Книга 7 

Песнь III
ВХОЖДЕНИЕ ВО ВНУТРЕННИЕ СТРАНЫ

Сначала из занятого гулом ума,
Словно с шумного переполненного рынка, в пещеру
Магией внутреннего момента она вошла.
Абсолютная безмолвная пустота стала ею самой:
Её ум, не посещаемый голосами мысли,
Уставился в немую бесконечность глубокой пустоты.
Её высоты отступили, её глубины за ней закрылись;
Всё убежало от неё и оставило её пустой.
Но когда она возвращалась к её "я" мысли,
Вновь она становилась человеческим существом на земле,
Частью Материи, домом закрытого взгляда,
Умом, принуждаемым мыслить нашим невежеством,
Жизненной силой, вдавленной в лагерь трудов,
А материальный мир-- её ограничивающим полем.
Поражённая, подобная некто незнающему, она искала её путь
Из клубка невежественного прошлого человека,
Что принимал поверхностную личность за душу.
Затем заговорил Голос, обитавший на тайных высотах:
"Ты ищешь для человека, а не только для себя.
Только если Бог принимает человеческий ум
И надевает смертное невежество, как его плащ,
И делает себя Карликом с тройным шагом,
Он может помочь человеку превратиться в Бога.
Как человек, замаскированное космическое Величие трудится
И находит мистические недоступные врата,
И открывает золотую дверь Бессмертного.
Человек, гуманоид следует по человеческим стопам Бога.
Принимая его тьму, ты должна принести ему свет,
Принимая его печаль, ты должна принести блаженство.
В теле из Материи [должна] найти твою рождённую небом душу."
Тогда Савитри вынырнула из стен её тела
И встала с небольшим промежутком в стороне от себя,
И заглянула в глубины её тонкого существа,
И в его сердце, как в бутоне лотоса,
Предугадала её тайную и мистическую душу.
У тусклого портала внутренней жизни,
Что не выпускает из наших глубин ум тела
И всё, что живёт, кроме дыхания тела,
Она постучала и надавила на врата из чёрного дерева.
Живой портал заскрипел угрюмыми петлями:
Тяжело, неохотно он сетовал инертно
На тиранию прикасания духа.
Грозный голос вскричал изнутри:
"Назад, создание земли, чтобы ты не умерла в муках и терзаниях."
Страшный ропот поднялся, как смутное море;
Змей порога с шипением поднялся,
Фатальный страж в капюшоне с чудовищными кольцами,
Гончие тьмы зарычали, разинув пасти,
А тролли, гномы и гоблины хмурились и таращились,
И дикий звериный рык будоражил кровь страхом
И угроза бормотала на опасном языке.
Непоколебимо её воля давила на жёсткие прутья:
Ворота широко распахнулись с протестующим скрежетом,
Противостоящие Силы отвели их ужасную охрану;
Её существо вошло во внутренние миры.
В узком проходе, вратах подсознания,
Она дышала с трудом и болью и стремилась
Отыскать внутреннее "я", скрытое в чувствах.
В плотность тонкой упакованной Материи,
[В] полость, заполненную слепой массой силы,
[С] противостоянием из обманчивых сияний,
[С] тяжёлым барьером из невидящего зрения
Она пролагала её путь сквозь тело к душе.
Она прошла через опасную пограничную линию,
Где Жизнь погружается в подсознательный сумрак
Или пробивается из Материи в хаос ума,
Кишащий элементарными сущностями
И дрожащими формами смутной полутелесной мысли,
И грубыми началами несдержанной силы.
Сначала там была трудная узость,
Давление неопределённых сил и дрейфующих воль;
Ибо всё было там, но ничто [не было] на его месте.
Временами открывание происходило, дверь размыкалась;
Она пересекла пространства тайного "я"
И ступила в переходы внутреннего Времени.
Наконец она прорвалась в форму вещей,
Начало конечности, мир чувства:
Но всё по-прежнему путалось, ничто само не находилось.
Души там не было, а только крики жизни.
Толпа и шумный воздух окружили её.
Орда звуков игнорировала значение,
Диссонирующее столкновение криков и противоположных призывов;
Толпа видений прорвалась сквозь зрение,
Теснящаяся последовательность, лишённая смысла и порядка,
Чувства толкались в переполненном и обременённом сердце,
Каждое пробивало его отдельный непоследовательный путь
И не заботилось ни о чём, кроме движения его эго.
