ЦАРСТВА МАЛОЙ ЖИЗНИ

Дрожащий, трепетный, неуверенный мир, 
Рождённый от этой скорбной встречи и затмения, 
Возник в пустоте, где ступали её ноги, 
Стремительная неясность, ищущая суматоха. 
Там бились судороги полусознательной силы, 
Едва пробудившейся от сна Несознания, 
Связанной с Невежеством, ведомым инстинктом, 
В попытках найти себя и ухватиться за вещи. 
Наследница нищеты и потерь, 
Атакуемая воспоминаниями, что исчезают, когда схвачены, 
Преследуемая забытой возвышающей надеждой, 
Она стремилась вслепую, словно на ощупь, 
Заполнить ноющий и катастрофический пробел 
Между земной болью и блаженством, из которого выпала Жизнь. 
Мир, который всегда ищет что-то упущенное, 
Охотится за радостью, которую земля не может сохранить. 
Слишком близко к нашим вратам её неутолимое беспокойство 
Вместо покоя, чтобы жить, как на инертном твёрдом земном шаре: 
Она соединила свой голод с голодом Земли, 
Она дала закон стремления нашим жизням, 
Она сделала нужду нашего духа бездонной пропастью. 
Влияние вошло в смертные ночь и день, 
Тень покрыла расу, рождённую временем; 
В неспокойном потоке, где скачет слепой сердечный пульс, 
И нервное биение чувства пробуждается при ощущении, 
Отделяющем сон Материи от сознательного Ума, 
Заблудился зов, который не знал, почему он пришёл. 
Сила из-за пределов земной сферы коснулась земли; 
Отдых, что мог быть [раньше], не мог уже продолжаться; 
В сердце человека - бесформенные жаждущие страсти, 
В его крови крик о более счастливых вещах: 
Иначе он мог бы бродить по свободной залитой солнцем земле 
С детским, забывающим боль умом зверей, 
Или счастливо жить неподвижным, подобно цветам и деревьям. 
Могущество, что пришло на землю благословлять, 
Осталось на земле страдать и стремиться. 
Детский смех, что звенел сквозь время, утих: 
Естественная радость жизни человека омрачена, 
А печаль - кормилица его судьбы. 
Бездумная радость животного оставлена позади, 
Забота и размышление обременяют его ежедневные прогулки; 
Он поднялся до величия и неудовлетворённости, 
Он пробудился к Невидимому. 
Ненасытный искатель, всему он должен учиться: 
Он исчерпал теперь жизни поверхностные действия, 
Скрытые царства его существа ещё предстоит исследовать. 
Он становится умом, он становится духом и "я"; 
В его хрупком жилище он выращивает бога Природы. 
В нём Материя пробуждается от её долгого смутного транса, 
В нём земля чувствует приближение Божества. 
Безглазая Сила, что больше не видит своей цели, 
Беспокойная, голодная энергия Воли, 
Жизнь бросила её семя в ленивую форму тела; 
Она пробудила от счастливого оцепенения слепую Силу, 
Принуждая её понимать, искать и чувствовать. 
В гигантских потугах Пустоты, 
Возмущающих её мечтами обширную рутину 
И мёртвое обращение спящей вселенной, 
Могучая пленница боролась за освобождение. 
[Клетки,] живые её стремлением[,] пробудили инертные клетки, 
В сердце она зажгла огонь страсти и необходимости, 
Среди глубокого покоя неодушевлённых вещей 
Возник её великий голос труда, молитвы и борьбы. 
Нащупывающее сознание в безгласном мире, 
Не руководящее ощущение ей было дано для её пути; 
Мысль была отведена, и теперь она ничего не знала, 
Но всё неизвестное принадлежало ей, чтобы ощущать [его] и хватать. 
Повинуясь толчку нерождённых вещей к рождению, 
Она вырвалась из её запечатанной бесчувственной жизни: 
В её субстанции бездумной немой силы души, 
Что не может произнести то, что в её божественной глубине, 
Пробудилась слепая необходимость знать. 
Цепь, что связывала её, она сделала её инструментом; 
Инстинкт принадлежал ей, куколка Истины, 
И усилие, и рост, и стремящееся неведение. 
Налагая на тело желание и надежду, 
Навязывая сознание несознательности, 
Она принесла в унылое упорство Материи 
Её мучительное требование утерянного ею суверенного права, 
Её неустанный поиск, её раздражённое беспокойное сердце, 
Её странствующие неуверенные шаги, её мольбу о переменах. 
