Дверь в подвал противно скрипнула и ударилась об стенку. Крыса привычно юркнул в вонючую, сырую тьму. Захлопнувшаяся за ним дверь отрезала все уличные звуки, и теперь слышно было только размеренное "кап-кап" прохудившейся трубы.

Добравшись до дальнего помещения, в котором было относительно тепло, мальчик настороженно взглянул по сторонам - ничего не увидев, кроме старого матраса, покрытого пятнами неизвестного происхождения и кучи лохмотьев в углу, Крыса вытащил из-под полы засаленной куртки черную барсетку. Вскрыв нехитрый замок, мальчик жадно уставился на несколько купюр. Вытерев потные руки об штаны, он достал бумажки и пересчитал - в тишине подвала раздался протяжный свист. Ни фига себе, какой улов!! На эти деньги можно нормально прожить месяц - даже если каждый день покупать хлеб.

Спрятав добытые "честным трудом" купюры в щель между стенкой и полом, Крыса разжег костер и бросил в него барсетку. Чертова улика! По-хорошему, нужно было сразу избавиться от нее, но, тот фраер у которого он ее вытянул, слишком быстро опомнился.

Дермантин плавился в огне, наполняя помещение вонючим дымом. Крыса злился и нервничал - если сейчас кто-то придет сюда, то сразу вычислят, что он не отдал свою добычу в общак. А за это можно схлопотать обрезом трубы по голове. Зуб не церемонится с теми, кто тихушничает.

Обычно Крыса все отдавал, но, сегодня, увидев, что никого из своих рядом не было - решил оставить "улов" себе.

Жизнь - западло! Он всегда это знал, но, сегодня лишний раз убедился - раздавшийся звук шагов для Крысы звучал как приговор. Мальчик с какой-то грустной обреченностью посмотрел на останки барсетки, которая и не думала рассыпаться пеплом от ее взгляда. Вздохнув, Крыса уселся на матрас и ожидающе посмотрел в темный проем - нежданный посетитель не заставил себя долго ждать.

Отблески чадящего костра выхватили сначала заляпанные грязью кроссовки, потом дырявые джинсы и наконец заиграли на сером ненавистном лице. Стеклянные глаза "нюхача" обшарили помещение, на миг задержавшись на костре, а потом в упор посмотрели на Крысу. Неприятная ухмылка искривила лицо Зуба, делая его похожим на демона. Сплюнув через дырявые зубы, Зуб вытащил из заднего кармана джинсов заточку и двинулся на мальчика.

-Что, Крыса - крысятничаешь? - По-шакальи хрипло рассмеявшись от собственной шутки, беспризорник покрутил заточкой перед его лицом. Крыса молчал, насуплено нахмурив брови и сжимая губы. Этого урода все боялись - когда Зуб нанюхивался, то становился совсем бешеным, кидаясь на любого, находящегося рядом. Да и большая половина денег, которые вся мелкотня отдавали ему - шли на покупку клея. Но, возразить никто не смел - Зуб был лет на пять-шесть старше их и физически превосходил остальных беспризорников района.

Нашарив под матрасом отломанную ножку стула, Крыса резко подскочил, выставляя ее перед собой. Зуб отвратительно заржал, наблюдая за ним, и бросился в атаку. Координация движений малолетнего наркомана существенно страдала от количества постоянно принимаемой дряни, замахи были неуклюжи и медлительны, что радовало мальчика. Крыса, держась двумя руками за свое "оружие" неумело отбивал удары. Пару раз Зуб вскользь задел его плечо и теперь царапина щипала, отвлекая от боя.

Исход поединка был неожиданным - поскользнувшись, Зуб замахал руками, пытаясь удержать равновесие, Крыса, воспользовавшись нежданным подарком судьбы, опустил палку ему на голову. Зуб крякнул и рухнул на пол, раскидав в сторону руки.

Испуганно посмотрев на лежавшего перед ним подростка, Крыса мелкими шагами подошел ближе. Легонько пнув его ногой, мальчик сразу же отскочил в сторону. Когда никакой реакции не последовало, Крыса настороженно опустился на колени и приложил два пальца к шее Зуба. Под грязной, давно немытой кожей отчетливо слышались удары. Мальчик, облегченно вздохнув, достал из щели свою заначку и вышел из подвала.

Яркий дневной свет ударил по глазам. Зажмурившись, Крыса постоял, давая глазам привыкнуть, и пошел к автобусной остановке. Не успел он сделать и пары шагов, как за рукав его куртки кто-то дернул. Обернувшись, мальчик увидел Саню - тощую девчонку-беспризорницу, на год младше его.

-Привет! А я сегодня видела в магазине вооот такую куклу, - девочка развела руки, смотря на Крысу восторженными глазами. - Нет, представляешь - вооот такую! - тоненький голос дрожал от восторга. - Я даже не знала, что куклы бывают таким большими.

Крыса грустно посмотрел на Саню - девочка совсем недавно на улице, и в ее глазах еще сохранилась та невинность и чистота, которая ему уже недоступна. Наблюдая за восторженной девочкой, которая делилась с ним своей радостью, он вдруг понял.....

Схватив Саню за руку, Крыса пошел с ней к остановке. Теперь он знал, что ему делать....

Давай, Кама!



   Все мечты Камы были о том, как бы поскорее влиться в Волгу. Изучить все ее таинственные изгибы и дальние протоки. Плыть, покачиваясь и повинуясь ее неспешному течению, вспоминая острогрудые Стеньки Разина челны...
   Что там говорить, природа одарила девушку Волгу на редкость величавой женственной внешностью. Да и сам Кама Сутров был парень хоть куда, к тому же большой шалун и затейник - остается лишь позавидовать такой славной паре. В общем, давай, Кама, давай! Держись, красавица Волга, - не выйди из берегов!

4

Минасян Т.С. Один к пяти 15k "Рассказ" Проза

Татьяна Минасян

Один к пяти

Для Мартина игра начиналась задолго до назначенного часа. Он готовился к ней основательно: принимал душ, тщательно сбривал жесткую щетину, одевался в специально предназначенные для игры белоснежную рубашку и черный костюм с темно-вишневым галстуком, причесывался... И меньше чем за час из ничем не отличающегося от других обитателей его района подозрительного на вид бездельника превращался в безупречно респектабельного делового человека. Потом он бросал еще один быстрый взгляд в зеркало, убеждался, что выглядит идеально, доставал из серванта бутылку коньяка и наливал полстопки. Огненная жидкость слегка обжигала ему горло, убирая излишки волнения, но не заглушая его полностью. Мартин глубоко вздыхал и, чувствуя, что "поймал" нужный для игры настрой, выходил из дома.

