- Да что это такое, почему меня стреножили? Что я им, лошадь какая-нибудь, чтобы меня стреноживать? -уныло думал осел, стоя под пальмой.
- Что я вам, лошадь, чтобы меня стреноживать?! - возмущенно затрубил он, поднимая к солнцу лопоухую голову.
А потом еще раз. И еще раз.
В самом деле, всякому надоест вот так вот стоять стреноженным без дела, хоть и под пальмой. Солнце палило нещадно, день был в самом разгаре.
-Ты не лошадь, да. Ты глупый, упрямый осел, - вздохнув, ответил его хозяин, монах неопределенного возраста и средней упитанности. - Ты типичный представитель своего ослиного племени. И даже хуже, - еще раз вздохнул он.
Монаху, как и ослу, было жарко. Ему было скучно, и хотелось отправиться в путь. Но вместо этого он сидел под пальмой, меланхолично поглощал финики и увещевал своего упрямого осла.
- И что мне оставалось делать, если ты в глупости своей не желал сдвинуться с места, а потом начал лягаться и вдобавок сбросил меня на землю? Только стреножить... - Монах съел очередной финик и аккуратно положил косточку рядом с другими. Из косточек начала образовываться горка.
- Да, я не хотел слушаться твоих приказов! -выкрикнул осел, изо всех сил подогревая праведное возмущение. - И я сбросил тебя со своей спины, на которой тебе не придется больше сидеть никогда!! Потому что я СВОБОДНЫЙ ОСЕЛ, и никто не смеет понукать меня!!! - его дивное "И-АА", сильное, мужественное, прекрасное поднялось вверх, к широким листьям пальмы и унеслось дальше, к белому диску солнцу.
- Развяжи меня сейчас же!!- потребовал он, вдохновленный собственной смелостью.
- Хорошо, я развяжу тебя. Но пообещай, что ты не будешь больше брыкаться, лягаться и пытаться сбросить меня на землю, - примирительно сказал хозяин, монах неопределенного возраста и средней упитанности.
- Не буду, - пообещал осел. - Если ты больше не подойдешь ко мне ближе, чем на расстояние ослиной лапы!
- Какой ты дурак, - снова вздохнул хозяин.- Ладно, я отпущу тебя. И что ты будешь делать дальше?
- Пойду своей дорогой, - гордо вскинул голову осел и попытался топнуть копытом о землю. У него ничего не получилось. Он был стреножен.
- Как ты мне надоел, упрямец, - пробормотал монах, встал, отряхнул рясу от косточек и пыли, подошел к ослу и распутал веревки.
Осел подпрыгнул на одном месте, крикнул что было силы: "И-А-И-А! Я Свободный Осел!", потом развернулся и побежал в противоположную от пальмы сторону. Кисточка на его хвосте весело подпрыгивала, копыта вязли в песке.
- Глупое животное, дорога к оазису впереди. А эта ведет в пустыню, - удивился хозяин.
- Ну и иди к своему оазису. А я свободный осел! - донеслось до него.
Монах досадливо крякнул, перекрестился и двинулся за ослом. В самом деле, еще пропадет в песках, божия тварь.
Через некоторое время монах остановился, чтобы перевести дух. Осел маячил где-то впереди.
Вот же правду говорят, "упрямый, как осел", - с досадой подумал монах, - Когда его молишь поторопиться, стоит, как пень. А наоборот - несется, будто твой ахалтекинец.
- Стой, говорю я тебе! - рявкнул он, разозленный уже не на шутку, - там нет ничего, кроме песка!
Дурное животное резво удалялось от спасительной пальмы, туда, где ожидала его палящая пасть пустыни.
- Эй, ты там умрешь! - отчаянно возопил монах.
- Зато я умру свободным! - проиакал осел в ответ.
Шло время. Солнце палило немилосердно, раскаленный песок забивался в копыта. Осел двигался все медленнее, а потом и вовсе встал. Бока его ходили ходуном, кисточка хвоста уже не подрагивала весело.
- Пить очень хочется, - сказал осел, когда монах поравнялся с ним.
- И еще есть. И спать, - добавил он и зевнул во всю ослиную пасть.
- Спать нельзя, - сказал монах. - Нельзя сейчас спать, - повторил он. - А вода осталась в баклажке под пальмой. Есть там и немного зерен для тебя. И если мы поспешим, то, может быть, у нас хватит еще сил вернуться. - Монах протянул руку и жалостливо мазнул ею у осла между ушей.
