешливый взгляд своей одноклассницы Камиллы, которая со своими подругами из десятого класса стоит на лестнице. Я фыркаю сама себе и кидаю ей озлобленный взгляд в ответ. Эта самодовольная девчонка с глупой кукольной внешностью перестает улыбаться и отворачивается. Теперь улыбаюсь я. То-то же.
Мои одноклассники меня терпеть не могут, как и я их. Они напоминают мне стадо баранов. Серьезно. Все до тошноты однообразные. Они даже внешне чем-то похожи. Вероятно, одинаковый образ жизни и ход мыслей делает их такими. Я сильно отличаюсь от них, и за это они презирают меня. Из-за своей непохожести я во многом ограничена. Не так взглянула, не так шевельнулась, не правильно вздохнула, не вовремя появилась... И все сразу ополчаются против меня. Только дай им повод. Но, по правде говоря, меня это не сильно заботит. Я не жалуюсь, что отделена от коллектива и не могу принимать участие во многом.
За этим миром лучше только наблюдать.
Я дохожу до лестницы и поднимаюсь, прохожу мимо Камиллы. Я не смотрю на нее, но отчетливо ощущаю, как ее пристальный взгляд упирается мне в спину. Как только я отдаляюсь от Камиллы на приличное расстояние, то слышу, как она со своими подругами начинает смеяться. И не нужно быть гением, чтобы понять, что причиной их внезапного приступа безудержного веселья являюсь я.
Уверена, многих посещало такое желание просто щелкнуть пальцами, и все люди, которые тебя раздражают, исчезнут. Это было бы просто идеально. Но, боюсь, если это желание исполнится, то как минимум три четверти учеников из моей школы бесследно пропадут.
Я усмехаюсь своим мыслям и захожу в школу. Меня начинает тошнить, так как в холле слишком много учеников. Они суетятся, кричат, и весь этот гул и голоса смешиваются в один неясный оглушительный звук. Мне хочется закрыть уши и зажмурить глаза, а затем убежать. Но я не могу так поступить, потому что, во-первых, у меня будут проблемы, если я пропущу занятия, во-вторых, меня и так считают сумасшедшей. Хотя второе почти не является для меня реально тревожащей причиной, но я все равно не могу сбежать.
Жизнь так сурова.
Я вздыхаю, зацепляюсь большими пальцами за лямки рюкзака и иду к расписанию, стараясь ни на кого не наткнуться, чтобы лишний раз не навлечь на себя неприятности. Я останавливаюсь у стенда и ищу глазами расписание уроков 9 "Б". Нахожу. Первым будет алгебра. Я кривлюсь, потому что ненавижу алгебру, и геометрию, и большую часть школьных предметов. Но всем будет плевать на то, что мне нравится, а что нет, даже если я закричу об этом на всю школу.
Я отхожу от расписания и собираюсь идти к лестнице, но на кого-то натыкаюсь и отлетаю назад. Мое сердце падает вниз, как и я. Через пару секунд, которые кажутся мне целой вечностью, я больно ударяюсь копчиком, но падение смягчает рюкзак. А затем я слышу смех. Громкие противные смешки со всех сторон доносятся до меня и как бы говорят, что я полнейшее ничтожество. Ох, я и так знаю об этом.
Я медленно прихожу в себя, и меня волной накрывает чувство стыда. Я неуверенно поднимаю взгляд, чтобы увидеть того, на кого наткнулась. И когда мои глаза натыкаются на знакомое лицо, сморщившееся от смеха, я вжимаюсь в пол.
Я полностью лишена права голоса в этой жизни. Я не популярна. Я изгой и часто являюсь предметом насмешек. Но я никого из тех, кто ополчается против меня, не боюсь. Пожалуй, кроме одного человека. Дизеля. Ученик из параллельного класса. Так его прозвали в честь актера Вина Дизеля. А на самом деле зовут его Андрей Морозов. Ужасный тип. Грубый, невоспитанный, неотесанный. Таких, как он называют качками. Этот парень лишен каких-либо извилин. По его мнению, он отличный спортсмен. Но такие огромные мышцы у него вовсе не из-за усердных тренировок, я так думаю. Конечно, это дает свои результаты, но не так быстро, потому что прошлой весной Дизель был худым. Все дело в биодобавках, которыми парень явно злоупотребляет. В конечном итоге это не закончится ничем хорошим. Умрет от внезапной остановки сердца, как многие спортсмены, употребляющие допинг.