Идти ему было недалеко - клуб располагался в бывшем кинотеатре, каждый квадратный метр в котором теперь арендовала какая-нибудь торговая фирма-однодневка. Мартин шел быстрым шагом, стараясь не попадать в лужи и грязные места, чтобы не испачкать начищенные ботинки. Обычно он брал с собой большой черный зонтик, даже если на улице не было дождя - слишком хорошо ему было известно, что погода может измениться в любую минуту.

Каждая ступенька на входе в кинотеатр приближала его к игре, с каждой ступенькой усиливалось предвкушение предстоящей борьбы и риска, заставлявшее его часто и шумно вздыхать и нервно вытирать мокрые ладони о брюки. К двери нужного ему офиса он подходил, будучи уже полностью на взводе, условный стук выбивал дрожащим кулаком. Яркой вспышкой зажигалась надежда на то, что хозяин клуба, маленький и верткий толстяк по имени Антон, сейчас откроет ему дверь и быстрым шепотом сообщит неприятную новость - его подозревают менты, и поэтому игры сегодня не будет. Но дверь открывалась, хозяин молча приглашал Мартина внутрь, и последняя возможность избежать игры исчезала: пути назад уже не было.

Опоздавших ждали не больше пятнадцати минут. Мартин в это время обычно просто сидел в кресле в дальнем углу и молчал. Некоторые игроки коротали выдавшееся свободное время за беседой, сигаретами и выпивкой, некоторые вертелись среди зрителей, но он не принимал в этом участия. Для него вся выпивка до игры ограничивалась пятьюдесятью граммами коньяка перед выходом из дома - все остальное ждало его после.

Наконец, в комнату входил последний из приглашенных и неподвижное ожидание резко сменялось стремительным действием. Зрители занимали свои места на специально сколоченном из ящиков возвышении вдоль стен, а шесть игроков вставали и подходили к круглому столу - и вот они уже рассаживаются вокруг него, вот Антон выкладывает в центр столешницы револьвер, вот все по очереди проверяют пустой барабан, вот кто-нибудь из играющих загоняет в него один патрон... Все - остановиться уже нереально, даже если бы Мартин и захотел отказаться от игры, он уже не принадлежит себе, руки уже действуют сами, на "автопилоте", помимо его сознания. Они больше не трясутся, они твердым движением берут холодное как лед оружие. Громкий щелчок - снятие с предохранителя. Резкий удар по барабану и множество быстрых щелчков. Тихий, никому больше не слышный мягкий стук - дуло упирается в правый висок. И последний щелчок - самый громкий, самый лучший звук на белом свете. Ведь если ты его слышишь, это значит, что ты снова вышел из игры победителем.

А потом наступает предпоследний этап игры - "отходняк", когда страх, до этого отодвинутый куда-то в сторону, возвращается и берет свое, вновь заставляя руки трястись, а сердце стучать с бешенной скоростью. И теперь надо собрать все свои силы, чтобы не дать этому страху прорваться наружу криком или истерикой, чтобы сохранить хотя бы подобие спокойствия. Потому что для других игра еще не кончена, потому что сосед слева уже берет в руки упавший на стол пистолет, крутит барабан и подносит ствол к собственной голове.

В первый раз Мартин пришел в этот клуб чуть больше года назад. После того, как Римма прямо на свидании разрыдалась и сообщила, что ее отец попал в аварию, разбил иномарку самого Михалыча и теперь поставлен на счетчик. Сумма к тому времени, по ее словам, уже выросла до запредельных размеров, времени на то, чтобы собрать ее каким-нибудь менее "радикальным" способом, у Мартина не было, времени, чтобы придумывать другие быстрые способы обогащения - тоже...

А через несколько дней после того, как он передал вновь рыдающей, но теперь уже от счастья, девушке свой выигрыш, ее приятельница проболталась, что отец Риммы умер еще до перестройки. Мартин не поверил и бросился звонить своей любимой - трубку взяла ее мать и, ругаясь, рассказала, что "эта тварь бесстыжая бросила их с сыном и куда-то укатила со своим америкашкой". Куда именно и с кем уехала Римма, она не знала, и Мартину, несмотря на все старания, тоже не удалось ничего выяснить. Проведя пару недель в запое, он решил плюнуть на все, забыть эту историю и жить дальше, как жил до знакомства с Риммой.

Но еще через месяц он пришел в клуб во второй раз. А потом стал ходить туда регулярно.

Он всегда старался начать игру первым, чтобы как можно меньше ждать своей очереди и как можно раньше отмучиться. Так было и в этот вечер. Он первым сделал свой выстрел и теперь смотрел на замерших вокруг стола противников. Второму игроку тоже досталось пустое гнездо, и он вцепился обеими руками в стол, чтобы скрыть дрожь. Повезло и третьему - он, выронив револьвер, не смог удержаться от крика и закрыл лицо руками. Четвертый чуть помедлил перед тем, как нажимать на спусковой крючок, бросил неуверенный взгляд на двух еще не игравших соперников... Грохот выстрела заставил их вздрогнуть - и тут же шумно выдохнуть. Кровь мощным фонтаном брызнула им в лицо, отдельные капли долетели до ахнувших зрителей и до грязной стены над их головами. Тело проигравшего откинулось на спинку стула, пистолет со стуком упал на пол. Белая рубашка и светло-серый пиджак проигравшего мгновенно превратились в мокрые грязные тряпки. Игра была окончена.

Помощники хозяина квартиры подняли труп того, кому в эту ночь изменила удача, и вынесли его в соседнее помещение. Как они избавлялись от тел, Мартин не знал, но от кого-то из игроков слышал, что из кинотеатра время от времени вывозили большие мешки с мусором. Впрочем, его это особо не интересовало.

Некоторое время и зрители, и пятеро оставшихся в живых сидели молча. Самый последний этап игры - расслабление и полное, всеохватывающее счастье от того, что все осталось позади. Иногда Мартину казалось, что именно это завершающее вечер ощущение для него - главное, что он посещает клуб только ради того, чтобы испытывать его снова и снова. Хотя в последнее время ему стало казаться, что чувство счастья сделалось чуть менее острым, чем было раньше, и приносило ему уже не так много удовольствия, как в первые разы...

Расходились игроки и зрители, как всегда, по одному. Кто-то тихо, но яростно ругался, кто-то шел к выходу, опустив голову и как будто не видя ничего вокруг, кто-то, наоборот, был весел и взбудоражен. Мартин, по своему обыкновению, хотел уйти первым, но внезапно Антон придержал его за плечо.

- Останься на пять минут, - шепнул он. - Есть дело.