Осел вздрогнул.
- Ну, хорошо, - сказал он, постояв еще немного. - Хорошо. - И упрямо добавил, - Но потом я пойду своей дорогой. - В голосе его, правда, не слышалось былой уверенности.
Обратный путь они преодолели с трудом. Иногда им даже казалось, что пустыня специально мучает их, водит и водит по пескам, чтобы оставить в конце концов навсегда.
Но вот, усталые и запыхавшиеся, они увидели, наконец, силуэт знакомой пальмы. Замечательной пальмы, где лежала баклажка с прохладной водой и где можно спрятаться от злого палящего солнца в восхитительно длинной тени.
Монах и осел припустили что было сил, и пальма приближалась, и стали видны ее широкие изрезанные листья, и различим их густой темно-зеленый цвет.
- Воды, - тихонько пискнул осел.
- Дошли, - облегченно выдохнул монах.
Глава 2. ЗМЕЯ и ПАЛЬМА
Перед глазами плавали радужные круги, поэтому монах не сразу заметил гигантскую змею, вальяжно разлегшуюся под пальмой возле заветной котомки. При виде их змея приподняла голову, блеснула глазами и недовольно прошипела: "Что надо вам, пришельцы?"
- Мы хотели бы, госпожа, забрать нашу котомку, оставленную нами здесь по глупой забывчивости, - робко произнес монах. - Когда мой осел, да продлятся дни его в холе и неге, решил прогуляться во-о-н в ту сторону, - показал он рукой на желтые пески, - я пошел за ним, потому что ведь негоже бросать меньших своих в одиночестве, - он покосился на осла. Взгляд его тому совсем не понравился.
- Но видно солнце сильно напекло мне голову, и я забыл прихватить с собой дорожную сумку, а в ней осталось все наше имущество и пропитание, - продолжал монах.
Змея внимательно слушала.
- Вот, теперь мы хотели бы взять ее, - сказал монах и замолчал.
Змея продолжала смотреть на монаха еще некоторое время, словно раздумывала о чем-то.
- А теперь послушай меня, человек, - прошипела она, наконец. - Я нашла эту котомку здесь, под пыльной пальмой и вокруг никого не было. Потом появился ты и говоришь: "Она моя". Почему я должна тебе верить?
- Я могу рассказать тебе, госпожа, что лежит в этой котомке, и тогда ты поймешь, что она принадлежит нам, - в голосе монаха зазвучали заискивающие нотки. Он хотел было добавить еще что-нибудь про ее доброту и отзывчивость, но не смог. Хорошо, хоть осел стоял не шевелясь, будто на него напал столбняк.
Глупое животное... - зло подумал монах. - Если бы не его выкрутасы... - но вовремя остановился и не стал думать дальше.
Змея подняла голову повыше, будто хотела рассмотреть как следует дерзкого монаха и его лопоухого осла.
- Ну что же, слу-шшш-а-а-ю, - прошипела она и чуть шевельнула хвостом.
У монаха все слова тут же застряли там, откуда они собирались выбраться. А мысли спрятались в таком глубоком колодце, что даже эхо от них не долетало до поверхности.
"Надо собраться..." - подбодрил себя монах. Змеиный хвост дернулся еще раз.
- Баклажка. С водой... там лежит, - выдавил, он, наконец, из себя. Примета была глупой, он понял это раньше, чем закончил фразу. Но истинно говорят, слово - не попугай, выскочит - не догонишь...
- Смотри-ка, какой молодец, - тут же отреагировала Змея. - А видал ли ты хоть одного путника, добрый монах, что отправится в дорогу, не взяв с собой фляги с водой? Даже если дорога эта проходит не по пустыне, - заключила она издевательски. Ее хвост наращивал колебательные движения.
-Тряпица с лепешками и мешочек с зерном, - продолжил перечисления монах.
Змея даже не ответила.
- Запас риса и Божия книга, - сделал он еще одну попытку.
- Божия книга? - удивилась Змея и немного осела.
- Книга, в которой описаны Законы Бытия и Правила Жизни, - взбодрился монах.
- Это должно быть интересно, - задумчиво просвистела Змея.
- Интересно, - подхватил монах.
- Но вот что плохо, - продолжила Змея и тембр ее свиста неуловимо изменился. Если бы монах не был уверен в ее абсолютной беспристрастности, то, пожалуй, мог бы подумать, что в этом, новом свисте угадывалась жесткая насмешка. Насмешка, не сулящая ему и его ослу ничего хорошего. Но нет, конечно, нет, то лишь страх, и усталость, и жажда навевали на него морок.
