В дни славы великой империи Лузу, на окраинах того, что однажды станет Восточной Африкой, до окончательного вторжения европейцев, которое изменит облик континента на столетия вперед, до кровавых бурских войн и бесчисленных смертей, которые они принесут, люди племени могущественного вождя лузу Кваанги торжественно встретились на берегах великого лазурного моря.
День был теплым, не жарким, небо чистым, как стекло, и голубым, как гладкие воды моря, которое смело простиралось до горизонта. В какой-то отдаленный момент море вырвало скай с небес и крепко прижало его к своей волнистой груди.
В центре маленькой бухты - едва заметный вход - стоял на якоре изящный, странный корабль из какой-то далекой страны. Деревянное судно лениво покачивалось на пологих волнах, которые накатывали на песчаный желтый берег, где они превращались в тонкую пену.
Из уважения к своему прощальному гостю женщины племени лузу прикрывали свои груди шелками из далеких земель, где обитали мужчины с прорезями для глаз и кожей цвета львиного брюха. Восток. Место, откуда прибыл их почетный гость. Место, куда он сейчас отправится, чтобы никогда не возвращаться на землю Лузу.
Старейшины Лузуленда были одеты в ниспадающие кафтаны и дашики, богатство империи отражалось в их одежде. Молодые мужчины были вымазаны зеленой и красной краской и несли копья тонкой работы с металлическими наконечниками - почетный караул в честь человека, который так хорошо служил им всем так долго.
Недавние новости об уходе почитаемого были неожиданностью для всех. Или, возможно, не все. Несомненно, великий вождь Кваанга знал. Именно он призвал таинственного воина из своей далекой страны на помощь Лузу. Им не сказали, потому что, будучи простыми субъектами, они не должны были знать. Но Кваанга, должно быть, давно знал, что худой человек с руками и ногами, быстрыми, как стрела в полете, в этот день покинет Лузу.
Люди вышли на рассвете. Спеша подготовиться к церемонии, они были готовы к полудню. Как раз вовремя.
Когда раскаленное добела солнце достигло наивысшей точки в небесах, прибыли великие люди.
Впереди шагал вождь Кваанга, мощный мужчина с широким улыбающимся лицом и в развевающихся разноцветных одеждах. В этот день Кваанга не улыбался. Позади их вождя верхом на огромном черном пони ехал защитник народа лузу.
Лошадь вождя когда-то принадлежала испанцам. Это была демонстрация как благодарности, так и смирения, что вождь должен вести своего гостя, как обычного лузу.
Тишина воцарилась над людьми - десять тысяч человек - собравшимися на покрытом пеной берегу.
Человек верхом на лошади был одет в церемониальную мантию более глубокого и яркого зеленого цвета, чем все, что когда-либо видели лузу. На его голове покачивалась неуклюжая шляпа из тонкой рисовой бумаги, заляпанная черным. Шляпа была слишком мала для его головы и, казалось, готова была слететь с малейшего ветерка.
Он был известен как Нук, Мастер синанджу. Тот, кто взял в качестве семени небольшую группу крестьян-воинов и помог им вырасти в могущественную империю.
Нук не смотрел в глаза толпе. Когда его пони подошел ближе к берегу, он посмотрел поверх голов людей. Он посмотрел за пределы суши, даже за пределы ожидающего корабля в гавани. Он смотрел в точку, где небо встречалось с морем, на расстояния, недоступные народу Лузу, и на глубины, которые никто, кроме него, не мог постичь.
С океана налетел теплый бриз, направляясь к берегу. Он потревожил шелковые одежды и выдул облако мелкого песка вглубь острова. Проходя сквозь толпу, Мастер Синанджу и вождь Кваанга не обращали на ветер никакого внимания.
Там, где шли мужчины, люди Лузу расступались. Молча, с гордым черным лицом, блестящим под безжалостным африканским солнцем, вождь вел лошадь сквозь толпу. У берега он остановился.
Небольшая гребная лодка, занесенная на песок пляжа. Двое встревоженных матросов стояли рядом с ним.
Сильная нация, народ Лузу, толпившийся на пляже и утесе.
Рядом с лодкой Мастер Нук соскользнул с голой спины пони, его деревянные сандалии не потревожили ни единой песчинки.
