Словно надгробия на забытых могилах, полуразрушенные многоквартирные дома на Фридрихштрассе отбрасывали случайные тени в надвигающихся сумерках, и оба мужчины умело использовали это прикрытие, идя близко к стенам. Несмотря на то, что они были вместе, они тщательно избегали физического контакта и не разговаривали.
Они остановились прямо перед открытой зоной, где разрешен огонь, ведущей к контрольно-пропускному пункту Чарли, более высокий и молодой мужчина сделал вид, что берет у своего спутника прикуриватель для сигареты, чтобы посмотреть поверх вытянутой руки в сторону пункта пересечения границы с Западным Берлином. По обе стороны дороги крест-накрест расставленные танковые ловушки обозначали границы минного поля.
‘Выглядит нормально", - сказал он, прикрывая сигарету сложенной чашечкой ладонью. Его трясло, когда он увидел Маффин Чарли.
‘Это было бы, не так ли?’ Пренебрежительно сказал Чарли.
Брайану Снейру удалось вложить свое раздражение в шумный вдох. Проклятый человек никогда не останавливался, подумал он.
‘Нет ни малейших признаков активности", - настаивал Силок. Ветер разметал тонкие светлые волосы по его лицу. Он быстро зачесал их назад, тщательно разглаживая.
‘Не будь глупым", - сказал Чарли. ‘Каждая граница от Балтики до Средиземного моря будет приведена в полную боевую готовность’.
‘Наши документы в порядке’.
‘Такими же были и у Беренкова. И я его поймал.’
Силок перевел взгляд с границы на другого мужчину, арестованного ‘Я’. Маффин координировал поимку Беренкова, вероятно, самый важный арест шпиона в Европе со времен Второй мировой войны, и был напуган, что заслугу за это отнимают. Старый глупец. Еще один признак того, что он прошел через это, эта постоянная потребность самоутверждаться.
‘Ну, мы не можем оставаться здесь всю гребаную ночь. Срок действия наших виз истекает через восемь часов.’
Тщательно подобранная непристойность прозвучала неуместно в устах выпускника Кембриджа. Если бы все еще существовала Национальная служба, подумал Чарли, Силки бы сам скручивал сигареты в казарме, чтобы доказать, что он обычный парень, и сочинял истории о НААФИ девушки, которых он трахал. Нет, он не стал бы, он немедленно исправился. Этот человек использовал бы свои семейные связи, чтобы получить комиссионные, точно так же, как он призывал их, чтобы продвинуться по службе. Он бы все равно солгал о НААФИ однако, девушки.
‘Харрисон перешел границу достаточно легко", - возразил Силок.
Тремя часами ранее из укрытия одного из зданий бывшей страховой конторы на Лейпцигерштрассе они наблюдали, как третий член команды, Дуглас Харрисон, беспрепятственно прошел через контрольно-пропускной пункт.
‘Это ничего не значит", - отмахнулся Чарли. Привычка двух других мужчин обращаться друг к другу по фамилиям раздражала старшего мужчину, в мире которого партнеров, от которых зависела твоя жизнь, называли по именам. Он знал, что они использовали практику в государственной школе, чтобы раздражать его.
‘Ты имеешь в виду приятелей", - усмехнулся Харрисон, когда гнев Чарли вспыхнул несколько месяцев назад, в начале операции, которая заканчивалась в тот день.
Как и многие другие, он проиграл ту встречу, вспомнил он. Необдуманный ответ – ‘Я бы предпочел иметь подругу, чем богатого отца и акцент в государственной школе’ – был с насмешкой отвергнут.
‘Я бы не стал, Чарльз", - ответил Силок. ‘Но дело не в этом, не так ли? Почему ты никак не можешь отбросить этот перевернутый снобизм? Мы будем изо всех сил стараться быть твоими друзьями, даже если мы тебе не нравимся.’
‘Мы стояли здесь слишком долго", - предупредил Силок. Следующей была его очередь переходить.
Чарли кивнул, отступая в более глубокие тени. Он увидел, что дрожь другого мужчины усилилась.
‘Документы о пересечении границы на автомобиле находятся в дверном кармане", - сказал Силок, который неделю назад ездил на арендованном "Фольксвагене" с Харрисоном из Западного в Восточный Берлин. Катбертсон распорядился, чтобы они разделились, чтобы избежать подозрений, поэтому Чарли прибыл поездом. Но Катбертсон приказал ему вернуть машину.