А, может быть, и змеи никакой нет? Вот она, котомка, под пальмой...
И стоит только протянуть руку, и достать из нее благословенную баклажку... Надо просто подойти...
- Плохо то, - услышал он в тот момент, когда почти решился, - что я не умею читать. И ничего не смогу понять в твоей книге...
- Я прочитаю ее тебе... - поспешил предложить монах.
- Да? - тело Змеи нависло над котомкой. - Но как я пойму, что ты говоришь мне правду? Ведь я не умею читать...- в ее голосе послышалась обида.
"Кажется, пора закругляться", - подумал монах.
Но упрямо продолжал:
- Есть еще одна примета, о, Великая! На самом дне, в простой холщовой тряпице лежит фигурка диковинного зверя с широкими ветвистыми рогами, какого не встретишь в наших краях. Ее вырезал для меня в подарок искусный мастер из дальних северных племен, куда забрел я в своем рвении нести людям истинное слово Божие, - слово Божие монах упомянул не без умысла. Уповал на силу его.
- Хорошая примета, - заскрипела Змея. - Да, хорошая. - Монаху почудилось, что она ухмыльнулась. - Только как я открою сумку, чтобы найти то, о чем ты говоришь, бедный путник? Ведь у меня нет рук...
"Остаться нам без котомки. В лучшем случае", - понял монах.
- О, нет, Великая Госпожа, здесь нет никакого подвоха, я с радостью открою ее для тебя! - попытался исправить он положение.
- Если ты откроешь ее, то сразу увидишь, что в ней лежит. В чем тогда смысл проверки? - настаивала змея.
Она уложила плоскую голову обратно на хвост, но по-прежнему глаз с монаха не спускала.
-Ты права, о Мудрейшая из Мудрых, - сдался монах. - Но позволь тогда, госпожа, предложить тебе небольшую забаву. Не соблаговолишь ли ты загадать мне загадки, самые трудные из тех, что есть в подлунном мире. И если я не разгадаю хоть одну из них...монах запнулся. - На кону будет стоять моя жизнь...
"Что я несу", - подумал он в ужасе. - "Это, наверное, от отчаяния..."
- И солнце, солнце, - ехидно добавил внутренний голос.
- ...но если произойдет так, что я проявлю свои способности и знания в полной мере, то не потребую большего, чем получить от тебя в дар за приятно проведенные в игре минуты всего лишь дорожную котомку, ту, что лежит возле тебя теперь под деревом, - закончил он наконец длинную путаную фразу.
Монаху было очень страшно. Но жизнь стоила того.
- Остановись, человек! - Змея покачала головой слева-направо, и еще раз.
Кажется, ей надоело притворяться. - Я расскажу тебе, как будет. - Она выпустила свой смертоносный язык на одно короткое мгновение, и тут же втянула его обратно. Осел пряданул ушами и уткнулся мордой в песок.
- Если ты не разгадаешь мои загадки, я укушу тебя, потому что таков уговор. А если разгадаешь - тоже укушу, потому что мне не нравится, когда я проигрываю. Ну что, ты хочешь попробовать? - Змея свернула кольцо вокруг котомки и замолчала.
С пальмы упала ветка, потом финик. Монаху показалось, где-то журчит вода. Он облизнул сухие губы. Язык был жестким как терка.
-Твоя мудрость велика, как бездонная пустыня, и недосягаема, как небо над головой, - поклонился монах Змее. - Позволено ли будет мне, ничтожному, просить тебя о милости?
- Проси, - разобрал он ответ.
- Могу я пройти со своим ослом дальше?
- Иди, - шипение было таким тихим, что он засомневался, правильно ли расслышал. Тронув осла за спину, он двинулся вперед.
Так благополучно прошли они мимо Змеи, и мимо своей котомки, и выбрались за пределы пальмового дерева.
И какова же была их радость, когда впереди они увидели другую пальму, совсем маленькую, наверное, еще молодую. Но она все равно давала достаточно тени, чтобы спрятаться от палящего солнца. И на ветках ее висело достаточно фиников, чтобы утолить голод.
А недалеко, о благословенен будет господь на века в милости своей, действительно журчал ручей, и вода в нем была прохладной и чистой.