Поклонница радости без имени, 
В её мрачном соборе восторга 
Для тусклых карликовых богов она предлагает тайные обряды. 
Но тщетна нескончаемая жертва, 
Священник - невежественный маг, что совершает 
Лишь бесполезные мутации в плане алтаря 
И бросает слепые надежды в бессильное пламя. 
Бремя преходящих выгод отягощает её шаги, 
И вряд ли она сможет продвинуться под этой ношей; 
Но часы взывают к ней, она путешествует, 
Переходя от мысли к мысли, от желания к желанию; 
Её величайший прогресс - это углубляющаяся потребность. 
Неудовлетворённая материей, она обращается к Уму; 
Она покоряет землю, её поле, затем претендует на небеса. 
Бесчувственная, она ломает работу, которую совершила, 
Спотыкающиеся века прошли за её трудом, 
Но всё ещё не снизошёл великий трансформирующий свет, 
И откровенный восторг не коснулся её падения. 
Лишь проблеск иногда раскалывает небо ума, 
Оправдывая неоднозначное провидение, 
Что делает ночь путём к неизвестным рассветам 
Или тёмным ключом к какому-то божественному состоянию. 
В Несознании она начала её могучую задачу, 
В Неведении она преследует незаконченную работу, 
Ибо знание нащупывает, но не встречает лик Мудрости. 
Медленно поднимаясь бессознательными шагами, 
Найдёныш Богов, она бродит здесь, 
Как душа ребёнка, оставленная возле врат Ада, 
Шарящая в тумане в поисках Рая.
В этом медленном восхождении он должен следовать её шагам 
Даже с её слабого и смутного подсознательного старта: 
Только так может прийти последнее спасение земли. 
Ибо только так он может познать тёмную причину всего, 
Что сдерживает нас и озадачивает Бога в освобождении из тюрьмы заключённой души. 
По быстрым путям падения, сквозь опасные врата 
Он погрузился в серый мрак, 
Кишащий инстинктами из бездумных пропастей, 
Что толкали облачаться в форму и завоёвывать место. 
Жизнь здесь была близка со Смертью и Ночью 
И ела пищу Смерти, чтобы ей можно было дышать какое-то время; 
Она была их заключённой и удочерённой беспризорницей. 
Приняв подсознание, в царстве немой тьмы 
Странница, она больше не надеялась ни на что. 
Там, вдали от Истины и освещённой мысли, 
Он увидел изначальное место, отдельное рождение 
Свергнутой, деформированной и страдающей Силы. 
Несчастное лицо лжи, ставшей истиной, 
Противоречие нашему божественному рождению, 
Безразличная к красоте и к свету, 
Шествуя, она выставляла напоказ свой животный позор, 
Не пользуясь камуфляжем, грубая и обнажённая, 
Подлинный образ, признанный и подписанный 
Её отверженной силой, изгнанной с небес и [лишённой] надежды, 
Падшей, прославляющей мерзость своего состояния, 
Унижение мощи, некогда наполовину Божественной, 
Бесстыдное убожество её звериных желаний, 
Пристальный лик её невежества, 
Обнажённое тело её бедности. 
Здесь она впервые выползла из её грязной хижины, 
Где она лежала без сознания, неподвижная, немая: 
Её узость и оцепенение удерживали её неподвижно, 
Темнота цеплялась за неё, не прогоняясь Светом. 
Не приближалось ни прикасание, ни искупление свыше: 
Взгляд вверх был чужд её взору, 
Забыт бесстрашным божеством её походки; 
Отвергнуты были слава и счастье, 
Приключение в опасных полях Времени: 
Едва ли она была способна, погрязнув, [всё] вытерпеть и жить.
Широкий неспокойный туман ищущего Пространства, 
Область без лучей, поглощённая смутными завесами, 
Что казалась, безымянная, бестелесная и бездомная, 
Спелёнутым безвидным и бесформенным умом, 
Просящим тела, чтобы выразить его душу. 
Его молитва отвергалась, и он копошился вслед за мыслью. 
Ещё не способный мыслить, едва живой, 
Он открылся в странный и пигмейский мир, 
Где эта несчастливая магия имела её источник. 
В неясных границах, где встречаются Жизнь и Материя, 
Он блуждал среди вещей, полувидимых, полуугадываемых, 
Преследуемых не схваченными началами и потерянными концами. 
Там жизнь рождалась, но умирала прежде, чем становилась способной жить. 