Так вот, я боюсь не его самого, а то, что он может сделать. Дизель огромный и совершенно не отдает отчет в своих действиях. Я уверена, что он может ударить меня, если захочет, и никто не сможет помешать ему. И теперь понимаю, почему мне показалось, будто я врезалась в бетонную стену, когда столкнулась с ним.
― Смотри, куда идешь, ― перестав смеяться, произносит Дизель своим хриплым голосом, от которого вянут уши. ― Дура. Совсем видеть разучилась?
Стараясь не обращать внимания на то, что на меня все смотрят, я собираю волю в кулаки и начинаю подниматься. Я встаю на ноги и отряхаюсь. Дизель по-прежнему стоит напротив, я вижу его белые кроссовки. Почему не уходит? Неужели что-то задумал? Если так, то мне придется худо, потому что Дизель любит издеваться над теми, кто физически слабее его. В эту категорию попадают почти все ученики этой школы. И я, конечно же.
― Не слышу извинений, ― насмешливым тоном произносит он.
Я продолжаю делать вид, что стряхиваю несуществующую грязь с брюк, и не смотрю на него.
― Алле! Ты оглохла, что ли? ― Дизель не отстает. ― Эй, как там тебя? Ты здесь вообще? Отвечай, когда с тобой разговаривают!
Я молчу и пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь другом.
― Ты реально того? ― не получается, потому что я все еще слышу его противный голос.
Мне надо уходить отсюда.
Не поднимая головы, я поправляю рукой рюкзак и иду в бок, молясь, чтобы Дизель оставил меня в покое.
― Чокнутая! ― кричит он мне вслед, и все вокруг смеются. ― Тебе лечиться надо!
Неважно, что он говорит. Главное, он не додумался донять меня.
Я делаю огромную дугу и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Когда мне остается сделать несколько шагов до кабинета алгебры, звенит звонок, и я срываюсь с места и бегу, что есть силы. Я рывком открываю дверь и вижу Надежду Павловну. Она стоит лицом к классу, но услышав, что я открыла дверь, поворачивает голову в мою сторону. Ее глаза становятся узкими, и мне это не нравится. Я слабо дрожу от страха и волнения. Я опоздала, а Надежда Павловна не прощает опозданий, даже самых малейших.
Судя по ее взгляду, я попала.
― Звонок уже был, ― отчеканивает учительница механическим голосом.
― Я...
Но женщина не дает мне даже шанса оправдаться.
― Закрой дверь, ― резко обрывает она меня.
Мне ничего не остается делать, как послушно кивнуть и отступить. Прежде, чем я закрываю дверь, я слышу смешки своих одноклассников. Плевать на них. И на учительницу. Ужасно, что если кто-то опаздывает, то получает двойку в журнал. И сейчас в ряду с моей фамилией будет красоваться кривой лебедь. Замечательно.
В школе становится тихо с началом первого урока. Я сажусь на лавочку у кабинета алгебры и прижимаюсь затылком к бледно-голубой стене. Сначала я сижу с закрытыми глазами и вспоминаю недавнюю стычку с Дизелем. Он мне определенно это припомнит. Затем начинаю заниматься изучением трещин на желтеющем потолке. Их двадцать семь. Десять крупных, и семнадцать мелких, извилистых. Директору давно пора позаботиться о ремонте, а то скоро школа просто-напросто развалится.
***
Свободное время, которое у меня есть благодаря помешанной на пунктуальности учительнице алгебры, я трачу на повторение фрагмента из "Слова о полку Игореве", которое нам задали выучить наизусть. За минуту до звонка с урока я убираю потрепанный учебник и спускаюсь к расписанию. Дальше у нас литература. Не теряя времени, я направляюсь в левое крыло школы и останавливаюсь у двадцать пятого кабинета.
Через пару минут дверь распахивается, и из класса бурным потоком вываливаются, толкаясь, пятиклассники. Снова становится шумно. Я вновь хочу заткнуть уши, но нельзя. Мне нужно потерпеть. Всего лишь несколько часов, и я буду свободна. От всего.
― Здравствуй, Августа, ― от мыслей меня отвлекает голос нашей классной руководительницы.
Я перевожу на нее взгляд и вижу приветливую улыбку. Мне хочется улыбнуться в ответ, потому что Светлана Александровна хорошая. Она добрая, не кричит по пустякам и не закатывает истерик со слезами, как это делает, например, учительница по физике. Вообще, я считаю, что людям с неуравновешенной психикой опасно вести такие предметы, как физика, или химия. Мало ли что может случиться. Моя классная руководительница, вероятно, единственный человек в этой школе, которому все равно, какую роль я играю в обществе. Хотя она не раз выражала свое беспокойство относительно того, что я не дружу со своими сверстниками. И каждый раз я ничего ей не отвечала.