Глава 3.НЕУМОЛИМЫЙ ГРИФ
И тогда они напились, и сели под пальму, и съели несколько фиников. И лучшего не могли представить себе во всей своей жизни.
Но вот прошло некоторое время, и тревожная, неуютная тишина нависла над ними. Это мысли каждого прорывались на поверхность, и не было в них благости и смирения.
- Почему я все время должен питаться финиками? - недовольно пробубнил осел. - Моя еда овес и сладкий ячмень. И место мое не под пальмами, а в яслях, на удобной подстилке.
- Потому, - сердито отвечал монах, - что тебе вздумалось отправиться в сторону, прямо противоположную сладкому ячменю и удобной подстилке.
Потому, что ты беспрестанно брыкался, потом застыл, как соляной столб, а потом, когда я спутал тебе лапы, чтобы ты в рвении своем не поранил себя, начал вопить на всю пустыню так, что я уже слышал шум крыльев всех демонов, слетающихся на твой крик, - монах распалялся все больше.
- Я отпустил тебя. И что же ты сделал? Ты пошел в пески, навстречу гибели и беспощадному солнцу! Мне пришлось отправиться за тобой, и вот, в результате мы - здесь! - он обвел рукой чахлый оазис, за которым виднелась все та же бескрайняя пустыня. - Без моей сумки, провизии, воды, усталые и голодные! Между тем, в это самое время, и ты, и я, могли бы наслаждать заслуженным отдыхом в придорожной корчме и строить чудесные планы на следующее утро...
Монах с досадой выплюнул косточку от финика. Плоды были приторно сладкими и надоели ему хуже горькой редьки, которой, помнится, угощали его в далеком северном племени, представляя оное блюдо редким лакомством.
- Мне хочется спать, - понурился осел.
- Спать нельзя, - монах кряхтя поднялся на ноги и, приложив ладонь ко лбу, глянул в небо. Солнце стояло высоко. Но их ждал длинный путь, и неизвестно, сумеют ли они выбраться из пустыни до заката. А выбираться надо было.
Монах побродил вокруг пальмы, нашел неподалеку овальной формы плод с толстой гладкой шкуркой и выломал острый шип с кустарника, обсыпанного маленькими, дурно пахнущими цветами. Таких плодов и таких кустов он раньше в пустыне не видел, но беспокоиться об этом у него не было сил.
Присев у маленькой пальмы монах сначала выдолбил шипом сердцевину плода, затем тщательно приладил косточку от финика к оставленному на верху плода небольшому отверстию.
Импровизированную баклажку он наполнил водой из источника, плотно закрыл отверстие косточкой, ссыпал горсть фиников в потайной карман рясы, вытряхнул песок из сандалий и огляделся.
Источник журчал так успокаивающе, и тень под пальмой была такой густой...
Но нет, пора в путь. Все равно ведь когда-нибудь придется сделать первый шаг.
-Так почему не сейчас? - кажется, он сказал это вслух.
- И-А-И-А, - нехотя согласился с ним осел.
И они пошли по траве, и вышли к пустыне, и ступили на песок. Солнце палило все так же нещадно.
Они шагали достаточно быстро, осел и монах. Они знали, что за стенами города их ждет отдых и еда, а обо всем остальном можно было подумать позже.
Через некоторое время они увидели вдали предмет, похожий на темный комок мешковины. Или на большую сумку, брошенную кем-то впопыхах.
- Неужели мираж? - подумал монах и остановился.
- Неужели котомка? А рядом с ней Змея? - похолодел осел, но продолжал двигаться вперед, наверное, по инерции.
"Если осел молчит, значит, там и правда, ничего нет", - решил монах,
и поспешил за ослом.
Так прошли они метр, и два, и еще два. Темное пятно не исчезало.
Напротив, оно росло на глазах. Очертания его становились все определенней, и уже никак нельзя было себе представить, что это мираж, или котомка, или просто холмик на белом раскаленном песке.
Через несколько минут монаха и осла покинули всякие сомнения о том, кого встретили они на своем пути.
Крупный гриф, зацепившись когтями за длинную, невесть откуда взявшуюся здесь суковатую ветку, картинно распускал и складывал свои гигантские крылья и цокал клювом. Вид у него при этом был недобрый.
"Кажется, свернуть некуда", - обреченно подумал монах и, прижав поплотнее баклажку к мокрому от пота боку, сделал шаг навстречу грифу.
