Баркли Линвуд : другие произведения.

Поверь своим глазам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Поверь своим глазам (пер. Игорь Леонидович Моничев)
  
  Линвуд Баркли
  Поверь своим глазам
  
   Моему брату посвящается
  
  Пролог
  
  Он свернул на Очард-стрит и посмотрел в окно именно в тот момент по чистой случайности. Ведь это запросто могло произойти неделю, месяц или даже год спустя. Но оказалось, что он сделал это в тот самый день.
  
  Разумеется, когда-то ему все равно суждено было оказаться здесь. Рано или поздно, потому что, попадая в новый город, он прочесывал все его улицы до единой. Причем всегда начинал осмотр с твердым намерением строго придерживаться одной и той же схемы — проходить улицу от начала до конца, а потом пересекать квартал и возвращаться по параллельной, как покупатель ходит между рядами товаров в супермаркете. Но затем он попадал на перекресток, где что-то привлекало его внимание, и первоначальный план оказывался забыт.
  
  И тот же казус случился с ним на Манхэттене, хотя из всех городов, которые ему доводилось посещать, именно Нью-Йорк в наибольшей степени подходил для методичного обследования, по крайней мере та его часть, что располагалась к северу от Четырнадцатой улицы, — четко распланированная решетка из улиц и авеню. К югу отсюда, стоило попасть в Уэст-Виллидж, Гринвич-Виллидж, Сохо или Китайский квартал, как возникал хаос, но это его нисколько не беспокоило. Уж ничем не хуже Лондона, Рима или Парижа и даже бостонского Норт-Энда, а ему понравилось осматривать все эти города.
  
  Он свернул к югу на Очард-стрит с Деланси-стрит, хотя начал прогулку еще от угла Спринг и Малберри. Затем проследовал на юг до Гранд, на запад до Кросби, вернулся севернее на Принс, далее к востоку до Элизабет, к югу до Кенмар, потом опять стал перемещаться восточнее и долго двигался по Деланси, а добравшись до Очард-стрит, решил взять вправо.
  
  Это была красивая улица. Не в смысле обилия цветов и фонтанов или пышных крон деревьев, обрамлявших ее по обеим сторонам. Не такая красивая, как улица Ваци в Будапеште, парижские Елисейские поля или Ломбард-стрит в Сан-Франциско. Нет, ее очарование заключалось в какой-то особой атмосфере и оригинальном историческом колорите. Узкая, с односторонним движением в северном направлении. Старые кирпичные доходные дома, из которых лишь немногие имели пять этажей, а большинство были трех- или четырехэтажными, возведенными полтора столетия назад. Эти здания, к фасадам которых лепились металлические скелеты пожарных лестниц, отражали псевдоитальянский стиль, столь популярный в середине и конце XIX века, с арками над проемами окон, с выступающими наружу каменными перемычками, с резными орнаментальными украшениями в виде листьев. На первых этажах располагались вошедшие с недавних пор в моду заведения: от стильных кафе до бутиков с дизайнерской одеждой. Хотя попадались и старожилы, более привычные и знакомые: магазинчик, торговавший разного рода униформой, агентство недвижимости, салон-парикмахерская, художественная галерея и лавка, продававшая чемоданы и дорожные сумки. Те, что были временно закрыты, как правило, надежно защищали опущенные стальные двери-жалюзи.
  
  Он продолжил путь прямо посреди мостовой, не обращая внимания на проезжавшие мимо машины. Сейчас они не были для него проблемой. Уже давно он заметил, насколько лучше можно прочувствовать обстановку, если двигаться по проезжей части. Это давало наблюдателю несомненные преимущества. Ты мог смотреть вперед, по сторонам или даже совершить полный разворот на триста шестьдесят градусов — и снова окинуть взором то место, которое недавно миновал. Владеть всей полнотой информации о своем местонахождении и открывавшихся возможностях всегда важно.
  
  Поскольку интересовался он главным образом городской застройкой — архитектурой, планировкой, инфраструктурой, — на людей, попадавшихся ему в пути, он почти не реагировал. И в разговоры не вступал. Ему, например, было совершенно не интересно поздороваться с рыжеволосой дамой, стоявшей на углу, с сигаретой. Он даже не пытался понять, какое послание окружающим содержит ее манера одеваться: кожаная куртка, мини-юбка и черные колготки, петли на которых словно намеренно спущены. Как не собирался он выяснить мнение спортивного вида женщины в черной бейсболке, стремительно пересекавшей улицу прямо перед ним, о перспективах «Янкис» в нынешнем сезоне. Сам он никогда не смотрел бейсбольных матчей и понятия не имел, что происходит в мире спорта. Точно так же он не узнал, почему большая группа людей с путеводителями, торчащими из карманов, сгрудилась вокруг некой дамы и внимает ее словам, хотя, как он догадывался, это была всего лишь экскурсия, а дама — гидом.
  
  Добравшись до Брум-стрит, он приметил на углу симпатичный ресторан с небольшими белыми столиками и желтыми пластиковыми креслами, выставленными прямо на тротуар. Но снаружи никто не сидел. Плакат в витрине гласил: «Зайдите и согрейтесь!» Он приблизился и присмотрелся сквозь стекло к людям, пьющим кофе, работающим за портативными компьютерами или читающим газеты.
  
  В ресторанной витрине он снова заметил отражение автомобиля, который попадался ему и прежде во время путешествий. Похоже, «хонда-сивик». Заурядная машина, если не считать какого-то прибора на крыше. Он уже видел ее неоднократно. И если бы не знал, что это в принципе невозможно, решил бы, что за ним следят. Выбросив подобные мысли из головы, он снова стал вглядываться в интерьер ресторана.
  
  Жаль, что нельзя зайти и заказать чашечку латте или капуччино. Он почти ощущал аромат кофе. Но нужно двигаться дальше. Ему предстояло еще столько всего увидеть, а времени оставалось мало. Завтра он планировал побывать в Монреале, а потом, в зависимости от того, как много успеет сделать там, через день перебраться, вероятно, в Мадрид.
  
  Но это место он запомнит. Плакат в витрине, столики и кресла на тротуаре. Другие заведения вдоль Очард-стрит. Узкие проходы между зданиями. Как и все замеченное им на Спринг и Малберри, Гранд и Кросби, Принс и Элизабет, Кенмар и Деланси.
  
  Запомнит все.
  
  Он успел удалиться на треть квартала от перекрестка с Брум-стрит, когда бросил тот самый взгляд вверх.
  
  Казалось, вот тут-то и сыграл свою роль элемент случайности. Заключался же он вовсе не в том, что он как раз появился на Очард-стрит. Необычным был сам по себе факт, что он посмотрел поверх витрин магазинов. С ним такое происходило крайне редко. Обычно он изучал различного рода учреждения, читал вывешенную снаружи информацию, наблюдал за людьми сквозь витрины кафе, запоминал номера домов, но далеко не всегда поднимал взгляд выше первого или второго этажей. Порой забывал об этом, но чаще слишком торопился. Вот почему он мог запросто пройти дальше вдоль улицы, так и не заметив именно того окна именно в том многоквартирном доме.
  
  Но существовала вероятность, подумал он, что случайность здесь ни при чем. Наверное, ему было заранее предопределено посмотреть в то окно. Может, столь странным образом его подвергали проверке, чтобы удостовериться, готов ли он, пусть сам он был в этом совершенно уверен. Однако те, кто хотел использовать его незаурядные способности, не были, видимо, убеждены, стоит ли брать его в свою команду.
  
  Окно располагалось на третьем этаже над магазином, торговавшим сигаретами и периодикой (в его витрине снова отразилась та самая машина), и бутиком. Окно делилось горизонтальной рамой на две части. Половину нижней из них занимал торчавший наружу кондиционер. Но его внимание привлекло нечто белое поверх кондиционера.
  
  Поначалу показалось, будто это вырезанная из пенопласта голова, какие в небольших универмагах и парикмахерских используют для демонстрации париков. «Какая глупая идея — выставить болванку из-под парика в окне квартиры», — подумал он. Лысая, лишенная каких-либо черт лица голова смотрела поверх Очард-стрит. Впрочем, чего только не увидишь в окнах такого города, как Нью-Йорк! Будь этот предмет его собственным, он по крайней мере нацепил бы на него солнцезащитные очки, чтобы сделать чуть более похожим на голову человека. Проявил бы хоть немного фантазии. Правда, большинство людей не считали его наделенным богатым воображением.
  
  Но чем дольше он всматривался, тем менее был уверен, что перед ним белая пенопластовая голова. Ее поверхность для этого выглядела слишком блестящей и вроде бы даже скользкой. Больше похоже на целлофан, из которого делают пакеты для продуктов из специализированных магазинов или для белья, предназначенного для сдачи в химчистку.
  
  Он попытался вглядеться пристальнее.
  
  Занятно, но и при более внимательном рассмотрении этот белый и почти круглый предмет в окне все равно формой напоминал человеческую голову. Искусственный материал натянулся поверх выступа, который мог быть только носом. Он плотно облепил нечто похожее на лоб вверху и подбородок — внизу. Можно было даже различить очертания рта и губы, округлившиеся в попытке сделать вдох.
  
  Или в крике.
  
  Это выглядело так, словно кому-то на голову натянули белый чулок. Но блеск материала все же подсказывал, что это, наверное, полиэтилен.
  
  Не слишком-то умный поступок — напялить себе на голову пластиковый пакет. Дурачась подобным образом, можно и задохнуться.
  
  При этом человек должен еще как-то изловчиться и тянуть за ручки пакета сзади, чтобы он с такой силой обтянул лицо. Но вот только рук человека снизу не было видно.
  
  И это заставило задуматься: уж не делает ли этого кто-то другой?
  
  О нет! Нет!
  
  Что же он сейчас наблюдал? Как кто-то натянул целлофановый пакет на голову другому человеку? Полностью перекрыв дыхание? Чтобы задушить? Не потому ли создавалось впечатление, будто рот жертвы жадно ловит воздух? С кем же такое творили? С мужчиной? С женщиной?
  
  Внезапно он вспомнил о мальчике в окне. Совершенно другом окне. Много лет назад.
  
  Но человек, которого он видел в окне сейчас, не напоминал мальчика или девочку. Это был взрослый. Взрослый, чья жизнь покидала его. Теперь это выглядело со стороны именно так.
  
  Он почувствовал, как сердце стало биться чаще. В своих путешествиях ему уже доводилось видеть всякое. Иногда что-то странное. Но то были мелочи в сравнении с этим зрелищем. Становиться свидетелем убийства ему пока не случалось. А в том, что он видел, как совершается убийство, не оставалось сомнений.
  
  Но он не закричал. Не полез в карман пиджака за сотовым телефоном, чтобы набрать «девять-один-один». Не забежал в соседний магазин, чтобы кто-то другой вызвал полицию. И не бросился сам в тот дом, чтобы, преодолев несколько лестничных пролетов, попытаться остановить происходившее за окном третьего этажа.
  
  Он лишь в задумчивости протянул руку, словно мог прикоснуться к лицу погибавшего от удушья, пощупать, что именно облепило его голову, сообразить, как… И может, тогда ему станет ясно, что же приключилось с этим человеком…
  
  Его настолько поглотило созерцание сцены в окне, что он не сразу услышал, как кто-то попытался привлечь его внимание. Кто-то стоявший по ту сторону двери.
  
  Потом он снял пальцы с компьютерной «мыши», резко развернулся в своем мягком рабочем кресле и спросил:
  
  — Ну? В чем дело?
  
  Дверь приоткрылась, и из коридора позвали:
  
  — Тащи свою задницу вниз, Томас. Пора поесть.
  
  — А что у нас на ужин? — спросил он.
  
  — Гамбургеры с гриля.
  
  Мужчина, сидевший в кресле у компьютера, произнес:
  
  — Хорошо. Иду.
  
  Он снова повернулся и вгляделся в кадр с окном, застывший на огромном мониторе. Размытое белое изображение обмотанной головы. Нечто призрачное. Видел ли это хоть кто-нибудь в то время? Поднял ли хоть кто-то взгляд?
  
  Вот мальчика в окне не видел никто. Никто не посмотрел вверх. Никто не пришел ему на помощь.
  
  Мужчина оставил изображение на экране, чтобы изучить его детальнее после ужина. И уже тогда решить, что следует предпринять.
  1
  Двумя неделями ранее
  
  — Заходи, заходи, Рэй!
  
  Гарри Пейтон пожал мне руку и провел в свой кабинет в юридической фирме, указав на красное кожаное кресло рядом с письменным столом. Будучи примерно ровесником отца, он выглядел на несколько лет моложе, чем папа в последнее время. При росте в шесть футов он был строен и подтянут, а голова блестела, как арбуз. Лысый череп некоторых мужчин старит, но только не Гарри. Он был любителем бега на длинные дистанции, и дорогие костюмы сидели на нем как влитые. Его рабочий стол свидетельствовал о страсти к порядку. Монитор компьютера, клавиатура, смартфон последней модели. И всего одна папка с бумагами. Остальная поверхность стола чиста, как холст, на который живописец еще не успел положить даже первый мазок.
  
  — Еще раз прими мои соболезнования, — вздохнул Гарри. — О твоем отце можно было бы говорить часами, но преподобный Клэйтон сумел изложить все превосходно, хотя и кратко. Адам Килбрайд был очень хорошим человеком.
  
  Я выдавил улыбку:
  
  — Да, священник превосходно справился со своей задачей, если учесть, что с моим отцом он не встречался ни разу. Папа ведь в церковь вообще не заглядывал. Так что нам, наверное, повезло, когда нашелся хоть кто-то, чтобы провести церемонию. Спасибо, что пришли на похороны. С вами мы почти дотянули до дюжины.
  
  Проводить отца в последний путь собрались одиннадцать человек, включая священника и меня самого. Еще там были Гарри и трое папиных сослуживцев из компании во главе с бывшим боссом Леном Прентисом, захватившим с собой жену Мари. Кроме того, присутствовал приятель отца, у которого когда-то был свой магазин хозяйственных товаров в Промис-Фоллз, но он разорился, не выдержав конкуренции с открывшимся на окраине «Хоум депо».[1] Из Кливленда приехали младший брат отца Тед с женой Робертой. Еще была соседка Ханна, чьей фамилии я так и не узнал, и Джули Макгил, с которой мы с Томасом учились когда-то в школе, ставшая теперь репортером местной газеты «Промис-Фоллз стандард». Она поместила заметку о несчастье, случившемся с отцом, но о похоронах ничего писать не собиралась. Трагическая гибель папы стоила нескольких строк, но ведь он не являлся одним из столпов местного общества или президентом отделения «Ротари-клуба», и его смерть не наделала достаточно шума, чтобы освещать церемонию прощания в прессе. А потому Джули пришла лишь отдать дань уважения покойному, только и всего.
  
  После поминок у сотрудников похоронного бюро осталось множество лишних бутербродов с яичным салатом. И они настояли, чтобы я забрал их с собой для своего брата. Конечно, я объяснил его отсутствие недомоганием, но никто (из тех, разумеется, кто моего брата знал) мне не поверил. На обратном пути я с трудом поборол искушение выбросить сандвичи в окно машины, чтобы они достались птицам, а не моему братишке, но все-таки довез еду до дома, и она была благополучно им съедена.
  
  — А я так надеялся, что твой брат все же появится, — сказал Гарри. — Давненько я не видел его.
  
  Мне сначала показалось, будто речь идет о нашей нынешней встрече, и тогда это звучало странно, поскольку брат не мог быть душеприказчиком отца, но потом я сообразил, что Гарри имел в виду похороны.
  
  — Ничего не смог поделать, как ни старался, — произнес я. — На самом деле он не был болен.
  
  — Я догадался.
  
  — Как я его ни уговаривал, все оказалось тщетно.
  
  Пейтон сочувственно покачал головой:
  
  — А ведь твой отец так старался окружить его заботой. Не меньше, чем Роуз, ваша мама, упокой ее душу, Господи! Сколько лет ее уже нет с нами?
  
  — Она умерла в 2005 году.
  
  — Вот, очевидно, когда ему стало трудно с ним управляться.
  
  — В то время он еще работал в «Пи энд Эл», — заметил я, имея в виду типографию «Прентис энд Лонг». — И мне кажется, по-настоящему тяжело отцу стало только после преждевременного выхода на пенсию. Приходилось все время проводить дома, и это его мучило, хотя он был не из тех мужчин, которые устраняются от решения проблем. — Я закусил губу. — Мама… Она умела от всего абстрагироваться. Принимала ситуацию как должное, но для отца это оказалось гораздо сложнее.
  
  — Адам был еще не старым, — заметил Гарри. — Боже! Всего шестьдесят два. Весть о его гибели меня как громом поразила.
  
  — Меня тоже, — кивнул я. — А ведь мама годами твердила ему, что косить траву вдоль того склона на тракторе очень опасно. Но он лишь отмахивался. Мол, я знаю, что делаю, не лезь. И что его только туда тянуло? Это самый отдаленный от дома край их участка земли. Его не видно ни с дороги, ни из домов. Уклон в сторону оврага почти в сорок пять градусов. И все равно отец упрямо косил там на тракторе, проходя вдоль склона и используя свое тело как противовес, чтобы машина не перевернулась.
  
  — Как думаешь, Рэй, сколько твой отец пролежал там, пока его нашли?
  
  — Папа отправился косить, вероятно, сразу после обеда, а обнаружили его в шесть часов вечера. Когда трактор опрокинулся и накрыл его сверху, руль пришелся как раз в это место, — я указал на свой желудок, — раздавив ему все внутренности.
  
  — Боже милостивый! — Гарри машинально положил руку себе на живот, словно пытаясь вообразить, какую безумную боль должен был испытывать отец.
  
  Я же не мог ничего к этому добавить.
  
  — Он был на год моложе меня, — продолжил Гарри. — Мы иногда встречались с ним, чтобы пропустить по стаканчику. А пока еще была жива Роуз, порой играли вместе в гольф. Но Адам всегда с неохотой оставлял твоего брата одного в доме надолго, и потому у него вечно не хватало времени, чтобы пройти все восемнадцать лунок.
  
  — Да и играл папа не слишком умело, — заметил я.
  
  Гарри грустно улыбнулся:
  
  — Врать не буду. Загнать шар в лунку с короткой дистанции он мог неплохо, но его дальние удары оставляли желать лучшего.
  
  — Что верно, то верно, — рассмеялся я.
  
  — А вот когда Роуз не стало, у твоего отца не находилось даже времени, чтобы хотя бы просто поработать над ударом на тренировочном стенде.
  
  — Он был о вас самого высокого мнения, — произнес я. — Всегда считал вас прежде всего другом и уже во вторую очередь — своим адвокатом.
  
  Они действительно дружили почти четверть века. Еще с тех времен, когда Гарри пережил трудный развод и был вынужден оставить дом бывшей жене, а сам долго ютился в квартирке над обувным магазином в центре Промис-Фоллз — небольшого городка на севере штата Нью-Йорк. Он любил в шутку повторять, какая наглость с его стороны предлагать себя клиентам в качестве адвоката по бракоразводным делам после того, как его самого обобрали до нитки в ходе точно такого же процесса.
  
  Телефон Гарри издал короткий сигнал, означавший получение электронного письма, но он даже не взглянул на него.
  
  — Когда я в последний раз разговаривал с папой, — сказал я, указывая на телефон, — он как раз подумывал о том, чтобы купить такой же. Его старым мобильником, конечно, можно было фотографировать, но снимки получались некачественные. И ему хотелось отправлять сообщения через Интернет.
  
  — Да уж, Адам никогда не испытывал робости перед электронными новинками, — кивнул Гарри, складывая ладони вместе и подавая тем самым сигнал, что нам пора переходить к сути дела, ради которого я к нему пришел. — На похоронах ты обмолвился, что по-прежнему живешь в своей мастерской в Берлингтоне, так?
  
  Я действительно жил по противоположную сторону границы штата Вермонт.
  
  — Да, — подтвердил я.
  
  — Как с работой?
  
  — Неплохо, хотя изменения затронули и нашу профессию.
  
  — Я тут как-то видел один из твоих рисунков. Кстати, правильно их так называть?
  
  — Конечно. Рисунки, иллюстрации, карикатуры.
  
  — Пару недель назад один из них попался мне на глаза в книжном обозрении «Нью-Йорк таймс». Твой стиль я узнаю безошибочно. У всех твоих персонажей огромные головы на хлипких телах, и создается впечатление, будто из-за этого они вот-вот упадут. Но очертания у фигур округлые и плавные. А еще мне нравится, как ты умеешь тонировать их кожу и все остальное. В чем секрет?
  
  — Пользуюсь обычным распылителем для краски.
  
  — «Таймс» часто к тебе обращается?
  
  — Не так часто, как прежде. Намного легче вытащить старую иллюстрацию из архива, чем заказать художнику оригинальную работу. Газеты и журналы урезают расходы. Сейчас я чаще выполняю заказы сайтов в Интернете.
  
  — То есть ты их разрабатываешь? Я имею в виду сайты.
  
  — Нет. Делаю эскизы оформления и передаю их разработчикам.
  
  — Еще недавно я бы посчитал, что для работы на издания, выходящие в Нью-Йорке и Вашингтоне, полезно было бы жить где-то рядом. Но в наши дни это, как можно догадаться, уже не имеет значения.
  
  — Для всего, что невозможно отсканировать и передать по электронной почте, существуют фирмы срочной доставки вроде «Федерального экспресса», — ответил я.
  
  Воспользовавшись паузой, Гарри открыл лежавшую перед ним папку и стал просматривать хранившиеся в ней документы.
  
  — Рэй, ты уже ознакомился с содержанием завещания своего отца?
  
  — Да.
  
  — Он давно не вносил в него никаких изменений. Сделал лишь пару поправок после смерти жены. Однако я случайно встретился с ним. Он сидел в отдельной кабинке ресторана «Келлис» и пил кофе. Предложил и мне чашечку. Он был один за столиком у окна и разглядывал прохожих на улице. Перед ним лежал свежий номер «Стандарда», но он к нему не притрагивался. Мне и прежде доводилось видеть его там. Складывалось впечатление, будто ему иногда необходимо побыть наедине с собой, отдохнуть от дома. Но в тот раз он мне помахал, рукой приглашая за свой стол, и сказал, что хочет переписать завещание, включив в него несколько особых оговорок. Но только руки у него до этого так и не дошли.
  
  — Чего не знаю, того не знаю, — произнес я, — но вы меня не удивили. Ситуация с моим братом не меняется в лучшую сторону, а потому он вполне мог решить оставить одному из своих сыновей большую долю, чем другому.
  
  — Буду с тобой откровенен. Если бы Адам все-таки пришел ко мне в контору для изменения завещания, я бы настоятельно не рекомендовал ему перераспределять собственность в пользу одного из сыновей. «Никогда не выделяй особо кого-либо из своих детей, чтобы не породить раздоров, когда тебя не станет», сказал бы я ему. Но разумеется, окончательное решение осталось бы за ним. Впрочем, хотя завещание в его нынешнем виде выглядит достаточно простым и ясным, там есть моменты, над которыми тебе придется поразмыслить.
  
  Я представил отца, сидящего в кабинке ресторана. Странно, ведь после смерти мамы он мог проводить сколько угодно времени в одиночестве, даже не выходя из дома, пусть формально он и не оставался там совершенно один. Чтобы уединиться, ему можно было не выходить за порог. Хотя его желание ненадолго сбежать можно понять. Иногда каждому из нас хочется знать, что вокруг никого нет, или просто сменить обстановку. Но сама мысль об этом наводила на меня тоску.
  
  — Как я понял, по нынешнему тексту завещания мы все делим пополам, — сказал я. — И если дом с участком будут проданы, половину денег получу я, а вторую — мой брат.
  
  — Да. Недвижимость, деньги и ценные бумаги — все делится пятьдесят на пятьдесят.
  
  — Наличными это примерно сто тысяч, — прикинул я. — Все, что родители сумели накопить на старость. Они жили очень экономно. Почти ничего не тратили на собственные нужды. На сто тысяч отец мог бы спокойно прожить до самой смерти… — Я произнес эту фразу и осекся. — Если бы прожил еще двадцать или тридцать лет… И есть еще страховка, но на незначительную сумму, верно?
  
  Гарри Пейтон кивнул и откинулся на спинку кресла, сведя пальцы рук на затылке. Затем втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
  
  — Тебе придется решать, как поступить с домом. Ты имеешь полное право выставить его на продажу, а вырученную сумму поделить с братом. Ипотека полностью выплачена, и, по моим прикидкам, можно выручить тысяч триста или даже четыреста.
  
  — Около того, — подтвердил я. — Там только земли почти шестьдесят акров.
  
  — Значит, каждый из вас сможет положить себе в карман плюс-минус четверть миллиона. Сумма приличная. Сколько тебе лет, Рэй?
  
  — Тридцать семь.
  
  — А брат на два года моложе?
  
  — Да.
  
  Пейтон в задумчивости кивнул.
  
  — Если вложить деньги с умом, ему их хватит на несколько лет, но проблема в том, что он все еще очень молод, и пройдет долгое время, прежде чем он сможет рассчитывать на социальное пособие. Ведь, как говорил мне твой отец, на то, что он когда-либо найдет работу, рассчитывать не приходится.
  
  — Это правда.
  
  — Что касается тебя, то здесь все обстоит иначе. Ты можешь использовать свою долю, вложив деньги в дело, или купить дом побольше в расчете на… Знаю, знаю. Сейчас ты не женат, Рэй, но наступит день, когда встретишь кого-то, пойдут дети…
  
  — Понимаю, о чем вы, — оборвал я его, — но пока никого не наблюдаю на горизонте.
  
  В свое время — тогда мне только перевалило за двадцать — я дважды чуть не женился, но в результате этого так и не случилось.
  
  — В подобных делах ничего нельзя предсказать заранее, — махнул рукой Гарри. — Я, конечно, не вправе влезать официально, но поскольку твой отец наверняка захотел бы, чтобы я позаботился о его мальчиках, чувствую необходимость по мере сил помочь вам советом. — Он рассмеялся. — Хотя какие вы теперь мальчики? Те времена давно ушли в прошлое.
  
  — Я все равно благодарен вам, Гарри.
  
  — Вот к чему я клоню, Рэй. Наследство отца для тебя вещь, разумеется, приятная, но ведь ты легко обошелся бы и без него. Ты хорошо зарабатываешь, а если, не дай Бог, эта работа перестанет давать достаточно денег, найдешь другую и, уверен, всегда будешь крепко стоять на ногах. А для твоего брата… Для него наследство — единственный источник дохода, который он когда-либо будет иметь. Ему могут понадобиться все его деньги от продажи дома только для того, чтобы удержаться на плаву, но лишь при условии, что он найдет недорогое жилье или получит субсидию на его аренду.
  
  — Мне это уже приходило в голову.
  
  — Тогда ответь на вопрос, который не дает мне покоя. Ты сможешь заставить его покинуть родительский дом? Причем не для однодневной прогулки, а навсегда?
  
  Я оглядел его кабинет, словно в поисках подсказки.
  
  — Даже не знаю. Он ведь не страдает этой, как ее… агорафобией? Иногда папе удавалось выманить его из дома. Правда, в основном для поездок к врачу.
  
  Мне не хотелось произносить слова «психиатр», но Гарри знал, о каком докторе идет речь.
  
  — Проблема не в том, чтобы вытащить Томаса наружу. Гораздо сложнее оторвать его от компьютера. Когда бы они с папой ни уезжали, оба затем возвращались совершенно измотанные. Поэтому мне очень не хотелось бы заставлять его переселяться в другое место.
  
  — Что ж, тогда давай пока оставим эту тему, — произнес Гарри. — Могу с радостью сообщить, что твоя роль душеприказчика не потребует больших усилий. Просто придется несколько раз заехать сюда и оформить кое-какие бумаги. У меня могут неожиданно возникнуть мелкие вопросы, но тогда я попрошу Элис позвонить тебе по телефону. А ты сам, вероятно, захочешь, чтобы вашу собственность оценили и точнее назвали сумму, какую можно за нее выручить. — Он порылся в листках из папки. — Если не ошибаюсь, у меня здесь есть все твои номера и адрес электронной почты.
  
  — Должны быть, — кивнул я.
  
  — И между прочим, твой отец прислал мне копию своей страховки. Она покрывает и смерть в результате несчастного случая.
  
  — Я об этом не знал.
  
  — Это еще пятьдесят тысяч. Так сказать, небольшая добавка в общий котел.
  
  Гарри сделал паузу, давая мне время осмыслить новую информацию.
  
  — Значит, ты пробудешь у нас какое-то время, прежде чем вернешься к себе в Берлингтон?
  
  — Да, пока не улажу все дела.
  
  На сегодня мы закончили. Когда Гарри провожал меня к выходу, он положил мне ладонь на руку и неожиданно спросил:
  
  — Рэй, если бы твой брат заметил, что отца долго нет дома, и отправился искать его немного раньше, это что-нибудь изменило бы?
  
  Я и сам не раз задавался тем же вопросом. Папа пролежал, придавленный к земле трактором на склоне холма, несколько часов, прежде чем брат нашел его там. А ведь сама авария должна была сопровождаться немалым шумом. Грохот опрокидывающегося трактора, скрежет вращающихся лезвий.
  
  Кричал ли отец? И если кричал, то можно ли было услышать его сквозь треск мотора? Доносились ли до дома какие-то звуки вообще?
  
  Впрочем, мой брат скорее всего в любом случае ничего не услышал бы.
  
  — Мне пришлось смириться с мыслью, что ничего изменить было нельзя, — ответил я. — И не вижу смысла строить иные предположения.
  
  Гарри понимающе кивнул:
  
  — Ты прав. Наверное, так и следует все воспринимать. Что случилось, то случилось. Время не повернешь вспять.
  
  Я ждал, что Гарри выдаст на прощание еще серию затертых клише, но он лишь спросил:
  
  — Твой брат ведь действительно полностью скрылся от действительности в своем маленьком мирке?
  
  — Вы даже не представляете, до какой степени, — сказал я.
  2
  
  Я сел в машину и вернулся к дому отца.
  
  После маминой смерти я очень долго думал об этом месте как о доме родителей, хотя папа жил там уже без нее. Мне потребовалось несколько лет, чтобы привыкнуть к этому. А теперь, когда после гибели папы прошло менее недели, я знал, что какое-то время не перестану по-прежнему считать дом принадлежащим исключительно ему.
  
  Но ведь это не так. Теперь все изменилось. Это мой дом.
  
  И дом моего брата.
  
  Хотя я никогда здесь не жил. Приезжая ненадолго навестить их, я ночевал в гостевой комнате, но в ней не осталось и не могло остаться никаких памятных вещей из времен моего детства: ни пачки припрятанных номеров «Плейбоя» и «Пентхауса», ни моделей автомобилей на полках, ни плакатов на стенах. Родители купили дом, когда мне исполнился двадцать один год, и я даже успел покинуть наше прежнее фамильное гнездо на Стоунивуд-драйв в самом центре Промис-Фоллз. Папа с мамой лелеяли надежду, что один из их сыновей выбьется в большие люди, но, похоже, расстались с мечтой, когда я забросил учебу в университете Олбани и нашел работу в художественной галерее на Бикман-стрит в Саратога-Спрингс.
  
  Родители никогда не стремились стать фермерами, но стоило им увидеть это место, как оно сразу покорило их. Во-первых, дом располагался практически за городом и в нескольких сотнях ярдов от ближайших соседей. Это создавало ощущение уединенности, обладания личным пространством. И снижало вероятность повторения инцидента.
  
  Во-вторых, даже отсюда отцу было недолго добираться до работы. Вот только вместо того, чтобы по дороге туда проезжать Промис-Фоллз через центр, он всегда пользовался объездным шоссе, прокладку которого завершили в конце 1970-х годов. Отцу нравилось трудиться в «Пи энд Эл», и он даже не пытался искать другую фирму, чтобы работать ближе к дому.
  
  В-третьих, дом был прекрасен сам по себе с окнами в мансарде и террасой по всему периметру. Мама обожала сидеть на ней в течение по меньшей мере трех времен года из четырех. Вместе с домом продавался большой амбар, который не был отцу особенно нужен. Он использовался как склад инструментов и место стоянки трактора для стрижки травы. Но им обоим нравилась эта нехитрая постройка, пусть ее и не заполняли каждую осень ароматным сеном, как при прежних владельцах.
  
  Земельный участок был действительно обширным, но родители всерьез ухаживали только за парой акров. Задний двор примерно на шестьдесят футов был плоским, а потом его поверхность резко уходила вниз, в неразличимый из дома овраг, тянувшийся к руслу реки. Она же плавно протекала через центр городка, чтобы потом образовать каскад водопадов, которые, собственно, и дали этому месту название Промис-Фоллз.[2]
  
  За все время, что я бывал у родителей, мне пришлось спуститься в овраг лишь однажды. Но теперь меня ожидала там работа, за нее я собирался приняться, как только соберусь с духом.
  
  Еще один большой и безлесный участок земли, обрабатывать который отец был не в состоянии, сдавали в аренду соседям-фермерам. И многие годы это служило моим родителям дополнительным, хотя и чисто номинальным источником дохода. А ближайший лес простирался уже по противоположную сторону шоссе. Поэтому, когда сворачиваешь с основной дороги на проселок, дом и амбар двумя прямоугольниками сразу же возникали в отдалении. Мама не уставала повторять, что ей нравится, когда к дому ведет длинная подъездная дорожка, потому что, стоило ей заметить, как в их сторону направлялась незнакомая машина — а это происходило, по ее собственному признанию, крайне редко, — у нее оставалось достаточно времени, чтобы морально подготовиться.
  
  Подготовиться к чему?
  
  — Люди обычно не появляются у тебя на пороге с хорошими новостями, — объясняла она.
  
  Что ж, таков, несомненно, был ее собственный жизненный опыт с самой юности, когда правительственный чиновник явился к ним с мамой домой, чтобы сообщить: ваш муж и отец пал смертью храбрых на поле брани в Корее.
  
  Я подъехал почти к самым ступеням, ведущим на террасу, и припарковал свою «ауди» рядом с микроавтобусом «крайслер», на котором папа ездил последние десять лет. Моя немецкая машина вызывала у него антипатию. Он считал, что не следует поддерживать экономику страны, которая не так давно являлась нашим врагом.
  
  — Так дойдет до того, — сказал он мне несколько месяцев назад, — что как только они начнут импортировать автомобили из Северного Вьетнама, ты себе сразу же купишь один из них.
  
  В ответ на такую принципиальность я предложил ему помочь отнести на помойку его любимый телевизор «Сони», огромный экран которого позволял хорошо видеть движение шайбы во время хоккейных матчей.
  
  — Его ведь произвели в Японии, не так ли? — злорадно спросил я.
  
  — Только дотронься до «ящика», и я тебе башку отверну! — огрызнулся отец, не найдя возражений по существу.
  
  Я взбежал по лестнице на крыльцо, перескакивая через две ступени, отпер входную дверь (мне не понадобился для этого отцовский ключ, потому что я всегда имел свой) и направился в кухню. Настенные часы показывали почти половину пятого. Самое время позаботиться об ужине.
  
  Я изучил содержимое холодильника, чтобы проверить, не осталось ли там чего после последней поездки отца в город за продуктами. Умением готовить он никогда не отличался и ограничивался самым элементарным. Мог, например, сварить спагетти или разогреть духовку и положить в нее курицу. Но на те частые дни, когда у него не хватало энергии даже на это, морозильник был забит гамбургерами, рыбными палочками, жареным картофелем и таким количеством прочих полуфабрикатов, что впору было открывать филиал фирмы «Стоуффер».[3]
  
  Что ж, на сегодня сойдет и это, но уже завтра придется поехать в супермаркет самому. Если честно, то я тоже не люблю готовить, и нередко по вечерам мне лень возиться с чем-то более сложным, чем миска залитых горячим молоком кукурузных хлопьев. Мне кажется, что одинокому человеку вообще трудно найти мотивацию для приготовления кулинарных изысков, как и употреблять пищу, сидя за обеденным столом. Я, к примеру, мог поужинать, стоя перед телевизором во время выпуска новостей, или тащил разогретую в микроволновке лазанью в мастерскую и поглощал ее, не отрываясь от работы.
  
  В холодильнике я нашел шесть банок «Будвайзера». Отец всегда отдавал предпочтение недорогим и проверенным сортам пива. Признаюсь, внутри у меня что-то екнуло, когда я брался за его последнюю в жизни упаковку, но это не помешало мне достать банку и вскрыть ее.
  
  — За тебя, папа! — произнес я, чуть приподнимая банку и пристраиваясь за столом.
  
  В кухне царила образцовая чистота. Отец всегда отличался аккуратностью и опрятностью во всем. Вот почему ему было трудно смириться с тем, во что превратились коридор и лестничная площадка второго этажа. У меня сложилось впечатление, будто любовь к порядку ему привили в армии. Он отслужил по призыву ровно два года, причем большую часть этого времени провел во Вьетнаме. Но никогда не рассказывал о пережитом.
  
  — Было — и прошло, — обрывал отец разговор, стоило кому-нибудь поднять эту тему.
  
  Сам он считал свою аккуратность и тщательность во всем профессиональными привычками работника типографии — где от точности и внимания к деталям зависело очень многое.
  
  Так я посидел еще немного, попивая отцовское пиво и собираясь с силами перед тем, как что-нибудь разморозить и разогреть в печи. Открыв вторую банку, стал доставать из морозильника продукты. Не зная, где что лежит в кухне, я выдвинул несколько ящиков, чтобы найти сервировочные подстилки, ножи с вилками и салфетки.
  
  Когда все было почти готово, я пересек гостиную, но замер на лестнице, прежде чем подняться наверх. Захотелось снова взглянуть на гостиную, где стояли диван с клетчатой обивкой, купленный моими родителями лет двадцать назад на распродаже в Олбани, кресло-качалка, в которой отец располагался, когда смотрел передачи на своем драгоценном «Сони», потертый журнальный столик, приобретенный одновременно с диваном.
  
  Но если мебель новизной не отличалась, то на современные технологии отец явно не скупился. Здесь был тот самый телевизор с плоским экраном диагональю в тридцать шесть дюймов и функцией высокого разрешения, который отец купил год назад специально для просмотра футбольных и хоккейных матчей. Ему нравились спортивные передачи, хотя и приходилось «болеть» в одиночестве. Внизу пристроился проигрыватель для DVD, а рядом находилось устройство, позволявшее заказывать через Интернет любые фильмы.
  
  Хотя и кино отец тоже смотрел один.
  
  Эта гостиная походила на миллионы других таких же гостиных. Совершенно стандартная. Ничего необычного.
  
  Чтобы увидеть нечто экстраординарное, достаточно было подняться в холл и коридор второго этажа.
  
  Родители пытались ограничивать странные увлечения моего брата пределами его комнаты, но потерпели в этой борьбе сокрушительное поражение. Стены коридора и холла, которые мама сама покрасила в бледно-желтый цвет много лет назад, были теперь полностью покрыты различного рода картами, планами, схемами, и едва ли можно было найти среди них хотя бы квадратный дюйм свободного пространства. Стоя на верхней ступеньке лестницы и глядя вдоль коридора, который вел к трем спальням и общей ванной комнате, я представил, что именно так мог выглядеть подземный командный пункт времен Второй мировой войны, где к стенам бункера были бы прикреплены огромные карты занятых врагом территорий, чтобы знатоки стратегии планировали по ним наступления своих армий. Но у военных все это располагалось бы хоть в каком-то порядке. Например, картам Германии и планам немецких городов было бы отведено на стене определенное место. Как Франции или Италии.
  
  Представлялось маловероятным, чтобы находящийся в здравом уме генерал разместил рядом карты Польши и Гавайских островов. Или залепил часть туристической схемы улиц Парижа картой расположения бензоколонок на автомагистралях Канзаса. Или приколол кнопками топографическую карту Алжира в соседстве со спутниковыми фотографиями Мельбурна. Или пришпилил степлером прямо в стену вырванную из журнала «Нэшнл джиографик» и основательно помятую карту Индии вместе с планом Рио-де-Жанейро.
  
  Этот пестрый бумажный ковер, это безумное лоскутное одеяло из карт, покрывавшее коридор, — все это выглядело так, словно кто-то поместил нашу планету в миксер и, смешав, превратил в обои.
  
  Красные стрелки, проведенные фломастером-маркером, соединяли карты между собой, придавая им некие невразумительные и случайные связи. Повсюду от руки были сделаны приписки. Поперек Португалии без видимой причины значилось: «236 миль». В отдельных и совершенно непредсказуемых местах коридора были проставлены цифры широты и долготы. Причем некоторые страны удостоились фотографий отдельных объектов. Ксерокопию с изображением известного здания сиднейской оперы коротким обрывком зеленого малярного скотча прилепили поверх карты Австралии. Старый снимок Тадж-Махала держался на карте Индии скорее всего с помощью шарика жевательной резинки.
  
  Непостижимо, как отец, оставшись один, все это терпел. Пока мама была жива, она принимала удар на себя. Говорила начинавшему возмущаться отцу, чтобы он на время ушел из дома, отправился в спорт-бар и посмотрел игру в обществе Ленни Прентиса и других товарищей по работе. Или навестил Гарри Пейтона. Но как папа мог выносить это позже, когда день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем проходил вдоль коридора? Неужели ему удавалось уговаривать себя ничего не замечать? Делать вид, будто перед ним только все та же желтая краска, которую многие годы назад он сам помог жене накатать валиком на стены?
  
  Я подошел к двери первой из спален, она, как обычно, оказалась закрыта, и уже поднял руку, чтобы негромко постучать, но прислушался. Из комнаты доносились голоса. Это был диалог, хотя голос принадлежал одному человеку. Смысл остался для меня неразборчивым. Я постучал.
  
  — Да! В чем дело? — отозвался Томас.
  
  Я открыл дверь, полагая, что он, вероятно, говорит по телефону, но трубки в его руке не увидел. Я сказал, что пора ужинать, и он пообещал сейчас же спуститься вниз.
  3
  
  — Рад снова слышать вас.
  
  — Спасибо, что ответили на мой вызов.
  
  — Вообще-то я не даю свой личный номер кому попало. Но на вас мы возлагаем особые надежды.
  
  — Я очень ценю ваше доверие, сэр. Поверьте, очень ценю.
  
  — Мной получено ваше последнее электронное письмо. Дела у вас идут весьма успешно.
  
  — Так точно, сэр.
  
  — Это хорошая новость.
  
  — Но позвольте спросить… Вам уже стала известна точная дата, когда все произойдет, сэр?
  
  — Нам бы очень хотелось обладать информацией. Но это так же сложно, как предсказать, когда нанесут свой очередной удар террористы. Сейчас мы пока ничего не знаем. Вот почему так важно быть готовым в любой момент.
  
  — Разумеется.
  
  — И, как я вижу, вы в полной готовности. Вы будете представлять для нас огромную ценность. Станете ресурсом особой важности.
  
  — Вы можете полностью на меня рассчитывать, сэр.
  
  — Надеюсь, вы осознаете, с каким риском связана ваша работа?
  
  — Осознаю, сэр.
  
  — Вы уникальны, и силы, враждебные нашему правительству, дорого бы дали, чтобы вы попали к ним в руки.
  
  — Я всегда настороже, сэр.
  
  — Правильно. Но мне пора идти. Жена возвращается сегодня из вояжа по Ближнему Востоку.
  
  — Неужели?
  
  — Да. И она вернется не с пустыми руками, можно не сомневаться.
  
  — Она сожалеет, что смогла добиться избрания на пост президента?
  
  — Отвечу просто. Не думаю, что у нее оставалась для сожалений хотя бы секунда свободного времени.
  
  — Полагаю, вы правы, сэр.
  
  — Что ж, продолжайте в том же духе.
  
  — Огромное спасибо, мистер президент. Я ведь могу… То есть это ведь правильно, что я по-прежнему обращаюсь к вам именно так?
  
  — Конечно. Ты остаешься президентом, даже если больше не занимаешь Белый дом.
  
  — Буду поддерживать с вами связь.
  
  — У меня нет в этом никаких сомнений.
  4
  
  — Предположим, ты остановился в отеле «Пон-Руаяль» и тебе нужно добраться до Лувра. Как ты это сделаешь? — приставал ко мне Томас. — Ну же, это задачка из самых легких!
  
  — Что? — рассеянно отозвался я. — О каком городе речь?
  
  Он вздохнул и посмотрел на меня через кухонный стол с такой грустью, словно я был нерадивым учеником, который расстроил учителя, показав, что не умеет считать хотя бы до пяти. Внешне мы с Томасом похожи друг на друга. Ростом примерно в пять футов и одиннадцать дюймов, с уже начавшими редеть темными волосами, хотя Томас на несколько фунтов тяжелее меня. Скажем так: меня можно сравнить с более стройным Винсом Воном[4] из «Тусовщиков», а Томаса — с уже набравшим лишнего веса Винсом Воном из «Развода по-американски». Вид у меня более здоровый, и физическое развитие здесь совершенно ни при чем. Если вообще не выходить из дома и проводить двадцать три часа в сутки у себя в спальне — а он ухитрялся отводить завтраку, обеду и ужину лишь три двадцатиминутных перерыва, — то лицо делается одутловатым и приобретает почти болезненную молочную бледность. Ему явно не хватало витамина D и не помешало бы провести хотя бы недельку на Бермудах. Впрочем, даже не побывав там ни разу, Томас наверняка мог назвать мне все местные отели и указать, на каких улицах они располагались.
  
  — Я ведь назвал Лувр. Разве трудно после этого понять, о каком городе мы говорим? Лувр! Проще некуда.
  
  — Ну разумеется, это Париж, — нехотя произнес я. — Ты говоришь о Париже.
  
  Он поощрительно, почти радостно закивал. С замороженным куском говядины, который я разогрел в микроволновке, Томас уже расправился, хотя сам я не съел еще и половины своей порции, уже понимая, что остального мне не осилить. Намазанный маслом кусок картона показался бы мне сейчас гораздо вкуснее. Брат сидел на стуле, развернувшись в сторону лестницы, словно в любую секунду был готов сорваться с места.
  
  — Правильно. Итак, тебе нужно попасть в Лувр. Каким путем направишься туда?
  
  — Понятия не имею, Томас, — устало сказал я. — Я знаю, где находится Лувр. Я не просто бывал в Лувре, а провел там целых шесть дней. Когда мне было двадцать семь лет, я месяц жил в Париже. Брал уроки рисунка. Но откуда мне знать об отеле, который ты имеешь в виду? Я останавливался в молодежном общежитии.
  
  — Это отель «Пон-Руаяль», — повторил он.
  
  Но я лишь смотрел на него и ждал.
  
  — На рю де Монталамбер.
  
  — Томас!
  
  — Это рядом с рю дю Бак. Напряги извилины. Старинный отель. Здание из серого камня, с вращающейся парадной дверью, из древесины грецкого ореха. Там еще рядом заведение, где делают рентген, потому что в витрине реклама маммографии и радиологии, а сверху вроде бы обычные квартиры с глиняными цветочными горшками в окнах. Этажей восемь, а внизу по левую руку расположен очень дорогой ресторан с тонированной витриной, у которого нет столиков снаружи в отличие от большинства других парижских кафе, а еще…
  
  И все это по памяти!
  
  — Пойми, я действительно устал, Томас. У меня сегодня состоялся очень серьезный разговор с Гарри Пейтоном.
  
  — Но ведь как раз до Лувра добраться оттуда проще простого. Ты практически мог бы увидеть его, едва выйдя на улицу из дверей отеля.
  
  — Ты не хочешь узнать, о чем мы беседовали с нашим адвокатом?
  
  Но Томас уже ожесточенно жестикулировал, показывая руками направления прямо у меня перед носом.
  
  — Ты пересекаешь рю де Монталамбер, минуешь треугольной формы тротуар и попадаешь на рю дю Бак. Там поворачиваешь направо и идешь прямо, пересекаешь рю де л’Юниверситэ, потом рю де Верней — я, кстати, не уверен, что произношу названия правильно, потому что в школе не занимался французским, — и видишь магазин, торгующий аппетитными булочками и хлебом, но ты идешь дальше через рю де Лилль, все время прямо…
  
  — Мистер Пейтон сообщил, что по завещанию отца этот дом теперь принадлежит нам с тобой.
  
  — …и если посмотришь в конец улицы, ты увидишь его. Я имею в виду Лувр. Хотя он все еще будет на противоположном от тебя берегу реки. Поэтому ты шагаешь дальше. Слева остается набережная Анатоля Франса, а справа — набережная Вольтера. Просто в том месте меняется название. Берешь чуть правее и переходишь через мост, он называется Пон-Руаяль. Как я понял, «пон» по-французски «мост». И стоит тебе оказаться на другом берегу, как ты уже на месте. Видишь, как все просто? Не нужно петлять и менять направления. Выходишь из отеля, поворачиваешь всего один раз — и, считай, ты достиг цели. А теперь давай разберемся с чем-нибудь посложнее. Назови мне отель в любой части Парижа, и я расскажу тебе, как до него добраться. Кратчайшим путем. Впрочем, порой в одно и то же место можно вроде бы попасть десятком разных маршрутов, но расстояние преодолеваешь примерно одинаковое. Как в Нью-Йорке. Хотя нет, на Нью-Йорк не похоже, потому что в Париже улицы повсюду. Он не делится на прямоугольные кварталы. Но ведь ты понял, что я хотел сказать?
  
  — Томас, остановись ненадолго, — попросил я, начиная терять терпение.
  
  Он посмотрел на меня, захлопав ресницами.
  
  — Зачем?
  
  — Нам нужно поговорить о папе.
  
  — Папа умер, — произнес брат и окинул меня таким взглядом, словно сомневался в моих умственных способностях.
  
  Но затем нечто похожее на печаль ненадолго исказило его лицо, и он посмотрел в сторону окна.
  
  — Это я нашел его. Рядом с оврагом.
  
  — Знаю.
  
  — Ужин задерживался. Я все ждал, что отец постучит в дверь и скажет, что пора садиться за стол. Потом я действительно проголодался и спустился вниз узнать, что происходит. Сначала обошел дом. Даже в подвал заглянул. Думал, может, он там чинит печку или еще что. Но его там не оказалось. Автобус стоял на месте, значит, отец находился где-то поблизости. Так и не найдя его в доме, я вышел наружу. Проверил амбар.
  
  Все это я уже слышал.
  
  — Затем обошел вокруг дома и, подойдя к склону, увидел его, придавленного трактором.
  
  — Мне это известно, Томас.
  
  — Я столкнул трактор с него. Это было тяжело, но мне удалось. А папа так и не поднялся. Тогда я бросился в дом и позвонил в полицию. Они приехали и сказали, что он мертв.
  
  — Знаю. Ты натерпелся страха.
  
  — Он все еще там.
  
  Да, трактор. Мне нужно было бы поднять его наверх и запереть в амбаре. Он так и остался у подножия холма. Я не знал, заведется ли мотор. Как я понял, топливо вытекло из бака, пока машина оставалась перевернутой. Впрочем, в амбаре всегда хранилась канистра с бензином.
  
  — Есть вещи, которые нам необходимо обсудить с тобой, — произнес я. — Например, что мы будем делать теперь, когда папы нет, и все такое.
  
  Томас кивнул.
  
  — Я как раз подумал, — сказал он, — нельзя ли мне развесить карты на стенах в его спальне? У меня почти не осталось для них места. Я помню, что папа и мама строго запретили мне прикреплять их на первом этаже или на лестнице, но ведь его комната на втором этаже. Вот я и хотел спросить, как ты отнесешься к этому. Он ведь там больше не спит. И мамы тоже нет. Наверху вообще не спит никто.
  
  Это было не совсем так. Пустовавшую прежде спальню рядом с комнатой Томаса поначалу занял я, поскольку мама всегда стелила мне там во время моих редких приездов. Но прошлой ночью я перебрался дальше по коридору, в бывшую спальню отца, потому что вынужден был слушать проникавшие через стену звуки щелчков «мыши», что скоро сделалось невыносимым. Я даже один раз поднялся среди ночи и попросил Томаса выключить компьютер, но он мою просьбу проигнорировал, и мне пришлось сменить комнату. Первое время я чувствовал себя не совсем уютно, ложась под одеяло отцовской кровати, но скоро перестал думать об этом. В эти дни я очень уставал, да и по натуре не слишком сентиментален.
  
  — Ты не можешь жить в этом доме один, — заявил я.
  
  — А разве я один? — возразил брат. — Ты ведь со мной.
  
  — Наступит день, когда мне придется вернуться домой.
  
  — Но ты же дома. Твой дом здесь.
  
  — Это вовсе не мой дом, Томас. Я живу в Берлингтоне.
  
  — Берлинтон, штат Вермонт, Берлингтон, штат Массачусетс, Берлингтон, штат Северная Каролина, Берлингтон, штат Нью-Джерси, Берлингтон, штат Вашингтон, Берлингтон в провинции Онтарио, Канада…
  
  — Томас!
  
  — Я просто не был уверен, известно ли тебе, как много есть других Берлингтонов. Следует выражаться точнее. Нужно говорить: Берлингтон, штат Вермонт, — иначе люди не поймут, где ты живешь.
  
  — Мне казалось, что уж ты-то это знаешь. Но ты все равно хочешь, чтобы я так поступал? То есть каждый раз, сообщая тебе, что еду в Берлингтон, добавлял «штат Вермонт»? Тебе это нужно?
  
  — Не сердись на меня!
  
  — Я не сержусь. Но нам действительно необходимо обсудить нечто важное.
  
  — Хорошо.
  
  — Когда я вернусь к себе домой, то буду волноваться, потому что ты останешься здесь совсем один.
  
  Томас улыбнулся, показывая, что беспокоиться не о чем.
  
  — Со мной все будет в порядке.
  
  — Но в этом доме всем занимался папа, — возразил я. — Готовил еду, делал уборку, оплачивал счета, ездил в город за продуктами, проверял исправность печи и вызывал мастеров, если случалась серьезная поломка. Все остальное он умел чинить сам. Если отрубалось электричество, отец спускался в подвал и переключал предохранители, чтобы снова дать свет. Ты знаешь, где находится щиток с предохранителями?
  
  — Печка работает отлично, — пробормотал Томас.
  
  — У тебя нет водительских прав, — продолжил я. — Как же ты собираешься снабжать себя продуктами?
  
  — Буду заказывать доставку.
  
  — Но ведь дом находится далеко. И потом, кто будет отбирать в магазине еду, которая тебе нравится?
  
  — Ты знаешь, что мне нравится.
  
  — Но меня же здесь не будет.
  
  — Тогда ты сможешь приезжать. Хотя бы раз в неделю. Привозить мне еду, платить по счетам, проверять печку, а потом возвращаться в свой Берлингтон, — он сделал паузу, — штат Вермонт.
  
  — А как насчет повседневных дел? Положим, у тебя даже есть продукты. Но сможешь ли ты хоть что-нибудь из них приготовить?
  
  Томас отвел взгляд. Я протянул руку и дотронулся до его ладони.
  
  — Посмотри на меня, — велел я.
  
  С большой неохотой Томас повернулся ко мне.
  
  — Ты никогда не думал, что если бы немного изменил свой образ жизни, то смог бы взять хотя бы часть всех этих хлопот на себя? — спросил я.
  
  — О чем ты?
  
  — О том, что тебе следует более рационально распределять свое время.
  
  На его лице отразилось недоумение.
  
  — Я прекрасно умею распределять свое время.
  
  Положив теперь обе ладони поверх стола, я усмехнулся:
  
  — Неужели?
  
  — Да. Все свое время я провожу с пользой.
  
  — Что ж, опиши мне, как проходит твой обычный день.
  
  — Какой именно? Среди недели или выходной?
  
  — А что, твое расписание с понедельника по пятницу сильно отличается от субботы и воскресенья?
  
  Томас изобразил глубокую задумчивость, прежде чем ответить:
  
  — Нет, наверное.
  
  — Тогда подойдет любой из дней. Выбирай сам.
  
  Теперь он уже посмотрел на меня с подозрением.
  
  — Ты хочешь посмеяться надо мной? Решил подразнить?
  
  — Но ты же сам сказал, что умеешь использовать свое время с умом. Так расскажи об этом.
  
  — Ладно, — кивнул Томас. — Я просыпаюсь примерно в девять, принимаю душ, а в половине десятого у папы уже готов завтрак. Вскоре я могу браться за работу.
  
  — Вот-вот, о работе! — воскликнул я. — Расскажи подробнее, чем ты занимаешься.
  
  — Ты знаешь.
  
  — Не припомню, чтобы раньше ты называл это работой. Рассказывай.
  
  — Я начинаю работать после завтрака, затем делаю перерыв на обед, снова работаю до ужина, а потом опять работаю и ложусь спать.
  
  — А ложишься ты часа в два-три ночи?
  
  — Да.
  
  — Ты не сообщил о сути своей работы.
  
  — Зачем ты устраиваешь мне допрос, Рэй?
  
  — Затем, наверное, что ты мог бы уделять своей работе, как ты это называешь, чуть меньше времени, и тогда у тебя появилась бы возможность немного позаботиться о себе. Ведь не секрет, Томас, что уже очень давно тебе приходится справляться с известными сложностями, которые продолжают тебя беспокоить. И я учитываю это так же, как все понимали наши родители. И по сравнению со множеством других людей, у которых та же проблема, что и у тебя, которые тоже слышат голоса и имеют прочие схожие симптомы, ты просто молодчина. Ты сам встаешь, сам одеваешься, и мы можем с тобой, как сейчас, сесть вместе и обо всем поговорить.
  
  — Конечно, — произнес Томас с раздражением. — Я совершенно нормальный человек.
  
  — Но то чрезмерное время, какое ты проводишь за своим… за своей работой, не позволяет тебе поддерживать порядок в доме и в собственной жизни, а если ты не способен на это, нам придется рассмотреть возможные варианты.
  
  — О чем ты? Какие варианты?
  
  — Например, о том, чтобы переселить тебя в другое место, — ответил я, тщательно подбирая слова. — Может, подыскать квартиру в городе. Или, — хотя, честно говоря, я еще только начал обдумывать это, — найти некое заведение, где ты станешь жить вместе с другими людьми, у которых такие же сложности, и где есть специальный персонал, берущий на себя все заботы, слишком обременительные для постояльцев.
  
  — Почему ты твердишь о каких-то «сложностях»? Нет у меня никаких сложностей, Рэй. Я страдал когда-то психическим расстройством, но сейчас все полностью под контролем. Вот если бы ты болел, например, артритом, хотел бы ты слышать от меня постоянно, что у тебя «сложности» с костями?
  
  — Прости, мне всего лишь хотелось…
  
  — А место, где ты предлагаешь мне поселиться, — это больница? Сумасшедший дом?
  
  — Я никогда не считал тебя сумасшедшим, Томас!
  
  — Не хочу, чтобы меня отправили в больницу. Еда там отвратительная. — Он посмотрел на остатки говядины в моей тарелке. — Даже хуже этой. В больничной палате наверняка не будет возможности подключиться к Интернету.
  
  — Никто не собирается помещать тебя в больницу. Но есть ведь дома, где жильцов окружают особым вниманием. Ты даже сможешь там сам для себя готовить еду. Я научу тебя, как это делать.
  
  — Я не хочу уезжать отсюда, — заявил брат. — Здесь все мои вещи. И вся моя работа тоже тут.
  
  — Но, Томас, за исключением всего лишь одного часа в сутки, все остальное время, когда не спишь, ты проводишь за компьютером, скитаясь по всему миру. И так день за днем, месяц за месяцем. Это очень вредно для тебя.
  
  — Это началось совсем недавно. Еще пару лет назад у меня были только мои карты, атласы и глобус. «Уирл-360» не существовало. С сайтом все стало иначе. Мне теперь кажется, будто я ожидал появления чего-то подобного всю свою жизнь.
  
  — Ты всегда был одержим картами, а теперь…
  
  — Интересовался. Я всегда интересовался картами. Я ведь не говорю, что ты одержим рисунками, на которых люди выглядят глупыми. Мне тут попался на глаза в журнале твой Обама в белом халате и со стетоскопом, словно он доктор. И я сразу решил, что ты изобразил его глупым.
  
  — Но в этом вся суть, — возразил я. — Я сделал шарж по желанию редакции журнала.
  
  — Допустим. Но ты же не считаешь себя одержимым? И я тоже думаю, что просто у тебя работа такая.
  
  Вообще-то обсуждать мы должны были не меня, и я продолжил:
  
  — Эта новая технология, сайт «Уирл-360», к сожалению, ничуть не лучше повышенного интереса к картам. Ты бродишь по улицам городов всего мира, что, вынужден признать, весьма увлекательное занятие. Проблема же, Томас, заключается в том, что ты не делаешь ничего больше.
  
  Он уперся взглядом в пол.
  
  — Слышишь? Ты не выходишь из дома. Не встречаешься с людьми. Ничего не читаешь. Даже телевизор не смотришь. Ты не делаешь и этого.
  
  — Там просто смотреть нечего, — сказал Томас. — Фильмы — один хуже другого. И в них делают столько ошибок! Заявляют, что действие происходит в Нью-Йорке, а ведь мне сразу видно, что снимали в Торонто, в Ванкувере или еще где-нибудь.
  
  — Но ведь невозможно всю оставшуюся жизнь просидеть за компьютером, прощелкивая «мышью» одну улицу за другой, и так до бесконечности. Ты действительно хочешь увидеть мир? Тогда выбирай любой город. Я полечу с тобой в Токио. Покажу тебе Мумбаи. Или тебе интереснее Рим? Давай отправимся туда. Мы сядем за столик в каком-нибудь ресторанчике у фонтана Треви, ты закажешь себе пиццу или пасту, на десерт возьмешь джелато[5] и получишь удовольствие, какого не испытывал прежде. И сможешь увидеть живой город вместо статичных изображений на мониторе. У тебя будет возможность прикоснуться ко всему, почувствовать под кончиками пальцев древние камни Нотр-Дама, вдохнуть ароматы ночного рынка на Храмовой улице в Гонконге, послушать караоке в Токио. Только выбери место, и мы полетим туда вместе.
  
  Томас бесстрастно посмотрел на меня.
  
  — Нет, мне совсем этого не хочется. Меня и здесь все устраивает. Тут я не подхвачу какую-нибудь заразу, не потеряю свой багаж, не попаду в отель с клопами в матраце, меня не ограбят бандиты, и я не заболею в стране, языка которой не знаю. К тому же у меня нет на это времени.
  
  — То есть как нет времени?
  
  — У меня нет времени, чтобы самому посетить каждый город. Отсюда я могу это сделать гораздо быстрее, чтобы закончить свою работу.
  
  — Какую работу, Томас?
  
  — Я не могу ответить тебе сразу. Мне необходимо сначала выяснить, вправе ли я ввести тебя в курс дела.
  
  Я издал вздох, больше похожий на стон, и провел ладонью по волосам. Мной овладела усталость, и я решил сменить тему:
  
  — Помнишь Джули Макгил из нашей школы?
  
  — Да, — кивнул брат. — А что?
  
  — Ничего. Просто она была на похоронах. Справлялась о тебе. Просила передать привет.
  
  — Ну, так ты мне его передашь?
  
  — Что? — не сразу понял я, но потом до меня дошло. — Привет тебе от Джули, Томас. Но если бы ты соизволил прийти в церковь, она сказала бы тебе это сама.
  
  Брат пропустил мое замечание мимо ушей. Его отказ участвовать в похоронах до сих пор вызывал во мне глубочайшую досаду.
  
  — Она училась в твоем классе?
  
  — Нет, — ответил он. — Она была на год старше меня и на год младше тебя. Проживала по адресу: Арбор-стрит, дом 34. Это двухэтажный коттедж с входом посередине, двумя окнами по бокам и тремя окнами наверху. Стены покрашены в зеленый цвет. В правой стороне каминная труба. На почтовом ящике нарисованы цветочки. Джули всегда была ко мне добра. Она все еще красавица?
  
  Я кивнул:
  
  — Пожалуй. И волосы у нее по-прежнему темные, только теперь она носит короткую стрижку.
  
  — А фигура такая же классная? — Томас спросил это без намека на фривольность, как если бы поинтересовался, водит ли она по-прежнему «субару».
  
  — Да. А у тебя с ней… Между вами что-то было?
  
  — Что именно? — Он действительно не понял вопроса.
  
  — Вы с ней встречались?
  
  — Нет.
  
  Впрочем, я мог бы и сам догадаться. У Томаса никогда не было постоянной девушки, а на свидания он ходил всего несколько раз. Его странный, замкнутый характер мало способствовал этому, и я вообще не был уверен, интересовали ли брата когда-нибудь всерьез представительницы прекрасного пола. В те годы, когда я сам еще прятал под кроватью известного рода журнальчики, Томас уже собирал свою необъятную коллекцию карт.
  
  — Но она мне нравилась, — продолжил он. — А однажды спасла меня.
  
  Я вскинул голову, пытаясь припомнить, о чем речь.
  
  — Ты имеешь в виду тот случай с братьями Лэндри?
  
  Томас кивнул. Однажды он возвращался домой из школы, когда дорогу ему преградили Скайлер и Стэн Лэндри — двое местных драчунов с коэффициентами умственного развития, которые даже при сложении вместе давали цифру, близкую к нулю. Братья начали с издевок над привычкой Томаса иногда разговаривать в классе с самим собой, а потом уже пустили в ход кулаки, когда появилась Джули Макгил.
  
  — И что же она сделала?
  
  — Крикнула, чтобы они оставили меня в покое. Встала между ними и мной. Обозвала их трусами и еще одним словом.
  
  — Каким?
  
  — Мерзавцами.
  
  — Теперь вспоминаю, — кивнул я.
  
  — Было стыдно, что за меня заступилась девчонка. Но если бы она не пришла на помощь, меня бы тогда здорово отдубасили… У нас есть что-нибудь на десерт?
  
  — Не знаю. Хотя, по-моему, я видел в морозильнике коробку с мороженым.
  
  — Ты не мог бы принести мне немного наверх? Я просидел с тобой дольше, чем планировал, и мне пора возвращаться. — Он поднялся из-за стола.
  
  — Да, конечно, — ответил я.
  
  — Я там кое-что разглядел.
  
  — Что именно?
  
  — На мониторе. Думаю, тебе можно взглянуть. Для этого не требуется специальное разрешение или допуск. По крайней мере мне так кажется.
  
  — Что же там?
  
  — Тебе лучше посмотреть самому. На объяснение потребуется больше времени.
  
  — Намекни хотя бы.
  
  Но Томас был упрям.
  
  — Посмотришь сам, когда принесешь мне мороженое.
  5
  
  Через пять минут я поднялся в комнату брата. Из коробки ванильного мороженого мне с трудом удалось выскрести остатки, которых хватило на одну небольшую порцию, но этого было достаточно, поскольку сам я уже не хотел ничего.
  
  Как я теперь понимал, мне вообще не следовало рассчитывать, что смогу уговорить брата изменить образ жизни. Родители годами стремились сделать это, но безуспешно, и глупо с моей стороны полагать, будто я сумею добиться большего. Мой брат оставался верен себе. Он всегда жил так, и с годами оставалось все меньше надежды на какие-то перемены.
  
  Первые признаки проявились достаточно рано, хотя не все сразу. Томас увлекся картами в шесть лет, и поначалу родители даже посчитали, что это хорошо. Когда у нас бывали гости, брат служил для родителей предметом гордости, и они демонстрировали его таланты, как другие хвалятся музыкальными способностями своего чада и просят сыграть на пианино для присутствующих что-нибудь из Брамса.
  
  — Пожалуйста, выберите какую-нибудь страну, — обращался к гостям отец. — Любую страну мира.
  
  Немного помявшись, поскольку им был не совсем ясен смысл происходившего, друзья семьи делали выбор. «Пусть это будет Аргентина», — говорили они, например. А потом Томас брал в руки карандаш, альбом и изображал страну на листе бумаги. Точками обозначал города и надписывал их названия. Схематично показывал сопредельные государства. И передавал свое произведение для всеобщего обозрения.
  
  Проблема же часто заключалась в том, что гости сами не отличали Аргентину от Арканзаса и не могли оценить, насколько точна нарисованная Томасом карта, а потому отцу приходилось доставать с полки атлас, находить в нем Аргентину и восклицать:
  
  — Нет, вы только полюбуйтесь! Просто невероятно! Он даже указал город Мендоса именно там, где он и должен находиться. Этот мальчишка станет великим картографом, помяните мое слово. Голову даю на отсечение!
  
  Если Томасу не всегда нравилась роль домашнего фокусника, то виду он не подавал. В те дни мне самому он представлялся всего лишь как одаренный братишка. Не без странностей, излишне застенчивый, но внешне без каких-либо серьезных проблем.
  
  Хотя проблемы дали о себе знать уже скоро.
  
  Родители действительно гордились способностями Томаса. Мне же они порой досаждали. По крайней мере в те дни, когда мы всей семьей отправлялись на отдых. Мама укладывала в сумки необходимые вещи, отец загружал их в багажник, и мы отправлялись в путь, в сторону Атлантик-Сити, Флориды или Бостона. Мама плохо ориентировалась в пространстве и с трудом разбиралась в дорожных картах, которые бесплатно раздавали на каждой заправке, хотя блестяще умела складывать их потом в нужном порядке.
  
  Читать карту приходилось отцу. А потому мне и сейчас смешно слышать, как опасно посылать в движении текстовые сообщения по мобильному телефону. Если бы уже существовали смартфоны, мой отец успел бы набрать на своем полный текст «Моби Дика», затратив те же усилия, что и на поиски объездного шоссе вокруг Буффало. Мама сворачивала ему карту до минимально возможных размеров, клала поверх руля, и папа заглядывал в нее каждые несколько секунд, пока мы мчались по просторам Америки.
  
  Но так происходило до того, как Томасу исполнилось семь лет.
  
  — Пап, давай, карту буду читать я, — однажды предложил он.
  
  Отец пытался отмахнуться от него, но брат упорствовал. И тот, вероятно, подумал: ладно, тоже мне большое дело, пусть мальчишка считает, что приносит пользу. Но для Томаса это не было игрой. Он не притворялся, будто прокладывает маршрут, подобно тому как некоторые дети, еще не умея читать, листают страницы и цитируют сказки по памяти.
  
  Томасу достаточно было нескольких секунд, чтобы, подняв голову от карты, сказать:
  
  — Держись на 90-й еще десять миль, а потом сворачивай к востоку на 22-ю.
  
  — Дай-ка карту сюда, — проворчал отец и снова принялся изучать ее, положив на руль. — Будь я проклят, а ведь парень прав! — воскликнул он.
  
  Когда доходило до чтения карт, Томас оказывался прав всегда.
  
  Я, впрочем, сделал попытку отобрать у него пальму первенства, решив, что как старший брат штурманом должен быть я. Меня мучила ревность, когда я слышал отца, обращавшегося за советом к Томасу.
  
  Но папа сразу это пресек:
  
  — Рэймонд! Оставь братишку в покое и дай ему заняться своим делом. Он у нас настоящий специалист.
  
  Я бросил взгляд на маму, ища у нее поддержки, но она произнесла:
  
  — Есть вещи, которые хорошо получаются у тебя, но карты лучше предоставить Томасу.
  
  — А что хорошо получается у меня? — спросил я.
  
  — Ты, например, хорошо рисуешь. Давай ты сделаешь зарисовки тех мест, где мы побываем во время поездки? Это будет интересно.
  
  Я всегда ненавидел снисходительное отношение к себе. К тому же она прекрасно знала, что у нас есть фотоаппарат. Зачем мне рисовать туристические достопримечательности, которые можно было запросто снять на пленку? Кому это нужно? Оскорбленный в лучших чувствах, я достал коробку, где держал бумагу, карандаши, клей и небольшие ножнички, чтобы было чем заняться во время путешествия, вытащил оттуда нетронутый черный лист бумаги для аппликаций и подал ей со словами:
  
  — Вот тебе Карлсбадские пещеры (мы побывали в том заповеднике днем раньше). Когда приедем домой, можешь повесить это в рамочку.
  
  Что же касалось проблем с Томасом, то первый серьезный звонок прозвучал во время нашего летнего отдыха на юге Пенсильвании на курорте, располагавшемся примерно в полутора часах езды от Питсбурга. Это был старый и солидный пансионат, возведенный на склоне горы. Когда я вспоминаю его, он напоминает мне отель «Оверлук», каким его показали в фильме «Сияние» по Стивену Кингу. Странно, потому что там, конечно же, не изливались из лифтов потоки крови, в ванных не находили трупы женщин, а по коридорам не разъезжал мальчик на трехколесном велосипеде. Зато там было поле для мини-гольфа и бассейн, по вечерам играли в бинго, а к полднику в четыре часа неизменно выставляли на террасе вазы с печеньем и лимонад. Мы весело провели там неделю, но больше всего нам запомнилось то, что случилось по дороге домой, когда отцу вздумалось отклониться от маршрута, заранее проложенного для него Томасом.
  
  Он трудился над этим несколько дней, не отзываясь на призывы мамы пойти поплавать или поиграть в метание подков на точность. По его плану, нам следовало ехать на север по шоссе через Алтуну, и мы действительно двинулись в том направлении. Но маме захотелось посетить по пути Харрисберг, магазины которого славились дешевыми распродажами. А это значило отклониться к востоку и сделать крюк в несколько миль.
  
  — Вы не можете так поступить! — громко заявил Томас с заднего сиденья, когда до него дошел смысл разговора родителей. — Мы должны оставаться на шоссе!
  
  — Просто маме хочется заглянуть в Харрисберг, Томас, — сказал отец. — Это ведь ни на что не повлияет, правда?
  
  — Но я же всю неделю разрабатывал маршрут! — воскликнул брат, и в его глазах блеснули слезы.
  
  — Тогда почему бы тебе не начать сейчас планировать, как нам добраться до дома из Харрисберга? — предложила мама. — По-моему, это будет интересно.
  
  — Нет! Мы должны делать то, что велит нам карта!
  
  — Послушай, сынок, мы ведь собираемся только…
  
  — Нет!
  
  — Рэй, не мог бы ты достать какую-нибудь игру и отвлечь братишку? Или почитай ему что-нибудь. Куда мы положили ваши книги?
  
  Но Томас уже отстегнул ремень, встал на колени и начал биться головой в оконное стекло задней дверцы.
  
  — Что за чертовщина?! — закричал отец.
  
  Я протянул к Томасу руки, но он оттолкнул меня, продолжая биться лбом о стекло, на котором появилось пятно крови.
  
  Папа резко свернул и остановил машину на обочине. Мама выпрыгнула наружу, чуть не потеряв равновесие, когда поскользнулась на гравии, и открыла заднюю дверцу. Она обняла Томаса, прижав к груди его разбитую и окровавленную голову.
  
  — Все хорошо, — сказала она. — Мы поедем по шоссе. Вернемся домой той дорогой, какую выбрал ты.
  
  Мне не нравилось заходить в комнату Томаса. Попадая в его мир, я чувствовал себя так же неуютно, как при виде залепленного картами коридора. Дискомфорт ощущался сильнее. Здесь карты не только покрывали все стены, но и были разбросаны по полу. Единственный ряд книжных полок занимали атласы, включая старое издание «Помощника водителя» для членов «Автомобильного клуба» в переплете на спирали (неужели кто-то еще мог им пользоваться?), картонные тубы с картами, заказанными Томасом через Интернет, сотни компьютерных распечаток карт, найденных в Сети, и спутниковые снимки городов, которые на первый взгляд казались мне незнакомыми.
  
  Не сразу становилось понятным, где именно располагалась узкая кровать, полностью похороненная под слоями бумаги. Так могла выглядеть штаб-квартира Национального географического общества после налета вандалов. Я даже не пытался прикидывать, сколько правил противопожарной безопасности здесь было нарушено. Стоило лишь кому-то пройти в эту комнату через коридор с зажженной свечой, и дом сгорел бы дотла в считанные секунды.
  
  Мне нужно было бы всерьез задуматься об этом.
  
  Томас сидел за своим компьютером. Он работал на одной клавиатуре, но перед ним располагались сразу три плоских монитора, на каждый было выведено свое изображение. Однако, присмотревшись, я догадался, что это снимки одной и той же улицы — вид слева, по центру и справа. В верхнем углу каждого монитора отчетливо читался адрес сайта: whirl360.com.
  
  Я не мог не признать, что этот сайт и мне представлялся потрясающим. Лет десять назад ничего подобного даже вообразить было невозможно.
  
  Зайдя на сайт, вы, можно сказать, получали в свое распоряжение весь мир. Выбрав точку в любом месте планеты, видели ее сначала сверху, как традиционную карту или как снимок со спутника, словно сами зависали над этим местом высоко в небе. Затем изображение укрупнялось, и становились видны вентиляционные шахты на крышах небоскребов.
  
  Уже интересно.
  
  Но дальше начиналось самое любопытное. Щелкнув курсором по одной из улиц, вы видели ее. Так, будто сами сейчас стояли на ней. И с каждым новым щелчком «мыши» продвигались на несколько ярдов дальше. А нажав кнопку и удерживая ее, можно было поворачивать влево или вправо, а то и вовсе получить панорамный вид на триста шестьдесят градусов. Если что-нибудь в витрине магазина или ресторана привлекало ваше внимание, нужно было увеличить картинку и прочитать: «Специальное предложение! Печенка с луком всего за $5.99».
  
  Я и сам не брезговал временами заходить на этот сайт. Например, в прошлом году во время поездки в Торонто решил навестить старого приятеля, которого знал еще в колледже. Жил он к югу от Куинн-стрит в фешенебельном районе восточной части города. По электронной почте мы договорились, что я приеду к его дому, а потом мы пешком отправимся в расположенный поблизости итальянский ресторан.
  
  Тогда я зашел на сайт «Уирл-360», прогулялся от его дома в сторону Куинн-стрит, а потом обследовал по паре кварталов в каждом направлении. Мне попались всего два ресторана. Оставалось лишь набрать их названия, выяснить, который из них рекламирует себя как итальянский, ознакомиться с выложенным меню, чтобы, еще не дойдя до места, удивить приятеля сообщением, что собираюсь заказать равиоли с начинкой из омара.
  
  Вот почему мне легко было понять увлечение Томаса. Для таких, как он, появление подобной компьютерной технологии стало сказкой наяву. Это как если бы фанат сериала «Звездный путь» однажды проснулся и обнаружил, что попал на борт звездолета «Энтерпрайс».
  
  Но улица, которую изучал сейчас Томас, была мне незнакома. Узкая, лишь с одной полосой для движения и правой стороной, отведенной для парковки машин. Мне показалось, что это где-то в Европе.
  
  Я поставил тарелку с мороженым рядом с телефонным аппаратом. Родители провели Томасу отдельный провод еще в то время, когда связь с Интернетом была возможна только через телефон. Пока линия была в доме одна, Томас занимал ее много часов подряд, а папа с мамой не могли звонить сами и пропускали звонки друзей. Вторая линия сняла проблему, а с появлением беспроводного Интернета телефон оказался не нужен Томасу вообще. Если ему кто-то и звонил, то лишь назойливые торговцы.
  
  Бросив взгляд на мороженое, он спросил:
  
  — А шоколадного сиропа нет?
  
  — Закончился, — ответил я, хотя на самом деле даже не пытался искать его. — Что за улица?
  
  — Салем-стрит.
  
  — А в каком городе?
  
  — Это Бостон. Норт-Энд.
  
  — А! Любопытно. Но мне почему-то показалось, что ты в последнее время днюешь и ночуешь в Париже.
  
  — Я легок на подъем, — произнес Томас, и было непонятно, шутит он или говорит серьезно, но я все равно рассмеялся. — Не замечаешь ничего странного? — спросил брат.
  
  Я пригляделся. По улице шли люди с несколько размытыми чертами лица, но, насколько я знал, сайты, подобные «Уирл-360», обязаны были скрывать лица, полностью попадавшие в кадр, как и номера автомобилей. Мне, разумеется, были видны машины и какие-то дорожные знаки, значения которых на большой дистанции я не мог разобрать.
  
  — Нет, не замечаю.
  
  — Тогда посмотри вот на этот внедорожник. — Томас ткнул пальцем. На правом мониторе действительно был виден джип.
  
  — И что?
  
  — Гляди, что натворил его владелец. Он сдавал назад и врезался в синюю машину, разбив ей фару.
  
  — Ты можешь укрупнить изображение?
  
  Томас дважды щелкнул «мышью». Изображение заднего бампера джипа и капота синего автомобиля заняло почти весь экран, но окончательно потеряло четкие очертания.
  
  — Знаешь, а ведь ты, кажется, прав, — сказал я.
  
  — Теперь и ты заметил, верно?
  
  — Да. Значит, в тот момент, когда сотрудники «Уирл-360» проезжали мимо и выполняли съемку, им в кадр попал инцидент, когда парень сдавал назад и ударил соседнюю машину. Любопытно. Они сняли аварию, а ты ее сегодня разглядел на записи. Это все?
  
  — Держу пари, водитель внедорожника даже не заметил, что наделал, — сказал Томас, поднося ко рту ложку с мороженым.
  
  — Вероятно, — кивнул я. — Послушай, я собираюсь посмотреть телевизор. Не хочешь ко мне присоединиться? Закажем фильм или другую программу. Но чтобы место действия было подлинным и не раздражало тебя.
  
  — Наш долг сообщить об аварии куда следует, — заявил брат. — Хозяин синей машины имеет право знать, кто причинил ему ущерб.
  
  — Томас, во-первых, программа делает регистрационные номера нечитаемыми, а потому ты никак не сможешь установить личности владельцев джипа и синего автомобиля. А во-вторых, эту съемку улицы выложили на сайте несколько месяцев назад, если не год или даже больше. То есть речь идет о мелком дорожном происшествии, случившемся давно. Пострадавший наверняка уже починил фару. Он мог даже успеть продать машину. Мы ведь имеем дело не с передачей изображения в реальном времени. Это, наверное, очень старые кадры.
  
  Томас насупился и молчал.
  
  — Что такое? — спросил я. — Какая еще проблема не дает тебе покоя?
  
  — Но надо же что-то предпринять. Нельзя оставить все как есть.
  
  — Мы не можем ничего сделать. Пойми, это не то же самое, как если бы ты только что стал свидетелем наезда джипа на человека. И именно в этом твоя проблема, Томас. Ты слишком много времени проводишь здесь. Выходи хотя бы иногда. Спускайся вниз и посмотри со мной кино. Отец купил отличный телевизор с высоким разрешением. А сейчас он просто пылится без толку.
  
  — Ты иди, — сказал он, — а я спущусь чуть позже. Выбери кино, и мы его посмотрим.
  
  Я пошел в гостиную, включил телевизор, набрал на одном из пультов нужную комбинацию кнопок, чтобы соединиться с сервисом, и стал просматривать список вариантов.
  
  И мне попался фильм, снятый всего два года назад в Новой Зеландии. Он назывался «Найди меня по карте».
  
  «Вот повезло!» — подумал я и крикнул:
  
  — Эй, Томас! Я нашел кино, оно тебе понравится. О человеке, который, как и ты, любит карты.
  
  — Отлично! — отозвался он. — Только подожди еще минутку.
  
  Но вниз брат так и не спустился. Через четверть часа я выключил телевизор, ничего не посмотрев сам, отправился в кухню и прикончил последние банки отцовского пива.
  6
  
  Девятью месяцами ранее Эллисон Фитч ровно на дюйм подняла голову от подушки, чтобы взглянуть на цифровые часы, встроенные в проигрыватель, стоящий у противоположной стены небольшой гостиной. Почти полдень. Она всегда помнила, что, возвращаясь домой после ночной работы, надо закрывать жалюзи на окнах и тогда солнечные лучи не разбудят ее слишком рано. Но полностью избавиться от их проникновения можно лишь густо закрасив окно черной краской либо купив по-настоящему плотные гардины.
  
  Боже, какая же солнечная погода сегодня! И она натянула покрывало поверх головы.
  
  В одном можно не сомневаться — сейчас она одна в квартире, которую снимает вместе с Кортни Уолмерс, занимающей спальню. Если только не повезет найти место с фиксированной муниципальной квартплатой, снимать собственное жилье в этом городе совершенно невозможно. И уж точно не на доходы официантки. Кортни работала в фирме на Уолл-стрит и убегала из дома около восьми часов утра. У Эллисон смена начиналась обычно не ранее пяти часов вечера. Они с Кортни встречались редко и очень недолго, только если той удавалось сбежать из конторы пораньше.
  
  Эллисон надеялась, что сегодня этого не случится. Встречаться с Кортни у нее не было желания. Она уже знала, что соседке нужно с ней поговорить. То есть «очень серьезно поговорить», а Эллисон всеми способами пыталась увильнуть от беседы. Потому что ей была известна уже навязшая в зубах тема.
  
  Деньги.
  
  Речь всегда о деньгах. Ну, если не всегда, то в последнюю пару месяцев это все, что действительно интересовало Кортни. С тех пор как Эллисон перестала полностью вносить свою долю на оплату квартиры и прочих счетов, включая кабельное телевидение и подключение к Интернету. Кортни уже пригрозила отказаться от услуг провайдера, но Эллисон считала, что угроза не будет приведена в исполнение. Когда она находилась дома, Кортни сама часами торчала в «Фейсбуке», да и на работе тоже, как предполагала Эллисон. Непостижимо другое: почему эту бездельницу до сих пор не выставили за дверь ее коммерческой фирмы? По крайней мере у себя в баре Эллисон действительно трудилась. Причем вкалывала, можно сказать, до седьмого пота, обслуживая столики, имея дело с клиентами, среди которых полно кретинов, и постоянно конфликтуя с кухней, где не в состоянии выполнить правильно ни один заказ, ничуть не страшась даже увольнения.
  
  О, уж сама Эллисон честно отрабатывала каждый свой цент! Но денег вечно не хватало. В последние три месяца ей удавалось вносить лишь половину из причитающейся с нее доли арендной платы. Да и продуктов она покупала мало. Приходилось постоянно обещать Кортни, что вернет ей долг при первой возможности.
  
  А та лишь скептически усмехалась. Мол, твоими обещаниями сыта не будешь — выкладывай деньги, да поскорее. Ей платили намного больше, чем Эллисон, и за что, спрашивается? За то, что она целыми днями просиживала задницу в мягком кресле перед компьютером, заключала какие-то сделки и зарабатывала деньги для других. Впрочем, Эллисон не понимала и половины из того, чем на самом деле занималась соседка по квартире.
  
  Но их отношения по-настоящему обострились после того, как пару месяцев назад Эллисон позвонила домой в Дейтон. В разговоре с мамой она пожаловалась, что Большое Яблоко[6] не оправдало ее ожиданий.
  
  — О, солнышко, тогда тебе лучше возвращаться домой, — сказала мама.
  
  — Нет, назад я не вернусь.
  
  — А зря. Сейчас как раз «Таргету»[7] требуются работники. Я видела объявление в газете.
  
  — Я не собираюсь прозябать в Дейтоне за кассой «Таргета», — отрезала Эллисон.
  
  — Ты с кем-то начала встречаться?
  
  — Мама!
  
  — Но я считала, что работа официантки как раз и даст тебе возможность познакомиться с интересными молодыми людьми.
  
  — Мама, пожалуйста!
  
  Ну зачем надо все всегда сводить к этому? Неужели матери до сих пор не ясно, почему она сбежала из Дейтона? Чтобы не слышать каждый день этих дурацких вопросов, вот почему!
  
  — Ты не можешь сердиться на свою мамочку, которая только и мечтает о том, чтобы ее дочурка встретила хорошего парня. Ты же знаешь, как счастлива я была с твоим отцом. Мы вместе прожили лучшие годы жизни. А тебе уже тридцать один. Время уходит.
  
  Нужно было бросить матери нечто вроде кости.
  
  — Я завела здесь одно близкое знакомство, — произнесла Эллисон.
  
  Ее задача облегчалась тем, что это, вообще говоря, было чистой правдой. Всегда легче придумать историю, если в ней заключена хотя бы частичка истины. Особенно когда история предназначена для ушей ее матери. Она действительно кое с кем сошлась и провела вместе некоторое время. Причем очень бурно. А началось все буквально с одного обмена взглядами.
  
  Иногда двое смотрят друг на друга и все понимают без слов.
  
  Эллисон моментально почувствовала, как поднялось настроение у ее собеседницы на другом конце провода.
  
  — Кто он? — спросила мама, сгорая от любопытства. — Расскажи мне о нем.
  
  — Пока рано, — остудила ее пыл Эллисон. — Мне еще нужно посмотреть, как все пойдет дальше. И если это всерьез, я дам тебе знать. Расскажу все откровенно. Но сейчас у меня есть заботы поважнее.
  
  Так, силки расставлены.
  
  — Какие заботы?
  
  — Клиенты скупятся на чаевые. Деловая активность снижается. Люди все чаще предпочитают ужинать и выпивать дома. А тут еще эта беда со сломанным зубом.
  
  — Сломанным зубом? О чем это ты?
  
  — Разве я тебе не рассказывала?
  
  Конечно, потому что придумала эту ложь на ходу.
  
  — Нет, ты мне не сообщала. Что случилось с твоим зубом?
  
  — Это все Элейн. Одна девица, которая со мной работает. Идиотка неуклюжая. Вообрази, она протискивалась мимо столиков с подносом, полным бокалов. И когда лавировала между этими придурками-банкирами…
  
  — Элли!
  
  — Извини. Так вот, ей пришлось поднять поднос как раз в тот момент, когда я подходила с другой стороны, и краем подноса она угодила мне прямо в рот. Напитки расплескались по всему бару, а я бросилась в дамскую комнату к зеркалу и увидела, что у меня не хватает части переднего зуба.
  
  — О Боже милосердный! — воскликнула мать. — Какой ужас!
  
  — Скол получился не очень большой, но каждый раз, проводя языком по зубу, я чувствовала острый край. Неприятное ощущение, знаешь ли. Пришлось пойти к стоматологу на Мэдисон-авеню, и он выполнил свою работу превосходно. Клянусь, ты теперь не заметишь места, где обломился зуб, даже через увеличительное стекло.
  
  Вот уж в чем она нисколько не сомневалась.
  
  — Это, наверное, обошлось в кругленькую сумму, — огорчилась мама.
  
  — Увы, но страховка официантки не предусматривает оплату услуг дантиста, — произнесла Эллисон и рассмеялась. — Но ничего! Не волнуйся. Как-нибудь выкручусь. Кортни все понимает и знает, что ей придется подождать с моей долей платы за квартиру.
  
  — Но, милая, нельзя так поступать со своей лучшей подругой и соседкой. Это нехорошо по отношению к ней. Я сейчас же достану чековую книжку.
  
  В тот же день мама отправила ей по почте чек на тысячу долларов.
  
  Когда Эллисон получила его, то сразу же положила деньги на свой счет, где значилась теперь общая сумма в тысячу четыреста двадцать один доллар и восемьдесят семь центов. Недостаточно, чтобы полностью рассчитаться с Кортни, но с этого хотя бы можно начать. Однако чем дольше разглядывала Эллисон выписку из банка, тем быстрее таяло ее желание отдавать деньги Кортни.
  
  К тому же продолжить «знакомство», о котором она упомянула в разговоре с матерью, можно было через две недели на Барбадосе. Эллисон получила приглашение отправиться туда вместе, но поскольку об оплате связанных с этим расходов речь не заходила, она вынуждена была отказаться: «Извини, не могу себе этого позволить». Но с деньгами из дома за якобы сломанный зуб все могло получиться. И она оплатила недельный тур на Барбадос.
  
  Заметив, как Эллисон собирает дорожную сумку в ожидании такси до аэропорта Джона Кеннеди, Кортни возмутилась:
  
  — Ты издеваешься надо мной? Задолжала мне свыше двух штук баксов, но при этом у тебя хватает бабла на роскошный отдых! Как прикажешь это понимать?
  
  — Я еду не на свои деньги, — ответила Эллисон. — Мне их дала мама.
  
  — Прости, но не вижу разницы.
  
  — Я пока не накопила достаточно из своей зарплаты, чтобы рассчитаться с тобой. Но я это непременно сделаю. А эти деньги мама прислала специально, чтобы я могла отдохнуть.
  
  Для Эллисон все выглядело вполне логично. Но Кортни… Она порой так туго соображала! Даже трудно поверить, что работает в сфере финансов. Ведь достаточно немного напрячь мозги, чтобы понять.
  
  — Я тебе не верю, — заявила Кортни. — Не верю ни одному твоему слову!
  
  — Мне очень нужна эта поездка, — увещевала Эллисон. — Ты сама где только не успела побывать за последние три года. Летала в Мюнхен, помнишь? А потом прокатилась по Мексике. Да, и еще был Лондон, верно? Пяти месяцев не прошло, как ты вернулась оттуда. А я? Где все это время проторчала я?
  
  — Какое отношение мои путешествия имеют к твоему долгу?
  
  — Просто несправедливо, что ты имеешь возможность видеть мир, а я нет. Невероятно, до чего тебе не хватает иногда элементарной чуткости! Но мне пора. Мой самолет вылетает через три часа.
  
  Пока Эллисон находилась на Барбадосе, Кортни буквально засыпала ее текстовыми сообщениями и электронными письмами, не уставая называть эгоистичной, эгоцентричной и самовлюбленной тварью. Она чуть не отравила ей отдых, потому что мобильный телефон Эллисон поминутно издавал звонки и прочие звуковые сигналы.
  
  Но все равно поездка получилась чудесной.
  
  Когда же Эллисон вернулась, Кортни с порога заявила, что собирается выставить ее из квартиры. Но Эллисон, во-первых, напомнила ей, что сделать это не так легко, поскольку договор об аренде подписали они обе. А во-вторых, устроила целое представление на тему, что она скоро погасит свой долг перед ней, еще раз попросит денег у матери, придумает такую душещипательную историю, перед которой сердце матери дрогнет, и уже через неделю в почтовом ящике будет лежать присланный ею чек.
  
  С тех прошла неделя. И вероятность, что чек пришел сегодня, равна нулю по той простой причине, что Эллисон даже не звонила маме с просьбой о деньгах. Она считала, что рано снова беспокоить мать после той истории с зубом. По ее прикидкам, даже если удастся изобрести подобную ловкую ложь, как в прошлый раз, ей нужно будет выждать неделю-другую.
  
  Может, наплести что-нибудь о клопах? Сама мысль о них наводит на всех панику. Эллисон сообщит матери, будто в ее доме завелись клопы, что им с Кортни предложили перебраться в гостиницу, пока люди из санитарного управления будут обрабатывать здание специальными химикатами, убивающими этих мелких чудовищ. А еще Эллисон велели сжечь всю свою одежду, поскольку насекомые могли притаиться в ее складках, и теперь ей придется купить новые тряпки.
  
  Между тем мать Эллисон как раз сама посылала ей через компьютер страшные истории о клопах, которые попадаются ей на глаза. Так что выдумка лишь подогреет ее страхи.
  
  Деньги мать пришлет непременно, Эллисон не сомневается. А вот ей самой придется бить себя по рукам, чтобы не потратить их на другие цели, а передать Кортни в счет долга.
  
  Лежавший на журнальном столике телефон Эллисон подал признаки жизни. Она выбралась из-под покрывала, догадываясь, что звонит Кортни, и ее первый порыв был — не отвечать на вызов. Но ей было хорошо известно, как упорно Кортни будет потом доставать ее, а потому протянула руку и взяла трубку:
  
  — Слушаю!
  
  — Неделя миновала, — раздался голос Кортни. — Деньги от твоей мамаши уже поступили?
  
  — Пока нет. То есть я, конечно, не проверяла сегодня почту, но не думаю, что чек пришел.
  
  — В чем же дело, Эллисон?
  
  — Послушай, если честно, то я ей не звонила. Все это время я старалась придумать для нее историю, которая сработает наверняка, и наконец придумала. Сегодня же я с ней свяжусь. Так что дня через три-четыре деньги придут. Точно.
  
  — Никогда прежде я не встречала такую редкостную дрянь, как ты!
  
  — Но я обещаю, что отдам тебе весь долг до последнего цента.
  
  — И имей в виду. Мне плевать, что ты тоже подписала договор с домовладельцем. Если не расплатишься, то однажды придешь сюда и найдешь все свои дерьмовые пожитки на лестничной клетке. Кстати, я уже начала подыскивать для себя новую соседку.
  
  — Господи, и какая же ты мне подруга после этого?
  
  — Я плохая подруга? Интересно, как бы ты поступила на моем месте?
  
  — Ладно, давай так. Если ровно через неделю, начиная с этого дня, я не отдам долг, тебе не придется выгонять меня. Я съеду сама, а ты станешь жить здесь, с кем тебе угодно.
  
  — Через неделю? — усмехнулась Кортни.
  
  — Готова дать любую клятву, целовать крест и все такое.
  
  — Я — идиотка! Полная и законченная дура! — в сердцах воскликнула Кортни и отключила телефон.
  
  Пытаться снова заснуть теперь совершенно бесполезно. Эллисон села, дотянулась до пульта управления и включила телевизор. Пока шел выпуск новостей, она снова взяла телефон, проверяя, нет ли электронной почты или сообщений в «Фейсбуке».
  
  Да, она определенно позвонит сегодня матери, но позже. Сначала ей придется сесть за компьютер и поднабраться информации о клопах, чтобы добавить в свою историю больше убедительных подробностей. А ведь мама вполне может догадываться, что ее просто разводят на деньги, но для нее это все равно намного лучше, чем те ушедшие в прошлое времена, когда Эллисон просто исчезала. Пропадала на несколько месяцев, и все. А сейчас, пусть дочь и тянет из нее деньги, мать хотя бы знает, где она.
  
  Эллисон смотрела то на экран телевизора, то на дисплей телефона. Слышала, что днем ожидаются проливные дожди, но к вечеру прояснится.
  
  Открыв поисковик в своем мобильнике, она ввела слово «клоп». Ничего себе! Около миллиона ссылок! Эллисон сузила поиск, добавив «Нью-Йорк», но результат практически не изменился.
  
  Она посмотрела на экран телевизора. Кто-то прыгнул под поезд подземки в районе Шестой авеню. Вернулась к телефону, размышляя, что ей стоило бы, вероятно, найти название реальной компании, уничтожающей насекомых-паразитов, которую мог бы нанять домовладелец, добавив в свою ложь маленький штришок правдоподобия.
  
  Эллисон опять посмотрела на телеэкран и вдруг заметила знакомое лицо.
  
  Что за чертовщина!
  
  У нее отвисла челюсть, пока она слушала репортаж, который вел корреспондент, стоящий на тротуаре рядом с офисным зданием в центре города: «Один из наиболее вероятных претендентов на пост губернатора, Моррис Янгер, которого вы сейчас видите на наших кадрах вместе с женой Бриджит, считается приверженцем более жестких мер во имя торжества законности и порядка. Он не скрывает, что будет стремиться вернуть Америке ее утраченные ныне традиционные ценности. Это один из краеугольных камней его предвыборной платформы, хотя кандидату еще только предстоит объяснить своим избирателям, каким образом он будет добиваться поставленных целей, если сядет в губернаторское кресло. Ходят слухи, что Моррис Янгер пользуется негласной поддержкой многих влиятельных людей, включая одного из бывших вице-президентов США. А теперь я вновь передаю слово нашей студии…»
  
  Эллисон выключила телевизор, пытаясь переварить информацию. Перед ее мысленным взором все еще стояли кадры, на которых супружеская пара вышла из черного лимузина, отвечая на приветствия собравшейся толпы, и скрылась в здании, где проходила какая-то конференция.
  
  — Янгер? — прошептала Эллисон. — Политический деятель?
  
  Она обхватила голову обеими руками, взъерошив пальцами свои черные, ниспадающие на плечи волосы, и издала протяжный вздох:
  
  — Вот уж сюрприз так сюрприз!
  
  Теперь Эллисон даже обрадовалась, что не успела позвонить матери, потому что у нее появился совершенно иной способ решить проблему своей временной неплатежеспособности.
  7
  
  — На сегодня у тебя назначена встреча с доктором Григорин, — сказал я, когда Томас заливал горячее молоко в свою миску с овсяными хлопьями. — Отец записал тебя на прием несколько недель назад.
  
  — Мне вовсе не нужно встречаться с ней, Рэй, — отозвался он, избегая смотреть на меня.
  
  — И все же я был бы признателен тебе, если бы ты к ней съездил со мной. Папа считал, что для тебя очень полезно иногда беседовать с ней.
  
  — Но я не хочу никуда ехать, — упрямился брат. — Меня ждет работа.
  
  — Ты сможешь выполнить ее, когда вернешься. Я ведь знаю, что для тебя не проблема выйти из дома, когда необходимо. Но ты предпочитаешь не делать этого.
  
  — Если бы существовала причина встретиться с доктором, я бы непременно поехал, Рэй. Но никакой причины нет.
  
  Я взял кружку с кофе, поднес к губам и сделал глоток. Отец всегда держал дома только растворимый и на вкус не слишком приятный напиток, но по крайней мере в нем содержался хоть какой-то кофеин. Мне, правда, пришлось добавить вторую ложку сахарного песка.
  
  — Причина как раз очень веская, Томас. Мы оба только что перенесли душевную травму. Потеряли отца. И если даже мне трудно пережить это, то тебе тяжело вдвойне. В том смысле, что ведь вы с ним долго жили вместе.
  
  — Он на меня часто злился, — произнес Томас.
  
  — За что же?
  
  — Ему все время нужно было заставлять меня делать то, чего мне не хотелось. — Он исподлобья бросил взгляд на меня. — Как сейчас поступаешь ты.
  
  — Но папа никогда не злился на тебя всерьез, — возразил я. — Может, иногда раздражался, но не сердился по-настоящему.
  
  — Вероятно, — пожал плечами брат. — Ему тоже не нравилось, что я весь день провожу в своей комнате. Он требовал, чтобы я выходил почаще. Никак не мог понять, насколько сильно я занят.
  
  — Но это очень вредно для здоровья. Тебе необходим свежий воздух. И я уверен, Томас, что в глубине души ты понимаешь — это превращается в проблему, когда твое увлечение не позволяет тебе даже прийти на похороны отца.
  
  — В тот день мне необходимо было побывать в Мельбурне.
  
  — Томас! Тебе не нужен был ни Мельбурн, ни Москва, ни Мюнхен, ни Монреаль! Ты должен был присутствовать на папиных похоронах.
  
  Я знал, что поступаю неверно, обвиняя брата в неуважении к памяти отца. Он просто ничего не мог с собой поделать. Я пожалел о своих словах. Ведь ругать Томаса за неспособность преодолеть свою болезненную одержимость означало отчитывать слепого за то, что он не видит, куда идет.
  
  — Прости меня, — тихо произнес я.
  
  Томас ничего не сказал, и мы оба замолчали. Вскоре я все-таки нарушил тишину:
  
  — И все же мне кажется важным, чтобы в то время, пока я разбираюсь с остальными проблемами, ты посетил доктора Григорин. Я и сам хотел бы с ней поговорить.
  
  Брат с любопытством посмотрел на меня.
  
  — У тебя тоже возникли сложности?
  
  — Что?
  
  — Точно! Ты должен с ней поговорить. Она и тебе поможет.
  
  — Мне? — удивился я. — В чем?
  
  — Справиться с необходимостью контролировать других людей. Она пропишет тебе что-нибудь от этого. Она дает мне лекарство, помогающее избавляться от голосов. Вот и тебе выпишет какой-нибудь рецепт.
  
  — Неплохая мысль.
  
  — Можешь отправляться к ней сам. А когда вернешься, расскажешь, что она думает о тебе.
  
  — Нет, мы поедем к ней вместе.
  
  Брат облизнул губы, стал сжимать и разжимать кулаки. У него пересохло во рту. Охватившее его волнение становилось все заметнее.
  
  — Она будет ждать нас в одиннадцать, — напомнил я.
  
  — Одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать, — повторил он, закатив глаза и словно стараясь припомнить, какие еще дела в его ежедневнике могут быть назначены на этот час.
  
  — Уверен, ты в это время свободен, — сказал я. — Нам нужно будет выехать из дома в десять тридцать.
  
  Брат поднялся со стула, отнес свою миску к раковине и принялся споласкивать ее. Обычно он оставлял грязную посуду мне, так что нетрудно было сообразить, до какой степени ему не хотелось продолжать разговор.
  
  — Не пытайся увильнуть, Томас!
  
  — Но у меня действительно много работы, — произнес он, направляясь к двери из кухни. — Ты просто не понимаешь, насколько она важна.
  
  — По дороге я разрешу тебе пользоваться джи-пи-эс.
  
  Брат замер на месте.
  
  — У тебя есть навигатор?
  
  — Встроенный в приборную панель.
  
  Он посмотрел на стенной шкаф рядом с входной дверью, где висела его верхняя одежда.
  
  — Тогда поехали прямо сейчас.
  
  — Еще только половина девятого. Мне не хочется два часа просидеть в приемной врача.
  
  Томас задумался.
  
  — Хорошо, я буду готов к десяти тридцати. Но ты должен обещать, что тоже обсудишь с доктором свое поведение.
  
  — Даю слово, — сказал я.
  
  Когда Томас поднялся наверх, я закончил уборку кухни и решил, что пора завершить давно ожидавшее меня дело. Выйдя через черный ход, я пересек задний двор, траву на котором не постригали уже неделю, и ее не помешало бы подровнять. В том месте, где начинался склон в сторону оврага, я остановился.
  
  Как я и описывал Гарри Пейтону, склон был действительно крутой. На такой поверхности, если уж вам хотелось подрезать траву, лучше это было делать ручной машинкой, а то и обыкновенной косой. Случись инструменту выпасть из ваших рук, то в самом худшем случае он бы просто соскользнул вниз и упал в воду.
  
  Впрочем, большинство владельцев подобных участков наверняка предпочли бы держать ухоженной лишь плоскую часть заднего двора до гребня холма, позволив склону буйно порасти травой. Отец же упрямо стремился содержать в порядке все пространство позади дома до самой реки. Тот факт, что жилище семейства Килбрайд располагалось высоко над расщелиной, по которой протекала река, не давал ему права считаться домом на берегу, но отцу, вероятно, очень хотелось максимально приблизить его к этому определению. А потому он еженедельно — весной, летом и осенью — обрабатывал склон наряду с остальными газонами.
  
  Мне запомнилась беседа с мамой по телефону примерно за год до ее смерти, когда она просила меня отговорить отца косить траву вдоль склона на тракторе, отклоняясь всем телом в сторону, чтобы создать противовес и не дать машине опрокинуться.
  
  — Так он однажды убьется, — волновалась она.
  
  — Не беспокойся, мама. Отец знает, что делает.
  
  — Ох уж эти мужчины, — разочарованно вздохнула она. — Я уже просила вразумить его Лена и Гарри, но оба ответили мне так же, как ты.
  
  Как выяснилось, все мы — мужчины — оказались не правы.
  
  Трактор с зеленым капотом, крыльями и ярко-желтым сиденьем стоял как ни чем не бывало у подножия холма. Правда, капот чуть приоткрылся, обнажив двигатель, а верхние части задних крыльев погнулись и поцарапались. Руль же сильно искривился.
  
  Как я понимал ситуацию, трактор перевернулся только один раз, придавив отца. Когда прибежал Томас, сдвинуть трактор вверх он не мог. Одному это было не под силу. А потому брат столкнул машину вниз, и она, перевернувшись раза два или три, встала на все четыре колеса у самого берега.
  
  И оставалась в том же положении все это время.
  
  Я стал осторожно спускаться. Найти место, где все произошло, оказалось просто. В начале склона трава достигала примерно трех дюймов, а потом начиналась полоса высотой дюймов в пять. К тому же дерн был взрыхлен до земли, где лезвия косилки вгрызлись в него при опрокидывании.
  
  С первого взгляда было трудно понять, удастся ли мне вернуть трактор под крышу амбара. Мотор мог получить повреждения, а топливо полностью вылиться из бака. Велика была вероятность, что сел аккумулятор.
  
  Я перебросил через сиденье ногу, а затем уселся на него. Мне стало неуютно при мысли, что я оказался первым, кто забрался сюда после гибели отца. Ключ все еще торчал в замке зажигания, но оно было выключено. Я попытался поднять режущую панель косилки, которую нужно предварительно опустить, прежде чем браться за работу, но заметил, что она уже поднята.
  
