Блик Оливер(Росс Томас) : другие произведения.

Щит Компорена

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Аннотация: Росс Томас впервые в детективном жанре вывел и закрепил нового героя — так называемого Посредника. Посредник Сент-Ив (серия публиковалась под псевдонимом Оливер Блик) не сыщик и не работник полиции, но и в то же время не представитель преступного мира, а человек,которому доверяют. Уникальность его положения между двумя противоборствующими лагерями позволяет ему решать оригинальные задачи, недоступные обычным героям детективов, и придает ощущение новизны самому жанру. ( http://mydetectiveworld.com )
  
  
  ---------------------------------------------
  
  
   Оливер Блик (Росс Томас)
   Щит Компорена
  
  
  
   Глава 1
  
  
   Выбор у меня был небогатый. То ли открывать дверь, в которую только что постучали, то ли продолжать набирать карты червовой масти, занятие неблагоприятное, присущее тем, кто верит в эльфов, политические платформы и гарантии уплаты по долговым обязательствам. Стук в дверь сулил хоть надежду сюрприза, поэтому я бросил карты на стол и пошел открывать. Визитер, правда, разочаровал меня. На пороге возник Майрон Грин, адвокат, объявивший во всеуслышание, что ему необходимо поговорить со мной, причем наедине.
   В ту субботу мы играли в покер впятером. Сели в половине одиннадцатого утра с намерением не расходиться до позднего вечера. К моменту прихода Грина, во второй половине дня, я выигрывал около шестисот долларов. Жил я на девятом этаже отеля «Аделфи», что в восточной части 46-й улицы. Наедине мы могли поговорить только в ванной, куда незамедлительно и направились. Я закрыл дверь, уселся на краешек ванны, предоставив Грину унитаз. Он закрыл крышку, опустился на нее толстым задом, положил ногу на ногу, снял очки, протер их шелковым галстуком и вновь водрузил на нос.
   — Ты не отвечаешь на письма.
   — Я их даже не читаю.
   — Ты не берешь телефонную трубку.
   — На коммутаторе все записывают. Раз в день я справляюсь у них, кто мне звонил.
   — Вчера я звонил четырежды. С просьбой срочно связаться со мной.
   — Вчера я забыл справиться, звонили ли мне.
   — Мне пришлось приехать из Дариэна, — в голосе слышался упрек.
   — Неужели ты не мог подождать до понедельника? — удивился я. — С понедельника я намеревался отвечать на телефонные звонки.
   — Нет, — покачал головой Грин. — Дело не терпит отлагательств. В понедельник ты должен быть в другом месте.
  
  
  * * *
  
   Я никак не могу заставить себя считать Майрона Грина моим адвокатом, и совсем не потому, что мне он не нравится или выставляемые им счета чрезмерно велики. Просто Майрон Грин вовсе не такой, каким видится мне мой адвокат. Его я представляю себе говорливым старичком с покрасневшими от непрерывного чтения бумаг глазами, в поношенном пиджаке на плечах, с вязаным галстуком на шее и вороватыми повадками, с полуподвальным кабинетом неподалеку от суда, который он делит с поручителем, готовым внести залог за любого бандита. А из ушей непременно должны торчать жесткие седые волосы.
   Майрон же Грин — пышущий здоровьем тридцатипятилетний мужчина, набравший, правда, избыточный вес. Одевается он в лучших магазинах Нью-Йорка, контора его — на Мэдисон-авеню, дом — в Дариэне, а у клиентов (я не в счет) состояния, оцениваемые шести— и семизначными цифрами. После разговоров с Майроном Грином я всегда испытываю легкое разочарование. Каждый раз надеюсь найти пятнышко от подливы на лацкане пиджака или от майонеза — на галстуке, но безрезультатно, и Майрон Грин остается для меня просто адвокатом.
  
  
  * * *
  
   — И где же я должен быть в понедельник? — поинтересовался я.
   — В Вашингтоне.
   — С какой стати?
   — Щит, — объяснил Майрон Грин. — Он пропал.
   — Откуда?
   — Из музея. Музея Култера.
   — Почему я?
   — Они предложили тебя.
   — Музей Култера?
   — Нет, — покачал головой Грин. — Другая сторона. Воры.
   — Сколько?
   — Четверть миллиона долларов.
   — Он что, из золота?
   — Нет. Щит бронзовый.
   — Обычные условия?
   Грин кивнул.
   — Десять процентов.
   — Мне это нужно?
   Майрон Грин поменял ноги: та, что была внизу, оказалась наверху, разгладил лацканы восьмипуговичного двубортного пиджака и улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Чувствовалось, что последние тридцать два года их показывали дантисту каждые три месяца.
   — Твоя жена.
   — Моя бывшая жена, — поправил я Грина. — И что?
   — Твой сын через месяц идет в школу. Мне позвонили с тем, чтобы напомнить, что теперь ежемесячно придется платить на двести долларов больше.
   — Двести долларов за стакан молока и пару пирожков в одиннадцать часов дня! — возмутился я.
   — Это особая школа, — попытался успокоить меня Грин.
   — Должно быть, частная, о которой она вечно ныла.
   — Совершенно верно.
   — Что плохого в обычной школе?
   Вновь Майрон Грин улыбнулся.
   — У твоего сына Ай-Кью [1] 164, и твоей бывшей жене не нравятся обычные школы.
   — Вторая причина куда важнее первой.
   — Наверное, ты прав.
   — Я слышал, она собирается замуж.
   — Сейчас нет. Не раньше мая. Когда закончится учебный год.
   — Если я должен платить на две сотни больше, получается тысяча в месяц, так?
   — Так.
   — Тогда мне нужны деньги.
   Майрон Грин кивнул и провел рукой по каштановым волосам, чуть более длинным, чем должно иметь преуспевающему адвокату.
   — Расскажи мне о щите.
   Майрон Грин сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил конверт.
   — Я продиктовал это вчера, после того, как не смог дозвониться до тебя. — Он положил конверт на раковину. — Я не знал, дома ли ты. Если бы я тебя не застал, то подсунул бы конверт под дверь.
   — Так почему бы тебе не рассказать о щите, раз уж я здесь?
   Он взглянул на часы — золотой хронометр, показывающий не только нью-йоркское время, но, должно быть, и шанхайское.
   — Я вообще-то тороплюсь.
   — Я тоже.
   Майрон Грин пренебрежительно дернул щекой. Куда, по его мнению, мог торопиться человек, играющий в карты посредине дня?
   — Коротко, — попросил я.
   — Хорошо, — смирился он. — Коротко. Но тут все написано. — Он взял конверт с раковины и протянул его мне.
   — Я прочту, когда закончится игра, — пообещал я.
   — Если сможешь выкроить несколько свободных минут, — саркастические реплики Грину не удавались.
   — Коротко, — повторил я.
   — Ладно. Два дня назад, то есть в четверг, так?
   — В четверг, — подтвердил я.
   — В четверг в музее Култера в Вашингтоне открылась двухмесячная выставка произведений африканского искусства. Она чуть ли не год путешествовала по свету — Рим, Франкфурт, Париж, Лондон, Москва и наконец Вашингтон. В день открытия, точнее, ночью с четверга на пятницу, из музея украли самый ценный экспонат. Один-единственный. Бронзовый щит диаметром в ярд, сработанный семьсот или восемьсот лет назад. А может, еще более древний. Во всяком случае, щит этот бесценный, но воры готовы возвратить его за двести пятьдесят тысяч долларов при условии, что переговоры будешь вести ты. Руководство музея вышло на меня, поэтому, собственно, я и пытался найти тебя. С ценой музей согласен. — Майрон Грин встал и еще раз посмотрел на часы. — Я действительно опаздываю. — Он указал на конверт, который я держал в руках. — Там все написано.
   — Ладно. Я прочту после игры.
   — Ты в выигрыше? — спросил он, и я знал, что он надеется услышать отрицательный ответ.
   — Да.
   — Много? — Как и все адвокаты, Майрон Грин отличался дотошностью.
   — Не знаю. Что-то около шести сотен.
   — Так много?
   — Да. Не хочешь ли составить нам компанию?
   Майрон Грин двинулся к двери, к детям, жене, дому в Дариэне, дачному коттеджу в Кеннебанкпорте, конторе на Мэдисон-авеню.
   — Пожалуй, что нет. Во всяком случае, не сегодня. Мне давно пора уходить. Вы играете постоянно?
   — Более-менее. Нас человек пятнадцать, но одновременно могут собраться лишь пять-шесть. Так что состав постоянно меняется. Пойдем, я представлю тебя.
   — Мне кажется...
   — Пойдем, пойдем.
   Ранее он встречался со всеми. С Генри Найтом, исполняющим главную роль в пьесе, которая шла уже четырнадцать недель, несмотря на безразличие, если не сказать враждебность критики. Сорокадвухлетний Найт, занятый еще и в дневном спектакле, соглашался с критиками и рассматривал каждый еженедельный чек как подарок судьбы. Деньги он тратил так же быстро, как и получал. Покер был одним из способов расходования наличных, причем не сопровождался неприятными последствиями вроде похмелья. Найт проигрывал примерно две сотни долларов, когда Майрон Грин похвалил пьесу, в которой он играл главную роль.
   — Чтобы создать этот эпохальный шматок дерьма, потребовались усилия множества талантливейших людей, — отреагировал Найт.
   Встречался Майрон Грин также с Джонни Паризи, недавно условно освобожденным из Синг-Синга, где отбывал наказание за непреднамеренное убийство. Срок он получил небольшой, потому что основную работу выполнили братья Дуччи, а он, по собственным словам, «был на подхвате». В молодости Паризи играл в баскетбол и даже выступал за сборную какого-то маленького колледжа в Пенсильвании. И в тридцать пять лет он сохранил стройную фигуру и, разумеется, рост шесть футов плюс пять дюймов [2] . Изо рта у него постоянно торчал длинный янтарный мундштук, даже когда он не курил, и говорил он, не разжимая зубов, столь невнятно, что мне приходилось часто его переспрашивать. Он проигрывал четыре сотни, добрая часть которых перекочевала к мужчине, сидевшему слева от него и имевшему полное право арестовать Паризи за нарушение положений условного освобождения. Я имел в виду лейтенанта Кеннета Огдена из полиции нравов, которого иногда называли Огден-картежник. Никто не задавался вопросом, откуда у Огдена деньги, чтобы играть по нашим ставкам, хотя некоторые утверждали, что зелененькие водятся у его жены. Если последнее соответствовало действительности, то Огден обходился этой даме в кругленькую сумму. Лет пятидесяти с небольшим, Огден выглядел старше, а одевался лучше, чем Найт или Паризи, считавшиеся щеголями в соответствующих кругах. Паризи пробормотал что-то непонятное, когда я представил Грина. Огден буркнул: «Привет», продолжая тасовать карты.
   Последним я представил Майрону Грину человека в комбинезоне из легкой джинсовой ткани, футболке с надписью «Харчевня „Синяя птица“ Кеглерса» и белых грязных кроссовках. Звали его Парк Тайлер Уиздом Третий, и он не ударял пальцем о палец, чтобы заработать себе на кусок хлеба, потому что бабушка оставила ему семь миллионов долларов, процентами с которых он мог пользоваться по достижении двадцати двух лет. Иногда Уиздом принимал участие в том или ином марше протеста, а однажды его замели за, как он утверждал, сожжение призывной повестки. В суд, однако, дело не передали, после того как прокуратуре напомнили, что Уиздом награжден «Серебряной звездой» и «Пурпурным сердцем» [3] за деяния, совершенные им за два года, проведенных во Вьетнаме. Роста чуть ниже среднего, с явно избыточным весом, двадцатидевятилетний Уиздом являл собой жизнерадостного толстяка, умеющего ценить хорошую шутку. Вот и теперь он весело поздоровался с Майроном Грином, хотя большую часть шестисот долларов я выиграл у него.
   Никто из нас не нуждался в услугах адвоката, раз тот не хотел садиться за стол, поэтому я проводила его к лифту. В холле он внезапно остановился, повернулся ко мне.
   — Не тот ли это Паризи...
   — Он самый, — подтвердил я.
   В Майроне Грине проснулся слуга закона.
   — Условно освобожденным запрещено играть в карты на деньги. Этот детектив...
   — Лейтенант, — поправил я Грина. — Из полиции нравов. Учти, пожалуйста, что именно он выигрывает деньги Паризи.
   Майрон Грин покачал головой и нажал кнопку вызова кабины.
   — Понять не могу, где ты их нашел.
   — Это мои друзья и знакомые. Если в их у меня не было, едва ли я мог приносить тебе хоть какую-то пользу, не так ли?
   Он обдумал мой вопрос и решил, что ответа не требуется. К тому же он и сам хотел кое о чем спросить.
   — Ты ознакомишься с содержанием конверта?
   — После окончания игры.
   — Тебя ждут в Вашингтоне в понедельник.
   — Ты мне это уже говорил.
   — Позвони мне завтра домой и скажи, что ты решил.
   — Хорошо.
   — Тебе нужны деньги.
   — Я знаю.
   Майрон Грин печально покачал головой, дожидаясь лифта.
   — Убийца и коп [4] .
   — В таком уж мы живем мире, — ответствовал я.
   — Ты — возможно, я — нет.
   — Согласен.
   Дверцы лифта разошлись, Грин вошел в кабину, повернулся ко мне.
   — По меньшей мере ты мог бы отвечать на телефонные звонки.
   — Завтра, — пообещал я. — Завтра начну отвечать.
   — Сегодня, — настаивал он. — Вдруг что-то случится.
   Я выиграл шесть сотен, поэтому мог проявить великодушие.
   — Ладно. Пусть будет по-твоему.
   Дверцы начали закрываться, и Майрон Грин коротко кивнул мне. Этим он хотел показать, что еще не все потеряно и я могу ступить на путь истинный, прекратив общение с сомнительными личностями и снимая телефонную трубку после первого звонка.
  
  
  
  
   Глава 2
  
  
   Разумеется, на планете можно найти несколько более жарких мест, чем августовский Вашингтон. К примеру, Молуккские острова. Или пустыня в Чаде, в окрестностях Бокоро. И, может, долина Смерти. «Вашингтон пост», которую я пролистал, сидя в необорудованном кондиционером такси, по пути из национального аэропорта в отель «Мэдисон», сообщала в маленькой заметке на первой странице, что вчерашний день был самым жарким за всю историю наблюдений, а сегодняшний обещал установить новый рекорд температуры.
   Конгресс признал себя побежденным в борьбе с жарой и разъехался на каникулы, не порадовав особыми достижениями, но и не обманув чаяний природы. Выборов в этот год не намечалось, да и вообще дома, пусть даже в Скоттдейле, штат Аризона, все-таки было прохладнее, чем в Вашингтоне. Два главных столичных события — Фестиваль цветущих вишен и ежегодный бунт черного населения — уже прошли, первый — в апреле, второй — в июле. Так что, учитывая каникулы конгресса, отпуска лоббистов и боязнь солнечного удара, отбивающую у многих всякое желание побывать в Вашингтоне в августе, я не удивился, обнаружив полное безлюдие в вестибюле отеля. Лишь двое коридорных скучали в углу, и по выражению их лиц я понял, что они пытаются ответить на вопрос, а ту ли профессию они выбрали.
   Девушка за стойкой бронирования номеров радостно улыбнулась мне, когда я спросил, заказан ли номер Филипу Сент-Иву. Должно быть, впервые за этот день ей представилась возможность использовать рабочее время по прямому назначению. На мой вопрос я получил утвердительный ответ, и один из коридорных сопроводил меня на шестой этаж отеля. От резкого изменения температуры я даже чихнул. А коридорный, показывая мне переключатели системы кондиционирования, на все лады ругал жару.
   Когда же он ушел, обогатившись на доллар, я вытащил конверт, врученный мне в субботу Майроном Грином, еще раз глянул на имя, фамилию и номер и снял телефонную трубку.
   После нескольких гудков мне ответили: «Музей Култера».
   Я попросил позвать миссис Фрэнсис Уинго. Соединили меня с секретарем, и лишь третий голос принадлежал человеку, которому я звонил.
   — Это Фрэнсис Уинго, мистер Сент-Ив. Я жду вашего звонка.
   Голос мне понравился, высокое контральто, уверенность в себе; чувствовалось, что едва ли кто называл его обладательницу ласковым Фрэнни.
   — Майрон Грин упоминал о встрече. Только не сказал, в какое время.
   — В час дня. За ленчем, если вы не возражаете.
   — Не возражаю. Где?
   — Здесь, в музее. К нам присоединятся три члена исполнительного комитета. Любой водитель такси знает, где мы находимся.
   — Тогда до часу дня.
   — До часу. — И она положила трубку.
   Потом я вновь перечитал три листочка, напечатанных для меня секретарем Майрона Грина под его диктовку, но не нашел ничего такого, что упустил при предыдущем прочтении. В оставшиеся сорок пять минут особых дел у меня не было, поэтому я достал бумажник и пересчитал деньги. Чуть больше четырехсот долларов. Игра наша закончилась в воскресенье, в три часа утра, и я встал из-за стола, разбогатев на пятьсот долларов. Обычно же я заканчивал игру практически с нулевым результатом, выигрывая, а чаще проигрывая десяток-другой долларов. Если я не сильно ошибался в подсчетах, за три года мой общий выигрыш составил тридцать пять долларов. То есть играть в покер я уже научился, а вот зарабатывать на этом деньги — нет.
   По-прежнему ощущая избыток свободного времени, я прошествовал в ванную, почистил зубы, спустился в бар и заказал мартини, поскольку не знал, принято ли в музее Култера подавать перед ленчем спиртные напитки. В половине первого дня бар пустовал на три четверти. Только мучительная жажда могла выгнать людей под палящее солнце столицы.
   Амос Вудроу Култер скоропостижно скончался в 1964 году от вирусного гепатита в возрасте 51 года. Неженатый и одинокий, он оставил состояние, оцениваемое в 500 миллионов долларов, нескольким фондам и федеральному правительству, отметив в завещании, что правительство «все равно их отберет». Имелся в завещании и пункт, запрещающий правительству тратить причитающиеся ему деньги на что-либо, кроме строительства галереи или музея в Вашингтоне с последующим размещением в нем обширной коллекции произведений искусства Култера и приобретения новых работ, «появляющихся на мировом рынке и обладающих несомненными художественными достоинствами».
   Култер нажил свое состояние на электронике, и большинство приборов, которые патентовала и изготовляла его фирма, приобретались государством для установки на ракетах, как баллистических, нацеленных на русских, так и космических, для вывода исследовательских спутников на околоземную орбиту и полетов к Луне и другим планетам Солнечной системы. А пока инженеры под руководством Култера ковали деньги, его агенты разъезжали по всему миру, скупая произведения искусства оптом и в розницу. Великая депрессия тридцатых годов не позволила Култеру получить высшее образование: его учеба оборвалась на втором курсе Техасского христианского университета, но с той поры он сохранил любовь к искусству во всех его проявлениях. Злые языки называли причину холостяцкой жизни Амоса Култера: он, мол, не мог найти женщину, которая позволила бы повесить себя на стену. Короче, любовь к искусству так и осталась его единственной страстью. Первую картину, кисти Модильяни, он приобрел в 1946 году, вскоре после того, как заработал первый миллион. С того времени и до самой смерти Амос Култер покупал, покупал и покупал, причем столь удачно, что практически все его приобретения со временем поднимались в цене. Когда он умер, одна его коллекция, по самым скромным подсчетам, стоила двести миллионов долларов.
   Култер сам спроектировал музей, который назвал своим именем, и теперь он расположился на авеню Независимости, на участке в несколько акров, на котором ранее стояли «временные» дома, спешно построенные в годы первой мировой войны: в некоторых из них люди жили и пятьдесят лет спустя. Землю эту выделили под музей специальным постановлением конгресса в 1965 году, и за последующие годы музей Култера приобрел репутацию одного из лучших в Америке, а может, и во всем мире.
   Даже в Вашингтоне, городе, славящемся величественными зданиями, музей Култера производил впечатление. Высотой в пять этажей, отделанный итальянским мрамором и цветным бетоном, он занимал целый квартал, но каким-то неведомым образом создавал атмосферу родного дома, а не муниципальной тюрьмы, приглашая всех желающих заглянуть за его двери. Я отдал музею должное, сидя в кабине такси, а в холле охранник уведомил меня, что кабинет миссис Уинго на пятом этаже и я могу воспользоваться одним из лифтов. На пятом этаже скромный указатель подсказал мне, как пройти к кабинету директора. В приемной миловидная негритянка оторвалась от пишущей машинки на звук открывающейся двери, улыбнулась и пожелала узнать, не я ли мистер Сент-Ив. Получив утвердительный ответ, она добавила, что миссис Уинго уже ждет меня.
   Миссис Фрэнсис Уинго, директор музея Култера, не поднялась мне навстречу из-за стола, формой похожего на бумеранг. На нем стояли две страшноватые африканские статуэтки высотой в девять дюймов и телефонный модуль как минимум с тремя дюжинами кнопок. Из окна за ее спиной открывался вид на Капитолий, который выглядел не более реальным, чем в сотнях фильмов с вашингтонскими сценами, в которых Капитолий виден из каждого окна, даже если человек работает в подвале Пентагона в Виргинии. Размерами такой кабинет мог бы подойти заместителю министра или одному из лидеров палаты представителей. Не забыли даже про камин, около которого сгруппировались несколько кожаных кресел и диван. Среди картин, развешанных по стенам, я узнал принадлежащую кисти Клее [5] и искренне пожалел о том, что рядовые посетители музея лишены возможности увидеть ее.
   — Я меняю картины каждую неделю, мистер Сент-Ив. — Фрэнсис Уинго, должно быть, читала мысли. — Наши посетители видят все, что у нас есть. Пожалуйста, присядьте.
   Я опустился в удобное кожаное кресло. Пепельницы не нашел, но Фрэнсис Уинго выдвинула ящик стола, достала и поставила передо мной синее керамическое блюдце. Я, однако, решил воздержаться от сигареты. Передо мной сидела женщина лет тридцати, плюс-минус два или три года, высокого, должно быть, роста, если только не подкладывала под себя подушки. В коричневом шерстяном платье, с чуть настороженным выражением лица, свойственным чиновникам женского пола, достигшим верхней ступени иерархической лестницы в относительно юном возрасте. После тридцати пяти лет их лица каменели в непреклонной решимости. Черные волосы она стригла коротко, даже чрезмерно коротко, и на мгновение я подумал, а не активная ли она лесбиянка, но ее глаза, большие ласковые карие глаза, подсказали, что это не так. Носик чуть загибался кверху, и она не делала попыток скрыть веснушки, рассыпанные по переносице. Не портил картины и широкий рот. Фрэнсис Уинго, подвел я итог, далеко не красавица, но лицо у нее интересное и на него приятно смотреть не только после коктейля, но и за завтраком.
   — У вас прекрасные рекомендации, — сообщила мне миссис Уинго.
   — И кто же отрекомендовал меня?
   — Ваш мистер Грин и те, кто украл щит.
   — Как я понял, они лишь попросили обратиться ко мне.
   — Не просто попросили. Настаивали.
   — Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.
   Она выдвинула другой ящик, достала неоточенный карандаш и начала постукивать ластиком по гладкой поверхности стола.
   — Сенатор Кихоул из нашего исполнительного комитета также весьма лестно отозвался о вас.
   — Потому что я писал о нем весьма лестные статьи, — пояснил я. — Давным-давно.
   — Четыре года назад, — уточнила миссис Уинго, все еще постукивая карандашом по столу. — Перед тем как закрылась ваша газета. Я удивлена, что вы забросили журналистику. Ваши материалы отличались своеобразием.
   — Число газет ограничено. Особенно в Нью-Йорке.
   — А за его пределами?
   — За его пределами посчитали, что мои гонорары слишком высоки.
   Она глянула на часы, которые носила на правом запястье.
   — Остальные, должно быть, уже собрались в столовой. Все вопросы вы зададите после ленча. Идет?
   — Как вам будет угодно.
   Мы встали, и я отметил, что она действительно высокая, пять футов плюс восемь или девять дюймов [6] . Свободный покрой платья не скрывал достоинств ее фигуры. Я последовал за ней к двери, не преминув восхититься покачиванием ее бедер и плавностью походки. Да и затянутые в нейлон ноги могли бы выдержать конкуренцию на конкурсе красоты.
   Фрэнсис Уинго остановилась у двери, повернулась ко мне, и во взгляде ее мелькнула искорка интереса, словно она увидела неординарную акварель и подумала, а почему бы не приобрести ее.
   — Позвольте задать вам один вопрос, мистер Сент-Ив.
   — Если смогу, обязательно отвечу.
   — Заполняя декларацию о полученных доходах для налогового управления, что вы пишете в графе «профессия»?
   — Посредник.
   — Это ваше основное занятие?
   — Да. Именно этим я и занимаюсь.
  
  
  * * *
  
   Все началось совершенно случайно четыре года назад, как раз перед тем, как закрылась газета, в которой я работал. Причинами тому послужила длительная забастовка, неудачное изменение названия и некомпетентное руководство. Я вел колонку, появляющуюся в газете пять раз в неделю, в которой писал о ньюйоркцах, богатых, среднего достатка и бедняках, чем-либо привлекших мое внимание. В силу каких-то особенностей моего характера людям нравилось говорить со мной, а умение выслушать и застенографировать их слова вкупе привели к тому, что моя колонка пользовалась немалым успехом. Благодаря ей мне довелось познакомиться со многими странными личностями, а одно время ее даже собирались перепечатывать в провинциальных газетах. Дальше разговоров, правда, дело не пошло.
   Моя карьера на новом поприще началась после того, как у одного клиента Майрона Грина украли драгоценностей на сумму 196 тысяч долларов (по оценке страховой компании, готовой удавиться за каждый лишний цент). Вор, однако, дал знать, что мог бы вернуть украденное за сорок тысяч, при условии, что посредником буду я.
   — Я читаю его колонку, — пояснил вор Майрону Грину по телефону. — Этому парню на все наплевать.
   Майрон Грин и представитель страховой компании заглянули ко мне, и я согласился стать посредником, при условии, что смогу обо всем написать в своей колонке после завершения переговоров. Страховой агент долго возражал, потому что его учреждение не нуждалось в подобной рекламе, но в конце концов согласился, ибо другого выхода у него не было, кроме как заплатить всего 196 тысяч потерпевшему.
   В день обмена денег на драгоценности я обошел девять телефонов-автоматов, в каждом получая новые инструкции от вора. В итоге мы встретились в три часа ночи в поезде подземки, следующем на Кони-Айленд. Вор получил деньги, я — драгоценности. Все события я изложил в двух номерах, а потом о моих статьях упомянул «Ньюсуик». Я уже подумывал над тем, чтобы попросить прибавку к жалованью, когда на доске объявлений появилось сообщение о закрытии газеты.
   Вора, его звали Альберт Фонтейн, поймали три недели спустя в Майами-Бич. Он тратил слишком много денег да еще не в той компании. Я навестил его в тюрьме, потому что особых дел после закрытия газеты у меня не было. Он пожелал узнать, напишу ли я о нем в своей колонке.
   — Газета обанкротилась, Эл.
   — Какой позор! — воскликнул он и добавил, потому что хотел сказать мне что-нибудь приятное: — Знаешь, по-моему, ты писал отлично.
   Потом ему дали шесть лет.
   Вскоре, после очередной ссоры с женой, а любой компьютер наверняка подтвердил бы, что мы абсолютно не подходим друг другу, я ушел из дому. Компенсация по безработице подходила к концу, и тут вновь позвонил Майрон Грин, адвокат. Он хотел, чтобы я опять стал посредником.
   — Что-то не везет вашим клиентам, — ответил я.
   — Видите ли, это не мой клиент, а моего друга, который помнит, как блистательно вы справились с прошлым заданием.
   — Что на этот раз? Тоже драгоценности?
   — Не совсем. Дело более серьезное.
   — Насколько более?
   — Ну, речь идет о похищении.
   — Нет, благодарю.
   Майрон Грин тяжело задышал в трубку.
   — Да... конечно... возможен определенный риск.
   — Поэтому я и отказываюсь.
   — Клиент моего друга, разумеется, готов заплатить вам соответствующую компенсацию.
   — И как же он оценивает этот определенный риск?
   — Скажем, в десять тысяч долларов?
   — Раз платятся такие деньги, значит, риск ой как велик.
   — Ну, в некотором смысле...
   — Подождите, — оборвал я его, ибо меня осенило. — Сколько вы берете за бракоразводный процесс?
   — Мне еще не доводилось этим заниматься, — после длительной паузы ответил Майрон Грин.
   — А если бы вы взялись за такой процесс, сколько бы запросили?
   — Я, право, не знаю, здесь...
   — Я выполню вашу просьбу за десять тысяч и свидетельство о разводе.
   — Хорошо, — если Майрон Грин и колебался, то не более секунды. — Вас не затруднит приехать ко мне в пять часов?
   Несмотря на дорогостоящий и абсолютно логичный совет адвоката, приятеля Майрона Грина, семья похищенного наотрез отказалась обращаться в полицию Нью-Йорка или в ФБР. Вместо этого они решили в точности следовать указаниям похитителей. Те же не отличались богатым воображением. Мне приказали бросить саквояж, набитый десяти— и двадцатидолларовыми купюрами на общую сумму в 100 тысяч долларов, на повороте к одинокой ферме в штате Нью-Джерси в половине четвертого утра. Затем я ехал по узкой дороге ровно три минуты со скоростью двадцать миль в час, прежде чем увидел сидящего на асфальте двадцатилетнего юношу со связанными за спиной руками.
   История эта так и не стала достоянием газет, но не прошла незамеченной. Ко мне начали наведываться детективы и агенты ФБР. Когда же начались намеки на то, что сокрытие преступления — уголовно наказуемое деяние, я позвонил Майрону Грину, тот — своему приятелю, а последний — богатому клиенту. Клиент же связался с мэром Нью-Йорка, сенатором или Богом, но визиты представителей полиции и ФБР прекратились.
   Третий раз Майрон Грин заглянул ко мне четыре месяца спустя, когда десять тысяч долларов подошли к концу, чему содействовала как моя расточительность, так и посетивший меня вежливый, но решительный сотрудник налогового управления. На этот раз Майрон Грин желал подписать договор, согласно которому он получал бы десять процентов моего вознаграждения.
   — Другими словами, вы хотите (тогда мы еще не перешли на «ты») десять процентов от моих десяти процентов.
   — Для вас в этом соглашении немалая выгода, — пояснил Майрон Грин.
   — А мне-то казалось, что за тысячу долларов вы не согласитесь даже перейти улицу.
   Он помолчал.
   — Знаете, я не рассматриваю эту тысячу долларов как гонорар за юридическую консультацию. Отнюдь. Меня завораживают все эти манипуляции. Наверное, мне следовало идти в криминальные адвокаты.
   Я, однако, решил, что Майрон Грин, ежели он желает стать адвокатом посредника, должен оказывать мне и дополнительные услуги. В тот день мы все и обговорили. В конце концов он согласился заполнять мои ежеквартальные декларации о доходах, оплачивать счета, следить, чтобы я не забыл перечислять алименты, и тому подобное. Разумеется, все эти труды легли на плечи сорокапятилетней секретарши Майрона Грина, ему же доставались десять процентов тех денег, что я зарабатывал, общаясь с разнокалиберными преступниками, главным образом ворами.
   За четыре последующих года я понял, что моя новая профессия не нуждается в рекламе. Адвокаты, воры, страховые компании, даже полиция добровольно, не беря за то платы, распространяли славу о том, что я всегда следую полученным инструкциям да еще веду честную игру. На дело я выходил четыре-пять-шесть раз в год, и полученных денег вполне хватало на безбедную жизнь, даже с учетом уплаты алиментов.
   Большинство воров таки попадались в сети полиции, но не все, в частности, тех похитителей так и не нашли. В тюрьмах они давали обо мне самые теплые отзывы тем, кто желал их слушать. Иногда я навещал их или посылал сигареты и журналы. Я полагал, что должен хоть как-то помогать тем, кто обеспечивал мое благосостояние.
   — У вас, должно быть, интересная жизнь, мистер Сент-Ив. — Мы с Фрэнсис Уинго шли по коридору к столовой директора музея. — Мне еще не доводилось встречать профессионального посредника.
   — Редко кто встречается с ним, кроме как по необходимости.
   — У вас много конкурентов?
   — Нет. Большинство людей достаточно благоразумны, чтобы не браться за такое дело.
  
  
  