Мастер Синанджу был высоким, но худощавым, его черные волосы недавно тронула крупная седина. Когда Нук повернулся, чтобы обратиться к вождю Лузу, его голос был достаточно громким, чтобы его услышали все. Он говорил на языке их отцов.
"Синанджу хотел бы расстаться с тобой, бесстрашный вождь Кваанга из племени Лузу", - нараспев произнес Мастер Синанджу.
Перед худощавым мужчиной, чье лицо было цвета песка в тени, вождь Кваанга выпрямился во весь свой царственный рост. Макушка его головы доставала только до переносицы Мастера Синанджу.
"Я бы разрешил тебе, Великий Мастер Нук, тот, кто милостиво душит вселенную, из внушающего страх Дома Синанджу".
Кивок, который был не совсем поклоном, прошел между двумя мужчинами. После Мастер Нук посмотрел на сияющие черные лица народа Лузу. Хотя его слова были адресованы их лидеру, они предназначались для его племени.
"Ты мудрый и могущественный правитель, о Кваанга. Ваши люди храбры и сильны, ваши алмазы чисты. Вы даете своей нации как физическую силу, так и твердость характера. Лидер служит нации, а нация - лидеру. И для Синанджу большая честь служить обоим ". В карих глазах Мастера был намек на гордость и грусть. "Запомни это - хотя я сейчас покидаю эту землю, если когда-нибудь наступит время, когда твоему народу понадобятся услуги Синанджу, тебе нужно только позвать нас. Это обещание Нука, нынешнего мастера Синанджу, тебе, Кваанга из Калузу ".
И Мастер Синанджу достал из своего одеяния маленький церемониальный кинжал. Его дубинка была из слоновой кости, а лезвие - из чистейшего золота. Это было передано Капитану вождем Кваангой. Мастер Нук вернул маленький нож лидеру лузу.
Принимая лезвие, вождь Кваанга обнаружил, что на рукояти ножа был вырезан новый символ. Это была простая трапеция, разделенная пополам вертикальной чертой. Символ Дома Синанджу.
"Это знак дружбы между нашими народами", - провозгласил Нук. "Держи это всегда рядом".
С этими словами Мастер Синанджу приподнял полы своей мантии и забрался в ожидавшую его деревянную гребную лодку.
У двух нервных матросов, присутствовавших при этом, глаза были круглыми, как у Лузу, но их кожа не была ни кожей Лузу, ни уходящего Капитана. У них была кожа такая же белая, как облака над Килиманджаро, и они говорили на языке, чуждом для местных ушей. Как только Капитан уселся в шлюпку, уложив зеленые юбки вокруг колен, матросы подтолкнули крошечное суденышко к пологому прибою. Забравшись на борт, они начали быстро грести к ожидавшему их кораблю.
И когда Мастер Нук в последний раз покинул тот берег, от собравшегося народа лузу донесся тихий звук. Приветственные крики становились все громче, пока сам воздух не завизжал от радости. Когда гребная лодка проходила мимо якоря пришвартованного судна, над заливом разнеслись громкие завывания.
Мастер Синанджу, не оглядываясь, поспешил на борт большого судна.
Шеф Кваанга не видел, как Капитан забирался в лодку, и не ждал со своими ликующими людьми, когда корабль выйдет в море. Как только мастер Нук забрался в шлюпку, вождь вскочил на своего собственного черного коня. Пока его люди кричали от радости и благодарности, он уехал один. Подальше от моря. Назад, в центр своей империи.
Шеф был тихо обеспокоен. В пустоте, где обитал его дух, он задавался вопросом, были ли слова, сказанные в этот день, просто для церемонии. Если когда-нибудь наступит время, когда лузу понадобятся Мастера Синанджу, действительно ли глава древнего Дома ассасинов прислушается?
Когда радостные крики его людей стихли на ветру, Кваанга вернулся в сердце Калузу, один и с глубоко обеспокоенным сердцем.
Глава 1
Была представлена мафия.
Делегации "Коза Ностра" из Соединенных Штатов и Сицилии настояли на почетном месте во главе стола, и они все еще пользовались достаточным уважением, чтобы получить его. По правде говоря, все присутствующие знали, что время мафии почти подошло к концу.
Когда-то богатый и могущественный, он процветал до того, как большинство людей там родились. Но это было до того, как в мире появилась какая-либо реальная конкуренция. Итак...