Там не было твёрдой почвы, не было постоянного течения; 
Лишь некоторое пламя бездумной Воли имело силу. 
Он сам выглядел тусклым для самого себя, полуощутимым, смутным, 
Словно в борьбе с Пустотой за то, чтобы быть. 
В странных областях, где всё было живым смыслом, 
Но овладение мыслью не было ни причиной, ни правилом, 
Лишь грубое детское сердце взывало к игрушкам блаженства, 
Ум мерцал беспорядочным младенческим сиянием, 
И случайные бесформенные энергии устремлялись к форме 
И принимали каждый сполох огня за путеводное солнце. 
Эта ослеплённая сила не могла ступить мыслящим шагом; 
Требуя света, она следовала подсказкам тьмы. 
Несознательная Мощь нащупывала сознание, 
Материя, поражённая Материей, мерцала ощущениями, 
Контакты вслепую, медленные реакции выбивали искры 
Инстинкта из скрытого подсознательного cлоя, 
Ощущения теснились, немые заменители мысли, 
Восприятие отвечало на пробуждающие удары Природы, 
Но всё ещё было механическим откликом, 
Рывком, прыжком, стартом во сне Природы, 
И грубые, не сдерживаемые импульсы бежали, толкаясь, 
Невнимательные к любому движению, кроме их собственного, 
И, темнея, сталкивались с более тёмными, чем они сами, 
Свободными в мире установившейся анархии. 
Потребность существовать, инстинкт выжить 
Занимали напряжённую, ненадёжную волю момента, 
И чувствовалось незрячее желание еды. 
Порывы природы были единственным законом, 
Сила боролась с силой, но результат не сохранялся: 
Достигались лишь невежественные захват и порыв, 
Чувства и инстинкты, не знающие их источника, 
Чувственные удовольствия и чувственные муки, скоро пойманные, скоро потерянные, 
И грубое движение бездумных жизней. 
Это был тщетный ненужный мир, 
Чья воля быть принесла плохие и печальные результаты, 
Бессмысленные страдания и серое беспокойство. 
Ничто возникшее, казалось, не стоило труда.

Но не так рассуждал его дух с пробудившимся взглядом. 
Как сияет одинокая свидетельствующая звезда, 
Что горит в отдалении, одинокий страж Света, 
В потоке и изобилии бессмысленной Ночи, 
Так, одинокий мыслитель в бесцельном мире, 
Ожидающем какой-то грандиозный рассвет Бога, 
Он увидел замысел в трудах Времени. 
Даже в этой бесцельности работа была 
Чреватой магической волей и божественным изменением. 
Первые извивы космической змеиной Силы 
Разматывались из мистического кольца транса Материи; 
Она подняла её голову в тёплом воздухе жизни. 
Она ещё не могла сбросить с себя цепенящий сон Ночи 
Или носить чудесные веснушки и полоски ума, 
Или надеть на свой украшенный драгоценностями капюшон корону души, 
Или встать прямо в сиянии солнца духа. 
Пока лишь грязь и сила были видны, 
Тайное подползание сознания к свету 
Через плодородную слизь похоти и жирнеющее чувство, 
Под коркой тела толстеющего "я" 
Запоздалая лихорадочная работа в темноте, 
Мутные дрожжи страстного изменения Природы, 
Фермент для создания души из грязи. 
Небесный процесс надел эту серую маску, 
Падшее невежество в его тайной ночи 
Трудилось, чтобы выполнить его немую неблаговидную работу, 
[Как] камуфляж нужды Несознательного 
Освободить славу Бога в грязи природы. 
Его взгляд, духовный в воплощении сфер, 
Мог проникать сквозь серую фосфоресцирующую дымку 
И просматривать секреты изменчивого потока, 
Что оживляет эти немые и твёрдые клетки 
И руководит мыслью и желанием плоти 
И острой похотью и голодом её воли. 
Он проследил [за ней] также вдоль её скрытого потока 
И очертил её действия до чудесного источника. 
Мистическое Присутствие, которое никто не может ни исследовать, ни управлять [им], 
Создатель этой игры лучей и теней 
В этой сладкой и горькой парадоксальной жизни, 
Требует от тела интимностей души 
И быстрой вибрацией нерва 
Связывает его механическое биение со светом и любовью. 
Оно вызывает спящие воспоминания духа 
Из глубин подсознания под пеной Времени; 
Забывшие их пламя счастливой истины, 
Прибывая с тяжёлыми глазами, что едва видят, 
Они появляются замаскированными под чувства и желания, 
Подобно сорнякам на поверхности, всплывают временами, 
То поднимаются, то тонут в сомнамбулическом потоке. 