  
   Глава 3
  
  
   С двумя из трех мужчин, стоявших у маленького бара в дальнем конце столовой, мне уже доводилось встречаться. В частности, с Огастусом Кихоулом, сенатором от штата Огайо, высоким, сухопарым, с прядью седых волос, постоянно падающей на меланхолические глаза. Политические карикатуристы его обожали. На их рисунках он напоминал убитого горем волкодава. В двадцать четыре года, сразу после второй мировой войны, во время которой он мужественно сражался с японцами, Кихоул женился на наследнице крупного состояния, нажитого на техническом воске. В последующие годы он затратил немалую толику этих денег, чтобы добиться своего избрания в законодательное собрание штата, палату представителей и, наконец, в сенат. Далее он пробиться не мог, хотя как-то намекнул мне, что не прочь оказаться на посту вице-президента, тем самым продемонстрировав, что человек он благоразумный и не позволяет разгуляться собственному честолюбию.
   Рядом с ним, держа в холеной руке бокал с двойным мартини, стоял розовощекий и седовласый Лоуренс Игнейшус Тигью, президент профсоюза рабочих алюминиевой промышленности Америки, насчитывающего за миллион членов и входящего в АФТ/КПП [7] . Интересно, подумал я, пользуется ли он и теперь синькой [8] ? Пять или шесть лет назад, в ходе очередной профсоюзной свары, один из его оппонентов провел меня в номер Тигью в «Уолдорфе» и, мрачно улыбаясь, показал мне на полочке в ванной флакончик с синькой. Он клялся, что президент регулярно ею пользуется, но не нашел убедительных доводов, чтобы уговорить меня написать об этом в газете. Собственно, я не видел ничего плохого в том, что человек желает ходить с седыми волосами.
   — Вы знакомы с сенатором Кихоулом... — улыбнулась миссис Уинго.
   — Добрый день, сенатор.
   — Рад тебя видеть, Фил. — И мы обменялись рукопожатием.
   — ...и с Лоуренсом Тигью.
   — Привет, Ларри.
   — Как хорошо, что ты приехал, Фил. — Он поставил бокал и сжал мою правую обеими руками.. — Просто прекрасно.
   Я, конечно, выразил свою радость по поводу встречи с ним и повернулся к третьему мужчине, державшемуся чуть отстраненно как от сенатора, так и от профсоюзного босса. Только его зеленые глаза шевельнулись, когда я посмотрел на него. Сначала они остановились на моем лице, затем двинулись вниз, ощупывая галстук, пиджак, брюки и туфли, вновь поднялись и уставились в точку, на дюйм выше моей левой брови. Я едва подавил импульс коснуться этой точки рукой и проверить, сильно ли прогнулась кость.
   — Председатель нашего исполнительного комитета, — услышал я голос Фрэнсис Уинго. — Уинфилд Спенсер. Мистер Спенсер, мистер Сент-Ив.
   Двигался мистер Спенсер с явной неохотой, производя впечатление, что перемещение в пространстве как всего тела, так и его частей дается ему очень нелегко. Он вытянул перед собой правую руку, и я пожал ее. Ответного пожатия я не ощутил. Ладонь и пальцы остались застывшими, когда я то ли прожимал, то ли массировал, то ли гладил их. Во всяком случае, я постарался как можно скорее убрать руку.
   — Добрый день, мистер Спенсер.
   — Добрый день, мистер Сент-Ив, — пробормотал он, опустив глаза, отвернулся и, оперевшись локтями о стойку бара, начал изучать этикетки стоявших под зеркалом бутылок.
   Одно лишь упоминание такого сочетания имени и фамилии, как Уинфилд Спенсер, заставляет взглянуть на него дважды, кто интересуется деньгами, и трижды, если объект интереса — власть. Даже в августе он носил серый костюм-тройку из толстой ткани, сшитый то ли недавно, то ли в 1939 году. Исходя из материала и фасона, дать точный ответ я бы не рискнул. Волосы его обильно тронула седина, постригал он их, похоже, сам, но результата добился весьма и весьма посредственного. Баков не было, а на затылке волосы заканчивались волнистой линией, не доходящей на дюйм или около того до белого воротничка. В промежутке тут и там виднелись отдельные островки волос, мимо которых проскользнула его бритва или ножницы.
   Долгие годы Спенсер старался создать себе репутацию человека скромного, но в то же время отталкивающего. Последнему в немалой степени способствовала его некрасивая физиономия, причем некрасивая не от природы, а по желанию хозяина: вечно поджатые губы, нахмуренный лоб и выпяченный вперед подбородок.
   И мне с трудом верилось, что во время войны этот летчик Королевских ВВС Канады сбил девять «мессершмиттов». И уж тем более не укладывалось у меня в голове, что он входит в пятерку или шестерку самых богатых людей нации.
   Состояние Спенсера брало начало в середине XIX века. Попервоначалу это были угольные шахты Пенсильвании. Потом к ним добавились золото и серебро Колорадо, медь Монтаны, железные дороги, нефть Техаса, Оклахомы и Калифорнии, а потом уран Юты. Теперь же гордость финансовой империи Спенсера составляли нефтеперерабатывающие заводы, флотилия танкеров и банк в Вашингтоне, депозиты которого, в том числе многомиллионные пенсионные фонды профсоюза рабочих алюминиевой промышленности, позволяли покупать акции самых прибыльных предприятий страны. И банк Спенсера следил, чтобы они и далее оставались прибыльными, вводя в состав директоратов своих представителей.
   Окончив Принстон в 1939 году, в сентябре Спенсер поступил на службу в канадские ВВС. К концу лета 1942 года, когда его подстрелили над Проливом, он, как уже упоминалось выше, сбил девять немецких самолетов. Его отправили в Штаты то ли из-за ран, полученных в последнем бою, то ли, как говорили некоторые, из-за психологического шока.
   С той поры главной заботой Спенсера стали: собственная анонимность, семейное состояние и искусство. Именно искусство свело его с Амосом Култером. В начале пятидесятых годов на аукционе «Сотбис» выставили на продажу картину Матисса. Доверенные лица Спенсера получили указание приобрести ее. С тем же намерением прибыл в Лондон и Амос Култер. Но деньги Култера не могли идти ни в какое сравнение с состоянием Спенсера. Последний приобрел картину Матисса, но, узнав, до какой ставки дошел Амос Култер, приказал уложить картину в ящик и отослал Култеру без короткой записки или хотя бы визитной карточки.
   В результате мужчины стали друзьями, во всяком случае, близкими приятелями, ибо Спенсер утверждал, что друзей у него нет и быть не может. Култер входил в число трех десятков человек, удостоившихся чести лицезреть коллекцию Спенсера, размещенную в специально выстроенной и бдительно охраняемой галерее в его поместье близ Кэрринтона, что в штате Виргиния. По слухам, у Спенсера была прекрасная подборка постимпрессионистов. Но, несмотря на достаточно теплые отношения с Амосом Култером, потребовалось три телефонных звонка, в том числе и от президента, чтобы Уинфилд Спенсер согласился возглавить исполнительный комитет музея Култера.
   Все это я вспоминал, стоя между сенатором и профсоюзным деятелем и слушая вполуха их разговор о состоянии дел в профсоюзе. Фрэнсис Уинго тем временем тихим голосом что-то втолковывала Спенсеру, который все еще разглядывал этикетки. Когда же бармен поставил передо мной полный бокал, я повернулся к сенатору Кихоулу.
   — Как прошла сессия?
   — Ужасно. — Он печально покачал головой. — Но, с учетом того, кто сидит у нас в Белом доме, даже лучше, чем я ожидал.
   — Надо дать ему время, — вставил Тигью.
   — Ради чего?
   Тигью осторожно провел рукой по серебристым волосам, обдумывая ответ.
   — Он собрал вокруг себя хороших людей.
   — То же сделал и Цезарь.
   — Как ты думаешь, есть у меня время выпить еще мартини? — Тигью печально посмотрел на пустой бокал.
   — Не знаю, — покачал головой сенатор. — Почему бы тебе не спросить у Бога?
   И в ту же секунду Бог или Уинфилд Спенсер отвернулся от Фрэнсис Уинго.
   — Думаю, мы можем начинать, — и медленно двинулся к прекрасно сервированному столу и занял место во главе, не дожидаясь, пока сядет Фрэнсис Уинго.
   Я заметил, что ходит Спенсер чуть прихрамывая, Лоуренс Тигью оказался более джентльменом. Отодвинул стул для миссис Уинго, по левую руку от Спенсера, помог ей усесться. Я в итоге оказался рядом с ней, сенатор и Тигью — напротив.
   Четверо из нас получили на ленч вполне съедобные блюда: жареную баранину, зеленый горошек, молодой вареный картофель и салат. Бармен, он же официант, обслуживал нас и, кажется, подмигнул мне, выкладывая на тарелку Спенсера два яйца, сваренных вкрутую, и шесть крекеров. Рядом с его тарелкой появился стакан топленого молока.
   За ленчем мы главным образом молчали. Спенсер ел не торопясь, мерно двигая челюстями, а доев, указательным пальцем стряхнул на скатерть несколько крекерных крошек, упавших ему на жилетку. Как я понял, этот жест означал переход к деловой части нашей программы.
   — Мы начнем, когда подадут кофе, — взгляд его не отрывался от пустой тарелки.
   В мгновение ока тарелки исчезли со стола, нам подали кофе, а я закурил. Единственный из всей компании.
   Спенсер поднял голову, и его зеленые глаза уставились в воображаемого гостя, сидящего на другом торце стола. По тону Спенсера чувствовалось, что гость этот не блещет умом.
   — В ночь на пятницу музей обокрали, Это ограбление и послужило причиной нашей встречи. Миссис Уинго подробно проинформирует нас о случившемся. Пожалуйста, не задавайте вопросов, пока она не закончит, — и взгляд его упал в ту точку, где совсем недавно стояла тарелка со сваренными вкрутую яйцами и крекерами. Так он и просидел, пока Фрэнсис Уинго вводила нас в курс дела. Сообщила она немало, но лишних фраз я не заметил.
   — Позвольте начать с самого начала. Как вы все знаете, за исключением, возможно, мистера Сент-Ива, нашему музею крупно повезло, ибо именно у нас выставлена панафриканская коллекция. Название, разумеется, не совсем точное, потому что все экспонаты созданы к югу от Сахары, но тем не менее эта коллекция — самое полное на сегодняшний день собрание произведений искусств черной Африки. Большинство экспонатов по праву считаются национальными реликвиями и никогда ранее не выставлялись за пределами своих стран. Я не буду называть их стоимости, многие просто бесценны, но укажу, что ни один из экспонатов не может сравниться со щитом Компорена по красоте, исторической значимости и, к сожалению, политической важности. Именно щит Компорена и украли из музея в прошлую пятницу.
   Она прервалась, чтобы глотнуть воды.
   — Щит Компорена впервые упомянут неизвестным португальским мореплавателем в отчете о путешествии к западному побережью Африки в 1639 году. Он указывал, что щит висел за троном Одо, правителя Компорена, и местное население поклонялось ему как святыне. Компорен — прежнее название республики Жандола, британской колонии, получившей независимость в 1958 году. Вторично о щите Компорена упомянули лишь в 1870 году. Сэр Уильям Крэнвилл дал его подробное описание в известном «Докладе Крэнвилла». Он ошибочно указал на португальское происхождение щита, отметив при этом удивительную по красоте работу древних мастеров. Упомянул он и о мнении местных вождей, утверждающих, что на щите отражена их история с древнейших времен, но счел, что оно далеко от истины.
   Вновь Фрэнсис Уинго выпила воды.
   — В 1910 году Джонатан Твилл, археолог, опубликовал в Лондоне первую монографию по щиту Компорена. Щит, писал он, отлит по выплавляемой восковой модели методом, применяемым на Ниле еще при фараонах. Твилл взвесил и измерил щит, указав, что его масса — 68 фунтов, а диаметр — 3 фута. Он также указал, что щит круглосуточно охраняется, и впервые отметил, какой смысл вкладывают в него местные жители.
   Как писал Твилл, компоренцы уверены, что только обладатель щита имеет право руководить страной. Вследствие чего из-за щита шли непрерывные межплеменные войны.
   В конце сороковых годов нашего столетия англичане создали специальную комиссию по изучению щита Компорена. Хотя комиссии не удалось дать толкование значения многочисленных барельефных фигур, размещенных на щите по концентрическим кругам, она установила приблизительно возраст щита. Его отлили в IX веке. То есть гораздо раньше бронзовых статуй Ифе и Бенина.
   Щит Компорена — экспонат Национального жан-дольского музея в Брефу, втором по величине городе республики. Правительство Жандолы с большой неохотой разрешило включить щит в коллекцию панафриканского искусства. Устроители выставки смогли добиться желаемого, лишь сыграв на национальных чувствах руководства страны. У вас, мол, есть возможность показать всему миру, какого высокого уровня достигла ваша цивилизация в то время, когда Европа пребывала во тьме средневековья.
   Еще раз отпив из бокала, Фрэнсис посмотрела на Спенсера.
   — Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени?
   — Продолжайте, — поощрил ее Спенсер.
   — Панафриканская выставка путешествует по миру почти год. За это время, о чем вы, несомненно, знаете, в Жандоле произошла революция. Федеральное правительство Жандолы и отделившаяся провинция, взявшая себе древнее название страны Компорен, заявляют свои права на щит. К сожалению, щит стал символом гражданской войны, и обе стороны придают ему огромное значение. У Соединенных Штатов нет дипломатических отношений с отделившимся Компореном. Жандола на текущий момент не возражает против того, чтобы щит оставался в Америке. Я лично проинформировала посольство Жандолы о краже щита. Должна добавить, что и посольство, и государственный департамент выразили свое крайнее неудовольствие.
   О краже стало известно в ту же ночь, с четверга на пятницу, в ноль часов двадцать пять минут. Незамедлительно охранники известили об этом городскую полицию и меня. Я позвонила мистеру Спенсеру и в посольство Жандолы. Учитывая исключительную политическую важность щита, мы приняли решение не сообщать о краже в газеты. Полиция сразу заявила, что к краже причастен кто-то из сотрудников музея. Вы, разумеется, понимаете, что музей оснащен очень надежной электронной системой сигнализации. Некоторые ее компоненты сконструировал сам Амос Култер. Проникнуть в музей, взломав окна, стены или двери, просто невозможно. Версия полиции подтверждается тем, что на следующее утро один из охранников панафриканской выставки не явился на работу. Зовут его Джон Сэкетт, и полиция до сих пор не может найти его. В музее он работает уже восемь месяцев.
   Фрэнсис Уинго снова выпила воды.
   — В пятницу утром, в четверть двенадцатого, мне позвонил мужчина. Чувствовалось, что говорит он измененным голосом. Он уведомил меня, что готов вернуть щит за двести пятьдесят тысяч долларов. Особо указал, что обмен должен осуществляться через мистера Сент-Ива. Других посредников ему, мол, не нужно. Назвал мне имя и фамилию нью-йоркского адвоката мистера Сент-Ива, пообещал позвонить еще и повесил трубку. Первым делом я все рассказала полиции, потом — мистеру Спенсеру. Мистер Спенсер разрешил мне позвонить мистеру Майрону Грину, адвокату мистера Сент-Ива, и попросил организовать встречу членов исполнительного комитета с мистером Сент-Ивом. Человек, потребовавший 250 тысяч, более мне не звонил.
   Я подумал, что она продолжит после очередного глотка воды, но по прошествии тридцати секунд заговорил Спенсер.
   — Я предлагаю заплатить двести пятьдесят тысяч долларов плюс вознаграждение мистера Сент-Ива, составляющее, насколько мне известно, десять процентов, — вновь он обращался к воображаемому гостю, сидящему в торце стола.
   Сенатор Кихоул поспешил вмешаться.
   — Не следует ли нам сначала выяснить, согласен ли мистер Сент-Ив взять на себя функции посредника?
   — Согласен, — кивнул я.
   — И помочь задержать воров, — добавил Спенсер.
   — Боюсь, это не входит в мои функции.
   — Двадцать пять тысяч долларов слишком большая сумма для оплаты услуг посыльного, — гнул свое Спенсер.
   — Я — не просто посыльный. Я — та ниточка, которая выведет вас к щиту, а другой у вас нет. Вам лишь сказали несколько слов измененным голосом, и у вас нет полной уверенности, что звонивший действительно украл щит, а не мошенник, который решил слупить с вас кругленькую сумму, не имея никакого отношения к краже. Но вы уже приняли решение. Вам хочется, чтобы щит вернулся в музей, независимо от того, поймают воров или нет, и вы готовы заплатить четверть миллиона за исполнение вашего желания. Разумеется, в действительности вам хочется, чтобы щит оказался в музее, а воры — за решеткой. Это естественная реакция. Она возникает у каждого, кого обокрали, но в случаях, вроде нашего, так не получается. Во всяком случае, одновременно.
   Спенсер теперь смотрел в точку, отстоящую на дюйм от моей левой брови.
   — А как получается, мистер Сент-Ив?
   — Вы платите мне двадцать пять тысяч долларов, чтобы получить какие-то гарантии того, что ваши четверть миллиона не пропадут бесследно. Такое далеко не редкость, особенно когда дело касается похищений. Выкуп забирают, а жертву находят мертвой. Работа посредника основана на доверии. Вы даете мне четверть миллиона долларов, ибо уверены, что я не расстанусь с ними, не убедившись, что смогу получить взамен щит. Воры доверяют мне, потому что знают, что я не привезу им чемодан, полный нарезанной бумаги. И меня, не будет сопровождать полицейский эскорт. Копы верят мне, зная, что я поделюсь с ними каждой крупицей информации, но лишь после возвращения щита. И, наконец, двадцать пять тысяч — плата за риск, которому я подвергаю себя. Всегда остается вероятность того, что я получу пулю в спину, вы останетесь с пустыми руками, а воры — с четвертью миллиона и африканским щитом, который они повесят на стену в гостиной рядом с календарем, вырванным из «Плейбоя».
   — Это все, на что мы можем рассчитывать? — спросила Фрэнсис Уинго.
   — Да. И так я готов на многое, с учетом риска вашего поручения. Если же вы думаете, что для его исполнения вам нужен герой-супермен, который встретится с ворами в полночь на старой мельнице, выхватит «смит-вессон» и отведет их с чемоданами весом в пятьдесят фунтов, набитыми долларами, и шестидесятивосьмифунтовым щитом в ближайший полицейский участок, то я вам не гожусь.
   — Быть может, поэтому воры и настаивали на вашей кандидатуре, мистер Сент-Ив. — Спенсер все еще сверлил взглядом мой лоб. — У вас репутация осторожного человека.
   — Некоторые называют разумную осторожность трусостью.
   — Да, — кивнул Спенсер, — имеет место и такая точка зрения. — Он перевел глаза на воображаемого гостя. — Я рекомендую нанять мистера Сент-Ива для ведения переговоров о возвращении щита. Сенатор?
   — Я — за.
   — Мистер Тигью?
   — Согласен.
   — Решено, — подвел черту Спенсер. — Вы принимаете наше предложение, мистер Сент-Ив?
   — Да. На условиях, о которых я только что упомянул.
   — Разумеется. Вы берете задаток?
   — Половину всей суммы.
   — Вы позаботитесь об этом, миссис Уинго? — спросил Спенсер.
   — Конечно, — последовал ответ.
   — И что вы предпримете теперь, став официальным посредником музея? — обратился ко мне Спенсер.
   — Вернусь в Нью-Йорк и буду ждать телефонного звонка, письма или телеграммы.
   — Вы не намерены остаться в Вашингтоне?
   — Воры, укравшие щит и предложившие меня в качестве посредника, знали, что живу я в Нью-Йорке. Поэтому логично предположить, что свяжутся они со мной именно там.
   — И ты думаешь, там же обменяют щит на деньги, Фил? — поинтересовался Тигью.
   — Возможно. Там, здесь, а то в Канзасе или в Майами. Может, они большие любители путешествий.
   Спенсер медленно встал.
   — Вы будете держать нас в курсе событий через миссис Уинго.
   — Хорошо.
   Начали подниматься и мы, когда бармен-официант поспешил к нам с телефонным аппаратом.
   — Вас, миссис Уинго. Секретарь говорит, срочно.
   Она кивнула, и бармен-официант воткнул штекер в розетку под столом.
   — Слушаю... Да, лейтенант, — долгая пауза. — Очень жаль, но благодарю за звонок. — Она положила трубку на рычаг, бармен-официант отключил телефон и унес его к стойке. — Это лейтенант Деметер из отдела краж городской полиции. Двое детей, игравших в парке Рок-Крик, нашли тело мужчины, убитого выстрелом из пистолета. Его опознали. Джон Сэкетт, охранник, не вышедший на работу в пятницу утром.
  
  
  
  
   Глава 4
  
  
   Когда миловидная негритянка-секретарь принесла чек, Фрэнсис Уинго, не глядя, подписала его и пододвинула ко мне через полированную поверхность стола.
   — Вы еще можете отказаться, не так ли? — спросила она, пока я укладывал чек в бумажник.
   — Я как раз думаю об этом.
   — Причина тому — случившееся с охранником?
   — В этом деле возникают новые нюансы.
   — Вы полагаете, охранника убили те, кто украл щит?
   — Это первое.
   — А второе?
   — Убийство означает, что ограбление музея — тщательно спланированная операция, подготовленная и осуществленная профессионалами.
   Фрэнсис Уинго постучала карандашом по столу.
   — Они могли готовиться целых три месяца.
   — Почему три?
   — Потому что за три месяца до открытия выставки мы узнали, что вся коллекция попадет к нам. До того полной уверенности у нас не было.
   — И вы объявили об этом?
   — Естественно. Кто же побрезгует такой рекламой?
   — И щиту уделялось особое внимание?
   — Да. Посольство Жандолы позаботилось об этом.
   — То есть воры получили в свое распоряжение три месяца, чтобы найти сообщника среди сотрудников. За такой срок можно подобрать ключик ко многим.
   Фрэнсис Уинго перестала постукивать карандашом, и я чуть не поблагодарил ее.
   — Как, по-вашему, почему они убили охранника, если таки его убили они?
   Я пожал плечами.
   — Возможно, чтобы сэкономить деньги и не дать ему сболтнуть лишнее. А может, он подготовил операцию сам, но кто-то позавидовал и решил воспользоваться плодами чужих трудов. В последний вариант я, правда, не верю.
   — Но убийство не заставило вас передумать?
   — Пока еще нет.
   — То есть такое возможно?
   — Конечно.
   Фрэнсис Уинго не понравился ход моих мыслей, и постукивание возобновилось.
   — Вы не говорили об этом раньше.
   — Упустил из виду, — признал я.
   — Я думала, вам платят такие деньги именно за риск.
   — Нет. Вы платите мне, чтобы получить назад щит, а не за то, чтобы я лез на рожон. Моя основная задача — обеспечить обмен денег на щит при минимальном риске. Если я пойму, что мне это не по силам, я дам задний ход.
   Она пристально посмотрела на меня.
   — То есть вы не искатель приключений?
   — Отнюдь. — Тема наскучила мне, и я перевел разговор на другое. — Что мне делать, если внезапно выяснится, что завтра днем, скажем, в три часа, я должен приехать в Питтсбург с четвертью миллиона долларов в чемодане, причем мелкими купюрами?
   Она ответила незамедлительно, под мирное постукивание:
   — Вы позвоните мне. Мистер Спенсер все устроит. Или вам выдаст деньги местный банк, или их доставят на его личном самолете из Вашингтона.
   — Туда, где они мне потребуются?
   — Туда, где они вам потребуются. Что-нибудь еще?
   — Да, по мелочам. Если вам позвонит мужчина, изменивший голос, скажите ему, что до девяти вечера он может связаться со мной в «Мэдисоне». После этого часа — в моей квартире в Нью-Йорке, — я продиктовал ей телефонный номер, и постукивание прекратилось лишь на те секунды, что потребовались ей, чтобы записать номер в блокнот.
   — Хорошо. Это все?
   — Осталось последнее. Если у вас сегодня свободный вечер, вы могли бы заглянуть в «Мэдисон», и я угощу вас коктейлем.
   Она откинулась на спинку стула и задумчиво оглядела меня. На этот раз я представлял для нее не акварель, но подделку, пытающуюся сойти за работу старого мастера, причем подделку невысокого качества.
   — А вы не думаете, что у моего мужа могут возникнуть возражения, мистер Сент-Ив?
   — Нет, — честно ответил я, — потому как полагаю, что вы не замужем, во всяком случае, уже развелись.
   — С чего вы это взяли?
   — Вы не похожи на замужнюю женщину.
   Она поднялась, и мне не осталось ничего другого, как последовать ее примеру.
   — Если вам потребуется дополнительная информация, касающаяся щита, мистер Сент-Ив, пожалуйста, звоните в любое время дня и ночи.
   — Если вы передумаете, мое предложение насчет коктейля остается в силе.
   Она глянула на стол, взяла желтый карандаш, возобновила постукивание.
   — Благодарю вас, но едва ли смогу принять ваше приглашение.
   У двери я обернулся. Не знаю, что дернуло меня за язык, потому что особого желания угощать ее коктейлем я не испытывал.
   — Но вы не замужем, не так ли?
   — Нет, мистер Сент-Ив. Уже не замужем. Мой муж погиб в автокатастрофе четыре недели назад.
  
  
  * * *
  
   На улице еще потеплело, отметил я, стоя у музея и тщетно надеясь поймать такси. Стоял я в тени телеграфного столба и размышлял, а какая сейчас температура в Лидвилле, Сан-Франциско, Номе и некоторых других Богом забытых местах. Такси появилось четверть часа спустя с поднятыми стеклами, означающими, что кабина снабжена системой кондиционирования. Действительно, внутри было на двадцать градусов прохладнее, и я попросил отвезти меня в полицейское управление.
   Тут он повернулся ко мне, негр с темно-коричневой кожей, в непроницаемых черных солнцезащитных очках.
   — У нас много полицейских управлений. Парковой полиции, столичной полиции, муниципальной полиции. Да четырнадцать полицейских участков, не считая портового на Мэн-авеню. И я еще не упомянул ФБР и ЦРУ, что в Виргинии. Делайте выбор, и я доставлю вас точно по назначению.
   — Давайте начнем с управления муниципальной полиции, — ответил я. — Если там у нас не выгорит, заглянем во все остальные.
   Такси рвануло с места, словно на автогонках.
   — Управление муниципальной полиции находится в доме 300 по Индиана-авеню, — пояснил водитель. — Очень хороший район с невысокой квартирной платой и совсем недалеко от Капитолия. А проезд от музея обойдется вам в шестьдесят пять центов.
   Не успел водитель добавить еще несколько фраз, как такси затормозило у внушительного, отделанного гранитом шестиэтажного здания.
   — Сколько с меня?
   — Я же сказал, шестьдесят пять центов, если только вы не заезжий гуляка, сорящий деньгами.
   — Вы таки меня вычислили, — улыбнулся я и отдал ему доллар.
   — Благодарю вас, добрый человек, и надеюсь, что фараоны встретят вас со всем радушием.
   — А я желаю вам выиграть в тотализаторе.
   Внутри толпились люди, у которых нашлись причины явиться в полицию в три часа дня пополудни. В ожидании одного из четырех лифтов все они отводили глаза, избегая взгляда соседей. Каждый надеялся, что человек в форме или с полицейской бляхой, которому они изложат свои беды, обязательно все исправит.
   В коридорах и холлах здания, в котором также размещалось налоговое управление, стены до высоты человеческого роста покрывал коричневый мрамор, далее переходящий в зеленую штукатурку. Пол устилали черные и белые мраморные плиты. Чувствовалось, что строилось здание на века. По указателю я определил, что отдел ограблений на третьем этаже, куда и поднялся на лифте. И, едва выйдя из кабины, увидел справа от себя коричневый щит с выбитыми на нем золотыми буквами: «Отдел ограблений». За приоткрытой дверью находилась маленькая приемная с обшарпанной деревянной скамьей у одной из стен, предназначенная, как я понял, и для грабителей, и для ограбленных. Слева находилась еще одна дверь и окошечко, такое же, как в банке, но без решетки. Я подошел к окошечку, и сидевший за ним мужчина в белой рубашке, синем галстуке и с пистолетом в кобуре под левой рукой пожелал узнать, чем он может мне помочь.
   — Я хотел бы поговорить с лейтенантом Деметером.
   — Ваши имя и фамилия?
   — Филип Сент-Ив.
   — По буквам, пожалуйста.
   Я продиктовал мои имя и фамилию по буквам, он все записал и удалился, чтобы появиться несколько мгновений спустя. Открыл дверь справа от себя и предложил мне пройти.
   — Сюда, — и я последовал за ним в комнату побольше, заполненную столами, стульями и телефонами. Он указал на дверь в дальнем конце. — Вам туда.
   Я прошел в небольшой кабинет с двумя серыми металлическими столами и такими же стульями. За столами сидели мужчины в рубашках с короткими рукавами. Единственное окно закрывали жалюзи, поэтому мне не удалось узнать, открывается ли из него вид на Капитолий.
   — Лейтенант Деметер? — спросил я.
   Мужчина постарше оторвался от чтения какого-то документа.
   — Я — Деметер. Какие трудности?
   — Я — Филип Сент-Ив, — представился я. — Музей Култера нанял меня, чтобы выкупить щит у тех, кто его украл.
   Деметер аккуратно опустил бумагу, которую читал, на стол, откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и впился в меня маленькими, похожими на черные фасолинки глазами. Я же отметил массивность его фигуры, покатые мускулистые плечи, тяжелую челюсть, коротко остриженные черные волосы. Крючковатый нос с торчащими из ноздрей волосами нависал над ртом с красными губами. А над верхней губой топорщились усики. Лет сорок, может, сорок пять, определил я для себя возраст лейтенанта.
   — Вам, похоже, жарко. Вы весь потный. Присядьте, пожалуйста.
   Под его пристальным взглядом я пододвинул стул и сел.
   — Позвони миссис Уинго из музея Култера. Спроси, наняли ли они Сент-как-вас-там.
   — Сент-Ива, — подсказал я.
   А обращался Деметер ко второму детективу, помоложе, лет тридцати с небольшим, светловолосому и голубоглазому. Без усов под курносым носиком.
   Блондин набрал номер.
   — Говорит сержант Фастнот, миссис Уинго. К нам пришел мужчина, заявивший, что музей нанял его в связи с кражей щита. — Он зажал микрофон рукой. — Как ваше имя, мистер?
   — Филип.
   — Совершенно верно, — он уже говорил в трубку, — Филип Сент-Ив... Понятно... Благодарю вас, миссис Уинго. — Он положил трубку, также откинулся назад, заложив руки за голову. — Она подтверждает, что они наняли его сегодня днем.
   Деметер кивнул. Теперь его глаза изучали мой нос.
   — У нас тут полным-полно странных личностей. У вас есть какой-нибудь документ?
   Я достал бумажник и передал ему водительское удостоверение, выданное мне в Нью-Йорке. Он изучил его от корки до корки, прежде чем вернуть мне.
   — Он тот, за кого себя выдает, — Деметер скосил взгляд на сержанта Фастнота, который пожал плечами. А Деметер тем временем уставился в узел моего галстука.
   — Они хотят выкупить щит, так?
   — Вы правы.
   — А вы понесете деньги?
   — Да.
   — А кто вы такой?
   Я встал и шагнул к двери.
   — Счастливо оставаться.
   — Подождите, Сент-Ив, — остановил меня Деметер. — Ну что вы такой чувствительный?
   У двери я обернулся.
   — Вы знали, кто я такой, когда я вошел в этот кабинет. Миссис Уинго ввела вас в курс дела вчера или днем раньше. Но вы все равно начали ломать комедию. Вот и ваш сержант прикинулся, будто звонит Фрэнсис Уинго. Только ее номер начинается с 23, а он набирал то ли 67, то ли 78. Куда он звонил, в бюро погоды или в службу точного времени?
   Сержант Фастнот широко улыбнулся.
   — В бюро погоды. На улице 102 градуса [9] .
   — Я знаю.
   — Хорошо, Сент-Ив. Можете опустить ваш гордо поднятый подбородок. Хотите, чтобы мы извинились? Я сожалею о случившемся, и сержант Фастнот тоже сожалеет, не так ли, Фастнот?
   — Еще как сожалею, — подтвердил он.
   — Просто к нам не так уж часто заглядывают посредники из Нью-Йорка, и нам хочется проверить их на прочность. А если начистоту, мы никогда не видели нью-йоркского посредника, правда, Фастнот?
   — Никогда. Не только из Нью-Йорка, но и откуда бы то ни было.
   — Поэтому, мистер Сент-Ив, — Деметер сложил руки на груди, — говорите, чем мы можем вам помочь, чтобы скрасить ваше пребывание в Вашингтоне? — Тут он чуть понизил голос. — Сколько вы получите, обычные десять процентов?
   — Да.
   — То есть двадцать пять тысяч долларов.
   — За вычетом расходов. Я их оплачиваю из собственного кармана.
   — Двадцать пять тысяч долларов, — мечтательно повторил Деметер. — Мы с Фастнотом не зарабатываем столько за год.
   — Да еще вам приходится самим покупать патроны, — посочувствовал я.
   Деметер наклонился вперед, положил руки на металлический стол.
   — Сегодня я позвонил в Нью-Йорк одному знакомому, справился о вас. Знаете, что он мне сказал?
   — Нет, но надеюсь, что-то приятное. Вы не будете возражать, если я закурю?
   — Валяйте. Курите. Только не забывайте стряхивать пепел и не бросать окурки на пол. Вы должны помнить, что это полицейский участок. Так вернемся к тому парню из Нью-Йорка. Он сказал, что посредник вы хороший, если все ведут себя как джентльмены. Вы понимаете? Делают то, что от них ждут. Но он не знает, как вы отреагируете, если игра пойдет жестко. Он сказал, что вы еще ни разу не попадали в такую передрягу.
   — Он прав... Не попадал.
   — Именно об этом и говорил мой приятель. Он также сказал, что вы человек осторожный.
   — Кажется, он сказал осмотрительный, — ввернул Фастнот.
   — Фастнот слушал наш разговор, — пояснил Деметер. — Может, он сказал осмотрительный, но мне показалось — осторожный.
   — Я и тот и другой, — честно признался я.
   — Мой приятель, полагает, что эти посреднические операции вы разыгрываете, как партию в покер. Осторожно.
   — Осмотрительно, — гнул свое Фастнот.
   — Понятно. Что еще сказал вам Огден? — поинтересовался я.
   — Более ничего. Просил передать вам привет.
   — Вы намерены проявить предельную осмотрительность и в этом деле? — спросил Фастнот.
   — Совершенно верно.
   — Ага. — Деметер покивал большой головой. — Мы с Фастнотом на это и надеемся, потому что те, кто украл щит, как он там называется, щит...
   — Компорена, — подсказал Фастнот.
   — Вот-вот. Компорена. Так учтите, мистер Сент-Ив, те, кто украл щит Компорена, могут сыграть жестко. Вы слышали насчет убитого ниггера, не так ли?
   — Вы имеете в виду Сэкетта, охранника?
   Деметер коротко кивнул.
   — Джон Сэкетт, возраст 32 года, негр, рост пять футов одиннадцать дюймов, вес 178 фунтов, шрамов на теле нет. Адрес: 5-я улица, дом 530. Саут-Вест. Жена Мартол Сэкетт, трое детей. Приводов в полицию, судимостей нет. Найден около Бич-Драйв, в парке Рок-Крик, в половине одиннадцатого утра Уильямом Феркиссом, восьми лет, и Клодом Декстрайном, заявившим, что ему десять, хотя на самом деле восемь с половиной. Я ниггера не видел, но его видел Фастнот. Расскажи ему, Фастнот.
   Светловолосый сержант пожал плечами.
   — Ему связали руки за спиной. А потом выстрелом из «кольта» сорок пятого калибра снесли полголовы. Неприятное зрелище, очень неприятное.
   Деметер сунул руку в ящик стола и выудил сигару в металлическом футляре. Не торопясь достал ее, сунул в рот, раскурил, выпустил к потолку струю дыма.
   — В день я выкуриваю три сигары. Скажу честно, они для меня слишком дороги, но я думаю, что каждый имеет право хотя бы на один грех. Возьмите вот Фастнота. Он не женат и мог бы позволить себе хорошие сигары, но он вообще не курит. Но и он не без греха. Знаете, что он делает? Бегает за женщинами, вернее, девушками. Предпочитая самых молоденьких. Как я и говорил, все мы грешные. А что водится за вами, Сент-Ив?
   — Вроде бы ничего за собой не замечал.
   Деметер хохотнул, помахал сигарой.
   — Наверное, нам придется заняться вами вплотную. Людей без греха нет. У меня вот — дорогие сигары, у Фастнота — маленькие девочки. А скажи-ка нам, Фастнот, чем грешил этот ниггер?
   — Вы и так знаете. — Фастнот разглядывал жалюзи.
   — Я-то знаю, а вот Сент-Ив — нет.
   Фастнот повернулся ко мне.
   — Сэкетт был наркоманом. И его пристрастие к героину обходилось ему в сто — сто пятьдесят долларов в день, а то и больше. Так, во всяком случае, сказала его жена. И он находил эти деньги. Причем не грабил магазины по вечерам. И обходился без налетов на бензозаправки. Вставал в полдень и в четыре часа уходил на работу со шприцем, бутылкой лимонада и парой шоколадок. Музей Култера платит охранникам шестьсот долларов в месяц. Где, по-вашему, Сэкетт брал деньги на наркотики?
   — Как давно он «сидел на игле»?
   Деметер посмотрел на часы.
   — Примерно в одиннадцать утра она сказала Фастноту, что ей плевать, жив ее муж или мертв, потому что, уйдя на службу в пятницу, он оставил ее без крупицы героина в доме. А сейчас она криком кричит, потому что мы посадили ее в камеру, а ее потребность в героине ничуть не меньше, чем у самого Сэкетта. Так где же они брали две или три сотни долларов, необходимые им каждодневно, чтобы чувствовать себя людьми?
   — Догадаться не сложно.
   — Вы правы, — кивнул Деметер. — Догадаться не сложно.
  
  
  * * *
  
   В маленьком кабинете воцарилась тишина. Сержант Фастнот достал полоску жевательной резинки, развернул ее, сложил резинку втрое, сунул в рот, начал ритмично жевать, разглядывая носки начищенных черных ботинок, которые он положил на краешек стола. Лейтенант Деметер развернул кресло так, чтобы насладиться видом жалюзи. Мне же не осталось ничего другого, как восхищаться черными кудрями лейтенанта, ниспадающими на белый воротник рубашки. Деметер вздохнул, встал, шагнул к окну и выглянул в просвет между пластинами жалюзи.
   — Вас интересует, как мы с Фастнотом все это узнали?
   — Как?
   — Проверили круг знакомых Сэкетта. Со вторника он работал с четырех до полуночи. Его жена практически ничего нам не сказала. Не могла или не хотела. Даже не назвала имени пушера [10] . Соседи показали, что Сэкетты жили очень тихо. Старший ребенок каждое утро уходил в школу, в первый класс. Двое младших оставались дома. Они, правда, обратили внимание, что в последние несколько недель Сэкетты вообще перестали появляться на людях. Даже по воскресеньям и понедельникам, выходным дням Сэкетта. У наркоманов такое возможно. Героин — не спиртное. Жизнь течет своим чередом, человек моет посуду, убирает по дому, ходит на работу, и все такое. Если получает каждодневную дозу.
   — Как звали того доктора? — спросил Фастнот. — Который «сидел на игле» и оперировал три, а может, четыре или пять раз в день?
   — Магер, — ответил Деметер. — Кололся нещадно, но продолжал оперировать, и никто ничего не замечал.
   — И что произошло? — задал я естественный вопрос.
   — На один из дней он назначил десять операций, утром проснулся, решил, что столько ему не потянуть, и пришел к нам. Не в этот кабинет, но в политическое управление. Кажется, он до сих пор в клинике.
   — Превосходный был хирург, — вставил Фастнот.
   — Вот-вот, — покивал Деметер. — Потом мы опросили парней, с которыми работал Сэкетт. Они не заметили ничего подозрительного. Сэкетт всегда держался особняком, но свои обязанности выполнял добросовестно, то есть каждые двадцать минут выходил на связь, патрулируя залы музея.
   — Он охранял и африканскую выставку? — спросил я.
   — Да. Очень интересная экспозиция. Вам удалось осмотреть ее?
   — Нет.
   — Напрасно. Там есть удивительные экспонаты.
   — Мне понравились маски, — вставил Фастнот. — Никогда не видел таких страшилищ.
   — Так вот, — продолжал Деметер. — Сэкетт попросил, чтобы его включили в охрану африканской выставки. В этом нет ничего необычного. Охранники постоянно меняют смены. Некоторым нужно поработать ночью, чтобы иметь свободные дни. Другие предпочитают побродить по музею от четырех дня до полуночи. Музей закрывается в шесть, и число охранников уменьшается на сорок процентов. Сэкетта включили в охрану африканской выставки, потому что он первый попросил об этом. За месяц до ее открытия.
   — К тому времени он уже кололся? — спросил я.
   — Скорее всего. Как мне представляется, те, кто украл щит, понимали, что в музей им не проникнуть, не имея там своего человека. В музее потрясающая система охранной сигнализации. Сплошная электроника. Поэтому они подкатились к Сэкетту, пообещали ему жирный куш, пристрастили к героину, давая его так много, что хватило и жене, а после открытия выставки умыкнули щит.
   — Как они его вынесли? Через парадную дверь?
   — Едва ли они заходили в музей. — Деметер выпустил к потолку струю дыма и посмотрел на меня, ожидая моей реакции.
   — А что им мешало?
   — Двери. В шесть часов они блокируются электронными замками, — ответил Фастнот.
   — Кроме одной, — добавил Деметер.
   — Совершенно верно, — согласился Фастнот. — Кроме одной.
   — Эта дверь ведет из подвала на грузовую площадку, — пояснил Деметер. — Она тоже блокируется электронным замком, но лишь снаружи. А изнутри ее можно открыть, не поднимая тревоги. Вы меня понимаете?
   Я кивнул.
   — Она служит для пересменки охранников. Кроме того, наличия такой двери требуют правила противопожарной безопасности. Сэкетт отнес щит к этой двери, открыл ее, передал сообщникам, а потом еще и сообщил, что щит украден.
   — Он сообщил о пропаже щита?
   — Именно так.
   — А у этой двери не было круглосуточной охраны?
   — Нет.
   — Вы поговорили с ним? Я имею в виду Сэкетта.
   — Мы в тот день не работали. Я спал дома, в собственной постели. А в чьей постели был Фастнот, известно только Господу Богу.
   Фастнот мечтательно улыбнулся.
   — Ей исполнилось восемнадцать. Как раз в тот день. Я принес ей красивый подарок.
   — Нам-то голову морочить не обязательно, — пробурчал Деметер.
   — Когда вам поручили это дело? — спросил я.
   — В пятницу. Когда началась наша смена. Мы сразу отправились к Сэкетту, но тот испарился. И знаете, каков итог, Сент-Ив?
   — Каков же?
   — Едва ли не единственная наша ниточка — жена Сэкетта.
   — И она ничего не знает, — добавил Фастнот.
   — Честно говоря, я в этом не уверен. Возможно, что-то и знает, но не хочет поделиться с нами. Но, кроме этой ниточки, у нас есть и маленькая зацепка.
   — Неужели? — удивился Фастнот.
   — Конечно, зацепка эта — посредник из Нью-Йорка, что сидит перед нами.
   Фастнот опустил ноги на пол, наклонился вперед, его челюсти ритмично двигались, пережевывая резинку, синие глаза впились в меня. Я заметил, что белки чуть покраснели, возможно от недосыпания.
   — Это точно. У нас есть Сент-Ив.
   — Который намерен всемерно сотрудничать с нами. — И Деметер так радостно, так дружелюбно улыбнулся, словно я только что сообщил о присвоении ему очередного звания.
   Я решил, что пора трогаться. Встал и направился к двери.
   — Премного благодарен за полученную от вас информацию, господа. Если вы найдете грабителей до половины девятого, дайте мне знать в отель «Мэдисон». Если позже — я буду в Нью-Йорке.
   — Вы слышали, сержант Фастнот? Мистер Сент-Ив будет в «Мэдисоне» до половины девятого.
   — Я предполагал, что он поселился в «Мэдисоне», — ответил Фастнот. — В «Хилтоне» для него слишком много коммивояжеров.
   — Если вы что-нибудь услышите, пусть даже это будут шутки безответственных подростков, касательно щита Компорена, вы позвоните нам, не так ли? — Деметер глубоко затянулся, выпустил дым. — Пусть и не по своей вине, но вы замешаны в деле об убийстве, мистер Сент-Ив, и мы хотим, чтобы вы поддерживали с нами связь, если это не слишком обременительно.
   — Отнюдь. Я всегда готов помочь муниципальной полиции.
   — Рад это слышать, ибо у меня такое чувство, что в ближайшем будущем нам предстоят довольно частые встречи. И еще...
   — Да?
   — Будьте осторожны. — И Деметер ухмыльнулся, словно рассказал мне остроумный анекдот.
   — Осмотрительны, — добавил Фастнот, когда я уже выходил в коридор, выстланный плитками белого и черного мрамора.
   Оказавшись на улице, залитой яркими солнечными лучами, я отыскал окно, закрытое жалюзи. И удовлетворенно отметил, что из него хорошо видна автомобильная стоянка.
  