― Здравствуйте, Светлана Александровна, ― бормочу я, так и не улыбнувшись.
Больше она ничего не говорит и закрывает кабинет на ключ. Я тут же выдыхаю весь воздух, что есть в легких. Учительница уходит. Кабинет будет закрыт все перемену. Значит, я не смогу находиться здесь. Мне нужно уйти. Уйти туда, где тихо и спокойно. В школе существует только одно место, сочетающее в себе эти критерии.
Библиотека.
Все перемены школьных будней я отсиживаюсь там. Это идеальное место, чтобы скрыться ото всех ― там нет ни единой живой души, кроме меня... хотя, думаю, моя душа не в счет. Я вообще сомневаюсь, что она у меня есть. Ведь что такое душа? Что-то материальное, имеющее цвет и вес? Если да, то где именно она находится?
Наверно, моя самая большая проблема в том, что я слишком много думаю. Это реально усложняет жизнь. Если бы не привычка все анализировать и критиковать, возможно, я бы сумела стать нормальным человеком. Таким, как все остальные.
Библиотека находится на третьем этаже. Она уже открыта. Я, как всегда, здороваюсь с Галиной Михайловной, нашей пожилой библиотекаршей, которая тоже, кстати, добрая женщина, и прохожу в самый конец, сажусь за последний стол и тяжело вздыхаю. Первая перемена длится десять минут. Пять уже прошло, остается пять.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках отвлечения. Мое внимание привлекает журнал "Вокруг света". Я беру его и начинаю бездумно листать, рассматриваю яркие картинки и совершенно не вчитываюсь в текст.
Со звонком я покидаю библиотеку, где все это время сижу одна, и бегом спускаюсь на первый этаж. Светлана Александровна никогда не кричит за опоздания, тем более она знает, где я сижу все перемены, и сколько времени примерно уходит на то, чтобы спуститься с третьего этажа. Тем более я не спортсменка... далеко не спортсменка. И у меня серьезные проблемы со здоровьем, мне нельзя делать резких движений и еще много чего.
Когда я захожу в кабинет, то думаю, что уже начался урок. Точнее я надеюсь на это. Но учительницы нет на месте, и все ученики галдят. Они громко разговаривают и спокойно ходят по классу. В воздухе летают ручки, скомканные вырванные листки из тетрадей и даже чей-то портфель. Все как обычно.
Как бы сильно я ни желаю остаться незамеченной, меня все же замечают. Все резко замолкают и поворачиваются в мою сторону, думая, что это учительница. Но это всего лишь я. Когда они понимают, что нет никакой опасности, снова начинают кричать и бегать.
― Чего встала, чучело! ― кричит мне Костя Давыдов. ― Дверь закрой! Ты нас палишь!
Я понимаю, что стою, широко раскрыв дверь, и из-за этого гул голосов из кабинета слышит весь первый этаж. Я прочищаю горло, пару раз кашлянув, и делаю неуверенный шаг вперед. Меня не должны волновать ужасные прилагательные и существительные, которые мне приписывают одноклассники, но я все равно краснею от стыда и обиды.
"Плевать" думаю я.
Мне просто не надо думать об этом.
Я делаю глубокий вдох и решительно иду к своему месту. Хорошо, что я сижу за предпоследней партой в самом дальнем ряду. А еще мне повезло с соседом. Егор Романов такой же изгой, как и я. Он тихий, всегда молчит, а еще он самый умный в классе, и к нему на каждой контрольной или проверочной обращаются за помощью. И он помогает им, потому что если не поможет, ему этого не простят и обязательно сделают много гадостей в отместку. Вот такие мои одноклассники.
Я сажусь на стул, достаю из рюкзака учебник по литературе, открываю "Слово о полку Игореве" и напряженно смотрю на Егора, потому что чувствую на себе его взгляд. Он тут же отворачивается и поправляет узкие прямоугольные очки в тонкой черной оправе. Егор склоняется над книгой и что-то беззвучно произносит. Я только вижу, как шевелятся его потрескавшиеся губы.
Учительница все не приходит. Я нервно тереблю в руке свой старенький смартфон и думаю включить музыку.