Мартин недовольно кивнул. Его не интересовали никакие дела, ему хотелось выйти на улицу, подставить лицо холодному ночному воздуху и дождевым струям и стоять так, пока сердце не начнет колотиться в своем обычном спокойном ритме. А потом дойти до ближайшего ларька, купить там бутылку водки и пить ее прямо из горла, на ходу, всю дорогу до дома. А дома полулежать на диване с пачкой сигарет и курить их одну за другой, без перерыва, пока в комнате не станет ничего видно из-за дыма. И потом - спать. Долго, весь остаток ночи и весь следующий день, часов пятнадцать или даже еще больше. После чего, проснувшись, освежиться чашкой крепкого кофе и в течение месяца или двух жить нормальной жизнью, днем ремонтируя машины и получая за это гроши, а вечером сидя в барах и слушая истории случайных собутыльников. И так - пока не кончатся выигранные деньги и не придется снова идти в клуб, предвкушая уже знакомую, но никогда не надоедающую гамму последовательно сменяющих друг друга ощущений. Но отказывать хозяину хотя бы в разговоре не стоило: он мог и не пригласить Мартина играть в следующий раз.

- Чем могу помочь? - спросил Мартин, когда остальные игроки разошлись.

- Работа, связанная с риском, - ответил хозяин клуба. Молодой человек удивленно приподнял брови:

- А почему вы мне это предлагаете? Я, конечно, умею стрелять, но только, хм, в упор...

- Тебе в упор и придется - вы с клиентом будете в такой же маленькой комнате. Особой меткости не потребуется.

- Но я... - Мартин замялся, не зная, какими словами объяснить, почему это предложение заставило его снова мелко задрожать и покрыться холодным потом.

- Никогда никого не убирал? - догадался Антон. - В твоем случае это не проблема - ты уже семь раз был готов отправить на тот свет самого себя. Причем за меньшую сумму. Так что соглашайся!

- Хорошо. Какие условия? - спросил Мартин после секундного колебания.

Выйдя из клуба, он все-таки проделал свой обычный "ритуал" - выпил, дошел до дома и выкурил полпачки сигарет, прежде чем вырубиться лежа на пропахшем табачным дымом диване. Но на следующий день проснулся довольно рано и с гораздо более тяжелой, чем бывало обычно после игр, головой. Сразу вспомнилось - его ждет новая "работа". И в следующую минуту зазвонил телефон.

- Мартин, это Антон. Зайди ко мне по поводу вчерашнего разговора.

Молодой человек вскочил и через пару минут уже пил крепкий кофе. В голове постепенно прояснялось, и на смену сонной апатии пришло волнение, пока еще легкое, но очень похожее на то, что он чувствовал перед играми.

Вскоре он уже шел к кинотеатру, сутулясь и пряча лицо от мелкого, но противного холодного дождя и ругая себя за то, что даже не вспомнил перед выходом на улицу про зонтик. По дороге ему встретилась знакомая семья "бедных, но гордых" школьных учителей, тащивших домой упирающегося и хныкающего трехлетнего ребенка, и он брезгливо поморщился. Этой парочке Михалыч уже несколько раз предлагал работать в своем бизнесе, но они были такими же упрямыми и капризными, как их сынок, и заявляли в ответ, что не хотят впаривать доверчивым людям "всякий ненужный хлам". Зато ходят теперь в обносках, а когда их крикливый ребенок подрастет, он точно так же, как Римма, сбежит от них куда-нибудь, где сможет жить, ничего не стыдясь и ни в чем себе не отказывая. Мартин постарался отвернуться, чтобы не встретиться ни с кем из них глазами.

Закутанных в старые платки старух, которые с кряхтеньем поднимались со своей любимой скамейки и жаловались на так некстати начавшийся дождь, молодой человек и вовсе не удостоил даже презрительным взглядом. Только поежился, проходя мимо них, и заспешил дальше.

Дверь Антон открыл сразу же после условного стука, словно ждал прихода Мартина рядом с ней.

- Проходи, - сказал он быстро. - С тобой хотят поговорить.

Мартин прошел в комнату с круглым столом посередине и выжидающе уставился на сидевшего за этим столом немолодого мужчину.

- Я от Михаила Михайловича, - сообщил тот растерянному гостю. - Антон сказал, что вчера вы дали свое согласие на работу, но поскольку у вас еще нет такого опыта, Михаил Михайлович решил, что сначала вам нужно будет доказать, способны ли вы работать с нами.

- Доказать? То есть... пристрелить кого-то еще? - Мартин, как и накануне, заколебался, но длились его сомнения всего пару секунд - их разогнало еще сильнее разгоревшееся в груди волнение перед серьезным испытанием. - И кто это будет?

- Не важно, - покачал головой человек Михалыча. - Главное, что для вас это будет безопасно. В отличие от основной работы.

- Я понял, - кивнул Мартин и после краткой паузы задал последний в тот день вопрос. - Когда и где?

- Послезавтра в десять вечера вот по этому адресу, - его собеседник протянул вперед руку с клочком бумаги.

Через день Мартин, одетый в свой безупречно аккуратный черный костюм, белоснежную рубашку и вишневый галстук, с трудом сдерживая нервную дрожь, входил в квартиру по указанному адресу. В комнате с плотно закрытыми шторами, куда его провел хозяин клуба, находилось еще четыре человека. Трое незнакомых Мартину мужчин стояли возле окна, и еще один молодой парень сидел на полу возле дивана со связанными за спиной руками, опустив голову. "Шестеро нас и один патрон в стволе! - мелькнуло в мыслях у Мартина. - Почти как в клубе, только здесь точно известно, кому достанется патрон..." В нем уже начало шевелиться знакомое чувство азарта, предвкушение острого страха и последующего счастья от того, что все завершилось. Хотя оно, как показалось Мартину, все-таки было не совсем таким, как перед игрой в клубе...

Связанный парень вдруг поднял голову и скрывавшие его лицо длинные светлые волосы откинулись назад. Мартин вздрогнул.

Нет, они не были знакомы раньше, но он несколько раз видел этого мальчишку на фотографиях. Рядом с так похожей на него сестрой - такой же худенькой и хрупкой, с такими же тонкими чертами лица. Только у нее, в отличие от младшего братца, волосы были иссиня-черными. В широко распахнутых глазах парня, как показалось Мартину, тоже промелькнуло узнавание. Неужели Римма давала ему посмотреть их с Мартином совместные снимки? Хотя какая разница? Важно было вовсе не это, важно было то, что на Мартина смотрели испуганные глаза, так мучительно-похожие на глаза Риммы... Глаза человека, виноватого лишь в том, что он не вовремя оказался в неподходящем месте...

- Ну что, готов? - прозвучал позади голос руководителя клуба. Мартин обернулся. Запомнил, где стоит его "работодатель", и еще раз окинул взглядом остальных мужчин. На снова опустившую голову жертву смотреть не стал. У него был только один патрон, и он не мог справиться со всеми четырьмя людьми Михалыча. Все, что он мог - это выбрать кого-то одного из них. Или выполнить задание, как он и собирался с самого начала. Или выбрать в качестве мишени самого себя, чтобы точно не позволить себе стать убийцей сидящего на полу мальчишки.