  
  
  
   Глава 5
  
  
   Я удивился, услышав в трубке женский голос. Она позвонила около шести, как раз после того, как я добил вторую бутылку пива и дочитал передовицу «Вашингтон стар», посвященную ответу русских на ноту государственного департамента с протестом по поводу некорректного обращения с парой американских туристов в Москве. «Стар» не столько возмущалась тоном ответа, сколько недоумевала по поводу решения туристов поехать в Москву, а не в Большой каньон или Рехобо-Бич.
   — Будьте добры внимательно выслушать все, что я вам сейчас скажу, мистер Сент-Ив, — женщина, похоже, читала записанный на бумажке текст.
   — Я слушаю.
   — Завтра утром вы вернетесь в Нью-Йорк и останетесь в своей комнате в отеле «Аделфи» до шести вечера. Если вам не позвонят до этого срока, остаток вечера можете провести по своему усмотрению. Если вам не позвонят во вторник, то в среду, ровно в одиннадцать утра, вам нужно зайти в первую слева телефонную будку в вестибюле отеля «Юбенкс» на 33-й улице. Ровно в одиннадцать вам позвонят. Мне повторить?
   — Нет. Я все понял.
   Она повесила трубку не попрощавшись, а я вернулся к пиву и газете. Но опасность загрязнения окружающей среды более не волновала меня, а пиво не доставляло удовольствия. Я старался вспомнить, сколько раз за последние четыре года мне приходилось заходить в телефонные будки, чтобы услышать вибрирующие от нервного напряжения голоса людей, желающих обменять украденное на деньги бывших владельцев. Они говорили шепотом, через носовые платки, иной раз с иностранным акцентом. Каждый из них предлагал свой вариант хитроумных указаний, призванных запутать всех и вся, за исключением автора.
   Минусов в моей профессии хватало, но они компенсировались одним большим плюсом. И, чтобы еще раз убедиться в этом, я достал бумажник, вытащил чек и пару минут любовался им. А потом подошел к телефону и набрал номер. Когда на другом конце сняли трубку, попросил позвать лейтенанта Деметера. Он не заставил себя ждать.
   — Отдел ограблений, лейтенант Деметер.
   — Это Сент-Ив. Они позвонили. Женщина.
   — Продолжайте.
   — Они хотят, чтобы завтра утром я вернулся в Нью-Йорк и ожидал их нового звонка. Если они не позвонят мне домой, то в среду утром позвонят в телефон-автомат в вестибюле одного отеля.
   — Она сказала что-нибудь насчет денег?
   — Нет.
   Деметер вздохнул.
   — Ладно. Завтра я найду вам попутчиков.
   — Кого?
   — Скорее всего с бляхами нью-йоркской полиции. А может. ФБР. Дело, похоже, поднимается на федеральный уровень.
   — Нет, — отрезал я.
   — Что значит «нет»?
   — То и значит. Меня наняли, чтобы выкупить шит. Если меня начнут сопровождать копы или фэбээровцы, щита мне не видать как своих ушей. Получив щит, я расскажу обо всем в мельчайших подробностях. Но до того я работаю один. Если такое не сочетается с вашими планами, пусть музей ищет другого посредника.
   — Блестящая идея! — воскликнул Деметер. — Я полностью за, но вот другая сторона, насколько я слышал, возражает, так что мы обречены работать с вами.
   — Тогда не мешайте мне.
   Лейтенант помолчал.
   — Ладно, Сент-Ив, мы принимаем ваши условия. Но если вас интересует мое мнение, впрочем, в этом я очень сомневаюсь, вы допускаете серьезную ошибку. И причина в том, что вы имеете дело с людьми, уже убившими одного парня. Возможно, они захотят довести счет до двух, да еще получить деньги в придачу.
   — Сначала им нужно получить деньги, а уж потом добавлять к одному покойнику второго.
   — Надеюсь, вы так же умны, как кажетесь самому себе.
   — Не умен. Осторожен.
   — Осторожен, — согласился Деметер. — Едва не забыл об этом.
   — Что-нибудь еще?
   — Да, один пустячок.
   — Какой же?
   — Жена ниггера.
   — Что с ней?
   — Больше мы не выжмем из нее никакой информации.
   — Почему?
   — Час назад она повесилась в камере. — И Деметер бросил трубку на рычаг.
   Я как раз съел бифштекс, оказавшийся не таким вкусным, как обещало меню, и ожидал лифт, когда он возник рядом со мной, в розовато-лиловом пиджаке с восемью блестящими медными пуговицами, в кремовой рубашке и ярко-алом галстуке. А уж улыбка, та просто ослепляла.
   — Если не ошибаюсь, мистер Сент-Ив? — И он поклонился мне в пояс. Поклон получился знатный, если учесть, что макушкой он едва не касался верхней перекладины дверного косяка кабины лифта, а в ширину занимал чуть ли не весь проем. Пока он кланялся, я обратил внимание на его светло-коричневые брюки и зеленые замшевые туфли с большими серебряными пряжками.
   — Сент-Ив, — подтвердил я.
   — Позвольте представиться. — Он вытащил из кармана кожаный бумажник, из него — визитную карточку и протянул ее мне. Два слова, написанные витиеватым шрифтом: «Консепшн Мбвато».
   Мистер Мбвато отличался не только габаритами, но и цветом кожи: такого черного негра видеть мне еще не доводилось. Говорил он по-английски без малейшего акцента и не предложил обменяться рукопожатием.
   — Чем я могу вам помочь, мистер Мбвато?
   На его широком, без единой морщинки лице выделялись глаза, мягкие, даже грустные.
   — Мне хотелось бы перекинуться с вами парой слов.
   — О чем же?
   — О щите Компорена.
   Я кивнул.
   — Хорошо. Где бы вы хотели поговорить? Здесь, в моем номере или в баре?
   — Мне кажется, нам более всего подойдет ваш номер.
   — Как вам будет угодно, — согласился я.
   Когда мы поднялись в мой номер, я указал мистеру Мбвато на самое большое кресло. Он сел, облегченно вздохнул.
   — Ужасно жаркий день. Даже для меня.
   — Но вы привыкли к жаре?
   Мбвато осветил улыбкой мой номер.
   — Да, мистер Сент-Ив. Я действительно привык к жаре.
   Я сел за письменный стол, на котором стоял телефонный автомат. Мбвато положил ногу на ногу и оценивающе оглядел комнату, словно собирался купить мебель. Я же закурил, ожидая, что он заговорит первым, поскольку инициатива нашей встречи исходила не от меня.
   — Я из Брефу, — вероятно, эта короткая фраза все объясняла.
   — Из Жандолы, — я хотел показать, что понял, о чем речь.
   Мбвато покачал головой.
   — Не из Жандолы, мистер Сент-Ив, — возразил он. — Из Компорена.
   — У вас там возникли некоторые осложнения?
   — Еще какие осложнения, и ситуация может значительно ухудшиться, прежде чем произойдет поворот к лучшей жизни.
   — Это печальное известие.
   — Печальное? Почему?
   — Нет оправдания человеческим страданиям. А из того, что я читал или слышал, можно понять, что людям в вашей стране приходится несладко.
   — В действительности все гораздо хуже, но я пришел сюда не для того, чтобы говорить о моей стране. Меня интересует щит Компорена, который вы должны выкупить у воров по поручению исполнительного комитета музея Култера, откуда этот щит и украли.
   — Вы, похоже, прекрасно осведомлены.
   — Совершенно верно. Но не думайте, мистер Сент-Ив, что информация просочилась от тех лиц, с кем вы вели переговоры относительно выкупа щита. Нет-нет, нас держит в курсе высокопоставленный сотрудник посольства Жандолы.
   — Понятно.
   Мбвато наклонился вперед, уперевшись локтями в колена.
   — Вам что-нибудь известно о щите Компорена, мистер Сент-Ив, помимо того, что вам поручено предложить за него двести пятьдесят тысяч долларов?
   — Не так уж много. Я знаю, что он ярд в диаметре, весит шестьдесят восемь фунтов, является каким-то важным символом для обеих сторон: как для ваших людей, так и для центрального правительства Жандолы, и из-за него погиб не один человек.
   — Один человек в Соединенных Штатах и более миллиона в моей стране, — пояснил Мбвато. — К сожалению, у этого щита кровавая история. Если мы заглянем в глубь столетий, то счет жизней пойдет на миллионы. Вы, похоже, понимаете, что щит Компорена — символ власти в моей стране. Его можно сравнить, хотя аналогия и не будет полной, с короной Англии. В сердцах моих соотечественников он занимает то же место, что и Декларация независимости в сердцах американцев. Но это еще не все. Щит — нечто большее, чем исторический документ. Щит — олицетворение легенды, которая бытует среди моего народа, придающего большое значение легендам. Причем в эту легенду верят не только жители Компорена, но и большинство, если не все жандольцы, и многие ужасные войны велись за право обладания щитом. Если говорить о щите Компорена как о символе, то для моего народа он вобрал в себя и корону Англии, и христианский крест, и Декларацию независимости. И я полагаю, — задумчиво добавил он, — что точно так же относятся к нему и жандольцы.
   Он помолчал, должно быть, собираясь с мыслями, а затем его бас вновь заполнил комнату.
   — Война идет для нас неудачно. Нам не хватает самого необходимого. Патронов, снарядов, оружия, горючего, еды. Особенно еды. Государство Компорена, а я заверяю вас, мистер Сент-Ив, у нас есть государство, признано лишь несколькими странами, главным образом африканскими, такими же бедными, как мы. Но есть шанс, и, должен сказать, неплохой шанс, что нас признают две ведущие европейские державы, а с признанием мы получим помощь, вооружение и продукты.
   — Что это за державы?
   — Как это ни странно, Франция и Германия.
   — Действительно, странно.
   — Полностью с вами согласен. Британия, разумеется, на стороне Жандолы, а ваша страна, можно сказать, умыла руки. Сохраняет нейтралитет, то есть фактически солидаризируется с политикой Англии. Что же касается России, то она поставляет оружие обеим сторонам: по тайным каналам — нам, открыто — Жандоле.
   — Я этого не знал.
   — Вы мне не верите? — В глазах его отразился упрек.
   — Я этого не говорил. Просто не знал, какую роль играет в вашем конфликте Россия.
   — Прошу простить. Знаете, слышишь одно, думаешь о другом. Надо держать себя в руках. Но позвольте продолжить, мистер Сент-Ив. Признание нашего государства со стороны Франции и Германии зиждется на нашей способности продолжать борьбу за независимость. Если мы продержимся еще месяц, максимум два, то признание и соответственно помощь нам обеспечены. Если мы продержимся!
   — А у вас есть сомнения?
   Мбвато покачал головой.
   — Еды на месяц хватит, может, даже на два. Кто-то умрет от голода, но недоедание — давний спутник африканцев. И патронов хватит недель на пять. А при удаче — на шесть. У нас есть чем сражаться, мистер Сент-Ив. Вопрос в другом — есть ли у нас желание?
   — А оно есть?
   — Моральное состояние армии оставляет желать лучшего. Война продолжается уже девять месяцев, сопровождается многочисленными жертвами. В отличие от жандольцев мы, жители Компорена, народ веселый, мягкий, нам ближе радости жизни, а не война. Жандольцы всегда завидовали нам, потому что мы быстро учимся, впитываем в себя знания, как губка — воду. Кроме того, у нас самый высокий процент грамотности в Западной Африке. Мы сами ремонтируем грузовики, у нас есть свои инженеры, мы изготовляем велосипеды, строим радиостанции и обеспечиваем их работу. Мы способны на большее, значительно большее, потому что знания ценятся у нас превыше всего. Кажется, мы самый любопытный народ во всей Африке. Вопрос «почему?» не сходит с наших губ.
   — Похоже, у вас прекрасные перспективы.
   — Были и перспективы, но жандольцы помешали их осуществлению. Их чрезмерные требования привели к тому, что нам пришлось заявить об отделении и идти собственным путем. Я думаю, мы сможем добиться успеха, если, конечно, сохраним высокий моральный дух. Вот почему я прилетел в Соединенные Штаты и сейчас беседую с вами.
   — Тут какая-то связь со щитом, не так ли?
   — Да, мистер Сент-Ив.
   — Какая же?
   — Признаюсь честно и откровенно, мы сами намеревались выкрасть щит из музея. Один из моих соотечественников — блестящий инженер-электронщик, он нашел способ нейтрализовать систему сигнализации, используемую в музее. Видите ли, возвращение щита в Компорен укрепит моральный дух общества. Вдохнет в наш народ волю, возродит желание продолжить борьбу, не на два-три месяца, но до полной победы. Такое трудно осознать европейцу или американцу, но, уверяю вас, это чистая правда.
   — Я верю вам. Когда вы собирались выкрасть щит?
   — Вчера. В воскресенье.
   — Но его украли раньше.
   — Да. Мы узнали об этом сразу же, едва наш информатор из жандольского посольства смог добраться до телефона.
   — Что ж, остается только сожалеть, что украли его не вы. Похоже, вы использовали бы его с максимальной пользой.
   — Благодарю вас, мистер Сент-Ив, за столь теплые слова.
   — Пустяки.
   — А теперь мы подошли к сути проблемы. Мы будем всемерно стремиться к тому, чтобы заполучить щит. Во-первых, он поднимет наш боевой дух, а во-вторых, он по праву принадлежит Компорену, а не Жандоле. Как мне сообщили, за возвращение щита музею вы должны получить двадцать пять тысяч долларов. Я уполномочен предложить вам пятьдесят тысяч, если вы передадите щит нам. К моему великому сожалению, большего я предложить не могу. Это все, что нам удалось наскрести.
   Мбвато откинулся на спинку кресла и одарил меня еще одной лучезарной улыбкой, словно мы заключили многомиллионную сделку и теперь можем удалиться от дел, проведя остаток дней на Мальорке или в каком-либо ином райском уголке.
   Я улыбнулся в ответ и покачал головой.
   — Извините, мистер Мбвато, но это совершенно невозможно. Я не могу нарушить мою договоренность с музеем.
   Он пожал плечами, словно ожидая такой реакции, снова улыбнулся, встал.
   — Я предчувствовал, что не услышу от вас ничего иного, мистер Сент-Ив, но не мог не попытаться. Думаю, вы понимаете.
   — Пожалуй, что да.
   Он двинулся к двери, великолепно одетый черный гигант с походкой победителя, прибывший из терпящей поражение страны. На пороге обернулся. Губы разошлись в широкой улыбке, но в глазах стояли грусть и тревога.
   — Я хочу поблагодарить вас за вашу доброту, мистер Сент-Ив. Я не вижу лучшего способа, как предостеречь.
   — Против чего?
   — Перечисляя многочисленные добродетели жителей Компорена, я забыл упомянуть об одном нашем недостатке, хорошо известном всей Западной Африке, а особенно жандольцам.
   — Каком же?
   — Нас знают как самых искусных воров в мире.
   Мы попытаемся добыть щит у воров, вы кравших его из музея. Если нам это не удастся, мы утащим его у вас. Спокойной ночи, мистер Сент-Ив.
  
  
  
  
   Глава 6
  
  
   Когда-нибудь я буду жить в собственном доме на окраине, с лужайкой, которую придется выкашивать, дорожкой, с которой сам буду сгребать снег, и соседской женой, которая будет запрыгивать ко мне в постель за сорок пять минут до того, как забрать детей из школы. Все это, как и смерть, ждут меня в будущем отдаленном или не очень — и первое и второе вызывает у меня легкую дрожь, а пока я продолжаю жить в разваливающемся центре города, стараясь не лезть в чужие дела, но и не допускать никого в свои.
   И уже почти три года моим домом стал отель «Аделфи» — с небольшим числом постояльцев, с приемлемыми ценами, где в меру заботятся о тех, кто регулярно платит за проживание. Мне достался номер «люкс», отличающийся от остальных крохотной кухонькой и повышенной на пятьдесят процентов стоимостью. Помимо каждодневной уборки, отель «Аделфи» предлагает ресторан и бар, почему-то не упомянутые в путеводителях по Нью-Йорку, табачный и газетный киоски и коммутатор, выполняющий функции телефонной службы. То есть, если постояльцу отеля трижды звонили в его отсутствие, телефонистка обязательно назовет ему фамилию хотя бы одного из звонивших.
   Из Вашингтона самолет прибыл с сорокапятиминутным опозданием. До «Аделфи» я добрался на такси и еще не успел распаковать чемоданы, как зазвонил телефон. Майрон Грин хотел знать, что произошло в Вашингтоне.
   — Вашингтонские копы полагают, что у грабителей был свой человек в музее, и этого человека уже убили. А его жена повесилась. Оба сидели на игле. Ежедневно потребляли героина на сто пятьдесят долларов каждый. Таково мнение полиции.
   — О Господи, — ахнул Грин.
   — Это только цветочки. Самое интересное впереди.
   — Я тебя внимательно слушаю.
   — Мне позвонила женщина, сказав, что представляет воров. Кто-то позвонит мне сюда сегодня или завтра. А потом ко мне заглянул Консепшн Мбвато, полномочный представитель государства Компорен, законного, по его словам, владельца щита. Он предложил мне пятьдесят тысяч долларов, если я отдам шит ему, получив его от воров. Я отклонил это предложение, должен признать, с неохотой, и тогда он пообещал выкрасть щит — если не у тех, у кого он сейчас находится, то у меня. Я приглашал Фрэнсис Уинго на коктейль, но она отказалась.
   — Ты лучше пошли мне чек, а я позабочусь о том, чтобы деньги перевели на твой счет.
   — Если у них есть марки.
   — У кого?
   — В газетном киоске.
   — Ты опять шутишь. Такое случается с тобой, когда ты нервничаешь.
   — Придется принять что-нибудь успокоительное. Пожалуй, заодно с марками куплю и сигару. Курение расслабляет.
   — Что ты намерен делать?
   — Ждать звонка.
   — А что говорит вашингтонская полиция?
   — У них сложилось впечатление, что я зарабатываю слишком много.
   — Они полагают, что щит выкрали профессионалы?
   — Я даже не спрашивал. И так ясно, что работали не дилетанты. Убийство охранника я трактую двояко. Первое — они профессионалы. Второе — ты запросил слишком мало за мои услуги.
   — Еще не поздно поговорить об увеличении общей суммы вознаграждения, учитывая изменившуюся ситуацию. Во всяком случае, я могу попробовать.
   — Пожалуйста, займись этим.
   — А твои планы?
   — Я же сказал, буду сидеть у телефона. Потом попытаюсь выяснить, а вдруг кто-нибудь да что-то знает. Ворам известно, кто я такой. Значит, они выходили на одного из моих знакомых. А раз они из тех, кто стреляет людям в затылок, возможно, и мне удастся установить их личности.
   Майрон Грин помолчал.
   — Неплохая идея. При условии, что она ни в коей мере не помешает переговорам по обмену щита на деньги.
   — Если я выясню, что имею дело с теми, кто не оставляет свидетелей, никаких переговоров не будет. Переговоры, заканчивающиеся выстрелом в упор, мне не по нутру.
   — Конечно, конечно. Я не об этом.
   — О том, что тебе нужны две с половиной тысячи долларов?
   — Нет, черт побери, не нужны мне эти две с половиной тысячи, а если ты думаешь, что моя доля слишком велика, в этот раз я не возьму с тебя ни цента.
   — Успокойся, Майрон. Ты же астматик, тебе нельзя волноваться.
   — К черту мою астму, Сент-Ив, — по фамилии Майрон Грин называл меня только в состоянии крайнего возбуждения.
   — Что тебя гложет? — поинтересовался я.
   — Сегодня утром мне звонили из Вашингтона.
   — Фрэнсис Уинго?
   — Нет. Из государственного департамента.
   — И что они хотят?
   — Они, вернее помощник заместителя секретаря по африканским делам, некий мистер Литтмен Кокс, хотят, чтобы щит был возвращен Жандоле. Этот мистер Кокс, надеюсь, я правильно расслышал его должность, — помощник заместителя секретаря, пожелал узнать, не может ли государственный департамент чем-нибудь помочь.
   — Как? — поинтересовался я.
   — Именно этот вопрос я ему и задал. Он предложил подключить к этому делу ФБР.
   — Что ты ему сказал, Майрон?
   — Брось этот тон, Сент-Ив. Я заверил его, что в этом нет абсолютно никакой необходимости, что мы привыкли работать в одиночку и, если он действительно хочет помочь, пусть позаботится о том, чтобы ФБР держалось в стороне до получения щита музеем.
   Я решил, что Майрону Грину пришелся по душе звонок из госдепа. А еще больше понравился ему отказ от помощи. Тем самым он уже причислял себя к главным действующим лицам, отсюда и местоимение «мы».
   — Что еще сказал помощник заместителя секретаря по африканским делам после того, как ты отверг его помощь?
   — Он продолжал долдонить, что мое положение не позволяет мне оценить политическое значение щита Компорена, а его возвращение... я даже записал эту фразу, «станет краеугольным камнем будущих отношений между Жандолой и Соединенными Штатами». Как тебе это нравится?
   — Последнее лишь означает, что Штаты солидаризируются с Британией и не хотят, чтобы Франция и Германия оказывали помощь Компорену.
   — Откуда тебе это известно? — удивился Майрон Грин.
   — Меня просветил Консепшн Мбвато.
   — Понятно, — по голосу чувствовалось, что ничего-то ему не понятно. — Короче, я дал ему от ворот поворот и предупредил, что мы умоем руки, если в дело вмешается ФБР.
   Когда он положил трубку, я позвонил и попросил Эдди, дневного коридорного, принести мне сандвич с бифштексом и стакан молока.
   — Бифштекс сегодня так себе, — ответил Эдди.
   — А как сегодня ливерная колбаса?
   — Колбаса хорошая.
   — Тогда неси сандвич с ливерной колбасой.
   Дожидаясь Эдди, я расписался на обороте чека, положил чек в конверт и адресовал его Майрону Грину. Когда же Эдди принес сандвич, я заплатил за него и дал Эдди два доллара, чтобы поставить на лошадь, которую я выбрал в самолете, и письмо.
   — У них опять нет шестицентовых марок, — предупредил Эдди, — но у меня завалялись несколько штук.
   — Во сколько они мне обойдутся?
   — По десять центов штука.
   — Наклей на письмо одну, — я дал ему десять центов. Вот почему я так люблю Нью-Йорк. Сосед никогда не откажет в помощи. Правда, не без выгоды для себя.
   Я съел сандвич и остаток дня провел в ожидании телефонного звонка, читая детектив, купленный в вашингтонском аэропорту, — об агенте ЦРУ, который два года болтался по Китаю, отравляя источники питьевой воды.
   К шести часам телефон так и не зазвонил, но я подождал еще пятнадцать минут, прежде чем набрать номер.
   — Авторемонтная мастерская «От А до Я», — ответил мужской голос.
   — Мне нужен Паризи.
   — Кто?
   — Паризи, — отчетливо произнес я. — Джонни Паризи.
   — Такого здесь нет.
   — Скажите ему, что звонит Филип Сент-Ив.
   — Сент-... кто?
   — Ив. Повторить по буквам?
   — Сейчас погляжу.
   Через пару минут трубку взял Паризи.
   — Привет, Везунчик.
   — Мне понравился твой новый секретарь.
   — Ты о Джое? Что-то в нем есть, не так ли?
   — Полностью с тобой согласен.
   — Между прочим, вернувшись от тебя в субботу, я понял, что проигрался в пух. Вечер обошелся мне в девятьсот баксов, и большая их часть перекочевала к Огдену.
   — Ему нужны деньги. В следующем месяце его дочь идет в колледж.
   — Черта с два. Он столько заколачивает, что может отправить в колледж дюжину дочерей, причем это никак не отразится на его бюджете.
   — Таких богачей просто нет, — возразил я.
   — Может, ты и прав, — не стал спорить Паризи. — Все было по-другому, когда мы учились в колледже. Не понимаю я нынешнюю молодежь. Вечно орут, бунтуют, чего-то требуют.
   — Они просто другие.
   — Им слишком легко достаются деньги, — определил причину Паризи.
   — Ты сможешь пообедать со мной сегодня? — сменил я тему.
   — В десять у меня встреча с одним парнем.
   — Подъезжай к восьми, и я угощу тебя бифштексом.
   — У «Доминика»?
   Я вздохнул. «Доминик» означал, что мне придется выложить за обед сорок долларов.
   — У «Доминика».
   — Идет. В восемь часов.
   Я уже собрался попрощаться, когда он спросил:
   — Ты снова работаешь, не так ли?
   — Работаю, — подтвердил я.
   — Я так и понял. — И он положил трубку.
  
  
  * * *
  
   «Доминик» — небольшой ресторанчик в западной части 54-й улицы — однажды приобрел популярность, когда один голливудский актер стал захаживать туда, приезжая в Нью-Йорк. В ресторане царили тишина и покой, посетителям подавали отменную еду, да еще тридцать процентов стоимости ресторана принадлежали доброму другу кинозвезды, занимавшему достаточно высокую ступеньку в преступной иерархии. Однако когда об убежище кинозвезды стало известно, в ресторанчик повалили заезжие туристы, заказывая спагетти, фрикадельки и даже пиццу, чем вывели из себя шеф-повара, который пригрозил, что уволится. Киноактер перестал появляться в ресторане, его владельцы подняли цены, туристы перебрались в другие заведения, где могли встретить какую-нибудь знаменитость, чтобы потом поделиться впечатлениями в Джоплине или Седар-Фоллз. А может, в Чикаго или Далласе. В Америке много желающих поглазеть на знаменитостей, и живут они не только в Джоплине или Седар-Фоллз.
   И теперь в «Доминике» вновь царили тишина и покой, цены остались астрономическими, шеф-повар сиял от счастья, а ресторан выполнял первоначальную задачу — приносить владельцам убытки, чтобы хоть как-то прикрыть прибыли от других, не столь респектабельных предприятий.
   Паризи уже сидел за столом, жуя стебелек сельдерея, когда я вошел в ресторан в самом начале девятого.
   — Пытаюсь бросить курить, — пояснил он. — Говорят, что сельдерей помогает этому.
   — Удачи тебе. — И я поднес зажигалку к сигарете.
   — О, черт. — Паризи выудил из кармана янтарный мундштук. — Одолжи мне сигарету. Курить брошу завтра.
   Мы заказали по мартини, затем углубились в изучение меню.
   — Ты голоден? — осведомился Паризи.
   — Пожалуй, что да.
   — Я тоже. Пришлось пропустить ленч. Закажем жареное мясо?
   Жареное мясо стоило двадцать семь с половиной долларов.
   — Нет возражений.
   Паризи широко улыбнулся, не вынимая изо рта мундштук.
   — Как я и говорил, я голоден.
   Паризи долго объяснял официанту, разумеется, на итальянском, как жарить мясо, что положить в салат, какое подать вино. Я оглядел наполовину пустой зал. Ниша, в которой принимал гостей киноактер, отпугивала темнотой, и я подумал, что со временем в ней следовало бы устроить храм экранного дива. В ожидании главного блюда мы с Паризи говорили о покере и потягивали мартини.
   — Этот Уиздом в прошлую субботу тоже проигрался. — Паризи попросил у меня еще одну сигарету.
   — Он может себе это позволить.
   — Сколько ему оставила бабушка, пять миллионов?
   — Семь, но они вложены в фонд, и он должен жить на проценты.
   — И сколько ему причитается?
   — Если исходить из пяти процентов, то 350 тысяч в год, но, возможно, процентная ставка еще выше.
   — О Господи, при таких деньгах он мог бы одеваться получше. — Паризи ценил в людях опрятность.
   — Наоборот, с такими деньгами он может позволить себе оставаться разгильдяем, — возразил я.
   Паризи кивнул, не то чтобы соглашаясь со мной, но показывая, что он распорядился бы этими деньгами лучше, чем Парк Тайлер Уиздом Третий, ходивший по городу в кроссовках и футболке.
   — А чем он занимается? — спросил Паризи. — Не играет же он целыми днями в покер?
   — Шутками.
   — Шутками? Как в «Ридерс дайджест»?
   — Не совсем, Уиздому нравится подшучивать над известными людьми, которым недостает чувства юмора.
   — Но ведь они не понимают шуток.
   — Это-то и забавляет Уиздома.
   Паризи заинтересовался.
   — Что же это за шутки? Не вспомнишь ли одну из них?
   — Хочешь, расскажу тебе о парке Бонфорд Джентри?
   — Где это?
   — У Уиздома есть ферма или поместье в Коннектикуте. Там у него жил старый полуслепой эрдельтерьер. Лет тринадцати или четырнадцати. За ним присматривал садовник. Однажды садовник взял собаку с собой и поехал в близлежащий городок. Там собака вылезла из машины и решила погулять. День выдался жаркий, и у нее вывалился язык. В таком виде эрделя увидел мэр, кликнул копов, и они застрелили собаку.
   — Подумали, что она бешеная? — догадался Паризи.
   — Этим они потом оправдывались.
   — И что произошло?
   — Садовник забрал трупик эрделя, увез в поместье и похоронил. Позвонил Уиздому и все рассказал. У Уиздома выдалась свободная пара недель, он поехал в Кеннектикут и заглянул к мэру. Городские власти как раз собирались разбить новый парк. Уиздом заявил, что оплатит все расходы, если парк назовут Бонфорд Джентри, в честь давнего друга. Он даже предложил построить фонтан. Мэр принял все за чистую монету и не ждал никакого подвоха. Началось строительство, и Уиздом действительно платил: за деревья, качели, клумбы, кусты. К месту установки фонтана подвели трубы, и ночью, перед открытием парка, Уиздом привез на грузовике фонтан, подключил к трубам, укрыл брезентом.
   Парк открывали в субботу. Мэр произнес речь, полную слов благодарности Уиздому, а затем дернул за шнур. Брезент упал, одновременно пошла вода. По основанию фонтана тянулась надпись: «Бонфорду Джентри, близкому другу и верному спутнику, 1954 — 1968». Сам фонтан являл собой восьмифутовую скульптуру Бонфорда Джентри, эрделя, застреленного по приказу мэра. Бонфорд Джентри стоял, задрав левую заднюю ногу, и писал водой.
   — И что сделал мэр? — поинтересовался Паризи.
   — Ничего.
   — Он не вспомнил, что приказал застрелить эту собаку?
   — Нет.
   — Тогда он ничего не понял?
   — Нет, что и дало повод Уиздому от души посмеяться.
   — Да, пожалуй, таких историй в «Ридерс дайджест» не найдешь, — признался Паризи.
   — Согласен, там пишут совсем о другом.
   Покончив с мясом, мы заказали по бокалу бренди, два доллара каждый, и по чашечке кофе, по 75 центов. Паризи позаимствовал у меня еще одну сигарету, вставил в мундштук, прикурил от спички.
   — Ладно, ты пригласил меня на обед не для того, чтобы рассказывать собачьи истории.
   — Ты абсолютно прав.
   — Тебе опять предложили стать посредником?
   — Да.
   — Где?
   — В Вашингтоне. У вас есть какие-нибудь контакты с Вашингтоном?
   — Никаких. Там заправляют черные, и мы оставили их в покое. В Балтиморе — другое дело. С Балтиморой у нас самые тесные отношения.
   — Я должен выкупить и вернуть владельцам некий предмет, украденный у них, в обмен на двести пятьдесят тысяч долларов. Воры, судя по всему, профессионалы. К тому же они уже убили одного парня, и я хочу знать наверняка, что они не строят аналогичных планов и в отношении меня.
   Паризи сбросил воображаемую пылинку с лацкана своего двубортного пиджака с накладными карманами.
   — Полтора месяца назад нам позвонили. Интересовались тобой.
   — Кто?
   — Какой-то тип, который сослался на другого, а тому номер дал третий, и так далее.
   — Что они хотели узнать?
   — Обычные вещи. Что ты за человек, можно ли тебе доверять. Я не придал этому никакого значения. Просто сказал, что у нас с тобой никаких дел не было, но мы знаем людей, которые обращались к тебе, и жалоб с их стороны не поступало.
   — Давно он звонил?
   Паризи уставился в потолок.
   — По меньшей мере шесть недель назад. Может, и семь. Хочешь поговорить с человеком, который мне звонил?
   — Да, — кивнул я. — Пожалуй, что да.
   — Но учти, что он последний в цепочке, И, возможно, ничего не знает, кроме фамилии парня, который попросил его обратиться к нам.
   — Понятно.
   — Если хочешь, можешь сказать ему, что его фамилию ты узнал от меня.
   — Благодарю.
   — Запишешь?
   Я достал листок и шариковую ручку.
   — Говори.
   — Его зовут Эл Шиппо. Альберт Эм. Шиппо по телефонному справочнику.
   — Чем он занимается?
   Паризи пожал плечами.
   — Крутится вокруг.
   — Я позвоню ему.
   — Не забудь упомянуть меня.
   — Обязательно. — Я дал знак официанту принести чек.
   Пока я расплачивался, Паризи барабанил пальцами левой руки по столу.
   — Вот что я тебе скажу...
   — Что?
   — Эта статуя писающей собаки. Я думаю, в воскресенье стоит съездить в Коннектикут взглянуть на нее.
  
  
  
  
   Глава 7
  
  
   Следующим утром, за несколько минут до одиннадцати, я уже стоял в пыльной телефонной будке в вестибюле отеля «Юбэнкс», неухоженного, рассыпающегося прямо на глазах.
   За исключением портье, явно страдающего от похмелья, в вестибюле пребывал лишь тощий, лысый старикашка лет семидесяти с гаком. Едва я вошел в будку, он с трудом поднялся с обшарпанной кушетки и засеменил ко мне.
   — Долго вы будете говорить? Мне нужно позвонить доктору, а другой телефон не работает. Доктор должен прописать мне лекарство от радикулита. Прошлой ночью меня так скрутило...
   Зазвонил телефон-автомат, я взял трубку, плотно прикрыл дверь, приветливо кивнул старичку, которого, возможно, скрючило от радикулита, а может, он просто хотел поболтать.
   — Мистер Сент-Ив? — На этот раз мужской голос, глуховатый и нечеткий, словно мой собеседник говорил с полным ртом.
   — Да.
   — Старику, что стоит у будки, заплатили пять долларов, чтобы он передал вам конверт. В нем инструкции. Если вы четко их выполните, то получите щит. — И в трубке раздались гудки отбоя.
   Я повернулся и глянул на старика, который кивал и радостно улыбался. Должно быть, он уже давно не приносил никакой пользы, а тут его попросили об услуге да еще заплатили пять долларов.
   — Речь шла о вас? — спросил старик.
   — Если вы имеете в виду конверт, то да.
   — Они дали мне пять баксов, чтобы я подержал его у себя до вашего прихода.
   — Кто дал вам пять баксов?
   — Подростки. Хиппи с длинными волосами и бусами. Они пришли вчера вечером, когда я смотрел телевизор. Кроме меня, никого не было, так что они обратились ко мне. Пообещали дать мне пять долларов, если я передам конверт мужчине, который войдет в эту телефонную будку в одиннадцать утра. «Давайте глянем на ваши денежки», — ответил я. Они дали мне пятерку и конверт. Я его не вскрывал. Вы из ФБР?
   — Нет.
   — Может, из ЦРУ?
   Я решил не разочаровывать его.
   — Из министерства финансов.
   — Инспектор, да? — Он огляделся, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.
   Но портье сидел за стойкой, положив голову на руки, занятый лишь собственным похмельем.
   — Конверт у вас?
   — Во сколько вы его цените?
   — Еще в пятерку. Я бы дал больше, но в Вашингтоне срезали дорожные расходы.
   — Новая администрация?
   — Именно она.
   Он сунул руку во внутренний карман бесформенного пиджака и выудил конверт. Я потянулся к нему, но старик отвел руку.
   — Вы что-то говорили насчет пяти баксов.
   — Вы совершенно правы.
   Я достал бумажник, из него — пятерку и протянул старику. Он дал мне конверт.
   — Я его не вскрывал, — повторил старик. — Хотелось, конечно, но я устоял.
   — Я доложу об этом шефу.
   — А, дерьмо. — И старик двинулся к кушетке, стоявшей рядом с телевизором, из которого доносились радостные вопли и смех.
   Конверт я вскрыл, лишь вернувшись в «Аделфи», Вытащил листок бумаги с несколькими строчками, напечатанными на пишущей машинке.
   «К четвергу приготовь 250 000 купюрами по десять и двадцать долларов. Поезжай в мотель „Говард Джонсон“ на Джерси Тернпайк. Зарегистрируйся до шести часов. Никаких контактов с полицией. Жди получения дальнейших инструкций».
   Я решил, что щит украли-таки профессионалы. Мотели весьма популярны в посредническом деле. Они удобны и для совершения обмена, и для наблюдения за тем, как посредник следует полученным указаниям. Дважды мне приходилось действовать по одной схеме: приезжаешь в мотель с деньгами, ставишь автомобиль у дверей одной кабинки, сам идешь в другую, ждешь там предписанное число минут и уходишь, оставляя деньги в стенном шкафу, а дверь — незапертой. Садишься в машину и обнаруживаешь под сиденьем искомое. В обоих случаях это были драгоценности. Сидишь пять минут в машине, пока воры смогут убедиться, что и они получили требуемую сумму денег, то ли в чемодане, то ли в дорожной сумке, а потом уезжаешь, чтобы возвратить драгоценности их владельцу. Воры тем временем отправляются по своим делам, обычно на юг, чтобы прокрутить добычу в Майами, в Сан-Майне или в Билокси.
   Анонимность, окружающая мотели, в особенности маленькие, куда любят заскакивать на часок-другой парочки, исключительно благоприятствует такого рода обменам. Вор может приехать на день или два раньше, с тем чтобы убедиться, что в остальных номерах не проживает полиция. Для посредника преимущество таких мотелей заключается в том, что он может незамедлительно добраться до телефона, если ничего не найдет под передним сиденьем. И последнее, вор и посредник не вступают в прямой контакт, что очень важно для вора, если, конечно, ему попадается не столь осторожный, как я, посредник.
   Я прочитал записку трижды, а затем снял трубку и позвонил Фрэнсис Уинго в Вашингтон. Секретарь соединила меня с ней, едва я назвался.
   — Доброе утро, — поздоровалась Фрэнсис.
   — Доброе утро. У меня есть новости.
   — Да?
   — Я получил послание от тех, кто украл щит. Деньги мне нужны в четверг. То есть завтра.
   — Хорошо. Когда мне их привезти?
   — Вам?
   — Как я понимаю, ответственность лежит на мне.
   — С этим никто не спорит. Я лишь подумал, как вы понесете такую тяжесть. Они просят бывшие в употреблении десяти— и двадцатидолларовые банкноты. Вся сумма будет весить более пятидесяти фунтов.
   — Я справлюсь. Куда мне их принести?
   — В мой отель, «Аделфи», — я продиктовал адрес.
   — Когда?
   — В любое время до трех часов. Если вы успеете до двух, я приглашу вас на ленч.
   Мое приглашение она пропустила мимо ушей.
   — Вы рассчитываете получить щит завтра?
   — Не знаю. Но возможно и такое.
   — Только возможно?
   — Могу лишь повторить, не знаю. Я не имею ни малейшего представления, с кем работаю. Вполне вероятно, что на Джерси Тернпайк я съезжу впустую, лишь для того, чтобы воры убедились, что я в точности следую их инструкциям. Но возможно и другое: им нужны деньги, и они стремятся побыстрее избавиться от щита. Не забывайте, щит — не безделушка, которую носят в кармане, и едва ли его можно заложить в ближайшем ломбарде. Рынок сбыта крайне ограничен. — Я уже хотел рассказать ей о пятидесяти тысячах, предложенных мне Мбвато, но в последний момент передумал, потому что не захотел выслушивать вопросы, на которые не знал ответа.
   — Я позвоню мистеру Спенсеру, чтобы он договорился о деньгах.
   — Когда вы с этим закончите, вас не затруднит позвонить также лейтенанту Деметеру и сказать ему о полученной мною записке?
   — Но вы же не хотели, чтобы полиция вмешивалась в это дело.
   — Я их не вмешиваю. Просто выполняю обещание, данное Деметеру: держать его в курсе событий.
   — Хорошо, я позвоню ему, — согласилась она.
   — Когда мне вас ждать завтра?
   — После двух.
   — Так я и думал.
   Она положила трубку, и я тяжело вздохнул, поняв, что близкими друзьями нам не стать. Отыскал в буфете банку томатного супа, открыл, вылил содержимое в кастрюльку, добавил положенное количество воды и поставил на конфорку. Пока суп грелся, я нашел в справочнике номер Альберта Шиппо и набрал его.
   — "Альберт Шиппо и компания", — ответил мужской голос.
   — Я хотел бы поговорить с мистером Шиппо.
   — Я — Шиппо.
   — Меня зовут Филип Сент-Ив. Вы позволите заехать к вам?
   — Зачем?
   — Джонни Паризи полагает, что нам следует повидаться. Ему кажется, что вы сможете мне помочь.
   — Паризи, значит?
   — Паризи, — подтвердил я.
   — Вы оптовый продавец?
   — Нет.
   — Ну, розничной торговлей я практически не занимаюсь, но раз Паризи считает, что нам нужно повидаться, возражений у меня нет. Когда вы хотите подъехать?
   — Сегодня днем, если вас это устроит.
   — В любое время. Я на месте.
   — Я буду у вас в половине третьего.
   — Третьего, четвертого, какая разница. Я никуда не собираюсь.
   Переговорив с Шиппо, я налил суп в тарелку, достал коробку крекера и бутылку пива и поел за восьмигранным столиком, предназначенным для игры в покер.
   Контора «Альберт Шиппо и компания» находилась в восточной части 24-й улицы, на восьмом этаже Джордж-Билдинг, здания, столь же незапоминающегося, как и его название. Из двух лифтов работал только один под присмотром старика в поношенном костюме, с длинными седыми волосами.
   — Восьмой, — сказал я.
   Дверь не хотела закрываться, поэтому он пнул ее тяжелым башмаком, после чего кабина лифта, поскрипывая, поползла вверх.
   Выйдя в коридор, я довольно быстро нашел дверь с панелью из матового стекла, на которой значилось «Альберт Шиппо и компания». На приклеенной липкой лентой бумажке указывалось, что перед тем, как войти, следует постучать. Я постучал, и мужской голос разрешил мне войти. Всю обстановку составляли дубовый стол, два стула и четыре конторских шкафа. Единственное окно покрывал густой слой пыли и грязи. За столом восседал Альберт Шиппо, представляющий, как я понял, и себя и компанию.
   Выглядел он лет на сорок пять. Двойной подбородок, обширная лысина, бакенбарды на толстых щеках. Маленький ротик под розовым носом, очки в тяжелой роговой оправе. Под двойным подбородком белел воротник рубашки, стянутый галстуком в сине-белую полоску.
   Я сел и огляделся. Черный телефон на столе, на стенах ничего нет, даже календаря. Безликость полная. Альберт Шиппо мог переехать сюда как сегодня утром, так и шесть лет назад.
   — Как вы уже поняли по нашему телефонному разговору, я оптовик и розничной торговлей более не занимаюсь, — начал Шиппо. — Но раз Джонни посоветовал вам заехать ко мне... — заканчивать фразу он не стал.
   — Расслышали ли вы, как меня зовут? — поинтересовался я. — Сент-Ив. Филип Сент-Ив.
   Шиппо кивнул.
   — Шесть или семь недель назад вы звонили Паризи насчет меня.
   — Я много кому звоню.
   — И чем вы торгуете?
   — Произведениями искусства. Допустим, человек хочет открыть собственное дело. У него есть работа, но хочется чего-то своего, чем можно заниматься, не выходя из дома. И я даю ему такое дело. Письма к конкретным адресатам. Причем всю черную работу выполняет почтовое ведомство. — Он сунул руку в ящик стола, вытащил лист бумаги и протянул мне. — Вот один из последних вариантов. Отдача — тридцать процентов, это чертовски высокий результат.
   Я взял листок и посмотрел на него. Отпечатанное на ксероксе рукописное письмо, начинающееся словами: «Привет, дружок!» В правом верхнем углу размытая фотография обнаженных мужчины и женщины. Ниже следовал текст:
   "Я — Салли, а рядом со мной Билл. Мы — свободно мыслящие люди и не возражаем против того, чтобы показать вам, чем мы занимаемся друг с другом и с нашими приятелями. Я блондинка со стройной фигурой. Билл высок ростом, хорошо сложен. Мои размеры 36 — 24 — 36 [11] .
   В прошлом месяце мы ездили в Мехико-Сити с моими подругами и посетили один из экзотических ночных клубов, о которых вы, должно быть, слышали. В Мексике они запрещены законом, и попасть в них довольно сложно. Но вы, конечно, знаете об их существовании, как и о том, что творится внутри.
   Мы попросили сфотографировать нас вместе с другой парой. Девушек с девушками, а потом всех вместе в самых разнообразных позициях. Это не те подделки, что продаются в магазинчиках. Фотографии подлинные.
   Я пришлю вам весь комплект, за восемь долларов — черно-белые фотографии, за 12 — цветные и добавлю парочку снимков, где только я и Бетти. Вышлите мне деньги, и я незамедлительно отправлю вам фотографии.
   Искренне ваша,
   Салли".
   Я бросил письмо на стол.
   — Дело выгодное, да?
   — Будьте уверены, — кивнул Шиппо. — Я поставляю все: письмо, набор фотографий, список адресатов. Им остается лишь ксерокопировать письмо, разослать копии и ждать, пока закапают денежки. Они остаются с наваром, я — тоже, а многие одинокие люди получают хоть какое-то развлечение. Хотите комплект цветных фото? Уступаю за пятьдесят баксов.
   — В письме сказано — двенадцать.
   — Так я добавлю кое-какой информации.
   Я кивнул.
   — Позвольте мне сначала взять ваши фотографии. — Он поднялся, подошел к одному из шкафов, достал конверт из плотной бумаги, заглянул в него, чтобы убедиться, то ли он взял, вернулся к столу, сел.
   Я вытащил бумажник, из него — две купюры по двадцать и одну — в десять долларов и положил их на стол. Шиппо протянул мне конверт.
   — Когда звонили, мы выяснили, остается сказать — кто?
   Шиппо оглядел стол, словно понял, что пришло время прошелестеть бумагами.
   — Забавный случай вышел с вашей фамилией. Звонит мне парень, которого я не видел лет пять или шесть, и спрашивает, не знаю ли я, кто может охарактеризовать некоего Филипа Сент-Ива. Я отвечаю, что знакомых у меня полным-полно, но его интересует человек, на слово которого можно положиться. Я интересуюсь, как насчет моего доброго друга Джонни Паризи, его слова достаточно? Парень удивляется, откуда я знаю Джонни Паризи. Я отвечаю, что мы с Джонни давние друзья.
   — Что он еще сказал?
   — Ничего. Попросил позвонить Джонни Паризи и разузнать кой-чего о вас.
   — Что именно?
   — Во-первых, можно ли иметь с вами дело. И во-вторых, действительно ли вы посредник. Хотите знать, что сказал о вас Паризи?
   — Нет, меня интересует, кто спрашивал обо мне.
   — А, этот тип. Я взял с него тридцать баксов, большего он не стоил, но за пару телефонных звонков это не так уж и мало.
   — Разумеется. Так кто он?
   — Фрэнк Спиллейси, но вы должны понимать, что он звонил мне по чьей-то просьбе.
   — Как мне найти Спиллейси?
   — По телефонному справочнику. Манхэттен.
   — Что он делает?
   — Чем зарабатывает на жизнь?
   — Вот-вот.
   Шиппо пожал плечами.
   — Разве важно, как это называется? Я вот считаю себя торговцем произведениями искусства, помогающим одиноким людям, и поверьте мне, таких у нас предостаточно. А вы знаете, как меня назвали эти подонки из почтового отделения? Распространителем порнографии. Так я послал их к черту и больше не пользуюсь их услугами. Отправляю все посыльным, если недалеко, или через «Рейлуэй экспресс».
   — Им, должно быть, не понравилось, что вы отняли у них жирный кусок?
   — Вы говорите о почтовиках?
   — Да.
   — У них столько работы, что они и не заметили отсутствия моих писем.
   — Так чем все-таки занимается Спиллейси?
   — Всем помаленьку.
   — К примеру?
   — Ну, пять или шесть лет назад у него играли в карты.
   — На деньги?
   — Естественно. Я иной раз помогал ему, и дела шли весьма неплохо, но потом возник какой-то конфликт с полицией, и Спиллейси пришлось прикрыть лавочку. Потом я пару лет о нем не слышал. Вероятно, он уезжал из города.
   — А может, отбывал срок?
   — Да, он нашел себе не слишком прыткого адвоката. А адвоката нужно брать самого лучшего, если хочешь выжить в этом мире. Не зря же его называют джунглями.
   — Но к настоящему времени Спиллейси вернулся в Нью-Йорк. Так чем он сейчас занимается?
   — Он говорит что-то насчет торговли недвижимостью. О каком-то проекте в Аризоне.
   Я поднялся.
   — Благодарю за информацию.
   Шиппо и не подумал оторваться от стула, лишь лениво махнул рукой.
   — Всегда рад помочь.
   Я уже направился к двери, когда меня остановил его голос:
   — Эй, вы забыли фотографии.
   Я вернулся к столу, подхватил конверт.
   — Действительно, я же приходил именно за ними.
  