‘Мы будем ждать тебя на другой стороне", - добавил Силок, пытаясь улыбнуться. ‘Сегодня вечером у нас будет праздничный ужин в отеле "Кемпински"".
Чарли знал, что сначала они позвонят в Лондон, чтобы приехать пораньше с отчетом о завершенной фазе операции. Его роль в этом деле была подорвана: он был уверен в этом. Ублюдки.
‘ А как насчет остального? ’ требовательно спросил Чарли.
Снова Силок позволил себе вздох раздражения.
‘Оригиналы документов тоже в машине", - сказал Силок. ‘Но это почти академично. У Харрисона были фотокопии, и сейчас они находятся в посольстве Западного Берлина в ожидании следующего дипломатического пакета. Это удовлетворит суд.’
‘ У тебя тоже есть фотокопии? ’ настаивал Чарли.
Силки с любопытством посмотрел на пожилого мужчину.
‘Ты знаешь, что у меня есть’.
Несколько мгновений они стояли, как студенты-иностранцы, ищущие подходящие слова, чтобы выразить себя.
‘Тогда ладно", - сказал Чарли неадекватно. Он кивнул, как школьный учитель, соглашающийся на выход ученика из класса.
Лицо Силка напряглось от такого отношения. Высокомерный дурак.
‘Увидимся в "Кемпински"", - сказал Силок, чувствуя, что от него ждут слов.
Внезапно Силок двинулся прочь, спрятав голову в воротник теплой британской куртки, засунув руки в карманы, хорошо отполированные ботинки застучали по тротуару. Человек, уверенный в своем будущем, мельком подумал Чарли, поворачивая в другом направлении, чтобы идти обратно по Фридрихштрассе в Восточный Берлин. В чем, спрашивал он себя, он был уверен? Пошел ты ко всем чертям, решил он.
Прямо перед контрольно-пропускным пунктом Силок обернулся, типичный турист, поднимая камеру для последнего снимка разделенного города. Он напрягся, пытаясь разглядеть в видоискателе удаляющуюся фигуру Чарли Маффина.
Это заняло больше минуты, которую Ловушка покрыла за счет покачивания с помощью экспонометра и регулировки дальности. Маффин был очень хорош, неохотно уступил Силок. Мужчина снова продвигался вглубь под защитой зданий: никто с наблюдательных пунктов у Стены не смог бы его обнаружить.
Профессионал. Но все равно устаревший анахронизм, презрительно заключил Силок. Маффин был странным, как и его имя, оперативником средних лет, который пришел на работу в вакууме после войны, когда отчаяние в кадрах вынудило службу снизить свои стандарты для набора из средних школ и классовой структуры, которая изначально вызывала подозрения, и поднялся, чтобы стать одним из самых уважаемых офицеров в Уайтхолле.
До недавних изменений, это было. Теперь сэр Генри Катбертсон был контролером, и только Джордж Уилберфорс, постоянный государственный служащий и отличный парень, остался его заместителем. Так что с этого момента все должно было быть по-другому. Его собирались восстановить до прежнего, надлежащего уровня, и поэтому Чарли Маффин был одноразовым конфузом, с его потертыми замшевыми Hush Puppies, рубашками Marks and Spencer, которые он не менял ежедневно, и ровным манкунианским акцентом.
Но он был слишком глуп, чтобы понять это. Странно, как кто-то настолько бесчувственный продержался так долго. Силки предположил, что это было то, что его преподаватель в Кембридже назвал врожденным интеллектом рабочего класса. В поле двадцать пять лет, размышлял Силок, отворачиваясь к Стене. Потрясающее достижение, признал он, все еще неохотно. Следует сделать исключение из Закона о государственной тайне, размышлял Силок, наслаждаясь своей личной шуткой, чтобы Маффин был занесен в Книгу рекордов Гиннесса, наряду со всеми остальными фриками.
Пройдя пятьсот ярдов по Восточному Берлину, Чарли свернул с Фридрихштрассе на Лейпцигерштрассе, чувствуя себя в безопасности. Он решил, что было важно увидеть Ловушку Кросса. Из укрытия дверного проема, из которого они оба наблюдали за Харрисоном, он заметил, как мужчина подошел к кабинке и предъявил свой паспорт, почти не задерживаясь на самом коротком из формальностей.