- Остановись, почтеннейший там, куда ты успел уже дойти, и послушай меня, - пропел гриф, в очередной раз взмахнув крыльями. - Вот уже несколько часов ты идешь по моей пустыне, а я до сих пор не видел твоего выкупа. Что можешь сказать ты в свое оправдание?
"Час от часу не легче", - растерялся монах. - "Сколько же хозяев в этой песчаной стране?"
- О Великий и Могучий Владыка беспредельного неба, простирающегося над этими бесконечными песками, - меж тем произносил за него его язык. - Прости, что я, глупейший из путников, не подумал о выкупе сам. Но это лишь потому, что ты не показывался мне до сих пор!
Гриф слушал, наклонив маленькую голову к пестрому воротнику.
- Подскажи же мне, о достойнейший, что могло бы пригодиться тебе из моего ничтожного скарба, - согнулся монах в глубоком поклоне.
Ответа не последовало.
- Когда я вместе с моим ослом шел через пустыню, возвращаясь из дальнего путешествия, - пустился в объяснения монах, - в скромной котомке моей было достаточно вещей, которые я мог бы предложить тебе, о Страж! Большой костяной гребень с выбитыми по полю слонами, круглая шапочка из красного бархата, книга, в коей заключены законы божьего мира, фигурка диковинного животного, вырезанного из твердого дерева. В потайном кармане спряталось отшлифованное искусными караимскими мастерами стекло, так, что если смотреть через него даже на булавку, то увидишь ее увеличенной во сто крат. Я купил диковинку на базаре у одного оборванца, владевшего многими чудесными вещами. Вид у бродяги был странный, зато продавал он дешево. Еще хранился у меня стилет с наборной рукояткой, украшенной настоящими самоцветами с Гарасских гор. Его мне подарили добрые люди, чтобы я мог защитить в дороге себя и своего осла.
Монах перевел дух и осмелился взглянуть на грозную птицу. Гриф слушал.
- Но случилось так, о достойнейшая из всех птиц, что мой осел, обычно доброе и послушное животное, - и монах чуть повернул голову в сторону осла, - наверняка объевшись какой-то злой травы, вдруг помчался в пустыню, и убежал далеко, и мне пришлось бежать за ним. А когда мы вернулись к оазису, от которого собирались продолжить свой путь, усталые, голодные и мучимые жаждой, мы обнаружили под пальмой госпожу Змею, да будет благословенен ее род, которая свернулась вокруг брошенной мною впопыхах дорожной сумки. Я поздоровался с ней, пожелав ей долгих лет и процветания, а потом попросил разрешения подойти и забрать свое имущество. Но Змея ответила, что это неправильно. Что когда она нашла котомку здесь, под пальмой, вокруг никого не было. И что я - добрый на вид человек, но ей нужны доказательства того, что сумка принадлежит именно мне, а не кому-то другому.
- Меня нельзя просто так обмануть, - сказала Змея. - Я слишком хорошо знаю этот мир.
Монах опять остановился. Гриф продолжал молчать. О чем он думал, было непонятно.
-Тогда, о Мудрейший, я предложил Госпоже перечислить предметы, которые должны были содержаться в сумке. Но вышло так, что ничего особенного, такого, что не найдется в дорожной суме всякого путешественника, назвать я не смог. Тогда, в отчаянии, я попросил Великую загадать мне загадки, поставив на кон свою жизнь. Но Змея лишь засмеялась в ответ, и сказала, что если я не отвечу на ее вопросы, она укусит меня по праву уговора. А если отвечу - тоже укусит, потому что разозлится.
- Сколько можно перед ним подобострастничать, - с тихой яростью прошептал осел, не поднимая ушастой головы.
- Можно подумать, я это затеял, - зло и тоже очень тихо ответил ему монах.
И продолжил свою печальную повесть.
- Я подумал было, что мне и моему бедолаге - ослу суждено навечно остаться там, в благословенном оазисе, посреди голой пустыни, рядом с котомкой, неосторожно брошенной под пальмой. Но нет, Змея сделала милость - она разрешила нам идти дальше. И я воздал хвалу создателю за то, что жизнь наша осталась при нас. Но более теперь нет у нас ничего, - и монах с самым смиренным видом посмотрел на грифа.
Окончание собственной речи ему не понравилось, был в ней эдакий нехороший намек. Неосторожный намек, да...
Гриф усмехнулся.
- Что же, - сказал он, - рассказ твой занял меня на время. И я знаю, он правдив, от первого до последнего слова. - Гриф опять усмехнулся и щелкнул клювом. - Но ты утверждаешь, что у тебя нет ничего, чем мог бы ты заплатить свой выкуп, и ты не прав.