Ралли без ключа общей воли,
Мысль глазела на мысль и тянула за упругий мозг,
Словно для того, чтобы сорвать разум с его места
И бросить его труп в придорожный сток жизни;
Так мог бы [он,] забытый, лежать в грязи Природы,
Покинутый убитым стражем души.
Так могла бы сила жизни стряхнуть с себя власть ума,
Природа отреклась бы от правления духа,
И голые элементальные энергии
Сделали бы из чувства славу безграничной радости,
Великолепие экстатической анархии,
Упоение, могучее и безумное, от полного блаженства.
Это был инстинкт чувства пустоты души,
Или, когда душа спит, скрытая, - пустоты силы,
Но теперь витальное божество просыпается внутри
И поднимает жизнь прикасанием Всевышнего.
Но как придут слава и пламя,
Если ум будет отброшен в бездну?
Ибо тело без ума не имеет света,
Восторга духа от чувства, радости жизни;
Всё тогда становится подсознательным, мрачным,
Бессознательность ставит её печать на странице Природы
Или же безумный беспорядок кружит мозг,
Посылая [его] по разрушенным дорогам Природы,
Хаос беспорядочных импульсов,
При которых не может прийти ни свет, ни радость, ни покой.
Это состояние теперь угрожало, она его отталкивала от себя.
Как будто по длинной бесконечной качающейся улице
Одна, ведомая среди топота спешащей толпы,
Час за часом она шагала, не отпуская,
Удерживая её волей бессмысленную свору на расстоянии;
Из-под ужасного пресса она извлекла её волю
И сосредоточила её мысль на спасительном Имени;
Тогда всё стихло и опустело; она была свободна.
Пришло большое избавление, обширное спокойное пространство.
Некоторое время она двигалась сквозь пустое спокойствие
Обнажённого Света невидимого солнца,
Пустоту, что была бестелесным счастьем,
Блаженным вакуумом безымянного покоя.
Но теперь фронт ещё более мощной опасности приближался:
Давление телесного ума, размышление Бессознательного
Из бесцельных мыслей и воли отпали от неё.
Приближаясь, маячила гигантская голова Жизни,
Неуправляемой умом или душой, подсознательной, просторной.
Она вложила всю силу в единственный порыв,
Она превратила её силу в мощь опасных морей.
В тишину её безмолвного "я",
В белизну её медитации Пространства
Наплыв, поток скорости Жизни
Ворвался, будто стегаемая ветром гонимая толпа волн,
Мчащихся по бледному подножию летнего песка;
Она затопила её берега, гора взбирающихся волн.
Огромен был её обширный и страстный голос.
Он взывал к её слушающему духу, когда он бежал,
Требуя подчинения Бога отцепившейся Силе.
Глухая сила, взывающая к немому статусу,
Тысяча голосов в приглушённом Просторе,
Она требовала поддержки сердца для её хватки радости,
Для её нужды действовать - согласия свидетельствующей Души,
Для её жажды силы - печати её нейтрального существа.
В широту её наблюдающего "я"
Она принесла грандиозный порыв Дыхания Жизни;
Её поток нёс надежды и страхи мира,
Всей жизни, всей Природы неудовлетворённый голодный крик
И жажду, что вся вечность не может наполнить.
Она взывала к горним тайнам души
И к чуду никогда не умирающего огня,
Она говорила с неким первым невыразимым экстазом,
Скрытым в творческом биении Жизни;
Из низших невидимых глубин она вырвала
Её соблазн и магию беспорядочного блаженства,
В свет земли влила её путаницу замысловатого очарования
И пьянящую тягу примитивной радости Природы,
Огонь и тайну запретного наслаждения,
Выпитого из бездонного колодца мирового либидо,
И медово-сладкое ядовитое вино похоти и смерти,
Но мечтала об урожае славы богов жизни
И ощущала золотое жало небесного восторга.
Циклы бесконечности желаний
И мистики, что делали нереализованный мир
Шире, чем узнанное, и ближе, чем неизвестное,
В котором вечно охотятся гончие ума и жизни,
Искушали глубоко неудовлетворённый порыв внутри
Тосковать по несбывшемуся и вечно далёкому,
И превращали эту жизнь на ограниченной земле
В восхождение к вершинам, исчезающим в пустоте,
В поиск славы невозможного.