Хоть её движения нечисты и деградированы, 
Истина небес всегда вынашивается в глубинах жизни; 
Этот огонь горит в её самых тёмных членах. 
Прикосновение восторга Бога в действиях творения, 
Утраченное воспоминание о счастье 
Всё ещё скрываются в немых корнях смерти и рождения, 
Бессмысленная красота мира отражает восторг Бога. 
Эта улыбка восторга - тайна повсюду; 
Она течёт в дыхании ветра, в соке дерева, 
Её красочное великолепие расцветает в листьях и цветах. 
Когда жизнь пробилась сквозь её полудрёму в растении, 
Что чувствует и страдает, но не может двигаться или кричать, 
В звере и в крылатой птице, и в мыслящем человеке, 
Она создала биение её музыки в ритме сердца; 
Она заставляла несознательные ткани просыпаться 
И просить счастья, зарабатывая муку 
И трепет с удовольствием и смехом краткого восторга, 
И дрожать от боли, и жаждать экстаза. 
Императивная, безгласная, непонятная, 
Слишком далёкая от света, 
Слишком близкая к сердцевине бытия, 
Рождённая странным образом во Времени от вечного Блаженства, 
Она давит на ядро и трепещущий нерв сердца; 
Её резкий самопоиск разрывает наше сознание; 
Наша боль и удовольствие имеют это жало, как причину: 
Инстинкт [всегда] с ней, но, слепое к её истинной радости, 
Желание души бросается к преходящим вещам. 
Страстная жажда всей Природы, побуждению которой никто не может противиться, 
Проходит волной через кровь и оживляет чувства; 
Экстаз бесконечного - её причина. 
Это превращается в нас в конечные любовь и вожделение, 
В волю к победе и обладанию, к захвату и сохранению, 
К расширению пространства жизни, масштаба и диапазона удовольствий, 
К битве, преодолению и созданию своей собственности, 
В надежду смешать свою радость с радостью других, 
В стремление обладать и быть обладаемым, 
Ублажать и быть ублажаемым, чувствовать, жить. 
Это была её начальная краткая попытка существовать 
И быстрый конец её мгновенного восторга, 
Чья печать неудачи преследует всю невежественную жизнь. 
Всё ещё навязывая клеткам свою привычку, 
Фантом тёмного и злого старта, 
Подобно призраку, преследует всё, о чём мы мечтаем и что делаем. 
Хотя на земле твёрдо укоренились жизнь, 
Действие привычки или чувство закона, 
Постоянное повторение в потоке, 
Всё же корни её воли всегда одни и те же; 
Эти страсти - материал, из которого мы сделаны. 
Это был первый крик пробуждающегося мира. 
Они ещё цепляются за нас и удушают Бога. 
Даже когда разум рождён и душа приняла форму, 
В звере и в рептилии, и в мыслящем человеке 
Они продолжаются и являются источником всей их жизни. 
Это тоже было необходимо, чтобы могли возникнуть дыхание и жизнь. 
Дух в конечном невежественном мире 
Так должен спасти его заключённое сознание, 
Вытесняемое мелкими струйками в трепещущих точках 
Из запечатанной бесконечности Несознательного. 
Затем он медленно набирает массу, смотрит на Свет. 
Эта Природа живёт, привязанная к её источнику, 
Хватка низшей силы всё ещё [лежит] на ней; 
Её инстинкты выпрыгивают из бессознательных глубин; 
Соседняя [жизнь] для её жизни неодушевлённое Ничто. 
Невежественный мир был создан по такому закону. 
В загадке потемневших Просторов, 
В страсти и самопотере Бесконечного, 
Когда всё погружено в отрицающую Пустоту, 
Ночь Небытия никогда не была бы спасена, 
Если бы Существо не погрузилось во тьму, 
Неся с собой его тройной мистический крест. 
Призывая в мировое время вневременную истину, 
Блаженство изменяется в печаль, 
Знание становится невежественным, 
Сила Бога превращается в беспомощность ребёнка, 
Что может принести вниз небеса своей жертвой. 
Противоречие закладывает базу жизни: 
Вечная, божественная Реальность 
Столкнулась с её собственными противоположностями; 
Бытие стало Пустотой, а Сознательная Сила - 
Неведением и движением слепой Энергии, 
А Экстаз принял облик мировой боли. 
