Архив Эксперикона : другие произведения.

Работы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  • © Copyright Эксперикон(experiment-konkurs@yandex.ru)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Номинанты
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 5k до 20k
  • Подсчет оценок: Сумма, оценки: 0,1,2,3,4,5
  • Число работ: 34
  • Суммарный объем: 441k
  • Аннотация:
  • Журнал Самиздат: Эксперикон. Коридор Затмений
    Конкурс. Номинация "Конкурсная номинация" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Амадей Мал клоп   20k   "Рассказ" Хоррор
    2 Бел Д. Ре.Ми.Ни   20k   "Рассказ" Мистика
    3 Беляев Н.В. Мрамор лейтенантов   18k   Оценка:8.98*7   "Рассказ" Фантастика, Мистика
    4 Бородкин А.П. Туман   8k   Оценка:9.63*11   "Рассказ" Проза, Мистика, Хоррор
    5 Бреннан Н. Убивая любимых   8k   "Рассказ" Хоррор
    6 Вербина Э. Бумажная комната   20k   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    7 Виноградов П. Грибник   13k   Оценка:4.92*7   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    8 Винокур Р. Призраки старой деревни   8k   "Рассказ" Приключения, Хоррор
    9 Волк С. Китагава   7k   "Рассказ" Мистика
    10 Вэдер О. Осенняя охота   10k   Оценка:8.66*5   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    11 Голышев Г. Алый отряд   18k   "Рассказ" Фэнтези
    12 Данта И. Как все   17k   "Рассказ" Проза
    13 Ечеистов В.В. Лютый морок   20k   "Рассказ" Фантастика, Мистика, Хоррор
    14 Крошка Ц. Поводок   19k   "Рассказ" Хоррор
    15 Кучеренко Л. Ешь, люби и не умирай   8k   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    16 Махавкин А.А. Реальность   14k   "Рассказ" Хоррор
    17 Найвири Агата   16k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза, Мистика, Хоррор
    18 Орестов В. Сквозь стену   13k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Хоррор
    19 Павлова Н.Н. Зеркало Близнецов   9k   "Рассказ" Мистика, Хоррор
    20 Поповская И.И. Побег из тела   20k   Оценка:9.47*4   "Рассказ" Мистика
    21 Ремельгас С. Женщина в колодце   17k   "Рассказ" Мистика
    22 Римских Р. Литания Дагни   7k   "Рассказ" Проза, Хоррор
    23 Стасисбрынза Сдерживающий фактор   9k   "Новелла" Проза
    24 Сухарь&cушка На другой стороне темного коридора Затмения   11k   "Рассказ" Постмодернизм
    25 Танагура Смеркалось   9k   "Рассказ" Проза, Юмор
    26 Тарасова А.М. А капелла   16k   "Рассказ" Мистика
    27 Улыбкин А.Л. Исповедь   12k   Оценка:7.00*4   "Рассказ" Фантастика, Мистика, Хоррор
    28 Федоров А. Седьмой круг ада   5k   "Рассказ" Проза
    29 Филиппова Е.Л. Денежное дерево   15k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Хоррор
    30 Цокота О.П. Бледный Лик Полнолуния   7k   "Рассказ" Мистика
    31 Шагманов Р.К. Вой Волков, идущих по следу   8k   "Рассказ" Мистика
    32 Шауров Э. Завтрак с вдовой   14k   "Рассказ" Хоррор
    33 Щербак В.П. Большое песчаное плато   13k   Оценка:7.45*10   "Рассказ" Фантастика
    34 Ютта Утопленник   12k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Мистика

    1. Амадей Мал клоп

    20k   "Рассказ" Хоррор




      
       Трудно подняться в собственном мнении, когда все девушки при знакомстве смотрят сверху вниз.
       Решил идти на фронт, убедив родню, что в такую маленькую мишень, как я, точно не попадут.
       Мина срубила дерево, на котором я сидел, осматривая в бинокль чужие окопы.
       Остальное было как во сне. Медленное падение и два удара: один спиной о землю, а второй - падающим стволом по груди.
       ***
      
       Очнулся я от методичного постукивания по голове.
      
       Сквозь розовую пелену увидел двух бугаев в белых рубашках с черными бабочками. Мужики тащили меня за ноги вниз по широкой лестнице в подвал.
      
       Теперь понятно - откуда этот стук.
      
       - Эй, а поаккуратней нельзя? - прохрипел я и тут же пожалел об этом.
      
       Последнее, что помню - это летящий навстречу носу кулак, раза в два больше моей головы. Ах, да! На пальцах была синяя татушка "БОЛТ" и огромный серебряный перстень с черным камнем. Последней мыслью было: "Надо повернуть голову, чтобы не поцарапать печаткой мой чудный римский профиль!".
       Судя по хлюпанью в носу - не успел. Пощупал второй рукой. От профиля практически ничего не осталось, сплошное кровавое месиво. Жаль. Светке это не понравится. Она моим носом с горбинкой все уши подругам прожужжала.
      
       Короткий полет в темноту и приземление в мягкую кучу. Кто-то подо мной коротко пискнул. Крысу я раздавил, что ли?
      
      
       Я, шатаясь, встал на ноги и сделал в полной темноте несколько осторожных шагов вдоль стены.
       Ага, подвал квадратный. Один угол завален мягким старьем. Ни труб, ни кранов с водой не было.
      
       Когда усаживался на кучу, под руку попался мячик. Но почему он волосатый? А что это за выступы?
      
       Поняв, что держу в руках отрезанную человеческую голову в потеках крови, брезгливо отбросил в сторону. А на чем тогда я сижу?
      
       Быстро откинул в сторону оторванные человеческие руки, ноги и головы. Так это воняет не сдохшими крысами, а человеческими останками!
      
       На четвереньках переполз в другой угол, подальше от этой мерзкой кучи. От холода зубы выбивали чечетку, а горло от жажды полыхало огнем.
       Почему я так мало хлебал холодную хрустальную воду из своей баклажки? Она плавала перед моими закрытыми глазами, маня чистотой и свежестью. Если бы мне сейчас предложили английскую принцессу и стакан воды, клянусь, выбрал бы стакан.
      
       Сверху раздался скрип открываемой двери. Амбал во фраке за ногу потащил меня наверх.
       Ну, почему не за руку? С трудом согнул голову, усердно пересчитывающую каменные ступеньки. Господи, да когда же они кончатся? Ага, затылок скользит по мягкому ковру.
       Какое облегчение! Не наслаждение, конечно, но все-таки.
      
       - Болт, повьерни его мне, - визгливый голос напоминал писк ножа по стеклу.
      
       Болт, Болт. Что-то знакомое. А, это же тату на кулаке, который поменял мой чудный профиль на попу макаки, неудачно съехавшей с каменистой кручи.
      
       Пинок блестящего ботинка пришелся прямо в открытый глаз. Половину панорамы тут же заволокло красным туманом. В красном кресле в углу комнаты сидел шибздик в красном халате с золотыми драконами Красное на красном. Не есть хорошо. Тем более к красному не подходит отштукатуренное чем-то белым раскосое лицо. Явно третьей свежести.
      
       - Ти, чучило, жить хочьешь? - просипел карлик с диким акцентом. Явный америкос.
      
       Ага, этот сугубо философско-риторический вопрос можно пропустить. Пусть сначала цену назовет, чтобы потом поторговаться.
      
       - Болт, ти его, как ето по-вашему, не охандокал? Почьему он молчать?
       - Щас проверю, господин Скот.
      
       Горилла три раза полирнул свой ботинок у меня между ног. Боже мой, как хорошо, что я не иду сегодня на свидание! Бедная Светка, на ее долю остается все меньше и меньше наслаждений.
      
       - Слышу я, слышу, как вас там?
       - А, очинулся, как ето, дохлый куриц?
       - Извините, пан Скот, это скорее петух, в смысле, мужицкого рода. Был, - прошамкал Болт, почему-то поддерживая свою челюсть неандертальца указательным пальцем. Наверное, совсем недавно его с дерева сняли и хвост отрубили.
       - Ти, пьетух, жить хочьешь?
      
       Что он заладил, как попугай?
      
       - Не хочу! Нахрена мне такая жизнь, когда разные твари всяких надежд на потомство лишают?
       - Ага, значит, хочьешь, раз о бабье вспомнил. Но ти должьен, как ето, заслюжить право на жизнь.
       - Я, кроме воевать, ничего не умею.
       - Поньимаю, не дурак. Будьешь воевать за жизнь. Я снимаю про ты. Двенадцать серий до тьебя. Ти тринадцать серия. Болт, говори правил.
      
       - Сюда морду вертай, сучонок недоношенный, - на этот раз австралопитек полирнул ботинок об меня всего два раза.
      
       Уже не так и больно. Какая все-таки скотина человек! Даже к боли привыкает, а некоторые садо-мазы и наслаждение от нее ухитряются получить. Вот выберусь отсюда, надо будет со Светкой попробовать. Нет, не ногой в пах, - плеткой там, или ладошкой по эротическим местам.
      
       - Тебя посадим в камер с убийцей. Он тебя на куски рвать будет, а мы снимать. Кино. Усек, Васек? Выживешь, отпустим. Гы-гы-гы.
      
       Ну, вот теперь многое прояснилось.
      
       - Выбирай себе другана на ночь, петушок, - Болт кинул на пол пачку фотографий.
      
       Боже мой, и таких уродов носит мать-земля, бедная наша старушка. Нет, если уж идти в последний путь, то только не с ними.
      
       - Твоя выбирал себе куриц? - карлик хихикнул из кресла.
       - Гы-гы, курочку, во хохма! Только наоборот. Курочка будет топтать петушка, гы-гы-гы.
       - Выбрал.
       - Кого, покажи, - нагнулся ко мне Болт.
       - Тебя, - я ткнул в него пальцем.
      
       Появились у меня на него некоторые виды после полировки ботинок. Это вдвоем против меня они герои, а вот один на один - это еще будем посмотреть...
      
       - Меня нет в раскладе.
       - С другими драться не буду, можете хоть сейчас пристрелить. Петушок хочет склевать только этого червяка.
       - Как ты меня обозвал, падаль? Это я - червяк? Да ты у меня до камеры не доползешь, об пол сотрешься, ветошь сортирная! - горилла ревел и плевал слюной, кося на хозяина кровавым глазом.
      
       Тот задумчиво переводил взгляд с меня на своего сторожевого пса, сравнивая габариты.
      
       - А что, Болт, это есть хороший идея. Назовьем серий Слон и Моська. Идьот.
      
       Я не понял, это он служку своего обозвал или согласился на мой вариант?
      
       - Только, Болт, не надо бистро. Надо, чтобы пьетух визжал, как свинья, ровно час. Нам нужен польный серия. Будьем Оскар подавать.
       - Сделаю в лучшем виде, не сумлевайтесь, герр Скот. Будет подыхать долго, но верно. Я ему мозги буду вычерпывать чайной ложечкой.
       - Хорошо. Неси этот вонючка в девятый камер.
       - Это - где склад сушеных актеров?
       - Да. Где много рук и ног.
      
       Бог мой! О чем они говорят? Хотят меня, боевого разведчика всея страны, напугать? Фигушки им. Как говаривал комвзвода: "Мотай нервы перед штыковым боем не на ус, а на руку, тяжельше удар будет".
      
       - Ти все поньял, Болт? Начал съемок ровно полночь.
       - Сделаю в лучшем виде, ваш бродь. Кровью писать будет от злости. Я ему для завязки в причинные места десятка два иголок насую, чтобы юлой крутился.
       - А ти есть, Болт, большой шалун!
       - А то! Будет у меня целый час скакать, как оскопленный заяц по поляне.
      
       Интересно, а как они в этой темнице время определяют, что-то не видать часов на стенах? И тут, словно, чтобы развеять мои сомнения, за стенами тюрьмы десять раз бабахнула пушка.
      
       Итак, Значит, в моем распоряжении еще целых два часа. Времени обожраться и оборжаться, как говорила моя сильно интеллигентная бабушка-балерина.
      
       Интересно, а почему мне не страшно? Болту, который опять, скотина, тянет меня за ногу по витым ступенькам вверх, конечно, смехом да весельем представляется предстоящее смертоубийство.
      
       А чем мне? Странное спокойствие овладело моим скорбным телом, я даже ладошку под затылок подложил, чтобы смягчить такой приятный для моего стража-палача костяной стук головы о грязные камни. Пока других забот не было, я считал ступеньки и этажи этой башни-тюрьмы, где, как я заметил, на каждом этаже было по две железных двери с тремя засовами.
      
       Бросив меня в угол девятой камеры, Болт по раздвижной лестнице полез протирать линзы четырех видеокамер. Со всех сторон хотят снимать, сволочи, чтобы не упустить ни один смачный момент моей погибели. Я молча следил за его суетой, присматриваясь к обстановке.
      
       Сейчас для меня важна любая мелочь, как перед атакой на передовой.
      
       Шрамов на заросшей рыжей шерстью морде Болта не было. Небитый, что ли? Это очень хорошо! Сколько там за одного битого небитых дают? То-то же!
      
       И тут сверкнул лучик света в моем темном царстве. Лучик отразился от лезвия ножа, которым Болт обрезал лишнюю изоленту на штативе видеокамеры. А сунул он его в карман своего уродского фрака из шинельного сукна. Зря.
      
       Идя на смертельный бой, надо всегда поинтересоваться не только внешними данными противника, но и его благоприобретенными навыками. А я года два после школы шмонал бомжей и алканавтов по городским подъездам. Да и, как говорил мой комвзвода: "Сделай чужое оружие своим - будешь в два раза сильнее!".
      
       Мое внимание привлекла мощная стальная стремянка. Я начал прикидывать варианты бегства из этой тюряги. Тупого орангутанга я уже вычеркнул из своей жизни. С ним будет хлопот меньше всего. Он для меня не преграда на пути к свободе.
      
       Реальных преград я видел только две: решетка на узком, но достаточно высоком окне, и высота башни. Судя по числу ступенек, между этажами чуть больше трех метров, значит, если сорвать решетку, до земли, а, значит, и до свободы, останется только спуститься по веревке.
      
       Посчитаем высоту. Метр - фундамент. На первом этаже камер нет. Значит, девятая - на шестом этаже. Пятнадцать, плюс фундамент и метр до окна камеры. Получается семнадцать метров. Многовато, однако.
      
       Веревкой мне послужит эта волосатая горилла. Нет, я вовсе не собираюсь распустить его кожу на полоски и сплести из них канат. Это нудная и грязная процедура, да и времени займет много. Главное для меня быстрота - ведь надо успеть до начала съемки справиться с этим рычащим динозавром, сделать веревку и спуститься вниз. Свидетели в виде оператора мне не нужны.
       Куча проблем. План окончательно сформировался, когда мой обезьян полез протирать четвертую видеокамеру.
      
       Итак, приступим. Главное в моем плане было использование веса противника - превратить его преимущества в громадные недостатки. На моей стороне только скорость мысли и скорость движения. А ведь в умелых и быстрых руках и маленький гвоздь - могучее оружие.
      
       Гвоздя у меня не было, зато была стальная перекладина, которая двумя крючьями удерживала складную стремянку. Она просто на нужной высоте цеплялась за ступеньки. Стоило ее поднять вверх и стремянка на колесиках разъедется.
      
       Как только Болт включил четвертый софит над камерой и сунул тряпку в карман, я вскочил с пола и сдернул метровую перекладину.
      
       Кабанья туша с поросячьим визгом рухнула с двухметровой высоты. Костяной стук головы о каменный пол был для меня слаще поминального колокола.
      
       Я с поднятым стальным стержнем осторожно приблизился к повергнутому стражу. Поднял веко. Глубокий нокаут. В этом я хорошо разбирался после диких уличных драк. Будет отходить не меньше десяти минут.
      
       Маловато, конечно. Я быстро вынул из его кармана острый нож и распорол его суконный фрак сверху донизу. Нарезал из него метровые полосы. Теперь самое сложное - надежно привязать этого монстра к лестнице. Просунул руки этого жеребца в нижние проемы стремянки и надежно связал за саженными плечами. Лестница превратилась в оглобли. Верхний крюк стремянки зацепил за середину оконной решетки и еще надежнее привязал.
      
       Телега с запряженным десятипудовым жеребцом готова. Теперь, чтобы свирепый бык начал двигаться, нужно показать ему красную тряпку. Так и быть, я согласен несколько секунд побыть тряпкой, и стал у самой двери с опущенным стальным стержнем, вытащенным из основания лестницы. К нападению готов.
      
       Мой конь оказался здоровее, чем я ожидал, и уже через пять минут вскочил и начал бить копытами и метать молнии глазами. Ни то, ни другое до меня не долетало. Полтора метра не хватало Слону, чтобы затоптать насмерть Моську. Я чувствовал себя одинокой мишенью на поле битвы под градом стрел. Пока все убийственные молнии летели мимо.
      
       И тут он рванулся ко мне, блеснув кровавыми от напряжения белками. Я даже испугался, как бы эта гора мышц не сдохла раньше времени от инсульта. Решетка на окне хрустнула, наполовину выдранная из основания. Рычащая туша была теперь всего в метре от меня. Болт сделал шаг назад для разбега и, угрожающе шевеля пальцами-сардельками, с открытой слюнявой пастью ринулся на меня. Решетка с жалобным визгом сдалась и грохнулась на пол. Я уверен, что ей не было больно.
      
       А вот на меня летел озверевший от злобы паровоз, обдавая зловонным жаром из разверстой пасти. Но я просто поднял приготовленный стержень и упер его в железную дверь.
      
       Сталь с характерным хрустом разодрала грудную клетку недоумка, и из паровоза со свистом вышел пар. Я осторожно сделал шаг в сторону, выбираясь из-под навалившейся на меня, брызжущей во все стороны кровью, туши.
      
       На минутку присел на хрюкнувший труп. Это из него вышли наружу невысказанные пошлости в мой адрес. В таком свинотном виде согласен их засчитать за извинения и поздравления с победой.
      
       Нет, я не мечтал о лавровом венке, который мог превратиться в похоронный, вовсе нет.
       Я набирался решимости перед очередным шагом к свободе. Решетка повержена, осталось спуститься по веревке с семнадцатиметровой высоты.
      
       Да, да, решимость мне была нужна именно для изготовления веревки из этого кабана. На все, про все у меня по расчетам осталось около полутора часов. Надо уложиться в полчаса, чтобы за час уйти подальше от башни.
      
       Нервно вскочил и перевернул Болта на спину. Разрезал впившийся в брюхо ремень и откинул вверх подол рубашки на открытые глаза. Нечего подглядывать.
      
       Зажмурившись, полоснул ножом по жирному пузу. Никаких познаний в медицине у меня, конечно, не было, кроме школьных представлении о длинных кишках. Вот их, теплых и скользких от крови, я и стал вываливать из недр вонючего брюха на холодный каменный пол.
      
       Обрезал толстую кишку и стал вымерять. Черт, мои представления о длине оказались сильно преувеличенными. Набралось всего восемь метров. Полметра уйдет на узел. Метр на высоту окна. До земли останется еще десять метров. Минус полтора метра мой рост. Нет, высоко.
      
       Прыгать с такой высоты - самоубийство. Если не сверну шею, то ноги поломаю точно. А тогда на чем убегать? Далеко ли я уползу? Я вгляделся в темноту за окном. Как назло, даже луну закрыли мрачные облака. Все было против меня.
      
       Внизу слабый плеск воды. Рискнуть и прыгнуть? А если там мелко? Упасть в воду и захлебнуться? Нет. Надо как-то нарастить кишки этого идиота. Ремень - всего метр. Если распустить брюки на ленточки? Так плести их надо не меньше получаса. Эх, если бы время не поджимало.
      
       Стремянка! Я просуну ее боком в окно и получу еще три метра. Решетка поперек окна послужит упором. Надо только нижнюю ступеньку лестницы привязать ремнем. Так будет надежно.
       А теперь проверим кишки и веревки на прочность.
      
       Отвязал суконные полоски от рук Болта. Поставил стремянку и сначала привязал кишку к верхнему крюку. Тянется, скользит, но не рвется. Спускаться по веревке нас научили еще в школьных спортзалах. Надо обмотать ее винтом вокруг руки и медленно разжимать кулаки.
      
       Потом закинул две связанные суконные полоски за верхний крюк. Повис на них. Нет, расползаются даже от моих сорока килограмм. Надо сплетать. Но на это у меня нет времени. Катастрофически. Итого, с учетом стремянки, мне не хватает всего пять метров. Опять многовато.
       Есть надежда, что еще на метр растянутся кишки.
      
       А время бежит неумолимо. Скоро включатся камеры и сюда прибежит разъяренная стража.
      
       Что ж, остается одно. Придется прыгать.
      
       Выкинул из окна стремянку и осторожно спустился на три метра вниз. Шум воды стал яснее. Намотал на руку кишки Болта и стал скользить дальше. Опустился до нижнего узла и отпустил сдвоенный конец.
      
       Через секунду с шумом больно ударился спиной об воду. Хорошо, что успел перед этим вдохнуть побольше воздуха. Дно оказалось рядом, но волны сбили с ног. С трудом сделал несколько шагов к темному берегу, где воды было по пояс.
      
       Как ни странно, ледяная вода совершенно приглушила боль. Теперь надо как можно дальше уйти от башни. Но, когда поднял голову, то понял, что мир вокруг меня кружиться.
       Сделал несколько шагов к берегу и упал, сбитый волной. Падая, ткнулся носом в холодный щебень. Как ни странно, боли не почувствовал.
       Но выходить на берег нельзя. Я опасался, что пустят по следу собак.
      
       ***
       Неделю пробирался лесополосами до своих. Радовался только березовым рощам. Обрывал сладкие сережки и обгладывал горькую кору стройных красавиц.
      
       Лучше горькая жизнь, чем сладкая смерть.

    2. Бел Д. Ре.Ми.Ни

    20k   "Рассказ" Мистика



    Утробный визг и скрежет металла рассекли воздух. Всего лишь дети летели на цепочной карусели сквозь небо. Следом - смех, чуть истеричный, без тормозов, привычных взрослым. Вика с Ваней тоже хохотали, неясно отчего и почему. Тим понял, что слишком сильно сдавил их ладони. Так много шума. Он ослабил кулаки, и племяшки помчались пугать птиц возле эстрады. Тим шагнул вперед, потянувшись за очередью в кассу - словно подвязанный невидимым тросом к стоявшему впереди мужчине.
    По асфальту лязгали самокаты, голуби осоловело отлетали на мнимо-безопасное расстояние, нервно хлопая крыльями. Дети гоготали что есть сил. Если бы грянул гром, никто бы и не заметил. Черный силуэт пронесся над пиками деревьев, недовольно гаркнул. Тим вскользь глянул на стенд с объявлениями, стараясь отвлечься от окружающих. Но и оттуда, с одинокого, еще свеженького листка, на него смотрел пропавший мальчик с темной шапочкой волос, смутно знакомым обиженным лицом и узкими, будто заплаканными, глазами.
    Белобрысые Вика и Ваня юрко подлетели к очереди, потянув Тима за руки в разные стороны.
    - Дядя Тим, хотим ваты, поп-корна, когда уже купишь билеты, на колесо хотим...
    Они тараторили, захлебываясь словами и растравленной сладкими запахами слюной. Тим машинально облизнулся. Приторный аромат действовал и на него. Однако он услышал иную сладость. Дерзкую цветочную ноту. Жасмин, понял он, но дети снова отвлекли, закладывая ему уши безобидной чепухой. Как ватой. Сладкой ватой с жасмином. Среди гомона - музыки из громкоговорителя, карусельных мелодий, слов и фраз, переносимых по воздуху, как вирус, - Тим засек негромкое хлюпанье. Чавканье. Причмокивание. Солоноватый привкус наполнил рот. Но в носу еще стояла сладость. Его затошнило. Мужчина перед ним забрал билет и развернулся, держа в другой руке вафельный стаканчик и высасывая из него остатки сливочно-белого мороженого.
    Тим поскорее купил билеты на чертово колесо, зная, что наверху его ждет спасение. Сколько он не был в парке? Сколько он не был в этом парке? Он не мог вспомнить последний раз. И предыдущий, впрочем, тоже. Каждый раз, когда пытался, утыкался в стену и растерянно шел обратно.
    Купили поп-корн. Купили вату. Он не мог отказать детям, которых два дня назад бросил отец, а их мать - его старшая сестра, по горсти подсыпавшая ему под ноги твердый грунт, пока он не перестал падать - еще не научилась заново соображать. Как можно в одночасье потерять все, чем жил?
    - Смотри, дядя Тим, какие воробушки! - воскликнула Вика возле колеса обозрения, окруженная ручными птахами.
    Здесь их было множество. Под свежевыкрашенной красной оградкой валялись хлебные крошки, но Вика протянула воробью поп-корн на ладошке, и один хитрец шустро забрал угощение. Трехлетний Витя взбаламутил птиц, и они роем оторвались от земли, неожиданно бросившись в сторону Тима. Дети засмеялись, а он замахал руками, прогоняя воробьев прочь. Щеку засаднило.
    - Дядя Тим, у тебя класная щека, - весело сказал Витя.
    - Не класная, а крррасная, - грозно поправила его Вика.
    Тим стер с щеки кровь. Воробей задел или сам поцарапался? На задворках сознания что-то всколыхнулось. И он увидел прежний парк. Сюда их часто водили со школьными экскурсиями, вспомнил Тим, снова касаясь щеки.
    На чертовом колесе еще не было таких закрытых кабин-капсул, в какую они сели с племяшками. Прежние напоминали летающие тарталетки под желтыми и красными облупленными зонтиками. И небо - так близко, что можно потрогать рукой. В этом парке он как-то подрался с мальчишкой из своего класса. Как его звали? Из-за чего они подрались? Должно быть, из-за пустяка. Высокие деревья, белые скамейки. Ему померещился ворох альбомных листов с звездами клена, березовыми каплями, зонтиками каштана. Они рассыпались из картонной папки с потрепанными завязками, а поверх легла фотокарточка. Тим не мог разглядеть ее. Не повздорили же они из-за листьев?
    Кабина зашаталась, выдергивая Тима из раздумий и прокалывая его желудок страхом, - но это прыгали дети. Ничего в мире не изменилось, облегченно вздохнул он, дети оставались детьми, в какую бы "безопасную капсулу" их не посадили.
    - Дядя Тим, а что там? - спросила Вика, когда Тим сказал ей спокойно сесть рядом и не раскачивать кабину.
    Племянница указала на круглую площадь внизу, в заброшенной части парка, посреди которой возвышался купол из кованых прутьев. Он был плотно обвит плющом, только небольшой просвет, как окошко, оставался сверху.
    - Смотли, там птица! - вскрикнул Витя. - Кондол!
    - Кондоррр! - поправила его Вика.
    Тим невольно улыбнулся. Ну какая там может быть птица?
    - Нет, там живет принцесса! - заявила Вика.
    Тим лишь пожал плечами, выслушивая поток наивных детских догадок. Только его не покидало навязчивое ощущение - он словно знал, что там. И в то же время не знал. Уши заложило странным свистом. Он слышал взмах тяжелых крыльев. Но как?
    Утром Тим путался в пальцах, неловко завязывая шнурки на кроссовках. Еще рассвет не коснулся окон, а он уже мчался в парк. Накануне Рита устроила ему взбучку, будто он по-прежнему был ребенком. Она встретила их растрепанной, было ясно, что она долго плакала, и это старило ее сильнее морщин. "Ты повел детей в этот парк? С ума сошел?! - ревела сестра. - У тебя память отшибло?" Тим не хотел говорить о памяти. Только спросил, не сохранились ли в квартире его вещи. Сестра, строго поджав губы, вручила ему коробку. Именно там Тим нашел старую папку с гербарием.
    По парку еще летала утренняя дымка, словно стая призраков. Людей почти не было. Как и птиц. Неужели они тоже еще не выбрались из своих теплых гнезд? - подумал Тим.
    Кроссовки гулко отдавали эхом по асфальтной дорожке, которая плавно растворилась в красной кирпичной крошке. В сознании Тима все еще висел эйдетический образ, появившийся ровно через три секунды после того, как он взял в руки папку. На ней были пятна крови поверх цены - 3руб.33 коп. "Чья это кровь? Моя? Или мальчика?" - успел подумать он, прежде чем вспомнил.
    Как они катались по земле. Как он вцепился Стасу - да, так его звали, - зубами в щеку. Как тот кричал, пытаясь вырваться.
    Тим бросил папку. Оттуда выпал листок, напоминавший черное сердце. Он словно был меткой из прошлого или обещанием будущего.
    Все случилось на круглой площади, возле купола, обвитого темно-зеленым плющом. Сейчас ноги сами вели туда Тима. Он может и не хотел идти, но и не мог повернуть обратно.
    Кругом стояла такая тишина, какую он всегда мечтал обрести. Глубокая, бархатная. Только его прерывистое дыхание, стук сердца. Никаких людей. И бульканье. Пришло ли оно из далеких уголков его памяти? Разве могло быть иначе?
    Он достиг круглой площади с аккуратными белыми скамейками, расставленными по контуру. Около одной кто-то раскрошил белый хлеб. А в центре нависал купол, непроглядный, непроницаемый, зловещий. Только наверху виднелся слабый просвет. Прострел, сквозь грудь.
    Тим шагнул вперед. Под кроссовками заскрежетала мелкая крошка, царапая слух. Что на него только нашло? Почему он дрался с тем мальчишкой? Почему прокусил ему щеку?
    Перед глазами двумя черными взмахами всплыли надменные брови. И длинное узкое лицо. Женское, несомненно изящное, но размытое, кроме этих двух четких галок. Тим тряхнул головой, стараясь прояснить мысли. Но высокие деревья словно давили на него сверху, закрывая собой небо. Неясные образы приходили неожиданно, некстати. Он закружился на месте. Но кружился ли он? Вращалась ли площадь? Он оказался совсем рядом с куполом. Возле одинокого куста жасмина. Может, он одурманил его? Тим прикоснулся к мягкому, едва ли не черному плющу, обвивавшему стальные прутья. Развернулся, ища глазами тропинку назад в парк, к жизни, к людям. Бархатистый плющ дотронулся до его ладони. Нет, не плющ. Рука.
    Тим вздрогнул и закричал. Дернулся, желая убежать. Рука держала его. Он повернулся, опустил взгляд, не веря в то, что она настоящая. Но она была там. Тонкая, почти прозрачная, с бледно-зелеными венками. Совершенная, безупречная рука. Чья? Кто был внутри купола? Несомненно красавица, вдруг подумал он, по-новому глядя на хрупкую руку и восхищаясь ею.
    Страх ушел. Рука была не более чем мираж и в то же время абсолютно реальна. Она крепко держала его.
    - Кто ты? - неровным голосом спросил Тим.
    - Я та, что пострадала от людской глупости, та, что была игрушкой, а после стала невидимкой, - раздался женский голос, гладкий, как мелодия. - Но это не важно, Тим, сегодня я подарю тебе обещание.
    Новые воспоминания нахлынули на Тима приступом тошноты. Это голос выпустил их на волю, а Тим отмахивался, словно от тех воробьев. Он услышал голос матери, неземной, будто пришедший из другого мира. Когда она пела, все кругом стихало.
    - Ты придешь ко мне еще два раза, - сказал мучительно-прекрасный голос из купола. - А на третий - поцелуешь меня, Тим. Правда ведь? Поцелуешь?
    Он сам не понял, как кивнул. Рука больше не держала его, пальцы шелковистыми ленточками скользили по его запястью, только слегка царапал кожу неровный ноготок на безымянном. На мгновение рука скрылась за стеной плюща, только чтобы вложить ему в ладонь мягкий локон, похожий на золотой песок. Столь яркий, что Тим прикрыл глаза. А когда открыл - не было ни манящей его руки, ни голоса, что растревожил душу. Только локон, золотой спиралью устроившийся на ладони.
    После пробежки Тим решил доконать себя и предпочел дойти до восьмого этажа по лестнице. Он еле дышал. Из головы не шел настойчивый образ пленницы купола. Девушки, которую он не видел. Существовала ли она? Локон волос - ее обещание - говорил, что да. Разум утверждал, что нет. Девушка без имени. Кто же она?
    Его мысли, как пожар, перекинулись на другой образ. Женщину без лица. Он не мог вспомнить его, сколько бы ни старался. Возможно, так настойчиво пытался забыть.
    С порога Тим попросил у сестры фотографии матери.
    - Да что с тобой такое? - всхлипывая, сказала Рита. - Зачем тебе ее фото? Тут такое творится, а ты...
    - Дай мне семейный альбом, - твердо произнес Тим, снимая кроссовки.
    Рита фыркнула, махнув рукой в сторону полок.
    - Сам знаешь, там ее нет и никогда не было!
    Конечно Тим знал. Они росли с бабушкой, без отца и почти без матери. Он все равно упрямо пролистал страницы их с Ритой детства. Брат и сестра, такие разные. Она - блондинка, он - брюнет, в мать. Тим знал, что похож на нее. Но все равно не мог представить себе лица. Тогда он полез в Интернет: все же их мать была народной артисткой страны. "Саяра Лебедева" - нашел он статью с фотографией. Но как ни силился, лица не видел. Оно находилось перед его носом, только взгляд Тима отчего-то терял фокус. Все, что он видел, - вспученные, как вены, брови. Мать была запредельно популярной и слишком рано умерла...
    - Тим, - осторожно зашла в комнату сестра, говоря с ним мягче, печальнее, - прости, что сорвалась, я совсем недавно узнала, у моей хорошей подруги старшая дочь пропала. Договорилась с друзьями в парке встретиться и так и не дошла. Ты же юрист, у тебя есть связи, вдруг ты чем поможешь...
    Они вместе посмотрели фото девушки в соцсетях: угрюмая брюнетка, с нарисованными на глазах черными стрелками. Она смутно напоминала ту, которую он не мог увидеть. Неужели совпадение?
    Тим пообещал сестре позвонить знакомым, а сам снова понесся в парк.
    "Ты придешь ко мне еще два раза, а на третий - поцелуешь".
    Еще не прошло и дня, а он бежал обратно к куполу. Сумасшествие? И что он надеялся там найти?
    Чем больше приближался Тим к круглой площади, тем меньше людей встречал. На парк легли невесомые сумерки. Среди мелькающих деревьев обнимались парочки, что-то шептавшие друг другу, одиночки встречались редко. Правда, как раз перед ним шла девушка. В безумно-розовых туфлях и мини-юбке. Услышав за спиной шаги, она обернулась, изумленно глянув на Тима раскосыми глазами, и улыбнулась, а его сознание снова затрещало по швам и взорвалось. "Шлюха! - услышал он далекий мальчишеский голос. - Твоя мать просто шлюха..ха..ха..ха..." Голос принадлежал его однокласснику, Стасу. Мальчишка засмеялся, а через секунду они покатились по земле.
    Тим перешел на бег, оставляя девушку в броском наряде за спиной. Но резко замер у входа на площадь. Ему открылась новая картина из прошлого: мать лежит в крови, а ее лицо... ее лицо... Он затряс головой, не желая видеть - и сгорая от желания увидеть. И он увидел. Ее лицо было обезображено. "Жутко... птицы поклевали", - услышал он. И вспомнил то, что было после. Похороны, сплетни, очерненное имя любимой всеми певицы, погибшей от алкогольного отравления, в парке. Бесславная смерть.
    И вновь все закружилось перед глазами. До ушей донеслось знакомое хлюпанье. Это он шаркал носом, смахивая с глаз непрошеные слезы, сидя возле уютно шуршащего на ветру плюща. Бледная рука с зелеными прожилками вен гладила его по голове. Тихий, добрый голос утешал:
    - Я знаю, тебе тяжело, Тим. Я все видела, я была здесь. Но ты не должен грустить. Это в прошлом... в прошлом... - Слова незнакомки эхом проносились в мыслях Тима. - А я здесь. Я настоящая. Я - твое настоящее. И сегодня я дам тебе ключ, Тим.
    Его боль утихла так же резко, как появилась.
    - Ключ? - спросил он. - От чего?
    Плющ зашевелился - незнакомка отодвинула ветви рукой, - и Тим увидел профиль ее лица. Тонкий нос, острый подбородок, грустная улыбка на губах. Она чуть качнула головой.
    - Я скажу тебе ключ, Тим. Ре-ми-ни, - легонько пропела она. - Повтори.
    - Ре. Ми. Ни, - отрывисто произнес Тим.
    - Хорошо. - Она снова впилась в его руку. - Это мое имя, Тим. Помни его. Не вздумай забыть. - Ремини потянула Тима на себя, царапая ему запястье своим зубастым ногтем. На коже проступила кровь. - Ты придешь ко мне в третий раз, Тим. Ты поцелуешь меня, правда?
    Он неловко кивнул. Он не мог отказать этой прекрасной женщине. Ремини отпустила его, взглянула на свою ладонь, где осталась красная капелька. И слизнула розовыми губами влагу. Тим ощутил во рту вкус крови. Ему стало дурно, он прикрыл глаза. Спустя миг, когда открыл, на языке осталось лишь три слога. Ре. Ми. Ни.
    Девушки не было.
    - До, ле, ми, - бурчал под нос Витя, не выпуская из рук игрушечное пианино, - до, ле, ми... ми, ле, до...
    Вика крутилась по комнате, изображая из себя принцессу. Тим сидел на диване, неотрывно глядя на фотокарточку матери, которую нашел в папке. Именно этот снимок выпал тогда в парке. "Твоя мать шлюха!" - закричал Стас, наверное толком и не понимая, что говорит. Но Тим бросился на него немедленно. Сейчас он наконец видел резкое, но красивое лицо, с надменными бровями. Саяра была прекрасной, блистательной певицей, но чудовищной матерью.
    - А это кто? - подлетела к нему Вика.
    - Твоя бабушка, - ответил Тим. - Она...
    Он не смог ничего выговорить. Оцепенел. Позвоночник парализовало. Он знал, что могло скрываться за красивой маской. Да, он знал... Не хотел верить в это, но где-то внутри знал, кто находится в куполе. Нет, там вовсе не прекрасная девушка. Там...
    Тим бросился к ноутбуку, просматривая одну за другой статьи обо всем, что мог так или иначе приписать Ремини. Ведьма, вампир, суккуб? Пожалуй, он свихнулся. Тиму вспомнилось объявление о пропавшем мальчике. Внутри все перевернулось. Он понял, на кого тот похож. Раскосые темные глаза, с горьким отпечатком одиночества. Он вспомнил и другие случаи, и каждый раз находил сходства - с собой. Как он был связан с этим... монстром внутри купола? Или же все дело было лишь в нем одном?
    Тим вылетел из квартиры. Он бежал к куполу в третий раз.
    Ремини, Ремини... Обманщица, заманивающая людей, Тим уже не сомневался. Но он упрямо шел к куполу, вместо того, чтобы сломя голову бежать обратно. Но он шел. Больше не бежал. Небо над парком нависло, угрожая ему, потемнело как вечером. Свинцовый воздух еле проталкивался в легкие, Тим почти не дышал. Вместе с тяжестью явился удушающий аромат жасмина. Тим не видел идущих мимо людей, не слышал обычной парковой кутерьмы, только вдалеке - словно взмах огромных крыльев. Кто все-таки был в куполе? Принцесса или кондор? Грудь Тима сдавило, руки безвольно повисли вдоль тела, лишь ноги не теряли красную дорожку. Что вела его к Ремини. Он должен был увидеть, узнать, услышать от нее - почему она звала его? Почему именно он? Эта мысль не отпускала Тима. Но он знал одно - он не сделает то, о чем она просила. Не поцелует ее.
    Тим замер на круглой площади с деревьями-колоннами, деревьями-стражами. Он ощущал на спине сотни взглядов. Враждебных или любопытных - не важно. Чужеродных. Он не хотел стоять спиной к неизвестному, это было страшнее, чем встретиться с чудовищем лицом к лицу. Так ли это? Тима снова завертело на месте, и он мельком увидел под белой скамейкой ярко-розовое пятно - брошенную там туфлю. Тим закричал. Он хотел убедиться. И убедился. Немедленно в сознании вспыхнул образ девушки, что встретилась ему вчера в парке. Она улыбалась, но ее лицо скривилось до неузнаваемости, отслаиваясь, становясь лицом матери, а после - Ремини. Он вновь оказался под сенью черного плюща. В полдень словно наступило затмение. А Ремини смотрела на него с любовью, нежностью, плескавшейся в ее ночных глазах. Лишь волосы - как факел среди темноты. Он был так близко от ее губ, лишь несколько прутьев решетки разделяли их. Ремини молча вобрала носом воздух, точно втягивая его запах.
    Тим вдруг очнулся от чар. Он вспомнил, зачем пришел сюда. И в эту же секунду увидел лицо Ремини полностью, а не в профиль. Прекрасное, обрамленное завитками золотых волос, с одной стороны. А с другой... кожа на голове была словно выжженна, и из нее торчал закрученный в спираль рог. За спиной же Тим уловил размах огромных черных крыльев.
    - Я знал! - снова крикнул Тим. - Ты чудовище!
    В глазах Ремини появилась обида.
    - Тим, стой, ты ничего не понимаешь!
    - Я не стану тебя целовать! Это ведь ты их всех убила! Ты! Отпусти! - Она вцепилась ему в руки, и он увидел, что вторая ее ладонь - это даже не ладонь, а лапа, когтистая лапа. Ремини с силой прижала его к решетке. Плющ полностью укрыл его от дневного света.
    - Смотри, Тим! Ты все увидишь сам!
    Вдруг за пределами видимости раздалось знакомое бульканье. Тим перестал дышать, а Ремини чуть раздвинула листья плюща, чтобы он мог увидеть.
    Странное существо склонилось возле скамьи над телом. Грязное, взъерошенное. Тим с трудом признал в нем человека. Рвотные спазмы сдавили горло, когда он смотрел, как этот недочеловек обкусывает, обгладывает лицо своей жертвы.
    - Это не я убила их, - тихо сказала Ремини. - А он!
    - Кто он? - шепнул Тим, боясь, что существо увидит их, но то не замечало ничего, кроме своей добычи.
    - Ты не узнаешь его, Тим?
    Мир опрокинулся, и Тим разглядел в человеке того, кем он был... он узнал его, спустя столько лет. Стас. Мальчик, которого он укусил.
    - Но почему...
    - Из-за тебя, Тим, он стал таким из-за тебя.
    - Что?
    - И еще... - Ремини помедлила. - Это он убил твою мать.
    Эти слова алым безумием вспыхнули в голове Тима. Слишком быстро жажда мести забурлила в нем, поглощая прочие чувства. Под ногами он вдруг заметил разбитую бутылку. То, что надо. Тим видел кровь, затмевающую глаза. Чувствовал кровь на языке, как тогда, давным-давно. Он бежал вперед - Ремини милосердно отпустила его...
    А после убаюкивала, держа в ладонях его окровавленные руки.
    - Ты все сделал правильно, Тим, этот человек был плохим.
    Неужели все так просто? Плохой, хороший... Именно это решало, кому жить, а кому умереть? Или же он - не более чем чудовище. Нет, монстр не Ремини. Монстр он сам.
    Она вытирала его слезы своими волосами. Она плакала вместе с ним, что-то шептала.
    - А теперь, Тим, ты выполнишь свое обещание? - вдруг спросила Ремини.
    Тим не помнил, что давал ей обещаний. Но сейчас он был слишком разбит. Этот поцелуй... он нуждался в нем. В тепле Ремини. В ее красоте и чудовищности.
    - Ключ, - напомнила она.
    Слова сами пришли к нему. Нотки сорвались с языка, как мелодия, проигранная наоборот.
    - Ни. Ми. Ре.
    Тим поцеловал ее, пленницу купола, прекрасную принцессу-чудовище.
    Он прикрыл глаза.
    Когда Тим разомкнул веки, то увидел солнце. Много солнца, целую площадь, залитую белым светом. И на ней - изящную девушку со светлыми волосами. Ремини. Солнце выжгло из нее чудовищные черты, оставив лишь прекрасное. Вот только...
    Тим понял, что сам он не на той площади. Он все так же сжимал прутья купола, но стоял по другую сторону. Он закричал, но не издал ни звука.
    Ремини повернулась к нему. Улыбнулась. Искренне, чуть наивно.
    - Здесь так чудесно, Тим. Я обещаю, что вернусь за тобой. Если не забуду. Но ты зови, зови меня.
    Он услышал ее счастливый смех. Она удалялась прочь.
    Да, он был внутри купола, а к тошнотворному запаху жасмина примешивалось еще что-то... неподдельно омерзительное... Запах крови и умершей плоти. Тим провалился в забытье. А когда очнулся, то немного успокоился. Его мысли потускнели. Он обнаружил в кармане спичечный коробок, с золотым локоном внутри. На его языке неуклюже ворочались три слога, словно неправильные ноты. Ре. Ми. Ни.