Она мечтала о том, что никогда не было познано,
Она хваталась за то, что никогда не было завоёвано,
Она преследовала в Элизиумной памяти
Очарования, что бегут из скоро утрачиваемого восторга сердца;
Она осмелилась на силу, что убивает, на радости, что ранят,
На образные формы незавершённых вещей
И на призыв к Цирцейскому трансмутирующему танцу,
И на страстное владение дворами любви,
И на ярость дикого Зверя, и на возню с Красотой и Жизнью.
Она принесла её крик и всплеск противоположных сил,
Её моменты прикосновения к светящимся планам,
Её огненные восхождения и устремлённые в небо обширные попытки,
Её огненные башни мечты, построенные на ветрах,
Её погружения во тьму и бездну,
Её мёд нежности, её крепкое вино ненависти,
Её смены солнца и облаков, смеха и слёз,
Её бездонные ямы опасности и глотающие бездны,
Её страх и радость, её экстаз и отчаяние,
Её оккультные колдовства, её простые линии
И великие причастия, и возвышающие движения,
Её веру в небеса, её общение с адом.
Эти силы не притуплялись от мёртвого груза земли,
Они давали вкус амброзии и жало яда.
Страсть была во взгляде Жизни,
Что видела небо голубым в сером воздухе Ночи:
Импульсы, направленные к Богу, парили на крыльях страсти.
Стремительные мысли Ума всплывали из их высоких шей,
Сияя великолепием, как радужная грива,
Парюра света чистой интуиции;
Её пламенноногому галопу они могли подражать:
Голоса ума имитировали напряжение вдохновения,
Его удар непогрешимости,
Его скорость и молниеносный небесный прыжок богов.
Острый клинок, что рубит сети сомнений,
Его меч проницательности казался почти божественным.
Но всё это знание было заимствовано у солнца;
Формы, что приходили, не были естественными порождениями небес:
Внутренний голос мог произнести Слово нереального;
Его могущество, опасное и абсолютное,
Могло смешать яд с вином Бога.
На этих высоких блестящих спинах могла скакать ложь;
Истина с восторгом лежала в страстных объятиях ошибки,
Скользя вниз по течению на весёлой позолоченной барже:
Она окаймляла её луч великолепной ложью.
Здесь, в низших царствах Жизни, встречаются все противоположности;
Истина смотрит и делает её дела с забинтованными глазами,
А Невежество здесь покровительствует Мудрости:
Эти галопирующие копыта на скорости их энтузиазма
Могут нести к опасной промежуточной зоне,
Где Смерть ходит, нося одеяние бессмертной Жизни.
Или они входят в долину блуждающего Блеска,
Откуда, пленники или жертвы благовидного Луча,
Души, пойманные в ловушку в этой области, никогда не могут выйти.
Агенты, а не хозяева, они служат желаниям Жизни,
Вечно трудясь в силках Времени.
Их тела, рождённые из чрева некоего Ничто,
Заманивают дух в мечтания момента,
Затем погибают, извергая бессмертную душу
Из чрева Материи в клоаку Ничего.
Всё же некоторые, не уловленные, не убитые могут осторожно пройти,
Неся образ Истины в защищённом сердце,
Вырвать Знание из скрытой хватки ошибки,
Пробить пути сквозь слепые стены маленького "я",
Затем отправиться дальше, чтобы достичь более великой жизни.
Всё это проносилось мимо неё и казалось её видящему взгляду,
Как будто вокруг высокого и безгласного острова
Шум воды с далёких неизвестных холмов
Поглощал его узкие берега толпящимися волнами
И создавал голодный мир белой дикой пены:
Спешащий, дракон с миллионом ног,
С его пеной и криком грохота пьяного великана,
Подбрасывая гриву Тьмы в небо Бога,
Он затихал, удаляясь в отдалённый рёв.
Затем вновь улыбнулся большой и спокойный воздух:
Голубые небеса, зелёная земля, партнёры царства Красоты,
Жили как прежде, товарищи по счастью;
И в сердце мира смеялась радость жизни.
Всё теперь было тихо, земля сияла, сухая и чистая.