  
  
  
   Глава 8
  
  
   Высокий молодой негр, небрежно опершийся о крыло «крайслера», припаркованного в нарушение правил стоянки автомашин перед Джордж-Билдинг, явно стремился к тому, чтобы привлечь внимание. Иначе он не стал бы надевать костюм лимонного цвета и оранжевую рубашку с темно-лиловым галстуком. Белоснежный плащ, переброшенный через руку, также помогал выделить его в толпе пешеходов, которые как на подбор обходились лишь рубашками с коротким рукавом. Последний дождь прошел в Нью-Йорке три недели назад, а то и раньше.
   Я удостоил негра мимолетным взглядом, когда выходил из подъезда, и повернул налево, держа курс на ближайший бар, аптеку или будку телефона-автомата, чтобы найти в справочнике адрес и номер Фрэнка Спиллейси. Но не прошел и пяти шагов, как он пристроился рядом, слева от меня, с плащом на правой руке.
   — Мистер Сент-Ив?
   Я остановился и повернулся к нему.
   — Да.
   — Мистер Мбвато интересуется, не мог бы он вас подвезти, — бархатистый, как и у Мбвато, голос, но не бас, а баритон.
   — Не сегодня, благодарю, — я начал поворачиваться от него, когда белый плащ ткнулся мне в бок, а под ним оказалось что-то твердое — пистолет, ручка или выставленный палец. Я, правда, поставил бы на пистолет.
   — Ладно. Где Мбвато?
   — Чуть дальше по улице. Мы не смогли найти место рядом с домом.
   Я посмотрел негру в глаза.
   — Как вы узнали, что я здесь?
   — В Джордж-Билдинг? Мы видели, как вы вошли в подъезд. И предположили, что рано или поздно выйдете из него.
   — То есть вы следили за мной?
   — Да, мистер Сент-Ив, следили.
   Не торопясь, мы подошли к черному семиместному «кадиллаку», взятому напрокат, как следовало из номерного знака. Высокий молодой негр открыл заднюю дверцу, и я нырнул в кабину. Мбвато устроился на заднем сиденье, своими габаритами буквально сжимая внутреннее пространство «кадиллака». Еще один негр сидел за рулем. Мой спутник с плащом обошел автомобиль и сел позади шофера.
   — Мистер Сент-Ив, — густой голос Мбвато едва не оглушил меня. — Как я рад новой встрече с вами. Куда вас подвезти?
   — Если не возражаете, к моему отелю.
   — Ну разумеется. Отель мистера Сент-Ива, — скомандовал он шоферу.
   На этот раз Мбвато надел другой костюм, темно-зеленый, с медными пуговицами на жилетке, белую рубашку с широким воротником и пестрый галстук. Одежда сидела на нем как влитая, и я с трудом подавил искушение узнать адрес его портного.
   — Почему? — вместо этого спросил я.
   — Простите? — не понял меня Мбвато.
   — Чем обусловлено приглашение под дулом пистолета? — разъяснил я первый вопрос.
   — Пистолета? — удивился Мбвато. — Какого пистолета?
   — Ваш друг на переднем сиденье угрожал мне пистолетом.
   Мбвато захохотал.
   — Мистер Уладо сказал, что у него есть пистолет?
   — Да.
   Мистер Уладо повернулся ко мне, губы его разошлись в улыбке. Он поднял шариковую ручку и подмигнул.
   — Вот что служило пистолетом, мистер Сент-Ив. Извините, что вынудил вас пойти со мной, но мистер Мбвато очень хотел переговорить с вами.
   — Моя вина, — признался Мбвато. — Я попросил мистера Уладо найти самые убедительные выводы, вот он и перестарался.
   — Но добился желаемого, — подвел я черту и откинулся на спинку сиденья.
   Молчание затянулось. Мистер Уладо смотрел прямо перед собой. Мбвато уставился в окно, хотя едва ли мог увидеть что-либо интересное на Тридцать восьмой улице и Третьей авеню, по которым мы ехали.
   — Как я понимаю, люди, укравшие щит, дали о себе знать. — Он так и не оторвался от окна.
   — Да.
   — Наверное, вы не скажете нам, что вы от них узнали?
   — Нет.
   — Собственно, другого ответа я и не ждал, но не мог не спросить. Вы меня понимаете, не так ли?
   — Конечно.
   — В Вашингтоне я исчерпал все возможности.
   — Какие возможности?
   — Добиться признания Компорена вашей страной. Вы, наверное, заметили, что на мне и мистере Уладо довольно необычная одежда. Впрочем, не заметить мог только слепой.
   — Заметил, — кивнул я.
   — Видите ли, нам надоело сидеть в приемных ваших учреждений в строгих деловых костюмах. Сквозь нас смотрели не только чиновники, но и клерки. Конечно, следовало сменить костюмы на национальную одежду, особенно с учетом вашингтонской погоды, но достать ее мы не смогли, поэтому приобрели эти попугаичьи наряды.
   — Приобрели или сшили на заказ? — уточнил я.
   Мбвато покачал головой, глаза его наполнила грусть.
   — Мистер Кокс признал, что все это ужасно, но он ничем не может помочь. Потом поблагодарил за полученную из первых рук очень важную информацию и откланялся, сославшись на совещание у руководства. У меня сложилось впечатление, что государственной службе толку от него ноль.
   — Возможно, вы и правы. — Мне вспомнились слова Майрона Грина. — Но вы не остановились на помощнике заместителя секретаря, не так ли? Влияния у него больше, чем у меня.
   — Нет, конечно. За два месяца, которые я и мистер Уладо провели в Штатах, готовя кражу щита, и в этом нас постигла неудача, мы встречались со многими нашими сенаторами и конгрессменами, с руководителями государственного департамента, министерства сельского хозяйства, министерства обороны. Даже провели один час и с вашим вице-президентом. Все нам сочувствовали, но никто не поддержал. Наш единственный порт по-прежнему блокирован. Англичане снабдили Жандолу зенитными комплексами с радарным наведением на цель, и теперь практически невозможно доставлять продукты и военное снаряжение по воздуху. Лишь немногие пилоты готовы пойти на такой риск.
   Уладо сидел вполоборота, внимательно прислушиваясь к разговору, резко кивая в тех случаях, когда чувствовал, что Мбвато произнес ключевую фразу.
   — Мне очень жаль. Хотелось бы хоть чем-то вам помочь. Но...
   Мбвато глубоко вздохнул, медленно выпустил воздух из груди. Чувствовалось, что он хочет сказать что-то важное, но опасается, что злость и негодование могут помешать подобрать нужные слова.
   — Вы можете нам помочь, мистер Сент-Ив. Еще как можете. Вы можете передать нам щит Компорена после того, как он попадет в ваши руки. Я получил разрешение поднять ваше вознаграждение до семидесяти пяти долларов. — Он уже не улыбался.
   Я покачал головой.
   — Я не могу этого сделать. Вы знаете, не могу.
   Эмоции, накопившиеся у Мбвато за время, проведенное в Вашингтоне, едва не прорвались наружу. Невероятным усилием воли он попытался сдержаться. Я видел, как заходили желваки на его щеках. Действительно, взрыва не произошло, но голос, голос выдал всю боль человека, постоянно встречающего отпор.
   — Не можете! Вы говорите, не можете! Черт побери, щит спасет страну, нацию, народ, а вы сидите и убеждаете меня, что ничего не можете сделать. Позвольте рассказать вам о голоде, мистер Сент-Ив. Позвольте рассказать, что уже произошло с детьми Компорена, число которых превосходит восемьсот тысяч. В первые дни у них схватывает живот, боли ужасные, нестерпимые. Потом живот начинает раздуваться, а тело — усыхать. Первые дни они плачут. Плачут и едят все, что попадается под руку, лишь бы унять боль. Едят грязь и траву, солому и мел. Все. А потом они слабеют, так слабеют, что не могут даже плакать, лишь всхлипывают, а изо рта идет запах ацетилена, потому что расходуется жировой запас и они не получают углеводов, чтобы возместить потери. Они впадают в летаргический сон. Без белка еще больше раздувается желудок, отказывают почки, печень. Если им везет, то они подхватывают какую-нибудь инфекцию, от которой быстро умирают. Даже от царапины или от легкой простуды. Другие же, не заболевшие, умирают медленно и мучительно. Сколько... сколько вы хотите, Сент-Ив, чтобы сохранить жизнь детям моего народа? Сто тысяч? Такова ваша цена? Хорошо. Я дам вам сто тысяч. Не такая уж и высокая плата. Со щитом мы сможем продержаться до признания Компорена Германией и Францией, а с признанием придет еда и голодать будут лишь сто, а не пятьсот или семьсот тысяч детей. Для вас, Сент-Ив, щит — лишь кусок бронзы. Для моей страны — сама жизнь.
   Мбвато откинулся на спинку сиденья, вымотанный донельзя, вложивший в монолог всю душу. Я повернул голову, через окно посмотрел на пешеходов. Все сытые, накормленные, многие даже с избыточным весом. Заговорил, не глядя на Мбвато, чувствуя, как лицо заливает краска.
   — Вы просите невозможного. — Складывалось впечатление, что говорю не я, а хладнокровный рационалист, не имеющий ко мне ни малейшего отношения. И я не нес никакой ответственности за его слова. — Вы просите, чтобы я взял четверть миллиона долларов, принадлежащих чужим людям, и отдал их воровской банде, — вещал Рационалист. — А потом принес щит вам, чтобы вы сунули мне под столом семьдесят пять или сто тысяч. Тем самым я сам стану вором, и именно поэтому я не могу выполнить вашу просьбу. Потому что меня поймают и отправят в тюрьму, а я не хочу сидеть в тюрьме. Из-за вас. Из-за Компорена. Даже из-за голодающих детей. Это не по мне, понимаете? На мою помощь не рассчитывайте. Я могу предложить только одно — возьмите щит у тех, кто его украл. Любым способом. Выкупите или выкрадите. Мне все равно. Но и в этом я вам не помощник.
   Я повернулся к Мбвато и увидел, что он смотрит на меня. Во взгляде читалась неприязнь. Не ненависть, лишь неприязнь. А также презрение, от которого у меня вновь вспыхнуло лицо. Но он уже успокоился, и голос стал холодным и жестким.
   — Вы боитесь, что пострадает ваша репутация посредника, мистер Сент-Ив? Позвольте вас заверить, что ваши страдания не идут ни в какое сравнение с тем, что испытывают голодающие дети Компорена.
   «Кадиллак» остановился у моего отеля, но я не сдвинулся с места. Уладо все еще сидел вполоборота и кивал, соглашаясь с последней фразой Мбвато.
   — Очень сожалею, но не могу. Я вам сказал почему. Очень сожалею.
   Я взялся за ручку, но вновь повернулся к Мбвато. Неожиданно для меня он ослепил меня улыбкой, наклонился и шлепнул по колену.
   — Не сожалейте, мистер Сент-Ив. Никогда не сожалейте о том, чего не решились сделать, иначе вас до конца дней будет мучить чувство вины.
   — Хорошо. — Я вновь потянулся к ручке.
   — Мы еще не раз увидимся, — пообещал Мбвато.
   — Я так не думаю.
   — Тогда вы заблуждаетесь.
   — Хорошо. — Я не стал спорить.
   — И знаете, какая мысль пришла мне в голову? — продолжал Мбвато.
   — Нет.
   — Излагая причины, по которым вы не можете вернуть нам щит, вы говорили точь-в-точь как мелкий чиновник государственного департамента. — Провожаемый его улыбкой, я открыл дверцу и ступил на тротуар. — До свидания.
   Я молча кивнул и проводил взглядом отъезжающий «кадиллак».
  
  
  
  
   Глава 9
  
  
   Хладнокровный Рационалист поднялся в свой номер-квартиру на девятом этаже, вытащил бутылку шотландского из шкафчика над раковиной, плеснул в стакан, надеясь, что спиртное сотрет воспоминание о той боли и беспомощности, что стояли в глазах Мбвато.
   Разумеется, виски ничего не стерло. Оно лишь превратило Хладнокровного Рационалиста в Сентиментального Слюнтяя, стоящего у окна, глядя на улицу, и перебирающего в голове афоризмы, вроде «семь раз отмерь, один — отрежь» или «дурак думает сердцем, мудрец — разумом». Но афоризмы помогли ничуть не больше шотландского, поэтому не осталось ничего другого, как взять телефонный справочник Манхэттена, чтобы найти адрес и номер Фрэнка Спиллейси. В справочнике значился лишь один Спиллейси, проживающий на Парк-авеню. Я набрал номер, и мужской голос ответил: «Меса Верде Эстейтс».
   — Мистера Спиллейси, пожалуйста.
   — Это я, — голос переполняло дружелюбие. — Секретарша выбежала на минутку выпить чашечку кофе. — Он явно улыбался, высказывая понимание человеческих слабостей. — Чем я могу вам помочь?
   — Я хотел бы поговорить с вами. Сегодня днем. Моя фамилия Сент-Ив. Филип Сент-Ив.
   Последовала короткая заметная пауза. В дружелюбном голосе послышалась нотка сожаления.
   — Я проглядел записи моей секретарши, мистер Сент-Ив, и, похоже, сегодня днем мне предстоят два важных совещания. Может, мы сможем встретиться в другой день, к примеру, в пятницу. Да, в пятницу, в три часа дня. Вас это устроит?
   — Нет, пятница мне не подойдет. Встретимся сегодня, в четыре часа.
   — Но я только что сказал вам...
   — Я слышал, что вы сказали. Два важных совещания. Отложите их.
   — Послушайте, мистер Сент-Джон...
   — Ив, — поправил его я. — Сент-Ив.
   — Ив так Ив. Мне не по душе незнакомцы, которые звонят по телефону и учат меня, как вести дела! — негодующе воскликнул Спиллейси.
   — Но меня-то нельзя назвать незнакомцем, не правда ли? Тем более что у нас есть общие друзья. В частности торговец произведениями искусства мистер Альберт Шиппо и известный в прошлом спортсмен мистер Джонни Паризи. Кстати, только вчера вечером я обедал с Джонни.
   — Вы упомянули мою фамилию, — дружелюбие в голосе сменилось обреченностью.
   — Мы поговорим об этом. Сегодня.
   Долгая пауза, тяжелый вздох.
   — Хорошо. В четыре часа. У меня.
   — Договорились. — И я положил трубку.
  
  
  * * *
  
   Я поставил на плиту воду для чая и начал резать огурцы, когда в дверь постучали. Томатный суп и крекеры давно переварились, и я снова проголодался. По телевизору показывали какой-то английский фильм, действующие лица постоянно пили чай и ели сандвичи с огурцом, — я их, кстати, очень люблю, — и растравили-таки мой аппетит. Я положил нож на столик и пошел открывать дверь. На пороге возник лейтенант Огден из полиции нравов, в одном из своих трехсотдолларовых костюмов, с широкой улыбкой на лице.
   — Хочешь сандвич с огурцом? — спросил я.
   — Что?
   — Сандвич с огурцом. Заходи.
   Огден вошел.
   — Твоя беда, Сент-Ив, в том, что ты живешь один. Это неестественно. Противоречит веленью Божьему.
   — Если не хочешь сандвич с огурцом, могу предложить тебе выпить. Шотландское, водка, бурбон, чего изволите?
   — Бурбон, — выбрал Огден. — С водой.
   Я смешал ему бурбон с водой и вновь занялся сандвичем. Срезал корочку с двух кусков хлеба, аккуратно намазал их маслом, положил на один ломтики огурца, накрыл вторым и разрезал по диагонали на четыре части.
   Огден стоял рядом, наблюдал за моими трудами. Один раз я искоса глянул на него, но не заметил восхищения в его глазах. Я нашел пакетах с чаем, опустил в чашку, залил кипятком. Когда чай заварился, вынул пакетик и отнес чашку и сандвич к моему любимому креслу. Осторожно сел, держа в одной руке чашку, а во второй — тарелку с сандвичем.
   — Тебе снова нужно жениться, — гнул свое Огден. — Или найти работу. Сандвич с огурцом в половине третьего дня плюс телевизор. С ума можно сойти. — Он шагнул к телевизору и выключил его. — Ты плохо кончишь, Сент-Ив.
   — Я люблю огурцы, — оправдывался я. — А также чай и сандвич с огурцом. — Я откусил кусок и начал медленно жевать. Сандвич оказался не таким вкусным, как я ожидал. Все потому, что ел я его в компании Огдена, а не английских актеров на экране телевизора.
   — С чем ты пришел? — поинтересовался я.
   Огден отпил из бокала.
   — Хороший бурбон.
   — Тебе лучше знать. Я не пью бурбона. Наверное, и в этом повинна моя монашеская жизнь.
   Огден сел в кресло напротив меня. В пятьдесят с небольшим он сохранил хорошую фигуру, но волосы изрядно поседели, а лицо прорезали глубокие морщины. Лицо у него было грубое, жесткое, привыкшее ко лжи и грязи нью-йоркского дна. Маленький нос дергался каждые несколько минут, словно чуя неприятный запах, причину которого установить он не мог. Глаза цветом напоминали морозное январское небо.
   — Как твоя дочь? — Я пригубил чай.
   — Начинает учиться. В следующем месяце.
   — Где?
   — Огайо Стейт. Мне придется отвезти ее.
   — Это хороший колледж.
   — Да. Мне говорили. Но и стоит недешево.
   — Почему она не захотела учиться поближе к дому?
   Огден неопределенно помахал рукой.
   — О Господи, ты же знаешь, какая нынче молодежь. Они не хотят жить дома и каждый день ходить в колледж. Им подавай кампус, в другом штате, по меньшей мере в другом городе.
   — С этим все ясно. — Я отправил в рот еще один кусок сандвича. — Но почему ты пришел ко мне в половине третьего дня вместо того, чтобы ловить злостных нарушителей нравственности?
   — До меня доносятся кое-какие слухи.
   — Из Вашингтона? От Деметера?
   — Он звонил в понедельник. Справлялся о тебе. Я сказал, что дело с тобой иметь можно, но ты отличаешься излишней осмотрительностью.
   — Я думал, ты говорил ему о моей чрезмерной осторожности.
   — Возможно. Не помню. Осторожность, осмотрительность — какая разница.
   — Он сказал тебе, чем я занимаюсь?
   — Да. Каким-то щитом. Африканским. Ты должен выкупить его у воров за двести пятьдесят тысяч. Тот еще щит!
   — У него давняя история.
   — Деметер полагал, что тебе не помешает помощь.
   — Ты предлагаешь свои услуги?
   Огден допил бокал и поставил его на ковер, поскольку столика под рукой не оказалось.
   — Неофициально.
   — Неофициально?
   — Если ты думаешь, что я тебе пригожусь.
   — Не думаю.
   Огден пожал плечами.
   — Мне просто пришла в голову мысль, что завтра не грех провести несколько часов на свежем воздухе. Тем более завтра у меня выходной.
   — А что такого особенного в завтрашнем дне?
   — Я слышал, что именно в этот день ты намерен выкупить щит.
   — От кого же ты это слышал?
   Тут он впервые улыбнулся, показав ровные белые зубы. Слишком белые и ровные. Вставные зубы! Почему-то меня обрадовало, что у Огдена вставные зубы. Словно тем самым нашел его слабое место. А Огден тем временем сомкнул губы, стерев с лица улыбку.
   — Прослужив двадцать три года в полиции, поневоле научишься собирать самую разнообразную информацию. У тебя в газете было точно так же, не правда ли? Ты понимаешь, звонит какая-нибудь темная личность, что-то говорит, а ты, зная, что это темная личность, все равно начинаешь проверку, и в итоге выясняется, что он не врал. В данном случае тот же вариант.
   — Почему Деметер позвонил тебе?
   — Мы с ним давние друзья. Вместе учились в академии ФБР.
   — Я не верю в анонимный звонок.
   Огден изогнул бровь, левую.
   — Не веришь?
   — Нет. Я думаю, после того как Деметер позвонил и назвал тебе сумму выкупа, ты начал трясти всю городскую шушеру. Возможно, нашел человека, который что-то знал, не все, лишь малую толику, но достаточно для того, чтобы ты смог предъявить претензии на кусок пирога. Не слишком большой кусок, но стоящий того, чтобы пожертвовать выходным днем. На какую сумму ты рассчитывал?
   На этот раз Огден улыбнулся, не разжимая губ.
   — Допустим, ты прав. Я ничего не признаю, но полагаю, что пять тысяч меня бы устроили.
   — И что ты собирался сделать, чтобы заработать их?
   — Помочь тебе остаться в живых, Сент-Ив. Мне кажется, за это можно отдать пять кусков.
   — Ты знаешь, кто украл щит?
   Огден покачал головой.
   — Нет, не знаю, и это чистая правда. Я лишь слышал, что обмен назначен на завтра, а они иной раз играют грубо, кто бы они ни были.
   На этот раз улыбнулся я, желая показать, что питаю к нему дружеские чувства, хотя не уверен, что мне это удалось.
   — Но ведь мог быть и другой вариант, не так ли? Вполне вероятно, что ты час или два назад позвонил в Вашингтон Деметеру, который уже успел переговорить с Фрэнсис Уинго из музея. Он-то и сказал тебе о завтрашнем обмене. Более тебе и не требовалось. Ты сразу смекнул, как войти в долю. И заработать пять кусков в выходной день. Зайти ко мне, предупредить, что воры играют жестко и могут сделать из меня отбивную, после чего я, недолго думая, соглашусь на твою защиту, отвалив требуемую сумму. Такое тоже возможно, не так ли, Кен?
   Огден печально покачал головой.
   — Мне жаль тебя, Сент-Ив.
   — Почему? Из-за моей враждебной подозрительности?
   Он оторвался от кресла.
   — Придет день, когда ты станешь слишком осторожным, слишком осмотрительным. Ты перестанешь доверять даже тем, кому следовало довериться, а в результате — пиф-паф! И прощай, Сент-Ив.
   Я поставил на ковер пустую чашку и тарелочку из-под сандвича.
   — Но этот день еще не настал, так?
   Огден подхватил шляпу с восьмигранного стола.
   — Может, и нет. Скорее всего не настанет он и завтра. Но как знать наверняка? — Он надел шляпу, чуть сбив ее набок, еще раз продемонстрировал мне вставные зубы. — Благодарю за бурбон. — И ушел.
   Я же поднял с ковра бокал, чашку и тарелку, отнес к раковине, тщательно вымыл и поставил на сушку.
  
  
  * * *
  
   Адрес, почерпнутый из справочников, привел меня к двадцатидевятиэтажному административному зданию на Парк-авеню, битком набитому различными фирмами и конторами, куда люди приходят к девяти утра, чтобы уйти в пять вечера, продав, купив, поменяв и даже создав что-либо, начиная от рекламы и кончая проектом нового кладбища. По указателю в холле я определил, что «Меса Верде Эстейтс» находится на одиннадцатом этаже. Часы показывали без трех минут четыре. Я вошел в автоматический лифт с девчушкой с белым пластиковым пакетом. Она вышла на шестом, я в одиночестве поднялся на одиннадцатый.
   «Меса Верде Эстейтс» занимала комнату 1106, четвертую по левую сторону от лифта. Табличка на двери гласила: «МЕСА ВЕРДЕ ЭСТЕЙТС, ФРЭНК СПИЛЛЕЙСИ, ПРЕЗИДЕНТ». Я постучал, но не услышал в ответ ни «Заходите», ни «Кто там», ни даже «Катитесь к чертовой матери». Я попробовал ручку. Она легко повернулась, я толкнул дверь и вошел. Комната представляла собой средних размеров кабинет, в котором хватило бы места только двоим — хозяину и его секретарю. Вдоль левой стены тянулись зеленые металлические полки с многоцветными брошюрами, рекламирующими «Меса Верде Эстейтс». Дальнюю занимали три окна с наполовину опущенными жалюзи. Двинувшееся к горизонту солнце освещало большой стол, стоящий перед окнами. Перед столом застыли три больших кожаных кресла. Пол покрывал коричнево-черный, с блестками, синтетический ковер. Правую стену украшали симпатичные акварели с пейзажами пустыни. Под ними стояли диван и кофейный столик со стеклянным верхом. Стола секретаря с пишущей машинкой я не обнаружил, как, впрочем, и самого секретаря. А вот хозяин кабинета сидел за большим столом в кресле с высокой спинкой, наклонившись вперед, его лысая голова покоилась на белом листе бумаги, левая рука протянулась к бежевому телефонному аппарату, а правая сжимала карандаш. Я приблизился к столу и посмотрел на Спиллейси. Бумага не смогла впитать всю кровь, вылившуюся из хозяина кабинета. Я попытался прощупать пульс на руке, сжимавшей карандаш. Сердце не билось. Зазвонил телефон, и я даже подпрыгнул от неожиданности. Он звонил семь раз. Но умерший Спиллейси не слышал ни единого звонка.
   Полноватый мужчина, в сером костюме, с очками в золотой оправе, с закрытыми глазами и чуть приоткрытым ртом. Лет пятидесяти от роду. В солнечных лучах его лысина казалась более розовой, чем на самом деле. Под рукой с карандашом оказался маленький блокнот. Спиллейси написал на нем одно слово. По тому, как заваливались и набегали друг на друга буквы, я понял, что писал он уже распростершись на столе, умирая. Но разобрать слово не составляло труда. Написал он — «Уинго».
  
  
  
  
   Глава 10
  
  
   Мой следующий поступок обусловила лишь одна причина: я почувствовал, что единственное слово, фамилия, написанная на блокноте, предназначалась мне. Принадлежала мне, поэтому я вытянул блокнот из-под руки, сжимавшей карандаш, и сунул в карман пиджака. А затем, подчиняясь инстинкту самосохранения, вытащил носовой платок и, обернув им внутреннюю ручку, открыл дверь. В коридоре тщательно стер отпечатки пальцев с наружной ручки, сбежал по лестнице на два этажа и вызвал лифт. В кабине вел себя предельно скромно, стараясь оставаться не замеченным тремя пассажирами, ехавшими сверху, и еще тремя, что вошли на седьмом, четвертом и третьем этажах.
   Снаружи Никерсон-Билдинг выглядел точно так же, как и многие другие административные здания, возведенные в двадцатых годах на Парк-авеню подрядчиком, несомненно отошедшим в мир иной раньше Фрэнка Спиллейси. Поэтому я не стал восхищаться его архитектурными достоинствами, я прошагал два квартала по Парк-авеню и свернул вправо, в поисках первого попавшегося бара.
   Назывался он то ли «Холодная утка», то ли «Зеленая белка». Стойка занимала всю правую стену, в зале стояли столики под клетчатыми скатерками, вдоль левой стены тянулись кабинки. Часы показывали десять минут пятого, так что столики пустовали, а за стойкой сидели лишь два завсегдатая. Я устроился на другом конце стойки, поближе к двери, подальше от пьяниц, и, когда бармен подошел ко мне, заказал двойное шотландское.
   — Со льдом? — спросил Бармен.
   — Чистое и стакан воды.
   Мне следовало попросить его налить виски в высокий бокал, потому что рука моя сильно дрожала и несколько капель упало на стойку, когда я подносил рюмку ко рту. Виски я выпил залпом и тут же дал знак бармену повторить заказ. Увлеченный разговором с двумя пьяницами, должно быть о спорте, автомобилях или политике — что еще могут обсуждать в четыре часа пополудни бармены и пьяницы, — он с явной неохотой прошествовал к моему краю стойки. Возможно, правда, что у него просто болели ноги.
   — Снова двойное? — спросил он.
   — Нет, одинарное. Где у вас телефон?
   Он махнул рукой в направлении дальней стены.
   — Там, у мужского туалета.
   Я прошел в будку, закрыл за собой дверь, набрал «911», дождался, пока ответил голос, голос полицейского, и выпалил: «Слушайте внимательно. В помещении 1106 в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню вы найдете убитого. Его зовут Фрэнк Спиллейси, Спиллейси». И я повесил трубку.
   Полная рюмка уже дожидалась меня. Пить не хотелось, но не пропадать же добру. Поэтому я выпил виски, положил на стойку три долларовые купюры и мелочь, вышел на улицу, поймал такси и поехал в «Аделфи». Поднявшись к себе, достал из кармана маленький блокнот, прочитал единственное записанное на нем слово: «Уинго». Вырвал страничку из блокнота, порвал ее на мелкие кусочки и спустил в унитаз. Затем, вспоминая уроки, полученные с больших и малых экранов, разорвал все остальные странички. Мне пришлось провести в ванной добрых пять минут, спуская бумагу в унитаз. Картонную обложку блокнота я бросил в мусорное ведро.
   Вернулся в гостиную и плюхнулся в мое любимое кресло, в котором еще два часа назад ел сандвич с огурцом, пил чай и доказывал нью-йоркскому копу, что вполне обойдусь и без его услуг. Мысли мои крутились вокруг человека, убитого выстрелом из пистолета или ударом ножа, который потратил последние остатки жизни на то, чтобы написать единственное слово. Я решил, что оно предназначалось мне. Ни его жене, ни детям, ни полиции, но мне и только мне, незнакомцу, с которым он говорил лишь единожды, по телефону, в течение сорока пяти секунд, максимум минуты. И вместо того чтобы позвонить в полицию, сообщить об убийстве, дождаться приезда детектива и рассказать им обо всем, что я знал, а эта информация могла привести к убийцам мелкого мошенника, продававшего участки земли в пустыне, я позорно сбежал.
   Выкурив сигарету и проведя в глубоком раздумье еще с четверть часа, я снял трубку, позвонил на междугородную станцию и попросил соединить меня со службой коронера [12] Вашингтона, округ Колумбия. Телефонистка пожелала узнать, с кем именно я хочу поговорить, ни одной фамилии я назвать не мог и в конце концов заявил, что хочу поговорить лично с коронером, но готов объясниться и с тем, кто возьмет трубку. Ответил мне хорошо поставленный мужской голос: «Служба коронера».
   Назвавшись, я спросил:
   — Если человек гибнет в автокатастрофе, такое дело автоматически переходит к вам?
   — Да, разумеется, — последовал ответ.
   — И вскрытие проводите вы?
   — Если смерть наступила в результате несчастного случая, убийства или самоубийства, обязательно. Даже в случае болезни, если усопший не находился под наблюдением врача в последние десять дней жизни.
   — Меня интересуют некоторые сведения о человеке, погибшем в автокатастрофе примерно четыре недели назад.
   — Вы его родственник? — поинтересовался мужской голос.
   — Нет. Я репортер. Из «Нью-Йорк таймс». — Играть так по-крупному.
   — Как фамилия усопшего?
   — Уинго.
   — Имя?
   Имени я не знал.
   — Мы еще не успели выяснить его имени. Он умер при весьма загадочных обстоятельствах.
   Последовала пауза, долгая, томительная пауза. В службе коронера округа Колумбия на углу 19-й и Е-стрит думали или совещались.
   — Извините, но в подобных случаях для получения информации необходимо разрешение ближайших родственников.
   Я поблагодарил то ли коронера, то ли его сотрудника и положил трубку. А потом начал перебирать в памяти знакомых мне влиятельных персон Вашингтона, которые могли заглянуть в картотеку коронера без разрешения ближайших родственников усопших. Почему-то у меня сложилось впечатление, что Фрэнсис Уинго не поймет моего интереса к гибели мужа. Таких влиятельных персон я нашел, но решил, что едва ли ответят мне прямо сегодня, скорее всего попросят перезвонить завтра, а я не мог ждать, съедаемый нетерпением. И набрал номер Майрона Грина, адвоката.
   — Окажи мне услугу, — попросил я его после того, как мы поздоровались и он сообщил мне, что чек, полученный мною от музея Култера, уже в банке.
   — Какую услугу? — В голосе Майрона Грина слышалась подозрительность.
   — Мне нужно заключение вашингтонского коронера, чтобы узнать, как и от чего умер один человек.
   — На это требуется разрешение ближайшего родственника, — ответствовал Грин.
   — Это мне известно. Я уже говорил с коронером. Поэтому и звоню тебе. Информация нужна мне сегодня.
   — Это невозможно.
   — Для кого-то да, но не для тебя. У тебя там есть знакомые, а у меня — нет. Иначе я бы тебе не позвонил.
   — Извини, но сейчас я очень занят. Завтра, пожалуй, я смогу что-нибудь предпринять.
   — Если я не получу требуемую мне информацию сегодня днем, в крайнем случае вечером, я выхожу из этой игры.
   — Что? Что?
   — Выхожу. Умываю руки. Пусть кто-то вызволяет щит.
   — Что-то случилось? — встревожился Грин. — Что именно? Я должен знать. Я имею на это право.
   — Убили человека.
   — Кого?
   — Фамилия тебе ничего не скажет.
   — Он связан... с ворами?
   — Трудно сказать. Но, возможно, он их знал.
   — Черт побери, Сент-Ив, ну почему ты все ходишь вокруг да около?
   — Добудь то, что мне нужно, и я введу тебя в курс дела. Может, ты станешь криминальным адвокатом. Если я не получу требуемого, я — пас. Можешь сразу же звонить в музей. Пусть подбирают замену.
   Майрон Грин тяжело вздохнул.
   — Ладно, попробую. Один мой добрый друг стал помощником генерального прокурора США. Он сможет все выяснить.
   — Сегодня?
   — Если я попрошу его. Он учился в моей школе на класс младше.
   — Попроси его.
   — Скажи точно, что ты хочешь знать?
   — Меня интересует причина смерти мужчины по фамилии Уинго. Вроде бы он погиб в автокатастрофе четыре недели назад.
   — Уинго? Разве это не фамилия женщины...
   — Ты абсолютно прав.
   — Ее муж?
   — Да.
   — Ты думаешь, что она...
   — Я ни о чем не думаю, Майрон, — прервал я его. — Я лишь стараюсь понять, что мне думать.
   — Хорошо, хорошо. Как его звали?
   — Не знаю.
   — О Боже.
   — Не так уж много Уинго умерло за четыре недели назад в автокатастрофе. Пусть твой приятель выяснит, что показало вскрытие.
   — Тебя осенило или твоя просьба на чем-то основана?
   — Осенило, — заверил я его. — Ничего более.
   — Я тебе перезвоню. — И в трубке раздались гудки отбоя.
   Майрон Грин позвонил в тридцать пять минут седьмого.
   — Я пропустил мой поезд. Маргарет будет в ярости, — речь шла о его жене.
   — Хочешь, чтобы я позвонил ей?
   — Нет, не надо тебе ей звонить. Она считает, что ты плохо влияешь на меня.
   — Скорее всего она права.
   — Твоя догадка подтвердилась.
   — Неужели?
   По учащенному дыханию Майрона Грина чувствовалось, что он взволнован.
   — Успокойся, Майрон, — посоветовал я. — Попробуй глубоко вздохнуть.
   Он помолчал, видимо, успокаивая дыхание.
   — Я переговорил с моим другом. Он позвонил в службу коронера. Там не обрадовались его просьбе, но он проявил должную настойчивость.
   — И что он узнал?
   — 26 июля Джорджа Комптона Уинго, сорока четырех лет, нашли в разбитой машине на Кольцевой автостраде 495 близ развилки 13. Машину, новенькую «шевроле-импалу», смяло в лепешку. — Майрон Грин читал по бумажке. — Вскрытие, проведенное 27 июля, показало, что Уинго был уже мертв, когда его машина летела с откоса, при этом трижды перевернувшись. Умер он на несколько часов раньше от избыточной дозы героина.
   — Он «сидел на игле»?
   — Не понял?
   — Он был наркоманом?
   — О да. Многочисленные следы от уколов на правой и левой руках свидетельствовали о том, что он регулярно принимал наркотики, вероятнее всего героин.
   — Это все?
   — Разве тебе этого недостаточно?
   — Да как сказать... Майрон, я попрошу тебя еще об одной услуге.
   — Что делать?
   — Поезжай в Дариэн на такси, а расходы занеси на мой счет.
  