  Вытащив до упора ручку подсоса, я нажал на педаль газа и повернул ключ. Мотор несколько раз чихнул, выбрасывая из выхлопной трубы облачка черного дыма, но потом эта дьявольская машина с ревом завелась. Я убрал подсос, ослабил нажим на акселератор, выжал сцепление и включил самую низкую передачу, чтобы выехать на ней к вершине холма.
  
  Пока трактор медленно полз вверх, я поневоле затаил дыхание.
  
  Преодолев гребень, я направил трактор к амбару, загнал его внутрь, задвинул за собой ворота и вернулся в дом.
  
  Томас сидел внизу в полной готовности уже к десяти часам. На нем были рубашка в синюю клетку, оливкового оттенка брюки, черные ботинки, белые носки и куртка-ветровка, цветом напоминавшая те, какие выдают дорожным рабочим.
  
  — Где ты это взял? — поинтересовался я. — Тебе поручали переводить первоклассников через улицу?
  
  — Вовсе нет, — ответил он. — Ты же знаешь, я бы ни за что не взялся за такую работу. Мне не нравятся маленькие дети.
  
  — Так все же откуда у тебя эта куртка?
  
  — Однажды папа взял меня с собой в «Уол-март», чтобы я мог посмотреть, какие у них есть карты и атласы. Там я увидел куртку на вешалке. И он купил ее мне.
  
  — Она слишком яркая, — заметил я.
  
  — Ты готов ехать?
  
  — Вообще-то еще рано.
  
  — А я думаю, нам пора выезжать.
  
  — Хорошо. — Я снял с крючка свою гораздо менее броскую спортивную куртку и натянул на себя.
  
  Мы вышли на крыльцо, и я запер на ключ входную дверь. Я предполагал, что Томас ненадолго задержится тут, чтобы почувствовать себя увереннее вне стен дома. Несмотря на солнечную погоду, дул прохладный ветерок, хотя день выдался погожий. Но вопреки моим ожиданиям Томас направился к «ауди» и принялся дергать ручку дверцы с противоположной от водителя стороны.
  
  — Заперто, — констатировал он.
  
  — Одну секунду. — Я достал из кармана ключи с пультом, направил его в сторону машины и нажал кнопку.
  
  Томас сразу запрыгнул в салон, пристегнулся и с нетерпением наблюдал, как я неспешно обогнул автомобиль, сел за руль, перетянулся ремнем безопасности и включил зажигание. Панель приборов, позволявших водителю отслеживать десятки различных параметров работы машины, включая и навигацию, засияла огнями.
  
  — Значит, чтобы воспользоваться джи-пи-эс, надо…
  
  — Я сам разберусь! — перебил меня Томас и принялся вращать ручки, прикасаясь к дисплею. — Если мне нужно ввести адрес…
  
  — Видишь эту штуковину? Ты просто…
  
  — Понял, понял! Сначала указываем название города, так? — Он набрал слово «Маклин».
  
  — Зачем тебе? — спросил я, поскольку брат знал, что приемная доктора Григорин находилась в Промис-Фоллзе.
  
  — Мне просто хотелось посмотреть, какой маршрут это устройство выберет до Маклина в штате Виргиния.
  
  — Зачем тебе понадобилась Виргиния? — удивился я. — Она в сотнях миль отсюда. Нам туда ехать целый день. А до врача всего десять минут.
  
  — Я же не собираюсь действительно ехать туда. У меня там не назначено никаких встреч и нет других дел. Но мне любопытно, сумеет ли прибор выдать наилучший маршрут.
  
  Томас внимательно изучал дисплей, причем увиденное как будто немного его расстроило.
  
  — Отлично, — произнес он. — Теперь я введу координаты приемной врача. Так, Пеннингтон-стрит, дом 2654, кабинет 304.
  
  — Тебе не нужно вводить номер кабинета. Мы же не почту ей отправляем. Мы к ней едем.
  
  Брат отвернулся от навигатора и пристально посмотрел на меня.
  
  — Считаешь меня тупым?
  
  Задай этот вопрос кто-нибудь другой, он, наверное, прозвучал бы саркастически или даже враждебно. Но Томаса, похоже, это действительно интересовало.
  
  — Нет, что ты! — возразил я. — Извини, если ты так это воспринял.
  
  — Для тебя я и одеваюсь глупо. Я заметил. Ты насмехался над моей курткой. А теперь думаешь, что у меня ума не хватит справиться с этой штуковиной.
  
  — Да нет же… То есть, конечно, с моей точки зрения, твоя курточка чуть ярче, чем следовало. Но я вовсе не считаю тебя глупым. А в маршрутах ты вообще разбираешься прекрасно. Давай вводи адрес доктора.
  
  Томас ввел его и выждал несколько секунд, пока система производила расчеты.
  
  «Следуйте по выделенному маршруту», — раздался механический компьютерный голос.
  
  — Это Мария, — сообщил я, направляя машину вниз по подъездной дорожке.
  
  — Кто?
  
  — Так я называю женский голос своего бортового компьютера. Мария.
  
  — А почему Мария?
  
  — Мне показалось, что это имя подходит. Хотя, наверное, следовало бы назвать ее Греттен или Хейди. Но мне нравится Мария.
  
  Когда я выруливал на шоссе, Томас продолжал смотреть на дисплей. Он и дальше практически не отводил от него взгляда.
  
  — Проезжаем мимо Миллерс-лейн, — сказал он.
  
  — Чтобы это выяснить, достаточно выглянуть в окно, — заметил я. — Можно тебя кое о чем спросить?
  
  — Да.
  
  — Как ты обнаружил папу? Для тебя не проблема вспоминать об этом?
  
  — Эта красная линия… — Брат ткнул в дисплей пальцем. — Она и есть маршрут, который нам указывает прибор?
  
  — Да. Так ты не возражаешь, если я задам тебе вопрос о том, как ты нашел папу?
  
  — Что ты хочешь узнать?
  
  — До или после того, как ты столкнул с него трактор, ты трогал какие-нибудь ручки или кнопки управления?
  
  — Какие, например?
  
  — Ключ зажигания или рукоятку, поднимающую лезвия.
  
  — Нет. Я вообще не умею управлять трактором. Отец никогда не разрешал мне пользоваться им. Но твой компьютер ошибается. — Пока мы разговаривали, Томас неотрывно смотрел на дисплей.
  
  — Значит, ты ничего не трогал?
  
  — Ничего.
  
  — А когда приехала «скорая» и полиция? Может, кто-либо из них копался в машине?
  
  — Нет, они занимались только папой. Я не видел, чтобы полицейские вообще подходили к трактору. Вероятно, они возвращались позднее.
  
  — Но ведь его не сдвигали с места всю неделю, — произнес я. — Он простоял на берегу в одном месте.
  
  — Ты слышал, что я сказал?
  
  — Что?
  
  — Эта штука врет. — Брат смотрел на дисплей.
  
  — Врет?
  
  — Я о маршруте. Он неправильный.
  
  «Через триста ярдов поверните направо».
  
  — Мария ошибается.
  
  — Неужели?
  
  — Она направляет тебя не тем путем. Есть более короткий.
  
  — Иногда это с ней случается. Просто она обычно выбирает самые известные дороги. А есть новые шоссе, которые не успели заложить в программу. Не беспокойся. Воспринимай Марию как советчика, а потом сам решай, следовать ее советам или нет.
  
  — Значит, ей не надо давать нам советы, если она сама не знает, что делает. — Томас принялся нажимать все кнопки подряд. — Как ей объяснить, что она ошибается?
  
  — Чего не знаю, того не знаю…
  
  «Через сто ярдов поверните направо».
  
  — Нет! — крикнул Томас прямо в дисплей. — Если мы поедем по ее маршруту, то попадем на Саратога-стрит. А я не хочу на Саратога-стрит.
  
  — Да какая тебе разница?
  
  — Я не хочу ехать этим путем, вот и все!
  
  — Хорошо, просто скажи сам, какой дороги мне держаться, — попытался отшутиться я. — А Мария пусть добирается автостопом.
  
  Томас сказал, что нам надо двигаться по Мэйн-стрит. Я согласился, поскольку по расстоянию это было практически одно и то же. Когда мы проскочили поворот на Саратога-стрит, я проигнорировал совет Марии немедленно развернуться. Когда же я проехал еще немного вперед, компьютер вычислил маршрут заново, но все равно упрямо советовал вернуться на Саратога-стрит.
  
  — Заткнись! — прикрикнул на Марию Томас, но она продолжила: «Через триста ярдов поверните налево». — Невероятно! — нервно воскликнул брат. — Заглуши ее. Пусть перестанет подсказывать.
  
  И он принялся стучать ладонью по приборной панели, как отец многие годы назад стучал по старому телевизору, когда начинала барахлить развертка по горизонтали.
  
  — Просто отмени выбранный адрес, — произнес я. — Нажми вот эту кнопку.
  
  Но Томас, которому легко удалось ввести данные, растерялся, когда понадобилось что-то изменить.
  
  «Поверните направо».
  
  — Нет! Мы не станем этого делать! — крикнул он, обращаясь к прибору.
  
  Я протянул руку, щелкнул кнопкой и отключил навигатор.
  
  — Все, — сказал я. — Теперь она нас не побеспокоит.
  
  Томас откинулся на кожаную спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул. А потом посмотрел на меня и заявил:
  
  — На твоем месте я бы избавился от этого автомобиля.
  8
  
  Поскольку других игрушек, кроме джи-пи-эс, в моем автомобиле не наблюдалось, брат нахмурился и потребовал, чтобы мы развернулись и отправились домой. Но на сей раз я проявил твердость, напомнив, что, если доктор нас ждет, нам непременно следует попасть на прием.
  
  Томас вошел в кабинет доктора Григорин, а я устроился на стуле в приемной. Своей очереди здесь дожидалась еще одна пациентка — худая женщина лет тридцати с длинными, растрепанными светлыми волосами, прядь которых она периодически наматывала себе на указательный палец. При этом она почти не сводила заинтересованного взгляда с какой-то точки на стене, словно там сидел паук и его могла видеть только она.
  
  Я взглянул на часы, понял, что располагаю временем, и вышел в коридор. Достав мобильник, я сначала узнал через Интернет номер, а потом набрал его.
  
  — Редакция «Промис-Фоллз стандард», — услышал я женский голос с автоответчика. — Если вам известен добавочный, введите его. Чтобы соединиться со справочником телефонов редакции, нажмите «два».
  
  После нескольких манипуляций я услышал в трубке гудки нормального вызова.
  
  — Джули Макгил. Слушаю вас.
  
  — Привет, Джули. Это Рэй Килбрайд.
  
  — Здравствуй, Рэй! Как поживаешь?
  
  — В общем, неплохо. Слушай, мне кажется, я позвонил в неудачный момент, или ошибаюсь?
  
  — Просто жду другого звонка, — сказала Джули. — Я думала, это директор школы Промис-Фоллз. Он обещал рассказать о небольшом взрыве, случившемся в их химической лаборатории.
  
  — Господи Иисусе!
  
  — Ничего страшного. Жертв нет, хотя могли быть. Чем могу тебе помочь?
  
  — Прежде всего хотел поблагодарить, что пришла на папины похороны. Это было очень любезно с твоей стороны.
  
  — Не стоит благодарности.
  
  — А еще я хотел узнать, не найдется ли у тебя минутки, чтобы выпить со мной по чашке кофе. Хотел задать тебе пару вопросов об отце, поскольку ты написала о нем в газете.
  
  — О, это была всего лишь заметка. Каких-либо подробностей я не знаю.
  
  По ее тону было понятно, что она опасается пропустить другой звонок, а потому я уже собирался извиниться, что отнял у нее время, и отключить телефон, когда Джули добавила:
  
  — Но разумеется, я охотно встречусь с тобой. Почему бы тебе не приехать сюда часам к четырем? Возьмем по пиву. Встретимся у входа в редакцию.
  
  — Да, конечно, это будет…
  
  — Пока, — произнесла она и повесила трубку.
  
  Когда я вернулся в приемную, доктор и Томас выходили из кабинета. На прощание она сказала ему:
  
  — Не будьте таким букой. Вам нужно приезжать ко мне почаще. Нам необходимо продолжать наши беседы.
  
  — А с ним вы тоже поговорите, как обещали? — Томас указал на меня.
  
  — Непременно.
  
  — Скажите, чтобы перестал указывать мне, что я должен делать.
  
  — Обязательно.
  
  Доктора Лору Григорин природа наделила копной непослушных рыжих волос, которые бы разметались по плечам, если бы она не стягивала их сзади в тугой пучок. Рост ее едва достигал пяти футов и четырех дюймов, причем каблуки добавляли не менее трех дюймов. Хотя ей перевалило за шестьдесят, она все еще оставалась достаточно привлекательной женщиной, которая никогда не одевалась как врач. Вот и сегодня ней была красная блузка и прямая черная юбка, лишь едва прикрывавшая колени.
  
  — Мистер Килбрайд, — обратилась она ко мне, — прошу в мой кабинет.
  
  — Рэй, — произнес я. — Зовите меня просто Рэй.
  
  Она попросила Томаса подождать в приемной, пока будет проводить сеанс со мной.
  
  — Мне строго наказано прописать вам какое-нибудь лекарство, — с улыбкой произнесла доктор, жестом приглашая сесть в кресло. Причем сама не заняла место за рабочим столом, а пристроилась напротив меня, перекинув ногу на ногу. У нее были красивые ноги.
  
  — Чтобы обуздать мое нездоровое стремление манипулировать людьми? — предположил я.
  
  — Именно так.
  
  Мне понравилась ее улыбка, обнажавшая чуть заметную щербинку между передними зубами.
  
  — Какое впечатление он на вас производит? — спросила она.
  
  — Трудно сказать. Я догадываюсь, что смерть нашего отца не могла не потрясти Томаса, но он это скрывает.
  
  — Я тоже заметила, что он расстроен, хотя старается держать все в себе.
  
  — Но только не с Марией!
  
  — Кто такая Мария?
  
  Я объяснил, и доктор Григорин покачала головой:
  
  — Вашего отца очень тревожило, как много времени отнимает у Томаса его увлечение картами. Томас же заявил мне, что стал в последнее время заниматься этим значительно меньше и теперь смотрит с вами кино по телевизору.
  
  — Он солгал вам. Вы ведь поняли, к чему мне пришлось прибегнуть сегодня, чтобы выманить Томаса из дома и заставить приехать сюда. Его очень трудно уговорить оторваться от того, что он называет работой.
  
  — А Томас посвятил вас в ее суть?
  
  — Не уверен, что в этом есть необходимость, — ответил я. — Сейчас, например, ему просто нравится изучать города мира через сайт в Интернете. Это его новый «конек». — Я усмехнулся. — Хотя он тут как-то обмолвился, что мне нужно получить специальный допуск, чтобы узнать, над чем он на самом деле трудится.
  
  Доктор Григорин кивнула:
  
  — Томас разрешил мне информировать вас о своей миссии.
  
  Я чуть подался вперед в своем кресле.
  
  — Миссии? Что это значит?
  
  — Он считает, что работает на ЦРУ. Консультирует их.
  
  — Простите, не понял, на кого он работает? На Центральное разведывательное управление?
  
  — Именно так.
  
  — Но каким же образом? Что он вбил себе в голову? Чем конкретно, по его мнению, он может им помочь?
  
  — Все это достаточно сложно и запутанно. У него, конечно, концы с концами не сходятся, как бывает во многих снах, когда одно видение обрывается и начинается другое. Прежде всего Томас ожидает, что случится некая огромных масштабов катастрофа, нечто вроде взрыва или диверсии в электронных сетях. Вероятно, он имеет в виду глобальный сбой в работе компьютеров. Намекает, что за этим может стоять иностранная держава, которая разрабатывает новый и очень мощный компьютерный вирус. Тот лишит США возможности эффективно вести сбор разведданных.
  
  — Господи!
  
  — А когда это произойдет, в числе первых будут уничтожены компьютерные карты. В одно мгновение они исчезнут. Все сотрудники разведывательного сообщества, которые нуждаются в таких картах, окажутся беспомощными, потому что в свое время им приказали сократить расходы на бумагу…
  
  Заметив мое удивление, доктор Григорин улыбнулась:
  
  — Да, да, речь о сокращении бюджетных расходов. Оно затронуло теперь даже шизофренические иллюзии. — Она смутилась, почувствовав, что употребила слишком сильное выражение. — Короче говоря, в распоряжении правительства не осталось якобы уже ни одной карты, отпечатанной обычным типографским способом.
  
  Для человека, знавшего Томаса так хорошо, как я, все это начинало приобретать некий смысл. Извращенный, но смысл.
  
  — И что же произойдет дальше? — продолжила Лора Григорин. — К кому, как вы думаете, они обратятся за помощью?
  
  — Нетрудно догадаться.
  
  Она кивнула.
  
  — А Томас сможет по памяти начертить для них планы чуть ли не всех городов мира. Они у него вот здесь. — Она постучала указательным пальцем по виску.
  
  — Но старые карты все равно никуда не денутся! — воскликнул я. — Они останутся в библиотеках, в домах людей, в миллионах экземпляров школьных атласов, наконец.
  
  — Вы, разумеется, пытаетесь мыслить логически, — усмехнулась доктор Григорин. — Но в апокалипсических видениях вашего брата все это уже было уничтожено. Библиотеки повсеместно отправили старые карты на свалку, сменив их цифровыми версиями. А население сдало в макулатуру вместе со старыми газетами и пользуется исключительно компьютерами. Вот, собственно, почему это и станет поистине невероятным бедствием. Мир останется вообще без карт, и единственным человеком, который сумеет восстановить их, окажется Томас. Причем не только карты, но и внешний вид улиц, перекрестков, даже фасадов отдельных домов.
  
  Я лишь развел руками.
  
  — Значит, он считает, что, если это произойдет, он должен быть готов?
  
  — Никаких «если», — сказала доктор Григорин. — Он уверен, что это непременно случится. Вот почему он все время проводит в своей комнате, перемещаясь по миру и стараясь зафиксировать в памяти как можно больше информации до того, как грянет катаклизм. Несколько лет назад у меня был один пациент, он работал в газете, издающейся в Буффало. Каждый вечер, уходя домой, он прихватывал с собой несколько номеров своего издания, поскольку пребывал в уверенности, что однажды редакция сгорит дотла, а он останется единственным, у кого будет храниться архив — по крайней мере за тот период, что он там проработал.
  
  — Невероятно!
  
  — В его доме каждая комната, каждый коридор, каждый свободный угол были заполнены кипами газет. Чтобы перемещаться по квартире, ему приходилось буквально протискиваться мимо них.
  
  — Похоже на персонажа одного комического сериала, — заметил я.
  
  — Комического? Едва ли, — возразила Лора. — Дело в том, что здание редакции действительно сгорело.
  
  У меня отвисла челюсть.
  
  — Не может быть!
  
  — Еще как может! А потом у него дома нашли канистру из-под бензина, которая и стала причиной возгорания.
  
  Ее история на какое-то время повергла меня в шок, но вскоре я расслабился и рассмеялся.
  
  — Вы же не можете всерьез предполагать, будто Томас способен сам запустить вирус, уничтожающий компьютерные карты? Это было бы чересчур даже для него.
  
  — Нет, конечно. Эту историю я рассказала вам, чтобы вы поняли: навязчивая идея вашего брата хотя и большая редкость, но далеко не уникальна. Разница лишь в нюансах.
  
  — Боже мой! — Мне в голову вдруг пришла неприятная мысль. — Маклин…
  
  — О чем вы?
  
  — Это ведь рядом со штаб-квартирой ЦРУ? Томас хотел запрограммировать маршрут поездки туда через систему джи-пи-эс в моей машине, но передумал. Вероятно, потому, что я еще не получил допуска. Но теперь, когда брат разрешил вам сообщить мне, чем он занимается, я, видимо, включен в круг посвященных.
  
  — Брат вам доверяет, а это большой плюс. Больные шизофренией часто перестают верить даже самым близким людям. Они всех боятся. Но я упомянула вначале, что у Томаса все сложно и запутанно.
  
  — Да, припоминаю.
  
  — Так вот, пока глобальной катастрофы с картами не случилось, Томас ожидает, что ЦРУ может обратиться к нему за помощью в других делах. Приведу пример. Предположим, их агент попал в беду где-нибудь в Каракасе или ином месте. Враги охотятся за ним, ему надо бежать, но он не знает, куда и как. Тогда из ЦРУ звонят Томасу, и он подсказывает им наилучший маршрут побега, причем делает это быстрее, чем любой компьютер.
  
  — Вот в это мне легко поверить, — заметил я, проводя ладонью по волосам от лба к затылку.
  
  — Томас часто упоминал именно о путях побега, о помощи людям, угодившим в засаду или какую-либо вражескую ловушку.
  
  Я покачал головой, пытаясь вообразить, что происходит в мозгу у моего бедного брата.
  
  — А еще правительства разных стран могут прибегнуть к его услугам в случае иного рода катастроф. Как природных, так и прочих. Подумайте обо всех торнадо, пронесшихся над США в последнее время, землетрясениях в Крайстчерче, на Гаити, цунами в Японии. Порой целые населенные пункты оказываются сметенными с лица Земли, уничтоженными навсегда. Или, не дай Бог, повторится 11 сентября 2001 года. Спасатели смогут связаться с Томасом, и он подскажет им, где что находилось, в каком месте им срочно искать пострадавших.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — Кажется, я упомянула обо всем, — ответила Григорин с грустной улыбкой.
  
  Я положил сжатые в кулаки руки себе на бедра.
  
  — И какой же вывод следует из этого? Что мы должны предпринять?
  
  — Пока не знаю. Скажу одно: после смерти вашего отца может возникнуть необходимость переселить Томаса в другое место.
  
  Я, в свою очередь, поделился с ней уверенностью, что нельзя оставлять брата одного в родительском доме.
  
  — Вы совершенно правы, — кивнула доктор Григорин. — Он должен жить в городе, причем там, где будет находиться под присмотром. Не в смысле постоянной слежки, нет. Просто его нельзя надолго предоставлять самому себе. У меня есть на примете одно заведение, которое вам следовало бы посетить.
  
  — Вы полагаете, Томас согласится переехать?
  
  Она откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди.
  
  — Думаю, если вы постепенно приучите его к этой мысли, он согласится. Ему разрешат взять туда компьютер. Никто не помешает Томасу заниматься своим… хобби. Но сейчас очень важно как можно чаще уводить его из дома. Поезжайте с ним на пикник. Сходите в кино. Возьмите с собой в магазин или в торговый центр. Чем больше времени он станет проводить вне стен своей комнаты, тем комфортнее будет себя чувствовать и тем легче смирится потом со сменой обстановки. Ведь, как я поняла, у вас самого нет желания переселиться в отцовский дом, чтобы иметь возможность присматривать за братом постоянно?
  
  — Нет. Но только не подумайте… Поймите, я не хочу, чтобы вы считали, будто судьба брата мне безразлична.
  
  Доктор Григорин покачала головой:
  
  — Я так не считаю. Кроме того, я даже не уверена, что для него это был бы наилучший вариант. Нам нужно, чтобы Томас проявлял как можно больше самостоятельности. Ваш отец, несомненно, желал ему добра, но в результате сын стал полностью зависим от него. Отец все делал сам. В каком-то смысле он поощрял одержимость вашего брата, освободив его от всех обязанностей.
  
  — Мне кажется, отец в конце концов понял, что гораздо проще все делать самому, — заметил я. — На ваш взгляд, состояние Томаса только ухудшилось после смерти отца?
  
  — Не знаю. Я спросила, слышит ли он все еще голоса — а это один из наиболее явных симптомов шизофрении, — и Томас ответил, что да, иногда он их по-прежнему слышит. Разговаривает с бывшим президентом Биллом Клинтоном, которого воспринимает как своего связного с ЦРУ. Лекарство, прописанное мной Томасу, должно превращать эти голоса в едва различимый шепот, и мне бы не хотелось увеличивать дозу. Но он ведь принимает мое средство каждый день, я надеюсь? Вы следите за этим? Оно называется оланзапин.
  
  — Да, принимает.
  
  — Более высокая доза сделает его вялым и сонливым. Могут появляться головокружения, сухость во рту, что ему явно не понравится. Кроме того, это будет способствовать образованию излишнего веса. А мы все-таки стремимся к разумному балансу. Надеюсь, что с вашей помощью удастся и дальше держать ситуацию под контролем.
  
  — Вчера Томас сильно перенервничал, потому что заметил на мониторе небольшое дорожное происшествие в Бостоне. Потребовал, чтобы я вмешался, нашел некоего водителя, которому всего лишь разбили фару, причем случилось это несколько месяцев назад.
  
  — Вам необходимо мобилизовать все свое терпение, — посоветовала Лора Григорин. — Хотя это трудно. Должна отметить, что если принять во внимание все обстоятельства, то Томас еще держится молодцом. У него, конечно, есть и другая проблема, о которой он не хочет мне рассказывать…
  
  — Какая проблема? О чем он не хочет рассказывать?
  
  — Я бы знала, что вам ответить, если бы он поделился ею со мной. Я только догадываюсь, что его навязчиво преследует и мучает какое-то детское воспоминание. Жаль, но Томас не желает говорить об этом.
  
  Я сразу подумал о том путешествии, когда брат разбил себе голову о стекло машины, и упомянул об этом, не зная, слышала ли доктор о происшествии прежде. Оказалось, что слышала, и, значит, оно было здесь ни при чем.
  
  Лора Григорин сменила тему беседы:
  
  — Мне очень нравится, что Томас о вас высокого мнения. Он даже привозил мне вырезки из газет с вашими рисунками, чтобы похвастаться.
  
  — Не знал.
  
  — Думаю, он всегда завидовал вашему дару, вашей способности вообразить нечто, а потом перенести образы на бумагу.
  
  — Но он делает почти то же самое с картами, — заметил я.
  
  — Верно, ваши таланты во многом схожи, они лишь выражаются в разной форме.
  
  — Вы беседовали с отцом, когда он привозил Томаса на прием?
  
  — Конечно, — ответила доктор Григорин.
  
  — Какое впечатление он на вас производил?
  
  — Вас интересует нечто конкретное?
  
  — Когда я разговаривал с Гарри Пейтоном, адвокатом, который занимается завещанием, но в то же время одним из ближайших друзей отца, он упомянул, что папа, как ему казалось, находился в состоянии депрессии.
  
  — К сожалению, я не могу дать вам профессиональное заключение, страдал ли Адам Килбрайд хронической депрессией, — ответила она. — Я ведь не была его врачом. Но он действительно казался мне… измотанным. Впрочем, я посчитала, что одна только необходимость присматривать за вашим братом могла послужить причиной для этого.
  
  — Отец застраховался от смерти в результате несчастного случая, — произнес я. — Страховой выплаты и еще кое-каких денег могло бы хватить Томасу на долгое время.
  
  Взгляд зеленых глаз доктора Григорин стал вдруг пристальнее.
  
  — Что вы хотите этим сказать, Рэй?
  
  — Ничего… Давайте забудем об этом.
  
  — А как насчет вас самого? Как вы себя чувствуете?
  
  — Я? — Вопрос застал меня врасплох. — Со мной все в порядке.
  
  Время истекло, и я поднялся из кресла.
  
  — О! Чуть не забыла, — улыбнулась доктор. — Мне же нужно прописать вам лекарство против вашего желания всеми командовать.
  
  Она выдвинула ящик стола и достала прозрачную аптечную баночку, в которой лежали крупные таблетки в виде шариков, окрашенных в яркие цвета.
  
  — Что это? — спросил я, когда Лора Григорин вложила мне пузырек в руку.
  
  — «Эм энд эмс», — ответила она.
  9
  
  Удивившись при виде лица своей новой любви на телеэкране, Эллисон Фитч включила портативный компьютер, чтобы провести некоторые изыскания в Сети.
  
  — Ну и дела! — воскликнула она.
  
  Хотя Моррис Янгер только собирался выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора, он и так уже обладал огромной властью в роли генерального прокурора штата. Ему было пятьдесят семь лет, и Бриджит — его третья жена. Они поженились три года назад, однако светские сплетники не унимались, без конца мусоля тот факт, что супруга на двадцать один год моложе и к тому же очень хороша собой. Ходили слухи, будто отдыхать они предпочитают порознь, но об этом Эллисон уже знала.
  
  Со своей первой женой, Кэтрин Уолкот, Янгер познакомился, когда учился в Гарварде. Они поженились вскоре после того, как он получил степень бакалавра. Кэтрин работала потом секретарем в адвокатской конторе, пока Моррис заканчивал юридический факультет Гарвардского университета. Через пять лет он с ней развелся, чтобы сочетаться браком с Джеральдиной Кеннеди (не из тех Кеннеди или не настолько близкая родственница, чтобы хоть раз удостоиться приглашения в Хианнис-Порт, как было ядовито изложено на одном из сайтов, найденных сейчас Эллисон).
  
  С Джеральдиной Янгеру разводиться не пришлось. В 2001 году она покончила с собой. Села в свой «БМВ», заперла ворота и включила двигатель, чтобы окись углерода сделала свое дело. До этого, как писали в Интернете, она не раз побывала в различных клиниках с диагнозом «маниакально-депрессивный синдром». Здесь же цитировали Кэтрин, которая, правда, утверждала, что никогда не говорила этого: «Даже не знаю, почему я сама не наложила на себя руки. Бог свидетель, когда я была замужем за этим лживым куском дерьма, мне тоже случалось думать о самоубийстве».
  
  Короче, в пересудах недостатка не ощущалось. И вот ведь что удивительно: Кэтрин была красавицей, как и Джеральдина. И почему только мужчины, женатые на изумительной красоты женщинах, все равно упорно ищут себе других?
  
  Янгер никогда не опускался до ответа своим клеветникам. Он назначил себе пристойный для траура период времени и с головой углубился в работу государственного обвинителя. Причем снискал себе славу бескомпромиссной борьбой с продажными профсоюзными боссами, русской мафией и бандой распространителей детской порнографии. О последних Янгер якобы сказал, что, будь у него возможность повесить их всех посреди Таймс-сквер, он непременно сделал бы это. Понятно, насколько данное заявление способствовало росту его популярности, хотя, как в шутку отмечал один блоггер, навсегда лишило поддержки любителей «детской клубнички».
  
  А через пару лет после смерти Джеральдин он стал появляться на публике с разными, но очень привлекательными женщинами. Газеты публиковали его снимки то на премьере в театре, то на благотворительном концерте, то на каком-нибудь партийном мероприятии, и всякий раз Янгера держала под руку очередная пассия. Влиятельные телекомментаторы даже начали высказывать озабоченность, что увлечение слабым полом может в будущем отразиться на его политической карьере. Плейбои нравились публике, но до известных пределов, и у плейбоя, как правило, появлялись секреты, угрожавшие сделаться достоянием гласности в самое неподходящее время. Взять хотя бы того старого итальянского президента, который, как выяснилось, содержал гарем из бывших стриптизерш. Правда, надо признать, что старикан превратил прелюбодеяние чуть ли не в олимпийский вид спорта. Но те же комментаторы настоятельно рекомендовали Янгеру не претендовать на более высокие государственные посты, пока он не остепенится или хотя бы не сделает вид, будто изменил образ жизни.
  
  И Бриджит подвернулась вовремя. Бывшая профессиональная фотомодель с волосами цвета воронова крыла, ростом пять футов десять дюймов и с потрясающими ногами (внешне она немного напоминала саму Эллисон), она работала в престижной фирме по связям с общественностью, имеющей офисы в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Гонконге. Однажды ей поручили организовать сбор средств для строительства бейсбольного поля в одном из бедных районов, на что генеральный прокурор делал пожертвования с особым удовольствием, и между ними моментально вспыхнул бурный роман. Прежде чем какой-нибудь несчастный мальчуган, у которого не хватало денег даже на завтрак, смог бы добежать до первой базы нового поля, состоялась помолвка. Через три месяца они сыграли свадьбу.
  
  Как показало маленькое расследование, предпринятое Эллисон, у Янгера полно влиятельных друзей на всех полюсах политической жизни, хотя большинство все же придерживаются правых взглядов. А с двумя бывшими вице-президентами страны, одним республиканцем и одним демократом, он достаточно близок, чтобы приглашать на ужин к себе домой, стоит им лишь посетить Нью-Йорк.
  
  Да, и еще одна крайне интересная для Эллисон деталь. Этот деятель просто купался в деньгах.
  
  Согласно любым оценкам, размеры его личного состояния попадали в категорию «ничего!». Причем значительная его часть была получена по наследству. На государственной службе таких денег не заработаешь, если только не замараешься по самые уши в коррупции. А в этом смысле у Морриса Янгера чистейшая репутация, хотя его ближайший друг и советник Говард Таллиман, по прозвищу Говард-Талибан, не раз подозревался в разного рода сомнительных сделках. Грэм Янгер — отец Морриса — в свое время был маститым воротилой на рынке недвижимости и владел небоскребами на Манхэттене. После смерти отца собственность перешла в руки Морриса, но управлялась теперь компанией-посредником, чтобы избежать любых подозрений в конфликте интересов. И хотя Янгеру, безусловно, нравилось обладать крупной недвижимостью, ворочая такими суммами, которые людям вроде Эллисон и не снились, все же главным для него являлись популярность и власть. Он давно сообразил, что самый эффективный путь добиться этого — неустанно преследовать нарушителей закона. Ведь обыватели любят поборников справедливости, рыцарей без страха и упрека с карающим мечом в руках.
  
  Эллисон перескакивала с сайта на сайт, убеждаясь, как баснословно богат Янгер. Он мультимиллионер, если не миллиардер.
  
  От этого у любого голова пойдет кругом.
  
  Похоже, Эллисон теперь сможет не только расплатиться с Кортни, но и купить себе пару туфель от Маноло Бланика. А когда девушке мешала лишняя пара модных босоножек?
  
  Она еще около часа расхаживала по квартире, репетируя, что ей надо будет сказать. Не хочется, чтобы ее слова прозвучали как откровенный шантаж. Ей нужна всего лишь ссуда. Вот только в отличие от других ссуд эту она не собиралась потом возвращать по частям. Кредит, но на срок, скажем, в две тысячи лет, а? Ну ладно, если это трудно назвать ссудой, значит, она попросит сделать ей подарок. Разве это проблема? Имея столько-то бабла, подкинуть несколько тысчонок Эллисон Фитч? А Эллисон сполна расплатится за это. Она умеет быть благодарной. И чтобы сделать человека счастливым, ей не понадобится на сей раз даже тянуть свои губы к интимным частям тела.
  
  Наоборот, Эллисон выразит признательность, держа в кои-то веки рот на замке! Есть, оказывается, и такой способ сказать «спасибо».
  
  Она может, например, не обращаться в «Дейли ньюс», «Таймс» или «Пост». Не выступать в телешоу вроде «Дэйтлайн».[8]
  
  Разве это не будет мило с ее стороны?
  
  Потому что сделай она нечто подобное, и это мало поможет осуществлению грандиозных планов мистера Будущего Губернатора. Впрочем, до этого может и не дойти. Вероятно, ей не придется даже упоминать о газетах и телевидении. Может случиться так, что она уже будет держать в руках чек всего через несколько секунд после того, как заявит: «Я знаю, кто ты на самом деле».
  
  Эллисон взяла сотовый телефон и начала набирать известный ей номер, но потом остановилась. У нее сильно забилось сердце. Выдумывать трогательные истории, чтобы вытянуть деньги у мамы, — это одно. А вот это уже нечто иное. Но разве не именно такие сюрпризы и должны поджидать девушку, сбежавшую из провинциального Дейтона на свет огней большого города?
  
  — Алло!
  
  — Это я. Эллисон.
  
  — Кто?… Ах, Эллисон!
  
  — Да. Помнишь меня?
  
  — Конечно… Но послушай, я сейчас не могу говорить.
  
  — Нам необходимо встретиться и кое-что обсудить.
  
  — Не самое подходящее время.
  
  — Я видела в тебя в новостях.
  
  — Что?
  
  — А я ведь даже не представляла, кто ты. Странно было ничего мне не рассказать. Во-первых, что у тебя есть семья, а во-вторых…
  
  — Не горячись, Эллисон. Я постараюсь перезвонить тебе через неделю-другую. Сейчас слишком много дел. Если ты смотрела новости, то знаешь, что избирательная кампания набирает обороты, а кроме того… Есть другие проблемы. Вероятно, будет начато расследование по поводу…
  
  — Помнишь, где мы в первый раз провели время вместе?
  
  — Естественно.
  
  — Будь там в три. До того как станет слишком многолюдно, и ты все равно потом успеешь в Линкольн-центр, на Бродвей или где там еще платят тысячи баксов за ужин.
  
  — Я не могу сейчас встретиться с тобой. Мне очень жаль, но не могу. Нас не должны видеть вместе.
  
  — Ровно в три.
  
  — Господи, что все это значит?
  
  — Увидишь. Хотя об одном можешь не волноваться. По крайней мере я не беременна.
  
  В половине третьего Эллисон сидела в баре «Грамерси-Парк», прямо за углом от дома, где О’Генри написал когда-то знаменитые «Дары волхвов». Ей удалось занять ту же кабинку, в которой состоялось первое свидание с Янгером. Впрочем, слово «свидание» теперь кажется ей неподходящим. Свидания назначают заранее. «Случайное знакомство» — так это лучше называть при новых обстоятельствах. Или есть совсем старомодное определение. Как же оно должно звучать? «Роковая тайная встреча».
  
  Эллисон заказала себе джин-тоник, держа входную дверь под наблюдением. При этом все еще пыталась репетировать, что скажет, хотя понимала, что зря тратит время. Она ведь старалась заранее продумать каждую фразу еще перед телефонным звонком, но как только гудки прекратились и в трубке раздался голос, выдала первое, что пришло в голову. Чистую импровизацию. И ей самой это понравилось, особенно итоговый пассаж про беременность. Получилось забавно!
  
  В три часа, почти секунда в секунду, кто-то вошел в дверь и сразу заметил сидящую в кабинке Эллисон.
  
  Но это не Моррис Янгер.
  
  Его жена Бриджит. Правда, выглядела она не так, как Бриджит Янгер, которую Эллисон видела на телеэкране. В красно-черном платке, купленном, как догадалась Эллисон, в бутике «Эрмеса». Почти всю верхнюю часть лица скрывали солнцезащитные очки.
  
  Но это точно она. Сексапильная женушка генерального прокурора. Бриджит уверенно держалась на трехдюймовых каблуках, засунув руки в карманы плаща. Сразу несколько мужчин за стойкой бара чуть не свернули себе шеи, когда она проходила мимо, но не потому, что узнали ее. Такая женщина всегда привлекает к себе повышенное внимание.
  
  Бриджит Янгер направилась туда, где расположилась Эллисон, и села на кожаный диванчик напротив нее.
  
  — У тебя вид, как у шпионки какой-нибудь, — с усмешкой заметила Эллисон.
  
  — В моем распоряжении всего несколько минут, — произнесла Бриджит. — Зачем тебе понадобилось срочно видеть меня?
  
  — Но я же сказала по телефону: нам надо кое-что обсудить.
  10
  
  — Мне бы очень не хотелось, чтобы вы считали меня человеком, который гонится за высокими должностями, но все же интересно, какую буду занимать я?
  
  — Уф! Даже не знаю. Должен признаться, что пока как-то не успел подумать об этом. А у вас самого есть какие-нибудь соображения?
  
  — Заместитель директора. Конечно, не всего управления. А только подразделения, в котором мне предстоит работать.
  
  — Тогда как насчет должности заместителя директора отдела картологии?
  
  — Картологии?!
  
  — Это первое, что пришло мне в голову. Позже я подберу для вас нечто более подходящее. И нам надо будет обсудить вопрос о вашем кабинете в здании управления.
  
  — Но мне не нужен кабинет, мистер президент. Я буду действовать из дома. Мне нравится работать на дому. Сейчас со мной живет мой брат, и все необходимое компьютерное оборудование у меня под рукой.
  
  — Да, но не забывайте, что, когда грянет катастрофа, у вас останутся только бумага, карандаши и ручки. Этот вирус — назовем его пока так — полностью выведет компьютеры из строя. Тогда вам понадобится большое количество просторных столов, много свободного и ровного пространства, чтобы расстелить листы с картами, которые вы начертите для нас.
  
  — Я могу воспользоваться кухонным столом. А еще у нас полно места на полу в гостиной.
  
  — А как отнесется к этому ваш брат? Он не станет чинить вам препятствий?
  
  — Надеюсь, нет. Хотя он похож на нашего отца. Постоянно заставляет меня делать то, чего мне не хочется. Отец просто выводил меня порой из себя. Я уже рассказывал вам об этом?
  
  — Да.
  
  — Но я все равно чувствую себя плохо из-за того, что с ним случилось.
  
  — Он никогда не понимал всей важности вашей работы. Так как насчет брата? Он не станет помехой для вас?
  
  — Нет. Я рассказал о нем своему врачу, и она дала ему специальное лекарство. Кроме того, я разрешил доктору сообщить брату, чем я занимаюсь.
  
  — Вы считаете, это разумно?
  
  — Но он ведь мой брат. Отцу я тоже все рассказал. И к тому же, если я вам срочно понадоблюсь в случае чрезвычайной ситуации, он поймет, о чем речь. Может произойти еще одно землетрясение или цунами.
  
  — Что ж, если вы полагаете, что его можно посвятить в детали, то я не возражаю.
  
  — И вы по-прежнему согласны, чтобы я общался с вами напрямую? Вы всегда вызывали у меня восхищение. Поначалу я имел дело с директором ЦРУ Голдсмитом, но потом ему пришлось уйти в отставку после всяких скандалов. И, как вам известно, в итоге он покончил с собой. Вот тогда я и решил, что лучше всего держать связь лично с вами.
  
  — Не возражаю.
  
  — Очень хорошо, Би… Ой! Знаете, что я чуть не сделал? Я чуть не назвал вас Биллом.
  
  — К черту формальности! В конце концов, меня все так зовут. А с вами мы уже стали добрыми друзьями, не так ли?
  
  — Разумеется. Я сегодня же направлю вам свой очередной доклад. До свидания.
  11
  
  Папа никогда не боялся оставлять Томаса на какое-то время в одиночестве, как теперь и я сам. Хотя у моего брата многие понятия в голове смешались и он приобрел странные привычки, не было ни малейшего повода полагать, будто он может представлять угрозу для окружающих или для себя самого. У него не проявлялись склонности к самоубийству, и ни разу в жизни Томас ни на кого не нападал. Отец спокойно оставлял его дома одного, когда уезжал в Промис-Фоллз за продуктами и по другим делам. Или, как рассказал Гарри, чтобы просто посидеть в ресторанчике за чашкой кофе, глядя в окно на прохожих.
  
  Вот и я оставил Томаса одного во время похорон отца, когда он отказался на них присутствовать. Это, конечно, рассердило меня, но зато я не тревожился, что с ним случится беда. Его привычка постоянно торчать в своей спальне и виртуально путешествовать по миру имела по крайней мере одну положительную сторону, не оставляя ему времени наделать глупостей. Чем он рисковал, сидя целый день перед монитором, кроме ухудшения зрения и перенапряжения мышц кисти руки, которой он щелкал по «мыши»?
  
  В общем, я не волновался, когда в тот день сообщил брату, что ненадолго уеду.
  
  — Заодно куплю нам что-нибудь на ужин.
  
  — Заскочи в «Кентукки фрайдчикен», — попросил он, сидя ко мне спиной и продвигаясь вдоль какой-то очередной улицы в Боливии или в Бельгии.
  
  — Не могу есть эту гадость, — поморщился я. — Лучше взять пару больших итальянских сандвичей.
  
  — Только пусть не кладут туда маслины, — произнес брат, не отрываясь от дисплея.
  * * *
  
  Через четверть часа я уже припарковал «ауди» перед редакцией «Промис-Фоллз стандард». Опоздав на пару минут, я волновался, что заставил Джули Макгил ждать в холле, но, когда я вошел внутрь, ее там не оказалось. Я бы попросил секретаря при входе, чтобы она сообщила Джули о моем прибытии, но за стойкой никого не было. На ней стоял лишь телефон с приколотым рядом списком номеров сотрудников.
  
  Пока я искал в списке ее имя, с лестницы донесся быстрый стук каблуков.
  
  — Привет! — воскликнула Джули. — Вижу, ты уже познакомился с нашим редакционным секретарем.
  
  Ближайшим местом, где можно было выпить пива, оказался бар «Грандис» — заведение мне совершенно незнакомое, появившееся уже после моего переезда в Берлингтон. Хотя и в этом случае он мог открыться не менее полутора десятков лет назад. Джули была в черных ботинках, джинсах, белой сорочке с воротником на пуговицах и поношенной черной кожаной куртке. Через плечо у нее свисала огромная черная сумка, и создавалось впечатление, будто в ней лежали по меньшей мере отбойный молоток и с полдюжины шлакоблоков, отчего при ходьбе ей приходилось слегка кособочиться. В ее темной шевелюре виднелись несколько седых прядей, причем они не казались добавленными в прическу специально.
  
  Мы заняли отдельную кабинку, и сумка Джули издала глухой стук, когда она положила ее на соседний стул.
  
  — Приходится таскать с собой кучу всякого барахла, — объяснила Джули, подняла руку, привлекая внимание официантки, встретилась с ней взглядом и улыбнулась. — Привет, Би! Мне — как всегда. И предложи что-нибудь моему спутнику.
  
  Би вопросительно посмотрела на меня.
  
  — Я буду то же самое, — произнес я.
  
  — Прими еще раз соболезнования по поводу смерти отца, — сказала Джули, когда официантка удалилась. — Пусть и по такому поводу, но я очень рада снова видеть тебя. Столько воды утекло…
  
  — Да уж, — кивнул я.
  
  В голосе Джули мне почудился намек, будто в прошлом между нами что-то было. И в подтверждение моей догадки ее лицо скривилось в усмешке.
  
  — Ты, конечно, ничего не помнишь.
  
  Я открыл рот, но ничего не смог придумать. А после паузы с улыбкой признался:
  
  — Хотел разыграть небольшой блеф, но сообразил, что тебя не проведешь.
  
  — Вечеринка у Сэди Хокинс. Тебе оставалось учиться шесть месяцев. Я была классом младше. Тебя пригласила Энн Пэлтроу, но ты хорошо приложился к бутылке и явился туда уже навеселе. Она на тебя разозлилась и ушла, и тогда ты начал заигрывать со мной. А я успела накачаться пивом. Ты и охнуть не успел, как мы оказались на заднем сиденье машины твоего отца, где весело провели часок. А теперь скажи мне, что забыл об этом.
  
  Я улыбнулся, с трудом сглотнул и промолвил:
  
  — Прости.
  
  — В таком случае ты наверняка забыл, что несколько недель спустя я уехала отсюда, а через девять с половиной месяцев…
  
  — Боже милосердный!
  
  Джули рассмеялась и потрепала меня по руке.
  
  — Не пугайся! Я тебя разыграла. По крайней мере в том, что касалось моей последней фразы. То есть я действительно уехала, но лишь потому, что захотелось вырваться из этого захолустья. Мне всегда казалось, что оно мне не подходит. Ты и сам не очень-то вписывался в окружение, но тебе удавалось со всеми ладить, потому что, уж извини за такое определение, всегда был пай-мальчиком.
  
  — Это правда, — кивнул я. — А ты, значит, пай-девочкой не была?
  
  — У меня порой возникали сложности.
  
  — Помню, одно время, как только начинались экзамены, кто-то звонил пожарным и сообщал, будто школа горит или там заложена бомба. Ходили слухи, что это была ты.
  
  Джули напустила на себя серьезный вид.
  
  — Даже не представляю, кто мог решиться на подобное. Это же безответственно. — Она сделала паузу. — Хотя понимаю, что человек, не успевший подготовиться к сложному экзамену, мог бы пойти на крайние меры. И я сделала это всего дважды, — добавила Джули.
  
  — Ха! Так это все-таки вытворяла ты!
  
  — Вообще-то нас таких было пятеро. Зато у меня появился еще один повод удрать из города.
  
  — Я и сам тут не задержался надолго.
  
  — А теперь мы оба снова здесь, — произнесла Джули, пока официантка ставила перед нами две бутылки «Короны». — Но у тебя хотя бы есть отмазка. Смерть члена семьи.
  
  — А как это случилось с тобой?
  
  — Я основательно помоталась по стране. Работала в нескольких небольших городских газетах. Тогда никого не волновало, есть ли у тебя специальное журналистское образование, которого у меня не было. Но к тому времени, когда я сумела устроиться в «Лос-Анджелес таймс», опыт у меня накопился. Но вот беда, скоро у них началось сокращение штата, и я осталась без работы. Это затронуло почти все издания. Но, как я выяснила, даже в самый разгар кризиса в нашей «Стандард» открылись вакансии. Сначала им пришлось уволить одну дамочку, а потом еще этот парень по фамилии Харвуд — противный урод! — решил начать жизнь заново в другом месте. Вот я и вернулась. Газетенка нищая, печатает всякую ерунду, а руководят ею придурки. Но в ней я могу пересидеть до того, как найду что-нибудь получше. А искать я умею.
  
  Я рассмеялся.
  
  — Что такое?
  
  — Да словечко, которым ты обозвала своих работодателей… Томас рассказывал, что однажды ты так же назвала братьев Лэндри.
  
  — Ах, тех двоих! Тупого и еще тупее. Я обозвала их придурками?
  
  — Да. Они стали приставать к Томасу, а ты за него заступилась. Обратила их в бегство. Вероятно, слишком поздно благодарить тебя за это, но все равно хочу сказать тебе спасибо.
  
  — А я и забыла об этом. — Джули взяла бутылку с пивом за горлышко и основательно отпила из нее, откинувшись на спинку стула. — А ты знаешь, что они оба уже на том свете?
  
  — Неужели?
  
  — Да. Вообрази, оба вдрызг пьяные припарковали свой пикап на обочине. Один встал у заднего борта, чтобы закинуть что-то в кузов, а второй начал сдавать назад и переехал его. Почувствовал толчок, вылез проверить, в чем дело, но машину на ручник не поставил. Она покатилась. Он бросился вслед, поскользнулся и попал под заднее колесо. Мне оставалось только пожалеть, что все произошло до моего возвращения сюда. С каким смаком я бы написала репортаж об этом!
  
  Неожиданно она посмотрела на меня с виноватым выражением на лице.
  
  — Прости. Я, кажется, ляпнула не подумав. И вообще ты хотел поговорить со мной, потому что я написала в газете о смерти твоего отца.
  
  Я жестом показал ей, что извинения излишни.
  
  — Все в порядке. Я внимательно прочитал твою заметку. Просто хотел спросить, не знаешь ли ты каких-то подробностей, о которых не упомянула?
  
  — Нет.
  
  — А какое-нибудь расследование проводили?
  
  — Да. Обычная рутина. Смерть по неосторожности. Обстоятельства самые заурядные. Так что вывод никто не ставил под сомнение. Я написала еще одну короткую информацию, но, поскольку никаких сенсаций в ней не содержалось, она не попала в газету. Только когда несчастье касается тебя лично, все представляется важным и тебя интересует любая подробность. Но для «Стандард» оказалось достаточно заметки в три абзаца, и тема была исчерпана. Честно говоря, даже она не была бы написана, если бы я не знала, кто такой Адам Килбрайд и что он ваш с Томасом отец.
  
  — Прости, мне не стоило отнимать у тебя из-за этого время.
  
  — Не беспокойся обо мне. Я же понимаю, как это все тяжело. Могу я хоть чем-то помочь тебе или Томасу?
  
  — Нет. Хотя… Как-нибудь навестишь нас? Томас будет очень рад тебя видеть. При том что… Впрочем, ты наверняка знаешь, что он не совсем такой, как все.
  
  — И всегда был, — заметила Джули.
  
  — Боюсь, сейчас это усугубилось.
  
  Она улыбнулась:
  
  — Помню, он носился со своими картами. Томас по-прежнему ими увлекается?
  
  — Да.
  
  У меня еще оставалось в бутылке пиво, хотя Джули уже почти допила свое.
  
  — Ты сам казался немного с приветом. Постоянно что-то рисовал. А спортом не увлекался.
  
  — Я какое-то время метал копье, — сказал я в свое оправдание.
  
  И это было правдой. Метание копья осталось единственным видом спорта, которым я занимался. И получалось у меня неплохо. Как и бросать дротики в комнате отдыха, оборудованной в подвале нашего дома.
  
  — Копье? Неужели? — удивилась Джули. — Метание копья — один из немногих видов спорта, где требуется развитие всех групп мышц. Но, как я теперь понимаю, именно рисунки принесли тебе успех. Мне часто попадались твои карикатуры в «Лос-Анджелес таймс». Они были действительно хороши.
  
  — Спасибо.
  
  — Ты, очевидно, успел за это время жениться?
  
  — Нет. Но пару раз был близок к этому. А ты?
  
  — Прожила несколько месяцев с парнем, который сочиняет музыку для релаксации. Типа той, что включают, когда делают тебе массаж. Слышал такую? Там еще фоном птички чирикают и журчат ручейки. Навевает сон. Я с ним несколько раз чуть в кому не впала от этого, хотя и сам он оказывал на меня тот же эффект. Потом сходилась то с тренером из НБА, то с продюсером реалити-шоу на телевидении, и был еще тип, промышлявший разведением игуан.
  
  Джули задумалась, словно оглядываясь в прошлое.
  
  — Ко мне почему-то всегда липли мужчины со странностями. Все это, вероятно, оттого, что происходило в Калифорнии. Хорошо, что теперь я вернулась домой.
  
  А меня внезапно посетило неожиданное воспоминание.
  
  — Фиолетовое, — сказал я.
  
  — Что?
  
  Я покачал перед Джули указательным пальцем.
  
  — На тебе было фиолетовое нижнее белье.
  
  Она расплылась в улыбке:
  
  — Наконец-то. А то я, признаться, немного обиделась, что совершенно не произвела на тебя тогда впечатления.
  12
  
  На следующий день за завтраком я сказал Томасу:
  
  — А мне понравилась доктор Григорин.
  
  — Она хорошая, — согласился он, доставая банан из вазы с фруктами. — Какие пилюли она тебе выдала?
  
  Я пожал плечами:
  
  — Никогда не запоминаю названий лекарств.
  
  Брат наполовину очистил банан.
  
  — Она тебе сообщила?
  
  — Что?
  
  — Чем я занимаюсь. Я сказал ей, что тебе пора узнать об этом.
  
  — Да.
  
  — Пришло время посвятить тебя в особенности моей работы.
  
  — Почему же ты сам не рассказал мне об этом?
  
  Он впился зубами в банан.
  
  — Посчитал, что ей ты скорее поверишь. Она же врач.
  
  — А ты думаешь, сама доктор Григорин верит в это? В здравый смысл того, чем ты занимаешься? Запоминаешь наизусть карты и уличные планы, чтобы помочь бегству наших тайных агентов. Готовишься к тому, что однажды карты перестанут существовать, а вся информация останется у тебя одного вот здесь. — И я постучал себя пальцем чуть повыше виска.
  
  Брат отложил банан в сторону и опустил ладони на стол.
  
  — Если бы она в это не верила, то не стала бы мне задавать столько вопросов. Если бы не верила, то так бы сразу и сказала.
  
  На его лице отчетливо читалось разочарование.
  
  — Но ты, как я теперь вижу, мне совершенно не веришь. Я ошибался, надеясь, что доктору Григорин удастся убедить тебя.
  
  — Ну сам подумай, Томас! Ты простой человек, живущий на окраине Промис-Фоллз, штат Нью-Йорк. Никогда не работал ни в правоохранительных органах, ни в каком-либо другом государственном ведомстве. У тебя нет никакого образования, нет диплома по специальности, которую получают настоящие специалисты в области карт и…
  
  — Картографы.
  
  — Что?
  
  — Человека, который является экспертом в этой области, называют картографом. Но только никто не выдает таких дипломов. Можно получить ученую степень географа, а потом применить полученные знания при работе с картами, то есть картографом.
  
  Своей тирадой Томас слегка сбил меня с толку, но мне не потребовалось много времени, чтобы восстановить логическую цепочку своих рассуждений.
  
  — Хорошо. Видишь, ты сам признаешь, что не получил географического образования и никогда не работал картографом.
  
  — Да.
  
  — Однако ты полагаешь, что именно тебя, человека, не обладающего ни соответствующей квалификацией, ни связями в правительстве, Центральное разведывательное управление — всемогущая организация с многомиллионным бюджетом и сотрудниками по всему миру — решило сделать своим главным экспертом по картам?
  
  — И это просто поразительно, верно?
  
  — Да.
  
  — Но у меня исключительная память. Потому я и был избран.
  
  — Так ты у нас, оказывается, из числа избранных, — усмехнулся я, откидываясь на спинку стула.
  
  — Опять издеваешься надо мной?
  
  — Нисколько… Хотя, может, это так прозвучало для тебя. Но на самом деле, Томас, я всего лишь хочу показать тебе, насколько все это абсурдно. Ведь, кроме всего прочего, доктор Григорин поведала мне, будто ты общаешься с бывшим президентом Клинтоном.
  
  Прошлым вечером, стоя у приоткрытой двери комнаты Томаса, я наблюдал, как он разговаривает с несуществующим собеседником. Трубка телефона лежала на месте, а на монитор компьютера он в это время не смотрел. И я слышал его фразу: «Я чуть не назвал вас Биллом».
  
  — Так и есть, — произнес Томас. — Но я могу обращаться к нему просто «мистер президент». Бывшие президенты сохраняют за собой это право.
  
  — Знаю.
  
  — Мне больше не хочется обсуждать с тобой данную тему, — заявил вдруг Томас. — Таблетки, которые дала тебе доктор Григорин, явно не действуют. А я-то надеялся, что они сделают тебя более терпимым и восприимчивым. Но ты — как отец.
  
  И, оставив недоеденный банан на столе, он ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью.
  * * *
  
  Возникла необходимость пополнить наши запасы продовольствия. Нельзя было бесконечно питаться пиццей и бутербродами, а потому я как раз складывал в тележку замороженные продукты в универсаме «Прайс чоппер», когда встретил Лена Прентиса и его жену Мари. Даже после того как папа ушел из его типографии, Лен поддерживал с ним дружеские отношения. Кожа его обычно молочно-белого лица сейчас носила отчетливые следы недавнего загара, хотя со дня похорон успела чуть посветлеть. Что до Мари, то она, как всегда, выглядела бледной и изнуренной. У нее были давние и неразрешимые проблемы со здоровьем. Я не помнил, чем она страдала конкретно, но недуг был как-то связан с синдромом хронического переутомления. Вечная усталость. А ведь я был знаком с этой супружеской парой почти тридцать лет. С их сыном Мэттью, моим ровесником, мы подростками даже тусовались вместе. Сейчас он жил в Сиракьюсе, работал бухгалтером, обзаведясь женой и тремя детишками.
  
  — Привет, Рэй! — воскликнул Лен, толкая перед собой тележку. Мари маячила у него за спиной. — Как дела у вас с Томасом?
  
  Но я еще не успел и рта раскрыть, как голос подала Мари:
  
  — Рэй! Очень рада тебя видеть.
  
  — Здравствуйте, — улыбнулся я. — У нас все в порядке. Держимся. Вот, приехал сюда за продуктами.
  
  — Это была торжественная церемония, — искренне сказала Мари.
  
  Отец всегда называл ее «Мари-солнышко», хотя не имел при этом в виду цвета ее лица. Просто, несмотря на свое нездоровье, она умела выглядеть веселой и беззаботной.
  
  — Да, — согласился я. — Благодарю еще раз, что почтили похороны своим присутствием.
  
  Потом я обратился к Лену:
  
  — Еще пару дней назад хотел спросить, не заснули ли вы, случайно, где-нибудь в солярии?
  
  Мари игриво потрепала меня по руке.
  
  — Ах ты, шутник! Нет, просто Лен пару недель назад вернулся с отдыха.
  
  — Где отдыхали? Во Флориде?
  
  Лен пожал плечами, словно это не казалось ему важным.
  
  — Нет. В Таиланде.
  
  — Расскажи ему, как там красиво, — попросила Мари.
  
  — О да. Там просто потрясающе. Такой изумительно синей морской воды не увидишь нигде больше. Тебе доводилось там бывать, Рэй?
  
  — Нет, — ответил я. — Но часто слышал, как там прекрасно. А вы не присоединились к мужу, Мари?
  
  Она вздохнула.
  
  — На подобное путешествие у меня недостаточно энергии. Уж очень далеко. Я не против провести неделю где-нибудь в лесной хижине в паре часов езды от наших мест, но все эти аэропорты, очереди на таможне, необходимость снимать обувь, а затем снова надевать ее — слишком тяжело для меня. Хотя моя неспособность путешествовать в дальние страны вовсе не означает, что Лен не может иногда отправиться в вояж вместе с людьми, которым это тоже по душе.
  
  Лен сменил тему:
  
  — Рэй, я хочу заехать к вам, прежде чем ты вернешься в Берлингтон.
  
  — Пока не могу даже сказать, когда уеду домой, — отозвался я. — Нужно сначала позаботиться о Томасе, решить, как поступить с домом. Брата нельзя оставить там жить одного.
  
  — Конечно, нет! — экзальтированно воскликнула Мари. — Мальчик нуждается в присмотре.
  
  Я ощутил приступ раздражения, но ничем не выдал его. Права она была в одном — за Томасом действительно необходимо приглядывать. Но он все же взрослый мужчина, а не мальчик. К нему не следовало относиться как к несмышленому ребенку. И при этом я уже сам не смог избежать чувства вины, подумав, что слишком суров к брату и обижаю его, насмехаясь над его так называемой миссией.
  
  — Верно, присмотр за ним необходим, — сказал я. — Но мне, возможно, удастся приучить его быть более самостоятельным.
  
  Я действительно много размышлял над этим в последнее время. Факт, что Томас забивал себе голову мифическими, далекими от реальности проблемами, еще не делал его неспособным жить вполне нормальной жизнью. Хотелось приучить его самому готовить себе еду, помогать мне с уборкой дома. Если я начну загружать брата другими делами, он станет больше времени проводить вне стен своей спальни. Если вывести его в большой мир не представляется пока возможным, то надо хотя бы сделать Томаса более активным в пределах нашего жилища.
  
  — Что ж, нам пора двигаться дальше, — произнес Лен. — Всего хорошего. Рад был тебя видеть.
  
  — А я-то все никак не соберусь заглянуть к вам, ребята, со сковородкой своего жаркого, — запричитала Мари. — Или лучше пригласить вас к себе на ужин?
  
  — Вы очень добры, — улыбнулся я. — Мы с Томасом это обсудим.
  
  «Как же», — подумал я, хотя ужин с людьми, которых Томас знал, мог пойти ему на пользу. Деточка еще раз покинет родной дом. Мы же ухитрились съездить к психиатру без особых приключений, если не считать ссоры Томаса с Марией.
  
  — Томас все запоминает карты на случай нападения компьютерного вируса? — вдруг спросил Лен, и уголки его рта чуть дрогнули в улыбке.
  
  Вопрос прозвучал для меня как гром среди ясного неба.
  
  — Так вам известно об этом?
  
  — Твой отец рассказывал. Мне показалось, ему хотелось хоть с кем-нибудь поделиться.
  
  Я кивнул, а Мари тут же одернула мужа:
  
  — Не надо, Лен. Тебя это совершенно не касается.
  
  — Касается, если Адам решил мне обо всем рассказать, — возразил он и обратился ко мне: — На твоего отца это легло тяжким грузом, понимаешь?
  
  Похоже, так считали все.
  
  Постучав в дверь комнаты Томаса, я открыл ее и сообщил:
  
  — Я уже дома.
  
  Брат щелкал «мышью» и даже не обернулся, бросив только:
  
  — Хорошо.
  
  — А ты сегодня приготовишь ужин.
  
  Мои слова заставили его развернуться в кресле.
  
  — Что?
  
  — Вечером ужином нас накормишь ты.
  
  — Я никогда не готовлю еду.
  
  — Значит, самое время начинать. Я привез замороженные полуфабрикаты. Это будет легко.
  
  — А почему ты не можешь сделать ужин? Папа всегда готовил для нас обоих.
  
  — Но ведь у меня тоже есть работа, — заметил я. — У тебя твоя, у меня — моя. Нужно сделать несколько важных звонков, а потом, вероятно, придется привезти кое-какие мои вещи из Берлингтона…
  
  — Штат Вермонт.
  
  — Верно, из Берлингтона, штат Вермонт, чтобы я мог продолжать трудиться, пока мы улаживаем здесь наши с тобой дела.
  
  — Улаживаем наши дела, — тихо повторил Томас.
  
  — Совершенно верно. И я все тебе покажу. Как пользоваться духовкой и прочее. Но тебе надо будет спуститься часам к пяти.
  
  Я успел насладиться ошеломленным выражением лица брата, прежде чем закрыл дверь.
  
  Вскоре зазвонил сотовый телефон. Это был мой агент Джереми Чандлер, снабжавший меня заказами на протяжении последних десяти лет.
  
  — У меня для тебя три предложения, но никто не просит создать новую Сикстинскую капеллу и расписать потолок, и сорок лет на работу тебе никто не даст. Речь о двух журналах и одном сайте в Интернете, Рэй. У них жесткие сроки. Если тебя это не устраивает, мне необходимо знать как можно скорее, чтобы предложить эту работенку другим художникам, которые, может, не так талантливы, как ты, зато нуждаются в деньгах.
  
  — Но я же говорил тебе, что я сейчас в доме отца.
  
  — Верно! Совершенно вылетело из головы. Твой отец умер, так ведь?
  
  — Вот именно.
  
  — И что? Похороны и прочие формальности — все уже позади?
  
  — Да.
  
  — Тогда скажи, когда вернешься к себе в мастерскую.
  
  — Я пока не до конца разобрался с делами, Джереми. Вероятно, мне придется оборудовать себе временное рабочее место здесь.
  
  — Отличная мысль. Иначе мне пришлось бы поручить эти рисунки Торлингтону.
  
  — О, только не ему! — воскликнул я. — Этот халтурщик работает левой ногой. У него Обама похож на Билла Косби.[9] Правда, у него любой афроамериканец — копия Билла Косби.
  
  — Послушай, если сам не берешься за работу, то не критикуй чужую. Кстати, я уже говорил тебе, что на меня вышли люди Вачона?
  
  — Неужели?
  
  Карло Вачон, печально известный крестный отец мафиозного клана из Бруклина, находился под судом по целому списку статей — от убийства до неоплаченных счетов за парковку. Один нью-йоркский журнал заказал мне карикатуру на него, где я, во-первых, изобразил его с огромным животом, а во-вторых, нарисовал Вачона грозящим пистолетом статуе Свободы. В моей интерпретации она подняла вверх обе руки.
  
  Я сразу почувствовал, как холодок пробежал по спине.
  
  — И что, они меня «заказали»?
  
  — Ничего подобного. Тебе нечего опасаться. Карло очень понравился твой рисунок, и он хочет купить оригинал. Эти гангстеры обожают славу, пусть и дурную.
  
  — Оригинал остался у тебя?
  
  — Да.
  
  — Так отправь его в виде подарка.
  
  — Уже сделано. Но на самом деле я звоню тебе по иной причине.
  
  — По какой же?
  
  — Скоро в Интернете начнут раскручивать новый сайт. Финансируют его очень влиятельные люди, и они хотят заткнуть за пояс «Хаффингтон пост», но им нужно все в несколько ином стиле. Тогда я предложил им жанр политической анимации, нечто похожее на то, что делают на сайте «Нью-йоркера». Десятисекундные ролики с минимальным движением. Его можно создать простым вращением камеры…
  
  — Мне известно, как это делается, — перебил я. — Так ты рекомендовал им меня?
  
  — Не было необходимости. Потому они ко мне и обратились. Руководит всем дама Кэтлин Форд, очень богатая. Она хочет, чтобы я устроил ей встречу с тобой как можно быстрее.
  
  — Хорошо, но только прямо сейчас я…
  
  В этот момент раздался стук в нашу входную дверь. Стучали громко, уверенно и настойчиво. Как к дому подъехала машина, я не слышал, но Джереми обладал дурной привычкой орать в трубку так, словно ему нужно было перекричать шум двигателей «Боинга-747».
  
  — К нам кто-то пришел, — сказал я.
  
  — Рэй, пойми, это нечто грандиозное. Тебе необходимо встретиться с Кэтлин Форд. Мы можем сорвать настоящий куш.
  
  — Я тебе перезвоню.
  
  Оставив телефон на кухонном столе, я направился к двери.
  
  На крыльце маячили двое, а их черный седан стоял во дворе позади моей «ауди», блокируя ее, словно из опасения, что я могу попытаться сбежать на машине. Мужчина и женщина — обоим за сорок, одеты в разного оттенка серые костюмы, к которому мужчина добавил узкий и неброский галстук.
  
  — Мистер Килбрайд? — громко произнесла женщина.
  
  — Да.
  
  — Я агент Паркер, а это — агент Дрисколл.
  
  — Кто?
  
  — ФБР, откройте!
  13
  
  Бриджит Янгер была убеждена, что если собирается обсудить сложившуюся ситуацию с ближайшим другом и главным советником мужа Говардом Таллиманом, то лучше это сделать в людном месте. Может, ему удастся сдержать желание удавить ее немедленно, если кругом будут свидетели. И она пригласила его на обед в кафе «Юнион-сквер», заказав столик на час дня.
  
  Таллиман был лучшим другом Янгера с юности. Они вместе учились в Гарварде, напивались, занимались юриспруденцией, ездили отдыхать и, вероятно, даже трахались в одной постели во время путешествия по Японии через пару лет после гибели Джеральдин. Еще с молодых лет Говард начал принимать участие в закулисных политических кампаниях — и демократов, и республиканцев, ему было без разницы. Значение имела только победа. Подобно тому как хоккеист, проданный из «Нью-Йорк рейнджерс» в «Бостон брюинс», начинает бесцеремонно впечатывать в борт бывших товарищей по команде, Таллиман мог выработать стратегию для одной партии в ущерб другой, если ему платили больше. При этом сам он никогда не стремился стать политическим деятелем. Низкорослый и пузатый Таллиман сам любил подчеркнуть, что не обладает привлекательностью, зато знает, как играть в политические игры, оставаясь невидимым, и приносить победы другим.
  
  — Ты сумеешь пойти так далеко, как только захочешь, — сказал он Моррису десять лет назад. — Единственный ограничитель — твои собственные амбиции. Если они достаточно сильны, то вознесешься на самый верх. Но рост, естественно, должен быть поэтапным. Сначала суровый государственный обвинитель, потом неподкупный генеральный прокурор. Можешь продолжить эту линию и посмотреть, куда она тебя приведет. А приведет она тебя, как я уже сказал, на самую головокружительную вершину.
  
  Так Говард Таллиман смешивал коктейль честолюбия, а Моррис охотно им упивался.
  
  И годы трудной работы теперь приносили плоды. Давали отдачу по-крупному. Моррис уже без пяти минут губернатор штата, а дальше… Кто знает, что ждет его дальше?
  
  Но как ни гордился Таллиман успешной операцией по превращению своего лучшего друга в звезду политической жизни, настоящим самодовольством он переполнялся, видя рядом с ним во время каждого победного спича молодую красавицу жену. С Бриджит он познакомился, когда обратился к услугам ее компании по связям с общественностью от имени другого своего клиента — окружного судьи, чью репутацию понадобилось в экстренном порядке спасать после того, как его оболтуса-сынка взяли за задницу, обнаружив, что тот оборудовал лабораторию по производству синтетических наркотиков в папашиной летней резиденции в Нью-Гэмпшире. Стоило ему увидеть Бриджит, и Говард мгновенно понял, как роскошно будет выглядеть эта женщина, стоя рядом с Моррисом в каждом городке на пути предвыборного турне по штату Нью-Йорк. Точеная фигура статуэтки, лебединая шея, соблазнительный бюст, но при этом не чрезмерно пышный. И королевская осанка.
  
  Как теперь понимала Бриджит, Говард искусным маневром свел их вместе, причем так, что они даже об этом не подозревали. Именно он подбросил идею сбора средств для строительства бейсбольной площадки, обеспечив, таким образом, чтобы Моррис и она оказались в одном месте, в одно время. Говард представил их друг другу, а потом неустанно нашептывал поочередно в уши, как она нравится ему, а он — ей.
  
  Представьте Макиавелли, вооруженного стрелами Купидона, и вам станет ясна роль, сыгранная Говардом Таллиманом.
  
  А дальше постороннее вмешательство не потребовалось. Уже через неделю Бриджит оказалась распластанной на заднем сиденье лимузина Янгера с расстегнутыми пуговицами и «молниями» — и с головой будущего губернатора где-то у себя между ног.
  
  Она даже получила удовольствие, хотя не всегда была охотницей до представителей противоположного пола. Но собственно, какая ей разница? Как только Бриджит сообразила, что, связавшись с Моррисом Янгером, будет вести образ жизни, к которому стремилась, она решила, что сможет определиться со своими сексуальными предпочтениями и остановиться на чем-то одном.
  
  Но не смогла, хотя осознала это уже после того, как вышла за Морриса замуж.
  
  Причем Эллисон стала далеко не первой, с кем Бриджит вернулась к прежним привычкам, но именно с ней она наметила впервые провести несколько дней вдали от мужа. Сама Бриджит не воспринимала эту связь всерьез, да и Эллисон отнеслась ко всему легко. Новой любовнице Бриджит представилась под вымышленным именем и сделала все, чтобы той не попался на глаза ее паспорт, а когда они вместе появлялись на людях, маскировала внешность огромными темными очками и широкополой шляпой. Впрочем, дело упрощалось тем, что, если мужа узнавали везде, где бы он ни появлялся, и часто просили дать автограф, ее саму, стоило ей остаться одной, не узнавал практически никто. Нет, она, разумеется, привлекала нескромные взгляды, причем и мужчин, и женщин, но по иным причинам. Люди разглядывали ее оценивающе не из-за того, кем она была, а из-за ее потрясающей внешности.
  
  И вот теперь Бриджит грозили крупные неприятности.
  
  Она листала меню, а когда снова подняла голову, появился Говард.
  
  — Привет, Бриджит! — произнес он и, склонившись, изобразил поцелуй в щеку, не касаясь губами ее лица. — Выглядишь, как всегда, аппетитно. Тебя просто хочется смаковать с маленькой ложечки.
  
  — Ты тоже чудесно выглядишь.
  
  — О, брось! Это пустое. Когда я проходил мимо стойки бара, то слышал, как кто-то за спиной шептал, что только что видел Дэнни де Вито.
  
  Бриджит натянуто рассмеялась, пока Говард усаживался напротив нее в кресло. По его лицу она видела: он уже понял, что возникла проблема. Говард Таллиман не добился бы ничего в жизни, не умей он разбираться в людях.
  
  А вот в ней он разобраться не сумел. Бриджит не стала для него открытой книгой с самой первой встречи. Стоило ему тогда присмотреться к ней пристальнее, и они бы сейчас не сидели друг против друга, ведь так?
  
  — Нам не помешает немного выпить, — сказал он. — Что для тебя заказать?
  
  — Пожалуй, белое вино с содовой.
  
  Говард удивленно поднял брови.
  
  — Неужели все настолько плохо? Вино с содовой? Ты пьешь эту дикую смесь, только если тебе приносят твою любимую «Таймс» с получасовым опозданием.
  
  Он повернулся в кресле и схватил под локоть проходящую мимо официантку.
  
  — Леди будет белое вино с содовой, а мне принесите, пожалуйста, виски. Льда не надо… Так что стряслось, Бриджит? Я же понимаю, что ты пригласила меня сюда не на романтическое свидание, да и мне, честно говоря, трудно было бы выкроить время на интрижку при своем весьма насыщенном графике.
  
  Говард никогда не был женат, и если в его жизни оставалось место для любви (не считая страсти к политическим интригам), то об этом никто ничего не знал. Впрочем, у каждого свои секреты.
  
  Бриджит тяжело вздохнула:
  
  — Надеюсь, ты понимаешь: я бы никогда не сделала намеренно чего-то, что повредило бы Моррису.
  
  — Начало тревожное, — пробормотал себе под нос Говард.
  
  — И я бы никогда не решилась поставить его под удар. Никогда!
  
  Он внимательно посмотрел на нее.
  
  — А теперь позволь мне высказать предположение… — Говард оглядел ее с таким видом, словно прикидывал, сколько выложил Моррис за ее бриллиантовые сережки. Правильный ответ — двадцать тысяч, но думал он сейчас не об этом, а о том, в какую грязь ухитрилась вляпаться Бриджит. — Это либо деньги, либо секс, — заметил он. — Или и то и другое сразу. По большому счету все всегда сводится к этому. Что бы ты ни натворила, в основе неизменно либо одно, либо другое, либо их комбинация.
  
  — Ты прав. Это и то и другое, — кивнула Бриджит.
  
  — И насколько все скверно?
  
  — Ситуация сложная, — ответила она. — Дело в том, что меня шантажируют.
  
  — Это то, что касается денег. А когда мы заговорим, почему шантажист имеет власть над тобой, то речь, полагаю, зайдет о сексе. Хотя, может, я ошибаюсь, и ты попросту случайно кого-то прикончила?
  
  — Я никого не убивала! — возмутилась Бриджит.
  
  — Что ж, — произнес Говард, когда перед ними поставили заказанные напитки, — в таком случае у нас уже есть повод, который можно отпраздновать. Кстати, я встречал немало людей, кому сходило с рук даже убийство.
  
  Он отпил из стакана с виски и посмотрел в спину удаляющейся официантке. Как подозревала Бриджит, в какой-то степени этот человек сейчас даже наслаждался сложившимся положением, потому что обожал решать проблемы. Но если это и так, то наслаждаться ему осталось недолго.
  
  — Только не говори мне, что есть снимки, на которых ты занимаешься сексом с козлом или кем-то похожим, — произнес Говард.
  
  — Нет, конечно.
  
  — Отлично. В сравнении с этим другие варианты уже представляются сущими пустяками. Выкладывай подробности.
  
  — У меня был роман, — призналась Бриджит.
  
  Говард кивнул, словно понял это сразу, и поинтересовался:
  
  — Речь идет о чем-то недавнем, о любовной связи, возникшей уже после того, как вы с Моррисом сочетались священными узами брака?
  
  — Да.
  
  — И с ним уже покончено? С этим романом?
  
  — Да.
  
  — Я с ним знаком?
  
  — Нет, — после паузы произнесла Бриджит.
  
  Говард чуть склонил голову набок.
  
  — Меня встревожило твое колебание с ответом, Бриджит. Оно может означать, что я его знаю и ты лжешь, либо ты говоришь правду, но все равно пытаешься меня запутать. Дай мне секунду, чтобы сообразить… Мне кажется, что второй вариант вероятнее.
  
  Бриджит молчала. Если отвлечься от конкретной ситуации, что для нее сейчас весьма затруднительно, Говард мог бы произвести весьма сильное впечатление.
  
  — Кто она? — спросил он.
  
  — Ее зовут Эллисон Фитч.
  
  У Говарда стали подрагивать веки, что происходило всегда, когда он рылся в своей мысленной базе данных.
  
  — Ты права. Я с ней незнаком. — Говард сделал еще глоток виски. — А знаешь, Бриджит, когда я свел тебя с Моррисом и аккуратно расспрашивал, нет ли в твоем прошлом какого-нибудь компромата, тебе ничего не стоило упомянуть, что ты — «двустволка».
  
  Бриджит очень прямо и скованно сидела в кресле, но не могла вымолвить ни слова в свое оправдание.
  
  — Ты делилась с этой Эллисон Фитч информацией, что твой муж — генеральный прокурор штата и, вероятно, его будущий губернатор?
  
  — Нет. Она вообще знала меня под другим именем. Но потом случайно увидела по телевизору вместе с Моррисом на каком-то мероприятии, а остальное было уже просто, как дважды два.
  
  Бриджит вкратце пересказала ему всю историю: где познакомились, сколько раз встречались и о совместной поездке на Барбадос.
  
  Говард усмехнулся:
  
  — Я в шутку упомянул о твоих снимках с козлом. А с этой женщиной? Могли остаться какие-то фотографии? Скрытая камера и все такое? Теперь, когда я всерьез оценил возможный урон с политической точки зрения, козел мне уже кажется меньшим из зол.
  
  Бриджит посмотрела на него, прищурившись.
  
  — Тебя действительно волнует, что шантажистка может пустить в ход против меня? Или любопытно посмотреть на снимки?
  
  — А они существуют?
  
  — Вряд ли. Эллисон никогда мне ничего не говорила. Да и зачем ей снимать меня? Она ведь понятия не имела, за кем я замужем.
  
  — Тогда какие у нее есть доказательства? Мы вполне можем прибегнуть к стратегии отрицания. Это все равно будет внешне выглядеть не слишком опрятно, но мы твердо опровергнем инсинуации, списав их на происки политических противников твоего супруга. А сами тем временем покопаемся в ее прошлом и нароем что-нибудь эдакое, что полностью подорвет к ней доверие. Поверь мне, мы соберем нужную информацию, даже если придется сфабриковать ее. И пусть пресса порезвится немного. Уже скоро история всем надоест, и мы продолжим кампанию, будто ничего не случилось. Или еще хлеще. Если у нее нет ничего в подтверждение своих слов, мне нужно будет сделать всего несколько звонков, чтобы ею занялась полиция. Она и глазом моргнуть не успеет, как окажется на скамье подсудимых по обвинению в вымогательстве. Можно провернуть все, как тот телеведущий… Имя из головы вылетело. Такой, с торчащими вперед зубами, помнишь? Его тоже пытался шантажировать один придурок. Угрожал, что если он ему не заплатит, весь мир узнает о его любовных связях чуть ли не со всей своей телегруппой. Привлекли полицию, устроили ловушку, и придурок угодил за решетку. В твоем случае разница лишь в том, чтобы утверждать, будто ты вообще не знакома с этой дамочкой. Да, возможно, ты случайно с ней пересекалась где-нибудь на вечеринке или на отдыхе, но даже не представляешь, кто она такая. Когда мы с ней разберемся, ей никто не поверит, даже если она заявит, что во время урагана «Катрина» шел легкий дождик.
  
  — Остались тексты, — заметила Бриджит.
  
  — Не понял?
  
  — Фотографий нет, но мы обменивались звонками по телефону и текстовыми сообщениями.
  
  — Какого рода сообщениями, Бриджит?
  
  — Я бы сказала… Их можно назвать непристойными. Или скорее сладострастными.
  
  — И автором некоторых из них была ты? Или похотливые записочки тебе отправляла исключительно сама мисс Фитч?
  
  — Пятьдесят на пятьдесят…
  
  Говард покачал головой.
  
  — Сколько она хочет получить и что собирается сделать, если ты не поддашься на шантаж?
  
  — Сто тысяч. Или она обнародует историю. Продаст тем, кто предложит больше.
  
  — Как видно, девушка не слишком искушена в этой жизни.
  
  — Почему же?
  
  — На ее месте я бы потребовал не менее миллиона. И откуда нам знать, что она не продаст информацию в прессу, даже если мы заплатим?
  
  — Она обещала не делать этого.
  
  Говард откинулся в кресле и развел руки в стороны.
  
  — Ах вот как? Она обещала? Ну тогда нам, конечно, беспокоиться не о чем.
  
  — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Она станет являться к нам снова и снова, требуя все больше денег.
  
  — Мне это представляется вероятным, Бриджит. Хотя можно поговорить с ней так, что она будет счастлива урвать хотя бы эту сумму, а потом исчезнет, и мы никогда больше о ней не услышим.
  
  Она вздохнула с облегчением.
  
  — Я была уверена, что ты знаешь, как справиться с данной проблемой. Ты такой… В общем, умеешь преодолевать кризисные ситуации.
  
  — Просто необходимо вовремя гасить пожары. Вот и сейчас нам нужно укротить огонь, пока он, фигурально выражаясь, не охватил весь лес.
  
  — Но только, Говард… Я бы очень не хотела, чтобы Моррис узнал об этом. Мы, конечно же, были с ним предельно откровенны, когда разговаривали о своем прошлом, но ему не известно, что у меня кто-то был уже после нашей женитьбы. Надеюсь, ты не собираешься ему рассказать?
  
  Он покачал головой и накрыл ладонью ее руку.
  
  — Это было бы нецелесообразно. И потом — я слишком люблю вас обоих, чтобы так поступить. Перед вами открывается прекрасное будущее, если научитесь контролировать свои… порывы.
  
  — Я просто сорвалась. Больше такое никогда не повторится.
  
  — Разумеется, — кивнул он, поглаживая Бриджит по руке. — Я не допущу, чтобы кто-нибудь встал у Морриса на пути, включая и тебя. Поэтому, если ты снова выкинешь нечто подобное, я лично удушу тебя твоим же бюстгальтером, раскромсаю тело на мелкие кусочки и скормлю белкам в Центральном парке, а потом найду способ свалить твою смерть на врагов Морриса. Тебе ясно?
  
  — Да.
  14
  
  — Мы хотели бы войти и поговорить с вами, — сказала агент ФБР Паркер.
  
  И это не прозвучало как просьба.
  
  — О чем?
  
  — Давайте обсудим это в доме.
  
  Я все же попросил их предъявить служебные удостоверения, которые они показали мне лишь мельком, а затем пригласил войти. Жестами я показал, что они могут присесть на диван или в кресла гостиной, но оба предпочли остаться на ногах. Мне ничего не оставалось, как последовать их примеру.
  
  — Нам бы тоже хотелось увидеть какое-нибудь удостоверение личности, — произнес Дрисколл.
  
  — Может, мне пригласить своего адвоката?
  
  — Думаю, излишне. Просто было бы неплохо знать, с кем мы имеем дело, — ответила Паркер.
  
  Не решив, следует ли мне безропотно подчиниться, но и опасаясь последствий отказа, я отыскал бумажник и достал свои водительские права.
  
  — Значит, вы — мистер Килбрайд?
  
  — Да.
  
  — Рэй Килбрайд?
  
  — Точно.
  
  — Вы пользуетесь какими-нибудь другими именами?
  
  В голосе Паркер я уловил враждебность, словно она подозревала, что у меня целый набор криминальных прозвищ.
  
  — Нет. Разумеется, нет.
  
  — Кто вы по профессии, мистер Килбрайд?
  
  — Художник. Иллюстратор и карикатурист.
  
  — Что же конкретно вы иллюстрируете? — спросила Паркер, и опять, если судить по интонациям, она предполагала, будто я занимаюсь по меньшей мере порнографическими комиксами.
  
  — Мои рисунки используют газеты, журналы, сайты в Интернете. Неделю назад мой рисунок опубликовали в книжном обозрении «Нью-Йорк таймс».
  
  — Если вы работаете для сайтов, то, как нетрудно предположить, значительную часть своей работы выполняете с помощью компьютера?
  
  — Так и есть, — кивнул я.
  
  — Вы, значит, живете здесь и работаете?
  
  — Нет, я тут не живу. Я живу в Берлингтоне.
  
  — Тогда чей же это дом? — вмешался агент Дрисколл.
  
  — Моего отца, — ответил я и добавил: — То есть он принадлежал моему отцу.
  
  — В каком смысле? — сразу насторожилась агент Паркер.
  
  — В таком, что он умер, — сказал я уже резче, глядя ей в лицо.
  
  Я думал, что сумею умерить ее агрессивность хотя бы ненадолго. Но не произвел на нее ни малейшего впечатления.
  
  — При каких обстоятельствах умер ваш отец?
  
  — Он погиб в результате несчастного случая на заднем дворе дома несколько дней назад. Его придавил насмерть перевернувшийся трактор-газонокосилка. Звали его Адам Килбрайд.
  
  — У вашего отца был компьютер? — задал очередной вопрос Дрисколл.
  
  Я невольно покачал головой, по-прежнему не понимая, что происходит.
  
  — Простите, о чем вы спросили? Ах да, у него был компьютер. Ноутбук.
  
  В руках агента Паркер появился блокнот.
  
  — Когда именно погиб ваш отец?
  
  — Четвертого мая. В пятницу.
  
  Она слегка толкнула напарника локтем в бок и показала ему страницу своего блокнота.
  
  — Вот сообщения за тот день и последующие.
  
  Теперь картина стала проясняться.
  
  — Вы Рэй. Отца звали Адам. А некто Томас Килбрайд проживает по этому адресу? — спросила Паркер.
  
  — Да.
  
  — Вы с ним состоите в родственных отношениях?
  
  — Это мой брат.
  
  — А сейчас он здесь?
  
  — Да. Он наверху.
  
  Если мне с самого начала стало неуютно при появлении этих людей, то сейчас дискомфорт ощущался значительно сильнее. Что, черт побери, мог натворить Томас, если к нам в дом явились сотрудники ФБР? И как он отреагирует, узнав, что они пришли к нему?
  
  — Мой брат проводит у себя в комнате бо́льшую часть дня. Не знаю, зачем он вам понадобился, но он совершенно безобидный.
  
  — Что он делает в своей комнате? — спросила Паркер.
  
  — Сидит за компьютером.
  
  — И он сидит за ним часами напролет, не так ли?
  
  — Послушайте, мой брат страдает психическими отклонениями. И предпочитает находиться в одиночестве.
  
  — Какими отклонениями он страдает? — поинтересовался Дрисколл.
  
  — Ничем таким, что могло бы причинить беспокойство окружающим, — ответил я. — Да, у него есть проблемы, но он ни к кому с ними не пристает. И вообще брат очень… очень послушный.
  
  — Но при этом ему нравится отправлять электронные письма, — заметила Паркер.
  
  Я ощутил дурноту.
  
  — О каких письмах идет речь?
  
  — А вы совсем не контролируете переписку своего брата в Интернете? — спросил Дрисколл.
  
  — Что? Нет, не контролирую. Мне даже неизвестно, что он с кем-то переписывается. Говорю же вам, брат очень замкнутый человек.
  
  — И вы не знаете о том, что Томас Килбрайд регулярно направляет электронные сообщения в Центральное разведывательное управление?
  
  — Боже всемогущий! — вырвалось у меня.
  
  — И что многие письма адресованы бывшему президенту Биллу Клинтону?
  
  Я почувствовал слабость в коленях.
  
  — Прошу вас, скажите мне, что в его письмах не содержалось никаких угроз и вы приехали не за тем, чтобы арестовать его.
  
  Посетители переглянулись, приняв некое безмолвное решение, а потом Паркер произнесла:
  
  — Нет, письма не содержали угроз, однако они вызвали… определенную обеспокоенность. Вы попросите его спуститься, или нам самим лучше подняться к нему?
  
  — Пожалуйста, подождите здесь.
  
  Я поднялся по лестнице и без стука открыл дверь спальни брата.
  
  — Готовить ужин еще рано, — сказал он. — Оставь меня.
  
  — Тебе все равно придется спуститься, Томас.
  
  — Зачем?
  
  — У тебя посетители.
  
  Я ожидал, что брат спросит, кто они, но он лишь сказал:
  
  — Во как!
  
  И поднялся из кресла. Когда Томас направился к лестнице, я слегка придержал его за локоть и предупредил:
  
  — Эти люди из правительственной организации.
  
  На мгновение он замер, а потом дважды кивнул с таким видом, будто ожидал гостей не сегодня, так завтра.
  
  — Отличная новость, — заявил брат.
  
  — В этом нет ничего хорошего, Томас. Что за идиотские письма ты отправлял в ЦРУ?
  
  — Доклады о ходе моей работы, — ответил он и проскользнул мимо меня на лестницу.
  
  С порога гостиной Томас направился прямо к визитерам, чтобы пожать руку сначала даме, а потом и Дрисколлу.
  
  — Я — Томас Килбрайд, — представился он. — Очень рад вас видеть, хотя президент не предупредил меня о вашем приезде.
  
  — Президент? — переспросила агент Паркер.
  
  — Хорошо, формально он бывший президент, но мистер Клинтон заверил, что его можно по-прежнему называть так. Впрочем, не знаю, зачем мне нужно объяснять это людям, которых прислал он лично.
  
  — С какой стати ему присылать нас сюда? — спросил Дрисколл с каменным выражением лица.
  
  Услышав эту фразу, Томас, кажется, впервые слегка забеспокоился.
  
  — А вы разве не из ЦРУ?
  
  — Нет, — ответила Паркер. — Мы с агентом Дрисколлом представляем ФБР.
  
  Разочарованию Томаса не было предела, и он даже не попытался скрыть этого.
  
  — ФБР? — удивился он. — Но я ожидал офицеров ЦРУ.
  
  В этот момент он напоминал ребенка, который вскрыл коробку с рождественским подарком и вместо игровой приставки обнаружил в ней всего лишь пару носков.
  
  — Я ведь поддерживал связь с ними.
  
  — Вообще-то мы здесь как раз по их просьбе, — сообщила Паркер. — Им понадобилась наша помощь.
  
  — Это, случайно, не по поводу моего места работы? Потому что мне хотелось бы продолжать ее дома. Меня совсем не тянет в Вашингтон. Скажи им, Рэй. Мне и здесь хорошо.
  
  — Мистер Килбрайд, — произнес Дрисколл, — почему бы нам всем не присесть?
  
  Агенты устроились в креслах, а мы с Томасом на диване по другую сторону журнального столика.
  
  — Только не поймите меня превратно, — поспешил заверить их Томас. — Я вовсе не хотел вас обидеть. ФБР тоже очень серьезная организация. Но я ожидал людей из ЦРУ.
  
  — Что ж, мы работаем в тесном контакте, — сказал Дрисколл. — Делаем общее дело.
  
  Я уловил перемену в его тоне. Он стал менее враждебным. Это потому, надеялся я, что, познакомившись с Томасом, агент понял: никакой угрозы от него не исходит.
  
  — Вы писали в ЦРУ о возможной атаке некоего компьютерного вируса, — заметила Паркер, и если Дрисколл стал вроде бы чуть дружелюбнее, то она держалась все так же сурово и настороженно.
  
  — Верно, — кивнул Томас. — Я уже все объяснил в своих посланиях в ЦРУ, к президенту Клинтону, говорил об этом в личных беседах.
  
  И совсем недавно, напомнил я себе.
  
  — Но я готов повторить еще раз, — продолжил мой брат. — Я не располагаю никакой конкретной информацией о данном вирусе. С моей стороны это всего лишь гипотеза. Не уверен даже, что это будет именно вирус. Может случиться гигантская вспышка на Солнце или нечто вроде ядерного взрыва. Причиной катастрофы может стать попавший в Землю крупный метеорит. Каждое из подобных явлений приводит к катаклизму.
  
  — Вот как, — сказала Паркер. — Какие же, по вашим прогнозам, нас ожидают последствия?
  
  — Будут уничтожены системы джи-пи-эс и карты, заложенные в программы компьютеров. Все будет стерто. — Томас щелкнул пальцами, но поскольку это у него никогда толком не получалось, едва ли сумел издать хоть какой-то звук.
  
  Затем он объяснил, какую роль лично призван сыграть, чтобы помочь своей стране преодолеть последствия несчастья; как он запоминал планы улиц всех основных городов мира.
  
  — А еще, как вам, должно быть, известно, я нахожусь в постоянной готовности на случай, если у одного из агентов правительства США возникнет необходимость в экстренном порядке покинуть какой-либо из городских районов в любой точке земного шара. Я смогу обеспечить ему маршрут, подсказать расположение улиц, проходов между домами и прочую информацию подобного рода.
  
  — Вот как, — повторила Паркер. — Но скажите мне, Томас, а вы сами не попытаетесь написать такую программу, создать свой вирус, который выведет из строя компьютерную систему правительства США?
  
  — Нет, — ответил он, ничуть не смущенный заданным ему вопросом. — Я не настолько хорошо владею компьютером. То есть я, конечно, провожу за ним много времени…
  
  Томас посмотрел на меня, словно ожидая, что я вставлю веское слово.
  
  — Я знаю, как включить его, пользоваться электронной почтой и применять сайт «Уирл-360», чтобы перемещаться по миру, но это, пожалуй, и все. Я, например, понятия не имею, как разобрать компьютер, и если у меня что-нибудь ломается, папа отвозит его к мастеру в город. — Он сделал паузу. — То есть отвозил раньше. Мой отец умер.
  
  — Да, мы слышали об этом, — сказал Дрисколл. — Примите наши соболезнования.
  
  — Это я нашел его, — продолжил Томас. — Его убил трактор.
  
  Он произносил это как необходимую формальность, будто ему хотелось, чтобы у наших гостей не оставалось сомнений в том, что произошло.
  
  — Ваш брат поставил нас в известность, — произнес Дрисколл.
  
  — И что же вы хотите от ЦРУ, Томас? — поинтересовалась Паркер.
  
  Брат приосанился.
  
  — Мне от них ничего не нужно. Речь о том, что́ они могут получить от меня. Я предложил им свои услуги. Вы должны это знать, если ознакомились с моими сообщениями. Когда компьютерные карты перестанут существовать, я сумею прийти правительству на помощь.
  
  — Каким же образом?
  
  Томас выразительно посмотрел на меня. «Эти люди туго соображают, или я чего-то не понимаю?» — читалось в его взгляде.
  
  Он вздохнул:
  
  — А таким, что у меня все в голове. Карты. Улицы. Как все это сейчас выглядит. — Когда его не понимали, Томас начинал цокать языком в паузах между фразами. — Компьютеры будут бесполезны, и я смогу начертить новые карты или стать проводником в случае необходимости. Но, честно говоря, я бы предпочел делать это, не покидая дома. Меня здесь все устраивает. Я мог бы указать направление любому человеку в любой точке планеты, сам находясь все время тут.
  
  — Разумеется, — усмехнулась Паркер. — Если я правильно поняла, вы помните, как выглядят улицы множества различных городов, просто просмотрев их однажды на компьютере?
  
  Томас кивнул.
  
  — Хорошо. Скажите, вам доводилось посещать Джордж-таун?
  
  — Джорджтаун, штат Техас? Или Джорджтаун, штат Кентукки? Или Джорджтаун в провинции Онтарио? Или Джорджтаун в Делавэре? Или…
  
  — Джорджтаун в Вашингтоне, округ Колумбия.
  
  Томас кивнул, показывая, мол, сам мог бы сообразить, зная, что гости представляют ФБР.
  
  — Лично не посещал. Но я вообще почти нигде не бывал.
  
  — Ладно. Предположим, я нахожусь в Джорджтауне. Мне надо купить книгу, и…
  
  Брат на секунду закрыл глаза, а потом открыл их.
  
  — Вам нужен книжный магазин «Барнс энд Ноубл» на углу Эм-стрит и Томас Джефферсон-стрит в северо-западной части города. А если вы проголодаетесь, там через дорогу есть вьетнамский ресторан, хотя я не знаю, хорошо ли там кормят. Никогда не пробовал вьетнамскую пищу. Она похожа на китайскую? Вот китайская мне нравится.
  
  И впервые за все это время у агента Паркер был такой вид, будто ее выбили из колеи. Она посмотрела на напарника, словно спрашивая: «Как, черт возьми, это возможно?»
  
  — Известно, что правительство старается сокращать расходы, а потому мне кажется важным предупредить: я вовсе не стремлюсь получать большое вознаграждение, — продолжил брат. — Будет вполне достаточно компенсации моих расходов. Причем я веду скромный образ жизни. Никаких излишеств. А услуги предлагаю, считая это своим гражданским долгом.
  
  — Томас, нам с агентом Дрисколлом было бы любопытно осмотреть ваше рабочее место.
  
  — Конечно, — отозвался он.
  
  Следуя за ними вверх по лестнице, я чувствовал, как у меня заныло внизу живота. Поднявшись на второй этаж, агенты принялись разглядывать завешанные картами стены. Но Томасу и в голову не пришло объяснить им их назначение. Он просто распахнул дверь своей комнаты.
  
  — Это и есть моя рабочая станция, — сказал брат. — Сплю я здесь же.
  
  — Господи… — чуть слышно пробормотал Дрисколл, осматриваясь.
  
  — Что это? — спросила Паркер, указывая на три монитора.
  
  На одном из них замерло изображение офисного комплекса «Си-ай-би-си» в окнах первого этажа. На двух других мониторах можно было видеть ту же улицу, но с противоположного конца.
  
  — Йонг-стрит в Торонто, — ответил Томас. — Она тянется с севера на юг, начиная от бульвара на Королевской набережной на берегу озера Онтарио. Я отправился с южной стороны и добрался до пересечения с Блур. Но эта улица такая длинная, что я решил изучить сначала переулки к востоку и западу от нее.
  
  — И сколько же времени вы проводите за этим занятием? — поинтересовалась Паркер.
  
  — Я сплю примерно с часу ночи до девяти утра, делаю перерывы для приема пищи, а еще каждое утро принимаю душ, но все остальное время работаю. Правда, вчера мне пришлось поехать на прием к моему психиатру, так что получился большой перерыв, но вы можете заверить коллег из ЦРУ, что им не о чем беспокоиться. Я все наверстаю. Я и сейчас теряю слишком много времени, но поскольку это связано с работой, то, наверное, нельзя сказать, что трачу его впустую.
  
  Агенты переглянулись, услышав упоминание о психиатре.
  
  — Покажите нам, как проходит ваша работа, — попросила Паркер.
  
  — Ладно. — Томас уселся в кресло, положил правую руку на «мышь» и стал перемещать курсор по улице на центральном мониторе. — Я щелкаю и передвигаюсь вдоль улицы. Но в любой момент можно придержать кнопку и повернуть или даже сделать оборот в триста шестьдесят градусов — вот так, — чтобы осмотреть все магазины или другие заведения. Трудно различать лишь лица людей и номера машин, потому что их намеренно размывают, но все остальное видно очень четко.
  
  — Не могли бы вы теперь показать нам свою электронную переписку?
  
  — Конечно.
  
  Брат щелкнул курсором по изображению почтовой марки внизу экрана, и на нем отобразилась соответствующая программа. Причем раздел «Входящие сообщения» (должен признать, я впервые видел нечто подобное) был пуст.
  
  — Вы сразу же удаляете полученные письма? — спросил Дрисколл.
  
  — Нет. Я их просто не получаю, — ответил Томас. — У меня нет друзей, которые регулярно поддерживали бы со мной связь. Разумеется, мне, как и всем, иногда приходит спам. Предложения уве… — Он вдруг повернул голову, смущенно посмотрел на агента Паркер и чуть заметно покраснел. — Предложения увеличить размер этой моей штуки и все такое. Вот их я действительно сразу удаляю.
  
  Я уже хотел заявить, что им требуется ордер на вскрытие переписки моего брата, но подумал, что это могло подействовать на них, как красная тряпка на быка. А я все еще надеялся, что как только они ближе узнают Томаса и убедятся в безвредности его занятий, все их подозрения и опасения исчезнут.
  
  — Покажите нам свои удаленные файлы, — попросил Дрисколл.
  
  — Все время забываю очистить «корзину», — сказал Томас. — Вот, смотрите.
  
  Как он и предупреждал, среди удаленных сообщений преобладала реклама, предлагавшая удлинить пенис, и прочая чушь.
  
  — А теперь, если можно, откройте отправленную вами почту, — произнесла Паркер.
  
  Томас щелкнул «мышью», и на экране открылась страница. «Исходящие». Сообщения заполняли ее сверху донизу. Сотни и сотни сообщений, написанных и отправленных Томасом Килбрайдом. И все до единого ушли по одному и тому же адресу.
  
  По электронному адресу Центрального разведывательного управления.
  
  — О Боже! — вырвалось у меня.
  
  — Я пытаюсь держать всех в курсе того, что делаю, — объяснил Томас.
  15
  
  Я очень удивился, хотя на агентов Паркер и Дрисколла это не произвело сильного впечатления. В конце концов именно поэтому они к нам и заявились. Информированные о том, что кто-то бомбардирует электронную почту ЦРУ сообщениями, они наверняка уже все видели раньше. Но, несмотря на это, агент Дрисколл предложил:
  
  — Почему бы вам не открыть парочку сообщений? Любых, совершенно произвольно.
  
  — Например, вот это? — уточнил Томас и указал на строку.
  
  Агент Дрисколл кивнул. Брат щелкнул по строке письма, отправленного на электронный адрес ЦРУ, который, как я догадывался, был выложен в качестве контактного на их сайте, а потому доступ к нему мог иметь кто угодно. В графе «Тема» Томас неизменно проставлял «“Уирл-360”. Новые данные».
  
   Уважаемый бывший президент Клинтон! Сегодня я обследовал все улицы Лиссабона. На завтра мной намечен Сан-Диего. Искренне ваш, Томас Килбрайд.
  
  — А теперь — следующее, — попросил Дрисколл.
  
   Уважаемый бывший президент Клинтон! Лос-Анджелес займет у меня гораздо больше времени, чем я ожидал, хотя это естественно при изучении городов, вытянутых вдоль побережья. С Сан-Франциско все оказалось проще, поскольку город со всех сторон окружают горы. Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Искренне ваш, Томас Килбрайд.
  
  — Ну и еще одно, — сказал агент Дрисколл.
  
  Томас щелкнул «мышью», открыв такой текст:
  
   Уважаемый бывший президент Клинтон! Вы обладаете обширными связями во всех правительственных организациях, а не только в ЦРУ, и потому обращаюсь с настоятельной просьбой привести их в действие с целью расследования грядущей катастрофы. Имеет смысл принять меры уже сейчас. Ведь когда она произойдет, все станет гораздо сложнее. Поскольку первой будет поражена компьютерная система, мне бы хотелось дать вам номер телефона, по которому со мной можно связаться, и домашний адрес. Просто позвоните и сообщите, какая карта вам потребуется, чтобы я мог немедленно начать работать над ней. Искренне ваш, Томас Килбрайд.
  
  К тексту прилагалась вся необходимая информация. До этого момента я еще гадал, каким образом ФБР сумело отследить источник сообщений, предполагая, что для этого им понадобилось установить адрес электронной почты и пустить в ход разные технологические ухищрения. Но теперь стало ясно, что в этом не было необходимости.
  
  — Томас, — произнесла агент Паркер, — у вас были когда-нибудь неприятности?
  
  Брат напряженно наморщил лоб.
  
  — Какие неприятности?
  
  Я подумал, что примерно такие же ощущения должен испытывать человек, который, сидя в своей машине, угодил под воду.
  
  — Например, неприятности с полицией?
  
  — Нет, у меня никогда не было проблем с полицией.
  
  — А как насчет 1997 года? — спросил Дрисколл.
  
  О нет!
  
  — А при чем здесь 1997 год? — удивился Томас.
  
  — Разве тогда не произошел некий инцидент? Нечто привлекшее внимание полицейских?
  
  Брат беспомощно посмотрел на меня, и я сказал:
  
  — Но это же был пустяк. Поверить не могу, что вы докопались до такой мелочи. Полиция тогда не выдвинула никаких обвинений.
  
  — И все же вы не хотите нам рассказать об этом, Томас? — настаивала Паркер.
  
  — Рэй, — тихо обратился ко мне брат, — расскажи им сам. Я не очень хорошо все помню.
  
  — Когда мы… Когда Томас и родители еще жили в центре городка — я к тому времени уже уехал отсюда, — произошло недоразумение с соседями.
  
  Паркер и Дрисколл терпеливо ждали продолжения.
  
  — Томас где-то нашел оригинальный план дома. Ну, вы знаете, такие выдают, когда приобретаешь жилье. На плане показано, как расположен дом на прилегающем участке земли. Но на нем обозначены также владения соседей по обе стороны от нашего дома и через дорогу.
  
  — Там все напутали, — произнес Томас.
  
  Я посмотрел на него и улыбнулся:
  
  — Верно, брату показалось, будто в плане много неточностей, и он решил все проверить сам, чтобы составить собственный план нашего участка, и соседских тоже. Он где-то достал пятидесятифутовую рулетку и…
  
  — Она все еще у меня, — вмешался Томас. — Хотите, покажу?
  
  — Нет необходимости, — ответила Паркер.
  
  — Так вот, брат взял рулетку и принялся делать замеры. Выяснял, на каком расстоянии расположены дома от тротуара, друг от друга, определял величину домов. Но он никого не предупредил, чем собирается заниматься. И ведь Томас оказался прав. Некоторые цифры, значившиеся на официальном плане, оказались неточны, пусть и незначительно. И все бы на этом закончилось, однако случилось так, что Томаса заметили под окном спальни первого этажа наших соседей с южной стороны…
  
  — Хитченсов, — уточнил брат.
  