Чарли медленно выпустил дыхание, которое он задерживал, намеренно создавая грустный звук.
‘Вот так просто", - тихо сказал он. В моменты замешательства, когда факты отказывались соотноситься, Чарли беззастенчиво разговаривал сам с собой, перечисляя беспокоящие его факторы, считая их один за другим на пальцах.
Он знал, что эта привычка, как и все остальное, забавляла Силка и Харрисона. Он знал, что они даже использовали это как показатель дисбаланса характера в дискуссиях с Катбертсоном. И Уилберфорс, которому он никогда не нравился, присоединился бы к критике, предположил Чарли.
"Из-за ареста Беренкова каждая пограничная станция должна быть плотнее утиной задницы", - поучал себя Чарли. ‘И все же они проходят через это, вот так просто’.
Он печально покачал головой. Итак, решение было принято в этом отделанном тиком кабинете с ковром первого класса, чайными чашками из костяного фарфора и картинами маслом, на которых канцлеры казначейства в париках невидящими глазами смотрели на Парламентскую площадь.
Око за око.
‘Но я не сиська", - сказал Чарли пустому дверному проему.
Чарли снова вздохнул, депрессия усиливалась. Poor Günther.
Но у него не было выбора, рассуждал Чарли. Это был вопрос выживания. Всегда одно и то же оправдание, с горечью подумал он. Чарли Маффин должен был выжить, каким бы неприемлемым ни был метод. Или путь. Все до Катбертсона понимали это: даже извлекали из этого выгоду. Но прибыл Катбертсон со своими пунктуальными, натренированными в армии подходами и предвзятыми идеями, презиравший то, что могло произойти до него.
Но он был достаточно умен, чтобы осознать важность Беренкова, подумал Чарли, смягчая пренебрежение. Это был бы Уилберфорс, предположил он, придурок, ползущий, чтобы втереться в доверие, показывая Катбертсону дорогу. Ни тот, ни другой не имели к этому никакого отношения. Но Чарли знал, что через три месяца это дело будет оформлено как переворот для нового режима. Гребаная государственная служба.
Он намеренно позволил своим мыслям плыть по течению, чтобы избежать того, что он должен был сделать, Чарли принял это реалистично. Первый визит Чарли по делу Беренкова состоялся более года назад, в те дни, когда он был должным образом признан ведущим оперативником.
Только намного позже, когда потенциал расследования был полностью осознан и в Уайтхолле произошли изменения, ему навязали Силки и Харрисона. И к тому времени это уже не имело значения, потому что Чарли установил, без ведома кого-либо из них, одну из многих линий жизни, по которой он мог цепляться за безопасность, укрепляя защитную ассоциацию с Гюнтером Байером, постепенно убеждая студента-диссидента, который считал его знатоком инженерных компонентов, что однажды он поможет его дезертирству.
То, что произошло тридцать минут назад на контрольно-пропускном пункте Чарли, означало, что этот день настал.
Чарли выпил две рюмки бренди, одну за другой, в безвкусном коктейль-баре отеля Унтер-ден-Линден, прежде чем позвонить по заученному номеру. Байер отреагировал незамедлительно. Разговор был коротким и осторожным, ничего не скрывающим, но Чарли мог различить напряжение в другом мужчине. Бедняга, подумал он. Да, быстро согласился восточногерманец, он мог бы быть в отеле в течение часа.
Чарли вернулся к бару, решив отказаться от бренди, которое он хотел. Пьянство не помогло: оно никогда не помогало. Вместо этого он заказал пиво, нуждаясь в предлоге, чтобы посидеть там, глядя на убывающую пену.
Оправдывало ли это личное выживание? он обвинял. Возможно, его опасения были необоснованны, с надеждой возразил он. Возможно, в конечном итоге он выставит себя дураком и предоставит больше боеприпасов двум мужчинам, которые уже находятся в отеле Kempinski в Западном Берлине. И если бы это произошло, Байер был бы единственным бенефициаром, свободным человеком.
Он отмахнулся от заверений. Это было слабое рассуждение: люди умирали из-за слабых рассуждений.
Были и другие подобные случаи, но никогда раньше это так сильно его не беспокоило. Возможно, он становился таким старым и неэффективным, каким его пытались изобразить Силки и Харрисон. Катбертсон и Уилберфорс были бы нетерпеливыми слушателями, Чарли знал.
