Мой постоянный соавтор Мэтью В. Клеменс, который также помогает мне над романами CSI и с которым я написал множество опубликованных коротких рассказов, оказал мне здесь неоценимую помощь. Знающий фанат "Темного ангела " Мэтт выступил соавтором этой истории и создал подробную трактовку истории, на основе которой я мог бы развить "Перед рассветом".
Мой редактор Стив Саффел разыскал меня для этого задания, а затем оказал неизменно сильную поддержку, которая включала не только сбор материалов, но и добавление его собственного творческого вклада. Стив помог решить несколько проблем, с которыми сталкивается писатель при создании истории, которая должна существовать в мире существующих историй.
Я хотел бы поблагодарить создателей "Темного ангела", Джеймса Кэмерона и Чарльза Эгли, которые также являются исполнительными продюсерами шоу; Дебби Олшан из 20th Century Fox; и Венди Чесбро из Lightstorm. Я также хотел бы выразить признательность продюсерам "Темного ангела" Рене Эчеваррии и Рей Санчини; и, из Ballantine Books, Джиллиан Берман, Колетт Рассен и Колин Линдсей. Поддержка, которую оказали эти и другие, была, откровенно говоря, замечательной, включая быстрые и полезные ответы от самого Джима Кэмерона.
Мэтт, Стив и я надеемся, что поклонники Dark Angel оценят это исследование истоков этой исключительной антигероини.
Иногда, когда она оглядывалась назад, Макс, возможно, вспоминала особенно яркий сон; в других случаях воспоминания носили странно отстраненный характер, как будто эти события были частью истории, которую она слышала, ей сообщили о вещах, которые произошли с кем-то другим, или, возможно, об одном из тех телешоу, которые она смотрела, когда жила с Барреттами.
Но в моменты ясности она понимала, что “история” не была ни тем, ни другим.
Не важно, как какой-то внутренний цензор пытался отдалить ее от боли, Макс знала, что она пережила то, что помнила. Несмотря на то, что она видела себя со стороны, заглядывая внутрь, молодая женщина все еще осознавала, что все это произошло с ней, действительно произошло, весь этот опыт был частью ее в такой же степени, как штрих-код на задней части ее шеи.
Нормальных людей так не помечали, как если бы они были коробкой замороженного горошка или одной из посылок, которые она доставляла, на работе, за которую она взялась, в обычной жизни, внутри которой она пряталась.
Были те, кто считал Макс холодной; но за ее непроницаемым взглядом Макс все еще чувствовала эмоции, поток чувств, которыми она не должна была обладать, человечность, которую Мантикора пыталась вырезать из ее личности, из всех их личностей.
Закрыв глаза, Макс — казалось, в миллионный раз - позволила фильму снова прокрутиться на внутренней стороне ее век…
Глава первая
ХЛАДНОКРОВНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
ШТАБ-КВАРТИРА МАНТИКОРЫ
ДЖИЛЛЕТТ, ВАЙОМИНГ, 2009
Ее босые ступни стучали, разбивая ледяную корку на заснеженной земле, ее тонкий синий халат больничного покроя высоко задрался над накачанными ногами, девятилетняя X5-unit 332960073452 едва замечала февральский холод. Она также не знала, что в других частях Соединенных Штатов до Дня Святого Валентина оставалось менее сорока восьми часов; это было частью мирской, обычной жизни, столь же неизвестной ей, как ее контролируемое существование было для внешнего мира.
Хотя она многому научилась на Мантикоре, все, что девушка знала в этот момент, это то, что она бежала, спасая свою жизнь.
Оглушительный гул вертолетов, кружащих над головой, не заставил ее поднять взгляд, и она избегала широких белых лучей прожекторов, которые прощупывали отдаленный объект Мантикоры, превращая мрачный лес в дом с привидениями из света, тьмы и тени.
Темные локоны, выбритые под строгую концлагерную стрижку, она была невысокой, но не тощей — поджарой, гибкой, жилистой... и, хотя безошибочно можно было определить ребенка, уже закаленной в боях. Ее темно-оливковый цвет лица давал ей крошечное преимущество перед некоторыми другими, такими белыми, что они практически светились, когда прожекторы приближались к ним, призраками в доме с привидениями. Ее глаза были большими и темными, и ее можно было бы назвать глазами лани, если бы в них не было чего-то смертельно опасного, чего-то почти хищного в том, как эти глаза охватывали целые сцены и не упускали ни одной детали.