― Ну, как все прошло? ― слышу я голос Малининой Алины.
Она светловолосая, худая и симпатичная. Она и Света Лазарева сидят передо мной.
― Ужасно, ― грустно отзывается Света.
У Светы длинные темные волосы средней густоты. И чтобы придать им дополнительный объем, она каждый день завивает их плойкой, думая, что от этого кажется красивее. Но на самом деле ей лучше с прямыми волосами.
― С ним невозможно ни о чем разговаривать, ― продолжает жаловаться Света. Она и Алина сидят боком, и я вижу их профиль.
Как можно наносить столько косметики? Опять же, это их совсем не красит, но мальчикам нравятся ухоженные девочки. Я определенно не такая. Я не слежу за собой, потому что не вижу в этом смысла. Не вижу смысла нравиться другим. Если они не воспринимают меня такой, какая я есть, то мне не о чем говорить с ними.
― Он такой невнимательный, ― вздыхает Света. ― Вот зашли с ним вчера в магазин. Ну, помнишь, тот, где мы видели с тобой огромного белого медведя?
Алина энергично кивает и улыбается.
― Так я пытаюсь намекнуть ему, чтобы он подарил мне его, ― говорит Света, ― а он вообще меня не слушает! Все сидит в своем телефоне! ― она обиженно поджимает губы и скрещивает руки. ― Может, мне бросить его? Все равно от него никакого толка!
Я не хочу становиться свидетелем их разговора, но у меня нет выбора, потому что они говорят слишком громко, будто специально. Чтобы не вникать в дальнейшие подробности этого бессмысленного диалога двух пустоголовых девиц, я наклоняюсь к рюкзаку и открываю боковой кармашек, где должны лежать наушники. Но их там нет. Я еле слышно стону и резко возвращаюсь в прежнее положение. Прекрасно, теперь мне придется слушать Свету и Алину!
Я гневно выдыхаю и складываю руки на парте. Мой усталый взгляд падает на двух кукол, сидящих впереди.
― Замути с Горевым! ― восторженно произносит Алина.
Света морщит нос.
― Да ну. Он зануда, ― она делает небрежный жест рукой.
Горев. Горев. Горев. Знакомая фамилия... Точно! Это же Никита Горев. Мой одноклассник.
― Но ты ему нравишься! ― Алина треплет за руку Свету. ― Он на тебя все время смотрит!
Лицо Светы меняется. Она слабо улыбается.
― Правда? ― певуче спрашивает она.
Алина кивает, и ее улыбка становится до ушей. А я смотрю в сторону Горева. Он сидит на краю парты, жонглирует ручками и о чем-то разговаривает с другими мальчиками. Я представляю себе его и Свету, и мне хочется смеяться. Если они решат встречаться, то будут выглядеть крайне глупо. Хотя бы потому, что они одного роста, и Света всегда ходит на каблуках, отчего выше Никиты. И я уверена, что ради него она не станет носить обувь вроде балеток или кроссовок.
Я снова смотрю на Свету и Алину, ловя себя на мысли, что мне интересно, о чем они будут говорить дальше.
― Он же вроде встречается с той рыжей из "В" класса, ― в голосе Светы явно звучит отвращение, но Алина этого не слышит. А вот я ― да.
― Они расстались три дня назад, ― молниеносно отзывается Алина.
Света вздыхает и начинает рассматривать свои длинные ногти. Они у нее ухоженные и аккуратные. Я невольно смотрю на свои ногти. У меня они короткие, я их постоянно грызу и не забочусь. Это пустая трата времени.
― Все равно, ― говорит Света. ― Я с Горевым встречаться не буду. Он не мой уровень, ― и ее губы расплываются в улыбке.
Я задумываюсь над ее словами. Что значит, не ее уровень? Она делит людей на уровни? И на каком же находится она? А на каком Никита?
― Ладно, это неважно, ― спустя мгновение отмахивается Лазарева. ― Я тут недавно такое платье видела...
И я понимаю, что больше не могу слушать их бесполезную болтовню. Я закатываю глаза, кладу голову на сложенные руки, и мой взгляд упирается в бледно-бежевую стену.
Проходит еще несколько минут.
Куда запропастилась Светлана Александровна?
Глава вторая
Я всегда и точно знаю, что будет завтра... Только не в этот раз.