- Вот оно, - подумал монах, - вот... Он скроил недоуменную физиономию и огляделся. Потом посмотрел на свои руки, сжимавшие выдолбленный плод с водой, и протянул его Грифу.
Пантомима не произвела на птицу никакого впечатления.
Нет, - сказал он. - Мне не нужна ваша вода. Без воды вы не дойдете до края пустыни, а я страж, а не разбойник.
И выразительно посмотрел на свои сандалии. Он даже наклонился было, чтобы снять их, но услышал: "И обувь твоя не нужна мне, человек. Без нее твои ступни сгорят на песке, и ты не дойдешь до конца моих владений. Но подумай, у тебя есть кое-что еще...".
Монах очень старался, но, кажется, умные мысли вовсе оставили его.
- А разве вот эта ряса, которую ты можешь отдать мне без ущерба для своей жизни и здоровья, ничего не стоит? - подсказал Гриф после томительного молчания, которое, впрочем, продолжалась не более нескольких минут.
- Ряса?!- монах удивился так сильно, что даже забыл про страх. - Но как же я буду без нее проповедовать?
Более ничего сказать он был не в силах. Подумать только, Гриф хотел забрать его монашеское одеяние!
А ведь у него и так уже нет требника, и свечей, и ароматических палочек для обряда... И если еще не будет рясы - кто ему поверит, что он монах?!
- А вот это меня уже совершенно не заботит, - зевнул во весь свой клюв Страж Пустыни. Он будто подслушал мысли монаха.
-Тело, непокрытое тело мое сгорит под палящими лучами солнца!
Я получу ожоги и не увижу конца пути... - взмолился монах. Ему было очень жалко рясы.
- Что же, неплохой аргумент, - одобрительно взглянул на него Гриф. -Согласен. И разрешаю тебе оторвать капюшон, чтобы покрыть им голову и плечи. Думаю, этого вполне хватит, чтобы укрыться от солнца.
Монах понял, спорить больше не о чем. Он стащил рясу через голову, кое-как оторвал от нее капюшон и отнес остальное к ветке, на которой сидел Гриф, со всем подобающим случаю почтением.
Тело у монаха было белое, мягкий животик навис над шароварами. Никогда в жизни не чувствовал он себя так неуютно. Как будто его выставили на ярмарочной площади на потеху толпе.
- Ишь ты, брюхо наел, на мне катаючись, - хмуро размышлял осел, разглядывая хозяина.
-Что же, и без рясы люди живут, - утешал себя монах, - главное, дойти до города.
Но только он сделал шаг вперед, как послышалось грозное: "А твой выкуп, осел?".
- Мой? - осел споткнулся от неожиданности и припал на передние лапы. - Мой? - повторил он с глупым видом и шевельнул ушами.
Гриф сидел на ветке и щелкал клювом.
Осел беспомощно взглянул на монаха.
- Но ведь у меня ничего нет...
- Разве? - развеселился Гиф, взлетел невысоко и снова опустился на ветку.
- А свобода? - спросил он, сложив мощные крылья.
- Свобода? - озадаченно произнес осел.
- Конечно. У тебя теперь есть свобода. Ведь есть? - наклонил голову Гриф. Он рассматривал осла с любопытством.
- Есть, - вынужден был согласиться тот.
- Значит, ты можешь отдать ее в виде выкупа.
- Тебе?
- До чего же ты еще глуп, хоть и свободен. Впрочем, это ненадолго, - произнес Гриф насмешливо. И добавил, - Ты ПРОСТО отдашь ее, вот и все.
- Как же я это сделаю? - недоуменно спросил осел.
- У тебя снова появится хозяин, только и всего, - снисходительно объяснил Гриф. Он сядет на тебя, и вы поедете дальше. Впрочем, если ты не согласен, можешь оставаться здесь. А монах пусть идет пешком. Ну, каково твое решение?
Вопрос был риторическим.
Осел подставил спину, монах взобрался на него, как прежде легонько стукнул пятками по бокам, и они тронулись в путь.
- Немного отойдем, и я его сброшу, - думал осел.
- Как бы не пришло ему в его дурную ослиную голову начать все с начала. Бегай потом за ним по пустыне, - беспокоился хозяин.
- Не вздумайте нарушить договор, я все вижу! - донеслось с вышины.