    3. Беляев Н.В. Мрамор лейтенантов

    18k   Оценка:8.98*7   "Рассказ" Фантастика, Мистика



      Костёр уютно потрескивал, выбрасывая в темнеющее небо искры. Вдоль земли стелился туман, прохладой от подболоченных низин тянуло вполне ощутимо, и многие из ребят кутались в курточки или старались пересесть к костру поближе - к тому же, у костра не так донимали комары.
      Старший в этом походе, Сашка Тихонов по прозвищу Тихон, нескладный парень чуть помладше тридцати, пошевелил прогорающие поленья, и искры рванулись кверху тучей, свиваясь в спирали.
      - Давайте-ка, ребята - отбой. Уже почти полночь, засиделись мы с вами.
      - Ну светло же, Александр Николаич! - запротестовал кто-то. - Белые ночи!
      - И не холодно совсем, - поддакнули с другой стороны, как раз оттуда, где кто-то тянул на плечи плащ-палатку.
      - Ну хорошо, ровно до полуночи, - сдался Тихон. - Потом сразу спать.
      Где-то протяжно вскрикнула какая-то ночная птица, девочки почти синхронно ойкнули.
      - Расскажите ещё, - попросил Артурчик, круглолицый восьмиклассник.
      - Ну, а что ещё рассказывать, - вздохнул Сашка. - Фашистов выбили. А в этих местах ещё долго находили и оружие, и останки... и боеприпасы. Да и сейчас иногда находят. Ну-ка, кто знает, почему мы перед разведением костра полностью раскопали старое кострище?
      - Чтобы золу выгрести, чтоб горело лучше? - неуверенно спросил кто-то из девочек, вроде Катя.
      - Чтобы костёр был поглубже, ветром сдувать не будет! - авторитетно заявил Славка.
      - Чтобы угли не раскатывались, - добавил Артур. Несколько ребят пожали плечами.
      - Потому, что до сих пор есть шутники, которые могут в прогоревший костёр бросить найденный тут же патрон, а то и несколько, - сказал Тихон. - Или даже что-то посерьёзней.
      - Ой...
      Ребята затихли. Потом Славка спросил:
      - А фашистов тут много убили?
      - Много. Но и наших полегло не меньше... даже больше.
      - Вот! Кто к нам с мечом придёт, прямо с мечом и погибнет! - безбожно переврал классическую фразу мальчик. - Их же было очень много, да?
      - Много, - согласился Сашка. - И более того - они были очень хорошо организованы.
      - Но мы всё равно победили, - вступил в разговор Коля, белобрысый девятиклассник. - Иначе и быть не могло, правда?
      - Да, и гнали фашистов до самого Берлина, - это Арина, красивая и умная девятиклассница.
      - И правильно, так им и надо! - почти крикнул Артурчик.
      Ребята зашумели, и Сашка подумал, что всё же следовало дать отбой гораздо раньше. Он уже знал - сейчас поднимется тема "можем повторить".
      Резко и остро заболела голова - прямо как пресловутая мигрень, подумал Сашка, хотя по возрасту для головных болей без причины вроде как рановато. Но организм словно выработал условный рефлекс.
      Собственно, наставником в детский патриотический клуб Сашка пошёл всего с одной целью - остановить в меру своих сил забивание неокрепших детских мозгов разнообразной дрянью.
      Конечно, патриотизм - дело хорошее, но слишком уж много вокруг него вертится людей, которых, по Сашкиному мнению, не то что к детям подпускать нельзя, а вообще следует упрятать за решётку. Впрочем, никто Тихона и не спрашивал - патриотическое воспитание как-то внезапно оказалось поделено меж странными людьми, от внезапно появившихся ниоткуда "казаков" и одетых в военную форму выпускников гуманитарных ВУЗов до отъевшихся депутатов и крепких бритоголовых ребят с наколотыми "коловратами", обожающими слушать "Небо славян".
      Плюсы в этом, несомненно, были - ребята в достаточно юном возрасте учились пользоваться оружием, обрабатывать раны, разводить костры и находить дорогу в лесу, но... вместе с тем они сбивались в организованные группы, свято уверенные в своей непогрешимости и в том, что их взгляд на мир - единственно правильный. Опять же, красивая форма, плечо друга рядом - это тоже организовывает.
      "Знамёна ввысь! В колоннах, крепко сбитых..." - зазвучала у Сашки в голове слышанная когда-то мелодия, и он поморщился. Да, ТАМ начиналось так же. Объединение, "вместе мы - сила", поиски общего врага, потом... потом - охота на ведьм. А дальше - за жизненным пространством.
      И Европа, залитая кровью.
      А ребята уже галдели вовсю, и Сашка выругал себя. Отбой в 11 вечера - вот решение. Дисциплина... та самая, которую пропагандируют ТЕ.
      Уже раздавалось про то, что "они там в Европе фашизм у себя устроили", "да мы их всех - одной левой", про украинскую военщину, про англосаксов, столетиями точащих зубы на Россию, про славянские корни Рюрика, про то самое "желающим пересмотреть итоги войны - можем их перепоказать".
      Стиснув зубы от боли в висках, Сашка нащупал в кармане таблетку и уже раскрыл было рот, чтобы скомандовать отбой, как сзади раздалось негромкое и задумчивое:
      - Малой кровью, могучим ударом...
      Суета вокруг костра мало-помалу стихла. Ребята, многие раскрасневшиеся и взъерошенные, садились на места, удивлённо глядя на неожиданного гостя. Тихон повернулся боком на бревне, на котором сидел, чтобы получше его рассмотреть.
      На вид не старше самого Сашки, в солдатской форме времён войны, с петлицами защитного цвета с двумя жестяными кубарями - лейтенант, в наброшенном на плечи местами продранном ватнике, на ногах - почищенные, но видавшие виды сапоги. Голова непокрыта, отросшие после короткой стрижки волосы топорщатся, двухдневная щетина. Гимнастёрка подпоясана довоенным офицерским ремнём со звездой, на котором нет ничего, кроме кобуры и фляги.
      Темнело. По траве стелился туман, пахло сыростью и землёй.
      Вот оно что. Реконструктор.
      Эта тема была хорошо знакома и Тихону, и ребятам - на военно-патриотические мероприятия клуб выезжал часто и организованно. Посмотреть бой, в котором нет погибших, сфотографироваться с историческим оружием или на фоне танков, выстрелить холостым, если повезёт - прокатиться на БТРе... Детям это нравилось неимоверно и, как предполагал Сашка, лишний раз убеждало их в правильности прививаемых взглядов.
      А вот правда, почему в последнее время на военных реконструкциях так мало "убитых", пусть и убитых понарошку? Почему Красная Армия наступает волной, сметая всё на своём пути, неуязвимая для пусть холостых, но всё же выстрелов? Почему без одетых в историческую военную форму людей не обходится практически ни одно памятное мероприятие? Может, реконструктора и расспросить?
      Само появление ряженого - Сашка в последнее время чаще всего воспринимал реконструкторов именно так - ничуть не удивило. Те военно-исторические клубы, что считали себя более "продвинутыми", иногда устраивали так называемые "полевые выходы". Правда, дальше уже всё зависело от организатора - кто-то занимался тактикой, а кто-то попросту бухал подальше от семьи... Интересно, этот "лейтенант" из которых?
      Надо же, как продран ватник. Антуражно... Обычно все они ходят в новеньком, как с иголочки. По виду - гопник гопником. Скорее всего, из тех, что бухают... Сашка запоздало подумал, что ночной гость вполне может быть агрессивен... а шокер - в палатке, в рюкзаке. Угораздило же... нельзя из кармана выкладывать.
      - Позволите присесть? - хрипловатым голосом, но довольно вежливо поинтересовался "лейтенант". - Холодно... тут.
      Спиртным от него не пахло, и Сашка чуток успокоился. Сдвинулся по бревну, ребята тоже потеснились, благо тесниться почти и не пришлось - на поваленных давным-давно стволах деревьев места было достаточно.
      Лейтенант, перешагнув бревно, осторожно опустился на него, протянул к костру руки. Ладони у него были небольшие, почти детские, но вот кожа - грубая, с многократно содранными мозолями. Надо же, не офисный планктон, подумал Сашка. Возможно, даже рабочий - например, с завода или железной дороги.
      - Здравствуйте, - нестройно пробежало по череде ребят. - А вы кто?
      Опередили, грустно подумал Сашка. Тормоз ты, Тихон. Дети перехватывают у тебя инициативу второй раз за пять минут. И куда ж ты полез - воспитывать... Кого? Их? Они дадут тебе сто очков вперёд, и - они непробиваемы. Кажется.
      - Да я так, проходил... мимо, - неопределённо сказал лейтенант, держа руки у огня. - Эти места, они для меня... как родные, - добавил он, помолчав.
      - А вы сам откуда? - спросил Артур.
      - А я родом из Ворошиловграда... Луганска, - добавил лейтенант, видя непонимание на лицах.
      - А как у нас оказались? У вас же там война... - начал кто-то.
      - Значит, тут я был нужнее, - пожал плечами "ряженый". - А вы знаете, что такое присяга?
      - Это клятва, которая... которая... - Арина начала было говорить, но, видимо, поняла, что сформулировать не удаётся. - Клятва, которую не нарушают, вот, - вывернулась она.
      - А вы готовы дать такую клятву? - прищурился лейтенант. - Ну, не именно ты, девочка - тебя не призовут на службу, особенно... сейчас. Вот вы, ребята - готовы?
      - Дааааа, - нестройно протянули дети.
      - Значит, вы понимаете, что если после этого вам отдадут приказ - вы не сможете его нарушить?
      - Ну... да, - отозвался кто-то - кажется, тот же Артур.
      - И вам придётся идти под пули, даже если вы будете твёрдо знать, что если не первая, то вторая пуля точно достанется вам?
      Ух ты. А ряженый-то жёстко говорит. Особенно при том, что перед ним дети. Впрочем... во время войны пятнадцатилетние уже вовсю воевали. Более того - сбегали на фронт, чтобы воевать. Но те, тогда, отлично знали, что могут не вернуться. А эти - понимают ли?
      - Сейчас ведь техника воюет, - наставительно сказал Коля. - Беспилотники, ракеты, авиация. Пушки, вертолёты. И танки наши - самые лучшие!
      - Танки Т-34 и КВ тоже были лучшими, - моментально парировал лейтенант. - Сильно помогли они нам в сорок первом?
      - Нууу, - чуть не хором протянуло сразу несколько детских голосов. Потом заговорил Коля: - Вы с той-то войной не сравнивайте! Сейчас ведь всё совсем не так. И армия у нас профессиональная...
      - Так и в сорок первом была... профессиональная, как вы говорите, - вздохнул лейтенант. - Кадровая. Но это мало помогло. И воевать собирались точно вот так, как вы сейчас говорите - малой кровью, на чужой территории... А вы знаете, что такое война? - вдруг резко сменил он тему разговора.
      - Это герои, покрывшие себя славой в победе над фашизмом, - заученно, хоть и нестройно отозвались сразу несколько детей.
      Сашке показалось, или "лейтенант" стиснул зубы?
      - Я не об этом, - тихо сказал ряженый. - я вот о чём... Хоть кто-то из вас представляет, как это - лежать в траве, за бугорком, который ты еле-еле успел накидать лопаткой, а фрицевский пулемёт хлещет так, что земля вокруг фонтанами? А тебе нужно встать и идти в атаку? Кто из вас смог бы встать?
      Молчание.
      - Когда артиллерия жарит так, что блиндаж ходит ходуном? - продолжал лейтенант. - Когда окопы даже не роют, потому что их сразу заливает болотной водой? Когда убитые на морозе замерзают и стоят, как статуи? Когда того, кто рядом с тобой, разрывает пополам миномётной миной?
      А ведь многие побледнели, это даже в полутьме видно...
      - ...Когда мало кто интересуется именами ребят из пополнения, потому что знают, что их могут убить в этот же день? - забил последний гвоздь лейтенант.
      Мёртвая тишина.
      А ведь ребята это и так знали, подумал Тихон. Ряженый не сказал ничего нового - всё, что он сейчас перечислил, есть хоть в книгах, хоть в кино. Но одно дело - читать, и совсем другое - услышать это вот здесь, у костра, когда всё вокруг укутывают хлопья тумана... А может, дело и в самом рассказчике. Вокруг него словно какая-то... аура, что ли? Как-то непроизвольно веришь.
      Значит, непрост этот "лейтенант". Мало кто может сказать так, чтобы проняло до печёнок. Был в горячих точках? Афган? Вряд ли, слишком молод. Кавказ, Сирия, Донбасс? Одна из многочисленных необъявленных войн, о которых по телевизору показывают лишь светлую сторону, а вся грязь остаётся "за кадром"? Из тех войн, вернувшиеся с которых не рассказывают ничего и никогда, лишь смотрят пустыми глазами, а язык развязывается только глубоко за полночь, после пятого стакана, да и то рваными фразами, из которых можно ухватить разрозненные моменты, но никогда не узнать суть или подробности?
      - А ребята были такими же, как и вы, - отсутствующим голосом негромко продолжал "ряженый". - Любили, мечтали, строили планы. Жить хотели. И верили, что всё у них в жизни будет хорошо...
      - И совсем не хотели воевать, - тихонько, почти неслышно сказал кто-то из притихших детей.
      - Нет, назначались сроки, готовились в бои - готовились в пророки товарищи мои... - грустно продекламировал лейтенант, но ощущение было странным - словно сказанное произнесли не голосовые связки, а каждая клеточка его тела.
      - Высоцкий? - наконец-то стряхнул с себя оцепенение Сашка, услышав знакомые с детства строки.
      - Нет, - обернулся к нему лейтенант. - Но стиль, вы правы, похож на гениального вашего... нашего, - поправился он, - поэта. К сожалению, я не застал его... к сожалению. Так хочется пожать ему руку за многое из написанного.
      - На том свете все свидимся, - грустно пошутил Сашка.
      - Вот только живые не знают, что творится на том свете, - в тон ему ответил лейтенант, вставая. - Спасибо за тепло, ребята. Что, есть ещё те, кто по своей воле хочет... повторить? - и удовлетворённо кивнул, увидев, как дети испуганно замотали головами.
      Посмотрел ещё раз на костёр:
      - Прощайте.
      И шагнул в темноту. Сашке на мгновение показалось, что он просто испарился.
      Первым нарушил тишину Славка:
      - Александр Николаич... а кто это был?
      Сашка даже не сразу сообразил, что ответить. Потом собрался с мыслями:
      - Реконструктор... наверное, из тех, кто бывали в горячих точках. И видели настоящую войну, а не такую постановку, что мы смотрели в январе тут, недалеко, на Высотах.
      - Александр Николаич, мне показалось, что он говорил не о современной войне. А о той, Отечественной, - робко проговорила Арина.
      - Может, чтобы вам понятней было? - предположил Сашка, но почему-то не отпускала уверенность, что дело совершенно не в этом. Но в чём?
      - У него кровь на гимнастерке, - тихо сказал Артур. - Вам не видно было, ватником прикрыто...
      - Да, вся левая сторона в чём-то, коричневом, как засохшая кровь, - добавил Коля, сидевший напротив. - Мне хорошо было видно.
      - Значит, умный парень. Понял, как прийти и как рассказать вам то, что пытался рассказать я... но так, чтобы проняло. А я смотрю, взгляды кое-у-кого поменялись? - Сашка пытался говорить уверенно.
      - Александр Николаич, мне страшно стало, - отозвался кто-то.
      - И мне, - послышались голоса. - И мне...
      - Значит, реконструктор приходил к нам не зря, - громко подытожил Сашка. - Так, молодёжь - отбой! Бегом по спальникам! Я посижу, дождусь, пока костёр догорит.
      Полянка быстро опустела. Сашка сидел и размышлял. Правда ли, или только почудилось?..
      Прошло около получаса. Костёр почти догорел, когда из палатки тихонько выбрались Артур и Коля. Не спрашивая разрешения, сели рядом.
      - Не спится? - безразлично спросил Сашка, глядя на багровеющие угли.
      - Александр Николаевич, это ведь был никакой не реконструктор? - тихо спросил Артур.
      - Я помню реконструкторов, они совсем не такие, - добавил Коля.
      - Сейчас всё это странно, звучит всё это глупо - в пяти соседних странах зарыты наши трупы... - пробормотал себе под нос Сашка. - Давайте-ка, ребята, спать. А утром... - он помолчал, - утром осмотрите-ка края этой поляны. Не сильно удаляясь от лагеря.
      - А что искать? - моментально понял намёк Коля.
      - Что-то старое. Совсем старое. Поляна не перекопана, здесь не работали поисковики - они копают чуть в стороне, на старых позициях. Что-то вполне могло сохраниться... почти на виду.
      
      Табличку нашёл Артур. Нашёл рано утром, когда дежурные под присмотром Сашки только-только разожгли костёр. Такое ощущение, что Артур и Коля вообще не спали и вскочили, ещё когда на поляне лежали пласты синеватого ночного тумана.
      Дощечка была, видимо, когда-то прибита к молодому деревцу примерно на уровне груди, но за семь десятков лет дерево разрослось, и теперь дощечка, почерневшая от времени и непогоды, словно вросла в него. Наверное, на ней когда-то было что-то написано, но слов сейчас не было и в помине - лишь несуразный перпендикулярный дереву 30-сантиметровый обрезок доски.
      В угол его была вбита облезлая красноармейская звёздочка с остатками эмали.
      Неудивительно, что до сих пор никто не обратил на дощечку внимания - заметить её можно было лишь случайно... либо при целенаправленных поисках.
      - И мрамор лейтенантов - фанерный монумент: венчанье тех талантов, развязка тех легенд... - промолвил Сашка. - Так ведь оно и есть. А они хотели жить... Надо будет сказать знакомым поисковикам. Пусть поднимут парня - может, и имя удастся узнать.
      - Разве так бывает, Александр Николаич? - неуверенно спросил Коля. - Ну, чтобы кто-то... вот так... появился... пришёл...
      Сашка машинально пожал плечами. А в голове крутились строки:
      
      Наши мёртвые нас не оставят в беде,
      Наши павшие - как часовые,
      Отражается небо в лесу, как в воде,
      И деревья стоят голубые...
      

    4. Бородкин А.П. Туман

    8k   Оценка:9.63*11   "Рассказ" Проза, Мистика, Хоррор



       Сергей Волк

    Китагава

      
      Последний поезд прибыл на станцию Китагава строго по графику - в четверть второго ночи. Сонный Алексей вышел на безлюдный перрон под моросящий дождь и засеменил к эскалатору.
      На электронном табло мигнули цифры. И погасли под шум проносящегося мимо состава, серого с глазастыми осьминогами и головастыми человечками на боку. За два года жизни в стране Восходящего Солнца Лёха привык к подобным выходкам и чудачествам местного населения.
      В спину шибанул ветер, колючий и злой. Пошатнувшийся Алексей попал ногой в лужу и выматерился на мешанине родного русского и чужого японского. Ещё бы чуток - и рухнул прямиком на рельсы.
      Оставалось лишь задрать воротник куртки, поправить рюкзак и прибавить шагу.
      Крыша спасла от усиливающегося дождя.
      Натужно поскрипывая, недовольный эскалатор полз вверх с иностранцем. Будь неладен, этот гайдзин.
      Напротив туалетов хищно разинули пасти контейнеры для мусора. Помнится, в них по вечерам любила рыться здешняя бездомная. Пять иен за мангу, пусть и зачитанную, это наглость. Больше, увы, в книжном не давали. А журналы мод вообще брали за так. Неплохой бизнес сколотили предприимчивые азиаты на нищих старичках.
      У турникетов за стеклом вытянулся в струнку работник станции в фуражке и строгом тёмно-синем костюме.
      Алексей достал из кармана джинсов кошелёк с "Суйкой" и стукнул по турникету. Тот пикнул и высветил оставшиеся две тысячи иен. За проезд японцы брали о-го-го.
      - Ки о цукете! - бросил вдогонку работник станции.
      Лёха вздрогнул. "Будь осторожен!" С чего бы это?
      Ёжась, он сбежал вниз по ступенькам прямиком под негостеприимный дождь.
      Слева тёмным окнами уставился "ХАК", где в дневное время продавали лекарства, шампуни и всякие продукты. Из "Фэмили Марта" справа выскочила молодая японка на шпильках с кулёчком сандвичей и онигири в руках. На кривозубую улыбку Алексей ответил ухмылкой. Некогда ему шуры-муры заводить. Расстроенная девица села на велосипед и укатила в ночь. Крутить педали, когда у тебя двенадцатисантиметровые каблуки. Краситься, стоя в переполненном вагоне, уворачиваясь от норовящего ухватить за зад престарелого чикана. Кушать ещё шевелящегося кальмара и кричать пискляво "Оиши-и!" Да, тутошние представительницы прекрасного пола удивлять умели.
      Умела удивлять и захолустная станция Китагава. Здесь постоянно воняло рыбой. Хотя окрестные любители закинуть удочку зачастую возвращались с пустыми руками. И если бы не ячин в три мана, Лёха так бы и жил себе в Кавасаки, пускай там и галдели по утрам школьники. Соблазнился Китагавой - вот и нюхай теперь.
      Мазнув взглядом по витрине "Фэмили Марта", Алексей не увидел ничего нового. Как всегда, какой-то отаку (на сей раз угреватый пузан) читал мангу. За прилавком суетилась молодая китаянка; ночное байто за тысячу двести иен в час помогало оплачивать учёбу в языковой школе.
      Кобан встречал неизменным красным "нолём" - нет жертв за прошедшие сутки - и плакатом, с которого ухмылялся длинноволосый очкарик. За информацию о нём обещали кругленькую сумму. Сатоши Кириджима, однако, умудрялся скрываться вот уже полвека, после того как сварганенные им бомбы отправили в лучший из миров то ли восемь, то ли двенадцать соотечественников. Прошлой осенью Алексей даже попытался отыскать бунтаря-анархиста среди бомжей на Синдзюку, но спешно оставил эту неблагородную затею.
      Со второго плаката смотрел фоторобот унылой старухи с огромным чемоданом на колёсиках. И кому в голову взбрело расчленить неизвестную бабку и спрятать её в камере хранения на станции? Уже год ищут преступника. Безрезультатно.
      Озноб продрал одинокого иностранца, и он пошёл быстрее.
      Как там у Ильфа и Петрова? Горожане рождались, чтобы побриться, остричься и умереть? Тут же японцы рождались лишь за тем, чтобы стричься, стричься и ещё раз стричься. Лёха и представить себе не мог, что в Токио будет так много парикмахерских. Даже вокруг маленькой станции Китагава их полтора десятка! Причём в трёх за услуги брали ничуть не меньше, чем в элитных салонах на Сибуе.
      Заливисто прозвенел колокольчик. Хлопнула дверь. И дорогу перегородила дородная парикмахерша с длинными, выкрашенными в рыжий цвет волосами. Эту толстуху Алексей встречал регулярно. Но не посреди же ночи!
      По спине побежали мурашки. Студёный ветер бесстыже ощупывал ноги и лез по ним вверх.
      Остолбеневший Лёха сглотнул ком в горле. Толстуха не двигалась и не моргала. Одна рука за спиной. С неба, изрезанного проводами, глазела любопытная луна. Её отражение плескалось в лужах, сморщенных от ветра.
      Воняло гнилью и рекой. И зачем переехал сюда? Жил бы себе в Кавасаки. А ещё лучше - в родной Самаре, на берегу Волги-матушки.
      Губы парикмахерши расплылись в хищной улыбке. Парня прошил холод. Секундой позже бейджик на груди японки блеснул её именем "Мири Китагава".
      Опять эта Китагава!
      Ветер взвыл заунывно и обречённо.
      Стоило толстухе вытащить из-за спины ножницы, у Алексея в венах застыла кровь. Такими кусты в самый раз подстригать, а не волосы.
      На лезвиях ржавчина. Или...
      Японка осклабилась и сделала шаг. Черты лица заострились. На резко очертившихся скулах, под кожей, поползли черви.
      Намокший под дождём Лёха метнулся прочь, обратно к кобану. Следом побежала толстуха, топая как табун лошадей.
      Сбившееся дыхание рвало горло. В груди бухало сердце. И кто наложил камней в рюкзак?
      Несмотря на излишек веса, упитанная парикмахерша не отставала. Ножницы щёлкали, будто жвала гигантского насекомого.
      А кто-то ещё говорил, что Япония - безопасная страна!
      Алексей хотел кричать. Но не мог.
      До полицейского участка оставались считанные метры, когда распахнулась дверь и вышел приземистый японец. Луна сверкнула в его очках и запуталась в грязных патлах. Знакомая ухмылка.
      Молодой и старый Сатоши Кириджима, с плаката и вживую, таращились на беглеца.
      Лёха замер.
      Два удара сердца, жар в затылке - и щелчок. Боль ошпарила шею. В голове словно бомба взорвалась...
      
    *****
      Нахохлившиеся вороны рвали пакеты с мусором. Неподалёку суетились японцы: трое подвыпивших сарариманов, распатланная нищая с такояки в руке, строитель в замазанных краской, серых шароварах и худющий как жердь полицейский.
      - Подскользнулся.
      - Прямо под поезд!
      - Бедный гайдзин...

    10. Вэдер О. Осенняя охота

    10k   Оценка:8.66*5   "Рассказ" Мистика, Хоррор




       Пашка специально брал отпуск в октябре, чтобы всласть поохотиться на уток, однако в этом году сезон не задался: дружная компания, собиравшаяся каждый октябрь, развалилась. Кому-то не дали отпуск, кто-то срочно уехал в командировку, а закадычному другу сделали операцию на глазу.
       Кроме этого, Пашкина спаниелька Нютка сильно поранила лапу, носясь во дворе за голубями.
       Гробить отпуск на диване Пашка не собирался. Нютку отвез к брату, сам собрался на дальнее заветное озеро, где вполне можно было охотиться без собаки.
       Ехал вначале по трассе, потом по грунтовке, наконец по колее. Старый внедорожник справлялся с ямами и грязью, иногда недовольно завывая движком. Из-за разбитой дороги Пашка потратил на несчастные 400 километров весь день. Начало темнеть, когда он остановился у знакомой осины. Дальше километров десять надо было идти пешком, таща на горбу снаряжение, но в этом-то и состоял самый смак: про озеро мало кто знал. Пашка узнал о нем случайно, разглядывая выуженные из макулатуры старые топографические карты. Бог весть, как они угодили в бумажные отходы, но карты Пашка вытащил, приберег, затем произвел разведку. На машине доехал до этого места, дальше шел звериной тропкой, сверяясь с компасом, и вышел прямо-таки к первобытному, нетронутому месту, защищенному малопроходимым лесом и широкими топкими болотами.
       Уток тут водилось видимо-невидимо, птицы были жирные, непуганые. В первый раз Пашка настрелял их десятка три, с трудом заставив себя остановиться.
       Опустив спинки кресел в машине, Пашка грузно улегся, но, будучи в предвкушении завтрашней охоты, спал плохо. Лес вокруг затаился и молчал, сбрасывая под редкими порывами ветра листья.
       Едва рассвело, Пашка взял рюкзак, ружье, проверил снаряженные мелкой дробью патроны. Посмотрел на лежащую в багажнике надувную лодку, решил не брать: озеро было мелким километра на два. Идешь-идешь по дну, а все по колено.
       - Ну... ни пуха, - пожелал сам себе Пашка, запирая машину.
       Отзыв электронного замка прозвучал неожиданно громко, и охотник поразился небывалой космической тишине. Слабый ветер гулял по верхушкам елок и осин, но надо было прислушаться, чтобы уловить его дыхание, потом и он стих.
       Пашка зашагал вниз по склону. В прошлом году, он помнил, зверями была протоптана тут тропа на водопой, нынче тропа заросла, покрылась листьями и шишками. Шишки оставались целехоньки, не вскрыты белками. Посмотрев на деревья, Пашка белок не увидел. Странно, обычно их тут хватало. Мелькнул только поползень на стволе осины да где-то далеко и гулко рассыпал дробь дятел.
       Чем ниже Пашка спускался, тем легче становилось идти. Между стволами виднелись уже проблески редких солнечных лучей на воде, скоро открылась песчаная полоска берега и широкий, заросший камышом, озерный залив. Солнце скрылось, вода приобрела осенний свинцовый оттенок.
       Сняв с плеча ружье, Пашка сдвинул предохранитель: бывало, что утки вылетали из камышей, едва охотник успевал подойти к воде, но в этот раз ни одна птица не взвилась над озером. Пашка осмотрелся и увидел то, на что сразу не обратил внимания: камыши были переломаны, прорежены и частью обгорели, на берегу скупо поблескивали полосы оплавленного песка, подальше лежало обугленное дерево. Лесной пожар? Но так выборочно? Нет, тут что-то не то.
       Охотник шагнул к воде. Обычно на берегу полно было звериных следов, в этот раз - ни единого.
       Что-то белело у камышей. Присмотревшись, Пашка с внезапным страхом разглядел кости крупного животного, подальше в песке косо торчал лосиный рог.
       Что тут, черт возьми, происходит?
       В камышах зашуршало. Рефлекс охотника сработал мгновенно - Пашка вскинул ружье и ахнул дуплетом по взлетевшей птице. Двойной выстрел прозвучал особенно громко, но и подранок закричал сильно, яростно, разбудив эхо, которое перекатами прокатилось над озером. Птица билась в камышах. Судя по размеру, это была не утка. Выкидывая стреляные гильзы, Пашка подошел ближе и обомлел: по розовой от крови воде лупило перепончатыми крыльями невероятное существо. Глаза изумленного охотника замечали все новые детали - чешуйчатое тело, длинные лапы с изогнутыми когтями, гибкий, как у ящерицы, хвост. Разум отказывался верить увиденному, а руки машинально нашаривали в патронташе патроны с пулями. Нашарили, вытащили... и уронили.
       Пашка никогда бы не подумал, что руки могут так дрожать.
       Существо вопило.
       Что это, господи?! Ящерица с крыльями? Мелкий динозавр?! Откуда оно тут взя...
       Низкий рев пронесся над озером.
       Из-за кромки леса по песчаной полосе, грозно ревя, спешило другое существо, и Пашкин разум едва не отключился от реальности. Тварь была похожа на варана, но раз в пять больше самого крупного из них. Сизая чешуя матово блестела; на спине, которую острый гребень разделял пополам, были крылья. Одно сложено, как у птицы, другое, сломанное, волочилось по земле.
       Желтые глаза с вертикальным зрачком смотрели на мелкую тварь, что билась в воде, затем обшарили берег, и взгляд остановился на человеке. Пашку словно заморозило.
       Тварь ударила чешуйчатым хвостом по стволу ели, содрав кору, с неожиданной ловкостью метнулось к охотнику, и Пашкины нервы сдали. Он развернулся и побежал.
       Первый шаг дался с трудом, затем скованное ужасом тело стало послушнее. Пашка бежал обратно по своим следам, боясь обернуться и понимая, что неведомая тварь настигнет его: позади слышалось булькающее дыхание и быстрые шуршащие шаги. Писк подранка временами смолкал, затем снова усиливался. "Детеныш", - подумал Пашка, удивившись, что еще может думать.
       Бульканье позади приближалось.
       Болотные сапоги, рюкзак, куртка мешали бежать. Ружье Пашка уже бросил, но не помнил, когда и где. На бегу избавился от рюкзака, однако тварь все равно настигала. Начиная паниковать, охотник заметался, запнулся о какой-то черный камень, к счастью, не упал и побежал дальше - вверх по склону, к машине. "Это не камень, - машинально отметил мозг, - это обугленный кабаний череп".
       Обугленный?!
       Словно подтверждая это, слева прочертила воздух струя бурлящего пламени. Как из огнемета.
       Пашка бросился вправо. Пот, заливая глаза, мешал смотреть; охотник хватал воздух ртом. Преследователь сзади коротко взревел - в реве слышалась чудовищная злоба. Понимая, что оглядываться нельзя, Пашка вначале расстегнул и выбросил патронташ, потом сдернул и метнул в сторону мокрую от пота шапку - может быть, адский зверь на секунду отвлечется.
       Бежать, бежать, пока хватит сил. Позади спешит смерть.
       Что за тварь преследовала его? Ящер, который дышит огнем?
       Д... дракон?!
       "Дракон, - хладнокровно подтвердил пытавшийся обуздать панику мозг, - не думай, как он сюда попал, думай, как убежать. Ключи, ключи доставай!!"
       Пашка вырвался из леса точно к своему "Лэнд Крузеру". Выхватил из кармана ключи.
       Внедорожник приветливо пискнул, открываясь.
       Тяжело пыхтя, Пашка подбежал к дверце, рванул за ручку и закричал: шея, левое плечо и рука вскипели страшной болью. Струя пламени достала его на излете.
       "Не стой!" - заорал внутренний голос.
       Пашка повалился на сиденье, захлопнул дверцу.
       Через секунду острейшие закопченные клыки прошлись по стеклу с алмазным скрежетом, но Пашка уже терзал стартер. "Тойота" завелась сразу, не подвела, и Пашка рванул внедорожник с полицейским разворотом, ударив ящера задним крылом. Удар отбросил тварь в сторону, затем машина помчалась по грунтовке. Пашка бешено жал на газ.
       Обожженная рука вспучивалась пузырями, адски болели шея и плечо, пахло паленой тряпкой: тлела куртка. Но тварь осталась позади, дунув вслед машине далеким и потому безвредным залпом огня.
       До трассы охотник мчался, как на гонках, и только завидев выезд на магистраль, проносящиеся фуры и легковушки, сбавил скорость.
       Вначале затряслись руки, потом Пашку стало неудержимо колотить. Он нажал на тормоз, распахнул дверь, и его вырвало пеной.
       "Ну всё, успокойся", - скомандовал внутренний голос.
       И наступила тишина.
       - Мужик!
       - М-м?
       "Господи, как же всё болит..."
       - Мужик, очнись. Ты чего, в натуре, гипертоник, что ль, или этот, как его... диабетик?
       Пашка открыл глаза и увидел чье-то обросшее лицо.
       - Э, да у него ожог, - сказал другой голос. - Где угораздило?
       Пашка перевел взгляд на дорогу. У обочины стояла фура с открытой дверцей.
       - М-мужики, - проговорил Пашка, морщась. - Отвезите в больницу, заплачу.
       - Заплатит он, - хмыкнул бородатый. - Давай пересаживайся, - он помог Пашке перебраться на пассажирское сиденье, опустил спинку. - Сиди не дергайся. Санька! - крикнул он напарнику. - Тащи аптечку. Эка тебя осмолило.
       Пашка прикрыл глаза. Встреча с чудовищем на озере казалась далекой и нереальной, словно приснившийся кошмар, но ожоги - вот они, подлинные, ужасно болят. И глубокие царапины на стекле настоящие. Никто ж не поверит, что на охоте можно встретиться со сказочной опасной тварью. Никто. Станешь рассказывать - в дурку отправят.
       "Страшный сон, - согласился внутренний голос. - Просто страшный сон".
       - Поохотился, блин, - попытался выдавить ухмылку Пашка. - Выпил и заснул у костра.
       - Бывает, - посочувствовал бородатый.
       Вернулся Санька с аптечкой, на миг внимательно посмотрел на дверь машины.
       - А это чего? - спросил дальнобойщик, рывком вытащив из металла застрявший предмет.
       Обломок драконьего клыка.

    11. Голышев Г. Алый отряд

    18k   "Рассказ" Фэнтези



      
      Отец мой был главой большой и дружной семьи, и не последним мастером в гильдии оружейников. Детство мое вполне можно назвать счастливым, хотя, будучи старшим сыном и наследником, я довольно рано начал помогать отцу в работе.
      При всей видимой суровости и строгости отцовского воспитания, рос я довольно свободно, у меня всегда находилось время на приключения и деньги на веселье с друзьями. Дело отца мне нравилось, науку его я постигал легко и с удовольствием, и отец закрывал глаза на мои юношеские шалости, понимая, что лучше дать дури выветриться самой, чем выбивать ее розгами и карцером.
      Тем более, что шалости, как правило, не выходили за границы обычных дурачеств молодых людей.
      Друзья ценили меня, и не только за происхождение из доброй семьи. Далеко не все мои знакомые были из порядочных семейств, в друзьях у меня ходили и лихие ребята с местного рынка, и даже парочка начинающих нищих. Отец их не одобрял, конечно, но я как-то раз услышал, как он объяснял матери, что жизненный опыт полезен молодым людям, если, конечно, эти самые молодые люди находятся под правильным руководством.
      Отца своего я уважал и прислушивался ко всем его советам. Впрочем, главным советом всегда было 'думать своей головой'. Думать - и о последствиях своих действий в том числе.
      Далеко не все наши соседи одобряли вольности, которые мне разрешались. Некоторые, особенно старые мастера-оружейники, пытались образумить отца, чтобы он воспитывал меня согласно сложившимся традициям. Отец, однако, считал, что поступает правильно. Он объяснял это спокойно и уверенно: молодым людям свойственна живость, а буянов без царя в голове среди моих друзей не водится, что такие люди, наоборот, сторонятся моего общества. Ну и что мое мастерство, возможно, превзойдет его, а он, как я уже говорил, был далеко не последним мастером.
      Среди своих сверстников я не выделялся ни ни особой силой, ни лихим бесстрашием, свойственным молодым людям, не был заводилой в отчаянных наших предприятиях, и никогда не любил те из них, которые кроме нашего смеха вызывали чьи-то слезы. При всем при этом, если наши дела шли совсем в плохом направлении, вся честная компания старалась держаться поближе ко мне. И, надо сказать, не зря.
      Отцовский совет 'думать своей головой' выручал нас из многих переделок. Друзья, однако, считали, что голова тут ни при чем, а вывернуться из сложных ситуаций и вытащить остальных мне помогает либо ангел-хранитель, либо удача, а то и нечистая сила. Впрочем, повторю опять, за границы дозволенного наши шалости выходили очень редко.
      Город наш был вольным, довольно большим и богатым. Стоял он на самой границе владений двух знатных сеньоров, которые и с самим королем-то не особо считались. По слухам, это как раз король с ними считался, потому что... Но это уже были те дела, которые мало меня занимали в то время.
      Сеньоры эти, как водится, находились друг с другом в смертельной вражде. То был не обычный спор из-за пограничных владений, который разрешался небольшой войной и большими пирами, нет. Что-то у них было, между их родами, ненавидели они друг друга люто, воевали жестоко и постоянно. Крестьянам от этого житья не было, а вот город наш процветал. Сеньорам же надо было где-то покупать оружие, вербовать солдат и брать деньги в долг! Вольности наши защищал сам король, а воевать одновременно еще и с королевской армией никто из сеньоров не хотел. Король же получал лучшее в стране оружие и доспехи по цене в два раза ниже, чем наши вояки, и те ничего с этим не могли поделать. И когда они лично удостаивали наш город своим посещением, с большой помпой и пышной свитой, как полагается, то никогда не осмеливались прихватить с собой войска.
      Нам не сильно нравились эти визиты. Свита барона, который слыл бравым воякой и развеселым гулякой, причиняла много хлопот городской страже (хотя и приносила кабатчикам изрядную прибыль). А графа, по слухам колдуна и чернокнижника, все просто боялись, и старались в дни его визитов вообще не выходить из дому без нужды.
      Поздней осенью, в год моего двадцатилетия, по городу поползли слухи, что барон достал-таки старика-графа.
      Наследницей графа была его молодая дочь, никто всерьез не верил, что она выстоит против войск своего кровного врага, хотя молва и говорила про нее, что она в искусстве чертознайства превзошла своего отца. Поговаривали даже, что вовсе не барон стал причиной смерти графа. Впрочем, про покойника старались не говорить вообще. И так уже ползли очень нехорошие слухи, совсем нехорошие. Мол, если кому и не успокоиться после смерти, так это проклятому колдуну. И люди, опять же по слухам, пропадать стали, и не только из окрестных деревень, а даже и из приграничных королевских владений.
      Понятно дело, нас тревожили эти вести. Конечно, за все время усобицы такие ситуации случались, и не один раз, но времена предстояли неспокойные, и никто этому не радовался. Молодежь, вроде меня и моих друзей, потихоньку тренировали старые вояки, на всякий случай. И наш веселый город как-будто затянуло серым холодным туманом.
      Туман немного просветлел, когда из ратуши объявили о визите в наш город наследницы графа. В нашем квартале народ зашевелился, готовя доспехи и оружие на продажу, в веселом квартале снова появились наемники из королевских земель - словом, жизнь стала возвращаться в привычное нам русло. Все понимали, что за визитом новой графини последует визит ее злейшего врага-барона, и все начнется по новой, так или иначе.
      Встречать графиню набралась полная площадь людей, чего никогда не было с ее колдуном-папашей. Конечно, и про нее говорили разное, но уж больно всем хотелось посмотреть на нее, понять, выстоит ли она против барона, станет ли ему достойным противником.
      Мы с приятелями тоже на площадь пришли, и место у нас было самое что ни на есть удобное - почти у самой ратуши. Там-то я впервые ее и увидел, графиню эту. Помню, я ее пожалел: красивая девушка, совсем молодая, немного старше моей средней сестры, но очень решительная. Был с ней и старый советник ее отца, мерзкий старикашка, с лицом иссиня-белом, как у покойника. Про него говорили, что он тоже был колдун, и что от роду ему чуть не тысяча лет, и что старику-графу он родня, и учитель в чертознайстве, и что сам Сатана ему лучший друг-приятель... Много чего про него говорили, и, хотя умные люди далеко не всему верили, боялись его изрядно, и, похоже, за дело. При его появлении народ как выдохнул, толпа слегка раздалась в стороны, и все глаза попрятали, никто не кланялся, как графине. А я... Что-то удержало меня, какая-то сила не позволила глаза от графини отвести. Увидел это колдун проклятый, и увидел, что я это заметил. И улыбнулся он мне такой улыбкой, что у меня волосы на затылке зашевелились.
      ...И тем же вечером меня похитили. В моем родном городе, где я каждый переулок знал, где спрятаться почти невозможно даже нам, его жителям, где мой отец один из самых уважаемых граждан, где чуть не каждый стражник знал меня в лицо! Подошли сзади, заткнули рот и нос какой-то тряпкой - и что стало с моими друзьями, и моей семьей...
      ...Нас было четверо, мы были примерно одинакового возраста. Нас держали взаперти, в большом каменном зале - только четыре тюфяка лежало внутри нарисованного на полу странного рисунка. Нам не разрешалось их передвигать, да мы и не хотели. Каждое утра колдун приходил, ковыляя, вставал в центр рисунка на полу и пел какую-то дикую песню на незнакомом языке - у меня от этой песни сводило зубы и выворачивало кишки наружу. Потом входили восемь стражников с командиром, и начинался наш день. Командир показывал нам приемы боя - стражники били. Били в полную силу, не жалея, свирепея от каждого точного удара. Мы пытались защищаться. Вечером мы падали на тюфяки, в крови и грязи, и просыпались на следующее утром под дикую и незнакомую песню.
      Очень быстро я забыл про родной город, про дом и про отца, забыл, кто я, с трудом помнил даже собственное имя. В голове постоянно звучала песня колдуна, от нее сводило мышцы и словно выворачивало наизнанку. И - ненависть. Как я их ненавидел! Всех, и колдуна, и девку-графиню, и троих своих товарищей по несчастью. Эта ненависть била мне в голову, скручивала спазмами мое тело, заливала меня липкими зелеными потоками, я тонул в этом болоте и не находил выхода...
      ...Их всегда было двое на одного. Два здоровенных стражника, и приемы, которые показывал нам их командир, были бесполезны. Сначала мы пытались делать так, как он учил, но потом... Потом мы просто дрались за свою жизнь так, как подсказывала ненависть внутри. А колдун смотрел на это, смотрел и ухмылялся своей кривой улыбкой, как смотрит хозяин на собак, которых натаскивают на собачьи бои, я видел такое тогда, давно, в прошлой жизни. День за днем нас доводили до лютой, сжирающей душу ненависти, до безумия, до бешенства, от которого не было спасения даже ночью, даже во сне.
      Но однажды, случайно, совершенно случайно... Уворачиваясь от ударов, я спиной наткнулся на Второго, нырнул за Третьего... Наша четверка перемещалась, переместилась необычным, плавным движением - и на полу остались лежать два трупа охранников.
      И ненависть сменила цвет...
      Мы удивленно смотрели друг на друга. Это было здорово, это было правильно. Странное движение связывало нас и давало силы. Мы почувствовали друг друга, почувствовали то, что нас связывает - ненависть, которая стала синей, холодной и острой, как клинок. Мы перестали защищаться, мы хотели убивать.
      Трупы вынесли, колдун выгнал стражу и несколько дней нас никто не трогал. Мы если, спали, снова ели и снова спали. Между собой не разговаривали, в этом не было надобности. Колдун, однако, приходил каждое утро приходил и пел, только песня стала другой.
      Сколько дней нам дали отдохнуть я не знаю, не считал. Однажды утром вместе с колдуном зашли новые восемь стражников, уже с дубинами. Все началось снова, но на этот раз мы не защищались. Мы перестали быть жертвами.
      Мы снова и снова пытались повторить то движение, поймать то чувство смертельной правильности атаки. Снова и снова один, два - несколько стражников попадали, проваливались в воронки, которые мы крутили своими шагами, ударами, уклонами... Это было похоже на закручивание нескольких маленьких, слабых вихрей перед рождением большого смерча. Вот закручивается вихрь, но что-то не так, он распадается, рассеивает свою силу и вместо смертельного удара враг получает пыль в глаза.
      Стражники теперь ощутимо нас боялись, и нам это нравилось. Их страх был как запах загнанного зверя, дрожащего от понимания своей участи, это прибавляло нам сил, давало нам немного дополнительного времени в каждой новой попытке.
      Странный рисунок на полу сильно нам помогал. То, что раньше казалось странным, ничего не значащим переплетением линий на полу неожиданно стало картой, подсказкой - хотя и не всегда точной. Руна - а мы уже начали понимать, что это руна - была нарисована не совсем правильно.
      И так же неожиданно мы начали понимать, что именно пел нам проклятый колдун по утрам. Точнее, мы вспомнили, что он поет. Он пел нам Руну Памяти, так же, как до этого пел нам Руну Пробуждения.
      ...И мы вспоминали, каждую ночь. Каждую ночь нам снились бесконечные битвы, бесконечная смерть и бесконечная кровь. И в каждой битве мы четверо были частью не слабых вихрей, но одного могучего смерча. Сотни и сотни жизней каждую ночь - и каждая жизнь состояла из сотен непрерывных, пылающих алой ненавистью огненных смерчей. Только из ненависти, больше в этих жизнях ничего не было.
      Каждую новую жизнь нас тянуло друг к другу, где бы и кем бы мы не рождались. И все повторялось раз за разом. Мы рождались, встречались, нас захлестывал смерч из ненависти и крови. Жизнь за жизнью были наполнены только этим, жизнь за жизнью мы горели, как адское пламя.
      Наша ненависть рождала страх - мы хорошо помнили его, нас боялись все, даже те, кто сражался вместе с нами. Нас боялись те, кто думал, что мы им служим. Те, кто нас призывал, те кто защищал, те, кто нас учил. Мы горели только для себя, неся ужас, смерть и страх всем остальным без исключения. Страх означал власть. Власть означала новые битвы, а новые битвы увеличивали страх перед нами.
      Мы учились. С каждой новой жизнью техника боя становилась все более и более смертоносной. С каждой прожитой жизнью мы все лучше понимали, что и как надо делать, и это знание еще больше усиливало страх перед нами. И еще сильнее разжигало нашу ненависть.
      Воспоминания давали нам то, что мы так хотели найти. Память делала наши движения более осмысленными, более правильными, более смертельными. Но самое главное: в нас снова горел тот самый огонь, способный сжечь все, что нам противостояло.
      Или просто стояло на нашем пути.
      Бывает, человек пытается собрать сложную головоломку, хитроумный механизм. И, все делая правильно, упускает из виду незначимые с виду мелочи. И части не стыкуются, не хотят становиться четким и совершенным целым. А потом внезапно раз! - толчок, удар - и все становится на свои заранее определенные места. Так отдельные руны наших боев сложились в одну - и восемь стражников остались лежать на полу вместе со своими дубинками.
      Тела убрали. Колдун стал петь другую песню, теперь уже не только утром, но и вечером. И вместе с ним стала приходить девчонка-графиня.
      Я помню, как кипела во мне жестокая радость - потому что я, и мои братья, мы знали, что он поет. Мы знали, а он нет.
      Давным-давно мы перестали надеяться на волю случая, раз за разом, жизнь за жизнью сводящим нас вместе. Нам надоело тратить время на изучение того, что мы и так знали лучше всех мире. Давным-давно мы придумали книгу, ловушку для тех, кто захочет получить власть над рабами-демонами.
      И вместе с ними стать повелителем мира.
      Мы написали, как найти нас в новых воплощениях, как помочь нам вспомнить то, кем мы были в прошлых. Мы расставили ловушку для тех, кто безрассудно мечтает о власти, а таких во все времена было немало.
      Мы составили Руну Пробуждения и Руну Памяти, которые пел глупый старикашка. Это, конечно, было не слишком разумно с его стороны, потому что мы никогда и никому не служили, и не собирались этого делать теперь. Но глупее всего с его стороны было петь нам Руну, которую он пел нам теперь.
      В книге эта руна называлась Руной Подчинения. Предполагалось, что она дает абсолютную власть над четырьмя демонами, и, если пропеть ее демонам 12 раз, они будут служить тебе, как рабы, на кровь и плоть, на смерть и жизнь. Но дело в том, что была там некая игра слов, изящная, но довольно жестокая. И пел колдун два раза в день клятву отдать нам свою плоть и кровь, свою смерть и жизнь. А графиня ему подпевала...
      На седьмой день к нам вошли двенадцать воинов графини в полном вооружении, в доспехах и с боевым оружием. Колдун прислал их, чтобы убить нас, так было написано в нашей книге. Там было написано послать на смерть своих лучших воинов, для того, чтобы их смерть окончательно пробудила демонов и подчинила их. А нам - нам было нужно их оружие.
      ...А потом мы пошли по замку, как четыре огненные смерча, убивая всех, кто попадался нам на дороге. Это было просто, это было правильно, это было наше естество. Графиню мы смахнули с лица земли как надоедливую муху, а вот колдун умирал так, как обещал нам в своей песне.
      В нас снова горел огонь, в котором мы жили сотни жизней. Тот самый огонь, который когда-то зажгли мы сами, который мы поддерживали, сжигая в нем собственные души. Тот самый огонь, в котором горела наша человеческая природа, превращая нас в то, что так хотел заполучить колдун - в демонов битвы, в абсолютное оружие.
      Но потом, когда в залитом кровью замке не осталось ничего живого, мы вспомнили кое-что еще... Мы вспомнили - нет, мы увидели, мы почувствовали, как огонь превращается в золу, в черную, мертвую, холодную золу.
      Мы вспомнили, как однажды, давным-давно, когда мы были на пике своей мощи, на вершине власти, мы увидели - а может быть, нам показали - ту пустоту, куда мы падаем, куда мы идем. Поняли, что сгораем сами, горим, превращаясь в ничто, в пыль.
      ...И я разжал кулак, посмотрел на раскрытую ладонь и сказал себе, что больше никогда не сожму ее снова...
      А потом мы поклялись. Мы поклялись, что больше никогда мы не будем сражаться ради сражения, что никогда больше мы не будем петь Руну Смерти, никогда больше не будем гореть этим пламенем. Мы бросили оружие и разошлись по сторонам света...
      И я вспомнил сотни и сотни других жизней, когда я старался забыть, убежать от себя прежнего. Как сотни и сотни жизней я пытался научиться жить по-другому, как учился сострадать, любить... И как снова и снова черная ненависть сводила нас вместе и сворачивала в адский смерч, заставляя гореть черным огнем, сжигая свои души. Как снова и снова мы начинали сначала - сотни и сотни, тысячи жизней.
      ...Как умирали теми смертями, которыми убивали других... Как страдали, теряя близких так же, как страдали те, чьих близких убивали мы... Как мы оплачивали каждую погубленную жизнь, каждую пролитую слезу. И как снова и снова находился жадный до власти недоумок, который заставлял нас проходить через все сначала...
      Я вспомнил сотни и сотни миров, где чистые, добрые и мудрые люди поют совсем другие руны, руны радости, руны познания, руны любви. Я вспомнил, как страстно стремился стать одним из них, и как они отворачивались от меня - черная ненависть оставила слишком сильный отпечаток. И как отчаянно хотел я стереть его, забыть, забыть навсегда...
      А потом мы посмотрели друг на друга. Четыре демона, пытающиеся снова стать людьми, и снова пойманные в свою же ловушку. И глазами трех моих братьев снова смотрела черная пустота...
      Мы сожгли колдовскую книгу, мы сожгли ее вместе с остатками замка.
      И разошлись в разные стороны, с надеждой никогда больше не встречаться.
      С уверенностью, что следующая встреча неизбежна.
      Но, может быть, в следующий раз у нас хватит сил сказать "нет"...