В таинственном законе устроения 
Мудрость, что готовит её далёкие цели, 
Так спланировала, чтобы начать её медленную эоническую игру. 
Ослеплённый поиск, и борьба, и неуклюжие объятия 
Природы, видимой отчасти, и скрытой Души, 
Прятки в сумеречных комнатах, 
Игра любви и ненависти, страха и надежды, 
Продолжается в детской комнате ума 
Жёсткая и тяжёлая возня её саморождённых близнецов. 
Наконец, борющаяся энергия может появиться 
И встретиться с безгласным Существом в более широких полях; 
Тогда они могут видеть и говорить, и, грудь к груди, 
В большем сознании, в более ясном свете, 
Двое обнимаются и борются, и каждый знает, 
Каждый из них теперь ближе рассматривает лицо товарища. 
Даже в этих бесформенных витках он мог ощущать 
Отклик материи на младенческое шевеление души. 
В Природе он видел скрытый могучий Дух, 
Наблюдал за слабым рождением потрясающей Силы, 
Разгадывал загадку пробного шага Божества, 
Слышал слабые ритмы великой нерождённой Музы.
Затем пришло более огненное дыхание бодрствующей Жизни, 
И из туманной бездны вещей возникли 
Странные создания мыслящего разума, 
Существования, отчасти реальные, отчасти сны. 
Там была жизнь, что не надеялась выжить: 
Рождались существа, что гибли без следа, 
События, что были частями бесформенной драмы, 
И действия, управляемые слепой творящей волей. 
Ищущая Сила нашла свой путь к форме, 
Были построены образцы из любви, радости, боли, 
И символические фигуры для настроений Жизни. 
Гедонизм насекомых трепетал, ползал 
И грелся в залитом солнцем поверхностном дрожании Природы, 
И драконьи восторги, питоньи агонии 
Ползали по болоту и грязи и лизали солнце. 
Огромные бронированные силы потрясали слабую дрожащую землю, 
Великие могучие существа с карликовым мозгом, 
И пигмейские племена навязывали их маленькое жизненное течение. 
В карликовой модели человечества 
Природа теперь запустила экстремальный опыт 
И главную точку каприза своего замысла, 
Освещённый результат её полусознательного подъёма 
По ступеням между её величием и гротеском 
От мельчайших форм к массивности, 
К тонкому балансу тела и души, 
К порядку разумной малости. 
Вокруг него в биениях моментов Времени 
Возникло царство животного "я", 
Где действие - это всё, а ум ещё рождён [лишь] наполовину, 
И сердце подчиняется немому невидимому контролю. 
Сила, что работает при свете Невежества, 
Начала её животный эксперимент, 
Наполнив сознательными существами её мировую схему; 
Но они были живы лишь внешне, 
Они лишь отвечали на прикасания и обличия 
И на уколы нужды, что управляла их жизнями. 
Тело, что не знало его собственной души внутри, 
Жило и тосковало, имело гнев, радость и горе; 
Там был ум, который встречал объективный мир, 
Как чужого или врага у его дверей: 
Его мысли были перемешаны с толчками чувств; 
Он не схватывал дух в форме, 
Он не входил в сердце того, что он видел; 
Он не искал силу, стоящую за действием, 
Не изучал скрытые мотивы в вещах 
И не пытался найти смысл всего этого. 
Там были существа, которые имели человеческую форму; 
Поглощённые, они жили в страсти сцены, 
Но не знали, кто они и почему они жили: 
Довольная тем, чтобы дышать, чувствовать, ощущать, действовать, 
Жизнь не имела для них цели, кроме радости Природы, 
Стимула и восторга внешних вещей; 
Отождествлённые с внешней оболочкой духа, 
Они работали для желаний тела, 
Они не жаждали большего. 
Завуалированный зритель, наблюдавший из их глубин, 
Не обращал его внутреннего взгляда на себя, 
Не оборачивался, чтобы найти автора сюжета, 
Он видел только драму и сцену. 
Не было размышляющего напряжения [для поиска] более глубокого смысла, 
Бремя осмысления не возникало: 
Ум смотрел на Природу незнающими глазами, 
Обожал её блага и боялся её чудовищных ударов. 
Он не размышлял о магии её законов, 
Не жаждал тайных источников Истины, 
Но составлял реестр толпящихся фактов 
И нанизывал ощущения на яркую нить: 
Он охотился и он убегал, и вдыхал ветры 
Или лениво [лежал], инертный, в солнечном свете и мягком воздухе: 
Он искал захватывающих контактов с миром, 
Но только чтобы наполнить блаженством поверхностное чувство. 