  
  
  
   Глава 11
  
  
   Во вторник Фрэнсис Уинго постучала в мою дверь без двадцати три. То ли она прилетела на частном самолете, то ли часовым рейсом из Вашингтона, вылетевшим и приземлившимся точно по расписанию.
   — Входите, — крикнул я.
   — Благодарю. — Она вошла с недорогим чемоданом в одной руке и полосатым сине-белым плащом, перекинутым через другую.
   — Тяжелый? — Я потянулся к чемодану.
   Она отдала его, как мне показалось, с некоторой неохотой.
   — Тяжелый.
   Я оглядел комнату, гадая, куда бы поставить чемодан весом 55 или 60 футов. Наконец решил, что лучшего места, чем ванна, не найти. Но перед этим опустил его на весы. Чемодан потянул на шестьдесят восемь фунтов.
   — Почему вы отнесли его в ванную? — спросила Фрэнсис, когда я вернулся.
   — Не знаю. Должно быть, потому, что я никогда не стал бы искать его там.
   — Вы не собираетесь пересчитать деньги?
   — А вы пересчитывали?
   — Нет.
   — Но хоть взглянули на них?
   — Да.
   — Впечатляет?
   — Не слишком.
   — Раз вы безразличны к деньгам, может, не откажетесь выпить?
   — Пожалуй, что нет.
   — Бурбон или шотландское?
   — Бурбон.
   — Присаживайтесь в кресло. Или вы предпочитаете диван? Удобно и там и там.
   — Благодарю. — Она положила плащ на спинку стула, села в кресло, в синем платье, неброском, но хорошо сшитом, туфельках под цвет платья, с сумочкой из той же кожи, что и туфли. Когда я повернулся к ней с полными бокалами, она оглядывала комнату и сумела не скривиться, когда ее взгляд упал на репродукции, которыми украсила стены страдающая дальтонизмом администрация «Аделфи».
   — Ужасные, не правда ли? — Я подал ей бокал.
   — Есть немного.
   — Их выбрал лично управляющий отелем.
   — Не вы?
   — Нет. Мне больше нравится Максилд Пэрриш.
   — Он умер в возрасте девяноста шести лет. В 1966-м.
   — Вы его поклонница?
   — Нет. А вы?
   — Скорее да, чем нет. — Я опустился на диван напротив нее. — Жаль, что вы не успели к ленчу.
   Фрэнсис Уинго не стала развивать эту тему.
   — Щит вы получите сегодня?
   — Не знаю.
   — Они больше с вами не связывались?
   — Нет.
   — Свяжутся?
   — Понятия не имею.
   — И что вы намерены предпринять?
   Я отпил из бокала.
   — Первым делом возьму напрокат машину. Своей у меня нет, знаете ли. А потом на взятой напрокат машине поеду в мотель «Говард Джонсон» на Джерси Тернпайк. Зарегистрируюсь ровно в шесть вечера в компании пятидесяти восьми фунтов купюр по десять и двадцать долларов. И буду сидеть у телефона, пока они не позвонят и не скажут, что делать дальше. После чего в точности выполню все их указания, ибо в противном случае я могу кончить, как ваш муж. То есть отправиться на тот свет.
   То ли она была хорошей актрисой, то ли знала, о чем я толкую.
   — Боюсь, я потеряла ход ваших рассуждений, мистер Сент-Ив. При чем здесь мой муж? Какая связь между его смертью и щитом?
   Я не стал играть в кошки-мышки.
   — Ваш муж был наркоманом. И умер не в автокатастрофе, а от избыточной дозы героина.
   На ее губах заиграла легкая улыбка.
   — Вы проявили такой интерес к моему мужу. Почему?
   — К примеру, меня интересует, какой человек мог жениться на такой женщине, как вы. Или, скорее, за какого человека вы соблаговолили выйти замуж. И наркоман никак не тянет на вашего мужа.
   — А какое вам до этого дело?
   Я поставил бокал на стеклянный столик.
   — Есть дело. Из-за щита уже погиб один человек, даже двое, если считать его жену. С вашим мужем число покойников увеличивается до трех, а я не хочу стать четвертым. — Я умышленно не упомянул Спиллейси, хотя четыре трупа произвели бы большее впечатление, чем три.
   — Вы становитесь агрессивным, не так ли?
   — Это один из моих недостатков.
   — Вам нужно с ним бороться.
   — Ближайшей осенью я этим и займусь. Как вы думаете, мне поможет групповая психотерапия?
   — Я в этом не сомневаюсь.
   — Вы знали, что он был наркоманом?
   — Да, знала. Да и как я могла не знать.
   — Где он добывал героин?
   — Я не спрашивала.
   — А как расплачивался?
   — Вас не затруднит дать мне сигарету? Я бросила курить три года назад, но... — Голос ее дрогнул. Я вскочил, предложил ей сигарету, поднес к кончику огонек зажигалки. Она глубоко затянулась и выпустила тонкую струю дыма.
   — Я расскажу вам о своем муже, мистер Сент-Ив. Расскажу, потому что не хочу, чтобы вы копались в моей личной жизни. Желающих и без вас предостаточно. Скажу честно, мне это не нравится. И я искренне надеюсь, что потом вы оставите меня в покое.
   Она помолчала, надеясь услышать от меня подтверждение ее надежд. Но я ограничился кивком.
   — Мой муж, до того как пристрастился к героину, был не только превосходным художником, но и одним из лучших директоров художественных музеев. Он учился в Гарварде, в сорок третьем ушел на флот, стал военным художником, репродукции его боевых зарисовок публиковались в «Лайфе» и привлекли к нему внимание специалистов. По окончании войны ему предложили пост директора небольшого, но хорошего музея на Среднем Западе. Оттуда он перешел в Чикаго и далее в Нью-Йорк, где возглавил один частный музей. Какой — неважно, не так ли?
   — Неважно, — кивнул я.
   — Мы встретились в Нью-Йорке на какой-то вечеринке. Я хотела рисовать, но вовремя поняла, что таланта у меня нет. И приняла правильное решение — заняться музейным делом. Джордж всемерно помогал мне. Он-то рисовал каждую свободную минуту, и рисовал с блеском. Друзья Джорджа, знакомые с его работами, не раз убеждали его организовать выставку, но он постоянно отказывался, говоря, что сейчас не время. Мы поженились, когда я закончила учебу, и по рекомендации Джорджа меня назначили директором маленького музея в Нью-Йорке. А несколько лет спустя пришло приглашение из музея Култера. Он его отверг.
   — Он?
   — Да. Они хотели Джорджа. Он рекомендовал меня. Мистер Спенсер поначалу возражал, но в итоге меня взяли на работу.
   — Почему он отказался возглавить музей Култера?
   Фрэнсис пожала плечами.
   — Он решил, что музейная работа более не интересует его. Хотел только рисовать. Я, разумеется, согласилась, и мы переехали в Вашингтон. Моего жалованья вполне хватало на двоих, и поначалу все шло очень хорошо.
   — А потом?
   — Джордж впал в глубокую депрессию. Перестал рисовать, слишком много пил, исчезал на несколько дней. Полтора года назад он признался мне, что пристрастился к героину. Я не знаю, когда это началось.
   — Какую дозу он принимал ежедневно?
   — Не знаю.
   — Ладно. Сколько он каждый день тратил на героин?
   — Перед смертью порядка двухсот долларов.
   — Где он брал деньги?
   — Продавал свои картины. Одну за другой. За них давали хорошую цену. Он был блестящим художником.
   — Но в конце концов все картины уплыли?
   — Да.
   — И что за этим последовало?
   — Я снабжала его деньгами.
   — Как долго?
   — Несколько месяцев.
   — Пока они не кончились?
   — Да.
   — А далее?
   — Однажды он сказал мне, что больше не нуждается в деньгах. Потому что нашел, где брать героин.
   — Когда это произошло?
   — Два месяца назад, может — два с половиной.
   — Кто знал об этом?
   — О чем?
   — О его пристрастии к героину.
   — Лишь несколько человек. Его доктор. Давние друзья, перебравшиеся к этому времени в Вашингтон. Мистер Спенсер. Я не могла не сказать ему.
   — Как он отреагировал?
   — Посочувствовал мне. Даже предложил оплатить лечение Джорджа в частной клинике.
   — И?
   — Джордж отказался.
   — Что сказал Спенсер?
   — Ничего. Более он к этому не возвращался.
   — То есть о его пристрастии к героину знали только друзья и Спенсер?
   — Да.
   — И еще один человек, — добавил я.
   — Кто же?
   — Тот, кто снабжал вашего мужа бесплатным героином.
  
  
  
  
   Глава 12
  
  
   Фрэнсис Уинго отбыла в три пятнадцать, чтобы успеть на четырехчасовой рейс в Вашингтон. У двери она задержалась, повернулась ко мне.
   — Вы действительно думаете, что мой муж был как-то связан с кражей щита?
   — Да. По-моему, я выразился достаточно ясно.
   — Как?
   — Как он был связан?
   — Да.
   — Этого я не знаю. Определенные предположения у меня есть, но не более того.
   — Вы думаете, он имел прямой выход на охранника, того, что убили?
   — Да.
   — Не могли бы вы поделиться со мной вашими предположениями?
   — Нет, потому что сейчас они не подкреплены фактами.
   — А когда вы найдете подтверждения?
   — Тогда я вам все расскажу. Если вы захотите меня выслушать.
   Несколько секунд она молча смотрела на меня.
   — Уверяю вас, мистер Сент-Ив, захочу. Очень захочу.
   — Хорошо.
   — И вы расскажете мне о том, что произойдет сегодня вечером?
   — Обязательно.
   — Позвоните мне домой. Я дам вам мой номер.
   Она продиктовала номер, и я записал его.
   — Я бы проводил вас до лифта, но мне не хотелось бы оставлять чемодан.
   — Разумеется, я все понимаю. До свидания, мистер Сент-Ив.
   — До свидания.
   Я стоял в двери и наблюдал, как она идет по коридору, высокая стройная блондинка с коротко стриженными волосами, четырехнедельная вдова, возможно, плачущая каждый вечер перед тем как уснуть, потому что ее муж не только употреблял наркотики, но и, возможно, помог ограбить музей.
   В четыре часа я выехал из гаража «Авис» на взятом напрокат четырехдверном «плимуте» и взял курс на Нью-Джерси Тернпайк. Этот отрезок транснациональной автострады не вызывал у меня добрых чувств. Машины, особенно грузовики, мчались как оглушенные, водители не замечали ничего вокруг, поэтому ехал я в постоянном напряжении, ожидая удара в задний бампер.
   В четверть шестого я свернул к мотелю «Говард Джонсон». Получил ключ от номера 143 в обмен на шестнадцать долларов плюс налог на продажу, вернулся к машине, проехал мимо номера 143 и остановился напротив двери с цифрами 135. Открыл багажник, достал чемодан и зашагал к номеру 143. Внутри, как я и ожидал, оказались кровать, туалетный столик, черно-белый телевизор, несколько ламп и ковер. Все закрепленное намертво, чтобы у постояльцев не возникло желания где-нибудь в три часа ночи покуситься на собственность мотеля. В ванной комнате меня встретили сияющие синим фаянсом раковина и унитаз. Я убрал чемодан в шкаф и развалился на кровати.
   Не оставалось ничего другого, как ждать, что зазвонит телефон и я смогу отдать четверть миллиона долларов, получив взамен бронзовый щит массой в шестьдесят восемь фунтов, отлитый тысячу, а то и более лет назад.
   Когда раздался телефонный звонок, я первым делом посмотрел на часы. Ровно шесть. Голос принадлежал женщине, звонившей мне в отель «Мэдисон» в Вашингтоне.
   — Вы в точности следовали инструкциям, мистер Сент-Ив?
   — Как насчет щита?
   — В чемодане, который вы отнесли в свой номер, настоящие деньги?
   — Да.
   — Много денег, не так ли?
   — Щит, — напомнил я.
   Она хихикнула, будто я сказал что-то очень забавное.
   — Щит Компоре-ена, — она даже понизила голос, в котором появились драматические нотки. Затем сказала что-то еще, но уже не мне, а кому-то рядом с собой. Что именно, я не разобрал. Затем продолжила деловым тоном: — Обмена сегодня не будет. Завтра вылетайте в Вашингтон. Остановитесь в отеле «Мэдисон». В половине первого получите дальнейшие инструкции. Мне повторить?
   — Нет, повторения мне не нужно. Мне нужен щит.
   — Завтра, мистер Сент-Ив, — и она вновь изобразила драматическую актрису. — Завтра щит Компорена будет у вас. — Захихикав, она положила трубку.
   Я сидел на мягкой кровати мотеля «Говард Джонсон» и думал о том, что через восемнадцать часов снова услышу голос Хохотушки или ее приятеля. По голосу чувствовалось, что его обладательница окончила как минимум среднюю школу, а он, видимо, полагал, что двести пятьдесят тысяч долларов — большие деньги, ради которых можно пойти на два-три убийства.
   Особенно тревожило меня ее хихиканье. Я слышал, как люди хихикали точно так же после сигареты с марихуаной или укола героина, хотя героин скорее вызывал идиотскую улыбку, а не смех. А может, она немного выпила, хотя язык не заплетался у нее, как у пьяной.
   Чтобы активизировать мыслительный процесс, я достал из кармана бутылку виски, прогулялся в ванную, снял гигиеническую упаковку со стаканов для воды, плеснул в стакан виски, разбавил водой, убедился, что чемодан с деньгами в шкафу, и уселся на кровать.
   Действия воров укладывались в несколько версий. Они могли следовать за мной из Нью-Йорка и позвонить по телефону-автомату. Могли приехать в мотель утром и наблюдать за моим прибытием. Или один из них, мужчина, мог сидеть в автомобиле, дожидаясь, пока я не приеду и не перенесу чемодан в номер, затем он позвонил женщине, а уж та перезвонила мне из двенадцатикомнатной квартиры в восточной части 62-й улицы, сидя в кресле-качалке и лакомясь сдобренными гашишем конфетками. Правда, последний вариант больше относился к области фантастики, потому что по ходу нашего разговора она обращалась к кому-то еще, скорее всего к мужчине, что звонил мне в «Аделфи». А возможно, к коту.
   Окончательно зайдя в тупик, я поставил стакан на стол, взялся за телефонную трубку и позвонил Фрэнсис Уинго в Вашингтон.
   — Это Филип Сент-Ив, — представился я, когда в трубке, раздался ее голос. — Съездил впустую.
   — Щит вы не получили?
   — Нет.
   — Но деньги все еще при вас?
   — Да, все еще при мне.
   — Что произошло?
   — Они проверяли, как точно я следую инструкциям. Теперь они намерены связаться со мной в половине первого в вашингтонском отеле «Мэдисон». Сделайте одолжение, забронируйте мне номер.
   — Конечно, конечно, — согласилась она. — Но что произошло?
   — Я приехал в мотель и снял комнату, как они и просили. Ровно в шесть позвонила женщина, похихикала, а затем велела мне прибыть завтра в «Мэдисон».
   — Похихикала?
   — Похоже, полагая, что все это очень забавно.
   — Я что-то не понимаю.
   — Я тоже. Но у меня нет иного выбора, кроме как делать все, что они говорят.
   — Я позвоню мистеру Спенсеру и расскажу обо всем. Он очень обеспокоен, знаете ли.
   — Я тоже. Можете сказать ему, что я обеспокоен не меньше его.
   — Да, могу представить, — впервые от ее голоса не повеяло холодом. И даже появились первые намеки на тепло. — Как по-вашему, зачем им ваше возвращение в Вашингтон?
   — Полагаю, что щит там. Более того, мне кажется, он не покидал Вашингтона. Кому захочется таскать его по Манхэттену и Нью-Джерси.
   — Есть ли шанс вернуть щит завтра? Спенсер обязательно спросит об этом.
   — Не знаю. Очень уж они осторожничают, но время их поджимает. Шансы, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Не более того.
   — Когда вы позвоните завтра?
   — Когда получу щит. Или буду знать наверняка, что не получу его.
   — Вы хотите, чтобы я позвонила лейтенанту Деметеру?
   Я на мгновение задумался.
   — Не нужно. Я сам поговорю с ним завтра.
   Мы попрощались, я опустил трубку на рычаг и посмотрел на часы. Половина седьмого. Я решил подождать до семи, пока схлынет транспортный поток, налил себе виски с водой и включил телевизор. Выпуск новостей ничем не порадовал меня, но утешил хотя бы тем, что в мире много людей, у которых полным-полно забот и проблем, причем похлеще моих. В семь я выключил телевизор, положил ключ от номера на туалетный столик, раскрыл дверцы стенного шкафа, подхватил чемодан и направился к взятой напрокат машине. Сумерки еще не спустились, но он возник у моего плеча совершенно неожиданно, словно материализовался из воздуха, едва я захлопнул багажник, предварительно уложив в него чемодан.
   — Добрый вечер, мистер Сент-Ив.
   Я повернулся. На этот раз он отдал предпочтение строгого покроя синему костюму, белой рубашке и галстуку в полоску.
   — А, мистер Уладо. Я едва узнал вас в вашем новом костюме.
   Он улыбнулся и поправил узел галстука.
   — Мы решили сменить наряд.
   — Под «мы» вы подразумеваете себя и мистера Мбвато, который, должно быть, затаился где-то поблизости.
   — Он не таится, мистер Сент-Ив.
   — Возможно, но слово больно хорошее, а мне уж давно не приходилось употреблять его. Так где вы прятались? На крыше?
   — Я ждал за стоящей следом за вашей машиной, пока вы выйдете или к вам войдет кто-то со щитом.
   — Должно быть, итог разочаровал вас.
   Уладо вежливо улыбнулся.
   — Если у вас есть несколько свободных минут, мистер Мбвато хотел бы поговорить с вами.
   — На этот раз вы без пистолета?
   — Без пистолета, мистер Сент-Ив. Даже без ручки.
   — И где мистер Мбвато?
   — За углом.
   — Если мистер Мбвато хочет поговорить со мной, я буду крайне признателен, если он подойдет сюда. Мне не хотелось бы оставлять мою машину без присмотра.
   — Или двести пятьдесят тысяч долларов в багажнике, — вновь улыбнулся Уладо.
   — Их тоже, — не стал спорить я.
   Уладо кивнул и скрылся за углом здания мотеля. Несколько мгновений спустя из-за того же угла выплыл уже знакомый мне семиместный «кадиллак», остановился вровень с моим «плимутом». Открылась задняя дверца, я влез в кабину, и опять непомерные габариты Мбвато сжали «кадиллак» до жалкого «фольксвагена».
   — Добрый вечер, мистер Сент-Ив. — Он сидел в сером костюме, белой рубашке и синем галстуке, которые обошлись ему как минимум в пятьсот долларов. В Компорене могли голодать, подумал я, но тамошнему правительству удавалось хорошо кормить и одевать своих представителей за границей.
   — Щита у меня нет, — признался я.
   — Мистер Уладо уже сообщил мне об этом. Какая жалость, не так ли?
   — Не могу с вами не согласиться.
   — Что случилось, мистер Сент-Ив?
   — Ничего не случилось. Они просто не появились.
   — Они?
   — Я полагаю, их как минимум двое.
   — То есть они хотели лишь проверить вас?
   — Не знаю. Может, они обратили внимание, что кто-то ездит вокруг на «кадиллаке». Не так уж сложно заметить и вас, и ваш автомобиль.
   — То есть они побывали в мотеле?
   — Я этого не говорил. Об их местопребывании мне ничего не известно. Мне лишь позвонили по телефону и сказали, что сделка не состоится.
   — Но они назначили новую встречу, не так ли?
   Ответа не требовалось, и Мбвато понял это без слов. Он чуть наклонился ко мне и похлопал по колену ладонью, размерами ненамного превышающую ракетку для настольного тенниса.
   — Позвольте заверить вас, мистер Сент-Ив, что мы бы полностью компенсировали доверенные вам денежные средства, если в этим вечером нам удалось завладеть щитом.
   — Вы меня безмерно обрадовали.
   В какой уж раз он ослепил меня улыбкой.
   — Возможно, придет время, когда вы с благодарностью примете и нашу заинтересованность, и наше участие.
   — Я в этом сомневаюсь.
   Улыбка бесследно исчезла. Мбвато стал серьезным, даже суровым.
   — И напрасно.
   — Возможно, вы правы.
   Почувствовав во мне недостаток уверенности, он приободрился. Вновь улыбнулся.
   — Между прочим, я взял на себя смелость послать венок на похороны мистера Фрэнка Спиллейси. Разумеется, анонимно. Надеюсь, вы одобрите мой поступок?
   — Не знаю я никакого Фрэнка Спиллейси.
   — Совершенно верно. Вы видели его лишь однажды. Да и то после того, как он умер.
   Я открыл дверцу «кадиллака».
   — Вы не теряете времени даром, не правда ли?
   — Да, мистер Сент-Ив, — опять улыбнулся Мбвато, — не теряем, потому что его у нас мало. Слишком мало.
  
  
  
  
   Глава 13
  
  
   До Манхэттена я добирался долго. Столкнулись пять машин, погибло два человека, и из-за огромной пробки автомобили ползли со скоростью черепахи. В гараж «Ависа» я прибыл уже раздраженным, не доставила мне удовольствия и поездка на такси до отеля «Аделфи», а увидев лейтенанта Кеннета Огдена, удобно устроившегося в кресле вестибюля отеля, я едва не затопал ногами.
   А Огден неторопливо поднялся и вновь позволил мне лицезреть его вставные зубы.
   — Не повезло, да? — Его, несомненно, обрадовала моя неудача.
   — Нет.
   — Значит, тебя только прощупали. Иногда они пользуются этим приемом.
   — Я знаю.
   — Деньги там? — Он указал на чемодан.
   — Там.
   Огден облизал губы, и я попытался вспомнить, где же я в последний раз видел такой взгляд. Особенный, который встречается очень редко. Когда глаза суживаются, губы влажнеют и чуть шевелятся и забывается все, кроме одного, самого желанного, да еще находящегося в пределах досягаемости. Я вспомнил. То был толстяк в кафетерии. Весил он больше трехсот фунтов и именно так смотрел на стоящие перед ним тарелки с едой, которой вполне хватило бы, чтобы накормить четверых с нормальным аппетитом. Еда для толстяка, деньги — для Огдена. А двигало ими одно — жадность.
   — Как ты намерен ими распорядиться?
   — В отеле есть сейф.
   — Я знаю. Его можно открыть отверткой.
   — В вестибюле всегда кто-то дежурит.
   Огден хмыкнул, не отрывая глаз от чемодана, который с каждой секундой становился все тяжелее. Я переложил его в левую руку.
   — Черт, ему же семьдесят пять лет, и он дрыхнет всю ночь.
   — Ты хотел бы постеречь его сам?
   — Мы можем отвезти чемодан в полицейский участок. Там он будет в безопасности.
   Я направился к стойке, Огден — за мной.
   — Ты помнишь похищение Бакстера в Омахе пятнадцать лет назад?
   Он искоса глянул на меня.
   — Послушай, Сент-Ив...
   — Бакстера похитили и потребовали выкуп в двести тысяч долларов.
   За стойкой сидел ночной портье, тщедушный старичок, которого все звали Чарли.
   — Добрый вечер, мистер Сент-Ив.
   — Привет, Чарли. Для меня нет писем?
   Он посмотрел в мою ячейку. Я мог бы сделать это и сам, но он любил, когда к нему обращались с просьбами, а о многом ли можно просить семидесятипятилетнего старика?
   — Пусто.
   — Вы можете положить этот чемодан в сейф? — Я поставил чемодан на стойку.
   Чарли попытался поднять чемодан одной рукой, не сумел, но двумя руками ему удалось спустить его на пол. Потом он открыл сейф и засунул чемодан в черный зев. Я смотрел на сейф и видел, что Огден абсолютно прав. Его можно было открыть отверткой. Или заколкой для волос. Но все-таки лучше держать деньги в сейфе, чем в ванной. Я повернулся к Огдену, который не мог оторвать глаз от дверцы сейфа, за которой скрывалась его мечта.
   — Так вернемся к похищению Бакстера.
   — Кого?
   — Бакстера. Из Омахи.
   — А... — Огден, похоже, плевать хотел и на Бакстера, и на Омаху.
   — Похитители запросили двести тысяч долларов выкупа. Родственники согласились заплатить. Отдали деньги полицейскому, кажется лейтенанту. От него требовалось привезти деньги в указанное место, получить инструкции, как найти Бакстера, а затем привезти его домой, к родным и близким. Так вот, лейтенант оставил деньги, где требовалось, и получил инструкции, как найти Бакстера. Но не поехал за ним, а затаился, поджидая похитителей. Попытался их арестовать. Началась стрельба. Потом лейтенант утверждал, что их было трое, он пристрелил двоих, а последний удрал с деньгами. За Бакстером, оставленным на заброшенной ферме, лейтенант приехал на час позже. И опоздал. Потому что Бакстер задохнулся от кляпа, вставленного похитителями ему в рот. Во всяком случае, такое заключение вынесла судебная экспертиза.
   Огден одарил меня суровым взглядом, из тех, что предназначались проституткам, сутенерам да мужчинам среднего возраста, с грустными лицами, часто отирающимся около туалетов.
   — К чему ты клонишь, Сент-Ив?
   — Просто рассказываю историю.
   — Ради чего?
   — Видишь ли, этим дело не кончилось. Семья Бакстера осталась не только без денег, но и без кормильца. Третьего похитителя так и не поймали. Двести тысяч исчезли бесследно. А лейтенант два месяца спустя вышел в отставку и уехал на Гавайские острова. В возрасте тридцати восьми лет.
   Огден откашлялся.
   — Я все помню. Лейтенанту пришлось долго доказывать, что существовал третий похититель. А кто-то высказал предположение, что лейтенант помог Бакстеру умереть. Если того как следует связали и вставили в рот хороший кляп, достаточно было на пять минут зажать ему нос...
   — Тем более что смерть Бакстера пришлась весьма кстати, — добавил я. — Потому что лишь он, разумеется, помимо лейтенанта, мог указать число похитителей.
   Мы подошли к лифтам, и я нажал кнопку вызова кабины.
   В вестибюле был только Чарли. Ночной коридорный куда-то сгинул, а ларьки, табачный и газетный, закрывались ровно в шесть.
   — Ты наверх? — спросил Огден.
   — Да, пожалуй. Или ты хочешь пригласить меня в участок?
   — Нет, хочу убедиться, что ты доберешься до номера в целости и сохранности.
   — И на это ты тратишь часть своего выходного?
   — Совершенно верно. А тебя интересует, на что я потратил другую часть?
   — На что?
   — Я ходил на похороны Фрэнка Спиллейси. Ты знал Фрэнка, — в тоне его не чувствовалось вопроса.
   — Нет, не имел чести.
   — Странно. А я думал, знал. Ты мог бы написать о нем в своей колонке. Он относится к тем людям, что вечно балансируют на острие. А знаешь, как он умер?
   — Как?
   — Ему воткнули нож в горло, и он изошел кровью.
   В его конторе в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню. Он продавал простакам участки в пустыне. А кроме основного занятия, у него было и побочное. Знаешь какое?
   — Нет. — Я с нетерпением ждал кабины лифта, чтобы улизнуть от Огдена.
   — Держал справочное бюро. Ты понимаешь, если кто-то что-то хотел, Фрэнк сводил его с людьми, которые могли это сделать. Многие из тех, что не могли воспользоваться официальными каналами, пользовались его услугами.
   — Интересная личность этот Фрэнк. — Я вновь нажал кнопку вызова.
   — Хорошие похороны. Собралось много народу. Так говоришь, ты его не знал?
   — Нет.
   — Это забавно.
   — Почему?
   — Он тебя знал. В отделе убийств мне сказали, что у него нашли на тебя полное досье.
   — Я занимаюсь необычным делом. Может, потому он и составил это досье.
   — Возможно. Но парни из отдела убийств нашли еще кое-что интересное в его ежедневнике, который лежал на столе. Туда он записывал все намеченные встречи.
   — И что же они нашли?
   — Твою фамилию. Похоже, он ждал тебя к четырем часам в тот день, когда его убили. То есть вчера. Но в отделе убийств не придали особого значения этой записи. Согласно результатам вскрытия, Фрэнк умер задолго до четырех часов дня.
   Более я не выдержал.
   — Чего ты хочешь, Огден? Говори прямо.
   Он оглядел пустой вестибюль, наклонился ко мне, постучал пальцем по лацкану моего пиджака.
   — Я хочу войти в дело.
   — Места для тебя нет.
   — Позаботься о том, чтобы оно появилось.
   — Это невозможно.
   — Двести пятьдесят тысяч — большие деньги.
   — Мне не нравятся тюрьмы.
   — Какие еще тюрьмы? Ты обменяешь деньги на щит, музей будет счастлив. Но возьмешь меня с собой. А второй обмен произведу я сам. Денежки приплывут к нам, мы их поделим поровну. Кто будет возражать?
   — Воры. Им это не понравится.
   — Кому они пойдут жаловаться?
   — О Боже, они могут написать письмо в любую газету. Его не опубликуют, но отнесут в полицию, и следующие десять лет мне придется видеть небо в клетку.
   На лице Огдена вновь отразилась жадность. Его влажные губы зашевелились, поначалу беззвучно, взгляд сощуренных глаз уперся в меня.
   — После моего обмена воры не станут никому писать. В этом вся прелесть. Им будет не до жалоб.
   Я ответил не сразу.
   — Я тебе верю. Ты позаботишься о том, чтобы они никому не пожаловались.
   Он вновь оглядел вестибюль отеля.
   — Мне пятьдесят три, Сент-Ив. Через пару лет я уйду на пенсию. Сто двадцать пять тысяч скрасят мне жизнь.
   — Получи их со своих шлюх, Огден. Не с меня.
   — Возьми меня в долю, Сент-Ив.
   — Нет.
   — У меня есть что предложить взамен.
   — Я уже понял, что ты пришел не с пустыми руками.
   — Видишь ли, Сент-Ив, — он перешел на шепот, — я знаю, кто воры.
   Он радостно улыбнулся, обнажив все тридцать два вставных зуба, покивал, повернулся и зашагал к выходу, в летнюю ночь.
   — Мистер Сент-Ив, — крикнул от стойки Чарли, — лифт не работает.
  
  
  
  
   Глава 14
  
  
   Когда я проснулся в семь утра, за окном лил дождь. Капли барабанили по окну, а я стал у плиты, дожидаясь, пока закипит вода, чтобы выпить чашечку растворимого кофе. Взбодрившись кофе и первой утренней сигаретой, я позвонил в «Истерн Эйрлайнс», где мне ответили после четырнадцатого звонка. Все полеты на Вашингтон отменили. В столице тоже лило как из ведра. Наверное, дождь шел над всей планетой.
   Оставалось выбрать между автобусом и поездом. Я позвонил в «Пенсильвания сентрал рейлроуд». Там скучающий мужчина в конце концов сознался, что поезд в Вашингтон отходит в восемь часов и он даже может продать мне билет.
   Я набрал номер портье и попросил к телефону Эдди, дневного коридорного.
   — Ты получишь два доллара, если через десять минут, когда я спущусь вниз, у подъезда будет стоять такси.
   — О Господи, мистер Сент-Ив, я же промокну насквозь!
   Я вздохнул.
   — Три бакса.
   — Идет. Три бакса. Между прочим, та лошадь, на которую вы поставили...
   — Выиграла?
   — К сожалению, нет.
   — Жаль.
   — Да, тут уж ничего не поделаешь. Хотите поставить сегодня на другую?
   — Нет времени. Эдди, мне нужно такси.
   За четыре минуты я оделся, положил в дорожную сумку рубашку, белье, носки, туалетные принадлежности, на это ушло еще две минуты, добавил бутылку виски, постоял минуту у починенного лифта и подошел к стойке через девять минут после того, как закончил говорить с Эдди. Небритый и неумытый.
   Чемодан мне отдали, Эдди каким-то чудом удалось поймать такси.
   — Я весь промок, — заявил он, принимая от меня три доллара. Вероятно, эту фразу следовало расценивать как благодарность.
   Водитель хмыкнул, когда я назвал ему пункт назначения, и ворчал всю дорогу к Пенн-стейшн. Милю, разделявшую отель «Аделфи» и вокзал, мы преодолели за пятнадцать минут, по меркам утреннего дождливого Манхэттэна, должно быть, установили рекорд скорости. В семь сорок я уже стоял у кассы, вслед за женщиной, которая хотела доехать поездом до Катбэнка, что в штате Монтана. Ехать она собиралась не сегодня — на следующей неделе, а может, неделей позже, в зависимости от того, когда родит дочь, но желала заранее получить всю необходимую для дальней поездки информацию. Кассир также оказался неравнодушным к младенцам, и они обсудили, кто лучше для первенца, мальчик или девочка, прежде чем он протянул руку к толстому справочнику, чтобы определить, какие поезда и когда уходят в Катбэнк. Наконец он продиктовал женщине, как ей ехать, она все записала, после чего они вновь поговорили, на этот раз о погоде.
   Женщина ушла, и кассир подозрительно глянул на меня, будто я пришел не за билетом, а с каким-то неприличным предложением.
   — Вашингтон, место в первом классе.
   — Не знаю, есть ли свободные места. — Он взглянул на часы. — Вы припозднились, знаете ли.
   — Да уж, так получилось. — Я не стал перекладывать вину на него.
   — Первый класс. Это дороже, чем купе.
   — Я знаю.
   — Но все равно хотите ехать первым классом?
   — Хочу. — Мне даже удалось не повысить голоса.
   — Ага, один билет таки остался.
   — Я рад, что вы меня не подвели.
   — Купе обойдется вам в девятнадцать долларов девяносто центов. Это большие деньги.
   — Я недавно получил наследство.
   — Понятно. — Он протянул мне билет, я ему — двадцатидолларовую купюру. — Как говорится, береги центы, а уж доллары сами позаботятся о себе, — и вслед за билетом он отдал мне десятицентовик.
   — Вы это сами придумали? — поинтересовался я.
   — Следовал этому правилу всю жизнь. — Он вновь глянул на часы, милый семидесятилетний старичок. — Если вы поторопитесь, то еще успеете на поезд.
   Я поторопился, хотя пятидесятивосьмифунтовый чемодан больно бился о мое правое колено. Спешил я напрасно. Состав подали на десять минут позже.
   Последний раз услугами железных дорог я пользовался, когда ехал на трансъевропейском экспрессе из Кельна в Париж. Кормили прекрасно, обслуживали еще лучше, поезд летел как на крыльях, в вагоне совсем не трясло. «Пенсильвания сентрал рейлроуд» не баловала пассажиров комфортом. Я заплатил на восемь долларов и тридцать пять центов больше лишь для того, чтобы получить кресло, вращающееся на 360 градусов, которое давало мне возможность в полной мере насладиться городским пейзажем восточного побережья Соединенных Штатов. Я увидел фабрики, свалки, кварталы разваливающихся домов и одну корову.
   Я не знаю, когда начался закат американских железных дорог. Некоторые говорят, что в двадцатых годах, но скорее всего после второй мировой войны, когда развернулось строительство скоростных автострад, вновь появились в продаже легковые машины, а полеты на пассажирских самолетах уже никого не удивляли. И по железным дорогам перестали ездить. Вагоны не менялись, работники старели, а молодежь не желала заниматься этим непрестижным делом. И неожиданно где-то в середине шестидесятых годов страна обнаружила, что небеса и автострады забиты до отказа, а рельсы пусты. Во всяком случае, пассажиров по ним не возят. Вот тогда-то пустили скоростной экспресс между Вашингтоном и Нью-Йорком, преодолевающий 227 миль за два часа и пятьдесят девять минут, на час быстрее междугородного автобуса. Со временем трассу предполагали продлить до Бостона.
   А пока, чтобы добраться туда, приходилось ползти по дорогам, рассчитанным на транспортный поток пятидесятых годов, или часами тереться в аэропортах, которые работали с перегрузкой с первого дня после открытия.
   Многие из прежних железнодорожных компаний канули в Лету, думал я. «Коммодоре Вандербилд», «Твентис Сенчури лимитед», «Уобэш Кэннонболл». А вот в других странах, по всему миру поезда спорили успешно с автобусами, быстрее их и точно в срок доставляя пассажиров в пункт назначения. Путь из Токио в Осаку, 320 миль, занимал три часа и десять минут. «Голубой поезд» все еще курсировал между Йоханнесбургом и Кейптауном, «Золото Рейна» мог доставить вас из Амстердама в Женеву, 657 миль, менее чем за одиннадцать часов, и в дороге вы могли диктовать письма секретарю, говорящему на четырех языках, одновременно наслаждаясь видом древних замков. А «Пенн Сентраль»... Едва ли я мог рассчитывать даже на чашечку хорошего кофе.
   В час дня мы вкатились на «Юнион-стейшн» Вашингтона, опоздав более чем на пятьдесят минут. Дождь все еще лил, и мне пришлось ждать такси пятнадцать минут. Заказал завтрак и отправился в ванну, чтобы побриться и смыть поездную пыль. После завтрака позвонил лейтенанту Деметеру.
   — Хорошо, что вы объявились, — приветствовал меня он. — Как дела с обменом?
   — Они заставили меня прогуляться в мотель в Нью-Джерси, чтобы убедиться, насколько точно я следую их инструкциям.
   — Но сами не появились?
   — Нет.
   — Может, вы заглянете ко мне и расскажете обо всем?
   — Не могу. Мне велели прибыть к половине первого, но самолеты не летают, пришлось ехать на поезде, поэтому я опоздал. Они обещали позвонить сюда.
   — Деньги у вас с собой? — поинтересовался Деметер.
   — Да.
   — Где?
   — Здесь. В моем номере.
   — Ради Бога, Сент-Ив, немедленно положите их в сейф отеля! — взорвался Деметер. — Может, в Нью-Йорке совсем другая жизнь, может, там сплошь милые люди, души не чающие в цветах, но в этом городе я бы не вышел на улицу, имея в кармане больше пятидесяти долларов. — Похоже, он отвернулся от телефона, потому что следующая фраза долетела до меня приглушенной. — Представляешь, деньги у него в номере, — наверное, он говорил с сержантом Фастнотом.
   — Я собирался положить их в сейф.
   — Кончайте собираться и кладите! Где вы остановились, снова в «Мэдисоне»?
   — Да.
   — Какой номер?
   Я сказал.
   — Будем у вас через полчаса.
  
  
  * * *
  
   Я отнес чемодан с деньгами в сейф «Мэдисона», вернулся к себе, постоял у окна, наблюдая за тугими струями дождя. Двадцать минут спустя в дверь постучали. Я подошел к двери, открыл. На пороге стоял Огден с перекошенным от боли лицом.
   — Дай мне пройти.
   Я отступил в сторону, он шагнул вперед, едва не упал. В светло-коричневом плаще, он крепко прижимал руки к животу, но кровь выступала из-под пальцев.
   — На кровать. — Я подхватил его и повел к кровати.
   Ложиться он не пожелал, лишь сел, не отрывая рук от живота.
   — О Боже, как больно. Вызови доктора, вызови доктора!
   Я схватил трубку и набрал номер коммутатора отеля.
   — Пришлите врача в 429-й номер. Человек ранен.
   Телефонистка не стала спорить или задавать вопросы.
   — Вызываю «скорую помощь».
   — Не теряйте времени. — И я бросил трубку на рычаг.
   Огден уже завалился на кровать, голова легла на подушку, ноги оставались на полу, руки сжимали красное пятно на плаще.
   — В вестибюле, — бормотал он. — Он ударил меня ножом прямо в вестибюле.
   — Кто?
   — Они были там оба. Эта сучка хихикала, когда он ударил меня. — Огден застонал, потом стон перешел в крик. — Ну почему я должен так страдать?
   Подходящего ответа я не нашел.
   — Кто был в вестибюле, Огден?
   — Вызови мне доктора. Вызови чертова доктора.
   — Он уже едет. Кто был в вестибюле?
   — Деньги у тебя? — Он попытался сесть. — Деньги у тебя? Покажи их мне. Покажи.
   — У меня их нет. Они в сейфе. Кто ударил тебя ножом, Огден?
   — Я увидел их в поезде, потом они приехали сюда, а эта сучка хихикала, когда он всадил в меня нож.
   — Кто, черт побери?
   — Это сутенер. Фредди. Фредди и его шлюха.
   — Какой Фредди?
   Огден хотел что-то сказать, кровь хлынула у него горлом, и лейтенант нью-йоркской полиции Кеннет Огден вновь повалился на кровать, на этот раз мертвый.
   — Мы приехали, поднимаемся к вам, — уведомил меня Деметер.
   — Вы опоздали, — ответил я.
  