Пробегая через лес, она не дышала тяжело, даже не вспотела, как машина, она качала руками и двигала коленями вверх-вниз. Ее сверхчувствительный слух улавливал — позади нее, все дальше на расстоянии с каждым шагом — прерывистое дыхание ее преследователей, взрослых, которые, несмотря на всю свою подготовку, могли лишь тщетно бороться, чтобы не отставать от генетически улучшенного солдата в процессе становления.
Теперь ребенок знал, что это правда — они убегали, они были
действительно
побег... Хотя она и другие, ее “братья и сестры”, едва могли уловить значение этого слова. Они были хорошо вышколены, эти дети-солдаты, но их контекст был ограничен. Девушка знала “побег” только как то, о чем ты думал, когда тебя схватили, после того, как тебя взяли в плен.
Но она и другие не были пленниками, не так ли? В конце концов, разве Мантикора не была их домом… единственный дом, который они когда-либо знали?
Но этот дом внезапно показался тюрьмой, когда человек, которому они доверяли, отец этих особенных детей — сам полковник Лайдекер - бессердечно застрелил одного из них. Ева была мертва! Для чего? Простое неповиновение?
Теперь они точно знали, кем они были — они были экспериментом, упражнением в мутировавшей генетике и военной тактике; и они также знали, чего они стоили для Мантикоры, если этот эксперимент провалится:
ничего.
Все тренировки, все упражнения, вся учеба, девять лет, вся ее жизнь, разбились вдребезги, превратившись во что-то непостижимое, в грохот и эхо единственного выстрела.
Группа снегоходов, их двигатели выли, как стая диких собак, пролетела мимо нее сбоку, двигаясь слишком быстро, чтобы увидеть ее, когда она прижалась к дереву, шершавая кора странно успокаивала, напоминая ей, что она жива, бодрствует, а не видит это во сне. Взрослые солдаты казались девочке футуристическими монстрами в своей мешковатой черной униформе и очках ночного видения, все с автоматическим оружием с лазерным прицелом, напирающими на холм из долины зловещей волной…
Она снова бросилась бежать.
Преодолев склон, проворная, как лиса, Макс оказалась на поляне. После мгновения нерешительности она увидела голову, голову Зака, поднявшуюся из-за бревна.
Не говоря ни слова, она двинулась, чтобы присоединиться к нему. По мере того, как она приближалась, все больше детей в серо-голубых ночных рубашках и пижамах начали выскакивать из-за других бревен и стволов деревьев, как странные, внезапно распустившиеся ночью цветы. У них была не только одинаковая форма одежды, но и коротко подстриженные волосы, и это сходство делало их взаимозаменяемыми, их индивидуальность терялась.
Последней, кто раскрыл себя, была Джонди, ее улыбка показывала облегчение от того, что Макс — так ееназвали братья— наконец-то добралась до точки сбора. Несмотря на постоянные намеки Мантикоры на то, что ни одна из них не была более ценной, чем любая другая, две девушки, которые даже без больничной одежды и выбритых стрижек походили друг на друга, сблизились, стали сестрами.
Позади Макса рев снегоходов, взбирающихся на холм, становился все громче. Как обычно, Зак взял на себя ответственность; парень мог быть хладнокровным и напористым одновременно. Используя военные сигналы руками (подарок, который им преподнесли инструкторы), Зак разбил группу на пары для побега и уклонения. Одна за другой пары разошлись по лесу, каждая в своем направлении.
Когда Зак жестким жестом приказал ей и Джонди уходить, Макс покачала головой. Она не хотела оставлять Зака позади; она не понимала, почему братья разделились — разве сила не в количестве?
Но серьезный мальчик снова решительно подал им знак уходить. Она не хотела оставлять его одного, но у нее не было выбора — их инструкторы прививали послушание лидерам команд, — а затем Джонди схватил ее за руку, и они унеслись в холодную ночь.
Макс снова обнаружила, что летит через лес, на этот раз рядом с Джонди. Через несколько секунд они достигли периметра объекта, где их ждал семифутовый забор из сетки-рабицы с гирляндами колючей проволоки.