    12. Данта И. Как все

    17k   "Рассказ" Проза



    .
    .

      

       Я проснулся и тяжело вздохнул. Перевернулся на другой бок, зарылся лицом в подушку. Голова болела, все тело ломило, и настроение находилось где-то существенно ниже плинтуса. Едва мерцающее воспоминание подсказывало, что пробуждения должны быть не такими. Человек должен хотя бы просыпаться отдохнувшим и жизнерадостным, ладно уж, если в дальнейшем день подпортит ему жизнь. Но хотя бы с утра! С утра жизнь должна быть прекрасной?

       Собравшись для жизни, я перевернулся на спину и открыл глаза. Утро было тяжелым и мрачным, едва освещало комнату сероватым безжизненным светом. Конечно, каким оно еще могло быть? Я осторожно поднялся с кровати, стараясь не разбудить толстую сварливую бабищу, что спала рядом.

       Нет, женился я десяток лет назад на красивой хохотушке с легким характером. Не знаю точно, когда Анька превратилась в чудовище, но произошло это вскоре после свадьбы. Да, все сказки заканчиваются на абстрактном "и жили они долго и счастливо", потому что дальше начинается триллер, как минимум, и трэшовый ужастик, как максимум.

       Крадучись я выбрался из спальни и, расслабившись, пошел на кухню. Щелкнул кнопкой электрического чайника, намереваясь сделать кофе. Передумал и решил сначала принять душ. Может так удастся взбодриться и поднять себе настроение этим сумрачным утром.

       Я намылился, стырил у жены какой-то приятно пахнущий шампунь, щедро плеснул на голову, и настроение стало улучшаться. У меня выдалась неделя отпуска и, в кое-то веки, мне никуда не надо спешить. Целая неделя отдыха от ненавистной офисной работы. Сейчас спроважу Аньку на работу, а сына в школу и все вообще будет айс. Тут раздался грохот в дверь, сопровождаемый истошным ором.

       - Какого черта ты занял ванну, козлина ты эдакая! Ты же, скотина, в отпуске, а я на работу опаздываю. Ты, мать твою размать, не мог водные купания попозже устроить? - жена ломилась в дверь и явно была не в самом лучшем настроении.

       Я замер от неожиданности. Ну, кто бы мог подумать, что уже и сходить в душ не имею права. Я плюхнулся на дно ванной и уставился в одну точку - злой, как черт. Затем заорал:

       - Отвали, дура, подождешь пять минут, не обломишься.

       Анька, кажется, подавилась очередным оскорблением и с такой дурью долбанула в дверь, что хлипкий замок не выдержал. Дверь распахнулась и с грустным стуком ударилась о стену. Я обхватил голову руками. Как я докатился до жизни такой?

       Я смыл с себя все мыло и растянулся в ванной, уставившись в потолок. Теперь, назло жене, я должен пробыть здесь подольше.

       Я убил сам себя, предал все во что верил, сдался. И ради чего? Ради того, чтобы жить как все. В голове заиграла такая родная мелодия и знакомый голос с хрипотцой вновь затянул песню про чужую колею. Я увяз в ней. Я в ней погиб. Осталась только никчемная трусливая оболочка, желающая обжираться и смотреть тупое кино по телеку, под пивко.

       Когда все кругом агитировали меня жить "как все", то забыли сказать главное: счастья это не принесет. Многие ли вообще из этих "как все" счастливы? Не знаю, я таких не встречал. Зато встречал глубоко несчастных, но старательно делающих вид, что у них все лучше всех. Ну, еще бы! Работа, муж или жена, детки-красопетки - все как надо. Фасад покрашен, а внутри отчаяние и безысходность. Или отупение от обжорства и бессмысленных зрелищ.

       Спустя минут десять я начал понимать, что играю с огнем, и пора и честь знать. Выбрался из ванной и, вытираясь полотенцем, рассмотрел причиненный злой фурией ущерб. А потом повернулся к зеркалу и обомлел: на нем крупными буквами яркой помадой было написано "СДОХНИ!"

       Я медленно выдохнул, стараясь успокоиться, но все равно сгорал от гнева. Запахнув халат, я выскочил из ванной и бросился к жене.

       - Какого хрена, ты вообще идиотка что ли? Что за дебильные выходки? - орал я, найдя ее возле зеркала в спальне.

       Она не повела и ухом, красила глаз, вытянув рожу вниз и сложив губы уродской трубочкой. Закончив, прошла мимо меня, ответила на ходу:

       - А ну-ка, давай, хватит орать. Разошелся мне тут, - и скрылась в ванной. Оттуда донеслось уже громче. - Разбуди Егорку!

       Я тяжело вздохнул и потопал в комнату сына. Приоткрыл дверь и крикнул:

       - Вставай, оболтус.

       Оболтус перевернулся, укрылся одеялом с головой и до меня донеслось едва различимое:

       - Отвали.

       - Я тебе дам отвали, - рыкнул я, подошел к кровати и одним рывком сдернул с него одеяло. Свободной рукой схватил Егора за ногу и стащил на пол. Он сидел и смотрел на меня ошарашенно. Я отвернулся и бросил на ходу:

       - Просыпайся, тебе пора в школу.

       В ответ донеслось:

       - Хорошо, придурок.

       Я задумался, то ли я мудак, то ли сын у меня мудак. Хотя вернее всего и то и другое.

       На кухне я снова включил чайник и на автомате стал готовить себе кофе. Без кофе я не могу прожить и дня, три или четыре чашки в день моя норма. Пью растворимый. Друзья смеются надо мной, мол, это не кофе, а моча ослиная. Но мне плевать, я слишком ленив, чтобы совершать все эти лишние телодвижения и варить кофе в зернах. А все эти крутые кофеварки дорого стоят.

       На кухню зашел сын, уже в наушниках. Плюхнулся в кресло в углу и уставился в телефон. Вот оно молодое поколение - зомби, которым не нужны мозги.

       Сын кофе не пьет, как и жена. Поэтому я сделал только себе и уселся за стол. До женитьбы я встречался с разными девушками, и все они успевали подсесть на кофеманство за время общения со мной, но только не моя жена. Анька никогда не пила кофе, только чай. Я вздохнул и подумал, что зря не женился на одной из девиц, полюбивших кофе. Сделал большой глоток напитка и поморщился. Сегодня все казалось отвратительным, даже кофе.

       Вошла жена, уже собранная и обутая в туфли на высоких каблуках. Я усмехнулся и подумал, что нет никакого толку таскать такую тушу на каблуках, красивши от этого не станешь. Анька зыркнула на меня волком, достала из холодильника пару яблок, видно опять на диете, и, не оборачиваясь, приказала:

       - Вынесешь мусор и полку прибей, - тут бы ей и остановиться, но она уже вошла во вкус. - Хотя бы пока в отпуске потрудись палец о палец ударить. Ни хрена не допросишься.

       Мне хотелось закричать.

       Аня толкнула Егора в плечо и пошла к выходу. Сына она завезет в школу по дороге на работу, на своем крошечном, но делающем ее такой самостоятельной, Матизе. И уже не важно, что самостоятельность эта была куплена на деньги с продажи моей квартиры. Уже в дверях жена остановилась, посмотрела на меня:

       - И дверь почини. В ванной. Ты слышишь, Сережа?!

       Терпеть ведь меня не может. Зачем живет со мной? Зачем я живу с ней? Все раздражение я вложил в ехидство и сладким голосом ответил:

       - Конечно, любимая.

       Дверь за моей ненаглядной семейкой закрылась, и мне почудилось, будто мои волосы развевает слабенький ветерок свободы. И свободу эту я намеревался подарить компьютеру. Там я и окопался на ближайшие три часа. Посидел в соцсетях, почитал новости, потом долго выбирал какой бы фильм посмотреть. Наконец, нашел отменный ужастик, поставил на прогрузку и двинулся запастись жратвой.

       Вернулся, спустя пятнадцать минут, с полным подносом еды и новой порцией горячего кофе. У жены моей имеются и достоинства - хозяйка она отличная. В доме всегда порядок и есть что пожрать. Правда, с порядком беда. Не дай бог крошку уронить - мгновенная истерика. Будь она дома, выгнала бы меня с едой на кухню, взашей. Сегодня я не собирался быть аккуратным.

       Ужастики нынче сходу норовят испортить аппетит, но меня этим не проймешь. Я с удовольствием уплел все, что принес и допивал кофе. Он успел остыть и имел какой-то неприятный привкус. Я сделал еще несколько глотков, пытаясь понять, что с ним не так. Что за ерунда? Никогда не слышал, чтобы кофе пропадал. В фильме кому-то вспороли брюхо и я отвлекся.

       Еще через полчаса я услышал, как хлопнула входная дверь. Напрягся, неужели жена приперлась? Неужели испортит день окончательно? Прислушался - тишина. Наверное, показалось. Снова уставился в экран, но вдруг из коридора донеслось... рычание? Я стукнул по клавиатуре, ставя кино на паузу, и весь обратился в слух. В моем коридоре что-то страшно, утробно рычало. Внутри все оборвалось от страха и нереальности происходящего. Я на цыпочках подошел к двери комнаты и осторожно выглянул, прислушиваясь. Входную дверь отсюда видно не было, но я не сомневался - там что-то есть. Что-то жуткое.

       Я схватился за притолоку и мучительно пытался сообразить, что происходит, когда услышал тяжелый топот стремительно приближающихся ко мне ног. Я отскочил назад в комнату, захлопнул дверь и припер ее комодом. Судорожно хватая ртом воздух, заставил себя упереться в комод руками и держать дверь. Хотя хотелось мне забиться в угол комнаты и дрожать. Я больше ничего не слышал, за дверью царила тишина, мертвая. Гулко колотилось мое сердце и зловеще тикали часы.

       Еще долго я стоял, подпирая комод. Потом решился сесть, но спиной привалился к нему. Не знаю, сколько часов я так просидел, одуревая от ужаса, пока не стал сомневаться в реальности произошедшего. Поначалу я был полностью уверен в том, что слышал. Но с каждой минутой все отчетливее понимал - такого быть не могло. И мой разум стал предлагать другие объяснения. Я смотрел ужасы и под впечатлением... В такое верилось слабо. Но каким-то образом меня все-таки заглючило. По-другому и быть не могло.

       Спустя еще какое-то время мне стало стыдно. Взрослый мужик, а веду себя... Я осторожно отодвинул комод и вышел из комнаты. А ведь Бродский говорил, не выходи из комнаты...

       Тишина. Медленно иду по коридору, испуганно озираюсь. Нигде никого, все на своих местах. Я обследовал квартиру и нигде ничего подозрительного не увидел. Осталось проверить только спальню. Уже почти спокойный я вошел туда, вслух насмехаясь над собой:

       - Придурок недоразвитый. Ну как можно было до такого докатиться? Психушка по тебе плачет.

       Спальня была пуста. Я окончательно расслабился, и собирался было уже уйти, когда почувствовал что-то неладное и замер. В комнате кто-то был. Что-то наблюдало за мной. Я чувствовал это кожей, нутром, черт его знает чем, но чувствовал.

       Я осмотрел каждый угол и застыл, перестав дышать. Я понял, что было не так. Мое отражение, в большом зеркале на дверце шкафа, не повторяло моих движений. Я стоял к нему боком и краем глаза видел, что оно стоит ко мне лицом.

       Я всерьез планировал завизжать и броситься наутек, когда услышал:

       - Не стоит. Это ничем тебе не поможет.

       Я не выдержал и взглянул отражению прямо в глаза. В зеркале был я.

       - Что удивлен? Ожидал увидеть чудовище? Самый страшный монстр здесь ты, - паскудно усмехаясь, сказал мой двойник-отражение.

       - Че за хрень? - соригинальничал я дрожащим голосом. По мне так собственное отражение, живущее собственной жизнью, не менее страшно, чем какой-нибудь монстр.

       - Присядь, бедняга, на тебе лица нет, - рассмеялся двойник. - Побеседуем.

       Я понял, что мне и правда невероятно сложно держаться на ногах и сел прямо на ковролин, облокотившись на супружеское ложе. Глаз с отражения не сводил. Оно, благо, что не вылезало из зеркала. Я считал и это уже хорошо.

       - Что тебе нужно от меня? - решился я на вопрос.

       - О, все предельно просто. Мне нужно, чтобы ты умер, - заявил двойник и обезоруживающе улыбнулся.

       Я открыл рот от удивления.

       - Давай сразу расставим все точки над "и", - продолжило отражение. - Сегодня ты умрешь, это уже не обсуждается. Я все устроил.

       - Как это все устроил? - пролепетал я.

       - О, все очень просто, - воодушевился двойник, прохаживаясь в зазеркалье внутри шкафа, - ты уже умираешь, просто еще не почувствовал этого. Я подсыпал яд в банку с кофе, и ты его выпил. Потом я запугал тебя, чтобы ты посидел в комнате и дал яду время подействовать.

       - Что за яд?

       - Этого я тебе не скажу. Мало ли, вдруг ты ломанешься в больничку и там найдется противоядие.

       - Да кто ты такой? - возмутился я, собрался было встать, и ломануться в больничку. Но неожиданно понял, что у меня нет сил подняться.

       - Я это ты. К моему глубочайшему сожалению, - вздохнул двойник.

       - Тогда ты должен понимать, что убивая меня, убьешь и себя, идиот, - пробурчал я. Внезапная судорога боли заставила меня забыть о намерении куда-то идти. Я обхватил живот руками и свернулся калачиком, чуть покачиваясь, не в силах сидеть неподвижно. Мой враг рассмеялся.

       - Я давно мертвец, твоими стараниями. А это, - он небрежно махнул в мою сторону рукой, - это моя месть. Помнишь, о чем я мечтал в юности? Помнишь, какую жизнь я хотел? Что ты сотворил с моими мечтами? И все в угоду своей лени.

       - Нет, нет, не перебивай, - остановил он меня, пытающегося вставить словечко. - Я помню, как ты оправдывал свою никчемность. Мол, у тебя же семья, ради нее пришлось поступиться многим.

       - Я помню все твои гнидушные объяснения, - все больше распалялся двойник в зеркале. - И что же? Это, по-твоему, семья? Это семья спрашиваю я тебя? Это убожество, а не семья. Пародия! Пародия на семью, пародия на жизнь!

       - Я ненавижу тебя! Ненавижу за твою ничтожность... И потому сегодня ты сдохнешь, - он помолчал немного и продолжил совсем печально. - Я хотел любить, я хотел творить, не желал довольствоваться малым... А ты что сделал? Притащил в дом эту бабу. Я даже смотреть на нее не могу. Не знаю, как ты с ней спишь. И сыночка придурка вырастил. А знаешь, что самое ужасное? Что даже они тебя презирают.

       Он сплюнул прямо на пол, а я вздрогнул, испугавшись гнева жены. Плевок на полу это повод для недельной истерики. Тут же сообразил, что все произошло лишь в отражении, и расслабился, а потом мне стало стыдно и душно. Душно от самого себя. Я понимал - нужно защищаться, найти важные и убедительные доводы. Когда нечего сказать, но сказать что-то очень хочется, получается только выставить себя дураком.

       - Но меня устраивает моя жизнь, - промямлил я.

       - Это неправда! Никого не устраивает такая жизнь. Ты просто миришься с ней.

       Мне стало плохо, из тела ушла вся сила, и я повалился на пол. Внутри разрасталась волна боли. Она спиралью закручивала внутренности, выдергивала их с насиженных мест и выпихивала к горлу.

       Пошатываясь и прижимая руку к животу, он вышел из зеркала. Ему тоже было плохо. Встал возле меня, посмотрел сверху вниз. Во взгляде сквозила нотка презрения и сожаления.

       - Не передумаешь? - с надеждой взглянул я на убийцу.

       Он помотал головой, поморщился.

       - Будет хуже.

       - Куда уж хуже? - сказал я, с трудом выплевывая слова из горящего адским пламенем чрева.

       - Ты еще успеешь, - с неожиданным состраданием сказал он.

       Я заплакал. И сжимая зубы до скрежета, кусая до крови губы, пополз к балкону. Там я собрал все силы и встал на ноги, цепляясь за перила. Внизу зиял мой путь в никуда, высотой в десять этажей. Я неуклюже, боком, перебросил себя через перила и вывалился спиной вниз. Пока я летел, мой двойник облокотился на перила, подмигнул мне.

       - Теперь я хотя бы свободен, - прозвучал его шепот в моих ушах.

       Затем мне показалось, что в меня врезалась планета, и он растаял. Весь мир растаял.

      

    .
    .

    13. Ечеистов В.В. Лютый морок

    20k   "Рассказ" Фантастика, Мистика, Хоррор



      В памяти почти не сохранились те времена, когда он мог вот так дышать. Набирать воздух полной грудью. Воздух, который прохладно щекотал ноздри и сладко втекал в самую душу. Все эти ароматы свежих трав, прозрачных весенних листочков и влажной земли, не успевшей просохнуть от вешних ручьёв, казалось, можно пить большими глотками, словно берёзовый сок. Голова кружилась от избытка кислорода и воспоминаний из далекого детства.
      
       В те беззаботные годы Олег частенько гостил в этих местах. Теперь его здесь никто не ждёт, но память нередко возвращала его на тихую деревенскую улицу с бревенчатыми колодцами и кустами сирени, на берег реки, на поля, шелестевшие голубоглазым льном и медовым клевером. Олег давно мечтал заехать сюда на денёк, чтобы пройтись по знакомым тропкам, но жизнь скакала с кочки на кочку, унося его всё дальше от ласкового песка под босыми ногами, от запаха скошенных трав и парного молока. Ежедневная суета копала рвы и ставила рогатки, навсегда запирая от него детство. И все же Олег не расставался с мечтой совершить, пусть короткую, вылазку в прошлое.
      
       Наконец, удалось. Вышло как-то спонтанно. До конца отпуска осталось три дня, машина после мелкой, но неприятной аварии, все ещё висела на стапелях в кузовном цеху, вот и выудил Олег с дальних полок неисполненных желаний почти позабытый маршрут. Изучил расписание, прыгнул в электричку, на конечной подождал местный рабочий поезд из трёх вагонов, и...
      
       Ну, почему так бывает? Неужели это какое-то вселенское правило, чтобы мечта всегда была ярче скучной реальности? Не сказать, чтобы Олег был разочарован, но какой-то горький привкус щипал язык и вышибал слезу, словно вместо сладкой газировки случилось глотнуть по ошибке уксуса. Вместо обшитого тесом вокзала, где в любую жару было прохладно и, помимо лавок из гнутой лакированной фанеры, всегда стоял бак с ледяной колодезной водой и кружкой на цепочке, теперь появилась укатанная асфальтом парковка. На месте высоких деревьев стояли черные пни.
      
       Добравшись до деревни, Олег продолжил получать под дых от действительности. Милые бревенчатые домики с дремлющими на лавках котами исчезли - их место заняли коттеджи, нагло распихивающие друг-друга высоченными глухими заборами. Колодцы были засыпаны, а на дороге не видать уже луж, в которых случались целые битвы бумажных флотилий - дорога запеклась пригоревшей коркой асфальта. Олег не смог даже пробраться к реке - весь берег плотно застроили двухэтажными дворцами, оставив лишь небольшой проход между заборами. Однако, эта щель, видимо, была единственным местом, где вместо асфальта царила непролазная грязь. Недолго побродив в поисках выхода к воде, Олег отправился в обратный путь. Лишь на околице он задержался, чтобы насладиться природными ароматами и почти нетронутым видом. В эту сторону строить не стали. Возможно, помешал ров для стока воды из ближних болот. Хотя, скорее всего, домовладельцы готовы были бороться с земной влагой на живописном берегу реки, но тут не считали затраты на дренаж оправданными.
      
       Отдохнув на поваленном дереве, Олег достал телефон, чтобы узнать время. До поезда сорок минут. Пора. На станцию от деревни всегда вели две дороги - большая и малая. По большаку он шёл от железной дороги. Обратно можно пройтись и по маленькой, которая была лишь тропой, протоптанной в поле. Изрытая бороздами и кочками, с нередко случавшимися по весне и после дождя лужами и пятачками грязи, эта дорожка экономила время и радовала глаз городского жителя натуральными сельскими пейзажами. Но была ещё одна тропка. Точнее, не была, а бывала, потому что увидеть её случалось далеко не всегда. Иногда на проторенный путь можно было свернуть прямо от околицы, но часто эта дорожка исчезала, зарастая густой травой.
      
       Олег любил эту дорогу за разнообразие - она шла по краю рва, мимо пруда, через перелесок, задевая угол поля и край болота, поросший "волчьей ягодой". Эта тропинка то ныряла в сумрачный лес, то вновь вытекала на открытую полосу с валами выкорчеванных с поля корней. Олег заметил эту дорожку и тут же свернул с большака. Стало смеркаться, со стороны болота потянулись понизу лохмотья тумана. Из-под огромного пласта дерна, выкорчеванного вместе с широким пнём, курились белёсые спирали остывающих испарений. Вдруг потянуло дымком. Усмехнувшись, Олег вспомнил, как маленьким тыкал пальцем в сторону этих подземных дымов и надоедал всем вопросами об их источнике. Старшие, отшучиваясь, говорили, что это черти картошку пекут. Теперь Олег знает, что такое торф и как он может тлеть под землёй, но тогда... В детстве он верил в потустороннюю природу этих "костров", а пару раз даже было уверен, что заметил под корягами жуткие тени. Но на то оно и детство, чтобы всякую ерунду легко принимать на веру.
      
       Теперь он другой. Олег, вдохнул дымок, причмокнул, будто пробуя его на вкус, и отправился дальше. Внезапно, что-то высокое, под самые кроны, мелькнуло среди зарослей. Зверь какой, птица или просто почудилось в сумерках? Нет, показалось, но не совсем - навстречу из кустов вышла молодая женщина, согнувшаяся под тяжестью сумки. Олег не знал, что стал бы делать, попадись ему какая-нибудь старуха, но тут...
      
       ― Девушка, вам помочь? У меня поезд скоро, но до деревни могу донести. Успею.
      
       ― Ой, спасибо, думала не дотащу, ― голос своей невыразимой приятностью вполне соответствовал красоте женщины. Он очаровывал не хуже её сияющих глаз.
      
       Олег принял сумку. Ох, и тяжела! Понимая, что молчание в сумеречном лесу может показаться пугающим, Олег спросил:
      
       ― А вы с какого поезда? Что-то не слышно было, ― а поезда особенно тихими вечерами, в самом деле, слышно было издалека.
      
       ― Я не с поезда. У меня родня возле станции живет - вот, гостинец передали. Рыбка копченая ― женщина кивнула на сумку.
      
       ― А ты, не из местных, как я погляжу. Какой видный парень!
      
       Девичьи глаза в густеющих сумерках сияли ярче звёзд и почти обжигали самое сердце Олега. Он совершенно потерялся и зачем-то смущенно промычал:
      
       ― Я на поезд спешу.
      
       ― Да, ну - зачем тебе. Оставайся у меня. Места хватит. Жалеть не будешь, ― и мягкая ладонь коснулась щеки Олега. Он тут же позабыл, что спешил куда-то. Остатков его самообладания хватило только на то, чтобы кивнуть, возбужденно икнув:
      
       ― Ага!
      
       Красавица рассмеялась, блеснув непомерно большими и белыми зубами.
      
       ― Ну, вот и славно. Мне только в кустики надо отойти на минутку. Хорошо?
      
       Олег кивнул и проводил жадным взглядом колыхание округлых ягодиц под обтягивающим трико.
      
      Прошло несколько минут. Олег был уверен, что за это время можно было сделать всё, зачем люди ходят в кусты. Он подождал ещё. Потом окликнул:
      
      ― Эй, вы скоро?
      
      Тишина. Причем тишина абсолютная - ни писка, ни шороха, ни шелеста травинок. Олег понял, что его тупо разыграли. Странная баба. Он же к ней не напрашивался - сама звала. К чёрту!
      
      ― Ладно. Сумку я здесь оставлю, а сам пойду уже.
      
      Однако, идти было некуда. В сумраке, который вот-вот должен был обернуться непроглядной тьмой, Олег заметил, что тропинка исчезла. Совершенно пропала, а он стоял посреди лесной чащи с переплетенными ветками, плотной стеной кустарника и травой, которая, будто живая, хватала за ноги. Куда его завела эта сумасшедшая? А он-то хорош - слюни распустил. Олег пошёл в сторону кустов, в которых скрылась его недавняя спутница. Никого - лишь нетронутые заросли. Вернувшись, Олег понял, что и сумки нет на месте.
      
      ― Эй, хорош хохмить! Я на поезд опоздаю. Эй! ― Олег кричал, но в ответ даже ни одна потревоженная птица не пискнула. Пришлось идти наугад. Олег был убежден, что далеко уйти от тропинки не мог. Но поиски результатов не дали. Тьма сгущалась, а Олег лишь исцарапал лицо хлесткими ветками. Поезд! Поезд ждать не будет. Олег метался в зарослях раненым лосем, но без толку. Закралась даже мысль, что тропа опять исчезла, как не раз бывало и раньше, но кто знал, что она способна исчезнуть вот так, в одно мгновение. Ещё заевшей пластинкой крутилось в голове: "Леший путает, нечистый крутит, черти по кругу водят".
      
      ― Чёрт! ― выругался Олег, влипнув лицом в паутину. Нет, надо остановиться, прийти в себя, а то муть всякая в голову лезет. Сейчас важно успокоиться. В конце-концов, это не сибирская тайга, а всего лишь лесок между деревней и железной дорогой, с боков ещё стиснутый полями и болотом. Нужно лишь выбрать направление и идти - куда-нибудь непременно удастся выйти. Не существует ни чертей, ни леших, ни банников с овинниками, а с той кикиморой он ещё разберётся - таких шуток прощать не следует.
      
      Застыв на месте и справившись с одышкой, Олег понял, что вокруг абсолютная тишина. Он ощутил всей кожей это странное безмолвие. Разумеется, он понимал что птичий гомон с наступлением ночи смолкает, но всё-равно остается множество звуков - кваканье лягушек на болоте, шелест листьев, хруст веток. В конце-концов, рядом железная дорога. И ведь ни лязга, ни скрипа, ни писка - ничего, да ещё и тьма, как на зло, окутала лес непроглядным пологом. Ни Луны, ни звезд - абсолютный мрак. Глаза кое-как привыкли и могли различить силуэты стоящих рядом древесных стволов, но кружить по лесу не видя ничего дальше вытянутой руки было опасно.
      
      Только и стоять на месте не хотелось. Ночная сырость быстро дала о себе знать мелкой дрожью озябшего тела. Если надежд успеть на поезд у Олега оставалось всё меньше, то выбраться из лесу он по-прежнему рассчитывал, и как можно скорее. Ощупав ладонью шероховатый хребет старой липы, Олег наткнулся пальцами на крепкий сук. В голову неожиданно пришла светлая мысль - забраться на дерево, чтобы осмотреться. Олег помнил, что лес не так уж велик, и как бы его не кружило по чаще, с любой высокой точки должны быть видны станционные огни или свет деревенских фонарей и окон.
      
      Олег ухватился за сучок и потянулся вверх, упираясь ногами в ствол. Следующая ветка, потом ещё - лезть с непривычки было тяжело, но Олег справился. Остановился он, лишь когда дерево стало пугающе раскачиваться под его весом. Странно, он угадывал в темноте верхушки ближних деревьев, но ни единого отблеска света не было видно. Полная, абсолютная тьма. Олег испугался. Его охватило жуткое ощущение, почти уверенность, что он вдруг провалился в глубокое подземелье, из которого не сможет выбраться никогда. Он едва не закричал от страха и какой-то иррациональной жалости к самому себе, но тут же проглотил этот вопль. Глупости. Просто могли свет отключить. Такое случается в деревнях. Раньше, во всяком случае, бывало.
      Олег успокаивал себя, но страх и неуверенность кололи холодными иглами. Пальцы немели от напряжения. Держаться на дереве было все сложней, а верного направления так и не было. Олег стиснул зубы в отчаянии и прошипел негромко:
      
      ̶ Ч-чёрт!
      
      Он ещё раз покрутил головой и вдруг, боковым зрением отметил тусклый отблеск. Да, так и есть - слабый свет дрожал на листьях деревьев на некотором удалении от Олега. Это было не так уж далеко, но Олег поспешил, не желая потерять последний ориентир. Тьма обманула его. Казалось он брёл слишком долго, опасаясь наткнуться на острые ветки, но вскоре на помощь пришёл дым с примесью сладковатых ароматов чего-то печёного. Запах вёл за собой. Измученный Олег сумел выбраться на открытый участок, где под вывороченным вместе с землёй сплетением корней угадывалось пламя костра.
      
      Черти картошку пекут. Олег хмыкнул - картинка была почти, как в детстве. Он даже на секунду задумался - идти или нет. Но, усмехнувшись, твердо повторил себе, что чертей не бывает, кроме как в сказках, да в детских кошмарах. Олег вышел к свету. Возле небольшого костерка ссутулился мужик в бесформенном брезентовом балахоне. Над огнём на вертелах жарились большие рыбины. На корнях позади костра были протянуты верёвки, с которых свисали лоснящиеся тушки щук, судаков и лещей. Запах стоял завораживающий настолько, что оголодавший путник не стал даже задаваться вопросом, где же мужичок столько рыбы в лесу добыл.
      
      ̶ Вечер добрый. Я тут немного заблудился.
      
      ̶ Бывает. Присаживайся, ̶ голос у мужика был скрипучий и неприятный до мурашек, но Олег и не планировал вести с ним долгие беседы. Пусть дорогу покажет. Однако, от протянутой ему рыбины Олег не смог отказаться и присел на короткое замшелое бревно. Мужик с выпачканным в саже лицом проскрипел:
      
      ̶ Угощайся. А я вот решил рыбки накоптить, да задержался до темноты. Надумал переждать у костра. Ночь-то какая! И ты оставайся.
      
      Олег замычал прожевывая горячий ломоть судака:
      
      ̶ Не могу, у меня поефд. А фколько фремя?
      
      ̶ Так ить, полночь. И поездов никаких нет, и идти некуда, ̶ голос вдруг из противного стал пугающим до оцепенения. Олег растерянно проглотил прожеванную рыбью плоть. И в этот момент услышал первый, с наступления ночи, звук. Глухоту черного леса прорвал рёв болотной выпи. Этот жуткий вопль ночной птицы будто сорвал пелену какого-то наваждения, морока. Сорвал лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы Олег с ужасом увидел вместо копчёных рыбин развешенные на веревках человеческие руки и ноги. Сидел он не на куске дерева, а на туловище с обрывками жил и лохмотьями кожи вместо конечностей. И в руках его сочилась топлёным жиром обкусанная детская рука. Лицо незнакомца обернулось кошмарной маской с выпученными белками глаз и разинутой пастью с красными отблесками на частоколе острейших зубов.
      
      Олег вскрикнул, вскочил на ноги и начал плеваться, надеясь избавиться от проглоченного. Однако, могильная тишина вернулась и всё стало по-прежнему - копчёная рыба, человек в балахоне и пятачок света вокруг огня.
      
      ̶ Костью подавился? ̶ скрипнуло из-под капюшона. Вот, нечисть - издевается. Олег пытался вспомнить, как можно одолеть нечистую силу, но на ум приходили лишь строки из сказок. Вечера близ Диканьки, сказ о попе и работнике Балде... Кажется, против чёрта лучший метод - это грубая сила. У Гоголя Вакула ухватил чёрта за хвост и стал лупить со всей силы, пока тот не запросил пощады и не согласился на условия кузнеца. А что? Другого выхода нет, а яростью, после вкуса человечины во рту Олег мог и с другими поделиться. Он покрепче ухватил то, что снова казалось ему вертелом и хлестнул чумазого по лицу. Потом, не дав опомниться ударил снова, и ещё. Олег бил нечисть прутом, руками и ногами, не обращая внимания на омерзительные вопли демона. Чёрт извивался, упрашивал, давил на жалость, изображая обычного селянина, которого ночь застала в лесу у костерка с рыбой, но Олег не верил его крикам. Он бил жестоко, с оттягом, не обращая внимания на брызги крови, хруст хрящей, чавканье плоти и омерзительную вонь.
      
      Если это настоящий чёрт, то его нельзя выпускать - даже избитый в мясо, он отряхнётся и прикинется грибником, охотником или симпатичной бабой. Нечисть нужно дожать, пока не сделает то, что нужно. Олег не знал, почему был так в этом уверен, но бил, не считая ударов и изнывая от усталости, повторяя, как заклинание лишь одну фразу:
      
      ̶ Отпусти, нечистый! Дай выйти из лесу!
      
      Наконец, бес сумел-таки вывернуться из балахона, и, качнувшись от протянувшего к нему руки Олега, провизжал:
      
      ̶ Убирайся! Сгинь! Туда! ̶ чёрт махнул рукой, указывая, куда стоит идти и уполз в нору под корнями, продолжая вопить от боли. Олег, шатаясь от дикой усталости, двинулся в указанном направлении. Какое-то время ничего не менялось - та же тьма без единого звука. Но, только лишь Олег сумел отдышаться, всё будто перевернулось. Лес завопил на тысячи страшных голосов. Земля под ногами дрожала и дергалась, а отовсюду неслись душераздирающие вопли, стоны, клёкот, рёв и уханье. Олег побежал, не разбирая пути. Он едва успевал закрыться руками от веток, норовивших выхлестать глаза. Что-то враждебное тянулось к нему, настигало, чтобы разорвать в клочья.
      
      Олег мысленно твердил, что вернётся и добьёт беса, пусть ему при этом все потроха выпустят. Злость в какой-то момент стала гораздо сильней изнеможения и страха. Гвалт несущийся из лесной мглы внезапно изменился - он стал ритмичным, будто удары сотен молотков по железным брусьям. Вдруг перед ним вспыхнул ослепительный, до боли в глазах, шар, который стремительно рос. Олег хотел убежать, но что-то больно стукнуло его в лоб. Олег застонал.
      
      ̶ Куды ж ты под поезд-то, шальной?
      
      Словно тугая пелена в одно мгновение сползла с глаз. Олег понял, что стоит на железнодорожном пути, который освещал прожектор прибывающего поезда. Сухонькая старушка в платке замахивалась клюкой, чтобы ещё раз огреть Олега по лбу. Он успел поднять руки и промычать:
      
      ̶ Не надо, я всё понял.
      
      ̶ Ох, понаедете со своих городов, у вас от нашего воздуха и голова кругом идёт. А ты, небось, ещё и лишку хватил, ̶ старушка выразительно щёлкнула себя пальцем по горлу. Олег не хотел спорить и указал на поезд:
      
      ̶ Неужели рыбинский? На Москву?
      
      Бабулька удивленно ойкнула:
      
      ̶ Рыбински-ий! Да он же через Сонково идёт, а дотудова аж четыре остановки. Вот на этом поезде как раз, на сонковском.
      
      ̶ А что это за станция?
      
      Старушка покачала головой, но не стала скрывать от городского шутника название этого небольшого разъезда. Олег остолбенел. Он был в шоке. Если это правда... Нет, это не может быть правдой - до места, где он был вечером десятки километров по прямой. Но вот свет прожектора выхватил из тьмы скромный фасад деревянного вокзала с буквами названия. Бабка не врёт.
      
      Из ошеломления спутанными мыслями его вырвал тычок палкой под рёбра. Снова проклятая клюка.
      
      ̶ Ты, это, внучок, если хочешь завтра рыбинский перехватить, поспеши. Поезд тут долго не стоит. И это... Ты бы по нашим лесам ночью-то не бродил. Пропадают люди. А надысь, о прошлом месяце, рыбака одного до смерти изувечили - на человека не похож стал. Не знали, как и хоронить.
      
      Олег уже бежал к поезду, когда до него вдруг дошёл жуткий смысл сказанного. Уже от вагона он обернулся и крикнул:
      
      ̶ Бабуль, а число сегодня какое?
      
      Ответ заставил пальцы Олега похолодеть.
      
      ̶ А год какой?
      
      Не может быть! Он едва втащил свое тело в тамбур и осел на ступенях. Разум его словно вскипел, выбрасывая пузырями на поверхность кошмарные картины недавних событий. Всё, что память старалась сжечь без следа - всё выползало наружу. Внутри будто надломилось что-то. Олег сидел, провожая огни станции пустым взглядом, и думал о том, что жизнь больше никогда не станет прежней.
      
      Ведь немалый кусок этой самой его жизни пропал - растворился без следа в местных лесах. Не день, не неделя - годы. Или всё это неправда - видения помрачённого разума, а он сам лежит где-нибудь под корягой? А вдруг всё это просто кошмар, яркий и продолжительный? И скоро он проснётся. Олег даже пытался припомнить, не угостился ли он где запрещёнными веществами - очень уж всё напоминало бэд-трип. Он ведь мог попробовать ради интереса и не рассчитать сил? Мог ведь?
      
      Олег пристально вглядывался во тьму, свистящую ветром за дверью вагонного тамбура. Он будто искал там ответ, способный его успокоить.
      
      Ответа не было.

    14. Крошка Ц. Поводок

    19k   "Рассказ" Хоррор



      Дело было запрятано в потертую желтую папку. Доктор Кемп задумчиво поглядел на замусоленные уголки. Бумаги перелистывали и довольно часто. На одном из листов отчетливо виднелся отпечаток пальца. Наверняка, это его предшественник, доктор Зебски. Так некстати покончивший жизнь самоубийством.
      "Проклятая работа",- подумал Кемп, откидываясь на спинку кресла. Самоубийство среди психиатров-редкая вещь, сказывается иммунитет. С катушек сьезжают, это да, но чтоб повеситься ночью в глухом лесу... .
       Он встал и задернул шторы. Большой и удобный кабинет, но никакого уюта. Слишком большие окна, слишком много пустого места, слишком много пыли.
      Кемп набрал номер и сказал в трубку: "Пригласите ко мне Лилиан Паркер". После чего вернулся в кресло и стал рассматривать стелажи с книгами, фотографиями и спортивными кубками. Он не любил работать на чужом месте. Всегда чувствуешь себя неуютно. Будь его воля, половину всей этой дурацкой бижютерии он бы выкинул на помойку. Например, вот этого гномика в синем колпаке. Доктор Кемп присмотрелся.
      Гномик с изогнутой спиной, длинными руками и какой-то кривой ухмылкой выглядел по меньшей мере странно. На сморщенном лице выделялись глаза. Голова его была чуть повернута вбок и взгляд получался какой-то безумный и жалостливый одновременно.
      Кемп с трудом отвел глаза. Дверь приоткрылась и в кабинет вошла девушка в синей больничной пижаме.
      -Здравствуйте, доктор Кемп,- сказала она.
      
      Лилиан Паркер казалась старше, чем на фотографии, приколотой к папке. Собственно, Кемпу от нее ничего не было надо. Он вызызвал подряд всех пациентов, с которыми в последнее время работал доктор Зебски.
      Девушка присела на стул. Кемп приветливо улыбнулся.
      - Как себя чувствуете, Миссис Паркер,- спросил он.
      - Спасибо,- улыбнулась девушка. Она сидела прямо, глядя на него светлыми голубыми глазами.
      Доктор Кемп закрыл папку и убрал ее в ящик стола. Он начал задавать вопросы, девушка односложно отвечала. Кемп кратко отмечал основные моменты в своем блокноте. Лилиан Паркер держалась спокойно и уверенно.
      В какой-то момент он заметил, что она тоже смотрит на этого дурацкого гномика и твердо решил сегодня же убрать его отсюда.
      - Ну хорошо, мисс Паркер,- произнес он, давая понять, что разговор подходит к концу,- я ознакомился с вашей историей болезни... .
      - Простите?- сказала девушка, поворачивая к нему лицо.
      - Я говорю, что прочитал вашу историю болезни... .
       Лилан Паркер взглянула на него заинтересованно и улыбнулась.
      - Вы считаете, что я больна?- спросила она.
      
      ***
      
      - Странная девушка,- сказал доктор Кемп, жуя сендвич.
      Сидевшая напротив него доктор Гольман чть не поперхнулась горячим
      кофе. Не каждый день услышишь такое от психиатра.
      - Глаза у нее...слишком живые что-ли,-продолжил он, не обращая внимания на ее реакцию. Гольман встала и отряхнула крошки с узкой юбки.
      - Заходите ко мне как-нибудь,- пригласила она,- посидим, выпьем кофе...поговорим.- Она пошла по проходу между столами, покачивая бедрами.
      "Посидим, поговорим..."- Кемп посмотрел ей вслед. Моложавая, под сорок, выглядит хорошо. Он уже знал, что Гольман живет одна, с дочерью. Ну и что, он тоже один. Можно...поговорить.
      
      ***
      
      Вечером Кемп заехал в бар, возле местного университета, выпить пива.
      Он устал, настроения не было и хотелось домой. К тому же он забыл выбросить этого убогого гнома, испортившего ему весь день.
      Его котедж был крайним в ряду таких же, одноликих собратьев с одинаковыми плоскими лужайками и низкими заборчиками. Ему жить здесь год, пока не закончится контракт с больницей. Поздняя луна освещала выложенную плитами дорожку. После этого он не останется здесь ни на день.
      Дома Кемп стянул одежду и завалился в кровать, решив искупаться завтра утром. Все равно он спит один. А может, закрутить с этой Гольман? Ножки у нее ничего. Такой ничего не значащий служебный роман... . Незаметно он задремал и проснулся резко, вдруг от странного ощущения непонятной тишины. Кемп сел на кровати. Огляделся. Окно в спальню он оставил открытым. Не было слышно ни шума машин, ни голосов, ни пения сверчков.
      Кемп еще с пол-минуты прислушивался, потом снова лег и повернулся на бок. И увидел, что в дверях комнаты стоит тень.
      Он вскрикнул и подскочил на кровати. Тень не шелохнулась.
      - Кто там?- крикнул он. Рука его судорожно зашарила по тумбочке возле кровати. На пол полетели часы, сотовый, какие-то листы. Он уже готов был заорать, как пальцы его, почти случайно попали по кнопке ночника.
      Вспыхнул свет. В дверях никого не было. Кемп встал, чувствуя дрожь в ногах. Темный проем корридора был пуст. Но ведь он ясно видел, что кто-то стоял там, недвижимый и оттого еще более пугающий. Кемп вытер лоб и, пересилив себя, шагнул к двери. Может, ему почудилось? Кто бы там не был, не мог же он бесшумно исчезнуть?
      В корридоре было пусто. Кемп осторожно ступая босиком, прошелся по квартире. Половицы под ногами нервно поскрипывали. Никого. Он оставил свет в кухне и в туалете. Выпил воды, решив, что нервы ни к черту и пора брать успокоительное. Перед глазами снова встала сморщенная физиономия гномика и почему-то сразу же - лицо Лилиан Паркер. Она смотрела на него с точно такой-же, жалостливо-несчастной ухмылкой.
       Кемп мотнул головой, отгоняя видение. Опустошенный и раздавленный он вернулся в комнату, сделал шаг и поднял глаза. В следующую секунду он с воплем дернулся назад, ударился спиной о стену и судорожно суча босыми ногами сполз на пол.
      В кресле, положив руки на подлокотники, сидела Лилиан Паркер с лицом гнома и не мигая смотрела прямо на него.
      
      ***
      
      Он лежал на голой земле. Глаза его были закрыты, спиной он ощущал холодную мокрую сырость лежалой травы. Лицом - свежий ночной воздух.
      Еще он слышал шуршащее волнение листьев где-то высоко над головой.
      Доктор Кемп открыл глаза. Он был в лесу. Один. На какой-то пустой прогалине. Шершавые тела деревьев нависали из темноты.
      Кемп пошатываясь встал. Изумленно огляделся. Это сон? Как он сюда попал? Как такое может быть? Резкий порыв ветра покрыл мурашками кожу.
       Кемп обхватил себя руками за плечи, с ужасом оглядываясь по сторонам.
      Что за черт???
       Ему почему-то вспомнился доктор Зебски и он нервно вздрогнул. Ему почудилось, что тот вот-вот выступит из-за кустов с протянутыми к нему мертвыми руками.
      Кемп отступил на шаг и почувствовал, как что-то тонкое и холодное обхватило его ногу. Он закричал и дернулся. Из темноты мелькнул тонкий хлыст и стеганул его по лицу. Кемп повалился на землю и тотчас же по нему заскользили гибкие змеевидные стебли, обхватывая руки, ноги и грудь.
      Он заорал, в ужасе завозился по земле, пытаясь оторвать от себя эти стебли, пеленающие его все туже и туже. Каким-то чудом ему это удалось и он побежал, не разбирая дороги, натыкаясь на стволы, торчащие ветки и царапающие лицо кусты.
      Стебли не отставали, стегая его по спине и ногам, они извиваясь неслись к нему со всех сторон. С змеинным шипением шуршали над головой.
       Ноги его увязли в какой-то жидкой тине, он упал на колени, пополз, цепляясь руками за пучки травы. Темный куст над его головой вдруг раздвинулся и над ним появилось белое мертвое лицо с черным высунутым языком. Кемп захрипел. Покрытый трупными пятнами доктор Зебски протягивал ему руку.
       Кемп отскочил, развернулся и натолкнулся лицом прямо на мощный бугристый ствол. Колени его подкосились и он опрокинулся навзничь, с силой ударившись о землю головой. Тусклые звезды над кронами деревьев метнулись ввысь, рассыпались и закрылись черным полотном.
      
      ***
      - В сущности, вам здорово повезло,- сказал доктор Синг, сидя на краешке его кровати.
      Кемп моргая смотрел на него. Лицо его было до глаз замотано бинтами, так же как руки и ноги. Да, впрочем и все тело. Шевелиться было больно, с каждым движением просыпались глубокие, кровоточащие порезы. Но говорить он мог. Еле-еле, шепотом.
      - Лилиан Паркер...,- прошептал он.
      - Что-что?- доктор Синг наклонился, вслушиваясь.
      - Ли-лиан Паркер...
      - Кто это?
      - Позвоните...в ...больницу...где...Лилиан Паркер...?
       Доктор Синг посмотрел на него удивленно.- Хорошо, я узнаю. А кто это? Она здесь при чем?
       Кемп помотал головой. Губы слиплись. Синг поднес ему стакан воды.
      - Кто меня нашел?- спросил Кемп.
      - Доктор Гольман. Она как раз проезжала мимо вашего дома, увидела свет и...
      - Дома? Я был дома?
      - Ну да. Она нашла вас в кровати, всего в крови. Над вами здорово поработали. Вы не видели кто это был?
      Кемп закрыл глаза. Его нашли дома? В кровати... . Но он помнил лес, помнил холод сырой земли, стебли стегающие по лицу, темные провалы на лице мертвого Зебски... .
      Видимо, лицо его исказилось.
      - Отдыхайте,- торопливо произнес доктор Синг, вставая.- Я пришлю вам сестру. Да и насчет больницы узнаю.
      Он вышел, Кемп остался один. Если его нашли дома, значит никакого леса не было. Кто-то напал на него, когда он спал. Лилиан Паркер...он видел ее в кресле. Ее? Кто-то сидел там, с лицом гнома. Это была она. Он точно знает... .
      Кемп пошевелился, поглядел по сторонам. Руки и ноги двигались, отдавались болью, но двигались.
      Дверь в палату отворилась, в полоске света образовался доктор Синг.
      - Мы звонили в больницу,- сказал он.- Лилиан Паркер это ваша пациентка? Мне сказали, она в своей палате, спит. А почему вы спрашиваете?
      - Не знаю, -сказал Кемп, что бы хоть что-нибудь сказать.- Не знаю. Так. Просто.
      - Ну, отдыхайте.- Доктор Синг еще раз посмотрел на него и закрыл дверь.
      Палата освещалась тусклым светом ночной лампы над головой и красноватым маячком какого-то реле. Окно было завешено. Темнота
      пылилась по углам. "Надо попросить включить свет"- подумал Кемп,- я не могу быть в темноте.
      Что же все-таки произошло? Кто-то напал на него? Грабитель? Зачем ему было его резать ? Маньяк? Господи, в этом городке даже кошельки не воровали. Почему он? Почему именно он?
      Кемп глухо застонал, попытался повернуться. "Наверное, это была галлюцинация. И Лилиан и лес и эти стебли. Какая-то сложная, необьяснимая галлюцинация. Кто-то в самом деле на него напал... .
      