Байер прибыл в спешке, на его верхней губе выступили капельки пота. Он продолжал улыбаться, как ребенок, предвкушающий обещанный рождественский подарок.
Двое мужчин немедленно переместились за столик подальше от бара, Чарли заказал еще пива, когда они шли. Они молчали, пока их не обслужили, восточногерманец ерзал от нетерпения. Бьюсь об заклад, он всегда охотился за подарками в начале декабря, подумал Чарли.
‘Вы нашли способ?" - спросил Байер, как только официант отошел.
‘Я думаю, что да’.
Байер шумно допивал свое пиво. Силки был бы огорчен, подумал Чарли, манерами этого человека за столом.
‘Паспорт у вас?" - спросил англичанин.
Байер потянулся к карману своей куртки, но Чарли наклонился, останавливая движение.
‘Не здесь", - раздраженно сказал он.
Байер поморщился, обеспокоенный своей ошибкой.
‘Прости’, - извинился он. ‘Я просто взволнован, вот и все’.
Чарли знал, что это была хорошая подделка. Он подготовил его за несколько месяцев до этого недалеко от Курфюрстендамм в Западном Берлине, используя одного из лучших фальсификаторов среди тех, кто зарабатывал на торговле людьми по ту сторону Стены. Это стоило 150 фунтов стерлингов, а Чарли удалось вернуть только 75 фунтов стерлингов на расходы; даже тогда были запросы. Впрочем, он бы наверстал упущенное в этой поездке.
‘Как это можно сделать?" - спросил Байер.
‘Когда я пришел сюда неделю назад, я воспользовался железной дорогой", - сказал Чарли, указывая на скоростную железную дорогу, соединяющую Восток и Запад. Это было первым признаком, решил Чарли положительно: объяснение Катбертсона о шансах обнаружения было банальным.
Байер кивнул, подбадривая его.
‘Но образцы были привезены другим путешественником, на машине’.
Байер с сомнением нахмурился.
‘... но...’
‘... И он ушел обратно, пешком", - дополнил Чарли. ‘Машина здесь, и документы на пересечение границы в порядке’.
Байер похлопал себя по карману, где лежал паспорт.
‘Там нет даты поступления’, - запротестовал он.
Чарли подвинул к нему через стол небольшой пакет.
‘Штамп с датой", - сказал он. ‘От того же человека, который делал паспорт. Это будет идеально соответствовать документам в машине.’
Байер потянулся вперед, схватил руку другого мужчины и удержал ее.
‘У меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя", - сказал он. Чарли увидел, что его глаза были затуманены.
Британец неловко пожал плечами.
‘Ты должен поужинать со мной и Гретель завтра, когда все закончится’.
‘Гретель?’
‘Девушка, на которой я собираюсь жениться. Я уже позвонил ей, сказал, что, возможно, что-то случилось.’
Чарли сосредоточился на пиве, стоявшем перед ним.
‘Это было разумно?’ - спросил он. ‘Вызов должен пройти через пилотируемый обмен на Запад’.
‘Никто бы ничего не узнал из этого разговора", - заверил Байер. ‘Но Гретель знает’.
Чарли посмотрел на часы, желая поскорее закончить эту встречу. Возможно, он становится слишком старым, подумал он.
‘ У тебя есть три часа, ’ предупредил он. ‘И тебе понадобится время, чтобы поставить визовый штамп’.
Чарли видел, что другому мужчине было трудно говорить.
‘Ты удивительный человек", - наконец выдавил Байер, снова потянувшись через стол.
Чарли раздраженно отмахнулся от его руки.
‘Просто не паникуй. Помните, все должным образом задокументировано.’
Из холла Чарли наблюдал, как студент забирает взятую напрокат машину и нетвердой походкой вливается в транспортный поток. Он остался, уставившись в пиво, мысли метались в его голове, как подсказки в погоне за бумагой, разрозненные кусочки не образовывали ничего, кроме неровной линии. Он неохотно поднялся, оплачивая счет.
Он прождал целый час в знакомом подъезде на Лейпцигерштрассе, когда узнал номер приближающегося "Фольксвагена". Байер вел машину уверенно, он больше привык к автомобилю. Он обогнал британца, невидимый в тени, притормозив на подходе к границе, чтобы послушно вписаться в желтое пятно света.