Итак. Что ж, вежливость не позволила другим делегатам говорить о трудных временах, которые в последнее время обрушились на Толпу. Теперь к его требованиям присоединились скорее из уважения к тому, что было в прошлом, в настоящем. Подобно слабоумному отцу, которого слишком любит его семья, чтобы поместить в дом, Мафии было предоставлено почетное место.
Там также был агент Каморры. На протяжении многих лет более могущественная мафия смотрела свысока, считалось, что Каморра была ликвидирована Муссолини в начале двадцатого века. Он выжил, но лишь с малой долей той мощи, которой обладал ранее. В последнее время он пережил возрождение, готовый вторгнуться на территорию, которая ранее была исключительно территорией мафии.
Черная Рука был там. Это был преступный синдикат, который в разные периоды своей истории считался одним и тем же, как Сицилийская мафия, так и Неаполитанская каморра, но который никогда не был частью ни того, ни другого. Он был силен и скрытен, его руководство неизвестно. Его операции были настолько сложными, что их влияние было невозможно просчитать.
Нынешние титаны на мировой арене были могущественными торговцами наркотиками. И от Франции до Дальнего Востока, от русской мафии на севере до Медельинского картеля на юге, все направили своих представителей на эту ознакомительную встречу.
Обещание мира привело их всех туда. Но все пошло прахом в тот момент, когда Джеймон Альбондигас заметил Рассела Коупфилда, посла картеля Кали.
"Ты дурак, который работает на дураков", - злобно сплюнул Альбондигас. Наркобарон из Ла Косины был пухлым, с темно-коричневым цветом лица. Даже в прохладном зале с кондиционером он вспотел, как венесуэльский грузчик. На подмышках его белой рубашки с открытым воротом выступили серповидные луны пота.
"Если вы и ваши братья не можете конкурировать ..." Коупфилд пожал плечами, надевая изящную сорочку от Армани. Агентом Кали был нью-йоркский адвокат лет сорока пяти. Его лицо хорька было вытянуто вперед в постоянной снисходительности.
"Кали мертва", - прорычал Альбондигас. "Мы - новая власть. Мои братья и я похоронили тебя ".
"Мы посмотрим, кто будет мертв в конце дня", - издевался американский адвокат с приводящим в бешенство самодовольством.
Альбондигас вцепился в край огромного стола. Яростные взгляды метнулись к двойным дверям.
Телохранители и наемные убийцы ждали снаружи. Альбондигас привел с собой неуклюжего парагвайца с руками, широкими, как стволы деревьев, и грудью, широкой и мускулистой, как задние конечности атакующего носорога. Если бы Альбондигас позвонил, великан выломал бы дверь. Остальные телохранители последуют за ним, держа оружие наперевес. В последующей кровавой бане они все были бы убиты.
Лицо Альбондигаса исказилось от едва сдерживаемой ярости.
Остальные в комнате с тревогой посмотрели на главу стола в поисках указаний. За успокаивающий голос. За что-нибудь, чтобы остановить это безумие. Но только тишина исходила из самого видного кресла в большой комнате.
"Ты очень уверен в себе, гринго", - резко прошипел Альбондигас.
Мягкость его тона раздражала. Все взгляды вернулись к Альбондигасу.
"Мне платят за уверенность", - натянуто ответил Копефельд. Было что-то в его голосе, в его глазах. Как загнанный в угол зверь. Как будто он сам не верил в то, что говорил. И все же он не отступил.
Альбондигас стиснул челюсти. Медленно его взгляд переместился на главные двери. И пока все наблюдали, его губы поджались в издевательской злобе.
Прежде чем Альбондигас смог произнести хоть слово, раздался другой резкий голос. Английский был резким и точным.
"Это глупость. Мы здесь не для того, чтобы ссориться. Прекрати это сейчас же, Мандобар."
Шам Токумо из якудзы смотрел на главу стола, на их молчаливого хозяина.
Лица мужчин были невыразительными - намеренно желаемое спокойствие, чтобы замаскировать внутреннее беспокойство. Плоские глаза еще раз сфокусировались на всемирно известном шоколадно-черном лице Мандобара. Глаза их хозяина были непроницаемы; на губах застыло выражение сморщенного нетерпения.
Реакция Мандобара на словесную войну удивила их всех. Раздался долгий вздох, за которым последовало очень легкое поднятие плеч. Полная беспомощность.