      Снова открылась дверь и зашла медсестра с пластиковым подносом в руках. Она приблизилась к постели, поставила ему на тумбочку какую-то мензурку.
      Кемп настороженно наблюдал за ней.
      - Все в порядке, доктор Кемп?- спросила она.
      Кемп моргнул. Медсестра отошла в угол, сняла с капельницы пустой резервуар и снова повернулась к нему, держа поднос перед собой.
      - Если вам что-либо нужно, доктор Кемп, -сказала она,- позвоните мне. У вас под рукой звонок с кнопкой.
      Кемп собрался ответить, но вдруг глухо застонал, выгнувшись и выпучив глаза. Он увидел как из темного угла, прямо за спиной медсестры выплыло лицо Лилиан Паркер.
      Медсестра замерла удивленно глядя на него. Рот Кемпа перекосился, он силился что-то сказать, но издал лишь мычание, больше походившее на вопль.
      Над плечом медсестры, как бы обхватывая ее шею, плавно протянулась рука, и на горле у той возникла тонкая красная полоска.
      Кемп в ужасе забился на кровате, не в силах подняться. Медсестра захрипела, полоска на горле вдруг расширилась и из нее хлынула кровь.
      Она опустилась на колени, белый халат на груди стал красным, глаза, изумленно глядевшие на Кемпа закатились и она повалилась на бок.
      Лилиан Паркер аккуратно перешагнула через дергавшееся тело. В руке у нее блестел длинный скальпель.
      Кемп уже не стонал. Он не мог даже двинуться, охваченный безудельным ужасом, сковавшим все конечности. Лилиан двинулась к нему, потом поглядела на тело медсестры у ее ног и осторожно опустила ногу ей на грудь. Тело дернулось, из перерезанного горла выплеснулся фонтанчиик крови. Лилиан склонила голову с любопытством и нажала еще раз, глядя, как при каждом нажатии новый фонтанчик брызжет на пол. Потом она оставила свою забаву и улыбаясь присела рядом с Кемпом.
      - Зачем вы убили медсестру, доктор Кемп?-проговорила она, вкладывая скальпель ему в руку. -Это ведь очень нехорошо убивать, вы знаете? Вы согласны?- Она заглянула ему в глаза.
      - Кемп закивал головой. По щекам его покатились слезы.
      - Вы сначала были такой хороший,- сказала Лилиан. - Я вас даже пожалела. Такой уставший... Но потом вы стали плохой, такой же как доктор Зебски. Вы сказали мне, что я больна!
      Кемп отрицательно замотал головой. Он силился что-то сказать, но челюсти его свело судорогой.
      -Вы правда считаете, что я больна? Да?
      - Н-не-е-т,- всхлипнул Кемп и снова замотал головой, отчаянно мечтая, чтоб кто-нибудь вошел. Не-ет!!!
      - Правда? -Лилиан нахмурилась и подперла щеку кулачком.- А вы не обманываете меня, как и доктор Зебски?
      - Нет! Нет! Вы...не ...больны! Нет!
      - Хорошо.- Лицо Лилиан просветлело, она ласково накрыла его ладонь своими окровавленными пальцами.
      - Тогда я оставлю вам жизнь, доктор Кемп!- произнесла она торжественно.- Вы будете жить и сможете видеть, слышать и чувствовать! Потом,- она пожала плечами,- когда-нибудь я выпущу вас...может быть... .
      "Выпущу? Как это-выпущу? Откуда?"
      Кемп вдруг почувствовал, что меняется. Что-то происходило с ним. Он не понимал что, но мир вокруг вдруг сузился, потом разросся и вспыхнул. Взгляд его потускнел, он почувствовал как длинные тонкие нити охватывают его тело. Глаза Лилиан, светлые и пустые, приблизились к нему выжидающе. Она нетерпеливо облизнула тонкие губы. Кемп невольно дернулся и на голове его зазвенел шутовской колпак... .
      
      ***
      
      Ключ скрипнул в замке и дверь отворилась. Глория Кемп зашла в кабинет первой. Следом за ней зашла Эвелин-старшая сестра больницы.
      Глория осмотрелась. Большая, просторная комната. Свет через неплотно задернутые шторы. рабочий стол, кресло, шкаф с книгами.
      - Это его кабинет?- спросила она.
      - Да, - ответила Эвелин. Она явно нервничала.
      Глория сделала несколько шагов. Еще две недели назад отец сидел здесь. работал, принимал пациентов. "Как он не хотел ехать сюда,-вспомнила она.- Прямо, как чувствовал."
      - Вы видели его...в тот день...?- спросила она Евелин.
      - Нет,-ответила та. Я была в отпуске, вернулсь через два дня. Мы все были в шоке.
      "Да уж, подумала Глория, все были в шоке. Еще бы." Она встречалась с отцом за неделю до его переезда сюда. Выглядел он неважно. Был какой-то дерганный, неспокойный. Сказывалась тяжелая работа. Но что б вдруг ни с того ни с сего убить человека? Она не могла в это поверить. Подумаешь, отпечатки пальцев. Этого просто не может быть. И эта история с нападением...И его до сих пор не нашли.
      Глория села в кресло, откинула голову назад. Старшая сестра молча стояла возле стола, глядя на окно. Она не торопила Глорию, но та чувствовала, насколько ей неприятно здесь быть. Впрочем, ей самой тоже.
      Взгляд ее упал на книжный шкаф-непременный атрибут любого врачебного кабинета. На средней полке, возле опрокинутой фотографии каких-то людей, она увидела две странные игрушки: горбатого гномика, с несуразно длинными руками и повисшего на ниточках тряпичного клоуна.
      Глория всмотрелась. Гномик в синем колпаке стоял к ней в полоборота, как бы косясь из-под жалобно приподнятых, густых бровей. Но ее внимание привлек клоун. Он висел, нелепо растопырив руки и ноги, как будто упав откуда-то и случайно зацепившись за эти нити, натянутые меж двух ладоней.
      Что-то трогательное и отталкивающее одновременно было в его искаженном лице. Глория всмотрелась еще. Дело было в глазах.
      Глаза у клоуна были как живые, испуганно выпяченные, жалкие и пронзительные, полные какого-то готового вырваться крика... .
      Боже, ну что за идиотские вкусы у этих психиатров.
      Она отвернулась. Посмотрела на часы. Времени оставалось не так много.
      На столе перед ней лежала желтая папка.
      - Кто это,- спросила она, взглянув на фотографию.
      Евелин подошла, посмотрела через стол.
      - Лилиан Паркер,- сказала она,- наша пациентка. Видимо, ваш отец работал с ней перед...перед уходом.
      - Какая молодая...Я могу с ней поговорить?
      Евелин замялась:-"Вообще-то это не принято,- сказала она.
      - Вдруг она сможет нам помочь? Во всей этой истории. Если она была последней, кто разговаривал с отцом.
      - Но не больше, чем несколько минут,- согласилась Евелин.- Вы же понимаете, правила... .
      
      ***
      
      Лилиан Паркер появилась быстро, почти сразу же, будто ждала за дверью.
       На ней была синяя больничная пижама, кроссовки с аккуратно завязанными шнурками. Санитар, приведший ее, с любопытством посмотрел на Глорию и закрыл дверь.
       Лилиан присела на кончик стула, выпрямилась и положила руки на колени.
       Глория обратила внимание, что у нее аккуратно подстриженные и накрашенные ногти. И вообще она выглядела ухоженной и спокойной.
      "Интересно, она знает о том, что случилось?"- подумала Глория.- Наверное, нет.
       На лице у Лилиан блуждала легкая, приветливая улыбка. Глория проследила за ее взглядом и заметила, что та улыбается тому самому, повисшему на ниточках клоуну".
      - Вам знакома эта игрушка?"- спросила Глория.
       Лилиан с трудом оторвав взгляд от клоуна, повернула к ней голову:- О, да, - ответила она.- Это мой подарок доктору Кемпу.
      - Он был ваш лечащий врач?
      - Простите?
      - Доктор Кемп занимался вашим лечением?
       Лилиан посмотрела на нее удивленно и внимательно.
      - Вы считает, что я больна?- спросила она.
      
      

    15. Кучеренко Л. Ешь, люби и не умирай

    8k   "Рассказ" Мистика, Хоррор



      Вы говорите — любовь зла? Для меня любовь стала спасением.
      
      Готовлю мясо по французски. Всегда выбираю самое лучшее мясо. Самое нежное. Главное — нарезать тонкими ломтиками и хорошенько отбить.
      Лук, помидоры, сыр. Я всегда хотела готовить для него ужин. Сидеть напротив и смотреть, как он ест. И молчать. Я всегда его любила. Я и сейчас люблю.
      Такой красивый. Высокий и сильный. Женщины вешались на него пачками. Не замечал. Или делал вид?
      — Добавки?
      От одного взгляда щемит сердце. Нельзя так любить.
      — Больше не хочу.
      — Не вкусно? — Сама я попробовать не могу. Это особенное блюдо. Для него одного.
      — Вкусно.
      — Правда?
      Кивает. Отодвигает тарелку. Почти ничего не съел. Что же делать? Так его надолго не хватит.
      — Тебе нужно есть.
      — А ты… мы разве? — Смотрит на меня так внимательно. Не помнит. Не важно.
      
      Мягкие, тёплые и доверчивые. Лучшее мясо. Отборное. Самое дорогое. Ему можно только лучшее мясо. Выращенное с любовью.
      У меня нет возможности долго выбирать. Всё решает случай. Это как наваждение. Как внезапный приступ вдохновения. Видишь и понимаешь — вот это — твоё. Плоть твоя и кровь твоя.
      Мясо нужно подготовить. Я сама разделываю нежные тушки. Всегда сама. Я читаю кулинарные книги. Смотрю шоу. Всегда готовлюсь.
      Тело моего любимого состоит из того, что я подаю на завтрак, обед и ужин. Это так важно. Это — самое важное. Пока он ест — он живет. Живет со мной.
      
      Охота начинается после обеда. Сытое, сонное, расслабленное время. Расслабленные люди, скучающие дети.
      У нас могли бы быть дети. Мальчик или девочка. А может: и мальчик и девочка. Каждый раз, когда я смотрю в эти нежные лица, каждый раз я думаю: ну почему не я?
      Он меня бросил. Когда-то давно он меня бросил. Мы не подходим друг другу. Это не то, что нам обоим сейчас нужно. И много всякой прочей ерунды, которую говорят, отведя глаза.
      А я уже придумала имена. И для мальчика. И для девочки. Для многих наших мальчиков и девочек. Если я не успеваю узнать их имён, я называю их так, как бы хотела назвать сама.
      — Сегодня у нас рулька под соусом «Антуанетта».
      Звучит? Пожимает плечами. Слышал бы он, как она «звучала» у меня на кухне. Как она беззвучно рыдала.
      
      Это особенная еда. Я не могу её есть, потому что всё ещё живу. Опять, заново, живу. Живу с ним. Мой любимый — мертв. Почти. И только особая диета поддерживает в нём жизнь. Моя еда.
      
      Раньше он много смеялся. Чаще всего — не для меня. Рядом со мной, мимо меня. Сквозь меня.
      Холодные руки, холодное тело. Холодное сердце. Сердце всегда было холодным. Но это ничего. Моя страсть согревает постель за обоих.
      Спит. Ногти и зубы начали разрушаться. Кожа стала серой. Ничего. Такую красоту сложно испортить. Волосы высохли и губы потрескались. Если бы он только ел…
      Пришлось превратить свой дом в склеп. Все окна зашторены, отопление выключено, приглушен свет. Я убрала зеркала. Но вряд ли он стал бы на себя смотреть. А если стал бы?
      Я так боялась, что ему будет скучно, пока меня нет дома. Я сменила замки на дверях и укрепила окна. Возвращаясь, задерживала дыхание: как он? Ждёт ли? Жив ли?
      Двери на кухню я тоже запираю. Кухня — мой особенный мир. Полный красок и специй. Воплей и новых идей. Мир шафрана и свежей зелени. Мир острых ножей и газовых духовок. Мир последних игрушек. Мир их последних снов.
      Любовь зла?
      Был ли у меня выбор, когда он сказал, что это не то, что нам обоим нужно...
      Разве сейчас мы не стали ближе? Он, я, и наши воображаемые дети? Завтра я приготовлю тефтели по тоскански.
      
      Надеваю красивое платье, крашу губы. Ему, конечно, всё равно. Не всё равно мне. Ставлю свечи, сервирую стол. При свечах кожа не кажется такой серой.
      В комнате всегда много свежесрезанных цветов. Они перебивают запах. Выносить мусор из кухни: отходы и остатки, вместе с цветами, кажется правильнее — есть в этом что-то. Они все — цветы жизни. Бывшие цветы жизни, мертвые цветы.
      Мы смотрим друг на друга. Обычно так и бывает. Теперь он всегда смотрит на меня, не отводя глаз. Не помнит. Пытается узнать? Он ослаб, и это и хорошо, и плохо. Он так слаб, что не причинит мне вреда. Но в ослабевшем теле так тяжело поддерживать жизнь.
      Я ношу с собой небольшой топорик. И сумку-переноску. Пурпурного цвета. С ленточками. Пятна крови на ней не кажутся красными. Ещё хлороформ. И детские игрушки. Разделкой я занимаюсь уже на кухне. Как он туда попал?
      Почему же он так смотрит? Гнев? Злость? Ужас? Всё это — слишком человеческие эмоции. Обычно ему мучительно всё равно.
      На красивых, белоснежных тарелках лежат кусочки фрикасе. Самое нежное филе. Он не притронулся. Что у него в руках?
      — Эт-о-о… д-д-етские б-ботиночки? — Двигает ко мне два маленьких розовых башмачка, перетянутых шнурочком. — Д-детские б-ботиночки? От-ве-чай!
      Смотрю на них. Перепачкал скатерть кровью. Где он их нашёл? Как открыл дверь? Это мой топорик?
      Опрокинул стол. Свалил меня на пол! Сколько страсти.
      — От-ве-чай!
       Как же выбраться?
      — От-ве-чай!
      Какой тяжелый! Он был сильным при жизни. Но он же ничего не ест! Больно. Очень больно. Может, я сломала руку? Топорик приставил к горлу. Ненависть — не безразличие. Может, я даже рада.
      — Ч-чем ты меня кормишь?
      Мой сотейник. Как стати. Хорошо, что я принесла горячий соус прямо в посуде. Ударила его по голове. Снесла половину. Крови в нём давно нет.
      — Ч-чем т-ты…
      — Ты всё правильно понял, милый.
      Бью ещё раз. Бью много раз. Почему он такой сильный? Понял, что мёртв? Убить его было легко. Он умер для меня, когда говорил те слова, отведя глаза. Сложно было пригласить его на прощальный ужин. Сложно было накормить самым “особенным” блюдом. А дальше было легко.
       В тот день он пришёл ко мне. Съел кусочек утки (не утки), выпил вина (не вино это было) и остался. Сказал, что заглянул на минутку. Каким же наивным он был при жизни. Он остался навсегда.
      Мы не подходим друг другу? Жизнь со мной — как заезженная пластинка? Вместе ужинать, ходить в гости, смотреть телевизор? Рожать детей, думать о садиках и школах? Это — жизнь мертвеца? Теперь ты знаешь, что такое жизнь мертвеца. А что могло бы быть нашим счастьем.
      — У-у-бь-ю!
      Сильные руки. Топорик я выбила. Но он умудрился схватить меня за горло. Смешно — что бы я сейчас не делала — он не умрёт. А вот меня убить может. Осознание дало ему такую силу?
      — У-у-бью!!!
      Воздуха не хватает. И этот запах. Запах тлена и сладкого соуса. Запах цветов из открытой кухни… Запах человека, которого я любила. Человека, который никогда меня не любил. Который меня задушит.
      — В-воздуха.
      — У-убью!
      — М-милый, я хочу сказать…
      — Нет!
      — М-милый. Тебе… никогда не нравилось — воздуха, пожалуйста, хотя бы немного воздуха. — Тебе никогда не нравилось, как я готовлю.

    16. Махавкин А.А. Реальность

    14k   "Рассказ" Хоррор



      РЕАЛЬНОСТЬ
      
      
      
       ТЕМА: ТАЙНЫ ЧЕРВЯ.
      
      
       Пользователь: Ч. Д. Вард.
       Сообщение 438 от 15.06 в ответ на сообщение 424:
       Вообще, если подумать, влияние на точку сборки целой вселенной занятие заведомо неосуществимое. Уж слишком велика должна быть инерция столь огромной системы, что, вкупе с вязкостью мира и его упругостью должно поставить крест на возможных экспериментах.
      Однако же, действует!
      И для минимального воздействия оказалось достаточно твоего блога, нескольких тысяч репостов и пары фэйковых документов.
      Так вот, это я о чём. Проверил Вики - статья изменилась. Полез в кэш - словно так и было. Специально перечитал документ, сохранённый на ноуте, отключенном от сети - прежний вариант сохранился только там. А я уж, честно говоря, начал думать, что он мне приснился.
      Итак, как можешь сам убедиться, новый вариант биографии К.В. Бердышева изобилует отсылками к его эзотерическим работам и пестрит сообщениями о скандалах с соседями на почве увлечений помещика мистицизмом самого зловещего толка. Мало того, Бердышеву приписывают участие в ритуалах с человеческими жертвоприношениями!
      Забавно? Ещё вчера это был милейший человек, путешественник и меценат.
      Но и не это самое главное. В списке литературы появилась ссылка на труд некоего Людвига Принна: "Тайны червя", естественно, на латыни. Ссылка мёртвая, но она есть. Нужно продолжать, возможно получится её оживить.
      
      Пользователь Азатот.
      Сообщение439:
      Костя, о чём они тут вообще базарят? Неохота листать в самое начало.
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 440:
      Эти ботаны забавные. Считают, что если достаточное количество людей поверит в некий бред, то он может стать реальностью. Чепуха. Полез в Вики, почитал про этого Бердышева. Как было, так и осталось: оккультист, мистик, осужден на десять лет каторги за убийство. Умер в 1912. Похоронен в склепе на старом кладбище. Ладно, послежу за веткой.
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 462 от 16. 06:
      Особо и напрягаться не пришлось. Ребята глотают наживку, точно голодные караси. Ссылка не ожила, но появилась забавная информация. По слухам, Бердышев хранил экземпляр: "Тайн червя", который, вроде бы, похоронили вместе с ним. Не в курсе, где находится его склеп?
      Да и ты был прав, если не сверяться с сохранённым вариантом, такое чувство, будто его и нет. Тебе не страшно?
      
      Пользователь Ньярлатхотеп.
      Сообщение 463:
      Ссылка на GOOGLE MAPS.
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 464:
      Гран мерси!
      Чёрт, да это же - хрен знает где! Там, вроде и обрыв рядом. Ну, точно.
      
      Пользователь Ч. Д. Вард
      Сообщение 470 от 17. 06:
      Не нашёл вход? Понятное дело. Это уже твои добровольные помощники постарались; состряпали легенду о том, что вход замурован и попасть внутрь можно лишь в полнолуние, когда становятся видны знаки на камне. Сегодня, то бишь. Ты реально хочешь лезть туда среди ночи? Сам же говорил, что слышал, как крысы скребутся под камнем. Прикинь, если такая тварь выберется наружу! Возьми хотя бы травмат.
      
      Пользователь Азатот.
      Сообщение 475:
      Ссылка на медиафайл.
      Заценил? А в реале выглядит на порядок хуже. Криповое местечко! Сама эта хрень, типа маленького мраморного домика с колоннами. Только они почти все повалились нафиг, и крыша упала. Всё плющом и хмелем так заросло - хрен подступишься. Мы с пацанами побродили вокруг, так Шура чуть с обрыва не чебурахнулся: земля под ногами провалилась. Там вообще весь склон в дырах, да здоровенных таких! Может в натуре крысы? Сёма сказал, типа слышит, как они скребутся под камнями Жуть, короче! Идти туда ночью? Да пусть меня ёжики целуют!
      Не, когда смотришь блог этого кренделя, Пикмена, всё оно круто: подземелья, склепы и подводные города. Ясное дело, хайпа полные штаны. Но самому лезть в такую жопу...
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 478:
      Дима, попроси Марину прийти, посидеть с Ксюшей. Говорит, что ей страшно оставаться одной. Всё время дремлет и снится какая-то мерзость: непонятные огромные здания в зелёной мгле и типа стук сердца. Как проснётся - кричит, а после рисует мрак беспросветный. Полез в папку с рисунками - сплошной депрессняк.
      Травмат возьму.
      А, чуть не забыл, сделай объявление, что блог переносится на послезавтра. Нужно же отоспаться.
      
      Пользователь Ч. Д. Вард.
      Сообщение 481 от 18. 06:
      Ты с ума сошёл? С чем тут работать? Сколько не колдуй с резкостью и гаммой, ничего не видно, кроме пятен. В начале ещё ничего, где возле склепа, а с того момента, как ты поворачиваешь голову ангела и открывается проход...Короче, переслал запись Витьку, он у нас настоящий шаман, может что-то и сделает.
      Нет, я думаю, это был самый обычный бомж. Как он туда попал? Да заполз через дыру в обрыве! Естественно ему не понравилось, что ты мешаешь ему спать, поэтому и набросился. Вонял дохлятиной? Честно говоря, когда я нахожусь рядом с такими, вообще не понимаю, чем от них прёт.
      А вообще, ты - молодец В склеп залез, от бомжа отбился, книгу достал. Странно, что она лежала не в гробу, а посреди склепа, на каком-то возвышении. Говоришь, открытая была, типа кто-то читал? Ладно, почитаем и мы.
      ЗЫ. Ссылка на Вики открылась. Ведёт на какой-то Мистик Лайб. Первый раз о таком слышу.
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 490:
      Странные они какие-то! Вроде в теме, а не шарят, что можно найти на Мистикусе. Там и книга Эйбона и рукописи Пнакотикуса и даже, по слухам, Некрономикон. Сам лично качал "Культы вампиров" Д"Эрлета. Скучно, по большей части, но под пивко пойдёт.
      Саша, блин, включи телефон или зайди Вконтакт.
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 496 от 19. 06:
      Дело дрянь. Ксюху забрали вчера вечером. Поднялась температура, начала нести всякую чушь про щупальца в окнах и зелёную слизь по углам. Подозревают какую-то заразу. И где она её могла, блин, подцепить?
      А через полчаса в соседнем подъезде тип выбросился с шестого. Наглухо. Бабки говорят, типа раньше синячил по-чёрному, а после вроде завязал. Стихи писал или типа того.
      Короче, от всей этой ботвы разболелась голова, да так. Что самого рисовать начало. Вроде, как кто-то бродит за дверью и скребёт когтями по металлу. В глазок смотрю - никого, тишина, а потом - опять. И воняет всё время, вроде, как свалку разворошили. Может, канализация?
      В чат заглядывал? Что это за психи понабегали? Не было их прежде. Сидел, думал: может завязывать с экспериментом?
      ЗЫ. Что там с переводом?
      
      Пользователь Йог-Сотот.
      Сообщение 498:
      Файл: L. Prinn. "Di Vermis Misteriis"- оригинал.
      Файл: Л. Принн, "Тайны червя" - перевод.
      Адрес кошелька.
      
      Пользователь Ч. Д. Вард.
      Сообщение 502:
      Пожалуй, ты в чём-то прав. Сложно различать те тонкие переходы, когда происходит изменение реальности. Стоит всё застримить, чтобы установить разницу между "было" и "стало".
      Жутко и захватывающе, словно катишься с ледяной горки
      Сохранил вчера пакет информации по миру, вообще и по городу, в частности. Сегодня решил сравнить и реально офигел.
      Ты вообще в курсе, что раньше никакого Ордена Дагона и близко не существовало? То есть, все эти чокнутые в жутких квадратных коронах, которые раздают на улицах свои книженции, появились из ниоткуда? Да, я знаю, что они реально зарегены с 2003, а подпольно существуют с 1924, но...Блин, ещё вчера их просто не существовало!
      И это всё сотворили мы? Мама, роди меня обратно!
      Ладно, к делу.
      Изучил Принна. Автор пишет, что некие межзвёздные черви, вызывать которых он научился у мудрецов востока, прислуживали ему. Типа они наделили его великим могуществом и возможностью вернуться после смерти. Выглядит упорото, но я уже ни в чём не уверен. Во второй части идут описания ритуалов и заклинания. Почему-то, когда их пытаешься читать вслух, становится не по себе. Словно сердце сжимает холодом и смердит чем-то. Пока отложил чтение. Нужно всё обдумать.
      Вернулась Маринка. Сказала, улучшений нет. Если что-то понадобится - звони, поможем.
      ЗЫ. Перенёс блог на следующую неделю. Думаю, сейчас тебе не до этого.
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 505:
      Что значит: не существовало? Только сегодня омоновцы упаковали два десятка этих...Последние дни как с катушек съехали: песни да пляски. А сегодня девчонку с третьего умыкнули, хорошо, соседка успела увидеть. Со стрельбой...брали. Девка хоть живая осталась. Полицейские сказали остерегаться, вроде как у шизиков этих обострение. Летнее, что ли.
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 511 от 20. 06:
      Мне страшно! Слушай, мне реально страшно. Опять всю ночь кто-то ломился в двери. Дим, реально ломился! Вызвал наряд - никого не нашли. Сказали, чтобы мусор вовремя убирал. Блин, Димон, это - не мусорная вонь: воняет, как в том склепе. Не бомж то был, отвечаю! Этот гад, Бердышев, припёрся за своей книгой.
      Успокоиться...
      Был у Оксанки. Ну, как был, к ней не пустили. Всё ещё бредит и температурит. Спрашивали, наркоту не употребляет? Ксюха! Она же блин, даже не пьёт. Про её художества ничего не сказал - точно решат, что чокнутая.
      Это всё не из-за того, что мы начали, нет?
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 511:
      Эй, козлы, если вы виноваты, не знаю, что сделаю!
      Бляха-муха, нашли Саню и его Олю. Такое ощущение, что их искололи иголками и кровь выпустили. И кости все переломаны.
      Какая жуткая смерть!
      Короче так, если вы при делах - вам хана.
      
      Пользователь Пикмен.
      Сообщение 524:
      Пришлось накатить. Руки трясутся. За дверью опять кто-то ходит.
      Просто подумал, а если реальность - не огромная упругая среда, с инерцией, а что-то, вроде плёнки? Ну, как мыльный пузырь? Пока люди в неё верят, она существует, но стоит большинству поверить в другое и её словно прокалывают иглой. Шар лопается и появляется другой.
      Интересно, возможно ли всё вернуть вспять или хотя бы создать реальность, напоминающую прежний мир? Стоит попробовать.
      Видимо, завтра...
      В дверь ломятся! Дима, у меня телефон не работает, чёрт. Свет потух, а у ноута заряда на десять минут.
      Дима, сделай что-нибудь!
      Замок только что сломался и дверь открылась. Там ни хрена не видно!
      Дима, звони в...
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 523:
      Что за дерьмо? Мимо дома только что прошла целая толпа шизанутых из Ордена Дагона. Орали, пели и танцевали. У всех - факела и какие-то, мать их, трезубцы. На этих штуках наколоты манекены. Мать его, я надеюсь, что это - манекены.
      Блин, нет, они шевелятся...
      Связи нет. Всё отрубилось, наглухо.
      Свет потух.
      Что там у этих козлов?
      А, один запустил стрим. Может, хоть там объяснят, какая хрень происходит?
      
      
      Пользователь Ч. Д. Вард.
      Стрим.
      Тёмное помещение. На расстоянии полутора метров от камеры светится монитор ноутбука. Перед ним, вполоборота к изображению, сидит мужчина двадцати пяти лет. Волосы на его голове всклокочены, глаза широко открыты, нижняя челюсть дрожит. На столе, перед мужчиной, лежат включенный фонарь и бейсбольная бита. Слышен протяжный гул, напоминающий пение множества людей.
      Мужчина бормочет, то глядя в экран, то поворачиваясь к камере:
      - Мы же не знали, что так получится...Новости со всего мира: столкновения с культом Дагона, землетрясения и цунами. Спутник фиксирует подъём новой суши в Тихом океане.
      Мужчина отворачивается от камеры и привстав, кричит:
      Заткнитесь! - он садится и охватив голову руками, раскачивается. - Окружили дом, жгут костры...Воняет, трындец как! Может, это из-за тех заклинаний? Так я, всего парочку...
      Видно, как изо рта мужчины вырываются облачка пара.
      - Холодно и воняет всё сильнее. Что это?!
      Слышен хруст и странные хлюпающие звуки. Мужчина вскакивает и берёт биту. После хватает фонарь и светит во все стороны.
      - Ничего же нет! Откуда...
      Раздаётся дикий вопль, и мужчина исчезает. Мелькает нога, словно её владелец висит под потолком. Хруст и стон боли. Нога исчезает и появляется лицо, искажённое гримасой страдания. Изо рта и носа течёт кровь.
      Вновь хруст. Теперь видно всё тело. Оно висит в воздухе и отовсюду брызгают фонтанчики крови. Слышен громкий сосущий звук.
      Удар. Изображение исчезает.
      
      Пользователь Шоггот.
      Сообщение 529:
      Господи Иисусе! Что это было?
      
      Пользователь Йог Сотот.
      Сообщение 530:
      Пх"нглуи Мглв"нафх Ктулху Р"льех Вгах"нагл Фхтагн!
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    17. Найвири Агата

    16k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза, Мистика, Хоррор



      
      В пять провожаем последнего клиента. Олег переоделся и теперь ждёт Вику, которая разбрасывает карты по местам. Она бы и рада плюнуть на беспорядок, но увы: стою напротив. Начальник из меня никудышный, да что делать, частная практика требует ответственности.
      - Ну, поехали? - зевает Олег.
      - Поехали, - Вика закидывает сумку на плечо. - Ой, кто это? - и кивает за окно.
      - Псих запоздалый, - хмыкает охранник. - Чего пялится? Написано же: до пяти сегодня. Гляньте, бабцы: заходит! Э-э, вот только психов на ночь глядя не хватало.
      Над дверью звякает колокольчик. Сто раз просила Вику его убрать, провинциален.
      - Закрываемся, - недружелюбно сообщает Олег, выдвигаясь вперёд.
      Косая сажень в плечах, ручища - бочонки. Отмутузить доходягу, застывшего на пороге, ему ничего не стоит. Уж я-то знаю, в одном дворе росли. Доходяга стаскивает рюкзак и скидывает капюшон. С них капает на пол вода - на улице дождь.
      - Добрый вечер, - здоровается зачем-то.
      - Угу, - морщится Олег. - В понедельник приходи. Сегодня доктор уже не принимает.
      - Всё-таки доктор? - с какой-то невыносимо печальной интонацией уточняет гость и смотрит исключительно на меня, будто, кроме нас двоих, здесь никого нет.
      - Глуховат, что ли?
      - Димка! Не узнала! - абсолютно неожиданно для себя подлетаю к визитёру и улыбаюсь. - Как изменился, а!.. Однокурсник мой, - лгу трудовому коллективу.
      - И ты изменилась, - подыгрывает гость, без особого, впрочем, старания. - Прости, что поздно.
      - Всё в порядке? - Олег подозрительно косится на пришлого, на меня. - Точно помощь не нужна?
      - Всё в порядке, - успокаиваю. - Вы идите.
      - Хоро-ошей суббо-оты, - Вика тянет звуки, приподнимает бровки.
      И вот остаёмся в тишине. До меня наконец-то доходит алогичность, спонтанность собственного поступка.
      - Спасибо, - гость бросает рассеянные взгляды по сторонам. - Считайте по двойному тарифу. Доктор.
      Окно приоткрыто. Кабинет насквозь пропитан ароматом городского ливня, тяжёлого, упругого, с нотой бетона и дыма. А ещё экзотики - последним в пятницу от меня уходит бывший буддист, а ныне почтенный отец Феодосий. От ладана его мутит, потому наливаю в чашу лампы сандаловое масло. За выходные выветривается.
      - Можете присесть сюда, - любезно разворачиваю кресло (новое, кожаное, гордость заведения).
      - И тут нормально, - парень, запрыгнув на подоконник, смотрит пристально: одновременно на меня и сквозь меня.
      За практику повидала много людей. Разной степени воспитанности. Они смотрели доверчиво, презрительно, скептически - но никогда не смотрели сквозь. И никогда не курили, потому что знак висит.
      - Одну только, - предупреждает моё негодование гость. - А то собраться не могу. И оставьте вы этот блокнот, ей-богу, доктор... чего там у вас на бейджике? Альфия Рустамовна. То-то гляжу, тюркские черты. И тест по шкале Бека не предлагайте, ладно? Мне только выговориться. Раньше бы, - добавляет неохотно. - Но в больнице провалялся.
      Дождь настырно стучит о карниз. А я не могу выдавить и пары слов. Давно не чувствовала себя дилетанткой. Как не разглядела: на лице у парня следы побоев, под глазами синева. И жуткий, просто до судорог жуткий взгляд.
      - ИП, - продолжает гость. - Самое оно. Без адресов и телефонов, анонимно. Да не съем. - От его улыбки, вроде бы вполне человеческой и усталой, вдоль позвоничника у меня ползёт ужас. - В ногах правды нет. Так что приземляйтесь-ка за стол, на стол или под стол, как удобнее. Ахинею легче усваивать сидя.
      Чудовищное поведение: я, дипломированный специалист, выполняю прихоть какого-то кренделя с улицы. Падаю в кресло, которое минутой раньше ему предлагала.
      - Пятница тринадцатое, - указывает на календарь он. - Знаете, что сегодня частичное солнечное затмение? Арка. Выход в период, когда человек должен поменять изношенные детали в себе и в мире. Иначе хана. Человеку.
      - Верите в астрологию? - голос мой звучит хрипло.
      - Пытаюсь замотивироваться. Коридор затмений - поэтичное название, не находите? И вот я у психотерапевта, приплыли. А раз так, историю поведаю. Тоже про коридор.
      Прикрыв фрамугу, гость некоторое время молча исследует пейзаж за стеклом.
      - Родственников в городе нет. Удрал от безработицы. Здесь у вас архитектурный бум, без проблем устроился. Не спрашивайте только об образовании, Альфия Рустамовна. Считайте охламоном, невеждой. Привык. Заехал в семейную общагу. Последний этаж. Летом пекло, зимой морозилка, с потолка вода. Один душ на семьдесят комнат. Атмосферно, словом. Но плевать было на условия: отрубался сразу. Пришёл с работы, сожрал пельмени, упал, уснул, проснулся, пошёл на работу. Типичный расклад. Не жаловался. Просуществовал спокойно несколько месяцев. Сдавал деньги на уборку и на ремонт, который никто не делал. Выстаивал очереди к плите. Ругал неисправный лифт. Изредка выбирался на заплёванный балкон, чтобы рассматривать звёзды. - Гость держит паузу, а потом интересуется насмешливо: - Видели коридоры общажные когда-нибудь, доктор? Нет? Погуглите.
      С исполнительностью дрессированной зверушки вбиваю в поиск указанное словосочетание. Невольно кривлю губы. Даже студенческие коморки мне, избалованной комфортом, виделись некогда клоповниками. На втором курсе вернулась под крыло родителей, а спустя годик мы оформили ипотеку. Галерея же видов, коими призвал вдохновиться гость, вызывает отвращение.
      - Красота, - кивает он. - Вот представьте, ходишь по нему туда-сюда, туда-сюда. Клиническая темень. Сегодня вкрутишь лампочку - завтра стырили. Или разбили. Постепенно проникаешься безразличием. Вязким, липким. Ночью на пролётах курят, но по коридорам стараются не шастать особо. Неприятное есть в них что-то. Люди чувствуют и... Нет, надо по порядку.
      
    ***
      Сначала отпрыгнул в сторону. Шарахнулся, едва не вскрикнул. Выскочит на тебя такое из темноты - шарахнешься, пожалуй. Чернее чёрного, бесформенное пятно. И ни звука, ни шороха, только шлейф ледяной. Вжался в стену, даже двинуться не мог, пока не сообразил, что к чему. Из кладовки, где валялись швабры и вёдра, в коридор скользнула фигура. Вполне себе человеческая. Более того, женская. Скользнула и тихо, гуськом двинулась прочь от меня.
      - Не спится-то, - буркнул вслед.
      Полуночница остановилась, дёрнула плечом.
      - Извини, если испугал, - добавил я. - Нет желания воздухом подышать?
      Ответа не дождался. Вышел один. И только потом, минут через пять, ощутил прикосновение к рукаву.
      - Правильно, - кивнул. - Перед сном полезно.
      - Перед сном, - повторила незнакомка.
      Её глаза моментально припечатали меня к полу. Огромные, в пол-лица, с пронзительно-чёрной радужкой. Над соседним домом качался фонарь, но и в его свете зрачков не рассмотрел. Решил, что линзы. Неформат, или как там у них сейчас. Волосы ниже поясницы. Гладкие, на вид густые, ну просто Юки-онна. Наверное, от природы угольные, с лёгкой пепелинкой. Платье, видать, с барахолки какой. Атрибут нищебродского хипстерства. Невзрачное, до колен, в цветок, с пуговицами у горла.
      - И давно заселилась? - спросил я участливо. - Не видел раньше.
      - Вот именно, не видел, - подтвердила грустно.
      - На каком этаже обретаешься?
      - На любом. Они все в моём распоряжении.
      Пока переваривал информацию, девушка снова впиталась в темноту.
      - А зовут-то тебя как, чудо? - поинтересовался в догонку.
      Незнакомка не откликнулась. Пришлось выдумать имя самому, и я выдумал Агату, нечто среднее между поделочным камнем и ветхим детективом.
      Пытался выследить её у подъезда, караулил на лестницах, собирая подозрительные взгляды гопоты, пьянчуг и тёток. Но Агата всегда появлялась как-то внезапно. Ночью или под утро. Я варил кофе на кухне, пока народ спал, а она входила неслышно и замирала в паре шагов. От кофе отказывалась. Вопросы игнорировала. Однако мы умудрялись вполне светски болтать о том о сём. Разок-другой приглашал погулять, в кино. Она выдавала неизменное: "Извини, дела". И оставляла в одиночестве. Я особо не настаивал. Дела, хм.
      А потом началось чёрт-те что. Какой-то мужик кубарем скатился со второго этажа на первый, места живого не осталось. Баба Люда, уборщица, ударилась головой о ванну, в которой грязные тряпки полоскала. Известная скандалами парочка застряла в лифте почти на сутки. Выволокли их оттуда, конечно, а студентики синие, двух слов связать не могут. Дрожат, про какое-то пятно вещают. Потом опомнились, более правдоподобную версию сочинили. Но людям хватило. Под закоптелыми потолками повисла тишина. В душ ходили компаниями. После двенадцати никто теперь не куролесил. Только десантник Лёха ничего не боялся. И я, дурной, с ним на пару.
      Лениво сгоняя тараканов со стенок и тщетно выкручивая вентиль, чтобы вода стала погорячее, думал, как дожить до зарплаты. Отнимал себе да складывал, пока за спиной не прошуршала ткань. Досадливо выдохнул. Ну и балбес: дверь оставил незапертой. "Занято ведь", - хотел возмутиться вслух. Обернулся, и слова провалились в горло. Потому как задвижка находилась на месте, а передо мной маячила Агата. Ладно бы просто маячила, но расстёгивать платье...
      - Теперь есть тело, - сообщила довольно, хотя и без шуток прекрасно видел. - Не считай злодейкой, пожалуйста. Только чуть-чуть.
      Что - чуть-чуть? Контакты с ненормальными донельзя горьки. Но горечь выжгла эмоция посильнее. И когда Агата оказалась рядом, мне было уже не до рефлексии. Антрацитовые волосы полуночницы разметались по грязному кафелю, и тараканий выводок обалдело прянул в стороны. Вряд ли в кабинках, полных плесени и ржавчины, занимались подобными делами - интерьер вызывал гадливость. У адекватных людей. Впрочем, адекватность моя канула в Лету. Без шансов на всплытие.
      - Ты ведь могла ей череп проломить, - объяснял потом, в комнате. - Мужик до сих пор в реанимации. И дети в замкнутом пространстве от удушья погибли бы, понимаешь?
      Агата смотрела исподлобья.
      - А я тепла хочу.
      - О господи, - шептал, утыкаясь носом в диван. - Завтра понедельник. Изыди.
      Прошло две недели. Не сказать, чтобы счастье обрушилось. Не сказать, чтобы верил себе добром. Случаи жути повторялись стабильно. Агата пугала обитателей общаги истинным обликом. А люди под стрессом чего только ни вытворяли. "Пятно, - недоумевал я. - Ведь и сам увидел её изначально как пятно темноты. Клок инфернальной дряни".
      Агате нравились настольные игры. Шахматы и лото. Приносила их из комнаты одинокого старика. А поутру возвращала на место. Ответственная девочка. Вот только когда эта девочка распадалась пыльными волокнами, а волокна устремлялись в щели на полу, мне становилось дурно. Ломая руки-ноги под чудовищными углами, бегала по стенам. Дёгтем скатывалась вдоль поручней. Иногда поглядывала из жерла кухонной вытяжки, выползала оттуда, как фарш из мясорубки, комком плюхалась на линолеум. От подобных представлений нервы мои потихоньку сдавали.
      - К дому привязана, да? - снимал турку с огня, отворачивался.
      - Противно, знаю, - вздыхала Агата сочувственно. - Привязана, ага. Муж закрыл в кладовке, сам сбежал. В середине лета. Колотила в дверь, плакала. Никто не открывал: люди разъехались. Студенты - к родителям, семейные - по деревням. Остались только алкоголики. А им стуки не в новинку. Смешно, правда? Я вечная белочка.
      - Чтобы покинула дом навсегда...
      - Надо стать телом в полном смысле слова, - Агата обнимала меня, ласковая, совсем настоящая. - Для такого преображения одного страха мало. За пределами среды обитания любой призрак уязвим. Плоть нужна, панцирь. Как у людей. Пятерых вполне хватило бы.
      - П-пятерых?
      - Но убить не смогу. По крайней мере, осознанно. Не я подарила жизнь, не мне отнимать.
      В шахматы играли молча. В лото - весело. И шумели, конечно. Дошумелись. Однажды, оборвав наши полоумные пляски по комнате в половине третьего ночи, в дверь постучали. Ногой.
      - Слышь! - По голосу узнал соседа, и сердце рухнуло; с подобными персонажами разговоры разговаривать бесполезно, словлю в бубен - и привет.
      Деваться некуда, открыл. Агата наивно выглянула из-за плеча и тоже уставилась на Толяна.
      - Слы-ышь, - повторил тот с угрозой, но вдруг округлил глаза, размашисто перекрестился, попятился - и только шлёпки засверкали.
      - Не понял, - хотел призвать подругу в свидетели поведенческих чудес, но вместо этого заорал: - Напрочь больная?!
      Агата поменяла агрегатное состояние: перетекла из хмари в форму человека. Облизнула губы.
      - Ужас вкусный, - поделилась.
      Следующим вечером на скамейке неподалёку от дома меня поджидала свора во главе с Толяном. Сплюнув под ноги, последний толкнул речь с двумя постулатами внутри: а) я садист; б) за действия отвечу.
      Как Лёха оказался в переулке, чего там забыл, не знаю. Как волок до травмпункта, не помню. Только урывками. Переломали на славу. Кредитку вытащили, деньги, телефон. Паспорт не догадались забрать, соображалки не хватило. Морда теперь на фотографии багровая и расплывчатая. В реальности была не лучше...
      
    ***
      - Но видите, зажило. Как на собаке, - гость снова открывает окно. - И ливень стих.
      - Почему в полицию не заявили?
      - А зачем? - ухмылка, которую выдаёт парень, заставляет меня вцепиться в подлокотники. - Долги вернул, - хлопает по карманам. - Билет купил. Сегодня уеду. Скорым поездом в Питер. Когда-то нравился Питер. А вам, доктор? - Не ждёт ответа, говорит сам с собой; такое сразу чувствуешь.
      Отсчитывает деньги. Действительно удвоил сумму. Колокольчик издаёт жалобный звон, шаги растворяются в ночи. И сижу без дыхания, без движения. И видится как наяву. В тумане подступающего утра, запрокинув голову, стоит "клиент" под балконом старого, облезлого дома. И с балкона, столь же старого и облезлого, смотрит на него бледная девушка в несуразном платье. Он безголосо прощается, она безголосо отпускает. Он уходит, она остаётся. А я шмыгаю носом над чужой историей. Под монотонный стук, под гудки и тихие разговоры поедет "клиент" в направлении пресловутой арки. По тёмному коридору событий, навстречу новой жизни.
      
    ***
    Сообщение всколыхнуло город месяц спустя. На ...ской улице, в стене общежития N_x было найдено пять тел. А началось с обращения к властям: люди жаловались на состояние канализации, засилье грызунов и дикую вонь. Однако члены комиссии, проверяя здание, обнаружили за шкафом в одной из кладовых кирпичную кладку. Она скрывала нишу, в которой рядком, будто скульптуры, некто расставил убитых. Никаких ремонтов, по словам жильцов, в доме не проводилось лет десять, а то и двадцать. Следствие быстро зашло в тупик: все пятеро замурованных - отъявленная шпана, не раз проходили по мелкому воровству. И все пятеро погибли от кровопотери. "Точные, профессионально нанесённые удары ножом", - написали в газетах. Новость не давала мне покоя, пришлось выкроить время и прогуляться до рокового дома. "Допустим, - рассуждала, нервно поглядывая на него через дорогу, - нишу спрятала от посторонних глаз Агата. Но чтобы тесаком...". И вспомнилась вдруг мрачная ухмылка гостя. Свежая гематома на скуле, рассечённая бровь, холодная и страшная безымянность.

    18. Орестов В. Сквозь стену

    13k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Хоррор




       Сквозь стену
      
       Закончив с отличием экономический факультет Брянского университета, я вытянул счастливый билет: наверное, не так много молодых людей, не имея опыта работы, сразу же получают приглашение на работу в известную столичную фирму.
       Спустя два дня я мчался в Питер на той предельно возможной скорости, которую только мог развить пропахший курицей и носками почтенный поезд "Санкт-Петербург-Брянск".
       Собеседование прошло успешно и, спустя неделю, я навсегда покинул родной город.
      
       Вопрос с жильём на новом месте решился быстро и практически безболезненно: благодаря известной сине-голубой социальной сети я уже в день приезда держал в руках связку ключей от арендованной жилплощади.
       Небольшая квартира находилась на одиннадцатом этаже огромного брежневского дома на ближней окраине Петербурга.
      
       Как и заведено в таких домах, подъезд был двойным: одна дверь вела с улицы в холл с двумя лифтами, вторая - на лестницу, которой почти никто никогда не пользовался.
       Даже жильцы второго и третьего этажей, которым, казалось, было бы проще подняться на два пролёта, чем стоять в ожидании престарелых лифтов, предпочитали не ходить по ней.
       В этом не было ничего удивительного. В таких многоэтажных домах, где подавляющее большинство жильцов пользуются исключительно лифтом, а пеший маршрут выбирают лишь в чрезвычайной ситуации, лестницу оккупирует не самый приятный контингент: бомжи, наркоманы, алкаши, трудные подростки.
       Уж лучше постоять несколько лишних минут и дождаться лифта, чем идти пешком по вонючей и грязной лестнице.
      
       Одним из немногих условий, поставленных хозяйкой квартиры, был категорический запрет на курение в помещении, поскольку запах табака, по мнению владелицы жилища, намертво въедался не только в мебель и шторы, но и в стены, пол, и межэтажные перекрытия.
       Я не спорил: даже меня, курящего по пачке в день на протяжении последних семи лет, не особо радовала густая дымовая завеса в помещении и тяжёлый сон с гарантированной на утро головной болью.
      