  
  
  
   Глава 15
  
  
   Помощник управляющего отделом «Мэдисона» нашел-таки мне другой номер на другом этаже, но по его физиономии чувствовалось, что он с легким сердцем препроводил бы меня в другой отель, предпочтительно в другом городе. После того как я рассказал трем детективам в штатском из отдела убийств, вызванным Деметером, о том, что произошло, мне пришлось повторить свой рассказ. Затем, чтобы убедиться, что я ничего не упустил, меня попросили пойти на третий круг. Но и этого оказалось недостаточно, ибо один из детективов пожелал в четвертый раз услышать то же самое. Я не выдержал и посмотрел на Деметера. Тот стоял у двери и не отрывал глаз от своего бывшего однокашника по Академии ФБР, Кеннета Огдена, лейтенанта нью-йоркской полиции. Фастнот у окна всматривался в пелену дождя.
   — Четвертый вариант не будет отличаться ни от третьего, ни от второго, ни от первого, — вырвалось у меня.
   Деметер не повернулся ко мне, продолжая смотреть на лежащее на кровати тело.
   — Расскажите, Сент-Ив. Просто расскажите, что случилось.
   И я вновь рассказал детективам из отдела убийств, как Огден умер на кровати в моем номере.
   — А теперь начните с прошлого вечера, мистер Сент-Ив, — предложил мне другой детектив, коренастый, лет пятидесяти, с седеющими волосами. — А именно с того момента, как Огден встретил вас в вашем отеле в Нью-Йорке.
   Я рассказал, и после этого тело Огдена переложили на каталку. Полицейские и технические эксперты сновали взад-вперед. Заглядывали в аптечку в ванной, пересчитывали мои носки на полке, в общем, создавали видимость кипучей деятельности. Кто-то сфотографировал тело Огдена. На снятие отпечатков пальцев времени решили не тратить. Помощник управляющего заглядывал в мой номер дважды. Появившись в третий раз, он едва не столкнулся с каталкой.
   — На служебный лифт, — заверещал он. — Пожалуйста, на служебный лифт, — и с мольбой взглянул на Деметера. — Не могли бы вы приказать им спуститься на служебном лифте.
   — Мы остановились у главного входа, — вставил один из санитаров.
   — Спуститесь на служебном лифте, — изрек Деметер, и мне подумалось, что помощник управляющего сейчас поцелует ему руку.
   — Это ужасно, — воскликнул он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Ужасно!
   — А пока приготовьте ему другой номер. — Деметер махнул рукой в мою сторону.
   — Неужели он собирается остаться в отеле? — изумился помощник управляющего. — Разве вы не заберете его с собой?
   — Нет, с вами он не поедет. Здесь ему нравится больше, не так ли, Сент-Ив?
   — Потому что здесь поуютнее, — ответил я.
   Помощник управляющего уже пришел в себя.
   — Я пришлю коридорного с ключом, — и исчез за дверью.
   Деметер повернулся к седовласому детективу.
   — Сент-Ив рассказал вам все, что вы хотели узнать?
   — Похоже, что да.
   — Как вам понравилось желание Огдена отхватить половину от двухсот пятидесяти тысяч?
   — Мысль интересная, — усмехнулся детектив. — В Нью-Йорке эта часть показаний мистера Сент-Ива произведет немалое впечатление. Особенно намерение Огдена разделаться с ворами после того, как они заполучат деньги. — Он оторвался от стула, на котором сидел, подошел ко мне. — Вам больше нечего добавить, мистер Сент-Ив?
   — Нечего.
   — Нам придется составить официальный протокол.
   — Я понимаю. Когда?
   — Скажем, завтра, в десять утра? Не слишком рано для вас?
   — Отлично.
   Детектив тем временем посмотрел на Деметера.
   — Так вы знали Огдена?
   — Знал, — сухо ответил тот.
   — Хорошо?
   — В пятидесятых годах мы вместе учились в Академии ФБР.
   — И что вы думаете насчет всего этого?
   — Ничего. Абсолютно ничего.
   — Из ничего каши не сваришь, — вздохнул седовласый детектив. — Если придет в голову какая мысль, дайте мне знать. — Он повернулся к двум другим детективам из отдела убийств, помоложе возрастом, повыше ростом. — Давайте спустимся в вестибюль. Может, найдем свидетелей. — Он вновь обратился к Деметеру: — Знаете, сколько мы найдем свидетелей?
   — Сколько?
   — Скорее всего ни одного, — он направился к двери, открыл ее, оглянулся и посмотрел на залитые кровью подушку и покрывало. — Вот что я вам скажу, копа должны убивать в том городе, где он работает.
   Коридорный появился вскоре после ухода детективов из отдела убийств, подхватил мою дорожную сумку, в которую я упаковал вещи, и Повел меня, Деметера и Фастнота к лифту. Мы поднялись на два этажа, коридорный открыл дверь номера.
   — Сколько крови, — прокомментировал он увиденное. Но беседу не поддержали, и он молча стоял, пока я не вспомнил, что надо дать ему чаевые. Фастнот снова подошел к окну, чтобы полюбоваться дождем. Деметер выбрал себе стул и осторожно опустился на него, будто сомневался, гнутся ли у него ноги. Я расстегнул «молнию» на дорожной сумке и достал бутылку шотландского.
   — Хотите выпить?
   — Мне с водой, — подал голос Фастнот.
   — А вы, лейтенант.
   — Мне тоже. Почему бы и нет.
   Я смешал напитки ираздал стаканы гостям. Фастнот отвернулся от окна и стоял, оперевшись задом на подоконник. Деметер достал сигару и неторопливо раскурил ее. Я уселся на спинку кресла напротив Деметера.
   — Так что вы насчет этого думаете, сержант Фастнот? — осведомился Деметер.
   Фастнот глотнул виски, прежде чем ответить.
   — Я думаю, что ситуация в корне изменилась.
   — А что заставило вас прийти к такому выводу, сержант Фастнот? — Деметер смахнул капельки виски с усиков.
   — Ваш приятель Огден.
   — Мой приятель Огден, — мягко повторил Деметер. — Меня тоже интересует, что случилось с моим приятелем Огденом. Когда я впервые встретился с ним пятнадцать лет назад, на уме у него было только одно — показать всем фотографии дочери-малютки. А как серьезно относился он к обязанностям полицейского! Я часто ставил его себе в пример. Хотелось бы знать, что он почувствовал, впервые испытав вкус легких денег. Когда тебе вменено в обязанность следить за нравственностью, деньги эти лежат вокруг пачками. Только наклонись и возьми. Протяни руку, и к ней прилипнет сотня. А к Рождеству, я полагаю, пара лишних сотен ой как не помешает. Особенно если у тебя жена и маленькая дочь. Наверное, именно перед Рождеством старина Огден протянул руку. Как по-вашему, Сент-Ив?
   — Он — преступник, — ответил я. — Преступник, готовый на убийство ради половины от двухсот пятидесяти тысяч долларов.
   — Таков ваш приговор, Сент-Ив?
   — Я лишь повторяю то, что слышал от него.
   — Вас потрясли его слова, может, даже немного удивили?
   — Нет, — я покачал головой. — Не сказал бы...
   — Почему нет, Сент-Ив? Почему вы не вознегодовали? Почему не заложили его? Почему не пошли к его начальнику и не сказали: «Между прочим, у вас служит некий Огден. Боюсь, он ступил на ложный путь, который может привести его к беде»?
   Я выудил из пачки сигарету, закурил.
   — Сколько вы платите за ваши костюмы, лейтенант?
   — Максимум семьдесят пять долларов — это за тот, в котором хожу к мессе.
   — А вы, сержант Фастнот?
   Сержант чуть улыбнулся.
   — Однажды заплатил сто двадцать пять, но дело было до свадьбы.
   — Огден платил за свои никак не меньше трехсот долларов. Ездил он на «линкольн-континентале». Играл в покер по-крупному и даже не кривился, спуская за вечер пятьсот долларов. Жил в квартире, обошедшейся ему по меньшей мере в восемьдесят тысяч. Я знал обо всем этом, хотя виделся с Огденом не более десяти раз в год и только за столиком для покера. Но если об этом знал я, почему оставались в неведении люди, под началом которых он служил, или те, что работали с ним плечом к плечу? А если так, почему я должен негодовать? И кому, по-вашему, я должен был высказать свои претензии? Его непосредственному начальнику? Насколько мне известно, он стриг двадцать пять центов с каждого доллара, полученного Огденом.
   — Допустим, — Деметер разглядывал потолок, — допустим, мы с Фастнотом сделаем вам предложение, аналогичное тому, что, как вы говорите, сделал вам Огден?
   — Он его сделал.
   — А теперь мы пойдем по его стопам. Вас это удивит?
   — Да.
   — Почему? Только из-за того, что мы носим дешевые костюмы?
   — Нет.
   Деметер наклонился вперед и пристально посмотрел на меня.
   — Наверное, у вас в голове какой-то прибор, Сент-Ив. Этакий внутренний радар, сразу определяющий, честен полицейский или нет. Есть он у вас?
   — Нет.
   — Тогда на основании чего вы судите обо мне и Фастноте? Почему вы решили, что мы — честные полицейские?
   — Потому что вы не дали мне повода убедиться в обратном.
   — Но вы удивитесь, если мы сделаем вам предложение?
   — Я уже сказал, что удивлюсь.
   Деметер допил виски и поставил пустой стакан на столик. Я не стал спрашивать, налить ли ему еще. Он стряхнул пепел с кончика сигары на поднос, посмотрел на Фастнота, а когда тот кивнул, вновь откинулся на спинку.
   — Фастнот и я намерены сделать вам предложение. Мы обговаривали сложившуюся ситуацию до того, как узнали, что в этом деле замешан Огден. Теперь мы хотели бы услышать ваше компетентное мнение. Вы говорите, Огден знал, кто украл щит?
   — Он сказал мне, что знал.
   — И вы пришли к выводу, что именно потому они и убили его.
   — Причина достаточно веская.
   Деметер затянулся, выпустил струю дыма.
   — А теперь, после его смерти, они все же попытаются обменять щит на двести пятьдесят тысяч?
   — Откуда мне знать?
   — Я думаю, попытаются, — сам себе ответил Деметер. — А как по-вашему, Фастнот?
   — Еще один покойник их не остановит.
   — Скорее всего, вы правы, — кивнул Деметер. — Сколько их у нас? — Он сунул сигару в рот и начал загибать пальцы. — Сэкетт, ниггер-охранник, это один. Огден — уже два. Да еще этот парень из Нью-Йорка, Фрэнк Спиллейси. Вы забыли назвать его детективам из отдела убийств, Сент-Ив.
   — Вы тоже.
   — Ну, тогда у нас не было полной уверенности.
   — Кто вам сказал? Огден?
   — Нет. Не Огден. Огден не единственный полицейский, которого я знаю в Нью-Йорке.
   — Он даже знаком с одним-двумя честными копами, — вставил Фастнот.
   — Нам стало известно, что вы собирались встретиться с Фрэнком Спиллейси в тот день, когда его убили, а Огден замолвил за вас словечко.
   — Пусть так.
   Деметер пересчитал загнутые пальцы левой руки.
   — Так что у нас получается? Охранник, Огден и Спиллейси. Трое. Я никого не забыл, Фастнот?
   — Забыли, — отозвался тот с подоконника, — Джордж Уинго. Но вы знали о нем, не так ли, Сент-Ив? Я хочу сказать, вы знали, что он был наркоманом.
   — Знал. — Отпираться я не стал.
   — В канцелярии коронера нам сообщили, что вы интересовались подробностями смерти Джорджа Уинго и даже упросили помощника генерального прокурора Соединенных Штатов выяснить их для вас.
   — Вы, я вижу, не сидите сложа руки.
   — Обычная полицейская текучка. Даже в канцелярии коронера смогли сложить два и два, когда Фастнот попросил прислать ему результаты посмертного вскрытия в один день, а помощник генерального прокурора — днем позже. Этот парень из канцелярии позвонил нам, мы — помощнику генерального прокурора, тот признал, что оказывал услугу вашему адвокату... как его?
   — Майрон Грин, — подсказал Фастнот.
   — Грину, — повторил Деметер. — Так о чем вы подумали, уяснив, что и Сэкетт, охранник, и мистер Уинго баловались героином?
   — Ни о чем, — ответил я.
   — Как бы не так, — пробурчал Фастнот.
   — Подождите, Фастнот. Может, мистер Сент-Ив не так силен в дедукции, как вы. А вас интересует, о чем подумал Фастнот?
   Я вздохнул.
   — Этот Уинго посадил охранника на иглу и уговорил его украсть щит. Об этом догадался бы даже пятилетний ребенок. Мой, к примеру. У него высокий Ай-Кью.
   — Наверное, хорошая голова досталась ему по наследству от папули, — продолжал Деметер. — Так вот, по мнению Фастнота, Уинго нуждался в деньгах, чтобы покупать наркотики. Будучи специалистом по искусству, он решил украсть щит, а потом продать его музею. Но ему требовалась помощь. Не только внутри музея, но и снаружи. И куда он пошел, чтобы найти помощников?
   — К Спиллейси.
   — Вам следовало бы поступить на службу в полицию, Сент-Ив. Как вы до этого додумались?
   — Когда я заглянул в контору Спиллейси, я увидел, что он написал на блокноте фамилию Уинго. Последнее слово, написанное им при жизни.
   — И вы никому об этом не сказали?
   — Нет.
   — Вы могли бы избавить нас от многих забот, — укорил меня Фастнот. — Очень многих.
   — Мог, но не избавил, — подытожил Деметер. — И вчера вечером нам пришлось поехать к миссис Уинго и познакомить ее с нашими выводами. Ей это не понравилось. Ой как не понравилось. Но она позволила нам заглянуть в бумаги мужа, и в них мы обнаружили кое-что интересное.
   — Что же?
   — Переписку между Уинго и Спиллейси. Лет шесть или семь назад, живя в Нью-Йорке, Уинго через Спиллейси играл на бирже. И, похоже, Спиллейси задолжал Уинго крупную сумму. Мы позвонили в Нью-Йорк, чтобы справиться насчет Спиллейси, но нам сказали, что он уже на том свете. А также ввели в курс дел покойного, и мы поняли, что тот без труда мог найти для Уинго пару воров.
   — И посредника, — вставил я. — Он нашел меня для Уинго.
   — Вы запамятовали сообщить и об этом, — заметил Фастнот. — Не очень-то вы разговорчивы, мистер Сент-Ив.
   — А что еще можно ожидать от высокооплачиваемого посредника, Фастнот? — посмотрел на него Деметер. — Или вы полагаете, что он будет выкладывать все, что ему известно, копам, которые, возможно, связаны с преступным миром, хотя и не носят трехсотдолларовые костюмы.
   — Наверное, вы правы, — вздохнул он. — Нельзя требовать невозможного.
   Я встал и налил себе виски, добавил воды. Не спрашивая дорогих гостей, хотят ли они выпить.
   — Что теперь?
   — Вы хотите выслушать нашу версию?
   — Кажется, я только что выслушал ее. Уинго задумал украсть щит, чтобы на всю жизнь обеспечить себя героином. Для кражи ему требовался соучастник, работающий в музее, и он пристрастил к героину охранника. Затем связался со Спиллейси, и тот подобрал двух помощников, мужчину и женщину, которые звонили мне. После завершения всех приготовлений парочку обуяла жадность, они накачали Уинго героином и организовали автомобильную аварию. Взяли командование на себя и, когда охранник принес щит, снесли ему полголовы. Спиллейси догадался если не обо всем, то о многом, пригрозил, что заговорит, если не получит большую долю, поэтому ему в горло всадили нож. А час или чуть более того назад в вестибюле этого отеля свое получил и Огден. Я не знаю, каким образом Огден их вычислил, да, в общем, мне нет до этого никакого дела.
   — Почему же это, Сент-Ив? — вкрадчиво спросил Деметер.
   — Потому. Слишком много покойников. — Я встал, прошелся по комнате. — Я откланиваюсь. Выхожу из игры.
   — Опять он проявляет осторожность, лейтенант, — прокомментировал Фастнот.
   — Похоже на то, — согласился Деметер.
   — Вы можете найти кого-нибудь еще, — посоветовал я. — Из тех, кто обожает риск.
   — Сядьте, Сент-Ив, — в голосе Деметера зазвучали стальные нотки. — Сядьте, и я объясню, почему вам не удастся выйти из игры.
  
  
  
  
   Глава 16
  
  
   Сержант Фастнот оторвался от подоконника и перекочевал к двери. Наверное, у него зачесалась спина, потому что он потерся о косяк, не сводя с меня глаз. Деметер же наклонился вперед, в правой руке тлела забытая им сигара.
   — Более всего вам хочется, чтобы я положил бутылку шотландского в сумку и попытался выйти из номера, — заявил я. — Вот его вам хочется.
   — Перестаньте, Сент-Ив, — рассердился Фастнот.
   Деметер посмотрел на него.
   — А чего вы от него ожидали, сержант Фастнот? Я только что сказал ему, что выйти из игры не удастся, а вы подошли к двери и выглядите так, будто с удовольствием врежете ему по зубам, если он попытается покинуть номер. Сент-Ив имеет свою точку зрения, и мы должны ее уважать. После всех разговоров о жестокости полиции он просто не может думать иначе.
   — Извините, — съехидничал Фастнот. — Я забыл роль, предписанную нам обществом. Разумеется, двинув ему в зубы, мы окажемся на высоте. А газеты запестрят привычными заголовками: «Полиция отделала нью-йоркского посредника в отеле» или «Вашингтонские копы „разобрались“ с жителем Нью-Йорка в роскошном отеле».
   Деметер важно кивнул.
   — Фастнот, вы зарываете талант в землю. Вам самое место в отделе отношений с общественностью. Вы согласны, Сент-Ив?
   — Просто не представляю, как там до сих пор без него обходятся, — поддакнул я.
   — А теперь, — Деметер вновь откинулся на спинку и вспомнил про сигару, — я расскажу, почему вам нельзя выходить из игры. Вы не возражаете?
   — В общем и целом нет, но не лучше ли начать с другого? Может, сперва мне объяснить, почему я хочу выйти из игры?
   Деметер поощряюще махнул сигарой.
   — Валяйте.
   — Если ваши математические выкладки справедливы, из-за щита погибли уже четверо. И причина их смерти одна — они или знали, или догадывались, кто украл щит. Поэтому велика вероятность того, что тот, кто пырнул ножом нью-йоркского полицейского в вестибюле отеля «Мэдисон», едва ли станет колебаться, когда представится случай навсегда отделаться от посредника часа в три ночи где-нибудь на пустынной дороге в Виргинии или Мэриленде. Даже если они предложат безопасный вариант, исключающий прямой контакт, все равно я останусь нежелательным свидетелем, из-за которого они будут просыпаться в холодном поту в пять утра, гадая, не допустили ли они ошибки и не смогу ли я опознать их. Так вот, с такими людьми я не хочу иметь дело ни за двадцать пять тысяч, ни даже за пятьдесят. Выражаю уверенность, что вы меня поняли.
   — В этом можете не сомневаться, — заверил меня Деметер.
   — Тогда ясен и вывод: я выхожу из игры.
   — Ну уж нет, — покачал головой Деметер. — Не выходите.
   — Это почему же?
   Деметер встал, прогулялся к окну.
   — Вашингтон — забавный город. Совсем не такой, как Нью-Йорк или Чикаго, даже Филадельфия. Им правит горстка конгрессменов, а тот, кто имеет подход к этим конгрессменам, вертит и Вашингтоном. Улавливаете мою мысль, Сент-Ив?
   — Улавливаю.
   — Вы обратили внимание на вежливость этих парней из отдела убийств? Минимум вопросов, никакой суеты, хотя убили полицейского, мало того, иногороднего полицейского.
   — Я это заметил.
   — Да и в газете об этом происшествии упомянуто лишь на последних страницах и всего два абзаца. Не больше. Видите ли, Сент-Ив, прошла команда. Щит нужно вернуть и без лишнего шума. Наверное, вы хотите спросить, кто отдал эту команду, но ответить я не могу, потому что не знаю. Однако готов поспорить, что поступила она из дома 1600 на Пенсильвания-авеню [13] , перекочевала в Капитолий, а уж оттуда по инстанциям докатилась до нас с Фастнотом. И на днях, позавчера, — не так ли, Фастнот? — с нами провели обстоятельную беседу. Помахали перед нами морковкой, которую получим, если вернем щит, но не забыли упомянуть о невзгодах, которые выпадут на нашу долю, если мы его не добудем. И им наплевать, сколько человек погибнет из-за этого куска бронзы. Их это не волнует. Им нужен щит, и они дали нам карт-бланш. Я правильно использовал это выражение, не так ли? А Фастнот возьми да спроси: «А что будет, если посредник струсит и даст задний ход?» Нам ответили долгим взглядом. И сказали: "Но вы же сможете объяснить ему, что делать этого не следует? Иначе ему создадут «особые условия». После чего нас одарили еще одним долгим взглядом.
   — Лучше испытывать какие-то жизненные неудобства, чем умереть, — ответил я, прекрасно понимая, что он имеет в виду.
   Деметер отвернулся от окна и покачал головой. Глаза его наполняла грусть.
   — Вы не умрете, Сент-Ив. Во всяком случае, мы с Фастнотом приложим все силы, чтобы не допустить этого. Вот что я вам скажу. Мое будущее целиком зависит от вас. Фастнот моложе. Он может начать все заново, а мне уже больше сорока пяти, так что деваться просто некуда. А эти люди не бросают слов на ветер. Они действительно могут создать вам «особые условия», если вы пойдете против их воли. Вас затаскают по судам, обвиняя в неуплате подоходного налога. Все сбережения вам придется потратить на адвокатов. В три часа ночи к вам будет приходить судебный пристав с повесткой. Вас будут вызывать в суд за то, что вы плюнули на тротуар или сошли на мостовую в неположенном месте. Вы взвоете от такой жизни. Не могу сказать, что мне нравятся подобные методы, но в этой стране много такого, от чего следовало избавиться давным-давно.
   — Это только ваша работа, — констатировал я.
   — Совершенно верно, Сент-Ив, это только моя работа, и выпадают дни, когда становится противно от того, что приходится делать.
   За окном все еще лил дождь, и долгое время лишь его шум нарушал тишину моего номера. Деметер вернулся к своему стулу, Фастнот подпирал дверь, я же пересек комнату и выглянул в окно, на Пятнадцатую улицу и мокрые крыши автомобилей. Наверное, Деметер был прав. Команда поступила от одного из бесчисленных сотрудников аппарата Белого дома, который надавил на кого-то в государственном департаменте. А может, от сенатора или одного-двух влиятельных конгрессменов, перевыборы которых зависели от человека, желавшего, чтобы щит вернулся в музей, и без особого шума. К примеру, к ним мог обратиться Спенсер. А надавили как следует, потому что сидевшие в моем номере копы совсем не напоминали желторотых птенцов, кланяющихся каждому начальнику. И угроза осложнить мне жизнь могла оказаться не пустым звуком. Двое из моих знакомых не вняли такому предупреждению. В результате один попал в загородную клинику для психохроников, а второй удрал в Италию, которая ему совсем не нравилась, не выдержав «особых условий» Нью-Йорка.
   Я посмотрел на Деметера, разглядывавшего ковер на полу.
   — Хорошо. Я подумаю...
   — Я рад, — откликнулся Деметер. — Все-таки не каждый раз удается уговорить посредника. Бронзового посредника.
  
  
  * * *
  
   Телефон зазвонил в половине четвертого. Фастнот лежал на одной из кроватей. Деметер в кресле читал газету, за которой я посылал коридорного. На этот раз со мной говорил мужчина.
   — Вы хорошо знаете Вашингтон?
   — Нет.
   — В северо-западной части города есть гольф-клуб, — он продиктовал мне адрес. — Запомнили?
   — Да.
   — Приезжайте туда сегодня вечером, ровно в четверть одиннадцатого. Чемодан с деньгами положите на заднее сиденье четырехдверного седана. Припаркуйте автомобиль, но из кабины не выходите. Не оглядывайтесь. Это ясно? Не оглядывайтесь. Щит также положат на заднее сиденье. Подождите еще пять минут и делайте все, что вам заблагорассудится. Вы все поняли?
   — Да.
   Раздались гудки отбоя, и я положил трубку. Фастнот сел на кровати. Деметер отложил газету. Они оба смотрели на меня.
   — Сегодня в четверть одиннадцатого, — и далее я повторил все то, что сказал мне мужчина.
   — Людное местечко, не правда ли? — отметил Деметер.
   — Едва ли кто-нибудь придет туда в дождь, — возразил я.
   Фастнот подошел к окну.
   — Дождь уже кончился. Мне кажется, погода налаживается.
   Деметер встал, потянулся.
   — Значит, в четверть одиннадцатого. Как вы играете в гольф, Фастнот?
   — Так себе.
   — Возможно, вечером у вас будет шанс попрактиковаться, но сейчас нас ждут другие дела.
   — Неужели вы уходите? — удивился я.
   — Извините за спешку, Сент-Ив, но надо кое с кем поговорить, подготовиться к желанной встрече.
   — Но вечером вы будете поблизости?
   — Вы найдете нас в машине с мигающим маячком и ревущей сиреной.
   Они двинулись к двери.
   — Теперь Сент-Иву не о чем беспокоиться, не так ли, Фастнот? — молвил Деметер.
   — Это уж точно, — пробасил Фастнот.
   — Хочу обратиться к вам с одной маленькой просьбой, — подал голос и я.
   — Какой же? — поинтересовался Деметер.
   — Постарайтесь не напортачить.
   У двери Деметер повернулся, и его черные глаза оценивающе пробежались по мне, от носков туфель до прически. По выражению лица Деметера я понял, что он раздумывает, каких размеров мне понадобится гроб. Разумеется, из дешевых.
   — Мы не напортачим, Сент-Ив. Во всяком случае, постараемся не напортачить.
   После их ухода я пролистал телефонный справочник, нашел и набрал нужный мне номер. Когда на другом конце провода взяли трубку, спросил: «Когда вы закрываетесь?»
   — В десять часов, — ответил женский голос. — Выдача инвентаря прекращается без четверти восемь.
   Я поблагодарил, положил трубку и шагнул к окну, чтобы убедиться, что Фастнот не ошибся насчет дождя. Действительно, небо очистилось, поэтому я оставил плащ в стенном шкафу, на лифте спустился вниз, остановил такси. Когда я залез на заднее сиденье, водитель вопросительно посмотрел на меня, желая знать, куда ехать.
   — Библиотека конгресса, пожалуйста, — удовлетворил я его любопытство.
   Имея в достатке времени и терпения, вероятно, я бы смог найти в библиотеке ответы на все интересующие меня вопросы. Но я провел в отделе периодики лишь два часа, направляемый в своих поисках пожилым джентльменом со слуховым аппаратом, который не возражал против того, чтобы приносить и уносить подшивки достаточно скучных изданий. Без четверти шесть, когда отдел периодики закрылся, я перебрался в главный центральный зал и еще час знакомился с газетами, к которым, судя по их виду, за последние двадцать лет не прикасалась рука человека. В половине восьмого я вышел из библиотеки, обогащенный информацией, часть которой, возможно, могла мне пригодиться.
   На такси я добрался до пункта проката автомобилей Хертца, оформил документы на четырехдверный «форд-галакси», на нем вернулся в «Мэдисон» и поставил машину в гараж отеля. В номере налил себе виски, добавил воды и по телефону заказал сандвич с бифштексом и высокий стакан молока. Съел сандвич, запил молоком, но не почувствовал вкуса ни первого, ни второго. Потом растянулся на кровати и принялся изучать потолок, стараясь не обращать внимания на мысли, проносящиеся в голове.
  
  
  
  
   Глава 17
  
  
   Гольф-клуб назывался «У Пакетта» и занимал несколько акров пустующей земли вдоль Висконтин-авеню. Дюжина моих сограждан, несмотря на поздний час, продолжала совершенствовать свое мастерство в свете ярких прожекторов. Машины, стоящие у тротуара, числом превышали играющих в гольф. Должно быть, у сидящих в них сломались телевизоры, и они не нашли лучшего зрелища, чем тренировка сорокапятилетних непрофессионалов. Часть машин пустовала, а в некоторых виднелись одинокие женщины, смирившиеся с тем, что судьба выбрала им в мужья любителей помахать клюшкой на зеленом поле.
   Я поставил «форд» за пять машин от белой деревянной сторожки, где хранились мячи и клюшки. Часы показывали четверть одиннадцатого, на заднем сиденье в чемодане лежали двести пятьдесят тысяч, в аккуратных пачках десяти— и двадцатидолларовых купюр. Я сидел и ждал, когда откроется задняя дверца и чья-то рука заберет чемодан и положит на сиденье щит, который, по мнению некоторых, мог спасти тысячи жизней, но пока что отправил на тот свет четверых.
   В десять семнадцать вырубился свет. Мгновением раньше гольф-клуб и ближайшие к нему окрестности заливали яркие желтовато-белые лучи прожекторов, и внезапно мир погрузился в кромешную тьму. Люди отреагировали не сразу. Прошло не меньше пяти секунд, прежде чем кто-то догадался нажать на клаксон. Послышались крики: «Какого черта...» — и тут открылась задняя дверца. Я забыл о предупреждении и начал оборачиваться, чем, наверное, спас себе жизнь. Что-то тяжелое опустилось мне на голову, повыше виска, самого уязвимого места. Кто нанес удар и чем, я не увидел, но позднее, при здравом рассуждении, решил, что били со знанием дела. Естественно, не удалось мне увидеть и того, кто унес чемодан с четвертью миллиона долларов.
   В себя я пришел, лежа на спине на переднем сиденье. Деметер склонился надо мной. Я повернул голову, и меня вырвало на коврик.
   — С вами все в порядке? — несколько раз спросил Деметер, прежде чем я решил было ответить: «Нет, далеко не все, ужасно болит голова», — но вместо слов изо рта вырвался новый поток блевотины. Наконец в желудке ничего не осталось и я сумел-таки сесть. Коснулся рукой того места, куда пришелся удар, нащупал шишку высотой не меньше дюйма и шириной дюйма в два. Меня удивили такие малые размеры шишки. Болела она так, словно была в два раза больше.
   Я откинулся на спинку сиденья и взглянул на Деметера, сидевшего на корточках у открытой правой дверцы.
   — С вами все в порядке? — опять повторил он.
   Я заметил, что прожектора вновь освещают зеленое поле.
   — Нет, — я начал было поворачиваться, чтобы посмотреть на заднее сиденье, но передумал, вовремя поняв, что там я ничего не увижу.
   — Щита нет?
   — Нет, — подтвердил Деметер.
   — И денег тоже?
   — И денег, — кивнул он.
   — Один из них добрался до главного рубильника на распределительном щите.
   — Скорее всего, женщина.
   — А мужчина ударил меня и взял чемодан.
   — Совершенно верно.
   — Сколько времени не горел свет?
   — Две минуты, может, три, — ответил Деметер.
   — А они взяли деньги и уехали?
   — Нет.
   — Не говорите мне, что вы их поймали.
   — Если б они уехали отсюда, то поймали бы. Мы перекрыли улицу с двух сторон.
   Я коснулся шишки. Она выросла еще больше.
   — Но они уехали не отсюда.
   — Нет. Оттуда. — Он показал на другую сторону поля для гольфа.
   — Сколько я был без сознания? — поинтересовался я.
   — Десять-одиннадцать минут.
   — Как они это сделали?
   — Наверное, побывали здесь раньше и выяснили, где находится главный рубильник. В металлическом ящике на стене будки. Не спрашивайте меня, почему он на самом виду. Пакетт говорит, что запирает ящик на ключ, когда уходит, но пока клуб работает, ящик открыт. Они поставили машину за теми деревьями. Подождали вашего приезда. Потом женщина повернула главный рубильник, свет погас, мужчина оглушил вас, схватил чемодан, побежал к электрической тележке. — Сейчас тележка стояла на дальнем конце поля. — Вот как все было.
   — Как они нашли тележку в темноте?
   — У них был фонарик. Я видел, как мужчина зажигал его, но подумал, что это водитель тележки. Его они тоже оглушили и удрали. А теперь, должно быть, пересчитывают денежки.
   — Интересно, — прокомментировал я. — А где были вы и сержант Фастнот, когда погас свет?
   — В четвертой машине от вас, — мрачно ответил Деметер.
   — Как я понимаю, единственное светлое пятно в вашем отчете о сегодняшнем дне.
   Глаза Деметера блеснули.
   — Не подначивайте меня, Сент-Ив.
   — Вы сообщили в музей или миссис Уинго?
   Мне показалось, он покраснел. Во всяком случае, смутился.
   — Нет. Пока еще нет...
   С правого сиденья я перебрался на левое. Завел мотор.
   — Куда вы? — спросил Деметер.
   — Учитывая, что сегодня мне не придется расставаться еще с одной четвертью миллиона долларов, я полагаю, что пора вернуться в отель и попросить принести лед. Часть я заверну в полотенце и приложу к голове. Остальное брошу в бокал, куда предварительно налью виски. Потом позвоню Фрэнсис Уинго и расскажу, как я потратил двести пятьдесят тысяч баксов, вверенных мне музеем.
   — Понятно, — кивнул Деметер.
   — Что-нибудь ей передать? Заверить, что следствие идет полным ходом и вскорости ожидается арест преступников? Ей это понравится.
   Деметер захлопнул правую дверцу.
   — Возвращайтесь в отель, Сент-Ив. Возвращайтесь и напейтесь до белой горячки. Делайте что хотите, но чтобы я вас больше не видел.
   Я уехал.
   В гараже отеля я дал дежурному пять долларов, чтобы он вымыл коврик, а в вестибюле справился у портье, не интересовались ли мной. Оказалось, что дважды звонила Фрэнсис Уинго. Поднявшись в номер, я сразу же позвонил ей. Она взяла трубку после второго звонка.
   — Это Сент-Ив, — представился я.
   — Да, мистер Сент-Ив. Я только что говорила с мистером Спенсером, и он очень хотел бы, чтобы завтра вы доложили о результатах. Вы сможете подъехать в одиннадцать часов?
   — Подъехать-то я смогу, да вот результатов никаких нет.
   — Тем не менее мистер Спенсер хочет получить полный отчет. Можете не упоминать, что полиция подозревает моего мужа в организации кражи. Я уже сказала об этом мистеру Спенсеру.
   — И как он отреагировал?
   — Едва ли это имеет к вам хоть малейшее отношение. Я жду вас в моем кабинете в одиннадцать утра. Спокойной ночи.
   Она положила трубку до того, как я успел сообщить ей, что деньги музея использованы не по назначению. Наверное, мне следовало с этого начать, но я привык выкладывать неприятное в самую последнюю очередь. Я подумал об утренней встрече и буквально почувствовал, как холодные зеленые глаза Спенсера сверлят новую дырку в моей голове.
   Когда мне принесли заказанный по телефону лед, я завернул несколько кубиков в полотенце и приложил к шишке. Попытался вспомнить симптомы сотрясения мозга. Кажется, одним из них являлось раздвоение зрения. Вроде бы мне вспомнилось, что при сотрясении мозга очень помогает спиртное. Уж в этом-то я убедил себя довольно быстро. Налил виски в стакан для воды, добавил льда, жадно глотнул, приготовился повторить, но зазвонил телефон.
   — Это Мбвато, — послышался знакомый голос. — Как вы себя чувствуете, мистер Сент-Ив?
   — Не так хорошо, как хотелось бы.
   — Правда? А что случилось?
   — Просто болит голова.
   — Наверное, от нервного потрясения, вызванного потерей значительной суммы денег? — И он добродушно рассмеялся.
   — Откуда вы... — начал я, но он не дал мне договорить.
   — Откуда я знаю? — Он вновь рассмеялся. — Простите меня, но я счастлив, предчувствуя, что скоро шит вернется на родину, а когда компоренец счастлив, он всегда смеется.
   — А как насчет денег? — напомнил я.
   — Разумеется, разумеется. Вы очень озабочены их потерей.
   — Немного тревожусь, знаете ли.
   — Успокойтесь, мистер Сент-Ив. Ваши деньги в целости и... и...
   — Сохранности, — подсказал я.
   — Совершенно верно, в сохранности. Странно, как это вдруг забываются в нужный момент самые расхожие фразы.
   — И где же они в целости и сохранности? — Я так сжал трубку, что едва не переломил ее пополам.
   — У меня, разумеется, — в голосе отразилось изумление: неужели я мог подумать, что они могли быть в каком-то ином месте. — Вы хотели бы их забрать?
   — Если вы не возражаете, то да.
   — Так забирайте. Вы могли бы приехать по этому адресу? — Он назвал дом на Конкорэн-Плейс, между Эр— и Кью-стрит.
   — Я возьму такси, — пообещал я.
   — Между прочим, мистер Сент-Ив... — Мбвато выдержал паузу.
   — Что?
   — Мы приготовили вам еще один сюрприз.
   — Какой же?
   — Воры тоже у нас.
  
  
  
  
   Глава 18
  
  
   Такси остановилось у трехэтажного здания на Конкорэн-Плейс, узкой улочке с односторонним движением. Фонари освещали выбеленный фасад. Чувствовалось, что хозяин, кто в он ни был, следит за домом и постоянно подновляет его. Я расплатился с водителем, поднялся на семь ступеней, нажал на кнопку звонка. Через минуту в прихожей зажегся свет, дверь чуть приоткрылась, затем распахнулась.
   На пороге стоял мистер Уладо, высокий, стройный, без пиджака, в рубашке с короткими рукавами.
   — Заходите, мистер Сент-Ив. Извините, что так долго не открывал дверь, но мы были на третьем этаже.
   Я вошел не в прихожую, но в просторный холл, отделанный панелями полированного дерева. На стенах висели картины, мебель явно сработали не в двадцатом, а может, и не в девятнадцатом веке. Хозяин, похоже, не испытывал недостатка в деньгах. Мистер Уладо направился к лестнице. Я последовал за ним.
   — Дом принадлежит американскому другу мистера Мбвато, который симпатизирует нашей борьбе, — объяснил он по пути наверх. — Он и его жена улетели в отпуск в Европу и разрешили нам пользоваться домом как своей штаб-квартирой. Территориально дом расположен очень удобно, не так ли?
   Я с ним полностью согласился.
   На третьем этаже мистер Уладо толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я вошел в просторную комнату, освещенную единственной лампочкой, свисающей с потолка. Под лампой стояли два деревянных стула, а на них, спиной ко мне, сидели мужчина и женщина. Их руки были привязаны к спинкам стульев. За стульями горой возвышался мистер Мбвато. Едва я вошел, он посмотрел на меня.
   — А, мистер Сент-Ив. Как вы быстро доехали, — голос его источал радушие.
   — На то была веская причина. Двести пятьдесят тысяч долларов.
   — А, деньги, — он рассеянно огляделся. — Кажется, они там, — он указал на левую стену. Чемодан стоял под окном.
   — Благодарю, — промямлил я.
   Мбвато помахал рукой.
   — Какие пустяки. А теперь познакомьтесь с ворами. К сожалению, они ничем не хотят нам помочь.
   Я подошел к Мбвато, встал рядом с ним, черноволосый, с длинными бакенбардами. В черной водолазке, брюках, туфлях. Восточный разрез глаз, выступающие скулы. Тонкие бескровные губы, острый нос. Такого легко представить контролером в супермаркете. Женщина лет двадцати двух. Тоже в черной водолазке и брюках. Длинные русые волосы, синие глаза, обычный носик, чуть надутые губки, в общем, ничего особенного.
   — Это Джек, а это — Джилл, — представил их Мбвато. — Больше мы пока от них ничего не узнали. Но я уверен, что со временем они разговорятся.
   — Как вы их поймали?
   Уладо присел на корточки за стульями, вероятно, проверяя, надежно ли завязаны узлы. Затем поднялся и остался за спинами пленников, сложив руки на груди.
   — Вы редко оглядываетесь, не правда ли, мистер Сент-Ив? — спросил Мбвато.
   — Пожалуй, вы правы.
   — Последние несколько дней мы держали вас под постоянным наблюдением. Один из моих помощников заглянул следом за вами в Никерсон-Билдинг, где убили этого Спиллейси.
   — Он не поднимался за мной на лифте.
   — Не поднимался. Но наблюдал за вами, когда вы читали указатель учреждений, расположенных в доме. И заметил, на каких этажах останавливался лифт. В указателе вы просмотрели только раздел на букву "м", а лифт останавливался на шестом и одиннадцатом этажах. Из контор на этих этажах лишь одна, «Меса Верде Эстейтс», начиналась с буквы "м". Когда вы спустились вниз, другой мой помощник пошел за вами, а третий поднялся на одиннадцатый этаж, заглянул в комнату, занимаемую «Меса Верде Эстейтс», и убедился, что мистер Спиллейси мертв.
   — Сколько же у вас помощников? — осведомился я.
   Мбвато блеснул улыбкой.
   — О, с дюжину, наверное, здесь и в Нью-Йорке. Главным образом студенты.
   — А как вы вышли на них? — Я искоса глянул на мужчину и женщину.
   — Совершенно случайно. Из Нью-Йорка мы приехали на том же поезде, что и вы, но в купейном вагоне. Признаюсь, эта поездка не доставила мне ни малейшего удовольствия. Мы последовали за вами в «Мэдисон», вернее, мистер Уладо. Обосновавшись в вестибюле, он узнал нью-йоркского копа, потому что тот дважды заходил к вам в «Аделфи». Поэтому мистер Уладо уже не спускал с него глаз. Потом в вестибюле появилась эта парочка, должно быть, и они приехали поездом. Парень ткнул ножом полицейского, если не ошибаюсь, его фамилия Огден. И мистер Уладо, должным образом оценив ситуацию, последовал за этой парочкой, надеясь, что они приведут нас к щиту. Мы держали их под наблюдением весь день и вместе с ними приехали к гольф-клубу. Расположились неподалеку от оставленной ими машины и стали ждать. Когда они вернулись, надо отметить, в спешке, с чемоданом денег, мы решили, что пора переходить к решительным действиям. Так вот мы и оказались здесь.
   — Они ничего не сказали?
   — Еще нет, — признался Мбвато. — Но до сих пор мы лишь убеждали их заговорить. И меня тревожит, что придется прибегнуть к другим методам.
   — Например?
   — К пыткам, мистер Сент-Ив, — пояснил он. — А западноафриканские вариации, это я говорю для наших юных друзей, очень мучительны. Мистер Уладо, кстати, большой специалист в этом деле, не так ли, мистер Уладо?
   Тот чуть улыбнулся, кажется, даже смутился.
   — А почему просто не передать их полиции? — спросил я.
   — Щит, мистер Сент-Ив, вы забываете про щит. Мы готовы на все, чтобы заполучить его.
   Я повернулся к мужчине.
   — Вас зовут Джек, так?
   Он ничего не ответил, а в его глазах я не увидел ни страха, ни тревоги, ни сожаления. Они были пусты, как выброшенная бутылка из-под пива.
   — Я думаю, вам лучше сказать этому человеку, где находится щит.
   Он помолчал еще секунды две, затем нецензурно выругался.
   Я кивнул и посмотрел на женщину.
   — Этот человек не шутит. Я имею в виду пытки. Вам лучше ответить на его вопросы.
   И в ее глазах не отразилось никаких эмоций, она улыбнулась, выругалась так же, как и ее спутник, и хихикнула. Это хихиканье я уже слышал в телефонной трубке.
   Я повернулся к Мбвато.
   — Они ваши. С чего вы хотите начать?
   Мбвато вздохнул.
   — Я не силен в этих делах, знаете ли. Давайте обратимся к мистеру Уладо. Вас не затруднит рассказать, что вы можете предложить нашим друзьям, мистер Уладо?
   — Разумеется, нет, — он подошел к подоконнику и взял какой-то сверток длиной в двенадцать дюймов. Вернулся и встал перед парочкой. — К сожалению, у нас нет специального оборудования, которое обычно используется для этих целей, поэтому приходится импровизировать. Впрочем, в магазинах Америки мы без труда подобрали адекватные заменители. — Он развернул бумагу. Внутри оказалась коробочка. — Вот это электрические щипцы для завивки волос. Нагреваются до очень высокой температуры. Вызывают очень сильную боль, если вставить во влагалище женщины или задний проход мужчины. Сейчас вы все увидите сами.
   Он достал щипцы из коробочки и бросил ее на пол. Женщина неожиданно хихикнула. Мужчина лишь смотрел на Уладо. А тот вставил штепсель в розетку. Держа щипцы в правой руке, повернулся к Мбвато.
   — С кого нам следует начать, сэр?
   Мбвато вроде бы задумался.
   — Даже не знаю, мистер Уладо. Как по-вашему, мистер Сент-Ив, с джентльмена или с дамы?
   Я пожал плечами.
   — Думаю, с женщины.
   — Очень хорошо. Мистер Уладо, с этой юной леди.
   Мистер Уладо кивнул, плюнул на палец, коснулся щипцов. Слюна зашипела.
   — Подержите, пожалуйста, щипцы, сэр, пока я подготовлю женщину, — он протянул щипцы Мбвато и шагнул к ней.
   — Вы не посмеете вставить в меня эту штуку! — взвизгнула она.
   — В этом не будет нужды, если вы скажете, где щит, — заверил ее Мбвато. — В противном случае... — он выразительно покачал щипцами.
   Женщина глянула на мужчину.
   — Я ему все скажу.
   — Заткнись, — рявкнул тот. — Ничего они тебе не сделают. Просто блефуют. — Я заметил, что на его лбу выступила испарина.
   — Продолжайте, мистер Уладо, — скомандовал Мбвато.
   — Первым делом я должен снять с нее брюки.
   — Так снимайте.
   — Жаль, что у нас нет стола.
   — А вы импровизируйте, импровизируйте, — посоветовал Мбвато.
   — Сначала брюки, — он протянул руку к «молнии».
   — Не трогай меня, проклятый ниггер! — взвизгнула женщина. — Не прикасайся ко мне! — Тут она разрыдалась. — У нас его нет. Нет у нас этого проклятого щита.
   Мбвато вытащил штепсель из розетки, осторожно положил щипцы на пол.
   — А где же щит? — спросил он, отчетливо выговаривая каждое слово.
   — Не знаем, — простонала женщина. — У нас его нет.
   — Но вы украли его из музея? — настаивал Мбвато.
   — Да, тот ниггер отдал его нам. Но пробыл он у нас лишь несколько минут.
   Мбвато повернулся к мужчине. Испарина на его лбу собралась в капли пота, которые падали ему на глаза. Он тряс головой, чтобы смахнуть их.
   — С самого начала, Джек, — попросил Мбвато. — С самого начала.
   Вновь мужчина ответил ругательством.
   И тогда Мбвато отвесил ему сочную затрещину. Лицо мужчины скривилось, только тут я понял, что он плачет.
   — Хорошо, хорошо, — он хлюпнул носом, бросил на женщину злой взгляд. — Дубина. Ну почему я всегда связываюсь с полными идиотками?
   — С самого начала, — напомнил Мбвато.
   — Спиллейси, — выдохнул Джек. — Он втянул меня в эту историю. Он знал парня из Вашингтона, который предлагал выгодное дельце. Подойти к задней двери, взять кое-что и за это получить десять тысяч баксов.
   — Десять тысяч? — переспросил я.
   — Такова была наша первоначальная доля. Спиллейси связался с этим парнем из Вашингтона. Уинго. Законченный наркоман. Он выложил нам все детали. С охранником он договорился раньше, и мы вчетвером встретились в Вашингтоне. Эти двое уже прочно сидели на игле. Вот тогда-то Уинго упомянул про двести пятьдесят тысяч. Сумму выкупа. Я перезвонил Спиллейси и сказал, что негоже предлагать нам всего десять тысяч из двухсот пятидесяти. Мы все обговорили и решили избавиться от Уинго. Вкололи лишнюю долю героина как-то вечером, посадили в машину и скинули ее под откос. Вот тут мы столкнулись с трудностями. Уинго поставлял этому ниггеру героин, так что после его смерти наркотик пришлось добывать нам. Спиллейси покупал героин в Нью-Йорке, а мы возили его в Вашингтон и отдавали охраннику.
   — Где Уинго брал героин? — спросил я. — Насколько мне известно, ему ежедневно требовались пятьсот баксов, чтобы он сам, Сэкетт и его жена могли наслаждаться жизнью.
   — Не знаю, — ответил Джек. — Однажды я спросил его, но он лишь рассмеялся и сказал, что у него надежный источник.
   — Продолжайте, пожалуйста, — вставил Мбвато.
   — А остальное вы знаете. Мы получили щит и избавились от охранника. То есть деньги предстояло разделить на троих. Я, Спиллейси и эта дура. А что сделал Спиллейси? Ничего.
   — Поэтому-то вы и зарезали его, — кивнул я.
   — Где щит? — спросил Мбвато.
   — Не знаю.
   — А что вы с ним сделали?
   — Как и договаривался Уинго, мы проехали шесть кварталов и положили щит на заднее сиденье припаркованной там машины. Больше я его не видел.
   — Щит Компорена, — женщина хихикнула.
   — Какой машины? — не отставал Мбвато.
   — Мой Бог, откуда мне знать? Обычной машины, которой надлежало стоять в определенном месте, где она и стояла. И я положил щит на заднее сиденье.
   — Понятно. — Мбвато вздохнул и посмотрел на меня. — Кажется, мы раскрыли несколько убийств и кражу, мистер Сент-Ив, но ни на йоту не приблизились к щиту.
   — Я в этом не уверен. А пока он настроен говорить, давайте выясним все до конца. Что насчет лейтенанта Огдена, Джек? Как он вышел на вас?
   — Спиллейси, — мрачно ответил Джек. — Огден пронюхал, что вы интересуетесь Спиллейси, и догадался, что тот замешан в этом деле. А от него потянулась ниточка ко мне. Мы со Спиллейси часто работали вместе. И Огден знал об этом. Он и меня знал. Еще бы ему не знать меня. Сколько раз я платил ему за таких дурех, как эта, — он качнул головой в сторону женщины.
   — Он с тобой говорил?
   — Пытался. Мне сказали, что он меня ищет. Да ну его к черту. Он мертв, — тут он посмотрел на меня и осклабился. — А мы заставили тебя побегать, не так ли, парень?
   — Это точно, — подтвердил я. — Заставили.
   — И все из-за какого-то паршивого щита.
   — Щита Компорена, — и женщина вновь порадовала нас хихиканьем.
  