Там, под самым солнцем, кружил Гриф, Строгий Страж Пустыни.
И они пошли дальше, и останавливались, и пили воду, и ели финики, которые монах сложил на дно капюшона. А птица парила над ними, то снижаясь, то поднимаясь вверх, и, казалось, не будет конца их трудному пути.
Но вот воздух стал прохладнее, а песок плотнее, будто утоптали его сотни тысяч ног. И появилась сухая трава, и чахлые растения, и путники поняли, что город близко. Солнце уже давно скатилось к горизонту и опускалось все ниже. И когда монах в очередной раз поднял голову, он не увидел привычного силуэта парившей над ними птицы.
глава 4. БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА
Наконец пустыня закончилась. С каменистого уступа открылся вид на Город, и крепостную стену, опоясывавшую его.
- Ослик, миленький, добрались! - воскликнул монах, резво спрыгнув на землю, - еще немного, и мы отдохнем!
- И-А! - взволнованно протрубил осел.
И они пошли рядом, осел и монах, и стены города быстро приближались. Вот уже выросли перед ними тяжелые кованые ворота, и хмурые стражники, дежурившие возле ворот, сделали к ним шаг навстречу.
- Куда направляетесь, и с какой целью, - спросил один из них, видимо, старший.
- Мы идем в этот город, - с охотой ответил монах, - отдохнуть и осмотреться. И надеемся обрести здесь долгожданный покой.
- Конечно. И вам стоит поторопиться. Солнце садится, и ворота скоро закроются до утра. С тебя три монеты, и ты со своим ослом пройдешь в город беспрепятственно, - произнес стражник. - Всего три, - повторил он, покосившись на странную парочку.
И то сказать, вид у монаха и осла не внушал особого доверия.
Осел сильно отощал в пути, шерсть его свалялась, а веселая кисточка на хвосте больше теперь походила на растрепанную мочалку.
Его хозяин выглядел не лучше. Грязные, поношенные шаровары, вытертые до дыр сандалии да непонятного цвета хламида, едва прикрывавшая ему плечи. Правда, обгоревшее поначалу на солнце тело монаха, приобрело затем благородный бронзовый оттенок, да и животик, нависавший над штанами, куда-то исчез, превратившись в ладные гладкие мускулы.
Но вид у него от этого не стал благопристойнее. Скорее - наоборот.
- Добрый человек, я по роду занятий своих монах, - пустился меж тем в объяснения хозяин, - и мы путешествуем с моим ослом из города в город...
Лица стражников напряглись.
"Сейчас выгонят...", - испугался осел и быстро перебил монаха, протрубив веселое "ИГА-ГА-ГА-ГА".
- Мой добрый хозяин, конечно, шутит! - крикнул он во всю свою ослиную мощь, лягнув воздух задней лапой. - Мы всего лишь бродячие артисты, и всегда рады повеселить народ!
- Да, да! - сообразил подхватить монах, которому вытянувшиеся лица стражников тоже как-то не понравились, - показываем фокусы и веселые сценки. А мой осел обучен искусству чревовещания. И может быть вы, господа, согласитесь посмотреть наше представление в счет платы за вход в ваш благословенный город? Вы не пожалеете, обещаю!
Монах изо всех сил хвалился перед стражниками своим ослом, сулил им презабавное зрелище, а сам с ужасом думал о том, что делать дальше.
- Опля! - на пробу прищелкнул он пальцами, вскинул руку и выразительно глянул на осла.
О радость, осел встал на задние лапы и закружился на месте!
- Неплохо для начала, - успел подумать монах и выкрикнул следующее "Опля!", опустив на этот раз руку вниз.
Осел тут же рухнул на землю и притворился мертвым, да так хорошо, что чуть сам в это не поверил. Тело его расслабилось, глаза закрылись и он не отреагировал даже тогда, когда один из воинов с хохотом потянул его за хвост.
- Мой ученый осел умеет также считать, складывать и отнимать цифры, и всегда дает правильные ответы! - совсем осмелел монах.
- Две полушки и еще одна! - крикнул монах, и с неимоверным облегчением услышал, как осел протрубил в ответ три раза, - ИА-ИА-ИА!
- Три серебряных да еще три золотых! - продолжил он. И воздух огласился шестикратным ослиным криком.
- А теперь, добрые люди, вы можете сами задать моему ослу вопросы, и убедиться, что все без обмана, - пошел вразнос монах.