       С моей вредной привычки всё и началось.
       Изначально я ходил курить на площадку перед лифтами, но буквально через несколько дней ко мне заявилась делегация соседей и порекомендовала курить на балконе. Оказалось, дым с площадки нещадно тянуло к ним в квартиры.
       Я не особенно расстроился: было ещё тепло. В конце концов, что может быть прекраснее, чем тихим осенним вечером выйти на свежий воздух и, стоя на высоте одиннадцати этажей, без спешки насладиться сигаретой, глядя вниз, на вечно спешащий куда-то город?
       Единственным, что портило удовольствие, была дверь на лестницу, выходившая сюда же. В разбитое дверное стекло можно было увидеть грязный пролёт, освещённый тусклой лампочкой и украшенный каллиграфически выведенным кроваво-красной краской словом "Metallica". Иногда оттуда доносились странные звуки: словно где-то на пару этажей ниже бегали крысы. Стоять, повернувшись к двери спиной, было неприятно.
      
       В тот вечер я стоял на балконе и потягивал сигарету, как вдруг до меня донёсся слабый, едва различимый стон. Я непонимающе оглянулся, заглянул к лифтам - никого, затем перегнулся через ограждение и посмотрел вниз.
       Всё было тихо и спокойно. На улице несколько мамаш неторопливо вышагивали с колясками, по проспекту ехали машины, где-то дребезжал трамвай.
       "Тебе показалось! Меньше ужастиков смотри на ночь!"
       Я попытался успокоить себя, но не успел - стон повторился.
       Меня бросило в дрожь. Во-первых, он стал значительно громче, и теперь я был уверен, что мне не послышалось.
       А во-вторых... стон был ужасен.
       Так могло стонать только очень больное и измученное существо. Страдающее, вывернутое наизнанку, умирающее...
       "Существо?"
       Да, я отнюдь не был уверен, что этот звук издаёт человек. В нём было что-то странное, что-то противоестественное.
       И на этот раз я понял, откуда доносился страшный звук: он шёл с лестницы.
      
       ...Мне ужасно не хотелось идти на поиски источника шума. Напротив, я испытывал непреодолимое желание как можно скорее покинуть балкон и больше сегодня (и это как минимум) не выходить на него.
       И тут стон повторился третий раз. И теперь я явственно услышал слово:
       - Помогите!
       "Там человек. Человек, а не невесть что! Надо помочь!"
       - Иду! - выкрикнул я, открывая дверь на лестницу.
       И сразу же отшатнулся.
      
       Нет, за дверью никого не было, там всё было как обычно: грязно, пыльно и абсолютно пусто.
       Дело было в воздухе - тяжёлом и затхлом.
       "Такой воздух, - с неожиданной ясностью подумал я, - наверное, бывает в старых, заброшенных склепах".
       А ещё на лестнице пахло, и почему-то мне показалось, что к обычному сочетанию запахов теперь примешивался слабый аромат гниющего мяса.
      
       Я огляделся: на площадке никого не было.
       - Где вы? - позвал я, но мне никто не ответил. Зато откуда-то снизу донеслось какое-то шуршание. Я перегнулся через перила, но ничего не увидел.
       Надо было идти вниз.
       На площадке десятого этажа также было пусто.
       Пыль, граффити, разводы от высохшей мочи по углам. Я посмотрел вниз - никого.
       Ну что ж... значит, это просто был ветер... или вода в трубах... журчание которой само собой сложилось в слово "Помогите!".
       А может, - с внезапной злобой подумал я, - кто-то телевизор смотрел на максимальной громкости, вот и слышится всякое!
       В любом случае можно было возвращаться...
       И в этом момент погас свет.
      
       Он погас не только на пролёте, где я стоял: вся лестница погрузилась во мрак.
       Причём, несмотря на то, что на улице было светло, вокруг воцарилась кромешная тьма, густая и осязаемая. Свет от балконной двери практически не улучшал видимости, скорее он был просто маленьким тусклым пятнышком в море мрака, окружившем меня, причем он казался настолько далёким, как будто меня и дверь разделяла не пара метров, а, как минимум, несколько сотен.
       И тут прямо над моим ухом раздался всё тот же отчаянный стон, но теперь в нём появились новые, торжествующие ноты.
       Я подпрыгнул на месте.
       Я закричал, как резанный.
       Я замахал руками, пытаясь отбиться от неведомого.
       Наконец, я побежал.
      
       К балконной двери и дальше.
       Ворвавшись в квартиру, я судорожными движениями закрыл все замки, включил свет и упал без чувств на продавленный диван.
      
       Только спустя три дня я смог заставить себя выйти на балкон и, подойдя к двери на лестницу, аккуратно заглянуть туда.
       Пыль, "Metallica" на стене, лампочка под потолком. Тихо, пыльно и светло. И, разумеется, никого.
       Вскоре я придумал успокоительную историю о подростках, сидевших на балконе двумя этажами ниже и заманивших меня "страшными" стонами, а затем каким-то образом вырубившими свет.
       Я вновь начал ходить курить на балкон.
       Обычный мир, материальный и простой, вернул свои пошатнувшие позиции.
       Правда, не до конца: теперь где-то внутри меня затаился страх.
       Я боялся, что однажды лифт откажет, и я буду вынужден спускаться по лестнице.
      
       Это случилось через месяц.
       ...Наверное, я простоял минут десять, нажимая снова и снова кнопку вызова лифта.
       Все мои попытки ничем не увенчались: в шахте царила мёртвая тишина.
       Сразу же в моей памяти всплыли все подробности недавней истории.
       Все мои придумки про подростков неожиданно стали выглядеть глупо и нелепо. Я вспомнил тот стон, меня передёрнуло.
       Мне не хотелось спускаться на улицу по лестнице. Но выхода у меня не было.
       В другой день я мог бы постоять на площадке и дождаться кого-нибудь из соседей, чтобы спуститься вместе с ними. Но, как назло, именно сегодня на работе запускали проект, от успеха которого в дальнейшем зависела вся моя карьера. А я и так уже потерял десять минут.
      
       На лестнице было пусто и тихо.
       Слишком тихо!
       "Где же остальные жильцы?" - поймал я себя на мысли, и сразу же, отправив эту мысль как можно дальше, рванул вниз по лестнице. Бегом.
       Через несколько пролётов я увидел впереди себя женщину в потёртом пальто. Услышав мои шаги, она обернулась. На секунду я замер, испугавшись неожиданной встречи, но всё было в порядке.
       Милая пожилая женщина улыбнулась мне:
       - Добрый день, молодой человек!
       Я поздоровался в ответ.
       - Опять лифтЫ не работают. В прошлом году чинили два месяца, а всё без толку! - пожаловалась она мне, не особенно нуждаясь в ответе, а просто испытывая потребность выговориться кому-нибудь про лень и безрукость коммунальных служб.
       Я выдохнул. Теперь, когда я был не один, мои страхи вновь начали казаться мне какой-то несусветной глупостью.
      
       ...свет погас между шестым и пятым этажами, и на этот раз вокруг воцарился абсолютный мрак.
       Тьма вернулась.
       "Тихо! Это просто авария. Развёл панику!"
       Я медленно продолжил спускаться по лестнице. К счастью, под ногами были обычные бетонные ступени, которые, во всяком случае, пока, не собирались превращаться в какую-либо эзотерическую дрянь.
       "А где соседка? Я же был не один, - внезапно вспомнил я.
       И почему она молчит?"
      
       Мелькнула яркая вспышка какого-то странного, призрачного света - такого, какой бывает ночью, во время грозы.
       В нос ударил запах протухшего мяса.
       При свете этой вспышки я увидел женщину.
       Но это была отнюдь не моя недавняя спутница.
       В метре от меня стояла какая-то старуха в рваной одежде.
       Она была мертва, мертва очень давно. На лице почти не осталось кожи, а в пустых глазницах что-то шевелилось.
       Обтянутая пергаментной кожей скрюченная рука с длинными ногтями медленно потянулась ко мне. В очередной вспышке непонятного света я увидел, как по тянущейся ко мне конечности мельтешат какие-то мелкие насекомые...
      
       Я думал, что умру от ужаса и отвращения - немедленно, прямо на грязных бетонных ступенях подъезда. Я орал так, что, казалось, весь этот проклятый дом должен был рухнуть от моего крика.
       ...До мне не сразу дошло, что на лестнице снова горит свет, а вокруг пусто и тихо.
       Старуха исчезла.
      
       ...за квартиру было заплачено ещё на месяц вперед. Хозяйка отказалась вернуть мне деньги, сославшись на то, что прямо сейчас у неё такой возможности нет. Зарплату на работе задержали на неопределенное время.
       Из Брянска никто не мог прислать мне деньги, а знакомых в Петербурге, таких, что могли пустить пожить, я ещё не успел завезти.
       Мир сговорился против меня.
       В тот день я почти час бродил перед подъездом, не решаясь зайти в него, пока, наконец, не пристроился к каким-то мужчинам и вместе с ними сел в лифт.
       Четыре дня всё было нормально: лифт работал, а на балкон я больше не ходил - курил прямо в квартире.
       На пятый день, лифт вновь не пришёл...
      
       ...уже три дня я сижу в квартире. Лифт всё также не работает, хотя я слышу, как он ездит где-то там, в глубине шахты.
       Ко мне на этаж он не поднимается.
       Я стучался и звонил к соседям, но никто не открыл, несмотря на то, что я прекрасно слышу их голоса, работающие телевизоры.
       Хотя откуда мне знать, что, если бы мне и открыли, то там были бы мои соседи?
       Я пытался дождаться кого-то из них на площадке, но вскоре почувствовал тот самый запах с лестницы и понял, что и здесь уже не безопасно.
       С телефона куда-то исчезли все деньги, и я остался без связи.
       Странно, что и мне никто не звонит, хотя я не был на работе уже три дня.
      
       А сегодня я услышал странный скрежет за дальней стеной комнаты, как будто бы кто-то скребётся сквозь неё, пытаясь попасть в квартиру.
       С каждым часом звук становится всё громче.
       Эта стена выходит на лестницу....
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    19. Павлова Н.Н. Зеркало Близнецов

    9k   "Рассказ" Мистика, Хоррор



      15 марта, вт
      Не осталось никаких сомнений: это действительно то самое зеркало! Наконец-то я нашла его! Подумать только, в запаснике заштатного областного музея в самом дальнем чулане среди гор никому не нужного хлама пылится Зеркало Близнецов. О нем писала Блаватская, им интересовались члены Аненербе...
      Сегодня разбирая всю ту рухлядь, которую по какому-то недоразумению здесь называют искусством, я наткнулась на него. Ошибки быть не может: большое овальное зеркало в рост человека с искусным изображением близнецов и кусающего себя за хвост змея Уробороса на раме. Всё, вплоть до мельчайших деталей, в точности соответствует описанию.
      Я решила записывать все, что будет происходить. Надо сохранить воспоминания, пока они свежи. Как инструкцию, руководство для тех, кто пойдет этой дорогой после меня.
      От восторга мысли путаются, сложно сосредоточиться. Как же мне хочется начать обряд прямо сейчас! Но уже слишком поздно, нужно уходить. Я вернусь завтра с утра. Утром здесь никого, утром мне никто не помешает.
      
      16 марта, ср
      Это зеркало удивительное творение! Оно живое, как бы безумно это ни звучало. Зеркало или сущность, заключенная в нем, живо отзывается на все мои действия. Сегодня я начала подготовку к ритуалу. В инструкциях сказано, что это займет около трех суток. Это ничего, я подожду. Я так долго искала его, что три дня уже ничего не изменят. Нужно сделать все по правилам, нельзя допустить ошибку. Вызов Близнеца не терпит спешки или неаккуратности. Все должно быть исполнено в точности!
      Я, кажется, отвлеклась... Так вот, при первых же пассах я почувствовала отклик. Не могу точно описать, что это было. Визуально ничего не изменилось: в зеркале по-прежнему лишь мое отражение, поверхность его все такая же темная, холодная и гладкая, но я определенно ощущаю какой-то энергетический ответ. Зеркало хочет, чтобы я продолжала, оно просит... Но на сегодня все, надо сделать перерыв. Я чувствую полнейшее изнеможение. Я счастлива, но сил продолжать нет. Надо отдохнуть...
      
      17 марта, чт
      Второй день моей работы с зеркалом. Сегодня я увидела результат! Это вдохновляет и пугает одновременно. Все дело в отражении: оно движется независимо от меня! Звучит бредово, но это так. Сначала все выглядело, как легкая рассинхронизация: я поднимаю руку, а мое отражение чуть запаздывает. Но потом... потом оно начало шевелиться само, без моего участия. Мое отражение поворачивает голову, и мне очень хочется повторить это движение. Это страшно... Я начинаю путаться, кто из нас реален, а кто просто отображение этой реальности.
      И опять изнуряющая усталость. Мне еле хватило сил сесть за стол, чтобы записать все, что произошло сегодня. Завтра последний день подготовки к обряду. Надо отдохнуть...
      Да, чуть не забыла! Утром я обратила внимание на странные пятна на поверхности зеркала. Темные, будто бы прожженные, они разбросаны по стеклу без всякого порядка. Мне кажется, что вначале они были меньше и бледнее. Всего этих пятен семь.
      
      18 марта, пт
      Я решила остаться в запаснике на ночь. Сегодня пятница, а значит, впереди целые выходные, и мне никто не помешает. Да и сил уже не хватает уходить по вечерам домой... Обмануть директора было легко: она хоть и смотрит на меня с подозрением, но ни о чем не спрашивает. Наверное, думает, что молодость и весна мне крышу сносят. Ха! Знала бы она... Но это неважно, все ерунда.
      Зеркало говорило со мной! Это не слова, произносимые вслух, конечно же, нет! Мысли, телепатический сигнал, точного названия этому явлению я не знаю. В моей голове хор голосов. Мужские и женские, чистые молодые и со старческим дребезжанием, они говорят на разных языках, иногда по очереди, но чаще все одновременно, поэтому я не понимаю ничего. Губы моего зеркального двойника шевелятся, в голове звучат слова, минуя уши. Иногда мне кажется, что это безумие, но я успокаиваю себя тем, что все и должно быть странно и невероятно, очень похоже на сумасшествие. Становится легче, но ненадолго.
      Один из голосов, мужской, он говорит по-русски и сводит меня с ума больше всего. Этот голос то грубо и повелительно прогоняет меня, то просительно умоляет бежать и спасаться. Он грозит страшными карами, говорит о вечном плене и забвении, рассказывает такие кошмары, которые мне страшно вспоминать. Самое ужасное, что выглядит это так, будто со мной говорит мое же отражение, мои губы произносят слова чужим голосом. Наверное, так люди сходят с ума...
      
      19 марта, сб
      Подготовка закончилась, осталось ждать. Это самое трудное. Спасает то, что сил уже не осталось. Я постоянно проваливаюсь в какую-то дрему, полусон-полуявь. Становится сложно отделить приснившееся от того, что происходит взаправду.
      Пятна на зеркале стали больше и темнее. Черные раны на гладкой поверхности...
      Всю ночь голоса говорили особенно громко. Дикая какофония, лингвистический хаос... Кажется, они чем-то возбуждены, взволнованы. Тот самый голос заклинал меня "бежать, пока еще не поздно, пока еще есть шанс". Он почти уговорил меня. С трудом мне удалось заставить себя остаться. Это последняя проверка зеркала, и я должна ее выдержать.
      А потом все закончилось. Мой близнец развернулся и ушел в свое Зазеркалье... Никогда не думала, что увижу, как мое отражение поворачивается ко мне спиной и уходит. Мне кажется, что ушла часть меня. Такого не может быть! Как будто это не я, а она смотрела в зеркало, а потом ей надоело. Когда гляжу в это пустое зеркало, по ногам бегут мурашки, как если бы я с высокой крыши поглядела вниз. Безотчетный страх живого перед смертью...
      Комната, музейная рухлядь на заднем плане, все это осталось, а вот меня нет. То есть нет ее, я-то, конечно, существую. Хотя без меня ее не может быть. Или может? Ха! Я сумасшедший вампир! Несу бред и не отражаюсь в зеркале...
      Завтра все должно решиться. Или уже сегодня? Не знаю, который час. Телефон сел, а наручных часов у меня нет. С рассветом, все придет с рассветом... Мой двойник, мой близнец, мое отражение. Я увижу его утром. Я в это верю, я знаю это... Такая же, как я, и при этом абсолютно иная... Сущность из другого мира, обратного нашему. Мы сможем объединить свои знания, чтобы достичь гармонии.
      Руки уже не держат карандаш. Надо поспать. Надо бодрствовать, чтобы не прозевать. Хотя разве можно такое пропустить! В голове все перепуталось... Я жду.
      
      Электронное письмо:
      peskar1981
      21:17, 25.03.20016
      
      Саша, здравствуй!
      Знаешь, у нас есть очень интересное поступление. Думаю, тебе для диссертации эта история подошла бы отлично. Расскажу вкратце, а там смотри сам.
      Пять дней назад к нам в стационар привезли молодую девушку с симптомами шизофреноформного расстройства. Она была задержана нарядом вневедомственной охраны Областного музея искусств при попытке кражи экспоната, старинного зеркала XVIIв. Как выяснилось позже, пациентка, Промыслова Елена Александровна, является студенткой истфака, в музее проходила практику.
      У больной наблюдаются также отдельные признаки расщепления личности. Она утверждает, что является Синявским Алексеев Петровичем 1875 года рождения, медиумом и спиритом, который в 1908 году при проведении некоего мистического обряда был якобы заключен в зеркало (тот самый экспонат, который пациентка пыталась украсть), а теперь вызволен Промысловой на волю. Больная также сообщает, что дух самой Промысловой теперь заключен в зеркало, наряду с еще семью жертвами, попавшими туда ранее. Доказательством этого она считает наличие восьми темных пятен на зеркальной поверхности. Пациентка рассказывает о голосах, которыми якобы разговаривают с ней из зеркала эти несчастные. Промыслова путается, то говоря, что в ее теле заключена душа Синявского, "сбежавшего" по ее словам от зеркала, то утверждая, что "это тело стало добычей темной силы другого, чуждого людям мира".
      Примечательно, что говоря о себе, как о Синявском, она ни разу не перепутала окончания, всегда употребляя именно мужской род. Также присутствует некоторая странность речи. Я бы сказал, что она употребляет устаревшие речевые обороты и выражения. Промыслова почти совершенно незнакома с техникой: мобильный телефон, телевизор, даже лифт удивляют ее. Знаешь, я еще ни разу не сталкивался с таким стойким и причудливым расстройством идентичности и таким точным в мелочах воспроизведением личности вымышленной. Беспокоит и то, что за все время нахождения в стационаре у пациентки ни разу не было фазы возврата к своему настоящему "я".
      Сам видишь, случай редкий и крайне необычный. Если тебе он интересен, свяжись со мной, помогу по старой дружбе.
      
      С уважением,
      Антон Стариков,
      Заведующий 1-м отд.
      Психиатрической клиники N3

    20. Поповская И.И. Побег из тела

    20k   Оценка:9.47*4   "Рассказ" Мистика



    Побег из тела

      
       Расцвета глянец - рассказ светила о том, что было, чего не станет
       В нем скорбь пространства, о точке в оном
       себя напрасно считавшем фоном
       В нем все: угрозы, надежда, гибель,
       стремленье розы вернуться в стебель
       Он кровь из раны, побег из тела -
       в пейзаж без рамы давно хотела ... И. Б.
      

      
       На пристани, где они высадились, не было ни души. Трое арабов вытащили багаж, выставили посередине огромного бетонного пирса и, получив чаевые, убежали назад, на корабль. Когда-то порт был забит до отказа торговыми судами. С тех времен еще стояли погрузочные краны - огромные, как инопланетные гиганты-жуки. Сейчас они поскрипывали ржавыми тросами в бездействии.
       - Наверное, мы первые туристы, с тех пор как окончилась война - торжественно сказал Берг, доставая из саквояжа солнечные очки.
       - Не туристы, Берг, путешественники, мы же не собираемся отплывать назад в конце сезона.
       Роза сидела на большом, с нее размером, чемодане, поджав под юбку ноги, и весело посматривала на брата из-под шляпы с большими полями.
       - Ну, и где твой хваленый агент? Как его... Акакий?
       - Аханкий, а вот и он! - Роза была в прекрасном настроении, и сердиться на подколы брата не собиралась. Она вытянулась навстречу несущемуся джипу, так, будто их можно было не заметить на пустом широком пирсе.
       Погрузили багаж, обмениваясь короткими стандартными фразами о дороге и погоде. Аханкий все время улыбался, кивая, и одновременно отрицательно качая головой, отвечая на все вопросы одним только словом - "верно, верно".
       На площади, где они круто развернувшись, остановились, тоже было пустынно. Только перед кофейней сидел тощий, бритый наголо абориген и, отрешённо глядя куда-то за горизонт, стучал длинными пальцами в маленький вытянутый барабан. Звуки были большие, сочные, и падали в разогретый воздух жирными каплями:
       - Там, бу бу там, бу, там там, бу бу.
       Роза остановилась - он не взглянул, даже когда она бросила к его ногам сотню.
       - Там, бу бу там, бу, там там, бу бу - выбивали пальцы жирные звуки, они как будто текли из-под его рук.
       - Сколько в нем свободы, сказала она Бергу, уже поднимаясь по лестнице в отель, как бы я хотела вот так - освободиться от всего, чтоб только солнце и ветер были моим богатством!
       - Вот лишит нас папик наследства, - ухмыльнулся Берг, - и познаешь свободу в полной мере, - фраза была небрежно брошена, но чувствовалась ее затасканность от частого произношения, так же, как и ответ:
       - И вылетит птица на волю из клетки! - Роза оглянулась на него, улыбаясь, когда маленький лакей открывал перед ней двери, и оба они, довольные собой, вступили за порог новой жизни.
      
      Портье искренне удивился, узнав, что они приехали не на неделю, и не на две, а на срок совершенно неопределенный, и что собираются отправиться вглубь континента, туда, где еще не все знают, что война окончена. Он было хотел предостеречь от чего-то, но Берг поднял ладонь, и фраза повисла в воздухе, недосказанной.
       - Да, конечно, ваше право, вы можете оставить за собой номер, но оплатите тогда вперед, хотя бы... за месяц? - молодой клерк сам удивился, что сказал это - отель стоял полупустым уже три года, и за каждого постояльца держались, как за последнего. Берг заплатил. За два месяца, и еще дал чаевых.
       - Вы номер хотя бы посмотрите, - от неожиданности ляпнул портье, - впрочем, номер мы вам приготовили лучший. Прекрасного вам дня, сэр.
      
       Отоспавшись, к вечеру они спустились ужинать в ресторан. Все с интересом их рассматривали. Пока Роза просматривала небольшую книжицу с меню, Берг расспрашивал смазливого официанта об автобусах на Пусейн, и дальше - на Тору. Официант таращил глаза, но, видимо, о сумасшедших туристах здесь уже знали все, и подготовленный этим знанием, он только кивал, приговаривая:
       - Отличный план, сэр. Приятного путешествия.
       - Мой главный план никогда не строить планов! - саркастически отвечал Берг.
      На самом деле планы за них всегда строили, сначала маменька, потом отец, а они с Розой были предметами заполнения уже склеенных сот жизни. Они проводили время так, как будто его не существовало.
       Неожиданно погас свет. Мальчики-половые тут же разнесли свечи по столам, но Роза, панически боявшаяся темноты, обмерла - закрыла глаза руками и театрально прошептала:
       - Мрак покрыл землю, они вернулись, светоглоты! Они жрут наше солнце и выплевывают свою ядовитую слизь на стекла домов - тьма тьмущая накрыла всё и вся!
       - Роза, прекрати, мы уже не дети!
       - Ты, как хочешь, а я - да! Я маленькая глупенькая девочка, которая боится гоблинов и зомби.
       Берг засмеялся, и они, как когда-то в детстве играя в страшилки - вытянули скрюченные пальцы друг к другу.У Берга выпал язык изо рта, Роза раскатала в обе стороны зрачки. Редкие посетители, наблюдая этот спектакль, захихикали, а "дети", довольные собой - дерганой походкой, как зомби вышли на террасу и дальше на узкую улицу, не заплатив за ужин.
      
       - Аб эль вахаб, - плакал где-то араб длинную протяжную песню - аб эль вахаб дан.
       - О чем он поет, как ты думаешь?
       - ...что то о смерти... у них все песни о смерти...
      
       Вечер закончился, не начавшись, солнце так мгновенно падает за горизонт, что сумерек здесь практически не бывает - сразу ночь. Так же внезапно спускается на раскаленную землю тишина, птицы и цикады в одно мгновение замолкают. В этом безмолвии говорить что- либо не хочется, и они шли, держась за руки в черноту улиц, которые все более сужались. Огромное звездное небо смотрело на них, не моргая, удивляясь их присутствию в этом мире, созданном явно не для них. Беглецы из цивилизации и не подозревали, что их ожидает... они шли, как слепые без поводырей, полагаясь, как на свои белые палочки, на ведомую судьбу.
       * * *
      Рано утром их разбудил настойчивый стук. Вставать не хотелось, ночь такая короткая - не насытила сном их молодые тела. Стук повторился. Берг, шатаясь, поплелся к двери, на ходу распечатав бутылку с водой. За дверью стоял улыбающийся портье:
       - Автобус, сэр. Вы просили разбудить.
       - Да, да - сказал Берг, захлопнул дверь, завалился в постель и тут же вырубился.
       Проснулись они опять далеко за полдень. Роза долго негодовала, почему он ее не разбудил, но потом успокоилась пивом с вяленой рыбой. Европейская еда была привычнее и потому вкуснее, чем аборигенская стряпня.
      Угощал усатый, пропаленный до черноты солнцем, майор, почему-то не уехавший со своей частью на юг, где базировались отступившие перемирием войска.
       - Так вы, значит, Вайцеховичи? Уж не дети ли сэра Юдвига? - хитро сощурившись, улыбался майор, - на север собрались? Прямо на Тору? Хмм... интересно, и что вы там забыли?
      
      Опьяневшая Роза рассказала о маминой сказке про Сиреневую птицу, об их мечте побывать в той сказочной стране, откуда родом была их мать, об их родовом замке на Торе, наконец, о таинственном посмертном завещании, и о... она замолчала, сообразив, что слишком много выболтала.
       Майор слушал как-будто в пол-уха, все подливая пиво в кружки и подкладывая разломанные куски рыбы. Берг заснул, уронив голову на руки.
       - Хотите поехать со мной, мне по пути?
       - Когда?
       - Да прямо сейчас! Ночью ехать прохладнее, к утру уже будем там.
      
      Роза посмотрела на спящего брата, часто ли ей приходилось принимать решение самой? Они были с Бергом как два пальца на одной руке, но он был указательным, а она мизинцем. "А", - мысленно махнула она ручкой - "без указок обойдемся!"
       Собралась она очень быстро. Собственно, собирать чемоданы Роза не стала, взяла с собой только саквояж Берга, побросав в него пару сменного белья, крема, очки, папин бинокль, свой дневник, и, подумав немного у порога, вернулась к комоду, где в ящичке лежала шкатулка с украшениями. "Зачем они ей, без вечерних нарядов? Не знаю зачем". Взяла.
       Берга погрузили в джип спящим, он тут же свернулся калачиком на заднем сиденье, сладко постанывая и посапывая.
       - Совсем не умеет пить, - ласково посмотрела на него сестра, обернувшись, - ребенок.
       Майор усмехнулся в усы. Дорога ярко освещалась луной, но они ехали не быстро, то и дело на пути попадались какие-то тюки, мешки с мусором, а то и трупы задавленных животных. Роза притихла, глядя на такую нерадостную картину. Майор пояснил:
       - Войска уходили в спешке, даже раненых не всех забрали. Непонятно было тогда, то ли это дислокация, то ли на самом деле конец войны... мало кто верил в перемирие, все устали от этой длинной бессмысленной войны.
       Роза слушала и не слышала ничего. Она запрокинула лицо в сочное звездное небо, и жадно глотала встречный прохладный воздух. Удручающая картина с брошенными вещами и трупами ввергла ее в смятение и философическую задумчивость.
       - Мы не знаем, когда мы умрем, - сказала она, увидев еще один труп, на этот раз человека - и мы думаем, что жизнь - это неистощимый колодец. Хотя все случается только раз. Или очень малое число раз. Сколько раз вы можете вспомнить какой-нибудь день из вашего детства? Тот самый день, который стал неотъемлемой частью вашего существования? Все это кажется бесконечным, что не закончится никогда.
       Это у нее было от матери, любившей философствовать и рассказывать разные притчи по любому поводу. Рассудительная не по годам, она не раз удивляла своими высказываниями близких и посторонних, только брат всегда посмеивался над ее серьезностью. Вот и сейчас он потянулся с шумом, и саркастически изрёк строки песни из Дилана Вейса:
       - Никогда не закончится "Никогда"! Так, кого ты отпеваешь, детка? - он сел, с удивлением смотря по сторонам и на майора - видно было, что он силится вспомнить, кто это. - А куда мы едем?
       - Приветствую, мон шер, как спалось? Печёнки не отрясло? - и представился на немой вопросительный взгляд
       - Клод Пальма, майор в отставке, а как мне вас называть, мой друг? - он был приветлив и располагал к себе своим бравым видом человека пожившего, знающего жизнь. Берг поежился, и ничего не ответил на вопрос, что было ему свойственно, не из невежества, а из принципа не отвечать, или отвечать вопросом на вопрос, вот как сейчас:
       - И, все-таки, куда мы едем?
       - Берг, мы едем туда, куда собирались. Да, Клод, кстати, а как долго нам еще добираться?
       И, как будто отвечая на ее вопрос - за поворотом открылось широкое пространство саванны, где на дальнем плане алела россыпь хребтов, и среди них - выдающаяся странной кратерной формой оранжевая гора, подсвеченная восходящим солнцем. Это было так величественно и необыкновенно, что все трое от восторга ахнули.
       - Тора! Боже, теперь я понимаю, почему мамам называла ее оранжевой! Какая красота! И так близко!
       - Это только кажется, что близко. На самом деле до Пусейна еще пара часов езды, а до Торы, мы поедем только утром, передохнув.
       За два часа доехать не получилось. Уже через пару миль навстречу пошли колонны с солдатами и груженые обозы со скарбом, приходилось подолгу пропускать, скатившись на обочину. Наконец, майор распсиховался и поехал прямо по саванне. Ехать стало не комфортно, ямы и ухабы укачали Берга - его стало выворачивать вчерашним угощением. Пришлось остановиться.
      Пока он загибался, освобождаясь, Клод и Роза подошли к медленно идущему обозу - наверху сидел знакомый майору солдат. Они обменялись короткими фразами на иврите. Роза поняла, что говорили о них, потому что солдат странно посматривал, и, кивая на нее, скалился щербатым ртом. Майор тоже посмеивался, и Розе стало неприятно рядом с ними - она отошла к Бергу. Тот уже оправился, ему полегчало - опять стал подтрунивать над сестрой. Короче, остаток пути они провели в перепалке. Майор только ухмылялся в усы, искоса посматривая на них, как на детей. В сущности, они и были детьми. Взрослыми людей делает не время, а тяготы... а какие сложности были у них? Разве что расхождение взглядов с папенькой, обременяющего их свободу выбора. Да и выбирать особенно было не из чего.
      
      В Пусейн, или как здесь называли в Пусейнэ, они добрались только к полудню. Солнце палило нещадно, и они, упарившись, даже не стали обедать, завалились спать в маленькой комнатке при харчевне, которую хозяин сдал до вечера за баснословные деньги - торговаться с ним никто не стал. Майор сказал что-то на незнакомом наречии, непонятно к кому обращаясь и ушел. Берг сразу вырубился. Розе хватило сил помыться в сортире при кухне, где она, стараясь не замечать грязи и огромных тараканов, ладошками покидала воду из тоненькой струйки рукомойника себе на грудь, шею и лицо, и, увидев себя в мутном зеркальце, обветренную и опаленную солнцем, сделала умилительно серьезную рожицу и сказала:
       - Мамочка, уже скоро. Ты же видишь, мы близко! Хама ту бо вишь, хама ту.
       Выходя из сортира, она столкнулась с девушкой-кухаркой. Та в ужасе смотрела на нее и беззвучно шевеля губами повторяла: - "...хама ту, хама". Роза поняла, что она слышала, но виду не подала, прошла в отведенную им каморку. Через пару минут она уже спала крепким здоровым сном человека, уверенного в своей безопасности.
       Ей снилось, что камни парят в воздухе так, что можно потрогать их рукой снизу, а под ручьем пройти как под мостом. Она подняла руку, ладонью зачерпнула воду с самого дна, и напилась. На вкус вода была как молоко, но вязкая как мед. Роза прошла под мостом воды к подножью горы. Там - на плоском плато выше падающего солнца - стоял замок, их родовое поместье королевства Тор. На его башнях радостно трещали флаги с гербами в виде синих птиц, а на смотровой площадке окружной стены стояла худенькая фигурка и махала ей платком.
      Роза пригляделась. Это была ... мама ...
       - Мама! - вскрикнула Роза и проснулась. Берг смотрел на нее и смеялся.
       В дверь постучали, они услышали голос майора. Тут же стали быстро одеваться, дурачась и отнимая друг у друга одежду. Майор постучал еще раз, настойчиво, на что Роза ответила:
       - Закажите нам кофе с круасанами, голубчик, мы сейчас... - она не договорила, дверь распахнулась, и в комнату ввалились четверо пусейцев. Трое набросились на Берга, мгновенно его связав. Четвертый не успел схватить Розу. Она, верткая и гибкая, проскочила сквозь руки - выбежала за дверь и столкнулась лицом к лицу с Клодом. Тот, не ожидавший от нее такой прыти, растерялся. Роза поднырнула под его поднятый локоть и коридором выбежала в кухню.
      Девушка, что встретилась ей вчера, будто ее ждала - она открыла низкую дверь под прилавком, и они обе выскочили наружу, во двор, где стояла низкорослая лошадка. Оседлав ее, Роза, успев сказать девушке четыре слова на пусейском, понеслась по узкой тропинке к горе. Лошадь знала дорогу, она уверенно бежала по верткой тропе, ловко перепрыгивая через камни.
       Погони за ней, казалось, не было, и уже через час с небольшим она была у подножья горы, а еще через полчаса по узкой серпантинной тропе выбралась на плато.
      Ее поразила пустынная отрешенность открывшегося пространства. Гладко отшлифованная площадь - без единого камушка. Ни кустика, ни травинки. Землю как-будто разгладили утюгом, а потом кто-то из космоса нарисовал на ней палочкой, размером с столб, борозды лабиринта из кругов, вписанных друг в друга. Круги были идеально ровными, дорожка между ними примерно в метр. Роза пошла по ней, время от времени переходя через рассечки в следующий внутренний круг. Она шла покачиваясь, не спеша, и глубоким гортанным голосом пела песню, похожую на шаманскую. Снизу послышался топот копыт. Она не ускорила шаг, все так же размеренно покачиваясь, приговаривая нараспев непонятные слова, вошла в центр лабиринта, развернулась к восходящему солнцу, вскинула руки, и... исчезла.
       На плато въехали трое тех же парней, что связали Берга, осмотрелись. Вокруг разрушенные стены замка, поросшие травой и кустарником - над ними кружили стаи ворон и орали так, как будто им оторвали по лапе.
      До вечера парни бродили по развалинам, но никого не нашли. Один, самый разговорчивый, все тараторил, что якобы ему сказывал дед в детстве об исчезнувшем народе, что жил здесь. "Представляете, все исчезли разом, со всем скарбом, стадами и домашней утварью!" Двое других смеялись над ним, подтрунивали. Наконец, они устали бродить под открытым солнцем и ушли.
      Вороны еще долго кричали, а в небе, высоко-высоко, парила огромная птица с яркими синими крылами. Когда люди ушли с плато, она спустилась ниже - вороны враз перестали кричать, птица сделала низкий круг над развалинами и... тоже исчезла.
       * * *
      Юдвиг Вайцехович получил посылку. В ней лежал отрезанный указательный палец Берга с заметной отметиной детской травмы. За его детей был запрошен немалый выкуп, но деньги выплачены не были. Некому было...
      Старик скончался сразу же от разрыва сердца.
      Казну разворовали управляющие, не собираясь никого выкупать, да и откупать уже было некого - Берг умер той же ночью от издевательств и насилия, Роза бесследно пропала.
      * * *
      Девушка-кухарка нашла шкатулку, о которой ей сказала благодарная за ее спасение Роза. В ней, помимо украшений, лежало посмертное письмо от матери, очень странное письмо, больше похожее на притчу:
      
       И животные, и птицы, и растения, и вся природа носят правду в себе, поэтому они никогда не лгут. Человек единственный, кто пытается сообщить правду кому-то другому. Так рождается ложь. Время и правда - две стороны одной монеты, цена которой постоянна. Время живет в людях, а люди живут во лжи, купаясь в ней, и умирают, растворяя свое время и свою правду в реке лжи. И пьют ее их дети и внуки, передавая из уст в уста воду лжи. Освободиться от лжи, выплеснуть ее из себя вместе с временем, можно только молчаливым согласием сердца - ты прибываешь во мне, словно я, я прибываю в тебе, словно ты. Словно бог в своем творении, словно корень в своем стволе. Неизвестный, неслышимый, невидимый - уйдешь, чтобы вернуться другим.
      
       * * *
      На площади безлюдно. Под навесом перед кофейней, отрешённо глядя куда-то за горизонт, девушка в чадре стучит длинными пальцами в маленький вытянутый барабан. Звуки его сочные, словно жирные капли, падают в разогретый воздух:
       - ...там, бу бу там, бу, там там, бу бу.
       Парочка молодых туристов остановились около нее, как завороженные.
      Она не обратила на них внимания, даже когда те бросили к ее ногам деньги, крупную купюру.
       - ...там, бу бу там, бу, там там, бу бу - выбивали пальцы жирные звуки, они как будто текли из под ее рук, так, как заколдованное время течет по кругам жизни.
       - Сколько в ней свободы, - сказала девушка спутнику,- как бы я хотела... вот так... без цепей и уз...
      
      
      

    21. Ремельгас С. Женщина в колодце

    17k   "Рассказ" Мистика



      Во всякой истории о привидениях зримо или незримо присутствует смерть. Иногда она случается по воле самого призрака, если, оставшись, тот затаил злобу: ведь сказано не зря, что мертвые завидуют живым. Иногда - участвует лишь косвенно, как точка отсчета и начало новой жизни, полной временем и его же лишенной.
      Случай, о котором я расскажу, и похож, и непохож на эти истории: смерть действительно стала в нем точкой отсчета, однако злобу затаил живой, и нельзя точно определить, какую роль в действительности сыграл каждый из участников. Я могу только догадываться - из того, что видел сам, а также того, что знал до и узнал после.
      Но довольно слов.
      Река, что течет через Мидуэй - не река даже, а ручей. Покинув пределы города, она еще долго петляет меж холмов, пока не впадает в озеро, первое из Больших Пяти. Окруженные лесом, они тянутся далеко, так далеко, что точно это известно лишь путешественникам да географам. Если что-то упадет в мидуэйский ручей, то, подхваченное его быстрыми водами, рано или поздно попадет в озера, чтобы там уже затеряться навсегда. Бутылка, брошенная Карлом Роша с берега тем утром, могла проделать такой путь. А может, она запуталась в прибрежном тростнике ниже по течению. Привлеченные блеском зеленого стекла, ее выловили дети, чтобы найти внутри две гильзы.
      Если и так, они наверняка выбросили их.
      В любом случае Карл Роша достиг своей цели: полиция ушла по ложному следу. За ней устремились и газеты. "Дело двух студентов" некоторое время еще держалось на первых полосах, а потом утонуло в непрерывном потоке свежих новостей. Летом Мидуэй пустел, людей манили Большие Пять. Свидетелей так и не нашлось, и вскоре газеты умолкли. А первым умолк сам господин Роша, но это не удивило никого. Для человека его характера произошедшее было оскорблением, причем двойным. Он вряд ли хотел об этом говорить. Он и обычно-то говорил мало.
      Нельзя сказать, задумал Карл Роша все заранее, или события того вечера родились из импровизации. Он ведь владел музыкальным искусством, хоть и закончил в молодости математический факультет. Род же деятельности Карла Роша оставался скрыт от посторонних глаз. Говорили, он играет на бирже - но не так, как играют некоторые, движимые азартом и надеждой на успех, а просчитывая и перепросчитывая каждый вариант. Карл не был чистым теоретиком, и уж точно туман абстракций не застилал его взор. Возможно, потому что деньги, которые он заложил в фундамент своего капитала, принадлежали жене.
      Та, конечно, и думать не помнила об этом. Так сказал бы любой, кто ее видел. Госпожа Алиса, яркая, как огонь, медно-рыжая, хоть в этом последнем и чувствовалось влияние хны. Искусственность ее не портила, совсем напротив, и Алиса шла по жизни легкой, подчас чересчур, походкой женщины, которая никогда не будет помнить своего возраста. Ей тогда, кажется, только исполнилось тридцать пять. На них она и выглядела, разве что чуть младше, потому что не умела ничего преуменьшать.
      У них с господином Роша было двое детей: девяти и двенадцати лет. Старший учился в гимназии, младший - только поступил и вот-вот должен был покинуть Мидуэй. Тем летом госпожа Роша, которая иногда умела становиться очень практичной, предложила сдать часть опустевшего дома в аренду. Людям не шумным, конечно, и не разгульным. "Флигель теперь свободен", - сказала она, - "а осень здесь теплая. Наверняка найдутся любители тишины". Господин Роша лучше, чем кто-либо, знал, что они не нуждаются в деньгах, и видел за словами жены другой мотив. Он не любил выезжать, а она любила. Не неволила его больше, чем считала возможным, и оттого скучала. Из вины ли, или из расчета, Карл согласился на ее каприз.
      В съемщики Алиса выбрала не пожилых компаньонок, которые предлагали больше, а двух студентов и даже уступила им сколько-то. Потому что дело и правда было не в деньгах. Срок заезда назначили через неделю, и за это время детские комнаты во флигеле закрыли, а гостевые спальни и кабинет приготовили к прибытию жильцов. Старый письменный стол господина Роша оказался очень кстати: его поставили в большой спальне у окна. Ведь квартиру студенты искали не просто так: весной оба они защищали магистерские работы и хотели сменить обстановку, чтобы их писать. Благо библиотеку Кана-Мелы от Мидуэя отделял всего час езды на автобусе.
      Сложно было представить людей, меньше похожих на друзей. Обычно хоть один из пары оказывается болтлив, они же отличались молчаливостью оба. Никто не назвал бы их даже приятелями, глядя, как они идут через сад к особняку четы Роша: Лукас Немзокт, в белом льняном костюме и шляпе, светловолосый, тонкокостный, с лучистыми глазами за стеклами очков, и Марк Гран, коротко, по-военному стриженый, даже костюм чей наводил на мысли о форме. Может, всему виной была его походка: летние ботинки выбили дробь по ступеням крыльца, когда он поднялся навстречу хозяйке.
      Госпожа Алиса с улыбкой приняла гостей. Она же проводила их в дом. Карл Роша вышел позже и ограничился кивком, но на юноше в белом ненадолго задержал взгляд. Так и начался тот месяц: под ясным предосенним небом, в витавшем вокруг запахе травы и яблочного сада.
      Обед было решено подавать сначала хозяевам и только потом - гостям. Подавать в разных помещениях, потому что одним из условий аренды стояло, по возможности, невмешательство в чужую жизнь. Однако Алиса правил не любила, даже когда устанавливала их сама, а вскоре после обеда в их доме всегда пили чай. Она предложила в этот раз накрыть стол на веранде, чтобы хватило места всем, и студенты не решились отказать. Хоть в какой-то момент Алисе и показалось, что Марка ей придется убеждать.
      Однако тот принял приглашение, а часом позже они с Лукасом спустились вниз. Думали, это будет один из редких соседских визитов вежливости, но вышло по-другому. Господин Роша вторую половину дня проводил за бумагами и предпочитал не отвлекаться, а если выходил, то ненадолго. Госпожа же Роша говорила за троих и умела зажигать глаза. Так получилось, что чаепитие стало традицией - в те дни, когда Алиса не была больше ничем занята.
      Нельзя сказать, что они много говорили о научной работе студентов, хотя Лукас и встречал тему с неизменной радостью. Чистая наука, однажды пленив его, больше не отпускала, но он лишен был книжной сухости других ее адептов. Госпожа Роша никогда не скучала, слушая его. И все же молчание Марка Грана будило в ней куда более глубокий интерес. Каждый раз, сумев разговорить его, она испытывала маленький триумф, пусть даже предметом разговора становился магистрат. Алиса шутила тогда, что такая тема - чудный каламбур для будущего магистра, и что политика была б ему больше к лицу, чем биология.
      Она вообще шутила много и любила принимать гостей. По средам и субботам к господам Роша приходили местные друзья - те мидуэйцы, кто умел удержать алисин интерес. Хозяйка играла на пианино и пела, а после все садились за карты. Кроме Карла Роша - он знал, как оставить партию за собой, и потерял к забаве интерес. Вечера такие длились допоздна, и студенты не участвовали в них. Но на следующий день они с Алисой снова собирались на веранде.
      А потом вдруг, на исходе первого месяца, Марк сказал, что чай пить не пойдет. Ни сейчас, ни после, никогда. Лукас удивился, но расспрашивать о причинах не стал: знал, что потратит время зря. Он передал новость, назвав причиной учебу, потому что приличия требовали объяснений. Но госпожа Алиса поняла все правильно. Однако, смирившись на словах, отказ не приняла. А Марк Гран, на десять лет ее младше, не терпел, когда спорили с его решениями.
      И все-таки сумма аренды была выплачена наперед. Во флигель вел отдельный вход, а осень уже вступила в свои права, и студентов поглотила работа. Иногда под вечер они отправлялись на прогулку или в город и, случалось, встречали на ведущей к дому дорожке хозяев. Обменивались приветствиями - и расходились. Все словно бы встало на свои места, но только до поры.
      Здесь нужно рассказать немного о предмете магистерских работ, которые студенты приехали писать в Мидуэй. Оба они заканчивали факультет естественных наук, но выбранные области отличались так же сильно, как сами друзья. Лукас взял себе темой межвидовое скрещивание южных мотыльков, которых видел лишь в экспозиции музея насекомых и на книжных иллюстрациях. Он писал, вооружившись набросками и толстыми тетрадями черновиков.
      Марк Гран же должен был копать. Теория, которую он проверял, строилась на противоречии известных фактов. Марк нашел это противоречие сам и не остался бы в накладе все равно. Отрицательный результат закрепил бы парадокс; положительный - дал новую гипотезу. Собранные материалы подтверждали пока первый вариант, но он хотел перепроверить кое-что. И с этой целью однажды утром вновь отправился к озерам.
      Вернулся он под вечер, с закатанными рукавами и в грязных сапогах. С собой Марк нес, перекинув через плечо, лопату и, чтобы поставить ее, зашел в сарай.
      Там его голос госпожи Алисы и настиг.
      - Вижу, вы не чураетесь работы. А у нас, как в последний раз скосили, не могут траву с лужайки убрать, - посетовала она. - Садовник слег с животом. Только завтра и возьмется снова.
      Марк прислонил лопату и обернулся. Медленнее, чем мог бы. Алиса стояла у входа в выходном платье: она собиралась в гости. Закат зажег ее волосы осенним огнем.
      - Сочувствую вам, - отчетливо ответил Марк. - Надеюсь, он сделает работу хорошо.
      И прошел мимо нее.
      - Завтра обещают отличную погоду, - продолжала Алиса, со спокойной грацией опершись о косяк. - Я была бы рада видеть вас.
      Марк остановился, но только на секунду.
      - Я не смогу. И Лукас тоже.
      - Очень жаль, - ответила госпожа Алиса, тряхнула головой и направилась через сад к автомобилю.
      Раз в год господин Роша уезжал навестить мать. Жену с собой не брал, потому что их семьи различались слишком сильно, и он знал: Алиса будет там скучать. Уезжал он всегда в конце октября и отсутствовал неделю. Когда вновь пришла пора обрывать десятый лист календаря, Карл собрал в дорогу вещи, попрощался с госпожой Алисой и покинул дом. Впереди его ждали часы в поезде и родительский очаг, а после - возвращение назад.
      Алиса не дала времени его отсутствия пройти зря. Нет, воспитание и гордость не позволили бы ей сменить привычки резко, но дважды вечерами она отсутствовала не только дома, но и в Мидуэе, а во второй раз вернулась, везя с собой полные свертки покупок ли, подарков - не узнать. Свертки ей помог внести на крыльцо шофер таксомотора, и хотя бы о части их содержимого рассказало наутро шелковое, по моде тех лет похожее на восточное, платье. А об остальном Алиса поведала сама, окликнув Лукаса с веранды.
      Тот прогуливался по саду - летний костюм сменили светло-серый плащ и фетровая шляпа - и размышлял о чем-то своем. Как всегда в такие моменты, Лукас не замечал ничего вокруг. Госпожу Алису он сначала не услышал, а когда очнулся от задумчивости и подошел, они минут пять проговорили ни о чем. Обет молчания, связавший хозяйку и Марка Грана, его друга не коснулся.
      Природное чувство осторожности Лукаса промолчало. А их немногословная с Марком дружба подвела уже обоих, потому что он и не знал, что должен отказать.
      - Если вы не очень заняты сегодня, заходите. Карл в отъезде, и я, честно сказать, скучаю, - предложила Алиса. - У меня есть кленовый чай. И друга позовите, хотя он-то, верно, будет занят.
      И Лукас согласился.
      Рассказывая о своих планах Марку, он, вероятно, повторил приглашение слово в слово, ведь это был первый раз за долгое время, когда госпожа Роша их позвала. На тот разговор она, скорей всего, и полагалась. Потому что прошел час и еще час, и вниз друзья, переговариваясь, спустились вместе.
      - Разве вам не нужно писать вашу магистерскую работу? - удивилась Алиса.
      - Мне как раз не помешает перерыв, - криво улыбнулся Марк.
      - Тогда чаю? - просияла она.
      - Признаться, чай немного надоел.
      Сошлись они в итоге на кофе, и к нему госпожа Алиса, пребывая в отличном настроении, предложила подать коньяк. Марк согласился. Даже больше: когда Алиса помедлила, подливая спиртное, кивком просил продолжать.
      А может, они сразу решили пить коньяк, не разбавляя его. Хозяйка ждала назавтра мужа, и это бы могло придать ей сил.
      Тут надо упомянуть еще кое о чем: госпожа Алиса любила фотографироваться. В спальне у нее хранился альбом, заполненный почти до конца. Детские фотографии соседствовали с более поздними, на которых мог бы стать виден настоящий цвет ее волос, будь кадры сняты на цветную пленку. Но эти скучные парадные снимки занимали только первые страницы. Остальные отличались куда большим разнообразием. Благо, среди друзей госпожи Алисы был один фотограф, да и сам господин Роша несколько лет назад приобрел камеру. Брал он ее в руки нечасто, но удачно.
      Однако сейчас Карла Роша дома не было, а в его жене проснулось желание позировать.
      - Знаете, - начала она, потягивая кофе, а может быть, коньяк, - ведь скоро вы уедете, а мне хотелось бы оставить что-то на память.
      Личность ее в тот вечер обладала каким-то особым магнетизмом, а новое платье необыкновенно шло.
      - Я принесу фотоаппарат, - объявила Алиса и поднялась.
    &nnbsp; - Уже темно, - напомнил Лукас.
      Она только улыбнулась в ответ.
      - Ну, с этим мы как-нибудь справимся.
      Вернулась Алиса, неся маленький чемоданчик - камеру, а также штатив и вспышку. Проблема с освещением была решена, и госпожа Роша снялась по очереди с каждым из жильцов.
      Потом, когда пленку проявили и снимки просочились в газеты, многие видели в выражении лица Марка Грана доказательство его вины. "Преступление на почве страсти", - гласили подписи. Лукас же, как обычно, выглядел младше своих лет, серьезным и немного задумчивым. Его считали кто невольным сообщником, а кто притворщиком и хитрецом.
      - Чудесно! Я так рада, что вы согласились, - заулыбалась госпожа Алиса, а потом взглянула в упор на Лукаса, который уже почти хозяйским жестом держал фотоаппарат. - Время позднее, но напоследок я бы хотела сделать еще пару снимков. На улице. Если вы, конечно, не против.
      Ей хотелось снять что-нибудь необычное, такое, что притягивало бы взгляд, как некоторые другие фотографии из альбома. Желания свои она привыкла осуществлять. На удачу, имелась одна задумка.
      Лукас кивнул. Снимать ему понравилось, а коньяк разгорячил холодную обычно кровь.
      - Почему бы и нет? - согласился он.
      Услышав этот ответ, госпожа Алиса захлопала в ладоши. Потом - направилась было на крыльцо, но задержалась, чтобы отпустить девушку-горничную домой. Лукас подхватил штатив с камерой и вспышку, и устремился по дорожке вперед.
      Марк Гран вышел предпоследним, щурясь на окружающую темноту. Он свернул вслед за Лукасом и остановился. Алиса, опередившая их обоих, как раз подошла к колодцу. Тот стоял в небольшом отдалении от дома: сам деревянный, но с металлической крышей; сразу за ним начинался сад. Она провела рукой по борту, чтобы проверить, не отсырел ли, а после присела на край.
      - Для начала попробуем так, - сказала Алиса, обращаясь к Лукасу, но, на самом деле, к обоим.
      - Как считаете, может, мне подвинуться? - спросила она. - Чуть правее?
      - Нет, - еще четче обычного произнес Марк. - Все просто замечательно.
      Последней выскользнула из дома младшая дочка местного жестянщика, работавшая у четы Роша горничной. Она говорила потом, что Марк Гран выглядел в тот момент на что-то решившимся, и что ее испугало его лицо. Так смотрят, добавляла она, когда хотят сделать кому-то больно. Последнее, что видела девушка - как госпожа Алиса расправила на коленях яркое платье, а Лукас Немзокт склонился над камерой и окликнул:
      - Мне нужна твоя помощь, Гран. У тебя есть спички? В объектив ничего не видно, посвети, пожалуйста.
      А потом горничная потеряла их из виду, и о том, что было позже, свидетельствовать уже не могла.
      Наутро Карл Роша, которого, как он сказал, в Мидуэй привез десятичасовой поезд, позвонил в полицейский участок и заявил, что нигде не может найти свою жену. Он обыскал весь дом и опросил всех знакомых, но так ничего и не узнал. Однако что тревожит его больше всего, добавил Карл, это обрывок красного шелка, зацепившийся за борт колодца. А также то, что студентов, которые снимают этой осенью у него комнаты, нигде нет.
      