  
  
  
   Глава 19
  
  
   Мбвато и я оставили мистера Уладо приглядывать за пленниками, а сами спустились вниз, продегустировать шотландское, которому отдавал предпочтение хозяин дома. В правой руке я нес чемодан. Вроде бы он весил поменьше, чем раньше, и я подумал, а не пересчитать ли мне деньги, но потом отказался от этой мысли. Действительно, что я мог предпринять, если бы обнаружил недостачу? Уж наверняка не стал бы докладывать свои.
   Мбвато наполнил два бокала, и мы уселись в уютной гостиной, с множеством картин и книжных полок. Я — на диван, Мбвато — в самое большое кресло.
   — Итак, мистер Сент-Ив, как нам поступить с нашими юными друзьями, что сейчас наверху?
   — Передать их полиции.
   — Вы думаете, они в своем уме?
   — Мужчина — да. Насчет женщины — не знаю. Возможно, она с причудами, а может, действительно дебилка.
   — Однако раскололась она не сразу, — пробормотал Мбвато.
   — Щипцы для завивки оказались весьма убедительным доводом. Скажите мне, неужели ваш Уладо действительно специалист по пыткам?
   Мбвато хохотнул.
   — Разумеется, нет. Разве вы не видели, в каком он был ужасе? Идею-то он почерпнул из одного из ваших многокрасочных журналов. Но сработала она преотлично, не так ли?
   — А если б они не заговорили? Если в продолжали упрямиться? Вы использовали бы щипцы?
   Мбвато задумчиво посмотрел на меня.
   — Позвольте мне ответить вопросом на вопрос: вы попытались бы остановить меня?
   Я кивнул.
   — Пожалуй, что да.
   — И достигли бы успеха, — он шумно вздохнул. — Однако и угрозы хватило с лихвой. Жизнь, которую они ведут, подготовила их к мысли, что два африканских дикаря будут пытать их часами, пока не добьются своего. Это элементы американской культуры, впитанные с молоком матери.
   — Они видели слишком много фильмов, где негры из Африки, не задумываясь, поступают так, как вы обещали поступить с ними.
   — Не только это. Если в поменялись местами, они бы не колеблясь воспользовались раскаленными щипцами, чтобы получить интересующие их сведения от меня или мистера Уладо. Так что они не сомневались относительно наших намерений, — он вновь вздохнул. — Но что нам с ними делать?
   — Полиция, — подсказал я.
   — Да перестаньте, мистер Сент-Ив.
   — Почему нет?
   — Мы сможем это сделать... анонимно?
   — Ну, едва ли нам удастся запаковать их в ящик и отправить по почте.
   — А может быть, вы...
   — Может быть.
   — Я был бы вам крайне признателен.
   — Я у вас куда в большем долгу. Вы же вернули мне деньги.
   Мбвато поставил бокал на столик, наклонился вперед, уперся локтями в колени, начал изучать рисунок ковра.
   — Деньги для вас гораздо важнее щита?
   — Пожалуй, да. Если я верну деньги музею, мы окажемся в исходной точке. И я смогу откланяться, пожелав им дальнейших успехов.
   — Именно это вы и намерены сделать завтра?
   — Отнюдь.
   Вот тут он посмотрел на меня.
   — То есть как?
   — Сначала я намерен вернуть щит.
   Его глаза широко раскрылись.
   — Вы знаете, где он?
   Я ответил не сразу.
   — Кажется, знаю.
   — Кажется?
   — Да.
   — Мое предложение остается в силе, мистер Сент-Ив.
   — Забудьте о нем.
   — Вы получили более выгодное?
   — Нет.
   Мбвато встал, прошелся по гостиной.
   — Подобными намеками и недомолвками можно довести до белого каления кого угодно, мистер Сент-Ив. Впрочем, вы, наверное, и сами об этом знаете.
   — Я не подумал об этом. Извините.
   Он остановился передо мной, чернокожий гигант, на широком лице которого надежда боролась с отчаянием. Отчаяние, похоже, брало верх.
   — Вы понимаете, сколь велика значимость щита, не для меня лично, но для моей страны?
   — Вы говорили мне об этом. Дважды. Если не трижды.
   — Тогда нет нужды повторяться.
   — Нет.
   — А теперь вы намерены вернуть щит?
   — Совершенно верно.
   — Как?
   — Вас больше интересует — кому?
   — Да, разумеется. Кому?
   — Я еще не решил. Думаю. Но уже знаю наверняка, что мне потребуется помощь.
   — Это просьба?
   Я кивнул. Навалилась усталость. Хотелось лечь в постель. Вновь заболела голова.
   — Можно сказать, да.
   — Когда?
   — Самое позднее, завтра.
   — А потом вы передадите щит в музей?
   — Не знаю. Возможно, я его не получу. Я лишь могу догадываться, где сейчас щит. Но уверен в том, что меня обвели вокруг пальца, хотя и не знаю наверняка, кто именно. Может, и вы. А может, мой адвокат, или музей, или лейтенант Деметер с сержантом Фастнотом. Может, все это гигантский заговор, о котором известно всем, кроме меня. А может, причиной всему — полученное мною сотрясение мозга, из-за которого я все толкую превратно. И я постепенно превращаюсь в параноика.
   Голова у меня уже разламывалась от боли.
   — Не надо больше вопросов, мистер Мбвато, — продолжил я. — Не надо вопросов, ответов на которые у меня нет. Сейчас я хочу вернуться в отель и лечь спать. Но даже этого я не могу сделать, потому что сначала мне надо позвонить в полицию и сообщить о ваших друзьях, что сидят наверху. Вы найдете другое место для ночлега?
   — Да, конечно, — кивнул Мбвато.
   — Как я смогу связаться с вами завтра? — Я закрыл глаза, но боль от этого не утихла.
   — По этому номеру, — он достал одну из своих визиток и нацарапал несколько цифр. Протянул визитку мне, а я сунул ее в карман. — В какое время ждать вашего...
   — Не знаю. Я уже сказал вам, ничего не знаю. Кроме догадок, у меня ничего нет. Может, я совсем не позвоню. Потому что моя версия лопнет как мыльный пузырь.
   — Вы плохо себя чувствуете, мистер Сент-Ив? — В голосе Мбвато слышалась искренняя забота. К тревоге за щит прибавились опасения, что я могу умереть у него на руках.
   — Да, плохо. Где телефон?
   — У вас под рукой.
   — Понятно, — слово мне понравилось, и я повторил его вновь. — Понятно. Мне кажется, еще один глоток спиртного мне не повредит, мистер Мбвато. Глоток прекрасного шотландского, которое пьет хозяин этого дома. А после того как вы принесете мне полный бокал, зовите вашего мистера Уладо и растворяйтесь в ночи. Но поначалу убедитесь, что ваши юные друзья привязаны надежно.
   — Хорошо, — он протянул мне бокал. — Я прослежу. Чем еще я могу вам помочь, мистер Сент-Ив? Мне кажется, вы сильно побледнели, хотя я не слишком разбираюсь в оттенках кожи белых.
   — Со мной все в порядке, — ответил я. — Только голова разваливается на части.
   — Я пойду за мистером Уладо, — и он направился к лестнице.
   Я же набрал номер лейтенанта Деметера. Он ответил как обычно:
   — Отдел ограблений, лейтенант Деметер.
   — Как подвигается отчет, лейтенант?
   — Что вы хотите, Сент-Ив?
   — Перекинуться с вами парой слов, всего лишь парой слов.
   — Вы пьяны?
   — Возможно, возможно. Голова у меня вот-вот оторвется и начнет плавать по комнате.
   — Вы пьяны, — констатировал Деметер.
   — Воровская парочка, лейтенант. Я их связал и заткнул рты кляпом. Ну, пусть обошелся без кляпов, но связал. Да, связал прочной веревкой. И деньги. Четверть миллиона долларов. Они опять у меня. Вам это интересно?
   Деметер не сразу обрел дар речи.
   — Это шутка, Сент-Ив?
   — Едва ли такую шутку могли бы признать удачной, не так ли? Никаких шуток. Воры и деньги. Они здесь. Я решил позвонить вам, прежде чем вы закончите отчет о сегодняшних событиях.
   — Где вы?
   Я отхлебнул из бокала. Боль в голове сконцентрировалась в районе глаз, пытаясь вытолкнуть их из орбит. Я закрыл глаза.
   — В очаровательном доме на Коркорэн-Плейс.
   — Адрес, черт побери?
   — О, да. — Я назвал номер дома.
   — Если это шутка...
   — Никаких шуток, лейтенант. Абсолютно никаких, — и я положил трубку.
   Мбвато и Уладо тем временем спустились в гостиную. Оба в пиджаках и при галстуках. Уладо приблизился ко мне и выложил на столик какие-то предметы.
   — Это мы взяли у них. Наверное, полиции они потребуются как вещественные доказательства. — На столе лежали два ножа с выскакивающими лезвиями, револьвер тридцать восьмого калибра и дубинка.
   — Мы уходим, мистер Сент-Ив, — обратился ко мне Мбвато. — Вам больше ничего не нужно?
   Я протянул ему пустой бокал.
   — Наполните еще раз, пожалуйста.
   Уладо взял бокал из моих рук, посмотрел на Мбвато, тот кивнул.
   — Вам нужно поспать, мистер Сент-Ив.
   — Я знаю, — ответил я. — Минут шестьсот, а то и поболе.
   Уладо принес мне полный бокал.
   — Я буду ждать вашего звонка, — напомнил Мбвато.
   — Посадите у телефона дежурного, — предупредил я. — Я позвоню.
   У двери мистер Мбвато обернулся и пристально посмотрел на меня.
   — Надеюсь, вы знаете, что делаете, мистер Сент-Ив.
   — Я тоже надеюсь, мистер Мбвато. Очень надеюсь.
  
  
  
  
   Глава 20
  
  
   К приезду Деметера и Фастнота боль немного отступила. Наверное, сказалось благотворное действие шотландского. А может, я просто перестал думать о том, что мне предстоит на следующий день. Голова уже не кружилась, и, когда начали барабанить в дверь, я поднялся без посторонней помощи, пересек гостиную и холл и открыл ее.
   — Есть же звонок. Или вы думаете, что он испорчен? — спросил я Деметера.
   — Вы пьяны, Сент-Ив, от вас разит виски.
   — Заходите, господа, — я отступил в сторону. — Вижу, вы в полном составе.
   — Если это шутка, Сент-Ив, вы о ней пожалеете, — он прошел в холл, сопровождаемый Фастнотом, челюсти которого мерно пережевывали резинку.
   — Вы ужасно выглядите, — сообщил мне Фастнот.
   — Болела голова, но сейчас стало лучше.
   — Перейдем к делу, — набычился Деметер. — Зачем мы приехали?
   — Джек и Джилл на третьем этаже, — ответил я. — Джек и Джилл — воры. Они также убийцы, отвратительный продукт нашего отвратительного общества.
   Деметер подозрительно глянул на меня.
   — Сидят наверху и ждут нас, так?
   — Они связаны, — напомнил я. — Крепкой веревкой.
   — Ладно, проверим, — Деметер достал из кобуры пистолет и махнул им в сторону лестницы. — Вы пойдете, Сент-Ив?
   — Слишком далеко. И высоко. У меня трещит голова.
   Достал пистолет и Фастнот. Вдвоем они, крадучись, поднялись по лестнице. Я же вернулся в гостиную и опять налил себе виски, рассчитывая, что очередная порция окончательно вылечит меня. Сел на диван и прикрыл глаза. Наверху что-то загремело. Наверно, дверь на третьем этаже вышибли ударом ноги и она упала на пол. А может, стукнулась о стенку. Мне не оставалось ничего другого, как пить виски мелкими глоточками. Наконец заскрипели ступени. Фастнот спустился первым, с пистолетом на изготовку. За ним женщина, руки ее сковывали наручники. Мужчина — тоже в наручниках, и последним — Деметер, с пистолетом в руке.
   — А, вы поймали их, лейтенант, — я отсалютовал ему полупустым бокалом. — Отличная работа.
   — Заткнитесь, — рявкнул Деметер.
   Фастнот повернулся и указал пистолетом на два стула.
   — Сядьте там, — приказал он мужчине и женщине. Те пошли к стульям и сели.
   — Чемодан с деньгами у того стула, — добавил я. — Вы пересчитывали деньги?
   — Нет. А с какой стати?
   — Даже не открывали чемодан?
   — Нет.
   — Посмотрите, что там, Фастнот.
   Фастнот склонился над чемоданом, положил его на пол, щелкнул замками, откинул крышку. Аккуратные пачки десяти— и двадцатидолларовых купюр никуда не делись.
   — О Господи!
   По возгласу я понял, что такого количества денег видеть Фастноту еще не приходилось.
   — Ладно, закройте чемодан, — Деметер повернулся ко мне. — А теперь рассказывайте обо всем, Сент-Ив.
   — Мне в отель позвонил человек, не пожелавший представиться. Сказал, что воры и деньги находятся по этому адресу, в целости и сохранности. Я взял такси, приехал сюда, убедился, что меня не обманули, и перезвонил вам.
   — Он лжет! — воскликнул мужчина, называвший себя Джеком. — Нас схватили два здоровенных ниггера. Со странным выговором, как у англичан. Они грозились вставить мне в задницу, а ей в соответствующее переднее место раскаленные щипцы для завивки волос, если мы не ответим на их вопросы, а этот гад собирался им помогать.
   — Какие вопросы? — рявкнул Деметер.
   Джек отвернулся.
   — Никакие. Не о чем нам разговаривать. Но он лжет.
   — Странно, — я пожал плечами. — А лишь несколько минут назад они трещали без умолку. О том, как украли щит и убили четверых. Сэкетта, Уинго, Спиллейси и вашего бывшего однокашника, лейтенант.
   Деметер огляделся, нашел подходящее кресло, сел. Достал из внутреннего кармана сигару в металлическом футляре, вытащил ее, неторопливо раскурил. Затем посмотрел на меня.
   — Нет ничего лучше хорошей сигары.
   — Этот чемодан может обеспечить вас ими до конца жизни, — ответил я.
   — А что вы об этом думаете, Фастнот? — Деметер обратился к сержанту, также убравшему оружие в кобуру и облокотившемуся на каминную доску.
   — Насчет чего?
   — Да я вот о чемодане, который может купить мне великое множество сигар.
   — Это точно, — согласился Фастнот.
   — Сигары мне, девочек — вам, да и Сент-Иву кое-что перепадет.
   — А как насчет этих двоих, Джека и Джилл? — поинтересовался я.
   — Их же зовут иначе, не Джек и не Джилл. Что сказал вам Огден перед смертью? Фредди и его шлюха, не так ли? — Деметер повернулся к мужчине и женщине. — Ты же Фредди, а это твоя шлюха? — осведомился он.
   Джек-Фредди послал лейтенанта куда подальше. Фастнот вздохнул, оторвался от каменной доски, подошел к мужчине и дважды ударил по лицу открытой ладонью. А затем неспешно вернулся на прежнее место. Из глаз мужчины опять покатились слезы. Кому понравится, когда бьют.
   — Я задал тебе вопрос, сынок, — напомнил Деметер. — Тебя зовут Фредди?
   Мужчина кивнул. Женщина посмотрела на него и хихикнула.
   — Фред.
   — А дальше?
   — Фред Симпсон.
   — Ладно, Фред Симпсон, а эта мадам? Она тебе жена?
   — Нет.
   — Он — мой сутенер, — подала голос Джилл. — Мой маленький сутенер. Фредди Сутенер.
   — А как зовут вас? — спросил женщину Деметер.
   — Ванда.
   — Ванда...
   — Ванда Лу Весолоски.
   — Полька, — процедил Фред. — Польская дебилка.
   — Расскажи нам обо всем, Фредди, — попросил Деметер.
   — Мне нужен адвокат. Я имею право ничего не говорить.
   — Совершенно верно, Фредди, имеешь, — Деметер покосился на меня. — Так вы говорите, этот Фредди чуть раньше пел как соловей?
   — Именно так, — подтвердил я.
   — Раз уж вы все слышали, Сент-Ив, может, введете нас в курс дела?
   — Нет возражений. — И я повторил все то, что сказал Джек-Фредди, пока Мбвато искал место, куда бы положить щипцы для завивки волос. Не упоминая, правда, самого Мбвато и мистера Уладо. По какой-то неведомой мне причине я и про себя называл высокого молодого африканца не иначе, как «мистер Уладо».
   Когда я закончил, Деметер довольно хмыкнул, огляделся в поисках пепельницы, нашел искомое на одном из столиков, стряхнул столбик пепла с сигары.
   — И все это вам рассказал Фредди? Должно быть, в свое время вы были хорошим репортером, Сент-Ив.
   — Неплохим, — признал я без ложной скромности. — Люди делились со мной самым сокровенным.
   — Он — лжец, — пробубнил Фредди. — Тут были два ниггера. С электрическими щипцами для завивки волос. Он собирался помочь им засунуть щипцы мне в задницу. А Ванде... Спросите Ванду!
   — Он говорит правду, Ванда?
   Та ответила непонимающим взглядом.
   — Что?
   — Насчет щипцов для завивки волос и двух ниггеров.
   — Ага, — она хихикнула. — И щита Компорена, — она хихикнула вновь.
   Деметер вздохнул.
   — Действительно, с таким чемоданом можно купить много сигар. Сколько приходится на треть от двухсот пятидесяти тысяч?
   — Я уже подсчитал, — ответил Фастнот. — Восемьдесят три тысячи триста тридцать три доллара и тридцать три цента.
   — Кругленькая сумма. Как вам кажется, Сент-Ив?
   — Что будет с этой парочкой?
   — Наверное, они могут попытаться сбежать. Но речь не об этом. Достаточно ли вам восьмидесяти трех тысяч трехсот тридцати трех долларов, не говоря о тридцати трех центах?
   — Нет.
   — Я так и думал, — кивнул Деметер. — Нью-йоркскому посреднику этого, конечно, мало. Впрочем, вашингтонский коп тоже смог бы распорядиться и большей суммой, — он повернулся к Фредду Симпсону. — Так в какую машину ты положил щит, Фредди?
   — В обычную машину, которая стояла... — он осекся. — Я не буду отвечать на ваши вопросы. Я имею право на адвоката.
   Деметер поднялся.
   — Имеешь. Тебе понадобится адвокат. Хороший адвокат. Вставайте, нам предстоит небольшая поездка. Возьмите чемодан, Фастнот.
   — Не следует ли вернуть его в музей? — спросил я.
   — В чем дело, Сент-Ив? Вы беспокоитесь, что двум вашингтонским копам не хватит по сто двадцать пять тысяч на брата?
   — Ни о чем я не беспокоюсь.
   — Держу пари. Но давайте проясним все до конца. Деньги — наше единственное, вещественное доказательство. Без них у нас нет ничего, кроме ваших показаний. А в суде они ничего не значат, поскольку вы получили эту информацию из вторых рук. А когда мы вернемся в участок, я позвоню этой Уинго и скажу, что деньги и подозреваемые у нас. Вас это устроит?
   — Вполне.
   — Тогда в путь, — подвел черту Деметер.
   Фастнот подошел к парочке в наручниках и указал на дверь. Поднялся и я. Фредди шагнул к двери, остановился передо мной.
   — Почему ты не скажешь им о двух ниггерах, парень? Зачем тебе это вранье?
   — Я понятия не имею, о чем ты говоришь, Фредди. Его лицо исказила гримаса.
   — Ты лжешь, парень! — воскликнул он. — Ты лжешь.
   — Заткнись, Фредди! — встряла женщина.
   — Пошли, — рявкнул Фастнот и подтолкнул их к двери.
   Замыкавший колонну Деметер у порога оглянулся.
   — Может, вас подвезти, Сент-Ив?
   — Спасибо, не надо, — покачал головой я.
   — Вы помните, в десять утра вас ждут в управлении?
   — Помню.
   — Сначала вы побеседуете в отделе убийств, а потом загляните в мой кабинет. Мне тоже нужны ваши письменные показания.
   — Хорошо.
   — Позвольте задать вам один вопрос.
   — Валяйте.
   — Вы и два ниггера действительно хотели вставить раскаленные щипцы ей по влагалище, а Фредди в задницу?
   — Ничего не знаю ни о щипцах, ни о ниггерах, лейтенант.
   Деметер кивнул и дважды затянулся сигарой.
   — Насколько велика должна быть сумма, чтобы вам хватило одной трети? Я имею в виду нью-йоркского посредника.
   — Не знаю, — ответил я. — А сколько хватит лейтенанту отдела ограблений?
   — Тоже не знаю, — ухмыльнулся Деметер. — Честное слово. И надеюсь, что не узнаю никогда.
  
  
  
  
   Глава 21
  
  
   Влажность заметно повысилась, когда следующим утром я вышел из здания полицейского управления, расположенного в доме 300 по Индиана-авеню. Серые низкие облака медленно плыли на восток. Часы показывали четверть двенадцатого, и в горле у меня пересохло, потому что я отвечал на вопросы не меньше часа и некоторые из моих ответов с небольшой натяжкой можно было назвать правдивыми.
   Я остановил такси и в одиннадцать двадцать семь вылез из кабины у входа в музей Култера. Ровно в половине двенадцатого негритянка, секретарь Фрэнсис Уинго, открыла мне дверь в ее кабинет. На этот раз Фрэнсис встретила меня без улыбки. Мало того, что я не вернул щит, я еще и опоздал на полчаса.
   В четыре утра, когда я ворочался в постели, а сон все не шел, ситуация казалась предельно ясной и простой. Теперь же, когда я входил в кабинет Уинго, в душу мою закрались сомнения: а правильно ли я все рассчитал?
   Фрэнсис Уинго и Уинфилд Спенсер сидели в дальнем конце кабинета у камина. Я заметил, что со стены исчезла картина Клее. Ее место заняло абстракционистское полотно с многочисленными ярко-синими кубиками. Фрэнсис Уинго на этот раз надела белое платье. Спенсер был в том же сером костюме-тройке, правда, сменил рубашку и галстук, надев синюю «бабочку» в белый горошек. Они оба недовольно глянули на меня — деловые люди, вынужденные ждать бездельника.
   — Извините, что опоздал. Пришлось давать показания в двух отделах полиции, и на это ушло больше времени, чем я предполагал.
   — Пока мы вас ждали, — первой из них заговорила Фрэнсис Уинго, — я рассказала мистеру Спенсеру о телефонном звонке лейтенанта Деметера. Он позвонил в час ночи и сообщил об аресте двух подозреваемых. Их взяли с деньгами. При нашем последнем разговоре вы могли хотя бы намекнуть, что деньги пропали, мистер Сент-Ив.
   — Я бы все вам сказал, но вы бросили трубку.
   Спенсер опять уставился в мой лоб.
   — Если я понял правильно, деньги возвращены, воры пойманы, но щита по-прежнему нет. Таков сегодняшний итог, не так ли, мистер Сент-Ив?
   — Да, — кивнул я.
   — А вы, судя по всему, сделали то, чего делать не собирались.
   — Простите?
   — Помогли поймать воров.
   — Получается, что так.
   Спенсер кивнул, и взгляд его переместился на кофейный столик между креслами, на которых они сидели, и диваном, где расположился я.
   — Мы, разумеется, крайне разочарованы.
   — Я вас понимаю.
   — Щит для нас куда важнее, чем воры или деньги.
   — Естественно.
   У меня вновь разболелась голова.
   — У нас появляются новые проблемы, — подала голос Фрэнсис Уинго. — Мы больше не можем скрывать кражу от прессы. После того как утром я связалась с посольством Жандолы, они потребовали, чтобы музей Култера подготовил соответствующее сообщение для прессы.
   — Это довольно-таки необычно, — заметил я.
   — Согласна с вами, но и национальные сокровища крадут не каждый день.
   Я огляделся в поисках пепельницы, но не обнаружил ничего подходящего. Фрэнсис Уинго, прочитав мои мысли, прошла к столу, принесла пепельницу и поставила передо мной. Я закурил, не обращая внимания на недовольную гримасу Спенсера.
   — В этом деле все необычно, — начал я. — Началось с кражи, а кончилось убийством четырех человек, и я не уверен, что под этим списком подведена черта. Но самое-то странное состоит в том, что щит и не собирались возвращать. Во всяком случае, музею.
   Спенсер засмеялся. Я даже ни разу не видел, как он улыбается, так что этот смешок несказанно изумил меня.
   — Извините, но мне вспомнилась лекция, которую вы прочитали нам при нашей первой встрече, когда мы собрались, чтобы назначить вас нашим посредником. В тот раз вы всячески открещивались от того, чтобы принять участие в разгадке совершенного преступления или высказать какие-либо предположения насчет личности воров. Теперь же, лично передав воров, если я правильно понял, мужчину и женщину, полиции, вы решили сыграть Шерлока Холмса, чтобы определить мотив преступления. Еще раз извините, мистер Сент-Ив, но это весьма забавно. Может, вы доиграете эту роль до конца и скажете нам, где сейчас щит?
   — Кражу спланировал безвременно ушедший от нас муж миссис Уинго.
   — Это ложь, — голосу Фрэнсис Уинго не хватало убедительности.
   — А я думаю, правда, — возразил я. — Того же мнения придерживается и полиция, и воры. Они сказали мне об этом прошлой ночью. Ваш муж и не собирался возвращать щит музею. Он лишь хотел получить выкуп. Его доли хватило бы на героин, а потом всегда оставалась возможность шантажа.
   — И кого он намеревался шантажировать, мистер Сент-Ив? — поинтересовался Спенсер.
   — Человека, для которого он украл щит.
   — И, если следовать вашей логике, щит сейчас у него?
   — Да.
   — Потрясающе. Значит, сейчас нам осталось установить, кто этот человек, и затем передать его полиции.
   — Совершенно верно.
   — И вы, несомненно, знаете, кто он?
   — Думаю, да.
   — Думаю, но не уверены?
   — Уверен, но не на все сто процентов.
   — Вы нам его назовете?
   — Нет. Я назову его имя и фамилию только вам, мистер Спенсер, а уж затем вы, как представитель исполнительного комитета музея, решите, что необходимо предпринять. А миссис Уинго была замужем за организатором кражи. В такой ситуации ей угрожает обвинение в соучастии.
   — Это нелепо! — воскликнула Фрэнсис Уинго.
   — Отнюдь, — покачал головой я. — Скорее более чем логично. Ваш муж тратил на героин много денег. Он потратил все сбережения, свои и ваши, и в дальнейшем у него остался лишь один путь добывания денег. Причем больших денег. Как директор музея, вы могли познакомить его с кем-то из охранников, к примеру с Сэкеттом. Потом он все делал сам, но, возможно, именно от вас узнал о единственной двери, которую можно открыть изнутри, не поднимая тревоги. Полиция уверена, что в подготовке ограбления принимали участие сотрудники музея. Правда, они не подозревали, сколь высокое положение занимали эти люди.
   Взгляд ее переполнился отвращением вкупе с презрением. Я же ответил легкой улыбкой.
   — Вы должны признать, одно сходится с другим.
   — Вы упомянули, что можете предположить, у кого сейчас щит, — Спенсер попытался повернуть разговор в другое русло.
   — Я также упомянул, что назову его имя только вам, но не миссис Уинго. Если она — соучастница преступления и если я действительно укажу на человека, в настоящий момент владеющего щитом, она сможет предупредить его.
   — Но вы же не думаете, что щит у нее? — спросил Спенсер. — Спрятанный где-то на чердаке, чтобы она могла восхищаться им в полном одиночестве долгими зимними вечерами, — Спенсер засмеялся вновь. Наверное, второй раз за этот год.
   — Нет. Я уверен, что у нее щита нет.
   Фрэнсис Уинго поднялась, не посмотрев на меня, и, ничего не сказав, направилась к двери, открыла ее и вышла из кабинета. Спенсер проследил за ней взглядом. Когда же дверь закрылась, повернулся ко мне, и впервые наши взгляды встретились.
   — Итак, мистер Сент-Ив, кто же он?
   Я глубоко вздохнул, но голос у меня все равно дрогнул:
   — Вы. Щит у вас.
  
  
  
  
   Глава 22
  
  
   В 4.36 утра, когда я лежал в кровати в номере «Мэдисона», эта сцена выглядела получше. Спенсер застывал, прижатый к стене безупречной логикой моих обвинений. Капельки пота появлялись на его верхней губе. На виске начинала пульсировать жилка. Руки он засовывал в карманы, чтобы я не мог видеть, как они дрожат. Он сжимался, придавленный тяжестью вины. Но то было в 4.36. А в 11.47 Спенсер не повел и бровью. Лишь на мгновение на его лице отразилось легкое разочарование. И разочаровался он не в себе, а во мне.
   — Понятно, — он отвел глаза, как будто пытался найти тему разговора, которая поможет нам забыть, что чуть раньше я выказал себя круглым идиотом.
   Вот тогда-то я и подумал, что хорошего копа из меня не выйдет. У меня сместились понятия преступления и наказания. Возмездие не являлось моей целью. Я восхвалял преступников и становился циником, когда речь заходила о законе и порядке. Еще немного, и я начал бы извиняться перед миллиардером за то, что обозвал его вором.
   — Все сходится, — промямлил я.
   — Действительно, — Спенсер остановил свой взгляд на Капитолии, как бы раздумывая, не нуждается ли он в покраске.
   — Во-первых, — продолжил я, — вы входили в число тех немногих, кто знал, что Джордж Уинго — наркоман. Вы также знали, что денег на покупку героина ему постоянно не хватает.
   — М-м-м-м, — кажется, в глазах Спенсера мелькнула искорка интереса.
   — Во-вторых, вам хватало денег, чтобы удовлетворить все его потребности. Я не ведаю, кто предложил посадить на иглу охранника. Едва ли это имеет какое-то значение. По крайней мере, не для меня. Но в Уинго вы нашли организатора кражи, а в Сэкетте — лазутчика в стане врага. А через некоего Спиллейси из Нью-Йорка подобрали еще двух сообщников и посредника. То есть меня. В-третьих, мотив.
   На этот раз Спенсер чуть улыбнулся.
   — Ах да, мистер Сент-Ив. Мотив. Не мог же я действовать без мотива, не так ли?
   — Не могли.
   — Позвольте высказать предположение. Внезапно щит зачаровал меня, это грубый, нелепый кусок бронзы. Я решил, что должен завладеть им любой ценой. Меня обуяла навязчивая идея. Похоже, эта версия в русле ваших рассуждений.
   — Нет, — я покачал головой. — Мотив — «Эльдорадо».
   — А-а, — протянул он, — «Эльдорадо».
   — "Эльдорадо Ойл энд Гес". Одна из ваших компаний.
   — Ясно.
   — До того как в Жандоле произошла революция, эта компания вела переговоры о покупке прав на добычу полезных ископаемых. Точнее, нефти. А находится месторождение на территории Компорена. Мне очень помогла библиотека конгресса.
   — Понятно.
   — И тут на сцене появился злодей. Голландско-британский концерн. Он тоже желал качать нефть и предложил жандольскому правительству куда лучшие условия. Вы тоже изменили свои условия, чтобы ни в чем не уступать конкуренту, но голландцы вкупе с англичанами пошли еще дальше. Так что правительство Жандолы начало склоняться к тому, чтобы уступить права на разработку нефтяного месторождения им. Побить ставку концерна помешала революция. И переговоры застопорились, потому что нефть осталась в Компорене. Пока я прав?
   — В общем и целом, — признал Спенсер.
   — Поначалу казалось, что жандольцы расправятся с мятежниками за неделю. Но вышло по-иному. Компоренцы сражались лучше, чем ожидалось. Какая-то помощь стала поступать из Франции и Германии. Если Компорен продержится еще месяца два, он, возможно, даже добьется независимости. Или по меньшей мере признания Францией и Германией, что поможет ему вести борьбу с Жандолой долгие годы. И тогда вам придется пойти на переговоры с правительством Компорена. Если же Компорен потерпит поражение, все вернется на круги своя. И вам будет противостоять голландско-британский концерн. Вам нужен сильный козырь, каковым и является щит. Он исключительно важен как для Компорена, так и для Жандолы. И вы это знаете. Поэтому и организовали кражу, чтобы затем, в удобное для вас время, предложить его в качестве взятки победителю, тем самым обеспечив себе доступ к нефти.
   — А как бы я объяснил, каким образом щит оказался у меня? — спросил Спенсер.
   — Просто. Сказали бы, что выкупили его у воров на собственные деньги.
   — Понятно, — вновь повторил Спенсер и уставился в окно.
   — Полагаю, к четырем смертям вы не имеете никакого отношения, — добавил я.
   — Благодарю.
   — Парочка, найденная Спиллейси, пожадничала и после того, как узнала о всех этапах операции, начала действовать, ничего не меняя. Да им бы и не хватило воображения на какие-либо перемены. Украденный щит они положили на заднее сиденье автомобиля, стоявшего в условленном месте, и его привезли к вам. Они и понятия не имели о вашем участии в этом деле. Об этом знала только Уинго.
   — А теперь и вы?
   — Я уверен, что щит сейчас у вас.
   — И что вы намерены предпринять?
   — Есть несколько вариантов. Первый — сказать полицейским. Меня поднимут на смех, но начнут проверку. Им потребуется время, но, даже если они ничего не докажут, вам это расследование доставит немало хлопот. Второй — обратиться в посольство Жандолы. Вот уж кто рассердится на вас по-настоящему. И вам не удастся подкупить их щитом, после того как они узнают, что вы его украли или организовали кражу.
   Спенсер поднялся и прошествовал к окну. Постоял, глядя на Капитолий.
   — Сколько вы хотите, Сент-Ив?
   — Не сколько, а что.
   — Хорошо. Что?
   — Щит. Он нужен мне сегодня.
   Пауза длилась секунд пятнадцать. Полагаю, он прикидывал уже понесенные убытки, дальнейшие потери, возможные доходы, отыскивал слабину в моей аргументации. Наконец он отвернулся от окна.
   — И что вы намерены с ним делать?
   — Это вас уже не касается.
   — Я могу перебить любую цену.
   — В это я не сомневаюсь.
   — Значит, продажи не будет?
   — Нет.
   — Тогда я ничего не понимаю.
   — Правильно, — кивнул я. — И не поймете.
   — Где гарантии того, что вы будете молчать?
   — Их нет.
   — Да, этого следовало ожидать, — он вновь помолчал. — Сегодня вечером, в восемь часов.
   — Хорошо. Где?
   — В моем поместье в Виргинии. Недалеко от Уэррингтона. — Тридцать секунд ушло на то, чтобы он продиктовал, а я записал как туда добраться. — Вы, разумеется, приедете один?
   — Нет.
   Спенсеру это не понравилось. Он нахмурился.
   — Все-таки нам ни к чему лишние свидетели, мистер Сент-Ив.
   — Четверо, а может, пятеро умерло из-за двухсот пятидесяти тысяч долларов, выкупа за щит, мистер Спенсер. Судя по тем газетам и журналам, что я пролистал в библиотеке конгресса, запасы нефти в Компорене оцениваются в двести, а то и больше миллиардов долларов. Я гарантирую, что человек, которого я приведу с собой, никому ничего не расскажет. Но в его присутствии я буду чувствовать себя в большей безопасности.
   — Надеюсь, он не из полиции?
   — Нет, он не полицейский. Для меня он будет страховым полисом.
   — И вы действительно думаете, что вам нужен... страховой полис?
   — Да, — честно ответил я. — Я действительно так думаю.
  