"Я не верил, что это произойдет так быстро", - недовольно кудахтал Мандобар. "Конечно, я знал, что конфликт, скорее всего, неизбежен. Но здесь? Сейчас?" Голова тряслась, глаза были грустными и слегка опущенными, как будто погруженный в тяжелую мысль.
Альбондигас облизнул губы. Он перевел взгляд с адвоката на Мандобара.
О нраве Альбондигаса ходили легенды. И все же никто, казалось, не был готов помешать ему позвать в комнату своего телохранителя. Даже не тот человек, который собрал их всех здесь на эту великую встречу самых могущественных преступных синдикатов мира. Для Альбондигаса теперь это было делом чести.
С мучительной медлительностью он отодвинул свой стул от большого стола. Ножки из красного дерева застонали в печальном протесте по сухому, отполированному мраморному полу.
Сидящий через стол Шам Токумо был ошеломлен. Человек из якудзы не мог поверить, что Мандобар не остановил это. Разве не в этом заключался весь этот план? Единство среди этих организаций? Токумо не хотел умирать из-за того, что два склочных идиота не смогли поладить.
Альбондигас медленно шел к двери. Токумо в отчаянии оглядел сверкающий стол для совещаний в поисках того, кто мог бы остановить безумие. Когда Альбондигас прикажет своему человеку стрелять, все будет кончено.
Токумо не для того потратил четыре месяца на переговоры с правительством Восточной Африки, чтобы быть убитым из-за каких-то мелочных замечаний, даже не связанных с текущей встречей.
"Прекрати это, Хамон", - крикнул Токумо, поднимаясь на ноги.
Остановившись, наркоторговец обернулся. Он стоял посреди широкой пустой комнаты, размером с большой зрительный зал. Стол был далеко позади него, освещенный полосами каскадного света, льющегося из решетчатой сети световых люков, которые фильтровали ультрафиолет от палящего африканского солнца.
"Не волнуйся, Шэм", - вежливо сказал Альбондигас. "Я только выхожу на улицу подышать свежим воздухом. Здесь внезапно стало грязно ". Он снова начал ходить.
Токумо повернулся к адвокату из Кали, который сидел через несколько мест от агента Якудзы. "Извиняйся, дурак", - прошипел он, срывая свои совиные очки.
На верхней губе и лбу адвоката выступили капельки пота. Опять же, было ощущение, что он не ожидал, что несколько неудачно подобранных слов зайдут так далеко.
Токумо увидел, как под аккуратно выбритой линией волос на затылке адвоката выступила единственная капелька пота. Она скользнула за воротник его белой рубашки.
Альбондигас был всего в ярде от двери, когда адвокат из Калифорнии окликнул его.
"Рабочий день", - отрывисто произнес Рассел Копефельд, и его голос эхом отозвался в большом зале. Альбондигас медленно повернулся, глаза сузились. Резкий солнечный свет, приглушенный через затемненное стекло, отбрасывал причудливые тени на его дородную фигуру. Он был так далеко в другом конце огромной комнаты, что им почти понадобился бинокль, чтобы разглядеть выражение его лица. "Что?" Сказал Альбондигас ровным тоном.
"Я хотел сказать: "Мы посмотрим, кто умрет в конце рабочего дня", - предложил адвокат, его голос внезапно стал робким. "Риторически говоря, есть большая разница. Это была не угроза - это была метафора. За наше здоровое деловое соперничество. Если вы восприняли это по-другому, это было не намеренно, и я приношу самые искренние извинения ".
У двери Хамон Альбондигас тщательно взвесил успокаивающие слова Копефельда. Ему потребовалось мгновение, чтобы отреагировать. Когда он сделал шаг назад к столу, Шам Токумо почувствовал, как сам воздух стал легче. Все было кончено.
"Я принимаю ваши извинения", - натянуто сказал Альбондигас, возвращаясь к столу. "И я также желаю тебе смерти. В самом здоровом смысле деловой метафоры, конечно."
Пока остальные смеялись, Альбондигас занял свое место за столом переговоров.
Когда Шам Токумо взглянул на Копефельда, адвокат из Кали вытирал пот со своего загорелого лица. Токумо нахмурился из-за странного поведения мужчины, хотя и почувствовал облегчение оттого, что теперь они могли вернуться к более обыденным делам, стоящим перед ними.