Они чувствовали дрожь жизни во внешнем прикасании, 
Они не могли почувствовать за этим прикасание души. 
Охранять их форму себя самих от вреда [со стороны] Природы, 
Наслаждаться и выживать было всей их заботой. 
Узкий горизонт их дней был заполнен 
Вещами и существами, что могли помочь или причинить боль: 
Ценности мира зависели от их маленького "я". 
Разделённые, стиснутые в гигантском неизвестном, 
Чтобы спасти свои маленькие жизни от окружающей Смерти, 
Они создавали крохотный круг защиты 
От осады огромной вселенной: 
Они охотились на мир и были его добычей, 
Но никогда не мечтали победить и стать свободными. 
Повинуясь подсказкам Мировой Силы и твёрдым табу, 
Они извлекали скудную часть из её обильного запаса; 
Не было ни сознательного кодекса, ни жизненного плана: 
Шаблоны мышления малой группы 
Устанавливали закон традиционного поведения. 
Не ведая о Душе, кроме как о призраке внутри, 
Привязанные к механизму неизменных жизней 
И к тупому обычному ощущению и биению чувств, 
Они крутились в бороздах животного желания. 
В каменных стенах, обнесённых оградой, они трудились и воевали, 
Совершали, связанные эгоизмом, малое добро 
Или причиняли ужасное зло и жестокую боль 
Разумным жизням и думали, что не делают ничего плохого. 
Азартные от разграбления счастливых мирных домов 
И насыщенные резнёй, грабежами, насилием и огнём, 
Они превращали человеческие личности в свою беспомощную добычу, 
Толпу пленников вели на пожизненное страдание 
Или пытки, ставшие зрелищем и праздником 
Для издевающихся или возбуждённых муками их терзаемых жертв; 
Восхищаясь собой, как титанами и богами, 
Они с гордостью прославляли их высокие и славные деяния 
И восхваляли их победу и их великолепную силу. 
Животное в инстинктивном стаде, 
Подталкиваемое жизненными импульсами, вынуждаемое общими нуждами, 
Каждый в его собственном роде видел зеркало его эго; 
Всё служило цели и действию стаи. 
Такие же, как он, по крови или обычному родству, 
Были для него частями его жизни, его другими самостями, 
Звёздами, составляющими его личную туманность, 
Сопутствующими компаньонами его солнечного Я. 
Мастер окружения в его жизни, 
Лидер толпящейся человеческой массы, 
Образующей стаю ради безопасности на опасной земле, 
Он собирал их вокруг себя, как будто малые Силы, 
Чтобы создать общий фронт против мира, 
Или, слабый и одинокий на равнодушной земле, 
В качестве крепости для его незащищённого сердца, 
Или чтобы исцелить одиночество его тела. 
В других, кроме его рода, он чувствовал врага, 
Чужую, непохожую силу нужно было избегать и бояться, 
Чужака и противника - ненавидеть и убивать. 
Или он жил, как живёт одинокий зверь; 
В войне со всеми он проживал свою единственную судьбу. 
Поглощённый действием в настоящем, скоротечными днями, 
Никто не помышлял смотреть за пределы достижений часа, 
Не мечтал сделать эту землю более прекрасным миром, 
Не чувствовал какое-то божественное прикасание, удивляющее его сердце. 
Веселье, что давал беглый момент, 
Схваченное желание, блаженство, завоёванный опыт, 
Движение, скорость и сила были достаточной радостью, 
И телесные желания объединялись, ссорились и играли, 
И слёзы, и смех, и потребность, называемая любовью. 
В войне и объятиях эти жизненные потребности присоединялись к Всеобщей Жизни, 
Борьбе разделённого единства, 
Причиняя взаимное горе и счастье 
В неведении о Себе, навсегда едином. 
Вооружая свои создания восторгом и надеждой, 
Полупробудившееся Неведение боролось за то, 
Чтобы узнать в лицо и потрогать внешнюю сторону вещей. 
Инстинкт был сформирован; в переполненном сне памяти 
Прошлое жило, как в бездонном море: 
Инвертируя в полумысль обострившееся чувство, 
Она ощупывала [всё] вокруг неловкими руками в поисках истины, 
Цепляясь за то немногое, до чего могла дотянуться, схватить 
И отложить в сторону в её подсознательной пещере. 