  — Правильно. А в это время миссис Хитченс переодевалась.
  
  — Вот оно что… — протянула Паркер.
  
  — Она была голая, — сообщил Томас без тени смущения. — Ее окно располагалось ровно в двадцати восьми футах и девяти дюймах от тротуара. А в плане написали двадцать восемь футов и одиннадцать дюймов.
  
  — Миссис Хитченс перепугалась и вызвала полицию. Родителям удалось убедить ее и полицейских, что Томас руководствовался самыми невинными мотивами, но с той поры соседи стали относиться к моему брату с предубеждением. Жить там дальше стало неуютно, и именно тогда мы решили перебраться сюда.
  
  — Вот план этого участка точен до дюйма, — немедленно откликнулся Томас.
  
  Паркер и Дрисколл опять переглянулись. Я сбился со счета, сколько раз они уже это сделали. Затем Паркер обратилась к Томасу:
  
  — Почему бы вам не вернуться к работе? А ваш брат проводит нас.
  
  — Хорошо. — И он отвернулся к монитору.
  
  Когда мы втроем спустились в холл, я спросил у Паркер:
  
  — И что будет дальше?
  
  — Мы напишем отчет, — ответила она. — Наш визит имел характер оценки потенциальной угрозы, мистер Килбрайд. Как мне кажется, агент Дрисколл в данном случае ее не увидел, и я склонна согласиться с ним. С правительством США ежедневно контактирует множество… — она замялась, подбирая подходящее слово, — индивидуумов, чьи взгляды на окружающий мир не совсем адекватны. Девяносто девять процентов из них не представляют опасности и совершенно безвредны, но нам, увы, приходится тратить очень много времени для выявления остающегося процента, то есть тех, кто может оказаться реально опасным.
  
  У меня возникло ощущение, словно меня на час заставили задержать дыхание. Ее слова я не мог воспринимать иначе как хорошую новость, но уровень стресса во мне просто зашкаливал. И прежде всего во мне кипел гнев на Томаса. Понятно, что ему многое следовало прощать, но привести на наш порог агентов ФБР…
  
  — Вашему брату лучше найти себе иное хобби, — продолжила Паркер. — Если он станет и дальше засыпать правительственные учреждения своими историями о компьютерном коллапсе, вам не избежать новых посещений. Мы, может, уже не приедем, но вам нанесут визит другие люди.
  
  — Ясно.
  
  — За последние двадцать лет мир изменился. Теперь к подобному никто не относится легкомысленно. Вспомните случай в Тусоне. Кстати, Томас упомянул о психиатре. Он регулярно посещает врача?
  
  — Да.
  
  Она достала блокнот.
  
  — Назовите фамилию.
  
  Мне очень не хотелось это делать, но я понимал, что агентам ФБР не понадобится много времени, чтобы выяснить все самим. Они будут знать ее через пять минут. И я решил довериться Лоре Григорин, которая, как я почему-то не сомневался, либо распишет им Томаса в самых теплых тонах, либо просто не пустит этих двоих на порог своего кабинета.
  
  И я снабдил Паркер ее координатами.
  
  — Всего хорошего, мистер Килбрайд, — произнесла она.
  
  Дрисколл лишь молча кивнул. Я проследил, как они спустились с крыльца и сели в свой казенный автомобиль.
  
  А вот о том, что я сделал позднее, мне пришлось лишь сожалеть.
  16
  
  Говард Таллиман прекрасно понимал, почему Бриджит Янгер пожелала посвятить его в детали своей проблемы в общественном месте. Она сделала это не только для того, чтобы его реакция не была слишком бурной; их встреча на людях, кроме того, выглядела в глазах посторонних совершенно естественно и не вызвала бы кривотолков. Ничего необычного, если Говард обедает в обществе жены своего лучшего друга. Всем известно, что он является в равной степени ее доверенным лицом, как и советником ее мужа.
  
  Но вот с Эллисон Фитч Говарду не хотелось встречаться при свидетелях. Не нужно, чтобы кто-нибудь вообще узнал об этой встрече.
  
  Он снял на день апартаменты в отеле «Рузвельт» на углу Мэдисон-авеню и Сорок четвертой улицы. Двухкомнатный номер с отдельной гостиной, поскольку Эллисон может начать нервничать, оказавшись наедине с незнакомым мужчиной в тесном пространстве, где над всей остальной обстановкой доминирует двуспальная кровать. Никаких намеков на попытку соблазнения! Потом он дал Бриджит инструкцию связаться с Эллисон и назначить на два часа дня свидание в отеле для обсуждения ее требований. Причем Эллисон не сообщили, что разговаривать ей предстоит с Говардом.
  
  Он велел обслуживающему персоналу подать в апартаменты кофе для двоих и чтобы его доставили за десять минут до времени прихода Эллисон. Ему, конечно, было неизвестно, насколько склонна его гостья к пунктуальности, но, как он считал, сто тысяч долларов — веская причина, чтобы не сильно опоздать.
  
  Фарфоровые чашки и блюдца уже заняли свои места на столике рядом с серебряными ложечками и белыми льняными салфетками, когда без одной минуты два раздался еле слышный стук в дверь. Говард поднялся с дивана, на котором сидел в небрежной позе, закинув ногу на ногу, и приоткрыл дверь.
  
  Эллисон удивленно произнесла:
  
  — Извините. Кажется, я ошиблась комнатой…
  
  — Очень рад вас видеть, мисс Фитч. — Он распахнул дверь и сделал приглашающий жест. — Вы как раз вовремя.
  
  После недолгого колебания она вошла в комнату.
  
  — А где Бриджит?
  
  — Интересы Бриджит сегодня здесь представляю я, — ответил Говард.
  
  — Какого дьявола? Кто вы вообще такой?
  
  — Меня зовут Говард Таллиман.
  
  Он не видел смысла использовать вымышленное имя. Если эта женщина провела в Интернете основательный поиск данных о Бриджит и Моррисе, то ей наверняка не раз попались на глаза имя и фотографии Говарда Таллимана.
  
  — Считайте, что я друг семьи.
  
  — Точно! Теперь я вас вспомнила. Вы что-то вроде… Вы, типа, менеджер предвыборной кампании.
  
  — Не хотите ли присесть? Я заказал кофе.
  
  Двигаясь к дивану, Эллисон успела осмотреться.
  
  — А где же постель? — спросила она. — Нет, то есть я, конечно, бывала в отелях, где в номерах нет кроватей…
  
  — Спальня находится рядом. — Говард указал на закрытую дверь.
  
  На Эллисон это произвело сильное впечатление.
  
  — Ух ты! Номер с отдельной спальней?
  
  — Именно так.
  
  — Можно взглянуть? — Она кивнула в сторону двери.
  
  — Сделайте одолжение.
  
  Эллисон открыла дверь и присвистнула в восхищении:
  
  — Ни фига себе!
  
  Потом вернулась к дивану и села.
  
  — Держу пари, такой номер влетел вам в круглую сумму.
  
  — Но мы ведь встретились не для обсуждения дороговизны номеров отелей в Нью-Йорке, не так ли?
  
  — Я просто хочу сказать, что если Бриджит по карману снять такую роскошь только для того, чтобы мы с вами могли поболтать, то я, вероятно, продешевила.
  
  Говард тоже считал, что, будь Эллисон более амбициозной, она бы потребовала гораздо больше, чем сто тысяч долларов, но делиться своим мнением с ней не спешил.
  
  — Не хотите ли чашечку кофе? — предложил он, берясь за ручку серебряного кофейника.
  
  — Да, с удовольствием.
  
  Напиток потек в чашки, из них поднялся легкий пар. Эллисон добавила сливки и сахар, а сам Говард предпочел черный кофе. Он устроился в кресле, держа чашку в одной руке, а блюдце — в другой.
  
  — Мисс Фитч, вы заварили большую кашу, если мне позволительно употребить это выражение.
  
  — Как сказать. Я ведь не знаю, что именно вам сообщила Бриджит.
  
  — Она поведала мне достаточно, поверьте. О том, например, что вы с ней стали близкими подругами, причем в весьма специфическом смысле слова, хорошо провели время вместе на Барбадосе, а впоследствии узнали о ее муже, Моррисе Янгере.
  
  — Что ж, в общих чертах все так и было. — Эллисон отхлебнула кофе, скорчила гримасу, добавила еще ложку сахара и стала размешивать.
  
  — А получив такого рода информацию, вы увидели возможность воспользоваться ею себе во благо.
  
  Она покраснела.
  
  — Уж не знаю, за кого вы меня держите…
  
  — А вы сами как определяете свои действия?
  
  — Я? Мне кажется… То есть я считаю, что оказываю Бриджит большую услугу.
  
  Кустистые брови Говарда чуть приподнялись.
  
  — Каким же образом?
  
  — Ну, я подумала, что Бриджит едва ли захочет огласки того, что было между ней и мной, и предложила ей способ избежать этого.
  
  Говард кивнул:
  
  — Понятно. Человек вы великодушный, не так ли, мисс Фитч? Но позвольте полюбопытствовать, каким образом вы сможете гарантировать, что эта информация не станет достоянием общественности?
  
  Эллисон прищурилась.
  
  — А вы — скользкий сукин сын, как я погляжу.
  
  — Я бываю очень разным, мисс Фитч.
  
  — Но вам же прекрасно известен ответ. Я сказала Бриджит, что у меня в последнее время возникли денежные затруднения, и если она мне поможет, я обещаю сохранить в тайне нашу с ней связь, огласка которой может не лучшим образом повлиять на шансы ее муженька быть избранным губернатором, президентом, руководителем кружка хорового пения или кем там еще он мечтает стать, когда вырастет. Вы же понимаете, что даже самая обычная измена вызвала бы скандал, не говоря уже о том, чтобы переспать с другой женщиной. Только представьте, в каком восторге от этой новости будут его сторонники, которые платят по пятьсот баксов за вход на чертов благотворительный ужин и тратят миллионы на борьбу против разрешения однополых браков. И потом, что значат какие-то сто штук для нее и ее супруга? Для них это, типа, карманные деньги. Они столько же платят за хороший обед или за поход к Гуччи и Луи Виттону. Мелочевка. Я могла бы потребовать гораздо больше.
  
  Говард Таллиман лишь улыбнулся:
  
  — А вы уверены, что сейчас нас не прослушивают полицейские, сидя в соседнем номере? Что они через минуту не ворвутся сюда и не арестуют вас за вымогательство и шантаж?
  
  Эллисон заметно напряглась. И на секунду в ее глазах можно было прочитать, что ей действительно страшно. Но это длилось лишь мгновение, а потом настороженность пропала.
  
  — Вряд ли вы обратились к копам. Тогда огласки уже не избежать. Все узнают, что жена будущего губернатора была замешана в лесбийскую интрижку.
  
  — И считаете, что вам публичный скандал нисколько не повредит?
  
  — А чем я-то рискую?
  
  — Прикиньте, например, как будет реагировать на это ваша матушка в Дейтоне.
  
  Говард застал ее врасплох. Эллисон громко сглотнула, как зверушки в диснеевских мультиках. До нее дошло, что в ее жизни успели покопаться. Но ей удалось быстро взять себя в руки.
  
  — Думаю, мама давно обо всем догадывается.
  
  — Но вы ведь ей ни в чем пока не признавались?
  
  — Нет. Но это только избавит меня от необходимости в трудном разговоре. На самом деле вопрос заключается в том, как переживут громкий скандал Бриджит и ее муж.
  
  — А они будут все отрицать, — усмехнулся Говард. — Ее слово против вашего. Но она, между прочим, жена генерального прокурора штата, в то время как вы — простая официантка из бара.
  
  — Но у этой официантки есть доказательства.
  
  Он ждал, когда она выложит на стол свои козыри. Текстовые сообщения. Список телефонных звонков.
  
  — Доказательства? Какие же, например?
  
  — Мы много разговаривали по телефону. И есть записи.
  
  — В вашем сотовом?
  
  Эллисон кивнула.
  
  — Позвольте взглянуть. Убедите для начала хотя бы меня.
  
  Она покачала головой.
  
  — По-вашему, я похожа на дурочку?
  
  Говард промолчал.
  
  — Так я вам их и отдала!
  
  — Но если вы хотите получить свои сто тысяч, то в обмен вам придется передать нам свой мобильник, чтобы вся информация с него могла быть удалена.
  
  Эллисон какое-то время пребывала в задумчивости. Ей явно не хотелось потерять источник своего влияния на этих людей.
  
  — Вероятно, так нам и придется договориться, — произнесла она.
  
  Говард поставил чашку с блюдцем на стол и откашлялся.
  
  — Да, но какие гарантии получит Бриджит, что вы не вернетесь и не потребуете еще денег?
  
  — А вот здесь вам придется поверить мне на слово, — усмехнулась Эллисон.
  
  — Что ж, видимо, у нас нет иного выхода, — сказал Говард, хлопнув себя ладонями по коленям. — Спасибо за визит, мисс Фитч. Мы с вами непременно свяжемся.
  
  Это прозвучало так, словно она только что прошла некое собеседование.
  
  — А деньги? Разве они не у вас?
  
  — Не все сразу, — ответил Говард, поднимаясь из кресла. — Вы, вероятно, ждали, что Бриджит сразу расплатится с вами, но мне показалось важным сначала полностью разобраться в ситуации. К тому же для сбора такой суммы требуется время. Вы же не рассчитывали, что вам выпишут чек?
  
  На лице Эллисон он заметил растерянность.
  
  — Разумеется, нет. Однако… Вся сумма будет выдана мне наличными?
  
  — В наших общих интересах, чтобы эта трансакция не была отражена в бухгалтерской отчетности.
  
  — Боже, но что я стану делать с такой кучей бумажек?
  
  — На вашем месте я бы арендовал депозитную ячейку, а потом брал бы оттуда деньги по мере необходимости.
  
  Судя по тому, как вдруг заблестели ее глаза, Говард понял, что эта женщина только сейчас представила соблазнительные стопки купюр, из которых складываются сто тысяч долларов.
  
  — Верно, верно. Так я и поступлю. А где лучше арендовать ячейку?
  
  Говард невольно вздохнул.
  
  — Я бы попробовал сделать это в любом банке.
  
  — Так вы со мной свяжетесь, как только соберете деньги?
  
  — Разумеется.
  
  Говард размышлял, насколько велик будет урон, если всплывет эта история. Предположим, Эллисон обратится в прессу. Как Говард уже говорил Бриджит, он уверен, что ему удастся накопать на эту женщину достаточно компромата для ее дискредитации. В глазах обывателей от ее репутации камня на камне не останется. Но не избежать и нежелательных осложнений — в этом тоже надо отдавать себе отчет. Впрочем, это ведь не Бриджит предстоят выборы. И если скандал окажется для нее роковым, то так тому и быть. А Моррис, вероятно, выйдет сухим из воды, пусть ему даже придется подать на развод. В итоге это добавит ему дополнительные симпатии избирателей, когда шумиха уляжется. Внебрачные связи, гнусные пятна на девичьих платьицах, домогательства к горничным в отелях — чего только не прощали политикам их преданные поклонники!
  
  Но заплатить этой женщине сто тысяч? Как будет выглядеть в прессе такая публикация, если все выплывет наружу? Мозг Говарда работал, как всегда, со скоростью и точностью компьютера. Он уже знал, как поступит. Придется взять всю вину на себя, заявить, будто он по собственной инициативе заплатил шантажистке для того, чтобы избавить от неловкости лучшего друга и его жену. Если придется, подаст в отставку с поста советника генерального прокурора. Но только формально, а на деле продолжит свои манипуляции из-за кулис.
  
  И все равно, если дело будет предано огласке, дерьма можно нахлебаться сполна. Из данной ситуации есть выход, однако многие планы придется отложить. А еще одна задержка крайне нежелательна. Им и так уже пришлось притормозить из-за другой проблемы, выжидая, какими последствиями может быть чревата она, хотя с каждым днем опасность разоблачения становилась все менее явной. Что же касается этой дамочки, то хотелось верить, что, взяв деньги, она исчезнет навсегда.
  
  Неожиданно Эллисон Фитч заявила:
  
  — И не делайте глупостей. Потому что я знаю еще много чего.
  
  Говард чуть не вздрогнул.
  
  — Простите, что вы имеете в виду?
  
  Она ответила, уже направляясь к выходу из апартаментов:
  
  — Теперь, когда я знаю, кто такая Бриджит и за кем она замужем, то начинаю вспоминать детали, которые случайно видела или подслушала. И они складываются в любопытную картину.
  
  У Говарда пробежал по спине холодок.
  
  — На что конкретно вы намекаете?
  
  — Гоните сто штук, и вам ни о чем больше не придется беспокоиться.
  
  И Говард лишь озадаченно посмотрел на захлопнувшуюся за ней дверь.
  
  Придется снова откровенно побеседовать с Бриджит. Но сначала нужно позвонить Льюису. Как только события начинали принимать совсем скверный оборот, он в первую очередь обращался именно к Льюису.
  17
  
  Когда я вошел в комнату Томаса, он, как обычно, даже не оторвался от своего компьютера и, сидя ко мне спиной, сказал:
  
  — Мне они понравились, но все же следовало поручить это сотрудникам ЦРУ.
  
  Я обошел вокруг его плотно заставленного мониторами и заваленного картами письменного стола, наклонился, протянул руку и выдернул вилку из розетки. Мягкое урчание компьютерного терминала мгновенно с чуть слышным хлопком затихло.
  
  — Эй! Что ты делаешь? — воскликнул брат.
  
  Но я лишь протянул руку чуть дальше, к тому месту, где находился разъем телефонной линии, и тоже отсоединил ее. Томас вытаращил глаза на внезапно потемневшие мониторы, не понимая, что происходит.
  
  — Включи все снова! Включи немедленно!
  
  — О чем ты только думал, черт тебя подери? — крикнул я. — Можешь мне сказать? И какое место заменяет тебе башку? Контактировать с ЦРУ! Посылать им электронные письма! Ты рехнулся?
  
  Еще на закончив фразы, я понял, что совершаю ошибку, но остановиться было свыше моих сил.
  
  — Господи, это же просто невероятно! ФБР! ФБР у нас дома! И тебе очень повезло Томас, что они тебя не арестовали. Что не арестовали нас обоих! Но еще более удивительно, что они не сообразили конфисковать твой компьютер. Какое счастье, что тебе не взбрело в голову угрожать кому-то. Ты хоть понимаешь, в каком мире мы живем? Едва ли, если посылаешь в государственную организацию сообщения о мифической катастрофе, которая якобы должна грянуть. Даже не представляешь, сколько людей сейчас из-за этого буквально на ушах стоят!
  
  — Включи мой компьютер, Рэй!
  
  Брат уже выбрался из кресла, опустился на колени и пытался сам дотянуться до провода питания. Я схватил его за плечи и оттащил в сторону.
  
  — Нет! С этим покончено, Томас! С меня довольно!
  
  Но он вырвался и ползком старался залезть под стол. Я поймал его за ногу и снова оттащил назад.
  
  — Ненавижу тебя! — крикнул Томас. По его раскрасневшимся от злости щекам струились слезы.
  
  — Придется бросить это занятие! Ты перестанешь торчать в комнате и будешь больше времени проводить вне дома! Пора уже начинать жить, как все нормальные люди!
  
  — Оставь меня, оставь меня, оставь… — непрерывно хныкал он.
  
  Я сумел переместить брата в середину комнаты, причем мы оба распластались на полу. Голые доски давали мне упор, чтобы тащить его, но при этом за ним волочилась кипа карт и распечаток. Вытащив из-под своего бедра какую-то смявшуюся бумагу, Томас развернул ее и принялся разглаживать.
  
  — Полюбуйся, что ты натворил! — сказал он.
  
  Тогда я выхватил карту из его рук, скомкал ее в шар и метнул в противоположную стену.
  
  — Нет! — крикнул Томас.
  
  Я уже знал, что поступаю неправильно. Нельзя кричать на Томаса и отключать его компьютер. Но хуже всего я поступил с одной из его драгоценных карт, обойдясь с ней, как с обрывком туалетной бумаги. Я потерял контроль над ситуацией, потерял контроль над самим собой. Конечно, я пережил смерть отца, вынужден был переселиться сюда, ломать себе голову, как поступить с домом и с братом, а потом еще столкнуться с двумя федеральными агентами. Неудивительно, что я сорвался. Но только это все равно не могло служить оправданием грубому обращению с Томасом.
  
  И потому для меня не должен был стать столь неожиданным срыв, случившийся с ним самим.
  
  Брат налетел на меня, как ядро, выпущенное из пушки. В броске он сумел руками вцепиться мне в горло. Я опрокинулся навзничь, а Томас навалился сверху, наши ноги переплелись, его пальцы еще крепче впились в меня.
  
  — Ты как наш отец! — кричал он.
  
  Глаза у него округлились и яростно сверкали. Задыхаясь, я ухватился за его запястья, но не смог разжать неожиданно крепкой хватки.
  
  — Томас! Отпусти… мое горло, — с трудом прохрипел я.
  
  Мне удалось протянуть руку, поймать его левое ухо и резко вывернуть. Взвыв от боли, Томас отпустил меня. Я выбрался из-под него и перекатился в сторону. Боль в ухе произвела на него неожиданный эффект. Он оглядел окружавший нас хаос, бросил взгляд на меня и тряхнул головой.
  
  — Нет-нет-нет… — принялся твердить Томас и, вместо того чтобы снова выместить злость на мне, стал бить сам себя. Подушками ладоней — то левой, то правой — он долбил себя в лоб. Причем очень сильно.
  
  — Томас! Прекрати это немедленно!
  
  Я постарался обхватить его руки и прижать, но они работали, как мощные поршни. Брат бил себя в лоб с такой яростью, что при каждом ударе раздавался стук, какой производит удар дерева по дереву. Тогда я уже сам вынужден был навалиться на него сверху, чтобы хоть как-то остановить его. Лежа подо мной, Томас издавал неразборчивое рычание, исполненное невыразимого горя.
  
  — Все хорошо, — произнес я. — Успокойся.
  
  Я придавил его всем весом своего тела в надежде, что, сковав движения, приведу в чувство.
  
  — Все хорошо, — повторил я. — Прости меня.
  
  И тут словно кто-то повернул выключатель внутри его, потому что он сразу замер. Лоб приобрел пунцовый оттенок, грозивший скоро превратиться в огромный синяк. При том, что у него покраснели и опухли глаза, брат выглядел сейчас как забулдыга, которого только что крепко отлупили где-нибудь в баре. Но он плакал. Эмоции захлестнули и меня. К горлу подкатил комок, дыхание стало учащенным, и я тоже разрыдался.
  
  — Прости меня, Томас, — произнес я. — Прости. А теперь позволь мне подняться.
  
  — Ладно, — отозвался он.
  
  — Я встаю, но ты должен пообещать, что не станешь больше себя бить.
  
  — Да.
  
  — Вот и хорошо. У нас все хорошо. — Я помог ему сесть и погладил по спине.
  
  Томас посмотрел на провод компьютера.
  
  — Мне надо подключить его, — заявил он.
  
  — Позволь это сделать мне.
  
  Я ползком залез под стол и вставил вилку в розетку. Компьютер едва слышно загудел. Но прежде чем брат поднялся, я сказал:
  
  — Ты можешь продолжать свои путешествия, но нам необходимо ввести некоторые правила.
  
  Он кивнул.
  
  — Впрочем, для начала надо хотя бы приложить компресс со льдом к твоей голове. Не возражаешь?
  
  — Нет.
  
  Я протянул ему руку и испытал облегчение, когда он ухватился за нее. Заметил, что пальцы у него тоже покрылись ссадинами.
  
  — Боже, ты только посмотри, что ты с собой сделал!
  
  Но Томас глядел на меня.
  
  — Как твоя шея? — спросил он.
  
  Хотя мне было все еще больно, я ответил:
  
  — В порядке.
  
  — Прости, что пытался убить тебя.
  
  — Ты вовсе не пытался меня убить. Просто сильно рассердился. Я вел себя как последний осел.
  
  Брат кивнул.
  
  Томас сидел за кухонным столом, пока я искал в морозильнике мягкую упаковку для приготовления льда. Отец часто страдал от болей в мышцах или в спине, а потому льда в доме всегда хранилось столько, что впору было открывать лавку мороженщика.
  
  — Приложи вот это к голове, — сказал я, протягивая Томасу одну упаковку. Потом я придвинул поближе стул, чтобы обнять брата за плечо. — Мне не следовало так поступать.
  
  — Не следовало, — повторил он.
  
  — На меня будто затмение нашло.
  
  — А ты принимаешь свое лекарство? — спросил Томас.
  
  И то верно — с тех пор как мы вернулись от доктора Григорин, я не съел ни одной конфетки «Эм энд эмс».
  
  — Нет, совершенно забыл о нем.
  
  — Как только перестаешь принимать таблетки, у тебя могут возникнут проблемы, — авторитетно заявил мой брат.
  
  — Моему проступку не оправдания, — произнес я, не убирая руки с его плеча. — Я ведь знаю… Я понимаю, что ты такой, какой есть, и если на тебя кричать, ничего не изменится.
  
  — А какие правила ты хочешь установить?
  
  — Нужно, чтобы ты советовался со мной, прежде чем отправить электронное письмо или позвонить куда-то по телефону. Но ты можешь совершенно свободно и как угодно долго путешествовать по любому городу, по какому захочешь. Согласен?
  
  Томас обдумывал мое предложение, прижимая пакет со льдом ко лбу.
  
  — Даже не знаю, — вздохнул он.
  
  — Томас, далеко не все в правительстве правильно понимают твое желание помочь им. Не все воспринимают тебя как человека с добрыми намерениями. Вот почему мне важно избежать в дальнейшем всяких недоразумений. Ведь в беду можешь попасть не только ты, но и я тоже.
  
  — Наверное, ты прав, — признал он, убирая лед со лба. — Жутко холодно.
  
  — Но все же постарайся подержать еще немного. Тогда опухоль не будет так заметна.
  
  — Ладно.
  
  — Никогда не видел тебя таким злым, — сказал я. — То есть у тебя, конечно, были все основания, но я не предполагал, что ты способен на подобное.
  
  Поскольку Томас снова приложил к голове пакет со льдом, я не мог видеть его глаз.
  
  — А теперь мне необходимо вернуться к работе. — Он пригнулся, чтобы освободиться от моей руки, и направился к лестнице, оставив упаковку со льдом на столе. Затем, не поворачиваясь в мою сторону, спросил: — Мне все еще нужно готовить сегодня ужин?
  
  Вот уж что совершенно вылетело у меня из головы.
  
  — Нет, — ответил я. — Не беспокойся об этом.
  18
  
  Бриджит вышла из здания на Тридцать пятой улице, где располагалась штаб-квартира компании, в которой она работала, и сразу же заметила, что он поджидает ее. Крепко взяв за локоть, он повел Бриджит вдоль тротуара.
  
  — Говард! — возмутилась она, глядя на его руку. — Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
  
  Говард Таллиман никак не отреагировал. Он продолжал так быстро вести ее за собой, что Бриджит с трудом сохраняла равновесие на высоких каблуках. Потом он буквально втолкнул ее в холл дома, первого же, где, как ему показалось, они смогут поговорить вдали от посторонних ушей.
  
  — Что ей известно? — спросил Говард, как только они оказались внутри. Он пододвинул Бриджит к облицованной мрамором стене, по-прежнему сжимая локоть.
  
  — Какого дьявола, Говард?
  
  — Она утверждала, будто кое-что слышала.
  
  — Что? Не понимаю, о чем речь!
  
  — Я встречался с ней. И, уходя, она обмолвилась, что слышала кое-какие подробности.
  
  — Что именно?
  
  — Этого она мне не сказала, но намекнула, что это было нечто весьма для нас неприятное. Нечто, о чем ты говорила при ней, но смысл сказанного дошел до нее только после того, как она узнала, кто ты на самом деле.
  
  — Говард, я готова поклясться…
  
  — Ты разговаривала с Моррисом, когда была на Барбадосе?
  
  — Конечно. Мы с ним поддерживали связь каждый день.
  
  — То есть ты беседовала с ним, отдыхая вместе с Эллисон Фитч?
  
  — Да. Но, Говард, у меня уже рука онемела. Ты сдавил мне кровеносные сосуды.
  
  Он разжал пальцы, однако продолжал стоять, почти прижавшись к Бриджит и глядя на нее в упор.
  
  — Эллисон Финч присутствовала при ваших разговорах?
  
  — Нет. То есть она, конечно, могла находиться в соседней комнате. Я звонила ему из ванной или в то время, когда там запиралась Эллисон. А однажды говорила с ним, сидя у бассейна, пока Эллисон ходила за напитками.
  
  — В общем, она имела возможность подслушать практически любой твой разговор с мужем. Сделать вид, будто ушла, и притаиться за дверью.
  
  — Ладно, предположим, но даже в таком случае мы не… Мы точно не обсуждали с ним ничего…
  
  — Тебе ведь известна ситуация с Моррисом, — угрюмо перебил ее Говард.
  
  — Он делится со мной далеко не всем.
  
  — Но тебе тем не менее все известно.
  
  — Да, я знаю, что под него копают. Как мне не знать, если Моррис из-за этого буквально с ума сходит? Он считает, что рано или поздно все выплывет наружу, что от Голдсмита ниточка тянется прямо к нему.
  
  Значит, она действительно посвящена в это дело.
  
  Как Говард ни старался, он так и не сумел убедить Морриса никогда не обсуждать с женой свои политические проблемы. И теперь ясно, что Янгер рассказал ей, как Бартон Голдсмит — в то время директор ЦРУ — втянул его в свой план заключать сделки с людьми, подозреваемыми в терроризме. Голдсмит считал, что делает это для защиты населения Соединенных Штатов, но, как выяснилось, граждане Соединенных Штатов не разделяли его точку зрения. В «Нью-Йорк таймс» появилась разоблачительная статья о том, как Голдсмит оказывал давление на нескольких прокуроров и правоохранительные органы, чтобы отпустить на свободу потенциальных террористов в обмен на информацию.
  
  К примеру, тех двух отморозков, которые готовили взрыв бомбы в парке детских аттракционов во Флориде, но вовремя были пойманы. Как только ему стало известно об их аресте, Голдсмит надавил на нескольких крупных чинов прокуратуры и полиции Флориды, чтобы задержанным не предъявляли обвинений до прибытия его людей. Эксперты Голдсмита заключили, что в стране готовится гораздо более крупный террористический акт, а те двое клоунов из Флориды согласились рассказать все, что им было известно об этом, в обмен на пару авиабилетов до Йемена. Правительство США даже оплатило им перелет, отмечалось в «Таймс», и это вызвало едва ли не больше возмущения, чем сама трагедия, виновниками которой они чуть не стали.
  
  Голдсмит потом оправдывался, мол, таким путем ему удалось вовремя остановить другого террориста-смертника, собиравшегося взорвать самолет, вылетавший из Парижа в Вашингтон. Он был взят с поличным, не успев еще даже подняться на борт лайнера. Однако «Таймс» не нашла связи между двумя событиями. Репортеры пришли к выводу, что Голдсмит преувеличил ценность разведданных, полученных от террористов из Флориды, чтобы сделать оправданной их отправку домой.
  
  Голдсмита пригвоздили к позорному столбу. Ему пришлось подать в отставку. За ним последовал генеральный прокурор штата Флорида.
  
  Однако «Таймс» не знала, что сделка со смертниками из Флориды стала не первым такого рода тайным сговором.
  
  Был еще нелегал из Саудовской Аравии, симпатизировавший «Аль-Каиде» и предпринявший попытку взорвать начиненный пластитом пикап «форд» на углу Музея Гуггенхайма. Он припарковал там машину глубокой ночью, установив таймер на девять утра. Однако сквозь тонированное стекло своей квартиры за ним наблюдала некая женщина. Ее заинтересовало, почему человек так часто что-то проверяет в кузове своего автомобиля, и она вызвала полицию. Прибывшая на место тактическая группа сумела обезвредить взрывное устройство до того, как оно сработало. Владельца машины оперативно вычислили и арестовали. Но с самого начала в дело вмешался Голдсмит. Взял подозреваемого под свою опеку и выяснил, что у того была большая группа единомышленников, которых он готов сдать властям всех до единого в обмен на иммунитет для себя.
  
  Именно тогда Голдсмит вышел на Морриса.
  
  Поначалу Янгер уперся. Хотел лично выступить обвинителем на процессе этого негодяя. Заявил Голдсмиту, что никогда не пойдет на сделку с террористом. И Голдсмит пустил в ход испытанное средство:
  
  — Вам, должно быть, известно, что у нас собраны обширные досье далеко не только на потенциальных террористов. Понимаете, о чем речь?
  
  Едва ли есть в мире хотя бы один амбициозный политический деятель без темных пятен в прошлом, о которых, как он надеется, навсегда забыто. Моррис Янгер мог лишь догадываться, какие именно материалы на него имелись в распоряжении Голдсмита. Вероятно, ему стали известны детали грязных делишек, которые провернул для Янгера Говард Таллиман. Или в его руки попали документы о пожертвованиях в предвыборный фонд, не задекларированных, как положено. Или он знал нечто неблаговидное о прошлой сексуальной жизни Бриджит или даже его самого.
  
  Так или иначе, но Янгер сдался. Террорист благополучно вернулся на родину. И после публикации в «Таймс» Говард и Моррис в страхе ожидали, что последует дальше. Газетчики продолжали вынюхивать и скоро выяснили, что Янгер тоже замешан в подобном деле. Им так и виделся заголовок на первой полосе: «Генеральный прокурор Нью-Йорка позволил террористу бежать из страны». Это означало бы полный крах.
  
  Человек, отпустивший на свободу террориста, не мог рассчитывать на пост губернатора, и, конечно же, ему лучше было навсегда расстаться с мечтой о Белом доме. Просочись информация в печать, и Моррис мог бы считать себя счастливчиком, если бы ему разрешили завершить карьеру в качестве члена попечительского совета какого-нибудь захудалого государственного колледжа.
  
  Теперь Говард опасался, что именно обо всем этом Эллисон Фитч узнала, подслушивая телефонные разговоры Бриджит и Морриса.
  
  — Господи, до чего же ты глупа, Бриджит, — вздохнул он. — И какого дурака свалял твой муж!
  
  — Но мы не обсуждали ничего конкретного. Разговоры велись в самых общих чертах. О том, как он обеспокоен. Как надеется, что уже скоро все рассосется.
  
  — Вот в том-то и суть, Бриджит. Мы действительно могли надеяться, что все рассосется. Шансы, что дело не получит огласки, повышались день ото дня, — тихо произнес Говард. — Но только при условии, что ты не будешь трепать об этом языком в присутствии своей склонной к шантажу подружки-лесбиянки.
  
  — Я уверена, она блефует, Говард. Она не могла слышать ничего существенного. Просто не могла!
  
  Он повернулся, отошел от нее на пару шагов и пристально посмотрел в лицо.
  
  — Вся эта история с лесбийским шантажом яйца выеденного не стоит. Я знаю, как нам легко выпутаться из нее. Но если Эллисон Фитч действительно что-то слышала, то ваша с ней возня в постели вообще перестает иметь значение. В таком случае у нее в руках оказался динамит. Ты понимаешь, Бриджит? Настоящий динамит, если не атомная бомба.
  
  — Говард, могу еще раз поклясться, что даже если она подслушивала каждое мое слово, там не было ничего, что могло бы…
  
  — Довольно! Хватит оправданий.
  
  Говард задумчиво покачал головой, а потом сунул указательный палец прямо ей под нос.
  
  — И Моррис не должен ничего знать. Ясно?
  
  Неожиданно Говард оставил ее одну, стремительно выйдя на улицу и скрывшись из поля зрения.
  
  Бриджит прислонилась спиной к стене, пытаясь успокоиться. Говард может не опасаться, что она пожалуется Моррису. Этот маленький человечек пугает ее значительно больше, чем собственный муж.
  19
  
  — ФБР прислало своих людей, чтобы побеседовать со мной, мистер президент.
  
  — Да, конечно. Вполне разумно с их стороны.
  
  — Вы сами их послали ко мне?
  
  — Это стандартная процедура.
  
  — Понимаю, хотя они вели себя не очень дружелюбно. Спрашивали, не возникали ли у меня неприятности.
  
  — И что вы ответили?
  
  — Они и так знали о том случае, когда я застал миссис Хитченс голышом. Но им ничего не известно о другом деле.
  
  — И вы промолчали об этом.
  
  — Да. Потому что, как мне показалось, их интересовали только те проблемы, когда я сам делал что-нибудь плохое. Но тогда никакой моей вины не было. Я вообще не люблю вспоминать об этом. Отец почему-то захотел поговорить о том деле незадолго до своей смерти. Странно, ведь он много лет твердил, чтобы я никому ничего не рассказывал. Я так и поступал. Даже доктор Григорин ни о чем не знает.
  
  — Но я-то знаю.
  
  — Вам можно рассказывать обо всем.
  
  — А как насчет вашего брата? Может, стоит поделиться с ним?
  
  — Нет.
  20
  
  По пути в машине домой Майкл Лэмтон ощутил желание. Впрочем, дома он может легко получить свое — нужно всего лишь растолкать Веру и разбудить ровно настолько, чтобы она повернулась на бок, но только сейчас им владело иное желание. В конце концов, у него сегодня праздник. А кому в праздник захочется тот же кусок мяса, который можешь получить каждый день?
  
  И ведь ему есть что отпраздновать, черт возьми! У него все получилось. Или по крайней мере нет оснований полагать, что не получилось. Голосование пройдет в ближайшее воскресенье, и все указывает на то, что это стадо тупых баранов поддержит предложение. Оно будет принято, вероятно, небольшим большинством голосов, однако они поставят свои подписи под новым трудовым соглашением, в котором не предусмотрено увеличение заработной платы, урезаны социальные льготы и не содержится никаких гарантий от увольнения. Но так они по крайней мере сохранят свои рабочие места, потому что не хотят, чтобы производство перевели в Мексику, или в Китай, или на Богом забытый Тайвань.
  
  Им хочется продолжать выпускать запасные части к автомобилям — облицовку дверей, панели приборов, рулевые колеса — и отправлять их заказчикам из «Дженерал моторс», «Тойоты», «Хонды» и «Форда», причем не только в старых добрых США, но и на экспорт тоже. Уже не первый год они видят, что происходит по всей стране, где закрывается один завод за другим. А когда рабочие места уходят, возвращаются ли они потом? Не возвращаются!
  
  Именно об этом говорил им Лэмтон, представляя новое предложение руководства. Он сам готов был назвать его «тошнотворным», заклеймить «до наглости оскорбительным». Заявлял, что подобное предложение — «это плевок в лицо всем честным работникам и работницам нашего предприятия».
  
  Он не жалел уничижительных определений, но потом был вынужден признать, что «это наш единственный шанс сохранить работу».
  
  — Давайте взглянем правде в глаза, друзья мои. Эти сволочи могут закрыть завод и перевести его в Южную Корею, пока вы еще не успеете добраться до дома после смены, открыть банку пива и включить телевизор. Спросите, нравится ли мне этот контракт? И я отвечу: мне он ненавистен. Но как ваш профсоюзный лидер, я должен признаться перед вами, что в воскресенье мне придется проголосовать за это предложение, от которого за милю несет дерьмом. Почему? Потому что я — реалист. Мне надо кормить семью, как и всем вам. Мне нужно выплачивать взносы по ипотеке, как и всем вам. Мне необходимо дать образование своим детишкам, как и всем вам. От моего заработка зависят многие другие люди, как и от вашего тоже.
  
  По залу пронесся ропот, но он был гораздо тише, чем опасался Лэмтон. В былые времена в него уже начали бы швырять стулья. Но тогда еще не прекратили существования «Понтиак» и «Олдсмобил», не пошли с молотка «Хаммер» и «Сатурн». Еще едва не отбросил копыта «Крайслер». Нынче другие времена. Играть приходится по новым правилам. И хотя появились признаки оздоровления экономики, как и надежды на то, что автомобильные компании в ближайшем будущем продолжат покупать запчасти именно у этого американского завода, люди все равно нервничали. Опасались спугнуть удачу. Боялись лишиться своих домов.
  
  В глубине души они понимали, что Майкл Лэмтон прав. Им были не по душе его речи, но зато он известен как человек, который не станет ходить вокруг да около. Они знали, что он о них позаботится. Ведь Майкл Лэмтон умел отстаивать их интересы.
  
  Одним словом, на самом деле они не знали ни черта.
  
  Например, о том, что несколько недель назад боссы компании пригласили его в зал заседаний совета директоров. Они втроем уселись по одну сторону длинного стола из полированного красного дерева, а Лэмтон расположился по другую. По гладкой поверхности стола в его сторону проскользила папка с бумагами, а президент компании обратился к нему:
  
  — Твоя задача — сделать так, чтобы люди купились на это предложение. Можешь изгаляться над контрактом, как угодно. Уверять их, будто они заслуживают лучшей доли. Заявить, что компания тем самым заставляет их есть дерьмо да еще улыбаться при этом и просить добавки. Но в итоге тебе придется продать им это соглашение, потому что ничего лучшего при нынешней конъюнктуре им не видать как своих ушей. Скажи, что если им угодно, чтобы их работу получил какой-нибудь Хуан, Фелипе или Донху-Ло, пусть голосуют против. Но если им нужны их рабочие места, они примут наши условия.
  
  Выслушав его, Майкл Лэмтон, спокойно отодвинул стул, встал, расстегнул ширинку своих джинсов и направил струю мочи прямо на дорогой стол. Причем так, чтобы непременно попасть ею в папку с контрактом.
  
  Руководители компании машинально подались назад, подальше от растекающейся по столу лужи. Лэмптон заправил член в трусы, застегнул «молнию» и сказал:
  
  — Надеюсь, вы теперь поняли, что́ я думаю о вашем новом трудовом договоре? В экономике наметились позитивные перемены. У «Джи эм», как и у «Крайслера», выдался неплохой год. Финансовая поддержка государства дала свои плоды. Вы делаете большие деньги и можете себе позволить выплачивать трудягам нормальную зарплату. Не рассчитывайте, что ваши предложения пройдут. Ясно? — И он широко улыбнулся.
  
  Президент обратился к сидящему рядом мужчине:
  
  — Принеси бумажные полотенца и вытри со стола.
  
  Тот изумился подобному приказу, однако подчинился. Когда стол привели в порядок, президент поставил на него кожаную сумку.
  
  — Всего будет полмиллиона долларов, — произнес он. — Здесь половина. Можешь пересчитать, если угодно. За это тебе нужно только обеспечить благоприятный для нас исход голосования по контракту.
  
  Лэмтон сделал паузу, обдумывая смену тактики ведения переговоров.
  
  — Что ж, это иной подход, — заметил он.
  
  Ему было не впервой совершать за деньги предосудительные поступки. Человек он весьма практичный.
  
  — Вторую часть получишь после голосования, но при том, разумеется, условии, что оно пройдет как надо, — сказал президент компании.
  
  А сейчас, когда только что закончилось собрание членов профсоюза, Майкл был уверен, что еще четверть миллиона у него практически в кармане. Через несколько дней люди поставят подписи там, где им будет велено. Майкл Лэмтон не новичок в своем деле, ему доводилось выступать перед разными аудиториями, и он легко улавливал преобладающие настроения. А что до голосований, то еще ни одно из них не закончилось не так, как ему хотелось бы.
  
  Они скушают это. Будут воротить носы, но скушают.
  
  И, возвращаясь после собрания, сидя в кожаном кресле с подогревом за рулем мощного джипа, думая о том, какая прорва денег опять сама плывет ему в руки, Майкл вдруг ощутил желание.
  
  Первое, что пришло в голову, — заехать в любой бар и снять кого-нибудь. Однако здесь часто все зависит от удачи. В итоге ему, вероятно, придется заплатить за удовольствие, и он, черт возьми, может себе это позволить, но только считает покупную любовь ниже своего достоинства. Самому себе он представлялся весьма привлекательным мужчиной. Да, в талии стал чуть широковат, но ведь какое пузо было у Тони Сопрано,[10] а оно не мешало ему заваливать любую девицу по своей прихоти.
  
  Майкл вел машину по узкому двухполосному шоссе, включая «дворники» каждые десять секунд, чтобы очистить лобовое стекло от капель мелкого дождика, когда заметил в ста ярдах впереди припаркованный на обочине автомобиль. С виду — японский микроавтобус; задняя дверца задрана вверх. В какой-то степени, подумал Майкл, именно японцы изначально виноваты в том, что он берет взятки и торгует своими принципами. Это японцы чуть не угробили всю американскую автомобильную промышленность. И еще немцы. Две бывшие вражеские державы сумели отыграться за поражение в войне. А потому, когда Лэмтон брал деньги, чтобы заставить своих подопечных и дальше вкалывать, это япошки и «фрицы» подталкивали его руку. Если разобраться, то…
  
  Девушка безуспешно пыталась достать запасное колесо. Майкл видел ее пока только сзади, но ему это уже начинало нравиться. Белокурые волосы до плеч, черная курточка, синие джинсы, кожаные сапоги-ботфорты до коленей. Стройная фигурка. На вкус Лэмтона, могла быть чуть пышнее в некоторых местах, но в целом — неплохо.
  
  Девушка уже открыла люк в полу машины, из которого наполовину торчала запаска. Проезжая мимо, Лэмтон сбросил скорость, чтобы успеть рассмотреть девушку в слегка замутненное зеркальце заднего обзора со стороны пассажирского сиденья. Она тоже подняла голову, и он заметил, что ей уже за тридцать. Но милая мордашка. Остановиться и помочь?
  
  Впрочем, колебался Майкл недолго. Уткнулся капотом в обочину прямо перед ее микроавтобусом, заглушил двигатель, вынул из замка зажигания ключ. Но стоило ему взяться за ручку дверцы, как его сотовый телефон зазвонил.
  
  — Дьявол!
  
  Он достал из кармана куртки телефон и взглянул на отобразившийся на дисплее номер. Незнакомый. Но ведь профсоюзному лидеру звонят очень многие, причем среди этих людей встречаются типы, предпочитающие каждый раз пользоваться другой трубкой. Так сложнее отследить разговор. Вот только именно сейчас у него не было ни малейшего желания с кем-либо общаться. Нужно помочь леди, попавшей в беду. И Майкл положил телефон обратно в карман.
  
  Он осмотрел шоссе и не заметил ни одной машины, которая бы двигалась в том или ином направлении. Да, местечко глухое. Если здесь что-нибудь случится, никто потом и концов не найдет.
  
  «Может, не стоит связываться?» — подсказала интуиция. «Да ладно, это займет пару минут», — возразил он сам себе.
  
  Майкл запахнул полы своей длинной куртки и застегнул пуговицы. Не для защиты от дождя, а из опасения отпугнуть эту крошку видом животика, который перевешивался через брючный ремень.
  
  — Проблемы? — окликнул он женщину.
  
  Расчет простой: помочь ей поменять колесо, а потом пригласить куда-нибудь на чашку кофе. Пока он справится с этой задачей, весь промокнет. Она же будет полна сочувствия, посчитает себя перед ним в долгу. Ей будет трудно отказаться от невинного предложения. Может, даже пригласит Майкла к себе, чтобы он обсохнул.
  
  Женщина выглянула из-за своего микроавтобуса.
  
  — О, слава Богу! Спасибо, что остановились! — воскликнула она. — По-моему, я напоролась на гвоздь.
  
  — Вы уже звонили в «ААА»?[11] — спросил Майкл, надеясь на отрицательный ответ. Ему не хотелось, чтобы сейчас появился водитель на тягаче и сломал ему весь кайф.
  
  — Я как раз только что отругала себя, что до сих пор не вступила в нее. Они мне шлют свою рекламу, а я вечно ее выбрасываю. Вот идиотка, да?
  
  Майкл уже успел подойти к женщине и рассмотреть ее. Рост — пять футов девять дюймов. Весит фунтов сто сорок. Высокие скулы. Грудь маловата, но нельзя же получить все сразу. С виду похожа на иностранку — из Европы или еще откуда. Ноги длинные. Заправленные в сапоги джинсы обтягивают их плотно, как колготки. Кожаные перчатки на руках. И осанка… Осанка как у спортсменки.
  
  — Да, надо вступать, — кивнул он, опасаясь, что его попросят вызывать техпомощь по своей членской карточке.
  
  Майкл стоял от нее в двух шагах, но не торопился подходить ближе, чтобы не напугать. Она смотрела на него немного настороженно, словно хотела сказать: «Я рада, что вы остановились, но, надеюсь, не для того, чтобы со мной заигрывать?»
  
  — Как же мне повезло, что вы проезжали мимо, — произнесла женщина.
  
  — Как вас зовут?
  
  — Николь.
  
  — А меня Фрэнк, — представился Майкл, считая, что не следует называть своего настоящего имени ради мимолетной интрижки. — Посидите в моей машине, пока я здесь управлюсь?
  
  — Нет, это не обязательно, — ответила Николь.
  
  У Лэмтона снова начал звонить телефон, но он не обратил на это внимания.
  
  — Я могу чем-нибудь помочь, — предложила Николь. — Например, посветить фонариком.
  
  — У вас есть фонарик? Я тоже держу его на всякий случай в багажном отсеке.
  
  Из внутреннего кармана куртки она достала мобильный телефон. Майкл удивился, поскольку большинство знакомых ему женщин держали телефоны в сумочках.
  
  — У моего сотового есть дополнительная функция, — пояснила она. — Его можно использовать как фонарик.
  
  — Боюсь, вы насквозь промокнете, — произнес он.
  
  Ухватившись за запаску, Майкл поставил ее вертикально на бампер, чтобы затем опустить на землю.
  
  — Так какое колесо спустилось? — спросил он.
  
  Только сейчас до него дошло, что ее машина стояла совершенно ровно, не просев ни с одной из сторон, и без малейшего крена.
  
  — Переднее со стороны пассажирского сиденья, — ответила Николь.
  
  Пока он всматривался вперед, она наклонилась и сделала движение, словно поправив отворот одного из своих высоких сапог.
  
  — Но, Николь, мне кажется, что с этим колесом…
  
  Нож для колки льда быстро и бесшумно прожег ему правый бок. Прежде чем Майкл успел почувствовать боль, Николь вынула окровавленный, но все еще блестящий клинок и всадила его вновь, на сей раз выше — между ребер. Потом опять вытащила нож из раны и нанесла третий удар. С особой силой.
  
  Майкл Лэмтон издал хрип и упал на мокрый гравий. Он пытался что-то сказать, но от этого усилия лишь кровь выступила у него на губах. Николь опустилась рядом на колени.
  
  — Твои люди просили передать, что они знают, как ты продал и предал их. Знают о твоей двуличной натуре. Знают, что ты пытался их подставить.
  
  Затем, чтобы покончить с ним наверняка, она в четвертый раз вонзила нож прямо в сердце. Николь поднялась и подставила лицо под капли дождя. Ощущение восхитительное. Как очищение от скверны. Труп Майкла Лэмтона она откатила в кювет, водрузила запасное колесо на место в люке. И когда она уже сидела за рулем, мчась вперед по шоссе, стал звонить ее сотовый телефон.
  
  — Слушаю.
  
  — Это я.
  
  Ни приветствия, ни представления, но голос хорошо знакомый.
  
  — Привет, Льюис, — произнесла она.
  
  — Звоню, чтобы узнать, свободна ли ты. Мне ведь известно, что ты стала работать не только на Виктора.
  
  — Сейчас я немного занята.
  
  — У меня есть для тебя кое-что.
  
  — Я направляюсь к северу от границы. Собралась немного отдохнуть.
  
  — Но если бы у меня было для тебя дело, ты могла бы за него взяться? Уверяю, вознаграждение будет достойным.
  
  — Что значит «если бы»?
  
  — Мне надо все обсудить с боссом, но, уверен, он согласится. Это выяснится очень скоро.
  
  Николь задумалась. Ей не повредила бы небольшая передышка, но она терпеть не могла отказываться от работы.
  
  — Что нужно будет сделать?
  
  — Разобраться с одной дамочкой из бара, — ответил Льюис. — Проще простого.
  
  — С таким заданием справится кто угодно, — заметила Николь.
  
  — Да, но нам необходимо дистанцироваться от данного дела как можно дальше.
  
  — Хорошо, тогда дай мне знать, что решит твой босс. — И она оборвала связь.
  
  Было что-то в его голосе… Он напоминал ей, пусть и очень отдаленно, голос отца, хотя с ним Николь не разговаривала уже много лет. Жалкий сукин сын! Однако она не могла избавиться от мыслей о нем. О своем дражайшем старике отце. У нее до сих пор звучали в ушах его слова: «Господи Иисусе, серебро! Мы тащились на край света в Австралию, чтобы ты взяла всего лишь серебро? Знаешь, как принято говорить в таких случаях? Выиграй на Олимпиаде бронзовую медаль, и ты можешь с гордостью возвращаться домой, довольная собой. Но если ты выигрываешь серебряную медаль, всего лишь малость не дотянув до золота, эта мысль станет для тебя источником терзаний до конца жизни. Это как стать вторым человеком, ступившим на поверхность Луны. Кто теперь помнит его фамилию?»
  
  Ей крепко запала в душу хлесткая пощечина, полученная от него, когда она ответила: «Базз Олдрин».
  21
  
  На следующее утро все выглядело так, будто накануне ничего не произошло. Томас спустился к завтраку в обычное время. И хотя меня самого все еще грызло чувство вины за то, как я повел себя после визита к нам людей из ФБР, брат явно собирался продолжать жить своей обычной жизнью — то есть торчать весь день в спальне и путешествовать по белому свету.
  
  В его характере было столько для меня непонятного. Порой я жалел, что не способен проникнуть в его мысли. С детства он представлял для меня одну большую загадку. Словно находился внутри пузыря, некой оболочки, которая не позволяла ни мне проникнуть внутрь ее, ни ему самому выбраться наружу. Не давала покоя мысль: почему Томас, а не я? Почему из нас двоих его, а не меня поразил… душевный недуг? Где справедливость? Неужели Господь Бог взглянул однажды с небес на моих родителей и подумал: «Пусть у этих людей будет один сын с нормальной головой на плечах, а со вторым… Со вторым я немного позабавлюсь»?
  
  В версиях о том, почему у Томаса развилась шизофрения, недостатка не ощущалось. Еще когда мы были детьми, вину часто пытались возложить на отношение к нему родителей, а в особенности матери, что, разумеется, было несправедливо, поскольку она всегда оставалась терпеливой и исполненной любви к своим детям. Наделенная от природы педагогическими инстинктами, она была скорее склонна сглаживать проявления душевной неуравновешенности Томаса, чем раздувать из них проблему. Со временем появились и иные версии. Генетика. Воздействие плохой экологии. Химический дисбаланс в структуре мозга. Стресс. Перенесенная в детстве травма. Ненатуральные продукты питания. А также все это, вместе взятое.
  
  В общем, если подвести итог сказанному, никто на самом деле ничего толком не знал. Я сам мог объяснить, почему Томас такой, какой он есть, не лучше, чем уразуметь, почему я такой, какой я есть. Ведь при всех своих проблемах Томас обладал еще и совершенно незаурядным даром. Его способность запомнить каждую деталь, замеченную на сайте «Уирл-360», оставалась для меня непостижимой. Однажды я решился спросить брата, не был бы он, может, немного счастливее без этого странного таланта, и получил в ответ сполна. А был бы я счастлив, если бы меня лишили моего дара рисовальщика? — был задан мне встречный вопрос. То, что я считал его проклятием, сам Томас воспринимал как благословение свыше. Ведь именно это отличало его от других людей. Служило источником самоуважения и гордости. Его одержимость приносила ему единственное истинное наслаждение. И, если вдуматься, разве это не относилось ко всем действительно талантливым людям?
  
  В чем никаких сомнений быть не могло, так это в том, что наши родители делали все от них зависящее, чтобы помочь Томасу, и любили его беспредельно. Они возили его к обычным врачам. Показывали специалистам. Встречались со всеми его учителями. И не переставали беспокоиться за него, причем как старший брат я зачастую оказывался втянутым в круговорот вечной озабоченности. Помню, когда мне было лет пятнадцать, Томас пропал куда-то на несколько часов. Он и раньше часто садился на велосипед и катался по Промис-Фоллз, составляя план, для чего изучал буквально каждый квадратный дюйм. Возвращался всегда с блокнотом, страницы которого покрывали схемы улиц, причем такие детальные, что на них было в точности отмечено расположение каждого дорожного знака или пожарного гидранта.
  
  Но в тот вечер домой к ужину брат не приехал. На Томаса это было не похоже.
  
  — Поезжай и поищи его, — попросила мама.
  
  Я вскочил в седло своего велосипеда и отправился в центр города. Решил, что скорее всего найду его именно там. Ведь в центре пересечение улиц более замысловатое и должно было привлечь повышенное внимание Томаса, учитывая специфику его интересов. Однако его я там не нашел.
  
  Зато обнаружил велосипед.
  
  Он был оставлен в ответвлении от Саратога-стрит, проходившем между парикмахерской и булочной-кондитерской, где делали прекрасные лимонные пирожные. Я подумал, что Томас заскочил туда, чтобы полакомиться, но продавщица его не видела.
  
  Потом я прошел по нескольким центральным улицам, заглядывая в каждое расположенное на них заведение и спрашивая, не заходил ли к ним мой брат. Наконец, стоя на тротуаре напротив обувного магазина, я преодолел страх привлечь к себе слишком много внимания и громко крикнул:
  
  — Томас!
  
  Когда же вернулся к месту, где нашел велосипед, его там не оказалось.
  
  По пути домой я от злости с удвоенной силой крутил педали и приехал через десять минут после того, как там объявился брат. За ужином Томас хранил молчание и выглядел мрачнее обычного. А позже тем вечером я слышал, как он в подвале ругался с отцом, хотя, если выражаться точнее, это отец отчитывал его, причем на редкость сердито. Я полагал, что брат получил взбучку за самовольное исчезновение из дома, но когда позже спросил его об этом, Томас сказал, что я ничего не понимаю.
  
  Вопрос о том, что приключилось с братом в тот день, у нас дома никогда больше не поднимался.
  
  Я сидел за кухонным столом, предаваясь этим воспоминаниям и размышляя еще над многими проблемами, пока Томас ел свои хлопья с молоком.
  
  — Вместо приготовления ужина у меня будет для тебя другое поручение, — сказал я.
  
  Он поднял голову и встревоженно спросил:
  
  — Какое?
  
  — Нужно сделать уборку в доме.
  
  Брат оглядел кухню, бросил взгляд в гостиную и заявил:
  
  — По-моему, у нас очень чисто.
  
  — Надо все пропылесосить. Мы много грязи натаскиваем с улицы. Я приведу в порядок ванную, а ты возьмешься за пылесос.
  
  — Но папа всегда убирался в доме сам, — возразил Томас. — Мне он этого не доверял. А пылесосом я вообще никогда не пользовался.
  
  — Но ты согласен, что в доме иногда нужно делать уборку?
  
  — Наверное.
  
  — А теперь, когда папы больше нет с нами, каким образом нам решить данную проблему? Мы живем с тобой здесь вдвоем, по крайней мере сейчас, и мне хотелось бы, чтобы ты не устранялся от своей доли забот.
  
  — Мне кажется, ты мог бы все сделать сам.
  
  — Я и так езжу в город за продуктами и готовлю еду. Мне приходится иметь дело с нашим адвокатом. И не забывай, Томас, что у меня есть работа. А потому мне либо придется вернуться в Берлингтон…
  
  Он попытался что-то возразить, но я предостерегающе поднял указательный палец, не позволяя себя перебить.
  
  — Либо работать тут. Но в любом случае я очень и очень занят.
  
  — Я тоже, — заметил брат.
  
  — Верно. Но все же я посчитал, что если мне приходится уделять работе меньше времени из-за других забот, то будет справедливо, если так же поступишь и ты.
  
  У Томаса забегали глаза.
  
  — Я даже не знаю, где у нас пылесос.
  
  — Вот там. — Я указал на стенной шкаф рядом с задней дверью.
  
  — И когда я должен это для тебя сделать?
  
  — Ты не прав, Томас, если считаешь, что будешь делать только для меня. Это работа по дому. Совместными усилиями, разделяя обязанности, мы станем выполнять ее для нас обоих. Понимаешь, что я имею в виду?
  
  — Да. И все же когда мне этим заняться?
  
  Я пожал плечами:
  
  — А почему бы не прямо сейчас? Закончишь, и остаток дня будет в твоем распоряжении. Больше я ни о чем тебя сегодня не попрошу.
  
  — Сколько комнат нужно убрать?
  
  — Все.
  
  — И подвал тоже?
  
  — Ну хорошо, подвал можешь исключить.
  
  — А лестницу?
  
  — Вот лестницу пропылесосить необходимо.
  
  Его плечи поникли, словно под тяжестью непосильного бремени.
  
  — Пойди достань пылесос. Я покажу тебе, как он действует.
  
  Томас поднялся со стула, открыл шкаф и вытащил оттуда пылесос с грацией коровы, на которую взвалили сумку с клюшками для гольфа.
  
  — Как мне включить его в сеть? — спросил он. — Вилка не вытягивается больше, чем на дюйм. Так мне до розетки не дотянуться.
  
  — Нажми ногой на педаль. Нет, на ту, что рядом. А теперь тяни провод до самого упора. — Я встал. — Вижу, мне придется кое-что продемонстрировать тебе.
  
  И я преподал брату небольшой урок, показав, как включать и выключать аппарат, регулировать мощность всасывания, и объяснил назначение различных насадок.
  
  — Вот эта для ковров, а та — для досок пола.
  
  — А какая для кафеля?
  
  — Та же, что и для досок. Пройдись по всему полу. Ничего сложного.
  
  У Томаса в этот момент был растерянный вид человека, которого силком усадили за пульт управления космическим кораблем. Но все же, подбадриваемый мной, он нажал кнопку, и пылесос загудел.
  
  — Мне надо разобраться с почтой и другими делами! — крикнул я. — Ненадолго оставлю тебя одного.
  
  В Промис-Фоллз я собирался в такой спешке, что забыл захватить свой переносной компьютер. Электронную почту можно было принимать на мобильный телефон, но вот писать длинные сообщения в ответ, пользуясь крохотными кнопками сотового, оказалось настоящей головной болью. Кроме того, как я догадывался, у меня накопились счета, которые легко можно оплатить через Интернет.
  
  Я знал, что у отца был свой ноутбук — причем уже второй, которым он успел попользоваться. «Этот легче прежнего и работает быстрее», — как сообщил он мне в электронном письме несколько месяцев назад. Отец даже начал читать на дисплее газеты, хотя по-прежнему каждое утро покупал свежий номер в киоске. Мне он объяснял, что делает это ради местных рекламных объявлений, но на самом деле всего лишь придерживался своего традиционного ритуала, когда утром садился в машину и отправлялся за газетой. Для него важно было начать день именно так. К тому же отец успевал выпить по дороге чашку кофе и все равно возвращался вовремя, чтобы приготовить для Томаса завтрак.
  
  Компьютер он держал на одной из кухонных полок. Я взял его и вышел на террасу. Беспроводная связь работала и там, а мне хотелось уйти подальше от рева пылесоса. Проходя мимо, я взглянул, как продвигается дело у Томаса, который низко склонился над полом, словно охотился на каждую замеченную пылинку. Судя по всему, он посчитал, что насадку надо держать на каждом участке ковра по меньшей мере несколько секунд, чтобы она справилась с работой. С такими темпами, подумал я, брат вернется к себе в комнату не раньше полудня.
  
  Я уселся в плетеное кресло, поднял крышку и включил компьютер. Вероятно, мне следовало бы надеть свитер, но холод не ощущался до такой степени, чтобы заставить меня вернуться в дом и одеться потеплее. Я ввел пароль и вошел в свой почтовый ящик. Неизбежный спам, пара записок от Джереми Чандлера и письмо от редактора «Вашингтон пост», в котором он похвально отзывался о моей последней карикатуре, запечатлевшей членов конгресса в виде детишек, играющих в песочнице.
  
  Изнутри донесся странный звук, словно пылесос только что втянул в себя белку. Как я догадался, Томас ухитрился засосать в трубу край ковра. Ничего. Как-нибудь сам с этим справится.
  
  Потом я нашел сайт газеты «Промис-Фоллз стандард». Прямого электронного адреса Джули там не значилось, но в разделе «Контакты» объяснялось, что связаться с любым сотрудником можно, введя инициал имени, фамилию и добавив @pfstandard.com.
  
  И я написал письмо Джули:
  
   Спасибо еще раз, что нашла время поговорить со мной. Да, и за пиво тоже. Рад был снова видеть тебя. Как я и предлагал, если будешь проезжать мимо нас, заскочи на огонек и порадуй Томаса.
  
  После чего щелкнул по клавише «Отправить».
  
  Я часто вспоминал о ней после нашей встречи в «Грандис» и искренне надеялся, что она примет приглашение. Проведя с Джули совсем немного времени, я все же успел понять, как легко мне с ней общаться. Можно было затрагивать любые темы. А дефицит общения ощущался мной в эти дни достаточно остро. О чем я мог поговорить, например, с Томасом, если его непрерывно манил к себе «Уирл-360»? Им в значительно большей степени владело желание помочь ЦРУ справиться с мифической глобальной катастрофой, чем подумать вместе со мной, как поступить с домом и что делать с ним самим.
  
  Вздохнув, я открыл на дисплее поисковик. Захотелось взглянуть на то заведение, которое, по мнению Лоры Григорин, могло стать хорошим жилищем для Томаса. Я перевел курсор в нужную строку, но не успел еще начать вводить название, как передо мной развернулся список ключевых слов, которые вводили прежде. Это осталось в памяти компьютера после того, как им в последний раз воспользовался отец. Вероятно, незадолго до смерти.
  
  Я взглянул на список, он оказался очень коротким. Всего три поиска.
  
   смартфоны
  
   депрессия
  
   детская проституция
  
  Онемев, я долго смотрел на слова, чувствуя себя так, будто некая бездна готова разверзнуться и поглотить меня целиком.
  
  В этот момент открылась входная дверь.
  
  — Кажется, наш пылесос сломался, — услышал я голос брата.
  22
  
  Говард Таллиман сидел на скамейке в Центральном парке чуть севернее Арсенала и южнее Шестьдесят пятой улицы, дожидаясь Льюиса Блокера.
  
  Уже минули годы с тех пор, как Говард взял к себе на работу этого бывшего офицера нью-йоркской полиции. Началось все с разовых поручений, однако часто выходило так, что Льюис оказывался занят другими делами, когда его услуги срочно требовались Таллиману. Говард же терпеть не мог подобных ситуаций и стал платить Блокеру жалованье, которое вдвое превышало оклад копа, зато гарантировало, что он мог поступить в распоряжение нового работодателя в любое время дня и ночи. А сейчас Льюис был нужен Говарду, как никогда прежде. Еще ни разу не приходилось ему оказываться в столь сложном положении.
  
  Он бросил взгляд влево и увидел Льюиса. Его рост не дотягивал до шести футов, хотя мог бы и превысить их, если бы на голове росли хоть какие-то волосы. Бычья шея, широкие плечи. Животик кажется мягковатым, но это обманчивое впечатление. Говард прекрасно знал, что, попытайся он изо всех сил врезать Льюису под дых, тот бы и бровью не повел, а сам Говард скорее всего угодил бы в больницу с переломом запястья. Глазки маленькие, проницательные. Чуть свернутый набок нос. Льюису сломали его очень давно, но он предпочел не исправлять небольшой дефект лица, потому что тот как бы свидетельствовал о том, что этот человек шутить не любит — он побывал в переделке, сумел выстоять и не задумываясь ввяжется в драку снова.
  
  Льюис Блокер наклоном головы приветствовал Говарда и сел рядом.
  
  — Ну и? — произнес Говард.
  
  — Вы, конечно, можете заплатить ей сто штук, но на этом ваши проблемы не закончатся.
  
  — Продолжай.
  
  — Я навел справки.
  
  Говарду в голову не приходило поинтересоваться, аккуратно ли это сделал Льюис. Не зря он получает щедрое вознаграждение. Оно оплачивает в том числе и умение собирать информацию, оставаясь невидимым.
  
  — Эллисон Фитч по уши в долгах. Мошенничает с чеками. Берет взаймы и не возвращает деньги. Она так давно не вносила свою долю арендной платы, что соседка по квартире уже готова убить ее. Но стоит ей в руки попасть хоть какой-то наличности, Фитч не спешит отдать долги, а спускает все на свои прихоти.
  
  — Понятно.
  
  — Мне кажется, если вы дадите ей такую крупную сумму, у нее крышу снесет окончательно. Промотает их в момент. Если хотите знать мое мнение, то, получив ваши сто тысяч, Фитч только еще глубже увязнет в долгах. Снимет собственное жилье, купит в рассрочку шикарный лимузин, откроет для себя кредитную линию в «Блумингдейле».[12] И уже скоро, снова оказавшись на мели, захочет получить еще сто штук.
  
  — То есть она к нам еще вернется, — задумчиво заключил Говард.
  
  — Да. И к тому же потратит ваши деньги так, что это привлечет к ней внимание. Много внимания. Кое-кто может заинтересоваться, с чего это она так разбогатела. Есть шантажисты, которые вытряхивают из людей деньги, но поступают с ними по-умному. Кладут в укромное место, берегут на черный день. Но таких единицы. И вообще людям, умеющим разумно распоряжаться финансами, редко приходится прибегать к шантажу, чтобы заработать. Вы ведь меня понимаете?
  
  — Конечно, — кивнул Говард. — Но что, если… Господи, даже не верится, что я сам предлагаю такое! А если мы сразу выплатим ей гораздо больше, чем она просит, но дадим ясно понять, что она потом уже не получит от нас ничего ни при каких обстоятельствах?
  
  Льюис окинул его саркастическим взглядом.
  
  — Ясно. Я и сам подумал, что этот вариант никуда не годится, — произнес Говард. — Тогда, может, мы заплатим ей сто тысяч, но ты проведешь с ней своего рода разъяснительную беседу. Ты ведь умеешь быть очень убедительным. Нужно напугать ее до полусмерти, вдолбить ей, что если начнет швыряться деньгами, привлекать к себе излишнее внимание или снова явится к нам, то ей сильно не поздоровится.
  
  — Тогда уж лучше сразу сделать ей больно, — заметил Льюис. — Для начала — самую малость.
  
  Говард избегал встречаться с бывшим полицейским взглядом. Он делал вид, будто с интересом наблюдает, как нянюшка-филиппинка суетится вокруг трех одетых в костюмчики «Берберри» малышей из богатой семьи Верхнего Ист-Сайда, направляясь с ними в сторону зоопарка.
  
  — Слово за тобой, Льюис, — сказал он. — В подобных делах специалист ты.
  
  — Вот именно. Я считаю, вам следует прислушаться к моему мнению, как лучше поступить. К тому же мы пока не коснулись второго аспекта вашей проблемы.
  
  — Того, что ей стало известно?
  
  — Да.
  
  — Я общался на эту тему с Бриджит, — сообщил Таллиман. — Она полагает, что Фитч подслушала один из ее разговоров с Моррисом. И существует вероятность, что они как раз обсуждали тот самый щекотливый вопрос.
  
  — Но она не уверена в этом?
  
  — Нет.
  
  — Однако в таких делах ничего нельзя оставлять на волю случая.
  
  Говард нервно потер ладони.
  
  — Может, если бы ты прижал ее как следует, мы бы выяснили, что ей известно, а что нет?
  
  Льюис посмотрел себе под ноги. Парочка голубей клевала крошки поп-корна рядом с его левым ботинком. Внезапно он сделал резкое движение, и мысок башмака попал одной из птиц в голову. Голубь заковылял в сторону на заплетающихся, как у пьяного, лапках.
  
  — Не думаю, что это хорошая мысль, Говард. Если она действительно ничего не знает, мы только дадим ей понять, что у нас есть еще секреты, помимо того, что Бриджит бисексуалка. То есть сами подкинем козырей в ее колоду.
  
  — Господи! — шумно вздохнул Говард. — Ну и вляпались же мы в дерьмо! Но, дьявол тебя раздери, Льюис, почему ты не смог вовремя выяснить, что за Бриджит водится нечто подобное?
  
  Льюис бросил на него внимательный взгляд.
  
  — Не потому ли, что вы и не просили меня ничего предпринимать, кроме поверхностной проверки? Финансовое положение, криминальное прошлое, неоплаченные счета за парковку. Для вас она вся пахла розами, да и только. Вы считали ее такой идеальной парой для Морриса, что вам самому не хотелось копнуть поглубже, чтобы ненароком все не испортить.
  
  Говард лишь снова вздохнул. Ему ли не знать, что это правда? Но он все равно не мог сдержаться, чтобы не добавить:
  
  — Значит, ты должен был действовать по собственной инициативе, в интересах дела, не дожидаясь моих распоряжений.
  
  — Занятно слышать это от вас именно сейчас, — усмехнулся Льюис.
  
  — Почему же?
  
  — Потому что я как раз собираюсь предложить сделать все, что в интересах дела, имея в виду Эллисон Фитч.
  
  — Что конкретно? — насторожился Говард.
  
  — Вам необходимо устранить связанные с ней проблемы раз и навсегда.
  
  — Как, черт возьми, нам добиться этого?
  
  Льюис молчал, дожидаясь, чтобы собеседник сам сообразил, о чем речь. И когда до Говарда дошел смысл предложения, его лицо побледнело.
  
  — Только не это! Ты же не всерьез, я надеюсь?
  
  Льюис снова предпочел отмолчаться.
  
  — Боже всемогущий, — прошептал Говард, — нет, это совершенно не… Послушай, я в свое время много чего натворил, но… Льюис, мы не убиваем людей.
  
  Тот понимающе кивнул.
  
  — А это будем не мы, Говард.
  
  — Что?
  
  — Это будем не мы. Не я и не вы. С нами это никак не будет связано.
  
  У Говарда пересохло во рту.
  
  — Тогда кто же?
  
  — Я уже провел предварительные консультации с одним человеком. Мне известно, как она работает, и она сделает это для нас.
  
  Говард глубоко втянул воздух и медленно выдохнул. Затем резко повернулся и недоуменно спросил:
  
  — Она?
  
  Льюис кивнул.
  
  — Даже не знаю…
  
  — Вам нужно всего лишь задать вопрос самому себе, хотите вы избавиться от данной проблемы или нет. Если готовы к тому, что эта женщина станет постоянно требовать от вас все больше денег, что она разболтает повсюду, как ей удалось легко и просто разбогатеть, если готовы рискнуть, подозревая, что ей известны факты, которые могут сильно повредить Моррису, тогда — полный вперед. Заплатите ей сто тысяч не мешкая.
  
  Говард спрятал лицо в ладони, потом распрямился и произнес:
  
  — Хорошо, делай то, что считаешь необходимым.
  23
  
  — Пылесос затянул в себя край ковра, — жалобно сообщил Томас, когда я вернулся в дом, оставив отцовский ноутбук в кресле на террасе.
  
  Он ткнул пальцем в насадку на шланге, которая зажевала, похоже, чуть ли не половину ковровой дорожки, постеленной между прихожей и кухней. Естественно, при этом автоматика отключила питание.
  
  — Просто вытащи оттуда ковер, Томас.
  
  — Рукой?
  
  — Да.
  
  — А что, если он опять включится и засосет мои пальцы?
  
  — Ничего подобного произойти не…
  
  В этот момент зазвонил городской телефон, и я снял трубку.
  
  — Алло!
  
  — Рэй, это Элис из офиса Гарри Пейтона. Мне поручено узнать, не найдется ли у вас минутка, чтобы заскочить к нам и подписать кое-какие бумаги в связи с имущественными делами вашего отца?
  
  — Да, конечно, — ответил я, собираясь с мыслями. — Разумеется. Когда Гарри удобнее принять меня?
  
  — Вообще-то у нас как раз сейчас очень тихо. Понимаю, что, может, момент не самый подходящий для вас, но если готовы…
  
  — Отлично. Буду у вас через несколько минут.
  
  Я повесил трубку, повернулся и чуть не уперся в Томаса, который все еще маячил у меня за спиной в ожидании дополнительных инструкций. Временно выведенный из строя пылесос стоял на полу рядом с ним.
  
  — Что происходит? — спросил брат.
  
  — Мне нужно съездить в контору нашего адвоката и подписать какие-то документы.
  
  — Я хочу пойти и заняться своей работой, — заявил он, взглядом указывая наверх. — Мне придется многое наверстать.
  
  — Ладно. С пылесосом я разберусь сам. Вернусь домой очень скоро.
  
  По пути в город меня преследовал вопрос, для чего моему отцу понадобилась информация из Интернета о детской проституции. Первые две поисковые строки были легко объяснимы. Он упоминал, что хочет купить новый телефон с выходом во Всемирную Паутину и хорошим фотоаппаратом. А если вспомнить намеки, которые я уловил прежде в разговорах с Гарри и Леном, отец, видимо, переживал период депрессии. Вероятно, он попытался поставить себе диагноз. Но детская проституция?! Признаюсь, мое воображение направляло мысли в совершенно нежелательном для меня направлении. Я же пытался найти простое и логичное объяснение, зачем отцу понадобился такой поиск. Его просто не могло не быть.
  
  А если он увидел по телевизору какую-то передачу или сюжет в новостях о сексуальной эксплуатации несовершеннолетних? Это стало для него сильнейшим потрясением, и отец решил узнать побольше, чтобы… Зачем? Ему захотелось пожертвовать деньги некой организации, борющейся с этим отвратительным явлением по всему миру?
  
  Похоже на нашего отца? Часто он жертвовал деньги на благотворительность? Нет. Отец был очень хорошим человеком — здесь двух мнений быть не может. Когда кому-нибудь требовалась помощь, он всегда предлагал ее. Помню, я был еще ребенком и у наших соседей — не у Хитченсов, а у другой семьи, жившей по противоположную от нас сторону, — случился в доме пожар. Расчет прибыл вовремя и сбил пламя, но кухня пострадала от огня очень сильно. У соседей не было страховки, и они не могли себе позволить нанять рабочих, а потому вынуждены были все восстанавливать сами. Но проблема заключалась в том, что одного желания оказалось мало — необходимо было еще и умение. А папа, который никогда не работал ни водопроводчиком, ни плотником, умел многое. Его всему научил отец. И целый месяц, как только у него выдавалась свободная минута, он трудился на соседской кухне.
  
  Отец любил помогать людям и готов был предложить практическую помощь, не жалея времени и сил, но он был не из тех, кто снимает трубку телефона, чтобы продиктовать номер своей кредитной карточки представителям какой-нибудь благотворительной организации. Значит, эту причину для поиска информации на тему детской проституции можно исключить. Тогда, может, он узнал, что проблема приобретает серьезные масштабы на севере штата Нью-Йорк, и хотел принять меры, чтобы она не распространилась в Промис-Фоллз? Нет, вряд ли. Так в чем же причина?
  
  Когда вернусь домой, проверю, какие именно сайты посещал отец в этой связи. Может, это прольет свет на мотивы, которыми он руководствовался? Мне вспомнились все истории о том, как после смерти своих родителей люди узнавали о них нечто совершенно неожиданное. О матери, которая отдала раннего ребенка в приют, чтобы не помешал ей выйти замуж. Об отце, крутившем роман со своей секретаршей. О женщине, годами ухитрявшейся скрывать от близких свою наркотическую зависимость. О мужчине, тайком от всех содержавшем вторую семью в другой части страны.
  
  Даже если речь шла о посторонних, подобные истории вызывали шок. Но что значили они в сравнении с открытием, что извращенцем мог быть собственный отец? Но я еще ничего не знал об этом. И просто не мог в это поверить. Существовала ведь еще одна допустимая вероятность. Это не отец искал в Сети информацию о детской проституции. Его компьютером мог воспользоваться кто-нибудь другой.
  
  — С тобой все в порядке, Рэй? — спросил Гарри Пейтон, когда я придвинул стул ближе к столу, чтобы поставить свои подписи под документами.
  
  — Да, конечно, — ответил я.
  
  — У тебя измученный вид.
  
  Я продолжал расписываться там, где он мне указывал.
  
  — Со мной все хорошо.
  
  — Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Никакой бумажной волокиты. Все идет как по маслу.
  
  — Рад это слышать.
  
  — А как дела дома? Как Томас?
  
  Я отложил ручку в сторону и откинулся на спинку стула.
  
  — Как Томас? — повторил я. — На этот вопрос нелегко ответить одним словом.
  
  — Что ты имеешь в виду, Рэй?
  
  — Скажите, Гарри, вы ведь формально являетесь и моим адвокатом тоже?
  
  — Разумеется.
  
  — То есть мне понятно, что вы были поверенным моего отца, а сейчас взяли на себя все хлопоты, связанные с его имущественными делами. Но я могу вас считать своим адвокатом, если речь идет о других проблемах?
  
  — Да. Я твой адвокат. Со мной можешь говорить совершенно откровенно.
  
  Я считал себя готовым к беседе, но обнаружил, что не знаю, с чего начать. Конечно же, не с отца и не с находки, какую я сделал в его компьютере. Ведь это оказалось далеко не единственным событием, которое потрясло меня за последние двадцать четыре часа.
  
  — К нам наведались агенты ФБР, — произнес я.
  
  — Кто? Рэй, почему ты сразу не позвонил мне? Они предъявили ордер?
  
  — Нет, лишь показали свои удостоверения.
  
  И я рассказал ему обо всем. Как они приехали, задавали вопросы мне и брату. Как я узнал, что Томас отправлял электронные письма в ЦРУ на имя Билла Клинтона. Как сам слышал его воображаемые разговоры с бывшим президентом.
  
  Гарри сидел, положив ладони на стол.
  
  — Невероятно! — воскликнул он. — Да уж, тебе есть над чем задуматься, Рэй.
  
  — Но мне нужно расспросить вас еще кое о чем.
  
  — О чем же?
  
  — Это касается отца.
  
  — Я слушаю.
  
  — Папа когда-нибудь… Нет, не так. Вам известно что-либо о частной жизни моего отца?
  
  — А какой смысл ты вкладываешь в понятие «частная жизнь»? Тебя интересует секс?
  
  — Предположим.
  
  Гарри пожал плечами:
  
  — Даже не знаю, что сказать. Ты имеешь в виду после смерти вашей мамы?
  
  — Да.
  
  — Поверь, мне ничего об этом не известно. Я представить не могу, чтобы Адам приводил кого-то к себе, а сам он никогда не отлучался из дома надолго, опасаясь оставлять твоего брата одного. И уж конечно, он едва ли хотя бы одну ночь провел в другом месте. Но нельзя исключать и возможности, что он с кем-то встречался днем. На несколько часов он обычно оставлял Томаса в одиночестве.
  
  — А вы сами видели отца с кем-нибудь? Или он вам что-нибудь рассказывал?
  
  Гарри покачал головой:
  
  — Нет. Но, знаешь ли, я бы не удивился, если бы мужчина в его возрасте все еще оставался, как принято сейчас говорить, сексуально активным. Но позволь и мне поинтересоваться, почему ты поднял этот вопрос, Рэй? Опасаешься, что вдруг появится некая женщина, которая заявит о своих правах на часть наследства?
  
  — Нет-нет, ничего подобного, — ответил я. — И вообще давайте забудем об этом.
  
  Наверное, мне самому так и следовало поступить. Просто забыть. Сделать вид, будто мне никогда не попадались на глаза те два слова на дисплее отцовского компьютера. И все же, прежде чем предать данный вопрос забвению, я собирался взглянуть, на какие именно сайты он заходил.
  
  Когда я вернулся домой, Томас находился там, где я и ожидал его застать. А вот компьютер отца был сложен и оставлен на кухонном столе. Вероятно, брат нашел его на террасе, принес сюда и отключил. Я снова откинул крышку с дисплеем, нажал на кнопку и выждал примерно полминуты, пока машина начала работать. Затем открыл поисковик. Поставив курсор в нужную строку, я произвольно ввел первую букву, после чего обычно появлялся список ключевых слов предыдущих поисков. Но этого не произошло. Не появилось ни строчки. Ни про смартфоны, ни про депрессию, ни про детскую проституцию.
  
  — Как же так? — пробормотал я.
  
  Переведя курсор в графу «История», я нажал на клавишу ввода. Однако список оказался пуст. Все сведения о сайтах в Интернете, на которые заходили с этого компьютера прежде, оказались удалены.
  24
  
  Еще многие ночи, пусть прошло уже столько лет, ей снилось ее выступление на брусьях.
  
  Олимпиада 2000 года. Сидней. Николь пятнадцать лет. И она исполняет произвольную программу на разновысоких брусьях перед тысячами зрителей, сотнями телевизионных и фотокамер, на глазах у подруг по гимнастической команде и у своего тренера. Ее ладони и пальцы покрыты густым слоем мела. Она запрыгивает на нижний брус, крепко цепляясь за него, ощущая мышцами рывок. Потом делает два мощных вращения, чтобы набрать достаточную инерцию и перескочить на верхний брус. И вот она уже летит, описывая всем телом сложный пируэт, — зрительный зал и наполняющие его люди остаются где-то на периферии ее зрения, но только она их не видит вовсе. Сейчас их для нее не существует. Нет ни зрителей, ни камер, ни других спортсменок, ни тренера. Есть только Николь и эти две деревянные перекладины. Во всей Вселенной не остается ничего больше в эту минуту, которая тянется дольше любой другой. А во сне минута может и вовсе длиться часами. Она парит. Летит, подобно птице. Невесомая. Это ни с чем не сравнимо, не поддается описанию. Вероятно, думает она, так же невозможно было по-настоящему описать свои ощущения человеку, который прошел по лунной поверхности. Она, конечно, не идет по Луне, но, выступая на брусьях, испытывает такой восторг, который наверняка сравним с тем чувством. Это знакомо Ольге и Наде.[13] Словами ничего не выразить. Есть лишь брусья, а все остальное перестает иметь значение.
  
  В те ночи, когда ей не снились брусья, ее посещали сны об убийствах.
  
  По-своему, они тоже исполнены изящества. Она обрушивается на свою жертву так же бесшумно и стремительно, как слетает с верхнего бруса на нижний. Точно рассчитанное усилие. Ни единого лишнего движения. Весьма своеобразная, но тоже невыразимая красота.
  
  Абсолютное совершенство исполнения.
  
  И что бы ей ни снилось — упражнения на разновысоких брусьях или заказное убийство, — это всегда выступление на золотую медаль. Никогда на серебро. Никогда на бронзу. Порой эти сновидения сливались в единое целое. Когда она делает последний оборот вокруг верхнего бруса и приступает к соскоку, ее руки оказываются свободны и в одной из них появляется кинжал. И по мере того как опускается вниз ее тело, которое само по себе можно считать подобием смертоносного оружия, вниз устремляется и острие клинка.
  
  А враг и жертва — любой, кто окажется у нее на пути в конце полета.
  
  Сейчас она стояла на углу Очард-стрит.
  
  Ей дали адрес. Проинструктировали. У нее есть фотография. Высокая женщина с длинными темными волосами. Цель ждет. Эллисон Фитч. Снимает квартиру вместе с подругой, но та днем работает. Эллисон трудится в баре по ночам, а потому днем отсыпается дома.
  
  Николь не знала, ни кто такая Эллисон Фитч, ни что она натворила. Ей не было известно, кому понадобилось устранить ее, но если задание получено от Льюиса, нетрудно догадаться, что эта женщина представляет угрозу для очень важных людей. У Фитч есть на кого-то информация, которая, вероятно, хранится в недрах ее мобильного телефона. Николь особо предупредили, что она должна непременно завладеть им.
  
  Однако для нее самой ничто не имело особого значения. Это просто работа.
  
  Переходя на другую сторону улицы, она натянула козырек своей черной бейсболки глубже на лоб. Рука в кармане нащупала полиэтиленовый пакет. Пластик очень прочный. Не порвется, даже если женщина вопьется в него самыми острыми ногтями. Пистолетами Николь не пользовалась. Терпеть не могла огнестрельного оружия. Ей не нравился шум, который оно производит. С того момента, как она начала в детстве заниматься легкой атлетикой, ей был не по нраву выстрел стартового пистолета. Мышцы напряжены, дыхание перехвачено, и ты только ждешь сигнала. Именно эти доли секунды перед выстрелом стартера она всегда ненавидела больше всего.
  
  И она ненавидит пистолеты до сих пор, какими бы глушителями их ни снабжали. Кроме того, пистолет тяжел, его трудно спрятать. И чтобы воспользоваться им, ни к чему в совершенстве владеть своим телом. Выстрелить сумеет кто угодно. А Николь нравилась в убийстве возможность пустить в ход ловкость и силу. Удушение требует силы, как и применение ножа для колки льда. Но сегодня она пустит в ход обычный полиэтиленовый пакет.
  
  Еще никого и никогда не арестовывали за ношение пластиковой сумки, хотя при ней сейчас есть предметы, которые определенно заинтересовали бы полицейских, если бы им вздумалось остановить и обыскать ее. Она подошла к двери дома, но прежде чем войти, внимательно посмотрела в оба конца улицы.
  
  Патрульных автомобилей Николь не заметила — об этом можно не беспокоиться. Кварталом ниже в небольшой пробке застряла машина со странной конструкцией, прикрепленной к крыше, но это ее не волновало.
  
  Войдя в подъезд, Николь изучила имена жильцов рядом с кнопками домофона, потом нажала сразу несколько, но только не ту, что связана с квартирой Эллисон Фитч. Несколько секунд спустя в хриплом динамике раздался голос:
  
  — Кто там?
  
  Но какой-то другой, не столь осторожный жилец уже успел открыть входную дверь. Николь проникла внутрь и пару минут выжидала. Не нужно, чтобы тот, кто открыл дверь, высунул голову на лестничную клетку и увидел ее. Он, конечно, выглянет наружу, убедится, что никого нет, и снова уйдет к себе.
  
  Лифта в доме нет. Она поднялась по двум длинным пролетам лестничных ступеней, так никем и не замеченная. Впрочем, это не имело значения. Николь знала, что любой свидетель сможет описать ее лишь как молодую белую женщину. Любые другие подробности и приметы окажутся неверны. Козырек шапочки и солнцезащитные очки скрывали часть лица Николь. Сейчас у нее темные волосы, но уже сегодня вечером она станет блондинкой.
  
  Попав в нужный коридор, она определила, что квартира с окнами на Очард-стрит расположена в самом его конце. Встав у двери с номером 305, она не сразу начала вскрывать замок, что всегда сложнее, а сначала аккуратно потрогала дверь затянутой в перчатку рукой в надежде, что та не заперта.
  
  Увы, на сей раз не повезло. Дверь не поддалась. Николь запустила руку во внутренний карман ветровки и достала приспособление, которое прихватила именно на этот случай. Что касается замка, то на вид он совсем простой. Если же изнутри накинута еще и цепочка, то это, конечно, задержит ее, но секунд на тридцать, не более. В другом кармане лежали несколько полосок резины. Нужно было только привязать такую полоску одним концом к цепочке, а другим к дверной ручке. Потом, когда вы закрывали дверь, резина натягивалась и выбрасывала наконечник цепочки из паза.
  
  Это было испытано прежде столько раз, что теперь Николь могла проделать нехитрую операцию с закрытыми глазами. Но вот с замком она разобралась. Цепочка не накинута.
  
  Николь посмотрела в образовавшуюся щель и попыталась уловить любой шум. Ей был виден угол кухни и часть расположенной дальше гостиной. Откидная кушетка так и оставлена несложенной и покрыта смятым постельным бельем. Эту квартиру делят двое. И если «цель» не спит в гостиной, значит, она должна находиться в спальне.
  
  Одним быстрым движением Николь открыла дверь, вошла и закрыла ее за собой, не издав ни звука.
  
  Теперь, когда она проникла в квартиру, необходимо было снова замереть ненадолго и вслушаться. Похоже, одно из окон открыто, потому что гул улицы слышен отчетливо. И это хорошо. Хотя она и умела передвигаться тихо, шумовое прикрытие никогда не помешает.
  
  Николь же старалась услышать нечто, что выдавало бы присутствие в квартире другого человека. Храп или легкое дыхание. Может, воду, льющуюся в душе. Или биение сердца.
  
  Она не слышала ничего, но умела чувствовать, что рядом кто-то есть. Сделав пару шагов вперед, Николь вплотную приблизилась к гостиной, чтобы взять под контроль дверь, ведущую в спальню.
  
  Она прошла кухню, мебель в которой словно кричала: «Я из «ИКЕА»!» Распечатка календаря с помеченным на нем расписанием выходов на работу в бар Эллисон Фитч была прикреплена к холодильнику магнитиком в форме кошки.
  
  «Не приведи Господи, чтобы здесь держали кошку», — подумала Николь. Но она не ощущала присутствия в квартире животного, не чувствовала характерного запаха. И на полу в кухне не видно миски. А вот в самой кухне царил настоящий бардак. Раковина доверху была заполнена грязной посудой. На столе стояла недопитая чашка кофе.
  
  Николь увидела открытую дверь спальни, а потом и заглянула туда. Типичная крохотная комната дешевой квартирки нью-йоркского доходного дома. Размером примерно восемь на десять футов. Места едва хватало для неприбранной двуспальной кровати. В дальней стене — окно. Фрамуга поднята.
  
  А вот и она.
  
  Но вместо того чтобы спать в кровати, она стояла у окна спиной к Николь. Темные волосы ниспадали на плечи. Опершись руками на кондиционер, женщина глядела на улицу. Она была одета в темно-синюю юбку и белую блузку. На ней, вероятно, были туфли на высоком каблуке, но Николь не видела ничего ниже коленей — мешала кровать.
  
  Теперь их разделяли двенадцать футов.
  
  Николь оценила дистанцию. Времени, чтобы обогнуть постель, у нее нет. Значит — разбег, прыжок, левая нога отталкивается от матраца, правая сразу приземляется по ту сторону. На ней удобные кроссовки. Чтобы наброситься на жертву, понадобится менее секунды.
  
  В ногах кровати лежала сумочка. Мобильный телефон наверняка в ней. Николь тихо достала из кармана пакет и встряхнула его, чтобы расправить. Мгновение спустя она бросилась вперед, используя матрац кровати как подкидную доску, и опустилась на ноги уже по другую сторону. К тому времени, когда жертва поняла, что она не одна, было уже поздно. Николь натянула пакет ей на голову.
  
  Женщина издала сдавленный крик, а потом, как и предвидела Николь, попыталась вцепиться в целлофан, содрать его с лица. Но Николь, вывернув кисти рук, удержала края пакета с такой силой, что он прилип к лицу, как второй слой кожи.
  
  В последние секунды, еще борясь за жизнь и делая последние вдохи, женщина сначала припала к кондиционеру как раз в тот момент, когда машина с необычным аппаратом на крыше проехала мимо по улице, а потом упала на пол. Опустившись на колени, Николь еще минуту держала пакет плотно насаженным на голову жертвы. Затем, убедившись, что намеченная цель мертва, сняла пакет, свернула его в плотный рулон и спрятала в карман куртки. Теперь необходимо позаботиться о телефоне.
  
  Николь схватила сумку с кровати, расстегнула «молнию» и почти сразу нашла мобильник в специальном боковом отделении. Телефон засунула в тот же карман, куда только что положила пакет. Потом достала свой сотовый, разблокировала его и набрала две цифры.
  
  — Я закончила. Чистильщики готовы прибыть сюда?
  
  Это одно из тех заданий, когда клиенту необходимо было самому убрать с места преступления труп. Николь хороша в своем деле, но избавляться от мертвецов — не ее специализация.
  
  — Готов, — ответил Льюис.
  
  Она отключила телефон и убрала его. Еще одно золотое выступление. Ни одного срыва, ни десятой балла не было потеряно на недоработке элемента или потере равновесия. И, по ее собственному мнению, безукоризненный соскок. Судьям не к чему было бы придраться.
  
  Правда, и взрыва аплодисментов она не услышит, но это тот случай, когда нельзя получить все сразу.
  
  Николь встала, бросила последний взгляд на мертвую женщину и уже была готова скрыться, когда вдруг раздался звук открывающейся двери.
  
  Это не чистильщик. Он не мог прибыть сюда так быстро.
  25
  
  Я постучал в дверь комнаты Томаса и сообщил ему, что ужин почти готов.
  
  — А что у нас на ужин? — спросил он.
  
  — Гамбургеры с гриля, — ответил я.
  
  Когда с едой было покончено, а посуда сложена в раковину, я положил ладонь поверх руки брата, чтобы не дать ему стремительно выскочить из-за стола и удрать к себе наверх.
  
  — Мне очень нужно идти, — сказал он.
  
  — А мне необходимо кое о чем с тобой поговорить. — Я убрал руку, но с таким предчувствием, что мне снова придется перехватить Томаса, чтобы удержать на месте.
  
  — О чем ты хочешь со мной поговорить?
  
  — Ведь это ты принес с террасы папин компьютер?
  
  Брат кивнул.
  
  — Я боялся, что его украдут.
  
  — И что ты с ним сделал?
  
  — Положил на кухне.
  
  — Нет, мне нужно знать, делал ли ты что-нибудь с самим компьютером.
  
  — Да. Я его отключил. Если бы я оставил его как есть, к твоему возвращению домой батарея бы села.
  
  — А еще что-нибудь делал?
  
  — Что, например?
  
  — Ты входил в списки предыдущих посещений сайтов?
  
  — Я их удалил.
  
  — Ты?
  
  — Да.
  
  — Зачем тебе это понадобилось?
  
  — Я всегда так поступаю, — произнес Томас. — Прежде чем выключить компьютер, стираю все из раздела «История». Каждый вечер перед сном я удаляю списки со своего компьютера. Для меня это… Для меня это как почистить зубы или умыться. Люблю, чтобы утром компьютер был совершенно чист и готов для нового использования.
  
  Я ощутил безмерную усталость.
  
  — Хорошо, ты вправе поступать со своим компьютером как угодно. Но зачем трогал компьютер отца?
  
  — Потому что ты уехал, а кроме меня, этого сделать было некому.
  
  — Ты всегда удалял файлы из папки «История» на отцовском компьютере?
  
  — Нет. Папа не забывал отключать его сам. Могу я теперь идти? Я, кажется, нашел кое-что действительно интересное.
  
  — Когда стирал файлы, ты просмотрел их?
  
  Брат покачал головой:
  
  — Зачем?
  
  — Томас, — очень строго сказал я, — сейчас мне нужен от тебя честный ответ. Это очень важно.
  
  — Хорошо, спрашивай.
  
  — Ты иногда пользуешься компьютером отца?
  
  Он вновь покачал головой:
  
  — Нет, у меня ведь есть свой.
  
  — А папа никогда не одалживал его кому-нибудь? Или кто-то приходил сюда, чтобы поработать на его компьютере?
  
  — Мне об этом ничего не известно. Могу я теперь идти?
  
  — Подожди еще минуту.
  
  — Я и так потерял много времени, когда пылесосил сегодня утром.
  
  — Томас, пожалуйста, ответь на пару вопросов. Если никто не пользовался тем ноутбуком со времени смерти папы, почему сегодня утром на нем оставались ссылки на предыдущие поиски в Сети? Почему ты не удалил их раньше?
  
  — Но, как я уже сказал, папа всегда отключал его сам. Я не раз предупреждал, что лучше очищать папку «История», но его это не волновало, как меня.
  
  Я откинулся на спинку стула.
  
  — Хорошо. Спасибо.
  
  — Значит, я могу идти?
  
  — Да.
  
  Но вместо того чтобы сразу подняться и отправиться к себе в комнату, брат остался сидеть на месте с таким видом, будто ему самому нужно было сообщить мне что-то.
  
  — В чем дело? — спросил я.
  
  — Я знаю, ты злишься на меня из-за тех людей из ФБР, что к нам приходили. Но с тех пор я больше не послал ни одного письма ни в ЦРУ, ни президенту Клинтону.
  
  — Рад слышать.
  
  — А если я увидел что-то, о чем их действительно следует уведомить?
  
  — Что, к примеру?
  
  — Если я видел что-то, о чем ЦРУ действительно должно узнать? Например, преступление. Могу я в таком случае отправить им всего одно краткое сообщение?
  
  — Мне безразлично, что ты мог видеть. Даже если кто-нибудь подкладывал атомную бомбу в школьный автобус. С ЦРУ ты больше связываться не будешь. Ясно, Томас?
  
  На его лице отчаяние читалось столь отчетливо, что я не мог не спросить:
  
  — Ну что там у тебя еще, Томас? Снова помятый бампер или нечто подобное?
  
  — Нет. Это гораздо серьезнее.
  
  — Я спрашиваю потому, что в последний раз, когда ты так же взволновался, ничего страшного не произошло.
  
  — Сейчас все совершенно иначе.
  
  — И что же это?
  
  — Все дело в окне.
  
  — Кто-то разбил оконное стекло, и ты собираешься донести об этом в ЦРУ?
  
  Брат покачал головой.
  
  — Там что-то произошло. Иногда в окнах можно увидеть всякое.
  
  — Томас, что бы ни случилось, тебя это не должно беспокоить.
  
  Он резко отодвинул свой стул и поднялся.
  
  — Хорошо. — И побрел в сторону лестницы.
  
  — Томас, не отправляй больше писем в ЦРУ или…
  
  Но он не останавливался и уже оказался у ступеней, когда я снова окликнул его:
  
  — Ты слышал, что я тебе сказал?
  
  Брат замер, положив руку на перила.
  
  — Ты ничего не хочешь слышать, Рэй. Я старался обсудить вопрос с тобой. Мне хотелось все сделать так, как мы договорились. Ты запрещаешь мне связываться с ЦРУ, но когда я собираюсь посоветоваться с тобой о том, что делать по поводу происшествия в окне, ты даже не желаешь меня выслушать.
  
  — Ну хорошо, хорошо. Тебе нужно, чтобы я взглянул?
  
  — Да.
  
  — Отлично. Я поднимусь и посмотрю.
  
  Я поднялся по лестнице вслед за Томасом, но еще не успел войти в его спальню, как он предложил, чтобы я принес для себя стул и мне не приходилось смотреть на монитор стоя. Значит, его проблема должна была занять какое-то время.
  
  В стенном шкафу папиной спальни я видел складной пластмассовый стульчик. Прихватив его, я вернулся к брату и пристроился рядом с его рабочим креслом. Он уже вовсю орудовал «мышью», вызывая на экранах нужные изображения.
  
  — Итак, куда занесла нас нелегкая на сей раз? — поинтересовался я.
  
  — На Очард-стрит.
  
  — На какую именно Очард-стрит?
  
  — Это Нью-Йорк, нижняя часть Манхэттена.
  
  — Теперь показывай, что там у тебя.
  
  Томас ткнул пальцем, не касаясь монитора, в одно окно здания, в котором, как мне показалось, было не менее пяти этажей. Старый жилой дом. Построен, вероятно, в конце XIX века, хотя, признаться, в вопросах истории архитектуры Нью-Йорка я был полным профаном.
  
  — Видишь окно на третьем этаже? — спросил брат.
  
  В нижней части окна маячило какое-то белое пятно.
  
  — Вижу, — подтвердил я.
  
  — Что это, по-твоему, такое?
  
  — Убей, не пойму.
  
  — Я попробую увеличить изображение.
  
  Томас дважды щелкнул клавишей «мыши». В результате картинка укрупнилась, но сделалась менее четкой. Хотя на ней действительно начало что-то вырисовываться.
  
  — Что ты теперь об этом думаешь? — спросил брат.
  
  — Кажется, это нечто вроде головы, — ответил я, — но только вокруг нее что-то обмотано.
  
  — Взгляни сюда, и различишь очертания носа и рта, а это — подбородок и лоб. Лицо.
  
  — Да, ты прав. Действительно лицо.
  
  — И какой отсюда следует вывод?
  
  — Выводы делать трудно. Но впечатление такое, что кто-то надел себе на голову полиэтиленовый пакет.
  
  Томас кивнул:
  
  — Верно. Но если мы можем рассмотреть сквозь пластик отдельные черты лица, значит, пакет натянут на голове по-настоящему туго.
  
  — Согласен, — сказал я. — Но может, это маска?
  
  — Мы не видим ни одного отверстия для глаз, носа или рта. Если это маска, то как дышит человек, который ее надел?
  
  — А ты не мог бы еще немного увеличить изображение? Укрупнить его?
  
  — Тогда оно окончательно потеряет четкость. Это самая качественная картинка, какую только можно получить на данный момент.
  
  Я всматривался в экран, совершенно не представляя, как объяснить увиденное.
  
  — Право, я не понимаю, Томас. Кто-то валяет дурака, нацепив себе на голову полиэтиленовый пакет. Люди часто занимаются глупостями. Представь, например, такую ситуацию: человек знал, что мимо будет проезжать машина «Уирл-360», и решил пошутить, чтобы это попало в кадр…
  
  — На третьем-то этаже? Чтобы точно попасть в кадр, ему лучше было бы встать где-нибудь на тротуаре.
  
  — Вероятно.
  
  — Мне не кажется, что этот человек валял дурака, — вдруг сказал Томас.
  
  — Тогда что же, по-твоему, в тот момент происходило?
  
  — Думаю, этого человека убивали. Я считаю, что произошло убийство.
  
  — Брось, Томас. Это уж слишком.
  
  — Но этого человека душат. Разве ты не видишь?
  
  Я отвернулся от монитора и посмотрел на брата.
  
  — Значит, такова твоя версия?
  
  — Да.
  
  — И что, черт побери, ты хочешь от меня?
  
  — Мне нужно, чтобы ты это проверил.
  
  — Проверил?
  
  — Именно. Ты должен туда поехать.
  
  — Ты хочешь, чтобы я отправился в Нью-Йорк и выяснил, что произошло в том окне? — удивился я. — Нет. Я не собираюсь идти у тебя на поводу.
  
  — Что ж, в таком случае мне придется сделать несколько телефонных звонков самому, — заявил брат. — И уж извини, но у меня не остается выбора, кроме как вновь написать письмо в ЦРУ и попросить их во всем разобраться.
  
  — А теперь послушай меня очень внимательно, Томас. Во-первых, ты не будешь вступать в контакт ни с ЦРУ, ни со службой национальной безопасности, ни даже с пожарной бригадой Промис-Фоллз, если уж на то пошло. А во-вторых, я не собираюсь тащиться в Нью-Йорк и проверять это идиотское окно. Ни за что! — И я спустился вниз.
  
  Через несколько минут, пока я все еще пытался поудобнее устроиться на диване, размышляя, что посмотреть на огромном отцовском телеэкране, по лестнице спустился Томас. Он ничего не сказал и даже не бросил взгляда в мою сторону. Открыв шкаф рядом с входной дверью, достал оттуда свою куртку и уже успел сунуть руки в рукава и застегнуться, когда я спросил:
  
  — Куда ты собрался?
  
  — В Нью-Йорк, — ответил брат.
  
  — В самом деле?
  
  — Да.
  
  — Зачем тебе в Нью-Йорк?
  
  — Взглянуть на то окно.
  
  — Как же ты туда доберешься?
  
  — Пойду пешком. — Он сделал паузу. — Маршрут мне известен.
  
  — Это займет у тебя некоторое время, — усмехнулся я.
  
  — Расстояние составляет 192,3 мили, — отозвался он не моргнув глазом. — Если я буду преодолевать по двадцать миль в день, то попаду туда…
  
  — Хватит, прекрати! — крикнул я.
  26
  
  Если транспортный поток не слишком плотный, то от Промис-Фоллз до Нью-Йорка можно доехать за три с половиной часа. Но вот как раз это маленькое «если» и превращается в огромную проблему на последнем отрезке пути. Вы можете стремительно мчаться по шоссе, и небоскребы Манхэттена уже будут видны так отчетливо, что, кажется, протяни руку и можешь до них дотронуться. Но затем какой-нибудь идиот на микроавтобусе обязательно подрежет лихача-таксиста и устроит аварию. Из-за нее последние несколько миль вы будете тащиться бампер в бампер с другой машиной не менее двух часов.
  
  Вот почему я выбрал поезд. План заключался в том, чтобы выехать рано утром, выполнить, что обещано, и к вечеру вернуться домой, не оставляя Томаса одного на ночь. Вероятно, в другое время я бы решился предоставить брата себе самому дня на два, но после визита агентов ФБР мне не хотелось выпускать его из поля зрения дольше, чем было необходимо.
  
  Он дал слово не делать ничего, что могло бы рассердить меня, в обмен на мое обещание справиться с его поручением.
  