      
      Их так и не нашли. Ни Марка Грана, ни Лукаса Немзокта. Несмотря на то, что они покинули - если покинули - Мидуэй налегке и без денег. Собаки проследили их до ручья, а после потеряли. Хотя, казалось бы, куда они могли пойти? Марк имел в себе все задатки стратега, но ему пришлось бы измыслить по-настоящему выдающийся план.
      Есть и кое-что еще, чего я не могу объяснить. Вечерами я люблю прогуляться вдоль ручья, глядя, как он несет свои воды к пяти большим озерам. Кое-где по берегам растут плакучие ивы, и в сумерках тени под ними порой складываются в причудливые образы. Ошибиться проще простого.
      Пару раз мне казалось, что я видел между ветвей, рядом с погребом семьи Роша, которым хозяева никогда не пользовались, Лукаса. Всего пару раз за эти тридцать лет, однако я уверен: это был он. Ведь он вообще не изменился.
      Но потом свет падал по-другому, и под деревьями не было уже никого.

    22. Римских Р. Литания Дагни

    7k   "Рассказ" Проза, Хоррор




    Литания Дагни

       Тихо и темно в опустевшем городе. Дочерна обмороженное, омертвевшее небо низко нависает над обветшалыми пятиэтажками, а на улицах изредка взвизгивают, соприкасаясь друг с другом, тугие струны ветров. Днем черные струпья облаков трескаются, и где-нибудь проступает воспаленная белая язва солнца. Фимбулвинтер, лютая зима, не пощадила ни небо, ни землю. Она длится долго, очень долго, целых три года, а сколько месяцев в этих годах - не сосчитать никому.
       На первом этаже недостроенной высотки живет тринадцатилетняя Дагни с матерью и облезлым полосатым котом.
       У Дагни волосы цвета полуденного неба - густые черные волосы, среди которых пробиваются рыжие травы. У Дагни кровоточат десны от плохого питания, а подушечки пальцев затвердели и утратили чувствительность. За один лишь год лютой зимы Дагни перетрогала столько вещей, сколько иной человек не увидит за всю свою жизнь.
       Ночь - плохое время, и свет хилого костерка может выдать их убежище, но Дагни не торопится спать. Она сидит у огня и вполголоса напевает что-то очень старое, может быть, из тех времен, когда росли настоящие деревья и отбрасывали тени, когда приходил с работы пьяный отец и кулаками объяснял матери, кто в доме хозяин. Больше ничего нет, больше ничего не осталось, и где предел зиме - никому не ведомо. Дагни привычно сглатывает кровь и едкую боль в шатающихся зубах и подбрасывает еще немного заржавелой осоки в огонь. За разбитым окном щурится Сириус, песья звезда, а значит, спать сегодня ночью никак не след.
       Днем Дагни бродит по Голодному Лесу в поисках консервов, ловит полевок и тщедушных белок, собирает свежие травы. Грех жаловаться, без добычи она не возвращается, но бывали и лучшие времена. Например, когда нахлынули полчища исполинских чудовищ - и погибли, все до единого погибли, потому что нечем было питаться гигантам в вымершем городе. Дагни помнит, как приходила срезать пласты сухого серого мяса с закоченевших туш. Вот тогда они ели досыта, запасов хватало на много месяцев, хотя в жарком иногда попадались нерастаявшие льдинки, крупицы горного хрусталя. А кости неведомых тварей - тонкие, изящно изогнутые, - стали Голодным Лесом, ломким и на ощупь восхитительно шелковистым. И алмазными россыпями сияют среди них разбитые стрекозиные крылья, охочие до ссадин и ран.
       Однако ночь - скверное время, потому что по городу снуют служители темных богов и прикормленные ими волки. Жрецы лютой зимы приносят в жертву ворон и грачей, а если повезет - то и одинокого, беззащитного человека. Дагни знает об этом, она не раз забирала остатки подношений с алтарей Фенрира, Гарма и Фимбулвинтер. Только жертвенники Хель Дагни неизменно обходит стороной: дочери Локи дарят самое мертвое, полусгнившее.
       Сириус подмигивает, косит выцветшим голубым глазом на Дагни, на огонь, на кухонные шкафы и хромоногий стол в углу. Насмехается. Потому что вот они - шаги, тяжелые, уверенные шаги где-то за бетонной стеной.
       Из соседней комнаты выглядывает мама, светит слабым карманным фонариком. Она очень похожа на Голодный Лес - такая же угловатая, непрочная и ненастоящая. Белое лицо, белые руки, белая ночная рубашка, белые глаза, белые губы - все белое, с еле намеченной вышивкой набрякших капилляров. Фонарик дрожит, и стакан в другой руке - тоже, бурая вода плещет на грязный пол.
       - Что там такое? - с тревогой спрашивает мама. Она, кажется, не слышит никаких шагов, но песья звезда беспокоит ее, не дает уснуть.
       - Не волнуйся, все хорошо, - заученно шепчет Дагни. - Ложись, уже поздно, уже очень поздно, и выпей отвар, он помогает сохранить тепло до самого утра. Все будет хорошо, я тебе обещаю. Все хорошо.
       Мама послушно глотает содержимое своего стакана, послушно уходит в спальню и плотно закрывает за собой дверь. Она давно убедилась, что Дагни говорит правду, что ничего страшного не случится, а большего ей и не надо.
       Дагни прислушивается к осторожным движениям в спальне и теряет несколько драгоценных секунд. Лишь померкший свет заставляет ее обернуться. Тот, кого она ждала, уже здесь. Кормит всеми позабытого кота. Бесформенный сгусток мрака склоняется над жестяной миской, наполняет ее аккуратно порезанным мясом - крысиным или галочьим. В ответ на движение Дагни пришелец неспешно выпрямляется, и где-то за немытыми спутанными волосами вспыхивают насмешливые глаза.
       - Ну, вот и свиделись. Никуда вы от меня не...
       Мама крепко спит, как всегда, не распознав снотворной таблетки в роскошном ореоле трав. Ей незачем знать.
       Дагни кидается к хромоногому столу, спотыкается о кошачью миску и летит, и летит. Кот испуганно кричит, сверху донизу раскраивает несущую стену и выпрыгивает наружу, взметая за собой раскидистый шлейф пыли и щебня.
       - Уходи, - беззвучно, чтобы не разбудить маму, произносит Дагни. - Уходи.
       Он не слушает, он приближается, ухмыляясь во все пятьдесят клыков. Его руки пусты, но Дагни не обманывается. Даже безоружный, он заведомо сильнее нее.
       - ...не денетесь никуда.
       - Уходи! - приказывает Дагни на тон выше. - Уходи! - повторяет она, еле уклонившись от удара тяжеленным кулаком.
       - Уходи! - кричит Дагни в полный голос, шарахнувшись в сторону, чувствуя, как крошится зуб при попытке закусить губу.
       Раньше она надеялась, что крик привлечет жрецов лютой зимы или хотя бы волков, и те и другие не столь страшны, но теперь-то Дагни понимает, что этого никогда не случится. Едва появляется он, не остается поблизости ни друга, ни врага, и спальня за спиной наливается густым безмолвием: что, если бы мама знала, что, если она знает?..
       - Уходи! - Дагни чудом вырывается из захвата, теряя кусок кожи с запястья.
       - Уходи!
       Рушится со стены посудный шкафчик, когда Дагни влетает в него головой. Сыплются ложки и чашки, истерично верещат на непонятном звонком наречии, и в ушах тоже звон, а перед глазами - разбитый, скачущий по металлу Сириус. Незваный гость наклоняется к Дагни, совсем близко, но она все равно ничего не может разглядеть кроме косматой, беспрестанно шевелящейся темноты. Насмешки во взгляде больше нет, ее сменило словно бы младенческое любопытство, несфокусированное и безмятежное.
       - Дагни, я же...
       Под руку Дагни попадает вилка. Отличная железная вилка с четырьмя острыми зубьями. Она будто создана, чтобы вбить ее в основание шеи - своей ли, чужой, какая разница?
       - Уходи! - визжит Дагни, захлебываясь хлынувшей в лицо кровью. - Уходи! - между зубьями застряли какие-то белесые волокна и пучки, а плечо начинает болеть от однообразных усилий. - Уходи! Оставь нас в покое! Оставь меня в покое!
       Удивление набухает, ширится, заполняет бессмысленные глаза до отказа, и они лопаются. Он падает навзничь, грузно и стремительно, так что вся уцелевшая посуда обрастает трещинами. Дагни с трудом поднимается на ноги.
       - Уходи, - надсадно шепчет она, подтаскивая тело к порогу, и выталкивает его на мостовую. Труп сразу заплывает предрассветной дымкой. Об остальном позаботятся волки. - Уходи, отец.
       Дагни деловито сплевывает кровь и запирает дверь на задвижку. Отмывает вилку и собирает осколки. Она не чувствует ни удовлетворения, ни опустошенности, как было в самый первый раз. И уж точно не чувствует страха. Дагни боится только двух вещей: что однажды Сириус не предупредит ее о встрече, или снотворное не подействует в полную силу.

    23. Стасисбрынза Сдерживающий фактор

    9k   "Новелла" Проза



       СДЕРЖИВАЮЩИЙ ФАКТОР
      
       Боря Жёсткий - водитель "скорой" уже знал, что делать, потому что не был новичком. Отбойником в виде скошенного ковша он протаранил преградившую ему въезд во двор легковушку. Ещё утром, заступая на вахту, он проверил заточку резца.
       - Как по маслу, - усмехнулся водила и нажал на тормоз.
       Отработанным движением с обеих сторон раскрылись двери бронированной машины. Дородная медсестра Юлия полыхнула пламенем из ранцевого огнемёта. Шофёр сделал несколько контрольных выстрелов по абрисам внутри полыхающей легковушки. Доктор Дмитрий внимательно изучал окружающее пространство, держа в руках ПДД (пулемёт дальне-дистанционный).
       - Терпеливый, как слышишь?
       - Слышу вас, Камикадзе.
       - Работёнка непыльная. Лесной тупик, дом 12, въезд. Двое непонятливых... Мы - на вызов, уберите за нами.
       Система работала как часики, чистильщики прибывали не позднее пятнадцати минут после оповещения.
       Учитывая неоднократные случаи неповиновения поправкам к "правилам о скорой помощи", государственной думой был принят закон о превентивных мерах по предотвращению хамства в отношении к медицинским работникам. Теперь каждый из них носил пистолет в заплечной кобуре, а сбоку - большой хирургический резак в ножнах. Машины эскулапов покрылись бронёй, таранами спереди и сзади, пулемётными гнёздами по бокам. Служение спасению людей стало престижной и высокооплачиваемой профессией, а работа - более безопасной. Даже в китайских трущобах, в таджикско-узбекских гетто, цыганских окраинах и других опасных районах, население уважало работников "скорой" за их напористый характер и своевременную помощь.
      "Кто не спрятался - мы не виноваты" - основной лозунг, написанный по бокам "батонов", знал каждый мальчишка во дворе, а уж тем более, взрослые аборигены упадочных районов, доставшихся в наследство стране после "Великой антифеодальной революции".
      "Батон" - традиционная машина "скорой", выпускалась уже двести лет и за эти двести лет она не претерпела значительных изменений, несмотря на то, что автостроение ушло далеко-далеко вперёд. Скорее всего, она как раз и стала тем самым скрепом, традицией, эмблемой победившего нью-феодализма. А с ковшом-резаком впереди автомобиль выглядел очень даже впечатляюще.
       Были, конечно, и невинные зазевавшиеся жертвы, но одна узкогубая бессмертная государственная ведьма внесла пакет законопроектов под названием "Лес рубят - щепки летят". И народ не только привык, но и поддержал строгость законов, потому что боялся новых катаклизмов. Государство только что одолело послереволюционную беспризорность и голод, возникший после ухода денег феодалов-псевдопатриотов за границу. Остались только феодалы-патриоты. Они летали, плавали, ездили исключительно на продукции отечественного производства, а бананы и ананасы ели тайком.
       Медсестра Юлия, не снимая ранцевого огнемёта, замерила давление, сделала укол вызвавшему их пациенту. Доктор Дмитрий заносил данные в свой головной чип и тут же отправлял рецепты в электронную аптеку. Но его указательный палец был на курке. Когда с чипа пролетария считывался счёт за вызов, он мог внезапно выстрелить или кинуть гранату. И медсестра, и врач были в бронекостюмах. После очередного повышения цен на медицинские услуги этим правилом пренебрегал разве что очень глупый или очень отважный эскулап. Таковых почти не осталось. Во избежание больших потерь в личном составе, на работу в "скорую" набирали хитрых, вёртких, хватких претендентов.
      В шофёры принимались бывшие десантники, мастера рукопашного боя, отличники боевой, строевой, электронной подготовки. Предпочтение отдавалось слетавшим в космос и участвовавшим в космических войнах. Страна, ещё не расчистившая руин гражданской войны и кормившая выживших граждан по карточкам, уже отправила свои военные летательные аппараты на Сириус, ставший оплотом межгалактических исламистов.
       Родившийся в один день с первым, сошедшим с конвейера "батоном", бессменный царь-президент Великого Северо-Космического государства находился на своём посту уже около двухсот лет. Каждый год в его голове и теле обновлялась программа жизнедеятельности, в то же время специалисты никак не могли запустить обновление в мыслительный процесс. Страна пребывала в запрограммированном средневековье, несмотря на достижения общемировой и космической науки. Громадные дворцы новых феодалов располагались в специально отведённых, охраняемых зонах, добраться куда можно было лишь прислуге с трансплантированными мозгами, в которые вживлялся чип безоговорочного "квасного" патриотизма (БКП). Так как медперсонал "скорой помощи" мог быть востребован в случае нештатной ситуации, то и он был прочипирован для беспрепятственного въезда в запрещённую зону.
       - Внимание, Камикадзе!
       - Слышу, Терпеливый.
       - Экстренный вызов в особую зону 666.
       - Едем.
       Между районами, населёнными простонародьем и зонами элиты располагались отряды бородатых абреков, в задачу которых входила охрана от посягательства чуждых элементов на богатства паразитов. Абреки не чипировались, не трансплантировались и не программировались, потому что жили в глубочайшем, поощряемом толерантностью средневековье, и какое либо вмешательство извне не требовалось вообще. Руководство ими осуществлялось из единого центра, который находился в самом большом чёрном внедорожнике. Оттуда поступали команды отрядам, и туда же они приходили от правительства. Центральный мозг, находившийся в бронированном автомобиле, был единственным сдерживающим фактором, и если бы не он, дикие бородатые воины давно бы уже устроили массовую кровавую резню, до которой были охочи. Не испытывали они нежных чувств к людям с противоположными взглядами, а тем более - не желающим подчиняться грубой силе.
       Вызов из элитной зоны был экстренным. Видимо, местной медицинской бригаде, вооружённой самыми передовыми приборами высшего мирового уровня и лекарствами, недоступными среднестатистическому обывателю, срочно требовались лишние рабочие руки. Так уже бывало, редко, но бывало. Кто был ближе к месту, того и вызывали. Надо было спешить, чтобы оправдать доверие и, возможно, при благоприятном стечении обстоятельств, получить повышение или даже некоторую востребованность власть предержащими. Потому-то и мчался "батон" быстрее своих технических возможностей.
       И выскочивший поперёк направления его движения огромный джип не ушёл от мощного удара. Острый резак буквально разорвал его на две части. Бригада "скорой" тут же приступила к первичной ликвидации постороннего объекта. Но этого уже и не требовалось. А требовалось другое. У большого чёрного автомобиля имелась нешуточная защита - несколько джипов размером поменьше. Сгрудившиеся на узкой дороге, они представляли собой отличную мишень для ранцевого огнемёта медсестры. Раздавшиеся из них выстрелы явились катализатором экстренных действий профессионально обученного экипажа медицинских работников. Одним движением слева направо Юлия захватила огнём сразу всё скопление, а выскочивший из машины доктор Дима уже поливал горящее железо из лазерного пулемёта дальнего действия (ПДД). Привыкшие к безнаказанности и вседозволенности бородатые абреки были обезврежены за самое короткое время. То время, за которое шофёр Боря вызволял застрявшую в теле внедорожника машину из плена.
       На вызов они, конечно, не поехали, а двинулись в сторону границы. У всех бородатых бандитов имелись лицензии на убийства и жизнь пусть даже привилегированных медицинских работников больше ничего не стоила.
       - Мы случайно уничтожили их сдерживающий фактор. Теперь они вырежут всю "скорую", - сказал, обращаясь к членам экипажа, Борис.
       - В районе, в области, в государстве? - невесело пошутил доктор.
       - А вдруг они... всю медицину? - охнула медсестра.
       У абреков испокон веков существовала традиция поголовной кровавой мести, которая почиталась главой государства и признавалась священной в древних учениях бородатых.
       Заправившись "по горло", залив запасные канистры, "батон" на самой высокой скорости выкатил за пределы области. Опытные медицинские работники нейтрализовали все виды связи и наблюдения. Едой они запаслись в одном из сельских магазинов, сделав изрядный крюк, чтобы запутать следы и указать ложное направление бегства. Теперь им предстояло переждать самое неприятное время - время отчитываемого поиска. За месяц, пока ведётся интенсивный розыск, нужно будет продумать план перехода границы.
       Пели невидимые птицы, журчал ручеёк, нежный ветер приятно шелестел листвою. Шла четвёртая неделя "пряталок". Борис включил радио - единственное информационное средство, оставленное экипажем. Президент страны, как всегда, отвечал на "заданные" вопросы жителей.
       - Несмотря на санкции и последствия гражданской войны, наше великое государство ускоренными темпами движется к прогрессу и процветанию. Только что мне доложили, что в одной из областей упразднили продуктовые карточки на такой важный для нашего населения продукт, как колбаса "Докторская".
       - В области... - констатировал доктор.
       - В области... - повторили в один голос медсестра и шофёр.
       Члены экипажа замолчали и крепко задумались.
      
      

    24. Сухарь&cушка На другой стороне темного коридора Затмения

    11k   "Рассказ" Постмодернизм



       Jack without his humanity
      is one artery away from Jack the ripper,
      and every day that goes by is one year
       of guilt waiting for him
      on the other side dark corridor Eclipse.*
      
      They never caught the Ripper and time
      and history have spirited his identity away.**
      
      
       Джек тонул в черной меланхолии. Густели тени от черных мыслей. Он сидел в таверне на Бердкедж Уолк, перед ним, прижатая тяжелой кружкой с глинтвейном к темной обшарпанной дубовой столешнице, сегодняшняя "Тайм". Вся первая страница отдана вчерашним убийствам: две девочки - одна в парке, другая - под мостом на набережной Темзы. Обе - разрезаны вдоль и выпотрошены.
       Глинтвейн плохо согревал озноб, но грел мысли в обратном темному направлении, и Джек стучал монетой по столешнице: "Трактирщик, наливай!"
       Что-то не так было в Таймс... Нет, не в написанном - там обычный репортерский трёп - пару минут назад он заметил, что изменилась одна фотография, потом увеличились цифры предполагаемого времени убийства. Джек не пьян, он никогда не пьянеет. Цифры увеличились и... начался обратный отсчет.
       12:30 - время предполагаемого убийства Мэри, дочери зеленщика, рыжей зеленоглазой попрыгуньи - он ее знал, видел собирающей разноцветные листья в парке.
       12: 25 - в мозгу даже щелкнул переключатель, он слышал его сквозь звон монет, что рассыпал косоглазый старик на прилавок слева, требуя налить ему скотча немедленно. Листья в парке за окном, подчиняясь норову старикана, срывались с веток, летели вниз и с бились оземь, разлетаясь цветными брызгами.
    Минуты летят. Глаза в ночи горят.
    Тени на стенах друг с другом говорят.
       12:20 - черноокая тридцатилетняя на вид смуглянка ("похожа на портовую шлюху" - отметил Джек) замечтавшись, отвернулась и смотрела на парк в окно, не слыша тревожного гула вокруг, не чувствуя хмельного запаха пролившегося вина, не видя, как солнце, устав расцвечивать зелень золотом, покатилось на запад. Девка ждала восхода луны - ведь грядет полнолуние... "Нет, ты не во вкусе потрошителя - он выбирает невинных. Как Мэри..."
       12:30 - Косой старик слева сменился моложавым господином в кашемировом полосатым кашне, стакан с виски в его руке давно запотел.
      
       - Вы не скажите, что это за лист, какого дерева?
      
       Парк от ужаса вздрогнул, в таверне день сменился сумерками, листья от негодования бросились в разные стороны, а горячее светило, опасливо почесавшись о горизонт, спряталось за тучу.
       Она была хороша. Рыжая, как прозрачные закаты, рыжая, как предгрозовые рассветы, рыжая, как червонное золото. Нынешняя осень - хозяйка золотых россыпей - теплая, и платье на девчонке было открытым и легким. И разлапистые веснушки ползали по ее голым рукам, лицу и шее - как светлячки.
       Мэри была маленькая, но уже по-взрослому складная - нимфетка - сладкая конфетка. Не целоваться молоденькой девчонке со старым, облезлым шкипером...
       Но у Его тени не было Его старости, она снизу подобралась к девичьим ногам и заглянула вверх. Джека передернуло.
      
      
       Мэри бережно опустила в Его ладонь резной, наполовину еще зеленый лист.
       - Садись? - по праву возраста, по праву старости перешел Он с нею на ты.
       Она села слишком близко. Ее голые колени приткнулись к Его, ее голое плечо уткнулось в Его сюртук, и их темные тени, отпрянув на миг, принялись обнюхивать друг друга.
       Джек залпом выпил глинтвейн, со стуком поставил его на стол и опять крикнул трактирщику: "Наливай!"
       11: 00 - время замерло на дне пустого бокала, как через лупу, округлив сбежавшие минуты, наблюдая поединок внутри очерченного круга, грозящий разорвать его границы. И в амплитуде зова тончайшей нитью вяжет мысль присутствие с отсутствием в реале. Всплывают тени из теней, из слов написанных, как следствие паденья равновесий, кому-то тёмному играя на поруку... Ничто не возвращается, и только возобновленье какой-то главной клетки внутри является толчком для нового прыжка в другое измеренье, по новому витку к абстрактной высоте, зовущей в мир иной брести по сумеречному коридору. И он пошел на зов темного: "Зеркало в зеркало... обликом облако... некуда - в некогда... коридор зеркал, коридор свечей... умножение теней дробным подобием... себя(?)"...
       На безмолвный кричащий вопрос последняя свеча в бесконечной дроби отражений дрогнула.
       Сзади что-то тревожно крикнула трактирная служанка или... это птица в парке...
      
       Джек шел по коридору к той последней свече, которая была и не свеча вовсе, а мерцающая, как пламя свечи, колеблемое в почти недвижном воздухе, почти прозрачная девическая фигурка. А по бокам горели факелы, и сияли огромные зеркала.
       Девушка подняла просвечивающую руку и указала на одно из зеркал. И вошла в него, как в дверь.
       Он повернулся и, закусив губу, тронул зеркало рукой, нажал - как паутинка лопнула амальгама ирреальности - рука вошла вглубь оправы.
       Шагнул. Новый коридор. И мерцающий силуэт у дальнего зеркала.
       И когда призрачная рука в очередной раз указала на зеркало, Джек послушно повернулся и... замер.
      
       Свечи по бокам оправы чуть высвечивали стекло, в нем отражалось зеркало напротив, а сквозь него... Таверна... За стойкой - сгорбленный господин в сером сюртуке. Расплатился, прихватил со стойки газету - вышел. Не спеша перешел улицу, оглянувшись на окна таверны, вошел в открытые ворота парка.
       Это был яркий осенний теплый день. На скамейке липовой аллеи Он ждал ее. Время от времени с веток парковых деревьев срывался еще один лист, неторопливо спускался и с легким шорохом терся о булыжную мостовую. Рыжеволосая девчушка подняла один из них. Подошла к скамейке, они поговорили немного и она села.
       От набежавшей тучи внезапно почернело, ознобом пробежал по листьям ветер, девочка поежилась - он протянул руку, обнять.
      
       Джек с размаху ударил ладонью по стеклу - гулко вторил удар грома. А из темного угла таверны донеслось ругательство и тяжелый стук бокала о дубовую столешницу.
      
       Девчонка ничего не увидела, ничего не услышала, она взяла из его рук газету и быстро сложила из нее птицу - подбросила и поймала ее ладонями-лодочками.
       И снова, и снова...
       Она играла с ней, она веселилась с газетной птичкой - она с ней кокетничала. Птица планировала, закручивая широкую спираль, слегка взлетая на воздушных ухабах, легко подчиняясь случайным порывам теплого ветра, и было в ее небрежном скольжении нечто от...
       - Странно, никак не пойму на что это похоже? Я думала поначалу, что должно бы - на воздушного змея, но...
       - На парусник. На летящий по верхушкам волн чайный клипер, - он как никто понимал в этом, старый морской волк-одиночка.
       Она взглянула на него. В ее глазах плескались два океана, и неслись по их зеленоватым безднам, сквозь грозы и штили неслись через них - от древней бездумной Азии к чопорной старушке Европе с грузом первого чая в своей вечной гонке - две легенды, две леди - "Кати Сарк" и "Фермопилы". И не было им больше соперниц, и не было им преград.
       Птица упала на землю. Они одновременно нагнулись.
       Их ладони соприкоснулись. И она не убрала свою.
       Она держала газетное чудо - листок-птицу, а он - ее веснушчатую ладошку.
       И все океаны земли плескались на расстоянии объятия, и летели в них все клипера мира.
      
       Мрак опустился мгновенно, только что бушующий ветер стих и разом хлынул поток мутной жижи, она уже не увидела этого - на губах застыла светлая улыбка невинности, а ниже, от тоненького горла мимо хрупких ключиц - ровно посередине двух разлетевшихся в разные стороны горок грудей, развалившейся дорожкой по животу, где в месте пупка легла корявая сбоина, а дальше - точно по курсу корабля-кинжала - к рыжей полянке и в узкую щель девственного грота не откупоренной бутылочки, как будто специальный жрец "паскудно" снимал печать с теплого еще трупа.
      Одним росчерком-движением, точно, как хирург.
      Рядом погибла вымокшая в крови птица.
      На ее лбу заалели цифры - начался отсчет.
      
    И в круге изверженья рождаясь вновь
      песчинкою на дне бушующих морей,
      прообразом песков поверхностных
      и дюн безбрежных колыханья,
      и полукружий разрастанья
      по временнOй шкале...
      движение неоспоримо,
      как южной птицы дальний зов,
      и с ним - поднятие на эшафот.
      В предвечернем свете
      мутнеет блеск серебряных дождей,
      а раскадровка всех метаморфоз
      ведет к апофеозу воплощенья,
      где всё расчетливо течет по лезвию ножа,
      когда определяет суть
      одно условье:
      понять-принять,
      отречься и отвергнуть,
      и преобразить свой ход историй
      по лабиринтам всех ловушек,
      чтоб перейти
      по сумрачному коридору реальности
      за грань.
      
       Какую?.. И чего?..
      
       13: 30 - время убийства Софии, - читал Джек и видел полную картину, пазлы сложились в его голове. Он знал все.
      
       Почему он выбрал толстушку Софи в жертву эшафотному кругу, а не рыжую малютку Мэри?
       Трудно сказать, что-то теплое и родное было в ее мягкой ладошке...
      
       Рыжеватая, веснушчатая девушка бродила по аллеям парка, зачерпывая ногами листву и подкидывая её в воздух. Из недалекой набережной раздались вопли и крики, пошумели и стихли.
       "Кому-то плохо", - легко подумала она и тут же забыла.
      
      
      
      
      
      
      
      * Джека без человечности отделяет лишь одна артерия от Джека Потрошителя, и каждый день, который длится как год вины, ждёт его на другой стороне темного коридора Затмения .
      
      ** Потрошитель не был пойман, время и история похитили его личность.
      
      В рассказе использованы слова из песни группы Master Spensor "Джек Потрошитель",
      И верлибр Яны (Зверь-одиночка) "Сюр Гному".

    25. Танагура Смеркалось

    9k   "Рассказ" Проза, Юмор



    Смеркалось... Добрый Доктор

    ..El sueno de la razon produce monstruos (с) F.G.

    Смеркалось.
    Доктор дописывал суточный отчет и параллельно перебирал в голове содержимое холодильника, прикидывая, что будет есть сегодня на поздний ужин. На больших круглых часах у двери в кабинет большая стрелка уверенно ползла к завершению смены.

    В дверь постучали.
    - Войдите, - мягким профессиональным голосом сказал доктор и сделал доброе лицо.

    В кабинет уверенной походкой зашел молодой человек с бензопилой в руках, смущенно пряча за спину левую руку в чем-то красном.
    - Можно? - культурно спросил он, давая рассмотреть себя - от взлохмаченной буйной головы до тяжелых гриндерсов с яркими легкомысленными шнурками.

    - Проходите, располагайтесь, - доктор широким жестом показал посетителю на гостевой стул напротив своего стола, - пилу можете поставить в угол.
    - Спасибо, - чуть улыбнулся мужчина, устраиваясь на стуле, и внимательно посмотрел в глаза доктору.
    - Доктор, у меня проблемы...... - начал он.

    Рассказ был длинным и перевитым запутанными подробностями, как клубок лески в багажнике нерадивого рыболова. Посетитель временами забывался, вскакивал, размахивал руками и неосознанно тянулся к бензопиле, скромно молчащей в углу. Доктор кивал, не теряя доброго выражения глаз, внимательно следил за руками и направлением взгляда гостя, не перебивал.

    Большая стрелка настенных круглых часов рядом с дверью давно намекала на недовольство охраны, которая не любила припозднившихся сотрудников во вверенном им здании.

    Наконец, посетитель выговорился и с ожиданием посмотрел на доктора.
    - Что мне делать? - доверчиво спросил он.

    - Ничего, - сказал доктор, - в первую очередь, вам нужно попробовать именно ничего не делать.
    Кинув взгляд в угол, где под молчаливой бензопилой уже натекла непонятная лужа подозрительного цвета, чей запах дразнил и смущал нос доктора все это время, доктор продолжил.
    - Вы придерживаетесь однотипного сценария, где ваши личные потребности сталкиваются с вашими же попытками делать совершенно иное. Вы, некоторым образом, спорите с самим собой, постоянно наказывая себя за это. Чтобы круг прервался, попробуйте начать ничего не делать - против собственных затаенных желаний. Доверьтесь себе. Попробуйте понять и договориться с тем, кто живет внутри вас. Для начала.

    Посетитель задумался, рассматривая испачканную чем-то левую руку, лежащую на коленях. Его правая рука негромко барабанила пальцами по подлокотнику гостевого стула.

    Идиллию и мягкие сумерки за окном прервал мощный пинок в дверь кабинета и эта самая дверь, громко бабахнувшая в стену.

    - Не пущать!!!!!!!! - заорала сирена в необъятном синем халате, врываясь в кабинет топотом мощных резиновых сапог и потрясаемой половой шваброй.
    Посетитель шарахнулся вместе со стулом в угол к бензопиле, настороженно и слегка нервно лаская пальцем кнопу "Пуск".

    - Смеркалось.. - голосом Алисы сказал кто-то в голове у доктора.

    - Марьгаврилна? - удивленно спросил доктор, оглядывая богато представленную вширь невысокую сирену, - вы что-то хотели?
    - Не пущать!!!!! Понаехали!!!! - выла сирена, топоча резиновыми сапогами и целясь шваброй в доктора.

    Доктор неподвижно сидел и профессионально добрыми глазами смотрел на сирену, транслируя в ее мозг лучи добра и всемирного благоденствия. Видимо, лучи что-то нашли в необъятных просторах сирены, потому что она перестала монотонно верещать и вполне внятно, хотя и на повышенных тонах, сообщила:
    - Явился тут, понимаешь, в грязных сапогах! Натоптал! Понабирали по объявлению! Весь коридор грязью заляпали!

    Доктор медленно высунул из-под рабочего стола одну ногу в больничном тапочке и задумчиво на нее посмотрел. Потом добавил к ней вторую и вопросительно перевел взгляд на сирену. Сирена уставилась на тапочки доктора, помолчала минуту, потом набрала в грудь побольше воздуха и завыла еще громче.
    - Понакупали своих дипломов в переходах метро!!!! По уставу положены тапочки в цветочек, а тут в клеточку!!!! Натоптали!!!! Понаехали!!!! А у нас тут бахилы пропадают!!!! Охрана!!!!

    Доктор молча хлопнул глазами на легко берущую ноты арии из Le Cinquieme element сирену в синем халате, потом покосился на посетителя, забившегося в угол и уже фырчащего бензопилой на малых оборотах. В это время в распахнутую дверь вломился наряд охраны со старшим дежурной смены клининговой службы позади. Бойцы растопырили во все стороны резиновый дубинки и изобразили зверское выражение лиц. Супервайзер тоже вопросительно посмотрел на сирену, попутно обшаривая глазами мирную обстановку рабочего кабинета доктора, мимолетно скользнув по тихо жужжащему посетителю в углу.
    - Взять! - приказал он охране, указывая на доктора.

    Вися локтями вверх в цепких руках бойцов, доктор проследил упавший с ноги и отфутболенный тапок, слегка помутневшим от боли в вывернутых суставах взглядом и спросил вновь прибывших:
    - Что здесь происходит?

    Мигнув оставшимся охранникам, которые быстро развернули притихшую пред авторитетом высокого начальства сирену и так же быстро утащили ее из кабинета, старший клининговой службы перевел суровый взгляд на висящего доктора, старательно игнорируя неровно взрыкивающего выписывающей вензеля бензопилой гостя в углу.
    - Вы нарушили Устав Клининговой Службы! Вы напали на нашего работника! - сомневающийся взгляд в сторону уже уведенной сирены обернулся уверенным стеклянным снова на доктора, - Вы приговариваетесь к штрафу в размере трех месячных окладов и принудительных работ в подшефном колхозе на срок две недели!

    - На каком основании? - округлил глаза доктор, не забывая коситься на все более нервно рычащего гостя в углу, - мне кажется, это ваша служба нарушила порядок приема посетителей и безосновательно напала на медработника?

    - Возможно, это ваше мнение, - стеклянно рубанул супервайзер, выше поднимая подбородок и выпячивая грудь с профсоюзным значком службы клининга на лацкане рабочего комбинезона, - вы можете подать жалобу в Верховный Суд или поставить свечку в центральном соборе! После оплаты штрафа и отработки!

    - Вы сами себя слышите? - спросил доктор, делая глазами знак посетителю выбираться в окно, кивками на свой забытый на столе ежедневник пытаясь сообщить ему, что следующая встреча состоится по графику, - может, вы просто извинитесь за незначительную ошибку вашей службы и покинете рабочий кабинет?

    - Жалуйтесь! - стеклянно рявкнул супервайзер, - но только в Верховный Суд! Никто не имеет права порочить честное имя Службы Клининга, даже если.. не важно!

    Доктор проследил за мелькнувшими в раскрытом окне каблуками гриндерсов гостя и перевел взгляд на лицо супервайзера.
    - Предлагаю вашей охране отпустить мои руки, еще немного и они мне переломы обеспечат. Будете сами отрабатывать в колхозе.

    - Отпустить! - рявкнул супервайзер, - вывести из здания!
    Бойцы выпустили многострадальные локти доктора и, сочувственно кося глазами, потеснили его на выход.

    Доктор успел сгрести со стола ежедневник и пачку рабочих документов, подхватить сумку и дотянуться ногой до забытого тапочка.
    - Может, мне написать заявление об увольнении? - задумчиво спросил доктор часы у дверей.
    - Не получится! - злорадно захихикал старший смены клининга за его спиной, - мы не отпускаем ценных сотрудников, урожай по области еще не собран! Опять же, лечить кому-то надо..
    - Вы об этом думали, когда врывались в кабинет посреди приема сложного пациента?
    - Честь Службы Клининга превыше всего! Наши сотрудники сами его проконсультируют и вылечат!

    Доктор представил сирену в синем халате, что-то визжащую последнему гостю, наставив на него половую швабру. Представил широких размах бензопилы и печально опущенную буйную голову, вместе со стыдливо прячущейся за спину левой рукой в темно-красных липких тягучих потеках. Мысленно перебрал расписание ближайших приемов из рабочего ежедневника.
    - Потрошителя передвинуть на субботу. Подписать контракт на работу в частной клинике в ближнем к дому районе города. Приготовить на ужин рагу из баклажанов с непрожареным стейком. Почистить любимую бензопилу, запылившуюся на антресолях в кладовке. - думал он, шагая в сторону выхода в сопровождении молчаливой охраны.

    За окном действительно смеркалось.


    P.S.: доктор уже выходил за ограду бывшей работы, когда вслед ему прилетел заполошный гневный окрик старшего дежурной смены клининга:
    - Вы уволены!!!!

    Где-то в окне второго этажа тяжело билось в пуленепробиваемое стекло и неразборчиво выло синее пятно сирены-Марьгаврилны. Бойцы охраны давно вернулись на пост. На улице зажигались ночные фонари и свежий порыв ветра приносил легкую круговерть разноцветных осенних листьев.
    Доктор неспешно уходил все дальше, думая о чем-то и молча улыбаясь своим мыслям.