- Да, - ответил он, поднимая револьвер и чувствуя, как руки снова берут на себя управление всем телом и начинают самостоятельно приводить оружие в боевую готовность, не оставляя ему возможности остановиться и помешать им действовать. Теперь все опять было в точности как в игре - Мартин понимал, что до самого последнего мгновения так и не узнает, кому из шести находящихся в комнате людей сейчас не повезет.

СПб, 2011

Я, АРИМА, ГОВОРЮ

Они заняли мой замок! И посадили там какого-то отца Ариму!
Не знаю, чей он там отец, но дети его, клянусь Господом, скоро осиротеют.
Барон Пампа дон Бау

Я испросил Путь у Друга, но соблюдает его Враг.

Когти боевого дромедара широко распластываются по раскисшей почве сайвы. Адбу не боится даже зыбучих песков на окраине Эсторры. Она доверяет мне - я распознаю любую беду чутьём. Интуитивно. Не боится, что всадники на грузных хамахарских тяжеловозах заступят ей дорогу. Никогда не испытывала подобного унижения.

Нет, я несправедлив: хамахарцы легки на ногу, довольно резвы и боевиты. Это лишь в сравнении со скакунами каменистых дикарских плоскогорий они чистые улитки на горном склоне. Пока улитка вползёт на вершину священной горы...

Книжники слишком засоряют ум готовыми речениями на все случаи жизни. Это не для мелких торговцев и сыновей мелких торговцев. Даже если отец настолько разбогател на торговле верблюдами, что имел наглость обучить обоих отпрысков грамоте.

Но, возможно, эта клочковатая начитанность - в самый раз для меня. Для просвещённого отца Аримы, бывшего сына, бывшего брата и фаворита орла нашего святого дона Рэбы,...

Бывшего фаворита. Которого со всем возможным почтением отпустили от королевского двора, дабы малым числом братьев занять родовое гнездо баронов Памп, донов Бау из замка Бау, признанных бунтарей и смутьянов. Ленное право коих лишает корону двенадцати пудов серебра ежегодно, а штурм гнезда - тридцати пудов серебра в один приём.

И дабы удержал сию твердыню во чтобы то ни стало. Хотя бы до прибытия настоящего хозяина, впрочем, весьма гадательного.

Очень мало вероятного, если попросту. Имею в виду прибытие арестованного дона Пампы.

Чистая синекура, то есть "никаких забот". Против сонмища родичей, прихлебателей и слуг до сей поры не выстоял ни один королевский ставленник.

Прескверный стиль, однако. Гур Сочинитель такого бы не одобрил.

Впрочем, что я читал из Гуровых писаний, кроме самого последнего. О бродяге и воине по имени дон Улисс и его преданной супруге доне Пелопе. Завиральная сказочка, в отличие от истории, за которую Гур едва не поплатился головой.

Повесть о любви принца и дикарки - пятно на королевском гербе, потому что за ней стоит настоящая жизнь. Сюжет "Улиссеи" - не арканарский, подсказан нашему писаке доном Руматой, и без того приобретшим скандальную славу. Второе сочинение почти не опасно, в отличие от первого: с эсторским доном в открытую заигрывают и кокетничают. И бывшие королевские фавориты, и сущие королевские фавориты, и фаворитки королевских фаворитов обоего толка.

При чём тут фаворитки?

В качестве негласного выкупа за жизнь (но уже не свободу) доны Оканы, которую наш дамский любезник так опрометчиво подставил, я нижайше попросил его выбрать мне верховое животное из его родных краёв. При случае. И научить управляться со скотиной.

Что случай представится на следующий же день, я знал точно. Мои люди, помимо прочего, работают в таможне - следят, чтобы корабельщики не завезли чумных блох, кои охотно заводятся в крысиной и прочей шерсти. И нередко наведываются на сами суда, стоящие в карантине.

Данные к размышлению. Мой покойный батюшка, в бытность мою сущим сопляком, привёз на соанском корабле двух одногорбых верблюдов, обученных и в полной сбруе. А так как цвет обоих был редкостным - чисто белым, обогатился батюшка на том изрядно. Зимы в Арканаре не слишком суровы, и мы надеялись, что в зверином питомнике тогдашнего короля дромедары выживут. Не получилось - загубили эту пару сырость и неподходящий корм, а может статься, неудачная беременность самки. Но так как меня отдавали в придачу к верблюдам, я успел кой-чего нахвататься.

Сын благородного лосося не знал и десятой доли против моего. Даже того, что дромедаров не подковывают. Хотя можно надеть на подошвы особого рода латные башмаки из бычины с бронзовыми и даже стальными напёрстками для когтей. И снарядить таким образом весь караван. В здешнем мутнолесье скорость и маневренность мало что значат: верблюды торят путь лошадям, а не наоборот. Это потому, что на главную дорогу, что ведёт к серебряным рудникам, мы рискуем выбираться разве что ночью - следы неведомых зверей и призраки душегубцев страшат нас куда менее настоящих душегубцев и скотов.

Отправляясь выполнять задание, я не донёс орлу нашему ни о благородном дворянине Румате, ни о благородном разбойнике Арате, ни о связях тех с этими - а потом стало всё равно.

Прелестная королевская фрейлина не досталась никому из них.

Из лесных кущей мы выбрались неподалёку от замка. Немудрено, что его не удавалось взять штурмом: гигантские папоротники и эвкалипты вырублены на протяжении полумили, а далее простёрлось откровенное болото. Посреди болота и на другом конце хилой гати возвышается небольшое природное плато, в котором родник, имеющий начало посреди внутреннего двора, проточил широкое углубление и падает оттуда с гулким шумом. Оба входа врезаны в скалу, защищены дубовыми воротами и двойной опускной герсой. За решёткой начинается подъём, по которому могут пройти два всадника в ряд. К сожалению или к радости, их легко обстрелять из верхних и нижних арбалетных щелей.

Всё это я на днях узнал от самого хозяина, который пребывает в отсутствии. По поводу присутствия в Весёлой Башне. Надеюсь, ему там не очень прохладно или там жарко.

- Ну и как мы напросимся в гости к хорошенькой вдовушке? - спрашивает меня рано поутру брат Тэва, известный зубоскал.

- Она пока не вдова, - я меряю его холодным, как у кобры, взглядом.

- Соломенной, - поправляется он.

- Как напросимся, говоришь? Один из нас пройдёт путём воды, - взмахом руки я указываю на узкую промоину в основании стены.

Держу пари, на всю сокровищницу днесь почившего в бозе короля, что это единственная слабина во внешних укреплениях.

- Утопнуть можно, - брат Тэва кряхтит и чешет в потылице. Никаких манер.

- Ничего, я вырос на море, а там знаешь, какие приливы.