Все меняется утром в понедельник, на уроке литературы, когда в класс после двадцатиминутного отсутствия заходит Светлана Александровна. Когда я слышу, как со слабым, но достаточно противным скрипом открывается дверь, то оживленно поднимаю голову и смотрю в ее сторону. Учительница проходит вперед, поправляя левой рукой копну коротких светлых с темными корнями волос. А следом за ней в кабинет проскальзывает мальчик... парень моего возраста. Он чуть выше учительницы, у него коротко стриженные каштановые волосы, лица я его не вижу, так как он идет с низко опущенной головой. На нем обычные темные джинсы и синяя толстовка с белой надписью "Найк". На левом плече висит рюкзак. Невозможно не заметить еще одну деталь. Он хромает. Не сильно, но в глаза это сразу бросается.
В классе проносится гул вопросительных шепотков. Боковым зрением я вижу, как Егор впервые за все время от начала урока отрывает свой взгляд от книги и смотрит в упор на парня. Все до единого в этом кабинете заинтересованы, кто же он?
Светлана Александровна доходит до середины кабинета и встает к нам лицом. Она улыбается и широким жестом руки просит парня в толстовке подойти к ней. Он так и делает. Я по-прежнему не вижу его лица и впервые чувствую зависть к тем, кто сидит на первых партах. Им, должно быть, уже ясно, красивый он, или нет.
― Итак, класс, ― обращается ко всем Светлана Александровна. ― Это Ангел Самарский, и теперь он будет учиться с вами.
В кабинете виснет гробовая тишина. Даже кровь в моих жилах застывает.
Ангел Самарский.
Ангел?
Так его зовут? Серьезно? Что за имя такое?
Я вижу такое же удивление на лицах своих одноклассников. Когда шок немного отходит, они начинают переглядываться друг с другом и шептаться. Света и Алина передо мной смотрят друг на друга, и их глаза ясно выражают недоумение. Я понимаю, что мое лицо, должно быть, выглядит таким же, хотя не чувствую особого интереса оттого, что пришел очередной противный парень, который быстро впишется в атмосферу нашего мини-социума и станет придурком номер двадцать пять. В классе нас двадцать шесть, а теперь двадцать семь, но я не считала себя такой, как все, да и Егор в число идиотов не вписывается. Он такой же странный и со своими заморочками, как я.
Только спустя полминуты невероятной тишины я делаю вдох, и мне кажется, что это слышат все. Не знаю, почему, но я краснею. А затем мое сердце словно срывается с цепи и начинает громко и бешено биться о ребра. Я даже незаметно прижимаю руку к груди, желая как-нибудь приглушить его сильные удары. Но как будто это поможет...
Светлана Александровна видит наше напряжение и растеряно улыбается. Она делает полуоборот к Ангелу и кладет руку ему плечо. Он вздрагивает и поднимает голову. Теперь я вижу его лицо. Все видят. Я начинаю свое небольшое изучение со лба. Он у него высокий. Затем опускаюсь к глазам. С предпоследней парты невозможно рассмотреть, как они цвета, но точно не светлые. А затем я вижу кое-что ужасное. Правда. Это грубый бледно-розовый шрам на левой щеке: он начинается от височной доли и заканчивается чуть ниже левого уголка губ.
Я не замечаю, как открываю рот в беззвучном возгласе. А затем до меня доходят тихие и громкие охи и ахи. Все видят шрам новенького, и всех это ввергает в ужас. Парень со странным именем медленно проводит взглядом по нам, своим новым одноклассникам, и улыбается. Я приглядываюсь и понимаю, что это вовсе не улыбка, а усмешка, и не приветливая и дружелюбная, а кривая и как бы издевательская.
Я немного щурю глаза и громко сглатываю. А он симпатичный... нет, он красивый, хотя в его внешности нет ничего выдающегося. Но он стопроцентно лучше всех взятых моих одноклассников. Если бы только не шрам, который портит его чистое лицо... И взгляд у него не озлобленный и самоуверенный, а простой и изучающий. Я стараюсь не прибегать к своим замашкам психолога, но этот Ангел явно не пытается выставить себя крутым. Хотя должен. Все должны, ведь каждый хочет показать, что он из себя стоит, даже если на самом деле не является таковым.
Когда я понимаю, что непозволительно долго смотрю на новичка, я быстро отвожу взгляд к учебнику и нервно выдыхаю. На меня наваливаются вопросы. Откуда у него шрам? Почему он хромает? С ним что-то случилось? Что-то серьезное?
Время, кажется, замедляется, или вообще останавливается.
Я вжимаюсь в стул и опускаю голову так низко, как только могу.