Внезапный яркий свет прожектора, к которому мгновенно присоединились другие, которые, очевидно, были расположены специально, был первым признаком, и позже Чарли подумал, что это была ошибка, так быстро переключив переключатель. Профессионал сумел бы дать задний ход, убежать от этого. Конечно, этот маневр ничего бы не добился, потому что сразу же машины государственной полиции и даже бронированные автомобили хлынули с дорог и переулков позади, блокируя любое отступление. В течение нескольких секунд "Фольксваген" действительно продолжал двигаться вперед, затем дернулся и остановился, как насекомое, внезапно попавшее под микроскоп.
‘Оставайся там", - сказал Чарли, начиная свой приватный разговор. ‘Они будут стрелять, если ты пошевелишься’.
Дверь водителя распахнулась, подпрыгнув на петлях, и Байер выскочил наружу, пригнувшись, пытаясь заслонить лицо от света.
‘Стой!’
Команда эхом разнеслась по контрольно-пропускному пункту из нескольких усилителей. На границе освещения Чарли мог различить фриз из белых лиц, когда американцы выстроились, чтобы наблюдать со своей стороны границы. Будут ли там Силки и Харрисон? он задумался.
Байер побежал, не ориентируясь, устремляясь к минам, прежде чем осознал ошибку и свернул обратно на проезжую часть.
‘Ослеплен", - сказал себе Чарли.
‘Стой!’
На этот раз громче, с включенным большим количеством усилителей.
Байер теперь бежал обратно в сторону Восточного Берлина, к дорожным заграждениям, которых он не мог видеть, запрокинув голову, выпучив глаза.
В отчете Катбертсону две недели спустя Чарли написал, что те первые выстрелы были преждевременными, как и огни, но к тому времени истерия охватила бы всех. Получив преимущество, стрельба велась со всех сторон, даже из бронированных машин, к которым бежал студент. Перекрестный огонь подбросил Байера вверх, его ноги оторвались от земли, а затем он рухнул, бесформенный, как тряпичная кукла, из которой вывалилась начинка.
Фольксваген тоже был забрызган во время стрельбы, и пуля, должно быть, попала в бензобак, который взорвался красно-желтым извержением. На тело упали обломки, часть одежды загорелась.
Чарли потребовалось десять минут, чтобы добраться до Банхоф-Фридрихштрассе, и поезд прибыл почти сразу.
Хотел бы я увидеть Рейхстаг во времена Гитлера, подумал Чарли, когда поезд уносил его в безопасное место мимо силуэта. К тому времени, когда он добрался до Берлина, был 1956 год, и большинство достопримечательностей представляли собой остовы из кирпича и балок. Отец Гюнтера был командиром танка в танковой дивизии, он вспомнил, как студент рассказывал ему: "он носил в бумажнике пожелтевшую, выцветшую фотографию и любил показывать ее". Poor Günther.
Формальности при пересечении границы были краткими, и через тридцать минут он высаживался в зоопарке Банхоф, выбрав главную станцию, потому что давка людей сбила бы с толку любого восточного немца, посланного в погоню, когда они обнаружили свою ошибку.
Он не спеша принял ванну в отеле Kempinski, даже подождал, пока отгладят его второй костюм, наслаждаясь мыслью о предстоящем противостоянии.
Силки и Харрисон уже были в баре, оба слегка пьяные, как он и предполагал, они будут. Силки увидел его первым, остановившись с протянутой рукой к своему стакану.
‘ О, Боже мой, ’ с трудом выдавил он.
Харрисон попытался, но не смог подобрать слов, стоя и отрицательно качая головой.
‘Ты мертв", - наконец настаивал Силок. ‘Мы видели, как это произошло’.
И остался совершенно невозмутимым, догадался Чарли. Они действительно пытались его подставить.
‘ Бренди, ’ заказал он, не обращая внимания на двух мужчин. Он отмерил между большим и указательным пальцами, указав бармену на большой размер.
Силки и Харрисон действительно не были хорошими оперативниками, решил Чарли. Независимо от обстоятельств, они не должны были допускать такой реакции.
‘Значит, ты устраиваешь поминки по мне", - саркастически предположил он, кивая в сторону напитков. Он поднял свой собственный бокал. ‘За мое дальнейшее крепкое здоровье’.
Оба схватились за свои бокалы, присоединяясь к тосту. Как подающие надежды в школьном спектакле, подумал Чарли, наблюдая за представлением.