Аннотация: рассказ на последнюю Грелку. заданная тема "Вещь в себе". прошел во второй тур и больше никаких лавров не снискал...
Прощение
Я приметил его давно. Уж очень необычно он выглядел в церкви: в форменных брюках и голубовато-серой рубашке с коротким рукавом. Он перекрестился, зайдя в храм, но на исповедь не подошел. Просто, когда я в очередной раз взглянул на него, он дал понять, что хочет поговорить. Ко мне стояла еще одна прихожанка, бабулька, лет ста двадцати. Я знал бабулю и предполагал, что грехи ее страшные, страшнее некуда и настроился на долгий разговор. Так и оказалось. Согрешила она в Успенский пост - съела половинку овсяного печенья. Не удержалась, горемыка. Рассказывала бабулька про свой грех долго и страстно, а если учесть, что зубы она съела лет пятьдесят назад, то мне приходилось ее постоянно переспрашивать. Я назначил ей двадцать пять раз прочитать "Отче наш" и она ушла, по-моему, недовольная легкостью наказания.
Он направился ко мне и, подойдя, коротко кивнул.
- Здравствуйте, батюшка.
- Здравствуй, сын мой, - ответил я.
Ему было лет сорок. К таким годам мог бы и до капитана дослужиться, а то и до майора. Видно судьба такая - до самой пенсии носить три маленькие звездочки на серых погонах. Он смущенно крутил в руках фуражку, явно пребывая в затруднении, и я решил помочь ему.
- Что привело вас в храм?
- Видите ли, какое дело, отец Иннокентий. В Нижнем Джемете пограничный патруль обнаружил спортивную яхту. Четырестасемидесятку. Ее прибило к берегу. Нашли яхту в пять утра, отдыхающих на пляже еще не было. Яхта пуста...
Я почувствовал, как сжалось сердце.
- Как она называется? - спросил я, уже зная ответ. Иначе он не пришел бы ко мне.
- "Сольвейг".
- Да, - сказал я, - понимаю. Мне надо переодеться.
- Я подожду вас возле церкви, - сказал он и, как мне показалось, с облегчением пошел к выходу.
Переодеваясь в мирское платье, я молился. И когда вышел на яркий свет дня, тоже молился. Прости, Отец Небесный, но если ты забираешь лучших, то зачем тебе Сережа - наверняка есть более достойные люди. Если же Сергей выполнил предначертанное ему, то - да... Но это вряд ли. Не может парнишка двадцати лет сделать в жизни все, что определено.
Милиционер ждал меня возле ограды. Он поднес руку к козырьку фуражки.
- Старший лейтенант Скачко. Яхту сейчас буксируют в яхт-клуб. Нам лучше подъехать туда, - он повел рукой в сторону желто-синих "жигулей".
Я кивнул. Он сел за руль. В салоне было жарко. Зной окутал город, не спасала даже тень крымских сосен на улицах. Скачко покосился на мою застегнутую под горло рубашку, но ничего не сказал.
Отдыхающие тянулись с моря. Они были уставшие, разморенные жарой. Многие шли прямо в купальниках или плавках, а если учесть, что купальные костюмы теперь больше открывают, чем таят, то шествие нагих людей было похоже на очередь грешников к вратам ада.
Я купил эту яхту за кубометр вагонки в какой-то станице на Тамани. Она стояла в саду возле дома, где я проводил отпевание. Краска на корпусе облупилась, половина блоков отсутствовала, и в яхте лежала падалица с нависшей над ней яблони. Щели в кокпите вполне можно было зашпаклевать. Заводить разговор казалось не ко времени, но хозяин - типичный когут, слегка хмельной, в казачьих шароварах, фуражке и с пятью(?) георгиевскими крестами, позванивающими на белой рубашке, сам предложил сделку.
Старую краску я снял шкуркой, вручную, чтобы не отслоилось стекловолокно. Я прошпаклевал яхту и покрасил белой краской борта и шверт, черной - перо руля, поставил новые блоки. Как раз к Новому году я купил в Сочинском яхт-клубе дюралевую мачту, гик, такелаж и паруса: грот, стаксель и даже спинакер, хотя сам под ним никогда не ходил. Пусть уж все будет, как положено. Я выправил у пограничников разрешение ходить от Новоросса до Порт-Кавказа и приобрел, прости меня Господи, на имя Сергея права на управление яхтой.
Я подарил ему яхту на день рождения - он мечтал о собственной лодке с детства. Наконец-то я смог сделать ему достойный подарок. Я порадовался, хотя его мать, уже три года как обитающая в первопрестольной, конечно не узнала об этом. Наверное, ее нудные укоры по поводу моего тусклого существования сподвигли меня на такой подарок. Никогда Сережка не был так счастлив. И я тоже.
В мае мы начали ходить по Анапской бухте. Потом подальше - до Утриша. К июлю Сергей уже летал вдоль городского пляжа, умудряясь управлять яхтой, повиснув на трапеции, когда ветер и соленые брызги бьют в лицо, а по спине хлопают гребни волн.