    26. Тарасова А.М. А капелла

    16k   "Рассказ" Мистика



       Воздух внутри дворцового сада был тяжёл и вязок. Слышно, как ржали лошади в конюшнях, пустые кареты ждали своих хозяев. Сквозь потоки воды, ко входу шла одинокая фигура, тщательно скрывающая что-то под длинным плащом. Обходя широкие лужи, она постучала в тяжёлые ворота.
      - Кого несёт? - раздалось с той стороны двери.
      - Я здесь по объявлению, - сквозь дверцу просунулась перчатка, сжимающая промокший пергамент.
       Стражник развернул его, подозвал к себе второго, они перекинулись парой фраз. Приподнялся засов, ворота раскрылись.
      - Проходите, сударыня, - второй стражник протянул ей руку.
       Та ответила кивком головы. Потом сняла капюшон - чёрные волосы, чуть подёрнутые сединой у корней, худое лицо, морщины в уголках глаз.
      - Не красавица, знаю, - гордо ответила женщина. - Четвёртый десяток лет к концу подходит.
      - На мать мою похожа, - сказал второй. Потом откашлялся. - Может, вина, хлеба?
      - Нет, благодарю. Чуть обсохнуть - и будет мне. Приём уже начался?
      - Нет! Его милость велел не начинать, пока новый бард не появится! Какое торжество без музыки и песен!
      - О, нет, - женщина достала инструмент из-под недр плаща. - Всё же намокла!
       Грубо сделанная из куска дерева арфа истекала остатками. Она резко откинула с рамы оставшиеся капли и прислонила инструмент к ножке стула.
      - Надо подождать, пока высохнет, - бард вздохнула.
      - Значит, время есть, присаживайтесь, - второй стражник подвинул стул поближе к очагу. - Если его милость увидит вас, то сразу же прикажет играть, не отдохнувши. А за отказ - знаете, что может быть?
      - Подозреваю, уговорили, - она села к огню и взяла протянутую кружку и ломоть хлеба. - Дорога была долгой, а лошади у меня нет. Благодарю вас, господа.
      ***
       Гости скучали, барон начинал злиться. Неужели приём сорвётся? И это после того, как пошли слухи, как взлетела его репутация! Что только в его поместье - каждый месяц - новая музыка, новые песни, да такие, что вы никогда не слышали и не услышите больше никогда! Ради этого стоило ехать в глухомань, и как же ему не повезло с владениями. И какой же он молодец - нашёл выход из ситуации!
       А теперь возникла проблема, которую необходимо было решить и срочно. Нового барда найти не успели. Кто-то из прислуги будет сегодня наказан.
       Дверь открылась, все встали.
       Что это за женщина? Во что она одета? Рванина какая-то, как она выглядит? Это что - новый бард? Надо срочно её выгнать! Нет! Уже поздно! Поздно её выгонять, её заметили! Вот, уже гости говорят.
      - Кто это?
      - Ведьма, что-ли?
      - Переодетая?
      - Ха-ха, да!
      - А чего лицо скрываешь?
      - Гадалку пригласили!
      - Гнать её!
      - Музыки! Музыки!
       Бард достала свою арфу, запела. Музыка и мелодичный голос наполнили залу, гости совсем забыли о еде. Голос напоминал шелест листьев на ветру, их волнение перед бурей, тихое угасание осени и смерть под тяжёлым зимним снегом.
       Недоверие сменилось восторгом. Да, слухи не обманули - такого и правда нигде больше не услышишь!
      - Нимфа!
      - Соловушка!
      - Красавица!
      - Ещё! Ещё!
      - Не сравнится с тем, что было в прошлом месяце!
      - Да, намного лучше, намного!
      - Интересно, куда делся прежний бард? - поинтересовалась дама в пышном платье. - Я бы хотела его приобрести.
      - По сравнению с этим, его музыка была старьём!
      - Или то, что он был такой молоденький?
      - Ха, вампирша!
      - Вина! Вина!
       Хмель полился по кружкам и кубкам, женщина продолжала играть и петь. Мелодия уносила их в бурном потоке, срывающемуся с горных скал, и разбивающая вдребезги об острые камни внизу.
      - Но всё же? А куда делись те, кто был до неё? - дама не унималась.
      - Говорят, что он их убивает, - кто-то показал на хозяина поместья, вальяжно развалившегося в кресле.
      - Это просто слухи!
      - Он такой ценитель прекрасного! Он бы не стал этого делать!
      - Барон их просто отпускает, буквально озолотив, и ищет нового барда!
      - Верно! Чтобы мы не скучали!
      - А вы видели инструменты, висящие в главном холле? Не они ли принадлежали прежним?
      - Он оставляет их как сувенир. А потом приобретает им новые.
      - Откуда ты знаешь?
      - Он сам мне это рассказал, - гость снова кивнул на хозяйское кресло.
       И полилась песня, о юноше, который слишком близко подлетел к Солнцу и опалил свои крылья. Трапеза продолжалась, звуки арфы растворялись за гулом падающей с неба воды. Никто не заметил, что бард плакала.
      ***
       Скрип колёс, гости разъехались, прислуга убирала зал. Хозяин поместья помешивал в кубке вино, отпивал и смотрел на камин. Успешно, крайне успешно. Гостям понравилось, ему тоже, осталось только исправить некоторые формальности. Бард стояла поодаль от камина ближе к двери. Трёхчасовой приём остался позади, она ни на минуту не замолкала. Не предложив ни хлеба, ни воды, хозяин поместья грубо позвал её в свои покои.
       Давно её не называли девкой - она восприняла это как комплимент.
      - Несмотря на тебя, очень неплохо. Свежая нотка в этом захолустье. Неплохо, я беру тебя, слышишь?
       Женщина молчала, потом замотала головой. Он не обратил на это внимания.
      - Значит так, через два дня нужен новый репертуар, приглашения уже разосланы, так что... Слышишь меня? Я тебя нанимаю, остаёшься здесь, ясно?
      - Нет, ваша милость, сожалею. Я так не думаю - я не останусь.
      - Не понимаю, о чём здесь можно думать!
       Он кинул ей к ногам мешочек. Тот звякнул об пол.
      - Бери, и прислуга тебя сейчас отведёт в твои покои.
       Бард стояла неподвижно.
      - Отдайте их лучше бедным. Я уже сказала - я не останусь. Быть в замке - тягостная ноша для меня. Мне свобода нужна.
      - Тогда зачем ты пришла сюда! - барон разозлился.
      - У вас был приём, а играть было некому. Лишь поэтому.
      - Никуда ты не уйдёшь.
      - Вы запрещаете мне?
      - Да!
      - Но вы не мой хозяин. Я не останусь здесь.
      - Тогда ты будешь играть на цепи, - он обернулся. Пальцы нервно царапали ручку кубка.
      - Нет той цепи, что бы меня удержала.
       Барон замолк. Он понял, что это действительно было правдой. Всё получилось с точностью до наоборот. Она была сейчас хозяйкой положения. Что-то в этой женщине его пугало. Может, будет лучше, если она и правда уйдёт?
      - Я позову стражу. Если ты не сгинешь немедленно, я прикажу отрезать тебе язык.
      - Ваша воля. Но я предпочитаю свою.
       Кубок пронёсся над её головой, на капюшон капнули остатки прокисшего вина. Отскочив от стены, он повернулся к ней смятой стороной.
      - Прочь! - он сорвался на крик.
       Не обернувшись, она направилась к двери.
      - Вы не очень хороший человек, вы это знаете, - ответила она, придерживая дверь за ручку. - Помолитесь, это поможет.
      - Выгнать эту дрянь!
       Она быстро захлопнула дверь за спиной.
      - Благодарю покорно. Я сама собиралась уходить, - сказала она, когда рука стражника легла на её плечо.
      ***
      - Ты счастливица, - тихо сказал второй стражник, кутаясь в плащ. Дождь лил ещё хлеще. - Ты хоть живой вышла от него.
       Бард ничего не ответила. Каменная арка с видом на внутренний двор - как запущен. Деревянная наполовину сгнившая скамья так и ждала, чтобы на неё кто-то сел, а потом - случайно развалиться. Кучи мусора по углам, неудачно прикрытые палой листвой, тощие пальцы обглоданных кустов, скрюченные деревья.
      - Эта скамейка - с местного кладбища? - спросила она.
       Стражник замер.
      - Как ты догадалась? - он протянул ей ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Запах полежалых отрубей ударил в нос. Она безразлично откусила кусок и отпила из фляжки.
      - Так, наблюдательность. Будешь? - жидкость, благоухающая оливой, глухо булькнула в сосуде.
       Тот отшатнулся.
      - Не бойся, я тебя не отравлю, - улыбнулась она. - Ты мне нравишься.
       Он не пошевелился. Потом взял себя в руки.
      - Тебе не пора? - дождь продолжал лить.
      - Не пора?
      - Пожалуйста.
      - Ну, раз уж ты так просишь! - она отряхнула капюшон и положила за щёку остатки хлеба. - Точно не будешь?
      - Не пью вино!
      - Это не вино, - она поболтала рукой. - Это Божественный елей, мёд Богов, тот самый, что заставляет слетать с твоего языка самый прекрасные песни и слова!
       Она резко спрятала фляжку под плащ.
      - Но только для меня. Хочешь свой - добудь сам! Хочешь? - теперь она отстранилась к стене. Капли дождя промочили левое плечо, губы сами растягивались в улыбке.
      - Кто ты такая? - стражник уже жалел, что пустил её. Хотелось взять эту женщину за плечи, выставить вон, проклясть вслед. Но не мог этого сделать - потому что она бы это так просто не оставила. Он это чувствовал - ведь она смотрела на него.
      - Хочешь? - голос стал твёрже. - Ведь, хочешь, да?
       Он сам не заметил, как кивнул.
      - Я знала, я рада этому. Мне как раз нужен проводник. Дай руку, - она протянула потёртую перчатку. - Проводи меня к хозяину этой скамейки.
      ***
       Она приказала ждать её здесь. Хоть дождь кончился - и то хорошо.
       Половина луны слабо освещала погост. Ничего, дорога рядом, он успеет добежать.
       До чего добежать? До ближайшей деревни? И чем они смогут помочь?
       Он подвел её к северной стороне кладбища - со стороны внутренних могил. Перескочив забор погоста, она махнула ему рукой и велела идти ко входу.
       Что она там делает? Уж не ведьма ли? Да, точно, ведьма. Обыкновенные барды не ходят по ночам на кладбище, не идут к самоубийцам. Что делать? Уйти? Ослушаться её?
      - А с чего это я должен её слушаться? - тихо выдохнул он.
       Сзади раздался скрип. Точно - гроб вылез из могилы и идёт к нему. Снова скрипы - его крышка открывается. Кто-то хочет поменяться с ним местами. Сейчас забьёт колокол, сейчас.
      - Нет, - он обернулся. Ничего нет, никакого гроба. Показалось - просто ограда скрипит. От старости. Скрип повторился. Одна из досок медленно загнулась и запрокинулась внутрь погоста. Повиснув на ржавом гвозде, она стала медленно сползать вниз.
      - Помочь? - вопрос сам слетел с его губ.
       Доска соскользнула с гвоздя, её конец грузно упал в жидкую грязь.
      - А, тогда не надо.
       Немного помявшись, он пошёл вдоль ограды кладбища. Вытоптанная дорога раскисла, но ещё была заметна. Стараясь не держаться за ограду, он медленно шёл.
       Зачем она заставила его наворачивать круги между могил, словно что-то выискивая? Долго ведь ходили, она прислушивалась, камни и кресты трогала, погладила и обняла сухое дерево. Постояла на безымянной могиле под ним, что-то бормотала. После этого с места сорвалась и кинулась к ограде. Ему пришлось подсадить её, а потом она исчезла в тени каменной церкви.
       Стоп, он кое-что понял.
      - Господи, - он закусил губу и заторопился. - Господи!
       Пришлая сидела спиной к церкви на небольшом холмике, который явно был несколько раз разрыт и наспех накидан обратно. Что-то тихо напевая, вглядывалась вдаль.
      - Тут даже креста нет, - сказала она, не оборачиваясь. - Он не стал тратиться на него?
       Стражник остановился. В полночной тишине слышалось, как она натягивает колки и дёргает за тонкие нити.
      - Я знала, что ты придёшь, - резкие звуки кололи уши. - Мне надо было поменять струны на инструменте. Я репетировала и они порвались.
       Белое и плоское смотрело из-под земли. Она нежно погладила один из этих островков.
      - По одному в месяц, да? А потом - музыка надоедает, хочется чего-то нового. И тогда они оправляются сюда. И на воротах появляется объявление о найме нового барда. Сыт, обут, одет, накормлен, ничего взамен, кроме искусства. Это бесценно, это не продаётся.
       Она откинула кусок земли пальцами и подцепила прядь - чёрную, как и её волосы. Вплела её около колка, натянула переплетённую струну, подёргала.
      - Настроила. Отлично поют, - она обернулась. - Подай мне пояс. Вон там, он сполз. А, спасибо!
       Цокнула пробка, фляжка медленно опустошалась.
      - Знаешь, среди таких как я, - она продолжала поливать инструмент зельем. - Не очень любят таких как он. Или как ты.
       Пробка снова встала на своё место. Ведьма помотала фляжку и повязала пояс.
      - Не ты вязал им петлю на шею, не ты сталкивал их с крыши, верно? Так, чтобы перед окном его спальни, верно? Кивни. Хорошо. Но, знаешь, мог бы их и предупредить о причудах своего господина.
       Допрос продолжался.
      - Сколько тебе? Я вижу, не говори, просто смотри на меня. Ха, ты на десять лет моего племянника старше. Есть у тебя кто-то? Есть, хорошо. А каким же человеком ты был? Стал? Думаешь, впустил ведьму, накормил её, обогрел, уважение проявил - и этого мне будет достаточно?
       Ведьма встала, подошла к стражнику и протянула ему фляжку.
      - Допей, - она прижала её к его ладони. - Сейчас. Потом иди обратно и выведи оттуда всех невинных людей. Закончишь - поставь к нужному окну лестницу и уходи сам.
       Она поднялась и посмотрела на небо. Луна выглянула из-за туч.
      - Знаешь, меня всю жизнь гнали. И хоть толики человеческого отношения иногда и правда бывает достаточно. Так что считай, что я тебя простила.
      ***
       По замку лилась тихая колыбельная - новые струны исполняли свою самую лучшую песню. Ведьма надвинула капюшон на лицо - только кончик носа выглядывал, да улыбка светилась. Песня подходила к финалу, зубы оскалились сильнее. От кровати под балдахином послышался тихий вздох - и во всём поместье стало совсем тихо.
      - Мой племянник всю жизнь хотел быть бардом, - дырявые сапоги шлёпали по мохнатому ковру. - Талантливый мальчик, очень. В пятнадцать лет - и так играть! Дар от Бога, честно. И навещал, играл, тётушку учил, хоть и ведуньей звали, хоть и лесу жила. Да вот не приходил последние месяца два, забеспокоилась я. Собралась, нашла и пришла.
       Глаза, с морщинками в углах, прищурились.
      - Чуть не прокляла себя, за то, что отпустила его. Недоглядела, не сберегла, - откинув полог, она села на кровать. - Загубил ты его, как и троих до него. Я дала себе слово, что такое, по крайней мере здесь, больше не повториться.
       Она наклонилась над подушкой.
      - Скучно тебе, да? Ничего, там, где ты теперь, не заскучаешь. Они все очень хотели выступить перед тобой в последний раз. Хорошая колыбельная, да? Такая, что и просыпаться не захочется, или, просто, не получится.
       Она встала, подошла к окну. Луна скрылась за тучами. Ведьма села на подоконник опустевшего поместья и стала что-то бормотать под нос.
       И струны сами потянулись к пальцам.
      

    27. Улыбкин А.Л. Исповедь

    12k   Оценка:7.00*4   "Рассказ" Фантастика, Мистика, Хоррор



      
    - Что тревожит тебя?
    - О, святой отец, я грешен.
    - И ты явился исповедаться?
    - Да, время пришло. Но я не знаю, с чего начать...
    - Не торопись, о грехах своих ты успеешь поведать.
    - Спасибо.
    - Ты в святой обители, и я не могу тебя принуждать.
    - Спасибо. Спасибо, отец, Вы очень добры.
    - Откуда ты родом?
    - Я не могу с Вами этим поделиться.
    - Говоря со мной, ты общаешься с Богом! Не криви душой!
    - Ну Боженька и так всё знает, так ведь?
    - Ладно, грешник, имя своё ты назовёшь?
    - Зовите меня сыном.
    - Ты не веруешь в Бога?
    - Я не знаю, может так оно и есть.
    - Но ты здесь, и в голосе твоём я чувствую тревогу и усталость.
    - Да, отец.
    - Вижу, пока не всё потеряно. Ты пришёл, но случилось это скорее по внутреннему наитию чем по воле разума.
    - Да, меня давно влекло сюда.
    - Ум твой противится, но сердце не проведёшь! Как по-твоему, кого видит Бог перед собой?
    - Заблудившегося грешника?
    - И это тоже. Боишься ли ты признаться в том, кто ты есть?
    - Нет, отец. Я давно научился принимать это.
    - И ''это'' причастно к твоим грехам?
    - Да, отец... да.
    - Расскажи, позволь сердцу излить яд и тебе станет легче.
    - Хорошо. С чего же начать?
    - Воля твоя, говори лишь то, что считаешь нужным.
    - Хорошо, я постараюсь.
    - Говори - и Бог услышит тебя, покайся - и получишь прощение.
    - Я был ребёнком, когда всё началось. Папа владел фермой, мы жили в нескольких часах езды от города. Детство помнится очень скучным, лишь изредка удавалось пообщаться со сверстниками, когда мы семьей выезжали в дни торгов на ярмарки. В школу я не ходил, сестра и двое братьев вместе со мной получали образование дома, мама заменяла нам всех учителей разом. Целыми днями мы либо учились, либо помогали в работе.
    - Родители любили тебя?
    - Да... Даже, когда узнали, что со мной... я в этом уверен. Однажды ночью я ощутил присутствие в себе странного желания, всеми силами я пытался подавить его, но так и не смог... Утром дом проснулся от криков сестрёнки, она так расстроилась.
    - И что же её огорчило?
    - Отец, я убил... Я убил нашего пса... Я так... любил его.
    - Зачем ты это сделал? Ты плачешь? Он напал на тебя?
    - Нет, отец, я напал на него! Я терпел почти всю ночь, лежал и слушал, как мирно спит моя родня, но мечтал лишь об одном! Я хотел вспороть чей-то живот, вывалить кишки на землю, измазать лицо кровью, ощутить тепло последнего вздоха!
    - Боже мой! Это происки Сатаны!
    - Нет, не Сатана меня вёл, лишь я один решал, кто умрёт в ту ночь. Тогда был конец сезона и все рабочие разъехались. Заходить в коровник ночью я побоялся, а к свиньям просто не мог попасть - пришлось бы стащить ключи из отцовского кабинета, а соваться в курятник было слишком рискованно - сразу поднимут шум на всю округу. Родителей, братьев, сестру... тогда я не смог их тронуть. Оставался лишь пёс... наш бедный Дин. Он почти не сопротивлялся и... молчал, будто понимая, что в противном случае эта участь достанется кому-то другому.
    - Что заставило тебя совершить такое?!
    - Ничто, это возникло из ниоткуда, я лишь знал, что хочу. Сдержаться не было сил.
    - Как вели себя твои родители, узнав о содеянном?
    - Я долго был вне подозрений. Прежде, чем всё сделать, я разделся до гола, а по окончании искупался в озере неподалёку от дома. Следов не осталось.
    - Но правда обнаружилась?
    - Да.
    - Ты снова убил?!
    - Нет, отец. к счастью не успел. Её спасли раньше.
    - Господи! Кого ты пытался лишить жизни?!
    - Сестру. Я собирался её освежевать, мне было интересно - каков же человек без кожи. Она сперва решила, что мы играем в ''индейцев'' и я сниму скальп понарошку. Но лишь до тех пор, пока я не сделал первый надрез. Любовь к ней в тот день будто и не существовала, передо мной был лишь экспонат для удовлетворения любопытства.
    - Грешник! Ты будешь гореть в аду! Но... продолжай-продолжай, вдруг вымолишь себе хоть какое-то прощение.
    - Мы играли далеко от дома в лесу. Неподалёку проходил лесник и услышал её вопли. Повезло.
    - Тебя наказывали? Водили в церковь?
    - О, со мной много чего делали, но в итоге признали душевно больным, и отправили в лечебницу. Это хорошо. Ведь я бы убил их всех. Рано или поздно.
    - Я надеюсь, ты сожалеешь о том, что натворил?
    - Сожалею... Да, отец. Но это лишь начало.
    - Что ты хочешь сказать?
    - Мне было десять, когда я убил пса и хотел замучить сестру, сейчас мне чуть больше сорока. Труды мозгоправов не прошли даром, я и правда забыл о своём влечении, научился подменять его иными вещами, начал рисовать. Но это продлилось недолго.
    - Сколько?
    - Первая жертва нашлась уже через месяц после выхода на ''волю''.
    - Это был человек?
    - Да
    - Сколько тебе было лет?
    - Девятнадцать.
    - Господи! Ты до сих пор это делаешь, уже около двадцати лет?!
    - Так и есть.
    - Покайся! Прояви уважение к законам людским и Божьим! Умоляю, после исповеди мы можем вместе пойти к стражу порядка. Ты сдашься, признаешься в преступлениях, раскаешься и, вероятно, Бог смилостивится над тобой! Но ты должен быть искренен!
    - Отец, но я убивал лишь грешников, кто-то был хуже, кто-то лучше, но все они - злые твари, недостойные ходить по земле! Кроме того, законники знают обо мне. - Как знают?
    - Они мне помогают, я служу им.
    - О! Слава Богу! Ты, вероятно, палач из соседней тюрьмы или кто-то из его помощников?
    - Да, отец, палач.
    - Как же ты меня напугал, на миг показалось, что ты всего лишь убийца.
    - Разве нет? Я палач, отбираю жизни и это - грех.
    - Это твоя судьба, ты сам говорил, что принял её.
    - Да, принял. Но это не всё.
    - Говори, не бойся!
    - Мне нравится то, чем я занимаюсь, я живу этим. А ещё мне нравится, когда вместо казни узникам назначают пытки! Наблюдая чужие муки, душа моя трепещет в радости. От пролитой крови - я лишь роняю слёзы счастья. А полный боли крик - сладкая песнь для моих ушей. Я люблю это всем сердцем!
    - Боже! Ты - чудовище!
    - Да.
    - Но так уготовано Богом, праведникам и невинным ведь не назначают пытки или казнь? Таковы законы. Ты лишь орудие в руках справедливости.
    - Вы действительно так думаете?
    - Да, как же иначе?
    - Спасибо, отец.
    - Я помог тебе?
    - Да. Но я снова рассказал не всё.
    - Говори же!
    - Порой, когда правосудие бессильно или слепо, я нахожу грешников и сам вызываюсь на роль судьи... тяжко их мучаю, а потом убиваю.
    - Изверг! Что же мне с тобой делать?
    - Я не знаю... простите... мне так жаль.
    - Об этом кто-то знает?
    - Нет, отец.
    - Но зачем ты это делаешь? Неужели не достаточно того, что уже имеешь?
    - Я слаб... и не могу сдержаться... Это хуже голода или жажды! Отец, меня постоянно тревожат греховные мысли... скорее всего это первая и последняя моя исповедь у Вас...
    - Покайся, глупый! Неужели ты собираешься отказаться от данного самим Богом предназначения? Неужели ты хочешь снова согрешить? Побойся кары, погубив себя, ты не очистишься от всего зла, что совершил!
    - Отец?
    - Говори же!
    - Вы меня не правильно поняли...

    На этих словах решётка, отделяющая палача от служителя церкви, разлетелась в щепки, и крепкие тренированные годами лапищи клещами сжались на шее отца. Сжались не сильно, убивать ненужно... пока хватит и беспамятства. Священник, прикрывающийся божьим ремеслом, но торгующий страданиями не смеет дышать! Этот Зверь слишком долго терзает мир людей!

    Палач давно подозревал его, но не мог решиться на следующий шаг, ведь нужно знать точно! А для этого следовало дождаться новой ''работы'' в тюрьме - казни или пыток...

    Насытившись чужими страданиями или предсмертной агонией, Палач начинал слышать голоса. Очень долго ему казалось, что это наказание, кара, это сводило с ума и не давало покоя. Но то были лишь мысли. Чужие мысли! Хорошие и плохие. Все! Теперь он мог выбирать и не сомневаться в своих решениях. Жизнь после осознания этого изменилась, теперь, прежде чем приступать к исполнению ''правосудия'', он мог точно узнать кто или что перед ним, Зверь или Человек. Сам он прекрасно понимал, что также является Зверем, но что-то внутри заставляло не спускать его цепи, контролировать на каждом шагу... и... кормить, когда придётся.

    Придя в церковь и поведав святому отцу о своих тревогах, он ощутил невероятную мощь желания того оказаться самому в роли палача. Ему хотелось видеть и слышать чьи-то терзания, невыносимую боль. Он жаждал быть частью этого. Нет! Он мечтал быть причиной!
    Без сомнений, в кабинке за решёткой находился такой же Зверь, и трудно поверить, что он до сих пор не знает вкуса невинной крови.

    Палач в деле своём преуспел, за все эти годы он стал мастером, виртуозом, истинным художником, рисующим красками ужаса и боли картины смерти. Святой отец... Кто бы мог подумать? Вот кто истинный грешник! Прежде, чем оказаться на распутье рай-ад этому многоликому предстоит пройти одно испытание... испытание болью длиной в бесконечность. Пусть горит в аду!

    ***

      
    Пропажа священника обнаружилась уже через день. Вскоре местный глава решил войти в жилище пропавшего. Вдруг святой отец помер и лежит себе холодный на полу?

    Подробный осмотр выявил несколько потайных люков, ведущих в небольшие погребки. Погребков всего было четыре, в одном из них сидела год тому назад пропавшая дочь местного рыбака, с отрезанной кистью правой руки и без одного глаза... Три оставшиеся ямы действительно служили в качестве погребов, в каждой стояло не меньше дюжины средних размеров дубовых бочек с разными соленьями. В некоторых ''соленьях'' без труда узнавались очертания человеческих тел.

    ***

      
    - Что я тебе сделал? - Слова пленника мало отличались от хрипа, обе губы и часть языка были срезаны и аккуратно зашиты, вместо большинства зубов зияли запёкшиеся прорехи.
    - Ровно. Ничего. - шептал Палач, пребывающий в смятении. Какой же инструмент выбрать, он уже почти всё перепробовал? Этот экземпляр - удивителен! Такого яркого желания жить, такой невероятной любви к своему существованию пока ни разу не попадалось! Он верит в свою особенность. Это так интересно! Он даже верит, что не является человеком. Как смешно. Хорошо читать таких.
    - Чем я себя выдал?
    - О, разве это имеет значение?
    Может снова взять шило? А ведь остался ещё один глаз, можно выжигать и смотреть, как он забавно пузырится и медленно вытекает.
    - Скажи... Скажи.
    - Я слышу твои мысли.
    - Неправда! Такого не может быть!
    - Может, всё может. Впервые с подобным я столкнулся после смерти Дина. Понимание того, что это такое, пришло лишь годы спустя. Отпечаток ужаса и отчаяния, захлестнувшие сознание сестрёнки, до сих пор причиняют боль. Так жаль.
    - Урод! Жаль ему. Ты такой же, как и я! Мы - не люди, мы - нечто лучше и сильнее!
    - Вероятно, ты прав. Но можешь не стараться, ты всё равно умрёшь, скоро.
    - Думаешь, ты лучше меня?! Думаешь, тебе всё сойдёт с рук?!
    - Не важно. Я лишь делаю то, что считаю нужным. Смотри на меня, как на лекаря, выпускающего дурную кровь из больного тела.
    - Ха-а! Ле-е-карь! Ты - паразит, питающийся человеческими страданиями! Ты - это я! Мы - одно! Лицемер! Идиот! Ты смешон!
    - Язык! ''Вот оно!''
    - Что, язык? - Застывшая беззубая гримаса боли на изуродованном лице. - Я сейчас снова займусь твоим языком! А уже потом глазом! - Довольная невинная улыбка. Булькающий хрип узника.

    ***

      
    ...Святого отца не нашли. А кто искал-то? О страшной находке горожане так и не узнали, где ж это видано, проморгать такого ''упыря''? Бочки с ''солониной'' похоронили далеко за городом. Искалеченную девушку, благо, что она оказалась не в своём уме и даже говорить не могла, определили в столичную лечебницу, как ''неизвестную''... незачем родителям знать, чем стал их ребёнок.

    Спустя какое-то время, в доме священника случился пожар, выгорело всё дотла...

    Сегодня в соседней тюрьме для смертников снова кого-то казнили. Уже вечером в церковь заявился палач и пожелал исповедаться. Наивный. Новый отец не в пример предшественнику оказался действительно праведным человеком.

    Как жаль... Как жаль...


    28. Федоров А. Седьмой круг ада

    5k   "Рассказ" Проза



       Сон был душный и зловонный.
       Я ходил следом за мужчиной, лица которого не видел. Он показывал мне свое искусство убивать: закапывал женщину по пояс в землю на картофельном поле, а после душил ее куском кабеля. Женщина позволяла закапывать себя, уверенная, что это является обязательной частью совершаемого магического ритуала. Она с обожанием смотрела на душителя и с отвращением на меня.
       Во сне я тоже обожал мужчину, лица которого не видел, а задушенная была моей женой.
       Задушив ее, мужчина поплясал вокруг головы и, выкопав уже мертвое тело, похоронил особым образом, укладывая ее в землю так, чтобы лицо жены смотрело в сторону моего дома. Я оглянулся на поле - оно было все из женских и детских голов - от ужаса я заорал:
      
       - Не хочу-у-у-у-у-у! - и проснулся весь мокрый, холодный пот заливал подушку. Или это были слезы?
      
       - Не хочу-у-у-у-у-у!
      
       - Опять орет! - заворчала, проснувшись жена, - жалко его, но надо звонить в милицию, невыносимо. Третий день уже!
      
       - Не хочу-у-у-у-у-у! - орал сосед за стенкой.
      
       Многоэтажная окраина города под шапкой сна.
       Мерцают фонари сквозь шелуху дождя, кажется, из них льется жидкий свет и, что весь мир - беззвучное кино, а надрывный крик - крик зрителя из кинозала, которого не видно. Он стучит о мокрые стены домов, перепрыгивая эхом.
       Потом еще.
       И еще.
       ...
       Завыла собака, не выдержав. Не залаяла - завыла!
       - Пойду погуляю с Джерой, и... позвоню в отделение, да, пусть разберутся.
      
       - - -
      
       Сосед появился недавно.
       Раньше в квартире жила его мать. Давно умерла - квартира пустовала, а неделю назад приехал этот странный человек с глазами загнанного зверя.
       Говорили, что он долго лечился в психушке, а теперь таких хронических шизофреников не держат - выпускают.
      
       Оперативники приехали быстро. Мы с Джерой стояли под окнами. Наверху - на восьмом этаже - сидел сосед на подоконнике, свесив ноги вниз, и время от времени кричал:
      
       - Не хочу-у-у-у-у-у!
      
       Когда менты вышли из машины, он вдруг обрадовался и заорал еще громче:
      
       - Заберите меня-а-а-а-а-а! - и ... прыгнул...
      
       Тело, как мешок с картошкой, брякнулось об асфальт, вздрогнуло и тут же затихло... В руке - зажатая газета. От разбитого черепа забурлила пузырями вскипевшая кровавая река.
      
       Все произошло так быстро и неожиданно, что мы стояли молча и смотрели на него, как на обычный выпавший мусор, только один из ментов выругался смачно и сплюнул:
      
       - Вовремя, млин, приехали - теперь с отчетом загоняют!
      
       Мне пришлось идти с ними в квартиру понятым.
       Взломали дверь - это было не трудно - старая ДСП-шная, обитая клеенкой с медными клепками, дверь распахнулась как фанерка.
       В квартире везде горит свет, на полу разбросаны газеты. Видно, как в них что-то подчеркнуто ярко красным маркером.
       Я нагнулся посмотреть - подчеркнуты буквы, не подряд, а выборочно.
       Прочитал: "Т е б е н е ж и т ь, и з в е р г!", а в другой: "П р ы г а й !"
      
      
       Оперативник запросил данные на соседа, говорит:
       - А клиент-то - наш! Десять лет назад эта паскуда забрала жизнь у совсем молодой ещё девчушки. Вышли на него быстро. Быстро он и сломался. Всё стандартно. Убил - получил свои восемь, вышел по УДО, потом в псих-больницу сам пришел - лечился, был под пристальным присмотром, да больница та загнулась, перестала работать...
      
       Мы еще долго сидели, ожидая мед-эксперта. Говорили о смерти, о возмездии - есть ли там, по ту сторону жизни, суд?
       Я рассказал о своем тревожном сне, предположив, что может быть убийств было не одно.
       - Такая вокруг него аура душная образовалась, и не только из-за криков.
      
       Опер оказался вполне адекватным мужиком - тоже поделился своими соображениями:
       - Довелось мне с ним пообщаться. Проверяли тщательно таких. Мужик поехавший, видно было сразу. Врачам плел что-то о смерти внутри, о коридорах подсознательного. Говорил, что в его голове - прямой вход в ад. Черти, мол, ходят в гости без предупреждения. Теория у него была: в узком замкнутом пространстве - коридоры расширяются. Потому в тюрьму обратно просился. Надеялся открыть выход гостям наружу. Потом, наконец, обрел это замкнутое пространство в психушке, но, видимо, так и не выпустил чертей, не успел. Прикрыли богоугодное заведение... Такие дела...
       А что до возмездия, то ад - всем нам светит, а ему и подавно. Так ведь?
      
       Мы сидели за столом, перед нами газета, и вдруг, как будто отвечая на наш вопрос, невидимый красный маркер подчеркнул буквы в тексте:
       "Н а к а з а н и е....... С е д ь м о й.... к р у г.... а д а...."
      
      

    29. Филиппова Е.Л. Денежное дерево

    15k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Хоррор



    Выхожу из икеевского сортира, подхожу к концу коридора, и вижу борсетку. Темно-коричневая пухлая сумка лежит в высоком цветочном горшке, зацепившись порванной ручкой за ветку какого-то сомнительного фикуса, почти скрытая сероватыми листьями и тенью от стены. Встаю к фикусу в полоборота, левой рукой достаю мобилу и прикладываю ее к уху, типа занят разговором, пальцами правой незаметно подцепляю гладкую кожаную ручку и переправляю добычу в гнусно шуршащую желтую пластиковую сумку для покупок. Поворачиваюсь, чтобы вернуться в сортир и разобраться с добычей, но вовремя соображаю, что в любой момент могу столкнуться с владельцем.

    Спускаюсь на первый этаж, нахожу дверку с буквой "М", запираюсь в кабинке. Опускаю крышку унитаза, сажусь, ставлю борсетку на колени, ощупываю ее многообещающую пухлость и глубоко вздыхаю. Давлюсь от аммиачной вони и задерживаю дыхание. Через пару секунд прихожу в себя и медленно, очень медленно открываю молнию. И вот оно, исполнение мечты! Рядом с красным корешком загранпаспорта сумку распирает толстая пачка купюр. Тощая стопка тысячных, раза в два толще - пятитысячных. Рядом скромно стоят евро - сотни вперемешку с пятисотенными. В обрез сумки упирается седьмой айфон. Вот и решены все проблемы - и завтрашний вечер в клубе, и долги, и заблокированная кредитка. Все-все-все. С облегчением вздыхаю, уже не замечая мерзкого запаха, закрываю молнию и встаю.

    Протягиваю руку к задвижке, но останавливаюсь. Ну, допустим, все проблемы закрыты. А дальше что, опять ждать счастливого случая? Нет, мы пойдем другим путем. К тому же, что особенно приятно, это будет честно.

    Открываю сумку, вновь наслаждаясь осязанием дорогой кожи, достаю паспорт. На фотографии - толстомордый мужик с маленькими глазками. На вид вроде бы не очень злобный, такой поросячий зайчик. Записываю имя-фамилию на икеевской разлинованной бумажке халявным карандашом, прячу борсетку и быстрым шагом иду к стойке информации.

    Блеклая прыщеватая блондинка объявляет в микрофон: - Внимание, Тюхтин Виталий Семенович! Вас ожидают у первой кассы с вашим паспортом. Тюхтин Виталий Семенович...

    Не торопясь дохожу по крайней кассы, лениво прислоняюсь к стене. Из-за полуприкрытых век наблюдаю за проходом. А вот и клиент. Из-за стоек с мелочевкой с грохотом выворачивает тележка, которую толкает быстро перебирающий короткими ножками толстячок. Ну очень похожий на паспортную фотку. За ним, как будто на поводке, спотыкаясь на высоченных каблуках, семенит модельного вида блондинка. Колобок с трудом останавливает разогнавшуюся тележку. Заполняющие ее неизвестные растительные уроды опасно покачиваются, но удерживаются на своих местах.

    Стремительный коротышка нервно оглядывается и громко вопрошает пространство, вертя головой: - Я - Тюхтин. Мой паспорт... Кто меня вызывал?

    Не отклеиваясь от стены, пристально смотрю на парочку: - Тут кое-какие ваши вещи нашлись. Чтобы быть уверенным, что именно ваши - назовите номер своего телефона.

    Жирный Виталик вытирает потный лоб и начинает диктовать номер. На своем аппарате набираю. Из глубин икеевского мешка раздается тягучие начальные звуки Beware of Strangers. Вздрагиваю. Прихожу в себя и вытаскиваю борсетку с орущим внутри айфоном. С полупоклоном протягиваю. Толстяк подлетает, бормоча, что, мол, это мелодия для незнакомых номеров, выхватывает сумку, открывает ее и с изумлением смотрит на рублево-евровые залежи.

    - Как же так... Такая честность... Вы знаете, сколько здесь денег?

    - А какой смысл считать чужие деньги?

    - Нет, это что-то нереальное...

    Ошарашенный толстяк не глядя вытаскивает нехилую стопку банкнот и протягивает: - Примите, я настаиваю...

    Отрицательно качаю головой, улыбаюсь: - Спасибо. Но незаработанные деньги удачи не приносят.

    Вроде бы как не глядя вытаскиваю из протянутой пачки случайную купюру - не промахнулся, пятьсот евро - и небрежно кладу в карман: - Просто чтобы вы не чувствовали себя обязанным. Честь имею.

    С легким полупоклоном разворачиваюсь. Как и планировалось, уйти не дают. Толстяк вцепляется как клещ и требует немедленно познакомиться. Типа неохотно соглашаюсь. Представляюсь. Виталик восторженно вопит, что миллион лет ищет надежного логиста в свою торговую фирму. Блондинка многообещающе улыбается и демонстративно облизывает силиконовые губы. Вот и все. Сытое, надёжное и блондинко-обеспеченное будущее гарантировано. Осталось утрясти детали.

    Толстяк делает серьезное лицо, вытаскивает визитку, протягивает мне, и неожиданно глубоким голосом говорит: - Следующая остановка - Комбинат.

    ***

    Толик, прикорнувший на заднем сидении автобуса, вздрогнул, открыл глаза и неверяще огляделся. Обычный салон автобуса, обычная неароматная толпа, за окном темнота. Еще не отойдя от такой яркой и реальной мечты, которая почти осуществилась, повернулся к толстой соседке, воняющей чем-то несвежим: - Это какой автобус?

    - Какой-какой... Восемьдесят четвертый, здесь другие не ходят. Пить меньше надо.

    С отчаянием Толик понял, что повторил свой регулярный трюк и сел не в тот автобус. И теперь опять будет мучительно долго выбираться из задворков стадиона Динамо. Хорошо хоть поганая фирма, в которой он практически бесплатно делает вид, что работает, проездные отслюнявливает.

    С трудом протолкавшись к выходу через потную толпу, Толик вышел на темную и душную улицу. В нескольких шагах светился торговый центр. Подойдя к входу, он прислонился к стене, закурил, прикрыл глаза и попытался вернуться к толстяку и блондинке. Погружение в мечту остановила мысль, что сигарет осталось всего пять штук, придется до понедельника как-то растягивать. Или купить сигарет и обойтись без пива? Всё. Любимая, много раз просмотренная, отредактированная и реально пережитая мечта окончательно растаяла. Да и как можно мечтать, оказавшись вечером пятницы в унылом спальном районе с полутора сотнями рублей в кармане?

    Толик, шаркая ногами, вошел в торговый центр, осмотрелся. Обычная точка в столичном захолустье. По обеим сторонам коридора - убогие аляповатые лавчонки. Часть ламп на потолке перегорела. Пахнет несвежей жареной курятиной и пролитым пивом. Из открытой по случаю жары входной двери тянет запахом общественного сортира и мокрых окурков.

    Ладно, раз уж сюда попал - надо зайти в непременную в таких заведениях "Пятерочку", отовариться на оставшиеся гроши. Типа, гуляем на всё...

    За девяносто девять рублей цапнул полтора литра псевдо-пива в пластиковой бутылке. Остатков, вместе с накопанной по карманам мелочью, хватило на пачку сигарет. На пакет денег уже не осталось.

    Уже более бодро вышел в коридор и направился к выходу, соображая, как же отсюда выбираться. И был остановлен лощеным молодым человеком в неожиданном в такой дыре элегантном костюме:

    - Пожалуйся, возьмите наш бесплатный каталог. Масса интересных и нужных вещей, абсолютно нереальное предложение дня. Всего за...

    Толик презрительно хмыкнул, посмотрел на глянцевую брошюрку. Питомник "Гринхелл". Типа "Зеленый холм"? Хилл, а не Хелл, на это школьного английского хватает. Грамотеи фиговы.

    - Что там у вас? Цветочки, зверюшки?

    - У нас - редчайшие растения, на любой вкус, для любых целей..

    &- Да какие цели могут быть у растений?

    - Вот, например, сегодняшнее уникальное предложение: денежное дерево всего за сто рублей! Подумайте, всего сто рублей, и у вас в доме будет зеленый друг, приносящий деньги и удачу!

    - Если бы у меня эти сто рублей были, я бы знал, куда их пристроить, - усмехнулся Толик и уже собрался уходить, но молодой человек оказался прилипчивым: - Возьмите хотя бы каталог, там ваш личный пароль для входа на наш сайт, будут и другие предложения...

    Только чтобы отвязаться, забрал небольшую книжечку и побрёл к выходу. На пороге порывом ветра в лицо ему бросило хорошую порцию пыли и какую-то бумажку. Отряхиваясь, он машинально сжал ее в пальцах, открыл глаза и с изумлением уставился на пятисотку. Неверяще огляделся, тряхнул головой, и вернулся к назойливому торгашу.

    - Слушайте, похоже, что ваш каталог сам по себе приносит деньги. Так что давайте ваше денежное дерево. Сдача будет? И как его получать?

    - Сдача вот, не извольте пересчитывать, четыре сотни. А здесь впишите ваш адрес, и через пару дней по почте посылочка придет, с деревцем и инструкцией, как ухаживать.

    - И сколько с меня на почте возьмут?

    - Ни копейки. В конце концов, вы всегда сможете отказаться.

    - Ну, так и быть, пишите...

    Домой Толик вернулся довольный, с пакетом продуктов. Уходя на работу, окна он приоткрыть забыл, поэтому уже в коридоре почувствовал привычный запах подгоревшей жратвы, утреннего секса и грязного белья. Квартирантка Ритка еще не вернулась. Ну, раньше полуночи она обычно и не появлялась.

    С полгода назад он крайне удачно подцепил эту оторву в каком-то клубе. Недоучившийся дизайнер, внезапно, по зову души, переквалифицировавшаяся в маникюрши, радостно согласилась на предложение снять вторую комнату в его квартире за три тысячи в месяц, уборку, готовку и дружеский секс. С уборкой и готовкой у нее было фигово - правда, пельмени варила и кое-как пол протирала. С сексом все было норм. Правда, Ритка, с ее длиннющими синими дредами и тоннами пирсинга в самых неожиданных местах была несколько неудобна в употреблении. Сложно было запомнить все пропирсенные точки и не цепляться за них. Да и новые регулярно появлялись. Один раз колечко у нее в губе треснуло в самый ответственный момент - бррр, лучше не вспоминать.

    Извещение на посылку пришло только через неделю, когда Толик и думать забыл про дерево. На почте ему выдали небольшую коробочку. Дома из нее были добыты: упакованный в пенопласт крошечный горшочек с каким-то миниатюрным растением - три жирные, завернутые ложечкой листочка, зеленые снаружи, красноватые внутри - и инструкция. Мелкий шрифт гласил: "Денежное дерево. Crassula ovate sanguisorba. Пересадите в большой горшок. При пересадке полейте водой с растворенными в ней пятью каплями вашей крови. Регулярно поливайте таким же раствором. После появления седьмого листа капните на него крови. Деньги будут получены в течение суток. Количество зависит от количества пролитой крови. Возможно получение денег для третьих лиц путем применения необходимого количества их крови и финального закрепления одной каплей вашей".

    Толик недоверчиво хмыкнул, почесал щеку. Матюкнулся, сковырнув прыщик. С интересом посмотрел на испачканный кровью палец, пожал плечами. Налил стакан воды, поболтал в ней окровавленным пальцем, и капнул немного раствора в горшочек. Растение как-то неприятно шевельнуло жирными отростками - наверное, земля просела. Ладно, пересадить можно и завтра - наковырять во дворе земли в старую кастрюлю, и засунуть туда уродца.

    Седьмой лист появился только через три месяца. Одна капля крови принесла неожиданную и абсолютно незаслуженную премию. Двадцать - выигрыш однушки в Балашихе по полученному от Ритки на день рождения лотерейному билету.

    Следующий лист на Ритке же и опробовал - разрезал с ее восторженного согласия тощее татуированное запястье, и капал на лист, пока девка не завалилась в обморок. На следующий день пришло сообщение, что Риткина мамаша, работавшая нянькой у какого-то маразматика в Италии, внезапно вышла за старого пердуна замуж. И перевод любимой дочке. Не маленький, но и не такой уж и большой, если учесть количество сцеженной крови. Посовещались, и решили признать эксперимент не очень удачным. Мамашу поздравили, и занялись продажей халявной квартиры и получением мелких подачек от дерева - на круг они показались более выгодными.

    Как выяснилось, ошибались: через месяц старикан скопытился, а еще через через два свежеиспеченная вдова в хлам разбилась на свежеприкупленном Мазератти.

    Наследство Ритка получила нереальное. Благоразумно настояла, чтобы перед отбытием в Италию они поженились. Разросшееся денежное дерево получило почетное место в оранжерее. Поливали его регулярно, в соответствии с инструкцией. Толик старался лишних денег не запрашивать, так, пару раз месяц по паре листочков. И капал лишь несколько капелек - на относительно мелкие суммы, которые исправно поступали из разных источников. То выигрыш в казино, то небольшое наследство от позабытого родственника.

    Правда, Ритка подбивала его сорвать большой куш - сразу слить граммов двести, а то и пол-литра, подумаешь, доноры столько сдают - и ничего. Он пока не соглашался - не хотел слишком уж светиться: не угадаешь, кто там должен коньки отбросить, чтобы они эти миллионы получили. Да и теперешняя жизнь его вполне устраивала.

    Белая вилла на берегу лазурного залива казалась волшебным замком. У причала покачивалась яхта. Вышколенная прислуга была предупредительна и незаметна. Ритка отцепила дреды, вытащила почти весь пирсинг, кроме пары сережек в ушах, и превратилась в благопристойную даму. Что весьма отрицательно сказалось на качестве секса - как-то уныло стало. Странно, но оказалось, что драйва от неожиданных уколов о крючочки и замочки явно не хватает.

    С другой стороны, с такими деньгами секс - не проблема. Ведь сбылась главная мечта - сидеть в прохладном полумраке со стаканом виски и сигарой, смотреть на море через панорамное окно и ни о чем не думать. Да и на всё готовых девиц в округе хватает - за колечко, прогулку на яхте, шубку такой фейерверк устраивали!

    Ритка - ах, извините, синьора Маргарита - вплыла в комнату, молча открыла дверь на террасу, впуская морской воздух и выгоняя застоявшийся сигарный дым.

    - Послушай, оторвись от стакана, сегодня у нас почти юбилей, три года как познакомились. Я велела накрыть стол на пирсе. Вставай, отпразднуем.

    Покачнувшись, Толик встал и неуверенной походкой пошаркал к пирсу. После виски бокал шампанского, выпитый залпом, неожиданно ударил в голову. В глазах потемнело. Грузный мужчина привстал, схватился за стол, стаскивая скатерть, и упал, сильно ударившись спиной и разбив голову.

    Пришел в себя уже на кровати, в своей любимой комнате с видом за залив. Судя по ощущениям, голова туго забинтована. Попробовал пошевелиться, и с ужасом обнаружил, что не может. Не может повернуться, не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Не только не может, но даже не чувствует их. Закричал - дико, надрывно. На крик в комнату плавно вошла Маргарита - в белом льняном платье, похожая на привидение.

    - Что, очнулся? Мэн, у меня грустные новости. Позвоночник у тебя сломан. Починить нельзя. Так что это - навсегда. Но не волнуйся, я тебя не брошу. У тебя будут красивые и молодые сиделки. Они будут тебя обтирать и переворачивать. Иногда даже дадут выпить и курнуть. Тебе будет спокойно, сытно и уютно. Не переживай - жить ты будешь долго, очень долго.

    Она ласково и как-то торжествующе улыбнулась и вышла, звонко пристукивая каблуками. Толик попытался дернуться за ней, но не смог, удалось только повернуть голову налево, к двери. Шаги затихли. Он безнадежно вздохнул и ощутил неприятно-сладковатый запах крови. С трудом опустил глаза: в его левую руку была воткнута игла, подсоединенная к прозрачной трубочке. Через нее в огромную пробирку лениво текла алая кровь: кап, кап, кап... Толик закрыл глаза.

    ***

    Вхожу в зал казино. Сладковатый запах азарта и удачи. Обслуга кланяется и почтительно проводит к рулетке. Небрежно бросаю стопку жетонов на семь. Ставки сделаны, колесо крутится... Локтем задеваю стакан, он опрокидывается и, в такт стуку бегающего по колесу шарика, бурые капли виски падают на мраморный пол: кап, кап, кап...

    30. Цокота О.П. Бледный Лик Полнолуния

    7k   "Рассказ" Мистика



      
      
       Недопеченный блин луны выплыл из-за черневших вдали скал. Бледный лик, присмотревшись к которому, увидишь проступающую сквозь пористое тесто усмешку скелета.
       И вновь в полнолуние трепещущая мелодия флейты дуновением сквознячка пронеслась над спящим городом. От этих нежных щемящих звуков сжались сердца, леденящий ужас заполонил души.
       На рассвете наваждение исчезло. Городской писарь тридцатидвухлетний Фридрих Раммингер наконец смог пошевелить рукой и разлепить сомкнутые чужой волей веки. Рядом шевельнулась приходящая в себя жена.
       Прямо в ночных одеяниях супруги поспешили в детскую спаленку. Увидев три белокурые головки на широком ложе, Фридрих судорожно вздохнул, снял ночной колпак и вытер вспотевший лоб. К милому личику Марты, обрамленному оборками белоснежного чепчика, постепенно возвращались краски жизни.
       За утренней трапезой Фридрих, глядя на перемазанную сладкими сливками мордашку младшенького, заметил:
      -Так далее жить невозможно.
       Рука жены, отрезающей кусочек яблочного штруделя, дрогнула, нож звякнул о блюдо:
       -Мой дорогой муж, успокойтесь и следите за своими словами, - в ее певучем голосе прозвучала сталь, на щеках загорелся гневный румянец.
       Раммингер вышел из дому, не обронив ни слова более и так и не получив на сей раз легкий, словно перышко, поцелуй жены. Верный Руперт, несший письменные принадлежности, в этот день тоже не отличался обычной словоохотливостью. Только у крыльца магистрата он тихо обронил:
       -Сынишка Ганса Котнера - Томас.
       Фридрих застыл на месте:
       -О, Боже! Его последний ребенок!
       В зале заседаний магистрата царила угрюмая безрадостная атмосфера. В гнетущем молчании цеховые мастера, члены городского совета, рассаживались вокруг громоздкого длинного стола. Яркие парадные одеяния тонкого сукна, блеск золотых и серебряных цепей на груди лишь подчеркивал бледность лиц. Место скорняка Ганса Котнера пустовало.
       Бургомистр обвел присутствующих внимательным взором прозрачных аквамариновых глаз. Тонкие черты прекрасного лица омрачала печаль. Длинные пальцы рассеянно теребили краешек бархатного камзола:
       -Почтеннейшие члены совета, глубокоуважаемые старосты гильдий! Невзирая на все сложности и беды, которыми испытывает нас Всевышний, наш славный город процветает и противостоит всем напастям.
       -Кроме внутренних, - шепнул Фридриху сосед, старший советник Вабер. Но даже эти тихие слова не остались незамеченными. Канцлер Цорн, восседавший одесную от бургомистра, предупреждающе стукнул золотым молоточком по дубовой столешнице.
       И более на тему, тревожившую всех, разговоров не велось. А в следующее полнолуние пленительные звуки флейты увлекли в неизвестность восьмилетнюю маленькую певунью, дочку Вабера.
       На этот раз заседание совета не прерывалось вольными фразочками. Но уныние нависло над просторным залом. Дорогое убранство, гобелены и роспись стен никак не соответствовали сумраку, царящему в душах.
       Бургомистр, изысканный и безупречный в бледно-голубом бархате, потребовал принести из погребов несколько кувшинов старого доброго рейнского:
       - Полагаю, господа почтенные бюргеры, мы слишком погрязли в печалях. Дела Города требуют от его верных слуг доброго душевного здравия. Так выпьем же за процветание...
       Скрип отодвигаемого стула прервал здравицу. Оловянных дел мастер Иммануил Эшенбах встал, коротко кивнул присутствующим, и его сухопарая фигура исчезла в дверном проеме.
       -Почтенный мастер, очевидно, страдает несварением желудка, - сочувственно заметил бургомистр, его точеные пальцы выбили дробь на полированном дереве.
       Через несколько недель в ночи, осененной полной луной, растворились близнецы Эшенбаха.
       Разгоряченная Марта в очередном споре с мужем привела неопровержимый довод:
       -У Эшенбахов было восемь детей. Для них потеря близнецов не слишком значительна. У нас лишь трое малышей. И мы, мой дражайший супруг, в ответе за них!
       Фридрих в сердцах хлопнул дверью и до поздней ночи просидел в трактире. Он невольно отметил, что даже пьяное отребье теперь роняло слова взвешенно и обдуманно. А, вернувшись домой, Раммингер обнаружил, что его молодая жена перебралась в гостевую спальню. С тех пор холодное отчуждение, нависшее над жизнью города, поселилось и в доме Фридриха Раммингера.
       У Эшенбаха оставалось еще шестеро детей. Поэтому он смирил гордыню, сделался послушным и приятным членом городского совета. Но Фридрих, конечно же, не верил этой перемене. И в поисках союзника обратился именно к оловянных дел мастеру.
       Но в уютном домике с зелеными ставнями его ожидал весьма прохладный прием. После первых же слов, Иммануил резко оборвал рассуждения о правах вольного города и его горожан. Откинув шитую павлиньими хвостами портьеру, он распахнул дверь и бесцеремонно вытолкнул растерянного Фридриха на улицу.
       Потирая предплечье, ноющее после цепкой хватки Эшенбаха, городской писарь подумал было о дуэли. Но затем понял, что расплата за свободомыслие оказалась для оловянных дел мастера попросту непосильной. Раммингер сочувствовал приятелю, но ему самому смирение претило.
       Он брел домой в проклятом бледном мареве полной луны исполненный отчаянья и ненависти к тому, кто превратил его прекрасный Город в скопище трусов и подлецов.
       Устало опираясь на резные перила, поднимался на второй этаж. Скрипнула тяжелая дверь наверху. Женский шепот и мужской смех гулко отразились от каменных стен длинного коридора. Высокая фигура в темном плаще возникла на верхней площадке. Оплывающая свеча в руке осветила знакомые тонкие черты.
       Бургомистр небрежно и насмешливо кивнул Фридриху и прошествовал мимо, спускаясь к выходу. Звякнула щеколда. Раммингер не видел, как темный плащ упал на крыльцо, и стройный гибкий силуэт с дудочкой возник на фоне полной луны.
       Нежная трель арканом свилась вокруг Раммингера. Он повернулся и заводной куклой отправился вслед за своим мучителем. Не в бархате, а в прежнем пестром шутовском наряде пружинисто шагал Флейтист, увлекая за собой последнего вольнодумца Города.
       А что вело его самого страшными, странными путями ненависти и ведовства? Застарелая ли обида на поправших его талант бюргеров? Жажда всемогущества? Сладострастное ощущение чужих жизней, трепещущих в его сильных тонких пальцах? Волшебная мелодия манила жертву вдаль, ярко и жестко блестели в лунном свете прозрачные глаза чародея.
       Фридрих шел, увлекаемый дивными звуками, завороженный и негодующий, озлобленный и плененный. Он осознавал, что все утеряно безвозвратно и в то же время страстно желал, чтобы не прерывалась это сладостная музыка.
       Они вышли за городскую стену, как-то неожиданно быстро достигли черных скал, поросших низким курчавым кустарником. Фридрих разглядел темный зев пещеры. Флейтист с насмешливым поклоном сделал Реммингеру знак, и тот покорно шагнул вперед, в жадную пасть своей смерти.
      