Девушки по-кошачьи взобрались на забор, перелезли через колючую проволоку — не подозревая, что они были в центре внимания снайперов ночного видения своих преследователей — и когда они спрыгнули на другую сторону и оказались на свободе, Макс остановилась, чтобы оглянуться, думая, что это было слишком легко…
Звуки в ночи обострили ее острый слух и привлекли ее внимание к тому месту, где Зак беспомощно развернулся в центре постоянно сжимающегося круга одетых в черное солдат, на него нацелились красные лазерные лучи, танцующие алые точки.
Бессильная помочь, молодая девушка наблюдала, как дротики Тазера поразили мальчика-командира и отправили его кувырком вниз по склону, корчась на земле, его руки и ноги дико извивались, конвульсивно вырезая безумных снежных ангелов. Она стояла как вкопанная, в ужасе от шипящего звука электричества, пока Джонди не потянул ее за рукав и не заставил снова двигаться.
Теперь Макс знала, что Зак спас ей жизнь, вынудив их расстаться; и убегая от линии ограждения той ночью, она не могла избавиться от чувства, что каким-то образом они с Джонди подвели его, возможно, даже предали, оставив его лицом к лицу со столькими людьми, имея так мало…
Воинственное рычание снегоходов становилось все громче по мере того, как мужчины на машинах приближались к пешим девушкам. Увидев возможность замедлить своих преследователей, юные беглецы выбежали на покрытую льдом поверхность небольшого пруда. Лед казался достаточно прочным, чтобы удержать их, но Макс был уверен, что он не выдержит веса этих громоздких снегоходов. Позади них рев вертолетов усилился, как ускоряющийся крик, и прожекторы повернулись в их общем направлении, когда боевые вертолеты присоединились к преследованию.
Они почти пересекли пруд, когда Макс почувствовала, что лед становится рыхлым, начинает прогибаться под ее босыми ногами, и у нее было достаточно времени, чтобы услышать резкий треск, прежде чем лед взорвался под ней, и она обнаружила, что падает в ледяную воду внизу.
Настолько холодная, что почти обжигала, плещущаяся вода вонзалась в нее, как миллионы крошечных ножей; но она проигнорировала это чувство и вытолкнула себя на поверхность и глотнула воздуха.
Джонди, стоявший всего в десяти футах от меня, позвал: “Макс!...”
“Вперед!” Макс кричала, даже когда она изо всех сил пыталась закрепиться на зазубренном краю разрыва во льду.
“Нет, мы держимся вместе!”
“Иди, Джонди, я найду тебя. Просто уходи”.
Девушка долго колебалась, пока они не увидели, как "Хаммер" с грохотом въезжает в ворота позади них. Макс наблюдала за автомобилем, пробирающимся к ней по снегу, и задавалась вопросом, знал ли водитель, что пруд находится прямо на его пути. Она повернулась и смотрела, как Джонди мчится к лесу, снегоходы несутся за ней, всадники стреляют наугад, их пули…
не электрошокеры, пули
... срываю кору с деревьев и оставляю борозды на снегу.
Затем Джонди исчез в лесу.
В безопасное место? Чтобы захватить? На казнь? Макс мог только гадать.
Поворачивая назад, когда Хаммер обогнул край пруда, и как раз в тот момент, когда фары были готовы осветить ее, Макс сделала глубокий вдох и ушла под поверхность воды. Сквозь завесу льда она едва могла разглядеть, как "Хаммер" затормозил, и из него выбрались двое мужчин. Она не могла сказать наверняка из-за странного ракурса, поскольку была заблокирована перегородкой изо льда; но одним из них мог быть Лайдекер…
... и он казался сердитым.
Двое мужчин поговорили мгновение, их слова были слишком приглушенными, чтобы даже сверхслышание Макс могло их разобрать из ее укрытия в воде; но пара забралась обратно в Хаммер и скрылась в темноте.
Теперь тишина.
Она чувствовала себя странно здесь, внизу, так сильно ее тело дрожало от наступающей гипотермии, и все же ее легкие горели, как будто кто-то поднес к ним спичку. Страх все еще извивался в ее животе, как свернувшаяся змея, и она была уверена, что когда она вырвется на поверхность, Лайдекер и другие будут ждать там, чтобы убить ее.
Она приняла решение — в конце концов, такие решения на поле боя были частью ее обучения и сыграли важную роль в ее макияже. Она скорее умрет, сражаясь, чем просто сдастся…
Макс поплыла обратно к проруби и вынырнула на поверхность как раз в тот момент, когда ее легкие, казалось, вот-вот взорвутся. Она глотнула воздуха, снова ушла под воду и вынырнула на поверхность, пытаясь вдохнуть драгоценный кислород между приступами кашля. Сегодня вечером она узнала еще кое-что: даже у X5, таких как она, есть свои пределы.