Так тусклое существо должно возрастать в свете и силе 
И, наконец, подняться к его высшей судьбе, 
Смотреть на Бога и на вселенную вокруг, 
И учиться на неудачах, и прогрессировать при падении, 
И биться с окружением и роком, 
Через страдание открывать его глубокую душу 
И через обладание расти в его собственные просторы. 
На полпути она остановилась и больше не находила дороги. 
По-прежнему не было достигнуто ничего, кроме начала, 
И всё же круг её силы выглядел завершённым. 
Но она выбивала искры невежества; 
Только жизнь могла мыслить, но не ум, 
Только чувства могли ощущать, но не душа. 
Только разгорался какой-то жар пламени Жизни, 
Какая-то радость быть, какие-то восторженные прыжки чувства. 
Всё было импульсом полусознательной Силы, 
Духом, распростёртым, утонувшим в густой жизненной пене, 
Смутным "я", цепляющимся за форму вещей. 
Позади все двигались в поисках сосудов, чтобы убрать 
Первый сырой урожай винограда Бога, 
Избыток высочайшего Блаженства на грязи земли, 
Опьяняющий ошеломлённую душу и ум 
Крепким вином восторга, тёмным и грубым, 
Мутным, не приводимым ещё в духовную форму, 
Тёмным обитателем слепого ядра мира, 
Волей нерождённого божества, немым Желанием.
Третье творение теперь раскрыло его лицо. 
Была создана форма раннего ума тела. 
Отблеск света зажёг тёмную Мировую Силу; 
Он наделил ведомый мир видящей Идеей 
И вооружил действием с динамической точкой мысли: 
Маленькое мыслящее существо наблюдало за работой Времени. 
Трудная эволюция снизу 
Вызывается замаскированным вмешательством свыше; 
Иначе эта великая, слепая, несознательная вселенная 
Никогда бы не раскрыла её скрытый ум, 
И даже в шорах у животных и людей не работал бы 
Разум, который изобрёл космическую схему. 
Сначала он увидел смутную, неясную силу ума, 
Движущуюся, будучи скрытой Материей и немой жизнью. 
Тонкое течение, оно струилось в обширном потоке жизни, 
Качаясь и дрейфуя под дрейфующим небом 
Среди валов и мерцающих дрожащих волн, 
Высвобождаемых во всплесках ощущений и в колебаниях чувств. 
В глубине посреди бесчувственного мира 
Его сгрудившиеся волны и пена сознания бежали, 
Теснясь и клубясь, через узкий пролив, 
Неся опыт в своём переполненном ритме. 
Они текли, выходя в верхний свет 
Из глубокого бассейна своего подсознательного рождения, 
Чтобы достичь некоего высшего существования, ещё неизвестного. 
Не было мыслящего "я", не было цели: 
Всё было неорганизованным стрессом и смутными поисками. 
К нестабильной поверхности поднимались лишь 
Ощущения, уколы и краешки желания, 
Прыжки страсти и краткие крики эмоций, 
Случайный разговор плоти с плотью, 
Шёпот сердца с жаждущим бессловесным сердцем, 
Проблески знания без формы мысли 
И струи подсознательной воли или тяги голода. 
Всё было тусклым блеском на пенящейся вершине: 
Он кружился вокруг дрейфующего теневого "я" 
На несознательном потоке Силы во Времени. 
Затем пришло давление от видящей Мощи, 
Которое собрало всё в танцующую мутную массу, 
Кружащуюся вокруг одной светящейся точки, 
Центра отсчёта в сознательном поле, 
Фигуры единого Света внутри. 
Она зажгла импульс полуразумного потока, 
Создала даже иллюзию неподвижности, 
Как будто море могло служить твёрдой почвой. 
Эта странная наблюдающая Сила наложила свой взгляд. 
Она придала течению границы и форму, 
Поместила поток в более низкие узкие берега, 
Нарисовала линии, чтобы поймать бесформенность духа. 
Это сформировало жизненный ум птицы и зверя, 
Отклик рептилии и рыбы, 
Примитивный шаблон мыслей человека. 
Конечное движение Бесконечного 
Пришло, прокладывая себе путь через широкий воздух Времени; 
Марш знания двигался в Несознании 
И охранял в форме отдельную душу. 
Его право быть бессмертным он сохранил, 
Но построил стену против осады смерти 
И бросил крюк, чтобы ухватиться за вечность. 
Мыслящая сущность появилась в Пространстве. 
В поле зрения ворвался слегка упорядоченный мир, 
Где у существа была комната-тюрьма для действия и видения, 
Пол, чтобы ходить, ясный, но скудный диапазон. 