  И если Томас полагал, что я отправлялся в Нью-Йорк исключительно по его делу, не в моих интересах было разубеждать его. Правда состояла в том, что как только он вынудил меня поехать туда, я вспомнил о Джереми и той женщине, с которой мне необходимо было встретиться. Хорошо бы все с ней обсудить, не откладывая в долгий ящик. Ведь, если верить Джереми, это сулило мне в будущем деньги, причем немалые. Я позвонил своему агенту и спросил, нельзя ли назначить деловую встречу на завтра. Он пообещал перезвонить. Через час Джереми сообщил, что хотя в обеденное время у Кэтлин Форд уже назначены другие переговоры, она готова позднее встретиться с нами в баре отеля «Трибека».
  
  Джереми заметил, что нам с ним нужно будет тоже где-то заранее пообедать, и мы решили сделать это в ресторане «Уэверли» на Шестой авеню между Уэверли-плейс и Восьмой улицей, откуда было одинаково недалеко до отеля и до того места, которое я должен был посетить потом по заданию Томаса.
  
  Когда я сообщил брату, где собираюсь обедать, он прикрыл глаза и сказал:
  
  — На Шестой авеню, которую называют еще Панамериканской авеню, и рядом с Уэверли-плейс. Над дверью неоновая вывеска, слово «Уэверли» горит зеленым цветом, а «ресторан» — красным. Там еще через дорогу аптека Дуэйна Рида. На противоположной стороне площади расположен магазинчик, торгующий витаминами. И между прочим, буква «т» в слове «ресторан» горит тусклее других и почти не читается, если подходить к нему с западной стороны.
  
  Поднялся я до рассвета, добрался на машине до вокзала в Олбани и сумел немного поспать, сидя в поезде во время более чем двухчасовой поездки. А когда я бодрствовал, глядя в окно на мелькавшие мимо пейзажи, то невольно предавался размышлениям, не совершаю ли глупость, отправляясь на Очард-стрит, где Томас увидел странную голову в окне. Может, согласившись на это, я только принесу ему излишние волнения?
  
  Однако если я хотел удержать Томаса от переписки с федеральными ведомствами и избежать нежелательного внимания к нам с их стороны, то у меня не было иного выхода. Единственным действенным способом помешать брату общаться с внешним миром мне представлялась смирительная рубашка, что было чересчур, не правда ли? Я не собирался даже пытаться впредь отключать его компьютер. Но будь я готов сделать это и пережить неизбежные последствия такого решительного шага, Томас вполне мог взяться за телефон и позвонить, куда ему заблагорассудится. Или написать самое обыкновенное письмо и бросить его в почтовый ящик. Пока брат заточил себя в нашем доме добровольно, и мне не хотелось, чтобы это изменилось и он начал чувствовать себя узником, чьи контакты с людьми находятся под неусыпным контролем.
  
  И все же проблема существовала. Я поддался на уговоры Томаса один раз. А если завтра он увидит нечто в другом окне, в другом городе? Не будет ли он теперь ожидать, что я помчусь и туда проверять его вздорные версии?
  
  Ничего, подумал я, станем решать вопросы с братом по мере поступления. Если во время очередного виртуального путешествия он снова обнаружит нечто и потребует, чтобы я провел расследование, у меня будет возможность возразить и напомнить, что когда я в предыдущий раз решил ему помочь, это стоило мне потерянного впустую дня, не говоря уже о расходах на билеты. Вот только предсказать, как отреагирует на подобный аргумент мой брат, было невозможно.
  
  Но ведь сумел же я убедить Томаса ничего не предпринимать, когда его взволновало уличное происшествие в Бостоне? Значит, смогу, видимо, и в дальнейшем отговаривать от вмешательства в столь незначительные инциденты. Однако это покрытое чем-то лицо в окне, похоже, зацепило его всерьез.
  
  — Люди редко смотрят вверх, а зря, — заявил Томас.
  
  Я мог лишь радоваться, что решил поехать в Нью-Йорк поездом. Поездка дала мне возможность побыть наедине с собственными мыслями. А они постоянно возвращались к отцу. Вероятно, я преувеличивал значение тех двух слов, которые он ввел в строку поиска.
  
  Отец увидел сюжет о детской проституции в новостях. Был этим шокирован. И решил изучить вопрос подробнее. Вот и все. И я уже корил себя за то, что позволил воображению завести меня в дебри, которых лучше было избегать.
  
  Из дома я прихватил с собой распечатку изображения в окне и достал ее из кармана, когда поезд мчался вдоль Гудзона. Теперь мне и самому казалось, будто в этой сцене было нечто интригующее. Разумеется, я не соглашался с версией Томаса о том, что машина «Уирл-360», оборудованная камерами, объезжая улицы Манхэттена, зафиксировала на видео момент настоящего убийства. В такое просто невозможно поверить. Но чем дольше я вглядывался в кадр, тем больше убеждался, что теория Томаса не лишена оснований. Изображение действительно выглядело так, словно на нем был запечатлен задыхающийся человек, будто некто подошел сзади, надел ему или ей на голову полиэтиленовый пакет и туго затянул его.
  
  Однако я понимал, что могло существовать множество других вариантов. К примеру, это очень напоминало одну из тех пенопластовых голов, которые используются для демонстрации в витринах париков. Вероятно, одну из них поставили на кондиционер или кто-то проносил ее мимо окна, когда был сделан кадр. К тому же копия его получилась нечеткой и очень зернистой.
  
  Прежде чем отправиться выполнять свою миссию, я предложил Томасу изучить материалы Интернета. Он был мастером в том, что сам проделывал на компьютере, но если нужно было найти в Сети необходимую информацию, то это гораздо лучше получалось у меня. Я взял отцовский ноутбук с очищенным теперь списком предыдущих посещений сайтов и ввел в строку поиска: «Очард-стрит, Нью-Йорк», а перед тем как нажать на клавишу и начать поиск, добавил слово «убийство».
  
  По правде говоря, делал я это главным образом для того, чтобы умерить рвение Томаса. Если поиск не выявит никаких сведений о людях, задушенных у окон, то, как я надеялся, это несколько охладит его подозрения.
  
  Разумеется, никаких сообщений о задушенных людях мы не обнаружили. Но все же нашлось нечто примечательное. Компьютер выдал ссылку на сайт газеты «Нью-Йорк таймс» со всеми материалами, в которых упоминалась Очард-стрит. И я изучил несколько историй людей, умерших там, причем не своей смертью. Так, в мае 2003 года на этой улице был сбит насмерть мужчина, причем автомобиль, который свидетели описали как «мерседес», с места происшествия скрылся. В середине 90-х годов яростная склока между двумя владельцами магазина, торговавшего чемоданами и дорожными сумками, привела к тому, что сын одного из них нанял убийцу для устранения второго. Полиции удалось предотвратить преступление и арестовать виновника еще до того, как оно было совершено. Семь лет назад на участке Очард-стрит между Гранд и Брум пулю в грудь получил молодой банковский служащий, и в газете сообщалось, что детективы рассматривали две основные версии: был ли молодой человек застрелен одним из своих же приятелей или убийца не был даже знаком с жертвой?
  
  Но все эти события произошли задолго до появления технологии, используемой сайтом «Уирл-360». Мы не знали точно, когда именно сделали кадр с головой в окне, но должны были исходить из факта, что он никак не мог появиться ранее чем два или три года назад. А за этот период не было опубликовано ни единого криминального репортажа или материала о насильственной смерти на Очард-стрит, не говоря уже о таком незаурядном событии, как удушение человека пластиковым пакетом. В единственной заметке, которая привлекла некоторый мой интерес, говорилось о том, что проживавшая на Очард-стрит официантка Эллисон Фитч (31 год, точный адрес не указан) пропала без вести в конце августа прошлого года. Публикация появилась в сентябре, но поскольку продолжения не последовало, казалось вероятным, что вскоре проблема так или иначе разрешилась. Тысячи людей пропадали на территории Соединенных Штатов ежедневно, и подавляющее большинство из них находились в течение нескольких часов. При желании в Интернете можно было изучить подробную статистику подобного рода происшествий.
  
  Сойдя с поезда на вокзале Пенсильвания-стейшн, я направился в сторону Кэнал-стрит в «Перл пэйнт» — огромный магазин, продававший товары для тех, кто занимается изобразительным искусством. На два часа я буквально заблудился в его нескольких этажах и в результате приобрел дюжину различных наконечников и колпачков для распылителей краски, коробку тонких карандашей «Шарпи» и еще одну — с более толстым грифелем. Дома в Берлингтоне у меня все еще оставался немалый их запас, но я по опыту знал, что хорошего инструмента для работы никогда не бывает много.
  
  Затем взял такси и добрался до ресторана «Уэверли». Прежде чем войти, я полюбопытствовал, насколько верно описал это место Томас, который никогда здесь не бывал.
  
  И точно — я увидел витаминную лавку, как и аптеку Дуэйна Рида на противоположной стороне улицы. Он даже запомнил такую деталь, как выгоревшая неоновая буква на ресторанной вывеске. Мой брат был настоящим феноменом, сомневаться не приходилось.
  
  Когда я вошел, Джереми уже сидел с чашкой кофе за столиком у окна и изучал меню. Я расположился напротив него.
  
  — Ты не поверишь, с кем я только что стоял у соседних писсуаров, — объявил Джереми, который неизменно стремился поразить собеседника рассказами о своих встречах со знаменитостями.
  
  — Не представляю, кто бы это мог быть, — отозвался я.
  
  — С Филиппом Сеймуром Хоффманом![14] — воскликнул он. — Я как раз забежал в туалет рядом с театральным комплексом у Линкольн-центра.
  
  — Только не говори мне, что попытался завязать с ним разговор!
  
  Я указал на ряд черно-белых фотопортретов знаменитых людей, украшавших стены ресторана:
  
  — Бывал когда-нибудь вместе с кем-то из них в туалете?
  
  — Они все давно умерли, — чуть обиженно заметил Джереми.
  
  Я заказал кофе и порцию сыра с беконом на гриле. Джереми взял яичницу с картофелем по-домашнему, которую подавали прямо в сковородке. За обедом мы обсуждали упадок газетно-журнальной индустрии и расцвет, переживаемый интернет-ресурсами вроде «Хаффингтон пост», заключив, что новое предложение подоспело кстати.
  
  Джереми сообщил, что Кэтлин Форд хочет получать по одному эпизоду рисованной анимации в неделю и готова платить полторы тысячи долларов за каждый. Непосвященному это могло бы показаться простым способом заработать кучу денег, но я-то знал, что каждый такой мультик потребует многих десятков рисунков.
  
  — Уверен, что уже есть компьютерные штучки, которые облегчат тебе жизнь, — сказал Джереми.
  
  Я действительно знал пару программ, которые позволят вкладывать в работу значительно меньше усилий. Как только у меня появится сюжет, я смогу справиться с анимацией дня за два, а значит, у меня будет оставаться время на другие заказы.
  
  Когда принесли счет, Джереми первым схватил его, чтобы расплатиться, а потом мы поймали такси, доставившее нас к отелю. Форд появилась с пятнадцатиминутным опозданием, но у нее был при этом вид женщины, которой никогда в жизни не приходилось извиняться за задержки. Люди должны были почитать за честь, что она вообще пришла, а когда именно — не так уж важно. Пять футов десять дюймов ростом, слегка за пятьдесят, светлые волосы с отливом, а если бы я имел возможность видеть этикетки на ее одежде и аксессуарах, то уверен: это были бы Шанель, Гуччи, «Эрмес» и Диана фон Какбишьее.[15]
  
  Кэтлин сразу же взяла инициативу в разговоре на себя, признавшись, что ей очень нравятся мои рисунки, а когда мы перешли в бар, принялась рассказывать о знаменитых обитателях Нью-Йорка, давших согласие сотрудничать с новым сайтом. Среди них фигурировал Дональд Трамп, которого она знала очень близко, но никак не могла понять, что он делал со своей прической, чтобы добиться такого эффекта. Лично мне Кэтлин не задала ни единого вопроса, кроме как о самочувствии моего отца, который, как она слышала, был не совсем здоров. Потом, уже вскочив, чтобы убежать на очередную деловую встречу, Кэтлин сказала, что готова предложить мне эту работу. Сайт должен появиться в Сети не позже чем через три месяца.
  
  Я принял предложение.
  
  Когда она исчезла, Джереми признался, что у него осталось ощущение, будто над нами только что пронесся смерч. Договорившись вскоре созвониться, мы с ним распрощались. Выйдя из отеля, я поймал такси.
  
  — Угол Хьюстон и Очард, — назвал я адрес.
  
  Машина двинулась в указанном направлении, а я откинулся на черный дерматин сиденья. Никогда прежде мне не доводилось договариваться о работе подобным образом.
  
  Я мог лишь тихо посмеиваться, но до тех пор, пока мои мысли не перекинулись на то, что мне предстояло сделать дальше. Вспомнился обрывок разговора с Томасом накануне вечером.
  
  — Предположим, я найду нужный дом на Очард-стрит, и что мне тогда делать? — спросил я. — Ведь едва ли можно рассчитывать, что голова все еще торчит в том окне.
  
  — Не знаю, — ответил Томас. — Но ты что-нибудь придумаешь.
  27
  
  Говарда Таллимана одолевала бессонница.
  
  Говарду Таллиману плохо спалось вот уже девять месяцев. Он не высыпался как следует ни разу с конца августа прошлого года. И сильно похудел. Сбросил целых шестнадцать фунтов. Ремень приходилось утягивать на две дырочки. Но вообще говоря, если бы не мешки под глазами и сероватый цвет лица, он даже внешне похорошел, насколько может похорошеть мужчина, от природы наделенный внешностью садового гнома.
  
  Из-за недосыпания и плохого самочувствия Говард стал впадать в раздражительность, и ему это не нравилось. Окружающие могли подумать, что он чем-то обеспокоен, а Говарду не хотелось выдавать своей тревоги.
  
  Он был не из тех, кто тревожится. Зато сам мог заставить переживать кого угодно. Но наступили времена, когда притворяться, будто у тебя все в порядке, становилось сложнее.
  
  — Ты жутко выглядишь, Говард, — постоянно замечал Моррис Янгер. — Когда тебя в последний раз осматривал врач?
  
  — Со мной все прекрасно, — возражал тот. — Если я переживаю, то только из-за тебя, Моррис. Ты же знаешь, что всегда был самым важным человеком в моей жизни.
  
  При обычных обстоятельствах Говард обожал напряженные ситуации. Более того, они были ему жизненно необходимы, как кислород для дыхания. В какой бы избирательной кампании он ни участвовал, для него не имело значения, насколько мрачно все выглядело вначале и как сильно его кандидат отставал от конкурентов. Говард не сдавался никогда, не опускал рук, даже если окружающие твердили, что все кончено. Он оценивал проблемы и умел их решать. Однажды проходили перевыборы одного из членов городского совета, победу на которых все дружно прочили женщине, ее главным козырем являлся огромный опыт добровольной работы в общественных и благотворительных организациях. Она вложила душу и время в помощь нуждающимся и обездоленным в отличие от самовлюбленного сукина сына, которого проталкивал в совет Таллиман.
  
  — Нам нужно найти способ сделать так, чтобы вся ее добровольная работа обернулась против нее, — заявил он тогда.
  
  На что остальные участники их предвыборного штаба реагировали с немым изумлением. После того как службу Джона Керри во Вьетнаме сумели обратить против него,[16] ничего невозможного быть не может, заверил их Таллиман. Определите, в чем сила этой женщины, и сделайте так, чтобы она стала ее слабостью. И Таллиман натравил на нее Блокера, а тот раздобыл сведения, позволявшие утверждать, будто кандидатка отдавала столько времени общественной работе, пренебрегая интересами собственных детей и мужа. Ее сына-подростка якобы повязали с кокаином в кармане, хотя до суда дело не дошло. Нашлись свидетели, что ее муж вечерами околачивался по окрестным барам и не пропускал ни одной официантки, не ущипнув за задницу. Таллиман, естественно, побеспокоился, чтобы все это попало в прессу, хотя никогда не передавал информацию репортерам сам. И если эти истории не доказывали, что женщина оказалась никчемной матерью и женой, то что еще требовалось для этого? А за пару недель до дня выборов Таллиман наводнил нужный район города листовками, представлявшими его кандидата как хорошего семьянина, исподволь подчеркивая, что его оппонентка больше беспокоилась о посторонних, чем о своих близких.
  
  Все считали естественным, если мужчина ставил карьеру превыше семьи. Но женщина?
  
  Это было грязно, бездоказательно и основывалось на подтасовке фактов. Но сработало. Доктор Геббельс отдыхает — шептались и поклонники, и враги Таллимана после того, как женщина проиграла выборы с разницей более чем в три тысячи голосов. Именно тогда Говард решил, что пора брать Льюиса Блокера на постоянную работу. Да и для самого Льюиса это было как нельзя более кстати. Он отчаянно нуждался в деньгах, поскольку ему пришлось подать заявление об уходе из полиции, не заработав даже пенсии. Его и нескольких офицеров вызвали на место захвата заложников. Некий мужчина забаррикадировался в квартире, угрожая убить членов своей семьи. Из помещения уже донеслись выстрелы. А потом дверь распахнулась, и кто-то выскочил наружу. Льюис, притаившийся в конце коридора, спустил курок. На его беду, это оказался всего лишь шестнадцатилетний сын преступника, пытавшийся сбежать от свихнувшегося отца.
  
  Уголовного дела возбуждать не стали, но карьера Льюиса Блокера в полиции в тот же день бесславно закончилась.
  
  Иногда Говард Таллиман даже верил, что ничто в этом мире не происходит просто так. Если тому юноше суждено было умереть, чтобы Льюис Блокер мог полностью сосредоточиться на содействии политическому успеху великого человека… Что ж, кто такой Говард Таллиман, чтобы вмешиваться в Промысел Божий? Однако, размышлял он, разве могло быть угодно Богу то, что произошло в прошлом августе?
  
  Акция, одобренная им тогда, мощный механизм, который по его приказу привел в движение Льюис Блокер, чтобы защитить Морриса Янгера, теперь грозили раздавить их самих.
  
  Для Таллимана Янгер был чем-то гораздо большим, чем просто близким другом. Он служил для него пропуском в большую политику. Говард твердо знал, что после того как Янгер стал губернатором штата Нью-Йорк, его дальнейшее продвижение вверх по политической лестнице лишь вопрос времени. Янгер обладал индивидуальностью, импозантной внешностью, манерами опытного шоумена — словом, всеми данными, необходимыми для хозяина Белого дома, включая даже такую вроде бы мелочь, как великолепные зубы.
  
  И Говард всерьез опасался, что лесбийская интрижка Бриджит с Эллисон Фитч, а особенно любая информация, какой, вероятно, располагала эта женщина относительно политических проблем Морриса, могли пустить все под откос. Поэтому он доверился инстинкту Льюиса относительно мер, которые следовало принять. Как доверился опыту бывшего копа, позволив ему выбрать человека, наилучшим образом способного привести план в исполнение.
  
  Не то чтобы Говард ожидал, что решительный шаг не вызовет вообще никаких последствий. Когда молодую женщину убивают или она бесследно исчезает, это неизбежно должно привлечь внимание. Однако сначала появилась только небольшая публикация в «Таймс». Полиция объявила Эллисон Фитч в розыск, когда она перестала выходить на работу. Репортер сообщал, что родом девушка из Дейтона, и приводил слова ее матери о том, что ей ничего не известно о местонахождении дочери.
  
  Была еще и вовсе крохотная заметка в «Нью-Йорк пост», зарытая глубоко в недрах газеты перед спортивным разделом. А из телевизионных каналов об Эллисон упомянул только один, продержав на экранах ее улыбающееся лицо менее пяти секунд.
  
  А вскоре и вовсе наступила тишина. Пропажа человека с Манхэттена не становится новостью надолго. Какая-то девица из Огайо в один прекрасный день не явилась на работу? Из-за чего поднимать шум? Вероятно, еще одна покорительница Нью-Йорка из провинции поняла, что потерпела неудачу, и вернулась домой. Пока кто-нибудь не обнаружит труп, исчезнувший человек не удостоится пристального внимания средств информации.
  
  А трупа никто и не обнаружил.
  
  Причем это был тот случай, когда Говард Таллиман испытал бы большое облегчение, найди полиция мертвое тело. И пусть никто не ведал, что произошло с Эллисон Фитч, главное, что это было бы прекрасно известно ему. Однако он ничего не знал о ее судьбе. Как не знал и Льюис.
  
  После того как Николь отправилась выполнять задание, Говарду позвонил Льюис:
  
  — Она только что вышла на связь. Возникла проблема.
  
  — Какая проблема?
  
  Льюис пустился в объяснения, что обычно работавшая по ночам Эллисон Фитч днем отсыпалась дома, а ее соседка по квартире Кортни Уолмерс с утра отправлялась на службу. У Говарда Таллимана появилось недоброе предчувствие.
  
  — Но так случилось, что именно в этот день произошло непредвиденное, — продолжил Льюис. — Женщиной в квартире оказалась не Эллисон Фитч. Мы ликвидировали не ту цель.
  
  Говард, сидевший у себя в рабочем кабинете, изо всех сил старался сохранять хладнокровие. Боже милостивый, соседка по квартире! Мертва! Человек, вообще не представлявший ни малейшей угрозы. Женщина, о которой он прежде даже не слышал. Конечно, Говарду было хорошо знакомо понятие о побочных потерях. Его политические интриги порой заканчивались для противников не только загубленными репутациями. Потерпевшие поражение на выборах оппоненты лишались домов, вынужденные продать их, чтобы расплатиться с кредиторами, финансировавшими их кампании. Они бросали жен, или жены уходили от них. Один бедняга спился, а потом врезался на машине в опору моста и навсегда остался прикован к инвалидной коляске.
  
  Но по крайней мере до сих пор никто не погиб.
  
  Новость была неожиданной и шокирующей, но Говарда прежде всего заинтересовал вопрос, что сделала нанятая Льюисом убийца, обнаружив ошибку. Выполнила ли она все же работу, которую ей, собственно, и поручили? Добралась ли до своей настоящей мишени?
  
  — А что с Фитч? — спросил он.
  
  — Скрылась, — ответил Льюис. — Она вошла в самый неподходящий момент. Сообразила, что происходит, и сбежала оттуда сломя голову.
  
  За все прошедшие с тех пор месяцы об Эллисон Фитч не было ни слуху ни духу. Насмерть перепуганная, она где-то затаилась, боясь даже нос высунуть наружу. И пока она находилась в бегах, Фитч оставалась для них подобием бомбы с заведенным часовым механизмом, готовой взорваться в любой момент.
  
  Но в тот день, когда Льюис позвонил ему и сообщил об ошибке, Говард сам был способен взорваться от распиравших его гнева и непередаваемого ужаса.
  
  — Господи Иисусе! Ну и вляпались же мы!
  
  — И вы даже не представляете, до какой степени, — заметил Льюис.
  28
  
  Меня с самого начала терзала мысль, что Томас чересчур уж доверился мне. Он почему-то решил, будто я непременно вернусь из Нью-Йорка, полностью раскрыв «Дело о загадочной голове в окне». Я же не испытывал желания вообще появляться на Очард-стрит.
  
  Предположим, я нашел то самое окно, увидел его собственными глазами. И что дальше? Как мне поступить? Оставалось надеяться, что голова все еще торчит там и это пенопластовая болванка для париков. В таком случае действительно стоило взглянуть на нее и поставить точку.
  
  Но когда я уже шел по Очард в южном направлении, остановив такси на перекрестке с Ист-Хьюстон напротив «Пиццерии Рэя» и в двух шагах от «Деликатесной лавки Каца», я снова беспокоился о том, что головы там не увижу и окажусь в идиотском положении, не зная, что делать дальше. Значит, просто вернусь домой ни с чем.
  
  Эта часть города не напоминала Гринвич-Виллидж или Сохо, но и в ней ощущался некий шарм. Старые доходные дома радовали глаз неброскими архитектурными изысками и, несомненно, много чего повидали на своем веку. Свой поход я начал от двухсотых номеров, миновав сувенирный магазин, ресторан и сразу несколько зданий, которые недавно подверглись реконструкции. На углу Стэнтон-стрит в нос мне вновь ударили ароматы пиццы из заведения под названием «Розариос».
  
  Я продолжал двигаться к югу по западной стороне улицы. Мне попался магазин для путешественников, чья выставка чемоданов занимала половину тротуара, затем бутики модной одежды и музыкальный магазин с гитарами в витрине. Пока ничто не напоминало тот городской пейзаж, что был запечатлен на распечатке, сложенной и спрятанной мной в карман. Я достал ее и сообразил, что дом, выделенный Томасом, находился среди шестидесятых номеров. А значит, я уехал на такси далеко к северу. Чтобы попасть в нужный мне квартал, предстояло пересечь Деланси-стрит.
  
  И я пошел дальше.
  
  Уже через пару минут мне стало казаться, будто я почти у цели. Под окном третьего этажа, которое я разыскивал, должны были располагаться магазин, специализирующийся на шарфах, и табачная лавка, служившая также газетным киоском. Вход в квартиры наверху следовало искать как раз между этими двумя заведениями. Причем находился он на западной стороне. Мне тут же пришло в голову, что я гораздо быстрее увижу дом, если перейду на восточную сторону. И внезапно оно оказалось прямо передо мной. То самое окно. Я сверился с распечаткой, сделанной для меня Томасом, изучил расположение соседних окон, пожарной лестницы и витрин магазинчиков внизу. Ошибки быть не могло. Я нашел его. Но конечно же, никакой белой головы поверх кондиционера в окне не виднелось.
  
  Помимо самого кондиционера, там вообще ничего не было. Даже какого-нибудь обыкновенного цветочного горшка. Окно оказалось опущенным, и хотя его не прикрывала изнутри штора, стекло выглядело темным, давая лишь отражение дома, находившегося на противоположной стороне улицы. Я достал мобильный телефон, перевел его в режим фотоаппарата и сделал снимок дома так, чтобы в центре находилось нужное нам окно.
  
  Свершилось. Я проделал долгий путь до Нью-Йорка, разыскал место, где… Даже не знаю, как определить то, что здесь случилось! И сделал фотографию, чтобы доказать Томасу, что выполнил его просьбу. Потрясающее достижение! Но хватит ли этого кадра, чтобы брат остался доволен? Сомнительно. Я отдавал себе отчет, что на его месте и сам бы посчитал порученную работу сделанной плохо. Поднимусь, постучу в дверь и поздороваюсь с человеком, который там живет, решил я. Если удастся заглянуть краем глаза в квартиру, увижу ту самую пенопластовую голову. Еще одно дело, раскрытое легендарным Рэем Килбрайдом — художником днем, борцом с преступностью по ночам! Правда, сейчас все происходило среди бела дня.
  
  Я присмотрелся к окну, чтобы было легче понять, какая это квартира, когда окажусь внутри, и снова перешел на противоположную сторону улицы. Я оказался в арке перед дверью размером с небольшой альков, где теснились почтовые ящики и висел домофон со списком жильцов. Дернул ручку двери, но она оказалась заперта, чему, впрочем, удивляться не следовало.
  
  Судя по списку, на третьем этаже располагалось пять квартир, фамилии обитателей были обозначены на самоклеющейся ленте с помощью одного из вышедших теперь из употребления «пистолетов», выдавливавших буквы на ленте. В свое время они пользовались популярностью для изготовления надписей. Имелся такой и у нашего отца, он пометил кусочками блестящей ленты чуть ли не каждый предмет в спальнях своих детей: «Книжная полка», «Кровать», «Дверь», «Окно».
  
  Но здесь обрывки ленты уже потускнели от времени, потрескались и местами отклеились. Рядом с кнопкой квартиры 305 осталась лишь половина, на которой еще можно было разобрать: «…тч и Уолмерс». Квартиру 304 занимал некто Казински, 303 — Голдберг, 302 — Рейнольдс, 301 — Майклз. Я достал телефон и сделал снимок на случай, если список понадобится нам позже. Заснял я и висевшее рядом объявление с номером телефона управляющего. Как проникнуть внутрь?
  
  Я пока не решил для себя этот вопрос, когда молодой человек лет двадцати выбежал из двери на улицу. Я мгновенно придержал дверь, не дав ей захлопнуться. Потом поднялся по двум лестничным пролетам. Добравшись до третьего этажа, задержался, размышляя, окно какой из квартир выходило на улицу поверх магазина шарфов. Это должен быть номер 305, заключил я. Продолжить можно было несколькими способами. Например, постучать в дверь и сказать: «Эй, послушайте! Меня зовут Рэй Килбрайд. Мой брат Томас, который немного не в себе, гулял по Всемирной Паутине и случайно заметил, как в вашем окне кого-то душат. Вам это ни о чем не напоминает? Потому что не знаю, как вы, а я бы уж точно запомнил нечто подобное». Но это был, вероятно, не лучший метод.
  
  Я мог достать распечатку, показать ее тому, кто откроет дверь, и сказать примерно следующее: «Мы обратили внимание на вашу квартиру на сайте «Уирл-360» и заметили в окне вот такую штуку. И если вы не возражаете, могу я поинтересоваться: что это, черт побери, такое?»
  
  Тоже не очень. Но из двух вариантов второй мне нравился чуть больше.
  
  Вероятно, следовало придумать какую-нибудь небылицу. «Видите ли, я — художник». В конце концов, это доказывал хотя бы пакет из магазина «Перл пэйнт» в моей руке. Потом сказал бы, что «Таймс» заказала мне иллюстрации к статье об архитектуре Нижнего Манхэттена, а когда я стал изучать улицы в Интернете, то случайно увидел окно, и мне стало любопытно, что это в нем такое. Детский лепет.
  
  Надо просто постучать в дверь, показать жильцу распечатку и задать свой вопрос. Вероятно, я получу на него столь же прямой ответ. Если же возникнут вопросы ко мне, нужно будет все объяснить. Мол, у меня есть брат, который обожает сайт «Уирл-360», и каждый раз, когда он замечает на нем что-нибудь интересное, хочет выяснить подробности.
  
  Держа распечатку в левой руке, я постучал правой, в которой все еще сжимал сумку из художественного магазина, и она тоже ударилась в дверь. На стук никто не отозвался, и я постучал снова. Стал ждать. У меня возникли серьезные сомнения, стоило ли делать третью попытку. А если там кто-то спит? Поднимать человека с постели ради такого дела? Но я все же почти решился, когда открылась другая выходившая в коридор дверь. Наверное, квартира 303, прикинул я. Повернувшись, я увидел невысокую полную женщину с бигуди в волосах, смотревшую на меня через темные очки в массивной оправе. Половина ее тела высунулась наружу, а вторая оставалась внутри квартиры, но ее лицо было мне видно полностью.
  
  — Там никто больше не живет, — сказала она.
  
  — Простите, не понял?
  
  — Нет там никого. Девушки уехали.
  
  — Ах вот как? Не знал.
  
  — Их нет уже много месяцев. Но хозяин не стал снова сдавать квартиру.
  
  — Ясно, — кивнул я. — Спасибо.
  
  Она скрылась внутри и закрыла дверь.
  
  Выйдя на улицу, я повернул налево и двинулся к северу по Очард-стрит, размышляя, что расскажу Томасу, вернувшись домой. Похоже, совсем немного, хотя я честно попытался все выяснить, но оказалось, что квартира пустует. Что, черт побери, мог я еще предпринять?
  
  Я уже сидел в поезде, глядя на проплывавшие мимо воды Гудзона, когда неожиданно мысль, подспудно тревожившая меня все это время, вновь всплыла на поверхность из глубин подсознания: почему на отцовской газонокосилке было выключено зажигание, а рама с режущими лезвиями поднята вверх?
  29
  
  Томас знал, что в этот день ему придется самому приготовить себе завтрак и обед. Рэй сказал, что ему необходимо взять эти обязанности на себя. Еще Рэй заявил, что если уж он будет вынужден встать очень рано и отправиться поездом на Манхэттен, чтобы пуститься в сумасбродную авантюру (а Томас был уверен, что именно так это назвал брат), то меньшее, что может сделать Томас, — это покормить себя сам.
  
  — Ладно, — согласился Томас. — А что у нас есть?
  
  — Хлеб, джем, арахисовое масло, консервированный тунец. Посмотри по сторонам. Открывай все шкафчики подряд и угощайся.
  
  — А если мне захочется тунца, где мне взять консервный нож?
  
  — Учись думать своей головой. Если не знаешь, где что лежит, надо поискать как следует.
  
  — Хорошо.
  
  Рэй явно не горел желанием проверять то окно на Очард-стрит, но в итоге согласился, очень порадовав брата. Ведь, если честно, Томас не собирался отправлять в ЦРУ никакого нового сообщения о лице и пакете на нем, описывая встревожившее его изображение, потому что хотел поддерживать с агентством сугубо профессиональные отношения. Если у людей из правительства возникнет ощущение, будто он начнет их беспокоить всякий раз, стоит ему заметить на «Уирл-360» что-либо подозрительное, они могут, чего доброго, передумать использовать его способности, когда грянет Великое Событие, каким бы оно ни оказалось.
  
  А ведь Томас с каждой прошедшей неделей ощущал все большую уверенность, что основательно подготовился к нему. Теперь с наступлением ночи, когда он наконец выходил с сайта «Уирл-360», стирал все накопившееся за день из корзины «История», выключал свет и укладывался головой на подушку, для него лучшим способом заснуть становилось мысленное повторение путешествия по улицам города, проделанного на компьютере. Так, накануне, закрыв глаза, Томас снова оказался в Сан-Франциско. Прошел вниз по Хайд-стрит, свернул на извилистую Ломбард-стрит, где в отдалении виднелась башня Койт.[17] Если же продолжать двигаться по Хайд до того места, где начинался крутой спуск к морю, то оттуда отчетливо вырисовывался в заливе Алькатрас. После пересечения с Честнат располагался район Русский Холм, и если ты продолжал спускаться все дальше по Хайд, то скоро…
  
  Около пяти утра в комнату Томаса просунул голову Рэй и разбудил его.
  
  — Я уезжаю, — сказал он. — Постарайся обойтись без неприятностей.
  
  — Ладно, — буркнул Томас в подушку.
  
  Когда же он окончательно проснулся, в окно уже ярко светило солнце. Прежде всего Томас включил компьютер, зашел на сайт «Уирл-360» и только потом быстро принял душ и оделся.
  
  В кухне он на какое-то время замер, разглядывая шкафы и обдумывая, как поступить. Томас догадывался, что коробка с кукурузными хлопьями стоит в тумбочке рядом с холодильником. Дверцу он открывал так осторожно, словно ожидал, что оттуда выскочит крыса, но внутри обнаружилась только нужная ему коробка хлопьев фирмы «Чириос».
  
  Молоко следовало искать в холодильнике. «Уж это я знаю наверняка», — подумал Томас. Взяв миску, он насыпал в нее хлопья, залил молоком и быстро съел, чтобы тут же вернуться к себе, оставив на столе грязную миску, коробку и картонку с остатками молока. Причем Томас не считал, что поступает неправильно. Рэй ведь сказал, что он должен сам приготовить себе еду. Про уборку не упоминалось. Причем Томас искренне полагал, что Рэй сам с удовольствием помоет посуду, когда вернется, потому что в таком случае она будет помыта как надо. К этому его приучил отец, тот всегда все делал сам. Даже мытье посуды не доверял сыну никогда. Вот почему за все эти годы Томас так и не научился пользоваться ни посудомоечной машиной, ни пылесосом, как не умел стирать белье, мыть полы или стирать тряпкой пыль с мебели. Единственной работой по хозяйству, которая еще недавно пришлась бы Томасу по душе, являлась стрижка травы, но отец и близко не подпускал его к трактору-газонокосилке. А теперь, даже если бы Рэй ему разрешил, Томас никогда бы не сел за руль.
  
  После завтрака он продолжил исследовать улицы Сан-Франциско. Сегодня его интересовали такие районы, как Мишн, Сансет, Ричмонд и Хайт-Эшбери, а потом он вступил на мост «Золотые Ворота». Чтобы пересечь его из конца в конец, пришлось много раз щелкнуть «мышью». Но открывавшиеся виды так увлекли Томаса, что он чуть не забыл про обед.
  
  В кухню Томас снова спустился около часа дня. Мысль сделать себе бутерброд с тунцом отбросил сразу, ведь в таком случае ему пришлось бы воспользоваться открывалкой, а он хорошо помнил, как даже отец изрыгал проклятия, вскрывая неподатливую банку, и брызги масла летели во все стороны. А потому Томас взял арахисовое масло, ломтик хлеба и уже намазывал для себя сандвич, когда в дверь постучали.
  
  Несколько секунд Томас никак на стук не реагировал, поскольку входную дверь всегда открывал кто-то другой. Потом до него дошло, что он в доме один, и, отложив в сторону перепачканный маслом нож, Томас пошел посмотреть, кто приехал.
  
  — Привет, Томас!
  
  Это был Лен Прентис, или Ленни, как часто называл своего бывшего босса Адам Килбрайд.
  
  — Здравствуйте, мистер Прентис.
  
  Томас видел его машину, оставленную в нескольких шагах от ступеней на террасу, причем больше в ней никого не было. Лен явился в дом Килбрайдов один. Он топтался на пороге, явно ожидая приглашения войти, но Томасу этого не хотелось. Лен Прентис ему не нравился.
  
  — Твой брат дома? — спросил он.
  
  — Нет, сегодня он в Нью-Йорке, — ответил Томас.
  
  — С чего его туда занесло?
  
  — Поехал проверить, действительно ли там убили человека, надев пакет на голову.
  
  Лен замер на мгновение, но затем произнес:
  
  — А ведь ты действительно совершенно свихнулся. Позволишь мне войти?
  
  Томас кивнул:
  
  — Заходите, если хотите.
  
  — Вот, проезжал мимо и решил заглянуть к вам, ребята, чтобы посмотреть, как вы тут управляетесь одни.
  
  Томас молчал, поскольку Лен Прентис не задал ему никакого вопроса, но вскоре гость спросил:
  
  — Пивка не найдется?
  
  — Не знаю, — честно ответил Томас.
  
  — Ничего, я сам посмотрю. — Лен прошел через гостиную в кухню, открыл холодильник и взял то, что ему было нужно. — Ну, рассказывай, чем ты занимаешься, Томас, — сказал он, вскрыв бутылку и сделав глоток.
  
  — Работаю на компьютере.
  
  — Да, да, я слышал, ты от него почти не отходишь.
  
  — У меня много работы.
  
  — А Рэй? Чем он занимается?
  
  — Сегодня он в Нью-Йорке.
  
  — Это я уже слышал. Но зачем он туда поехал?
  
  — Сначала встречается с другом по поводу работы, а потом ему нужно выяснить, что произошло с человеком в окне.
  
  Лен еще раз приложился к бутылке.
  
  — Это тот самый человек, которому надели пакет на голову?
  
  Томас кивнул.
  
  — Мы с твоим отцом много общались, — произнес Лен. — Я ведь был для него не только начальником. Мы с ним крепко дружили. И он рассказывал, что ты постоянно находишь в Интернете всякие штуки, которые тебя излишне возбуждают. Адам не раз собирался лишить тебя доступа в Сеть, но в итоге все равно разрешал тебе просиживать за компьютером целыми днями, потому что это давало ему хоть какую-то передышку.
  
  Томасу больше всего хотелось, чтобы Лен Прентис поскорее ушел, а он закончил бы намазывать бутерброд и поднялся наверх, прихватив еду с собой.
  
  — Между прочим, это была идея Мари, чтобы я вас навестил. Она хочет пригласить вас с братом к нам домой на ужин.
  
  — Мне нужно обсудить это с Рэем, — отозвался Томас.
  
  Сам он не желал никакого ужина у Прентисов, но ему было неловко прямо заявить об этом. Попросит Рэя вежливо сообщить, что они не смогут принять приглашение.
  
  — Твой папаша часто недоумевал, как получилось, что ты такой. Что ты счастлив все время торчать дома и сутками не отходить от компьютера. А из дома вообще не выходишь, разве что для посещения своего психиатра. Как ее фамилия? Гаргантюан?
  
  — Григорин.
  
  — Но меня добил окончательно твой отказ прийти на похороны собственного отца. Неужели эта твоя компьютерная одержимость настолько непреодолима, что ты пропустил столь важное событие?
  
  — Зачем вы все это мне говорите, мистер Прентис? — спросил Томас.
  
  — Не знаю. Наверное, просто хочу поддержать с тобой разговор. Я ведь человек простой. Для меня вся эта психиатрическая наука — темный лес. Мне говорили, что у шизоидов вроде тебя личность как бы раздваивается, но твой отец считал это всего лишь распространенным заблуждением. Мол, все обстоит совсем иначе, уверял он меня. Допустим. Но я другого в толк не возьму. Если ты знаешь, что у тебя проблема, почему ничего не делаешь, чтобы избавиться от нее?
  
  — Нет у меня никакой проблемы!
  
  Лен усмехнулся:
  
  — Сын не приходит на похороны, чтобы почтить память отца. По-моему, это бо-о-льшая проблема.
  
  — У меня тогда было очень много дел. И кроме того…
  
  — Что, Томас?
  
  — Там собрались люди, которых мне не хотелось видеть.
  
  — Кто же? Неужели ты имеешь в виду меня? Но разве я не был всегда добр к тебе?
  
  Томас покачал головой.
  
  — Мне нужно приготовить себе обед. Я начал делать сандвич с арахисовым маслом.
  
  — Послушай, а у меня идея, — сказал Лен Прентис. — Почему бы мне не отвезти тебя куда-нибудь пообедать?
  
  — Что?
  
  — Я хочу сказать: почему бы мне не вытащить тебя из дома, не посадить в машину и не отвезти пообедать в город?
  
  — Но я уже почти приготовил сандвич. — Томас ткнул пальцем в сторону кухонного стола.
  
  — Ну и что? Съешь его в полдник. А сейчас мы с тобой прокатимся. Тебе будет полезно выбраться из этих четырех стен.
  
  — Нет.
  
  — Но я настаиваю! — воскликнул Лен, избавившись от пустой бутылки пива.
  
  — Я не хочу никуда ехать.
  
  Лен подошел к нему вплотную.
  
  — Кажется, я понимаю, в чем заключалась главная ошибка твоего отца. Он всегда шел у тебя на поводу. А нужна была твердость характера, чтобы заставить тебя выбираться наружу почаще. Мы можем поехать в Промис-Фоллз, посидеть в «Макдоналдсе» или взять по ломтику пиццы. А еще лучше отправиться прямо ко мне домой, чтобы Мари угостила нас чем-нибудь вкусненьким.
  
  Томас отступил на шаг.
  
  — Судя по слухам, тебе, так или иначе, скоро придется отвыкать от этого места. Что, например, ты будешь делать, когда брат продаст дом?
  
  — Он мне пока не говорил, что собирается сделать это.
  
  — Но ты же не думаешь, что Рэй оставит тебя тут жить одного? Это едва ли подходящий для него вариант.
  
  — Он может решить остаться здесь, — возразил Томас. — Мы тогда будем жить вместе.
  
  Но, уже произнося эту фразу, он чувствовал, что не уверен, насколько сам хочет этого. Своего брата Томас любил, но с ним порой бывало очень трудно ладить. Как и отец, Рэй относился к нему без понимания, часто пытаясь заставить делать вещи, которые он не мог сделать даже при желании.
  
  — Не сомневаюсь, что в любом случае все у вас сложится как нельзя лучше, — улыбнулся Лен. — А теперь надевай свою куртку или что у тебя там? Не знаю, как ты, а я бы сейчас заглянул в «Кентукки фрайд чикен». Тебе нравится там?
  
  Томасу действительно нравилась еда из «Кентукки фрайд чикен», вот только брат никогда ничего не заказывал оттуда на дом. Прежде куриными крылышками его мог побаловать отец. Но вот с Леном Прентисом он не хотел ехать даже туда. Им стал овладевать почти нестерпимый зуд, словно крошечные жучки ползали у него под кожей. Дыхание участилось. Томас, вероятно, мог бы ненадолго уехать из дома с кем-то, кому доверял. Но не с Леном Прентисом.
  
  Да и отец, если разобраться, не очень любил Лена. Они действительно считались приятелями. Нередко проводили время вместе, смотрели по телевизору какой-нибудь матч или пили пиво в баре. Но каждый раз, когда папа возвращался домой после встречи с Леном, он бросал реплику вроде: «Боже, как же этот тип порой меня раздражает!»
  
  Лен протянул руку и схватил Томаса за предплечье. Не грубо, но крепко.
  
  — Поехали со мной, дружище! Давай повеселимся.
  
  Томас резко выдернул руку, однако вложил в движение чрезмерное усилие. Его ладонь взлетела вверх и прошлась по щеке Прентиса. Лен замер в изумлении, а потом сказал, потирая лицо:
  
  — А вот это, Томас, ты сделал напрасно.
  30
  
  Льюису Блокеру тоже в эти дни спалось неважно.
  
  Эллисон Фитч залегла на дно, и невозможность узнать, где она и что у нее на уме, тревожила Льюиса не меньше, чем Говарда Таллимана. Ведь стоило ей решиться на явку с повинной в любой полицейский участок и рассказать то, о чем она знала, и это означало бы полный крах. Все было бы кончено для Говарда, все было бы кончено для Морриса, и, разумеется, все было бы кончено для него — Льюиса Блокера.
  
  Те немалые усилия, что они с Говардом предприняли, чтобы разгрести «колоссальную кучу дерьма», в какую, по определению самого Таллимана, ухитрились угодить, пойдут прахом в один момент, если Эллисон Фитч надоест бесконечно скрываться. Как только она даст показания об убийстве, свидетельницей которого была, признается в попытке шантажа, передаст содержание разговора с Говардом — и, как говорил один его приятель, все дерьмо моментально попадет в лопасти вентилятора.
  
  Необходимо было предотвратить подобное развитие событий. И они вроде бы сделали все от них зависящее. Прежде всего Льюис отправил Николь в Огайо, чтобы постоянно держать под наблюдением дом матери Эллисон. Он полагал, что наступит момент, когда девица непременно захочет выйти с ней на связь. Разве не естественно для оказавшейся в беде дочери искать помощи и совета у родной матушки? И какую дочь не будут терзать муки совести при мысли, что мать в отчаянии горюет, не ведая, что случилось с ее любимой девочкой? Однажды она наверняка не сможет преодолеть жгучего желания развеять страхи матери.
  
  Однако Льюис оставил Николь в деле только после долгих колебаний. Совершить такую непростительную оплошность! От его прежней безграничной веры в Николь не осталось и следа. Более того, первым порывом Льюиса было заставить ее головой заплатить за ошибку. Остановило лишь то, что как раз сейчас ему необходима была любая помощь, а Николь, снедаемая чувством вины, заверила, что готова на все, лишь бы загладить ее. И Льюис решил отложить разборку с ней до лучших времен.
  
  Он посчитал также необходимым взять под контроль квартиру, где прежде жила Фитч. Он, разумеется, не ждал, что она сама вдруг туда вернется. Зато там в какой-то момент мог объявиться некто хорошо ее знавший. Например, подруга или приятель заглянут, чтобы поболтать. А еще лучше будет, как надеялся Льюис, если Эллисон сама пришлет туда кого-то из своих знакомых, чтобы разнюхать обстановку.
  
  Впрочем, любой самый неожиданный посетитель помог бы пролить свет на нынешнее местонахождение Эллисон Фитч. Разумеется, Льюис не мог поставить в холле своего шпиона, чтобы вести слежку двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Это бросалось бы в глаза. И хотя под видом родственника одной из девушек он лично переговорил с управляющим и оплатил аренду квартиры на несколько месяцев вперед, у него попросту не было свободного человека, который мог бы поселиться в квартире и дожидаться посетителей. Первый месяц Льюис прожил в квартире сам, но за все это время в дверь постучал только один человек — юнец, разносивший рекламные листовки расположенного ниже вдоль улицы итальянского ресторана.
  
  Но даже это не поколебало его уверенности, что однажды на пороге квартиры может появиться интересный для них человек. И в таком случае Льюис хотел иметь возможность посмотреть, кто это.
  
  Вот почему он ограничился тем, что установил рядом с дверью видеокамеру. Размером с булавочную головку, она срабатывала на движение и давала отличный обзор всего коридора. Стоило кому-либо приблизиться к квартире на расстояние нескольких футов, как камера включалась. Изображение автоматически передавалось на компьютер Льюиса, который в конце каждого дня просматривал полученные кадры. И почти каждый день с камеры что-то поступало. Однако чаще всего это был уборщик с пылесосом, приводивший коридор в порядок. Однажды дверью ошибся разносчик пиццы. Льюис наблюдал, как тот достал свой сотовый, позвонил диспетчеру и уточнил номер квартиры. Отслеживая эту сцену, он даже почувствовал приступ голода.
  
  На Хэллоуин в подъезд проникли дети и стали обходить квартиры, выпрашивая сладости. Две девочки, наряженные как Леди Гага и как инопланетянка — причем Льюису стоило немалого труда отличить один костюм от другого, — постучали в квартиру 305. В общем, почти каждый день было на что посмотреть. Но ничего по-настоящему ценного.
  
  Льюис уже подумывал, что пора бросать эту затею, снимать камеру и прекращать оплачивать квартиру, как вдруг появился тот тип с сумкой из «Перл пэйнт». Льюис поудобнее устроился за рабочим столом в кабинете своей квартиры в Нижнем Ист-Сайде и стал всматриваться в огромный монитор компьютера. Мужчина трижды постучал в дверь рукой, в которой держал пакет из художественного магазина. За все то время, что Льюис занимался делом Эллисон Фитч — ни до, ни после ее бегства, — он прежде никогда не видел этого человека. Естественно, он понятия не имел, кто он такой и следует ли придавать значение его визиту.
  
  Может, он всего лишь пытался что-нибудь продать? Или ошибся дверью? Или же знал одну из девушек и заглянул проведать ее? Но если бы был знаком с ними, разве не естественно было ожидать, чтобы он принялся привлекать к себе внимание криками вроде: «Эй! Есть кто дома?» И как мужчина проник в подъезд? Имелся ли у него свой ключ? Или он вошел, когда кто-то выходил из двери? Нажал несколько кнопок наугад, и один из жильцов оказался достаточно глуп, чтобы впустить в дом постороннего, даже не поинтересовавшись, кто он такой? Но стоит ли вообще ломать голову над подобными вопросами? Посетитель мог не иметь к их делу вообще никакого отношения.
  
  Льюис взглянул на лист бумаги, который мужчина держал в другой руке. Это еще что такое? Листок лишь дважды мелькнул перед объективом камеры, причем очень быстро. Но даже в замедленном воспроизведении разглядеть его толком не удалось. Пришлось поставить видео на паузу, а затем медленно и осторожно увеличить изображение, чтобы хотя бы часть листа попала на дисплей.
  
  На первый взгляд это был стандартный листок формата А4, какие используют для принтеров. В левой верхней четверти листа просматривалось некое цветное изображение почти квадратной формы. Вроде бы похоже на ряд окон. По самому верху страницы тянулась надпись, которую на мониторе невозможно было прочитать, но зато в левом верхнем углу отпечатался пестрый логотип сайта. И почти сразу он показался Льюису знакомым. Начинался со стилизованной буквы У, а заканчивался тремя цифрами.
  
  И теперь Льюис уже не сомневался, что это «Уирл-360» — популярнейший в последние годы ресурс, позволявший пользователям видеть реальное изображение улиц почти всех городов мира. Он и сам временами забавлялся им. Как и многие другие, из любопытства проверил, стоит ли еще на своем месте дом, в котором он провел детство. Для этого достаточно было ввести адрес в Денвере, и пожалуйста — дом красовался там же, где и всегда.
  
  Но если на странице значился логотип «Уирл-360», то, значит, и изображение было скорее всего распечатано с этого сайта.
  
  Льюис до предела использовал возможности своего компьютера, стараясь увеличить размытую картинку. Она действительно напоминала снимок ряда окон, очень похожих на окна тех доходных домов, в одном из которых снимала прежде квартиру Эллисон Фитч. Но ничего больше разглядеть не удалось.
  
  Что ж, рассудил Льюис, если мужчина сумел найти на сайте такое изображение, то ничто не мешает попробовать отыскать его и ему. Он открыл браузер, зашел на сайт «Уирл-360» и ввел адрес: «Очард-стрит, Нью-Йорк». И в одно мгновение оказался на той улице, перемещаясь по ней щелчками курсора. Добравшись до квартала, где жила Фитч, Льюис нажал кнопку «мыши» и удерживал ее, чтобы получить панорамный вид окрестностей, крутанувшись сначала с севера на юг, а потом в обратном направлении.
  
  Может, молодой человек, стучавший в дверь, изучает архитектуру? Или работает в городском строительном управлении?
  
  Льюис установил курсор в положение, позволявшее ему смотреть прямо на дом Фитч, затем переместил его выше, нажал кнопку «мыши» и, удерживая ее, потянул курсор вниз. При этом создавалась полная иллюзия, будто шея вытягивалась, и голова оказывалась на уровне верхних этажей.
  
  — Что? Что это? — От увиденного у него перехватило дыхание. — Что… это… такое?
  
  Теперь все его внимание сосредоточилось только на одном окне. Льюис укрупнил изображение.
  
  — О Боже милостивый!
  
  Они снова встретились в Центральном парке и уселись на ту же скамейку. Льюис Блокер молча подал Говарду Таллиману сложенный пополам лист.
  
  — Что за бумажка? — небрежно спросил тот.
  
  — Распечатка изображения, скачанного мной из Интернета. Вам надо взглянуть на нее.
  
  Таллиман расправил страницу и в недоумении уставился на нее.
  
  — Я понятия не имею, что здесь такого важного, — сказал он, и Льюис вспомнил, что Говард никогда не был в том месте на Очард-стрит.
  
  — То самое окно, та самая квартира. И вы держите в руках картинку, выложенную в Интернете.
  
  Говард указательным пальцем ткнул в голову на листке.
  
  — Льюис, правильно ли я понимаю то, что вижу здесь?
  
  — Да.
  
  Говард вернул листок Льюису, и тот сунул его себе в карман.
  
  — Но я все равно не улавливаю, что все это значит.
  
  — Вы знакомы с технологией «Уирл-360»? — спросил Льюис.
  
  — Я ведь не в каменном веке живу!
  
  — Так вот, я распечатал это прямо с их сайта. И сейчас, пока мы тут с вами беседуем, картинка висит во Всемирной Паутине. Любой, кому взбредет в голову виртуально прогуляться по Очард-стрит и взглянуть под нужным углом, может увидеть ее. Как я понимаю, одна из машин «Уирл-360», оборудованная панорамными видеокамерами, совершенно случайно проезжала вдоль Очард-стрит в тот самый момент, когда Николь выполняла свою работу прямо у окна.
  
  Говард, до которого только теперь начал доходить ужасающий смысл происшедшего, вскинул на Льюиса беспомощный взгляд.
  
  — Но как, черт возьми, ты это обнаружил? Просто решил сам проверить и увидел ту сцену?
  
  — Нет, — ответил Льюис. — Мое внимание к ней привлек некто другой.
  
  — Кто? Каким образом?
  
  — Квартиру навестил мужчина лет тридцати пяти. Постучал в дверь. Попал на запись камеры.
  
  — Ясно.
  
  Льюис похлопал себя по карману, куда положил распечатку.
  
  — В руке он держал точно такой же листок.
  
  Говард непроизвольно приложил ладонь ко лбу.
  
  — Кто он такой?
  
  — Не знаю.
  
  — Что он собирался делать с распечаткой? Как она вообще к нему попала?
  
  — Неизвестно.
  
  — Похоже, ты вообще ничего не знаешь, Льюис!
  
  Но тот оставался невозмутим.
  
  — Зато я знаю, что у нас возникли сразу две новые проблемы, Говард. И первая из них — тот человек. Кто он? Зачем ему эта распечатка? Как он ухитрился найти изображение в Сети? Оно попалось ему случайно, или он знал, что искать, заранее? Действует мужчина в одиночку, или за ним кто-то стоит? Связан ли он с полицией? Почему он стучался в квартиру Фитч с листком в руке? Чего он хотел? Что пытался выяснить?
  
  — Невероятно! — вырвалось у Говарда. — А вторая проблема?
  
  — Изображение, — ответил Льюис. — Оно все еще доступно в Сети. На том самом сайте. Словно только и ждет, чтобы его обнаружил кто-нибудь еще.
  31
  
  Было уже около десяти часов вечера, когда я подъехал по дорожке от шоссе к дому. И меня сразу поразила царившая в нем темнота. Светильник на террасе, висевший ближе к углу, и фонарь при входе в амбар были снабжены таймерами и потому включились автоматически. Но больше свет не виднелся ни в одном из окон. Во тьму была погружена гостиная, как и весь второй этаж. Даже из спальни Томаса не выбивалось голубоватое сияние, обычно исходившее от мониторов. Это представлялось почти невероятным, но неужели он решил лечь спать пораньше?
  
  Входная дверь оказалась на замке. Я отпер ее, вошел, включил свет, замер и прислушался. Ни звука. Хотя от Томаса никогда не бывало много шума — «Уирл-360» не снабжен звуковым сопровождением.
  
  — Томас! — окликнул я вначале негромко, все еще полагая, что брат мог лечь спать, а мне не хотелось будить его.
  
  Вообще-то я ожидал застать его сидящим как на иголках, дожидаясь моего возвращения и рассказа о том, что мне удалось выяснить. Правда, рассказывать мне было не о чем, но Томас не мог знать об этом. Потом мой взгляд упал на кухонный стол.
  
  — Вот ведь…
  
  Стол был заставлен грязной посудой, оставшейся с завтрака, обеда и, может, после ужина тоже. Я взял упаковку с молоком и понюхал содержимое.
  
  — Какая гадость! — воскликнул я, отправляя молоко в мусорное ведро.
  
  Затем мне в глаза бросился перепачканный нож рядом с банкой арахисового масла.
  
  Поднявшись по лестнице на второй этаж, я осторожно и тихо постучал в дверь комнаты Томаса. Не услышав ответа, приоткрыл дверь. Мне не было необходимости включать свет, чтобы проверить, в постели ли он. В окно смотрела луна, и при ее сиянии я мог видеть покрывало. Убедившись, что кровать пуста, я все-таки включил люстру. Сам компьютерный терминал издавал чуть слышный гул, но мониторы оставались черны. Томас неизменно отключал всю аппаратуру, когда ближе к ночи заканчивал работать.
  
  Я вышел в коридор и спустился к ванной. Дверь была открыта. Я включил свет. Но и там брата не обнаружил.
  
  — Томас! — крикнул я. — Томас! Я вернулся!
  
  Мной овладело беспокойство. Не следовало отправляться на Манхэттен, оставляя брата одного на целый день. С Томасом явно что-то случилось, но что именно? Мне оставалось надеяться, что это не люди из ФБР вернулись, чтобы забрать его с собой.
  
  Я вернулся на первый этаж и подошел к двери, ведущей в подвал, которая располагалась рядом с кухонной.
  
  — Томас!
  
  Ответа не последовало, но я все равно спустился. Свет из кухни освещал мне путь в начале, а потом я дернул за цепочку, чтобы включить лампочку, подвешенную на шнуре под потолком. Это помещение использовалось как склад и было заполнено коробками, которые мои родители скопили за много лет. Если перебирать все это, понадобится уйма времени. Я обошел подвал, заглянул за отопительную печь. Томаса нигде не было.
  
  Выйдя через заднюю дверь в кухне, я сделал несколько шагов по двору. Воздух обдавал прохладой, окружающий пейзаж мягко вырисовывался в лунном свете. На небе не было ни облачка, и если бы я хоть когда-нибудь увлекался астрономией, то наверняка сумел бы сейчас разглядеть многие созвездия, а не только Большую Медведицу.
  
  — Томас! — громко крикнул я, а потом прошептал: — Где ты, черт тебя побери?
  
  Мне пришло в голову, что, может, пора обратиться в полицию, но я решил сначала продолжить самостоятельные поиски. И начал с амбара. Быстро перебежав через двор, я отодвинул в сторону высокую створку ворот. Нашел электрический щит, прикрепленный к одной из массивных деревянных опор, и включил свет. Внутри почти ничего не было, за исключением трактора-косилки, погубившего отца.
  
  — Томас! Если ты вздумал спрятаться от меня…
  
  Но я оборвал сам себя, понимая, насколько не в характере брата затевать прятки. Он вообще не любил подвижных игр. Прекратив на время звать его, я вслушался. Снаружи доносился ночной хор сверчков — звуковой фон настолько привычный, что обычно на него не обращаешь внимания. Вскоре рядом со мной раздался шорох в старой соломе, устилавшей пол амбара не одно десятилетие с тех пор, как прежний владелец использовал его по назначению, поскольку занимался фермерством. Но я увидел только мышь, пробежавшую мимо и исчезнувшую в своем укромном закутке.
  
  Я обошел амбар по кругу, проведя ладонью по смятому капоту трактора, когда оказался с ним рядом. Теперь оставалось лишь сожалеть, что у Томаса никогда не было своего мобильного телефона. Сейчас я бы попытался дозвониться до него.
  
  Размышляя, куда еще он мог уйти, я решил спуститься вниз к оврагу мимо того места, где брат нашел в тот день отца. Выключив в амбаре свет, я метнулся к гребню холма позади дома.
  
  — Томас! Ты там? Ты внизу?
  
  Ни звука в ответ.
  
  Кому я еще мог позвонить, кроме как полицейским? У Томаса не было друзей. И он не мог отправиться к кому-то в гости с ночевкой.
  
  Я вернулся в дом и набрал номер полицейского участка в Промис-Фоллз, сообщив об исчезновении брата.
  
  — Сэр, мы по возможности немедленно отправим к вам патрульную машину, — отозвалась дежурившая на телефоне женщина, — а пока мне необходимо записать приметы вашего брата. Сколько ему лет?
  
  Мне пришлось даже сделать паузу, чтобы вспомнить.
  
  — Тридцать пять. Он на два года моложе меня.
  
  — И когда именно он пропал?
  
  — Не знаю. Я уезжал на день, а когда вернулся, его не было на месте.
  
  — Мистер Килбрайд, если я правильно поняла, речь идет о взрослом мужчине, которому тридцать пять лет? И, вернувшись домой, вы обнаружили, что он куда-то ушел? Но ведь он мог поехать за покупками или просто на прогулку, не так ли?
  
  — Нет. С ним все обстоит иначе. Брат вообще никогда не покидает дома.
  
  — Может, ему надоело торчать там постоянно?
  
  Я вздохнул, сообразив, что без долгих объяснений не обойтись.
  
  — Томас — психически больной человек. Впрочем, это не совсем так, но он находится под регулярным наблюдением психиатра. И это ненормально для него уйти из дома, никого не предупредив.
  
  — Получается, что вы оставили психически больного человека одного, мистер Килбрайд?
  
  — Господи, говорю же вам… Он не совсем… А вы не могли бы просто прислать сюда вашего сотрудника, чтобы я постарался все ему объяснить на месте?
  
  — Машина к вам подъедет, сэр. Но только…
  
  — Мне нужно идти!
  
  Меньше всего мне хотелось провести все время, пока я ждал патрульную машину, в бесплодных препирательствах с дежурной.
  
  Звонок в полицию не успокоил меня. Напротив, я был как никогда близок к панике. Выйдя на террасу, я стал вглядываться в подъездную дорожку, а потом левее, туда, где в нескольких сотнях ярдов от нас жила ближайшая соседка. Эта женщина осталась одна с тех пор, как несколько лет назад умер ее муж. И сейчас мне не оставалось ничего, кроме как пойти и попытаться разбудить ее.
  
  Но именно в тот момент проезжавшая по шоссе со стороны города машина стала замедлять ход. Затем она съехала с асфальта на обочину и захрустела шинами по гравию нашей подъездной дорожки.
  
  Наблюдая за ее приближением, я спустился на ступени террасы, гадая, везет ли это кто-то домой Томаса или же водитель прибыл, чтобы сообщить мне о нем дурные новости.
  
  В свете фар, направленных прямо на меня, я не мог различить, сидит ли кто-нибудь рядом с шофером. Машина остановилась позади моей, и когда открылась пассажирская дверца, я сразу увидел, как наружу выбрался брат, но по-прежнему не узнавал человека за рулем.
  
  — Томас! Где, черт возьми, тебя носило?
  
  В руках он держал нечто вроде планшета, и я не сразу сообразил, что эта одна из новомодных электронных новинок, имевших сотни полезных функций, включая доступ в Интернет. Если он и понимал, сколько беспокойства причинил мне, то виду не подал, словно это заботило его сейчас меньше всего.
  
  — Я поехал ужинать. В «Кентукки фрайд чикен». А эта штука в сто раз лучше джи-пи-эс в твоей машине. Что тебе удалось узнать в Нью-Йорке? Расскажи подробности. Только пойдем в дом, а то очень холодно.
  
  Как ни в чем не бывало Томас прошествовал мимо меня, поднялся на террасу и скрылся в доме. Я услышал, как открылась дверца водителя. Через несколько секунд на меня с улыбкой смотрело знакомое лицо.
  
  — Привет! — воскликнула Джули. — Твой брат — это нечто! Мы потрясающе провели вместе с ним время. А история с человеком в окне и пакетом на голове? Слушай, здесь же пахнет настоящей сенсацией!
  32
  
  Еще не успев ни слова сказать ни Томасу, ни Джули, я достал свой сотовый телефон, снова позвонил в полицию и сообщил, что мой брат благополучно нашелся. А потом обратился к Джули:
  
  — Что произошло?
  
  — Ничего особенного. Ты сказал, что я могу к вам заскочить, вот я и заскочила. Тебя дома не оказалось. Томас находился один и никак не мог приготовить себе ужин. Тогда я предложила поехать со мной поужинать в город, и он согласился. Пригласишь меня и дашь что-нибудь выпить, или мне возвращаться домой на трезвую голову?
  
  — Что ты сумел выяснить? — раздался крик Томаса, который вышел из дома и встал на террасе с айподом в руках.
  
  — Подожди, — сказал я. — Сейчас приду в дом. — А потом задал вопрос Джули: — Где он взял эту штуковину?
  
  — Я позволила ему попользоваться ею немного, — ответила она. — Показала, что с ее помощью можно изучать планы городов где угодно, и не обязательно для этого сидеть дома за письменным столом.
  
  — Я хочу такой же, Рэй, — заявил брат. — Ты купишь мне его?
  
  — Томас! Я же велел тебе подождать в доме. Через минуту я приду к тебе.
  
  Он вернулся в дом.
  
  — А знаешь, он прав, — вдруг произнесла Джули.
  
  — То есть?
  
  — Ну, как ты с ним разговариваешь. Он пожаловался, что ты постоянно злишься на него.
  
  — Я не… Он тебе сам это сказал?
  
  Джули кивнула.
  
  — Но не переживай, откровенничает он только со мной.
  
  — Я на него вовсе не злюсь и желаю ему только добра. Стараюсь как могу.
  
  — Не сомневаюсь.
  
  — Мне кажется, или ты действительно говоришь со мной сейчас свысока?
  
  Она улыбнулась:
  
  — А вот на сей раз, вероятно, прав уже ты. Слушай, мне, наверное, лучше просто уехать домой…
  
  — Нет-нет, непременно заходи! Расскажи, какой я плохой брат.
  
  — А у тебя есть время? На это может уйти остаток ночи.
  
  Когда мы поднимались по ступеням, я заметил:
  
  — Удивлен, что тебе удалось выманить Томаса из дома. Он ненавидит покидать его.
  
  — Эта игрушка очень помогла. А еще обещание покормить его в «Кентукки фрайд чикен».
  
  — Да, это могло сработать, — кивнул я, входя вслед за ней в дом.
  
  Сверху уже доносились щелчки «мыши».
  
  — Поднимайтесь ко мне! — крикнул Томас.
  
  — Мне лучше сразу с этим разобраться, — вздохнул я. — Пойдешь со мной?
  
  Она кивнула.
  
  — Но должен предупредить, что у нас наверху все выглядит не совсем обычно.
  
  — А Томас уже мне показал, — проговорила Джули. — Ничего особенного. Вот мой брат развешивал по всем стенам картинки с голыми женщинами. Так что карты меня после этого смущают мало.
  
  — Ну, рассказывай, — произнес Томас, когда мы вошли к нему в комнату, но не отвел взгляда от центрального монитора, на котором перемещался по улицам неизвестного мне города.
  
  — Если ты хочешь побеседовать, то остановись и повернись ко мне, — сказал я.
  
  — Это как раз то, о чем я только что упомянула, — прошептала Джули мне на ухо. — Ты общаешься с ним так, словно он — дитя несмышленое.
  
  Я жестом попросил ее замолчать, потому что брат снял наконец пальцы с «мыши» и сделал четверть оборота в своем кресле.
  
  — Что же тебе удалось узнать?
  
  Я откашлялся.
  
  — Ну так вот. Я приехал на Очард-стрит и нашел нужный дом. Посмотри. — Я достал телефон, открыл режим фотоаппарата и протянул ему. — Вот его снимок.
  
  Томас изучил крохотное фото на дисплее телефона и сравнил его с распечаткой — точно такой же, какую выдал мне перед поездкой на Манхэттен.
  
  — Да, то самое окно. Кирпичная кладка совпадает.
  
  — И как видишь, — заметил я, — никакой головы в окне нет.
  
  — Ты так говоришь, будто это что-то доказывает, — возразил Томас.
  
  — Я лишь констатирую факт, вот и все.
  
  — Если бы на нашей подъездной дорожке полгода назад случилась авария и ты снял ее на камеру, а потом сделал кадр с той же точки сейчас, это не доказывало бы, что аварии вообще не было, верно?
  
  — Один-ноль в пользу Томаса, — улыбнулась Джули.
  
  — Я все понимаю, — обратился я к брату, пропустив ее замечание мимо ушей. — Просто рассказываю, что видел своими глазами.
  
  — Ты предпринял еще что-нибудь?
  
  — Да. Я поднялся к квартире. Постучал в дверь.
  
  Томас не сводил с меня глаз.
  
  — И что дальше?
  
  — Никто не отозвался. Квартира оказалась пуста.
  
  — Как?
  
  — Соседка сообщила мне, что там уже много месяцев никто не живет.
  
  — И ты даже не спросил ее, не убивали ли кого-нибудь в этой квартире?
  
  — Нет, не спросил. У меня были основания полагать, что о подобном событии она непременно поведала бы мне.
  
  — Конечно, но при условии, что не совершила преступления сама.
  
  — Поверь мне, на убийцу соседка не похожа. Она информировала меня, что девушки, жившие в квартире, давно уехали.
  
  — И с тех пор квартира пустует?
  
  — Да, и что? — пожал плечами я.
  
  — А тебе не кажется это странным?
  
  — Нет.
  
  — Я слышал, жилья в Нью-Йорке не хватает. Почему же за все это время квартиру не сдали?
  
  — Не знаю, Томас.
  
  — А что сказал управляющий, когда ты задал ему этот вопрос?
  
  — Какой управляющий?
  
  Мой телефон все еще оставался в руках Томаса, который переключился на следующее фото.
  
  — Это что такое?
  
  — Список жильцов при входе.
  
  — А рядом? Разве не номер телефона управляющего?
  
  — Да, похоже на то.
  
  — Так ты с ним разговаривал?
  
  — Нет.
  
  — Почему? Ведь как раз управляющий мог точно знать, произошло ли в той квартире убийство или нет.
  
  — Послушай, Томас, я сделал для тебя пару фото, постучал в дверь, но там никого не оказалось. И, право, не знаю, что еще я мог предпринять.
  
  Джули усмехнулась:
  
  — Неужели тебе трудно было поговорить с управляющим? Или опросить других соседей?
  
  — А тебя это каким боком касается?
  
  — Ты приехал в такую даль. Был уже на месте, на нужной улице, в нужном доме. И ты уж точно мог постучать еще в несколько дверей хотя бы ради того, чтобы оправдать поездку.
  
  Я в изумлении уставился на нее.
  
  — А ведь верно, — поддержал ее Томас, с неодобрением глядя на меня. — Почему ты так небрежно отнесся ко всему? Эх, надо было мне самому отправиться туда вчера.
  
  — Надо было, — съязвил я, — и еще через пару недель ты бы как раз оказался на Очард-стрит.
  
  — Но я по крайней мере хоть что-то выяснил бы. А получилось, как в тот, другой раз, когда у человека в окне возникла проблема.
  
  — В какой другой раз?
  
  Но Томас словно забыл о своей последней фразе и продолжил:
  
  — Ты даже не попытался провести расследование. И уж конечно, тебе далеко до стандартов Центрального разведывательного управления. Не представляю, как бы они отреагировали, узнав об этом.
  
  — Им бы это не понравилось, — поддакнула Джули.
  
  — Сдаюсь. — Я поднял руки вверх. — В следующий раз ты можешь сам сесть в поезд и отправиться в Нью-Йорк, чтобы изображать Арчи Гудвина и собирать улики. А я останусь дома и буду ухаживать за орхидеями, как Ниро Вульф.
  
  — Какой еще Арчи? При чем здесь орхидеи?
  
  — Но я сделал все, что мог, Томас. Честное слово. В Интернете нет ни одной публикации о том, что кого-то убили в этом доме. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, — просто забыть обо всем.
  
  Я достал из кармана распечатку, скатал ее в шарик и метнул в корзину для бумаг. Брат проследил, как комочек упал на дно корзины, и с упреком посмотрел на меня.
  
  — Это получилось немного по-хамски, — заметила Джули.
  
  Я бросил в ее сторону выразительный взгляд. Наверное, так оно и выглядело, но у меня выдался очень долгий день, и я смертельно устал. Казалось бы, у Томаса появился хороший повод поддержать Джули, однако его следующая реплика оказалась неожиданной:
  
  — Мне не нравится мистер Прентис.
  
  Я вздрогнул.
  
  — Что? Чем тебе не угодил мистер Прентис?
  
  — Он заставляет меня делать то, чего мне не хочется.
  
  — Объясни, что произошло?
  
  — Он собирался увезти меня обедать, а я не хотел.
  
  — Сегодня? Он был здесь?
  
  Брат кивнул:
  
  — Да. Схватил меня, чтобы заставить идти с собой, и тогда я ударил его.
  
  Я сделал шаг вперед и положил ему руку на плечо.
  
  — Как, Томас? Ты ударил Лена Прентиса?
  
  — Да. Но только чуть-чуть.
  
  Он даже встал из кресла, чтобы показать, как это случилось. Взял мою руку и положил себе на запястье.
  
  — Мистер Прентис схватил меня вот так, а я стал вырываться и попал ему по лицу.
  
  Томас продемонстрировал все в замедленном движении, лишь слегка коснувшись моей щеки ладонью.
  
  — Ты ударил Лена Прентиса по лицу?
  
  — Мне он не нравится. И никогда не нравился.
  
  — Но, Томас, это не повод, чтобы бить людей.
  
  — Я же показал тебе, как он схватил меня. И я ударил его не сильно. У него не пошла кровь, он не заплакал, и вообще…
  
  — Что же он сделал?
  
  — Уехал.
  
  Я вздохнул. Никогда больше не смогу я оставить брата одного. По крайней мере на целый день. Прежде чем продать этот дом и вернуться в Берлингтон, мне придется переселить Томаса куда-то, где он будет находиться под наблюдением персонала. И меня не могло не тревожить, что за короткое время брат дважды пустил в ход физическую силу. Сначала он подрался со мной. А теперь дал пощечину Лену Прентису. Впрочем, следовало признать, что оба раза его спровоцировали.
  
  — Томас, — сказал я, — все это не похоже на тебя. Не в твоем характере.
  
  — Знаю, — отозвался он, усаживаясь в кресло и устремляя взгляд на монитор. — Обычно я хороший.
  
  Брат принялся щелкать «мышью» и замолчал.
  
  Джули взяла меня за руку.
  
  — Пойдем, — произнесла она. — Мне кажется, нам обоим не помешает чего-нибудь выпить.
  33
  
  — Кто такой Лен Прентис? — спросила Джули, когда я достал из холодильника пиво.
  
  Я рассказал ей о нем, и она вспомнила, что видела его на похоронах.
  
  — Томас никогда не любил его, — заметил я.
  
  — Зачем ему вдруг понадобилось пытаться вытащить твоего брата из дома на обед?
  
  — Я и сам не понимаю. Видимо, Лен никак не может уразуметь, что не все люди созданы одинаковыми и что не все проблемы решаются просто. Он, например, считает, что если Томас слышит голоса, то ему надо воспользоваться берушами, а его больная жена должна мобилизовать энергию и отправляться в путешествия вместе с ним. «Преодолей себя!» — вот его девиз.
  
  — Да, мне знаком подобный тип людей.
  
  — Может, мне следует позвонить Лену. Узнать, сильно ли он расстроился. Но сегодня уже слишком поздно. Подождем до завтра. Только этого нам не хватало!
  
  Мы стояли в кухне, прислонившись к разделочному столу, и молчали. Потом я произнес:
  
  — Я должен поблагодарить тебя за доброту к Томасу, за то, что свозила его поужинать и разрешила попользоваться айподом.
  
  — Вот! Мы снова возвращаемся к тому, о чем я тебе уже говорила, — заметила Джули.
  
  — Ты о чем?
  
  — Благодаришь меня за время, проведенное с ним. Как будто я сиделка при твоем ребенке или соседка, которая позаботилась о твоей кошке.
  
  — Но я вовсе не…
  
  — Томас очень хороший человек, — сказала Джули. — Разумный и добрый. Да-да, разумный, хотя и не без сложностей. Отклонения от нормы у него самые незначительные. Но конечно, когда он рассказал мне, как заставил тебя поехать в Нью-Йорк, чтобы отыскать в окне голову в пакете, я подумала, что это чересчур. Кстати, извини, что назвала твой поступок хамским.
  
  Но по ее улыбке можно было понять, что извиняется она не совсем искренне.
  
  — Неужели ты действительно отправился в Нью-Йорк только за этим?
  
  — У меня еще была намечена встреча по поводу будущей работы.
  
  — И как все прошло?
  
  — Неплохо.
  
  — Тебе придется переехать туда?
  
  — Нет. Такого рода работу я смогу выполнять в своей домашней студии.
  
  Джули кивнула и продолжила:
  
  — Я просто хотела тебе сказать, что твой брат — личность и нельзя все сводить только к его одержимости картами.
  
  Мне нечего было ей возразить.
  
  — А ты знаешь, что каждую ночь ему снится ваш отец?
  
  Я вскинул голову.
  
  — Он тебе рассказал и об этом?
  
  — Да.
  
  Со мной брат никогда не говорил на эту тему.
  
  — Ему очень не хватает папы, — заметил я.
  
  — Томас сказал, что когда во сне снова проходит по улицам городов, то часто видит отца сидящим в кафе или ресторанах.
  
  Печально было это слышать.
  
  — А помнишь Маргарет Турски? — спросила вдруг Джули.
  
  — Рыжеволосая, скобки на зубах?
  
  — У Томаса с ней все вышло по-настоящему.
  
  Я окинул ее скептическим взглядом.
  
  — Неужели?
  
  — Но это правда. Он сам мне сказал, когда мы заказали куриные ножки, и я ему верю.
  
  — Мы с ним никогда не обсуждаем подобные вопросы. Приходится решать более насущные проблемы, которых накопилось немало после гибели отца. Пойми это, Джули.
  
  Она повернулась ко мне, опершись бедром о кухонный стол.
  
  — Послушай, я прекрасно осознаю, что не имею здесь права голоса и это вообще не мое дело. Но в Томасе заключено гораздо больше, чем можно различить поверхностным взглядом. Чем-то он напоминает мне мою тетушку. Ее уже нет с нами, да упокоит Господь ее душу. Но перед смертью она какое-то время пользовалось инвалидной коляской, и куда бы я ее ни привозила, в ресторан или любое другое место, там почему-то всегда обращались ко мне, спрашивая, чего она хочет. «Не пожелает ли ваша тетя чего-нибудь выпить? Не угодно ли вашей тете начать с аперитива?» Мерзавцы! «Спросите у нее самой, — раздраженно отвечала я. — Она не может ходить, но это не значит, что она глухонемая». Так и Томас. Да, каких-то винтиков у него в голове не хватает — заметь, я не вкладываю в это обидного для него смысла, — зато в ней происходит много чего другого. — Она протянула руку и похлопала меня ладонью по груди. — А ты вовсе не злой.
  
  — Да, но брат считает меня злым. Он так тебе сказал?
  
  Джули кивнула:
  
  — Да. Но добавил, что понимает: ты стараешься все сделать правильно. Он любит тебя, Рэй, действительно любит. И мне тоже не в чем тебя упрекнуть.
  
  — Получается, что, глядя на Томаса, я считаю его неполноценным, и для меня это становится главным. Но ведь он сам видит все совершенно иначе. То есть я не умею разглядеть его как целостную личность.
  
  Она дружески потрепала меня по плечу.
  
  — Наверное. Я же стараюсь рассмотреть любое явление всесторонне. Это, кстати, часть моей профессии. Только не подумай, будто я считаю себя лучше, чем ты. Ты просто находишься в средоточии вашей с братом ситуации, и, как верно заметил, тебе пришлось взять на себя огромный груз. А потому не следует корить себя за отдельные промашки.
  
  — Видимо, ты чем-то заслужила его особое доверие, если он делится с тобой такими проблемами, — заметил я.
  
  — Томаса никто ни о чем не расспрашивал, — возразила Джули. — Когда мы ели цыпленка, я невзначай стала задавать ему вопросы о том, как он учился в школе… Кстати, о цыпленке… — Она приложила руку к животу. — Не зря многие считают это нездоровой пищей. Не глотнуть ли мне еще пива? — Джули отпила из бутылки.
  
  — А теперь позволь мне еще раз сказать тебе спасибо, не имея в виду кого-то принизить или обидеть.
  
  Она с улыбкой кивнула:
  
  — Не за что.
  
  Потом сделала еще один шаг ко мне, встала почти вплотную, приподнялась на носки и чмокнула в щеку.
  
  — Никаких обид.
  
  Я поставил свою бутылку на стол, взял Джули за руку, склонился и тоже поцеловал ее, но только не в щеку, причем она не сделала ни малейшей попытки остановить меня. Но как раз в этот момент донесся крик Томаса:
  
  — Рэй!
  
  Я выпустил Джули из своих объятий, и мы отстранились друг от друга, услышав, как Томас спускается по лестнице.
  
  — Я позвонил управляющему, — объявил брат, и я вспомнил, как он пристально изучал фото на моем телефоне. Видимо, запоминал номер. — Он рассказал мне немало интересного, что ты смог бы сам узнать, если бы проявил больше упорства, — продолжил Томас.
  
  А Джули тем временем направилась к входной двери.
  
  — Спокойной ночи, — сказала она.
  34
  
  Теперь Николь все чаще задавалась вопросом, как дошла до жизни такой? Как до этого докатилась? Нет, не до квартирки в Дейтоне, штат Огайо, расположенной через дорогу от жилища матери Эллисон Фитч. Сюда она докатилась, то есть доехала на обыкновенной машине. А вообще. В целом. Впрочем, если задуматься, именно в этом и состояла суть ее терзаний. Как могло случиться, что она, преодолевшая столько препятствий, чтобы попасть на Олимпийские игры, а потом вернувшаяся из Сиднея с серебряной медалью на шее… Как случилось, что этот же человек сидел сейчас в окружении сложной подслушивающей аппаратуры, дожидаясь появления Эллисон Фитч, чтобы расправиться с ней?
  
  Как произошло, что талантливая гимнастка, выполнявшая свою олимпийскую программу на глазах у многотысячной аудитории дворца спорта и у миллионов телезрителей по всему миру, закончила тем, что стала зарабатывать себе на жизнь убийствами? Впрочем, у каждого своя судьба…
  
  Другая на ее месте вернулась бы из Сиднея с гордо поднятой головой. Хорошо, она не сумела завоевать золото, но разве серебряная медаль не доказывает, что она почти сделала это? «Почти — не считается», — стало после этого любимой поговоркой ее отца. И конечно, была истина в словах тех, кто считал серебро гораздо хуже бронзы. Заняв третье место, ты могла рассуждать примерно так: «Вот и прекрасно! Я возвращаюсь домой с какой-никакой, а медалью, которой я, черт возьми, могу похвастаться перед всеми и не терзаться из-за того, что не стала чемпионкой». Но когда ты становишься второй, а сумма набранных тобой баллов так ничтожно ниже оценок победительницы и целиком зависела от субъективных пристрастий или необъяснимых ошибок судей — вот что действительно сводит тебя с ума. Все эти «а что, если бы?» и «за что?» доводят до исступления. А если бы твое приземление после соскока получилось более четким? А если бы ты держала при этом голову выше? Не могли ли снизить оценку за то, что тебе не удалась финальная улыбка в сторону жюри? Или ты изначально была несимпатична судейской бригаде?
  
  Могла ли ты сделать хоть что-то еще, чтобы дотянуться до золота? И ты ночами напролет лежишь без сна, размышляя над этим. «Почти — не считается».
  
  Да и тренер повел себя не лучше. Эти двое мужчин, которым никогда невозможно угодить, вложили в нее все свои надежды, связали с ней свои мечты. Она была дурочкой, полагая, что делает все для себя самой. Как выяснилось, весь ее труд был только для них. Николь могла бы гордиться своей серебряной медалью, но только не они.
  
  — Ты представляешь, каких рекламных контрактов лишилась? — твердили ей. — Миллионы долларов — псу под хвост! Как и все твое будущее.
  
  Впрочем, по дороге домой отец вообще с ней не желал разговаривать — сначала во время долгого перелета из Сиднея в Лос-Анджелес, потом после пересадки в самолет до Нью-Йорка и, наконец, в машине, доставившей их из аэропорта в Монтклер.
  
  Она стала хуже учиться в школе. Из круглых отличниц съехала на четверки, а затем и на тройки. А отец все приставал с вопросами, что с ней случилось. Издевался: «Тебе подсунули таблетку тупости в Австралии? Или все дело в местной воде?»
  
  Но Николь (в то время ее, разумеется, звали иначе) прекрасно понимала, в чем причина. Сделать отца счастливым она уже была не в состоянии. Так к чему все старания?
  
  Если бы ее мама не умерла от рака, когда Николь исполнилось двенадцать лет, жизнь сложилась бы по-иному. Мать была самостоятельной личностью, преуспевавшей в сфере торговли недвижимостью. Не ждала, что ее старость обеспечит дочь, в отличие от отца, который ничего не добился в жизни, дослужившись только до должности помощника менеджера обувного магазина.
  
  И Николь не только забросила учебу. Она ударилась в загулы. Спала со всеми парнями подряд. Подсела на наркоту. Ее еще недавно идеально тренированное тело потеряло былую форму. Ей исполнилось восемнадцать, когда она сошлась с мужчиной на тридцать лет старше ее. Сам он не занимался изготовлением метедрина, но работал на людей, содержавших крупную лабораторию.
  
  Звали его Честер, что было смешно, поскольку напоминало о герое старого вестерна, и ему принадлежал дом на колесах фирмы «Виннебаго», на котором он перевозил готовый продукт. Впрочем, имя Честер ему шло, потому что его дом на колесах мог служить эквивалентом крытых фургонов покорителей Дикого Запада. И метедрином он его заполнял под самую завязку. Таблетки хранились повсюду: в холодильнике, под кроватями и в тайниках, оборудованных в стенках машины. Понятно, что наркоту нельзя было отправлять по почте или пытаться сесть с ней в самолет, и приходилось транспортировать ее самым простым способом. А поскольку босс Честера имел обширную сеть распространителей в Лас-Вегасе, ему приходилось частенько мотаться в Неваду и обратно.
  
  Чтобы его поездки в одиночку не вызывали лишних подозрений, Честер нанял себе в спутницы Николь. Если его тормозили полицейские, он выдавал ее за дочь, которую вез к мамаше в Лас-Вегас. Она стала для него помощницей во всем. На встроенной кухне готовила еду, пока они, не снижая скорости, мчались по шоссе через несколько штатов. Когда Честеру нужно было вздремнуть, Николь сама садилась за руль. А потому они останавливались лишь для того, чтобы залить бензин в опустевший бак.
  
  Порой Честер заставлял Николь удовлетворять свои гораздо более интимные нужды, чем потребность в пище и напитках. Ей это не нравилось, но зато он всегда подкидывал ей лишнюю сотню баксов за то, что помогала ему снять «внутреннее напряжение». Похоже, ей на роду было написано бесконечно пытаться осчастливить то одного мужчину, то другого.
  
  Вместе они совершили дюжину поездок из Нью-Джерси в Неваду. Причем дом на колесах неизменно загоняли внутрь одного и того же склада на окраине Лас-Вегаса и обменивали товар на деньги у одних и тех же людей. Внешне эти типы производили грозное впечатление и, как казалось Николь, могли бы легко сыграть эпизодические роли в фильмах про мафию вроде «Человека со шрамом», хотя вели себя вполне прилично. По завершении сделки все садились выпивать. Николь тем парням нравилась, и они часто поддразнивали Честера, мол, какой он везунчик, если может совершать автомобильные прогулки по стране в сопровождении такой горячей милашки. Тот кивал, подмигивал в ответ, не пытаясь никого ни в чем разубеждать. И это часто вызывало у Николь злость на напарника.
  
  Но вот во время их тринадцатой поездки события приняли неожиданный и трагический оборот. Николь почуяла опасность, едва лишь открылись ворота склада. Обычно первое, что представало перед ними, был принадлежавший местным парням «кадиллак-эскалейд» — задняя дверь уже открыта, а хозяева в ожидании стоят рядом с машиной. На сей раз внутри оказался «форд-эксплорер». И никто не ждал снаружи, зато внутри сидели двое незнакомцев.
  
  — Что-то мне это не нравится, — сказала Николь, встав позади сидевшего за рулем Честера и глядя через широкое лобовое стекло, напоминавшее огромный телеэкран.
  
  — Расслабься, — усмехнулся Честер. — Пару часов назад, когда ты спала, они мне позвонили и предупредили, что сегодня товар примут другие люди.
  
  — Объяснили почему?
  
  — Скажешь тоже! Станут они распространяться о своих проблемах. Но беспокоиться не о чем.
  
  И все же Николь сделала несколько шагов назад в сторону кухни, выдвинула ящик и кое-что достала оттуда. Честер припарковался рядом с «фордом», заглушил двигатель, выбрался из удобного водительского кресла и открыл боковую дверь.
  
  Незнакомцы уже успели покинуть свою машину и теперь дожидались, чтобы Честер вышел из своего передвижного дома.
  
  Те, прежние парни, которые подошли бы на роли мафиози, немного перегибали палку, стараясь выглядеть крутыми, но они всегда были одеты с иголочки. Добротные костюмы, начищенные туфли, аккуратно зачесанные назад волосы. Правда, обилие золотых перстней и цепочек плюс дорогие солнцезащитные очки были явным перебором. Но по крайней мере сразу становилось ясно, что работают они на человека, которому не все равно, как выглядят его подручные. С первого взгляда они должны были производить впечатление профессионалов своего дела.
  
  А эти двое из «эксплорера»… У Николь сложилось впечатление, что они приехали сюда, не успев закончить дойку коров. Джинсы, клетчатые рубахи, высокие сапоги. И что она там разглядела на панели приборов их автомобиля? Уж не ковбойские ли шляпы? У одного были сальные светлые патлы, другой сверкал лысиной, причем облысел он не от старости и походил на бритоголового неонациста.
  
  — Здорово, ребята! — приветливо сказал Честер. — Кажется, мы раньше не пересекались, верно?
  
  Вместо ответа блондин запустил руку назад за ремень джинсов, достал пистолет и выстрелил Честеру в голову. В огромном и почти пустом помещении склада звук получился оглушающим. Николь сообразила, что сейчас произойдет, стоило ковбою завести руку за спину. И она знала, что с этим типом ей нужно будет разобраться прежде всего. Бритоголовый не доставал оружия, и хотя это не означало, что пистолета у него не было вовсе, в руке он сейчас его не держал, а значит, представлял чуть меньшую угрозу, чем товарищ.
  
  Когда раздался выстрел, Николь стояла позади Честера, в стороне. И ей повезло, что она не попыталась спрятаться у него за спиной, потому что пуля, пробив Честеру голову, прошла навылет. Труп напарника еще не успел рухнуть на пол, когда в руках у нее оказался спрятанный в кармане нож. Прежде она только очищала им кожуру с яблок, но он был тем не менее остро заточен, с четырехдюймовым лезвием и с крепкой ручкой. Вот почему скрыть в кармане ей удалось только лезвие, а рукоятка торчала наружу, что оказалось сейчас как нельзя более кстати, чтобы выхватить нож в одно мгновение.
  
  Перемена внезапно произошла и в ней самой. Николь словно вернулась в Сидней. Казалось, ее тело на уровне инстинкта знает, какое движение следует совершить, где оттолкнуться и как оценить расстояние до цели. А расстояние было невелико. Блондин явно не ожидал ее нападения. Кто знает, чего он вообще ожидал? Может, увидев перед собой юную девушку, он подумал, что она лишь останется беспомощно стоять на месте и будет орать от страха, как те бестолковые «телки», которых так часто показывают в кино? Или бросится наутек? Но в чем он был уверен наверняка, так это в том, что продырявит ей башку так же запросто, как и ее приятелю.
  
  И лишь один вариант он не предусмотрел: что девушка набросится на него с ножом в руке, лезвие которого по рукоятку войдет ему в шею, прежде чем он успеет снова поднять свой ствол.
  
  Сталь ножа мелькнула стремительно и резко. Блондин издал такой звук, будто подавился голубем. А пистолет упал на бетонный пол, и рядом с ним через мгновение распласталось тело его владельца.
  
  Бритоголовый в испуге отпрянул, когда в его сторону ударила струя крови. Николь понимала, что он сейчас же достанет свой пистолет, если оружие у него было при себе. Когда же тот развернулся и бросился к «форду», стало ясно, что он не вооружен. Хотя вполне мог оставить ствол в машине.
  
  У Николь был шанс быстро подобрать пистолет убитого блондина, но опять-таки внутренний голос подсказал, что это не для нее. В два прыжка она настигла его в тот момент, когда он уже открыл дверцу и наполовину просунулся внутрь. Николь всей тяжестью тела навалилась на дверцу и зажала противника, который головой крепко стукнулся о стойку.
  
  У него, наверное, еще сыпались искры из глаз от удара, когда Николь вогнала нож ему в бок. Затем распахнула дверцу и дала ему сползти на бетон. Придавив сверху коленом, пырнула второй раз, показывая, что шутить не собирается.
  
  — На кого ты работаешь? — спросила она.
  
  — Боже мой, — простонал он. — Я, кажется, умираю.
  
  — Скажи, на кого работаешь, и я вызову тебе «скорую».
  
  — На Хиггинса.
  
  После чего Николь перерезала ему глотку.
  
  «Эскалейд» старых знакомых Николь позднее нашли в пустыне. Всех парней убили выстрелами в голову, а внедорожник подожгли.
  
  Их босс, которого звали Виктор Трент, предложил Николь работу. Он не только был благодарен ей за расправу над убийцами своих людей. На него произвело большое впечатление присутствие духа, которое она проявила, установив имя главного виновника, прежде чем прикончить второго из них.
  
  Если бы Виктор Трент знал ее немного дольше и будь у нее чуть побольше опыта, он ей бы и поручил свести счеты с самим Хиггинсом. Но все же предпочел отправить на задание одного из проверенных в деле подручных. Свидание Хиггинса со своим Создателем тоже произошло в пустыне, вот только тела его так никто и не нашел. Как не осталось и следа от трупов тех двух молодчиков, которых прикончила на складе Николь.
  
  Виктор ввел ее в свой ближний круг. Он почти сразу понял, что она способна на гораздо большее, чем другие девушки, да и парни ее возраста тоже. Николь умела все держать под контролем, строго соблюдала дисциплину и, главное, готова была учиться. И Виктор с удовольствием стал ее наставником.
  
  Скоро Николь стала для него незаменима, когда возникала проблема, которую необходимо было решить быстро и аккуратно. Среди его ближайших соратников она пользовалась заслуженным уважением. А работы для такого надежного человека, как она, всегда был непочатый край.
  
  Николь не рассказала Виктору о своем прошлом, а он не лез с расспросами. В 2004 году он вызвал ее в свой офис, чтобы дать новое поручение, когда по телевизору как раз шла трансляция летних Олимпийских игр в Афинах. Виктор признался, что обожает олимпиады и старается по мере возможности следить за ходом игр. Николь стояла в его кабинете и молча наблюдала за выступлением Карли Паттерсон[18] на разновысоких брусьях. Босс ни о чем не догадывался, и это было к лучшему.
  
  Она проработала на Виктора пять лет, и ее услуги щедро оплачивались. Трент познакомил ее с бывшим офицером нью-йоркской полиции Льюисом Блокером. Сам он использовал Блокера для негласного сбора информации и заодно попросил обучить тонкостям этого мастерства Николь.
  
  И наступил момент, когда она поняла, что не хочет больше находиться в исключительном подчинении Виктора Трента. Она, конечно, многим была ему обязана, но посчитала, что их отношения давно стали взаимовыгодными. Николь устранила для него немало проблем, а теперь хотела получить свободу, чтобы решать проблемы и других заказчиков тоже.
  
  Она пригласила Виктора поужинать с ней в ресторане «Пикассо» при отеле «Белладжио». Сказала ему снова, каким потрясающим учителем он стал для нее в последние годы, как ценит она его дружбу и заботу. В общем, осторожно подготовила к основной теме разговора: своему желанию работать самостоятельно. Это, конечно же, не означало, что Николь не будет продолжать выполнять его задания, но отныне станет действовать на свой страх и риск.
  
  — Мне это необходимо, — объяснила она. — Чувствовать, что я никому не подчиняюсь. Это вынужденный шаг с моей стороны. И я не была бы готова к нему без твоей поддержки и опеки.
  
  — Ты маленькая неблагодарная сучка! — воскликнул Виктор, отшвырнул салфетку и вышел из-за стола, оставив свой салат из омаров под соусом из настоянного на шампанском уксусе.
  
  Что ж, это лишь подтвердило ее укоренившееся мнение, что по сути своей все мужчины одинаковы.
  
  С того времени дела у нее шли прекрасно. До сих пор.
  
  Николь не были известны другие случаи с людьми ее редкой профессии, когда кто-нибудь совершал столь вопиющий промах. Нет, наемные убийцы не собирались вместе для обмена опытом, но слухами земля полнится. Николь знала людей из той же сферы деятельности, до нее доносились отголоски результатов их работы. Кто-то выполнял ее блестяще, иные — похуже. Порой они совершали оплошности. А какой даже самый опытный профессионал никогда не ошибался? Но ошибка Николь (и она сама соглашалась с этим) переходила все допустимые границы.
  
  Плохо было само по себе устранение не того человека. Уже одно это способно довести любого клиента до белого каления. Но когда появляется твоя настоящая «цель», видит, что произошло, и ты позволяешь ей сбежать… Едва ли такой «подвиг» способен украсить профессиональный послужной список.
  
  Разумеется, не было недостатка в убийцах, совершавших еще более идиотские промашки. Сексуальные извращенцы-садисты, собиравшие улики против самих себя, записывая убийства на видео. Простоватые мужья, которые чуть ли не через городскую справочную службу пытались нанять киллеров для устранения жен, и, конечно же, под видом убийц к ним приходили полицейские в штатском. Отчаявшиеся владельцы обанкротившихся фирм, устраивавшие поджоги в своих офисах, где нередко гибли люди, но потом забывавшие избавиться от кроссовок с пропитанными бензином подошвами.
  
  Всех этих людей разоблачали и отправляли за решетку. Почему? Они были дилетантами. Не занимались убийствами как ежедневной рутинной работой. Это были бизнесмены, бухгалтеры, биржевые маклеры, торговцы подержанными автомобилями или зубные врачи. Они могли в совершенстве владеть своими профессиями, но не являлись профессиональными убийцами.
  
  А вот Николь всегда считалась профессионалкой наивысшей пробы. Убийствами она зарабатывала себе на хлеб. И относилась к делу ответственно. В ее преступлениях отсутствовали личные мотивы. Она даже не была знакома со своими жертвами. Ею не двигали ни ревность, ни алчность, ни сексуальная одержимость. А именно эти мотивы и подводили рядовых убийц, ослепляли и отупляли их, вынуждая совершать ошибки. Кроме того, Николь занималась своей работой не потому, что получала наслаждение, забирая чью-то жизнь, хотя испытывала удовлетворение от четко выполненной миссии. Если она порой и бралась за дело с удовольствием, то лишь в случае, когда ее мишенью становился определенного типа мужчина. Ей легко было вообразить, что она сводит счеты с тренером, с отцом или даже с Виктором.
  
  И теперь, потерпев столь серьезный провал, Николь считала себя обязанной сделать все возможное, чтобы смягчить его последствия. Ведь самое ценное, чем многие из нас обладают в жизни, — это репутация. Николь готова была на все, чтобы восстановить свою. Впрочем, именно этого от нее и ждали. Вот только жаль, что потребовалось так много времени.
  
  Николь вела слежку за домом матери Эллисон Фитч уже много месяцев. Она взялась за нее буквально через несколько дней после исчезновения Эллисон, когда Дорис Фитч постоянно отлучалась для встреч с полицейскими из Дейтона, которые держали ее в курсе мер, принятых в Нью-Йорке для поиска пропавшей дочери. Николь воспользовалась ее отсутствием для установления прослушивающих устройств в телефон и в саму квартиру Дорис Фитч, снабдив вдобавок специальной программой ее компьютер, позволявшей отслеживать любую переписку со своего ноутбука. Столкнувшись при этом с парой технических проблем, она связалась с Льюисом, и тот помог их решить. Теперь Николь могла не только читать электронную почту Дорис и любые тексты, которые она писала в программе «Word», но даже отслеживать трансакции на ее банковском счету на случай, если Дорис внезапно пожелает снять более крупную, чем обычно, сумму. Николь тоже считала, что рано или поздно дочь непременно свяжется с матерью.
  
  Разумеется, система слежения имела изъяны. Эллисон вполне могла обратиться к кому-то постороннему, чтобы передать весточку домой. Но если подобное сообщение каким-то образом поступит, это все равно проявится в некоем изменении повседневной жизни Дорис. Она может, например, заказать билет на самолет.
  
  И Николь не оставляла надежда, что Эллисон так или иначе себя выдаст. Но беглянка, естественно, боялась делать это, потому что даже у бывшей официантки из бара хватило бы мозгов сообразить, что за домом матери наверняка установлено наблюдение. Но однажды она неизбежно посчитает, что люди, которые за ней охотятся, не смогут ждать бесконечно долго и их бдительность притупится.
  
  Вот почему Николь находилась на своем посту почти неотлучно. Но и у нее терпение иссякало. К тому же уже много месяцев она не зарабатывала денег, и ей пришлось залезть в свои сбережения.
  
  Сама жизнь подсказывала, что пора менять род занятий, найти другую работу, пока удача окончательно не отвернулась от нее. Если только это уже не произошло. Ее не оставляли зловещие предчувствия по поводу Льюиса. Ведь представлялось вполне вероятным, что, как только они разделаются с этим заданием, он накажет ее за непростительный промах. Николь следовало быть к этому готовой. Ожидание появления Эллисон оставляло ей достаточно времени для обдумывания ситуации, в которую она попала.
  
  Дорис Фитч жила в невысоком многоквартирном доме в районе Дейтона, который назывался Нортридж и располагался рядом с шоссе. Николь сняла пустующую квартиру в доме напротив, откуда ей были видны не только окна Дорис, но и место, где она обычно ставила свою машину — черный «ниссан-верса».
  
  Понятно, что Николь не могла постоянно сидеть у окна и следить за жилищем женщины круглые сутки. Нужно было выбираться, чтобы запастись провизией. В конце концов, не могла она обойтись и без сна. Но в этом смысле ее выручали современные технологии. Все оборудование для наблюдения и прослушки срабатывало на звуки голосов. Как только внутри квартиры начинало что-то происходить, запись включалась автоматически. Если автомобиль трогался с места, миниатюрный «маячок» показывал Николь, в каком направлении он движется.
  
  Однако она считала, что лучше не отлучаться со своего поста вообще. Ее преследовало навязчивое опасение, что как только она на секунду отведет глаза от дома напротив, перед ним тут же остановится такси с сидящей внутри Эллисон Фитч.
  
  Сотовый телефон Николь зазвонил.
  
  — Слушаю!
  
  — Привет, — сказал Льюис.
  
  — Привет, — отозвалась она.
  
  — Кое-что случилось.
  
  — Я занята.
  
  — Ты немедленно отправишься в Чикаго.
  
  В последнее время этот сукин сын стал позволять себе в разговорах с Николь такой тон, который только усиливал ее подозрения.
  
  — Но я не могу.
  
  — Это не обсуждается. Проблема не менее важная, чем та, какой ты занимаешься сейчас.
  
  — И что там, в Чикаго?
  
  — Твой компьютер под рукой?
  
  — Да.
  
  — Зайди на сайт «Уирл-360». Знаешь такой?
  
  — Да.
  
  — Введи адрес: Нью-Йорк, Очард-стрит, номер дома. Полагаю, он тебе знаком.
  
  «Какого черта?» — подумала Николь, входя на сайт и впечатывая адрес в строку поиска. Потребовалось несколько секунд, чтобы на дисплее появилось изображение улицы.
  
  — Так, вижу дом. Что теперь?
  
  — Взгляни на третий этаж.
  
  Николь зажала кнопку «мыши», получила фронтальный вид на здание, а потом переместила точку обзора выше, к той квартире, где уже успела побывать. И увидела окно. Увеличила размер изображения и чуть не охнула.
  
  — Скажи мне, что меня обманывают мои глаза, — только и смогла произнести она.
  
  Возможность лететь самолетом она даже не рассматривала. До Чикаго можно было добраться на машине всего за четыре часа. Сначала по магистрали на запад, объехав с северной стороны Индианаполис, потом до самого Гэри, а закончить путь по шоссе. Оставалось надеяться, что если за это время Эллисон Фитч нанесет визит матушке, то погостит подольше.
  
  Льюис назвал Николь имя: Кайл Биллингз. Тридцати двух лет от роду. В чикагском головном офисе фирмы «Уирл-360» он работал последние три года. Согласно полученной Николь информации, Кайл отвечал за программу, удалявшую некоторые участки городских пейзажей, нежелательных для появления в Сети, и делала неразборчивыми номера машин и лица людей. Все делалось автоматически с помощью специальной программы, а Кайлу Биллингзу, который, собственно, эту программу и создал, надлежало лишь следить, чтобы она не давала сбоев.
  
  Перед Николь поставили задачу заставить Кайла влезть в свою программу и удалить картинку из окна на Очард-стрит, прежде чем ее успеет заметить кто-нибудь еще. Николь знала, как Льюису вообще стало известно о лице в окне. Некий мужчина пришел под дверь той квартиры с распечаткой снятого с «Уирл-360» изображения. Сам Льюис сейчас занимался тем, что пытался установить личность посетителя.
  
  Надо же было так облажаться! Сначала она убила не ту женщину. Потом позволила Эллисон Фитч сбежать. А теперь еще и это! Удалось же ей в Сиднее сфокусировать внимание, полностью сконцентрироваться на исполнении своей задачи. Выбросить из головы все остальное. Не замечать зрителей, телекамер, не обращать внимания на комментаторов. Чтобы остались только она и брусья.
  
  Именно это требовалось от нее сейчас. Думать только о том, чего она должна добиться сегодня. И не отвлекать себя мыслями о дне завтрашнем, послезавтрашнем, как и о будущем вообще. Сегодня Николь нужно разыскать Кайла Биллингза и пустить в ход всю мощь своего убеждения, чтобы он проник в базу данных «Уирл-360», стер картинку в окне и удалил ее без возможности восстановления. И она не сомневалась: Кайл Биллингз сделает все, что она от него потребует.
  
  Потому что у Кайла Биллингза была жена.
  35
  
  — Томас?
  
  — Я вас слушаю.
  
  — Это Билл Клинтон.
  
  — Как, в самом деле?
  
  — Да.
  
  — О, здравствуйте. Рад вас слышать.
  
  — Как продвигается работа?
  