― Проходи за последнюю парту, ― произносит Светлана Александровна. Должно быть, эти слова адресованы новичку.
Я не слышу ответа и борюсь с желанием поднять голову и пронаблюдать за ним. Я делаю пару глубоких вдохов и сосредотачиваюсь на открытой книге. "Слово о полку Игореве" ― последнее, о чем мне сейчас хочется думать.
Я улавливаю слухом приближающиеся шаги, и до меня доходит, что единственная свободная парта, да еще и последняя, находится за нами с Егором. Этот новенький со странным именем будет сидеть совсем рядом. Ох...
Когда... Ангел (боже, какое глупое имя) проходит мимо нашей парты со стороны Егора, я все-таки открываю взгляд от учебника и смотрю на его толстовку. Новенький лениво идет к своему месту, а затем я слышу, как падает на стол его рюкзак, слышу звук открывающейся молнии.
Я закрываю глаза и вновь пытаюсь привлечь свое внимание к пожелтевшим страницам потрепанной книги. "Слово о полку Игореве". Мне нужно думать только об этом. Но я не могу не заметить, как все до последнего поворачивают свои головы в нашу... в сторону новичка и с откровенной наглостью смотрят на него. Какое бесстыдство.
Они начинают шептаться, и мне хочется зарядить учебником в спины Светы и Алины, потому что их комментарии мне слышны лучше всех. Но я не могу этого сделать, потому что: во-первых, это будет выглядеть глупо; во-вторых, после этого безумного, но, по моему мнению, правильного поступка я огребу массу проблем, которыми я и так сыта по горло; и, наконец, в-третьих, это просто не культурно. Я, может быть, и изгой, но уж точно не из тех, кто любит совершать физические нападки на других. Наверно...
Кто-то громко вздыхает, и через секунду я чувствую, как слабый ветерок ударяется мне в спину. Я мгновенно напрягаюсь, превращаюсь в пружину, и уставляюсь на темный затылок Светы Лазаревой. К счастью, ее лучшая подруга до жути наблюдательная, и она замечает, с каким выражением лица я смотрю на Лазареву. Алина "незаметно" толкает в бедро подругу и едва заметно кивает острым подбородком на меня.
Мне надо отвернуться. Отвести взгляд. Спрятаться. Исчезнуть.
Я успеваю опустить голову до тех пор, когда Света поворачивается ко мне и смотрит на мою макушку. Я начинаю воспламеняться от стыда до самых кончиков пальцев ног. В ушах звенит, сердце томительно колотится в груди, щеки горят, как после нескольких проведенных часов в бане.
Я вижу, как спустя несколько секунд Света и Алина отворачиваются от меня, и вздыхаю с облегчением.
― Даю вам пять минут на повторение отрывка из "Слова о полку Игореве", ― громко заявляет Светлана Александровна.
Кто-то стонет, кто-то злобно шипит, а кто-то продолжает с интересом разглядывать новичка.
Кстати, о новичке.
Сразу после объявления учительницы кто-то тычет в мою спину ручкой. Это не может быть Егор, потом что он сидит рядом ― это раз, и он бы никогда так не сделал ― это два. Я молюсь, чтобы мне показалось, что в меня тычут ручкой, потому что я не хочу оборачиваться, не хочу разговаривать с новеньким. И для этого существует масса причин. Наверно, самая главная заключается в том, что этот... Ангел может оказаться таким же неприятным типом, как и все. Мало ли кто знает, что у него на уме. Может, он уже приготовил какую-нибудь жестокую шутку, и собирается...
― Эй, ― слышу я шепот позади себя.
Я не отвечаю. Может, это не мне? Или вообще показалось?
Я вижу, как искоса смотрит на меня Егор. Значит, не показалось, и он тоже слышал.
― Эй, ― доносится снова.
Я боюсь оборачиваться, но мое тело отзывается быстрее, чем разум, и вот я обнаруживаю, что мой подбородок прижат к правому плечу, и глаза смотрят на улыбающееся лицо со шрамом. Я понимаю, что не должна разглядывать длинный бледно-розовый рубец, но ничего не могу с собой поделать. Любопытство захлестывает меня, и мои глаза просто-напросто приклеены к левой щеке новичка.
― Не подскажешь, на какой странице находится отрывок, который вы должны были выучить? ― вежливо спрашивает он меня.
Я, наконец, отрываю взгляд от его шрама и перевожу на большие глаза теплого коричневого оттенка. Я была права. Они у него не светлые. А какие длинные ресницы! Я много раз слышала, как девчонки говорили, что хотят такие ресницы, и специально наращивают их.