А потом я заметил, что он тяготится моим присутствием. Как раньше, когда он стеснялся меня при наших нечастых встречах, даже если я был в мирской одежде. Я понял его. Ему хотелось казаться крутым - парень с собственной яхтой, девчонки симпатичные вокруг, а тут какой-то мужик с бородой и волосами до плеч рядом крутится. И я отошел в сторону. Он катал девчонок по морю, но я знал, что денег он не берет и это меня радовало. Хотя, конечно, не за спасибо он их катал. Эх, при нынешней свободе нравов...
Когда мы подъехали к яхт-клубу, "Сольвейг" уже вытащили на берег. Я выбрался из машины и спустился к морю. Вокруг яхты ходил какой-то мужчина в очках с толстыми линзами и ругался.
- ...я бы подъехал сам, а теперь какие тут отпечатки?
Капитан-пограничник, не выспавшийся и хмурый, терпеливо объяснял, что яхта лежала на боку, всю ночь ее заливало волной, заносило водорослями и песком, так, что отпечатков и быть не могло.
Они прервали спор и посмотрели на меня.
- Отец владельца яхты, - пояснил подошедший Скачко.
На пирсе были разложены найденные вещи. Рюкзак, шорты, ласты с маской. И еще джинсовая юбка и майка на тонких бретельках..
- Узнаете что-нибудь?
- Рюкзак и шорты Сергея, - кивнул я, - женские вещи мне не знакомы.
- Мне надо будет снять протокол опознания, - сказал Скачко.
- Хорошо, - согласился я, - можно мне забрать яхту?
Эксперт махнул рукой.
- Забирайте.
"Сольвейг" была полна воды, я вытащил пробки в корме, и вода потекла в море, испаряясь по пути с горячего настила. Я освободил шкоты и, спустив хлопавшие на ветру паруса, скатал их и убрал в мешки. Голая мачта напоминала ствол обгоревшего дерева.
Рядом курили два инструктора из Яхт-клуба. Один из них привез тележку, и мы откатили лодку наверх, к конторе.
Скачко записывал показания вчерашнего дежурного по клубу, на ходу переводя их с малопонятного наречия, на котором говорил старик. Азарт следствия давно оставил старшего лейтенанта, но дело он знал исправно.
- ...хиба ж так можно? Вэтер дюже крэпкий, и волна полтора-два бала, а он дивчину подсадив и погоцали воны. Рэзво так пойшлы, во туда, - старик махнул рукой в сторону открытого моря, - веселые, смеялись усе.
- Во сколько это было? - спросил Скачко.
- Та нэ рано, в полудень, можа, трохи позже, бо новостя по радио вже передали.
Я прошел в контору и договорился с директором клуба, что яхта постоит здесь несколько дней. Я знал его лет двадцать пять - пацанами мы вместе гонялись на "финнах" и "семидесятках". Ездили на соревнования даже в Таллинн.
Директор похлопал меня по плечу.
- Слышь, Валь, может обойдется.
Меня давно никто не называл мирским именем, и слышать его было странно.
- Может, загуляли ребята, а?
Я кивнул, хотя знал, что это не так. Я уже тогда знал, что ничего не исправишь.
В кабинет заглянул Скачко - надо было ехать в отделение. Я сказал, что догоню его, и он пошел к машине, а я вернулся к яхте. В голове было пусто, словно дневной бриз выдул оттуда все мысли. Вокруг никого не было, только из бухты, где бестолково толклись "кадеты", доносилось мегафонное рявканье инструктора. Я положил ладони на борт "Сольвейг" и все исчезло. Пропали звуки, свет и жара, исчезли запахи водорослей и нагретой гальки. Исчез весь мир, и мы остались вдвоем...
Пробираясь на своем "жигуленке" через толпы отдыхающих, Скачко несколько раз чертыхнулся. Потом, видимо, вспомнив про меня, осекся и молчал всю дорогу до отделения. В помещении было прохладно, дежурный офицер млел у пульта, лениво перелистывая глянцевый журнал. Зеленые стены нагоняли тоску своей казенной окраской.
- Петро, звонили тебе недавно.
- Кто? - Скачко шагнул поближе к окошку.
- В Джемете жмурика нашли. На пляже. Утопленник. Парень лет двадцати-двадцати трех..., - дежурный внезапно замолчал и виновато посмотрел на меня.
Видно, Скачко глазами сделал ему знак.
- Когда звонили?
- С полчаса.
Скачко обернулся ко мне.
- Придется проехать.
Ехать было незачем, но я подчинился.
За весь путь он только один раз заговорил со мной.
- Где его мать?
- В Москве живет. Уже три года. Она оставила Сергею квартиру и уехала. Вышла замуж. Я дам телеграмму, - ответил я.
Панихида была в моей церкви. Я попросил отца Федора провести обряд. Евгения опоздала. Она пришла к концу церемонии, на ходу повязывая черный полупрозрачный платок. Со мной она не поздоровалась.
Потом были похороны.
- Это ты подарил ему лодку, - сказала она.
Глаза ее были сухи. Я промолчал.
На поминки она не осталась.