  — Очень успешно. Каждый день я запоминаю все больше и больше улиц. Вы получали мои сообщения?
  
  — Конечно, конечно. Ты прекрасно справляешься. Решаешь очень важную задачу. Здесь все просто в восхищении от тебя.
  
  — Благодарю вас за высокую оценку моего труда.
  
  — Однако, Томас, есть нечто, что тревожит меня.
  
  — Что именно?
  
  — Как я понял, позавчера к тебе приходили из ФБР.
  
  — Верно. Мы же с вами уже говорили об этом, помните? Мне кажется, они просто решили убедиться, что я собираюсь продолжить работу, вот и все.
  
  — Разумеется. Но знай, Томас, что сейчас тебе следует осторожно вступать в контакты с людьми. С ЦРУ, ФБР, с полицейскими из Промис-Фоллз. Даже с близкими.
  
  — Что вы имеете в виду, сэр?
  
  — Дважды подумай, прежде чем что-либо кому-нибудь сказать. Ни с кем не делись личными проблемами. К примеру, твой отец только что умер, и мне понятно, какое это горе для тебя, но внешне ты должен оставаться невозмутимым, чтобы тебя не сочли слабаком. Это же относится к любому личному потрясению, когда-либо случившемуся в твоей жизни. Держи все внутри себя и уверенно двигайся вперед. Ты меня понял?
  
  — Да.
  
  — Очень хорошо. И тебе необходимо научиться заметать следы. Стирать информацию о поиске, который ты проводишь на своем компьютере…
  
  — Я уже это делаю.
  
  — И список вызовов.
  
  — Разумеется. Я все выполняю неукоснительно, Билл.
  
  — Не могу даже выразить, до какой степени я горжусь тобой, Томас. И все в управлении находятся под огромным впечатлением от тебя.
  
  — Я вас не подведу. Но поскольку уж вы сами позвонили, мне хотелось бы рассказать вам кое о чем. Когда я изучал улицы Нью-Йорка, то заметил…
  
  — Мне пора идти, Томас. Расскажешь все в следующий раз.
  
  — Хорошо, Билл. Как вам будет угодно. До свидания.
  36
  
  Когда Джули уехала, Томас не рассказал мне о своей беседе с управляющим. Заявил, что обижен на меня, поднялся к себе в комнату и закрыл дверь. Но я слышал, как он общается там с одним из наших бывших президентов.
  
  А потому, когда на следующее утро брат спустился в кухню, я притворился, будто меня не интересует ничего, кроме сорта хлопьев, которые он предпочел бы на завтрак.
  
  Я наливал себе вторую чашку кофе, и Томас вдруг спросил:
  
  — Тебе совсем не интересно узнать подробности моего разговора?
  
  — С кем? — произнес я, предполагая, что речь идет о беседе с Биллом Клинтоном.
  
  — С управляющим. Мистером Пападаполусом.
  
  — Если только ты сам хочешь мне рассказать об этом. Вчера тебе этого не хотелось.
  
  — Думаю, я вчера разбудил его. Он говорил очень сердито. И вообще мне было трудно понимать его. У него странный акцент.
  
  — Держу пари, что греческий.
  
  — Почему?
  
  — Не имеет значения. Продолжай свой рассказ.
  
  — Я представился и сообщил, что являюсь консультантом Центрального разведывательного управления.
  
  Я чуть не поперхнулся кофе и поставил чашку на стол.
  
  — Боже мой, Томас, зачем?
  
  — Мне не хотелось вводить его в заблуждение. К тому же, как мне показалось, узнав, кто я такой, он стал охотнее отвечать на мои вопросы.
  
  Я же понял, что очередного визита ФБР нам теперь ждать недолго. Они еще могли закрыть глаза на вздорные сообщения, которыми Томас бомбардировал общий почтовый ящик ЦРУ, но представляться людям сотрудником федерального ведомства… Дело могло принять серьезный оборот.
  
  — Я спросил его, кто прежде жил в той квартире, — объяснил Томас.
  
  — И что он ответил?
  
  — Две женщины.
  
  — Но соседка по коридору сообщила мне об этом раньше, — напомнил я.
  
  — Тогда я спросил, были ли это сестры, мать с дочерью или подруги, и он сказал, что они просто вместе снимали квартиру, но не очень ладили между собой, потому что иногда одна из них не вносила свою долю квартплаты вовремя, и тогда второй приходилось добавлять свои деньги.
  
  — Ты задавал правильные вопросы, — поощрил я брата.
  
  — Еще он сказал, что одну из них звали Кортни, а вторую… Вроде Ольсен, хотя я не уверен из-за этого его акцента.
  
  — Но звучит так, словно это имя и фамилия.
  
  — Нет, Ольсен — тоже имя. Фамилии мне известны. Я их даже записал. Управляющий сказал, что Ольсен до сих пор не нашли.
  
  Я вскинул на него взгляд.
  
  — До сих пор не нашли? Что это значит?
  
  — Я только передаю, что мне сообщил управляющий. Я тоже поинтересовался, что имеется в виду, а он заявил, что в ЦРУ, видимо, работают дураки, если им ничего об этом не известно. Я объяснил, как много в ЦРУ различных подразделений, насколько это крупная организация и…
  
  — И все-таки что он тебе рассказал?
  
  — Ольсен пропала. Я спросил, кто живет в той квартире теперь. Он ответил, что никто.
  
  — Мне удалось установить то же самое.
  
  — Но! — картинно вскинул вверх указательный палец Томас, подражая то ли Шерлоку Холмсу, то ли кому-то еще. — За квартиру регулярно платят.
  
  — И кто же арендует ее?
  
  — Мистер Блокер.
  
  — Кто он?
  
  — Не знаю. Зачем кому-то понадобилось арендовать квартиру, если он в ней не живет?
  
  — На это может быть множество причин. Например, он вообще не из Нью-Йорка, но приезжает иногда по делам, и тогда ему нужно пристанище.
  
  Томас с сомнением покачал головой:
  
  — Мне это кажется слишком расточительным.
  
  — Для состоятельного человека расход небольшой, — возразил я. — Многим проще иметь свою крышу над головой, чем заказывать номер в отеле каждый раз, когда они наведываются в Нью-Йорк.
  
  — Не знаю. Но как мне кажется, вероятно, именно голова Ольсен попала в кадр в окне. Ее убили, и поэтому больше ее никто уже не видел.
  
  — Почему же ее убили?
  
  Томас задумался.
  
  — Чтобы мистер Блокер мог снять себе квартиру на то время, когда приезжает на Манхэттен.
  
  Я невольно рассмеялся.
  
  — Ты действительно так считаешь? Кому-то понадобилась квартира, и он убил человека, чтобы получить ее?
  
  — Я слышал, что в Нью-Йорке очень трудно арендовать жилье за разумную плату, — ответил брат.
  
  — Но я побывал в том доме. И мне кажется, что ради квартиры в нем никто бы ни за что не пошел на убийство. — Я положил ладони на стол. — Послушай, Томас, давай вместе проанализируем факты. Мы знаем, что раньше в той квартире жили две женщины, но теперь их нет и, по словам твоего друга управляющего, за квартиру платит некий мистер Блокер, который на самом деле там не живет.
  
  — Управляющий никакой мне не друг.
  
  — Допустим. Но полученная тобой информация не дает оснований полагать, что было совершено убийство.
  
  — Однако одна из женщин бесследно исчезла.
  
  — Это утверждает управляющий, который не является штатным сотрудником полицейского управления Нью-Йорка. Может, женщина давно нашлась, но никто не потрудился поставить в известность этого грека.
  
  — Хорошая идея! — воскликнул Томас.
  
  — Какая?
  
  — Позвонить в нью-йоркскую полицию.
  
  — Я не предлагал ничего подобного. Всего лишь пытался тебе втолковать, что управляющий — не самый надежный источник информации.
  
  — Так давай свяжемся с самым надежным источником!
  
  — Не надо.
  
  — Что ж, тогда я могу отправить электронное письмо в ЦРУ и попросить их навести справки в полиции.
  
  — Ладно, — примирительно произнес я. — Предоставь все мне. Я позвоню в полицию. Сделаю запрос о пропавшей женщине и проверю, нашлась она или нет.
  
  — И еще ты скажешь им, что нужно зайти на сайт «Уирл-360», чтобы они сами увидели лицо в том окне на Очард-стрит.
  
  — Естественно.
  
  Томас взялся за миску с хлопьями, а я облегченно вздохнул. Теперь с этим делом покончено, о чем Томас, конечно, не догадывается. Я представлял, как отреагирует любой сыщик из Нью-Йорка, когда я сообщу, что мой брат, которого, кстати, только что взяло на заметку ФБР за отправку писем в ЦРУ и бывшему президенту по поводу странного проекта запоминания улиц, видел в Интернете, как происходит убийство.
  
  — Можно задать тебе вопрос? — обратился я к брату.
  
  — Давай, — сказал он, не замечая струйку молока, стекавшую по подбородку.
  
  — Когда произойдет этот твой глобальный кризис и все компьютерные карты исчезнут, что, по-твоему, вызовет подобную катастрофу?
  
  Томас отложил ложку и вытер подбородок бумажной салфеткой.
  
  — Наиболее вероятной причиной я считаю нападение внеземной цивилизации, — произнес он с совершенно серьезным видом. — Причем удар скорее всего будет нанесен из-за пределов Солнечной системы, хотя не исключено, что в качестве баз для него будут использованы Марс и Венера. Как только инопланетяне уничтожат всю нашу картографию, это облегчит им скрытную высадку десантов.
  
  Меня охватила глубокая печаль и безнадежность.
  
  — Вот так! Недурно я тебя разыграл, а? — воскликнул Томас. — Видел бы ты сейчас свое лицо!
  * * *
  
  Я сообщил, что отправляюсь в город и вернусь примерно через час.
  
  — Угу, — промычал брат себе под нос, непрерывно щелкая «мышью».
  
  — Я бы хотел, чтобы сегодня ты приготовил обед. Для нас обоих. А я возьму на себя ужин.
  
  Он прервал свое занятие и развернулся в кресле.
  
  — И посуду тоже мыть мне?
  
  — Непременно. Кстати, Джули рассказала, что в школе ты вроде как водил шашни с Маргарет Турски? Правда?
  
  — А вот это тебя совершенно не касается.
  
  Что ж, я и не настаивал на ответе.
  
  — Увидимся позже, — промолвил я.
  
  Томас кивнул и вернулся к работе. Я надеялся, что за короткое время, которое я рассчитывал провести вне дома, он не успеет наделать глупостей.
  
  Я подъехал к одноэтажному ранчо на Риджуэй-драйв и нажал кнопку дверного звонка. Открыла мне Мари Прентис.
  
  — Рэй! Какой приятный сюрприз! — воскликнула она и крикнула, обращаясь куда-то внутрь дома: — Лен! К нам приехал Рэй! Ты привез своего брата? Он ждет в машине?
  
  — Нет, я один, Мари, — ответил я, входя в холл.
  
  — Какая жалость! — Она говорила с заметной одышкой, но каждый произнесенный ею слог был пропитан энтузиазмом. — Было бы так хорошо повидаться и с ним тоже.
  
  Мари коллекционировала керамические фигурки лесных зверей, и они украшали собой почти каждый дюйм свободного пространства в доме. Этажерка в холле была заставлена оленями, барсуками, белками и бурундуками, причем все статуэтки были разного масштаба. Создавалось впечатление, будто огромных размеров бурундук плотоядно поглядывает на расположившегося рядом Бэмби, которым легко мог бы полакомиться.
  
  Бросив взгляд в гостиную, я убедился, что и там устроено царство фарфорового зверья. Лен выкроил лишь немного места на журнальном столике для пульта от телевизора, но все остальное пространство было занято статуэтками. Мари, кроме того, считала себя художником, и потому стены были завешаны принадлежавшими ее кисти портретами филинов, лосей и зайчиков.
  
  — Лен! — снова крикнула она.
  
  Дверь рядом с входом в гостиную открылась, и из подвала поднялся хозяин дома. Причем я готов был биться об заклад, что там он и проводит большую часть времени. Мне говорили, что в подвале он оборудовал себе мастерскую, где изготавливает самодельную мебель.
  
  — К нам заехал Рэй, — произнесла Мари. — Как хорошо.
  
  Лен немного нервно улыбнулся.
  
  — Привет, — сказал он. — Ты один?
  
  — Один.
  
  — Кофе будешь? — спросила Мари. — Я как раз собиралась заварить свежий.
  
  — Не беспокойтесь, — улыбнулся я. — Мне всего лишь нужно побеседовать с Леном.
  
  — Тогда спускайся ко мне в подвал. Покажу, над чем сейчас работаю, — предложил он, бросив на меня взгляд, свидетельствовавший о том, что он догадывается, зачем я приехал, но не хочет обсуждать эту тему в присутствии жены.
  
  — Ты уверен, что ничего не хочешь? — спросила Мари, провожая нас до ступеней, ведущих вниз.
  
  — Нам ничего не надо, Мари, — ответил за меня Лен и жестом пригласил спускаться. Последовав за мной, он плотно закрыл дверь.
  
  — Отличная мастерская, — отметил я, оглядываясь по сторонам.
  
  В этом хорошо освещенном помещении у Лена имелось все необходимое для настоящего краснодеревщика: механический лобзик, сверлильный и токарный станки, просторный верстак, даже промышленных размеров пылесос, а по стенам висели самые разнообразные ручные инструменты. В противоположном конце подвала располагалась другая, более широкая лестница с раздвижными дверями. Теперь становилось понятно, как поднимали наверх более крупные предметы изготовленной Леном мебели. Однако на полу я не заметил следов от опилок, и мне стало понятно почему — сейчас хозяин ни над чем не трудился. Не было видно ни деревянных болванок, ждущих обработки, ни готовых к сборке частей.
  
  — Да, стараюсь держать здесь все в образцовом порядке, — произнес Лен.
  
  — Так что же ты задумал сделать сейчас? — спросил я. — Тут слишком чисто для места, где кипит работа.
  
  — Ты прав. Сейчас у меня как раз пауза. Просто мне показалось, что тебе захочется поговорить с глазу на глаз.
  
  — Томас рассказал мне о вчерашнем происшествии. Я решил выяснить подробности. Насколько я понял, мой брат тебя ударил?
  
  Лен потер рукой щеку.
  
  — Да.
  
  — Мне очень жаль. Томас не должен был этого делать.
  
  — Видимо, он не может себя контролировать, — заметил Лен. — Он безумен и все такое…
  
  — Томас не безумен, — возразил я. — Он страдает душевным расстройством, и тебе это прекрасно известно.
  
  — Брось, Рэй! Как это ни называй, а у него не все дома.
  
  Я почувствовал нечто похожее на легкое подергивание в области затылка.
  
  — Мне нужно знать, что произошло, когда ты приехал к нам в дом.
  
  — Я решил заскочить к вам по дороге и взглянуть, как вы справляетесь одни. Твой отец наверняка только сказал бы мне спасибо за это. Но тебя я не застал. Томас сообщил, что ты в Нью-Йорке.
  
  — И что было дальше?
  
  — А дальше мне захотелось сделать Томасу что-нибудь приятное.
  
  — Тогда мне не понятно, что вывело Томаса из себя, если таковы были твои намерения.
  
  — Я просто попытался…
  
  — У вас там все хорошо? — окликнула нас Мари, просунув голову в дверь.
  
  — У нас все отлично, черт тебя побери! Закрой дверь! — рявкнул на нее Лен.
  
  Дверь захлопнулась. Лен откашлялся и продолжил:
  
  — Я предложил Томасу съездить со мной пообедать.
  
  — Но ты же знаешь, как неохотно Томас покидает дом. — Я с трудом сдержался, чтобы не уточнить: «Особенно с такими, как ты».
  
  — Да, но мне показалось, что это пойдет ему на пользу. Не может же он постоянно торчать в своей берлоге? Такой образ жизни вреден для здоровья. Твоего отца это тревожило.
  
  — Так в какой момент Томас ударил тебя?
  
  Лен с усталым видом пожал плечами:
  
  — Похоже, я переусердствовал в уговорах. Взял его за руку и подумал, что он просто пойдет за мной, понимаешь? А он вывернулся и попал кулаком мне по лицу. И если Томас нажаловался на меня, если заявил, будто я причинил ему боль или тоже ударил, то это полная чушь. Одна из его болезненных фантазий, и больше ничего.
  
  — Он не говорил мне ничего подобного.
  
  Лен удовлетворенно кивнул:
  
  — Хорошо. Умалишенные могут наговорить черт знает чего. Он же считает своим другом бывшего президента, верно?
  
  С трудом сохраняя хладнокровие, я ответил достаточно резко:
  
  — Послушай меня внимательно, Лен. Может, у тебя действительно только добрые намерения, и я знаю, что ты долгое время был другом нашего отца, а потому не восприми это как проявление неуважения, но я не потерплю, чтобы ты называл Томаса сумасшедшим или умалишенным. Он добрый, мягкий и вполне разумный человек. Не спорю, у него есть заметные отклонения от нормы. Но ты не имеешь права применять по отношению к нему столь оскорбительные эпитеты. И если Томас не хочет принимать твоего приглашения на обед, ты должен воспринимать его отказ так же, как воспринял бы его от любого другого человека.
  
  Я замолчал и перевел дыхание. А когда уже повернулся в сторону лестницы, Лен бросил мне в спину:
  
  — Не такой уж он и добряк, как ты считаешь!
  
  — Что-что?
  
  — Твой отец рассказывал мне, что Томас может рассвирепеть по-настоящему. Однажды он даже пытался спустить его с лестницы. Впрочем, ваш папочка тоже находил тысячи объяснений странному поведению сына, но, если хочешь знать мое мнение, вашему Томасу самое место под замко́м в психушке.
  37
  
  — Зачем тебе понадобилось надевать на вчерашнюю вечеринку то красное платье, — сказал Кайл Биллингз, обращаясь к своей жене Рошель. — Когда мы собирались, я попросил тебя выбрать что-нибудь другое.
  
  — Но ты же знаешь, что оно мое любимое. Мне нравится, как я себя в нем ощущаю.
  
  — И как же? Как шлюха? Так ты себя в нем ощущаешь?
  
  — Да пошел ты… — обиделась она и поспешила прочь из просторной ванной комнаты, где было все: джакузи, душ, сделанный по заказу, чтобы вмещать двоих, сдвоенная раковина, биде — в общем, на любой каприз.
  
  Рошель промчалась через спальню с изогнутой формы окнами, выходившими на утопающую в зелени улицу, и направилась в гардероб, представлявший собой отдельное помещение.
  
  Таких гардеробов у них было два — один для нее, другой для него, и каждый из них площадью превышал ту полуподвальную квартирку в чикагском Саут-Энде, в которой десять лет назад ютился Кайл. Там были мыши, плесень по углам и соседи наверху, устраивавшие громкие скандалы по любому поводу: от плохо намазанного маслом бутерброда к завтраку до вечерней задержки мужа у друзей и появления дома поддатым.
  
  А теперь Кайлу не приходилось больше слушать, как ссорятся соседи, да и те даже при желании не могли бы слышать его перепалок с Рошель. Потому что занимали они стоивший не один миллион долларов полностью реконструированный особняк на Форест-авеню в Оук-парке, где рядом стоял дом, возведенный знаменитым архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом. Причем Кайл только и дожидался момента, когда один из домов, построенных по проекту Райта, выставят на продажу, чтобы сразу купить его. И вот тогда он наконец сумеет произвести впечатление на своего отца, которому не казался выдающимся достижением тот факт, что Кайл с помощью волшебства сайта «Уирл-360» стал мультимиллионером, не достигнув и тридцатилетия. Зато отец просто боготворил Фрэнка Райта, считая его величайшим зодчим.
  
  — Почему же ты купил этот дом, а не хотя бы вот тот? — спросил он, ткнув пальцем в ближайшее творение Райта. — А я-то думал, что дела у тебя идут действительно хорошо.
  
  Кайл Биллингз поплелся за супругой в ее гардеробную.
  
  — Ты же знаешь, что, одеваясь подобным образом, привлекаешь к себе неприлично много внимания. Кое-кто, глядя на тебя, начинает излишне возбуждаться. Вчера противно было смотреть, как все мужчины на тебя пялились, пуская слюни. И каждый словно пытался трахнуть.
  
  Рошель резко развернулась, стоя перед ним босиком в одних джинсовых шортиках и красной футболке, уперев руки в бедра.
  
  — Хорошо, тогда я буду носить бурку.[19] Такой наряд тебя устроит?
  
  — Боже! — вздохнул он.
  
  В глубине души Кайл понимал, что устраивает сцену на пустом месте. Если уж на то пошло, ему приходилось смотреть правде в глаза. Что прежде всего разглядел он сам в Рошель Биллингз — в девичестве Кестерман, — когда впервые увидел ее пять лет назад на выставке компьютерных программ в Сан-Франциско, где она отплясывала на сцене в туфлях на высоченных шпильках, привлекая к себе значительно больше внимания, чем любая новаторская разработка программистов всего мира?
  
  И сейчас Рошель выглядела не менее потрясающе, чем тогда: черные волосы, доходившие до талии, длинные ноги и небольшие, но крепкие груди, в которые взгляды мужчин упирались словно сами собой. А кожа оттенка кофе со сливками придавала ей некую экзотическую изюминку. Кайл испытал тогда жгучую потребность немедленно с ней познакомиться. Зашел по окончании ее выступления за кулисы, пригласил в бар, умело свел разговор к своему материальному достатку, к «порше-турбо» и к роскошной квартире с видом на озеро Мичиган, в которую успел переселиться. А в довершение всего поведал, как некая компьютерная штучка — плод его трудов — позволит людям путешествовать по городам мира, не вставая из удобного кресла, а его самого сделает еще богаче. Заключительная часть, похоже, особенно пришлась Рошель по душе.
  
  Через пять месяцев они поженились. Кайл не понимал, что если сам так быстро запал на нее, то блеск ее прелестей не укроется от внимания других. Впрочем, поначалу ему это даже нравилось. Он видел, как мужчины восхищенно оглядывали Рошель, а потом переводили взгляд на мужа, который в ответ красноречиво улыбался: «Можешь глазеть сколько угодно, неудачник, но только мне будет дозволено прогуляться верхом на этой лошадке сегодня ночью».
  
  И какие это были «верховые прогулки»!
  
  Секс с Рошель оказался особенным. В постели она была настолько же изобретательна, насколько напрочь лишена эгоизма. И обладала изумительно гибким телом. В средней школе и в колледже Рошель занималась спортивной гимнастикой. Позже от участия в соревнованиях отказалась, но продолжала посещать спортзал четыре раза в неделю, поддерживая отменную форму.
  
  Кайл прекрасно понимал, как ему повезло. За такую женщину многие пошли бы даже на убийство. Но со временем его отношение к внешней привлекательности жены стало меняться. На смену гордости все чаще приходили ревность и неуверенность в себе. Если она могла заполучить любого, долго ли еще будет оставаться желанным он? Он был богат. У них появился новый дом. Два-три раза в год они совершали поездки по Европе, останавливаясь в лучших отелях. Жене Кайл подарил машину за двести тысяч долларов — собранный на заказ спортивный «мерседес», у которого дверцы поднимались вверх, как крылья птицы.
  
  Однако проблема заключалась в том, что большие деньги водились не у него одного. Если бы Рошель стремилась лишь к богатству, то именно в той отрасли современных технологий, в которой сделал свои миллионы сам Кайл, в последние годы расплодились сотни и тысячи нуворишей. Любила ли Рошель его самого или ту жизнь, что Кайл умел ей обеспечивать?
  
  При этом она никогда не давала ему оснований считать, что второй вариант ближе к истине. Но это не помогало Кайлу перестать терзаться самому и донимать жену. Не слишком ли увлекается она, выставляя свои прелести напоказ? И теперь ему уже хотелось, чтобы Рошель приглушила свою внешнюю эффектность, убавила сексапильности из своих нарядов. Любишь короткие юбки? Но не до такой же степени, чтобы демонстрировать бразильские трусики, как это получалось, когда она надевала в придачу одну из пар босоножек на каблуке от Кристиана Лубутена?
  
  — Ты сводишь меня с ума, — сказала Рошель, перебирая вешалки с вещами, девяносто процентов из которых были черными. — Может, я одеваюсь так лишь для того, чтобы возбудить тебя. Об этом ты не задумывался? Черт, куда запропастились мои брюки?
  
  — Своей вызывающей манерой одеваться ты посылаешь сигналы, — заметил Кайл. — Хочешь или нет, но их улавливают другие мужчины, и каждый интерпретирует по-своему.
  
  Она сняла с перекладины вешалку с парой брюк, осмотрела их и повесила на место.
  
  — Да где же они?
  
  — Ты хоть вообще прислушиваешься к моим словам?
  
  Рошель повернулась и окинула его испепеляющим взглядом.
  
  — Нет, не прислушиваюсь. Потому что мне начинает казаться, будто ты выжил из ума.
  
  Она протиснулась мимо него к выходу из гардеробной. Взяла с прикроватного столика свой сотовый телефон и заявила:
  
  — Мне надо хоть какое-то время побыть одной, отдельно от тебя. Пойду в патио и посижу там. Присоединяйся ко мне, как только будешь готов извиниться.
  
  Кайл плюхнулся на край постели, когда Рошель выходила из спальни. И даже в такой ситуации ему трудно было оторвать взгляд от ее попки. Единственная радость от размолвок с женой всегда заключалась в том, что он мог любоваться ею: в гневе ее походка становилась особенно привлекательной.
  
  — Идиотизм, — произнес он, и это относилось не к жене. — Полный идиотизм!
  
  Кайл сознавал, что собственнические чувства способны привести к результату, который противоположен желаемому. Так произошло с несколькими его друзьями: чем крепче они стремились привязать к себе возлюбленную, тем сильнее становилось ее желание получить свободу.
  
  Он просидел в спальне десять минут, двадцать, все еще размышляя, следует ли сразу спуститься к Рошель и извиниться или лучше сесть за руль «феррари» и уехать бесцельно кататься на пару часов. Нет, сесть в машину и вернуться с букетом цветов. Или еще круче — отправиться на «Великолепную милю»[20] и купить ей что-нибудь дорогое и блестящее. Штук за десять. Чек можно будет потом как бы случайно забыть на видном месте, чтобы попался жене на глаза.
  
  Так он промаялся три четверти часа, пока не решился переступить через собственную гордыню, извиниться, сказать Рошель, что если ей хочется так одеваться, пусть одевается, но она должна знать…
  
  Его мобильный телефон издал краткую трель. Не звонок, а эсэмэс. Вскочив с кровати, он схватил трубку и увидел под именем Рошель фотографию. Рошель решила послать ему снимок. Но только очень странный. Фото женщины. И не просто женщины, а, как сразу понял Кайл, его собственной жены, если судить по красной футболке и джинсовым шортам. Но только ее голова была при этом плотно обмотана полиэтиленовым пакетом. Тем не менее под пластиком рельефно вырисовывались черты лица — это были ее подбородок, губы, нос, надбровные дуги…
  
  На снимке нельзя было разглядеть тела целиком, но хорошо были видны руки и что-то отливающее серебром поверх них. Неужели упаковочная лента? И руки примотаны к ручкам кресла? Вот только кресло это было не из патио, да и фото сделано не при свете дня. Неужели одно из кресел, стоявших у них в подвале?
  
  — Что за дьявольщина? — пробормотал Кайл.
  
  Что за безумные игры она затеяла?
  
  — Рошель! — крикнул он.
  
  Кайл как раз сбегал вниз по лестнице, когда сотовый телефон в его руке подал новый сигнал. На сей раз это было не текстовое сообщение, а нормальный звонок. И звонили снова с мобильника Рошель.
  
  — Эй, что за дела? — начал он. — Откуда это безумное фото, что ты мне…
  
  — Мистер Биллингз? — услышал он голос женщины, лишь смутно похожий на голос жены.
  
  — Да.
  
  — Мистер Биллингз, вам нужно остановиться и послушать меня.
  
  — Рошель, это ты?
  
  — Нет, это не Рошель. И вам сейчас лучше будет выслушать меня очень внимательно.
  
  Кайл замер посреди лестничного пролета.
  
  — Ваша жена пока еще может дышать. Но с трудом, — сказала женщина. — Стоит мне натянуть пакет потуже, и доступ воздуха прекратится полностью.
  
  — Кто вы такая? Что происходит? Я сейчас спущусь вниз и…
  
  — Если вы спуститесь вниз, она умрет.
  
  Он снова остановился уже у лестницы рядом с входной дверью.
  
  — Кто это? Что вам нужно?
  
  — Вы должны выслушать меня, Кайл, — невозмутимо продолжила неизвестная женщина. — Слушайте, или Рошель умрет.
  
  — Господи! — воскликнул он, чувствуя слабость в коленях и свободной рукой хватаясь за перила.
  
  — Все будет прекрасно при условии, что вы станете меня слушать и сделаете в точности так, как я скажу.
  
  — У меня есть деньги, — затараторил Кайл. — Я могу дать вам много денег.
  
  Но тут же спохватился. Вот дерьмо, сегодня же воскресенье! Но он должен найти способ. Он знал, что способ непременно найдется. Для людей, имевших на счетах такие суммы, какими распоряжался он, банки открывались в любое время, по первому требованию.
  
  — Деньги не помогут, — заявила женщина.
  
  — Тогда что же? Машины? Вы хотите забрать мои машины? Пожалуйста! Они — ваши. Только, умоляю, не причиняйте боли Рошель. Просто объясните, что вам от меня нужно.
  
  — Мне не нужно ничего из вашего имущества. Но вы должны оказать мне услугу. И давайте договоримся сразу о правилах игры. Вы не будете связываться с полицией, это раз. И никому не расскажете о том, что происходит, это два. Если нарушите одно из правил, ваша жена умрет от удушья.
  
  — Я вас понял, понял. Что именно вы хотите? Что я должен для вас сделать?
  
  — Вам придется найти другой снимок, очень похожий на тот, что вы только что получили. А потом вы уничтожите его.
  
  И Николь перешла к более подробным инструкциям.
  
  — Не часто вас увидишь здесь по выходным, мистер Биллингз, — приветствовал Кайла охранник фирмы «Уирл-360», когда тот вошел в вестибюль.
  
  — Привет, Боб, — кивнул Кайл. — Вот, понадобилось заскочить ненадолго.
  
  Боб нажал кнопку, и двери из плексигласа, закрывавшиеся внахлест, разъехались в стороны, чтобы пропустить Биллингза внутрь. Пройдя еще несколько ярдов, Кайл вызвал лифт. Когда он оказался в кабине, то активировал устройство блютус, прикрепленное к уху.
  
  — Дайте мне поговорить с женой, — попросил он.
  
  — Секундочку, — отозвался женский голос. — Можете поздороваться с мужем.
  
  — Кайл? — Голос Рошель звучал так, словно она находилась в нескольких футах от своей похитительницы, которая, очевидно, держала телефон развернутым в ее сторону.
  
  — Ну вот, — сказала она. — Вы услышали вполне достаточно. С ней все в порядке. Я сняла мешок с ее головы, чтобы она могла дышать свободно. А с Бобом у вас получилось как нельзя лучше. Вы вели себя естественно. Пока все идет хорошо.
  
  — Двери лифта сейчас откроются.
  
  — Прекрасно, — произнесла Николь. — Если понадоблюсь, я постоянно на связи с вами.
  
  Кайл вошел в основное офисное помещение «Уирл-360». Оно не походило на типичную рабочую зону других компаний. Разумеется, это тоже был огромный зал, уставленный многими десятками столов с компьютерами, но не в каждой крупной фирме увидишь, помимо прочего, столы для бильярда, фусбола[21] и игровые видеоприставки. Когда сотрудник «Уирл-360» чувствовал необходимость в коротком перерыве, он мог сыграть несколько раундов виртуального гольфа, сразиться с инопланетянами или посмотреть телевизор с разрешением 3D. «Перезарядив батарейки», он затем возвращался к работе.
  
  Сегодня в офисе было тихо. Лишь несколько человек дежурили у своих терминалов, загружая на сайт все новые изображения, которые специально оборудованные машины «Уирл-360» снимали одновременно во многих городах мира ежедневно, не прерывая процесс ни на минуту.
  
  — Привет, Кайл!
  
  — Что новенького, Кайл?
  
  — Как дела, Кайл?
  
  Каждый считал своим долгом приветствовать его.
  
  Кивнув всем, он занял место за своим обычным компьютером. Отдельных кабинетов в компании предусмотрено не было. Какое бы высокое положение ты ни занимал в табели о рангах, твое рабочее место все равно находилось рядом с другими в главном зале.
  
  Больше всего Кайл жалел сейчас, что не мог выполнить поставленную перед ним задачу прямо из дома, чтобы как можно скорее выполнить требование похитительницы. Однако защита «Уирл-360» от хакерских атак была одной из самых надежных в Интернете, что совершенно исключало доступ в систему из-за пределов здания.
  
  — Я за своим столом, — тихо доложил Кайл, чтобы никто из коллег не слышал его.
  
  — Превосходно, — откликнулась Николь. — У нас здесь тоже все нормально.
  
  — Я выполню вашу просьбу, и мы никогда больше о вас не услышим, — прошептал он.
  
  — Уберите картинку, удалите ее из компьютера, словно ее там никогда не было, и все будет хорошо.
  
  — Надеюсь, вы сдержите слово?
  
  — Разумеется, — ответила Николь.
  
  — Ладно, я вошел в систему. — Послышались быстрые удары пальцев по клавиатуре. — Нью-Йорк, Очард-стрит… Это не должно занять слишком много времени.
  
  Николь отодвинула телефон от уха и положила себе на бедро. Если Кайлу понадобится что-то ей сказать, она услышит его и так. Она была исполнена оптимизма, уже не сомневаясь, что он хочет покончить с этим делом как можно быстрее и искренне стремится выполнить ее требование. Кайл не натворит глупостей.
  
  — Он делает то, что вам нужно? — спросила Рошель.
  
  Как и сообщила Кайлу Николь, она сняла пакет с головы его жены, но та по-прежнему была накрепко привязана клейкой лентой к кожаному креслу в обширном подвальном зале дома Биллингзов. Здесь было все, что душе угодно. Бильярд. Бар. Шестидесятидюймовый телевизор с объемным изображением. И даже тщательно собранная модель игрушечной железной дороги размерами десять на двадцать футов, с поездами, горами, вокзалами и мостами!
  
  — Он пока справляется превосходно, — ответила Николь, расположившаяся напротив Рошель в удобном кожаном кресле.
  
  Сегодня она надела на голову другую бейсболку с еще более широким козырьком и пару темных очков, чтобы сделать свое лицо неузнаваемым. С того момента, как она проникла в дом, руки ее покрывали резиновые перчатки. Преодолеть систему сигнализации оказалось парой пустяков. Николь прошла в этом смысле отличную школу.
  
  — Он исполнит все, о чем ни попросите, — сказала Рошель. — Обязательно.
  
  — Надеюсь.
  
  — И мы никому не сообщим ни слова о том, что произошло, — продолжила Рошель. — Только обещайте, что не причините ему вреда.
  
  — Вряд ли в этом возникнет необходимость.
  
  Из телефона вдруг послышались какие-то звуки, и Николь снова приложила трубку к уху.
  
  — Иду налить себе кофе. Тебе принести, Кайл? — Голос принадлежал одному из его коллег.
  
  — Нет, спасибо. Не надо, — ответил Биллингз.
  
  — Помнишь, я тебе говорил о «ягуаре», который для себя присмотрел? Так вот, вчера мы взяли его на тест-драйв. Машина отличная, полный комплект оборудования, но она красная, а, с моей точки зрения, иметь красный «ягуар» было круто в шестидесятых годах. Тогда цвет был в моде, а сейчас его станут воспринимать как крикливый. Кстати, вы с Рошель зависали вчера вместе со всеми в «Хайатте»?
  
  — Избавьтесь от него, — распорядилась Николь.
  
  — Да, — ответил товарищу по работе Кайл, — мы там были. Домой вернулись под утро.
  
  — А ведь было задумано как вечер сбора средств в помощь бездомным, ха!
  
  — Точно. Но они действительно собрали с гостей кругленькую сумму.
  
  — А что это у тебя сейчас на дисплее?
  
  — Ничего особенного. Я просто… Проверяю новый метод пикселирования. Заметил, что местами не все номера машин и лица удается полностью скрыть. Проблема в том, с какого угла снимают. Иногда программа не уверена, какое изображение она видит, и может допустить сбой.
  
  — Делайте то, что я приказала, — прошипела в телефон Николь.
  
  — Извини, старик. Приятно с тобой поболтать, но у меня гора срочной работы. Рад был видеть.
  
  — До скорого.
  
  — Пока.
  
  — Он ушел? — спросила Николь.
  
  — Да, — прошептал Кайл. — Я в порядке.
  
  Николь с облегчением вздохнула, неожиданно заметив, что Рошель пристально разглядывает ее. Причем уже не в первый раз.
  
  — В чем дело? — произнесла она, снова положив телефон на бедро, но на сей раз дисплеем вниз.
  
  — Меня совершенно не касается то, что вы делаете и зачем вам это нужно, — ответила Рошель. — Мне все равно. Не имеет никакого значения.
  
  — Это правильно.
  
  — Поэтому, мне кажется, вы не должны беспокоиться о том, что я сейчас скажу. Но мне просто хочется, чтобы вы знали.
  
  Что за странным взглядом Рошель смотрит на нее? Николь подобные взгляды были знакомы, вот только встречать их на себе ей не доводилось очень давно. И ее оптимизм моментально сменился тревожным предчувствием.
  
  — Я только хотела сказать, — продолжила Рошель, — что вы были изумительны.
  
  — О чем вы?
  
  — О Сиднее. Я смотрела по телевизору все трансляции с Олимпиады, но особенно — соревнования по гимнастике.
  
  — Неужели?
  
  — В первую же минуту, когда я вас сегодня увидела даже в этих огромных очках, мне почудилось что-то знакомое… Я почти уверена, что это ваш подбородок, ваша манера держать его. В последнюю секунду перед первым прыжком на нижний брус вы делали особое движение головой, решительно выставляя подбородок чуть вперед.
  
  — Мне никогда раньше об этом не говорили, — заметила Николь. — Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду.
  
  — Я сама занималась гимнастикой в школе и даже в колледже, но мне было до вас далеко. Однако я горячо болела за вас. — Рошель восхищенно улыбнулась, словно забыв, в каком положении оказалась. — Не знаю, как случилось, что вы так резко изменили свою жизнь и теперь занимаетесь этим… Но уверена, что на то были веские причины. В жизни каждого из нас порой происходят самые неожиданные перемены, так ведь?
  
  — Верно, — отозвалась Николь.
  
  — Но самое главное не это. Я считаю, что вас тогда обокрали, — заявила Рошель.
  
  И Николь внезапно почувствовала… Что она почувствовала? Наверное, печаль. Грусть. Печаль о том, что произошло с ней в Сиднее. Грусть из-за всего, что случилось с ней позднее. Подумала, насколько иначе могла бы сложиться жизнь, выиграй она тогда золото. Где она была бы сейчас? Уж точно не здесь, в подвале чикагского особняка.
  
  И ко всем этим эмоциям примешивалась еще одна. Она была тронута.
  
  — Спасибо, — искренне произнесла Николь. — Спасибо, что сказали мне об этом. Я тоже была в этом уверена, но самой о подобном не принято говорить вслух. Все просто посчитают, будто ты обиженная неудачница, не умеешь достойно проигрывать.
  
  — Вы и тогда показали высший класс. Помню, как гордо держали голову, стоя на второй ступеньке пьедестала, когда вам вручали серебряную медаль. Но…
  
  — Что?
  
  — Я все равно заметила. Глядя на вас, я поняла, что ваше сердце разбито.
  
  Николь поправила дужку очков на носу. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы Рошель заметила ее глаза.
  
  — Да, это был очень эмоциональный эпизод, — признала Николь, которую и сейчас начали захлестывать эмоции.
  
  — Держу пари, если бы кто-нибудь взялся расследовать это дело, то выяснилось бы, что один из судей был подкуплен. Вероятно, та русская. Или француз.
  
  — Мне об этом ничего не известно, — возразила Николь. — Ни у кого не возникло даже подозрений.
  
  — И все равно! — воскликнула Рошель. — Я уверена, что так и было. Хотя понятно, что спустя столько лет уже никого не заставишь хоть что-то пересмотреть.
  
  — Вы правы. Что сделано, то сделано, — сказала Николь. — Но вот только никто прежде не говорил мне ничего подобного.
  
  — Надеюсь, я вас не обидела?
  
  — Нет.
  
  — Я даже пыталась потом искать в Интернете, гадая, как у вас все сложилось дальше. Но только о вас не было никаких упоминаний уже много лет.
  
  — И не могло быть. С той жизнью я распрощалась навсегда. Именно так… Взяла и распрощалась.
  
  — А прежде я читала, сколь многого от вас ожидали, и, может, это как раз и давило на вас слишком сильно.
  
  Николь даже улыбнулась. Странно, что хоть кто-то еще помнил об этом.
  
  — Мой тренер был просто взбешен. А отец не хотел даже со мной разговаривать. После этого он фактически отказался от меня. — Николь сделала паузу. — Думаю, он жил мечтой, что я принесу ему успех, а я эту мечту разрушила.
  
  — Не может быть! Но это же ужасно.
  
  — Да.
  
  — Не сочтите меня за восторженную дурочку, но вы для меня были примером для подражания. У меня на стене в спальне висел плакат с вашим портретом.
  
  — Неужели?
  
  — Да. И он все еще у меня. В спальне он, конечно, больше не висит, но я храню его. Он у меня где-то припрятан вместе с подборкой газетных вырезок со статьями о вас. Мне сейчас показалось важным все это вам сообщить, чтобы вы знали: я никогда в жизни никому не скажу ни слова, которое может повредить моему кумиру Аннабел Кристофф.
  
  Она назвала ее подлинное имя. Но улыбка Николь на сей раз получилась очень грустной.
  
  — Давно я сама не слышала этой фамилии.
  
  Она с усилием сглотнула, чтобы избавиться от подкатившего к горлу комка, а потом вдруг вспомнила о телефоне и поднесла его к уху.
  
  — Алло! Вы меня слушаете? — донесся голос Кайла.
  
  — Да.
  
  — Все сделано.
  
  — Изображение удалено?
  
  — Да. Головы в окне больше не видно. Оно теперь просто темное.
  
  — Но картинку можно восстановить? Или существуют другие ее версии?
  
  — Нет. Все стерто и удалено из базы данных компании.
  
  — Превосходно. — Николь улыбнулась Рошель, которая тоже ответила ей улыбкой, в которой, правда, поблескивали слезы. — Хорошо, Кайл. Мы с вами закончили. Спасибо за помощь. Рошель вы найдете в подвале, когда вернетесь домой.
  
  — С ней все в порядке?
  
  — Да. Рошель, поговорите с мужем. — Она протянула ей телефон.
  
  — Привет, милый! Я так люблю тебя! Извини за сегодняшнее утро.
  
  — И ты меня прости. Я вел себя как осел. Теперь все будет иначе.
  
  Но Николь уже взяла телефон.
  
  — Этого довольно, Кайл. Прощайте.
  
  Она отключила телефон, который принадлежал Рошель, и швырнула его на ковер. И потом просто сидела в кресле, уперев локти в колени, а взгляд в пол.
  
  — Что теперь? — беспокойно спросила Рошель. — Что вы собираетесь делать? Он же выполнил ваше задание.
  
  — Да, — кивнула Николь. — Он его выполнил.
  
  «Все равно нельзя ее так оставить, — решила она. — Пусть она и моя бывшая поклонница». Николь снова взялась за пакет, который уже надевала Рошель на голову.
  
  — Зачем он вам опять понадобился?! — воскликнула та.
  
  На сей раз все длилось дольше, чем хотелось бы Николь. Молодая женщина яростно боролась за жизнь. Мотала головой из стороны в сторону, пока не задохнулась окончательно. Достаточно долго, чтобы на поверхность пакета снаружи успела упасть одна, но крупная слеза.
  
  Когда же со всем было покончено, Николь устроилась в кресле и стала дожидаться возвращения домой Кайла Биллингза.
  38
  
  Поступки и слова Лена Прентиса потрясли меня до глубины души. Он сильно разозлил меня, назвав Томаса умалишенным, заявив, что брату место в психушке, но в то же время меня не могла не встревожить история о том, как Томас пытался столкнуть отца с лестницы. Неужели это правда? Могло ли такое произойти на самом деле? Папа никогда ни о чем подобном не упоминал, но это не означало, что инцидента все-таки не случилось. Отцу вообще не было свойственно обременять членов семьи своими проблемами. Лет десять назад он обнаружил на своей мошонке странное уплотнение, но ни словом не обмолвился об этом маме. Просто пошел к врачу и проверился. Когда пришли результаты анализов, они оказались благоприятными, а опухоль со временем рассосалась. И только много позже, когда мама заболела сама, их общий врач случайно выдал секрет, спросив, как там дела с опухолью Адама.
  
  Ну и скандал же она закатила отцу! Мама и меня втравила в это дело, чтобы я высказал старику все, что об этом думаю. Но только я промолчал. Таков уж был отцовский характер, и я понимал, что его уже ничто не изменит. И если, живя под одной крышей с Томасом, ему приходилось сталкиваться с проблемами, делиться ими со мной он не спешил. Вероятно, полагал, что если станет обо всем мне рассказывать, я почувствую себя обязанным помогать ему (и я, несомненно, предложил бы помощь), но как раз этого ему и не хотелось. Ответственность за Томаса отец считал исключительно своей прерогативой, но не моей. По его мнению, я должен был продолжать жить своей, совершенно независимой от них с Томасом жизнью.
  
  Однако отцу необходим был кто-то, кому можно все выложить без утайки, но кто не попытается вмешаться и активно поучаствовать в решении проблем. Вот Лен и стал для отца человеком, который, как ему казалось, всегда готов был с сочувствием выслушать его, правда, с моей точки зрения, ни на какое сочувствие этот тип способен не был. Лен всегда был ограниченным и бесчувственным, как чурбан.
  
  Мне не терпелось расспросить о том случае Томаса, но мог ли я считать его надежным свидетелем там, где речь шла о его собственных поступках?
  
  И пока я возвращался от Прентисов, у меня возникло ощущение, что я позволил втянуть себя в водоворот событий. Я ведь приехал из Берлингтона в Промис-Фоллз, чтобы разобраться с наследством отца, каким-то образом устроить будущее брата и избавиться от дома, но пока ни к чему даже не приступил. Постоянно что-то отвлекало и сбивало с намеченного пути. Странные, бередящие душу слова на компьютере отца. Одержимость Томаса нелепым лицом в окне. Конфликт брата с Леном Прентисом, а теперь еще и стычка, которая, очевидно, возникла в свое время между Томасом и отцом.
  
  И было еще кое-что, к чему я мысленно возвращался. Трактор-газонокосилка. Выключенное зажигание. Поднятые режущие элементы. Все указывало на то, что отец прекратил косить. Но ведь работу он не закончил. Почему же перевел вверх отсек с лезвиями?
  
  Существовала вероятность, что его заставили сделать паузу. Не мог ли кто-нибудь подойти к краю склона и завести с ним беседу? Говорить при включенном моторе трактора было затруднительно, и потому отец повернул ключ зажигания. А если ему показалось, что перерыв получится долгим, он позаботился о том, чтобы поднять насадку с лезвиями.
  
  Могло ли все произойти именно так? Действительно ли кто-то остановился рядом поболтать? Ведь время и место для этого были самыми неподходящими. А место к тому же просто опасным, учитывая крутизну склона. Сидя за рулем трактора, отцу пришлось бы постоянно отклоняться всем телом в сторону вершины холма, чтобы не дать машине опрокинуться. И стоило ему забыться на мгновение и выпрямиться, как дьявольский агрегат перевернулся бы, потеряв опору.
  
  Что в итоге и произошло.
  
  Но если трактор опрокинулся, когда его уже остановили, а мотор отец заглушил, чтобы иметь возможность с кем-то поговорить, то кто, черт возьми, был тот человек и почему он немедленно не поднял тревогу?
  
  Ведь это Томас в конце концов позвонил в полицию. После того как нашел отца уже мертвым, придавленным к земле трактором. Если только… Если только не из-за Томаса отец прервал работу. Если только не с Томасом ему понадобилось поговорить. И если между ними возникла перепалка, достаточно было бы легкого толчка, чтобы отец начал падать, увлекая трактор за собой. Нет! Невероятно. Просто мой мозг опять пошел вразнос, как в том случае, когда я обнаружил слова «детская проституция» среди поисковых фраз в компьютере отца. Мысли заводили меня в тупик.
  
  Это стресс, сказал я сам себе. Стресс после смерти отца, постоянное напряжение от необходимости полностью взять на себя ответственность за брата — все это теперь сказывалось. У меня даже не осталось времени для естественного в моем положении горя. А когда мне было горевать и оплакивать отца? С момента приезда сюда я оказался занят множеством дел. Организацией похорон, встречами с Гарри Пейтоном, хлопотами из-за Томаса, которого к тому же пришлось возить на прием к Лоре Григорин.
  
  Только сейчас я осознал, как тяжело мне приходилось без папы, без его надежных рук и моральной поддержки.
  
  — Я так скучаю по тебе, — произнес я, впиваясь пальцами в руль. — Мне так тебя не хватает.
  
  Остановив машину на обочине, я поставил ее на ручной тормоз и сидел, упершись лбом в рулевое колесо. Я еще не обронил ни слезинки с тех пор, как мне позвонили из полицейского участка Промис-Фоллз и сообщили о гибели отца. Но теперь мне понадобились все внутренние силы, чтобы все-таки не сорваться. Может, я был даже больше похож в этом смысле на отца, чем осознавал сам, и тоже умел накрепко запирать чувства внутри, не вываливая своих проблем перед другими людьми. Я очень любил отца и чувствовал себя потерянным, когда его не стало.
  
  Через несколько секунд я достал сотовый телефон, набрал номер и услышал:
  
  — Редакция «Стандард». Джули Макгил слушает.
  
  — Почему бы тебе не заехать к нам сегодня поужинать?
  
  — Это Джордж Клуни?
  
  — Он самый.
  
  — Тогда непременно.
  * * *
  
  В кухне я увидел бутерброд с тунцом на тарелке с той стороны стола, где обычно сидел я. Рядом располагалась аккуратно сложенная салфетка и стояла уже открытая бутылка пива, которая, естественно, была теплой.
  
  — Ах ты, паршивец, — пробормотал я себе под нос. — Ты все-таки приготовил еду.
  
  Я знал, что сам поручил ему это, но, признаться, не питал особых иллюзий, что поручение будет выполнено. И потому почувствовал себя слегка пристыженным. Я постучал в дверь комнаты Томаса и вошел.
  
  — Спасибо за сандвич, — сказал я.
  
  — Не за что, — ответил он, сидя ко мне спиной.
  
  — Где ты сейчас?
  
  — В Лондоне.
  
  — И какой он?
  
  — Старый.
  
  — Ты сам-то поел? Надеюсь, не стал дожидаться меня?
  
  — Поел. А потом сунул свою тарелку, стакан и миску, в которой смешивал тунца с майонезом, в посудомоечную машину.
  
  — За это — отдельное спасибо. Кстати, мы ужинаем не одни.
  
  — Кто еще будет?
  
  — Джули.
  
  — Хорошо.
  
  Я присел на край постели, оказавшись к Томасу, смотревшему на монитор, под прямым углом. И он тут же завел свою песню:
  
  — Предположим, ты выходишь из здания оперы на Боу-стрит в Ковент-Гардене, а тебе нужно попасть на Трафальгарскую площадь. Повернешь ли ты вправо и пойдешь по Стрэнду или влево, чтобы…
  
  — Томас, остановись. Мне нужно поговорить с тобой.
  
  — Просто выскажи предположение.
  
  — Влево.
  
  — А вот и неправильно. Гораздо быстрее будет свернуть вправо на Стрэнд и идти прямо. — Он повернулся, чтобы посмотреть на меня. — И ты уже никак не пройдешь мимо цели.
  
  — Можешь на минутку прерваться?
  
  Томас кивнул.
  
  — Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Об отце.
  
  — Каких?
  
  — В тот день, когда папа погиб, ты выходил из дома, чтобы поговорить с ним, пока он косил траву на склоне?
  
  Брат склонил голову вбок.
  
  — Я хотел с ним поговорить. Потому и пошел искать его.
  
  — А раньше ты не выходил, чтобы, к примеру, передать, что кто-то звонил ему? Какое-нибудь сообщение, заставившее его выключить мотор трактора и поднять режущий инструмент?
  
  — Нет. Я вышел только один раз и стал искать его, потому что проголодался.
  
  — И нашел отца придавленным трактором?
  
  Томас кивнул.
  
  — Но в целом вы с ним хорошо ладили друг с другом?
  
  — Иногда он сердился на меня. Я тебе уже говорил об этом.
  
  — Ничего не случалось такого… Даже не знаю, как сказать, чтобы не получилось, будто я тебя в чем-то обвиняю.
  
  — О чем ты? — удивился брат.
  
  — Ты не пытался столкнуть отца с лестницы?
  
  — Тебе об этом папа сообщил?
  
  Будет ли лучше обмануть и сказать, что узнал от отца, или все-таки назвать имя Лена Прентиса?
  
  Я решил не делать ни того ни другого, а просто спросил:
  
  — Так это правда или нет?
  
  — Правда.
  
  — Как это произошло? Когда?
  
  — Месяц назад.
  
  — Расскажи подробно.
  
  — Он хотел поговорить о том, что случилось очень давно, — произнес Томас, снова окидывая взглядом лондонскую улицу на своем мониторе.
  
  — О чем? О том, что случилось с папой?
  
  — Нет. Со мной.
  
  — С тобой? А что случилось с тобой?
  
  — Я не должен никому об этом рассказывать. Отец запретил мне. Велел, чтобы я и не заикался об этом, а то он на меня очень сильно рассердится.
  
  — Томас, о чем речь? Когда это было?
  
  — Когда мне исполнилось тринадцать лет.
  
  — Отец что-то сделал с тобой, когда тебе было тринадцать лет, а потом велел никогда не рассказывать об этом?
  
  Брат колебался с ответом.
  
  — Нет… Все вышло не совсем так.
  
  — Послушай, прошло очень много времени. И папа уже не с нами. Если есть что-то, о чем ты должен мне рассказать, теперь можешь сделать это.
  
  — Я ни о чем не должен тебе рассказывать. Президент Клинтон считает, что мне нельзя ни с кем разговаривать о подобных проблемах. Потому что тогда я буду выглядеть слабаком. И вообще мне нужно добраться до Трафальгарской площади.
  
  — Хорошо. Но давай вернемся к событиям месячной давности. Что произошло тогда?
  
  — Папа сам захотел поговорить о том, что случилось, когда мне было тринадцать лет.
  
  — А вы с ним беседовали об этом хотя бы раз с тех пор?
  
  — Нет, — покачал головой Томас.
  
  — И вдруг ни с того ни с сего папе захотелось начать такой разговор? — Я блуждал, словно в тумане, мучительно соображая, что имеет в виду Томас, что такого могло произойти с ним двадцать один год назад.
  
  — Да.
  
  — Почему?
  
  — Он сказал, что, вероятно, совершил ошибку, повел себя неправильно, и попросил у меня прощения. Папа стал подниматься вслед за мной по лестнице, настаивая, что нам надо поговорить, но только я не хотел. Я так старался все эти годы не думать об этом, все забыть. Я повернулся и задал ему вопрос: почему ему вдруг захотелось выслушать меня сейчас, если он не желал ничего слушать, когда мне было тринадцать лет? И я выставил руку вперед, чтобы отец не шел за мной, но получилось, будто я его толкнул. Несильно, но он все равно немного упал.
  
  — Упал с лестницы?
  
  Томас кивнул.
  
  — Но что значит «немного»? Объясни.
  
  — Я поднялся только на четвертую ступеньку, и потому там было невысоко. Отец просто завалился на спину.
  
  — Господи, Томас! И что было дальше?
  
  — Я извинился, помог ему сесть в кресло и принес лед из холодильника. Я очень расстроился из-за того, что он упал.
  
  — Отец ездил в больницу? Или вызывал врача на дом?
  
  — Нет. Только выпил двойную дозу болеутоляющего.
  
  — Представляю, как он разозлился на тебя!
  
  — Вовсе нет, — возразил Томас. — Отец сказал, что все в порядке, мол, понимает меня. Я имею право так реагировать, а если я его никогда не прощу, он с этим тоже смирится. А потом таблетки подействовали, и ему стало легче, хотя спина болела еще неделю.
  
  Лен, наверное, заметил, что у отца скрутило спину. А папа рассказал, что случилось, но не стал раздувать этой истории. Лен сам мне сказал, что отец всегда находил для Томаса оправдания, и его слова косвенно подтверждали то, о чем я сейчас узнал от брата.
  
  Но за что же просил прощения отец? И почему Томас не желал говорить об этом? Почему папа думал, что Томас никогда не простит его? И тут я вспомнил кое-что еще.
  
  — Доктор Григорин сообщила, что был какой-то инцидент в твоей жизни, о котором ты не хочешь ей рассказывать. За это отец просил у тебя прощения?
  
  Томас кивнул.
  
  — Ты должен мне все рассказать, — настаивал я. — Мне необходимо знать об этом.
  
  — Нет, это никому не нужно. Теперь уже нет никакой разницы. Он больше не причинит мне вреда.
  
  — Отец больше не причинит тебе вреда?
  
  Брат покачал головой, но я так и не разобрал, отвечал ли он отрицательно на мой вопрос или же просто не желал отвечать на него.
  
  — Отец мне бы поверил, если бы ты посмотрел тогда в окно, — заявил Томас.
  
  За ужином мне бросилось в глаза, что Джули не особенно налегала на поданные мной рыбные палочки, зато охотно прикладывалась к бокалу с пино-гриджио.
  
  — Извини, — сказал я. — Я был в магазине позавчера и купил то, что легче всего приготовить.
  
  — Очень вкусно, — произнесла Джули. — Пожалуй, я даже попрошу у тебя рецепт.
  
  Томас оживился:
  
  — Это очень просто. Достаешь пачку палочек из морозильника, выкладываешь на металлический противень и ставишь в духовку. А потом берешь баночку соуса тартар и поливаешь сверху каждую. Так ведь, Рэй?
  
  — Да, Томас, — кивнул я. — В общих чертах верно.
  
  — Я даже мог бы приготовить это сам, — не без гордости заявил он.
  
  В отличие от Джули брат жадно поглощал и главное блюдо, и жареный картофель, который, признаться, тоже хранился в морозильной камере.
  
  — Рэй, сегодня ты как-то особенно задумчив, — вдруг сказала Джули.
  
  — Да, мне действительно есть над чем поразмыслить.
  
  — К примеру, над тем, что ты скажешь нью-йоркской полиции, — снова вмешался в разговор Томас.
  
  — Что?
  
  — Ты же обещал позвонить полицейским в Нью-Йорк.
  
  — Пока руки не дошли, — признался я. — Сделаю это завтра утром.
  
  И если брат догадывался, что я пытаюсь увильнуть, то виду не подал. Встав из-за стола, он отнес свою тарелку в раковину, сполоснул ее и заявил, что уходит к себе наверх.
  
  — Давай я помою посуду и уберу со стола, — предложила Джули.
  
  — Не надо, оставь все как есть. Пойдем.
  
  Мы взяли бокалы с вином и перебрались в гостиную, устроившись на диване.
  
  — Но ведь в полицию ты звонить не собираешься? — спросила Джули после того, как я посвятил ее в детали своей поездки на Манхэттен, разговора Томаса с управляющим и моего вынужденного обещания связаться с полицейским управлением Нью-Йорка.
  
  — Не собираюсь, — подтвердил я.
  
  Джули сбросила туфли и поджала под себя ноги.
  
  — Понимаю.
  
  — Правда?
  
  — Да. Все это будет очень трудно объяснить, а еще труднее заставить кого-нибудь выслушать тебя. Размытое изображение белой головы в окне. Что это такое? Я люблю Томаса, но после визита к вам ФБР, о котором ты рассказывал, может, разумнее всего будет вести себя пока тихо. — Она допила остатки вина из своего бокала. — Еще есть?
  
  Я кивнул.
  
  Джули поднялась с дивана, открыла в кухне новую бутылку и вернулась. Я налил еще вина себе и ей.
  
  — Когда ты позвонил мне сегодня днем, мне послышалось что-то странное в твоем тоне, — произнесла Джули. — У тебя голос был какой-то… Надрывный, что ли?
  
  Я задержал во рту глоток вина, позволив языку ощутить его букет, прежде чем ответил:
  
  — Вероятно, потому, что я снизошел в тот момент до жалости к самому себе, хотя и ненадолго. Думал об отце, о брате. И мысли появлялись невеселые. Но послушай, я вовсе не хочу портить тебе настроение всей этой чепухой.
  
  — Ты не портишь, — возразила она.
  
  Какое-то время мы молчали, а потом Джули сказала:
  
  — Я очень хорошо помню, каким ты был в школе. Постоянно что-то рисовал. Порой я наблюдала, как ты сидел прямо на полу, прислонившись спиной к своему шкафчику, а вокруг бегали и резвились другие школьники, хлопали дверцами, вопили что-то, но ты был настолько погружен в свой рисунок, что, казалось, вообще не замечал никого. Мне всегда было любопытно, что происходит рядом со мной, но ты весь погружался куда-то в собственный мир и видел только страницу в альбоме для рисования.
  
  — Да, — кивнул я. — Так оно и было.
  
  — Вот почему я иногда думаю, что вы с Томасом похожи больше, чем осознаете сами. Он замкнут в своем мирке, но мне легко представить и тебя в Берлингтоне. Как ты сидишь в мастерской с карандашами или баллончиками с краской или, может, какой-то сложной компьютерной программой для художников и неожиданно даешь свободу образу, который долго держал в голове, в своем воображении.
  
  Она отпила еще вина и заметила:
  
  — Кажется, я уже чуточку перебрала.
  
  Я тоже ощущал воздействие винных паров, но не настолько, чтобы мой ум прекратил свою лихорадочную работу.
  
  — Меня не покидают мысли о том, как погиб отец. Зажигание было отключено, режущие элементы подняты…
  
  Джули приложила палец к моим губам.
  
  — Тсс. Тебе надо, как и Томасу, иногда говорить себе: остановись. Просто забудь на время обо всем.
  
  Она поставила наши бокалы на журнальный столик и прижалась ко мне. Я обнял ее и поцеловал в губы. Поцелуй получился долгим. А потом Джули сказала:
  
  — Мы с тобой больше не старшеклассники, чтобы ютиться на диване.
  
  — Пойдем наверх.
  
  — А не лучше ли отправиться ко мне? — Она имела в виду громкие щелчки «мыши», доносившиеся со второго этажа.
  
  — Томас не покинет своей комнаты. После полуночи, если не позже, выберется в ванную, чтобы почистить зубы перед сном, а раньше мы его не увидим.
  
  Мы тихо поднялись по лестнице. Я за руку провел Джули к самой дальней комнате, где в огромной двуспальной кровати проводил в одиночестве все ночи мой отец с тех пор, как умерла мама.
  
  — Это комната твоего отца? — спросила Джули.
  
  — Сейчас здесь сплю я. Или ты предпочтешь заднее сиденье машины, как в прошлый раз?
  
  Она окинула меня лукавым взглядом.
  
  — Нет, здесь удобнее.
  
  Я едва успел закрыть за нами дверь, как Джули уже принялась расстегивать пуговицы на моей рубашке. Я запустил руки ей под свитер, ощущая ладонями тепло ее тела. Наши губы снова сомкнулись, пока мы медленно двигались в сторону постели, а потом Джули опрокинула меня на спину и уселась сверху, широко расставив бедра, чтобы разобраться с пряжкой моего ремня.
  
  — Я владею одним превосходным методом, который помогает избавиться от стресса, — сказала она, но сначала откинулась в сторону и избавила меня от джинсов и спортивных трусов, которые полетели на пол. Потом снова оседлала меня, скрестила руки и, вскинув их вверх, одним движением перебросила через голову свои свитер и блузку, обнажив кружевной фиолетовый бюстгальтер. Тряхнула головой, чтобы волосы улеглись на место.
  
  — Фиолетовый? — изумился я. — Неужели это тот?…
  
  — Не глупи! Тогда я была тощей и плоской как доска школьницей, которая весила сто десять фунтов.
  
  — Уж и спросить нельзя.
  
  Она резко потянула обе руки за спину тем жестом, когда кажется, что у женщины может вот-вот лопнуть кожа на локтях, расстегнула лифчик, и он полетел туда же, куда прежде упали мои джинсы.
  
  — Иди ко мне, — сказал я.
  
  Джули склонилась и сосками нежно скользнула по моей груди.
  
  — Рэй!
  
  — Боже, что это? — задыхаясь, спросила она.
  
  — Черт, — прошептал я, стараясь унять сердце, стучавшее, как отбойный молоток.
  
  Было слышно, как открылась дверь комнаты Томаса.
  
  — Рэй! Быстро иди сюда! Где ты, Рэй?
  
  Мне еще никогда не доводилось слышать, чтобы он звал меня так настойчиво. Я открыл рот, чтобы отозваться, но осекся. Мне вовсе не хотелось, чтобы брат зашел сюда и застал меня совершенно голым, а Джули обнаженной наполовину.
  
  — Ну где же ты? — крикнул он.
  
  Теперь до нас донесся звук открывшейся двери гостевой спальни.
  
  — Рэй? Ты в комнате папы?
  
  Джули напряженно смотрела на меня.
  
  — Сделай же что-нибудь, — шепнула она.
  
  — Томас! Я сейчас приду. Дай мне мину…
  
  Дверь распахнулась настежь, и брат влетел внутрь. На Джули, натянувшую на себя простынку, он не обратил внимания. Прикрывшись сама, она лишила меня возможности скрыть собственную наготу.
  
  — Рэй! — воскликнул Томас. — Она пропала!
  
  — Ради всего святого, Томас! Разве ты не видишь…
  
  — Но она пропала! Голова пропала!
  
  — Что? — изумленно спросил я, спустив ноги с кровати и натягивая на себя трусы. — О чем ты?
  
  — Тебе надо посмотреть самому! — Он выскочил из комнаты и протопал по коридору к себе.
  
  Я последовал за ним в одних трусах. Джули поспешно надела свитер, забыв на время о бюстгальтере, и двинулась за мной.
  
  В комнате Томаса я сразу обратил внимание, что на всех трех мониторах выведено одинаковое изображение окна на Очард-стрит. Это, несомненно, было то самое окно, но только теперь в нем ничего не было видно. Чернота. Никакой головы, обернутой в белый пакет.
  
  — Что за ерунда? — поморщился я.
  
  Томас стоял рядом, возбужденно тыча в дисплей пальцем.
  
  — Куда она делась? Что произошло?
  
  — Должно быть… Вероятно, они… — Моя речь не сразу обрела связность. — Скорее всего они обновили картинку. Снова сняли улицу и поменяли изображение.
  
  — Нет! — возразил он. — Ведь больше ничего не изменилось! Те же люди на улице. Те же машины! Все то же самое, а голова исчезла!
  
  Я тяжело опустился в кресло брата и всмотрелся в экраны.
  
  — Ничего себе!
  
  Томас схватил со стола лист бумаги и протянул мне. Это была распечатка изображения, аналогичная той, что была у меня при себе в Нью-Йорке.
  
  — Ведь это та же картинка, скажешь, нет?
  
  Я взглянул на распечатку и согласился:
  
  — Да, тот же снимок, Томас. Ты прав.
  
  Джули, стоявшая рядом с ним, взяла у меня распечатку и принялась молча изучать ее.
  
  — Почему, Рэй? — спросил Томас. — Почему ее больше нет? И почему она исчезла вскоре после того, как ты ездил туда, чтобы все проверить?
  
  Я лишь покачал головой. Все это не имело никакого смысла. За последние сутки кому-то понадобилось внедриться в сайт и стереть изображение. И это произошло после того, как я там побывал, как стучался в ту дверь и перебросился несколькими словами с соседкой. Неожиданно я почувствовал легкий озноб. Причем не только потому, что сидел в комнате Томаса практически голый.
  
  Джули мягко взяла моего брата за руку.
  
  — Томас, давай начнем сначала. Расскажи мне обо всем, что видел, и что, по-твоему, все это означает.
  39
  
  Льюис Блокер позвонил Говарду Таллиману в понедельник утром:
  
  — Все сделано.
  
  — Подожди минутку, — сказал тот.
  
  Он положил сотовый телефон на гранитную поверхность кухонного гарнитура в своей квартире, располагавшейся в одном из элитных домов Верхнего Ист-Сайда, и уперся в нее обеими руками. Говард не спал уже несколько дней и чувствовал, что тело постоянно вибрирует, словно ему приходится жить в стране, почву которой непрерывно сотрясают легкие землетрясения. Он с таким нетерпением ждал этого звонка, что теперь, когда ему наконец позвонили, ощутил необходимость сначала унять волнение и привести в норму дыхание. Затем Говард снова взялся за трубку.
  
  — Да, я тебя слушаю.
  
  — Включите свой компьютер.
  
  Говард с трудом взгромоздился на один из высоких стульчиков и открыл крышку ноутбука, который держал на кухонной полке. Вошел на сайт «Уирл-360» и ввел адрес, чтобы добраться до изображения окна на Очард-стрит.
  
  Головы в нем больше не было.
  
  — Льюис!
  
  — Да, я на связи.
  
  — Я посмотрел. Изображения больше нет.
  
  — Именно так. Пропало начисто. Она выполнила свою работу.
  
  Говард был этим, безусловно, доволен, но не собирался расточать похвалы по адресу женщины, которая навлекла на них все эти неприятности.
  
  — Возникли осложнения?
  
  — Небольшие.
  
  — Но, надеюсь, ничего, что представляло бы угрозу для нас?
  
  — Нет.
  
  — Отлично. А как обстоит с остальными делами?
  
  — Она вернулась в Дейтон, чтобы продолжать пасти мамашу. Мы все еще ждем появления там Фитч. А я пытаюсь установить личность нашего посетителя.
  
  — Не скрою, приятно получать иногда для разнообразия и хорошие новости, — произнес Говард, — но у нас еще много нерешенных проблем.
  
  — Согласен, — сказал Льюис. — Буду держать вас в курсе.
  
  Говард отключил телефон и, положив на гладкую поверхность столешницы, отправил его к противоположной стене кухни и обхватил руками голову. Боже, как же ему хотелось выпить! А ведь только восемь часов. И утром у него назначена встреча с Моррисом Янгером.
  
  А его протеже терял терпение. Он просто рвался вновь включиться в предвыборную гонку и после девятимесячной отсрочки объявить наконец официально, что будет баллотироваться на пост губернатора штата Нью-Йорк. Понятно, что в прошлом августе самое разумное, что мог сделать Моррис, — на время отложить свои амбициозные планы. Одна из причин для этого была сугубо личной, но стала достоянием гласности, вторая (а именно — его причастность к тайному сговору бывшего директора ЦРУ с террористами), как он молился, никогда не будет предана огласке. Но имелась и третья, о которой он не знал.
  
  Ничего не подозревавший Моррис считал, что пора вернуть свою политическую карьеру в активную фазу. С его точки зрения, прошло уже достаточно времени. Но он бы, вероятно, радикально поменял свое мнение, если бы догадывался, что где-то до сих пор прячется Эллисон Фитч — женщина, способная в одиночку уничтожить его.
  
  А вот Говарду Таллиману приходилось каждый день жить в страхе, что она вдруг заявит о себе. Он проверял основные сайты в Интернете через мобильный телефон, еще не успев встать с постели. Потом хватался за пульт от телевизора в своей спальне и переключался с новостей Си-эн-эн на программу «Сегодня», а затем обратно, и так несколько раз. И каждый день воображение рисовало ему, как Вулф Блитцер[22] вдруг прерывает выпуск словами: «А сейчас мы экстренно включаем нашу студию, чтобы взять эксклюзивное интервью у женщины, которая осмелилась покинуть свое тайное убежище и обвинить Морриса Янгера и его окружение в попытке убить ее. Причем, по ее свидетельству, генеральный прокурор штата Нью-Йорк должен предстать перед судом по обвинению не только в покушении на убийство, но и в соучастии в позорном плане бывшего главы ЦРУ войти в сговор с…»
  
  Именно на этом месте, подсказывала Таллиману его буйная фантазия, ему придется выключить телевизор, достать пистолет и вышибить пулей себе мозги.
  
  Как пришлось это сделать в итоге Бартону Голдсмиту.
  
  Пока Говард и Моррис всего лишь трепетали, опасаясь, что вскроется участие генерального прокурора штата в постыдной сделке с террористами, именно Голдсмиту предстояло принять на себя первый удар. Его вызвали для дачи показаний перед комитетом конгресса. На этих слушаниях неизбежно было бы предано огласке все. А потому Бартон Голдсмит однажды встал пораньше утром, вышел в сад на заднем дворе своего особняка в Джорджтауне, где, стоя в окружении восхитительных цветов, сунул себе в рот ствол револьвера и спустил курок.
  
  Благослови его Бог за это, подумал Говард. Моррис же повел себя со свойственной ему осмотрительностью. «Ужасная трагедия! — сказал он в одном из интервью. — Невосполнимая потеря для всех нас!» Но Говард мог не сомневаться, что, произнося эти слова, Янгер втайне был готов плясать джигу от радости.
  
  Когда Голдсмит добровольно ушел со сцены, Моррис посчитал, что угроза практически устранена. Но в отличие от него Говард знал, что более серьезная опасность продолжала нависать над ними дамокловым мечом. Стоило Фитч обнаружить себя и заговорить, как наружу всплывет все. Говард, конечно, не располагал точной информацией, насколько много Фитч стало известно из подслушанных ею телефонных разговоров Бриджит на Барбадосе, но она прозрачно намекнула, будто выведала более чем достаточно.
  
  Рано или поздно Фитч преодолеет свой страх перед властями. Когда твое убийство заказывает прокурор или близкие к нему люди, трижды подумаешь, прежде чем обращаться в полицию. Но Говард не сомневался, что однажды обстоятельства заставят ее отважиться на это.
  
  И пока эта вероятность не была полностью исключена, Говард не мог позволить Моррису начинать новую избирательную кампанию. Но задача ему выпала не из легких — сдерживать порывы молодого политика, не имея возможности выложить ему истинную причину необходимости и дальше откладывать осуществление его грандиозных планов.
  
  А Говард не мог рассказать ему всю правду.
  
  Он уже сидел за рабочим столом, когда зазвонил внутренний телефон. Его секретарь Агата сообщила:
  
  — Он здесь!
  
  И она не успела закончить даже этой краткой фразы, как дверь отворилась и вошел Сам Великий Человек.
  
  Говард тут же обежал вокруг стола, протягивая руку для приветствия.
  
  — Доброе утро!
  
  Моррис энергично и крепко пожал его руку, подошел к углу кабинета, где у Говарда располагался бар, и налил виски в два стакана.
  
  — Утром у меня состоялся очень интересный разговор, — сказал он, протягивая один из них Говарду.
  
  — С кем же?
  
  — С Бриджит.
  
  — Весьма примечательный факт, — только и сумел выдавить Говард, усаживаясь в кресло напротив Морриса. — И о чем вы разговаривали?
  
  — О многом, — усмехнулся тот. — Мы, знаешь ли, часто общаемся.
  
  — Уверен, что так оно и есть.
  
  — Но сегодня это получилось особенно важно. Она сказала мне, что время пришло.
  
  — Так и сказала? — Говард отхлебнул виски.
  
  Моррис кивнул:
  
  — Велела мне идти вслед за своей мечтой. Заявила, что пора, я уже медлил достаточно долго. И добавила: «Ты не должен все откладывать из-за меня».
  
  — Что ж…
  
  — Потому что это правда. Она была единственной причиной, которая меня сдерживала, Говард. Вся свистопляска вокруг Голдсмита уже улеглась. Когда ты в последний раз читал что-нибудь в «Таймс» по этому поводу? Бартон унес все тайны с собой в могилу.
  
  — Но есть другие люди, которые все знают. И они до сих пор работают в управлении.
  
  — Они уже не заговорят, Говард. Их связывает круговая порука. С этим покончено.
  
  — Мы не можем быть уверены на сто процентов.
  
  — Что ты хочешь сказать? Нам не следует двигаться дальше? Мы уже никогда не будем снова в седле?
  
  — Этого я не утверждал, Моррис. Но нам по-прежнему необходима осторожность. Мы, разумеется, никогда не отказывались от конечной цели. Мы оба знаем, что ты сможешь добиться ее и оказаться в доме на Пенсильвания-авеню. Лично я не сомневаюсь в этом. Более того — я свято в это верю. Но нам ни в коем случае нельзя проявлять недальновидность. Все наши шаги должны быть тщательно просчитаны с учетом перспективы.
  
  Моррис опрокинул в себя остатки виски, поставил стакан на стол и устремил взгляд себе под ноги.
  
  — Моррис? С тобой все в порядке?
  
  — Бриджит сказала еще кое-что…
  
  — Неужели ты действительно думаешь…
  
  — Она сказала, что прощает меня. — Он поднял голову и посмотрел на Говарда. — Именно так и сказала. Она меня прощает.
  
  — Очень хорошо, Моррис, но я не вижу, какое отношение это имеет…
  
  — Ты должен понимать, как это важно. Представляешь, какое чувство вины терзало меня?
  
  — Да, мы прошли через это вместе. И я по-прежнему считаю, как уже не раз говорил, что тебе не в чем себя винить. Ты не был единственным, кто не смог разглядеть никаких предзнаменований. Подобного не мог предвидеть никто. Просто есть люди, которые умеют тщательно скрывать все свои внутренние проблемы, прятать их глубоко в душе.
  
  — Но я все еще никак не могу понять. И, представь, я спросил ее об этом прямо!
  
  Говард с трудом сглотнул.
  
  — Ты спросил у Бриджит?
  
  — Да. Когда она явилась ко мне, я спросил: почему? Почему она не пришла тогда, чтобы поговорить со мной? Мы могли вместе найти какое-то решение. И знаешь, что она мне ответила?
  
  Говард даже закрыл глаза. Ему начинало казаться, что еще немного, и он больше не выдержит этого.
  
  — Что она сказала тебе, Моррис?
  
  — Не винить себя ни в чем.
  
  — Что ж, замечательно.
  
  Моррис окинул друга неприветливым взглядом.
  
  — Не будь так недоверчив, Говард. Ты же знаешь, мне это не нравится.
  
  — Извини, если произвел на тебя такое впечатление. Мне действительно жаль. Но, Моррис, мы не можем двигаться вперед, основываясь на твоем общении с Бриджит. Лично мне приходится иметь дело с грубым и реальным миром. С прессой, с федеральными властями, со скандалом, который по-прежнему может очень больно ударить по нам.
  
  Но Моррис, кажется, уже не слушал его.
  
  — Просто сравни, что Бриджит говорит сейчас, с тем, что она сказала тебе по телефону, — теперь все по-другому. Она заявила, что я высасываю из нее жизнь. Ведь это она заявила тебе, верно?
  
  — Да, но необходимо принимать во внимание то состояние, в котором она тогда находилась.
  
  — А если именно в тот момент она мыслила как никогда прежде ясно?
  
  — Господи, Моррис! — не выдержал Говард. — Прекрати! Достаточно!
  
  Тот опрокинулся в кресло, словно его туда толкнули.
  
  — Ты не можешь продолжать мучить себя. Необходимо остановиться. Нужно жить дальше.
  
  — Разве ты не слышал, с чего я начал, Говард? Именно этого я и хочу, и этого хочет от меня Бриджит. А ты — единственный человек, который сдерживает меня.
  
  — И благодари Бога, что я это делаю, — резко произнес он. — Пока ты общаешься с призраками, мне приходится сталкиваться с реалиями политики.
  
  Он вскочил, вытянув в сторону Морриса указательный палец.
  
  — Нужно подождать. Вернись ты обратно на политическую сцену слишком рано, и знаешь, что напишет о тебе репортерская свора? Что ты пережил все как-то уж слишком легко — вот что будет написано в каждой газетенке. Они выставят тебя эгоистичным и бесчувственным человеком.
  
  Моррис вдруг отвел взгляд в сторону.
  
  — Две жены, — сказал он.
  
  — Что?
  
  — Когда у человека кончает жизнь самоубийством одна жена, это уже тяжело. Но две? Как это характеризует такого человека? Что говорит обо мне самом? Сначала Джеральдина убивает себя в гараже. А потом — Бриджит.
  
  Он с мольбой посмотрел на Говарда.
  
  — Да что же я за чудовище такое, а?
  
  — Вот видишь! — встрепенулся Говард. — Разве это не свидетельство того, что ты пока не готов вернуться в большую игру? Необходимо время, чтобы затянулись твои душевные раны. Доверься мне, Моррис. Я — твой друг. И как твой лучший друг я говорю тебе: время пока не пришло.
  
  «Да, тот еще друг, — подумал Говард. — Подослал убийцу к шантажистке, а закончилось все тем, что почти своими руками убил твою жену».
  
  Ведь Бриджит порой являлась во снах и Говарду, вот только ему она ничего не готова была простить.
  40
  
  Август прошлого года. Эллисон Фитч отработала ночную смену и, по своему обыкновению, должна была бы днем отсыпаться. Вот только на сей раз ей пришлось встать очень рано. Ей позвонили, и возникло неотложное дело. Она поспешно оделась, чтобы выйти из дома. Правда, всего-навсего нужно было спуститься в магазин на первом этаже. Неделю назад ей вопреки всем препятствиям удалось уговорить их принять необеспеченный чек на сто двадцать три доллара и семьдесят шесть центов за два шелковых шарфа.
  
  — Я ведь живу рядом, практически у вас над головой, — убеждала она. — И я постоянно здесь.
  
  Эллисон показала свое удостоверение и водительские права. Дала номер мобильного телефона. И продавщица на кассе, молодая и неопытная, в конце концов уступила.
  
  Но теперь чек вернулся неоплаченным. Ей звонила женщина-менеджер. Трижды. И в последний раз пятнадцать минут назад. Заявила Эллисон, что если та не внесет в их кассу деньги наличными в течение часа, она вызовет полицию и обвинит ее в мошенничестве.
  
  Но так случилось, что как раз в тот день в кошельке Эллисон лежало более пятисот баксов. Группа безмозглых с виду брокеров из крупной фирмы на Уолл-стрит устроила вчера вечером громкую гулянку у них в баре. Как она поняла, им удалась какая-то важная сделка, и появился повод отпраздновать. Разбрасывались деньгами направо и налево. Давали огромные чаевые. А чуть раньше днем Эллисон сняла через банкомат еще две сотни. Имея на руках такую сумму, она предвкушала приятный поход за покупками после того, как отоспится. Как бы прелюдию к тому моменту, когда она сорвет настоящий куш. По ее прикидкам, Говард Таллиман должен был уже очень скоро позвонить и назначить встречу, во время которой произойдет обмен ее молчания на круглую сумму.
  
  «Как же это было ловко!» — думала Эллисон, вспоминая вытянувшуюся физиономию Говарда, когда перед уходом заставила его поверить, что подслушала секретные переговоры Бриджит с мужем. У этого прохиндея был вид человека, который сам только что сожрал бутерброд с крысятиной. Она предположила, что у такого деятеля, как Моррис Янгер, не могло не быть секретов, которые он обсуждал бы с женой. Способна она была подслушать кое-что из этого? Легко!
  
  Но самое смешное заключалось в том, что Эллисон ни черта не подслушала. Зато теперь ее уверенность, что она получит свои сто штук, окрепла. Небольшая ложь, что Эллисон якобы слышала, стала глазурью на лесбийском торте, необходимой для гарантии полного успеха ее операции.
  
  «Ладно, — решила она, — расплачусь с этой сучкой за ее шарфы — благо у меня есть такая возможность, — а потом вернусь домой досыпать свое».
  
  Эллисон уже стояла в куртке, перебросив сумочку через плечо, когда раздался зуммер домофона.
  
  — Да?
  
  — Это я. Нам нужно поговорить.
  
  Вот дерьмо! Бриджит.
  
  Эллисон впустила ее в дом, и через минуту Бриджит была уже у двери.
  
  — Привет! — сказала она, проводив гостью в кухню.
  
  — Что ты ему наговорила?
  
  — Кому?
  
  — Что ты сказала Говарду? Что ты там могла подслушать?
  
  Эллисон примирительно подняла руку.
  
  — Послушай! Мы с ним встретились, обо всем договорились, теперь дело улажено, и тебе не о чем волноваться.
  
  — Так что ты все-таки слышала?
  
  — Я не собираюсь обсуждать это с тобой. И если на то пошло, то я заслужила, чтобы мне кинули небольшую кость. Тебе следовало быть со мной откровенной и сразу объяснить, кто ты такая.
  
  — Эллисон, одумайся! Ты совершаешь большую ошибку, загоняя Говарда в угол.
  
  — Да мы с ним прекрасно поладили.
  
  — О чем бы ты с ним ни договорилась, ты должна твердо обещать, что никогда ничего больше не потребуешь. Говард пойдет на все, чтобы защитить моего мужа. Умнее всего на твоем месте было бы немедленно отменить вашу сделку. Сказать ему, что тебе не нужны его деньги, нет необходимости покупать твое молчание, ты и так никому ни слова не скажешь о нас с тобой, ты ничего не слышала…
  
  — Приятно с тобой поболтать, но мне пора уходить. Меня ждет внизу одна мерзавка, которая считает, что я ей задолжала. Это займет минут пять. Побудь здесь, чувствуй себя как дома. Мы продолжим разговор, когда я вернусь.
  
  — Ты должна мне поверить! — воскликнула Бриджит. — Ты можешь попасть в большую беду.
  
  — Хорошо, хорошо, обсудим, когда я вернусь. — Эллисон вскинула ремень сумки повыше и вышла в коридор, закрыв за собой дверь.
  
  Бриджит ненадолго задержалась в кухне, но потом, снедаемая беспокойством, принялась ходить по квартире. Сначала переместилась в гостиную, где увидела раскладную софу Эллисон со смятым постельным бельем. Взяла со столика журнал «Космополитен» с фото Эшли Грин на обложке и заголовком «60 советов о сексе», заметила, что номер не свежий, и бросила его на прежнее место. Затем Бриджит подошла к окну гостиной и посмотрела вниз, наблюдая за пешеходами и потоком транспорта. Она заметила машину с каким-то странным приспособлением сверху. Машинка была маленькая — похоже на «сивик», — но из крыши торчал короткий шест, закрепленный скобами, а на его конце вращалась некая механическая штуковина.
  
  Бриджит отошла от окна, ее волнение возросло. Она заглянула в спальню и увидела еще одну неприбранную постель. Обойдя вокруг кровати, задержалась у окна спальни, слушая сквозь стекло приглушенный шум города и нервничая все больше. В который уже раз она проклинала себя, что ввязалась в эту компрометирующую интрижку. Пошла на такой риск. Что подставила и себя, и мужа. Их будущее.
  
  «Надо же быть такой дурой, — думала Бриджит. — Такой законченной идиоткой. У меня было все, и я вот так легко могу теперь лишиться этого. Нужно уметь держать себя в узде. Опять эта странная машина. Что это там на…»
  
  За спиной раздался легкий шорох. Она повернула голову. Перед глазами все стало белым.
  
  Бриджит не смогла дышать.
  
  Николь свое дело сделала. Мобильный телефон жертвы перекочевал из сумочки к ней в карман. И она была готова уходить, когда услышала, как открылась входная дверь. Для чистильщиков рано. Она только что позвонила.
  
  Соседка! Предполагалось, что она будет на работе. Но почему-то явилась домой днем. Из кухни донесся голос женщины:
  
  — Бриджит, где ты?
  
  Бриджит? При получении инструкций Николь слышала только два имени: своей «цели» Эллисон Фитч и Кортни Уолмерс, женщины, с которой та снимала квартирку на Очард-стрит. Если Николь только что убила какую-то Бриджит, то в квартиру должна была сейчас войти ее мишень. Или все-таки Уолмерс?
  
  Но впрочем, какая теперь разница? Хоть Бритни Спирс! Для Николь это осложнение, с которым необходимо было разобраться.
  
  Она хотела быстро обогнуть кровать и притаиться у стены рядом с дверью, прежде чем женщина войдет в спальню. Но не успела и сдвинуться с места, как та уже возникла в дверном проеме.
  
  Ее взгляд в одно мгновение переместился с Николь на труп, а потом обратно. Но для Николь этого было достаточно, чтобы понять, кто перед ней. Она узнала женщину по фото, которое ей показали заранее. Эллисон Фитч. Примерно того же роста и комплекции, что и убитая. Волосы тоже почти одного оттенка.
  
  Фитч взвизгнула и бросилась бежать. Николь знала, что должна действовать молниеносно, чтобы заставить ее заткнуться. Навсегда. Двойная работа для чистильщиков. Но ничего, они как-нибудь справятся.
  
  Николь хотела выбраться из комнаты так же, как попала в нее — одним прыжком через кровать. Ее тело выполнило необходимые движения так, что ей даже не пришлось о них задумываться. Оттолкнуться левой ногой от пола, правой — от матраца кровати, приземлиться на левую по другую сторону. Это сэкономило ей важную долю секунды.
  
  Фитч только что пропала из виду, метнувшись через кухню к выходу. Николь оперлась ногой на постель, но ступня запуталась в брошенном покрывале. Она споткнулась, и нога потянула за собой покрывало, когда Николь со всего маху врезалась в стену. Высвободившись, она вылетела из двери спальни, как спринтер, стартовавший, оттолкнувшись от колодок. Дверь в коридор распахнулась, этажом ниже послышался торопливый топот по ступеням.
  
  Плохо!
  
  Николь сбежала вниз, перескакивая через три ступеньки. Выбравшись на тротуар перед домом, остановилась и посмотрела в обе стороны. Слева Эллисон Фитч она не заметила. Как не увидела она ее и справа. Николь достала свой сотовый телефон, набрала номер Льюиса и произнесла:
  
  — Боюсь, тебе это не понравится.
  
  Льюис позвонил Говарду. Сообщил, что убили не ту женщину. А Фитч сумела сбежать. Потом перешел к самой неприятной части. Погибла Бриджит.
  
  — Матерь Божья! — воскликнул Говард. — Не верю своим ушам. Что ты сказал только что? Бриджит? Она убила Бриджит?
  
  Впрочем, даже восклицать ему приходилось сдавленным шепотом, чтобы ничего не услышала Агата, сидевшая по другую сторону двери кабинета.
  
  — Будь ты трижды проклят, Льюис! Это ты сказал, что иного пути у нас нет. И я действовал по твоему наущению! Ты заверил, будто у тебя есть человек, который легко справится с работой! А теперь убита Бриджит! Бриджит мертва!
  
  — Вы можете сорвать на мне все свое зло позже, Говард. А сейчас нам надо думать, что делать. И очень быстро.
  
  Говард готов был и дальше сыпать проклятиями, но до него тоже дошло, что время становится все дороже. Льюис прав. Нужно срочно что-то предпринять.
  
  — Ее не должны найти там, — сказал Говард. — Бриджит не должны найти в той квартире.
  
  — Согласен.
  
  — Но ее должны обнаружить где-то в другом месте. Она же не может просто… исчезнуть. Тогда эта история затянется на многие месяцы.
  
  — Да.
  
  Говард лихорадочно размышлял. Он понятия не имел, в каком состоянии находится труп Бриджит, да и не желал вникать ни в какие детали, кроме одной:
  
  — Это можно выдать за несчастный случай? Или, что было бы предпочтительнее, за самоубийство?
  
  Льюис несколько секунд молчал, а затем ответил:
  
  — Пожалуй, это вариант… Насколько я знаю, у Морриса и Бриджит было несколько домов в городе?
  
  — Да.
  
  — Нам нужно место, куда легче всего проникнуть. Чтобы никаких привратников и видеокамер. У меня есть люди, они возьмут это на себя. Оденутся как перевозчики мебели.
  
  Говарду стоило немалых трудов сосредоточиться.
  
  — Идеально подойдет квартира Бриджит, — произнес он. — Та, где она жила до встречи с Моррисом. В стороне от Коламбус-авеню. Там нет портье, а камеры, как говорила она мне сама, установлены для виду. Они никуда не подключены. Квартиру Бриджит сохранила, чтобы было где переночевать друзьям, приезжающим в Нью-Йорк. Ключ попробуй найти у нее в общей связке.
  
  — Назовите адрес.
  
  Говард быстро продиктовал.
  
  — Хорошо, — проговорил Льюис. — Я знаю, как нам все провернуть. У меня ее мобильный телефон. В течение ближайшего часа позвоню вам с него. Надо, чтобы Агата слышала. Когда ответите, сделаете вид, будто звонит Бриджит и вы беседуете с ней.
  
  — Я не такой тупой, как ты, видимо, считаешь, Льюис.
  
  — Дайте мне закончить. Вы принимаете звонок, интересуетесь, что с ней, чем расстроена. Потом мы сделаем вид, что она прервала разговор. Агата спросит, в чем дело, и вы ответите: «Бриджит заявила, что ей очень жаль, но Моррис высасывает из нее жизнь, и она больше так не может». Как вам такой вариант? Пройдет?
  
  — Должен сработать.
  
  — Потом вы позвоните Моррису. Скажите, что вас очень встревожила Бриджит. Как-то странно говорила по телефону.
  
  — Понятно. — Говард уже перебирал остальные детали. — Необходима предсмертная записка.
  
  — Об этом я тоже успел позаботиться, — заметил Льюис. — Нашел в сумочке образец ее почерка. Подделать проще простого. Тем более мне не впервой.
  
  Говард никогда и не думал, что знает о Льюисе все. И как ни зол он был на него сейчас, поневоле испытал благодарность за ловкость и опыт.
  
  — Действуй, — велел он.
  
  Льюис отключил телефон.
  
  А Говард ловил мгновения передышки, пытаясь немного спустить пар. Он положил ладони поверх стола, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза в надежде перенестись в какое-то место, где он смог бы прийти в себя, но только место это сейчас находилось в сотнях тысяч миль от него.
  
  Агата! Говард вдруг вспомнил, что секретарша планировала в обеденный перерыв встретиться с друзьями. Но она нужна ему здесь. Она станет его свидетелем.
  
  — Агата, — произнес он, выходя в приемную к ее столу, не забыв прихватить свой сотовый телефон, — мне необходимо, чтобы вы собрали все данные опросов общественного мнения по Моррису, которые мы проводили за последние шесть месяцев.
  
  — Это есть в компьютере, — ответила она. — Я вам покажу.
  
  — Знаю, но мне нужно, чтобы вы суммировали все это множество цифр в краткой памятной записке буквально на одном листке. И сделали распечатку.
  
  — Сделаю, как только вернусь с обеда.
  
  — Но мне это надо прямо сейчас. И как можно быстрее.
  
  Агата бросила взгляд на часы в углу дисплея компьютера.
  
  — Разумеется, Говард. Я сейчас же примусь за это. Мне только… Я только должна буду сделать один звонок.
  
  — Спасибо огромное. Это было бы очень мило с вашей стороны.
  
  Его мобильный телефон издал звонок, и для него это стало подобно разрыву гранаты внутри пиджака от Армани. Тщательно скрывая волнение, Говард достал телефон и приложил к уху, не посмотрев, кто его вызывает.
  
  — Говард Таллиман слушает!
  
  Он ожидал не услышать ни звука. Готовился произнести что-то вроде: «Бриджит? Привет! Как дела? Что с тобой такое?»
  
  Но услышал голос Морриса:
  
  — Здравствуй, Говард. Как насчет сегодняшнего вечера? Все остается в силе?
  
  — О, Моррис, добрый день!
  
  — Ты что, забыл?
  
  — Нет, конечно. Нам есть что обсудить.
  
  — Как я выяснил, «Таймс» никак не может опубликовать продолжение, но они не перестают копать.
  
  — Наверняка. Бриджит будет ужинать с нами?
  
  — Нет. Вся эта история сильно действует ей на нервы, так что едва ли она захочет слушать наши разговоры еще и за ужином.
  
  — В этом она не одинока, — заметил Говард.
  
  — А я по-прежнему считаю, что поступил правильно. И если бы мне пришлось снова принимать решение, я бы не изменил его. Именно с таким заявлением я выступлю, если все вскроется. До встречи вечером.
  
  Говард положил телефон в карман пиджака и посмотрел на Агату, которая распечатала документ, выведенный на монитор компьютера.
  
  — Надеюсь, вы не обижены? Я вспомнил, что у вас намечались в обед какие-то планы.
  
  — Ничего особенного, — улыбнулась та.
  
  Он вернулся в кабинет, но дверь оставил открытой. Старался выглядеть очень занятым на случай, если секретарша войдет к нему. Но сосредоточиться хоть на чем-то для него сейчас было невозможно. Говард ждал звонка. И продолжал недоумевать, как подобное могло случиться. Ему следовало предупредить Бриджит, чтобы держалась подальше от этой Фитч. Но он почему-то посчитал это само собой разумеющимся. Говард и на минуту не допускал мысли, что Бриджит снова захочет с ней встретиться. Что она отправится домой к Фитч и сделает это одновременно с…
  
  Его сотовый издал звонок. Говард выхватил трубку и посмотрел на дисплей: «Бриджит».
  
  — Алло! — Он встал из-за стола и вышел в приемную к Агате, которая вовсю орудовала степлером, скрепляя листы бумаги. — Бриджит? Что такое, Бриджит? Что с тобой? — произнес Говард, стоя рядом со столом Агаты.
  
  Та сообразила, что происходит нечто важное, и замерла.
  
  — С тобой все в порядке, Бриджит? — спросил он и сделал паузу. — Где ты сейчас? Умоляю, скажи, где ты?
  
  На лице Агаты появилось глубоко встревоженное выражение. Говард обменялся с ней полными беспокойства взглядами.
  
  — Бриджит?
  
  Он еще несколько раз назвал ее имя, а потом прекратил ломать комедию.
  
  — Отключила телефон.
  
  — Что стряслось? — спросила Агата.
  
  — Она в каком-то странном состоянии. Я так и не понял. Сказала, что ей очень жаль, и еще, что Моррис высасывает из нее жизнь, а она больше не в силах это выносить.
  
  — Она вам так сказала?
  
  — Сам не пойму… Словно сама не своя. — Говард вертел в руках телефон. — Наверное, мне нужно перезвонить. — Он набрал номер. — Не отвечает! Ну же! Ответь! Черт возьми, Бриджит, подойди к телефону!
  
  — Она сказала, где находится?
  
  — Нет… Не отвечает. — Говард дал отбой и нажал кнопку быстрого вызова. — Необходимо срочно связаться с Моррисом. Может, он знает, где она.
  
  Но Моррис, конечно же, ничего не знал. Он тоже пытался дозвониться до жены. Потом он сам, Говард и даже Агата обзвонили всех друзей и знакомых Бриджит. Проверили ее любимые магазины — не появлялась ли она там; рестораны, где она любила обедать с приятельницами или клиентами своего агентства. Моррис не знал, куда она могла деться и что имела в виду, разговаривая с Говардом. И только несколько часов спустя Говарду пришло в голову проверить ее прежнюю квартиру. Они прибыли туда с Моррисом и вызвали полицию.
  * * *
  
  Следствие признало это самоубийством.
  
  Большинство из тех, кто сводит счеты с жизнью, избирают один из наиболее распространенных способов. Смертельная доза снотворного. Пистолет к виску. Прыжок с крыши небоскреба.
  
  Бриджит Янгер, как отмечалось в полицейском протоколе, избрала достаточно необычный, хотя и не исключительный метод. Несколько членов следственной бригады одновременно вспомнили, что так ушел из жизни персонаж Бена Кингсли в фильме «Дом из песка и тумана». Всерьез обсуждалась версия, что именно кино натолкнуло ее на мысль, хотя ни Моррис Янгер, ни ее друзья не были уверены, что Бриджит вообще смотрела этот фильм.
  
  Но сначала она написала записку мужу. Всего четыре слова: «Моррис! Прости меня. Бриджит». Эксперты пришли в выводу, что это ее почерк — с отклонениями от обычного в паре мест. Но разве это удивительно, если женщина писала перед тем, как покончить с собой? Естественно, ей было не до каллиграфии.
  
  Написав записку и положив ее на коврик прямо при входе в квартиру, она взяла в шкафу полиэтиленовый пакет из-под одежды и натянула себе на голову. Закрепила его вокруг шеи несколькими слоями упаковочной клейкой ленты. Криминалисты нашли следы от ленты на ее пальцах.
  
  И пока ей еще хватало оставшегося в пакете воздуха, Бриджит легла на кровать и приковала себя наручниками к изголовью, чтобы, начав всерьез задыхаться и поддавшись панике, уже не иметь возможности остановить задуманное. Моррис заявил, что понятия не имеет, откуда у нее взялись наручники. И полицейские пришли к выводу, что Бриджит втайне от мужа купила их в каком-нибудь секс-шопе, расплатившись наличными исключительно с целью использовать при самоубийстве.
  
  Однако многое в обстоятельствах этой смерти выглядело подозрительно: женщина сама надела на голову пластиковый пакет и приковала себя к кровати. Но детективы не обнаружили никаких следов насилия на ее теле или признаков борьбы. Ничто не указывало на присутствие в квартире посторонних. И была записка, пусть очень лаконичная.
  
  Наиболее убедительным показался телефонный звонок Говарду Таллиману. Сотовый оператор подтвердил, что звонили примерно из того места, где позднее было найдено тело. Агата дала показания, утверждая, что находилась рядом, когда Говард разговаривал с Бриджит. Она, конечно, могла слышать только его слова, но Бриджит вела себя странно.
  
  Говард заверил полицию, что звонила именно Бриджит. Он очень хорошо знал ее голос и никаких искажений не услышал. Нет, звонок, несомненно, был подлинным.
  
  В полиции осознавали деликатность данного дела. Умершая — жена генерального прокурора. С помощью Говарда Моррис Янгер пустил в ход все свое влияние. На огласку деталей расследования наложили строгий запрет, поскольку никаких оснований подозревать кого-либо не существовало. Через несколько дней прессе сообщили, что Бриджит Янгер «скоропостижно скончалась».
  
  Осведомленные люди понимали, что это означало самоубийство. Но никаких других подробностей не было.
  
  Совершенно подавленный Моррис Янгер отложил планы дальнейшей политической карьеры, которые строил прежде, и постарался вернуться к нормальной жизни.
  
  Тем временем полиция расследовала никак вроде бы не связанное с этим делом исчезновение Эллисон Фитч. Пропажа людей — увы, не редкость в больших городах. К тому же, по словам матери Эллисон, дочь и раньше не давала о себе знать долгое время, но обычно появлялась, когда у нее возникала острая нужда в деньгах.
  
  Кортни Уолмерс, которая в большей степени была раздражена, чем напугана бегством бывшей подружки, поскольку считала, что та исчезла, только чтобы не возвращать причитающийся с нее долг, нанес визит мужчина, представившийся полицейским, работающим под прикрытием. Он сообщил, что в дневное время Эллисон Фитч использовала их квартиру для сбыта наркотиков. Кортни никогда не была об Эллисон высокого мнения, но подобные новости даже ее шокировали и привели в ужас, хотя и удивили — если она занималась столь прибыльным бизнесом, то почему вечно не имела ни цента за душой? «Офицер» объяснил, что квартиру взяли под постоянное наблюдение и ему хотелось бы освободить ее, чтобы продолжать операцию по выявлению преступных связей Эллисон. Кортни он готов был возместить плату за первый и последний месяцы аренды другого жилья, равно как и компенсировать в полной мере долг Эллисон.
  
  Кортни всерьез напугалась, уже сама хотела скорее съехать и легко приняла предложение. Вскоре Льюис Блокер установил рядом с дверью видеокамеру. Николь отправилась в Дейтон, чтобы следить за матерью Эллисон. Моррис горевал. Говард просыпался каждый день с мыслью, что его в любой момент хватит инфаркт. А когда прошло девять месяцев, в дверь квартиры на Очард-стрит постучался мужчина с распечаткой сцены убийства, доступной в Интернете любому, кто догадается, где ее искать.
  41
  
  — Хорошо, — сказала Джули, — давайте пройдем все с самого начала.
  
  Я уже оделся и расположился на постели Томаса, который снова занял свое место в кресле перед тремя мониторами. Мы с Джули сидели теперь рядом, как два отстающих ученика перед преподавателем, готовым принять у них переэкзаменовку.
  
  Джули сказала:
  
  — Итак, Томас обнаруживает в Сети данное изображение, уговаривает тебя отправиться по адресу на Манхэттене для проверки, и ты это делаешь, но небрежно, поскольку не заинтересован, хотя тебе все-таки удается побеседовать с соседкой.
  
  — Примерно так, — кивнул я.
  
  — А потом Томас, справедливо разочарованный проведенным тобой расследованием, сам звонит управляющему домом и узнает, что раньше в квартире жили две женщины, но уехали и жилье с тех пор пустует, хотя некто по фамилии Блокер продолжает вносить за него плату. Как я справляюсь с изложением известных нам фактов?
  
  — Превосходно! — улыбнулся Томас и бросил на меня выразительный взгляд. — Джули все схватывает на лету.
  
  — А через пару дней после твоей не слишком удачной миссии изображение на сайте «Уирл-360» подверглось изменению. И вот от этого у меня лично начинают закипать мозги, — призналась Джули.
  
  — У меня тоже, — заметил я. — Но только потому, что я не нахожу в этом никакого смысла. Женщине, с которой столкнулся в коридоре, я ничего про ту картинку не говорил. А ты, Томас, сообщил управляющему о том, что видел в окне через свой компьютер?
  
  — Нет.
  
  — Где же здесь связь?
  
  Джули наморщила лоб.
  
  — А ты сам никому не объяснил, зачем тебе понадобилось посетить тот дом? Не упоминал о нем в разговоре со своим приятелем-агентом?
  
  — Нет. Ему я и словом не обмолвился.
  
  — За тобой могли следить?
  
  Я лишь закатил глаза.
  
  — Скажешь тоже!
  
  Она скорчила гримасу.
  
  — Ладно, я перегнула палку. Но попытайся вспомнить все, что произошло, когда ты добрался до Очард-стрит.
  
  Я вздохнул:
  
  — После своей деловой встречи я взял такси и вышел уже на Очард-стрит, но только в нескольких кварталах севернее, чем было нужно. Двинулся по улице с распечаткой в руке, присматриваясь к фасадам, расположению окон, кирпичной кладке и прочим деталям, пока не убедился, что нашел нужное здание. В том окне был кондиционер, и все остальное совпадало тоже.
  
  — Как ты попал внутрь?
  
  — Какой-то парень выбежал из подъезда, а я проскочил в открывшуюся дверь. Поднялся по лестнице, постучал в дверь, никто на стук не отозвался. Вот, собственно, и все.
  
  — А что ты собирался сказать, если бы кто-нибудь открыл дверь? — спросила Джули.
  
  — У меня в голове сначала вертелось несколько вариантов, но я решил выложить все как есть. Мол, мы увидели некое изображение на «Уирл-360», и нам стало интересно, что это такое.
  
  Томас лишь неодобрительно покачал головой.
  
  — Значит, распечатку ты держал перед собой? — уточнила Джули.
  
  — Да, по-моему, так и держал.
  
  — А это значит, что ее видел парень, выбегавший из подъезда, соседка, да и вообще мог видеть кто угодно, кого ты встретил по дороге.
  
  — Нет… Я так не думаю… То есть я действительно достал распечатку, но потом спрятал в карман. Вот только не помню, когда именно.
  
  — Та дама могла видеть ее, — настаивала она, — как и любой другой человек, на которого ты не обратил бы внимания.
  
  — А в подъезде могла быть установлена видеокамера, — заметил Томас. — Об этом ты, конечно, тоже не подумал?
  
  Я окинул его недобрым взглядом.
  
  — Нет, представь, не подумал. Зачем мне было думать об этом?
  
  Хотя теперь я уже допускал такую возможность. Чуть успокоившись, я продолжил:
  
  — Ладно. Предположим, кто-то видел тот листок бумаги у меня в руке. Но как, скажите на милость, это связано с исчезновением изображения из окна?
  