Вытащив себя из воды, она огляделась и была ошеломлена, обнаружив себя одну в темноте. Она была свободна. Ее следующая мысль была о Джонди, но она знала, что ее первоочередной задачей должна была быть забота о себе. Тонкая серая ночная рубашка, теперь пропитанная ледяной водой, не защищала от холодного ночного воздуха.
Ей нужно было найти какое-нибудь теплое, сухое место, и ей нужно было найти это как можно скорее. Потащившись в лес, она бесцельно бродила. Хотя она знала, что время имеет решающее значение, секунды, минуты и часы, казалось, потеряли свое значение, и она понятия не имела, как долго она блуждала в темноте, пока, наконец, не обнаружила, что стоит на краю двухполосного шоссе.
Леса, которые она знала — они играли там в военные игры, местность была знакомой; теперь она была в мире, который знала только по обучающим видео. Тем не менее, ее хорошо учили — приспосабливаться, выживать, ее привили.
Вдалеке Макс мог видеть отблеск фар. Мантикорские "хаммеры"? Или кто-то другой? Кто-то дружелюбный? Враждебный?
Нырнув в канаву, Макс перевела свои кошачьи глаза в направлении приближающихся огней и прислушалась, не станет ли звук двигателя достаточно громким, чтобы она могла различить, что это было. Машина ехала не так быстро, как мантикорские хаммеры, по крайней мере, по шоссе. Конечно, они могли двигаться медленно, обыскивая обочины в поисках ее…
Несмотря на генетическое усовершенствование, ребенок мог чувствовать, как минусовой ветер пронзает ее плоть, высасывая силы. Если она в ближайшее время не найдет какое-нибудь убежище, этот короткий хаотичный эпизод жизни за забором станет единственным кусочком свободы, который она когда-либо попробует. Она задавалась вопросом, должна ли она показаться, если окажется, что фары принадлежат машине Мантикоры. Если она вернется, то, хотя наказание, без сомнения, будет суровым, вряд ли это будет так плохо, как умереть в одиночестве в снегу… могло ли это?
Но это были пули, щелкающие по голым пяткам Джонди! Лайдекер, казалось, принял решение: захвата было недостаточно; казнь, по крайней мере, подразумевалась…
Наблюдая за приближением огней, Макс знала, что она никогда не позволит забрать себя обратно. Пригнувшись, она внимательно прислушалась к звуку приближающегося двигателя. Это был не "Хамви" — она слышала о них достаточно, чтобы знать, что это была другая машина.
Что бы это ни было, эта штука неуклюже двигалась на семи цилиндрах, один из которых, очевидно, стал жертвой засоренной пробки. Когда он поднялся на следующий холм, Макс узнал в нем гражданского… синий Шевроле Тахо— вайоминговские номера, AGT 249, не государственный номер и не государственная покраска.
Готовясь к бою, Макс медленно выбралась из канавы на дорогу, ночная рубашка развевалась на холодном ветру, как вызывающий флаг. Вдалеке все еще выли сирены, и вертолеты все еще кружили над лесом, их прожекторы шарили по лесу в поисках X5, за которые можно было бы зацепиться…
"Тахо" нырнул в долину, затем поднялся на вершину рядом с Максом, шины немного скользнули, когда водитель нажал на тормоза и заблокировал их. Макс мельком увидела номерной знак Вайоминга, AGT 249, затем водитель, наконец, получил контроль над автомобилем и остановил его, дверь со стороны пассажира оказалась прямо перед ней.
Дверь распахнулась, как от удара ладонью, и на Макса уставилась женщина лет тридцати с растрепанными светлыми волосами до плеч и широко посаженными голубыми глазами.
“Залезай”, - сказала женщина. Глаза были мирного цвета, синевы горного ручья; но они блестели от страха. “Поторопись!… Давай.”
За 1,3 секунды Макс завершил оценку угрозы, посчитав женщину безвредной, по крайней мере на данный момент, и ребенок-солдат забрался в машину и закрыл дверь.
“Ложись на пол”, - сказала женщина.
Макс откликнулась на команду, и женщина завернула ее в серое шерстяное одеяло — проблема Мантикоры!
“Все в порядке”, - сказала женщина, отвечая на вспыхнувшее выражение глаз девушки. “Я работаю на них ... Но я не один из них”.