Сквозь всё это она не двигалась, не погружалась в тщетные волны.
Из безбрежности безмолвного "я"
Сбежал крик Жизни; её дух был нем и свободен.

 Затем, продвигаясь вперёд сквозь широкую тишину "я",
Она вошла в сверкающее упорядоченное Пространство.
Там Жизнь обитала, оставленная в вооружённом спокойствии;
Цепь была на её сильном мятежном сердце.
Приученная к скромности размеренного шага,
Она уже не хранила её неистовой страсти и порыва;
Она утратила беззаботное величие её вдохновения
И обильное великолепие её царственной силы;
Обузданы были её могучие пышности, её роскошное расточительство,
Отрезвлены пирушки её вакхической игры,
Были урезаны её траты на базаре желания,
Принуждена её деспотичная воля, танец её фантазии,
Холодная флегматичность сковывала буйство чувств.
Царственность без свободы была её уделом;
Правительница на троне повиновалась её министрам:
Её слуги - разум и чувство, - управляли её домом:
Границы её духа они набросали в жёстких линиях
И, охраняя фалангой из бронированных правил
Уравновешенное царствование разума, сохраняли порядок и мир.
Её воля жила, замкнутая в непреклонных стенах закона,
Принуждаема была её сила цепями, что притворялись украшающими,
Воображение было заключено в крепость,
Её бессмысленный и распущенный фаворит;
Уравновешенность реальности и симметрия разума
Были поставлены на их места, охраняемые выстроенными фактами,
Они дали для трона душе скамью Закона,
Для царства - маленький мир правила и линии:
Вековая мудрость, сморщенная до линий схолиаста,
Сжалась по образцу в копировальном аппарате.
Всемогущей свободы Духа здесь не было:
Учительский ум захватил огромное пространство жизни,
Но предпочитал жить в голых и жалких комнатах,
Остающихся вдали от слишком обширной опасной Вселенной,
Боясь потерять его душу в бесконечности.
Даже широкий размах Идеи был вырезан
В системе, прицепленной к неподвижным колоннам мысли
Или прикованной к твёрдой основе Материи:
Или же душа терялась в её собственных высотах:
Подчиняясь высоколобому закону Идеала,
Мысль воздвигала трон на несубстанциальном воздухе,
Презирая плоскую тривиальность земли:
Она запретила реальности жить в её мечтах.
Или же всё шагало в системную вселенную:
Империя Жизни была управляемым континентом,
Её мысли - армией, ранжированной и дисциплинированной;
Одетые в форму, они хранили логику их постоянного места
По приказу тренированного разума центуриона.
Или каждая входила в её положение, подобно звезде,
Или маршировала по неподвижным и сложенным из созвездий небесам,
Или хранила её феодальный ранг среди её сверстников
В неизменной космической иерархии неба.
Или, подобно высокородной деве с целомудренными глазами,
Которой запрещено ходить открытыми публичными путями,
Она должна [была] двигаться в тесных уединённых покоях,
Чувствуя себя в монастырской жизни или на садовой тропке.
Жизнь была обречена на безопасный ровный путь,
Она не осмеливалась искушаться большими и трудными высотами
Или взбираться, чтобы стать рядом с одинокой звездой,
Или обходить опасность пропасти,
Или искушаться опасным смехом пенно-вихрящихся разрушителей -
Лирики приключений, любителя опасности,
Или призывать в её покои какого-то пылающего бога,
Или покидать пределы мира и быть там, где нет границ,
Встречать страстью сердца Восхитительное
Или поджигать мир внутренним Пламенем.
Наказуемая за эпитеты в прозе жизни,
Она должна заполнить цветом лишь её санкционированное пространство,
Не вырываться из кабины идеи,
Не посягать на ритмы, слишком высокие или обширные.
Даже когда она парила в идеальном воздухе,
Полёт мысли не терялся в небесной синеве:
Она рисовала в небесах узорный цветок
Дисциплинированной красоты и гармоничного света.