Командные роли расписаны заранее. Побратим остаётся вместо меня. Если главные ворота откроются, а баронский флаг будет спущен - с десантом идёт брат Сэрен. У его людей дон епископ в своё время отнял по мелочи - либо сводную сестру, либо конкубину. Дорогое и тайное. С одной стороны, их жизнь вне особых подозрений, с другой - к чему им, как, впрочем, и мне самому, такая жизнь?

Если синее с белой хризантемой знамя завтра утром продолжит развеваться на ветру, отряд уходит в глубь леса и ждёт поелику возможно.

Если оно бескомпромиссно и навсегда присядет на вервии - так же.

А вот если знамя спустят и тотчас наравне с баронским штандартом вывесят мой алый командирский шарф, все, за исключением обоза и обозников, приближаются к запасным воротам и ждут, пока они распахнутся настежь. Показав меня самого посередине арки.

Обозники подтянутся немного погодя - если всё сойдёт благополучно.

Вот примерно так.

Можно предусмотреть всё и всё вытерпеть, но не насквозь мокрую одежду. Свёрток с капитанской формой и башмаками, завёрнутый в промасленную парусину, смыло потоком. Хорошо, что шарф я заранее обмотал вокруг торса.

Это укрепило меня в решении: до визита к хозяевам проверить стражу у обоих входов.

Несли службу они препогано, что тот, что другой холоп. Я прижал одному сонную жилу, другого легонько тюкнул булыжником. Первый снабдил меня ливрейным колетом, штанами и кирасой, второй - кавалерийскими сапогами, подмётки с которых были срезаны на ходу. Вряд ли таким ловкачом, как я сам, - скорее всего, следы времени. Мечей у обоих не водилось, а кинжал мой, хоть и притуплен по причине втыкания в скалу, выглядел куда внушительней здешних.

Возиться с засовами и подъёмным механизмом я не стал. Лишний шум демаскирует. Скользнул по двору вместе с ночными тенями и бликами. Чужое платье делало меня почти своим - было бы перед кем.

Что я собираюсь делать? Не знаю и не хочу знать. Хороший мечник должен быть готов отразить атаку с любой стороны и из любой позиции.

Дверь в жилую башню (поперёк себя шире) была приотворена. Я нарисовал в своих мыслях косой крест и вошёл, пытаясь двигаться как человек из близкого окружения. Хозяйские егеря мертвецки спали перед огромным очагом, тусклое пламя озаряло наполовину съеденного быка. Запах, одновременно съедобный и мерзостный, напомнил...

Женщина открыла свои синие, как кобальтовый фаянс, глаза. В них стояли ужас и боль.

- Дона, - произнёс я. - Дона Окана, ты, положим, дура, но, говорят, дура смышлёная на редкость. При таких ожогах, как у тебя, никто не выживает, и знаешь, почему? В них образуется яд, как в мертвечине. А секрет вытягивающих эту дрянь снадобий пропал вместе с повешенными знахарями. Так что смотри сюда.

Я повертел перед её глазами узким, чуть изогнутым ножом.

- Для показательного снятия кожи и отточен получше бритвы. Я такому у главного экзекутора выучился. Сейчас я начну срезать с тебя всю твою гниль, а ты кричи на здоровье: никого тем не потревожишь. Хочешь поберечь связки - вот, закуси ремень. От кляпа, не дай бог, задохнёшься или нежный ротик порвёшь. Да не беспокойся, я парень опытный.

Опыт я приобрёл на девушке по имени Ируна. Испытывали огнём её куда круче - обвиняли в самозваном знахарстве. Иру была, в отличие от кое-кого, не только сообразительна, но и умна, и преданна. Поняла, что домогаются не её саму, но любовника, и молчала до последнего. Я сделал вид, что не имею к этому жаркому никакого отношения - так, перепихнулся разок-другой. Попросил дать мне позабавиться в одиночку. Возможно, я влил в неё слишком много сонного пойла из маковой трухи, прежде чем приступиться к бедному истерзанному телу, но, скорей всего, надежды не было вообще.

Чтобы не вышло лишних осложнений, тело я вернул. Наверное, после того дон Рэба и стал отводить глаза в моём присутствии. И, наверняка, именно оттого второй труп с меня не вытребовали.

Из шлюх по призванию получаются самые лучшие агенты - по причине любопытства многое выпытывают, всё сказанное слышат и практически всё запоминают.

Вот из-за этой благородной потаскухи, которая явно идёт на поправку и по-прежнему знает очень много, я и не отказался от дальнего путешествия. Я не альтруист. Ну и словцо - снова книжная зараза, что ты скажешь! В общем, вывез я дону из города на одиночной телеге, как скарб. Но теперь удобные носилки с нею находятся в обозе - прикреплены к двум смирным островным иноходцам, а впереди и сзади шествует по особо свирепому верблюду.

Шествовало. Теперь прячется на опушке.

Картина умиротворённого свинства. Соседские доны вперемешку с домочадцами всех рангов и, похоже, во главе с самим кастеляном перепились вусмерть. Собаки лижут пол рядом со столами, на которых громоздятся блюда, кувшины и бутыли, одна затащила под стол нечто лохматое и треплет.

Впрочем, дела обстоят не так уж мирно: у той особи, что заняла место рядом с камином, внезапно загорелись волосы, добавив оригинальную нотку в букет местных ароматов. Волосы тут же потухли, но забавно, что особь даже не шелохнулась.

Я двинулся по коридорам, на ходу пересчитывая мертвецов и замирая возле самых живописных. Например, женщин с юбками, туго обёрнутыми вокруг головы. Судя по всему, побоище имело место быть вскоре после того, как охрана заступила на пост, и осталось ею незамеченным. Дебош как дебош, привычное дело. Возможно, женихи доны Пелопы взяли слишком много воли. Как её, кстати, величают на самом деле?

Вот, кстати, живой, привстаёт на локте. Благородные седины, бархатный камзол, весь в новомодных пуговицах и пряжках, кровь запеклась вокруг ноздрей и губ. Чужая сталь прошла чуть ниже, чем требуется по правилам: в сердце попасть по неопытности довольно трудно.

- Парень, хорошо ты... Скачи за хозяином. Скажи...

- С доной хозяйкой-то что, дон замковый? И с доном баронетом?

- Охри...Заперлась в малой светлице. Потом я её. Снаружи, Чтобы не погубила себя. Стражу без оружия в большой кладовой. Загнали. Баронет...

Потянулся всем телом и упал навзничь, не договорив.

Светлица - скорее всего, зала под самой крышей. Неужели мне так свезло, что все друг друга прикончили и я хозяин положения? Маловероятно.

Мимоходом подобрал меч из разряда малых шпаг, этакую спицу - смертоносна и очень удобна в коридорном бою. Потянул из угла одну из накидок, навернуть на предплечье вместо щита...

Опа. Под накидкой прячутся.

Зверь бежит на ловца.

Мальчишка, белый и тонкий, как горностай.