Ночью я молился. И перебирал старые фотографии. От рождения Сережи до пяти лет. Потом мы с Евгенией развелись, и фотографий больше не было. Мысли путались, глянцевые карточки выпадали из пальцев, я подбирал их и снова разглядывал. Я подарил ему эту лодку...
Утром я захватил старые шорты, тельняшку и пошел на квартиру к Сергею. Скачко разрешил мне взять что-нибудь из вещей. Я взял свои ласты, маску и трубку, которые отдал ему, став служителем Господа. Резина на ластах "поплыла" от старости, но это лучшие ласты, которые можно было купить двадцать пять лет назад. "Акванавт".
Я провел дома у Сережи целый день - я пытался представить, как он жил, запомнить все до мельчайших подробностей на всю жизнь, сколько бы Господь не отпустил мне. Ведь мы с сыном так редко встречались.
Когда опустились сумерки, я пошел в яхт-клуб. Мимо аква-парка и каруселей, мимо кафе и гремящих дискотек. Сережка тоже слушал современную музыку, а из классики признавал только Грига. Я шел по набережной вдоль опустевших пляжей, пустых торговых палаток и шашлычных. Запах хвойных деревьев напоминал аромат ладана, и луна висела над морем, похожая на лампаду.
Возле клуба было пусто, лишь на каменистом пляже, под скалой, резвились любители ночных купаний. Я бросил рюкзак в яхту и присел на асфальт, привалившись спиной к борту. Я подарил ему эту лодку...
- Я хочу покоя.
- Дам я тебе покой.
- Я просил покоя, еще когда ты забрал меня из сада.
- Я дам тебе покой.
- Ты пришел для этого?
- Да.
- Ты хочешь узнать, как было?
- Хочу.
- Ветер был сильный и волны тоже. Мужчина повис над водой, и мы летели вперед, но я хочу покоя. Потом женщина плавала в море. Мужчина отвлекся и мне удалось сбиться с курса. Женщина нырнула, но было поздно. Мы раздавили ее и шверт от удара вылетел из колодца, когда разрезал ее тело. Мужчина закричал, но ветер был за меня. Гик ударил его в висок и он упал в воду. Я хочу покоя.
- Я дам его тебе. Где тело женщины?
- Там было много катранов.
- Они не едят...
- А им предлагали?
Ночная сырость пробрала меня и я встал, чтобы согреться. Небо на востоке посветлело. Я надел шорты и тельняшку и убрал волосы под ремешок. Можно было связать их в хвост, но церковь это не приветствует. Открыв люки, я стал вытаскивать из межбортового пространства пластиковые бутылки в полтора и два литра. Когда-то я набил ими лодку, чтобы гарантировать плавучесть. Скоро возле лодки скопилась целая гора тары.
Перекантовав яхту на тележку, я скатил ее к морю и спустил на воду. Это было тяжело. Я поставил паруса: грот и стаксель, и оттолкнулся от пирса. Ветер был слабый, но за бухтой посвежел. Я подтянул стаксель и выбрал грота-фал. Задувал норд-вест и мне пришлось идти галсами бейдевинд, сгибаясь при смене курса в три погибели под пролетающим над головой гиком.
- Ты обещал мне покой.
- Я сдержу слово, хотя я называю это по-другому.
- Как?
- Смерть.
По правому борту возник ржавый сейнер. Палуба была пуста - команда на берегу, а вахтенный, скорее всего, спит.
Через час берег остался далеко за кормой, и я спустил паруса. Звезды гасли, одна за другой. Яхту развернуло бортом к волне, но это было уже неважно. Я разделся и убрал вещи в рюкзак, достал оттуда пакет и развернул его. Там лежал туристский топорик с резиновой рукоятью.
Я знал, на что иду. Но - мой грех - мне и отвечать.
Возможно, мне бы позволили провести обряд изгнания бесов, а возможно и нет. Это тоже неважно. Я не верил, что темная сущность вселилась в "Сольвейг". Не могло быть души у стеклопластикового изделия. Пусть Иоанн Павел до сих пор проводит обряды экзорцизма - это на публику. Обычная психотерапия, не больше. Да и не указ мне Папа Римский.
Я свесился за борт и стал рубить корпус.
- Ты хотел покоя - ты получишь его.
- Мне все равно, где я его обрету.
- А мне - нет!
Прорубив оба борта, я натянул ласты, взял маску и трубку. Еще до полудня я буду на берегу. Всходило солнце, море заблестело как расплавленное стекло. Волна уже перехлестывала яхту, но я решил увидеть ее конец. Простишь ли меня, Господи? Мало того, что уничтожаю я это создание, эту бездуховную сущность, я еще и наслаждаюсь убийством. Простишь ли меня? Я осмелился усомниться в праве Твоем, но как сладка месть.
Ведь я подарил ему эту лодку...
"Сольвейг" шла на дно на ровном киле. Корпус погрузился целиком, когда грота-фал, взметнувшись от порыва ветра, прочной петлей обвил шею отца Иннокентия. И тотчас, словно ожидая этого и до поры не позволяя себе обрести долгожданный покой, яхта стремительно ушла в пучину, увлекая за собой человека.