Я еще никогда и никому так долго не смотрела в глаза. Но новичок выглядит спокойным, словно нет ничего странного и ужасного в том, что я так откровенно разглядываю его. Я же не красивая! И лицо у меня всегда такое, словно я когда-то проглотила кирпич. И почему меня вообще заботит, какого мнения обо мне новенький? Мне должно быть все равно. На всех. И на этого паренька тоже.
― Что? ― спрашиваю я, делая вид, что не расслышала его в первый раз.
Новичок щурит глаза и улыбается. Я громко сглатываю и приказываю себе вести себя нормально, ну, или хотя бы приблизительно к адекватному состоянию.
― Я говорю, не скажешь, на какой странице находится отрывок, который вам задали выучить наизусть, ― весело повторяет он.
Я бросаю краткий взгляд на его парту и вижу старый учебник литературы.
Я немного хмурюсь и поднимаю взгляд.
― Тринадцатая страница, ― отвечаю я и ужасаюсь, потому что мой голос звучит ужасно. Как будто я не говорила несколько дней. Хотя, это почти так и есть. Я мало разговариваю.
― Большое спасибо, ― потягивая слова, благодарит Ангел, и я хмурюсь сильнее, гадая, издевается он, или говорит серьезно.
Должно быть, издевается. Да, точно. Издевается. Наверно, думает, что я слабоумная, или что-то в этом роде. Ну, даже если он пока так не считает, то в скором времени неизбежно изменит свое мнение. И в этом ему с радостью помогут мои замечательные одноклассники, которые в ярких красках объяснят, что я сумасшедшая и тихоня, чучело, уродина, немая... Уверена, они найдут слова.
― Все, время вышло, ― говорит Светлана Александровна.
Я пользуюсь моментом и отворачиваюсь. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, избавляюсь от страхов, назойливых мыслей и непонятных сомнений, и встряхиваю головой. Нужно сосредоточиться на литературе. Только это имеет значение. Только это.
― Может, кто-нибудь хочет рассказать по желанию? ― спрашивает учительница.
Все молчат. Так всегда. Светлана Александровна, сузив глаза, смотрит на нас и улыбается.
― Ладно, если желающих нет, то пойдем по списку, ― говорит она и опускает взгляд к журналу. ― Астафьев. Давай к доске.
Я усмехаюсь так тихо, чтобы никто не мог услышать. Астафьев Сережа никогда не выйдет к доске и на "отлично" расскажет отрывок из "Слова о полку Игореве". Он никогда не напишет хорошо сочинение, или решит задачку по геометрии, сложное уравнение по алгебре. Сережа ненавидит физику, химию, физкультуру и, возможно, все уроки.
Я перевожу взгляд на него. Астафьев вальяжно сидит на стуле, откинувшись на спинку, за третьей партой на первом ряду и с наглой ухмылкой смотрит на учительницу.
― Я не готов, ― заявляет он, и это никого не удивляет.
Этот персонаж типичный двоечник. Удивляюсь, как он вообще умудрился доучиться до девятого класса. С такой успеваемостью ему место в школе для особо... непонятливых и отсталых. Сережа мог бы учиться хорошо, но он в седьмом классе попал в плохую компанию, и скатился до двоек, хотя до этого учился на тройки и даже четверки.
― Правда? ― с наигранным удивлением произносит Светлана Александровна и с издевкой смотрит на Астафьева. ― И что случилось на этот раз?
― У бабушки был день рождения, и я не успел подготовиться, ― все еще усмехаясь, отвечает Сережа.
Его друг ― Капкан, а иначе Колосов Антон ― начинает смеяться.
Светлана Александровна приподнимает брови и вздыхает.
― День рождения шел целую неделю, да, Астафьев? ― спрашивает она.
― Я выучу на следующий урок, ― обещает Сережа.
― Мог бы придумать отговорку поинтересней, ― Светлана Александровна качает головой и опускает голову к журналу. ― Ставлю точку, ― предупреждает она. ― Но если ты не подготовишься, то будет двойка. Понял?
― Угу, ― лениво отвечает Астафьев.
― На твоем месте я бы всерьез задумалась об оценках, Сережа.
― Конечно.
Учительница хмурится и смотрит на класс.
― Арбатова, ― произносит она.
Арбатова Камилла ― кукла номер один в этом классе. И она тоже не готова. Это стопроцентно. Ее мало заботят такие вещи, как подготовка домашнего задания по литературе. Гораздо важнее то, что она видит в отражении зеркала, когда смотрится в него.