Абсолютно голый.

Кажется, вот теперь я понял. Не удалось поразвлечься с мамашей, не слишком - с её камеристками, так завалим сынка. Дона сама виновата: не озаботилась держать у подола. Тех, кто мешает, зарубим...

У меня ну совершенно испорченное воображение. Такова моя серая планида.

- Ты чужой, - бормочет юный наследник Пампы, норовя перетянуть плащ на свою сторону. - Не знаю твоего лица.

- А что, вам знакомых лиц сегодня не хватило, благородный дон Телема?

Вспомнил его имя. Парадоксально помогла "Улиссея". Это хорошо.

- Ты обязан мне помочь, сервет.

Что я без году неделя такой же благородный и родовитый дон, его не должно волновать. Тоже мне: род из одной персоны.

- Если вы мне доверитесь, дон Телема. Кстати, вы можете называть меня Арима. Просто Арима. Можете провести меня к вашей сиятельной матери? И не соблаговолите ли одеться, хотя бы не по росту, и выбрать оружие по руке?

Очень надеюсь, что в голосе моём нет издёвки. В душе - безусловно нет.

Мальчик послушен. Он весьма сообразителен и послушен для своих семи лет. Влезает в куртку, что я стянул с не очень грязного трупа и протягиваю ему с грацией лакея в энном поколении, подпоясывается и затыкает за кушак парадную шпажку почти с себя ростом.

- Пойдёмте к высокочтимой доне Охриде, дон баронет.

Насчёт запертых стражников малыш, похоже, не знает и освободить не требует. Принимает меня как должное, лишь подварчивает на лестнице:

- Почему я тебя, чужака и простака, слушаюсь?

- Сам дивлюсь. Весть о моей дворянской грамоте сюда не дошла.

Отец бы тоже удивился - был на такое весьма горазд. Изумление, полагаю, буквально отпечаталось на его лице, когда его и моего младшенького арестовали люди нашего орла-стервятника. Залогом за старшенького, приобретшего видный пост в будущем диоцезе дона Рэбы. Как мне донесли незадолго до того, ради моего семейства отперли чистенький покоец в среднем этаже Весёлой Башни. Зарезервированный специально для особ королевской крови. Надеюсь, то сердечное снадобье, которое я подмешал в "отвальное" пиво, подействовало в указанный доктором срок. Сам я не присутствовал при этом - отбыл в ту самую окраинную пустыню. Невыносимо было думать, что мои испытают хотя бы это, самое первое потрясение.

Отцеубийца. Братоубийца. За это, согласно Судебной Правде, положено двукратное колесование и выпущенные кишки. Ну, хотя бы и так - всё лучше теперешнего. Что на роду написано... Всякое лыко в строку...Каждому на шею привесили его начертание...

Скажите, какой я стал книгочей: так и сыплю подходящими словесами.

Светлица - будто ещё одна кладовка, поменьше.

- А теперь, баронет, позовите матушку. И сразу же добавьте, что вы не один, - говорю, с лязгом отмыкая чугунный засов толщиной в моё запястье.

Ненавижу врать, тем более в ущерб своим целям.

- Мам, открой, - негромко зовёт юный Телема. - Со мной один благородный дон... Он хороший.

Неужели? Хмм...

Нам отпирают.

Та, кто стоит на пороге, слегка похожа на Окану, только волосы светло-, а не тёмно-каштановые. И горячая лазурь вместо хладного кобальта. Слегка растерзана, отчего видно, что стан, по недавней моде, тонок, а груди - девичьи. Оба головных платка сбиты на сторону, брови и губы размазались на пол-лица. Запах лаванды не перебивает иного аромата: ибо ночная ваза нё подверглась совместному с доной заключению.

Благородная дона поистине прекрасна и величава.

- Сиятельная герцогиня-мать Охрида Пампа дон Бау-но-Суруги-но-Гатта-но-Арканари, - я кланяюсь самым что ни на есть учтивым образом. - Рад вернуть вам юного барона и наследника славного имени без малейшего ущерба.

Вроде как снова не лгу. Негодяи только и успели, что вынуть малыша из девственных пелен.

Юный барон с блаженным всхлипом приникает к родимой груди.

- Кто вы, сударь?

Обращение как к купцу-торгашу. Она по сути права - чутьё на нашего брата у вырожденной знати отменное.

Достаю алый шарф с вышитым гербом: три рыжих дромедара на песчаном фоне, навершие щита в виде белого клобука с чёрной каймой - знак второго, светского Ордена. Учреждён специально для мирян.

- Благородный дон Арима но-Цурита. Прибыл по зову сиятельного барона для подкрепления.

Почти правда.

- Моему прискорбному опозданию нет никаких оправданий, в чём каюсь и готов понести любую эпитимью.

Опоздал я оттого, что счёл необходимым пройти мимо Пьяной Берлоги в Икающем Бору. Миля от столбовой дороги, пустяки. Проведать отца Кабани и разжиться у него мазями от гнилых и гнойных ран. Заодно пополнить запас макового молочка и горючей воды типа "перванш". Такой лилово-голубоватенькой. Хороша как внутрь, так и наружу - царапины протирать и лепить примочки от кровоподтёков.

- Мои люди стали лагерем вблизи от баронских владений и просят разрешения войти за стены. Клянусь всем самым для меня святым, мы не допустим и не причиним зла большего, чем уже причинено.

И выбирать тебе, милая госпожа над трупами и пеплом, уже не приходится.

Она кивает.

Дьявол, ну до чего удачно сложилось. Прямо не верится. Поняла из моих слов, что муж - покойник или вроде того?

- Что надо делать?

- Освободите из затвора ваших людей - надеюсь, их осталось не так мало. Велите им вооружиться. Поднимите на главной башне трёхцветковый штандарт в знак того, что хозяин ныне в замке, - моя рука с умеренной властностью ложится на худое отроческое плечо. - Вот этот шарф пусть подвяжут внизу штандарта. Откройте ворота - не главные, но боковые, - и опустите подъёмный мост. (На этих словах дон Телема открывает рот, но не говорит ничего.) Я должен показаться своим людям.

Приготовления занимают рекордно малый срок. Особенно если учесть мои объяснения по поводу обморока часовых. Узкие врата отворяются, герса поднята, и одновременно с нею из-под настила с рокотом выезжает огромный пандус. Лиственница пополам с дубом, привозной лес. Язык пандуса выгибается вниз и ложится дальним концом наземь.

Я даю знак своим.

- Представляю вашему вниманию братьев Тэву и Сэрена, на коих вы можете полагаться, как на меня самого, - говорю немного погодя. - Они же позаботятся о ваших мёртвых. Предоставляю вашему милосердию некую дону Окану, скорбную телом и духом. Нимало не верьте тому скверному, что вы, скорее всего, о них обоих услышите. Нет, не отвергайте как ложь, но поверяйте своими ощущениями.