Была рождена личность-инструмент, 
И скованный ущемлённый разум 
Согласился ограничить узкими рамками 
Его поиск; он связывал мысль с видимыми вещами, 
Запрещая приключение Невидимого 
И движение души в неизвестных бесконечностях. 
Рефлекторный разум, зеркало привычки Природы, 
Освещал жизнь, чтобы познать и зафиксировать её поле, 
Принять опасную невежественную кратковременность 
И неубедительную цель её прогулки 
И воспользоваться сомнительным шансом часа 
В отведённых границах его судьбы. 
Немного радости и знания удовлетворяли 
Это маленькое существо, завязанное в узел 
И висящее на выпуклости его окружения, 
Маленькая кривая, вырезанная из бесконечного Пространства, 
Маленький промежуток жизни из всего бесконечного Времени. 
Там была мысль, которая планировала, воля, которая стремилась, 
Но для малых целей и внутри узкого диапазона, 
Растрачивая неизмеримый труд на преходящие вещи. 
Оно знало себя сотворённым из грязи; 
Оно не требовало большего закона, более высокой цели; 
Оно не обращало взгляд ни внутрь себя, ни вверх. 
Отсталый учёный на шаткой скамье логики, 
Внушаемой ошибочным чувством, 
Он принимал видимость лица за Бога, 
Случайного света - за маршировку солнц, 
Звёздной полосы небес - за сомнительную синеву; 
Аспекты существа, притворяющегося, чтобы выразить целое. 
Раздавался голос оживлённого обмена, 
Рынка тривиальных мыслей и действий: 
Жизнь, что быстро тратится, ум, раб тела, 
Казались здесь сверкающим венцом работы Природы, 
И крохотные эго воспринимали мир, как средство 
Утоления на время карликовых похотей и кратких желаний, 
В пути, завершающемся смертью, видели начало и конец жизни, 
Как если бы тупик был знаком творения, 
Как будто для этого душа жаждала рождения 
В чудесной стране само-творящегося мира 
И возможностей космического Пространства. 
Это существо, страстно желающее лишь выжить, 
Прикованное к ничтожным мыслям без широкого диапазона, 
К потребностям, мукам и радостям тела, 
Это пламя, растущее со смертью топлива, 
Усиливается тем, что оно захватило и сделало его собственным: 
Оно собиралось, росло и никому не отдавало себя. 
Оно лишь надеялось на величие в его логове, 
На удовольствие и победу в маленьких полях силы 
И на завоевание жизненного пространства для себя и родных, 
Животное, ограниченное его местом кормления. 
Оно не знало Бессмертного в его доме; 
Оно не имело более великой, более глубокой причины жить. 
Лишь в границах оно было сильным; 
Проницательное в том, чтобы захватить истину для внешнего использования, 
Его знание было инструментом тела; 
Погружённое в мелкие работы его дома-тюрьмы, 
Оно вращалась вокруг тех же неизменных точек 
В том же круге интересов и желаний, 
Но считало себя хозяином своей темницы. 
Хотя для действия, а не для мудрости, созданная, 
Мысль была его вершиной - или краем сточной канавы: 
Оно видело образ внешнего мира 
И видело его поверхностное "я", но больше ничего не знало. 
Из медленного, беспорядочного, запутанного самоисследования 
Ум вырос к ясности, вырезанной, точной, 
К блеску, замкнутому в каменном невежестве. 
В узком лидерстве этого ограниченного мышления, 
Связанного с землёй, вдохновлённого общими вещами, 
Привязанного к ограниченному знакомому миру, 
Среди множества её мотивированных сюжетов, 
Её меняющихся актеров и её миллионов масок, 
Жизнь была одной и той же монотонной игрой. 
Не было ни обширных перспектив духа, 
Ни быстрых вторжений неизвестного восторга, 
Ни золотых просторов широкого освобождения. 
Это мелкое состояние напоминало наши человеческие дни, 
Но было зафиксировано в вечности неизменного вида, 
Движение момента, обречённое продлеваться во Времени. 
Существование, подобно мосту, соединяло бессознательные бездны, 
Полуосвещённое строение в тумане, 
Которое из пустоты Формы поднялось к видению 
И выступило в пустоту Души. 
Маленький свет родился в великой тьме, 
Жизнь не знала, ни куда она идёт, ни откуда она пришла. 
Вокруг всего ещё плыла дымка неведения. 

Конец Песни 4 

перевод 10-17, 22.04.2019 года

ред. 12.11.2022