  
  * * *
  
   В мой номер в «Мэдисоне» я вошел в четверть первого и сразу же позвонил по телефону. После первого же гудка в трубке раздался знакомый бас.
   — Мбвато?
   — Мистер Сент-Ив? Как хорошо, что вы позвонили.
   — Щит вы получите сегодня, в восемь вечера.
   Последовало долгое молчание.
   — Вы уверены?
   — Я не уверен даже в том, что Земля круглая.
   Он рассмеялся.
   — Согласно нашим верованиям она кубическая.
   — Не отступайте от них ни на шаг.
   — Да, конечно. — Он вновь помолчал. — В вашей стране есть поговорка насчет дареного коня.
   — Приходите в «Мэдисон». В семь часов.
   — Что-нибудь еще? — спросил Мбвато.
   — Нет.
   — Тогда позвольте мне заняться подготовкой.
   — Нет возражений.
   Он, однако, не попрощался и не положил трубку.
   — Извините, мистер Сент-Ив, но меня снедает любопытство. Почему вы все это делаете, если совсем недавно мы слышали от вас лишь железное «нет»?
   — Я передумал.
   — Но почему?
   — Сахарная вата.
   — Не понял.
   — Я сладкоежка. Меня хлебом не корми, а дай что-нибудь сладенькое. Или расскажи историю о голодных детях, потерянных щенках или больных котятах. А если история выдается особенно трогательная, у меня возникает непреодолимое желание помочь слабым и сирым. — И я положил трубку, прежде чем он успел сказать что-то еще.
  
  
  
  
   Глава 23
  
  
   На выезде из Вашингтона лишь однажды мы сбились с пути. Заблудиться в столице можно без труда, что мы и сделали неподалеку от мемориала Линкольна, повернув к Балтиморе. Мбвато, штурман нашего экипажа, скоро в этом сознался: «Кажется, мы едем не туда, старик».
   Увидев перед собой указатель: «Балтимора — прямо», я с ним согласился, развернулся в неположенном месте и вновь взял курс на мемориал Линкольна. На этот раз мы переехали в Виргинию по Мемориальному мосту, нашли Вашингтон Мемориал Маркуэй, проскочили мимо поворота к комплексу ЦРУ и наконец свернули на шоссе 495, кольцевую дорогу, огибающую Вашингтон. Кондиционер во взятом напрокат «форде» не работал, и настроение у меня было ниже среднего. Такое случалось со мной всегда, стоило поехать не в ту сторону.
   Мбвато, наоборот, что-то напевал себе под нос, оглядывая окрестности. На коленях у него лежал черный «дипломат».
   — Мы должны свернуть с шоссе 495 на автостраду 66, которая выведет нас на дорогу 29. А за пять миль до Уэррингтона съедем с нее, — напомнил он мне.
   — В ящичке на приборном щитке бутылка виски, — сообщил я Мбвато.
   Он открыл ящичек, посмотрел, закрыл крышку.
   — Есть бутылка.
   — Вас не затруднит отвинтить пробку и передать бутылку мне? Надеюсь, этой просьбой я не потревожу ваш покой?
   — Разумеется, нет. — Он достал виски, отвинтил пробку, передал мне бутылку. Я сделал глоток и вернул бутылку Мбвато.
   — Но в то же время я полагаю, что за рулем пить не следует.
   — Вы абсолютно правы. И я полностью с вами согласен. — Между нами царило полное взаимопонимание.
   — Однако возникают ситуации, — продолжил он, — особенно если едешь навстречу опасности, когда не грех и выпить.
   — Даже штурману, — поддакнул я.
   — Именно это я имел в виду, — и он поднес бутылку ко рту. А после трех глотков убрал обратно в ящичек.
   И вновь начал любоваться окрестностями. Я же не нашел ничего примечательного: поля, рощи, редкие дома, принадлежащие людям, готовым на ежедневные сорокапятиминутные поездки в Вашингтон ради того, чтобы жить среди белых соседей.
   — Как я понимаю, они не забрались так далеко, — прервал молчание Мбвато.
   — Кто, негры?
   — Какие негры?
   — Наверное, я вас не понял. О ком вы?
   — Я говорил о конфедератах.
   — Они дошли до Дрансвилля. А потом повернули на сквер, к Пенсильвании. Дрансвилль в пятнадцати милях или около того от Вашингтона.
   — Как жаль, что у меня мало времени. С каким удовольствием я провел бы несколько дней на полях былых сражений. Меня очень интересует ваша гражданская война, знаете ли.
   — Я бывал в Геттисберге. Но, честно говоря, толком ничего не понял.
   — Вы воевали, мистер Сент-Ив? — полюбопытствовал Мбвато.
   — Давным-давно. И едва ли показал себя молодцом.
   — Изучая вашу гражданскую войну в Сэндхерсте [14] , я проникся глубокой симпатией к конфедератам. Жаль, что они не нашли более подходящей идеи.
   — Другой тогда просто не существовало.
   — Однако я нахожу много параллелей между конфедерацией и моей страной. И Юг, и Компорен можно характеризовать как слаборазвитый сельскохозяйственный регион, жителей которого отличает невероятная гордость. И почтение к традициям.
   — И всеобщее благоденствие. Настоящий южанин может часами рассуждать о прежней жизни. О заботе, о неграх и кружащихся на балах платьях. На Юге мифы умирают с большим трудом, и, похоже, тем же самым отличается и Компорен.
   — Да, вы можете судить об этом хотя бы по нашему отношению к щиту. Но когда не остается ничего иного, мифы приобретают особую важность. Становятся жизненно необходимыми.
   — Когда вы учились в Сэндхерсте?
   — Еще в шестидесятых годах. Наверное, я забыл упомянуть об этом, но в нашей армии я ношу звание подполковника.
   — Забыли, — кивнул я. — А сколько у вас генералов?
   — Ни одного. Есть только полковник Алоко, он сейчас глава государства, и еще три подполковника.
   — А кто вы, руководитель Джи-2? [15]
   На лице Мбвато отразилось изумление.
   — Да. А как вы узнали?
   Я сместился в правую полосу, чтобы повернуть на автостраду 66.
   — Просто догадался.
   — Мистер Уладо — мой заместитель. Вернее, капитан Уладо.
   — Специалист по организации отступления, — покивал я. — Надеюсь, в этом он разбирается лучше, чем в пытках.
   — Будьте уверены, — заверил меня Мбвато. — Он все делает как надо.
   Далее разговор прервался. После указателя «Уэрринггон, 5 миль» я повернул направо.
   — Вы знаете, как зовут человека, к которому мы едем? — спросил Мбвато.
   — Да.
   — Это тайна?
   — Нет. Мы едем к Уинфидду Спенсеру.
   — А, я понимаю.
   — Неужели?
   — Пожалуй, что не совсем. Но мистер Спенсер, если я не ошибаюсь, возглавляет исполнительный комитет музея Култера, и одна из его фирм стремилась получить права на добычу нефти в Компорене. Я прав?
   — Да.
   — Потрясающе. И щит у мистера Спенсера?
   — Да.
   — И он вот так запросто собирается отдать его вам?
   — Угу.
   — Чудеса, да и только. Как-нибудь вы должны рассказать мне всю историю.
   — Расскажу, — пообещал я. — Как-нибудь.
   Мы ехали по узкой полоске асфальта, огороженной с обеих сторон барьерами из рельсов. Затем слева от дороги поднялся восьмифутовый проволочный забор, по верху которого бежали три ряда колючей проволоки. За забором виднелись луга и леса. Там не выращивали ни пшеницы, ни ржи, и я предположил, что правительство платит Спенсеру за «гуляющую» землю. Проволочный забор тянулся две мили — такое я видел раньше лишь на военных базах. А затем уперся в каменную сторожку, из одного окна которой торчал задний торец кондиционера. Дорога кончалась небольшой площадкой перед воротами, на которой наш «форд» мог бы разъехаться с мотоциклистом. Я остановил машину, и к нам неторопливо направились двое мужчин в серой форме, вышедших из сторожки. Один из них, лет тридцати пяти, положил руку на крышу «форда» над окном моей дверцы и пристально вгляделся в меня. Второй так же внимательно смотрел на Мбвато, который ответил лучезарной улыбкой.
   — Мистер Сент-Ив? — спросил охранник, стоящий с моей стороны.
   Его правая рука при этом легла на выглядывающую из кобуры рукоять револьвера.
   — Да.
   — У вас есть какое-нибудь удостоверение?
   Я вытащил бумажник и протянул ему водительские права, выданные мне в Нью-Йорке. Он просмотрел права, вернул их мне.
   — Другой джентльмен? — По его голосу чувствовалось, что джентльмен и негр для него — понятия несовместимые.
   — Ему нужно какое-нибудь удостоверение?
   — Ну конечно.
   Из внутреннего нагрудного кармана темно-синего пиджака Мбвато извлек паспорт.
   Охранник раскрыл его, глянул на фотографию, потом — на Мбвато, убедился, что имеет дело с тем самым человеком, который на ней изображен.
   — Как вы произносите ваши имя и фамилию?
   — Консепшн Мбвато, — ответил подполковник компоренской армии на безупречном английском.
   — Одну минуту, — охранник вернулся в сторожку и снял телефонную трубку. Второй так и держался рядом с Мбвато.
   — Вы у нас мужчина крупный, — прокомментировал он очевидное, и Мбвато опять широко улыбнулся.
   Первый охранник положил трубку на рычаг и подошел к нам.
   — Поезжайте прямо. Никуда не сворачивайте. Скорость не должна превышать двадцать миль в час. Не останавливаться. В миле от ворот увидите синий джип. Далее следуйте за ним.
   — Благодарю.
   Он кивнул, скрылся в сторожке и, наверное, нажал кнопку, включающую привод, потому что железные ворота распахнулись. Меж лугов и рощ мы проехали примерно милю. Я следил, чтобы стрелка спидометра не заходила за цифру двадцать.
   — Мистер Спенсер уделяет немало внимания охране поместья, — прокомментировал Мбвато.
   — Его коллекция произведений искусства оценивается Бог знает во сколько миллионов долларов, — ответил я. — Наверное, он не хочет, чтобы ее растаскивали по ночам.
   — И сколь велика его ферма?
   — Плантация, — поправил я Мбвато.
   — Извините.
   — Кажется, четыре тысячи акров. То есть примерно одиннадцать квадратных миль.
   — Однако.
   Синий джип действительно ждал с указателем над задними колесами: «Следуйте за мной». Водитель был в такой же серой форме, и ехал он меж лугов и рощ, кустов и клумб со скоростью двадцать миль в час. Еще через три мили мы взобрались на холм и на его вершине увидели-таки особняк, в котором жил человек с состоянием в миллиард долларов.
   Дом возвышался на склоне холма, сбегавшего к искусственному озеру. В бетонном доке покачивался на волне шестиместный «бичкрафт», модифицированный для взлета и посадки на воду. Размеры озера позволяли осуществить и то и другое. Дом — особняк, вилла или шатер — тянулся ярдов на сто, сложенный из массивных, длиной в десять и высотой в два фута, серых гранитных блоков. Толстые печные трубы выступали над черной черепичной крышей. Окна на фут утопали в стенах. Архитектор блестяще использовал ландшафт, так что окна и двери фасада размещались чуть ли не на двенадцати уровнях. А к воде сбегал ярко-зеленый кожух, украшенный клумбами и декоративными рощицами кустов.
   В пятидесяти ярдах от особняка находилось еще одно сооружение, без единого окна, заглубленное в холм, — строителям, вероятно, пришлось переместить не одну тысячу кубических ярдов земли. Я догадался, что там хранится коллекция Спенсера.
   Джип с табличкой «Следуйте за мной» подкатил к большим позеленевшим бронзовым дверям и остановился. Я последовал его примеру. Водитель-охранник подошел к нашему «форду», подозрительно оглядел нас.
   — В дом нельзя вносить ни свертков, ни «дипломатов», ни чемоданов, — предупредил он. — Пожалуйста, выходите из машины.
   Я вылез из кабины.
   — Пожалуйста, поднимите руки. — Он тщательно обыскал меня. — Благодарю. — Обошел машину и повторил то же самое с Мбвато. Большой черный «диплома!» Мбвато остался на сиденье.
   Охранник поднялся по трем ступеням, ведущим к дверям, нажал на кнопку, наклонился к переговорному устройству.
   — Проверка закончена. Возвращаюсь на пост один. Гендерсон.
   Переговорное устройство что-то прокрякало в ответ. Бронзовые двери раскрылись, и из них вышел высокий мужчина лет тридцати с небольшим, широкоплечий, узкобедрый, с коротко стриженными каштановыми волосами и лицом, которое я бы даже назвал красивым, если бы не нос, сломанный каким-то злодеем.
   — Мистер Сент-Ив и мистер Мбвато, — он смотрел на меня. Я кивнул. — Я секретарь мистера Спенсера. Пожалуйста, следуйте за мной.
   По широкому, застеленному ковром холлу мы прошли к закрытой двери. Мужчина постучал, открыл дверь и отступил в сторону, знаком приглашая нас пройти. Я вошел первым, Мбвато — за мной. Мы оказались в просторной комнате, богато обставленной, с роскошным ковром на полу. Через стеклянную стену напротив двери мы могли полюбоваться озером. В правом углу стоял большой, резного дерева, письменный стол. За столом сидел Спенсер, а за его спиной на полу, прислоненный к стене, виднелся щит Компорена. Вероятно, Спенсер не успел найти щиту более достойного места.
   Мбвато шумно выдохнул, пока мы шли к столу. Спенсер встал, глянул на щит, потом — на меня.
   — Раньше вы его не видели, не так ли, мистер Сент-Ив?
   — Нет.
   — Но мистер Мбвато... вернее, подполковник Мбвато видел.
   — И не один раз, — подтвердил тот.
   — Вы обещали не приводить с собой полицейских, мистер Сент-Ив. — Спенсер вертел в руках нож для резки бумаги. — Вы меня обманули.
   — Неужели?
   — Да. Подполковник Консепшн Мбвато — полицейский. Правда, служит он в полиции Компорена.
   — Я думал, вы служите в армии, — повернулся я к Мбвато.
   Тот лучезарно улыбнулся и пожал плечами.
   — В такой маленькой стране, как моя, мистер Сент-Ив, трудно разделить обязанности полицейского и солдата.
   — У подполковника Мбвато в его стране есть прозвище, — добавил Спенсер. — Там его зовут Вешатель.
   — Неужели? — осведомился я у Мбвато.
   — Только враги нашей страны, заверяю вас, мистер Сент-Ив.
   — И их число в последние месяцы составило по меньшей мере две тысячи, — гнул свое Спенсер. — И все они болтались в петлях веревок.
   — История показывает, что у каждой революции есть свои предатели и патриоты, — не уступал Мбвато. — Было время, когда мне поручали заниматься предателями.
   Я шагнул к щиту, присел, оглядел его. Его покрывал густой слой зелени. Еще бы, эту бронзу отливали добрых девятьсот лет назад. В центре круг изображал солнце. Фигурки в концентрических кругах изображали людей, занятых самыми различными делами: они бежали, убирали урожай, пахали землю, любили друг друга или убивали острыми ножами и дротиками. Особенно удались неизвестному мастеру фигурки животных, ставших добычей охотников. Возможно, вся композиция была объединена какой-то общей идеей, но ее суть ускользала от меня.
   Я поднялся, повернулся к Спенсеру.
   — Что-нибудь еще?
   — Вы, похоже, обходитесь мне в кругленькую сумму, Сент-Ив.
   — Я как-то об этом не подумал.
   — Еще успеете. — Рот его превратился в тоненькую полоску.
   Я пожал плечами и посмотрел на Мбвато.
   — Вы хотите, чтобы я вам помог, или справитесь сами?
   — Больше к вам никто не обратится. Я позабочусь об этом.
   Мбвато склонился над щитом, правой рукой наклонил его, левую всунул в две скобы на тыльной стороне щита, легко оторвал от пола все шестьдесят фунтов бронзы, и я подумал, что щит отливали именно для такого воина, как Мбвато.
   — Других угроз не будет? — спросил я Спенсера.
   Тот облизал губы, не отрывая горящих глаз от щита.
   — Он никогда не попадет в Африку. Мбвато продаст его в Лондоне или Роттердаме. Он обманул вас, Сент-Ив, но меня ему не обмануть. Он продаст щит.
   — Вы намерены продать его в Лондоне или Роттердаме? — полюбопытствовал я.
   — Сколько, мистер Спенсер? — спросил Мбвато. — Сколько он будет стоить, скажем, в Роттердаме?
   — Сколько вы хотите? — прошептал Спенсер, вновь облизав губы. Мбвато смотрел на него, прижав щит к груди, лицо его напоминало маску. — Сколько? Сколько вы хотите? — последнее слово Спенсер выдохнул.
   Мбвато молча смотрел на него, а затем улыбнулся своей ослепительной улыбкой. И направился к двери. Я — следом за ним.
   — Сколько, Мбвато? Сколько вы хотите? — крикнул вслед Спенсер.
   Мы даже не обернулись, чтобы ответить. Пересекли холл, оставили за спиной бронзовые двери, спустились по трем ступеням. Мбвато положил щит на заднее сиденье. Я уже завел мотор, когда он сел рядом со мной.
   — Между прочим, сколько сейчас времени?
   Я не взглянул на часы. А посильнее нажал на педаль газа. Из-под задних колес веером брызнули камешки.
   — Время бежать отсюда!
  
  
  
  
   Глава 24
  
  
   По пути к воротам скорость «форда» не превышала заданных двадцати миль. Мы проехали мимо синего джипа, и охранник лишь мельком глянул на нас.
   — Вы думаете, он так легко сдастся? — спросил Мбвато.
   — Спенсер? Не знаю.
   — Может, у ворот?
   — Что у ворот?
   — Они попытаются нас остановить.
   — Он мог бы сделать это и в доме. Народу у него хватило бы.
   — Нет, — покачал головой Мбвато. — Только не в доме. Зачем ему лишние сложности? Я думаю, такую попытку они предпримут у ворот, поэтому следует подготовиться к возможным неожиданностям.
   Он достал из кармана ключик, вставил в замок «дипломата», повернул. Поднял крышку, и я невольно заглянул в «дипломат».
   — Это еще что такое?
   — Часть плана отступления для Виргинии. Пистолет-пулемет. «Карл Густав М45», если говорить точнее, изготовленный в Швеции. — Он торопливо собрал пистолет-пулемет. — Скорострельность — шестьсот выстрелов в минуту. В магазине тридцать шесть патронов.
   С металлическим прикладом «Карл Густав» выглядел достаточно внушительно.
   — Весит чуть больше девяти фунтов. — Мбвато столь ловко управлялся с пистолетом-пулеметом, что мне начало казаться, будто тот стал продолжением его руки.
   — Если вас задержат с этой штукой, вы получите тридцать лет тюрьмы, — предупредил я.
   — Правда? У меня есть кое-что и для вас.
   — Я понятия не имею, как с ним обращаться.
   — И не надо, вам я захватил пистолет. Держите.
   Мне пришлось снять правую руку с руля, чтобы взять его подарок. Я удивился его легкости. Посмотрел, что мне досталось, прочитал выгравированное название фирмы-изготовителя. «Кольт».
   — Отличная вещь. «Кольт 45 Коммандер» из алюминиевого сплава. Весит всего 26 унций. Огромная убойная сила.
   — Даже не знаю, стоит ли мне вас благодарить. — Я положил пистолет на сиденье рядом с собой.
   — Это лишь меры предосторожности.
   — Он заряжен?
   — Естественно.
   Охранники в сторожке увидели нас загодя, потому что ворота открылись до того, как мы подъехали к ним. Тот охранник, что ранее проверял наши документы, помахал нам шляпой, предлагая проезжать без остановки. Мбвато улыбнулся ему, когда мы поравнялись, но ответной улыбки я не заметил. Я вдавил в пол педаль газа, и стрелка спидометра метнулась к цифре 60. Пожалуй, для такой дороги я развил слишком большую скорость.
   — Куда теперь?
   — На дороге 29 мы повернем налево. Который теперь час?
   Я посмотрел на часы.
   — Двадцать минут девятого.
   — Начинает темнеть.
   — Сумерки не противоречат вашему плану?
   — Наоборот, очень способствуют.
   — Это хорошо, потому что ваш план, похоже, придется реализовать.
   — Вы уверены?
   — За нами две машины.
   — Они преследуют нас?
   — Совершенно верно.
   — О Господи! Мы сможем оторваться от них?
   — Едва ли.
   Мбвато обернулся.
   — В каждой по два человека, и их одежда очень напоминает форму охранников Спенсера. Он, должно быть, передумал.
   — Похоже на то.
   — Эта машина рассчитана на большую скорость?
   — Думаю, что да.
   — Тогда, полагаю, мы должны выжать из нее все, что возможно.
   — Именно этим я сейчас и занят. Но мне хотелось бы знать, куда мы едем.
   — Булл Ран, — ответил Мбвато и мечтательно добавил: — «Смотрите! Вот стоит Джексон, словно каменная стена». Слова генерала Барнарда Эллиота Би. Он дал Джексону это прозвище.
   — В Булл Ран, — уточнил я.
   — Точнее, в Манассасе. В первую битву при Манассасе. Джексон был непреклонный человек. Очень суровый.
   — И куда мы едем? В Манассас?
   — Не в город, но на поле битвы.
   — Сражение шло на большом пространстве. Какое конкретное место вы имеете в виду?
   — Холм Генри.
   — И где именно на холме Генри?
   — Там, где стоял Джексон. Кстати, на холме сооружен памятник. Исход битвы мог быть совсем иным. Но войска северян, возглавляемые Макдоуэллом, состояли почти сплошь из новобранцев. Если бы Макдоуэлл удержал плато, победа осталась бы за ним. Об этом до сих пор вдут споры. Но в результате победу праздновали южане. Свою первую победу. Собственно, при Манассасе состоялось первое настоящее сражение Гражданской войны.
   — Сожалею, что приходится прервать вашу лекцию, подполковник, но что мы собираемся делать, добравшись до холма Генри?
   Мбвато обернулся, чтобы посмотреть в заднее стекло.
   — Они приближаются, не так ли?
   — На холме Генри мы встретимся с капитаном Уладо.
   — Как я понимаю, место встречи выбирал он.
   — Да. Холм Генри расположен в двенадцати милях от международного аэропорта имени Даллеса.
   — Это напрямую, а сколько ехать по шоссе?
   — Это не имеет значения, мистер Сент-Ив. Капитан Уладо будет ждать нас с вертолетом.
   Я кивнул, никак не выказав удивления, и посмотрел в зеркало заднего обзора. Две преследовавшие нас машины заметно приблизились. Первая из них находилась в сотне футов от «форда». Поворачивая на дорогу 29, ж чуть притормозил, а затем резко прибавил газ. Стрелка спидометра закачалась у цифры 95.
   — Больше из нее не выжмешь, — прокричал я Мбвато, перекрывая рев мотора и ветра. Тот кивнул, сел вполоборота, положив ствол пистолета-пулемета на спинку переднего сиденья.
   По мере удаления от Уэррингтона машин становилось все меньше: водители предпочитали более быструю автостраду 66. И вскоре наши преследователи решили, что пора переходить к активным действиям. Первая машина, черный «олдсмобиль», легко достала нас и пристроилась рядом. Второй, его близнец, — в десяти футах позади. Мы оказались в ловушке, «олдсмобиль», идущий слева, сблизился с «фордом», и мне пришлось выехать на обочину, чтобы избежать столкновения. Потом я вывернул руль, чтобы вернуться на асфальт. Вырваться вперед я не мог: не хватало мощности мотора. Притормозить — тоже: сзади поджимал второй «олдсмобиль». Оставалось только пойти на столкновение с первым, что я и попытался сделать, но водитель нажал на педаль тормоза и чуть отстал.
   — Больше этого не делайте! — проорал Мбвато. — Дайте ему встать параллельно с нами.
   Он перебрался на заднее сиденье, захватив с собой пистолет-пулемет. «Олдсмобиль» пристроился рядом с «фордом», и тут же ударила автоматная очередь.
   — Что вы делаете? — вырвалось у меня.
   — Стреляю по ним. Кажется, в одного попал.
   Я глянул в зеркало заднего обзора. Оба «олдсмобиля» чуть отстали. Мужчина, сидящий рядом с водителем первого, что-то говорил в микрофон, наверное, консультировался с сидящим во второй машине, выбирая лучший способ спихнуть нас с дороги.
   — Ни в кого вы не попали! — уведомил я Мбвато.
   — Сколько времени? — прокричал он в ответ.
   Я глянул на часы.
   — Восемь сорок.
   — Можем мы ехать быстрее?
   — Нет. Нам еще далеко?
   — Пять минут.
   Мбвато перебрался на переднее сиденье, достал из ящичка на приборном щитке карту. Сгущались сумерки, но света еще хватало. Я решил, что попытка организовать автокатастрофу не лишена смысла. По крайней мере, для Спенсера. Когда автомобиль слетает с дороги при скорости девяносто пять миль в час, редко кто из пассажиров остается в живых. Мы гибнем, охранники Спенсера забирают щит, пусть даже с небольшими повреждениями, а уж затем Спенсер обменяет его на право добывать нефть в Компорене. Автокатастрофа куда привлекательнее и безопаснее, чем стрельба в доме. Нет нужды избавляться от тел, затыкать рот слугам. И никто не будет гадать, что случилось с посредником из Нью-Йорка и негром-подполковником со странным именем. Мало ли народу гибнет в автокатастрофах.
   — Вон тот каменный дом впереди! — воскликнул Мбвато. — Поворачивайте направо.
   Я повернул направо, едва разминувшись с каменной колонной. Асфальтированная дорога поднималась на холм.
   — Куда теперь?
   Мбвато всматривался в карту.
   — Налево. Следующий поворот налево.
   Я свернул на более узкую дорогу. Поворот был сделан на слишком большой скорости, и шины протестующе скрипнули. Скосил глаза на зеркало заднего обзора. Нас преследовал только один «олдсмобиль».
   Дорога оборвалась перед сборным домиком с белыми стенами.
   — Не там свернули, — пробормотал Мбвато. — Не там свернули. Виноваты не вы. Я так и не научился читать карты.
   Черный «олдсмобиль» застыл в пятидесяти футах от нас, сидящие в нем охранники Спенсера не хотели подставляться под пули пистолета-пулемета Мбвато.
   — Что будем делать? — осведомился я. — Вступим в последний бой?
   — Доберемся пешком. — Мбвато распахнул дверцу.
   — Куда?
   — Туда, — он махнул рукой в сторону вершины холма. Я смог различить возвышающуюся там конную статую. — На холм Генри.
   Нас разделяло триста ярдов. Мбвато открыл заднюю дверцу и вытащил из кабины щит. Сунул его под левую руку и махнул мне пистолетом-пулеметом.
   — Бежим.
   Раздался выстрел, и в заднем стекле «форда» появилась дырка. Я схватил с сиденья «кольт» и вывалился из машины. Мбвато ответил короткими очередями. Из «олдсмобиля» выстрелили дважды.
   — Вперед, — и мы двинулись по уходящему вверх склону.
   Мы одолели треть пути, когда услышали шум подлетающего вертолета. Летел он низко, над самыми вершинами деревьев, подходящих к холму слева, и опустился рядом с конной статуей, увековечившей, как я понял, подвиги генерала Томаса Джонатана Джексона, прозванного Каменной Стеной.
   Сзади раздались еще два выстрела. Мбвато остановился, обернулся. Положил шестидесятивосьмифунтовый щит на траву, дал две очереди. Длинную и короткую. Я обернулся и увидел, как у одного из охранников подогнулись колени, а затем он рухнул на землю. Второй, как мне казалось, с ружьем в руках, наоборот, лег сам, чтобы получше прицелиться. Он выстрелил раз, второй. Пистолет-пулемет Мбвато выплюнул короткую очередь, и я посмотрел на подполковника, здоровяка негра, в темно-синем костюме, с африканским щитом в одной руке и шведским пистолетом-пулеметом в другой. Жуткий крик исторгся у него из груди. А мгновением позже он рухнул на зеленый склон, полого поднимающийся к вершине холма Генри, где чернокожего подполковника, питающего симпатии к конфедератам, поджидали вертолет и статуя генерала Джексона Каменная Стена.
   Я повернулся к охраннику с ружьем. Он приподнялся на одно колено. Я направил на него «кольт» и нажал на спусковой крючок. Один раз, два, три, четыре. Мне, конечно, повезло. На таком расстоянии из пистолета никуда не попадешь, но третья или четвертая пуля угодила в него, он отбросил ружье, схватился за живот и начал медленно клониться к земле.
   Я подбежал к лежащему на спине Мбвато. На его белой рубашке краснели два пятнышка размером с девятицентовик. Воздух с трудом вырывался у него из груди.
   — Возьмите его, — прохрипел Мбвато.
   — Взять что? — не понял я.
   — Щит, идиот вы этакий.
   — Рана тяжелая? — спросил я.
   — Щит, черт побери, — он приподнял щит, все шестьдесят восемь фунтов бронзы, левой рукой.
   Я взял его и положил на траву.
   — Передайте щит Уладо. Он знает, что с ним делать.
   — Хорошо.
   Мне ответил взгляд его удивительно нежных черных глаз, глаз человека, которого прозвали Вешатель. Потом он улыбнулся, как всегда, ослепительно.
   — Вы очень помогли нам, мистер Сент-Ив. — И умер.
   Я так и стоял рядом с ним на коленях, когда мне что-то крикнули с вертолета. Я сунул пистолет в карман, поднял щит обеими руками и зашагал к вершине. Ничего не видя перед собой, загораживаясь щитом. Услышал выстрел, второй. Что-то с силой ударило о щит, отбросило меня назад. Я выронил щит. Двое мужчин в серой форме приближались ко мне справа, спускаясь по склону. Оба с ружьями. Я выхватил «кольт» и начал лихорадочно нажимать на спусковой крючок. Нас разделяло пятьдесят футов, чуда на этот раз не произошло, и мои пули пролетели мимо. Мужчины не торопясь приблизились еще на несколько шагов, остановились, одновременно подняли ружья к плечам, чтобы выстрелить наверняка. Я швырнул в них уже бесполезный «кольт», наклонился над щитом. И в этот момент с вертолета загремела автоматная очередь. Оба охранника в сером повалились на траву. Я не стал разбираться, ранило их или убило. И побежал к вертолету. Едва ли я мог похвалиться скоростью. Тащить на себе шестьдесят восемь фунтов лишнего веса — удовольствие маленькое. Наверное, меня обогнал бы и ребенок. Уже совсем стемнело, и я шел на звук вращающихся лопастей вертолета и свет фонаря в его стеклянной кабине.
   Чьи-то руки приняли у меня щит.
   — Залезайте в кабину, мистер Сент-Ив, — голос принадлежал капитану Уладо. Он уложил щит на одно из четырех сидений, затем поднял с земли пистолет-пулемет, точно такой же, как у Мбвато, и выпустил еще очередь по двум охранникам, лежащим на траве.
   — Должно быть, они объехали холм Генри с другой стороны. — Я мог похвалиться безупречной логикой своих рассуждений.
   — Залезайте, — повторил Уладо. — Где мистер Мбвато?
   — Мертв. Его убили на склоне холма Генри.
   — Вы уверены?
   — Да.
   — Залезайте.
   Я влез в кабину. Уладо занял место рядом с пилотом, стройным молодым негром в зеленой велюровой рубашке и соломенной шляпе с черной лентой.
   — Даллес, — рявкнул он, негр кивнул, и вертолет рванулся ввысь.
   Уладо повернулся ко мне.
   — Пилот проходил практику во Вьетнаме, — крикнул он.
   Я кивнул, отвечать не было сил. Полет занял чуть меньше десяти минут. По рации пилот связался с наземными службами аэропорта, посадил вертолет неподалеку от главного здания. Уладо и я спустились на бетон. Затем Уладо вновь всунулся в кабину и получил щит из рук пилота.
   — Мбвато сказал, вы знаете, что с ним делать.
   Капитан Уладо кивнул.
   — Знаю, мистер Сент-Ив. Позвольте поблагодарить вас за ваше содействие. Давайте попрощаемся здесь. Мой самолет уже на взлетной полосе. — Он опустил щит, прислонил его к левой ноге, протянул правую руку. Я ее пожал. — Даже не представляю, что бы мы без вас делали. — И он растворился в темноте, унося с собой щит.
   Я уже открыл рот, чтобы напомнить, что он забыл в кабине пистолет-пулемет, но передумал. Возможно, оружие ему больше не требовалось.
   В главном здании аэропорта я достаточно быстро нашел человека, который ответил на интересующие меня вопросы.
   — Через несколько минут мой друг улетает на взятом напрокат самолете, рассчитанном на нескольких пассажиров.
   Клерк в синей униформе нажал несколько кнопок на консоли дисплея.
   — Совершенно верно. «Констеллейшн». Взят напрокат неким мистером Мбвато. — Он посмотрел на настенные часы. — Он уже должен быть на взлетной полосе.
   — Вас не затруднит назвать мне пункт назначения?
   — Нет проблем, — улыбнулся он. — Роттердам.
  
  
  
  
   Глава 25
  
  
   В восемь утра я лежал в своей комнате в номере отеля «Мэдисон» и разглядывал потолок, гадая, когда же за мной явится полиция. Но зазвонил телефон.
   Мисс Шулт из агентства Хертца уведомила меня, что украденная у меня машина найдена в Силвер-Спрингс. В Мэриленде. В целости и сохранности, если не считать дырки от пули в заднем стекле.
   — Как же она туда попала? — изумился я.
   Мисс Шулт этого не знала, но заверила, что ремонт будет оплачен за счет страховки. Спросила, заплачу ли я за аренду или прислать мне счет по домашнему адресу. Я попросил прислать счет, и ее это вполне устроило.
   — Если вам вновь понадобится машина, непременно обращайтесь в агентство Хертца, — и она положила трубку.
   Я никуда не заявлял о краже машины, но резонно предположил, что об этом позаботились громилы Спенсера. Собрав покойников, они, должно быть, подобрали не только гильзы, но и окурки, после чего отогнали взятый мною напрокат «форд» в Силвер-Спрингс, где и оставили на боковой улочке. Конечно, меня интересовало, что они сделали с Мбвато, на случай, что кто-то начнет его разыскивать, но я правильно рассудил, что, имея миллиард долларов, можно найти удачный вариант решения и этой проблемы. Задался я и вопросом, сколько заплатит британско-голландский концерн капитану Уладо, когда тот привезет щит в Роттердам, потратит ли он эти деньги на Капри или в Акапулько, и будет ли при этом вспоминать детей с раздувшимися животами, которые едят грязь, солому и мел. И пришел к выводу, что едва ли эти мысли, если они таки появятся, разбудят его совесть, как не разбудили бы они и совести подполковника Мбвато.
   По телефону я заказал завтрак и «Вашингтон пост», а когда принесли и то и другое, прочитал короткую заметку о том, что в национальном парке битвы при Манассасе прошлой ночью слышались выстрелы неподалеку от статуи Джексона Каменная Стена. Полиция, однако, не нашла ничего подозрительного. Я наливал третью чашку кофе, когда в дверь постучали. Меня навестил лейтенант Деметер, в зеленой рубашке и светло-серых брюках.
   — Кофе? — предложил я.
   — С удовольствием. Черный.
   Я налил ему чашку и вернулся к креслу.
   — Мы его еще не нашли, — Деметер отпил кофе.
   — Что?
   — Щит.
   — А-а.
   — Откуда такое безразличие, Сент-Ив?
   — Я уже вышел из игры. Музей Култера отказался от моих услуг.
   Деметер кивнул и поставил чашку и блюдце на стол.
   — Именно это сказала мне миссис Уинго вчера вечером. Я позвонил ей, потому что разыскивал вас. Она была не в духе, сказала, что вы сурово обошлись с ней, чуть ли не обвинили в соучастии.
   — Пустые разговоры, — вздохнул я.
   — Не более того?
   — Не более.
   — Ясно, — Деметер кивнул. — Я, собственно, так и думал. А разыскивал я вас вчера, чтобы поговорить о двух ваших приятелях.
   — Каких приятелях?
   — Сутенере и его шлюхе. Ворах.
   — Так что с ними?
   — Они нашли себе адвоката.
   — Эка невидаль.
   — Не просто адвоката, но самого лучшего, которого можно купить за деньги. Естественно, за большие деньги.
   — Кто же он?
   — Уилфред Коули.
   — Да, он стоит недешево.
   — Вот я и задумался, кто оплатит счет?
   — Спросите Коули.
   — Он не скажет.
   — И вы спрашиваете меня?
   — Совершенно верно, Сент-Ив. Я спрашиваю вас.
   — Я не знаю, — солгал я. Платил, разумеется, Спенсер, заметая следы.
   — А я думаю, знаете, — настаивал Деметер.
   — Я вышел из игры, лейтенант. Полностью и бесповоротно.
   Деметер откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову. Умиротворенный, отдохнувший, никуда не торопящийся. Наверное, он горько бы сожалел, если в использовал свой выходной по-иному, не заглянув ко мне.
   — Веселенькое будет зрелище.
   — О чем вы?
   — Я с удовольствием посмотрю, как Коули будет обрабатывать вас.
   — Меня?
   — На суде. Вы будете главным свидетелем обвинения.
   — Я как-то не подумал об этом.
   — Он разорвет вас на куски. Маленькие такие кусочки.
   — Как я слышал, он действительно большой специалист в этом деле.
   — Он вывернет вас наизнанку. Но и у вас достаточно ума. Вы не скажете ему ничего, кроме правды. Как и говорите мне. О, некоторые мелкие подробности вы, наверное, опустите. К примеру, двух ниггеров и электрические щипцы для завивки волос.
   — Все это выдумки.
   — Естественно. Поэтому вы их и опустите. Наверное, не упомянете и о местонахождении щита.
   — О чем?
   — О том, что знаете, где щит.
   — Я этого не знаю.
   — А вот Фрэнсис Уинго утверждает, что вы сказали ей и Спенсеру, будто вам известно, где находится щит, но поделиться этой тайной вы можете только со Спенсером. Было такое?
   — Спросите его. Я не знаю, где щит.
   Деметер расцепил руки и помахал правой.
   — Не волнуйтесь. Пока дело дойдет до суда, о щите давно забудут. Речь идет об убийстве, и этот бронзовый щит всем до лампочки. Всем, кроме меня, но я не могу ничего доказать. Есть догадки, но они так и остаются догадками. И, пожалуй, я не стал бы ничего доказывать, даже имея улики. Знаете почему?
   — Почему?
   — Потому что вы на этом ничего не заработали. Так?
   — Да.
   Он покивал, довольная улыбка заиграла на его губах.
   — А те, кого, как вы заявляете, не было с вами, кое-что да получат.
   — Я не понимаю, о чем идет речь.
   Он продолжал улыбаться.
   — Так я и думал. Разве может вести себя иначе нью-йоркский посредник. Держу пари, щит был у вас в руках, вы могли бы разбогатеть, но не заработали ни цента, не правда ли? Ни единого цента.
   — Ни единого, — подтвердил я.
   Он покивал, лицо его светилось тихой радостью.
   — Как я и говорил, — продолжил Деметер, — мне представляется, что я составил более-менее полную картину. С помощью этих ниггеров с щипцами для завивки и какого-то денежного мешка, которого интересует судьба щита, вы наняли Коули для защиты этой парочки, убедили всех, что муж миссис Уинго тратил много денег на героин, и таким образом связали все свободные концы. Не намертво, но связали.
   — Я рад, что и вы пришли к такому выводу.
   — Держу пари. Разумеется, черные дыры еще остались, но они не так уж велики, и их можно обогнуть. Вы хотите знать, до чего я додумался?
   — Кет, — ответил я. — Пожалуй, что нет. А если честно, совсем не хочу.
   Он опять покивал, взял чашку, допил кофе, поставил ее на блюдце, встал. Двигался он легко, как человек, хорошо выспавшийся ночью. Скорее всего, даже без сновидений.
   — Еще несколько вопросов, Сент-Ив. Неофициально. Все останется между нами. Я ничего не могу доказать, да и не хочу ничего доказывать. Кому охота переть на миллиард долларов?
   — Каких вопросов? — полюбопытствовал я.
   — Последняя часть операции, за которую вы не получили ни цента, закончилась не так, как вы предполагали, не правда ли?
   — Да.
   Медленным шагом он направился к двери, с опущенной головой, погруженный в раздумья. Затем повернулся и посмотрел на меня.
   — Но вы же могли заработать уйму денег. Они же валялись под ногами, и вам не составило бы труда нагнуться и подобрать их.
   — Пожалуй, не составило бы.
   Вновь он остановился у самой двери.
   — Раз вы все сделали не за деньги, так за что же?
   Я ответил не сразу, а Деметер, собственно, никуда и не торопился.
   — Из-за сладких карамелек и голодных детей. А может, больных котят и потерявшихся щенков.
   Деметер чуть кивнул, словно показывал, что вроде бы понял.
   — Что ж, это тоже ответ. Как раз то, что можно было ожидать от вас.
   — Другого у меня нет, — признался я. И действительно, другого ответа я найти не смог, даже после ухода Деметера, когда я долго стоял у стола, положив руки на телефонную трубку, пытаясь решить, кому я должен позвонить в Роттердам. И следует ли мне вообще звонить туда?
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"