Поскольку моё войско всю дорогу сюда глодало одну кору и варило её же, всех их решено было подкормить и упоить. Баронские погреба так богаты, что мне приходится грозить брату Тэве битьём батогами перед строем. Это если хоть один воин в строю на следующее утро не сможет держать его как подобает.

Я, как и все, не сплю: если говорить правду, сплю не более часа. Между полночью и рассветом хозяйка и молодой хозяин угощают меня горькой мерзостью под названием "кофе". Кажется, моим друзьям удалось втряхнуть душу обратно по крайней мере в одну из поварих или кофишенка. От вина и пива я отказался наотрез. Не пью, когда при деле.

- Как вы думаете, дона выживет? - спрашивает хозяйка.

- Не сомневаюсь, - отвечаю. - Если, конечно, на то будет ваша воля. Это превосходная заложница. Время нынче мрачное и, скажем так, обескураживающее, так что искренне вам советую.

- А мой отец? - почти прерывает меня дон Телема.

- Хотелось бы.

Самая большая моя неправда. Не то чтобы я имел зуб против этой лужёной глотки. В смысле порвать. Напротив, я желаю ей всех благ. Если благородный дон поладит с Тэвой и Сэреном - а Тэва и Сэрен чисты от серой грязи и мрази. Если ему не замарают слух приключениями сынка в натурально мужском обществе. (Древние боги, в этих местах и скотину живьем палят, буде она осквернена скотоложеством.) Если он, подобно дону Улиссу, не усомнится в верности Богом данной супруги. (С радостью вручил бы ему повод усомниться - но никак невозможно. Совесть у меня на самом донце, однако имеется.)

Едва прояснело - и я уже в седле. Одежду мою подобрали и привели в порядок чуть ли не в первую очередь. За крупом бойкой островной лошадки вдвигается в своё гнездо мост, это чудо инженерного искусства. Троекратно лязгают ворота.

С собой я не беру никого, тем более побратима. Только так можно обеспечить порученное мне дело. Ныне - моё личное дело.

А что до меня самого - риск меня развлечёт и, будем надеяться, поставит на мне точку. Я отлично вооружён и буду держаться торной дороги.

Ха! В полумиле от замка я встретил люпуса из фабулы. Взмыленный наравне со своим серым в яблоках паршероном, в кожаном фартуке до самых подмышек, из приличной дворянину одежды - лишь праворучный меч-бастард за спиной. Чужой, кстати. оттого и перевязь сидит неловко. На рукояти, что торчит прямо за левым ухом, и одна хозяйская длань не поместится, так что никаких тебе мулине в стиле заветного друга Руматы. И как, любопытно, дон Пампа при случае вытащит из ножен своего ублюдка?

Случай не замедлил представиться. Я выехал на середину, развернул коня и демонстративно перегородил барону дорогу.

- Серая сволочь, - он оценил мой наряд по достоинству.

- В точности как те, которых господин барон гнали от корчмы "Золотая Подкова" до самого Урочища Тяжелых Мечей. Так хорошо гнали, что упустили случай потрафить дону Румате, - отвечаю.

- Как так?

- Лекарь Будах, - отвечаю дальше. - Румата беспокоился об этом лекаре и грамотее. Если б вы ненароком его освободили, благородный дон не стакнулся бы с доной Оканой и не полез бы в объятия к орлу нашему Рэбе.

Упреждающее нападение. Дон Пампа застывает с приоткрытым ртом.

Милое дело. Теперь развить успех.

- У вас дома крупная неприятность. Нет, имею в виду не моих людей в замке Бау. Между прочим, я не простая серая сволочь, но сам отец Арима, о коем вы, возможно, предупреждены. Ваша супруга и наследник избегли великой беды, и если вы не порадуетесь тому как должно - ну, вот лишь тогда вам следует опасаться моего отряда.

- Тебе самому следует опасаться беды. Не той, что позади, а той, что впереди.

То бишь в Арканаре.

- Только не говорите какой, досточтимый дон. Да будет сие для меня нежданным подарком.

Учтиво раскланиваюсь и освобождаю дорогу.

Город приветствовал одинокого путника молчанием и смрадом поистине гробовыми.

Поистине, что сотворил ты в чужом дому, встречает тебя в своём.

Выступление "серой гвардии" вкупе с мятежом Араты Горбатого и Ваги Колеса планировались в верхах. Прибытие Чёрного Ордена - тоже. Я должен был вымостить Ордену дорогу к серебряным рудникам. Вымостить Орденом, как я втайне и, по мысли, безуспешно надеялся после того, как лицезрел Барканскую резню. Для сего и взял на себя Путь. Ради того и держался за место в Сером Отряде зубами и когтями.

Что за дьявол мне ворожит?

Неприбранная мертвечина трёхдневной давности, среди которой робко пробираются тени. Кто порублен, кто удавлен, кто, лёжа лицом кверху, захлебнулся собственной рвотой. Упились кровавого вина, по словам грамотеев.

Город призраков. Призрачный Арканар.

Я спешиваюсь. Иду по трупам, машинально осеняя своим благословением тех, кто ещё жив. Бледный конь шествует в поводу, белый с тёмной оторочкой плащ вьётся за спиной по ветру, конец меча ведёт борозду в пахоте.

Дома ослепли и молчат - битые стёкла, покорёженные свинцовые решётки, рухнувшая наземь слюда, лопнувшие бычьи пузыри. Сорванные с петель, безъязыкие дверные проёмы.

Закопчённые стены Патриотического лицея. Языки копоти из-под оконных бельм. Пожарище на месте особняка дона Руматы - по ощущению пустяк, комариная плешь, но именно с него дорога заметно ширится.

По ней я иду до королевского дворца. За мной следуют уцелевшие. Их больше, чем я думал.

Внутри дворца тоже смерти обоего рода.

- Что произошло? - спрашиваю, не оборачиваясь.

Высокопоставленному дону с готовностью отвечают.

После бунта и водворения орденских братьев жизнь вроде как налаживалась. Но на следующий день после того, как трупы бунтовщиков кой-как прибрали, вмешались благородный Румата. Дон Рэба хотели забрать его девку, да ненароком подстрелили. Кто ж знал, что они этак взовьются и пойдут мечом махать направо-налево.

- Красиво шёл, я думаю, - говорю. - Направо махнёт - улочка, налево - переулочек. И всё по мрази, по мрази...

Проклятая начитанность лезет изо всех моих пор.

Хотел бы знать, помогло бы мне такое богатырство, когда отца, братишку. Ируну.

Не нужно ли было - рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых ступеней на копья и вилы ревущей толпы. Как густо шептал рядом с моим ухом дон Румата, полагая, что я нарезался в зюзю, обмывая ту самую верблюжью покупку.