Сидевший во главе стола Мандобар был на удивление молчаливым наблюдателем. Ни слова не слетело с широких губ. Даже сейчас это знаменитое лицо оставалось нечитаемым. Как будто это могло быть вырезано из куска блестящего угля. Но когда Токумо и остальные вернулись к своим бумагам и портфелям, с дальнего конца огромного стола донесся счастливый смешок. Когда собравшиеся подняли глаза, они обнаружили, что суровый рот расплылся в широкой ухмылке.
Мандобар рассмеялся глубоким, раскатистым смехом. Черные глаза сверкнули, и вернулись знакомые смешинки. Это было то же самое лицо, которое все они видели в газетах и на экранах телевизоров с тех пор, как страна Восточной Африки так внезапно оказалась в центре внимания мирового сообщества около пятнадцати лет назад.
"Разве ты не видишь?" Мандобар радостно спросил у озадаченных лиц. "Это было первое реальное испытание нашего нового союза, и кризис был разрешен мирным путем. Словами, а не насилием. Джентльмены, мы уже добились успеха. Все так, как я обещал. Здесь не будет конфликта. Восточноафриканская Республика будет союзником для всех вас." Мандобар по очереди посмотрел на Альбондигаса и Копефельда, их глаза сияли. Далеко-далеко за огромным столом представитель Таджикистана начал аплодировать. Рядом с ним агент Сынов Велиала тоже начал хлопать. То, что началось как вежливая рябь , быстро росло. Токумо, Копефельд - даже Хамон Альбондигас присоединился. Подобно грому, раскатывающемуся по бескрайнему Серенгети, приветственные крики нарастали и нарастали, эхом разносясь по большому залу.
И на почетном месте во главе стола Мандобар наслаждался похвалами из этой коллекции величайших в мире поставщиков страданий и зависимости.
СОБРАНИЕ РАЗОШЛОСЬ поздно вечером. Радостные возгласы давно стихли к тому времени, когда Рассел Копефельд в одиночестве пробрался через тенистый комплекс рядом с затемненным залом собраний.
Ночь была теплой. Далекие животные, до сих пор знакомые только по документальным фильмам PBS, издавали печальные, отчаянные вопли в усыпанном драгоценностями африканском небе.
В ряду аккуратных бунгало справа от него разместились некоторые делегаты со всего мира. Многие другие были отправлены вертолетом обратно в Бахсбург после встречи.
Было уже далеко за полночь, и все аккуратные домики были погружены в темноту. Единственный свет, который мог видеть Копефельд, исходил из коттеджа французского делегата. Местный бордель поставлял проституток для делегатов с тех пор, как они впервые прибыли в secret VIP village. Без сомнения, французский агент снова взялся за дело.
Копефельду было плевать на француза или его шлюх. Прямо сейчас все, что его интересовало, это получение денег.
Этот "плащ и кинжал" был нелепым. Крадутся повсюду, как обычные воры глубокой ночью. Он обязательно даст знать Мандобару, когда они встретятся.
В банковских транзакциях не было ничего плохого. Черт возьми, разве не для этого все это было? Неотслеживаемая наличность, банки, готовые закрывать глаза на огромные депозиты и, самое главное, ни один налоговый инспектор, дышащий кому-либо в затылок.
Копефельд был большим сторонником электронных денег. Это было частью того, почему он убедил своих боссов из Калифорнии серьезно заняться этой восточноафриканской сделкой. Убежище для преступности, которой все равно, откуда берутся деньги? Фиксированный уровень взяточничества у местного правительства, защищенный надежнее, чем казначейский билет правительства Соединенных Штатов? Одобрение всего предприятия на самых высоких уровнях правительства?
Это была хорошая сделка. Восточная Африка собиралась стать нацией, подобной которой мир никогда не видел. В каждой стране, штате или городе были свои беззаконные пригороды. Многие страны смотрели сквозь пальцы на определенные виды преступлений. Но обещание Восточной Африки было всем под одной крышей. Вы могли бы перевести наличные вашей богатой жены в один из банков Бахсбурга, нанять кого-нибудь, чтобы убить ее, из раздела "Секретно" местной газеты и быть на связи на знаменитом курорте "Город грехов" менее чем за час.