  — Могу я высказать предположение? — произнесла Джули. — Выдвинуть гипотезу, не более того. Но для этого нам придется согласиться, что Томас все-таки заметил в том окне… нечто важное. Нечто, что кому-то…
  
  — И кому же, например? — не удержался я.
  
  — Не мешай мне! Я же пытаюсь сейчас исходить из того, что есть человек или люди, которым очень бы не хотелось, чтобы изображение оказалось вывешенным в Интернете. Узнав, что оно там присутствует, они приняли меры, чтобы удалить его. Представьте, сколько нежелательных для кого-то кадров теоретически могут делать машины «Уирл-360». Мужья, изменяющие женам, жены, встречающиеся с любовниками…
  
  — Да, но программа размывает лица, — заметил я.
  
  — Допустим. Но давайте предположим, что ты — некий человек, живущий, к примеру, в Хартфорде. И тебе приходит в голову посмотреть, есть ли на сайте «Уирл-360» твой дом. Ты его находишь, но рядом стоит автомобиль, в котором ты узнаешь «линкольн» своего партнера по гольфу, а он, насколько тебе известно, никогда у тебя не бывал. Зато ты помнишь, что твоя жена могла быть дома совсем одна в тот день, когда сделали этот кадр. Или поставь себя на место владельца этого гипотетического «линкольна», если он обнаруживает изображение до того, как оно попалось на глаза приятелю. Как бы ты поступил в таком случае?
  
  — Понимаю, к чему ты клонишь.
  
  — Это как с тем джипом, что ударил другую машину в Бостоне, а я это заметил, — сказал Томас, обращаясь к Джули. — Рэй тогда ничего не захотел предпринять.
  
  — Во Всемирной Сети сейчас много всякого дерьма, которое довело бы вас до обморока, знай вы о нем, — продолжила она. — Вероятно, размахивая своей распечаткой, ты навел кого-то на мысль об изображении головы в окне.
  
  — Что ж, не исключено, — вынужден был согласиться я. — Допустим, мой визит и манипуляции с изображением связаны. Но как, черт возьми, можно просто зайти на сайт и внести в него изменения?
  
  — Этим как раз и занимаются хакеры, — заметил Томас.
  
  — Верно, — сказала Джули, — без хакерства тут не обошлось.
  
  — И снова готов согласиться, — кивнул я.
  
  — Нам следовало бы позвонить в «Уирл-360» и спросить, не подвергался ли их сайт в последнее время атакам хакеров, — произнесла Джули. — Не пытался ли кто-нибудь преодолеть их «файеруолл», или как там еще называется компьютерная защита?
  
  — И с чего бы ты начала? — спросил я. — Кому бы позвонила?
  
  Она улыбнулась:
  
  — Ты, конечно, прекрасный рисовальщик, но, как вижу, становишься совершенно беспомощным, если хочешь получить ответы на свои вопросы. Я возьму это на себя.
  
  В том, что Джули владела методами сбора информации, я не сомневался. Но не был уверен, стоило ли нам этим заниматься. Не получится ли так, что излишнее любопытство привлечет к нам ненужное внимание и у Томаса опять возникнут неприятности? ФБР уже к нам наведывалось. Не хватало, чтобы у нас на пороге появились сотрудники службы безопасности «Уирл-360».
  
  Но я пока не стал высказывать своей озабоченности, поскольку у меня накопились более насущные вопросы.
  
  — Повтори-ка еще раз, Томас, что сказал тебе управляющий, когда ты звонил ему. Про женщин, которые там жили раньше.
  
  — Он сказал, что квартира стала пустовать с прошлого лета. Вряд ли женщины были сестрами и вообще родственницами. Они жили под разными фамилиями.
  
  — Как их звали?
  
  — Кортни и Ольсен.
  
  — Это их имена?
  
  — Мне так послышалось. Трудно было понимать управляющего из-за акцента. Об этом я тебе тоже говорил.
  
  — Ольсен не похоже на женское имя, — заметила Джули. — Он назвал тебе их фамилии?
  
  Томас повернулся к своему столу.
  
  — Я их даже записал, — ответил он. — Кортни Уолмерс и Ольсен Фитч.
  
  — Секундочку! — вмешался я. Вторая фамилия показалась мне смутно знакомой. — Ольсен Фитч?
  
  Разве мне недавно не попадалось нечто подобное?
  
  — Уступи мне, пожалуйста, ненадолго свое место, Томас.
  
  Я сел в его кресло, открыл нужный сайт и провел такой же поиск, какой проделал на отцовском ноутбуке, пытаясь обнаружить в Интернете любые истории, связанные с Очард-стрит в Нью-Йорке.
  
  — Подождите, так, так, — приговаривал я. — Вот! Я знал, что фамилия мне знакома. А теперь скажи мне, Томас, не мог управляющий назвать девушку не Ольсен, а Эллисон Фитч?
  
  — Наверное.
  
  — Перед вами сообщение о том, что полиция объявила в розыск некую Эллисон Фитч. Она жила на Очард-стрит, работала в каком-то баре и однажды перестала являться на работу. Но здесь только одна ссылка. Продолжения у этой истории нет.
  
  — Значит, почти наверняка она и есть тот человек в окне, — сказал Томас, который стоял так близко ко мне, словно ему не терпелось снова занять свое кресло. — Это ведь определенно женщина. Ее задушили, а от трупа избавились.
  
  Он так быстро выдвинул данную версию, словно постоянно смотрел криминальные сериалы по телевизору.
  
  — Сделаем так, Томас, — предложил я. — Ты возвращайся пока к своим делам, а мы с Джули обсудим ситуацию.
  
  — Пойдете дальше заниматься любовью? — простодушно спросил он.
  
  Я почувствовал, как у меня запылало лицо, а вот Джули реагировала на это совершенно хладнокровно.
  
  — Наверное, но немного позже, — сказала она. — Сначала мы посовещаемся. Секс от нас никуда не уйдет.
  
  Но брат уже весь ушел в привычную работу, перемещаясь по улицам города, который показался мне европейским. Почувствовав мое любопытство, он бросил через плечо:
  
  — Прага.
  
  Мы с Джули вышли в залепленный картами коридор.
  
  — Что ты думаешь по этому поводу? — спросил я.
  
  — Ничего не понимаю, — усмехнулась она.
  
  — Я тоже.
  
  Мы спустились в кухню. Джули принялась искать кофе, но обнаружила только банку растворимого.
  
  — Это все, что у вас есть?
  
  Увы, но так оно и было. Она наполнила чайник и произнесла:
  
  — Можешь считать меня сумасшедшей, но мне кажется, мы столкнулись с чем-то очень серьезным.
  
  — Вероятно.
  
  — Зачем кому-то понадобилось стирать изображение головы, если там ничего не произошло?
  
  — Важный вопрос.
  
  — И что ты теперь будешь делать?
  
  — Я?
  
  — Ты не собирался звонить в полицию Нью-Йорка, как просил Томас. Но это было раньше. А теперь не хочешь связаться с ними?
  
  — Ни одна из причин, которая мешала мне сделать это прежде, не устранена, — ответил я.
  
  — Неужели? А я посчитала, что уничтоженное изображение все меняет.
  
  Мне пришлось напомнить ей о ФБР.
  
  — Томас уже попал к ним на заметку, посылая свои электронные письма в ЦРУ и Биллу Клинтону. Предположим, мы позвоним в полицейское управление Нью-Йорка или даже копам из Промис-Фоллз. Они немедленно поднимут шум и снова привлекут к нам внимание ФБР. А когда ФБР поставит всех в известность о том, что вытворяет мой брат, затеяв кампанию по запоминанию планов городов якобы по поручению ЦРУ, как ты думаешь, нас кто-нибудь после этого будет воспринимать всерьез? Особенно если учесть, что изображения, которое он нашел на «Уирл-360», там больше нет.
  
  Джули вздохнула:
  
  — Да, ты прав… Но ведь у нас есть не только слова Томаса о том, что он видел. Осталась распечатка изображения, сделанная ранее с сайта. А теперь мы еще узнали о пропавшей женщине.
  
  — О которой нам ничего толком не известно. Может, она давно нашлась, — возразил я.
  
  — А вот это легко проверить. Рэй, я понимаю твое нежелание привлекать полицию из опасения, что нам никто не поверит. Но должна признаться, что есть в этом деле нечто, отчего у меня мороз пробегает по коже. Завтра же я позвоню в «Уирл-360», найду сотрудника, отвечающего за работу с изображениями, и прямо спрошу, не было ли случаев взлома их сайта. И если не было, то не вносили ли они изменений сами по каким-либо причинам.
  
  — И ты все еще считаешь, что мне нужно позвонить копам? — спросил я.
  
  — Да.
  
  Я поднял руки вверх, демонстрируя капитуляцию.
  
  — Хорошо, я позвоню полицейским. Каким лучше?
  
  — Нью-йоркским.
  
  — Но я даже не знаю, какой участок отвечает за тот район.
  
  Однако с помощью отцовского компьютера мы быстро определили, что это седьмой участок. И я ввел номер, указанный на сайте, в свой мобильный телефон.
  
  — Что ж, посмотрим… — Я бросил взгляд на Джули, дожидаясь соединения. — Вы слушаете? Алло! Мне необходимо поговорить… Наверное, мне нужно поговорить с одним из ваших детективов.
  
  — Это срочный звонок, сэр?
  
  — Нет. Хотя он, конечно, важный, но срочным я бы его не назвал.
  
  — Оставайтесь на линии.
  
  Через несколько секунд трубку снял мужчина с хрипотцой в голосе.
  
  — Симкинс слушает.
  
  — Здравствуйте, меня зовут Рэй Килбрайд. Я звоню вам из Промис-Фоллз.
  
  — Чем могу вам помочь, мистер Килбрайд?
  
  — Хочу сразу предупредить, что мои слова могут прозвучать несколько странно, однако я очень прошу вас выслушать меня. Мой брат, вероятно, стал свидетелем убийства. Или чего-то очень похожего.
  
  — Как зовут вашего брата?
  
  — Томас Килбрайд.
  
  — Тогда почему мне звоните вы, а не он сам?
  
  — Он считает, что так будет лучше.
  
  — По какой причине?
  
  — Это не так уж важно, и дело в том, что он не был единственным свидетелем.
  
  — Кто же был им еще? Вы сами, мистер Килбрайд?
  
  — В некотором роде да. Свидетелей может оказаться гораздо больше. Это преступление попало на запись, она выложена в Интернете. По крайней мере была выложена недавно.
  
  Мой собеседник помолчал, а потом продолжил:
  
  — Понятно. И кого же убили, мистер Килбрайд?
  
  — Если честно, то я даже не до конца уверен, что кого-то вообще убили, но выглядит все так, словно в окне происходит убийство. Это могла быть женщина, ее звали Эллисон Фитч.
  
  — Вы случайно увидели запись на «Ютьюбе», сэр? — В голосе детектива прозвучали нотки скептицизма.
  
  — Нет, на сайте «Уирл-360», и вы можете…
  
  — Я знаю этот сайт. И вы утверждаете, что, по мнению вашего брата, он видел на нем убийство?
  
  — Да. Понимаете, сначала я подумал, что он это всего лишь вообразил, но…
  
  — Почему вы подумали, что он мог вообразить нечто подобное?
  
  — Поскольку мой брат страдает психическим расстройством…
  
  Щелк.
  
  Я посмотрел на Джули.
  
  — Не надо мне ничего говорить, — произнесла она. — На его месте я бы тоже положила трубку. Изложить обстоятельства хуже, чем удалось тебе, просто невозможно.
  
  — Я сразу сказал, что это плохая мысль.
  
  Джули подняла руки вверх.
  
  — Хорошо. Согласна, что ты был прав, а я ошибалась. Если ты не хочешь вмешиваться в это дело сам и впутывать в него Томаса, наверное, так будет лучше. Лично вас оно никак не затрагивает. И если даже тебя кто-то видел с той распечаткой, он понятия не имеет, кто ты такой.
  
  — Верно. Я никому не называл своего имени.
  
  — Значит, все хорошо, — заметила Джули. — И тревожиться тебе не о чем.
  42
  
  — Позволите взглянуть на снимок еще раз? — спросила продавщица из магазина для художников в Нижнем Манхэттене.
  
  Льюис Блокер протянул ей распечатку фото, сделанного с видеозаписи камеры, установленной у двери квартиры Фитч. Лучший вариант портрета мужчины, который стучал в дверь, держа в руке копию изображения с сайта «Уирл-360». Камера была широкоугольной, лицо на снимке вышло несколько вытянутым в ширину, но Льюис был уверен, что и этого достаточно для опознания.
  
  Женщина у кассы посмотрела на фото, сказала, что не знает этого человека, но потом решила присмотреться внимательнее.
  
  — Так в чем этого парня обвиняют, вы говорите?
  
  — Подделка кредитных карт, — ответил Льюис. — Использование чужих личных данных.
  
  — О да, — закивала она. — Сейчас это стало настоящим бедствием.
  
  По прикидкам Льюиса, женщине было около тридцати. Иссиня-черные волосы, мертвенно-бледная кожа, как у Мортиши Адамс,[23] ярко-красная помада с рубиновым отливом. Серьгами и гво́здиками для пирсинга у нее были покрыты все уши, колечко пронизывало ноздрю, и еще одно красовалось под нижней губой. Льюису оставалось лишь догадываться, сколько еще металла она носила на своем теле под одеждой и в каких местах.
  
  Женщина держала листок в руке, склонив голову набок.
  
  — Лицо у него какое-то распухшее.
  
  — Это искажение при съемке, — объяснил Льюис.
  
  — Мне показалось, что я его узнаю, но теперь не уверена.
  
  — Если хотите, я расскажу, за что разыскивается этот тип, — сказал Льюис в надежде, что после того, как в красках опишет, на какого мерзавца охотится, женщина станет более склонна помочь ему.
  
  При этом он ухитрился даже не представиться сотрудником полиции, а просто сверкнул под носом у продавщицы своим раскрытым бумажником.
  
  — Он добывает подлинные номера кредитных карт реально существующих людей, потом изготавливает поддельные карты, на них переносит данные, за пару дней спускает все деньги, а от карточек сразу избавляется. И как правило, успевает сделать это до того, как в банке замечают перерасход средств и ставят в известность владельцев.
  
  Она удивленно покачала головой:
  
  — Ловко. — В ее голосе можно было уловить восхищение, словно женщина и сама была бы не прочь поживиться за чужой счет, знай она только, как это сделать. — А я-то думала, что с тех пор, как начали использовать карточки с микрочипами, подделывать их стало невозможно.
  
  — Увы, но это не так, — вздохнул Льюис. — Новые технологии немного осложняют мошенникам жизнь, а вскоре они опять находят способы обойти препятствия.
  
  Он сообщил кассирше, когда примерно мужчина побывал в их магазине. Это могло случиться утром два-три дня назад.
  
  — Я тогда работала, но этого человека не помню, — заявила она.
  
  Потом оглядела торговый зал и заметила высокого смуглого мужчину, переставлявшего на полке коробки с кистями.
  
  — Тарек! Есть секунда? — позвала она.
  
  Тарек подошел и встал напротив кассы рядом с Льюисом.
  
  — Здесь у нас коп, он разыскивает парня вот с этой фотографии, — сказала она. — Я его не узнаю, но он, похоже, заходил к нам пару дней назад.
  
  — А что он натворил? — поинтересовался тот, рассматривая распечатку.
  
  Льюису пришлось повторить свою историю.
  
  — Но с нами, например, всегда расплачиваются честно, — произнес Тарек. — И если с карточкой мошенничают, компания всегда возмещает владельцу убытки.
  
  — Да, это так, — кивнул Льюис. — Но ведь вы сами все равно должны быть заинтересованы, чтобы мы схватили этого типа.
  
  — Нам бы он ничем не смог повредить.
  
  — Почему?
  
  — Я его помню. Он расплачивался наличными.
  
  — Наличными? — удивился Льюис. Кто, черт возьми, платит в наши дни наличными?
  
  — Он купил насадки для баллончиков и, по-моему, какие-то карандаши и маркеры.
  
  — Вы знаете, кто он такой? Бывал у вас прежде?
  
  — Кто он, я не знаю, но к нам он раньше заходил. Впрочем, это он сам так сказал. Говорит, мол, каждый раз, когда бываю в городе, непременно к вам заглядываю.
  
  — Значит, он не из Нью-Йорка?
  
  — Похоже на то.
  
  — А он не сказал откуда?
  
  Тарек покачал головой:
  
  — Нет, но я спросил, есть ли его электронный адрес в нашем списке рассылки, и он ответил, что есть.
  
  — Могу я взглянуть на список?
  
  — Боюсь, наш менеджер вам так просто этого не позволит. К тому же там многие сотни, если не тысячи имен и адресов.
  
  — Зачем он покупал насадки для баллончиков? Для чего они используются?
  
  Тарек задумался. Покрытая кольцами кассирша выжидающе смотрела на него.
  
  — Он назвался художником-иллюстратором. Но, как вы, вероятно, догадываетесь, таких всего миллион в одном только Нью-Йорке. Правда, этот сообщил, что будет выполнять заказы одного газетного сайта в Сети.
  
  — Какого именно, не уточнил?
  
  — Нет, но сайт новый. Не могу сказать наверняка, но это что-то политическое, вроде «ХаффПо».
  
  — Вроде чего?
  
  Льюис, конечно, свободно ориентировался в Интернете, но все еще предпочитал читать обычные газеты, а не пролистывать их сайты.
  
  Тарек пожал плечами:
  
  — Как вам его описать? Там еще есть такая дама, которая говорит с акцентом. Ее иногда приглашают в шоу Билла Махера.
  
  Льюис ненавидел и само шоу, и его ведущего — левака пустоголового.
  
  — Но он говорил не об этом сайте? О каком-то другом?
  
  Тарек вздохнул:
  
  — Это все, что мне известно. Удачи вам.
  
  Льюис занял столик в кафе за углом, заказал ломтик холодной говядины на ржаном хлебе с укропом и чашку кофе. Потом позвонил Говарду Таллиману.
  
  — Вам знаком сайт «ХаффПо»? — спросил он.
  
  — Разумеется, — ответил Говард. — А что?
  
  — А слышали о новом сайте, который скоро появится и будет похож на него?
  
  — Могу навести справки. Так в чем все-таки дело?
  
  — Наведите справки и как можно скорее перезвоните мне.
  
  Льюис еще не успел допить кофе, как его сотовый телефон ожил.
  
  — Кэтлин Форд затевает такой проект, — сообщил Говард.
  
  — Вы так говорите, словно я обязан знать, кто она.
  
  — Ее все знают.
  
  — Ладно. Просто есть вероятность, что нужный нам человек будет работать на нее.
  
  — Ты выяснил фамилию?
  
  — Пока нет, но выясню. У вас есть координаты этой женщины? Я имею в виду Кэтлин Форд.
  
  Льюис достал блокнот и ручку и записал несколько телефонных номеров, продиктованных Говардом.
  
  — А сами-то с ней знакомы?
  
  — Да, мы знаем друг друга, — ответил Говард. — Но на мое имя лучше не ссылаться. Она относит меня к классу рептилий.
  
  Когда Льюис отключил телефон, ему пришла в голову мысль, что эта Кэтлин Форд, похоже, неплохо разбирается в людях. Однако он не питал иллюзий, что к нему она отнеслась бы иначе.
  43
  
  Ей очень хотелось позвонить матери! Просто до боли хотелось!
  
  Прошло уже девять месяцев, и Эллисон Фитч не верилось, что она смогла продержаться так долго. Неоднократно бралась она за телефон — не свой, разумеется; свой она выбросила через несколько минут после побега из квартиры — и начинала набирать номер. Однажды нашла сотовый, забытый кем-то на раковине дамской комнаты ресторана «Люббок», куда ненадолго устроилась на работу, и набрала все цифры номера матери, кроме последней, но передумала и положила телефон на прежнее место. Эллисон прекрасно понимала, что линию матери могут прослушивать, а за домом следить. Мобильного телефона у матери не было, но даже если бы и был, Эллисон догадывалась, что в него тоже легко могли установить «жучок». Она же видела, как это делается, в сериале про наркоторговцев из Балтимора.
  
  Конечно, Эллисон не могла знать наверняка, прослушиваются ли телефонные переговоры матери. Но предположим, что их прослушивали. Неужели это все еще продолжается и сейчас, спустя столько месяцев? Ведь рано или поздно им придется бросить это дело, не так ли?
  
  Эллисон сознавала, какие мучения доставляет сейчас матери. Она ставила ее в подобное положение и раньше, причем неоднократно. В девятнадцать лет буквально за несколько часов до посадки в самолет Эллисон информировала маму, что улетает на целый месяц в Уругвай со своим парнем. Да, с тем самым клавишником из рок-группы. И лишь на десятый день выяснила, что попала на самом деле в Парагвай.
  
  Когда ей исполнился двадцать один, ее дядя по отцовской линии, Берт, подарил ей машину. Всего лишь ржавый от старости «крайслер-неон» (но кто бы жаловался!). И это немедленно подвигло ее отправиться в Малибу, до которого было две тысячи двести миль. Она быстро собрала в сумку кое-какую одежонку и двинулась в путь. Дней через пять Эллисон пришло в голову навестить свою кузину Поршию, которая жила в Альбукерке, как раз по дороге. И она свалилась родственнице как снег на голову. Но как только Поршия увидела ее на пороге, она всплеснула руками и запричитала:
  
  — О Боже, Эллисон! Немедленно позвони матери. Она вся извелась и считает, что тебя уже нет в живых!
  
  И все же исчезнуть на девять месяцев даже по меркам такого безответственного человека, как Эллисон Фитч, было перебором.
  
  А главное, она не находила способа дать маме знать, что на сей раз все обстоит иначе. Не существовало безопасного средства связи, с помощью которого Эллисон могла бы объяснить: она не посылает весточек о себе не потому, что легкомысленная и эгоистичная стерва, просто у нее есть все основания опасаться за свою жизнь.
  
  Она рассудила так. Будет лучше, если мама пройдет через весь этот ад, но однажды снова увидит дочь живой и невредимой, чем позвонить ей сейчас, облегчить страдания, а потом угодить в морг. В какой-то степени, думала Эллисон, это даже хорошо, что она приучила маму считать себя бездумной идиоткой. Сейчас она не так сильно переживает за дочь. Будь Эллисон образцовой дочерью, родители которой каждую минуту точно знали, где она и с кем, ее исчезновение стало бы причиной для невыносимых мук неизвестности.
  
  То есть Эллисон хотелось верить в это, но в глубине души она знала правду. Ее мать сходит с ума от тоски.
  
  Иногда во время своих скитаний ей удавалось одолжить чужой компьютер, чтобы провести поиск в Сети информации о себе и своем исчезновении. Ей попалась только одна заметка, появившаяся сразу после бегства, а потом — ничего. Не слишком-то приятно узнать, как мало ты на самом деле значишь. Можешь пропасть, и никто не удосужится даже поместить твое фото на пакеты с молоком, как делают в случае исчезновения детей. Да, вероятно, для этого она уже была старовата.
  
  Но естественно, ей попались на глаза истории о смерти Бриджит Янгер. В статьях почти не приводилось подробностей, но и то, что публиковалось, было совершеннейшим и наглым враньем. «Скоропостижно скончалась». Да, с этим не поспоришь. А вот все остальное… И если бы Эллисон не была твердо убеждена, что убежать и спрятаться — самое разумное в ее положении, она бы поняла это, прочитав материалы о смерти Бриджит. Если облеченные властью люди могли безнаказанно убить даже такую женщину, им сошло бы с рук любое преступление.
  
  В общем, о явке в полицию она даже не помышляла. Ей пришлось бы признаться в шантаже, к которому пыталась прибегнуть, но это едва ли стало бы для нее главной опасностью. Эллисон догадывалась: расскажи она полицейским обо всем, что знает, и ей не жить. И потому она теперь находилась в постоянном движении. Начиная с того момента, когда чудом спаслась бегством из собственной квартиры.
  
  С той секунды, когда Эллисон Фитч поняла, что произошло в спальне, что убийцу подослали для расправы с ней, но по ошибке погубили Бриджит Янгер, она начала свой долгий побег. Вылетела на Очард-стрит так стремительно, как выскакивают из домов люди при взрыве газа или пожаре. Потом бросилась в южном направлении без особой причины, за исключением лишь той, что с севера тротуар блокировала группа пожилых экскурсантов, столпившихся, чтобы изучить единственный на всех экземпляр путеводителя. На первом же углу Эллисон свернула на запад, затем на север и опять на запад. Бежала что было сил, меняя направление на каждом перекрестке с единственной целью — сбить со следа страшную женщину, убившую Бриджит.
  
  Вскоре она резко свернула и оказалась в кофейне, даже понятия не имея, на какой улице находится. Проходя мимо стойки, Эллисон крикнула:
  
  — Латте, средний, пожалуйста!
  
  Это для того, чтобы никто не придрался за пользование туалетом. А потом стала лихорадочно соображать, где находится, и машинально спустилась по каменным ступеням в подвал. Нашла туалет. Дернула за ручку. Заперто.
  
  — Минуточку! — откликнулся кто-то изнутри.
  
  И Эллисон топталась у лестницы, поминутно глядя вверх и ожидая увидеть, как к ней спускается убийца.
  
  Наконец из туалета вышел мужчина. Она скользнула в тесную кабинку, где помещались лишь унитаз и крошечная раковина, опустила крышку и села. Все еще пытаясь отдышаться, достала свой мобильный телефон и задумалась, кому может позвонить.
  
  Когда твой блестящий план шантажировать жену генерального прокурора летит к чертям собачьим, а очень могущественные люди подсылают к тебе наемного убийцу, кому следует звонить в таких случаях? Интересный вопрос. Но тут, бросив взгляд на свой телефон, Эллисон вдруг поняла, что через него ее могут легко отследить. Отключив трубку, она подняла крышку унитаза, бросила телефон и спустила воду.
  
  Идти в полицию рискованно. И можно было не сомневаться, что за квартирой матери уже следят. Эллисон даже не могла обратиться к друзьям, потому что испортила отношения со всеми, как с Кортни, — брала деньги взаймы и не возвращала долг. А еще присваивала чаевые, оставленные другим официанткам. Спала с парнями подруг.
  
  Похоже, не осталось ни одного моста, который она не успела бы спалить. «До чего же ты тупая и нелепая сучка!» — подумала она о себе. У нее в кошельке осталась пара сотен долларов. Хватит на автобусный билет, чтобы выбраться из Нью-Йорка. А как только она покинет город и почувствует себя в относительной безопасности, можно будет обдумать свой следующий шаг.
  
  Кто-то постучал кулаком в дверь туалета. У Эллисон чуть сердце не оборвалось.
  
  — Эй, вы что, там пиццу едите, или как?
  * * *
  
  Сначала она обосновалась в Питсбурге, если только можно назвать словом «обосноваться» остановку на ночь. Денег на билет ей хватило до Филадельфии, откуда пришлось двигаться дальше автостопом. Эллисон рассудила, что лучше направиться на запад, но так, чтобы маршрут не пролегал слишком близко к Дейтону. Первую бездомную ночь провела на скамье в Гаррисбергском парке, а утром зашла в туалет ближайшего «Макдоналдса», чтобы привести себя в порядок с помощью того немногого, что лежало в сумочке: расчески, губной помады, теней и туши для ресниц. Несомненно, ей необходимо было найти работу. Но начать следовало хотя бы с душа.
  
  В Питсбурге Эллисон поняла, что без ночлежки для обездоленных не обойтись. Там ее покормили и позволили помыться в душе. Причем свою сумочку она взяла с собой и повесила поближе, чтобы не украли, лишь чуть в стороне от брызг воды.
  
  Кредитные карты были бесполезны. Во-первых, по большинству из них она уже и так перебрала денег, а во-вторых, стоит ей воспользоваться картой, как они тут же нападут на след. А потому Эллисон согнула их пополам, сломала и выбросила в мусорный бак.
  
  Одним из условий пребывания в ночлежке была посильная помощь немногочисленному персоналу. Она попросилась на кухню, где работа оказалась ближе всего к ее когда-то привычным обязанностям. Эллисон прожила там почти неделю, пока однажды в ночлежку не явились городские полицейские и начали задавать вопросы. Не о ней. Копы искали свидетелей нападения на бездомного мужчину три ночи назад и его зверского избиения до смерти. Но Эллисон пришлось столкнуться с представителями закона лицом к лицу, а она опасалась, что ее фото как пропавшей без вести может находиться в базе данных компьютеров и, опознав ее, они вернутся.
  
  Настало время еще больше увеличить дистанцию от Нью-Йорка. Вначале она по-прежнему хотела перемещаться на запад, но там теперь у нее на пути лежал Цинциннати, находившийся неподалеку от Дейтона. А если один из знакомых самой Эллисон или приятелей матери опознает ее? Рисковать не хотелось, и она стала держаться южнее. Вместе с несколькими попутками судьба занесла ее в Шарлоттсвилл — очаровательный университетский городок. Но вращаться в академических кругах ей, увы, не довелось. Зато удалось устроиться опять-таки на кухню в небольшом придорожном ресторане, где в витрине Эллисон увидела объявление: «Требуется…»
  
  К этому времени она растратила все свои деньги до последнего цента, а заработок подсобницы в ресторане не позволял снимать даже самое скромное жилье. Тогда владелец заведения, Лестер, разрешил ей ночевать в кабине своего пикапа, где переднее сиденье имело вид дивана, и пользоваться ресторанной уборной, чтобы приводить себя в порядок и даже мыться.
  
  Эллисон продержалась пять недель, прежде чем ей пришлось сниматься с места. Лестер стал настойчиво требовать определенных услуг в обмен на предоставленные жилищные условия. Эллисон, как могла, объясняла, что ей это не нужно, но он все понял лишь после того, как получил сырым яйцом между ног.
  
  Значит, снова в дорогу.
  
  Все тем же автостопом она добралась до Роли. Потом попала в Атенс. Пару недель маялась с голодухи в Чарлстоне. И подалась еще дальше на юг, в Джексонвилл. Это был разумный план — встретить наступавшую зиму во Флориде. У Эллисон ведь не было ни плаща, ни другой теплой одежды, как и денег, чтобы обзавестись ею.
  
  Все больше и больше отчаиваясь, она научилась подавлять естественное отвращение и «натурой» благодарить мужчин, соглашавшихся подвезти ее, при условии, что они готовы были заплатить ей за утехи немного денег. Что ж, жизнь заставит — пойдешь и не на такое.
  
  В Тампе ей удалось найти постоянную работу. Эллисон стала горничной мотеля «В тени кокоса» — невзрачного заведения, где комнаты снимали всего лишь на час-другой. Но там не потребовалось ни рекомендаций, ни удостоверения личности, ни предыдущего опыта подобной работы. Она представилась вымышленным именем и превратилась в Адель Фармер. Причем управляющий мотеля — сорока лет, выходец с Кубы Октавио Фамоса — выделил ей для ночлега не сиденье автомобиля, а раскладушку в одном из подсобных помещений.
  
  Эллисон ожидала, что в ответ он потребует того же, что и большинство мужчин, с которыми ее в последнее время сводила судьба, но ошибалась. Октавио оказался порядочным и многое пережившим человеком. Его жена Самира не так давно скончалась от болезни печени. Ему приходилось самому растить семилетнюю дочь, которую он никогда не брал с собой на работу, потому что считал это место неподходящим для ребенка. В самом деле, люди приезжали в мотель исключительно с единственной целью — заняться быстрым сексом. А потому, пока Октавио дежурил, девочка оставалась на попечении его сестры.
  
  — У каждого человека есть насущные нужды, — сказал он Эллисон. — Тебе, как я догадался, сейчас необходимо безопасное пристанище. Поверь, мне доводилось бывать в твоей шкуре.
  
  Часто Октавио делился с ней своим обедом. А когда им выпадала ночная смена, мог порой достать из кассы десятидолларовую бумажку и отправить Эллисон в соседний «Бургер кинг», чтобы она принесла еды. Понятно, что им приходилось много общаться между собой. Родители Октавио все еще оставались на Кубе, и он жил мечтой найти способ как-то переправить их во Флориду.
  
  — Оба уже очень старые, — объяснил он, — и мне больше всего хочется, чтобы перед смертью они успели повидать свою внучку. А что с твоей семьей?
  
  — У меня только мама, — ответила Эллисон. — Отец давно умер, а братьев или сестер нет.
  
  — И где же твоя мама?
  
  — В Сиэтле, — солгала она. — Я уже давно с ней не общалась.
  
  — Наверняка она очень скучает по тебе.
  
  — Вероятно, — пожала плечами Эллисон. — Но сейчас я никак не могу этого исправить.
  
  — Ты напоминаешь мне мою дочку, — вдруг заявил он.
  
  — Чем же? Ведь твоя дочь еще совсем малышка.
  
  — Вы обе нуждаетесь в своих матерях. И потому вам очень грустно.
  
  Все пережитое за то время, которое прошло с момента бегства из квартиры в Нью-Йорке и до периода относительно спокойной жизни в Тампе, дало Эллисон почву для того, чтобы впервые попытаться разобраться в собственной душе. И она пришла к печальному заключению, что едва ли может считать себя достойной личностью. Еще обитая в родительском доме, Эллисон привыкла жить за чужой счет, ничего не давая взамен. Всегда думала в первую очередь только о себе. О своих желаниях и потребностях. Как же надо опуститься, задавалась теперь вопросом она, чтобы постоянно лгать матери, вытягивая из нее подачки? Какой надо быть бездушной стервой, чтобы спускать на дорогом курорте деньги, которые задолжала соседке по квартире? Какая редкостная мерзавка использует любовную связь для вымогательства и откровенного шантажа?
  
  Она плохой человек.
  
  Она очень плохой человек.
  
  Наверное, иначе с такой, как она, и случиться не могло. Эллисон сама навлекла на себя нынешние беды. Ей не пришлось бы месяцами скрываться, а теперь менять грязное белье в номерах дешевого мотеля в Тампе, делясь последним гамбургером с Октавио, если бы не ее закоренелый эгоизм и привычка жить собственными интересами. Ну и сволочная же ей досталась карма!
  
  Однажды ночью, беседуя с Октавио, она спросила:
  
  — Ты веришь, что за свой плохой поступок будешь обязательно наказан?
  
  — В этом мире?
  
  — Да.
  
  Он мрачно покачал головой:
  
  — Иногда. Но чаще — нет. Мне доводилось знавать людей, которые всей своей жизнью заслуживали наказания, но расплачиваться им так ни за что и не пришлось. Остается надеяться, что им воздастся по полной программе в аду.
  
  — Но если ты расплатился за свои грехи при жизни, то искупление состоялось?
  
  — А почему об этом спрашиваешь ты? — удивился Октавио. — Я не считаю тебя дурным человеком. По-моему, ты — хороший человек.
  
  Эллисон разревелась. Впервые за много лет. И плакала долго, до полного изнеможения. Октавио отвел ее в подсобку и уложил в постель, а потом сидел рядом и поглаживал по плечу, пока она не заснула. Ему очень хотелось помочь ей. Он искренне верил, что мать простит Адель Фармер любые ее прошлые проступки.
  
  Когда Октавио убедился, что Эллисон крепко спит, он достал из-под матраца ее сумочку. В ней обнаружил удостоверение, которое свидетельствовало, что звали ее не Адель Фармер, а Эллисон Фитч.
  
  И мать ее жила вовсе не в Сиэтле. В сумочке нашлось уже сильно помятое письмо, отправленное матерью Эллисон более года назад, в нем она писала, как сильно любит дочь, как от души надеется, что та найдет свое счастье в Нью-Йорке, но дом в Дейтоне всегда открыт для нее, если нужно будет вернуться.
  
  Дейтон?
  
  Октавио увидел на тыльной стороне конверта обратный адрес, переписал его, а затем положил письмо и удостоверение обратно в сумочку, сунув под матрац. Включив компьютер, он нашел номер телефона квартиры Дорис Фитч. Звонить вроде бы было уже поздно — перевалило за полночь, — но Октавио рассудил, что женщине, потерявшей следы своей единственной дочери, будет все равно, в котором часу ей позвонят.
  
  Когда Дорис Фитч сняла трубку, говорить ему пришлось шепотом, но зато она просто зашлась от радости.
  
  — Боже мой! — воскликнула Дорис. — Она жива. Слава Всевышнему, она жива! Поверить не могу. С ней все в порядке? Она здорова? Дайте ей трубку! Позовите ее к телефону. Я хочу услышать ее голос.
  
  Но Октавио поделился с ней опасением, что как только Эллисон узнает, что он разговаривал с ее матерью, она может снова пуститься в бега, и потому будет лучше, если Дорис прилетит из Огайо сама и устроит для дочери сюрприз.
  
  Как ни была Дорис Фитч обрадована полученными известиями, природные ум и осторожность ей все же не изменили. Если Октавио не в состоянии позвать Эллисон к телефону, не мог бы он все же представить хоть какие-то доказательства, что у него в мотеле работает именно ее дочь?
  
  И тогда Октавио нашел способ убедить ее в этом:
  
  — Она говорила мне, что когда была маленькой девочкой, вы на пальцах разыгрывали для нее настоящие кукольные спектакли, показывали чуть ли не всего «Волшебника страны Оз», чем приводили ее в полный восторг.
  
  Дорис чуть не умерла от счастья.
  
  — Я вылетаю к вам завтра прямо с утра, — произнесла она. — Назовите ваш адрес.
  
  Октавио продиктовал адрес мотеля.
  
  — Когда выйдете из аэропорта, просто дайте любому таксисту это название. Его тут все знают.
  
  Повесив трубку, Октавио был очень доволен собой. Он сделал доброе дело.
  
  А Адель-Эллисон ожидал потрясающий сюрприз.
  44
  
  В два часа пополудни в понедельник у меня была назначена встреча с Дарлой Курц — директором «Глейс-Хауса», где предоставлялись квартиры для людей с психическими отклонениями. Уезжая из дома, я оставил там Джули, которая практически все утро провела на телефоне, безуспешно пытаясь найти в фирме «Уирл-360» нужного человека, с кем можно было бы обсудить наш вопрос.
  
  «Глейс-Хаус» оказался приятной на вид викторианской постройкой бледно-зеленого цвета в старой части Промис-Фоллз с прямо-таки пряничными украшениями и террасой, обрамлявшей дом с двух сторон. Построенный в 1920-х годах, он стоял на пересечении двух улиц, и просторный двор перед ним окаймляла высокая живая изгородь. Машину я оставил у тротуара и, войдя во двор, сразу встретил очень худого мужчину с редкой, как паутина, шевелюрой, в джинсах и футболке, который накладывал свежий слой белой краски на перила ступеней террасы со стороны фасада.
  
  — Привет, — сказал он мне.
  
  — Здравствуйте, — откликнулся я.
  
  — Не бывает такой вещи, как чрезмерная осторожность, — заявил мужчина.
  
  — Что, простите?
  
  — Никакая мера предосторожности не может быть излишней.
  
  — Это вы о чем?
  
  — Просто так все говорят. — Он улыбнулся, заговорщицки мне подмигнул и вернулся к работе.
  
  Я нажал кнопку звонка, и мне открыла дверь низкорослая женщина лет пятидесяти.
  
  — Добрый день, — произнесла она.
  
  — Мисс Курц? — спросил я.
  
  Она кивнула.
  
  — Меня зовут Рэй Килбрайд. Мы с вами разговаривали о моем брате Томасе, помните? Вам должна была звонить по этому поводу доктор Лора Григорин.
  
  — Конечно. — Она снова кивнула, глядя на меня поверх очков для чтения.
  
  Будь она мужчиной, я бы сказал, что у нее стрижка «под ежика», но это едва ли было применимо по отношению к даме. Мисс Курц пригласила меня в свой кабинет, куда вела дверь прямо из вестибюля. Много лет назад этот дом был, вероятно, особняком, принадлежавшим обеспеченной семье, но теперь даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить, что его давно переделали под многоквартирное жилье. На ступенях, ведущих на второй этаж, сидела полная женщина в плотном зимнем пальто. Поскольку сейчас было одинаково тепло и внутри, и снаружи, я не мог понять, зачем ей понадобилась такая одежда. Но она лишь окинула меня невидящим взглядом, когда я входил в кабинет.
  
  — Прежде всего позвольте поблагодарить, что согласились меня принять, — сказал я, заметив на стене кабинета оправленные в рамки свидетельство о прохождении курса психологии и аттестат социального работника. — О «Глейс-Хаусе» я пока слышал самые положительные отзывы.
  
  — Что ж, стараемся, как можем, — с улыбкой ответила она.
  
  В свою очередь, я посчитал своим долгом рассказать ей немного о Томасе.
  
  — Мне кажется, вы бы отнесли его к типу вполне дееспособных людей. Но все-таки жить самостоятельно он не может, и именно это вызывает тревогу. Мы недавно потеряли отца, раньше он брал заботу о Томасе на себя. Готовил еду, занимался стиркой, уборкой дома и ничего не требовал от него, что, как я теперь понимаю, лишь усилило зависимость брата от посторонней помощи. Однако если поместить его в определенные условия, он на многое способен. Отцу было просто удобнее все делать за него. Впрочем, даже если приучить Томаса заботиться о себе, готовить пищу и так далее, ему все равно нельзя поручить содержать собственный дом. Оплата счетов, налога на недвижимость — для него сложно, и я не уверен, что брат этому научится. Ну и, конечно, за ним водятся странности.
  
  — Уверена, что он прекрасно впишется в наш коллектив. Вы познакомились с Зигги?
  
  — С Зигги?
  
  — Он красит дом снаружи.
  
  — Ах да. Он сказал мне что-то о недостатке осторожности.
  
  — Это потому что один из нас может оказаться инопланетянином. Хорошо замаскированным.
  
  — Ясно, — протянул я. — В таком случае он дал мне прекрасный совет. Я не в курсе, сказала вам Лора об этом или нет, но мой брат очень привязан к своему компьютеру.
  
  — По-моему, она упоминала об этом.
  
  — Томас постоянно сидит на сайте, который позволяет изучать улицы разных городов мира. Это может стать для него проблемой, если он переселится сюда?
  
  Она покачала головой:
  
  — Ни в коей мере. Компьютеры есть у многих наших постояльцев. Они помогают им не только поддерживать связь с внешним миром, но и развлекаться. Хотя не всегда их развлечения мне по вкусу.
  
  — В последнее время Томас посылал электронные письма, которые обернулись неприятностями, — признался я и посвятил ее в детали.
  
  — Что ж, — отозвалась она, — такое случается. Но если кто-нибудь провинится подобным образом у нас, мы на время лишим его возможности пользования Интернетом. А в случае повторного нарушения снимем линию совсем. Но как правило, первого предупреждения оказывается достаточно.
  
  Потом она устроила для меня экскурсию по дому. Содержался он в чистоте и порядке. В кухне один из жильцов складывал тарелки в посудомоечную машину, а второй сидел за столом и уплетал бутерброд с холодцом. На втором этаже обнаружились две пустующие комнаты. Окна одной из них выходили на фасад дома, а другой — на задний двор.
  
  — Вид из окна не имеет для Томаса особого значения, — заметил я. — Так что вам, может, стоит приберечь ту, что получше, для другого жильца.
  
  Каждая из комнат была размерами примерно двенадцать на двенадцать футов. Из мебели — кровать, пара кресел и стол. На каждом этаже находились две ванные.
  
  — Вы, наверное, захотите сначала привезти его сюда, чтобы он все увидел сам? — предположила она.
  
  — Непременно, — ответил я, ощутив волнение.
  
  К нам приближалась еще одна женщина в кардигане, казавшемся на пару размеров больше, чем нужно, простой крестьянской юбке и паре ярких до неонового свечения красных пластиковых сабо. Ее длинные волосы спутались, но вид при этом она имела достаточно суровый. Остановившись перед нами, она обратилась ко мне:
  
  — Рэй Килбрайд — это вы?
  
  — Да, — робко ответил я.
  
  Она протянула мне руку.
  
  — А я — Дарла Курц.
  
  Я медленно взял ее руку и пожал, все это время не сводя глаз со своей недавней собеседницы. Но она лишь ответила мне невинной улыбкой. Настоящая Дарла Курц сказала:
  
  — Прошу меня извинить. Задержалась на заседании городского совета. — А потом обратилась к моему «экскурсоводу»: — А ты, Барбара, снова хулиганишь, как я погляжу.
  
  — Виновата, мисс Курц.
  
  — Ладно, с тобой я разберусь позже.
  
  — Хорошо, — кивнула Барбара и повернулась ко мне. — Надеюсь, ваш Томас переедет сюда и останется. Мне он кажется очень интересным мужчиной.
  
  Уехать оттуда мне удалось через час. Подлинная Дарла Курц оказалась столь же приветливой, как и притворщица, однако задала мне больше практических вопросов. Она тоже посоветовала мне привезти к ней Томаса для предварительного знакомства.
  
  Я как раз садился в машину, когда зазвонил мой сотовый телефон.
  
  — Ты не представляешь! — услышал я голос Джули.
  
  — Что случилось?
  
  — Я разговаривала с людьми из «Уирл-360». Там сейчас все в жуткой панике.
  
  Захлопнув дверцу, я свободной рукой стал натягивать ремень безопасности.
  
  — Так их атаковали хакеры?
  
  — Нет. Все значительно хуже. Один из их ведущих сотрудников был убит.
  
  — Что? Когда?
  
  — Вчера. Причем убили и его, и жену.
  
  — О ком конкретно идет речь?
  
  — Подожди секунду, у меня все в записях… Так вот, его звали Кайл Биллингз, а жену — Рошель. Они жили в Оук-парке, в Чикаго, где, кстати, располагается штаб-квартира компании. Сестра жены пыталась до нее дозвониться вчера вечером, но никто не подходил к телефону — ни она, ни муж, хотя обе машины стояли на месте. Тогда она вызвала полицию, и копы нашли их в подвале. Уже мертвыми.
  
  — Господи!
  
  — Да, все очень серьезно. И догадайся, за что отвечал в «Уирл» Кайл Биллингз?
  
  — Не томи!
  
  — Именно он написал программу, которая размывала на их картинке лица людей, номера автомобилей и прочие излишние подробности.
  
  Я собирался повернуть в замке́ ключ зажигания, но замер.
  
  — Ничего себе!
  
  — И есть еще кое-что. Нашла это на сайте газеты «Чикаго трибюн». Они цитируют анонимный источник в местном полицейском управлении. Подробности смерти этих людей.
  
  — Говори же!
  
  — Биллингза зарезали. Чем-то длинным и тонким. Вероятно, ножом для колки льда. Но вот его жену… Ты сидишь или стоишь?
  
  — Джули!
  
  — Ее задушили, Рэй. Кто-то накрыл ей голову полиэтиленовым пакетом.
  45
  
  Льюис Блокер вошел в Интернет и прочитал все, что нашел о Кэтлин Форд и ее новом сайте. За ней стоял кто-то с очень большими деньгами, и это, по слухам, позволило ей привлечь к сотрудничеству известных авторов. Писать для нее согласился самый знаменитый обозреватель «Нью-Йорк таймс». Регулярно выступать у нее собирались телеведущие с каналов «Фокс» и Эн-би-си. Ждали много пикантных сплетен из жизни звезд. То есть во многих отношениях сайт обещал походить на тот, который они брали за образец. Но Кэтлин Форд стремилась отличаться от прототипа, удивить аудиторию новизной. К примеру, она завлекла двух или трех ведущих литераторов — таких, как Стивен Кинг и Джон Гришэм (опять-таки если верить слухам), — чтобы они частями публиковали у нее свои новые произведения. По одной главе в неделю, как в старых газетах викторианской эпохи. Упоминалось также об использовании анимации в разделе политической карикатуры, но фамилий тех, кто будет создавать рисунки, пока не называли.
  
  Льюис отметил это особо.
  
  Потом он составил список вопросов, продумал линию поведения и нашел контактный номер телефона отдела по связям с общественностью фирмы, принадлежавшей Кэтлин Форд. Его соединили с Флоренс Хайголд. Льюису фамилия показалось похожей скорее на псевдоним,[24] но поскольку она действительно там работала, то не все ли ему равно? Он представился внештатным журналистом, мол, ему поручили написать статью о новом сайте Форд для «Уолл-стрит джорнал». Его особенно интересовала та крупная группа талантливых людей, которая формировалась вокруг необычного проекта.
  
  — Меня поразила идея публикации романов с продолжением, — сказал Льюис. — Я слышал, что даже прославленный ныне автор «Кода да Винчи» согласился предоставить материал.
  
  Флоренс рассмеялась.
  
  — Даже при тех внушительных ресурсах, какими располагает мисс Форд, я не уверена, что он нам по карману.
  
  — Ну уж если вы можете себе позволить Кинга и Гришэма…
  
  — На данный момент я не могу подтвердить информацию, что кто-либо из упомянутых вами писателей дал согласие на сотрудничество с нашим сайтом.
  
  Льюис спросил о приблизительной дате появления сайта в Сети, об ожидаемом количестве ежедневных посещений. Будет ли это сайт, за подписку на который взимается плата? А если нет, то как, помимо рекламы, можно окупать подобный проект?
  
  А потом, сделав вид, будто эта мысль осенила его в последний момент, задал еще один вопрос:
  
  — А как насчет художественного оформления? Такой сайт нуждается в большой группе иллюстраторов.
  
  — Да, необходимы художники и дизайнеры для разработки внешней концепции сайта, — кивнула Флоренс. — Нужно, чтобы она была броской и запоминающейся. Но как только эта работа закончена, оформление уже существует дальше как бы само по себе.
  
  — Значит, вы не станете привлекать мастеров изобразительного искусства, подобно тому как собираетесь пользоваться услугами писателей?
  
  — Это не совсем так. Мы, например, уже делились планами размещать у себя анимированные политические карикатуры.
  
  — И у вас уже есть художник, который возьмет работу на себя?
  
  — Да, — ответила Флоренс. — Вы знакомы с творчеством Рэя Килбрайда?
  
  Она еще только произнесла это имя, а Льюис уже забил его в поисковик своего компьютера. При появлении набора ссылок он выбрал строку «Изображения». На дисплее возникли десятки картинок размером с почтовую марку.
  
  — Да, кажется, знаком, — произнес Льюис.
  
  Он щелкнул по карикатуре на Ньюта Гингрича,[25] опубликованной ранее в одном чикагском журнале, под которой стояла подпись Рэя Килбрайда.
  
  — Он нарисовал шарж на Гингрича?
  
  — Наверное, — сказала Флоренс. — Он сделал их великое множество.
  
  Льюис щелчком увеличил карикатуру на нью-йоркского криминального авторитета Карло Вачона, державшего на мушке статую Свободы.
  
  — А еще помню, как он смешно изобразил одного известного гангстера.
  
  — Рэй Килбрайт работает весьма активно.
  
  — Точно, — кивнул Льюис, открывая вторую страницу изображений.
  
  Причем одно из них было не рисунком, а фотографией. Он увеличил ее. На экране возник мужчина, он, закатав рукава, стоял рядом с листом ватмана на столе. В руке держал баллончик с краской и широко улыбался в объектив фотоаппарата.
  
  Снимок был взят с сайта профессионального журнала для художников и сопровождался небольшой статьей о Рэе Килбрайде, который жил в Берлингтоне, штат Вермонт.
  
  — Эй, вы еще на связи? — спросила Флоренс.
  
  — Да, да, конечно, — ответил Льюис, держа рядом с монитором компьютера распечатку, какую показывал продавцам в магазине, и сравнивая лица.
  
  — Что вас еще интересует?
  
  — Спасибо. Думаю, теперь я знаю все, что нужно.
  
  — Вы можете сказать, когда ваша статья появится в «Джорнал»? — спросила Флоренс. — Потому что мисс Форд захочет…
  
  Но Льюис уже дал отбой. Он тут же прошелся по выложенным в Сети телефонным справочникам и нашел координаты некоего Р. Килбрайда в Берлингтоне. Снова взявшись за сотовый, набрал номер Говарда.
  
  — Слушаю тебя, Льюис.
  
  — Я нашел его.
  46
  
  Октавио Фамоса не мог решить, как ему поступить. Должен ли он сообщить Эллисон Фитч — про себя он теперь называл девушку ее подлинным именем, — что созвонился с ее матерью в Огайо? Что Дорис Фитч прилетит сегодня? Или лучше промолчать и устроить ей настоящий сюрприз? И хотя он подозревал, что поначалу Эллисон сильно разозлится на него, в итоге лишь скажет ему спасибо. Да, он без спроса залез в ее сумочку и позвонил матери без ведома Эллисон. Но ведь как часто члены семьи жили в разлуке из-за уязвленной гордости и упрямства, хотя хотели быть вместе! Оскорбленное самолюбие может иметь самые печальные последствия, размышлял Октавио. Именно оно часто мешает людям стать счастливыми.
  
  Одна из причин, почему ему ничего не хотелось сообщать заранее, заключалась в том, что он предвкушал выражение лица Эллисон, когда ее мама приедет в мотель. Октавио смотрел по телевизору немало передач, среди которых выделялось «Шоу Опры Уинфри». В студии встречались люди, прожившие в разлуке много лет. И он обожал наблюдать за изумленными и счастливыми лицами, когда блудный сын или дочь выходили на сцену и обнимали стариков родителей. Октавио сам признавал за собой этот грех — он был излишне сентиментален.
  
  Но все же, как ни хотелось ему сохранить все в секрете от Эллисон, он сознавал, что стал для нее другом, а с друзьями всегда следует быть честным. За короткое время, которое они проработали вместе, между ними установились близкие и доверительные отношения. Они много разговаривали друг с другом. Октавио излил перед Эллисон свою душу, и она открылась ему почти во всем, утаив лишь детали, например свое настоящее имя.
  
  Но только потому, что девушка попала в беду. Октавио догадался об этом в первый же день знакомства. А попавшей в беду девушке, как никому другому, нужна поддержка матери.
  
  Когда на следующее утро Эллисон проснулась и вышла из подсобки, потирая глаза после сна, он решился сразу все ей рассказать. Но растерялся. А Эллисон уже скрылась в ванной комнате, примыкавшей к конторе управляющего, чтобы принять душ и переодеться. В половине девятого она была готова приступить к работе.
  
  Прошлый вечер выдался для Октавио не слишком беспокойным. У него оказались заняты всего восемь номеров, и только из трех постояльцы уже успели выехать. Люди, останавливавшиеся здесь на всю ночь, как правило, не торопились покинуть мотель утром. Они пили, принимали наркотики и занимались сексом до глубокой ночи, а потом отсыпались до десяти, одиннадцати часов или даже до полудня, когда им уже официально нужно было освободить номера. Октавио часто приходилось будить проспавших стуком в дверь, зная, что большинство из них — и особенно уже хорошо знакомые ему личности — едва ли пожелают платить за вторые сутки.
  
  — Где мне сегодня начинать? — спросила Эллисон.
  
  — Третий, девятый и одиннадцатый готовы к уборке, — ответил Октавио. — Надеюсь, тебе спалось хорошо?
  
  — Да, вроде бы.
  
  — Вот и прекрасно. День сегодня будет чудесный. Я слышал прогноз: дождя не обещали.
  
  Эллисон промолчала. Ей было глубоко наплевать, шел дождь или нет, а вот Октавио полагал, что в жизни этой девушки каждый день выдавался ненастным, даже если на небе не виднелось ни облачка.
  
  — Ладно, тогда я приступаю, — сказала она.
  
  — А завтрак? Съешь что-нибудь.
  
  — У меня нет аппетита.
  
  Как же она несчастна! Октавио захотелось немедленно всем с ней поделиться, чтобы доставить ей хотя бы немного радости. Но только часом позже он набрался наконец смелости. Застал ее за уборкой ванной в девятом номере. Когда Октавио вошел, она стояла на коленях и отдраивала унитаз.
  
  — Адель!
  
  — Что такое? — Эллисон посмотрела на него сквозь проем двери ванной, сдувая вверх непослушную прядь, которая постоянно падала ей на глаза.
  
  — Я хочу отвлечь тебя ненадолго и поговорить.
  
  — Так говорите, — отозвалась она и пустила струю чистящего средства в пол.
  
  — Нет. Мне нужно, чтобы ты на минутку остановилась.
  
  Эллисон поставила моющее средство, положила губку и поднялась. Затем вошла в комнату и встала рядом с телевизором.
  
  — Я уволена? — неожиданно спросила она. Причем в ее словах не прозвучало никаких эмоций — лишь усталость и безразличие.
  
  — Нет. С чего ты взяла? Ты хорошая работница. Я бы никогда не уволил тебя. Хотя… — Его голос предательски осекся. — Возможно, ты сама не захочешь остаться.
  
  — Что случилось?
  
  — Прежде всего хочу, чтобы ты поняла: все, что я сделал, было от чистого сердца, от желания помочь тебе.
  
  — О чем вы?
  
  — Меня постоянно тревожило, что ты… такая грустная.
  
  — Октавио! И что же вы сделали?
  
  Он уперся взглядом в потертый, местами покрытый уже несмываемыми пятнами ковер.
  
  — Когда ты спала прошлой ночью, я был в твоей комнате.
  
  — И что дальше?
  
  — Это совсем не то, что ты подумала! — Октавио даже поднял руки, словно защищаясь от несправедливого упрека. — Я вел себя как джентльмен. Но я… Я заглянул в твою сумочку и…
  
  — Вы рылись в моей сумке?
  
  — Просто выслушай меня, хорошо? Позволь мне все рассказать. Я нашел письмо. От твоей мамы.
  
  — О мой Бог! — простонала Эллисон.
  
  — И теперь я знаю, что ты не Адель Фармер, но для меня это не имеет значения. Я не вправе осуждать тебя за…
  
  — Как вы могли это сделать? Кто дал вам право копаться в моих вещах? — У нее раскраснелись щеки, участилось дыхание.
  
  — Не горячись! — воскликнул Октавио, поняв, что совершил ошибку, но чувствуя себя обязанным рассказать ей все до конца.
  
  — Я позвонил ей.
  
  Эллисон вздрогнула и уставилась на него.
  
  — Что?
  
  — Прошлой ночью я позвонил твоей матери. Сообщил, что ты тут и у тебя все хорошо. Эллисон, Эллисон! Не надо так… Она была просто на седьмом небе от счастья! Безумно обрадовалась, узнав, что с тобой все в порядке, ты жива и здорова.
  
  — Нет. Этого не может быть, — прошептала Эллисон.
  
  — И она летит сюда, — продолжил Октавио. — Скоро будет здесь, чтобы повидать тебя. Она так тебя любит! Сделает все, чтобы помочь тебе! Какие бы неприятности…
  
  Эллисон оттолкнула его и едва не сбила с ног, бросившись вон из комнаты.
  
  — Мне так жаль! Прости меня! — крикнул Октавио ей вслед.
  
  Она не знала, сколько времени у нее оставалось. Может, они уже перестали прослушивать телефон матери? Но надежды на это не было. Ей следовало исходить из того, что прослушка продолжалась. Октавио позвонил матери домой поздно вечером, когда она уже легла спать…
  
  Все равно кто-то уже мог успеть добраться до Флориды.
  
  — Нет-нет-нет-нет-нет, — задыхаясь, твердила Эллисон, вбегая в подсобку.
  
  Она сгребет в охапку одежду, запихнет в рюкзак и бросится бежать отсюда во всю прыть. Куда? Но сейчас это не имело значения. Эллисон понимала одно: ей нужно срочно исчезнуть отсюда. Прямо сейчас и как можно скорее.
  
  В подсобке она встала на колени, чтобы достать из-под матраца сумочку, а из-под раскладушки — рюкзак. Но внезапно ее бок пронзила резкая и острая боль.
  
  Когда ближе к вечеру к мотелю подъехало такси Дорис Фитч, его территория уже была обнесена желтой заградительной лентой полиции.
  47
  
  Джули встретила меня перед домом. Подъезжая к террасе, я увидел, что она стоит рядом со своей машиной.
  
  — Расскажи мне все еще раз, — попросил я, выходя из автомобиля.
  
  Она повторила то, о чем я уже слышал от нее по телефону. Сотрудника «Уирл-360» Кайла Биллингза и его жену убили у них в доме. Женщину задушили с помощью затянутого вокруг головы полиэтиленового пакета, и это невольно наводило на мысль о сходстве с тем, что увидел Томас в Интернете. Меня поразило известие, что Биллингз был тем самым человеком, который отвечал в «Уирл-360» за программу, скрывавшую лица людей.
  
  — Только некто с его доступом в систему имел возможность стереть изображение, — заметил я.
  
  — Именно, — кивнула Джули. — Мне это тоже сразу пришло в голову.
  
  — Даже не знаю, что теперь делать. Ты ведь пока ничего не рассказывала Томасу, надеюсь?
  
  Она покачала головой:
  
  — Нет, конечно. Я даже не уверена, знает ли он, что я здесь. Боюсь, подобные новости могут взволновать его сверх всякой меры.
  
  — Признаюсь, что я сам взволнован сверх меры. Ты выяснила что-нибудь еще?
  
  — Как раз собиралась навести справки об Эллисон Фитч. Проверить, значится ли она все еще среди без вести пропавших.
  
  — Хорошо. — Я положил руку Джули на плечо. — Но ты ведь знаешь, что не обязана ничего делать. Наверное, тебе не следует вмешиваться в эту странную ситуацию.
  
  Но Джули меня словно не слышала.
  
  — Тогда я поеду и займусь этим. Позвони мне позже.
  
  — Почему ты все-таки это делаешь?
  
  — Не знаю… А если я просто ловлю кайф?
  
  — Неужели такое возможно? А иных причин у тебя нет?
  
  Она пожала плечами:
  
  — Похоже, я влюбилась в тебя, а пока помогаю тебе, пока вокруг нас происходят необычные события, у меня создается ощущение, будто сексуальное притяжение, возникшее между нами, нарастает.
  
  — Правда?
  
  — Да. Надеюсь, что однажды оно достигнет пика и мы наконец займемся сексом.
  
  — Я тоже надеюсь.
  
  — Я люблю тебя, Рэй. И твоего брата. Мне очень нравится помогать вам. А еще могу сообщить тебе уже как профессионал: если Томас действительно увидел в Сети то, о чем мы думаем, это станет потрясающей темой для репортера.
  
  — Так ты меня просто используешь?
  
  — Вот! Ты все понял! Я подвергаю тебя сексуальной и профессиональной эксплуатации.
  
  — А я не возражаю. Но я все равно не знаю, что сейчас предпринять. Звонок в полицию успехом не увенчался.
  
  — Да уж, тот звонок был полным провалом, — согласилась Джули. — Но, Боже милостивый, после всего этого? После того, что случилось в Чикаго? Теперь кто-то обязан будет воспринять все серьезно.
  
  — Самое сложное — заставить полицию выслушать всю историю до конца, а не швырнуть трубку в самом начале.
  
  Я обнял Джули за талию, и мы двинулись к дому. Зазвонил мой мобильник. Вызов был из конторы Гарри Пейтона.
  
  — Привет, Рэй! — услышал я голос Элис. — Не могу найти бумаги относительно страхования жизни твоего отца. Они, случайно, не у тебя?
  
  — А нельзя немного повременить? — произнес я. — Я мог бы к вам заехать завтра.
  
  — При иных обстоятельствах я бы не возражала, но завтра у меня выходной, а Гарри нужно в суд.
  
  Мне в голову уже пришла неожиданная мысль.
  
  — А Гарри сейчас у себя? — спросил я.
  
  — Да.
  
  — Хорошо. Тогда я скоро буду у вас.
  
  — Ждем.
  
  — У меня возникла одна идея, — сказал я Джули. — Не побудешь у нас, пока я не вернусь?
  
  — А что мне остается делать? — усмехнулась она. — Не на работу же отправляться, в самом деле?
  
  Через десять минут я уже входил в кабинет Гарри со страховым полисом отца в руке, который нашел в одном из кухонных ящиков. Мне вовсе не хотелось показаться грубым, но я был настолько взвинчен, что буквально швырнул документ ему на письменный стол.
  
  — Что, черт возьми, с тобой такое, Рэй?
  
  — Но вам ведь эта бумажка срочно понадобилась, не так ли?
  
  — Да, она мне нужна, но сейчас меня беспокоит твое состояние. Что случилось? Это все из-за Томаса, или я ошибаюсь?
  
  Я заставил себя сесть. Возникло ощущение, будто мне сделали инъекцию кофе прямо в вену.
  
  — С ним это связано тоже, но не только. То есть началось все с Томаса, но сейчас переросло в нечто гораздо большее. И мне нужно с вами это обсудить.
  
  Гарри прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, а потом сказал:
  
  — Выкладывай, что там у тебя.
  
  — Томас увидел нечто. В Интернете. Он совершал виртуальную прогулку по Нью-Йорку и случайно заметил что-то в одном окне третьего этажа.
  
  Гарри терпеливо слушал, пока я рассказывал ему все с самого начала и до конца. О том, как Томас посчитал, что было совершено убийство. О своей поездке в Нью-Йорк. О разговоре брата с управляющим. О стертом изображении, об убийствах в Чикаго, о пропавшей женщине.
  
  — Боже милосердный! — воскликнул Гарри. — Никогда в жизни не слышал ничего подобного.
  
  — Конечно, надо сообщить обо всем в полицию, но я однажды уже попытался с ними связаться, и толка не вышло.
  
  — Ясно. История просто шокирующая.
  
  — Да, меня не восприняли всерьез, — подтвердил я. — Но сейчас дошло до того, когда бездействовать уже нельзя. Вот я и подумал, что, вероятно, вы сможете дать мне какой-то дельный совет.
  
  — Что ж, по-моему, ты руководствуешься верными инстинктами и исходишь из благих намерений. Звонок в полицию был попыткой. Но теперь позволь мне задать несколько вопросов. Ты уверен, что в «Уирл-360» не подвергают периодической проверке размещенные ими на сайте уличные сцены, и если программа находит нечто не замеченное ранее, она сама меняет изображение?
  
  Это мне в голову не приходило.
  
  — Не знаю. Но даже если предположить, что это так, мне все равно кажется странным совпадением, что изменение было внесено буквально через пару дней после обнаружения картинки Томасом и моего появления у дверей той квартиры.
  
  — Справедливое замечание. А ты не задумывался о том, что подобной картинки могло не существовать вообще?
  
  — Гарри! Это не очередная фантазия Томаса. Я видел изображение своими глазами. В тот же день, когда Томас его нашел.
  
  — Ты не понял моего вопроса. Не сам ли Томас разместил данное изображение?
  
  — Что?!
  
  — Не мог ли Томас сам затеять игру с картинкой на компьютере, создав иллюзию головы женщины, которую душат?
  
  — У него нет ни технологии, ни необходимых знаний, чтобы взломать систему «Уирл-360» и манипулировать изображениями на их сайте.
  
  — Ясно, — кивнул Гарри. — Но ведь у него была возможность сфабриковать картинку только на одном компьютере. А именно — на своем. Я не знаю, как это делается, однако ведь это допустимый вариант. А потом ему достаточно было вернуть картинке первоначальный вид, чтобы ты подумал, будто некий злоумышленник устранил ее.
  
  Я покачал головой:
  
  — Не думаю… Не верю, что он на такое способен.
  
  — А ты видел изображение на каком-нибудь другом компьютере помимо того, что принадлежит Томасу?
  
  Конкретный вопрос.
  
  — Нет, — после паузы ответил я, — зато управляющий позже подтвердил, что в той квартире раньше жили две женщины и одну из них объявили в розыск.
  
  — Что еще сказал тебе управляющий?
  
  — Лично мне он не говорил ничего. С ним беседовал брат.
  
  Гарри Пейтон выразительно промолчал.
  
  — Не хотите же вы убедить меня, что Томас выдумал и свой разговор с управляющим?
  
  — Заметь, это сказал не я, хотя…
  
  — Но имя, названное Томасу управляющим, было подлинным. Его упомянули и в публикации «Таймс».
  
  — А разве у Томаса нет доступа к архиву «Таймс»? Разве не мог он сначала прочитать статью, а потом назвать тебе имя? Пойми, Рэй, я всего лишь задаю тебе те же вопросы, какие непременно заинтересуют и полицию.
  
  Я вздохнул:
  
  — Нет. Томасу я верю. Может, это не очень умно с моей стороны, но я не представляю, чтобы он решился на имитацию подобного изображения. И убежден, что он действительно разговаривал с управляющим. Кроме того, Гарри, уж Джули точно не выдумала ничего, что узнала от сотрудников «Уирл-360». Убили двух человек. И один из них был непосредственно связан с размещением изображений на сайте.
  
  — Понял.
  
  — А до меня дошел смысл ваших слов. Если даже я расскажу копам о наших подозрениях, они снова лишь отмахнутся от меня.
  
  Гарри пожал плечами, но в его взгляде сквозило сочувствие.
  
  — Послушай, я ничего не утверждаю… А если ты ошибаешься по поводу брата? Если, уж прости меня за такое подозрение, увиденное им было навеяно разговорами с президентом Клинтоном?
  
  Я приложил ладонь ко лбу. На меня штормом надвигалась головная боль. Ураганный приступ мигрени.
  
  — Я ценю ваши предостережения, Гарри. Но что-то все же происходит. И должен найтись способ передать информацию полицейским. Необходимо, чтобы хоть кто-нибудь из них выслушал историю до конца, прежде чем списать ее на болезнь моего брата.
  
  — Вообще-то есть у меня один друг. Барри Дакуэрт — детектив из полицейского участка Промис-Фоллз. Может, мне надо связаться с ним и выступить в качестве посредника? Барри полностью доверяет мне, а потому если я ему все объясню и он решит, что дело стоит проверки, то поможет вам. По меньшей мере сам позвонит в полицию Нью-Йорка. Уж его-то им придется выслушать внимательно.
  
  Мне понравилась эта идея. Гарри обладал несомненной способностью внушать людям доверие. И он был уважаемым членом местного общества. С Дакуэртом у меня самого могло получиться не лучше, чем с детективом из Нью-Йорка, но Гарри он непременно выслушает до конца, а не швырнет просто так трубку и не выставит за дверь своего кабинета. А Дакуэрту, в свою очередь, скорее поверят коллеги из другого полицейского управления.
  
  — Отлично! — воскликнул я. — Прекрасная мысль!
  
  Я воспрянул духом, и тяжесть лежавшего на моих плечах бремени перестала казаться невыносимой.
  
  — Я был бы очень признателен, если бы вы сделали это, Гарри.
  
  — Конечно.
  
  Я уже поднялся, чтобы уйти, но неожиданная мысль заставила меня задержаться.
  
  — Ты обеспокоен чем-то еще? — спросил Гарри.
  
  — Даже не знаю, нужно ли упоминать об этом, но, быть может, папа поднимал в разговорах с вами эту тему?
  
  — Какую именно?
  
  — Томас сказал мне — и сейчас я постараюсь привести его слова в точности, — что «иногда в окнах можно увидеть всякое». А потом рассердился на меня, посчитав мое расследование в Нью-Йорке проведенным не слишком тщательно, и заявил, что я повел себя так же, как прежде, когда кто-то в окне оказался в беде.
  
  Гарри наморщил лоб.
  
  — Похоже, Томас имел в виду самого себя, — заметил он.
  
  — Мне тоже так показалось. И было еще кое-что, о чем мне рассказал Лен Прентис.
  
  — О чем же?
  
  — Лен пришел к нам домой, когда я уезжал в Нью-Йорк. И он разозлил Томаса. Лен пытался вытащить Томаса из дома на обед, но брат отказался ехать с ним и даже ударил его. То есть не ударил, а дал пощечину.
  
  — Вот так дела! — От удивления у Гарри округлились глаза.
  
  — Ничего страшного не случилось, и Лен не стал раздувать из этого скандала. Но вспомнил, как однажды отец говорил ему, что Томас пытался столкнуть его с лестницы, и когда я напомнил об этом брату, тот фактически признался, что так и случилось.
  
  — Лично мне твой отец никогда не сообщал ни о чем подобном.
  
  — Томас сказал, что тогда отец хотел перед ним извиниться за то, что произошло, когда ему было тринадцать лет, но брат не желал ни о чем вспоминать. И так получилось, что он толкнул отца, который упал на спину.
  
  — Господи!
  
  — Но папа не рассердился. Так утверждает Томас. По его словам, папа сказал, что понимает, почему сын не может простить его.
  
  — Ты расспросил брата, что имелось в виду?
  
  — Я пытался, но он не хочет рассказывать. Впрочем, я сделаю еще одну попытку, вот только дождусь подходящего момента. Что такого мог папа сделать Томасу, если чувствовал необходимость просить у него прощения через столько лет?
  
  Гарри украдкой посмотрел на часы.
  
  — Наверное, вы очень заняты, — произнес я. — Мои истории, видимо, напомнили вам нескончаемый сериал «Как вращается мир». Огромное спасибо за все, Гарри.
  
  Я уже подходил к машине, когда снова зазвонил мой сотовый телефон.
  
  — Это я, — услышал я голос Джули.
  
  — Ты все еще у нас?
  
  — А где же?
  
  — С Томасом все хорошо?
  
  — Да. Я поднялась к нему, попросила воспользоваться программой «Уирл-360» и показать мне дом моей сестры Кэндейси. Оказалось, достаточно дать ему название и сказать, что это в Нью-Йорке, и он сразу нашел его.
  
  — А что за дом?
  
  — Сестре принадлежит кондитерская в Гринвич-Виллидж, которая специализируется на кексах с кремом. А живет она прямо над своим заведением.
  
  — Та самая кондитерская, где всегда очередь? Она еще фигурировала в «Сексе в большом городе».
  
  — А ты смотрел «Секс в большом городе»?
  
  — Ну, может, пару серий, не более.
  
  — Нет. Это другая кондитерская. Но там все тоже вкусно. А Томас мгновенно нашел ее на Восьмой Западной улице, словно сам бывал там не раз. Она называется «Кэндис», если однажды тебе захочется заглянуть туда. Но расскажи лучше, как прошла встреча с адвокатом?
  
  Я сообщил ей, что Гарри Пейтон готов взять на себя роль посредника между мной и полицией.
  
  — Отличная мысль, — одобрила Джули. — Я знакома с Дакуэртом. Цитировала его несколько раз в статьях… Но случилось еще кое-что, Рэй. Когда я проверила Интернет по поводу Эллисон Фитч сегодня утром, то не нашла ничего нового. Решила позже провести повторный поиск на ноутбуке твоего отца. И, представь, на сей раз возникла ссылка, которой не было прежде.
  
  — Какая?
  
  — Короткое сообщение из Тампы. Женщину, которую так звали, нашли мертвой в одном из мотелей.
  
  Господи! Каждый раз, стоило Джули начать поиск людей, так или иначе причастных к этому запутанному делу…
  
  — Ты меня слушаешь, Рэй?
  
  — Да.
  
  — Хочешь знать, о чем я думаю?
  
  — Конечно.
  
  — Ситуация принимает опасный оборот.
  48
  
  — Алло!
  
  — Томас? Это Билл Клинтон.
  
  — Добрый день!
  
  — Как поживаешь?
  
  — Хорошо, сэр.
  
  — Я всего лишь хотел напомнить тебе, Томас, какую огромную ценность ты для нас представляешь. Тебе знакомо такое понятие, как «тайная операция»?
  
  — Глубоко засекреченная миссия, сэр?
  
  — Совершенно верно. Глубоко законспирированная операция, которую может осуществлять ЦРУ или иное подобное ведомство. Причем у Белого дома всегда должна быть возможность отрицать свою причастность и даже осведомленность о ней, если подробности случайно подвергнутся огласке.
  
  — Понимаю.
  
  — Выполняя данные задания, наши сотрудники нередко попадают в сложные ситуации, и тогда им приходится срочно спасаться бегством. Вот почему твои знания так важны. Не только на случай исчезновения всех электронных карт или глобальных природных катаклизмов. И потому невозможно предсказать, в какой момент мы можем позвонить и попросить тебя о помощи, чтобы ты подсказал безопасный маршрут отхода.
  
  — Это мне тоже понятно, сэр.
  
  — Но главная цель моего сегодняшнего звонка — снова предупредить тебя, что в твоем прошлом есть эпизоды, о которых ты ни в коем случае не должен никому рассказывать. В противном случае люди из ЦРУ могут потерять доверие к тебе. В их глазах ты будешь выглядеть слабаком и размазней. Или — что еще хуже! — болтуном. Это ты твердо усвоил?
  
  — Так точно, сэр.
  
  — Хорошо. Рад это слышать.
  
  — Могу я задать вам вопрос… Билл?
  
  — Да.
  
  — Мы с братом, хотя и по моей инициативе, на днях затеяли разговор об инопланетянах. И мне очень интересно, в бытность президентом удалось вам выяснить, что на самом деле произошло в Розуэлле? Там действительно был найден инопланетный космический корабль?
  
  — Томас, как только ты успешно выполнишь возложенную на тебя миссию, я обо всем тебе расскажу.
  49
  
  Утром Николь позвонила Льюису из Флориды и доложила, что все сделано. Он распорядился, чтобы она первым же рейсом вылетала на север. Она разобралась с Эллисон Фитч, а ему удалось напасть на след мужчины, который нанес визит ей на квартиру. Вместе им предстояло взять этого человека в оборот. Рэя Килбрайда.
  
  — Взять в оборот? — удивилась Николь.
  
  — Да, захватить. Необходимо выяснить, что ему известно. Установить, с какой целью он приходил туда. Мой босс хочет допросить его лично.
  
  — Как скажешь.
  
  — И лететь в Нью-Йорк тебе не обязательно, — произнес Льюис и назвал ей другой аэропорт, располагавшийся ближе к месту, где жил Килбрайд. — Я сам выезжаю туда немедленно.
  
  — Договорились.
  
  Льюис тут же связался с Говардом Таллиманом.
  
  — Ее нашли. И это больше для нас не проблема, — сообщил он.
  
  Он чувствовал себя вполне комфортно, обсуждая подобные вопросы с Говардом, поскольку знал, что на того работает штатный специалист по безопасности, который каждый день проводит тщательную проверку на возможность прослушивания.
  
  — Для меня это большое облегчение, Льюис.
  
  — А я сейчас направляюсь на север, чтобы решить вторую нашу проблему.
  
  — Да, расслабляться нам пока рано.
  
  — Согласен.
  
  — Необходимо выяснить, откуда у Килбрайда взялась распечатка. Мы должны установить, зачем он приезжал по тому адресу. У тебя уже есть основания полагать, что он не тот, за кого себя выдает?
  
  — Нет. Он художник. И ничего более.
  
  — Порой не все так просто, как кажется на первый взгляд, Льюис.
  
  — Мне ли не знать этого? Но с тех пор как выяснилось, что Килбрайд — именно тот, кто нам нужен, я изучил его жизнь в мельчайших подробностях. У меня есть номер его карточки социального страхования. Я знаю, что по кредитке «Виза» он потратил всего сорок пять долларов. Живет очень экономно. Ипотеку погасил полностью. Судя по налоговой декларации за прошлый год, его суммарный доход составил семьдесят три тысячи шестьсот семьдесят пять долларов. Машина — «ауди». За десять лет его четыре раза штрафовали за превышение скорости, но в остальном он полностью чист перед законом. Женат не был. Имеет брата Томаса, который вместе с их отцом живет в Промис-Фоллз. Как вам? Похоже на агента ЦРУ под прикрытием?
  
  — Нет. Но я все равно не понимаю, почему человек, который зарабатывает на жизнь дурацкими карикатурами, вдруг появился на месте убийства с той распечаткой в руке? Случайно он обнаружил изображение и приехал, чтобы провести самодеятельное расследование, или уже знал о том, что произошло, когда полез на сайт искать этот снимок? Оба варианта внушают опасения, но второй — особенно. Никакой обычный иллюстратор не стал бы этим заниматься. Частный детектив? Да. Агент ФБР? Разумеется.
  
  Говард сделал паузу, словно собираясь с духом перед своей следующей фразой:
  
  — И уж само собой — сотрудник ЦРУ.
  
  — Я сообщил вам все, что мне известно, Говард. Когда мы поставим этого сукина сына перед вами на карачки, вы сможете сами задать ему любые вопросы. Я скоро вылетаю туда. По прибытии возьму напрокат полугрузовой микроавтобус.
  
  — Держи меня в курсе, — сказал Говард.
  
  Он до сих не исключал, что дело Голдсмита еще может всплыть и больно ударить по ним, пусть его самого уже не было в живых. Но неужели ЦРУ могло понадобиться для этого разнюхивать еще и историю, приключившуюся на Очард-стрит? Ведь в Лэнгли оставалось достаточно людей, которым и без того все было известно. Они, собственно, и разработали весь план, черт бы их побрал! Ведь не Моррису же пришла изначально в голову идея сговора с террористами.
  
  Существовала ли вероятность, что те, кто уцелел в своих креслах после смерти Голдсмита, решили дополнительно прикрыть задницы, нарыв еще больше компромата на Янгера? Предположим. Но как в таком случае сумели они связать происшествие на Очард-стрит с Моррисом? Неужели и за Бриджит велась негласная слежка? Тогда им, конечно, стало известно о ее связи с Эллисон Фитч, они провели поиск в Сети, обнаружили изображение и…
  
  Нет, все это выглядело неправдоподобно. Но отдельные факты оспорить было невозможно. Рэй Килбрайд появился на пороге квартиры Эллисон Фитч, и его явно привело туда полученное из Интернета изображение момента убийства Бриджит Янгер.
  
  Говард ощущал острое желание поговорить с Моррисом. Аккуратно прощупать его, не упоминая, разумеется, ни о Фитч, ни о Килбрайде, ни о том, что случилось на Очард-стрит, потому что Моррис Янгер до сих пор понятия не имел, как на самом деле умерла его жена. Он не ведал, что она вовсе не покончила с собой, а была убита фактически по прямому приказу его лучшего друга.
  
  После третьего гудка Моррис снял трубку.
  
  — Я как раз собираюсь на обед к мэру, — сказал он. — Что у тебя?
  
  — Мне пришлось хорошенько обдумать все, что ты сказал, Моррис. О том, что твое время пришло. И ты не должен считать, что я к тебе не прислушиваюсь. Я прекрасно понимаю твои чувства.
  
  — Забавно, что ты сам заговорил об этом, Говард. В последнее время я не узнаю тебя. Где тот Говард, спрашиваю я себя, которого я знал столько лет? Тот Говард, который любил рисковать и не боялся взбаламутить любое дерьмо, чтобы добиться цели?
  
  — Взбаламутить, но так, чтобы в него случайно не вляпался ты, — усмехнулся Говард. — Вот почему я пока стараюсь не делать резких движений. И ты прекрасно знаешь, что любой совет я даю тебе прежде всего как друг.
  
  Моррис выдержал паузу и сказал:
  
  — Да, знаю. И что же?
  
  — Я тщательно обдумал твое желание снова начать двигаться вперед и считаю основным сдерживающим фактором нашу неуверенность в исходе дела Голдсмита.
  
  — Ты прав.
  
  — Так вот, мне нужно на сто процентов убедиться, Моррис, что с этим окончательно покончено.
  
  — Понятное желание, Говард. Но мне представляется бесспорным мое собственное ощущение, что с тех пор, как Бартон — да будет ему земля пухом! — покончил с собой, риск стал минимальным. Бедняга не смог вынести угрозы, что в правительственных кругах его заклеймят как предателя и устроят публичный скандал. Причем это было бы совершенно несправедливо по отношению к нему, человеку, который всегда превыше всего ставил интересы американского народа и его безопасность.
  
  Теперь настала очередь Говарда сделать паузу, прежде чем задать вопрос:
  
  — Моррис, насколько вероятной тебе представляется возможность, что у людей из агентства имелись причины начать присматривать за тобой уже после смерти Голдсмита? И если они были, то какие?
  
  — О чем ты?
  
  — Считай это чистой гипотезой, но предположим, что ЦРУ установило за тобой наблюдение. Повторяю, всего лишь предположим. Зачем это могло бы им понадобиться? Каковы были бы мотивы?
  
  — Мне приходит в голову только одно. Кое-кто из бывшего окружения Голдсмита, из тех, кто был в курсе всех его планов, кто стал его соучастником, испугался, что я могу выступить с разоблачительным заявлением. Хотя они должны понимать, что подобный ход с моей стороны стал бы политическим самоубийством и я едва ли отважусь на это.
  
  Говард вынужден был принять данный аргумент и задал следующий вопрос:
  
  — Хорошо. А на более ранней стадии? Когда Голдсмит был еще жив, не мог он сам посадить своих ищеек на хвост тебе и, черт его знает, той же Бриджит?
  
  — Зачем ему следить за Бриджит? Или произошло нечто, о чем я не знаю?
  
  — Нет, разумеется. Я обо всем тебе сразу сообщаю.
  
  — Не надо со мной лукавить, Говард. Ты всегда сообщал мне лишь о том, что, по твоему мнению, мне следовало знать, и придерживал остальную информацию, обладание которой могло мне повредить.
  
  Говард готов был согласиться и с этим утверждением.
  
  — Сейчас я всего лишь пытаюсь объяснить тебе, что прежде чем вернуться в большую политику, нам надо проанализировать все сценарии, какими бы невероятными они ни казались, и выработать стратегию на все случаи жизни.
  
  — Звучит вроде бы логично, но беспочвенно и бесполезно. Послушай, забудь про дело Голдсмита. Все будет отлично. Сам я вижу главную проблему в том, что пока мы с тобой ждем у моря погоды и хотим убедиться в полной безопасности, драгоценное время утекает безвозвратно. Нам давно пора сесть и спланировать дальнейшие действия. Необходимо определить ключевых людей, на которых мы сможем положиться. Важно вычислить слабости противника. Боже, Говард, неужели мне нужно тебе все это объяснять? Ведь ты сам написал когда-то правила этой игры.
  
  — Да.
  
  — Так давай встретимся сегодня же вечером.
  
  Говард понимал, чем это обернется. За много лет у них вошло в привычку встречаться после полуночи и работать до рассвета над планом грядущего сражения. Когда они знали, что им никто не помешает, у них рождались самые смелые идеи.
  
  — Хорошо, — произнес Говард. — Так мы и поступим.
  
  — Значит, увидимся позже, старина. И завяжи покрепче свои боксерские перчатки.
  
  Моррис дал отбой.
  
  Что ж, подумал Говард Таллиман, есть надежда, что еще до сегодняшней встречи он получит ответы на все свои вопросы от Рэя Килбрайда.
  
  Льюис собирался сесть в самолет, чтобы совершить короткий перелет к северу, когда ему позвонили на мобильник.
  
  — Слушаю, — сказал он.
  
  — Как я понял, ты пытался связаться со мной, — услышал он знакомый голос.
  
  — Виктор! Спасибо, что перезвонил.
  
  — Чем могу помочь?
  
  — Речь пойдет об одном человеке, который прежде работал на тебя.
  
  — О живом или мертвом?
  
  — О живом.
  
  Виктор сразу понял, о ком речь. От него мало кто уходил полюбовно.
  
  — Что у тебя с ней?
  
  — Я дал ей работу, а она сильно меня подвела.
  
  — Неужели?
  
  — Да, и это обернулось для меня нежелательными последствиями. Сейчас она все еще пытается исправить свою ошибку, но как только с этим будет покончено, мне придется свести с ней счеты. Иначе пострадает моя репутация.
  
  — Уважительная причина.
  
  — Однако я посчитал своим долгом поставить тебя в известность о том, что собираюсь предпринять. Если у тебя есть возражения, я изменю свой план.
  
  — Мне следовало сделать это самому, но я проявил слабость, — произнес Виктор. — Я приблизил ее к себе и относился к ней как к дочери. И как она меня отблагодарила? Просто ушла. С моей стороны у тебя не возникнет препятствий.
  
  — Спасибо. Как дела в Лас-Вегасе?
  
  — Сюда слишком многие стали притаскивать с собой детей.
  
  Льюис попрощался, убрал телефон в карман и вошел в салон самолета.
  50
  
  Вернувшись домой, я сказал Джули:
  
  — Пойдем прогуляемся.
  
  Мы вышли на задний двор и спустились по склону холма в овраг.
  
  — Мне нужно сделать пару звонков полицейским в Тампу, — проговорила она, похлопывая себя по карману джинсов, который топорщился от сотового телефона. — Хочу узнать подробности о деле Фитч.
  
  Я кивнул.
  
  — Ты слишком задумчив, — заметила Джули.
  
  — Меня встревожили предположения, высказанные Гарри в отношении Томаса.
  
  И я рассказал ей о выдвинутой Пейтоном версии, что брат мог многое выдумать. Подделать изображение на компьютере, сочинить разговор с управляющим, которого на самом деле не было.
  
  — Считаешь, что Пейтон прав? — спросила она.
  
  — Не знаю. Конечно, нам всем известно, что он верит в то, чего не может быть на самом деле. Достаточно вспомнить вздорную теорию про компьютерный кризис или его беседы с Клинтоном. Но ведь есть эпизоды, которые никто придумать не мог. Хотя бы все то, что ты узнала о случившемся в Чикаго, а теперь еще и во Флориде.
  
  — Томас способен сознательно лгать тебе?
  
  Над этим вопросом я прежде не задумывался.
  
  — Вероятно, способен. Однако когда я прямо спросил о происшествии с отцом и его падении с лестницы, он честно все признал. Однако сам рассказывать мне о том инциденте не собирался.
  
  — Томас действительно столкнул отца с лестницы?
  
  Я лишь покачал головой, не желая вспоминать подробности.
  
  — Когда Томас не хочет о чем-то рассказывать или в чем-то признаваться, он скорее промолчит. Замкнется в своей раковине.
  
  Я сделал паузу, наблюдая, как мимо наших ног струятся воды реки.
  
  — Но он у меня на глазах откровенно солгал доктору Григорин. Сказал ей, будто смотрел вместе со мной кино, чего не было и в помине. И насколько я понял, он сделал это, чтобы она от него отстала. Боже, я не знаю, что и думать!
  
  — Ты собираешься побеседовать с ним?
  
  — Да, хотелось бы. А пока я очень рад помощи Гарри. Он знает одного детектива в Промис-Фоллз и обещал сообщить о нашей истории ему, так что мне не надо больше изображать болвана, пытаясь все объяснить очередному недоверчивому копу.
  
  — Очень хорошо, — кивнула Джули. — Дакуэрт мне нравится. Хотя бы потому, что у него нет врожденной неприязни к репортерам.
  
  — Есть еще кое-что, не дающее мне покоя.
  
  — Что именно?
  
  Я указал на склон холма, у подножия которого мы стояли.
  
  — Здесь это и произошло. Тут погиб мой отец. Вот там находился трактор, когда перевернулся. И здесь же Томас нашел отца.
  
  Джули взяла меня за руку.
  
  — Мне очень жаль его.
  
  — В последнее время я много думал о них. Об отце и о Томасе. Брат рассказал, что тот случай на лестнице стал результатом размолвки с отцом, который хотел поговорить о каком-то происшествии с ним. О том, что Томас не желал обсуждать. И папа, если верить брату, просил у него прощения и говорил, что понимает, почему сын не может простить его.
  
  — Он не сказал тебе, о каком происшествии шла речь?
  
  — Нет, он и со мной не хочет вспоминать этого. Но вот только… я сам нашел кое-что.
  
  Джули молча смотрела на меня и ждала продолжения.
  
  — Я ни с кем не делился этим, но обнаружил нечто весьма странное и пока необъяснимое в ноутбуке отца.
  
  И я рассказал ей о необычном списке в поисковой строке.
  
  — Детская проституция?
  
  — Да.
  
  — Действительно, очень странно.
  
  — Вот именно.
  
  Джули задумалась, а потом покачала головой:
  
  — Я совсем не знала твоего отца, Рэй. Но почему тебя это так взволновало? Не мог же твой отец?…
  
  Но тут она сообразила о возможной подоплеке моей находки.
  
  — Господи, неужели ты допускаешь, что отец мог совершить над Томасом насилие, когда тот был ребенком? Думаешь, он это имел в виду, когда просил у него прощения?
  
  — Допустить подобное объяснение можно лишь с натяжкой, — возразил я, — но если тебе не известны реальные факты, возникают мысли, которые заводят черт знает куда!
  
  — А тебя самого? Ваш отец никогда тебя…
  
  — Никогда! Ни разу не замечал ни намека на что-либо подобное!
  
  — Тогда этого не могло быть, — заявила Джули, и мне понравилась ее готовность встать на защиту моего отца, даже не зная его. — Но есть что-то еще. Говори, пожалуйста.
  
  — Право, не знаю…
  
  — Рассказывай. Все это тяжким грузом лежало у тебя на сердце, а тебе даже не с кем было побеседовать откровенно. Теперь есть я. Выкладывай, что еще тебя гнетет?
  
  — Мне кажутся странными обстоятельства гибели отца.
  
  — В чем же странность?
  
  — В том, как это случилось. Он опрокинулся на тракторе, находясь на склоне холма. Вероятно, именно так оно и произошло.
  
  — Тогда в чем ты увидел проблему? — настаивала Джули.
  
  — Они даже не удосужились убрать трактор. Он так и остался стоять внизу у подножия холма. На всех четырех колесах. В том же положении, в каком оказался, когда Томас сумел столкнуть его с отца еще до приезда «скорой помощи».
  
  — Что тебя настораживает?
  
  — Позднее я спустился сюда, чтобы проверить, заведется ли трактор. Тогда я мог бы своим ходом загнать его снова в амбар. И он завелся. Но вот только ключ зажигания находился в положении «Отключено», и весь отсек, внутри которого находятся режущие лезвия, был поднят, словно отец уже перестал косить.
  
  Джули потребовалось время, чтобы обдумать мои слова.
  
  — Значит, ты считаешь, что трактор перевернулся с уже не работавшим мотором?
  
  — Все указывает на это.
  
  — Но что тут необычного? В тракторе могла возникнуть какая-то неисправность, и твой отец заглушил двигатель, чтобы проверить, в чем дело. Я не разбираюсь в газонокосилках, но если, допустим, в лезвия попадает посторонний предмет, разве не логично остановиться и выяснить, что там такое? И в этом случае непременно пришлось бы поднять отсек. Иначе туда не заглянуть.
  
  Оставалось лишь поразиться, как мне самому это не пришло в голову. Я рассмеялся, обнял Джули за плечи и воскликнул:
  
  — Ты просто гений!
  
  — Что же здесь гениального?
  
  — А я-то доводил себя до исступления, пытаясь решить загадку, ответ на которую очевиден и прост!
  
  — Ах, так вот в чем дело, — усмехнулась Джули, изобразив обиду. — У простой дурочки получилось то, что не давалось лучшему из умов.
  
  — Нет, конечно. Просто ты на все сто процентов права. Он косит, продвигается вперед, вдруг слышит, как камень или ветка попадает между лезвий, их заклинивает. Останавливает трактор, поднимает режущую часть и спускается с сиденья, чтобы посмотреть. И когда он спускается или, наоборот, уже садится обратно, случайно слишком отклоняется в сторону от вершины и опрокидывает трактор прямо на себя.
  
  Если бы все не закончилось так трагично, я, наверное, даже получил бы сейчас удовольствие от того, как точно все у меня сошлось. Или, вернее, как точно меня подвели к правильному выводу.
  
  — Похоже на правду, — сказал я.
  
  — А что вообразил ты?
  
  — Считал, что отец остановился, увидев кого-то. Кто-то подошел к склону холма, помахал ему или окликнул, и тогда он выключил зажигание и поднял режущий инструмент. Может, даже собрался оставить работу и пойти в дом. У меня появилось подозрение, что кто-то видел, как трактор перевернулся, но никому ничего не сказал и не вызвал помощь или полицию.
  
  — И это мог быть Томас, — тихо произнесла Джули.
  
  Я вздохнул и опустил голову, чувствуя себя пристыженным.
  
  — Да, вероятно. Может, думал я, брат зачем-то вышел из дома, чтобы поговорить с отцом, и произошел несчастный случай. Боже, какой же я кретин! Как будто мало реальных причин для тревоги, мне нужно всегда придумать еще одну.
  
  — А тебе не кажется теперь, что это же можно сказать и про компьютер твоего отца? Очень многие проблемы имеют самое простое объяснение и лишь кажутся загадочными, пока не найдешь его.
  
  Я снова обнял Джули и крепко прижал к себе.
  
  — Мне приходится повторять это слишком часто, но спасибо тебе за помощь.
  
  — Подожди, пока не получил счет за мои услуги, — улыбнулась она, положив голову мне на грудь. — Сейчас мне необходимо вернуться в редакцию и написать пару заметок, не имеющих никакого отношения к вашему с Томасом глобальному международному заговору. Когда закончу, опять позвоню во Флориду.
  
  — А чем заняться мне?
  
  — Хочешь начистоту? Сейчас тебе лучше вообще ничего не делать. Дождись результата разговора твоего адвоката с Дакуэртом, а я постараюсь выяснить какие-нибудь подробности о Фитч. Ты же просто побудь тут и проследи, чтобы Томас не увидел на сайте, как кого-то столкнули с Эйфелевой башни.
  
  — Даже не шути на данную тему! А что потом? Ты вернешься к нам?
  
  — Только не к ужину. Ваши ужины — кошмар какой-то. Почему бы мне не приехать, например, часам к одиннадцати? Мне поручили написать отчет о вечернем заседании городского совета Промис-Фоллз. Как только все закончу, куплю бутылку вина. И мы продолжим начатое в прошлый раз.
  
  — Готова снова рискнуть?
  
  — Обожаю опасные положения, — улыбнулась Джули.
  
  Я проводил ее до машины, поцеловал и смотрел вслед, пока она не скрылась за поворотом. Когда я поднялся наверх, Томас изучал улицы Штутгарта.
  
  — Будь я проклят, если знаю, что приготовить нам на ужин, — сказал я. — Как насчет сандвичей с беконом, листьями салата и помидорами?
  
  — Мне безразлично, — пробормотал брат, не отрываясь от монитора.
  
  Я достал из холодильника бекон, салат, помидоры, майонез и был готов начать поджаривать бекон, когда обнаружил, что в пакете из-под нарезанного хлеба остался всего один ломтик и заплесневелая горбушка.
  
  — Черт! — огорчился я, размышляя, найдется ли в городе хотя бы одна пиццерия, которая согласится принять заказ на доставку в такую даль.
  
  И в этот момент кто-то громко постучал в дверь.
  
  — Кто это еще? — испуганно прошептал я. — Не приведи Господи, чтобы это снова оказалось ФБР!
  51
  
  Рейс Льюиса приземлился раньше, чем прибыла Николь, и он воспользовался временем, чтобы взять напрокат белый микроавтобус. Два сиденья впереди и просторный пустой грузовой отсек. Николь заявила, что ей необходимо заехать в хозяйственный гипермаркет. Она, естественно, не могла взять на борт ножи для колки льда и теперь хотела их купить. Льюис заодно обзавелся большим рулоном упаковочной клейкой ленты и несколькими плотными покрывалами для перевозки мебели.
  
  Они остановились перед домом. Было еще светло.
  
  — Значит, нам надо просто выкрасть его? — уточнила Николь.
  
  Сидевший за рулем Льюис указал на пустое пространство в кабине позади них.
  
  — Да. Мой босс хочет задать ему несколько вопросов.
  
  Николь кивнула. Какое-то время оба молчали. Потом она сказала:
  
  — Я знаю, ты зол на меня из-за той ошибки.
  
  — Это мягко сказано, — отозвался Льюис.
  
  — Но как только мы похитим этого парня и доставим по назначению, все будет улажено.
  
  — Очень надеюсь. Многое зависит от того, что он нам расскажет.
  
  Николь бросила взгляд на дом.
  
  — Но в любом случае моя миссия на этом заканчивается.
  
  — Не торопись. Когда мы с ним поговорим, нужно будет решить один вопрос. Это тебе не та рыбалка, где весь улов выпускают обратно в реку.
  
  — Но после этого мы будем в расчете? — Николь метнула на него пронзительный взгляд.
  
  — Естественно.
  
  Она опять оглядела дом.
  
  — Как ты собираешься действовать? — спросила она. — Сам постучишь в парадную дверь, а мне зайти сзади?
  
  — Не вижу смысла. Оба пойдем через главный вход. Мы же не выглядим угрожающе? — Он посмотрел на нее и усмехнулся. — Из нас получается прекрасная парочка. Мы заблудились. Хотим воспользоваться телефоном. Он откроет дверь, мы войдем внутрь, и все.
  
  Николь чуть склонилась и для уверенности дотронулась до рукоятки ножа, спрятанного в ее высоком сапоге. Льюис обернулся назад, чтобы прихватить рюкзачок с вещами, включая ленту.
  
  — Пошли! — скомандовал он.
  
  Они вышли из микроавтобуса. Льюис поднялся по ступеням террасы первым, но дождался, чтобы Николь поравнялась с ним, прежде чем постучать.
  52
  
  Это не были агенты ФБР.
  
  Это была Мари Прентис. Она стояла у порога с синей сумкой, размерами походившей на корзину для пикника, мягкие стенки которой выглядели плотными, словно для сохранения тепла. Интересно, подумал я, она одна или в машине ее дожидается Лен? Я посмотрел ей за спину и заметил, что в автомобиле, припаркованном рядом с моим, больше никого нет.
  
  — Если нам никак не зазвать вас, мальчики, к себе на ужин, — сказала она, чуть клонясь всем телом на тот бок, с которого у нее свисала на переброшенном через плечо ремне сумка, — то я по крайней мере могу сама привезти вам что-нибудь. Даже удивляюсь, почему на это потребовалось так много времени, но мне часто сил не хватает на все.
  
  Я уловил аппетитный аромат специй и сыра.
  
  — Вам не стоило так о нас беспокоиться, Мари, — произнес я.
  
  — Для меня это удовольствие.
  
  — Давайте я вам помогу. Сумка у вас на вид очень тяжелая. — Я взялся за ремень и освободил Мари от ноши. — Пахнет восхитительно. Заходите, прошу вас.
  
  Если Лен не вызывал у меня добрых чувств, то к его жене я не испытывал ни малейшей антипатии. Обижать ее не хотелось. И, черт возьми, я уже чувствовал голод!
  
  — Как раз собирался заказать на дом пиццу, — признался я.
  
  — О, вам не следовало этого делать, — заметила она.
  
  Поставив сумку на кухонный стол, я открыл «молнию».
  
  — Что там, Мари?
  
  — Мой фирменный рецепт. То есть не я его придумала, конечно. За основу взяла советы из кулинарного шоу Ины Гартен на телевидении, но вместо свежего тунца использовала консервированный, потому что другого не стал бы есть Лен. Кроме того, Ина добавляла туда чечевицу и васаби, а я — обыкновенные бобы и лапшу. И в итоге два блюда роднит, как я полагаю, только наличие в них обоих тунца.
  
  — Выглядит замечательно, — улыбнулся я. — А сковородка еще горячая. Вы достали ее из духовки перед самой поездкой?
  
  — Да. А где Томас? Наверху?
  
  — Наверху, — подтвердил я, но не торопился его звать. После стычки с Леном меня беспокоила возможная реакция брата на приезд его жены. В ее присутствии он мог начать нервничать.
  
  — Надеюсь, он спустится и отведает мою стряпню?
  
  — Не в обиду вам, Мари, но сейчас его лучше предоставить самому себе. Томас поест позже, но я непременно сообщу ему, кого благодарить за вкусный ужин.
  
  — Там еще есть свежие булочки, — сказала она, но голос ее вдруг утратил жизнерадостные нотки. — Понимаешь, я ведь приехала еще и для того, чтобы извиниться перед ним и перед тобой тоже. За то, как вел себя Лен.
  
  — Мы с Леном уже все обсудили. Инцидент исчерпан.
  
  — Я слышала ваш разговор в подвале, и ему не следовало говорить с тобой подобным образом о твоем брате. Пусть у Томаса и есть отклонения от нормы, Лену все же не следовало распускать язык.
  
  — А Томасу не надо было бить его. Так что вина на всех ложится поровну.
  
  — На самом деле Лен действовал из самых добрых побуждений. И вообще это я подала ему идею. Предложила ему взять Томаса с собой куда-нибудь на обед или привезти к нам в гости. И предполагалось, что он пригласит вас обоих, но тебя не оказалось дома.
  
  — Так и получилось.
  
  — Ты уезжал в Нью-Йорк?
  
  — Да.
  
  — Лен не понимает, почему Томас такой. Прости уж его за это. Он из тех, кто считает, что каждому человеку под силу изменить себя. До него не доходит, что некоторые просто рождены не такими, как он сам. Что они не могут с собой ничего поделать. Он же считает, что если что-то может он сам, это должно так же легко получаться у каждого. Лен и со мной часто ведет себя аналогично. Вдруг заявляет: «Перестань изображать вечно изможденную. Это все у тебя в башке. Встряхнись! Поехали в отпуск вместе со мной». Но моя голова здесь ни при чем. У меня редкая болезнь. О ней можно прочитать на сайте клиники Майо. Позволишь присесть? Я устаю, когда долго приходится стоять на ногах.
  
  — Прошу прощения, — спохватился я, пододвигая к Мари один из кухонных стульев.
  
  Она села и тяжело вздохнула.
  
  — Через пару минут мне будет лучше, — сказала Мари. — Дома я держу стул у плиты, чтобы иметь возможность присесть в любой момент, даже когда мне нужно что-то непрерывно помешивать в кастрюле.
  
  — Лучше пока подержать еду в духовке, чтобы не остыла, — произнес я и поставил сковороду на противень.
  
  — Лен никак не желает смириться, что я не в состоянии делать все, чего он от меня хочет, — продолжила Мари, но, поняв двусмысленность своей фразы, покраснела. — Я имею в виду путешествия. Он так и рвется куда-нибудь поехать, но я-то не в состоянии составить ему компанию. Я лишь говорю: поезжай сам, если тебе хочется. Повеселись на славу. Правда, когда я в первый раз сказала ему это, мне не верилось, что он уедет, но он нашел кого-то себе в попутчики и все-таки отправился в Таиланд. И так хорошо провел там время, что теперь у меня язык не поворачивается возражать, когда Лен сообщает, что снова собирается туда на отдых.
  
  — Что ж…
  
  — И я ни на секунду не верю тому, что Лен говорил мне о Томасе.
  
  — Что же он вам сказал, Мари?
  
  — Томас ведь не слышит нас сейчас?
  
  — Нет.
  
  — Лен утверждал, что если бы полиция провела настоящее расследование смерти вашего отца, они бы наверняка заинтересовались Томасом.
  
  — С какой стати?
  
  — Лен считает, что ваш отец всегда немного рисковал, когда принимался косить траву на том склоне, но при этом он был сильным мужчиной, который всегда точно рассчитывал свои действия. Если бы полицейские заподозрили, что его кто-то подтолкнул, первое подозрение пало бы на Томаса. Пойми, я лишь повторяю слова мужа. Я боялась, что он и тебе все это выложил до того, как я открыла дверь нашего подвала. И если он говорил тебе об этом, то мне очень жаль. Сама я и мысли не допускаю, что Томас способен на подобное. Он очень добрый мальчик… На какую температуру ты настроил духовку? Не разогревай ее слишком сильно. Установи градусов на сто, не более, и не держи дольше десяти минут.
  
  Я поправил терморегулятор.
  
  А ведь мне только-только показалось, будто я сумел наконец избавиться от навязчивых мыслей про трактор, выключенное зажигание и поднятые режущие элементы. Объяснение, предложенное Джули, звучало логично и разумно. Но сейчас вновь всколыхнулись все мои прежние подозрения, что некто мог отвлечь отца от его занятия и находился рядом в момент его гибели. Неужели это правда?
  
  Но мне помогло то, что я не был высокого мнения об уме Лена вообще, а особенно в последнее время, и тот факт, что мои версии в чем-то совпали именно с его соображениями, заставил меня отринуть их. И потом — какого дьявола он вообще брался рассуждать на данную тему? У него-то откуда взялись подобные подозрения? Мое собственное воображение было взбудоражено после того, как я изучил состояние, в котором находился трактор. А Лен, насколько мне было известно, даже не приближался к месту происшествия до того, как я переставил машину обратно в амбар.
  
  Значит, он мог основываться на том, что рассказывал ему отец. Но проводить параллель между случаем на лестнице и сознательным толчком, который привел к смерти, означало заходить слишком далеко. Ведь речь все-таки шла об отце Томаса.
  
  Или же Лен преследовал иные цели? Верил ли он сам в свою версию или просто пытался бросить тень на Томаса? Но зачем? Он явно хотел подкинуть эту идею своей жене. Но опять-таки — для чего?
  