Мне указывали на самых главных покойников. Король и наследник убиты, трон пуст - ну, это никакая не новость. Дон Рэба мёртв. Вага Колесо мёртв. Арата - пожалуй. Среди бывалых орденских офицеров много калек, немудрено и перепутать.

Румату забрали свои, предварительно потравив дурманным зельем правых и неправых. Что без чужой помощи кое-кто из смертных задохнётся, богам в голову не пришло.

Боги носили золотой обруч с ируканским изумрудом. Золото практически без лигатуры, как и их фальшивая монета. Фальшивая - потому что не прошла через пробирную палату. Негодная - ибо стирается в обращении, пачкая руки, футляры и ткань. Зато это золото легко выследить и обезвредить.

И количество жёлтого металла в нашем мире не увеличивается. Я своим закалённым мечом разбил хитрый механизм ещё тогда, в хижине отца Кабани. Кажется, уже тогда я слышал от кого-то из знакомых "обручников" о величии и падении мифической спанийской земли, которая везла драгоценные металлы из заморских колоний в метрополию до тех пор, пока золото и серебро не стали в одной цене со свинцом.

Из чужих книг я узнал новый термин для этого: инфляция.

Святые братья были напуганы сошествием на Арканар магии. Бороться с тёмной силой никто из них не рискнул - это вам не ведьм жечь и книжников по заборам да кустам развешивать. И не рубить серых неучей в капусту. Отбывая за море, Орден оставил мне, боевому магистру и светскому кардиналу, часть войска по моему личному выбору. Я указал Ордену своих заложников, забыв упомянуть, что они спрятаны как нельзя более надёжно. Можно сказать, внутри скалы.

Вот ещё гарантия, что моих якобы аманатов не тронут. Плотские боги изменили личину, однако я не сомневаюсь, что они вернулись и служат.

И ещё один чужеземный термин: гарант безопасности.

Отец Кабани, мой личный исповедник и конфидент - ну и чудище! - служит мне не за страх, а за совесть. Примерно с тех пор, как сочетал меня узами брака. Служит - за обещание почистить Весёлую Башню и нарастить, елико возможно, Астрологическую.

Пока я устроил в первой захоронение, обсыпав тела негашёной известью. От чумы и прочей заразы. Вторую велел разобрать по камешку - мало какой известняк и кирпич выдержат высокий температурный режим. Местные владельцы каменоломен и гончарен уже потирают лапки в предвиденье больших доходов. Самое первое моё строительство их изрядно обогатило.

Все мы учим новое слово: орфан. Сиротский дом на основе преобразованного и перестроенного Лицея.

Судить и обличать тех палачей, кто сохранил свою душонку, я побрезговал, хотя знаю многие имена и лица. Тот, кто прошёл через земной ад и получил в награду за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей...

(Снова слова Руматы - из шифрованного дневника. Рукопись не сгорела.)

...Тот искушён достаточно, чтобы не умалять и без того изрядно поредевшее население.

Ожидающий меня ад - не земной. Ибо я ведаю, что продавал душу дьяволу, - и познал всю тщету, всю горечь этого. Но вот эти иномирники... они ухитрились незаметно для себя сделать с душой то же самое - и не почувствовали никакой разницы.

Скажу более.

Видите ли, я смилостивился и вернул кое-кого из грамотеев во дворец. Не королевский - кардинальский. И с ними - сотни за сотнями - вернулись старые книги и появились новые. В том числе переводные землянские, кои то ли мы покупаем, то ли на них покупают нас самих.

То, что я скажу далее, может показаться дичью не одним возлюбленным моим чадам - арканарцам.

Боги, явившись сюда, вначале только наблюдали. Но их собственная наука гласит, что наблюдатель сам по себе изменяет наблюдаемую картину.

Потом они стали по своей собственной методе рассчитывать минимально возможные воздействия. И воздействовать тоже.

Нет, я понимаю - за всем этим стоят спасённые сокровища знаний. И вольных искусств. И люди - конечно же, люди.

Только вот картина моего мира, нашего мира также менялась неотвратимо. Любая попытка залатать прореху всё больше раздирала ткань бытия. (Ткань была дрянная - ну а где нам, сирым, взять другую?)

Как я знаю, боги удивлялись, до чего возникшая картина не соответствует фундаментальной. И до чего совпадает с тем "фашизмом", вернее "национал-социзмом", который сами боги преодолели много столетий назад.

Я объясню. Когда совокупность изменений перешла некую незримую грань - наш мир едва не рухнул в клоаку. В пасть адову.

Но это было бы слишком бесповоротно. Слишком фатально.

И вот как раковая хворь, что, расползаясь, вытесняет здоровые частицы плоти. Как гнилая ряднина, возникшая на месте прочной и крепкой ткани.

Так пришло в наш дом и село у нашего очага чужое безвременье.

В своём противоборстве я не различаю меж добром и злом. Что есть добро и зло помимо человеческого разумения? Ложные кумиры.

Не требую и чтобы мне верили. Кто я такой, чтобы мне, грешному, поддакивали? Слава Всевышнему, если в новомодный бедлам не отправите.

Ну да, я смеюсь. Теперь я могу смеяться.

По временам ощущение многогранности и полноты бытия становится таким ликующим и невыносимым, что мне впору просить закадычного врага Арату Праведного о личной услуге самого интимного свойства. Он до сих пор мечтает пронзать острой сталью золочёных идолов, сидящих на престоле.

Ибо Всевышний карает не за сами смертные грехи. Но за то, что грешник отрицает саму возможность прощения Божьего.

Ибо, нисходя в кромешный мрак чистилища, я оставлю по себе ту, кто будет возносить за меня молитвы.

Плод семени моего и греха моего.

Мою дочь, зачатую в сердце самого мрачного из арканарских лесов. Окану-младшую, ныне милую супругу воистине благородного барона Телемы дон Бау.

Шпилька-Конкурс : другие произведения.

Подарки конкурсу

Журнал Самиздат: Шпилька-Конкурс. Ежеквартальный Экспериментальный Конкурс
Конкурс. Номинация "Подарки конкурсу" ( список для голосования)

1

2

3

4

5

6

7

8

© Copyright Шпилька-Конкурс (experiment-konkurs@yandex.ru) Размещен: 15/02/2013, изменен: 29/04/2018. 117k. Статистика. Статья: Проза Архив Шпильки-4 Скачать FB2		Ваша оценка:

Шпилька-Конкурс : другие произведения.

Подарки конкурсу

Журнал Самиздат: Шпилька-Конкурс. Ежеквартальный Экспериментальный Конкурс Конкурс. Номинация "Подарки конкурсу" ( список для голосования)

1

2

3

4

5

6

7

8

Журнал Самиздат: Шпилька-Конкурс. Ежеквартальный Экспериментальный Конкурс
Конкурс. Номинация "Подарки конкурсу" ( список для голосования)