Не сводя глаз с женщины, Макс ничего не сказала. Лучше позволить женщине продолжать говорить, а Максу использовать это время, чтобы собраться с силами. Тем временем девушка подсчитала, что свернуть женщине шею было бы самым быстрым способом убить ее; и Макс знал, что у нее было достаточно навыков вождения, чтобы управлять этой гражданской машиной. Однако убийство ее во время движения машины добавило бы непредсказуемых факторов…
Обогреватель грузовика время от времени гудел, но воздух, который он вдувал в салон, был теплым, успокаивая девочку, пока она обдумывала способы убийства. Даже зудящее одеяло было приятно обернуть вокруг ее плеч…
У женщины был прямой, тонкий нос, полные красные губы и эти водянисто-голубые глаза, расположенные на треугольном лице. На ней была белая медицинская униформа, выглядывавшая из-под длинного темного пальто. Проверенный службой безопасности гражданский медицинский персонал приходил и уходил на Мантикоре, Макс знал.
Недоверчивый, но лучшего варианта не было, Макс скорчился на полу, пока "Тахо" с трудом поднимался и спускался по заснеженным холмам. Женщина казалась напуганной, когда вела машину ночью — это хорошо; если бы это был один из людей Лайдекера, водитель, скорее всего, не был бы так напуган ... если только женщина не знала, какой смертоносный груз она перевозила.
Водитель время от времени поглядывал на Макса сверху вниз и ободряюще улыбался. Макс не могла понять, предназначался ли этот жест для нее или для того, чтобы помочь женщине успокоиться. Не то чтобы это имело значение, прямо сейчас.
Пятнадцать минут спустя женщина остановила внедорожник, выключила фары и двигатель.
“Мы здесь”, - сказала она, ее голос все еще был немного слишком высоким, слова произносились слишком быстро, ее напряжение просачивалось сквозь ее наигранную веселость.
Они оба вышли, и Макс последовал за женщиной к двери домика, небольшого деревянного строения. Деревенский уют здания ничего не значил для ребенка, выросшего в бетонных казармах, и оно не напоминало ничего из того, что она видела в их учебных фильмах, где иногда изображалось гражданское жилье. Это крошечное здание больше походило на сарай для ребенка — лачуга могла бы поместиться в одной из огромных душевых на Мантикоре.
Женщина открыла дверь, но Макс колебался.
Еще одна ободряющая улыбка. “Давай… все в порядке. Действительно. Здесь ты будешь в безопасности ”.
Макс хотела верить своему очевидному благодетелю; но ведь она всегда верила Лайдекеру, они
ВСЕ
имел ... и теперь один из них был мертв.
По крайней мере
один из них…
Тем не менее, Макс последовал великодушному жесту женщины и вошел в каюту. Хотя она сразу поняла его назначение, Макс восхитился камином, встроенным в левую стену. Создаваемое им тепло придавало комнате ощущение тепла и уюта, которое она раньше испытывала только в своей постели, между простынями, исключительно холодными ночами.
Справа дверь вела в крошечную ванную комнату — представьте себе, комнату с одним туалетом! — а дальше из стены рядом с небольшой плитой выступала раковина. У противоположной стены примостился холодильник, перед ним - небольшой обеденный стол и два стула. В гостиной кушетка, выполнявшая роль дивана, и кожаное кресло с деревянными подлокотниками, греющееся перед камином, на котором аккуратно сложено одеяло с индийским принтом. Мебель, то, что от нее было, была сделана из теплого, твердого, темного дерева.
Для ребенка, выросшего в бетонном бункере, столько тепла, столько дерева было головокружительно незнакомым... и все же чудесным.
Женщина сняла телефонную трубку и набрала несколько цифр. Несколько секунд спустя она сказала в трубку: “Это Ханна… Мне нужно тебя увидеть ”.
Задаваясь вопросом, не предали ли ее, Макс осторожно прошлась по комнате, рассматривая по пути домашние штрихи (которые для нее были странными, но не отталкивающими).
К своему удивлению и с некоторым замешательством Макс обнаружила, что чувствует себя в стенах крошечной хижины как дома, чем когда-либо на Мантикоре. Это была эмоция, которую ей было трудно понять, нахлынувшая на нее подобно сладкой болезни, когда она смотрела на подсвечники, книги, картины и другие предметы, которые были ей так чужды.