  — Проблема в том, — произнесла Мари, словно отвечая на мои безмолвные вопросы, — что Лен всегда судит других слишком строго. Это в его характере. Слышал бы ты, как он отзывается о людях в Таиланде. С виду, говорит, хороший и добрый народ, но за рулем ведут себя не как американцы, качество строительства не идет ни в какое сравнение с нашим, и страна постоянно переживает периоды политической нестабильности. Лен никак не может взять в толк, что мешает им прекратить все эти мелкие склоки между партиями и начать разумно управлять государством. И еще Лен на дух не переносит всякие монархии. Ему непонятно, почему кто-то может претендовать на роль главы страны только потому, что родился в определенной семье. Но все это не мешает ему возвращаться туда, даже если я не могу сопровождать его.
  
  Таиланд.
  
  В последние годы я часто слышал от друзей восторженные отзывы о Таиланде. Жаркий климат, богатый растительный мир — одна из красивейших стран на планете. А кроме того, оживленная ночная жизнь, своеобразная культура, вкусная национальная пища. Правда, как и в любой стране, там не обходилось без проблем. Париж был печально известен обилием воров-карманников и непредсказуемыми забастовками. Лондон — дорогой город, а в последнее время и опасный с точки зрения терроризма. Взрывы в метро и в автобусах были тому подтверждением. Это же относилось, например, к Москве. Мехико сотрясали постоянные войны между наркоторговцами. Да и многие крупные города в Соединенных Штатах стали ареной противоборства уличных банд.
  
  А что я слышал о Таиланде? Разумеется, знал о политических беспорядках, упомянутых Мари. Но было что-то еще. Конечно! Проституция. Детская проституция.
  
  И я поневоле задумался, была ли неспособность Мари путешествовать единственной причиной, побуждавшей Лена отправляться туда в одиночку.
  53
  
  — Уж такие-то детали можно было бы выяснить заранее, — усмехнулась Николь.
  
  Она расположилась на пассажирском сиденье, задрав ноги на переднюю панель и держа нож для колки льда между кончиками указательных пальцев.
  
  Льюис промолчал.
  
  — Я бы, например, непременно убедилась, что наш человек находится у себя в Берлингтоне, прежде чем очертя голову мчаться туда. Но кто я такая, чтобы к моему мнению прислушиваться?
  
  — Это был его дом, — сквозь зубы процедил Льюис.
  
  Микроавтобус летел по ночной автостраде на скорости восемьдесят миль в час, и порой возникало ощущение, будто его в любой момент может занести в кювет. Они двигались на запад. По прикидкам Льюиса, потребуется часа два, чтобы добраться до нового пункта назначения.
  
  Когда на их стук в дверь никто не отозвался, им вовремя подвернулась престарелая соседка, заметившая пару, топтавшуюся на крыльце дома Рэя Килбрайда. Она сообщила, что ее зовут Гвен и она забирает почту и рекламные буклеты, которые присылают Рэю, пока он находится в Промис-Фоллз. У него недавно умер отец, и ему понадобится время, чтобы уладить все дела. А его брат требует за собой присмотра.
  
  — Могу я чем-то вам помочь?
  
  — Минуточку! — воскликнула Николь. — Вы сказали, что в доме живет человек по имени Рэй?
  
  — Именно так.
  
  Николь повернулась к Льюису:
  
  — Говорила же тебе, что мы ошиблись адресом. Мы вообще заехали не в тот район.
  
  Льюис пожал плечами и кивнул:
  
  — Да, согласен.
  
  — Значит, вам нужен не Рэй? — спросила соседка.
  
  Нет, конечно, заверили они, поспешно вернулись к своему фургону и направились в сторону Промис-Фоллз. И Николь всю дорогу подначивала Льюиса за его ошибку. Она умышленно хотела ему этим надоесть. Заставить взбеситься. Посмотреть, позволит ли он себе сорвать на ней злость.
  
  Это был лучший способ получить представление о его дальнейших намерениях. Потом она сказала:
  
  — Если бы решение зависело от меня, я бы не стала ломиться в парадную дверь, а нашла способ тихо проникнуть в дом сзади и застать их врасплох.
  
  Льюис крепче вцепился в руль, процедив:
  
  — Да, наверное, ты права. Мы сделаем так, как предлагаешь ты.
  
  Какие мы милые!
  
  Именно в тот момент Николь поняла, что он собирается убить ее, когда с делом будет покончено. Он вел себя с ней терпеливо, желая усыпить ее бдительность.
  
  Для нее не составило бы труда нанести удар первой. Она могла бы всадить ему нож в шею прямо сейчас, пока он вел машину, а затем перехватить руль и дотянуться ногой до педали тормоза. Чем и хорош просторный микроавтобус — ничего не стоит перебраться на место водителя прямо на ходу.
  
  Николь знала, что это в ее власти. Но время еще не пришло. Нужно довести игру до конца. Она сама хотела разобраться в происходящем не меньше, чем Льюис и те, кто отдавал ему приказы. Представлял ли, например, этот Килбрайд такую же опасность для нее, как для людей, которые ее наняли? А потом ей предстояло оценить угрозу, исходившую для нее от всех сообщников (а не только от одного Льюиса). Может, ей придется разобраться и с ними тоже. Потому что она твердо решила завязать. Все! С нее довольно!
  
  В том чикагском подвале Николь почувствовала, как что-то внутри ее надломилось, когда она убивала жену сотрудника «Уирл-360». И больше не желала исполнять ничьих заказов.
  
  Но, так и быть, она доведет начатое до конца, ни на секунду не теряя Льюиса из виду. Николь уже приняла одну важную меру предосторожности на случай, если ему вздумается внезапно атаковать ее.
  
  — У нас достаточно времени, — вдруг сказал он. — Заскочим куда-нибудь по пути на чашку кофе? Я угощаю.
  
  О да! Он определенно собирался убить ее.
  54
  
  — Это очень вкусно, — сказал Томас, отправляя в рот очередную порцию жаркого с тунцом, приготовленного Мари Прентис.
  
  — Да, хорошо, — согласился я.
  
  Но с той минуты, как Мари уехала, я вдруг почувствовал, что мой прежний аппетит исчез. Слова Лена крепко засели у меня в памяти. Я не мог избавиться от мысли, что он преследует какие-то свои цели. Пытается возложить на Томаса ответственность за то, чего тот не делал.
  
  — Я, пожалуй, положу себе добавки, — произнес брат.
  
  — А не хочешь взять на себя потом мытье посуды?
  
  — Разве это справедливо?
  
  — А почему нет? В чем несправедливость?
  
  — Но ты ведь не приготовил ужин. Я думал, уговор такой: ты готовишь, я убираю со стола и мою посуду. И наоборот, если я готовлю, то уборка за тобой. А ужин приготовила Мари.
  
  Он положил себе в тарелку еще еды.
  
  — Значит, следуя своей логике, — заметил я, — если какую-либо работу выполняет кто-то помимо нас двоих, то все остальное ложится на мои плечи?
  
  Томас медленно жевал, стараясь сформулировать свой следующий аргумент.
  
  — Ну, по крайней мере мне так показалось сначала.
  
  — А теперь тебе не кажется, что в таком случае нам следует разделить обязанности? Ты уберешь со стола и сложишь тарелки в посудомойку, а я отскребу и отмою сковородку. Судя по тому, как ты орудуешь вилкой, в ней ничего не останется.
  
  — Ладно, — кивнул он.
  
  Через десять минут мы с Томасом стояли около раковины. Я наполнял ее мыльной водой, а он укладывал тарелки, чашки и столовые приборы в нашу посудомоечную машину. То есть мы в буквальном смысле терлись друг о друга плечами и даже выработали что-то вроде общего ритма. Все делалось молча, но мне казалось, что мы ни разу не были так близки с моего приезда сюда. А чуть позже, протирая тряпкой стол, брат спросил:
  
  — У тебя в жизни бывало, чтобы человек, которого ты считал своим другом, начинал себя вести не как друг?
  
  Задавая вопрос, он не смотрел на меня, сосредоточившись на том, чтобы сделать поверхность стола идеально чистой.
  
  — Да, случалось несколько раз. А ты кого имеешь в виду?
  
  — Даже не знаю, могу ли быть откровенным с тобой.
  
  — Конечно, можешь. Если не со мной, то с кем еще тебе это обсудить?
  
  Томас посмотрел мне в лицо.
  
  — Я имею в виду президента.
  
  — Клинтона?
  
  Он кивнул, подошел к раковине, ополоснул тряпку и повесил ее сушиться поверх крана.
  
  — Он всегда говорил со мной по-дружески, но вот в последние два раза… Что-то изменилось.
  
  — Что именно?
  
  — Он стал оказывать на меня давление.
  
  — Может, тебе не следует с ним больше общаться?
  
  — Когда тебя вызывает президент, трудно уклониться от общения с ним.
  
  — Да, вероятно, ты прав.
  
  — И он запрещает мне говорить о некоторых вещах. Причем о том, что не имеет ничего общего с моей миссией.
  
  Я положил руку ему на плечо.
  
  — А ты не хочешь поехать завтра на прием к доктору Григорин?
  
  — Это было бы неплохо, — ответил он. — Мне не нравится, когда президент говорит мне, что я буду выглядеть слабаком.
  
  — Слабаком?
  
  — Что если я начну говорить о некоторых вещах, у меня могут возникнуть неприятности. Он запретил мне рассказывать о них даже тебе.
  
  — О чем?
  
  — О том, что было в окне. Когда я махал тебе рукой, а ты меня не видел. Потому что не посмотрел вверх.
  
  Мы стояли рядом, прислонившись к кухонной полке.
  
  — Когда именно это случилось, Томас?
  
  — В тот день, когда тебя послали меня искать. Когда ты нашел в проулке мой велосипед. Помнишь?
  
  — Еще бы! Мне тогда пришлось рыскать по всему городу. Я даже выкрикивал твое имя.
  
  — А я услышал тебя. Именно тогда я вырвался и подбежал к окну. Я тоже хотел закричать, но знал, что он просто взбесится. Но если бы ты тогда хотя бы увидел меня, отец поверил бы моим словам.
  
  — Ты вырывался? Томас, что с тобой произошло в тот день?
  
  — Он сделал мне больно, — сказал он и ткнул рукой себе куда-то между ног. — Он сделал мне больно вот здесь.
  
  Теперь я положил обе ладони ему на плечи и сжал пальцы.
  
  — Расскажи мне, что произошло. Кто-то дурно обошелся с тобой? Кто?
  
  — Папа очень сильно рассердился. Чуть с ума не сошел, когда я ему все рассказал. Велел мне немедленно прекратить все эти выдумки. Заявил, что если еще раз услышит от меня нечто подобное, то сам не знает, что со мной сделает. Но я понимал, это будет что-то ужасное. Испугался, что они с мамой решат отправить меня из дома. В специальное заведение. И потому я никогда больше не упоминал об этом.
  
  Я обнял его.
  
  — Господи, Томас, мне так жаль!
  
  — А теперь я думаю… Мне кажется, что я готов все рассказать. Но президент мне запрещает. Мол, если я кому-нибудь расскажу, у меня возникнут проблемы.
  
  — Так кто же сделал тебе больно, Томас?
  
  Он опустил голову.
  
  — Мне надо все взвесить. Я не хотел бы идти против воли президента.
  
  — А доктору Григорин ты можешь все рассказать?
  
  — Я хотел, но передумал. Знаешь, кому я бы рассказал об этом?
  
  — Кому?
  
  — Джули. Она очень добра ко мне и всегда разговаривает, как с нормальным человеком.
  
  — Что ж, хорошо. Она к нам вернется вечером. Правда, поздно, но я уверен, Джули найдет время пообщаться с тобой.
  
  — Она приезжает, чтобы заняться с тобой сексом? — спросил Томас.
  
  — Наверное, не в этот раз, — с улыбкой ответил я. — Было бы хорошо, если бы ты все ей рассказал. Мне можно будет присутствовать, или ты предпочтешь беседу с ней наедине?
  
  — Но Джули ведь тебе потом все перескажет?
  
  — Только если ты сам не попросишь ее не делать этого.
  
  — Тогда лучше тебе присутствовать.
  
  — Вот и отлично. Но она приедет не скоро. Может, ты захочешь пока посмотреть телевизор или заняться еще чем-нибудь?
  
  — Нет. Мне надо возвращаться к работе. Даже если мне не нравится, как со мной стал разговаривать президент, дело должно быть выполнено.
  
  — Разумеется.
  
  — Но к приезду Джули я приготовлю фотографии и покажу ей.
  
  — Какие фотографии?
  
  — Наш старый фотоальбом. Чтобы она представляла, как в то время выглядел я. И каким был ты. Он лежит в подвале.
  
  — Хорошо. Ты знаешь, где его искать?
  
  Томас кивнул и поднялся к себе. Я вышел на крыльцо и просидел там полчаса, пока тьма не сгустилась настолько, что стали видны звезды. Тогда я вернулся в дом, плюхнулся на диван перед телевизором и стал перескакивать с канала на канал. Но меня ничто не заинтересовало, да и едва ли могло заинтересовать. Я был слишком взволнован. Думал о Джули. О своем отце. О Лене Прентисе. А еще о лице в окне, о двух людях, убитых в Чикаго, и о покойной Эллисон Фитч. И о том, что мне едва ли пришлось бы сейчас размышлять о многом, будь у Томаса иное хобби. Филателист никогда не увидел бы на компьютере, как совершается предполагаемое убийство. Как и собиратель бейсбольных карточек или садовод-любитель.
  
  Интересно, успел ли Гарри Пейтон поговорить с детективом Дакуэртом? Может, Гарри пообщался с ним недавно, и Дакуэрт сейчас занимается проверкой фактов? Или детектив выслушал его и заявил, что никогда в жизни не слышал подобной чепухи? И я решил, что мне ничто не мешает все выяснить самому.
  
  Выключив телевизор, я взялся за отцовский компьютер, нашел сайт полиции Промис-Фоллз, выбрал среди указанных телефонных номеров тот, что не являлся «горячей линией», и набрал его.
  
  — Полицейское управление Промис-Фоллз, — услышал я женский голос.
  
  — Не могли бы вы соединить меня с детективом Дакуэртом?
  
  — Боюсь, он уже уехал домой. А кто хочет с ним говорить?
  
  — Мистер Килбрайд.
  
  — Подождите, я на всякий случай проверю. — Она перевела меня в режим ожидания, и пока я сидел с трубкой у уха, вниз спустился Томас.
  
  — Что ты собираешься делать? — спросил я.
  
  — Иду искать фотоальбом.
  
  — Вы слушаете? — вновь донесся голос женщины-дежурной. — Мистер Килбрайд, вы у телефона?
  
  — Да.
  
  — Мне удалось связаться со следователем Дакуэртом на дому. Одну секунду, я вас с ним сейчас соединю. — И после паузы добавила: — Говорите.
  
  — Алло! Это детектив Дакуэрт?
  
  — А вы кто такой? Дежурная сказала, вы назвались мистером Килбрайдом?
  
  — Именно так.
  
  — Надеюсь, это не чья-то глупая шутка? Вы же не Адам Килбрайд?
  
  — Нет, сэр. Я его сын.
  
  — Сын?
  
  — Меня зовут Рэй Килбрайд.
  
  — Ах вот оно что! Вы тот самый его сын из Вермонта, если не ошибаюсь?
  
  — Да, из Берлингтона.
  
  — А вашего брата зовут Томас?
  
  — Да, — ответил я, подумав, что Гарри успел, вероятно, посвятить его во многие детали.
  
  — Прошу прощения за странный вопрос, который я вам задал сначала, — произнес детектив. — У меня, видимо, случился легкий шок, когда моя коллега сообщила, что меня вызывает мистер Килбрайд. Примите соболезнования по поводу смерти отца.
  
  — Благодарю вас. И спасибо, что согласились выслушать меня. Я ведь не знал уже, к кому обратиться. Здесь все так запуталось. Хотя вы, наверное, в курсе…
  
  — Да, я разговаривал с вашим отцом.
  
  У меня возникло ощущение, будто на мгновение кто-то опустил меня головой в миксер.
  
  — Простите, что вы сказали? Когда это было?
  
  — Пару недель назад.
  
  Из подвала вдруг донесся крик Томаса:
  
  — Рэй!
  
  — Мой отец разговаривал с вами две недели назад? — удивился я.
  
  — Да. А разве вы звоните не по тому же поводу?
  
  — Нет… То есть да. Я просто хотел узнать подробности.
  
  — Мне пришлось сказать вашему отцу, что если он захочет возбудить дело, то доказать что-либо будет трудно.
  
  — Рэй! — опять крикнул Томас.
  
  — Подожди немного! — ответил я и сказал в трубку: — Прошу прощения, мой брат пытается кое-что найти в подвале. Вы остановились на том, что доказать будет трудно. Почему?
  
  — Нужно учитывать, как много времени прошло с тех пор. И что со свидетельскими показаниями вашего брата могут возникнуть проблемы, как вы, я надеюсь, сами понимаете. Ваш отец осознавал это. И он не хотел заставлять вашего брата пройти через такое. Он был добрым, ваш отец. Я разговаривал с ним лишь однажды, но сразу почувствовал в нем разумного человека и хорошего отца, которому многое пришлось вынести.
  
  — Вам трудно будет в это поверить, детектив Дакуэрт, но лишь только что до меня дошло, о чем идет речь, — признался я. — Мой брат стал жертвой насильника?
  
  — А разве ваш отец не рассказывал об этом?
  
  — Нет. Но с тех пор как я сюда приехал после смерти папы, выяснилось много нового, что навело меня на определенные подозрения. В прошлом случилось нечто, за что, как опасался отец, мой брат никогда не сможет простить его. И еще… отец провел поиск на тему детской проституции в Интернете. Я не сумел выяснить, на какие сайты он заходил, потому что брат удалил ссылки, прежде чем мне удалось их найти.
  
  — Что я могу сказать, — вздохнул Дакуэрт. — Все сходится. Но к сожалению, я пока не знаю, насколько я вправе обсуждать с вами, Рэй, детали. Кроме того, если честно, ваш отец отказался предоставить мне важную информацию. В частности, кто именно…
  
  — Рэй!
  
  — Господи, — пробормотал я. — Простите, детектив, но не могли бы вы продиктовать мне номер, чтобы я вам перезвонил? Буквально через несколько минут. Мне очень важно закончить нашу беседу.
  
  — Разумеется.
  
  Я поспешно достал из ящика кухонного шкафа карандаш и записал номер на листке самоклеющейся бумаги.
  
  — Я вам перезвоню.
  
  — Буду ждать.
  
  Я дал отбой и оставил свой телефон на кухонном столе. Подходя к двери в подвал, крикнул:
  
  — Томас! Я же разговаривал по телефону!
  
  Спустившись по ступеням, я не сразу увидел его. Подвал имел форму буквы L, и я решил, что он как раз за углом, где папа, собственно, и хранил старые альбомы.
  
  — Где ты, черт тебя побери?
  
  — Здесь, — отозвался брат.
  
  Я повернул за угол и увидел Томаса. Его глаза округлились от ужаса. Руки он держал сзади, словно решил хлопнуть в ладоши за спиной.
  
  И он находился не один. Рядом стояла женщина. Левой рукой она вцепилась брату в волосы. А в правой… В правой блеснуло нечто похожее на нож для колки льда, острие которого уткнулось в горло Томаса чуть ниже подбородка.
  55
  
  — Значит, ты и есть Рэй? — сказала женщина.
  
  — Да, — ответил я, не в силах оторвать взгляда от ножа.
  
  Она потянула Томаса за волосы.
  
  — А это кто? Наверное, Томас? Твой брат?
  
  — Да.
  
  — Не делай глупостей, Рэй, и тогда никто не пострадает.
  
  — Хорошо, — сказал я. — Только, пожалуйста, не надо причинять ему боли.
  
  Томас выглядел так, словно голый стоял на морозе. Его тело тряслось. Я не мог видеть его рук, но они наверняка тоже крупно дрожали. За все время, проведенное вместе, я никогда не видел брата таким испуганным.
  
  — Рэй, скажи ей, чтобы она меня отпустила!
  
  — Не волнуйся, Томас, я отдам ей все, что она потребует.
  
  — Правильное решение, Рэй, — усмехнулась женщина. — Пока ты будешь нам помогать, ни с кем ничего плохого не случится.
  
  Я заметил у нее в ухе одно из новейших переговорных устройств, которое почти полностью скрывали падавшие ей на плечи светлые пряди.
  
  — Все чисто, можешь заходить, — произнесла она, словно обращалась к своему плечу. — Мы в подвале.
  
  — Что вам нужно?! — воскликнул я.
  
  — Прямо сейчас мне нужно, чтобы ты замолчал, — отозвалась она, не отпуская волосы Томаса и держа острие у его шеи. — Скоро все сам поймешь.
  
  Даже из глубины подвала, как мне показалось, я расслышал звук подъехавшей к дому машины. Отдаленный хруст гравия под шинами, хлопок передней дверцы. Открылась входная дверь, и у меня за спиной по лестнице кто-то стал спускаться вниз. Я повернул голову, и как только мужчина попал в лучи лампочки без абажура, свисавшей с потолка, я рассмотрел его. Высокий, лысый, крепко сбитый, нос свернут чуть набок, будто был когда-то сломан.
  
  Он, в свою очередь, бросил взгляд на меня.
  
  — Значит, ты и есть Рэй Килбрайд?
  
  — Он самый.
  
  — А это кто?
  
  — Его брат Томас, — сообщила женщина.
  
  — Привет, Томас, — спокойно сказал мужчина. — А меня зовут Льюис. Как я вижу, с Николь ты уже познакомился.
  
  Когда он поравнялся со мной, я заметил, что у него под кожаной курткой, какие носят пилоты военно-воздушных сил, что-то топорщится. Нечто покрупнее ножа для колки льда. Через плечо он перекинул небольшой рюкзак.
  
  — Мы не очень богаты, но можете забирать все, что угодно, — проговорил я.
  
  — Только не мой компьютер! — выпалил Томас.
  
  Льюис склонил голову набок и посмотрел мне в лицо.
  
  — Думаешь, что это простое ограбление?
  
  — Они не смеют забирать мой компьютер, — упрямо произнес Томас. — Пусть берут отцовский.
  
  — Если не ограбление, то что же? — спросил я.
  
  — Мне нужно, чтобы ты сложил руки за спину, — ответил Льюис.
  
  Он расстегнул «молнию» на рюкзаке и достал оттуда пластмассовые наручники, которые применяют сотрудники тактических полицейских подразделений против демонстрантов.
  
  — Умоляю вас, — сказал я. — Здесь явно какая-то ошибка.
  
  — Если мне придется еще раз попросить тебя положить руки за спину, а ты этого не сделаешь, моя напарница пустит твоему брату немного крови.
  
  В его тоне звучали властность и привычка командовать. Так разговаривали офицеры полиции среднего ранга и выше. Я предположил, что раньше он служил копом, хотя едва ли оставался на службе сейчас.
  
  Пришлось подчиниться и свести руки за спину. Он тут же прихватил обе кисти узкими полосками пластмассы и крепко затянул. Они больно впились мне в кожу. Я попытался пошевелить пальцами, гадая, долго ли еще буду чувствовать их.
  
  — У тебя порядок, Льюис? — спросила женщина.
  
  Мне сразу показалось тревожным признаком их нежелание скрывать от нас свои имена. Я попытался успокоить себя, что используются прозвища, однако это представлялось маловероятным.
  
  — Да, — ответил он, и женщина убрала острие от подбородка Томаса и отпустила его шевелюру. Затем слегка подтолкнула в мою сторону.
  
  — Мне страшно, Рэй, — прошептал брат.
  
  Теперь он чуть развернулся, и я заметил, что его руки туго скованы, как и мои.
  
  — Знаю, — кивнул я. — Мне тоже.
  
  — Забираем обоих? — спросила та, кого звали Николь.
  
  — Интересный вопрос, — откликнулся Льюис. — Дай мне время подумать над этим. Для начала я бы прогулялся по дому. Нужно убедиться, что тут не притаился кто-либо еще.
  
  Он поднялся наверх, оставив нас с Томасом наедине с Николь.
  
  — Послушайте, — обратился к ней я. — Мы не…
  
  — Заткнись! — грубо оборвала она.
  
  Льюис вернулся через несколько минут. По лестнице он спускался с озадаченным выражением лица.
  
  — Что это там за ахинея наверху? — спросил он.
  
  — Вы имеете в виду карты? — уточнил я.
  
  — Да. И компьютер тоже.
  
  — Это все мое, — вмешался Томас. — Надеюсь, вы ничего не трогали?
  
  — Кажется, нам пора перенести нашу вечеринку на второй этаж, — усмехнулся Льюис.
  
  Я кивнул и плечом дотронулся до плеча брата.
  
  — Пойдем, — сказал я ему. — Если мы сделаем то, что им нужно, все будет хорошо.
  
  Я не нашел другого выхода из положения, кроме как солгать.
  
  Томас поднимался вслед за Льюисом, а Николь замыкала шествие. Нам с братом приходилось переставлять ноги осторожно, потому что в случае чего не было возможности ухватиться за перила. У меня мелькнула мысль развернуться и крепко врезать женщине ногой в лицо, и, будь она одна, я бы, вероятно, так и поступил. Но оставался Льюис, который уже добрался до кухни. И если моя догадка оказалась верна и под курткой у него топорщился пистолет, ему не составило бы труда быстро справиться с нами обоими.
  
  А потому мы смиренно вышли на первый этаж и поднялись в холл второго.
  
  Николь только сейчас увидела то, что уже успел изучить Льюис: стены холла и всего коридора, сплошь завешанные картами. Она удивленно смотрела на очертания Южной Америки, Австралии, Индии, как и на детальные схемы Сан-Франциско, Кейптауна, Денвера. И все это на участке стены в два фута шириной.
  
  — Дальше — больше, — произнес Льюис, распахивая перед ней дверь комнаты Томаса.
  
  Николь вошла первой, пораженная картиной, похожей на ту, что она видела в коридоре. Она молчала, но ее взгляд перемещался с одной карты на другую. На нее это произвело сильное впечатление. Она встала перед картой Австралии и ткнула указательным пальцем в Сидней.
  
  — А теперь взгляни на это, — сказал Льюис, обращая ее внимание на три монитора, каждый из которых в этот момент показывал вид на одну и ту же улицу с трех разных точек.
  
  — Что это за место? — обратился Льюис ко мне.
  
  — Понятия не имею.
  
  — Лиссабон, — сказал Томас.
  
  — Лиссабон, — повторил Льюис. — Но это же сайт «Уирл-360»?
  
  Брат кивнул.
  
  — А чей компьютер?
  
  — Мой.
  
  — Зачем ты рассматриваешь Лиссабон?
  
  — Я рассматриваю все города.
  
  — Он говорит совершенно серьезно, — вмешался я. — Изучает улицы городов мира.
  
  — Для чего?
  
  — Просто хобби, — ответил я.
  
  Томас окинул меня взглядом, явно не понимая, зачем мне понадобилось врать. А потом он повернулся к Льюису:
  
  — Вам ведь все прекрасно известно, не так ли?
  
  — Что именно?
  
  — Об исчезновении всех карт и той роли, которую я должен сыграть в секретных операциях, оказывая помощь нашим агентам.
  
  — Что за чушь он несет? — изумилась Николь.
  
  — Вы на стороне плохих людей, — сообщил Томас, словно мы были детьми, затеявшими игру в полицейских и воров.
  
  Льюис расплылся в улыбке.
  
  — Наверное, так. А теперь мне нужен правдивый ответ на мой вопрос. Кто из вас залез отсюда на Очард-стрит? — Он посмотрел на меня. — Я думал, что ты, поскольку потом ты явился туда и стал долбить в дверь.
  
  У меня мороз пробежал по коже. Я сообразил, в какую большую беду мы с братом попали.
  
  — Соседка? — спросил я.
  
  Льюис покачал головой:
  
  — Нет. Обыкновенная видеокамера, срабатывающая на движение. Я установил ее рядом с дверью.
  
  Теперь все встало на свои места.
  
  — Ясно, — кивнул я.
  
  — Получил четкое изображение того, что ты держал в руках.
  
  — Вот оно как…
  
  — Так кто это был?
  
  — Я нашел ту картинку, — заявил Томас. — Заметил в окне женщину, на голову которой нацепили пакет. И Рэй поехал туда, выполняя мое поручение.
  
  Льюис посмотрел на Николь и усмехнулся:
  
  — Вот и ответ на твой вопрос.
  
  А когда она удивленно вскинула брови, добавил:
  
  — Я имею в виду, брать нам с собой одного из них или обоих.
  56
  
  — Нам надо и это захватить с собой, — произнесла Николь, указывая на компьютерный терминал, к которому были подключены мониторы Томаса.
  
  — Хорошая идея, — поддержал ее Льюис.
  
  — Нет! — издал протестующий вопль Томас. — Нет! Не делайте этого!
  
  — Томас, — я легко толкнул его плечом в плечо, — сейчас на карту поставлено куда больше, чем просто компьютер.
  
  — Но он же мой! — настаивал брат, а потом с ужасом наблюдал, как Льюис отключает один кабель за другим. — Остановитесь!
  
  Тем временем Николь тихо спросила меня:
  
  — Ты сможешь утихомирить его и держать под контролем?
  
  — Да. Только дайте мне возможность недолго поговорить с ним с глазу на глаз.
  
  Она разрешила нам отойти в сторону. Я встал к брату лицом и склонился так близко, что почти касался головой его лба.
  
  — Послушай меня внимательно. Мы с тобой попали в переделку. Я куплю тебе новый компьютер. Самый современный. Но такой шанс у меня появится лишь в том случае, если мы будем сейчас с ними сотрудничать. Ты меня понимаешь?
  
  — Но он же мой! — плаксиво твердил Томас.
  
  — Мне нужно, чтобы ты успокоился. Сможешь сделать это ради меня, Томас?
  
  Он поднял голову и посмотрел мне в лицо.
  
  — Но ты должен будешь купить мне такой же быстродействующий компьютер, как этот.
  
  — Он будет действовать еще быстрее, — сказал я, давая обещание, которое, как мне уже представлялось, едва ли сумею выполнить.
  
  Льюис поставил отсоединенный терминал на край стола и обратился ко мне:
  
  — Что же ты там делал?
  
  — Где?
  
  — Ты понял, о чем я говорю.
  
  — Брат попросил меня заехать туда. Он бродил по сайту, увидел в окне что-то странное и захотел, чтобы я заглянул по этому адресу, когда буду в городе.
  
  — Ах вот оно что! — ухмыльнулся Льюис. — Значит, все это было совершенно случайным совпадением?
  
  — В общем, да.
  
  — То есть ты хочешь меня убедить, будто твой брат просто так гуляет по Интернету, видит данное изображение, а ты всегда готов помчаться в Нью-Йорк и провести расследование?
  
  — Да.
  
  Он с иронией посмотрел на Николь.
  
  — Видишь, как все просто. Невинная прогулка в Сети.
  
  — Отлично! Думаю, мы можем на этом закругляться и ехать по домам, — подыграла она ему.
  
  — Точно.
  
  А потом Льюис подошел ко мне так близко, что его лицо оказалось в каком-то дюйме от моего. Я даже ощутил на щеке его горячее дыхание.
  
  — Скоро мы доставим вас в одно местечко, где тебе понадобится более убедительная версия, чем эта чушь. И по дороге у тебя будет достаточно времени, чтобы придумать ее.
  
  — Куда вы нас повезете? — спросил я.
  
  — Дай ленту, — попросила его Николь.
  
  Льюис запустил руку в рюкзак и извлек рулон серой упаковочной клейкой ленты.
  
  — Ни в чем себе не отказывай, — сказал он и кинул рулон Николь.
  
  — Мы говорим вам чистую правду, — продолжил я. — Все именно так и было. Больше мы ничего не знаем.
  
  Николь оторвала кусок ленты длиной около шести дюймов и залепила мне рот.
  
  — Не надо делать этого со мной, — запричитал Томас, заметив, как Николь отрывает второй кусок. — Не надо!
  
  Он пытался закричать, когда она нашлепнула ленту на его губы. Его рот так и остался полуоткрытым, а нижний край ленты прилепился к зубам, все еще позволяя челюсти двигаться.
  
  — Вот дерьмо! — выругалась она, быстро оторвала еще полосу и заклеила нижнюю часть рта Томаса. — Теперь все в порядке.
  
  Льюис застегнул рюкзак, закинул его на плечо и взял терминал компьютера. В этот момент откуда-то донеслось еле слышное дребезжание.
  
  — Что это? — спросила Николь. — Твой сотовый так звонит?
  
  — Нет.
  
  Льюис внимательно осматривал комнату, пока его взгляд не уперся в старый городской телефон на столе Томаса, сохранившийся с тех дней, когда он пользовался проводным модемом для подключения к Интернету и ему провели отдельную линию.
  
  На аппарате мигала красная лампочка вызова. Брат полностью убрал звук звонка, да ему и не звонил никто. Я, например, представить не мог, кто звонит. Вернее, допускал две возможности: ошибку номером или торгового агента, пытавшегося что-нибудь продать.
  
  Но Николь и Льюис, разумеется, этого не знали.
  
  — Ответить или не обращать внимания? — обратился Льюис к Николь.
  
  Она размышляла, глядя на мигающий огонек.
  
  — Если кто-нибудь знает, что он должен быть на месте, а его не окажется…
  
  Томас тоже смотрел на красный сигнал, причем казалось, что у него глаза выскочат из орбит от напряжения.
  
  Льюис снял трубку. Но первое, что он сделал, — это громко откашлялся в нее, а потом чихнул. Когда он заговорил, создавалось впечатление, будто человек сильно простужен.
  
  — Алло!
  
  После короткой паузы он произнес:
  
  — Томас слушает. — И снова чихнул. — Кажется, у меня началась ангина. А кто это?
  
  Еще через секунду:
  
  — Билл… Как вы сказали?
  
  Лишь мгновение он выглядел искренне изумленным, а затем усмехнулся.
  
  — Прости, старина Билл. Рад был бы поболтать, но я сегодня играю в боулинг с Джорджем Бушем-младшим. — И положил трубку.
  
  Николь смотрела на него, дожидаясь объяснений.
  
  — Какой-то ненормальный, — сообщил он. — Этот идиот представился Биллом Клинтоном.
  
  Я бросил взгляд на брата. Наверняка у меня был обескураженный вид, однако Томас не казался удивленным вовсе. Скорее — расстроенным, что ему не позволили поговорить с бывшим президентом.
  57
  
  Если бы не заклеенный рот, я бы, вероятно, воскликнул что-нибудь подходящее к случаю, вроде: «Ну ничего себе!» А вот Николь и Льюис моментально забыли о звонке. Им надо было побеспокоиться о других делах. Например, о том, чтобы поскорее убраться отсюда, прихватив нас с Томасом в качестве багажа.
  
  Льюис вышел из комнаты первым, неся перед собой компьютер. Николь легким движением ножа для колки льда показала, чтобы мы следовали за ним. Когда мы приблизились к лестнице, входная дверь открылась — Льюис уже вышел наружу. С руками, все еще скованными сзади, я снова прикинул: могу ли хоть что-то предпринять, воспользовавшись тем, что Николь на короткое время осталась без своего напарника?
  
  Но что? Она была вооружена, а я не мог даже рукой пошевелить. Мне оставалось обдумывать лишь самые простые варианты вроде попытки бегства. Проскочить мимо Томаса, метнуться к задней двери и воспользоваться покровом ночи. Вниз по склону на дно оврага. Перебраться на противоположный берег реки. А стоило мне оказаться в лежавших по ту сторону полях, я мог бы бежать, пригнувшись, совершенно невидимый издали, пока не добрался бы до ближайшего дома, чтобы позвонить в полицию.
  
  Конечно, при этом мне пришлось бы предоставить Томаса самому себе, пусть лишь на время, но только так у меня вообще появлялась возможность спасти его.
  
  Эти мысли крутились у меня в голове, когда вперед неожиданно рванулся Томас. Он перепрыгнул через последние несколько ступеней, и я ожидал, что он поступит, как собирался я сам, то есть рванется к задней двери, но брат сумел сунуть ступню в проем парадной двери и не дал ей захлопнуться, затем плечом распахнул ее и выбежал на крыльцо.
  
  Это не была попытка к бегству. Томас бросился спасать свой компьютер.
  
  — Льюис! — предостерегающе крикнула Николь, стоявшая двумя ступенями выше меня.
  
  Прежде чем я успел хоть что-нибудь сделать, она протянула руку и сгребла меня сзади за воротник рубашки.
  
  — Не вздумай и ты дернуться, — прошипела она, а я почувствовал, как острие ножа для колки льда покалывает кожу под моим правым ухом.
  
  Было слышно, как снаружи сначала что-то упало, потом захрустел гравий.
  
  Оставшуюся часть пути до двери я проделал под надежным контролем. Когда мы вышли из дома, Томас уже лежал на спине, глядя на Льюиса снизу вверх и неуклюже изогнувшись из-за рук, скованных за спиной. В паре футов от него рядом с задней дверью белого и почти лишенного окон микроавтобуса завалился набок терминал компьютера.
  
  Льюис рывком привел Томаса в вертикальное положение. Затем они с Николь тычками подвели нас к двери фургона, которая все еще оставалась закрытой. Николь протянула руку за рюкзаком Льюиса. Он передал ей его, и она снова достала ленту, плотно обмотав ее вокруг моих коленей и лодыжек. Потом проделала ту же операцию на Томасе.
  
  — Придется уж как-нибудь заползти внутрь, — сказала она, распахивая обе створки двери микроавтобуса, у которого впереди располагались только два сиденья, а грузовой отсек оказался пустым. Там лежала лишь кипа сложенных покрывал для перевозки мебели.
  
  Льюис достал из рюкзака нечто похожее на зимние вязаные шапочки для лыжников, с отверстиями для глаз, носа и рта. Он напялил одну из них мне на голову, причем все отверстия оказались у меня на затылке. Вскоре донеслось злобное мычание Томаса, когда маску надели и на него. Меня кто-то тронул за плечо. Николь, подумал я, поскольку рука ощущалась меньше мужской. Она заставила меня слегка развернуться.
  
  — Два скачка вправо, и ты упрешься в бампер, — произнесла Николь. — Сядешь на него и вползешь внутрь.
  
  Вообще-то потребовалось три скачка, причем при третьем я чуть не упал. Ощутив бампер коленом, я развернулся, сел на край и стал осторожно перегибаться, пока плечом не уперся в днище кузова. После чего, извиваясь всем телом, я перебрался в глубь фургона.
  
  — Эй, дурачок, твоя очередь, — услышал я обращение Льюиса к Томасу. — Забирайся внутрь и ты. Шевелись!
  
  Микроавтобус слегка просел под тяжестью тела Томаса.
  
  — Нам предстоит ехать несколько часов, — раздался голос Николь. — И чтобы ни один из вас не издавал при этом ни звука. Придется делать остановки — на пунктах оплаты проезда, на бензозаправках. Кто-то может подойти к окну, что-нибудь спросить или сказать. Не вздумайте делать глупости и поднимать шум. Для вас это будет означать мгновенную смерть. Кроме того, нам придется убить всякого, кто вас увидит или услышит.
  
  — Между прочим, бензин нам нужен уже сейчас, — заметил Льюис. — Мы сожгли полный бак, пока гнали сюда из Берлингтона.
  
  Я услышал, что кто-то начал возиться рядом со мной. Покрывала. Они разворачивали их, встряхивали, а потом закутывали нас на тот случай, если кому-то взбредет в голову заглянуть в микроавтобус. Ночью, в надетой задом наперед лыжной шапке, я даже не предполагал, что может стать еще темнее. Но я ошибался. Вокруг меня воцарилась поистине беспросветно черная тьма, а звуки внешнего мира доносились приглушенно.
  
  Задние двери громко захлопнулись, потом настала очередь двери водителя и, наконец, пассажирской. Я не знал, кто из них сел за руль, да это и не имело значения. Ключ повернулся в замке зажигания, мотор фургона ожил. Вскоре шины захрустели по гравию, когда мы покатились вниз по подъездной дорожке от дома моего отца, прежде чем выехать на шоссе.
  
  «Мы уже никогда сюда не вернемся», — подумал я.
  
  У меня действительно оказалось достаточно времени на размышления в этом темном удушливом коконе.
  
  Когда мы только отъехали от дома, я рассчитывал, что смогу более или менее определить направление движения по количеству поворотов, совершаемых фургоном. Я ведь помнил нечто подобное из какого-то кинофильма. Или это был комикс про Бэтмана? Сериал о Шерлоке Холмсе? Не важно. Главное, что герой внимательно отслеживал маневры машины, определял скорость по звуку покрышек, отмечал неровности дороги и мосты и к моменту прибытия на место знал, где находится.
  
  Но уже после трех поворотов я не имел представления, как и куда нас везут.
  
  Правда, через несколько минут мы сделали остановку для заправки. По моим прикидкам, это была станция «Экксон», где я сам пару раз покупал бензин после приезда в Промис-Фоллз. Но стоило нам снова тронуться в путь, как я совершенно потерял ориентир. Хотя уже вскоре не осталось сомнений, что мы встали на магистраль между штатами. Микроавтобус держал скорость от шестидесяти до семидесяти миль в час, и нам вообще не приходилось останавливаться или замедлять движение. Кроме того, порой мимо грохотали шедшие навстречу большегрузные фуры, что подтверждало мое предположение. Каждые пять-семь секунд колеса издавали легкий стук на стыках бетонного покрытия шоссе. Шины шелестели, затем слышалось: «тум». Шелестение — «тум». Шелестение — «тум». Вероятно, если бы я сидел за рулем, то не обращал бы внимания на повторяющийся звук, но, лежа на холодном металлическом днище микроавтобуса, сосредоточить свой слух было больше не на чем. Явственнее всего доносился любой шум снизу.
  
  Но даже отвлекаясь на мелкие детали, я не мог избавиться от мысли, которая все навязчивее преследовала меня. Кто, черт возьми, звонил Томасу по его телефону? Кто представился Биллом Клинтоном? Ясно же, что это не был сам Билл Клинтон.
  
  Я однажды вломился в комнату Томаса в разгар его воображаемой беседы с бывшим президентом, но телефонная трубка лежала на месте. Он точно ни с кем не общался тогда по телефону. Но ведь нам всем не мог померещиться телефонный звонок. Я же не мог вообразить, будто Льюис назвал звонившего Биллом Клинтоном? Да и Льюис прореагировал на звонок так, как мог бы отмахнуться от него я сам, если бы не знал всей истории о фантазиях Томаса.
  
  Вот только теперь я уже не отличал фантазий от реальности. Звонок не укладывался в голове. Я не находил ему разумного объяснения. Это не мог быть Клинтон. Но кто-то же позвонил от его имени!
  
  А пока я предавался этим раздумьям, зазвонил другой телефон. Мы ехали уже часа полтора. Поначалу я решил, что это мой мобильник, который Льюис у меня на глазах сунул в рюкзак, но мне вроде бы запомнилось, как он его отключил. Ведь Джули могла встревожиться, не обнаружив нас дома, забеспокоиться, не случилось ли чего, и начать звонить. Но рингтон подсказал, что телефон чужой. Мой при звонке издавал фортепианную мелодию, а этот просто звонил, как самый обычный аппарат из прежних времен.
  
  До меня донесся голос Льюиса:
  
  — Слушаю.
  
  Я попытался отвлечься от всех посторонних звуков, чтобы лучше расслышать его часть диалога.
  
  — Да, мы уже возвращаемся… никаких проблем… Да, у него есть брат, он и обнаружил в Сети ту картинку… Он немного того… Кажется, у него не все в порядке с головой, психическое расстройство или что-то подобное… Не знаю, спросите сами… А дом у них тоже странный, все стены в картах… Вот именно, что повсюду… Да, хорошо, и я, кроме того, везу вам компьютер, которым они пользовались, чтобы заходить на тот сайт… Кстати, было еще кое-что очень странное, хотя может на самом деле ничего не означать. Когда мы там находились, зазвонил телефон. Я снял трубку, притворившись, будто я брат, но сильно простужен… Важно другое, и, поверьте, это не мои выдумки. Звонивший сказал, что он — Билл Клинтон… Нет, на характерные интонации я не обратил внимания, потому что говорил всего секунду… То есть, конечно… Да, я считаю, что звонил какой-то идиот или больной… Хорошо. До встречи в магазине игрушек.
  
  Потом на какое-то время в кабине установилось молчание. После чего голос снова подал Льюис:
  
  — Ты перестала быть разговорчивой.
  
  — А ты хочешь поиграть в города? — с иронией спросила она.
  
  — Как тебе угодно.
  
  Они снова замолчали. Вскоре Николь воскликнула:
  
  — Черт!
  
  — Что такое?
  
  — Вижу в зеркальце машину копов. — Значит, она вела микроавтобус. — Приближается к нам по левой полосе.
  
  — Проблесковый маячок включен?
  
  При полном отсутствии окон в фургоне Льюис, вероятно, до сих пор не мог видеть патрульный автомобиль.
  
  — Нет… Черт! Теперь уже включен!
  
  А потом мы все расслышали, как пару раз взвыла сирена. Я почувствовал, что Томас принялся крутиться. Он, несомненно, вслушивался во все происходившее не менее внимательно, чем я, и последнее событие могло и ему внушить определенные надежды.
  
  Микроавтобус сбросил скорость.
  
  — Просто сохраняй хладнокровие, — велел Льюис.
  
  — А ты, случайно, не сохранил свой жетон? — спросила Николь. — Если бы он принял тебя за полицейского из Нью-Йорка, это могло бы нас избавить от лишних хлопот.
  
  — Нет, — ответил Льюис и обратился к нам: — Только посмейте пискнуть, и копа придется пристрелить.
  
  Фургон съехал на обочину. Гладкая поверхность дороги под колесами сменилась грубой щебенкой. Николь перевела рукоятку автоматической коробки передач в парковочное положение, но двигатель не заглушила.
  
  — Остановился прямо позади нас, — комментировала она. — Дверца открылась. Он вышел… Э, да это женщина!
  
  — Плохо, — отозвался Льюис. — С бабами всегда сложнее общаться.
  
  Я услышал, как опустилось стекло.
  
  — Добрый вечер, офицер, — произнесла Николь.
  
  — Права и документы на машину, — донесся голос женщины-полицейского.
  
  — Секундочку… Милый, посмотри в «бардачке», пожалуйста, — обратилась Николь к Льюису, который зашуршал какими-то бумагами в поисках документов.
  
  — Это ваш личный микроавтобус?
  
  — Нет, мы взяли его напрокат, — ответила Николь. — Направляемся к его сестре в Уайт-плейнс, чтобы помочь ей переехать в Олбани. А я что, превысила скорость?
  
  — У вас не горит один из задних габаритов, — сказала сотрудница полиции.
  
  — О, черт, не может быть! Это моя вина? Или виновата прокатная фирма? — забеспокоилась Николь.
  
  — Когда вы управляете транспортным средством, мэм, то сами отвечаете за любые неполадки.
  
  — Да, вы правы. Но если вы меня оштрафуете, могу я потом предъявить претензии прокатчикам?
  
  Николь блестяще справлялась со своей ролью. Она не нервничала и не пыталась скорее избавиться от представительницы власти, что могло бы насторожить ее.
  
  — Это ваше право. Я не стану сейчас выписывать вам штраф, но обязана предупредить, что если вы и дальше собираетесь использовать фургон, габаритный огонь необходимо починить. А счет за ремонт можете переслать в прокатную компанию.
  
  — Спасибо за совет, офицер. Так, вот вам бумаги на микроавтобус, а это — мои водительские права.
  
  — Мне необходимо проверить все это в своей машине. Будьте любезны подождать моего возвращения.
  
  — Разумеется.
  
  Я услышал удаляющиеся шаги.
  
  — Пока все идет как по маслу, — прошептала Николь.
  
  Через пару минут женщина вернулась.
  
  — Все в порядке. Вот ваши документы. Но должна повторить: задний габаритный фонарь вам следует починить при первой же возможности.
  
  — Обязательно, — заверила Николь.
  
  — Спасибо, офицер, — чуть ли не пропел Льюис.
  
  Неожиданно женщина спросила:
  
  — А что у вас внутри?
  
  Не знаю, как у Томаса, а у меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Мир вокруг вдруг словно замер. Возникло ощущение, будто все дальнейшее развивалось, как в замедленной съемке. В голове крутилась только одна мысль: «Пожалуйста, достаньте свое оружие, леди! Умоляю, выньте его из кобуры!»
  
  Но Николь этот вопрос не смутил. Она как будто только и ждала его.
  
  — Там всего лишь кипа покрывал, — заявила она, — чтобы не поцарапать мебель при перевозке.
  
  — Пожалуйста, откройте задние двери!
  
  — Что?
  
  — Дайте мне заглянуть внутрь, а потом можете ехать своей дорогой.
  
  — Конечно, — кивнула Николь.
  
  Было слышно, как она отстегнула ремень безопасности, и он медленно отполз наверх. Она тянется за ножом для колки льда, или Льюис уже достает свой пистолет? — оставалось только гадать мне.
  
  Открылась дверь, и, похоже, Николь выбралась наружу. Шаги двух человек прохрустели вдоль борта фургона и замерли у его задней двери.
  
  «Она сейчас умрет. Эта женщина-полицейский погибнет».
  
  — Будьте добры, откройте, — повторила она.
  
  — Разумеется.
  
  Я ожидал услышать щелчок замка двери, но вместе этого вдруг донеслись какие-то электронные свисты и писки. Рация! Женщина произнесла что-то нечленораздельное, а затем сказала:
  
  — Можете ехать дальше мэм. Доброй вам ночи.
  
  Я расслышал, как она бегом устремилась к своей машине и как взвизгнули об асфальт шины. Снова открылась водительская дверь, и фургон чуть качнуло, когда Николь садилась за руль.
  
  — Что произошло? — спросил Льюис.
  
  — Ее очень вовремя вызвали на какое-то срочное задание.
  
  И мы тоже выехали на шоссе.
  
  Через час мы попали в густой транспортный поток. Теперь уже стало трудно держать постоянную скорость. Судя по звуку покрышек, в одном месте мы пересекли длинный мост.
  
  Да, мы явно проезжали через густонаселенный район. Шум моторов других машин, звуковые сигналы, музыка из магнитол доносились постоянно. Мы свернули налево, потом направо и снова налево. А вскоре число поворотов уже не поддавалось ни подсчету, ни запоминанию.
  
  Наконец микроавтобус остановился и стал двигаться задним ходом. Шум двигателя изменился, чуть отдаваясь эхом, словно мы заехали в гараж или в узкий проезд между домами. Николь заглушила мотор, и они с Льюисом оба вышли наружу. А через несколько секунд открылись и задние двери.
  
  — Эй, мы прибыли на место, — сказала Николь.
  58
  
  Это не может означать ничего серьезного, размышлял Говард, едва закончив говорить по телефону с Льюисом. Он нервно расхаживал по своей роскошной гостиной, пытаясь все обдумать. Звонок в дом Килбрайда от кого-то, кто представился Биллом Клинтоном, Льюис, несомненно, воспринял правильно. Звонил какой-то сумасшедший. Или даже это действительно мог быть Клинтон, но только другой. Говард тоже был в разное время знаком с Франклином Клинтоном, Робертом Клинтоном и даже Элеанорой Клинтон. В Промис-Фоллз мог жить десяток Клинтонов, как и в любом другом американском городе.
  
  И как бы ни был Говард обеспокоен возможными интригами ЦРУ против него самого и Морриса, все равно участие в деле бывшего президента представлялось полной бессмыслицей. Это казалось даже более невероятным, чем участие известного иллюстратора из Вермонта в секретном расследовании.
  
  Впрочем, уже скоро он с этим разберется, как только лично допросит Рэя Килбрайда и его брата. У него не было ни малейших сомнений в том, что Льюис, сам заваривший всю эту кашу, и женщина, которую он привлек к исполнению заказа, сумеют заставить их заговорить.
  
  Между тем Говарда волновало и то, с какой целью Льюис продолжал сотрудничать с той женщиной и сейчас, когда — как от души надеялся Говард — им предстояло разрубить все запутанные узлы, замести все следы в этом так неудачно сложившемся с самого начала деле? Но в глубине души ответ был ему известен. Как только все закончится, Льюис сведет последние счеты. Ее ошибка слишком дорого стоила им всем. А Говард давно был знаком с Льюисом, чтобы не знать: подобного он не прощает никому.
  
  Льюис сделает так, как посчитает нужным. И ему, Говарду, нет необходимости даже думать об этом.
  
  Прошло почти три часа, прежде чем Льюис позвонил снова.
  
  — Мы прибыли.
  
  — Я к вам скоро присоединюсь, — сказал Говард.
  
  Они приехали в Нью-Йорк слишком поздно. Намного позднее, чем намечали. Говард уже не успевал встретиться с Моррисом Янгером. Придется позвонить ему из машины и все отменить.
  
  Говард вышел из парадного подъезда своего дома на Восемьдесят первой улице. Его черный «мерседес» был припаркован у тротуара чуть в стороне. Он приблизился к нему, встал рядом с водительской дверцей, достал мобильный телефон и набрал номер Морриса.
  
  — Привет! — сказал тот. — А я уже в пути.
  
  В трубке были слышны приглушенные шумы, издаваемые двигателем машины. Моррис сидел в своем лимузине, который вела Хизер — теперь его постоянный личный шофер, которого он мог вызвать в любое время дня и ночи семь дней в неделю.
  
  — Прости, Моррис, но, боюсь, нашу встречу придется перенести.
  
  — Что стряслось, старина?
  
  — Похоже, меня где-то просквозило. Наверное, простуда или грипп. Давай созвонимся утром. Может, сумеем встретиться завтра. Еще раз тысяча извинений.
  
  — Жаль. Я с нетерпением ждал нашей встречи, но уж если ты болен, то лечись как следует, не надо себя перегружать.
  
  — Спасибо за моральную поддержку. — Говард выдавил смешок. — А наши планы мирового господства подождут и до завтра.
  
  Он открыл дверцу машины и скользнул за руль, не переставая прижимать к уху трубку телефона.
  
  — Конечно, — произнес Моррис. — Тогда и поговорим.
  
  Говард отключил телефон, швырнул его на мягкую кожу пассажирского сиденья и захлопнул дверцу. Затем включил зажигание и тронулся в путь.
  
  Хизер как раз свернула на Восемьдесят первую улицу, когда сидевший сзади Моррис сочувствовал заболевшему другу и договаривался созвониться с ним завтра.
  
  — Разве это не машина мистера Таллимана впереди нас, сэр? — спросила она.
  
  Моррис переместился в центр сиденья, склонился вперед, всмотрелся сквозь лобовое стекло и действительно увидел, как «мерседес» Говарда отъезжает от тротуара.
  
  — Интересно, — пробормотал он. — Он, значит, достаточно хорошо себя чувствует, чтобы сесть за руль.
  
  — Хотите, чтобы я догнала его и посигналила?
  
  — Этого нам делать не следует.
  
  — Тогда домой?
  
  — Нет. Давай проследим, куда он отправился.
  
  Они следовали за Говардом до Четвертой Восточной улицы. Там он припарковал свою машину и направился ко входу в какой-то магазин, в витринах которого не было ни огонька. Слева от магазина тянулся узкий проулок, где стоял белый микроавтобус.
  
  — Как называется это заведение? — спросил Моррис.
  
  В последние годы у него стало слабеть зрение, но Хизер видела ночью с зоркостью совы.
  
  — «Антиквариат Фабера», — ответила она.
  
  В витринах было темно, но ей показалось, будто в них выставлены детские игрушки, каких уже больше не выпускали. Металлические машинки, старые паровозы, примитивные роботы, что-то вроде собранного из конструктора подъемного крана, коробки с настольными играми.
  
  — Зачем его понесло в магазин игрушек ночью? — удивился Моррис. — Видно же, что он закрыт.
  
  — Да, — кивнула Хизер, — но внутри кто-то есть. В глубине я только что видела свет, правда, всего лишь проблеск.
  
  Но Моррис и сам наблюдал, как кто-то отпер дверь, открыл ее ровно настолько, чтобы Говард смог войти, и снова закрыл. Через несколько секунд свет вдали мелькнул вновь, словно ненадолго отдернули штору, а потом магазин погрузился в темноту.
  
  — Что ж, подождем, — усмехнулся он.
  59
  
  Вечером на заседании городского совета Промис-Фоллз разгорелись горячие дебаты, стоит ли продавать на территории города места под рекламу. В предложенном проекте предполагалось, что любой бизнесмен сможет заплатить за право установить вывеску типа «Эти зеленые насаждения содержатся на пожертвования…» — и далее следовало название фирмы. Под эти «украшения» можно было найти определенные точки рядом со всеми скверами, парками и клумбами города, чтобы жители видели их и на засеянном тюльпанами пространстве к югу от центра, и на цветущей разделительной полосе Саратога-стрит, и даже на небольшой лужайке ближе к западной окраине, где владельцам собак разрешалось спускать своих питомцев с поводка. Некоторые члены совета сразу заявили, что подобная реклама изуродует городской пейзаж. Другие приветствовали проект как отличную возможность пополнить городскую казну, не поднимая налогов. Кто-то тут же вылез с актуальным вопросом: «А если владельцу секс-шопа вздумается стать спонсором сквера прямо напротив церкви? Об этом кто-нибудь подумал?»
  
  Джули Макгил сидела за отведенным для прессы столом, делала заметки и пыталась изображать, что обсуждаемая тема ее интересует. На самом же деле Джули в тот момент волновало только, не ошиблась ли она в выборе вина, которое собиралась привезти домой Рэю.
  
  Она ведь не знала, предпочитал он красное или белое. А может, не любил вина вовсе? Они были недолго знакомы, чтобы Джули успела изучить его вкусы. А потому по дороге на заседание совета купила две бутылки калифорнийского красного, бутылку калифорнийского белого, бутылку французского вина и упаковку пива «Амстел».
  
  Но теперь главная проблема заключалась в том, что все это ей пришлось оставить в машине на стоянке перед зданием городского совета. Не придешь ведь к мэру со словами: «Привет! Не могли бы вы поставить мои бутылки в холодильник, пока я буду записывать всю ту ерунду, которую в ближайшие два часа будете нести вы и другие члены совета?» Ладно. Положим, красное вино — отдельный разговор. Его и не следует охлаждать, хотя Джули все равно имела привычку делать это. Значит, когда она приедет к Рэю, можно будет начать с красного, а бутылки с белым сунуть примерно на полчаса в морозильник.
  
  Боже, все эти тревоги из-за напитков! Джули ощутила себя старшеклассницей. Впрочем, следовало признать, что ее отношение к данной теме с годами претерпело незначительные изменения. Какая разница, что пить? Главное — добиться нужного эффекта, и тогда им, может, удастся довести до конца уже однажды начатое.
  
  Чтобы закончить работу, ей не требовалось даже возвращаться в редакцию. Для сотрудников «Стандард» отвели небольшой кабинет прямо в здании мэрии. Джули заскочит туда, настрочит на компьютере заметку о дурацком заседании, отправит файл и уберется отсюда как можно скорее. Она поверить не могла, что эти головотяпы всерьез обсуждали подобный проект. С ее точки зрения, только законченный кретин мог считать, будто вздорная табличка рядом с розами, тюльпанами и азалиями — это хорошая и полезная идея. Правда, чтобы стать членом совета, требовались не мозги, а всего лишь голоса избирателей.
  
  И Джули продолжала сидеть там, делать пометки в блокноте, жалея, что не может продолжить наводить справки об Эллисон Фитч. Кем была эта женщина, почему исчезла, как случилось, что ее нашли мертвой во Флориде через много месяцев после того, как она пропала из своей квартиры в Нью-Йорке? Джули была уверена, что после того как она во всем разберется (если это вообще возможно), у нее получится прекрасный журналистский материал, который, однако, сложно будет опубликовать в ее газете. «Какое отношение все это имеет к Промис-Фоллз?» — спросит ее редактор. Нужно будет придумать, как подать данную тему. И здесь ей поможет Томас, случайно положивший начало всей этой истории, когда изучал города через сайт «Уирл-360».
  
  Но захочет ли Томас стать героем газетной статьи? И как будет реагировать на это Рэй? Джули в свое время написала немало очерков и репортажей, нисколько не беспокоясь, что задела каким-то образом чувства других людей или могла причинить им неудобства. Но сейчас об этом следовало побеспокоиться в первую очередь. Ничего, она найдет выход из положения.
  
  Между тем садово-рекламные дебаты завершились, вылившись в смелое решение не решать ничего немедленно, а передать дело на дальнейшее рассмотрение специальной комиссии. Остальные пункты повестки дня оказались настолько незначительными, что Джули почувствовала себя вправе на этом закруглиться. Она собрала свои вещи, быстро написала заметку и передала ее в редакцию «Стандард». Потом бросилась к своей машине, убедилась, что ее винный «погреб» позади переднего сиденья на прежнем месте, и двинулась к выезду из города в сторону дома Килбрайдов.
  
  Она находилась уже в двухстах ярдах от нужного места, когда с подъездной дорожки ей навстречу вырулил белый полугрузовой микроавтобус. Свет его фар промелькнул мимо нее. Джули не заметила, кто вел машину. Ей не показалось это хоть сколько-нибудь важным. И вообще поначалу Джули не была даже полностью уверена, что микроавтобус отъехал именно от дома Рэя.
  
  Единственное, что она сделала, — это бросила взгляд на удалявшийся фургон в зеркальце, успев заметить, что в одном из его задних габаритных фонарей перегорела лампочка. Джули включила «мигалку», свернула на подъездную дорожку и подкатила к крыльцу. Машина Рэя оказалась на месте, как и старый «крайслер», принадлежавший прежде его отцу, а сам дом был залит светом, словно там что-то вовсю праздновали. В гостиной горела люстра, и даже комната Томаса на втором этаже показалась ей освещенной ярче, чем обычно.
  
  Джули выбралась из машины, взяла пакеты, поднялась по ступеням крыльца и постучала в дверь. Примерно через десять секунд, когда на стук никто не вышел, она приоткрыла дверь и окликнула хозяев:
  
  — Привет! Есть кто дома?
  
  Подождала немного. Не услышав ответа, крикнула громче:
  
  — Рэй! Где ты? Я не могу выпить все вино одна! Хотя, если заставишь, попробую.
  
  Никакой реакции.
  
  Она вошла в дом, пристроила пакеты в первом попавшемся кресле и заглянула в кухню. Там никого не оказалось. Джули вернулась к лестнице и воскликнула:
  
  — Эй, есть кто наверху?
  
  Потом поспешно поднялась, перешагивая через две ступени, сунула голову сначала в комнату Томаса, затем в гостевую и, наконец, в бывшую спальню их отца. Дверь в ванную была распахнута.
  
  Что-то странное в комнате Томаса…
  
  Джули вернулась туда, вошла в комнату и сразу поняла, что зацепило ее внимание на подсознательном уровне минутой ранее. Ворох никуда не подключенных кабелей. И чернота на всех трех мониторах. Самого компьютера на месте не оказалось.
  
  — Какого?… — пробормотала Джули, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание.
  
  Она спустилась вниз и, проходя мимо кухни, заметила свет, пробивавшийся из-за полуоткрытой подвальной двери.
  
  — Вы внизу? — крикнула она.
  
  Никто не откликнулся, и Джули спустилась в подвал. И нечто на полу сразу бросилось ей в глаза. Нечто гораздо более тревожное, чем пропавший компьютерный терминал. Пара белых пластмассовых наручников.
  
  — Нет. Не может быть, — прошептала Джули.
  
  Она кинулась наверх и выбежала через заднюю дверь. Оказавшись на краю склона к оврагу, принялась выкрикивать имена Рэя и Томаса. Вскоре, не переставая кричать, бросилась к амбару.
  
  — Ну и дура же я! — обругала себя Джули и вернулась к машине.
  
  Сколько времени она пробыла в доме? Минуты четыре, не более. Но ведь и тот микроавтобус мог за это время удалиться на несколько миль. Оставался ли у нее хотя бы мизерный шанс настигнуть его? Едва ли.
  
  Но это не помешало ей резко развернуться и набрать скорость в пятьдесят миль в час, даже не выехав на шоссе. Машину занесло, она едва ли не опрокинулась, но Джули сумела выровнять ее и вжала педаль газа до упора, помчавшись в ту сторону, куда уехал фургон. Сразу же возник вопрос, что делать, когда она доберется до первого же перекрестка? Свернуть налево? Направо? Двигаться прямо? Джули понятия не имела, в какую сторону уехал микроавтобус. Кроме того, она вообще не могла быть уверена, что именно в нем увезли Рэя и Томаса.
  
  — Черт! — крикнула Джули.
  
  Почему ей сразу в голову не пришло позвонить ему на мобильный? Она вслепую принялась шарить рукой у себя в сумке, лежавшей на пассажирском сиденье, пока не нашла свой сотовый телефон. Джули поднесла его к лицу, одним глазом продолжая следить за дорогой, и кнопкой быстрого вызова набрала номер Рэя. Левой рукой, вцепившись в руль, она держала телефон в правой и ждала ответа. Раздался один гудок, второй…
  
  — Ну же, ответь мне! Возьми свой мобильник, идиот несчастный!
  
  После седьмого гудка включился автоответчик: «Привет! Это Рэй. Я не могу сейчас…»
  
  — Господи! — выкрикнула Джули, но уже не потому, что Рэй не отвечал на звонок.
  
  Ей пришлось резко ударить по тормозам и, уронив телефон, обеими руками упереться в руль, остановив автомобиль и прижавшись к обочине. Впереди на заправочной станции «Экксон» она увидела микроавтобус. Рядом стоял мужчина, который воспользовался колонкой самообслуживания, чтобы заправить свою машину. С того места у края шоссе, где находилась Джули, было трудно разглядеть кабину, но ей показалось, будто она видит чей-то локоть, высунутый из окна со стороны водителя.
  
  Что предпринять? Она не могла даже с уверенностью сказать, что это микроавтобус, который отъехал от дома Рэя. Внешне он, конечно, очень похож. Такой же полугрузовой фургон без окон по сторонам. Может, ей заехать на заправку и встать у соседней колонки? Рассмотреть получше, чей это локоть? Узнать, нет ли кого-то еще внутри? Но она вовремя вспомнила об Эллисон Фитч и об убитой супружеской паре из Чикаго. Если люди, совершившие ту расправу, каким-то образом узнали, что в квартиру стучался именно Рэй, то…
  
  Мужчина установил заправочный «пистолет» на место, закрутил крышку бензобака и отправился к кассе, чтобы заплатить. Значит, они предпочитали рассчитываться наличными, хотя проще было бы вставить в прорезь колонки свою кредитную карточку. Многие люди до сих пор пользовались наличными. Но если ты не хотел, чтобы твои передвижения можно было отследить, тогда уж точно не пользовался кредиткой.
  
  Джули не успела решить, что ей делать, когда события стали быстро развиваться. Мужчина вернулся, уселся на место пассажира, водитель включил габариты, но сзади загорелся только один — значит, это был тот самый микроавтобус, — и вырулил обратно на шоссе. Джули сняла ногу с педали тормоза и поехала вслед. Она держалась на почтительной дистанции. В такое время движение было не слишком оживленным, и потому крупный белый фургон она бы не потеряла даже ночью.
  
  У пары перекрестков микроавтобус заметно замедлял ход, словно шофер не знал, где находится и куда двигаться дальше. Однако уже скоро он заметил выезд на шоссе между штатами и свернул на юг. Если держать этот же курс еще примерно два часа, он приведет в Нью-Йорк.
  
  Джули бросила взгляд на прибор, показывавший уровень топлива. Примерно половина бака. И теперь ей оставалось лишь молить Всевышнего, чтобы ей хватило бензина, куда бы ни направлялся микроавтобус.
  
  На шоссе Джули еще немного отстала от фургона, чтобы не попасть на глаза его водителю и не вызвать подозрений. Ее мобильник валялся на коврике перед пассажирским сиденьем. Она отстегнула ремень и осторожными, а потому неуклюжими движениями стала тянуться к телефону правой рукой, причем голова опустилась под панель приборов, хотя ей как-то удавалось все же вести машину по прямой линии. Посматривая то на дорогу, то на дисплей мобильного телефона, Джули связалась с полицейским управлением Промис-Фоллз, представилась репортером «Стандард» и попросила соединить ее с детективом Барри Дакуэртом.
  
  — Его дежурство давно закончилось, — ответила диспетчер.
  
  — Тогда найди его и передай, чтобы немедленно перезвонил мне! — крикнула Джули.
  
  — Извините, что это за тон вы себе позволяете? — пискнула девушка.
  
  Но Джули вместо ответа лишь продиктовала ей номер своего сотового, а потом сказала уже спокойнее:
  
  — Просто передайте ему, что я звонила и он мне срочно нужен. Хорошо? Дело касается Килбрайдов.
  
  — Постараюсь для вас это сделать, — холодно промолвила дежурная и отключила связь.
  
  Дьявол! Надо же ей было так нагрубить диспетчеру! Теперь шансы, что ее просьбу выполнят, свелись к минимуму.
  
  Не прошло и нескольких секунд после окончания ее разговора с дежурной, как машину Джули обогнал патрульный полицейский автомобиль, появившийся так внезапно, что любого на ее месте мог хватить сердечный приступ. У нее сразу мелькнула безумная мысль, что это как-то связано с ее звонком в Промис-Фоллз, однако она заметила, что машина принадлежит полиции Нью-Йорка и, видимо, находится на обычном задании.
  
  Джули видела, как она сблизилась с микроавтобусом, некоторое время ехала сзади, а через минуту включила проблесковый маяк.
  
  — Отлично! — воскликнула она, когда фургон вынудили остановиться на обочине.
  
  Джули и сама съехала с шоссе, выключила фары и подфарники, но продолжала двигаться вперед, сокращая дистанцию между собой и патрульной машиной, чтобы лучше видеть происходившее. Она наивно посчитала, что если права и Рэй с Томасом действительно насильно увезены в фургоне, то на этом все и закончится. Спасение подоспело вовремя.
  
  Женщина-полицейский подошла к микроавтобусу. Она о чем-то заговорила с водителем. Видимо, потребовала предъявить техпаспорт машины и права. Затем вернулась к своему автомобилю и села за руль, пока в фургоне терпеливо ждали.
  
  — Давай же, давай! — не удержалась Джули от восклицания.
  
  Прошло три минуты, прежде чем женщина-коп вернулась к фургону и вручила водителю бумаги. А потом… Водитель тоже оказался женщиной, причем яркой блондинкой. Она вышла из кабины и направилась к задней части микроавтобуса.
  
  — Открой дверь, открой дверь, открой дверь!
  
  Но не успела блондинка даже начать отпирать замок, как офицер полиции развернулась, подбежала к своему автомобилю, села за руль и умчалась.
  
  — О нет!
  
  Джули догадалась, что случилось. Вызов по рации. Вероятно, по гораздо более важному делу. Но все же женщина что-то заподозрила. Может, пока она разговаривала с девушкой, сидевшей за рулем, ей бросилось в глаза нечто внутри фургона. Разумеется, людей она разглядеть не могла. Люди, спрятанные в фургоне, живые или мертвые, не дали бы ей так просто уехать по другому вызову. Тогда что же она видела? Какой-нибудь крупный ящик? Нечто вроде контейнера, куда легко запереть двух человек? Ясно одно: что-то она все-таки заметила.
  
  — Вот дерьмо! — не сдержала эмоций Джули, когда последние отсветы маяка патрульного автомобиля растворились в темноте.
  
  Женщина вернулась в микроавтобус, и вскоре он снова тронулся с места. Джули последовала за ним. Прошло еще около двадцати минут, когда ее мобильник подал сигнал вызова. Она ответила, даже не посмотрев, кто звонил.
  
  — Алло!
  
  — Говорит детектив Дакуэрт. Что с вами стряслось, мисс Макгил, если вы так обидели нашу дежурную?
  
  — Я думаю… То есть должна признаться, что не знаю этого наверняка, но возникли основания полагать, что Рэя Килбрайда и его брата похитили.
  
  — Невероятно! С чего вы это взяли?
  
  Ей пришлось в деталях рассказать детективу о том, как она зашла в дом Килбрайдов вскоре после того, как от него отъехал микроавтобус. О том, что в доме никого не оказалось. О пропавшем компьютере и найденной паре пластиковых наручников. О том, как бросилась в погоню.
  
  — Он должен был мне перезвонить, — произнес Дакуэрт.
  
  — Что?!
  
  — Рэй Килбрайд сам связался со мной. Но наш разговор прервали. Он сказал, что скоро перезвонит, но так и не сделал этого.
  
  — Значит, я права, — твердо заявила Джули. — Их все-таки похитили.
  
  — Кому, черт возьми, это могло понадобиться? Я немедленно отправлюсь в дом Килбрайдов и проверю, что там творится. Вы записали регистрационный номер микроавтобуса?
  
  — Когда у меня была такая возможность, не обратила на него внимания. А сейчас я слишком далеко, чтобы разобрать его.
  
  — Хорошо. Обо всем, что будет происходить с машиной, сообщайте мне по этому номеру. Я звоню с мобильного. Он у вас отобразился?
  
  — Да.
  
  И Джули продолжила преследование.
  
  В самом дальнем конце туннеля Линкольна произошла авария. Транспортный поток пропускали по одной машине, как сквозь бутылочное горлышко. Белый фургон отделяли от Джули всего пять других машин. Но как только он миновал место происшествия, сразу резко ускорился.
  
  Когда же Джули проехала мимо двух идиотов, у которых были лишь слегка помяты бамперы, и оказалась на острове Манхэттен, микроавтобуса уже и след простыл.
  
  — Черт! — в отчаянии крикнула она, чуть не отбив себе кулаки о рулевое колесо.
  60
  
  Сняв с меня покрывало и вытащив из микроавтобуса, Николь и Льюис разорвали ленту, связывавшую мне ноги, но маску оставили на месте. Они провели меня через дверь, а потом через какое-то помещение, которое показалось мне коротким коридором. В одном месте я плечом задел стену, доски пола поскрипывали под ногами. Все это время меня держали за плечи, направляя движение. Те же руки заставили меня остановиться и развернуться на сто восемьдесят градусов.
  
  — Садись, — приказал Льюис.
  
  Он завел мои скованные руки за спинку на ощупь обычного деревянного стула и толчком заставил упасть на него. Потом несколькими оборотами клейкой ленты обмотал меня вокруг пояса, надежно прикрепив к стулу. Закреплять лодыжки к ножкам стула не пожелал, и как только у меня появлялась возможность, я делал ступнями круговые движения, восстанавливая циркуляцию крови. Внезапно кто-то пальцами вцепился в мою лыжную шапку-маску и резким рывком стащил ее с меня, вырвав при этом клок волос.
  
  Я заморгал, чтобы глаза привыкли к свету, который, впрочем, оказался тусклым. Прямо передо мной стоял Льюис, но он почти сразу сделал шаг в сторону, чтобы пропустить Николь. Та привела в комнату Томаса. Его таким же образом пристроили на другой стул в паре футов от моего, примотали лентой, и Николь сдернула с него вязаную шапочку. Как и я, он какое-то время моргал на свету, а затем бросил на меня испуганный взгляд.
  
  — Я принесу компьютер, — сказал Льюис, — и заодно сообщу Говарду, что мы уже здесь.
  
  Мы находились в комнате без окон размерами примерно двенадцать на двенадцать футов, и выглядела она как подсобное помещение магазина. В одном углу стояло тяжелое, старинной работы бюро с поднятой выдвижной крышкой, чтобы освободить место для компьютера. Многочисленные полочки и ячейки были буквально забиты счетами, кассовыми ордерами, газетными вырезками. Стены почти по всему периметру покрывали полки, сколоченные из тех же грубых досок, что и пол. Полки же были сплошь уставлены старыми книгами с покоробившимися переплетами, антикварными часами, статуэтками из коллекции фирмы «Ройал Долтон», фотоаппаратами с объективами на мехах, раздвигавшихся подобно аккордеонным. Но больше всего тут было игрушек. Почти столетние легковые машины и грузовики из жести, краску с которых много лет назад соскребли дети. Шеренги оловянных солдатиков. Цельнолитые модели автомобилей, какими малышом играл я сам. Мне бросилась в глаза автоцистерна с надписью «Эссо» — точно такую же отец подарил на мой третий день рождения. Рядом стоял целый парк машин Бэтмана из металла или пластмассы, разнообразных размеров. Набор дротиков и мишеней для игры в дартс на лужайке, какую практиковали и мы сами, пока Томас однажды случайно чуть не насадил на острие соседскую собаку. Красный детский шлем пожарного с названием «Тексако», выведенным золотом по козырьку. Штабеля коробок с настольными играми, основанными на давно забытых телевизионных сериалах вроде «Христофора Колумба», «Мужчины, который стоил шесть миллионов», «Банды Брейди» или «Тайного агента». И конечно же, куклы. Барби всех видов, тряпичные Рэггеди-Энн, «Капустная семейка» в полном составе, младенцы в натуральную величину, закрывавшие глазки, если их клали на спину. У многих не хватало конечностей и голов. На отдельной полке выстроились старые железные роботы, на соседней красовались жестяные паровозы, которые, казалось, пострадали в крупных железнодорожных катастрофах. В трех черных и плотных с виду резиновых шариках размерами примерно с мяч для сквоша я узнал популярные в шестидесятых годах «попрыгунчики» — стоило кинуть такой, как он начинал метаться по всему дому, отскакивая от стен, потолка, пола и мебели. Но, глядя на все эти сокровища прошлого, я не испытывал ностальгии. Мной владело только одно чувство — страх. Сводящий с ума страх.
  
  Льюис вернулся с компьютерным терминалом и поставил его на бюро. Он отсоединил несколько кабелей от уже стоявшего там компьютера и подсоединил к машине Томаса.
  
  Ровным и спокойным тоном к нам с Томасом обратилась Николь:
  
  — Кое-кто приедет, чтобы вас допросить, а потому ленту с ваших ртов придется снять. Если один из вас начнет орать, я сделаю больно другому. Очень больно. Ясно?
  
  Мы с братом кивнули. Николь сорвала с меня обрывок ленты резким и небрежным движением. Я поморщился, облизнул губы, почувствовав привкус крови. Когда она проделала то же самое с Томасом, тот вскрикнул и жалобно сказал:
  
  — Больно же! — как школьник, которого ударили хулиганы на перемене.
  
  Но потом он виновато посмотрел на Николь.
  
  — Простите. Я буду вести себя тихо. Не обижайте Рэя.
  
  — Ты в порядке? — спросил я его.
  
  Он покачал головой:
  
  — Нет. У меня болят губы, а рук я совсем не ощущаю.
  
  Своих я не чувствовал тоже. Пластмассовые наручники почти полностью пережали кровеносные сосуды. И я обратился к Николь:
  
  — У моего брата руки уже посинели. Да и мои тоже. Нельзя ли что-то с этим сделать?
  
  Льюис достал из рюкзака кусачки с оранжевыми ручками.
  
  — Только без глупостей, — предупредил он, обрезая на мне наручники, но тут же прикрутив кисти рук к спинке стула клейкой лентой.
  
  Кровь начала приливать в мои пальцы, и я сжимал и разжимал кулаки, чтобы онемение ослабло. Льюис снял наручники с Томаса, вернулся к компьютеру, еще раз проверил провода и нажал кнопку включения.
  
  — Все материалы в моем компьютере носят секретный характер, — заявил Томас.
  
  Легким голубым свечением ожил монитор, показав рабочий стол компьютера, на котором было всего три «иконки»: одна, чтобы заходить на сайты в Интернете, вторая для почты и третья — «мусорная корзина».
  
  Льюис вошел в Сеть и проверил папку «История», чтобы взглянуть на предыдущие посещения сайтов. На сей раз у Томаса не было возможности по старой привычке очистить ее перед сном, но там ничего особенного не содержалось — десятки ссылок на «Уирл-360», вот и все.
  
  — Ты что, даже порнушку не смотришь? — спросил Льюис.
  
  Томас, для которого так и осталось загадкой, всерьез ли был задан вопрос, ответил:
  
  — У меня нет на это времени.
  
  Льюис между тем переходил с одной ссылки на другую, перемещаясь из города в город. По всем тем местам, какие Томас успел посетить сегодня. Точнее — уже вчера.
  
  — За каким… Впрочем, пусть тебя спросит об этом Говард. Нет смысла повторять дважды.
  
  Он вышел с сайта «Уирл-360» и щелкнул по почтовой программе.
  
  — Ему нельзя читать моих писем, — сказал мне Томас, а затем из него посыпались вопросы: — В каком городе мы находимся? На какой улице? По какому адресу?
  
  Меня тоже это интересовало, хотя мое любопытство не было столь детальным. Нас везли достаточно долго, чтобы мы успели оказаться в Нью-Йорке, Бостоне или Буффало, как и еще в нескольких десятках крупных городов. С таким же успехом это могла быть Филадельфия.
  
  Николь не обратила на вопросы Томаса никакого внимания. Как и Льюис. Брат посмотрел на меня:
  
  — Я хочу домой.
  
  — Знаю, знаю. Потерпи немного.
  
  Льюис открывал одно электронное письмо за другим, в недоумении качая головой и явно не понимая, какие цели преследовал Томас, чуть ли не ежедневно направляя свои сообщения в ЦРУ.
  
  — Это что еще за бредятина?
  
  И он продолжил читать сообщения, а Николь от нечего делать прошлась по комнате. Сняла с полки книгу, открыла обложку, закрыла и поставила на место. Взяла куклу, которую рассматривала как предмет из другой галактики.
  
  — Моя мать запрещала мне играть в куклы, — вдруг произнесла она.
  
  Вскоре все вскинули головы, услышав стук. Он донесся не с той стороны, откуда привели нас. Мне показалось, будто мы вошли в комнату откуда-то с тыла, а стук раздался со стороны улицы. Льюис оставил компьютер и откинул зеленый полог, заменявший дверь между подсобкой и магазином. Когда свет ненадолго проник в торговый зал, я успел заметить множество других стеллажей, на которых более тщательным образом были выложены сотни старых игрушек.
  
  — Это он, — сказал Льюис, не обращаясь ни к кому из нас конкретно, и выскользнул за занавес.
  
  Кто он? Уже несколько раз упоминалось, что какой-то человек хочет с нами поговорить. Некто, кому подчинялись Льюис и Николь. Я был сейчас перепуган ничуть не меньше, чем с самого момента, когда нас увезли из дома, но меня охватило и любопытство. Человеку, который знал, что скоро умрет, каждая новая встреча помогала хотя бы немного отвлечься от мрачных мыслей.
  
  Я услышал, как звякнул колокольчик над входной дверью, когда Льюис открыл ее. Донеслись звуки приглушенного разговора и приближавшиеся к нам шаги.
  
  — Что это за странное место? — раздался мужской голос.
  
  — Им владеет один из тех парней, которые помогли нам перевезти труп Бриджит, — ответил Льюис. — Он повернут на игрушках.
  
  Бриджит?
  
  Вновь появился Льюис, придержав полог, чтобы дать войти плотного сложения коротышке с лысеющей головой, которому я бы дал лет пятьдесят. Он был в пальто из верблюжьей шерсти или кашемира, под ним виднелся дорогой костюм. Он сразу же оглядел нас с Томасом. И меня удивило, что вид у него был скорее ошарашенным, чем угрожающим.
  
  — Значит, это и есть те парни? — обратился он к Льюису.
  
  — Да.
  
  Потом мужчина переключил внимание на Николь. Та уже поставила куклу на место и стояла теперь, опершись спиной на полку с книгами и скрестив руки на груди.
  
  — Ты… — злобно и презрительно процедил он. — Это ты, мерзавка, все нам испортила!
  
  — Мне тоже приятно наконец лично познакомиться с вами, Говард. — Николь выдержала его пристальный взгляд.
  
  Говард сделал вид, будто его больше интересуем мы с Томасом, и снова посмотрел на нас.
  
  — Ты кто такой? — спросил он, обращаясь ко мне.
  
  — Рэй Килбрайд. А это Томас, мой брат.
  
  — Прикажите этому человеку… Льюису… Прикажите ему больше не трогать мой компьютер! — воскликнул Томас.
  
  Говард повернулся к Льюису.
  
  — Ты его подключил?
  
  — Да. И там полно всякой ерунды. Куча каких-то электронных писем.
  
  Говард сунул руку во внутренний карман пиджака и достал тонкий футляр с очками для чтения.
  
  — Открой несколько для примера.
  
  Льюис защелкал «мышью». Говард быстро просмотрел пару писем.
  
  — И что, они все такие же?
  
  — Да.
  
  — Все адресованы Биллу Клинтону с копией для ЦРУ?
  
  — Да.
  
  Говард бросил взгляд на нас, а потом снова обратился к Льюису:
  
  — Расскажи еще раз о том телефонном звонке.
  
  — Кто-то позвонил им домой, попросил одного из них к аппарату и представился Биллом Клинтоном.
  
  — Но ты же добавил, что голос не был похож?
  
  Льюис пожал плечами:
  
  — Вообще-то я никогда с ним сам не беседовал, но голос мне показался непохожим.
  
  — По телефону голоса многих людей звучат иначе, — вставил реплику Томас.
  
  Говард продолжал смотреть на монитор.
  
  — Все эти письма ты нашел в папке «Исходящие»?
  
  — Да, — ответил Льюис.
  
  — А что с «Входящими» и с удаленными сообщениями? Там есть ответы от Билла Клинтона или от кого-нибудь из ЦРУ?
  
  Льюис проверил еще раз:
  
  — Пусто.
  
  — Ясно, — усмехнулся Говард.
  
  Он вышел за занавес и вернулся со стулом. Поставил его напротив нас с Томасом и обратился ко мне:
  
  — Рэй, у меня есть несколько вопросов, на которые мне нужны честные ответы. Надеюсь, ты понимаешь, что произойдет, если я их не получу?
  
  — Да, у меня есть об этом представление, — сказал я.
  
  Он медленно кивнул, как будто довольный пока нашим взаимопониманием.
  
  — Мы вернемся к истории с Клинтоном. Но разумно будет начать с главного. На кого ты работаешь?
  
  — На самого себя. Я — иллюстратор. Можно сказать, свободный художник.
  
  — Понятно. И ты, значит, не выполняешь внештатных поручений, не связанных с работой иллюстратора?
  
  — Нет.
  
  — А как насчет тебя? — Он посмотрел на Томаса. — На кого работаешь ты?
  
  — Я тоже вроде как сам себе хозяин, — ответил мой брат. — Но я работаю на ЦРУ.
  
  — Но это не так! — воскликнул я. — Томас…
  
  Жестом Говард показал, чтобы я замолчал.
  
  — Расскажи мне, Томас, какую работу ты выполняешь для ЦРУ?
  
  — Я не имею права вам об этом сообщать, — заявил мой брат. — Это область секретных операций.
  
  Говард поднял брови.
  
  — Вот даже как? Секретных операций?
  
  — Так их назвал президент Клинтон. Но это лишь часть моей работы.
  
  — Если ты сейчас же не начнешь мне все рассказывать, Томас, то я попрошу своих людей сломать твоему брату пару пальцев.
  
  — Не делайте ему больно, — взмолился тот, но я мог видеть, как ему трудно — он стоял перед мучительной необходимостью пожертвовать мной, чтобы сохранить в тайне свою миссию.
  
  — Лучше расскажи им все, — сказал я, решив сыграть на знании его искаженных представлений о происходящем. — Мне не страшна боль, поверь, Томас. Уверен, им и так почти все известно.
  
  Брат кивнул. Причем трудно было определить, поверил ли он мне на самом деле или же испытывал облегчение, решив, что может все рассказать Говарду, не чувствуя при этом за собой вины.
  
  — Что ж, — начал Томас, — я готовлюсь прийти им на помощь, когда все компьютерные карты перестанут существовать, потому что рано или поздно так оно и случится. Но я также должен быть на связи с ними, если у одного из агентов возникнут проблемы. Например, если их человек в Мумбаи должен срочно скрыться, но не знает, куда бежать, он может позвонить мне, и я укажу точный маршрут.
  
  Все это было произнесено тоном ученика, вызванного к доске и хорошо усвоившего материал.
  
  — Объясни подробнее, — велел Говард.
  
  — Что именно?
  
  — Все.
  
  — Я запоминаю карты, планы городов, вид улиц. И когда карты перестанут быть доступными, мне легко будет прийти на помощь.
  
  — На компьютере он действительно пользовался только сайтом «Уирл-360», — сказал Льюис.
  
  — Ты запоминаешь улицы с помощью «Уирл-360»? — спросил Говард.
  
  — Да, — подтвердил Томас.
  
  Говард улыбнулся и постучал себя пальцем по лбу.
  
  — И ты хранишь это у себя вот здесь?
  
  — Разумеется.
  
  — И как же это будет происходить? Если я дам тебе адрес, ты сможешь описать мне место?
  
  Томас кивнул. Говард окинул его скептическим взглядом, но решил довести игру до конца.
  
  — Хорошо, — кивнул он. — Моя мать живет на Атлантик-авеню в Бостоне. У нее там квартира.
  
  Томас закрыл глаза.
  
  — Рядом с Бич-стрит? Приятное место. Ее апартаменты, случайно, не в том доме, где на первом этаже агентство по продаже недвижимости? Там все тротуары выложены красным кирпичом. Красиво смотрится.
  
  Он открыл глаза. Говард откровенно задергался. Он нервно посмотрел на меня, и я на всякий случай произнес:
  
  — Томас никогда не бывал в Бостоне.
  
  — Ладно, — вмешался Льюис. — Дайте-ка, я попробую. Дом номер 2700 по Калифорния-стрит в Денвере. Между Двадцать седьмой и Тридцать восьмой улицами… Я там вырос, — пояснил он, обращаясь к Говарду.
  
  Томас снова закрыл глаза.
  
  — Одноэтажный синий дом, стоящий в ряд с точно такими же, или шестиэтажный многоквартирный через дорогу, у которого стены внизу выложены белой плиткой, потом кирпичные и опять выложены плиткой у самой крыши, а…
  
  — Бог ты мой! — воскликнул Льюис. — У него в башку встроен компьютер?
  
  — Так какой дом, Льюис? — осведомился Говард. — Из тех, что поменьше, или многоквартирный?
  
  — Шестиэтажка, — тихо ответил Льюис.
  
  Говард протяжно вздохнул, переплел пальцы рук и сложил их на коленях.
  
  — И сколько же городов ты хранишь в памяти, Томас?
  
  — Все.
  
  Говард откинулся на спинку стула, не в силах скрыть изумления.
  
  — Все города Соединенных Штатов?
  
  — Все города мира, — заявил Томас. — Но только я еще не закончил. На этой планете городов очень много. Не спрашивайте меня, например, про Гомес-Паласио в Мексике, куда я пока не добрался. И вообще в мире все еще много населенных пунктов, которые я не успел изучить, — мелких городов и поселков. Потому что моя цель — закончить сначала с большими городами.
  
  — Что ж, очень хорошо, — произнес Говард, бросив взгляд на Николь, которая так и не сменила позы с тех пор, как он обратился к ней. — Значит, нам удалось установить, Томас, что ты действительно обладаешь неким даром свыше. Незаурядным талантом, должен признать, который произвел на меня сильное впечатление.
  
  — Благодарю вас, — улыбнулся Томас, которому, как оказалось, лесть могла быть приятна даже в подобных обстоятельствах.
  
  — Ты действительно запоминаешь улицы, — сказал Говард, не задавая вопроса, а лишь констатируя факт. — Но что означают твои электронные письма?
  
  — Это дополнительная информация, — ответил Томас тоном человека, которому приходится общаться с каким-то недоумком. Словно он хотел сказать: «А что, черт возьми, может это быть еще, по-вашему?»
  
  — Дополнительная информация о чем?
  
  — О том, как продвигается работа над проектом. Когда я запоминаю новые города или крупные районы, то считаю необходимым поставить президента в известность об этом.
  
  — Ты упомянул, что электронные карты могут вдруг исчезнуть. Каким же образом?
  
  Томас окинул Говарда подозрительным взглядом.
  
  — Держу пари, вам все уже самому прекрасно известно.
  
  — А я хочу услышать твое мнение.
  
  — Должна произойти некая катастрофа, при которой все компьютерные карты окажутся стерты. Вирус или нечто подобное. Вероятно, это будут происки врагов США. И это случится, когда все обычные карты уже уничтожат за ненадобностью. Так же, как сейчас происходит с фотографиями. Прежде все печатали снимки, а теперь хранят и отправляют их в электронном виде. Когда произойдет глобальный компьютерный сбой, люди останутся без своих фото. И без географических карт тоже.
  
  Говард снова посмотрел на меня.
  
  — Он это всерьез?
  
  — Да, — ответил я.
  
  — Значит, его странный дар имеет какое-то отношение к твоему появлению у квартиры Эллисон Фитч на Очард-стрит?
  
  Я кивнул:
  
  — Томас, как обычно, занимался изучением улиц, когда заметил в окне изображение женщины. С пакетом на голове. — У меня пересохло во рту, и я облизнул губы. — И он попросил меня проверить, что это.
  
  — Откуда он знал, где нужно искать?
  
  — Томас ничего не знал. Наткнулся на картинку совершенно случайно.
  
  — Чушь! — возразил Говард. — В это я никогда не поверю. Вероятность, что подобное случится, составляла, наверное, один к миллиарду.
  
  — Нет, — возразил Томас. — Вероятность заключается в том, что рано или поздно я увижу все.
  
  Говард повернулся к Льюису.
  
  — А что думаешь ты?
  
  — Даже не знаю. Такая случайность кажется невероятной. Может, его кто-то попросил специально поискать изображение?
  
  — Ведь так оно и было, а, Томас? Тебе кто-то поручил найти его?
  
  — Нет, — ответил он. — Мне никто этого не поручал.
  
  — Даже Билл Клинтон? — усмехнулся Говард.
  
  — Нет. Ему я направлял только отчеты о продвижении работы над проектом. Он был моим связником с управлением.
  
  — Однако он почему-то никогда не отвечал на твои письма. У тебя пусто и в папке «Входящие», и в корзине для удаленных сообщений.
  
  — Он общается со мной, но не через электронную почту.
  
  — Тогда каким же образом?
  
  — Разговаривает со мной. В последнее время пользуется телефоном.
  
  — То есть ты слышишь его голос?
  
  Томас кивнул.
  
  Я был настолько взволнован нашими с Томасом проблемами, возникшими в последние несколько часов, что не успел всерьез обдумать тот телефонный звонок. Мне все еще оставалось не ясно, что он означал, но теперь я уже гадал, нельзя ли как-то использовать его в наших интересах. Мне стало очевидно, что эти трое тоже пока ничего не понимали.
  
  Говард покачал головой и обратился к Льюису:
  
  — В жизни не поверю, что этот чудик запросто общается с бывшим президентом США.
  
  — Согласен, — отозвался Льюис. — Совершенно исключено.
  
  — Томас, — продолжил Говард, — ты посещаешь врача? Я имею в виду психиатра…
  
  — Да. Это доктор Григорин.
  
  — И он выписывает тебе специальные лекарства?
  
  — Не он, а она, — поправил Томас. — Да. Таблетки помогают заглушить голоса. Но президента я иногда все же слышу.
  
  — С телефоном или без телефона, тебе все равно? — уточнил Говард.
  
  — По телефону слышимость лучше.
  
  — Чепуха. Этого просто не может быть.
  
  — Вы совершенно правы, — вмешался я, заговорив таким тоном, словно уже не мог больше молчать, заставив Говарда резко повернуться ко мне. — Совершенно невозможно, чтобы бывший президент Соединенных Штатов звонил такому человеку, как Томас, и пытался использовать его для работы на ЦРУ.
  
  Говард сообразил, что я говорю все это неспроста, и ждал продолжения.
  
  — Однако вы сами видели, на что способен Томас. Он обладает совершенно исключительным даром. Вот только его восприятие реальности сильно отличается от общепринятого. То есть нашего с вами. В совсем юном возрасте ему поставили диагноз — шизофрения.
  
  Брат окинул меня злым взглядом, в котором читалось: «Это не означает, что я не прав!»
  
  Но я развивал свою мысль дальше:
  
  — Понятно, что фантазии об исчезновении карт и про секретные операции — за гранью разумного. Но предположите теперь, что в вашем распоряжении появляется человек, наделенный феноменальным талантом, который к тому же склонен верить во всемирные заговоры и уверен, что в его услугах заинтересованы весьма влиятельные лица. Вы же не позвоните ему и просто скажете: «Привет, я Джон Смит. Не хочешь ли поработать на меня?» Нет. Умнее будет связаться с ним и сказать: «Добрый день. Я — бывший президент Соединенных Штатов Америки. Наша страна сейчас нуждается в вашей помощи».
  
  Говард несколько секунд пристально смотрел меня.
  
  — Хорошо. Так к чему вы клоните?
  
  — Мне ничего не остается, как внести в данный вопрос полную ясность. Я готов подтвердить, что мой брат не работает ни на ЦРУ, ни на ФБР, ни на Билла Клинтона, ни на Франклина Делано Рузвельта. Однако он, сам не догадываясь…
  
  В этот момент я постарался бросить на Томаса виноватый взгляд.
  
  — Ничего не подозревая, он оказывает помощь Карло Вачону.
  
  — Кому? — спросил Томас.
  
  — Вачону? — повторил Льюис. — Главарю мафиозного клана?
  
  Даже Николь, до той минуты изображавшая полное равнодушие к происходящему, насторожилась.
  
  — Главарю мафиозного… — пробормотал мой брат.
  
  — И он ценит талант Томаса так высоко, — продолжил я, — что приказал за ним присматривать. А потому я не исключаю, что его люди уже окружили это место.
  61
  
  — Это невозможно, — заявил Говард. — Совершенно неправдоподобная выдумка.
  
  — Стоп, стоп, стоп! — вдруг вмешался Льюис, жестом привлекая к себе внимание Говарда. — Когда я наводил справки об этом типе, то наткнулся на рисунок, иллюстрацию или карикатуру — называйте, как хотите. И на ней был изображен как раз Карло Вачон.
  
  — Да, — подхватил я. — Я выполнил работу для одного журнала, и рисунок так понравился Вачону, что он захотел купить оригинал.
  
  — Но это же был не светский портрет, — усмехнулся Льюис. — Вачону ты там нисколько не польстил. Он у тебя держит под дулом пистолета статую Свободы.
  
  — Гангстеры обожают подобные шутки, — заверил я. — Как и политики. Даже если это самая злая карикатура, они хотят, чтобы рисунок в рамочке висел у них в офисе. Лучше такая слава, чем никакой.
  
  — Я все равно не верю, — произнес Говард.
  
  — Он даже не предлагал мне денег, хотя я бы их все равно не взял. Понимал, что он хочет получить подарок. Но когда я ему сказал, что готов презентовать оригинал, он пригласил меня на обед.
  
  — Ты обедал с Карло Вачоном? — удивился Говард.
  
  — Да.
  
  — Где?
  
  На раздумья времени не оставалось.
  
  — В отеле «Трибека», — назвал я первое, что пришло на ум, потому что там мы с Джереми недавно встречались с Кэтлин Форд.
  
  — И что же ты заказал?
  
  — Думаете, я помню? Я был перепуган насмерть и прилично выпил для храбрости, а потом еще добавил. Но он был настроен добродушно. Расспрашивал о семье. Я имел глупость рассказать об уникальных способностях Томаса, и Вачон вдруг заинтересовался.
  
  Говард промолчал, словно выжидая.
  
  Но взвился Томас:
  
  — Почему ты мне ничего не рассказывал? Когда это было?
  
  — Подожди, расскажу позднее, — сказал я и вновь обратился к Говарду: — Вачону все теории о глобальных катастрофах до лампочки, но вот для парня, который ориентируется в Нью-Йорке с закрытыми глазами и помнит в деталях каждую улицу, у него вполне могла найтись работенка. И именно та, о которой упомянул Томас. Только на самом деле помощь нужна не попавшим в беду агентам ЦРУ, а людям Вачона.
  
  — Мне все это очень не нравится, Рэй! — воскликнул Томас. — Ты обязан был честно меня предупредить.
  
  — Он не тот человек, которому легко отказать, — продолжил я. — Всем известно, сколько убийств приписывают бандитам Вачона. Я не мог просто сказать, мол, оставь нас в покое.
  
  Говард и Льюис обменялись взглядами, похоже, все еще не понимая, можно ли воспринимать всерьез мою вздорную ложь. Я же добивался лишь одного: выиграть хоть немного времени. Для чего? Ответ не был ясен мне самому. Впрочем, мы пока оставались в живых, и даже в этом заключался определенный позитив. Я размышлял, могут ли нас каким-то образом найти и ищут ли вообще? Джули собиралась к нам вернуться. Как она поступит, застав дом пустым, нас — пропавшими, а машину все еще стоящей на месте?
  
  Говард собирался что-то сказать, но в этот момент зазвонил его сотовый телефон. Он достал трубку, посмотрел, кто его вызывает, и скривился в гримасе. Потом поднес телефон к уху.
  
  — Да, Моррис, слушаю тебя… Нет, не волнуйся, ты меня не разбудил… Да, улегся в постель, но мне что-то не спится… Да, конечно, мог бы позвонить ему завтра же… Согласен, он славно поработал в прошлую кампанию… Нет, что ты, я вполне с этим справлюсь. И еще раз извини за сегодняшнее… Да… На том и порешим… И тебе спокойной ночи.
  
  Говард закончил разговор, убрал телефон и посмотрел на Льюиса:
  
  — Он хотел, чтобы мы сегодня вечером встретились. — Затем вновь устремил все свое внимание на меня. — На чем мы остановились? Ах да! Твоя замечательная история. Так вот, знай, что я нахожу ее по меньшей мере невероятной.
  
  — Что же именно из того, что вы услышали, кажется вам невероятным? — спросил я. — Что мой брат в Интернете напал на след убийства, которое вы совершили? Как это звучит? Вероятно или нет? А насколько вероятно, что вы — банда профессиональных убийц — ухитрились подставиться и оказаться в опасной ситуации? — Я видел, что задел его за живое. — И вообще, если вы мне не верите, почему бы вам не позвонить ему самому?
  
  — Кому позвонить? — спросил Говард.
  
  — Вачону. Свяжитесь с ним лично.
  
  Он рассмеялся.
  
  — Великолепная идея, ничего не скажешь! Позвонить посреди ночи главе самой крупной в Нью-Йорке преступной группировки. Представляю, как он обрадуется! Но с какой стати им приглядывать за Томасом? Почему я должен поверить, что они и сейчас могут следить за этим местом?
  
  Я с трудом сглотнул и ответил:
  
  — Если бы у вас появился столь ценный ресурс, как Томас, вы бы не попытались обеспечить его безопасность?
  
  В глазах Говарда мелькнуло сомнение. Он, конечно, мне не верил, однако не решался попросту отмахнуться от моих россказней.
  
  — Допустим, в вашей сказке есть доля истины, — произнес он. — И Карло Вачон для вашего Томаса как ангел-хранитель. Тогда не он ли приказал ему поискать то изображение в окне?
  
  Как лучше ответить? Да, Вачон все о вас знает, или: нет, ему ничего о вас не известно? Если бы я хотя бы знал, кого на самом деле убили в той квартире, мне было бы легче сориентироваться с ответом. Сначала мы думали, что погибшей была Эллисон Фитч, но в действительности смерть настигла ее совсем недавно. Льюис сказал что-то по поводу «трупа Бриджит», когда Говард приехал. Я понятия не имел ни о какой Бриджит, но допускал, что именно она стала жертвой убийства на Очард-стрит.
  
  А пока мои мысли вот так беспорядочно метались, свое слово вставил Томас:
  
  — Я же говорил вам, что нашел ту картинку совершенно самостоятельно.
  
  Говард откинулся на спинку стула и издал протяжный вздох.
  
  — Будь я проклят, если понимаю, что все это значит! — Он повернулся и посмотрел на Льюиса. — Ведь если этот явно свихнувшийся «человек дождя»[26] действительно наткнулся на изображение в окне случайно, тогда здесь все наши проблемы и заканчиваются.
  
  — Верно, — отозвался Льюис.
  
  — Звонок от Клинтона, письма в ЦРУ… Даже не могу описать, какое облегчение я испытаю, когда полностью спишу это со счетов.
  
  Он задумчиво потер подбородок.
  
  — Но теперь встает вопрос о Вачоне…
  
  — В эту историю я не верю, — заявил Льюис.
  
  Говард обратился к Николь:
  
  — Ты что-то притихла.
  
  Она продолжала молчать.
  
  — У тебя есть какие-нибудь соображения по данному поводу?
  
  — Лично я считаю, что если бы они следили за Томасом, то уже давно пришли бы за ним. И если вы чувствуете, что больше беспокоиться не о чем, то вам осталось всего лишь ликвидировать этих двоих.
  
  — Да, — кивнул Говард. — Пожалуй, я склонен с тобой согла…
  
  Мне кажется, не будет преувеличением сказать, что в следующее мгновение мы все подскочили чуть ли не до потолка. Кто-то вдруг начал громко барабанить во входную дверь.
  
  — О Господи, спаси и сохрани, — пробормотал Льюис.
  
  Говард посмотрел на меня.
  
  — Это они?
  
  Но, заметив, что я и сам лишился дара речи, повернулся к Томасу.
  
  — Вполне возможно, — проговорил мой брат.
  
  Громкий стук продолжался, но сопровождался теперь еще и криками:
  
  — Говард! Говард, открывай! Я знаю, что ты здесь!
  
  Глаза у Говарда грозили вывалиться из орбит. Он выглядел настолько изумленным, каким не был с того времени, как мы впервые встретились.
  
  — Черт! — воскликнул он. — Это Моррис!
  62
  
  Закончив разговор по телефону, Моррис Янгер сказал своему водителю Хизер:
  
  — Больше ждать я не стану. Мне нужно знать, что задумал этот сукин сын.
  
  — Я останусь на месте, — произнесла она.
  
  Моррис вышел из лимузина, бегом пересек улицу и принялся стучать кулаком в дверь.
  
  — Говард! Говард, открывай! Я знаю, что ты здесь!
  
  Он вгляделся в витрину, сложив ладони «лодочками» вокруг глаз. В дальнем конце магазина отчетливо виднелся свет. Через секунду полог откинулся, и показался Говард, направившийся к двери. Отодвинув засов, он приоткрыл створку ровно на шесть дюймов.
  
  — Так вот как мы лечимся, лежа в теплой постели! — воскликнул Янгер.
  
  — Моррис, что ты тут делаешь?
  
  — Открой дверь!
  
  — Моррис, ты не можешь…
  
  Но тот уже уперся в дверь плечом и мощным толчком распахнул ее, заставив Говарда попятиться и опрокинуться навзничь, зацепившись ногой за педальный автомобильчик образца 1950-х годов. Лежа на полу, он беспомощно смотрел на Морриса снизу вверх.
  
  — Лучше ответь, что делаешь здесь ты сам? — громогласно потребовал Моррис.
  
  — Ты должен уйти. Тебе нельзя здесь находиться.
  
  — Я никуда не уйду! Ты обманул меня, Говард. Солгал, будто заболел, ввел меня в заблуждение относительно своих планов на ночь. И у меня уже давно возникло ощущение, что ты лжешь мне постоянно, по любому поводу. Если ты немедленно не объяснишь, что происходит, я…
  
  Он снова бросил взгляд в глубь магазина, где сквозь штору пробивался свет. И были отчетливо видны тени людей.
  
  — Так что же тут происходит?
  
  Говард умоляющим тоном произнес:
  
  — Пожалуйста, Моррис. Тебе лучше сейчас уйти. Это то, чем я всегда занимался для тебя. Делал грязную работу, чтобы ты ни о чем не знал. Скажем так, я готовил сосиски, а никто не хочет знать, из чего именно их готовят. Зато с удовольствием едят. Все, что я делаю, в твоих интересах, но я обязан защитить тебя…
  
  — Заткнись! От твоих метафор просто тошнит.
  
  Он шагнул в сторону занавеса, и Говарду пришлось вцепиться ему в ногу.
  
  — Нет! Не делай этого! — крикнул он.
  