Умеренный бдительный дух управлял жизнью:
Его действия были инструментами обдуманной мысли,
Слишком холодной, чтобы разжечь огонь и поджечь мир,
Или осторожными дипломатическими ходами разума,
Проверяющими средства к заранее установленной цели,
Или на высочайшем уровне - неким планом спокойной Воли
Или стратегией некоего Высшего Командования изнутри,
Чтобы завоевать тайные сокровища богов
Или добыть для замаскированного короля некий славный мир,
А не рефлексом спонтанного "я",
Показателем существа и его настроений,
Взмахом сознательного духа, таинством
Общения жизни с неподвижным Всевышним
Или его чистым движением по дороге Вечности.
Или же для тела некой высокой Идеи
Был выстроен дом из слишком тесно пригнанных кирпичей;
Действие и мысль цементировали стену
Маленьких идеалов, ограничивающих душу.
Даже медитация размышляла на узкой скамье;
И поклонение обращалось к исключающему Богу,
Универсальному молились в часовне,
Чьи двери были закрыты от вселенной;
Или преклоняли колени перед бестелесным Безличным
С умом, закрытым для крика и огня любви:
Рациональная религия высушивала сердце.
Она планировала плавные жизненные действия по правилам этики
Или предлагала холодную и лишённую пламени жертву.
Священная Книга лежала на освящённом столе,
Обёрнутая в шёлковые нити интерпретации:
Кредо запечатывало её духовный смысл.

Здесь была тихая страна неподвижного ума,
Здесь жизнь больше не была всем, и не было голоса страсти;
Крик чувства тонул в тишине.
Ни души не было там, ни духа, а только ум;
Ум претендовал быть духом и душой.
Дух видел себя как форму ума,
Терял себя в славе мысли,
Свет, что делал невидимым солнце.
Она вошла в твёрдое и устоявшееся пространство,
Где всё было спокойно, и все вещи сохраняли их места.
Каждый находил то, что искал, и знал его цель.
Всё удерживало финальную последнюю стабильность.
Там стоял впереди тот, кто нёс власть
На важном челе и владел жезлом;
Приказ был воплощён в его жесте и тоне;
Окаменевшая мудрость традиции вырезала его речь,
Его изречения смаковались оракулом.
"Путешественница или пилигрим внутреннего мира,
Тебе повезло достичь нашего сверкающего воздуха,
Пылающего высшей окончательностью мысли.
О стремящаяся к совершенному пути жизни,
Здесь найди его; отдохни от поиска и живи в мире.
Нам принадлежит дом космической уверенности.
Здесь истина, гармония Бога здесь.
Зарегистрируй твоё имя в книге избранных,
Допущенных санкцией от немногих,
Прими твоё положение в знании, твой пост в уме,
Твой билет порядка, нарисованный в бюро Жизни,
И восславь твою судьбу, что сделала тебя одной из нас.
Всё здесь, маркированное и связанное, ум может знать,
Всё спланировано законом, что Бог допускает к жизни.
Это конец, и здесь нет запредельного.
Здесь безопасность окончательной стены,
Здесь ясность меча света,
Здесь победа единой Истины,
Здесь горит алмаз безупречного блаженства.
Любимец Небес и Природы живёт."
Но слишком довольному и уверенному мудрецу
Савитри отвечала, бросив в его мир
Глубокое освобождение взгляда, вопрошающий внутренний голос сердца:
Ибо здесь сердце не говорило, лишь ясный дневной свет
Интеллекта царил, ограниченный, холодный, точный.
"Счастливы те, кто в этом хаосе вещей,
В этом приходе и уходе ног Времени
Может найти единственную Истину, вечный Закон:
Неприкосновенные, они живут надеждой, сомнением и страхом.
Счастливы люди, укоренённые в твёрдой вере
В этот неопределённый и неоднозначный мир,
Или те, кто посадил в богатую почву сердца
Одно малое зерно духовной уверенности.
Счастливейшие, кто стоит на вере, как на скале.
Но я должна пройти, оставив законченный поиск,
Округлый результат Истины, незыблемый, неизменный,
И это гармоничное строение мирового факта,
Это упорядоченное знание видимых вещей.
Здесь я не могу оставаться, ибо я ищу мою душу."
Никто не отвечал в этом ярком довольном мире,
Или лишь поворачивался на его привычный путь,
Удивлённый, услышав вопрос в этом воздухе
Или мысли, что всё ещё могли обратиться к Запредельному.
Но некоторые роптали, прохожие из родственных сфер:
Каждый по его кредо судил о мысли, что она говорила.