- Эй, серая твоя шкура! Три кувшина вина принесли, да два выпили. Сколько осталось на похмелку? - резвились стражники.
- И-А! - трубил осел в ответ.
И о чем бы они его не спрашивали, ни разу он не допусти ошибки. И довольные стражники смилостивились и пропустили путников в Город.
Тяжелая дверь закрылась за ними тогда, когда на землю опустилась ночь. Но монах и осел были уже в безопасности.
И хотя по-прежнему в желудке у них урчала недовольная пустота, а впереди ждала еще одна ночь на свежем воздухе, они твердо знали - отныне им не придется голодать, на жилье и похлебку они уж как-нибудь заработают.
Так потом и вышло.
Днем они выходили на ярмарочную площадь и начинали представление.
И номера их были столь необычны и забавны, что публика не скупилась на плату. К концу дня в капюшоне монаха, который он отстирал, подлатал и расшил по краям, звенело немало медных и даже серебряных монет.
А вечером они возвращались в трактир, и, поужинав, отправлялись каждый на свое место. Монах - в небольшую комнатенку при трактире с простой узкой кроватью и кувшином воды на грубо сколоченной столешнице. А осел - в теплые ясли с мягкой соломенной подстилкой и наполненной отборным сеном кормушкой.
Шло время. Они придумали и выучили новые номера. Они научились разогревать публику шутками и прибаутками, и каждый, кто останавливался возле них, уходил с улыбкой, не жалея о брошенных в капюшон монетах.
И случилось, наконец, так, что заработанное днем не уходило полностью на еду и ночлег, и они сумели отложить немного денег, а потом еще, и еще.
-Теперь ты можешь купить себе рясу, и Божию книгу, и бархатную шапочку на голову, какие носят монахи, - сказал как-то вечером осел своему хозяину.
Монах только что вычистил осла щеткой, расчесал кисточку на его хвосте, налил воды в поилку, насыпал в кормушку сладкого овса. Но не уходил, а сидел рядом, задумчиво покусывая соломинку. В пустой комнате его ждала лишь узкая кровать и наполненный водой кувшин. А здесь было тепло и уютно.
- Да, - ответил он медленно и погладил осла за ухом. Осел зажмурился от удовольствия.- Теперь, пожалуй, смогу. Но знаешь, что-то мне не хочется этого делать.
Осел открыл глаза. - Не хочется? - в голосе его не было удивления.
-Я вот тут подумал, - продолжал монах. - А может быть нам лучше купить шатер? Тогда мы сможем устраивать представления не под открытым небом, а внутри. И с публики можно будет брать плату побольше.
- А потом? - помолчав немного, спросил осел.
- Потом? - монах выплюнул соломинку и посмотрел на друга. - Мне также хочется купить лошадь и научиться искусству ловкой езды, какую я видел когда-то в стране за далекими горами. - А тебе?
- Лошадь, это, конечно, хорошо. - Осел насупился и отошел в сторонку, - Куда нам до лошадей...- и он сделал вид, что ложится спать.
- А знаешь, - сказал монах, как будто не заметив маневра осла, - было бы здорово прикупить еще молодых осликов, чтобы ты смог им преподать свою науку. Правда, не знаю, получится ли у них так, как у тебя... Но ведь стоит попробовать, а?
Осел поднялся, подошел к монаху, сел возле него.
- Мне будет трудно, но я постараюсь, - проговорил он. А потом добавил раздумчиво. - Рассказывали мне как-то, что на свете есть ловкачи, которые умеют подбрасывать сразу несколько горящих факелов, а потом ловить их. И будто ни разу те факелы не упали к ним в руки огненным концом.
- Наверное, их не так просто найти, - сказал монах.
- Наверное. Но мы обязательно найдем, - ответил осел.
- А славно будет завязать бант на молодой ослице и запрячь ее в маленькую карету, а в карету посадить белых пучеглазых мопсов, и чтобы ослица возила ее по кругу, а мопсы поднимались по моей команде на задние лапы и гавкали, - сказал осел.
- Лошадей тоже можно обучить двигаться в такт, под музыку. И они будут танцевать на арене разные танцы, - сказал монах.
- А высоко, под самым куполом, канатоходцы в блестящих одеждах пройдут по тонкой, натянутой струне, и весь зал затаит дыхание, - размечтался осел.
Так сидели они, Монах и Осел, и говорили, перебивая друг друга.
А на черном небе высыпали звезды, и Большая Медведица смотрела на них сверху вниз.