Конечно, такого рода вещи были для по-настоящему богатых. Рассел Копефельд был всего лишь нью-йоркским адвокатом, которому время от времени не помешала бы пара лишних долларов. Вот почему, когда Мандобар предложил ему пятьдесят тысяч долларов США, чтобы начать ту маленькую драку с Альбондигасом в тот день...ну, дурак и его деньги.
Копефельд не знал наверняка, почему Мандобар так настаивал на срыве сегодняшней встречи. Однако у него было подозрение. Несомненно, это было сделано для того, чтобы доказать другим криминальным авторитетам, что здесь все можно легко уладить. Здесь, в новой Восточной Африке, не было войн. Это была демилитаризованная зона преступности.
Пробираясь сквозь заросли, Копефельд думал о том, как сопротивлялись этому плану его боссы. Однажды они обжигались на чем-то подобном. Но это было давно, в 1970-х годах. Мир был старше, мудрее и гораздо более изощренным сейчас. Это была идея, достойная воскрешения.
Рукав Копефельда внезапно зацепился за колючую ветку. Когда он потянул, он услышал, как рвется материал. "Черт возьми", - прошептал он в пустой черный воздух. Прищурившись, он поднес манжету к носу. Протирая дорогой шелк кончиками пальцев в поисках дырочки, Копефельд услышал звук позади себя.
Треснувшая ветка.
Опасаясь нападения животного, он развернулся. Но это было не животное.
Сильные руки схватили его за руки, больно заломив их за спину, дергая их вверх, пока они не угрожали вырваться из суставов.
Когда Копефельд отчаянно пытался вырваться, перед ним возникла фигура. Черное лицо было исполнено угрозы.
"Что ты делаешь!" Копефельд ахнул.
В ответ сжатый кулак полоснул его по лицу. Кольцо мужчины оставило глубокую рану на щеке Копефельда.
Невидимые люди боролись с его запястьями, затягивая что-то вокруг них.
Веревка скручена и завязана узлом. Ноги Копефельда слабели. Извиваясь, охваченный паникой, он мельком увидел их потные, ликующие лица.
Теперь запах. Сильный. Что-то плещется в консервной банке.
"Боже, пожалуйста, нет", - взмолился Копефельд в безжалостную африканскую ночь.
Один из мужчин, в котором он теперь узнал помощника Мандобара, вынес вперед знакомую большую форму пончика. Безвредный предмет, узнаваемый даже в самых сельских деревнях по всему миру, имел особое значение в Восточной Африке.
Шина. Логотип Goodyear был виден вдоль гладкой черной стороны.
Что-то расплескалось внутри полого резервуара внутри резинового кольца без колес. Бензин. Копефельда тошнило, но парализующий страх запер еду и желчь в его скрюченной груди.
Ожерелье. Так они это назвали. Мандобар даже предстал перед судом за это, прежде чем законы Восточной Африки были ниспровергнуты в пользу преступников. Пока остальные держали его, человек Мандобара накинул грязную шину на шею Копефельда.
Когда адвокат плакал горячими слезами, ему в рот засунули промасленную тряпку. Они запихнули это так сильно, что у него сработал рвотный рефлекс. Копефельда вырвало ужином из телячьих креветок и красного вина. Немного жидкости вытекло у него из носа, жгучей и смешанной с желчью. Тряпка перекрыла остальное. Когда он проглотил, густая кислота имела привкус моторного масла.
Когда его желудок сжался, бензин из канистры забрызгал его одежду. Люди ликующе кричали.
В некоторых бунгало зажегся свет. Сонные делегаты вышли на веранды в ночных рубашках, чтобы разобраться в суматохе.
Прожекторы вспыхнули к жизни, купая площадь в болезненной желтой дымке.
Когда его вытолкнули на середину широкой дороги, Копефельд почувствовал на себе десятки взглядов. Он увидел Шама Токумо и Хамона Альбондигаса. На ближайшем, самом большом крыльце стоял Мандобар. Глаза опущены, голова мрачно трясется. Так грустно.
И в этот момент перед его убийством у Рассела Коупфилда была внезапная вспышка осознания.
Примером Мандобара должна была стать не драка в конференц-зале. Это было то, что случилось бы с любым, кто решил бы ввязаться в драку в новой Восточной Африке.
Примером был Рассел Копефельд.
Была зажжена спичка. Копефельд услышал, как палка провела по песку и фосфору.