"Кто же тогда тот, кто не знает, что душа -
Это ничтожная железа или нарушение секреции,
Тревожащее разумное правление ума,
Нарушающее функцию мозга,
Или жажда, поселившаяся в смертном доме Природы,
Или сон, нашёптанный в пещере гулких мыслей человека,
Кто продлил бы его краткий несчастный срок
Или уцепился бы за жизнь в море смерти?"
Но другие: "Нет, она ищет её дух.
Великолепная тень имени Бога,
Бесформенный блеск из царства Идеала,
Дух - это Святой Дух Ума;
Но никто не прикасался к его членам и не видел его лица.
Каждая душа - распятый Сын великого Отца,
Ум - единственный родитель этой души, её сознательная причина,
Почва, на которой трепещет краткий преходящий свет,
Ум, единственный творец видимого мира.
Всё, что здесь есть - часть нашего собственного "я";
Наш ум создал мир, в котором мы живём."
Другой, с мистическими и неудовлетворёнными глазами,
Кто любил его убитую веру и оплакивал её смерть:
- Остался ли кто-нибудь, кто ищет Запредельное?
Может ли ещё тропа быть найдена, врата открыты?"

Так она путешествовала сквозь её безмолвное "я".
На дорогу она вышла, переполненную жаркой толпой,
Что мчалась, сверкая огненными ногами, с солнечными глазами,
Стремясь достичь таинственной стены мира
И пройти через замаскированные двери во внешний ум,
Куда не проникает ни Свет, ни мистический голос,
Посланники из нашего подсознательного величия,
Гости из пещеры тайной души.
В тусклую духовную дремоту они прорываются
Или проливают широкое чудо на наше бодрствующее "я",
Идеи, что преследуют нас сияющей поступью,
Мечты, что намекают на нерождённую Реальность,
Странные богини с глубоко-озёрными магическими глазами,
Сильные ветроволосые боги, несущие арфы надежды,
Великие лунного цвета видения, скользящие по золотому воздуху,
Солнечно-мечтательные головы и звёздно-резные ноги стремления,
Эмоции, делающие обычные сердца возвышенными.

И Савитри, смешавшись с этой славной толпой,
Возжаждав духовного света, который они несли,
Тут же страстно захотела поспешить, как и они, спасти Божий мир;
Но она обуздала высокую страсть в её сердце;
Она знала, что сначала должна открыть её душу.
Только тот, кто спасает себя, может спасти других.
Обратным образом она столкнулась с загадочной правдой жизни:
Они, неся свет страждущим людям,
Нетерпеливыми ногами спешили во внешний мир;
Её глаза были обращены к вечному источнику.
Протянув руки, чтоб остановить толпу, она закричала:
"О, счастливая компания сияющих богов,
Укажите, кто знает, дорогу, по которой я должна идти, -
Ибо, несомненно, этот яркий квартал - ваш дом, -
Чтобы найти место рождения оккультного Огня
И глубокое жилище моей тайной души".
Кто-то ответил, указав на безмолвие, тусклое
На отдалённой границе сна,
На каком-то далёком заднем плане внутреннего мира.
"О Савитри, мы пришли из твоей скрытой души.
Мы - посланники, оккультные боги,
Которые помогают серым и тяжёлым невежественным жизням людей
Пробудиться к красоте и чуду вещей,
Прикасаясь к ним славой и божественностью;
Во зле мы зажигаем бессмертное пламя добра
И несём факел знания по невежественным путям;
Мы - твоя воля и воля всех людей к Свету.
О, человеческая копия и личина Бога,
Кто ищет божество, что ты скрываешь,
И живёт Истиной, что ты не знаешь,
Следуй по извилистой дороге мира к её началу.
Там, в тишине, которую немногие когда-то достигали,
Ты увидишь огонь на голом камне
И глубокую пещеру твоей тайной души".
Затем Савитри, следуя по большой извилистой дороге,
Пришла туда, где она превращалась в узкую тропинку,
По которой ступали лишь редкие израненные ноги паломников.
Несколько ярких форм вынырнули из неведомых глубин
И посмотрели на неё спокойными бессмертными глазами.
Не было звука, чтобы нарушить задумчивую тишину;
Ощущалась безмолвная близость души.

Конец Третьей Песни

перевод Песни октябрь 2019 г., 16.11.2022