  Моррис пошатнулся, но потом выдернул ногу и ударил Говарда в подбородок мыском своего дорогого, сделанного на заказ ботинка. В три прыжка он оказался у полога, откинул его и заглянул внутрь подсобки. Моррис узнал мужчину — Льюис, работавший на Говарда многие годы, а вот женщину, стоявшую у противоположной стены, он видел впервые. И были здесь еще двое мужчин, привязанных к стульям.
  
  — Привет, Моррис, — сказал Льюис, пока генеральный прокурор с отвисшей челюстью созерцал открывшуюся ему сцену.
  
  Задыхаясь, отирая кровь с подбородка, в комнату вошел Говард.
  
  — Моррис, я же предупреждал тебя…
  
  — Кто эти люди? — спросил Янгер.
  
  — Меня зовут Рэй Килбрайд, — произнес я. — А это — мой брат Томас.
  
  — А вы кто такая? — Моррис повернулся к женщине.
  
  — Неудачница, — усмехнулась она.
  
  — Развяжите этих людей, — приказал он.
  
  Моррис не отдавал распоряжение кому-то конкретному, но явно ожидал, что либо Льюис, либо Говард исполнит его.
  
  — Все не так просто, — проговорил Говард.
  
  — А по-моему, проще некуда, — процедил он. — Или ты думаешь, мне не ведомо, что такое похищение и насильственное задержание?
  
  — Есть вещи, о которых ты не знаешь.
  
  — Так расскажи мне о них.
  
  — Это… будет затруднительно. Все очень сложно.
  
  — Тогда говори медленно и внятно, чтобы я понял.
  
  — Это касается убийства, — произнес человек, которого звали Томас. — Убийства на Очард-стрит.
  
  — Какого убийства? О чем вы?
  
  — Заткнись! — рявкнул Говард. — Моррис, мы с тобой сию же секунду уезжаем отсю…
  
  Он уже схватил Янгера сзади за руку и попытался вытащить из комнаты, но тот освободился.
  
  — Так какого убийства? — повторил он.
  
  И тут человек, которого звали Рэй, ответил:
  
  — Мы не знаем, о ком речь, но, кажется, убитую звали Бриджит.
  63
  
  Стоило мне произнести эти слова, как возникло ощущение, словно из комнаты внезапно и очень быстро откачали весь воздух. Говарда, Льюиса и Николь на наших глазах охватил род паралича. Им явно стало трудно дышать, и они не понимали, как с этим справиться.
  
  А мужчина, которого они называли Моррисом, тоже стоял как громом пораженный. Он казался заледеневшим и пронзенным молнией одновременно. Изумленный моей фразой, в полнейшем шоке от услышанного, Моррис выглядел совершенно сбитым с толку. Но в то же время я заметил по его глазам, как колесики почти сразу завертелись со скоростью нескольких сотен миль в час, обрабатывая только что полученную информацию.
  
  Это был момент, когда все вдруг изменилось. Центр равновесия пошел вразнос, и мы оказались в иной ситуации, нежели пять минут назад. Но я все еще не понимал, на пользу ли были изменения нам с Томасом, хотя совсем недавно полагал, что хуже уже быть не может.
  
  А Моррис… Его лицо показалось мне знакомым… Я не сразу вспомнил, кто он, наверное, потому, что столкнулся с ним при столь необычных обстоятельствах. Если бы я увидел его на телевизионном экране, узнавание произошло бы мгновенно. Но, встретив его здесь, на задворках магазина игрушек, вместе с тремя очень опасными людьми, я напряженно размышлял, откуда я его знаю и кто он такой. Так бывает, когда одна и та же девушка обслуживает каждое утро твой столик в кафе, а потом встречаешь ее в торговом центре. Ты уверен, что знаком с ней, но поначалу ломаешь голову, где же вы встречались прежде.
  
  И потому мне потребовалась минута, чтобы сообразить: этот человек — генеральный прокурор штата Нью-Йорк. Моррис Янгер.
  
  Я много читал о нем, часто видел в выпусках новостей. И, как я теперь вспомнил, несколько месяцев назад его имя повторялось в новостях постоянно. В связи с чем его имя мусолили тогда репортеры? Почему его фотографии постоянно появлялись на полосах газет и телеэкранах? И на всех этих снимках он чаще всего был изображен вместе с очень красивой…
  
  О, дьявол! Я ведь произнес свою фразу, не успев еще увидеть общей картины. Свою фразу про Бриджит. Но теперь я вспомнил все, что писали об этом. Внезапная, необъяснимая кончина Бриджит Янгер, супруги генерального прокурора штата Нью-Йорк. Лишь умевшие читать между строк догадывались, что с ней случилось на самом деле. Она покончила с собой. Вот только Льюис сказал, что владелец магазина помогал ему перевозить труп Бриджит.
  
  Ах, Томас, Томас! Во что же ты ухитрился втравить нас обоих?! Молчание, воцарившееся после моих слов, казалось, длилось несколько минут, если не часов, но в действительности оно продолжалось пять или шесть секунд. Первым заговорил Моррис, и обратился он ко мне:
  
  — Повторите, что вы сказали.
  
  — Убитой женщиной могла быть Бриджит.
  
  Теперь я уже отдавал себе отчет в своих словах. Знал, что произношу имя покойной жены этого человека. Но я мог пока лишь гадать, выглядит Моррис Янгер таким шокированным потому, что ничего не знал, или потому, что обо всем знал я. Ведь он вполне мог сам заказать убийство жены.
  
  Впрочем, это должно было выясниться очень скоро. Хотя бы отчасти.
  
  — О чем говорит этот человек? — спросил Моррис у Говарда, причем так спокойно, что от этого кажущегося равнодушия мороз пробирал по коже.
  
  — Понятия не имею, — ответил тот с излишней поспешностью. — Эти двое — сумасшедшие. Он и его брат. Представь, двое умалишенных разгуливают по городу, распуская бредовые слухи, которые могут сильно повредить тебе. Вот почему нам и пришлось заняться ими.
  
  — Ложь! — возразил я. — Мой брат узнал, что они совершили. И потому они привезли нас сюда, чтобы убить и спрятать концы в…
  
  — Заткни пасть, мразь! — заорал на меня Льюис.
  
  — Нет, пусть продолжает, — велел Моррис. — Я хочу услышать историю, которую рассказывает этот так называемый умалишенный, до конца.
  
  — Томас бродил по Интернету, — объяснил я. — Он использовал программу «Уирл-360». И заметил, взглянув в окно дома на Очард-стрит, как там кого-то убивают. Я уверен, что это была ваша жена Бриджит. Ведь вы ее потеряли?
  
  Он медленно кивнул. Его лицо приняло багровый оттенок.
  
  — Одумайся, Моррис! Ты не должен слушать бредни…
  
  — Все, Говард! — вмешался Льюис. — Довольно.
  
  — Не мешай мне, Льюис. Дай мне…
  
  — Нет. Хватит нести ересь, — заявил Льюис. — Нам пора его посвятить во все. И либо он встает на нашу сторону, либо его тоже придется прикончить.
  
  — Что ты сказал? — Моррис резко повернулся к Льюису. — Кем, черт возьми, ты себя возомнил? Кто ты вообще такой?
  
  — Я — человек, готовый на все, чтобы выжить, — ответил тот. — Как Говард. Как и ты сам. Есть только один способ для нас всех выкарабкаться из этой трясины. Нам необходимо объединиться.
  
  — Что случилось с Бриджит? — спросил Моррис. — Мне нужно знать всю правду.
  
  В комнате снова ненадолго воцарилась тишина, которую нарушил Говард:
  
  — Это был несчастный случай. Произошла невероятная, страшная ошибка.
  
  — Боже! — воскликнул Моррис. — Так это твоих рук дело?
  
  Говард торопливо продолжил:
  
  — Появилась одна женщина. Эллисон Фитч. Она шантажировала Бриджит. Буквально уничтожала ее и грозила разрушить твою карьеру. Мы… То есть я предполагал, что ей известна информация, способная нанести тебе непоправимый вред.
  
  — Говард!
  
  — Это означало твою смерть как политика, Моррис. Сначала я хотел откупиться от нее. Пытался решить проблему с помощью денег, но вскоре стало ясно, что так не получится. Мы с Льюисом обсудили ситуацию и пришли к выводу, что от этой Фитч необходимо избавиться… Навсегда.
  
  — Ушам своим не верю, — пробормотал Моррис, не в силах оторвать взгляда от Говарда.
  
  — Но когда настал момент все завершить и окончательно устранить угрозу, случилось то, чего никто не мог предвидеть. Фитч не оказалось в квартире… Но там находилась в то время Бриджит. И по ошибке ее приняли за Фитч.
  
  — Но мы же… Мы же вместе с тобой обнаружили ее. На ее старой квартире, — удивился Моррис. — Мы нашли ее там.
  
  — Ее… Ее тело переместили.
  
  — Но ведь ты же говорил с ней! — вспоминал все новые подробности Моррис. — Общался с ней по телефону! Она сказала, что я высасываю из нее жизнь! Что она собирается покончить с собой!
  
  Говард не мог больше выносить его взгляда и опустил голову.
  
  — Я разыграл эту сцену. Не было никакого разговора. Мне все пришлось выдумать на ходу.
  
  Моррис схватил Говарда за лацканы пиджака и с силой швырнул спиной в полку — цистерна «Эссо» и один из автомобилей Бэтмана с грохотом обрушились на пол.
  
  — Какая же ты сволочь! — крикнул он и еще раз крепко встряхнул, а потом отпустил лацканы, сжал правый кулак и врезал Говарду по лицу.
  
  Тот взвыл от боли и упал. Моррис снова занес кулак, собираясь ударить, когда Льюис обхватил его сзади и оттащил в сторону.
  
  — Остановись, — сказал он. — Можешь потом хоть измочалить его, а сейчас нам нужно решить, как действовать дальше.
  
  — Я убью тебя! — продолжал кипеть Моррис, глядя на Говарда, но и Льюис не спешил разжимать объятий. — Ах ты, ублюдок несчастный! Подонок!
  
  — Не я во всем виноват! — возразил Говард. — Это была не моя ошибка. Она просто перепутала. — Он ткнул указательным пальцем в сторону Николь.
  
  И сразу на нее устремились взгляды всех, кто находился в комнате.
  
  — Ты? — изумленно спросил Моррис.
  
  — Но вам же объяснили, что это случилось по ошибке, — спокойно реагировала Николь.
  
  — Ты убила Бриджит?
  
  — Они сказали мне, что там будет только Фитч. И в квартире действительно находился кто-то. Но это оказалась не она. Могу лишь принести извинения, — пожала плечами Николь.
  
  — И это все?
  
  — Да, я попросила у вас прощения. Что я могу еще сделать в подобной ситуации?
  
  Моррис в ярости переводил взгляд с Говарда на Льюиса и обратно.
  
  — Отчасти она права, — заметил Льюис. Потом, заметив, что Моррис от гнева никак не может обрести дара речи, продолжил: — Мне кажется, Говард, мы можем сделать для Морриса жест доброй воли, чтобы совместно решать проблемы дальше.
  
  — О чем ты? — недоуменно воскликнул тот.
  
  — Бриджит уже не вернуть, однако нам по силам свершить справедливость, — ответил Льюис, доставая из-под пиджака пистолет.
  
  Он повернулся, направив оружие на Николь, и спустил курок.
  
  Я ожидал страшного грохота, но заметил, что к стволу был прикручен один из тех современных поглотителей звука, которые в просторечии именуют глушителями.
  
  Зато уж сама Николь наделала изрядного шума, когда пулей ее отбросило назад. Она ударилась затылком об одну из полок и упала на пол лицом вниз. При этом она задела еще две полки, с них градом посыпались игрушки. Один из мячиков запрыгал по комнате, описывая широкие дуги.
  
  — Рано или поздно я все равно должен был это сделать, — хладнокровно произнес Льюис.
  64
  
  В комнате воцарилась та же атмосфера, как после первого упоминания имени Бриджит. Моррис Янгер ошеломленно смотрел на Льюиса и на распластанное по полу тело Николь.
  
  — Что, черт подери, ты натворил?
  
  — Я всего лишь сделал то, что всегда, — ответил Льюис. — Устраняю проблемы, возникающие у тебя и у Говарда.
  
  Неожиданно Моррис полез в карман пиджака, и теперь в его руке тоже оказался пистолет. Как я предполагал, генеральному прокурору полагалось иметь штатное оружие. Но Льюис инстинктом старого волка почуял, что задумал Янгер, и к тому моменту, когда дуло прокурорского пистолета оказалось направлено на него, уже сам держал на мушке своего оппонента. После чего они так и замерли, целясь друг в друга.
  
  — Давайте немного успокоимся, — робко предложил Говард.
  
  Моррис, не отводя взгляда от бывшего копа, заявил:
  
  — Никто не смеет совершать убийств, чтобы помочь мне. Никому не позволено убивать людей, прикрываясь моим именем.
  
  — Но это уже свершилось, — тихо напомнил Говард, стоя позади Морриса. — Какой будет толк, если ты всадишь в Льюиса пулю? Он нам нужен.
  
  — Ради всего святого, Говард, замолчи!
  
  Льюис сжимал пистолет обеими руками, его палец лежал на спусковом крючке. Уверенная стойка и спокойствие свидетельствовали о том, что он комфортнее чувствует себя в подобных ситуациях, чем Моррис. Но и генеральный прокурор выглядел как человек, готовый на все, в том числе и выстрелить, если понадобится.
  
  — Да прекрати же! — произнес Говард уже настойчивее. — Выслушай меня. От твоего имени много чего было совершено. В том числе и плохого. Я бы даже сказал — отвратительного. И если кое-какие дела всплывут, ты уже никогда не сможешь убедить кого-то, что ничего не знал и не сам отдавал приказы. Моррис, прислушайся ко мне. Тебя упекут за решетку надолго. Не одного меня или Льюиса, а нас всех. Ты, вероятно, не сознаешь этого, но на твоих руках тоже кровь.
  
  Моррис и Льюис все еще держали друг друга под прицелом. И Говард продолжил:
  
  — Ты всем сделаешь только хуже. Все будут уверены, что Бриджит убил ты. Или, вернее, что с ней расправились по твоему приказу. Я знаю, что ты хочешь поступить правильно, но только теперь это уже невозможно. Возврата нет. И еще: станут известны нелицеприятные подробности о ней самой. Хотя… Теперь это не имеет значения.
  
  Моррис дышал через нос. Вдох — выдох, вдох — выдох, а поскольку дыхание было тяжелым, ноздри его то вздувались, то снова опадали. Потом так же внезапно, как и достал пистолет, он вдруг опустил руку, державшую его, и устремил взгляд в пол, признавая свое поражение. Затем снова сунул оружие в карман пиджака. Льюис тоже медленно опустил пистолет, однако держал его наготове.
  
  И хотя это было, вероятно, в моих интересах, чтобы Янгер пристрелил Льюиса, я невольно вздохнул с облегчением вместе со всеми. Покосившись на Томаса, я ожидал увидеть комок нервов, но брат сидел с закрытыми глазами, и можно было догадаться, что он сидит так уже давно.
  
  — Томас! — позвал я. — Открывай глаза.
  
  Что он и сделал, бросив беглый взгляд на тело Николь и на меня. Брат молчал, но глаза его были исполнены мольбы. Они просили меня найти способ выбраться отсюда. А я не мог ответить ему взглядом, исполненным уверенности и оптимизма.
  
  Моррис лишь беспомощно качал головой. Льюис и Говард настороженно следили за ним, не зная, как он поведет себя дальше. Вскоре Моррис повернулся, отодвинул со своего пути Говарда, откинул полог и двинулся к выходу из магазина.
  
  — Моррис! — окликнул Говард. — Куда ты?
  
  — Что у него на уме? — спросил Льюис. — Чистоплюй чертов!
  
  Говард отправился вслед за Янгером. Было заметно, что Льюису тоже не терпится броситься за ним. Он бегло оглядел нас с Томасом, пришел к выводу, что деться нам все равно некуда, и тоже вышел из подсобки.
  
  Я слышал, как входная дверь открылась и захлопнулась снова. Вероятно, Моррис попытался выйти, но один из мужчин преградил ему путь и блокировал дверь. Все трое принялись горячо спорить, причем создавалось впечатление, будто говорили они одновременно. Я не мог разобрать ни слова, да и в тот момент мне было не до их перепалки. Если у нас с Томасом оставался хоть какой-то шанс сбежать, понимал я, то действовать следовало немедленно.
  
  Я склонился вперед на своем стуле, чтобы ступни получили более плотный контакт с полом. Лодыжки к ножкам стула они не примотали, что обеспечивало мне пусть ограниченную, но мобильность.
  
  — Что ты делаешь? — спросил брат.
  
  — Тихо!
  
  Я приподнялся и вместе со стулом переместился Томасу за спину, стараясь, чтобы ножки стула не скребли по полу, хотя этот звук вряд ли донесся бы до слуха наших похитителей, увлеченных разговором с Моррисом. Полог опустился на место и закрыл дверной проем, так что теперь они смогли бы увидеть нас, лишь вернувшись в комнату. Я расположил свой стул так, чтобы мои пальцы могли дотянуться до ленты, которой были обмотаны кисти рук Томаса.
  
  — Мы попытаемся удрать, — прошептал я, впиваясь пальцами в ленту и пытаясь разорвать ее.
  
  Но мне пришлось иметь дело с несколькими слоями, ни один из них не поддавался. Как же нужно мне было сейчас сделать хотя бы небольшой надрыв…
  
  — Торопись, — тихо промолвил Томас.
  
  — Подожди немного, я делаю все, что в моих силах.
  
  — Рэй, ты поступил очень плохо, не сказав, что заставил меня работать на какого-то бандита.
  
  — Чушь собачья! — возразил я, обдирая ногти о ленту. — Я все выдумал, чтобы выиграть время.
  
  — Тогда это получилось у тебя очень хитро! — восхитился Томас.
  
  — Нет! Вы не посмеете! — донесся крик Морриса, и это были первые слова, смысл которых я сумел понять с тех пор, как все трое вышли из комнаты.
  
  Наконец мне удалось надорвать край ленты, а вскоре и увеличить надрыв.
  
  — Получается. Я чувствую, что лента уже не давит так сильно, как прежде, — приободрил меня Томас.
  
  — Как только освободишься, развяжешь меня, и мы сбежим отсюда.
  
  — Хорошо. Только знаешь, Рэй, я ведь даже не догадываюсь, где мы находимся.
  
  — Уверен, стоит тебе оказаться на улице, как ты сразу сориентируешься.
  
  Я сделал очередной рывок, лента расползлась еще на полдюйма и упала с рук Томаса.
  
  — Есть! — сказал он. — У меня свободны руки, но лента обмотана вокруг тела.
  
  — Постарайся справиться с ней сам.
  
  Мне было слышно, как Томас сражается с лентой. Я повернулся и увидел, что он избавляется от ее кусков, прилипших к рукам, — только затем брат взялся за полосы, которыми был за пояс привязан к стулу.
  
  — Тебе осталось совсем немного, — произнес я.
  
  Мужчины уже прекратили кричать друг на друга, но все еще разговаривали.
  
  — Быстрее! — поторопил я.
  
  — Ладно, ладно, — ответил Томас и вдруг встал со стула, уже ничем не скованный. — Теперь ты.
  
  В этот момент прозвучала реплика Льюиса:
  
  — Пойду проведаю тех парней.
  
  — Уходи, — велел я.
  
  — Это займет всего секунду, — возразил брат, начав цепляться за кончик ленты, стягивавшей мои запястья.
  
  Шаги Льюиса приближались.
  
  — Уже нет времени, — в отчаянии прошептал я. — Уходи. Беги отсюда. Приведи помощь.
  
  Я физически ощущал панику, овладевшую Томасом. Он не хотел бежать без меня.
  
  — Но…
  
  — Сваливай отсюда немедленно!
  
  И только тогда брат подчинился. Он направился в короткий коридор, который через боковую стену подсобки тянулся к черному ходу. Преодолев последние футы уже бегом, Томас скрылся за дверью.
  
  — Да, да, — сказал Льюис, все еще оставаясь в торговом зале. — Не беспокойся.
  
  До того как он вошел в комнату, я успел лишь посмотреть на тело Николь и подумать: «Странно. Почему под ней совсем нет крови?»
  65
  
  Томас выскочил в узкий проезд между домами, увидев прямо перед собой белый микроавтобус, занимавший почти всю ширину проулка. Ему пришлось задержаться, чтобы глаза привыкли к темноте, а потом он посмотрел в обоих направлениях, определив, в какой стороне расположена улица. И Томас бросился туда.
  
  Вылетев из проезда, он повернул направо и продолжал бежать мимо магазина велосипедов, ателье портного, каких-то еще магазинов и заведений. Но он не обращал на них внимания. Томас мог думать лишь о том, что должен оторваться от возможной погони, бежать как можно быстрее и привести кого-нибудь на выручку брату.
  
  При иных обстоятельствах он мгновенно сообразил бы, где находится, но сейчас два фактора работали против него. Во-первых, жуткий страх, все еще владевший им. А во-вторых, ночная темнота. Изображения, которые он видел на «Уирл-360», снимались в дневное время.
  
  Первые несколько кварталов Томас преодолел в высоком темпе, но человек, привыкший годами сидеть у себя в комнате за компьютером и находившийся в, мягко говоря, неважной физической форме, не мог бежать быстро и долго. И потому уже скоро он перешел на трусцу, а затем на быстрый шаг. По пути Томас сделал несколько произвольных поворотов: влево на этом перекрестке, вправо на следующем.
  
  Вскоре ему пришлось остановиться. Томас склонился, положив ладони на колени, и сделал паузу, чтобы отдышаться. Его покачивало, в груди щемило. Затем он распрямился, сделал несколько взмахов руками, чтобы взбодриться, и, уже окончательно придя в себя, огляделся по сторонам. Несмотря на темноту, уличные фонари давали достаточно света, чтобы видеть фасады домов и читать вывески магазинов.
  
  На углу располагался ресторан «Стромболи пицца», на стене которого кто-то вывел граффити: «Этот момент гораздо важнее, чем вы думаете!» Рядом находилась продуктовая лавка для вегетарианцев. Через дорогу в витрине обувного магазина стояли всевозможных марок и моделей кроссовки. Не глядя на уличные указатели, Томас произнес:
  
  — Угол Сент-Маркс-плейс и Первой авеню.
  
  Только потом он позволил себе посмотреть на табличку с названиями и убедился, что прав.
  
  — Я знаю, где нахожусь, — громко сказал он. — Мне знакомо это место.
  
  Мимо проходил низкорослый мужчина с волосами до плеч, бросивший на ходу:
  
  — Рад за вас!
  
  Но Томас, пораженный всем, что видел вокруг, не обратил на прохожего внимания.
  
  — Это Нью-Йорк, — произнес он. — Манхэттен.
  
  Томас подошел к пиццерии, приблизился к витрине и прикоснулся пальцами к стеклу. Он ощущал его! Ощущал стекло под кончиками пальцев. И еще заметил в этой витрине нечто новое, чего никогда не видел прежде ни в одном из городов, которые досконально изучил. Томас увидел собственное отражение.
  
  На сайте «Уирл-360» все было совершенно иначе. Он мог рассматривать дома, витрины магазинов, дорожные знаки, скамейки, почтовые тумбы. Мог даже увеличить любое изображение, чтобы приглядеться внимательнее. Но каково было бы прикоснуться ко всему этому, он мог лишь воображать.
  
  Вскоре Томас уловил запах. Похоже на хлеб. Нет, это было тесто для пиццы. Разумеется, в такой час ресторан не работал, но аромат витал в воздухе. И какой же это был приятный запах! Аппетитный! Томас сразу вспомнил, что у него уже много часов маковой росинки во рту не было. Но главное — сидя дома за компьютером, он никогда не ощущал запахов тех предметов, которые отчетливо видел.
  
  У него за спиной проурчал мотором грузовик. Томас повернулся и проводил его взглядом вдоль Первой авеню. В этом мире машины двигались и шумели. Мимо шли люди. Их лица не были размытыми. Его мирок, замкнутый в «Уирл-360», был бесшумным. Там ничем не пахло. Ни к чему нельзя было прикоснуться.
  
  Томас благоговейно внимал всему, что его окружало. Находиться самому на углу Первой и Сент-Маркс-плейс было отчасти похоже на его виртуальные прогулки, но все ощущалось по-настоящему реальным. Для Томаса именно это стало настоящим чудом. И сейчас ему вдруг вспомнились места, где он вроде бы как побывал. По всему миру. Токио, Париж, Лондон, Мумбаи, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро, Сидней, Окленд, Кейптаун. Каково это будет действительно там побывать? Побывать там физически? Почувствовать тротуар у себя под ногами? Принюхаться к ароматам? Вслушаться в звуки?
  
  Переполнившее Томаса восхищение не проходило. Оно почти заставило его забыть, что ему следовало делать дальше. Но он вовремя одумался.
  
  — Рэй, — прошептал он. — Мне нужно помочь Рэю.
  
  Да, но каким же образом?
  
  Мимо не проезжали патрульные машины, и не было ни одной телефонной будки. Но даже если бы она ему и попалась на глаза, при нем не было ни цента. У него вообще никогда не было ни своего бумажника, ни кредитной карты. Томас понятия не имел, как ими пользоваться.
  
  — Такси!
  
  Он увидел, как мужчина вскинул вверх руку, чтобы привлечь внимание водителя одного из желтых легковых автомобилей. Потом забрался внутрь, и машина вновь тронулась.
  
  Своего мобильного телефона у Томаса никогда не водилось. Будь он у него, Томас мог бы сейчас, наверное, позвонить в полицию. Но сотовый телефон всегда носил с собой Рэй, их отец, та же Джули, из чего следовал вывод, что такой телефон имело большинство людей. То есть он мог быть практически у каждого из тех, кто сейчас проходил мимо Томаса по улице.
  
  Ему навстречу попались две юные девушки, сцепившись руками так, словно каждая боялась упасть на своих высоченных каблуках.
  
  — Прошу прощения, — сказал Томас, вставая у них на пути. — Наверняка у вас есть мобильный телефон. Не мог бы я одолжить его, чтобы позвонить в полицию?
  
  Девушки остановились, вздрогнув от неожиданности. Томасу показалось, будто они испугались. Но потом девушки разомкнули руки и быстро обошли его каждая со своей стороны.
  
  — Урод, — пробормотала одна.
  
  Томас подумал, что у них, вероятно, не было мобильника, и он попытался обратиться другим людям. Первым оказался мужчина в сильно поношенной одежде, он внимательно изучал содержимое мусорного контейнера. Но помогать Томасу он не собирался — ему гораздо важнее было выудить из бака бумажный стаканчик с остатками кофе. Затем попалась женщина средних лет, которая лишь крепче вцепилась в свою сумочку и ускорила шаги, стоило Томасу попросить у нее телефон.
  
  Может, жители Нью-Йорка обходились без мобильников вообще? Томасу оставалось лишь пожалеть, что рядом не было Джули, чтобы дать ему совет. Она ему нравилась. Джули знала бы, как поступить. Но как связаться с ней сейчас? Даже будь у него телефон, он все равно не знал ее номера. Так что едва ли…
  
  В этом городе живет сестра Джули, хозяйка магазина, где продают кексы с кремом. Как же зовут сестру? Джули ведь называла ее по имени. Кэндейси? Точно! И ее магазин называется кондитерской «Кэндис». А еще, по словам Джули, сестра живет в квартире прямо над магазином. На Восьмой Западной улице.
  
  Томас на секунду закрыл глаза. И он мог видеть это место. В витрине под навесом в красную и белую полоску целая выставка всякой выпечки. Пара тяжелых чугунных столов со стульями выставлена на тротуар перед входом. И Томас понял, что если сумеет найти Кэндейси, той не составит труда связаться с Джули. Теперь нужно было просто добраться до Восьмой Западной улицы.
  
  Томас огляделся и увидел, как к нему приближается одна из тех одинаковых желтых машин. Тогда он вышел прямо на проезжую часть, поднял руки и крикнул:
  
  — Такси!
  
  Водителю пришлось резко дать по тормозам, и автомобиль остановился, взвизгнув покрышками.
  
  — Совсем спятил?! — заорал таксист.
  
  Но Томас спокойно подошел к машине и произнес:
  
  — Сэр, мне необходимо, чтобы вы доставили меня к кондитерской «Кэндис» на Восьмой Западной улице в городе Нью-Йорке.
  
  — А в каком городе мы, по-твоему, находимся сейчас?
  
  — Мы в Нью-Йорке на углу Сент-Маркс-плейс и Первой авеню, — сообщил Томас, думая, что водитель мог бы и сам знать это.
  
  — Садись, — сказал водитель.
  
  Томас обежал машину и стал дергать ручку двери со стороны пассажирского сиденья.
  
  — Назад садись! — Водитель только покачал от удивления головой.
  
  Томас уселся на заднее сиденье и, хотя прошло уже немало времени с тех пор, как он видел подобную сцену по телевизору, посчитал логичным повторить то, что всегда говорили герои фильмов в подобных случаях:
  
  — Давай, притопи!
  
  И водитель притопил.
  
  — Мне очень нужно помочь брату, которого взяли в заложники, — попытался завести разговор Томас.
  
  Таксист усмехнулся.
  
  — Только поэтому я так тороплюсь. И еще из-за женщины в окне, которую убили.
  
  — Знаешь, друг, у каждого из нас свои проблемы, — философски заметил водитель.
  
  Томас успевал читать названия улиц, по которым они проезжали, и не преминул заявить:
  
  — Мне кажется, есть гораздо более короткий путь.
  
  — Не учи ученого, — огрызнулся таксист.
  
  Впрочем, машин было пока так мало, что такси скоро остановилось перед кондитерской.
  
  — Похоже, здесь закрыто, — сказал водитель, — но если тебе кекс нужен позарез, я знаю пару круглосуточных забегаловок, где их можно купить.
  
  Томас оглядел окна второго этажа, догадываясь, что именно там находилась квартира Кэндейси, но пока не мог сообразить, как попасть туда. Может, в жилую часть дома нужно было проходить через магазин? Если он начнет громко стучать в двери кондитерской, есть шанс, что она услышит, проснется и спустится вниз.
  
  Томас открыл дверцу и произнес:
  
  — Спасибо вам большое.
  
  — И все? — удивился водитель. — У меня пять восемьдесят на счетчике.
  
  — Что?
  
  — Ты должен мне пять долларов и восемьдесят центов.
  
  — Но у меня никогда не бывает с собой денег, — объяснил Томас. — Они мне не нужны, потому что я вообще не выхожу из дома.
  
  — С тебя пять восемьдесят!
  
  — Послушайте, деньги есть у моего брата. Как только он перестанет быть пленником, то заплатит вам.
  
  — Пошел вон! — заорал таксист и умчался прочь, едва Томас успел выскочить на тротуар и захлопнуть дверцу.
  
  Он подошел ко входу в кондитерскую «Кэндис» и постучал в стекло. В помещении царила тьма, но ему показалось, будто в отдалении он видит полоску света.
  
  — Эй! — крикнул он. — Кэндейси! Вы здесь?
  
  И Томас продолжил стучать, сотрясая стекло двери, которое отчаянно дребезжало. Вскоре в дальнем углу появилась фигура приземистого темнокожего мужчины, который быстро пересек торговый зал, отпер дверь и приоткрыл ее.
  
  — Перестань шуметь! — велел он.
  
  — Мне нужно, чтобы Кэндейси позвонила Джули, — объяснил Томас.
  
  Он чувствовал сладкие запахи, проникавшие теперь изнутри, а на рубашке мужчины заметил пятно, оставленное полоской крема.
  
  — Что? — не понял мужчина.
  
  — Мне необходимо поговорить с Джули. Это по поводу Рэя. Его привязали к стулу.
  
  — Лучше проваливай отсюда подобру-поздорову, — усмехнулся мужчина и уже начал закрывать дверь, но Томас не позволил ему сделать этого.
  
  — Мне нужна Кэндейси! Она знает номер телефона Джули?
  
  Тогда мужчина сам закричал, обращаясь к кому-то внутри помещения:
  
  — Хозяйка! К вам пришли, хозяйка!
  
  Через несколько секунд к двери подошла женщина в белом рабочем халате и с волосами, покрытыми специальной сеткой.
  
  — Что здесь происходит? — спросила она.
  
  — Этот полоумный орет, что вы ему нужны, и еще про вашу сестру Джули.
  
  Женщина оттеснила помощника и приоткрыла дверь чуть шире.
  
  — Кто вы?
  
  — Томас.
  
  — Какой Томас?
  
  — Томас Килбрайд. А вы — сестра Джули?
  
  — Да.
  
  — И вам приходится работать по ночам?
  
  — Какого черта вам понадобилось? Что вы там говорили о Джули?
  
  — Вы знаете номер ее мобильного телефона?
  
  — А зачем он вам?
  
  — Мне нужна ее помощь, чтобы выручить из беды Рэя.
  
  Кэндейси раздраженно поморщилась, однако достала из кармана телефон. Набрала номер, нажала кнопку соединения и приложила трубку к уху. Она выглядела удивленной, когда на ее звонок ответили немедленно.
  
  — Привет, это я, — сказала Кэндейси. — Извини, если разбудила, но тут какой-то ненормальный хочет поговорить… Его? Томас. Да, так он назвался. Хорошо. Она просит вас к телефону. — И передала мобильник Томасу.
  
  Он схватился за него и затараторил:
  
  — Привет, Джули. Нас с Рэем похитили и привезли сюда. Но мне удалось сбежать. А Рэй все еще у них. Это он помог мне развязаться, но у меня уже не осталось времени, чтобы развязать его и…
  
  — Так ты сейчас в кондитерской? — воскликнула Джули.
  
  — Да.
  
  — Я буду там через пару минут. Оставайся на месте!
  
  — Она обещала, что сейчас приедет, — сообщил Томас, возвращая телефон Кэндейси.
  
  Та, впрочем, тоже выглядела ошарашенной и сбитой с толку.
  
  — Почему моя сестра приехала в Нью-Йорк, но до сих пор не позвонила мне?
  66
  
  Моррис Янгер сунул в кобуру пистолет, который привык постоянно носить с собой с тех дней, когда стал впервые получать письма с угрозами, и взялся изнутри за ручку входной двери магазина «Антиквариат Фабера», но не успел открыть ее, как за его спиной появился Говард и придержал дверь рукой.
  
  — Что ты собираешься делать, Моррис? — спросил он.
  
  — Позволь мне уйти.
  
  — Интересный вопрос, на который хотелось бы получить ответ, — вмешался в разговор подоспевший к ним Льюис. — Что ты планируешь предпринять, как только выберешься отсюда?
  
  — Мне плевать на любые последствия, — заявил Моррис. — Ни одна самая высокая цель не оправдывает этого. Собираюсь рассказать всем о том, что мне известно. Поверят они, что я чист перед законом, или нет — уже не имеет значения.
  
  Моррис почувствовал, как что-то холодное и твердое уперлось ему в висок. Он скосил взгляд влево и увидел, что Льюис приставил к его голове пистолет.
  
  — Ты полагаешь, что облегчишь этим свою участь, Льюис? Вышибив мне мозги? Тебе, видимо, мало дерьма, в которое вляпался? Неужели ты рассчитываешь таким образом решить свои проблемы?
  
  — Все может быть, — ответил Льюис. — Говард, забери у него оружие.
  
  Говард нашарил у Морриса под пальто кобуру, достал из нее пистолет и передал Льюису, а тот сунул его за брючный ремень. Потом Говард принялся увещевать бывшего босса:
  
  — Я знаю, каким ужасным ударом стало все это для тебя. Это чертовски трудно переварить, согласен. Но ты должен очень хорошо обдумать ситуацию, прежде чем совершать поспешные поступки. Ведь в чем парадокс, Моррис? Все это делалось прежде, чтобы помочь тебе, но сейчас положение в корне изменилось. Ты должен помочь нам, чтобы мы могли продолжать помогать тебе, а в противном случае тебя попросту не станет.
  
  — Почему я не избавился от тебя много лет назад?
  
  — Ты этого не сделал, потому что я всегда блестяще справлялся со своей работой. Но сейчас тебе нужно понять, что произойдет, если ты не станешь дальше играть с нами в одной команде. Льюис без колебаний продырявит тебе башку. А потом? Представляешь, что ему придется сделать позднее?
  
  Говард указал в сторону улицы. Моррис не сразу сообразил, на что тот намекает. Но вскоре до него дошло.
  
  — Нет! Вы не посмеете!
  
  Говард посмотрел на Льюиса.
  
  — Просвети его.
  
  — Мы убьем тебя, а затем нам придется ликвидировать Хизер, — сказал Льюис. — Ведь рано или поздно она начнет искать тебя и явится сюда.
  
  — Поверь, я уже проходил все, через что ты проходишь сейчас, Моррис, — продолжил Говард. — Когда я дал Льюису разрешение применить самые жесткие меры к Эллисон Фитч, тоже поверить не мог, что это происходит именно со мной. Я ведь никогда не делал ничего подобного прежде. Поверь, никогда! Мне на многое приходилось решаться, чтобы помочь тебе в прошлом, но речь не шла об убийстве. А потом… Произошла эта жуткая ошибка, и мне стало совсем худо. Однако наступает момент, и ты вдруг осознаешь, что назад дороги нет. Ты принял решение и теперь должен как-то со всем этим жить дальше. И тебе придется поступить так же, Моррис. Тебе следует принять решение и продолжать жить с этим грузом на совести.
  
  Янгер положил ладонь на створку двери, а затем прислонился к ней головой.
  
  — Мне нужно перевести дух.
  
  — Конечно.
  
  — Расскажи мне о той женщине, — обратился он к Льюису. — О той, которую ты сегодня убил.
  
  — Профессиональная наемная убийца. Она просто получила по заслугам. За свою жизнь натворила немало зла, но, что хуже всего, в тот единственный раз, когда она ошиблась, была убита Бриджит. И можешь не сомневаться, я с самого начала решил, что она за это поплатится жизнью.
  
  Моррис почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Ему даже пришлось опереться на Говарда, чтобы не упасть. Они так и стояли втроем некоторое время — Говард и Льюис дожидались, чтобы Янгер пришел в себя. Оставался ли у него хоть какой-то выбор?
  
  — Только не трогайте Хизер, — произнес он.
  
  — И не говори мне, что пока не уложил ее с собой в постель, — пошутил Льюис, стараясь разрядить атмосферу.
  
  — Замолчи! — возмутился Моррис. — У нее двое детей. Две очаровательные дочери.
  
  — По-моему, это никого еще не останавливало.
  
  Но Говард вовремя снова встрял со словами утешения для Морриса, повторяя вновь и вновь одни и те же аргументы. Льюис бросил взгляд на занавес и сказал:
  
  — Пойду проведаю тех парней.
  
  — И займись этим делом с Вачоном, — напомнил Говард. — Я хочу выяснить все до конца. Делай что угодно, но заставь этого Рэя признаться, лжет он или нет.
  
  — С Вачоном? — удивился Моррис.
  
  — Это долгая история, — ответил Говард и снова обратился к Льюису: — Как только мы убедимся, что опасности нет, я попрошу тебя разделаться с ними самым гуманным способом, который только тебе доступен.
  
  — Да, да, не беспокойся. — И Льюис направился в сторону подсобки.
  
  — Говард, — сказал Моррис, который все еще не до конца верил в происходящее, — ты же не способен просто так…
  
  — Проклятие! — раздался голос Льюиса. — У нас возникла новая проблема.
  67
  
  Николь выполняла произвольную программу на разновысоких брусьях. Двойное сальто назад, прогнувшись. Полный пируэт. Двойное сальто назад с прямым корпусом. Мах под нижним брусом с переходом в сальто и кувырок перед соскоком. Но у нее ничего не получалось. Она каждый раз срывалась и падала головой вниз. Раз за разом. Голова перевешивала, и она врезалась в мат. У нее уже не было сил продолжать. Боль невыносимая. В черепе что-то непрерывно пульсировало.
  
  Но худшее было впереди. Из мата теперь торчало острие ножа для колки льда. И когда она головой вперед ударялась в мат, ее тело распластывалось по нему и нож впивался в грудь. И так продолжалось снова и снова. Толчок от бруса, полет с вращениями и пируэтами, но все шло наперекосяк. Она отдала своему телу команду выполнить одно движение, но оно вытворяло нечто противоположное команде.
  
  «Этого не может быть», — говорила она себе. И Николь была права. Ничего подобного не происходило. Правда лишь то, что у нее была ушиблена голова и сильно болело в области груди.
  
  Сознание медленно возвращалось к ней. И она даже не успела открыть глаза, как все обрело смысл. Льюис стрелял в нее. Причем сделал это небрежным жестом, явно желая произвести сильное впечатление на Морриса. Но она-то знала, что́ у Льюиса на уме, догадывалась, что рано или поздно он попытается убить ее. Хотя именно в то мгновение Николь потеряла бдительность. Впрочем, и к подобному повороту событий она была готова, понимая, что, даже оставаясь постоянно настороже, можно все равно допустить ошибку.
  
  Пуля попала в Николь, и ее удар оказался очень сильным. Лежа на полу с закрытыми глазами, она гадала, пробила ли пуля кевлар[27] бронежилета скрытого ношения, но ощущения подсказывали, что скорее всего нет. Боль причинил мощный удар, а не огнестрельное ранение. И сознания Николь лишилась не из-за пули, а потому что, отброшенная назад, ударилась головой о полку. Она помнила, как у нее буквально искры посыпались из глаз, прежде чем рухнула на пол.
  
  Но сейчас Николь приходила в себя. И внимательно прислушивалась. Вероятно, разумнее всего было пока не подавать признаков жизни.
  68
  
  — Куда он делся? — крикнул Льюис мне в лицо. — Где, черт возьми, твой брат?
  
  — Ушел, — ответил я.
  
  В комнате появился Говард, который, разумеется, сразу заметил пустой стул, обсыпанный клочками и обрывками клейкой ленты. Это зрелище заставило его лицо побледнеть. Он бросил на Льюиса испепеляющий взгляд:
  
  — Как ты мог упустить его?
  
  Тот мгновенно рванулся прочь через тот же боковой коридор, надеясь, что Томас не успел уйти далеко и его можно будет поймать и водворить на место. Томас действительно убежал совсем недавно — прошло максимум секунд тридцать, — но если он мчался во всю прыть, это все равно давало ему приличную фору.
  
  Мне оставалось лишь надеяться, что, оторвавшись от преследования, брат сообразит обратиться в полицию, пусть я и не успел прямо попросить его сделать это. Я велел ему привести помощь исходя из того, что он сам поймет, куда за ней обратиться. Но не успел он выбежать в дверь, и я уже понял: надо было дать точные инструкции, как Томас должен поступить.
  
  — Как же… Как, черт возьми, ему удалось освободиться? — недоумевал Говард.
  
  — Вам же объяснили, что он очень способный, — сказал я с издевкой. — Он мог направиться прямиком к Вачону. А если его люди уже дежурили снаружи, даже не представляю, что они с вами сделают, когда брат расскажет…
  
  И Говард не выдержал. Он размахнулся и влепил мне пощечину такой силы, какой трудно было ожидать от этого уродливого недомерка.
  
  — Хватит с меня твоих бредней!
  
  У меня горела щека, мысли спутались. Полог приоткрылся, и вошел Моррис.
  
  — Ну, что у вас здесь стряслось на сей раз?
  
  — Один из них сбежал, — ответил Говард. — Тот, у которого в башке географический атлас.
  
  — Атлас? — удивился Моррис, которому многое пока не успели объяснить.
  
  — Льюис отправился в погоню. И моли Бога, чтобы ему удалось перехватить его.
  
  — Так продолжаться не может, — заявил Моррис. — Ты не контролируешь ситуацию. Все рушится, как разрушаешься ты сам. И это происходит не первый месяц. — Он достал из кармана мобильный телефон и показал Говарду. — Вы отобрали у меня пистолет, но забыли вот об этом. Я успел связаться с Хизер и сказал, что сегодня она мне больше не нужна. Причем настоял, чтобы она взяла пару дней отпуска и непременно уехала из города. Не хотел, чтобы она подверглась малейшему риску. Хизер уже уехала. А это было последним, что еще сдерживало меня, Говард, и переполнило чашу терпения. Угрожать расправой над Хизер! Поистине ты сжег за собой мосты.
  
  Говард смотрел на него, пытаясь осмыслить грозившие ему последствия.
  
  — Что еще ты успел ей растрепать?
  
  — Ничего. Сказал только, что вы доставите меня домой сами. Ты и Льюис.
  
  — Значит, если с тобой что-нибудь случится, ей все будет известно?
  
  Моррис кивнул и спокойно произнес:
  
  — Немедленно отпусти этого человека. А для вас с Льюисом лучшим вариантом станет добровольная явка с повинной. В противном случае уже к полудню вылетайте оба куда-нибудь в Боливию по фальшивым паспортам. Ты знаком с лучшими адвокатами Нью-Йорка, Говард. Подбери одного для себя, а другого для Льюиса. И тогда вам предстоит соревнование, кто быстрее договорится с властями, сдав с потрохами подельника. Никто лучше нас с тобой не знает, как все это происходит на деле. Боюсь, меня ждет та же участь. А теперь отпусти этого человека.
  
  Но я не ждал от них милости, а пытался разорвать ленту на своих руках с той самой секунды, как Томас сбежал. Кончиками ногтей я впивался в края, стремясь нащупать хотя бы небольшой надрыв.
  
  — Как бы мне хотелось, чтобы все было так просто, Моррис.
  
  В этот момент вернулся запыхавшийся Льюис.
  
  — Пропал без следа, — сообщил он.
  
  — Моррис советует нам с тобой позаботиться об адвокатах, — сказал Говард.
  
  — Что?
  
  — Он не станет играть с нами в одной команде.
  
  Льюис криво усмехнулся и обратился к Янгеру:
  
  — Но, Моррис, мы, кажется, все тебе объяснили и достигли понимания. Тебя больше не волнует…
  
  — Хизер уехала, — объявил Янгер. — И я тоже вас покидаю. О, не стоит обо мне беспокоиться! Я возьму такси.
  
  Он откинул занавес и направился к выходу.
  
  — Моррис, стой! — крикнул Льюис и с пистолетом в руке бросился вслед.
  
  Я услышал тот же негромкий звук, который раздался, когда Льюис выстрелил в Николь, а потом на доски пола обрушилось тело. Говард даже не посмотрел в ту сторону, не постарался хотя бы задернуть полог. Он был готов к тому, что произошло.
  
  Когда Льюис вернулся, он направился прямо ко мне и встал около стула, к которому я был привязан.
  
  — Куда может направиться твой брат? — спросил он. — Он достаточно ясно соображает, чтобы кинуться к копам, или перетрусит и постарается где-нибудь спрятаться?
  
  Я опасался, что второй вариант вполне вероятен.
  
  — Понятия не имею, — ответил я. — Но на вашем месте готовился бы к худшему.
  
  Льюису необходимо было выпустить пар, как только что сделал Говард, и он тоже ударил меня. Но это была не пощечина. Рукоятка пистолета пришлась мне прямо в висок. Мое правое ухо буквально взорвалось от боли, а левым я практически коснулся своего плеча. Я закричал. Несколько секунд комната вращалась у меня перед глазами. Но именно в тот момент, когда я едва не потерял сознание, мне показалось, будто я заметил, как у Николь дернулась рука. Она на четверть дюйма сдвинула с места игрушечный тягач, упавший с полки и приземлившийся рядом с ней на колеса. Впрочем, в ту секунду у меня перед глазами вращалось и беспорядочно двигалось все вокруг, и я решил, что мне это померещилось.
  
  — Он прав. Времени у нас в обрез, — произнес Льюис.
  
  — Отлично! — воскликнул Говард. — Просто восхитительно! Полиция может нагрянуть в любую минуту, а нам нужно избавиться от трех трупов.
  
  Я сам трупом пока не являлся, однако имел основания полагать, что жизни мне отводилась уже самая малость. И потому мои руки отчаянно трудились над лентой.
  
  — У нас нет возможности прибрать за собой, — заметил Льюис. — Надо уходить отсюда как можно скорее.
  
  — Уходить? Но куда? Куда, я тебя спрашиваю? — паниковал Говард.
  
  — У меня есть надежные люди. Они спрячут нас, пока не будут готовы новые документы.
  
  — Дьявол тебя возьми! Это все ты! Ты все запорол с самого начала! — продолжал возмущаться Говард. — Каждый твой шаг был ошибкой, от замысла убить Фитч с помощью этой… — он указал на Николь, — и до момента, когда ты позволил умалишенному сбежать от нас.
  
  — Что ж, я могу уйти и один, если тебя это устраивает. — Льюис обошел мой стул и встал между мной и Николь.
  
  — Ладно, твоя взяла, Льюис, — сказал Говард, упавшим тоном признавая поражение. — Давай покончим с последним делом и сразу же уберемся отсюда.
  
  Я дергал и дергал кистями рук, размышляя, что если бы мне только удалось избавиться от пут, я мог бы попытаться вместе со стулом наброситься на Льюиса и, если повезет, вцепиться ему в глотку. Что-то надо успеть сделать! Ведь пистолет в руке Льюиса наверняка всего через несколько секунд уже будет направлен на меня. Но освободить руки мне все еще не удавалось.
  
  — Вот это другой разговор, — произнес Льюис и взял оружие на изготовку, нацелив дуло мне в голову.
  
  Неожиданно он издал почти звериный крик. Ужасающий, рвущий душу крик боли. Льюис опустил голову, чтобы выяснить, почему ему так больно. Я посмотрел туда же.
  
  Голень его ноги насквозь прошило лезвие ножа для колки льда.
  69
  
  — Где остался Рэй? — спросила Джули Томаса. — Сосредоточься и думай!
  
  Они сидели в ее машине, двигатель которой работал, все еще напротив дома сестры. Кэндейси с тротуара наблюдала за ними, не в силах понять, что, черт возьми, происходит.
  
  — Было темно, а мне пришлось бежать, — объяснил Томас.
  
  Он дрожал всем телом, хотя одежда на нем увлажнилась от обильного пота.
  
  — Я бежал так быстро, что ничего не замечал вокруг, пока не оказался на углу Сент-Маркс и Первой авеню. Там было в точности, как на «Уирл-360», но только все можно было потрогать и даже понюхать.
  
  — Не отвлекайся! Ты сказал, что выбежал в проулок и оказался на улице. В какую сторону ты двинулся?
  
  — Направо.
  
  — То есть ты не пробежал мимо входа в магазин, где вас держали преступники?
  
  — Нет, я направился в противоположную сторону.
  
  — Ты помнишь что-нибудь попавшееся тебе сразу на пути?
  
  Томас задумался.
  
  — Там было ателье портного и магазин велосипедов и…
  
  — Что?
  
  — По-моему, он назывался «Крути педали!».
  
  — Отлично. — Джули схватила с приборной панели свой сотовый телефон. — Я сейчас попробую найти его адрес через справочную.
  
  — Подожди! — Томас закрыл глаза. — «Крути педали!», а рядом портной…
  
  Голова у него дернулась, и он замер.
  
  — Что ты делаешь? — удивилась Джули.
  
  — Пытаюсь мысленно прочертить маршрут и определить название улицы.
  
  Он словно щелкал «мышью», но только в своей голове, вызывая в памяти изображения с «Уирл-360».
  
  — И что это за улица?
  
  — Четвертая Восточная. Да, мы находились на Четвертой Восточной улице.
  
  Джули мгновенно привела машину в движение, даже не махнув сестре рукой на прощание. Она тронулась с места так резко, что Томас ударился затылком о подголовник сиденья и открыл глаза.
  
  — Могу подсказать, как быстрее доехать до Четвертой Восточной, — предложил он.
  
  — Сама справлюсь. Лучше определи, какая часть улицы нам нужна.
  
  Томас снова закрыл глаза. Голова продолжала подергиваться.
  
  — Теперь вижу название магазина. «Антиквариат Фабера». В витрине, кажется, выставлены игрушки.
  
  — Адрес какой?
  
  Он назвал ей номер дома.
  
  — Думаю, что не ошибся. Рэй должен быть там.
  
  Джули включила указатель поворота, свернула на следующем перекрестке и резко надавила на акселератор.
  
  — У тебя есть пистолет? — спросил Томас.
  
  — Что?
  
  — Там у мужчины пистолет, а у женщины — нож для колки льда.
  
  — Никакого оружия у меня, конечно, нет, — вздохнула Джули.
  
  Она сознавала, что не сможет одна ворваться в магазин. Нужно было вызвать полицию, а заодно пожарных и службу спасателей. Но у нее не оставалось времени на объяснения. Джули указала Томасу на телефон.
  
  — Набери «девять-один-один» и передай трубку мне.
  
  Томас взял мобильник и стал вертеть в руках.
  
  — Надо сначала нажать зеленую кнопку, а потом набирать номер, или наоборот?
  
  Джули в сердцах выхватила у него телефон, набрала номер и приложила трубку к уху. Когда дежурный оператор ответил, она напустила в свой голос панических ноток и выкрикнула:
  
  — Пожар! Похоже на страшный пожар! На задворках антикварного магазина на Четвертой Восточной! И еще я, кажется, слышала, как там стреляли!
  
  Она назвала номер дома, отключила телефон, прежде чем диспетчер смогла задать ей хотя бы один вопрос, и кинула мобильник на колени Томасу.
  
  Этот трюк неизменно срабатывал, когда школьницей Джули боялась контрольной работы.
  70
  
  Нож вошел в ногу Льюиса в пяти дюймах ниже колена. Николь вогнала его изо всех сил. Тонкое лезвие прошило джинсы, пронзило плоть и вышло с другой стороны, уже окрашенное в алый цвет. Боль, видимо, оказалась адской, потому что Льюис сразу же упал на колени, смяв одним из них коробку с какой-то настольной игрой, и не переставал кричать. Выронил пистолет и повернулся всем телом, чтобы дотянуться до рукоятки ножа и выдернуть его.
  
  Это было зрелище не для слабонервных, то есть не для меня, но я, словно под гипнозом, не мог отвести от него глаз, как и Говард. И то, что мы увидели потом, оказалось куда хуже. Николь успела сесть. Она ухватилась за рукоятку ножа раньше Льюиса, но вместо того, чтобы вытащить его и всадить снова или погрузить в ногу глубже, она резко дернула лезвие вбок. Сталь пропорола еще кусок плоти, заставив Льюиса издать новый страшный крик боли. Он яростно дернул ногой и угодил каблуком в грудь Николь, которая уже приподнималась, упираясь рукой в пол. Удар опрокинул ее на спину, но ей хватило секунды, чтобы оправиться.
  
  Льюис шарил вокруг себя руками, пытаясь найти пистолет. Он валялся рядом в быстро растекавшейся луже крови. Льюис сделал движение к нему, но реакция Николь оказалась стремительнее. Она вцепилась в мокрую от крови рукоятку и нацелила ствол Льюису в голову. Он перекатился на бок, приподнялся на локтях и стал по-крабьи отползать назад, волоча за собой изуродованную ногу.
  
  Николь стояла на коленях, сжимая пистолет обеими вытянутыми вперед руками и держа его уверенно и ровно.
  
  — Ненавижу пистолеты! — хрипло сказала она.
  
  Ее блузка порвалась, и под ней теперь виднелось что-то темное и плотное. Бронежилет!
  
  — Николь, — произнес Льюис. — Послушай меня, Николь…
  
  Но она спустила курок и отстрелила ему часть черепа. Он повалился навзничь на пол, покрытый теперь отвратительной смесью крови, осколков кости и ошметков мозга.
  
  Говард приложил ладонь ко рту, словно его вот-вот вырвет. Но затем вдруг повернулся, откинул занавеску и бросился наутек. Николь, прихрамывая, последовала за ним. Откуда-то издалека донеслось завывание сирен. Мне же удалось наконец высвободить сначала левую руку, затем правую, и я поспешно стал разматывать ленту на поясе, удерживавшую меня на стуле.
  
  Звук сирен становился все громче. Но еще более отчетливо я услышал, как в боковом проулке с визгом тормозов остановилась машина. Раздался женский крик:
  
  — Томас, стой!
  
  Я сумел встать со стула, но сразу упал на пол, разбрасывая вокруг себя игрушки. Мне нужно было добраться до Льюиса. Точнее — до его трупа. Я заметил, что за поясом его джинсов торчал еще пистолет. Похоже, он принадлежал раньше Моррису.
  
  Из основного зала магазина два раза подряд донеслись уже знакомые уху приглушенные выстрелы, и еще одно тело рухнуло на пол.
  
  Снаружи раздались возгласы:
  
  — Рэй!
  
  — Томас, не надо!
  
  Это была Джули.
  
  Я стоял на коленях и уже дотянулся до рукоятки пистолета, вцепившись в нее пальцами, когда полог буквально взлетел вверх. Я обернулся и поднял голову, но лишь для того, чтобы успеть увидеть, как ботинок Николь врезается мне в челюсть. Удар был нанесен умело и с большой силой.
  
  У меня перед глазами все поплыло, а тело, как из катапульты, отбросило назад. Инстинктивно я успел подставить руки, чтобы смягчить падение, но оно оказалось весьма болезненным. Что-то острое царапнуло мне спину и откатилось в сторону. Игрушечный жестяной самосвал. Одновременно моя правая рука оказалась среди других упавших с полок игрушек. Полуослепший от удара, я не мог видеть, что там, но, судя по ощущениям, под руку мне попало нечто изготовленное из металла и пластмассы.
  
  Николь навела на меня пистолет. Но она не успела нажать на спусковой крючок, когда из короткого бокового коридора, где находился черный ход, раздался громкий стук. Кто-то распахнул дверь.
  
  — Я привел помощь! — крикнул Томас. — Я привел Джули!
  
  — Остановись! — Голос Джули звучал так, будто она находилась в нескольких футах за спиной брата.
  
  Николь посмотрела в ту сторону и нацелила туда пистолет. Стоило Томасу войти, и он нарвался бы на пулю. Я успел бросить взгляд на свою правую руку, которая буквально уперлась в синее пластиковое оперение дротика для игры в дартс длиной примерно в фут и с острым стальным наконечником. Оставалось только пожалеть, что это не копье. В те доли секунды, что оставались до появления Томаса на пороге, я успел лишь подумать: это как кататься на велосипеде — невозможно разучиться!
  
  И несмотря на боль, пульсировавшую у меня в виске, в подбородке и в спине, я сделал все молниеносно. Схватил дротик, занес его за спину и изо всех сил метнул.
  
  — Рэй!
  
  В комнату вбежал Томас. Острие дротика впилось Николь в шею. Она открыла рот, но крик, казалось, застрял в глотке. В правой руке у нее оставался пистолет, а левая взлетела вверх, ухватилась за дротик и выдернула его…
  
  Так случается, когда срывает водопроводный кран.
  
  Кровь хлынула потоком, ее брызги разлетались вокруг.
  
  Николь выронила дротик и прижала ладонь к ране. Потом и пистолет выпал, когда она повалилась и упала бы, не попадись ей на пути бюро. Николь закашлялась, исторгая теперь кровь и изо рта. Упершись руками в бюро, она ухитрилась остаться на ногах, но всего лишь несколько секунд. Затем распласталась на полу под оглушительные звуки сирен.
  
  В комнату ворвалась Джули, но встала как вкопанная при виде кровавой сцены, разыгравшейся здесь. Она остановилась так резко, что ее чуть не сбил с ног следовавший по пятам спасатель из пожарной бригады.
  
  — Рэй! — воскликнула она. — Ты жив?
  
  Томас уже помогал мне подняться.
  
  — Смотри, кого я нашел, — повторял он. — Я привел Джули. Я вернулся.
  71
  
  В следующие двадцать четыре часа Томас, я и Джули только и делали, что отвечали на многочисленные вопросы представителей различных ведомств. Нас опросили всех вместе и порознь офицеры полиции города Нью-Йорка, полиция штата, ФБР, даже портовая таможенная служба. Позже мне сказали, что среди них был сотрудник управления национальной безопасности, но всего желающих порыться у нас в мозгах оказалось так много, что я не смог даже определить, который из них представлял УНБ.
  
  Когда нас ненадолго оставили одних, Томас высказал озабоченность, что из ЦРУ так никто и не появился.
  
  — Я надеялся, что их обеспокоит мое состояние, — прошептал он.
  
  Его самолюбие было явно уязвлено.
  
  Несколько часов допросов оказались полезными только с одной точки зрения — нас, в свою очередь, информировали о том, чего мы не знали. Белые пятна на общей картине быстро заполнились во многом благодаря спасателям и врачам «скорой помощи», которые прибыли вовремя, чтобы не дать умереть Говарду Таллиману и Моррису Янгеру, истекавшим кровью на полу в торговом зале магазина.
  
  Впрочем, состояние Таллимана признали критическим, и толку от него оказалось мало, зато Моррис с простреленным легким, чье ранение тоже было весьма серьезным, успел сообщить детективам обо всем, что знал. Поскольку дышать он мог только с помощью аппарата принудительной вентиляции, то скорость его ответов зависела от быстроты, с какой он мог набирать текст на компьютере, принесенном в больничное отделение интенсивной терапии.
  
  Многие детали этого дела стали известны нам с Томасом еще в процессе похищения. Попытка шантажа со стороны Фитч (хотя мы так и не поняли, что она знала, а о чем лгала), которая привела к решению ликвидировать ее. Убийство Бриджит Янгер, совершенное по ошибке. Расправа Николь над супружеской парой в Чикаго, которая была частью плана по устранению компрометирующего изображения в Интернете. Это в общих чертах мы узнали сами.
  
  Льюис Блокер был, разумеется, мертв. Не удалось медикам спасти и Николь. Как выяснилось, это не было ее настоящим именем. И мы слышали разговоры, что в прошлой жизни она занималась большим спортом и чуть ли не выступала на Олимпийских играх — это объясняло силу нанесенного мне удара, — однако полиции многое оставалось неясным.
  
  Ее убийство отозвалось во мне тяжелым чувством. Я понимал, что у меня не было выбора, но не испытывал в этой связи никакой радости, напротив, с тревогой предвидел, что она еще долго будет являться мне в кошмарных снах.
  
  Но пока я подвел под этим черту: лучше было погибнуть ей, чем мне. Или Томасу.
  
  Когда меня допрашивали одного, многие вопросы касались моего брата и его странного занятия. Я знал, что они успели связаться с доктором Григорин, да и наши друзья из ФБР, агенты Паркер и Дрисколл, сказали свое слово. К счастью, они лишь подтвердили общее мнение, что, обладая уникальными способностями, Томас не представлял никакой угрозы ни для окружающих, ни для себя самого. Кончилось же все тем, что представители правоохранительных органов оказались не только убеждены в безвредности Томаса, но и провозгласили его героем. Убийство Бриджит Янгер никогда не было бы раскрыто, если бы не его необычная страсть к прогулкам по сайту «Уирл-360».
  
  Однако от общего внимания ускользнул факт, что та же самая страсть явилась причиной смерти Кайла и Рошель Биллингз. Приходила ли эта мысль в голову брату, я не знал, а сам никогда бы не попытался навести его на нее. Вероятно, потому, что их гибель лежала и на моей совести. Я свалял дурака, когда размахивал распечаткой перед дверью квартиры Эллисон Фитч, не догадываясь, что там установлена видеокамера.
  
  О чем речи не заходило вообще, так это о странном звонке на телефон Томаса, когда трубку снял Льюис. Брат признался, что никому не сообщал о нем, и я тоже предпочел промолчать.
  
  После всего, что с нами произошло, Томас замкнулся в себе. Хотя мы прошли через такое, что могло нанести глубокую душевную травму любому. Но мне порой казалось, будто странности и особенности характера, свойственные ему, делали брата более защищенным от подобных переживаний. Он привык ежедневно отключаться от внешнего мира, отсекать все, кроме той его части, какую воспринимал через Интернет. И с умением легко возводить вокруг себя защитную стену Томасу удалось отрешиться от ужаса, пережитого нами.
  
  Но уверенности в этом у меня, разумеется, не было.
  
  Томас пребывал в глубокой задумчивости. Я считал, что вызвана она не нашими злоключениями, а тем, о чем он хотел рассказать перед проникновением в наш дом Николь и Льюиса. О том, что случилось с ним в тринадцать лет и наложило глубокий отпечаток на его отношения с отцом.
  
  Брат сказал тогда, что мог бы, наверное, поделиться с Джули, но сейчас время для этого представлялось не самым подходящим. Нам всем необходимо было успокоиться и привести свои чувства в порядок, прежде чем переходить к нашей следующей проблеме.
  
  Кроме того, проблема ведь не была единственной. Мне предстояло принять важные решения. Я всерьез обдумывал возможность пожить в отцовском доме вместе с Томасом по крайней мере какое-то время в ближайшем будущем. Однако, к моему удивлению, когда я предложил такой вариант брату, он заявил:
  
  — Не хочу жить с тобой. Много неприятностей мне пришлось перенести из-за тебя.
  
  И Томас дал согласие перебраться в то место, которое я успел посетить ранее, при условии, что у него будет свой компьютер. Но мне ничто не мешало продать свое жилье в Берлингтоне и поселиться в доме отца. Это позволило бы постоянно находиться неподалеку от Томаса и навещать его. Во время нашего последнего завтрака в Нью-Йорке мы разговаривали о путешествиях. Брат сказал, что ему хочется дотронуться до витрины одного известного кондитерского магазина в Париже.
  
  — Знаешь, что я думаю? — произнес я. — Если уж мы полетим с тобой в такую даль, то непременно зайдем в тот магазин и купим себе сладостей.
  
  — Было бы здорово, — улыбнулся Томас.
  
  Но меня занимали не только планы на будущее. Я никак не мог забыть тот телефонный звонок.
  
  Домой мы вернулись на машине Джули.
  
  И мне едва ли стоило удивляться, когда я увидел патрульный автомобиль полиции, который блокировал доступ на подъездную дорожку к дому отца. Репортеры (Джули, разумеется, не в счет) почуяли запах жареного и делали все возможное, чтобы разыскать нас с Томасом. Но до сей поры нам удавалось ускользать от них. Во-первых, не хотелось стать объектами назойливого внимания, а во-вторых, я твердо решил, что нашу историю должна поведать миру именно Джули, прежде чем подробности станут известны ее коллегам из других изданий. Возможность взять интервью у нас — то есть, конечно, главным образом у меня — давала ей поистине эксклюзивный материал.
  
  Сотрудник полиции, сидевший за рулем, вышел, чтобы выяснить, кто мы такие. Убедившись, что перед ним хозяева, он убрал свой автомобиль с дороги. Джули подъехала к дому и остановилась. Томас выскочил первым. Он всегда избегал открытой демонстрации своих чувств, но сейчас было заметно, насколько он взволнован и обрадован возвращением домой.
  
  Когда брат бросился к дому, я крикнул ему вслед:
  
  — Только, пожалуйста, не трогай телефон в своей комнате.
  
  — Почему?
  
  — Просто не трогай, и все, — велел я. — Даже близко к нему не подходи.
  
  Томас не стал возражать. Телефоны никогда не интересовали его. Но он расстроился, что дома больше не было компьютера. По дороге просто извел меня вопросами, когда мы купим ему новый.
  
  Я приблизился к дверце водителя. Джули нажала кнопку и опустила стекло.
  
  — Спасибо, — сказал я, склонившись и почти сунув голову в салон.
  
  — Я только и слышу это от тебя.
  
  — Потому что ты на редкость хороша.
  
  — Поеду в редакцию. Мне надо написать большую статью. Ты разве не знаешь, о чем?
  
  — Догадываюсь.
  
  — Позже я позвоню тебе.
  
  — Буду с нетерпением ждать, — произнес я и поцеловал ее.
  
  Проследив, как машина Джули скрылась из виду, я зашел в дом. В мои планы входило сразу же подняться в комнату Томаса, но на телефонном аппарате в кухне мигала лампочка автоответчика, и я решил проверить оставленные нам сообщения.
  
  Их оказалось пять.
  
  «Привет, Рэй. Это Элис. Гарри просил, чтобы ты заехал и подписал пару бумаг. Перезвони мне».
  
  Я нажал «семерку», чтобы удалить сообщение.
  
  «Рэй, это Гарри. Элис ведь звонила тебе вчера, не так ли? Свяжись со мной, как только сможешь».
  
  Я нажал «семерку».
  
  «Рэй, это снова Гарри. Только что узнал из новостей. Надеюсь, с вами все хорошо. Позвони мне, как только вернешься».
  
  И снова «семерка».
  
  «Добрый день! Мне необходимо поговорить с Томасом или Рэем Килбрайдами. Это продюсер программы “Сегодня”. Вы нам очень нужны. Очень важно, чтобы…»
  
  На сей раз я нажал «семерку», не дожидаясь сигнала.
  
  «Алло! Меня зовут Ангус Фрайд. Я из “Нью-Йорк таймс” и…»
  
  «Семерка!»
  
  Меня мучила жажда. Я открыл кран и дождался, чтобы вода стала по-настоящему холодной, затем наполнил стакан и залпом осушил его. Конечно, я не мог даже догадываться, что мне даст проверка списка предыдущих звонков по отдельной телефонной линии Томаса. Может, вообще ничего. Существовала вероятность, что номер звонившего закодирован, и тогда его личность навсегда останется тайной. Я поставил стакан на стол и направился к лестнице. В этот момент раздался негромкий стук в дверь. На пороге стоял полноватый мужчина средних лет, в мятом костюме, с расстегнутым воротом сорочки и узлом черного галстука, ослабленным и приспущенным. Он показал мне жетон полицейского.
  
  — Мистер Килбрайд? — произнес он. — Мой коллега, который дежурит у вашего дома, сообщил, что вы вернулись. Как я понял, у вас выдались насыщенные дни. Но мы с вами так и не закончили разговор, который начали по телефону. Кстати, я — детектив Барри Дакуэрт из полицейского управления Промис-Фоллз. Похоже, вам пришлось пройти через настоящий ад, хотя все подробности мне неизвестны. И тем не менее не могли бы мы прояснить вместе с вами кое-что по поводу вашего отца?
  72
  
  — Заходите, — сказал я.
  
  Мы с детективом Дакуэртом расположились в гостиной.
  
  — Поверьте, я понимаю, каково вам пришлось в последние дни. Вы уже нормально себя чувствуете?
  
  — Наверное, не так плохо, как мог бы… Все-таки это было нелегким испытанием.
  
  — Точнее слова не подберешь. Но вы не возражаете закончить разговор, который мы начали позапрошлым вечером?
  
  — Нет, — ответил я, — хотя теперь кажется, будто с тех пор минула вечность. — Я потер лоб. — Вы рассказывали о нашем отце.
  
  — Верно.
  
  — Упомянули, что он сам связался с вами.
  
  — Да.
  
  — С какой же целью?
  
  Дакуэрт удобнее устроился в кресле, положив руки на подлокотники.
  
  — Ваш отец хотел сообщить мне о том, что произошло с вашим братом Томасом, когда он был еще подростком. Многие годы он отказывался верить в случившееся… То есть не хотел верить словам вашего брата. Потому что… Даже не знаю, как правильнее выразить эту мысль…
  
  — Потому что мой брат не относится к числу свидетелей, показаниям которых можно полностью доверять.
  
  — Именно поэтому.
  
  — Потому что он слышит голоса, каких на самом деле нет, и видит происшествия, которых в действительности не происходит… — Я осекся. — Правда, как выяснилось, это не всегда так. Но чаще всего.
  
  — По этой же причине, когда много лет назад Томас пришел к вашему отцу и пожаловался, что подвергся насилию, тот не поверил ему. Ваш брат обвинял в насилии одного из друзей отца. Томасу заявили, что это его извращенные выдумки, и строго запретили когда-либо вообще поднимать данную тему.
  
  — Да, насилие, — кивнул я. — Томас успел кое-что рассказать мне перед тем, как нас похитили.
  
  — Причем это было насилие сексуального характера, — продолжил Дакуэрт. — Если называть вещи своими именами, то речь идет об изнасиловании. Или по крайней мере о попытке изнасилования несовершеннолетнего.
  
  Я почувствовал, как во мне постепенно вскипает гнев.
  
  — Томас сообщил отцу, кто это был?
  
  Дакуэрт поднял руку.
  
  — Не горячитесь. Я как раз хотел перейти к этому. Ваш отец имел нелицеприятный разговор с тем своим другом, который был шокирован и поражен подобным обвинением. Он, разумеется, все отрицал, и Адам поверил ему. Поверил ему, а не Томасу, потому что у сына уже тогда в голове роилось множество самых сумасбродных фантазий.
  
  — Да, Томас был таким всегда.
  
  — Но не так давно случилось нечто заставившее отца изменить свое мнение, — сказал Дакуэрт.
  
  — Что же?
  
  Детектив осмотрел гостиную, задержав взгляд на телевизоре и проигрывателе дисков системы «блю-рэй».
  
  — Ведь ваш отец обожал всевозможные технологические новинки, верно?
  
  — Да, — подтвердил я. — Ему нравились современные электронные игрушки и приспособления. Многим мужчинам в его возрасте все это кажется сложным, но только не отцу. Ему хотелось, чтобы у него в доме все было самых последних моделей. А как ему понравилось смотреть спортивные передачи на экране с высоким разрешением!
  
  — И ваш отец собирался обзавестись новым мобильным телефоном, — сообщил Дакуэрт.
  
  Я вздрогнул от неожиданности.
  
  — А вам откуда известно?
  
  — Он сам сказал мне. Собственно, это и послужило причиной.
  
  Я вцепился в подлокотники кресла.
  
  — Продолжайте, — попросил я.
  
  — Ваш отец хотел иметь сотовый телефон, у которого было бы множество разных новомодных наворотов, а не просто трубку для обычных звонков. Лично у меня как раз такой телефон. С ним можно вытворять всевозможные трюки, однако я не научился ни одному из них. Мне потребовался год, чтобы понять, как сделать им обыкновенную фотографию. А вот вашему отцу как раз и требовался аппарат с хорошей камерой. Чтобы делать качественные снимки.
  
  — Понимаю.
  
  — Он уже начал изучать рынок, побывал в нескольких магазинах, но, выслушав рекомендации продавцов-консультантов, не знал, можно ли им довериться. Подозревал, что ему просто пытаются впарить модель подороже. В таких случаях всегда хочется знать, чем пользуются твои друзья, выслушать их мнение. В общем, использовать чужой опыт.
  
  — Да.
  
  — И, как рассказал мне ваш отец, так случилось, что однажды он заглянул в гости к своему другу — тому самому, кого Томас обвинил в насилии над собой много лет назад, — заметил на столе его мобильник и решил взглянуть. Из чистого любопытства. Друга в тот момент не было в комнате, но Адам не придал этому значения, считая, что тот все равно не стал бы возражать. Ему было интересно, как работает камера, и он нажал пару кнопок, чтобы включить эту функцию. А потом случайно заглянул в архив, где хранились сделанные прежде снимки.
  
  Дакуэрт замолчал, словно собираясь с духом.
  
  — И что же было дальше? Какие снимки он увидел?
  
  — Мальчиков, — ответил детектив. — Там оказалась подборка фотографий мальчиков. Но только не обычных семейных фото. Это были изображения детей — десяти, двенадцати, тринадцати лет, — обнаженных и снятых в самых вызывающих позах. Ваш отец не находил слов, чтобы описать их мне, такое отвращение пережил.
  
  — И эти снимки сделал его друг?
  
  Дакуэрт кивнул:
  
  — Как оказалось, он только что вернулся из какой-то поездки. Из такого места, где люди с подобными наклонностями могут в полной мере удовлетворять их. И в ту же минуту, когда Адам Килбрайд увидел снимки, до него дошло, что сын с самого начала говорил ему чистую правду. Томас ничего не выдумал. Человек, которому нравились подобные изображения, вполне был способен изнасиловать вашего брата.
  
  — Кто он? — спросил я, хотя уже знал ответ.
  
  Детектив жестом попытался успокоить меня.
  
  — Позвольте мне закончить. Так вот, когда приятель вернулся в комнату, ваш отец предъявил ему фото. Спросил, что это за гадость. Заявил, что теперь уверен в правдивости слов сына.
  
  — И как реагировал приятель?
  
  — Разумеется, горячо все отрицал.
  
  — А что сделал отец?
  
  Впрочем, одно я уже знал сам: он воспользовался своим компьютером, чтобы провести поиск на тему детской проституции.
  
  — Думаю, ему потребовалось время, чтобы решиться на какие-то действия. А потом он позвонил мне. Объяснил, что ситуация сделалась для него невыносимой, он пытался извиниться перед вашим братом, но они чуть не подрались из-за этого. Еще его интересовало, можно ли привлечь того человека к ответственности за надругательство над Томасом. Мне пришлось ответить, что это маловероятно. За давностью лет, учитывая умственное состояние Томаса, добиться обвинительного приговора было бы почти невозможно.
  
  — А снимки в телефоне? Разве не улика?
  
  — Ваш отец догадывался, что приятель сразу удалил их, не успел он выйти за порог, но он все равно выспрашивал у меня, нельзя ли заставить его понести наказание за платный секс с детьми, пусть это и происходило за рубежом.
  
  — Таиланд, — произнес я.
  
  — Что?
  
  — Полагаю, в данном случае речь идет о Таиланде. Знаю, что это не единственная страна, где детский секс легкодоступен. Более того, я почти уверен, что с этим нет проблем и у нас. Но только один из приятелей отца летал именно в Таиланд.
  
  — Теперь о том, почему я не ответил на ваш вопрос относительно личности насильника, — сказал Дакуэрт. — Дело в том, что этого я не знаю. Ваш отец так и не назвал мне его имени, поскольку никак не мог решить, что ему делать. — Он вздохнул. — А вскоре произошел несчастный случай, и Адам Килбрайд погиб.
  
  — Да, — вздохнул я. — Несчастный случай…
  73
  
  — Лен Прентис, — сказал я.
  
  — Повторите имя, — попросил детектив, доставая блокнот.
  
  — Лен Прентис. Отец много лет работал на него. И они считались давними приятелями. А вот брату он никогда не нравился. Пару дней назад Лен явился сюда и попытался увезти Томаса с собой обедать. Наверное, хотел разнюхать, что отец успел рассказать ему перед смертью. Кстати, этот человек любит бывать в Таиланде. Причем без жены.
  
  — Что ж, — заметил Дакуэрт, — весьма примечательный факт.
  
  Я ощутил усталость. Мало мне было случившегося в последние два дня, так теперь еще и это.
  
  — Сукин сын! Извращенец. Он надругался над Томасом, зная, что это сойдет ему с рук. Что бы Томас ни говорил позднее, у Лена всегда найдется возражение. Мол, вы что, не знаете этого парня? Он плетет невесть что. Умалишенный, да и только.
  
  — Распространенный случай, — произнес Дакуэрт. — Подобные типы всегда выбирают себе уязвимых жертв, которыми легко манипулировать и держать их под контролем.
  
  Кровь пульсировала в моих висках. Хотелось сесть в машину, добраться до дома Лена Прентиса и разделаться с ним. А я был готов удавить его голыми руками.
  
  — И Томасу столько лет пришлось жить с этим, не имея возможности никому рассказать о случившемся, — заметил я.
  
  — Да, — отозвался Дакуэрт, — после неприятностей, на которые он нарвался после разговора с отцом, ему хотелось навсегда забыть обо всем.
  
  — И представьте, как это воспринял Томас, когда через столько лет отец сам вернулся к данной теме, сказав, что теперь верит ему. Как сильно должен был он рассердиться, узнав, что отец теперь готов наконец помочь ему. Но только уже слишком поздно.
  
  — Вероятно, вы правы, — мрачно кивнул Дакуэрт.
  
  Я обхватил голову руками.
  
  — У меня мозг готов закипеть.
  
  — Еще бы!
  
  — Есть кое-что, не дающее мне покоя со дня приезда сюда после смерти отца.
  
  Дакуэрт ждал продолжения.
  
  — И именно обстоятельства его смерти вызывают у меня вопросы.
  
  — Какие же, например?
  
  — Отец вел трактор по крутому склону, и машина опрокинулась. Но ведь он годами косил там траву, и никогда не возникало проблем.
  
  — К сожалению, очень многие люди годами совершают неразумные поступки, но однажды наступает день, когда жизнь наказывает их за это, — возразил Дакуэрт.
  
  — И тем не менее, спустившись вниз, чтобы отвести трактор обратно в амбар, я обнаружил, что его никто не трогал со дня происшествия. Только Томас, который сдвинул его с тела отца и сбросил вниз. Но представьте — зажигание оказалось выключено, а отсек с режущими лезвиями поднят. Отец поступил бы так в случае, если кто-нибудь подошел к краю холма и захотел с ним поговорить. Он бы заглушил двигатель и поднял режущий инструмент, потому что ему пришлось бы на время прекратить косить.
  
  — Однако никто не дал показаний, что общался с вашим отцом незадолго до инцидента. Когда все случилось, там, насколько нам известно, никого не было.
  
  — А вы ожидали, что человек, толкнувший его, во всем признается? — возразил я.
  
  — Не могу сразу делать выводов, но это интересная версия.
  
  — Пока отец размышлял, как ему поступить с Леном Прентисом, тот, вероятно, сходил с ума от неизвестности. Обратится ли отец в полицию? Что ж, теперь я знаю, что обратился, вот только имени преступника не назвал. Или расскажет о том, что натворил Лен, его жене и знакомым? Ведь если он не мог привлечь Лена к суду, то у него оставалась возможность ославить мерзавца на весь белый свет, не оставив от его репутации камня на камне. Пусть все знают, кто такой Лен Прентис на самом деле!
  
  — Вероятно.
  
  — Лен доходит до нервного срыва от беспокойства и однажды является к нам домой, чтобы уговорить отца ничего не предпринимать. Придумывает очередную вздорную ложь, объясняя, как к нему в телефон попали фото обнаженных мальчиков. Он застает отца за работой на склоне холма. Папа останавливает трактор, они начинают разговор, перерастающий в ссору. Лен толкает отца, и этого достаточно, чтобы трактор опрокинулся и придавил его своей тяжестью. У Лена достаточно времени, чтобы поднять тревогу, позвать на помощь или хотя бы самому столкнуть трактор с тела отца, но он предпочитает ничего не делать. Лену прекрасно известно, что отец годами подвергал себя опасности, когда косил траву на том склоне. Еще мама умоляла самого же Лена уговорить мужа не делать этого.
  
  Детектив Дакуэрт внимательно слушал меня, покусывая губы.
  
  — И вы полагаете, что он мог хранить подобные снимки в своем телефоне? — спросил он. — Но как вы сами сказали, он женат. А если бы их увидела супруга?
  
  Я развел руками.
  
  — Мари плохо разбирается в электронных устройствах. У меня нет ответов на все возникающие вопросы, но этот человек вызывает сильные подозрения. Уверен, с ним что-то не так.
  
  — Да, мне тоже теперь кажется, что с ним необходимо будет побеседовать. И послушать его аргументы.
  
  — Да, давайте так и поступим! — горячо поддержал я.
  
  — Вообще-то это дело полиции.
  
  — Нет, я поеду с вами. Мне есть о чем с ним поговорить. Если не разрешите мне участвовать в беседе, клянусь, я начну барабанить ему в дверь, как только вы от него выйдете.
  
  Дакуэрт наморщил лоб и произнес:
  
  — Только при условии, что вести беседу буду я.
  
  Я предпочел промолчать.
  
  — Можем отправиться прямо сейчас. Дорогу покажете?
  
  — Разумеется, — сказал я. — Но сначала я должен предупредить брата, что мне придется ненадолго уехать. И есть еще кое-что, с чем я хотел бы покончить перед отъездом.
  
  — Тогда буду ждать вас на террасе.
  
  Дакуэрт встал и двинулся к двери, а я поднялся по лестнице.
  
  Карты по-прежнему висели повсюду. Но впервые за все время их вид подействовал на меня успокаивающе. Я вошел в комнату Томаса. Он сидел в кресле, уставившись в один из темных мониторов и постукивая пальцем по клавиатуре. Без терминала все это напоминало машину, из которой вынули мотор.
  
  — Когда мы поедем за новым компьютером? — спросил он.
  
  — Не сию секунду, но скоро, — пообещал я. — Ничего, если ты немного побудешь в доме один? У дороги по-прежнему дежурит коп.
  
  — Ничего. А ты куда?
  
  — Мне нужно повидаться с Леном Прентисом.
  
  Брат нахмурился.
  
  — Мне он не нравится.
  
  Я очень хотел спросить Томаса, что с ним случилось и кто был во всем виноват, но решил не делать этого. Бедняге и так досталось в последнее время, чтобы я начал сейчас мучить его расспросами на болезненную тему.
  
  — Мне он тоже не нравится, — сказал я.
  
  Потом все мое внимание сосредоточилось на телефоне, стоявшем на краю стола.
  
  — Ты его не трогал? — спросил я.
  
  — Ты же мне запретил.
  
  — Не запретил, а попросил не делать этого.
  
  — Я к нему даже не прикасался.
  
  Я подтянул аппарат ближе к себе и нажал кнопку памяти. По этому номеру не звонили с того вечера, когда к нам явились похитители. Да и тогда был только один звонок в 10 часов 13 минут. Всего один номер остался в памяти аппарата. И я сразу понял, что номер местный.
  
  — Томас, если верить электронике, то по этому номеру за все время звонили однажды. А на самом деле? Тебе звонил еще кто-нибудь? Может, какие-то торговые агенты?
  
  — После каждого звонка я удаляю номер из памяти, — ответил он. — Мне велел так поступать президент Клинтон.
  
  Но в тот вечер, когда к телефону подошел Льюис Блокер, Томас не успел очистить память. Мне показалось неразумным звонить с аппарата Томаса. Я использовал свой сотовый. Набрал номер, приложил трубку к уху и стал ждать.
  
  — Кому звонишь? — поинтересовался брат. — Ты же не пытаешься связаться с президентом? Мне он строго запретил звонить самому. И если ты воспользовался тем номером, то его надо немедленно удалить.
  
  Я поднял руку, призывая его замолчать. В трубке раздался гудок. Второй. Третий. А затем на звонок ответили. Сначала послышалось какое-то бормотание, а потом мужской голос отчетливо произнес:
  
  — Алло! Гарри Пейтон слушает.
  74
  
  — Алло! — повторил Гарри. — Кто у телефона?
  
  — Это Рэй, — ответил я, как только снова обрел дар речи.
  
  — Рэй! — воскликнул Гарри, который, казалось, искренне обрадовался. — Боже мой! Так ты вернулся?
  
  — Мы оба вернулись.
  
  — Господи, да что же с вами стряслось? В новостях информация очень скудная, но, говорят, вы сумели установить, что жену Морриса Янгера на самом деле убили? Невероятно! Каким образом вы оказались втянутыми в такое громкое дело? Впрочем, я знаю, что все началось с какой-то находки Томаса, но, Рэй, вас же могли убить!
  
  — Да, — произнес я, думая совершенно о другом, стараясь понять, что происходит.
  
  — Мы несколько раз звонили вам домой, но никто не отвечал. Сначала я даже подумал, что ты решил вернуться на несколько дней в Берлингтон и взял Томаса с собой.
  
  — Нет.
  
  Гарри рассмеялся.
  
  — Конечно. Ведь теперь-то мы знаем, как все обстояло на самом деле, не так ли? Ты в порядке? Я имею в виду физически. Никто из вас, ребята, не ранен, надеюсь?
  
  — Запястья еще не зажили, — ответил я. — И побаливает в других местах.
  
  — Рэй, бумаги, что ты должен подписать, не такие уж срочные. Это можно сделать когда угодно. Приходи в себя, а потом…
  
  — Нет! — перебил я. — Давайте покончим с этим сейчас же.
  
  — Что ж, хорошо. Дай только проверить мое расписание на сегодня…
  
  — Я буду у вас через несколько минут.
  
  — Подожди, Рэй. Ты мне дозвонился по моему мобильному телефону. Почему не связался, как обычно, с офисом? И вообще, откуда у тебя этот номер?
  
  — До скорой встречи, — сказал я и отключил связь.
  
  Томас посмотрел на меня.
  
  — Как там президент? — спросил он.
  
  Я дошел по коридору до бывшей спальни отца, закрыл дверь и сел на край кровати. Положив телефон на покрывало, я провел ладонями по поверхности ткани, ощутив грубые швы по ее краям. Что, черт побери, происходит? Гарри Пейтон позвонил в наш дом, притворившись бывшим президентом Клинтоном. И единственным человеком, который, как он мог рассчитывать, поверил бы ему, был мой брат. Гарри знал о фантазиях Томаса. И подыгрывал им.
  
  Звонок, на который ответил Льюис, не мог быть первым. Нет, звонили и раньше, когда трубку снимал мой брат. И он считал, будто разговаривает с Биллом Клинтоном. Впрочем, по своим наблюдениям, я знал, что Томас вел подобные беседы и мысленно. Я ведь застал его однажды за разговором с невидимым собеседником без помощи телефона. Гарри Пейтон тоже знал об этих придуманных беседах. И решил сделать их реальными.
  
  Я схватил мобильник, вышел из комнаты отца и вернулся к брату, который по-прежнему сидел с отрешенным видом в кресле.
  
  — Когда тебе звонил по этому аппарату… Ты сам знаешь кто. Что он говорил?
  
  Томас часто заморгал и ответил:
  
  — Ты же слышал, что в последнее время он стал не очень добр ко мне?
  
  — Да, помню.
  
  — Он сказал, что с нами произойдет нечто плохое, если я начну тебе все рассказывать. О том, что случилось со мной раньше, и о том, что президент говорил мне сейчас. Заверил, что все будет строго между нами, но ему нужно знать как можно больше обо мне самом, о тебе и о папе. Он никогда прежде не интересовался этим, если разговаривал со мной без помощи телефона. Когда я просто вдруг мог слышать его голос.
  
  — Какие вопросы он задавал тебе о папе?
  
  — Хотел знать, обсуждал ли отец со мной своих друзей, не говорил ли о них чего-либо нехорошего. Потому что мистеру Клинтону необходима была уверенность, что среди тех, кто меня окружает, нет врагов, шпионов, предателей и других плохих людей.
  
  — И что ты ему отвечал?
  
  Томас пожал плечами:
  
  — Я мало что мог ему сообщить. Сказал только, что мне не нравится Лен Прентис, а еще сильнее я не люблю мистера Пейтона и не пошел на похороны отца, опасаясь встретить там его.
  
  — Томас, то, что произошло с тобой много лет назад, когда ты махал рукой мне из окна… Ведь это мистер Пейтон причинил тебе зло?
  
  Его взгляд мгновенно погас.
  
  — Папа велел мне не говорить об этом. Никогда. Даже после того как извинился, когда уже знал правду. Сказал, что я не могу даже заикнуться обо всем, пока он не выяснит, как нам следует поступить. Но я бы и сам не захотел. Папа так долго заставлял меня забыть обо всем, что я не смог бы рассказывать полицейским, говорить в зале суда. Нет.
  
  Я взялся за свой сотовый телефон, проверил список номеров в памяти, но нужного мне там не оказалось. Придется найти в справочнике.
  
  — Мы продолжим разговор позже, — произнес я. — А потом поедем за новым компьютером.
  
  — Хорошо, — кивнул брат. — Хочешь, я приготовлю ужин?
  
  Предложение оказалось таким неожиданным, что у меня на глаза навернулись слезы.
  
  — Даже не знаю, остались ли у нас хоть какие-то продукты, — ответил я. — Мы с этим разберемся, когда я вернусь.
  
  Я спустился вниз, выглянул наружу и увидел детектива Дакуэрта, по-прежнему дожидавшегося меня на террасе. Телефонную книгу я нашел в одном из кухонных ящиков, раскрыл ее и отыскал домашний номер Лена Прентиса.
  
  — Алло! — раздался голос Мари.
  
  — Добрый день, Мари. Это Рэй.
  
  — О, Рэй! Какое счастье! Мы с Леном узнали из новостей обо всем, что произошло с тобой и Томасом, и…
  
  — У меня к вам один важный вопрос. Ответьте, если вам не трудно.
  
  — Какой вопрос?
  
  — Вы говорили, что когда Лен летал в Таиланд, вы не могли составить ему компанию. Но ведь с ним летал кто-то еще?
  
  — Да, конечно. Они там находились вместе с Гарри Пейтоном. Правда, Лен жаловался потом, что Гарри вечно бросал его одного и где-то развлекался сам. Но расскажи мне, как вам с Томасом удалось…
  
  Я положил трубку и вышел на террасу к Дакуэрту.
  
  — Нам придется изменить план, — сказал я.
  
  По дороге в город, сидя в автомобиле Дакуэрта, я постарался доходчиво объяснить полицейскому свое новое ви́дение ситуации. Когда Гарри Пейтон понял, что отцу известно о его похождениях в Таиланде и теперь он уверен в правдивости слов Томаса о насилии, которому подверг его сына лучший друг, Пейтон запаниковал.
  
  — Думаю, он убил отца, — сказал я. — Или по меньшей мере не сделал ничего, чтобы спасти ему жизнь. И вероятно, еще до смерти папы стал звонить Томасу по его отдельной телефонной линии, пытаясь сыграть на его бредовых вымыслах. Хотел убедиться, что Томас никому не расскажет о том, что он с ним сделал. Посчитал, что уж прямого приказа президента брат не посмеет ослушаться.
  
  — Самое отвратительное дело, с каким мне приходилось сталкиваться, — заметил Дакуэрт. — А я, поверьте, много чего повидал на своей работе.
  
  — А что вам сказал Гарри, когда позвонил? — спросил я. — Про Томаса и про то, что он увидел на сайте «Уирл-360»?
  
  — Не понимаю, о чем вы, — удивился Дакуэрт.
  
  — Я побывал у Гарри, рассказал про странное изображение, обнаруженное Томасом. Высказал мнение, что об этом необходимо информировать полицию, но только мне самому оказалось трудно объяснить им суть дела. Тогда Гарри сказал, что знаком с вами и непременно позвонит от моего имени.
  
  Детектив покачал головой:
  
  — Я действительно давно знаю Гарри Пейтона, но он не звонил мне по этому поводу.
  
  — Вот сукин сын! — воскликнул я. — И законченный лжец.
  
  Дакуэрт бросил на меня взгляд.
  
  — Считаете, он понял, что вам теперь все известно?
  
  — Последнее, что он у меня спросил, — это почему я звоню ему на личный мобильник. Хотел выяснить, откуда у меня этот номер.
  
  Детектив провел кончиком языка по верхней губе.
  
  — Тогда он, вероятно, все уже понял.
  
  — Да, — кивнул я. — Мне тоже так кажется.
  
  Мы вошли в адвокатскую контору Гарри Пейтона. Дакуэрт настоял, что должен идти первым, и открыл дверь.
  
  Элис, секретарь Пейтона, посмотрела на нас из-за своего стола и улыбнулась.
  
  — Привет, Барри! — воскликнула она, а потом обратилась ко мне: — Боже мой, Рэй! Поверить не могу, через что тебе пришлось пройти.
  
  — Нам необходимо поговорить с Гарри! — произнес Дакуэрт.
  
  — Как? Вам обоим? — удивилась Элис.
  
  — Нам необходимо поговорить с Гарри, — жестко повторил детектив.
  
  Улыбку словно стерло с лица Элис. Она сняла трубку и сказала:
  
  — К вам посетители.
  
  Через пару секунд тяжелая дубовая дверь приоткрылась. Не отпуская дверной ручки со своей стороны, Гарри оглядел нас. Сначала меня, затем Барри. И, увидев меня в своей приемной с офицером полиции, сразу сообразил, что произойдет дальше. Я заметил это по выражению его глаз. В них мелькнуло осознание, что все кончено.
  
  — Гарри, — начал Дакуэрт, делая шаг в его сторону, — мне нужно задать тебе несколько вопросов.
  
  Но тот попятился и захлопнул дверь.
  
  Детектив рванулся вперед, повернул ручку и толкнул дверь, но она не поддавалась. Я тоже подскочил и с упорством идиота стал толкать дверь плечом.
  
  — Гарри! — крикнул Дакуэрт. — Немедленно открой!
  
  Молчание. Он резко повернулся к Элис:
  
  — Из кабинета есть другой выход?
  
  — Нет, — ответила она. — И даже оконные рамы не открываются.
  
  — У тебя есть ключ?
  
  Пока Элис рылась в ящиках стола, я приложил рот к замочной скважине и прокричал:
  
  — Я все знаю, Гарри! Знаю, что ты сделал! С моим отцом, с моим братом! — И снова принялся стучать в дверь. — Выходи сюда, сволочь! Выходи, чтоб тебе сгореть! Нам все известно. Отец обнаружил те снимки в твоем телефоне и…
  
  — Убирайтесь из моего офиса! — услышал я.
  
  — Он обнаружил снимки в телефоне, и ему все стало ясно! Он понял, что Томас говорил ему правду!
  
  — Найди же наконец этот чертов ключ! — торопил Элис Дакуэрт.
  
  — С тобой покончено, Гарри! — продолжил я. — Даже если им не удастся упечь тебя за решетку за то, что ты сделал с Томасом и с моим отцом, в этом городе тебе не жить. — Я понизил голос, но так, чтобы он мог слышать меня. — Все узнают, кто ты такой на самом деле, Гарри. Уж об этом я позабочусь. Все узнают, что ты — сексуальный извращенец и убийца.
  
  — Вот он! — воскликнула Элис.
  
  — Давай сюда! — Дакуэрт выхватил у нее ключ.
  
  — Но должна вас предупредить…
  
  — Слышишь меня, Гарри? — Я опять кричал во всю мощь своих легких. — Ты меня слышишь?
  
  Дакуэрт оттолкнул меня, готовясь вставить ключ в замочную скважину.
  
  — О чем предупредить, Элис? — спросил он, не оборачиваясь.
  
  — Он держит в кабинете писто…
  
  И в этот момент я услышал выстрел.
  
  — Ложись! — скомандовал Дакуэрт и в мгновение, ухватив меня за плечи, уложил на пол рядом с собой.
  
  Элис, так и не встававшая из-за стола, закричала.
  
  — Не пытайтесь подняться, — велел детектив, оперевшись о мою спину, когда вставал сам.
  
  Он уже тоже достал свое оружие.
  
  — Гарри!
  
  Ответа не последовало.
  
  — Гарри?
  
  Дакуэрт вставил ключ, повернул его и осторожно взялся за ручку, одновременно медленно открывая дверь.
  
  — О Господи… — произнес он, заглянув внутрь.
  75
  
  — Я бывал здесь раньше только однажды, — сказал Томас, когда мы свернули с шоссе к ухоженной территории городского кладбища Промис-Фоллз. — Это было после смерти мамы, помнишь?
  
  — Конечно, помню, — ответил я, замедляя ход «ауди», когда мы въехали на узкую мощеную дорожку и мимо окон стали проплывать надгробия и фамильные склепы.
  
  На сей раз Томас, который и так был невысокого мнения о «Марии» — моей механической леди, озвучивавшей встроенную в панель приборов систему джи-пи-эс, даже не притронулся к кнопкам.
  
  События последней недели заметно повлияли на него. Как, впрочем, на всех нас. Хотя Томас отличался от остальных. И уж мне-то всегда казалось, будто никаких перемен в нем произойти не может. Он был невольником своей болезни. Но даже он изменился, если сравнивать с совсем недавним прошлым.
  
  Через два дня после самоубийства Гарри Пейтона я купил брату новый компьютер. Мы вместе установили его дома и подключили к Сети. Томас сразу же зашел на сайт «Уирл-360», а я спустился вниз и открыл бутылку пива.
  
  Не прошло и двадцати минут, как Томас присоединился ко мне в кухне. Время обедать, а тем более ужинать еще не пришло. Но ему захотелось сделать перерыв. Томас достал из холодильника банку колы, сел за стол, выпил ее и вернулся наверх. Когда позднее я заглянул к нему в комнату, он читал в Интернете «Нью-Йорк таймс». Поистине чудесам не было конца.
  
  Томас побывал на очередном приеме у доктора Григорин, и после сеанса она сказала мне, что тоже заметила перемену в своем пациенте.
  
  — Теперь нам осталось только подождать, — заключила она. — Но, как мне кажется, он быстро привыкнет к новой жизни. Не хочу преувеличивать значения этого события, но смерть Гарри Пейтона могла раскрепостить Томаса, сделать его свободнее. Ведь Гарри, видимо, был одной из важнейших причин, почему Томас так упорно отказывался выходить из дома.
  
  Если верить Томасу, то сам он с нетерпением ждал переезда на новое место.
  
  — Наш дом, — сказал он мне утром, — слишком живо напоминает мне о маме и папе. Пока мы жили здесь с отцом, все еще было ничего. Но теперь, когда не стало их обоих, это место кажется мне почти чужим. — И добавил: — И я знаю, что ты не хочешь жить тут со мной.
  
  — Томас, это не совсем…
  
  — Ты хочешь жить с Джули. Чтобы заниматься с ней сексом.
  
  — Да, — промямлил я.
  
  — И мне вовсе не нужно, чтобы ты снова втянул меня в какие-нибудь неприятности, — заявил он.
  
  Это стало для него в последние дни излюбленным рефреном. Словно именно я уронил первую костяшку в цепочке домино. Словно это я увидел в Интернете изображение Бриджит Янгер.
  
  После завтрака брат попросил отвезти его на могилу отца, чтобы он смог наконец отдать ему последний долг памяти и уважения. Я уже успел рассказать ему о том, что случилось в офисе Гарри Пейтона. И о той версии, которая выстроилась у меня в голове. Что это Пейтон надругался над ним еще в те годы, когда жил в квартире над магазином на Саратога-стрит. Что отец, случайно обнаружив фотографии в телефоне Пейтона, в итоге вынужден был поверить словам Томаса. Впрочем, все это нашло теперь полное подтверждение. Расследуя самоубийство Пейтона, полиция наложила арест на его компьютеры, обнаружив в них такое количество детской порнографии и таких снимков, от которых нормального человека вывернуло бы наизнанку.
  
  Я не поделился с братом лишь своей уверенностью, что именно Гарри Пейтон стал виновником смерти нашего отца. Прежде всего потому, что версия основывалась не на фактах, а лишь на моих умозаключениях, которые, однако, выстраивались в четкую логическую цепочку. Мне легко было представить, как Гарри явился к нам, чтобы уговорить отца отступить. Как они повздорили, а трактор перевернулся.
  
  Но мне показалось правильным ни о чем не сообщать Томасу, ведь ему и так изрядно досталось. А поскольку никаких обвинений против Гарри выдвинуть было уже невозможно, до суда дело не дошло бы в любом случае. Подробности того, что случилось на самом деле, уже никогда не будут преданы огласке.
  
  — Они ведь лежат на одном участке? — спросил Томас, когда я остановил машину. — Мама и папа?
  
  — Да.
  
  — А ты знаешь, что кладбище можно рассмотреть на компьютере? На сайте выложен отличный спутниковый снимок. Я часто разглядывал его и сейчас точно знаю, куда нам идти.
  
  И Томас действительно знал. Он энергично выбрался из автомобиля и быстрым шагом направился через лужайку. Я двинулся за ним. Когда мы приблизились к надгробию, брат замедлил шаг, а потом встал на почтительной дистанции от него, едва заметно склонил голову, а руки сцепил перед собой. Я остановился чуть позади, положив ладонь ему на плечо.
  
  — Здравствуй, папа, — сказал Томас. — Я бы обязательно пришел на похороны, но мне не хотелось встречаться с мистером Пейтоном. Теперь я подумал, что мне надо навестить тебя. Мистер Пейтон уже умер, и, я считаю, это хорошо, хотя о подобном говорить вслух не принято.
  
  Я слегка сжал его плечо.
  
  — Мне тебя очень не хватает, хотя Рэй постоянно учит меня чему-то новому. Я готовлю еду и привыкаю сам ухаживать за собой, и это тоже хорошо, ведь скоро я перееду в такое место, где нужно будет все делать самому.
  
  Томас замолчал, но пока не собирался уходить. У меня возникло ощущение, будто он не закончил разговор с отцом. Ему хотелось добавить что-то еще. И я снова сжал пальцами его плечо.
  
  — Я хотел попросить у тебя прощения. Не только за то, что не приехал на похороны и мало помогал тебе. — Томас сделал паузу и тяжело сглотнул. — Прости, что толкнул тебя на лестнице… И там, на склоне, тоже.
  
  Мою руку будто сковал лед.
  
  — Прости, но тогда я был так расстроен тем, что мне, вероятно, придется идти в полицию и рассказывать им все про мистера Пейтона. Мне просто необходимо было поговорить с тобой об этом. А толкать тебя я не хотел. Все вышло случайно. И мне очень жаль, что я сразу не позвал на помощь. — Он помолчал. — Потому что мне стало очень страшно.
  
  Я снял руку с плеча брата.
  
  — Ну вот, теперь, кажется, я сказал тебе все, — произнес он. — Я скоро приду, чтобы вновь проведать тебя. — Затем Томас повернулся ко мне и спросил: — Мы можем прямо сейчас поехать в то место, где я буду жить? Мне бы хотелось прикинуть, как разложить там свои вещи.
  
  Он обошел вокруг меня и двинулся по тропинке. А я молча стоял, глядя, как мой брат не спеша направляется к машине.
  Примечания
  1
  
  Крупнейшая в США сеть хозяйственных супермаркетов. — Здесь и далее примеч. пер.
  (обратно)
  2
  
  От англ. falls — водопад.
  (обратно)
  3
  
  Сеть продуктовых магазинов в США и Канаде; принадлежит корпорации «Нестле».
  (обратно)
  4
  
  Известный голливудский актер.
  (обратно)
  5
  
  Мороженое (ит.).
  (обратно)
  6
  
  Прозвище Нью-Йорка.
  (обратно)
  7
  
  Сеть универсальных магазинов в США.
  (обратно)
  8
  
  Еженедельная программа новостей и криминальной хроники компании Эн-би-си.
  (обратно)
  9
  
  Известный темнокожий американский актер и телеведущий.
  (обратно)
  10
  
  Герой американского сериала «Клан Сопрано».
  (обратно)
  11
  
  «Американская автомобильная ассоциация» — организация, обеспечивающая своим членам помощь на дорогах.
  (обратно)
  12
  
  Один из самых дорогих универмагов Нью-Йорка.
  (обратно)
  13
  
  Николь имеет в виду прославленную советскую гимнастку Ольгу Корбут и Надю Команечи из Румынии.
  (обратно)
  14
  
  Известный американский актер.
  (обратно)
  15
  
  Здесь Рэй иронизирует по поводу фамилии известного модельера Дианы фон Фюрстенберг.
  (обратно)
  16
  
  Здесь Таллиман ссылается на эпизод из давнего прошлого; с января 2013 года американский политик Джон Керри стал госсекретарем США в администрации президента Обамы.
  (обратно)
  17
  
  Туристическая достопримечательность Сан-Франциско — мемориальная башня, со смотровой площадки которой открывается панорамный вид на город.
  (обратно)
  18
  
  Американская гимнастка, ставшая абсолютной чемпионкой на Играх 2004 года.
  (обратно)
  19
  
  В данном случае — очень закрытое женское платье, популярное среди женщин в мусульманских странах.
  (обратно)
  20
  
  Квартал фешенебельных магазинов в Чикаго.
  (обратно)
  21
  
  Настольный футбол.
  (обратно)
  22
  
  Ведущий обозреватель телекомпании Си-эн-эн.
  (обратно)
  23
  
  Персонаж «черной» комедии «Семейка Адамс».
  (обратно)
  24
  
  От англ. highgold — высокое золото.
  (обратно)
  25
  
  Известный американский политик, публицист и бизнесмен.
  (обратно)
  26
  
  Ссылка на известный фильм с Дастином Хоффманом в главной роли.
  (обратно)
  27
  
  Высокопрочный и легкий искусственный материал.
  (обратно)
  Оглавление
  Пролог
  1
  2
  3
  4
  5
  6
  7
  8
  9
  10
  11
  12
  13
  14
  15
  16
  17
  18
  19
  20
  21
  22
  23
  24
  25
  26
  27
  28
  29
  30
  31
  32
  33
  34
  35
  36
  37
  38
  39
  40
  41
  42
  43
  44
  45
  46
  47
  48
  49
  50
  51
  52
  53
  54
  55
  56
  57
  58
  59
  60
  61
  62
  63
  64
  65
  66
  67
  68
  69
  70
  71
  72
  73
  74
  75
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"