Камилла перестает накручивать на палец локон темных волос.
― А я тоже не готова, ― невинным голоском произносит она.
― Правда? Что, тоже бабушка отмечала день рождения? ― иронизирует Светлана Александровна.
Я не могу сдержать довольной улыбки. Все же, я злорадная.
― Ну... ― мямлит Камилла, но ее перебивает учительница.
― Если не готова, так и скажи.
Я не вижу лица Камиллы, но могу представить, как она сейчас фирменно закатывает глаза.
― Я не готова, ― бормочет Арбатова.
― И выплюнь жвачку, ― говорит Светлана Александровна.
Камилла встает и модельной походкой направляется к урне. Большинство мальчиков смотрят ей вслед. Конечно, она стройная и высокая. Даже Егор поднимает глаза и удостаивает ее своим вниманием. Ха-ха. Наверно, я единственный человек в этом классе, кого совершенно не заботит фигура Арбатовой. Мне даже жаль ее, потому что у нее есть только внешность, а вот мозгов она лишена. Должно быть, тяжело быть пустоголовой.
― Вишневская, ― произносит учительница, и я замираю.
Она только что назвала мою фамилию. Вот черт. Я вижу, что Егор смотрит на меня, и Светлана Александровна, и еще несколько человек. И я краснею. Я всегда краснею, когда на меня смотрят. Глупо, но неисправимо, к сожалению.
Я знаю, что готова. Я учила этот отрывок два вечера подряд. Но сейчас все слова вылетают из моей головы, и та остается пустой. Я все забываю. Я теряюсь. Не могу пошевелиться и сделать вдох. Волна паники окутывает меня, и я начинаю бесследно тонуть в ней.
У меня много проблем. Одна из них заключается в том, что если я теряюсь, то не могу собраться. Ну, а если могу, то делаю это очень долго.
― Ты готова? ― спрашивает у меня Светлана Александровна.
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут звенит звонок. О, этот спасительный звонок. Как никогда вовремя.
Все начинают собираться и покидать свои места. Когда учительница отворачивается и говорит классу, что будет спрашивать отрывок из "Слова о полку Игореве" на следующий урок, я закрываю глаза и накрываю ладонью лоб.
Я такое ничтожество.
***
Все, чего я хочу, это убежать как можно дальше отсюда и больше никогда не возвращаться. Но у меня еще три урока. И я просто обязана отсидеть их, чтобы не навлечь на себя гнев учителей и родителей. Они вспоминают о моем существовании только тогда, когда я делаю что-то плохое. А так... их словно не существует в моей жизни.
Сейчас химия. И я терпеть не могу этот предмет. Мои тетради по геометрии, алгебре, физике и химии, в том числе, по большей части служат альбомами, где я оттачиваю свой навык художника. Неплохо, кстати, получается. Что ж, долгие годы тренировок.
Я и химия ― понятия не совместимые. Как я и алгебра. Я и геометрия. Я и физика. Я и физкультура. У меня гуманитарный склад ума. Лучше всего мне дается русский язык, английский, литература, биология, история и обществознание. Последние два несложные предметы. Ну, а искусство вообще легкий предмет. Все, что требуется там, это хоть как-то уметь рисовать. И все. Да плюс к этому искусство преподает молодая девушка, которую все любят доводить до истерики, и сама она легко поддается провокациям. Ей не хватает выдержки и железных нервов. Но я думаю, потом она станет такой же суровой и злой, как все учителя. Кроме Светланы Александровны. Светлана Александровна хорошая учительница. Она абсолютно не похожа на остальных. И она единственная, к кому я испытываю уважение в этой школе.
На химии меня вызывают к доске, и я готова провалиться сквозь землю, лишь бы не идти. Как и всегда, меня сопровождают колкие комментарии и слова, типа, что я дура и тупица. Что ж, я не могу не согласиться с ними, потому что я действительно не понимаю химию.
|
Августа Вишневская считает себя лишней в этом мире. Она ― изгой, отвергнутая обществом. Девочка жила в одиночестве, пока однажды к ним в класс не пришел новенький ученик. Мальчик со странным именем Ангел и шрамом на лице. Ангел врывается в серую жизнь Августы и приносит с собой краски. Августа пытается отстраниться от него, так как разучилась доверять людям, но вскоре понимает, что Ангел способен творить чудеса с ее жизнью.