    31. Шагманов Р.К. Вой Волков, идущих по следу

    8k   "Рассказ" Мистика



      День охоты начался замечательно. Олегу нравилось буквально всё: восходящее солнце, окрасившее небо в розовый цвет; хрусткий снег, накрывший своим серебряным одеянием лес; морозный воздух, обволакивающий фигуры людей мерцающей завесой; тишина, нарушаемая лишь шелестом лыж охотников, идущих по следу поднятого оленя.
      Пойти на охоту уговорил отец. Олег, всегда с подозрением относившийся к подобным сомнительным развлечениям, в конце концов, поддался уговорам, прельстившись романтическими рассказами о дивных красотах зимнего леса. Ко всему прочему, острое желание выглядеть взрослым пересилило его врождённую осторожность, необычную для пятнадцатилетнего подростка.
      И вот с одним рюкзаком за спиной двигался Олег вслед за отцом и тремя его спутниками.
      Прокладывал лыжню егерь Николай Петрович Старостин, выделяющийся статной фигурой и непоколебимой уверенностью в себе даже среди своих совсем не мелких и не шибко застенчивых спутников. Он любил лес с самого рождения и отдал любимому делу более тридцати лет. Досконально изучив повадки всех животных, мог выследить зверя в любых условиях. Говаривали, будто своего первого медведя Старостин завалил, когда ещё учился в школе.
      День прошёл в погоне, и незаметно подкрались ранние сумерки. Пришлось остановиться и заночевать. Петрович, как все без затей звали Старостина, выбрал удобное, по его мнению, место для лагеря. Чем оно было лучше других, Олег так и не понял. Быстренько поставили палатку и развели костёр, над которым вскоре закипела вода в котелке.
      Свежий воздух подстёгивал аппетит, поэтому все быстро умяли ладно приготовленные, но несколько пересоленные макароны по-флотски, запив горячим чаем.
      Измотанный непрерывной погоней Олег засобирался спать. Остальные остались у костра, весёлые и осоловелые, чтобы под бутылочку коньячка рассказывать друг другу различные охотничьи байки. Просидев до полуночи - бутылочка оказалась далеко не единственной, - товарищи отправились спать.
      Олег проснулся посреди ночи. Накинув куртку, он вышел наружу. Холод окончательно прогнал остатки сна.
      Полная луна и усыпанное мерцающими звёздами небо и искрящийся снег создавали иллюзию освещения.
      Олег подошёл к потухшему костру, отхлебнул из котелка остывший, с плавающими по поверхности льдинками, чай.
      Совсем рядом раздался жуткий, протяжный вой, после чего через поляну промчался гигантский олень. За ним, призрачными тенями, пронеслась стая волков.
      Олег внезапно осознал, что волки эти чуть ли не вдвое крупнее обычных. Правда, виденных разве что по телевизору и в зоопарке, в детстве. Это так напугало юношу, что он вспомнил о ружье лишь после того, как звери исчезли из поля зрения. Олег опрометью кинулся в палатку и принялся будить отца. Но тот пьяно отмахнулся и перевернулся на другой бок, не прекращая храпеть.
      Тогда Олег растолкал Петровича и, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, рассказал о страшной стае. Егерь, трезвея на глазах, оделся, схватил свой карабин, высыпал из коробки в карман пригоршню патронов. Ненадолго задумавшись, сунул в голенище сапога штык-нож. Вышел из палатки, нацепил лыжи и рванул во тьму.
      Не желая оставаться в одиночестве, юноша прихватил отцовское ружье, дрожащими руками снял с предохранителя и на лыжах бросился догонять ушедшего вперёд Петровича. Догнав егеря, Олег побежал рядом. Петрович на ходу попытался матюгами отправить его назад, в лагерь. Олег, даже не огрызаясь, молча бежал рядом, не отставая ни на шаг.
      Так, вдвоём, плечом к плечу, они выскочили на открытое пространство небольшой долины и резко остановились, увидев, как в паре десятков шагов стая волков раздирает заваленного оленя, целиком накрыв тушу шевелящейся мохнатой горой. Было их с десяток.
      - Вот влипли, - громом прозвучало в тишине восклицание Олега.
      Волки тотчас обернулись на человеческий голос. Их светившиеся во тьме кроваво-красные глаза не предвещали ничего хорошего. Послышалось злобное рычание. Вожак выдвинулся вперёд и, задрав морду вверх, отчаянно завыл.
      Холодок ужаса пробежался вдоль тела Олега. Казалось, волки транслировали леденящий ужас. Не отдавая отчёта, Олег поднял ружьё и выстрелил, прервав тем самым ментальную атаку. Пуля просвистела мимо, никого не задев.
      Петрович вырвал у Олега винтовку, но было уже поздно.
      Хищники, оставив в покое растерзанную добычу, рванули в сторону людей, осмелившихся прервать их трапезу.
      Получив от Петровича под зад болезненного пинка, Олег, теряя лыжи, рванул прочь. Страх придал силы, и юноша стрелой взлетел на вершину раскидистого дуба, прижался к стволу, замер, не отрывая взгляда от разворачивающейся внизу битвы.
      Петрович опустился на колено, взял наизготовку карабин, привычно поймал цель и нажал на спусковой крючок.
      Раздался выстрел, пуля вонзилась в голову волка, разметав в стороны кровь и ошметки мозга. Стаю это не остановило.
      Передёрнув затвор, Петрович на долю секунды застыл, словно первобытный страх перед хищником парализовал его. Очнувшись, егерь торопливо выстрелил снова, но промахнулся. Перевёл дыхание, вроде бы успокоился и продолжил стрельбу. Каждая из четырёх пуль нашла свою цель. Боёк сухо защёлкал, возвещая об опустевшей обойме. Петрович лихорадочно принялся перезаряжать карабин. И, судя по судорожным движениям, притаившийся в глубинах его подсознания страх вернулся.
      Серые тени приблизились вплотную, но егерю удалось протолкнуть в казенник два патрона и всадить их в волка, уже взлетевшего в смертельном прыжке. Зверь всей массой врезался в человека, сбив того с ног.
      Петрович в мгновение ока выхватил нож и вонзил в шею другого волка, подоспевшего на помощь своему соплеменнику. Кровь залила всё вокруг. Забившись в предсмертном хрипе, хищник мёртвой хваткой вцепился в руку егеря, после чего испустил дух, так и не разжав клыков. В следующую секунду очередной волк вонзил клыки в шею отважного охотника, перекусив сонную артерию.
      Олег уже ничего не слышал. Он потерял сознание, но так и не отпустил спасительный ствол.
      Нашёл его на утро отец со своими товарищами. С трудом отодрав вцепившиеся в кору дерева пальцы, они осторожно опустили парня на землю, после чего доставили в больницу. Олег окончательно пришёл в себя только спустя трое суток. Сбиваясь и ежеминутно цепенея от ужаса, он с трудом смог рассказать об увиденном.
      Ему не поверили, однако тщательное расследование не принесло результатов. Ни тела Старостина, ни убитых им волков не обнаружили. Отыскали только брошенное оружие да девять использованных гильз. Больше ничего. Ни крови, ни оленьих костей, ни волчьих следов.
      В округе об этом посудачили с неделю, пришли к общему мнению, что перед силами природы человек бессилен, и переключились на другие новости. Хватало своих забот.
      Но Олег до сих пор не может забыть эту жуткую историю, всякий раз заходясь в безумном припадке в каждое полнолуние. В его истерзанную память снова и снова возвращается та самая ночь, и звучит вой гигантских волков, идущих по следу.
      После того, как вдова Петровича рассказала, что поутру, по последнему снегу, нашла на задворках огромные волчьи следы, а в ночи слышала жалобный вой, Олег уговорил родителей отправить его доучиваться к бабушке, в город.
      На предпоследнем этаже кирпичной башни полнолуния проходили легче, без панических приступов. Олег просто садился на подоконник, пристально, не отрываясь, смотрел на луну, и без остановки поглаживал почти неощутимый шрам на щиколотке. От точно помнил, он был абсолютно уверен, что разодрал ногу об обломок ветки, когда лез на дерево. Но почему так хочется завыть?

    32. Шауров Э. Завтрак с вдовой

    14k   "Рассказ" Хоррор



      
      Инга была изумительно красива. Таких красивых тёлок Тимуру клеить ещё, пожалуй, не доводилось. Смуглое точёное лицо, чёрные до середины скул блестящие волосы, глаза в половину портрета, бездонные семитского разреза глазищи, в которых гипнотически хочется утопиться... Они танцевали в перекрестиях цветных лазеров, потом сидели у стойки, пили текилу, и Инга, не размыкая сочных вишнёвых губ, обольстительно улыбалась шуткам нового знакомого. Кажется, молодой мужчина ей нравился, и в голове последнего уже складывалось офигительное продолжение офигительного вечера. Когда девушка, внезапно соскучившись, попросила проводить её домой, сердце Тимура радостно провалилось в живот, потом прыгнуло вверх, на лету наполняясь многоголосо-сладким ангельским хором.
      Они вышли из клуба в половине первого и остановились на каменном крыльце под всполохами люминесцентной рекламы. Тимур полез за телефоном, собираясь вызвать тачку, но вдруг оказалось, что труба села. Инга несколько секунд с интересом наблюдала за лёгким замешательством кавалера, а потом доверительно сообщила, что до её дома можно запросто дойти пешком. Прогулка по ночным закоулкам в планы Тимура изначально не входила, но парнем он был не робким, тем более, что интерес, вроде как, намечался козырный. Молодой человек беспечно сунул телефон в карман и заявил, что обожает вечерние променады. Инга обольстительно улыбнулась. Поманив провожатого, она сошла с крыльца и двинулась куда-то в сторону городского парка.
      Луна светила вовсю, заменяя огни неработающих фонарей. Тимур и Инга шли между каких-то незнакомых зданий, мимо детских площадок и бетонных заборов. Через десять минут пути Тим, спохватившись, спросил, где конечная точка их маршрута.
      - В Черновцах, - просто ответила Инга.
      - В Черновцах? - От неожиданности Тимур, на миг даже остановился. - Это ж на другом конце города...
      Инга посмотрела на него долгим чарующим взглядом и сказала, что знает короткую дорогу, по которой не так уж и далеко. Тимур не очень-то ей поверил, но отступать было глупо.
      - Черновцы... - пробормотал он, вновь приноравливаясь к шагам спутницы. - Черновцы... Это не там, где в прошлом году нашли мужскую голову в колодце?
      Инга тихо засмеялась в темноте.
      - У нас тихий район, - сказала она, взглянув на Тима своими бездонными глазами. - Лично мне мужчины без головы пока не попадались.
      Тим неловко улыбнулся.
      Разговаривая, спутники прошли мимо старого сквера, потом свернули и двинулись через лабиринт частных гаражей.
      - А тебя что, так беспокоят отгрызенные головы? - вдруг с интересом спросила Инга.
      - Нет, - автоматически отозвался Тим. - Меня беспокоит, замужем ты или нет.
      Он вроде и не хотел этого говорить, но слова как-то сами собой слетели с губ. Инга опять засмеялась.
      - Не замужем... - сказала она серьёзно. - Я вдова.
      - Извини, - проговорил Тимур сконфуженно.
      - Ничего. - Инга неопределённо повела рукой. - Мужья не всегда бывают любимыми... А вот и мой дом...
      
      ***
      
      Древняя пятиэтажка торчала посреди пустыря, точно заброшенный кирпичный замок: мрачный, трухлявый и величественный. Ряды высоких тёмных окон, выщербленные карнизы, балконы с ржавыми кривыми перильцами. Дом был чёрен и мог показаться необитаемым, если бы не сияющий тёплым светом проём крайнего подъезда с покосившейся приоткрытой дверью.
      Шагая по едва приметной тропинке к одинокому строению, Тим с напряжённым изумлением всматривался в отдалённые огни микрорайона. Он не очень хорошо знал Черновцы, но всё же приходил к выводу, что это именно они. Похоже, Инга действительно знала короткую дорогу. А ещё говорят, что бабы не умеют ориентироваться.
      Подъезд был уже в десятке шагов.
      - А ты симпатичный, - неожиданно сказала Инга. - Хочешь, угощу тебя чашечкой кофе?
      В животе Тимура пробежал сладкий холодок.
      - Хочу, - сказал он как можно беспечнее, и девушка потянула его в парадное.
      На замусоренной площадке третьего этажа, перед высокой обитой дерматином дверью Инга остановилась и полезла в сумочку за ключами.
      - Здесь что, - спросил Тим, указывая на нижние пролёты, - не живёт никто? Звонки оборваны.
      - Дом расселяют, - объяснила Инга.
      Ключ провернулся в замочной скважине. Дверь заскрипела, открываясь, и Тимур невольно вздрогнул - в тускло освещённом коридоре он увидел огромную старуху. Рядом со старухой, напружинившись и опустив вислощёкую голову, стоял большущий датский дог. Тимур, невольно отступил.
      - Здравствуйте, - сказала Инга.
      Старуха молча повернулась и исчезла в темноте коридора. Дог, простучав когтями по старому паркеты, утрусил следом.
      - Это кто? - тихо спросил Тим, вслед за Ингой втягиваясь в квартиру.
      - Соседка, - так же тихо ответила девушка.
      Она подвела гостя к одной из плохо различимых дверей, открыла её вторым ключом, и Тимур вошёл в комнату. За свою отнюдь не короткую жизнь он видел разные комнаты: вылизанные до блеска, заполненные дизайнерскими безделушками и розовыми медведями 'тэдди', запущенные, неухоженные, с развороченными постелями, с окурками, вдавленными в подоконник, с пыльными бутылками под колченогим столом или мещанские, с аляповатыми ковриками на стенах и геранью в горшочках. Здесь всё было не так: стены почти сплошь покрывал странный узор из беспорядочного сплетения толстых серых нитей, тысячи мохнатых струн, протянутых от стены до стены, от пола до потолка. Тимур застыл в изумлении. Его взгляд как зачарованный бежал по бесконечной жутковатой путанице.
      - Не пугайся, - тихонько сказала за его плечом Инга. - Это моё макраме. Правда красиво?
      - Д-да, - пересохшим ртом сказал Тим и почувствовал, как девушка влажно поцеловала его в шею.
      - Не люблю вещичек, - прошептала Инга. - Лишний мусор. Может, потом, когда у меня будут дети, я поставлю какие-нибудь кроватки, манежики, шкафчики, но до этого ещё нужно дожить... Правда?
      Острый коготок нежно царапнул Тима по ключице над вырезом футболки. Мужчина вздрогнул.
      Жилище Инги и вправду было обставлено почти с японской аскетичностью: низенький столик на резных ножках, несколько подушек, разбросанных по полу, и большой прозрачный аквариум. Прямо по курсу имелась остеклённая дверь балкона, а слева - забранный нитяной занавеской проём, ведущий, видимо, в смежную комнату.
      - Это очень сложно, найти правильного мужика, - прошелестел Ингин голос. - Не всякий подходит и не всякий может. А сегодня у меня хорошее предчувствие... Очень хорошее.
      Холодок пробежал по позвоночнику Тимура, словно подуло сквознячком с закрытого тёмного балкона.
      - А там у тебя что? - сипло спросил Тим, тыкая пальцем в сторону веревочной шторы.
      - Там... спальня. - Голос тёк липкими сладкими ручейками.
      Инга мягко, но настойчиво повернула гостя к себе и приникла губами к его рту. На миг Тимур почувствовал странноватый, с горечью, привкус её слюны на дёснах. Перед глазами поплыло, словно выпитая час назад текила опять ударила в голову. Сделав над собой усилие, парень переступил ногами. Девушка отстранилась, глядя на него внимательными глазами.
      Тимур обалдело пошевелил шеей.
       - А чего аквариум пустой? - спросил он, облизывая губы и пытаясь сосредоточить взгляд на стеклянной коробке.
      - Это не для рыб, - сказала Инга, и Тим понял, что сидит на корточках, а прозрачная стенка покачивается перед самым его лицом. - Это для другого существа.
      Тимур ткнулся носом холодное стекло и увидел большого чёрного паука, замершего на натянутых вантах паутины.
      - Latrodectus mactans. - сказала Инга. - Смотри, какая красавица.
      Красавица сидела чуть выше глаз Тимура, и ему было хорошо видно метку у неё на брюшке, ярко-красное пятнышко, напоминающее песочные часы. Тимур мотнул головой.
      - А ты крепче, чем я ожидала, - пропела в вышине Инга. - Ну что, пора идти в постельку?
      - Сейчас, - с трудом выговорил Тим. - А где у тебя туалет?
      - В коридоре, - сказала Инга. - Дверь сразу направо. Только не задерживайся. Я жду.
      Тимур, пошатываясь, вышел в тускло освещённый коридор. Секунду он стоял, привалившись к стене и собираясь с мыслями, потом развернулся и, качаясь, побежал влево, к входной двери. 'Нужно валить отсюда, - стучалась в висках заполошная мысль. - Валить скорее... Только бы замок открывался изнутри'.
      Тимур свернул, ожидая увидеть высокую двустворчатую дверь под чёрным дерматином, и испытал лёгкий шок. Двери не было. Был всё тот же полуосвещённый коридор с грязно-зелёными панелями. Собрав всю волю, Тим кинулся вперёд, туда, где коридор делал развилку, но и там не было двустворчатой двери. Тимур рванулся вправо, потом влево. Он видел провисшие бельевые верёвки, видел поцарапанные двери каких-то комнат. Охваченный паникой он метался по лабиринту, одну за другой дёргая двери, но двери были либо заперты, либо за ними оказывались маленькие грязные кладовки. Тимура охватило чувство дежавю, как будто он вернулся на семь лет назад, в тот день, когда зверски обкурился с друзьями. Тим выскочил за новый поворот коридора и чуть не потерял равновесие. За поворотом стояла старуха. Её складчатое черепашье лицо выражало мрачную сосредоточенность. Старуха стояла, занимая без малого две трети прохода, а у её правого бедра со сдержанной угрозой тихо рычал дог. Старуха подняла сосискообразный палец и покачала им в воздухе то ли укоризненно, то ли угрожающе. Дог зарычал громче. Старухин палец указал на дверь. Тимур качнулся назад и спиной ввалился в знакомую комнату.
      Инга в шёлковой ночной рубашке обольстительно улыбалась сжатыми вишнёвыми губами. Цепкая рука с неестественно длинными и узкими ногтями мягко легла Тимуру на локоть:
      - Ну что, пойдём, дорогой? Или немножко вина?
      Мужчина проглотил сухой комок в горле и беззвучно закивал головой.
      - Сейчас... принесу из кухни.
      Девушка бесшумной многоногой тенью проплыла по комнате. Едва скрипучая дверь закрываясь за хозяйкой, Тим метнулся к балконной двери, рванул ручку и выскочил на обнесённую ржавыми перильцами площадку без козырька. Над головой сияли звёзды. В голове мелькнула мысль о провисших бельевых верёвках, но возвращаться за ними было нельзя. Тимур перенёс ногу через перила и оказался над безликой, безлунной пропастью. 'Не так уж и высоко, - подумал он. - Нужно только повиснуть на руках и попробовать спуститься на балкон нижней квартиры'. Судорожно цепляясь за рыжий металл, Тим повис на руках, спускаясь всё ниже и ниже. Ступни шевелились в воздухе, пытались нащупать нижние перила. Перил не было. 'Совсем невысоко', - подумал Тимур и разжал пальцы.
      
      ***
      
      'Latrodectus mactans, - гудело в голове. - Latrodectus mactans. Какое знакомое сочетание, слышанное когда-то давно, опасное, ускользающее'.
      - Тиу-ш-ш-ш, - сказали над ухом.
      Тимур застонал и раскрыл глаза. Он лежал в пустой комнате на широкой кровати, застеленной простынёй. Голая спина и ягодицы ощущали сухую крахмальную поверхность. Тим не мог пошевелиться, так как, кажется, был привязан к деревянному каркасу за руки и за ноги. Впрочем ноги он чувствовал весьма условно, лишь ощущал тупую боль выше лодыжек, а ещё страшно болел затылок. Рот был заклеен чем-то вроде пластыря.
       - Привет, - проговорил голос Инги. - Зря ты так... Думаешь, легко втаскивать тебя по лестницам? - Голос сделал маленькую паузу. - Мы уже проголодались, а до утра ещё далеко...
      Тимур с трудом повернул голову на звук голоса. Инга была тут, стояла возле кровати. Шёлковой рубашки на ней уже не было, и голое смуглое тело в полутьме казалось сотканным из упругих канатов. На Ингином животе, чуть ниже пупка Тим отчётливо видел то ли родимое пятно, то ли татуировку, набитую красной тушью - два треугольника один над другим, словно маленькие песочные часы.
      'Latrodectus mactans! - взорвалось в мозгу запоздалое прозрение. - Latrodectus mactans. Чёрная вдова... Мужья не всегда бывают любимыми'. Тимур отчаянно выгнулся, выворачивая шею. Он видел стены, затянутые всё тем же серым макраме и огромную старуху, спокойно сидящую на табурете в углу комнаты.
      - Тише, дорогой, - хрипло проговорила Инга, - а то поломаешь себе ещё и руки.
      Она вдруг стремительно нагнулась, с неженской силой прижимая Тимура к кровати, и молодой мужчина почувствовал, как его промежность пронзила острая боль укуса. Тим взвыл заклеенным ртом, а паучиха ловко забралась коленями на край кровати. Тонкое лицо уже слегка расплывалось на фоне серых теней. Рука с неимоверным количеством пальцев острыми ногтями подцепила край пластыря, затем одним движением сдёрнула наклейку с губ беспомощного пленника. Тимур хотел закричать, но распухший язык, казалось, занял весь рот и получился лишь слабое шипение. Низ живота и внутренняя поверхность бедёр наливались болезненной тяжестью. Тим скосил глаза вниз и увидел нечто распухшее, болезненно возбуждённое, розоватое. 'Этого не может быть', - с ужасом подумал он. Вдова провела кончиками чёрных ногтей по его занемевшей шее. Изящный рот приоткрылся, обнажая два ряда острых карминно-красных зубов.
      - Не надо волноваться, - прошептала паучиха, нагибаясь к самому лицу мужчины. - Ты получишь небывалое наслаждение, а я - шанс отложить потомство... - Вишнёвые губы почти коснулись немеющей щеки. - Будет немножко больно, но уверяю, милый, секс со мной того стоит.
      

    33. Щербак В.П. Большое песчаное плато

    13k   Оценка:7.45*10   "Рассказ" Фантастика



        Большое песчаное плато
       
         Меня уже давно интересовала гипотетическая трансформация человека в животное, духовное отождествление с ним, соединение в одной личности двух разных самосознаний. Феномен этот называется териантропией. А люди, которые ощущают, что они являются животными - териантропами.
        Видимо, у меня было что-то общее с ними. Я себе казался одиноким волком, которому пора уже было иметь собственное логово с волчицей и волчатами.
        Я слышал, что в августе при полнолунии в определенном месте собираются те, кому кажется, что они звери. В Москве - это Лосиный остров, а в наших краях - Большое песчаное плато.
        Съезжались на такие форумы участники со всей страны, даже из самых отдаленных ее уголков. Жгли костры, разговаривали, общались, находили родственные души. В августовское полнолуние каждый, считавший себя зверем, мог там найти "своих". Ходили слухи и о реальных превращениях людей в животных. Но в это я, конечно, не верил.
         В этом году отпуск у меня был в августе. И появилась, наконец, возможность посетить интересовавший меня форум.
        
         * * *
         Вечерело... Горели костры, около которых группами расположились териантропы. Я пробирался между этими "оазисами света", пока не остановился около одного из них. Мне понравилась сидящая у костра маленькая, изящная блондинка с большими выразительными глазами.
         - Можно приземлиться? - спросил я, обращаясь ко всем присутствующим.
         - Конечно, - с улыбкой ответила блондинка. И тут же задала вопрос:
         - А вы кто?
         - Одинокий волк, - сказал я, не задумываясь. Ведь так оно и было на самом деле, так я ощущал себя в жизни.
         - А я - лань, - молвила девушка, пугливо оглянувшись по сторонам. - Здесь впервые. Зовут меня Олей.
      nbsp;   - Андрей, - произнес я свое имя.
         - Сова, - сказала вторая представительница женского пола, лохматая, черноволосая девушка в очках с роговой оправой. Она протянула мне свою маленькую, цепкую, как лапка хищной птицы, руку и произнесла: - Алина. - Затем, кивнув в сторону сидящего с ней рядом молодого человека, добавила: - А это Савва, он филин. Мы здесь уже третий раз. Клево!
         - Угу, - изрёк её партнер.
         - Очень приятно, - проговорил я.
         У костра была еще одна пара: молодой человек спортивного вида с курительной трубкой в руках и очень красивая девушка. На моё появление они никак не отреагировали. Возможно, что даже и не заметили его, так увлечены были друг другом.
         - Регина и Артем, представила их Ольга и с улыбкой добавила: - Присаживайтесь к нашему столу.
         Стол представлял собой расстеленную на песке голубую скатерть с расставленными на ней алкогольными и безалкогольными напитками, разовыми рюмочками, бокалами и тарелочками с бутербродами. Я открыл рюкзак и пополнил содержимое "скатерти самобранки" своими запасами. Затем стал расстилать спальник, "забивая" у этого "оазиса тепла и света" себе место.
        
         Ночь наступала, потихоньку входя в свои права. На небе вспыхнули первые звездочки... И вот уже в окружении мириад звезд засияла полная луна, погрузив в призрачный свет Большое песчаное плато, горящие костры и сидящих около них людей, которые ощущали себя животными.
         Заботу о нашем "походном очаге" я взял на себя. Поддерживать его жизнь было нетрудно. Тут уже лежала куча заранее заготовленных сучьев и сухих веток. Выбрав одну из них, длинную и прочную, я положил её рядом с собой.
         Жизнь на Большом песчаном плато шла своим чередом. Время от времени к нашему костру подходили люди, искавшие "своих".
         - "Лисицы" есть? - спросил молодой человек с рыжим чубом и немного длинноватым носом.
         Оля, Женя, Савва и я отрицательно покачали головами. Регина и Артём ни словом, ни жестом не отреагировали на этот вопрос. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Сейчас, ночью, Регина была ещё прекраснее, чем вечером, на закате солнца. Вспышки костра внезапно вырывали из темноты её лицо с блестящими, мерцающими, как звёзды, глазами. Красота этой девушки притягивала меня, но в то же время почему-то и отталкивала.
          К нам подходили "львы" и "тигры", "собаки" и "кошки", "крокодилы" и "бегемоты", и даже один "жираф". Мы вчетвером дружно отрицали принадлежность к этим видам животных. Артём и Регина всё это время находились в состоянии какой-то напряжённой, болезненной отрешённости. "Странная пара, - подумал я, глядя на них. - Интересно, каких зверей они представляют?"
         Ещё немного побыв вместе со всеми, Алина и Савва, обнявшись, тоже пошли искать себе подобных.
         - А мне не хочется уходить от нашего костра, - тихо сказала Оля и ласково посмотрела на меня своими фиалковыми, с поволокою, глазами. И тут же пугливо опустила взгляд.
         Идти искать "своих" у меня тоже не было никакого желания. Интуитивно, как зверь, я вдруг почувствовал, что нашел ту единственную, которая мне, наконец-то встретилась на жизненном пути.
         Оля сидела, обхватив колени руками и, приподняв голову, смотрела на луну. Я подошел и пристроился рядом. Меня переполняла буря чувств, проявить которые мешали сидящие у костра Артем и Регина.
         В полнолуние на волков находит непонятная тоска и непреодолимое желание повыть на Луну. Что-то похожее случилось и со мной.
         "Что происходит с моей душой? - думал я.- Да и нужна ли мне, вообще, волчица? До чего ж спокойно и приятно рядом с боязливой ланью?"
        Магнетизм луны завораживал... " Не упусти свой шанс..." - шептал мне внутренний голос.
         Так, молча глядя на луну, каждый со своими невысказанными мыслями, мы просидели около получаса.
          - Спокойной ночи... - прошептала Оля. И, одарив меня нежным взглядом, спряталась в спальном мешке.
         - Приятных снов, - ответил я и, притянув свой спальник ближе к девушке, последовал её примеру.
         Стало грустно... Хоть волком вой. В душе появилось тревожное чувство потери чего-то очень нужного и важного. "Одиноким волком я бегал. И одиноким волком умру..."* - пришли на память строчки из песни. "Ничего, это не последняя ночь в моей жизни", - успокаивал я себя. И злился: " Да, Оля вела себя, как робкая лань. Но куда делись мои волчьи повадки?"
        
         Ночь окутала меня приятной прохладой, и с мыслями о славной пугливой лани я стал засыпать. Сколько проспал, не знаю. Проснулся от резкого чувства опасности.
         Открыл глаза и метрах в семи-восьми от кострища увидел полутораметровое чудовище, голову которого венчали огромные клешни. Грудь монстра состояла из четырех частей, и у каждой была своя пара ног. Восемь членистых конечностей были широко расставлены вдоль туловища. А грудь переходила в брюхо, которое заканчивалось длинным "хвостом". На конце его торчал шип в виде большого крючка.
         - Да ведь это же скорпион. Только очень громадный...- прошептал я в испуге. "Но таких нет в природе. В воде Мирового океана обитали метровые особи... Но это же было 400 миллионов лет назад!" - заметались в моей голове мысли.
         Моментально выскочив из спального мешка, заградив собой спящую девушку и почти распрощавшись с жизнью, я все же, окинув взглядом наш бивак, стал искать оружие для защиты.
         Как иголки, пронзали мозг мысли: "Главное - не допустить, чтоб он ударил своим хвостом. Вот тогда это точно будет моя последняя ночь в жизни. Что ему паучки, ящерки и мышки, которыми питаются нормальные земные скорпионы... Этот и человека сожрет".
         Схватив длинную толстую палку, лежащую около костра, покрывшись потом от страха, я принял защитную позу.
         Потирая тело членистой ногой, монстр издал угрожающий звук, напоминающий скрежет ножа по ржавому железу. Выставив перед собой клешни и размахивая высоко поднятым хвостом, он двинулся в мою сторону.
         "Еще секунда, еще чуть-чуть... - подумал я.- И не поможет никакая палка..."
         В шоке пятясь от чудовища, я уронил в костер свое единственное орудие защиты. Жердина, превратившись в черное обуглившееся копье, замерцала яркими искрами и погасла...
         - Все... Амба... Конец "одинокому волку"... - пробормотал я обреченно.
         Но, в этот момент картина резко изменилась. Рядом с первым монстром появился второй точно такой же. Разве что первая особь была чуть толще. Задрав высоко хвосты, они сцепились клешнями. И это выглядело так, как будто чудовища решили потанцевать друг с другом. Время от времени второй наступал на первого. Они двигались то вперед, то назад, будто исполняли какой-то церемонный бальный танец. Пока длилось это "па-де-де" я с напряжением следил за взмахами и колебаниями их хвостов, от которых зависела моя жизнь, и с ужасом думал: "А что будет, когда этот танец кончится?"
         Пританцовывая, они, наконец к моей великой радости, начали удаляться от кострища. Немного отойдя, остановились. Я с облегчением вздохнул и огляделся. Оля всё также лежала, посапывая, в своем спальном мешке. Артёма и Регины у кострища не было. Когда и куда они делись, я не заметил.
         Но, оглядываясь по сторонам, я пропустил часть ночного действа, увидев только его ужасную заключительную сцену. Один из монстров, высоко задрав свой "хвост", с размаха ударил им партнёра. И тут же клешнями стал расчленять его и всасывающими движениями глотки втягивать в свою пасть соки и мягкие ткани жертвы. Чудище толстело на глазах...
        
         * * *
         Луна скрылась в облаках. Исчезло призрачное сияние, и вместе с ним пропала и ужасная картина. Костер потух. Сквозь облака начали пробиваться первые лучи солнца. На траве засеребрились нежные капельки росы. Все так же, свернувшись клубочком, спокойно спала Оля. Савва и Алина еще не вернулись. Спальники Артема и Регины были тоже пусты.
         Но дальше, чуть дальше от костра... То, что я увидел там, снова привело меня в шоковое состояние. На расстоянии семи или восьми метров от бивака в утренней росе купалось ночное чудище. Интуитивно я тут же от испуга зажмурил глаза. А когда снова открыл их, то никого там уже не увидел.
         Оля, проснувшись, сидела на пеньке, расчесывая волосы. Сладко потягивалась на спальном мешке красавица Регина. Спальник Артема был пуст. На нем одиноко лежала его давно потухшая трубка.
         Я почувствовал острое желание, как можно быстрее покинуть это место. Но, соблюдая ритуал вежливости, спросил у девушек:
         - Завтракать будете?
         - Да, - тихо сказала Оля и одарила меня взглядом, от которого перехватило дыхание.
         - Спасибо, я сыта, - ответила Регина.
        
         ***
         Мне вполне хватило и одних неполных суток пребывания на Большом песчаном плато. Но возвращался домой я не один, а с Олей. Голова разламывалась от мыслей: "Снилось мне все это или было наяву? Сожрала или не сожрала чертова баба парня?"
           И еще я думал: "Совсем неплохо, если женой будет не волчица или скорпионша, пожирающая того, кто только что одарил ее любовью, а нежная и трепетная лань.
        
         Примечание:*Александр Розенбаум. Одинокий волк.

    34. Ютта Утопленник

    12k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Мистика



      
      1) МЫШИНАЯ НОРА
      
      Если хотите наблюдать что-нибудь из жизни заходите к нам в деревню, а если что-нибудь из смерти, заходите тоже.
      Да, кто не знает: деревню Заблудово не найти ни на одной карте мира. Да её никто никогда и не ищет.
      Если человек забывает, где деревушечка находится, он ни за что не спросит - где? Потому как знает, что ему могут ответить.
      
      Через деревню тянется единственная улица, названию которой, невозможно отказать в изысканной простоте и достоверности - "Дорога". Путники, попадая на эту улицу, делятся друг с другом опасениями, а потом эти страхи-опасения узнают все.
      А как иначе? Ни одного фонаря на Дороге нет, ни одного указателя, рекламного щита и того нет.
      Благодать беспросветная.
      Зато можно услышать исповеди страдальцев, можно слушать даже могилы на предмет признаков жизни. Но что самое удивительное, можно увидеть не запертые на замки двери или двор без ворот, которые в миг разрушат чары любой непреходящей скуки.
      
      - Эй, тётка, водички, не дадите ли напиться?
      - Какая я тебе тётка, идиёт? Матвевна я, и двор это мой, и дом мой.... И не подам, чтоб ты подавился, вон колодец, иди да пей...
      - Не очень-то вы любезная, а собака ваша...?
      - Где ты собаку видишь, трупердай. Сама как собака, чтоб вас хандрыг черти разнесли. Понаехали тут людей пугать.
      - Да вы сами кого угодно напугаете.
      И это было сущей правдой.
      
      Двор Матвеевны самый крайний. И кто бы, заблудившись, не зашел, не заехал, все к ней заходят узнать, что за место, как выехать, куда свернуть, где позвонить можно. Поначалу Матвеевне приятно было. Одинокая, она и объясняла и поила, и кормила, а бывало, и денег не жалела. Но когда в начале девяностых заполз к ней во двор подрезанный бандюг, и она его выходила, стали её гости непрошеные жутко раздражать.
      
      "Обидели мышку, написали в норку".
      Да, писают тут, куда ни попадя.
      
      - Ты чей, будешь, выродок?
      - Та я Чудовых сын...своих навестить приехал.
      
      2) УТОПЛЕННИК
      
      В ночь, когда Ванька Чудов решил себя утопить, не то, что звёзд, луны, самого неба на небе не было. Серо-синие сгустки облаков висели рваными шарами над мокрой землёй, и внушали не меньше ужаса, чем та чернючая вода, в которую он собрался прыгать.
      Он знал, вода находится под ним, но не видел и не слышал её.
      Он стоял на мосту, смотрел вверх и не мог отвести взгляда от неподвижной, но таки наплывающей на него бездны.
      
      Юноша не заметил, как дошёл к реке. Ноги сами принеслись к любимому месту отдыха. Голова, видимо, тупо повинуясь, катилась на поводке за ногами, и только сейчас, осознав весь трагизм своего унижения, оказалась на месте.
      Сначала из бездны выплыл огромный медведь, следом за ним олень в окружении бесформенных ворон. После...? Ванька закрыл глаза. Не помогло.
      В закрытых глазах ужас приобретал более чёткие очертания, но уже в форме мыслей:
      "Наверное, перешёл на тот свет и не заметил."
      "Я так этого хотел."
      "И, странно, продолжаю хотеть."
      "Или не дошёл, застрял где-то?"
      "И почему сразу не прыгнул?"
      
      Глаза по-прежнему были закрыты:
      "Хоть бы где-то, что-то тявкнуло, хрюкнуло, скрипнуло."
      "Какая ужасная тишина"
      
      А тишины не было. Накануне прошла гроза. Мир звуков существовал, не умолкая ни на секунду. Был рядом очень близко. Вот только Ванька был очень далеко он него.
      
      Почему же не прыгнул сразу? Потому, что ему, для того, чтоб утопиться, надо было, как минимум, рельсу на шею привязать. Рельсы под рукой не оказалось. Но это была не главная причина. Ванька боялся прыгать в воду.
      
      Отличный пловец, не раз переплывающий реку от берега до берега, в воду никогда не запрыгивал, он в неё медленно заходил. Когда-то в далёком детстве, будучи толстеньким мальчуганом, он прыгнул, точнее, вынужден был прыгнуть.
      
      "На следующий год в школу, а ты до сих пор, сучонок, плавать не научился, идём-ка, научу."
      Отец в тот день не был пьян. Удочки были, друзья его были, закуска была, а бутылок не было.
      
      Ванька запомнил крепкие руки, оторвавшие его от земли, как пушинку, своё удивление до середины моста. Запомнил, как летел с моста, как ударился об воду, как вода обожгла, и потянула вниз. Потом женщину, которая шла к нему по дну, потом её руки, которые начали выталкивать его из воды. Запомнил руки, которые поддерживали его, пока он, барахтаясь, не выбрался на берег.
      И вот,одно воспоминание о ней, о них остановило Ваньку в шаге от безрассудного поступка.
      
      3) ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
      
      
      От реки в деревню уходили две дороги. Одна "цивильная" - укатанная машинами, другая старая, "дикая", просёлочная, протоптанная в степи копытами и ногами
      Что творилось у Ваньки на душе описать трудно. Он себя чувствовал, но чувствовал плохо. Даже можно сказать совсем не чувствовал в себе себя.
      В его душе присутствовал кто-то ещё и не один.
      
      - Даже счастье имеет свой цвет, запах, вкус.
      
      - А время имеет?
      - Не хрена оно не имеет. Оно нас имеет.
      Мозг задумался.
      Мысли, перебивая друг друга, путались между двух полушарий, и рисовали чёрный круг в белый горошек.
      Не долго думая, мозг собрал мыслишки в клубок и бросил их под ноги, на дорогу,
      удерживая в руках кончик последней мысли. Больно липкая, она источала
      аромат ночной фиалки, по вкусу напоминала клубнику и мурлыкала, как кошка.
      
      - И чего стоим, глазки выпучив? Время не ждёт. Давай, топай за счастьем.
      Ванька молчал.
      Рядом с клубком мыслей, прыгающих у ног, он почувствовал себя кретином.
      Они на своей территории, а он?
      Он без них - смешон, а они без него - просты, простительны.
      Клубок мыслей просился обратно.
      - Не вздумай поднимать, задохнёшься. Тебе кислород нужен, а не фиалки с клубникой.
      Посторонние они, а посторонним у нас вход воспрещён.
      - Согласен. Всё дело в шляпе.
      
      4) НИЩЕНКА
      
      Степь - это место, где живёт воздух.
      Дорога в степи - это путь, на котором живут следы, пыль, грязь, подковы, копейки...всякая мутотень.
      Обочина дороги - сухая земля, где продают и покупают.
      Клубок мыслей подкатился к шляпе. Засаленная, запыленная, старая, она лежала у ног нищенки и сияла, что чёрная дыра во Вселенной, готовая поглотить и воздух, и дорогу и саму жизнь.
      
      Нищенка улыбалась. Но какой улыбкой?! Так можно улыбаться, когда хорошенько поплачешь. Так можно улыбаться, когда вдыхаешь пыльцу полевых цветов, жужжание пчёл - дыхание мира, тёплое, неспешное. Так можно улыбаться, когда выплачешь всё до последней капли, до последней капли здравого смысла.
      - Чё продаёшь?
      - Солнце!
      
      На дне шляпы светилась лужа. А может это были слёзы нищенки?
      И ни одной мысли.
      Какое счастье!
      
      
      Ванька вернулся домой уже ближе к обеду. И не сказав, матери ни слова, завалился спать. А мать и не стала спрашивать - где был? Она заметила.
      Дождь не слёзы. Слёзы всегда узнаваемы, даже после высыхания.
      
      5) СИНЯЯ РОЗА
      
      Ваньке снилась та, кого он любил больше жизни - Ева. Он провёл девушку в сад синей розы. На синих лепестках светились капельки росы. Росинки огромные как горные озёра с одним неизменным отражением - улыбкой нищенки. Из Ванькиной груди, из сердца, стекая в бездонную шляпу, сочилась тонкими струйками кровь. Ни Ванька, ни Ева кровь не замечали. Они любовались розой.
      
      Синяя роза - цветок необыкновенный.
      Цветёт и не отцветает, не вянет.
      Согласно легенде, Творец, чтоб сделать Розу как следует, сделал её дважды.
      Цветок не требует особого ухода. Необходимо только шипы каждый день обламывать.
      Её шипы тоже необыкновенные. Однажды садовник пропустил один. Так шип за день вытянулся аж до самых ворот. И преграждая вход, окостенел - охлаждённый закатными лучами солнца.
      Когда в саду ползают улитки, Роза пахнет сырой землёй, а когда пасутся коровы - молоком и сеном. Иногда можно уловить аромат свежеиспечённого хлеба - это где-то невдалеке гуляют влюблённые. А по утрам от Розы воняет, как от козла. Ей, видимо, не нравится старый садовник.
      Но чаще всего воздух в саду наполнен запахом крови. Это происходит, оттого что многие тела на входе натыкаются на шип. Благоухая сладковатым ароматом - явью, Роза выглядит особенно счастливой.
      Почему? Потому что радуется каждой капельке крови. Потому что знает, исчезни кровь - исчезнет и она.
      Синяя роза снится только мужчинам. И только тем, кому о легенде поведает его дед или прадед.
      
      Деревню накрывали алые сумерки, тёплые, ленивые...
      
      
      - Мамаша, будите Ваньку, ужинать будем.
      
      Двум истеричкам нельзя жить вместе. Что может быть мучительней жития двух старых женщин - двух кусочков чужих жизней под одной крышей?! Слова взлетают, что камни да тут же встречаясь друг с другом, разлетаются на чёрные осколки. Не дай вам бог оказаться под перекрёстным огнём.
      Невестка - Ванькина мать, рядом её свекровь - мамаша. Для этой Ванька - Иоанн, внук, чудик, опора бабкина и надежда. Для матери - единственный сын. "И как у такой босячки, твари неблагодарной мог родиться такая сыночка?!"
      - Так он зарезал Евочку, чи нет?
      Ванькина мать, накрывая стол, в ответ промолчала. Лишь посмотрела разок на бабку как на дуру.
      - Лучше бы он прирезал, кобылу эту бешенную и не ходил бы малахольным, - начала рассуждать бабка, опасливо поглядывая на спящего Ваньку. - Ты посмотри на Степана - сегодня одна девка, завтра другая. Он из ночи день делает. Мужики не смеются с него. Мужики ему завидуют, а в нашего чудика пальцем тычут.
      
      - Мамаша, будите Ваньку, не мотайте мне жилы.
      Бабка не унималась, - Босяк, иди к Евочке, босяк, целуй Евочку туда, куда ты её не должен целовать или прирежь её, чтоб она сука околела... и откудава она взялась на нашу голову?
      - Мамаша...закройте своё поддувало, мамаша...! - в голосе матери прозвучали железные нотки.
      Бабка невозмутимо, - Кричи меньше, проживёшь дольше...доцацкалась... Иоанн, сыночка, будись, мать зовёт ужинать!
      - Не хочу я есть, - сказал Ванька, накрывая голову подушкой.
      - Ты хочешь умереть не поужинав?- спросила и наконец-то замолчала. В доме воцарилась тишина.
      
      Бабка была коммунисткой, бывшей; прошедшая лагеря, последнее слово всегда оставляла за собой. А её молчание было завораживающим, шепчущим о том, что делают люди, когда их никто не видит. "А это хорошо, что она не стала травить его медленным ядом - убила сразу".
      Откуда-то бабка знала, что Ваньке - разбитому, уничтоженному сном совсем не хотелось просыпаться.
      - Ба, не стой над душой.
      - Захочешь поговорить со мной - я во дворе.
      - Ба, дай мне покою.
      - Захочешь помолчать со мной - я во дворе.
      
      Ваньке не хотелось просыпаться. Бабка так и не дождалась своего сыночку.
      

    Связаться с программистом сайта.

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"