Деньги лучший слуга, а водка лучший друг. С первым никто не станет спорить, чего не скажешь о втором. Но допустим, это мой индивидуальный опыт. Сколько раз вовремя принятые семьдесят граммов помогали преодолевать нестерпимые положения или физическую усталость! Последнее для матери трёх пацанов немаловажно. Самообслуживание в семье традиционно не прививается. Мужчины реликтово барственны, а женщины гипертрофированно ответственны во всём: от добывания денег до мытья унитаза.
Я совершенно не готова бороться с предками, сидящими в каждом из нас. Революции и войны в семье недопустимы, если хочешь её сохранить. Вот и держится всё на терпении.
Подозреваю, как и в большинстве других семей.
Впрочем, не всё так безнадёжно, если учесть, меня не оставляет сочувственное внимание к жизням моих пацанов. Тем более, воспринимаю их не тремя, а одним-единственным любимым существом в трёх возрастах: один ходит в садик, другой в школу, третий на работу.
Войн и противостояния хватает в редакции.
Она тоже с традициями. Редакторат не считает газету местом столкновения острых взглядов, в условиях чего все учились бы жить цивилизованно: без шума, крика, взаимных претензий. Разумная и достойная реакция на противоположные мнения местной средой не освоена, а потому цена спокойной жизни в газете - серость помещённых в ней текстов. Газета для редактора и иже с ним - синекура, где можно получить все блага, которые можно, пользуясь, в том числе, взаимной комплиментарностью, полуправдой либо откровенной ложью... Инструментарий, весьма уместный в провинциальной среде, где все друг другу если не друзья и родственники, то уж, конечно, знакомые. Надо только истреблять, либо забивать под табуретку носителей внутренней свободы. Она, как известно, естественно переходит в свободу внешнюю. С местным человеческим материалом проблем нет, он вписан в уклад жизни генетически. А вот приезжие пытаются его нарушать. На это, как заметил ещё Игорь Дедков, литературный критик, проживший в городке тридцать лет, существует система зависимости творческих людей от бездарностей, переоборудовавших души в служебные помещения: чего изволите?
Поскольку способ думать носом и желудком в данном случае куда продуктивней, чем мозгами, всё у них получается. Но иногда что-то получается и у меня.
Конечно, любой выстрел чреват отдачей в плечо, и если ты не могучий мужик, то сядешь на пятую точку. Но любая проблема таит дар. Я не уклоняюсь от проблем, потому что нуждаюсь в их дарах.
Сфера культуры давно оказалась за пределами интересов нынешнего редактората, а потому последний 'выстрел' приобрел окрас курьёза. В то время как часть местных художников, относящих себя к 'школе н-ской живописи', решала, что со мной делать - нанять киллера, подать в суд, или просто растерзать на улице, редактор на планёрке распёк за отсутствие культурных проблем на страницах газеты. Одно, мол, описательство, в то время как в домах культуры области дров нет. От столь сугубо культурной проблемы уклониться не удалось. Про дрова написала, в том смысле, что культурные архетипы вещь устойчивая и пробивают себе дорогу, подобно силе инстинкта. Культуре на селе холодно, но за одно поколение её таким образом не заморозишь. Об этом свидетельствовал репортаж с места - съездила на село. Редактор моей иронии не понял, тем более, что на острую проблемность моих текстов культурной тематики ему указала 'телега', после которой он забыл о дровах.
Художникам, что относят себя к школе н-ской живописи, так как являются учениками крупного мэтра местечкового масштаба - последователя передвижников, - в суд подавать отсоветовали. На физическую расправу они не решились, а потому прибегли к испытанному средству. Написали письмо губернатору, председателю областной думы и в союз журналистов с просьбой 'освободить' меня от работы.
Редактору, конечно, тоже послали копию. Он собрал первичную журналистскую организацию и редколлегию, где мне пришлось заняться просветительством продолжительностью в семь минут. Этого времени оказалось достаточно, чтобы отстреляться. Справедливости ради следует заметить - семь минут хорошее время, если есть неопровержимые аргументы. Я выложила только часть их, но пожар был потушен. Люди, ничего нового не внесшие в историю мировой живописи, зато преуспевшие в борьбе с теми, кто внёс, на сей раз, похоже, проиграли. Волей-неволей моим коллегам пришлось согласиться с фактом, что я на своём месте. К их чести, большинство поддержало меня искренне.
День первый
Уж не знаю, что свалило: большое количество спиртного, выпитое за последнее время, или стресс, связанный с письмом художников в высшие инстанции. Объём выпитого спиртного он, разумеется, увеличил.
Вообще последние три года пьётся столько, что организм на данном этапе перестал реагировать на алкоголь состоянием опьянения. Он потребляется в течение дня небольшими дозами. Так что тонус и силы преодолевать жизнь поддерживаются, а признаков опьянения нет. Разве пауза между приёмами окажется короче, чем следует.
Однако в последнее время такое случается чаще и, на мой придирчивый взгляд в зеркало, отражается на лице. Оно постоянно слегка гиперемировано. А сегодня впервые алкоголь не придал сил, а отнял их. Не смогла поехать на открытие выставки, а ведь там были люди, которым небезразлично, как прошла редколлегия - мои подзащитные единомышленники волновались... Вместо этого с собутыльниками-коллегами сели и ещё выпили. Тогда появились силы идти домой.
Дома, по логике событий, я должна была добавить, чтобы одолеть вечер. Но поняла: если не остановлюсь сейчас, не остановлюсь никогда. Почувствовала рубеж, переступить который нельзя. Моё нынешнее состояние требовало (уже так!) водки. Это напугало. До сих казалось - хочу пью, не захочу - не буду...
Началась маята. Благо, детей дома не было. Водки хотелось так, что руки не могла ни к чему приложить, а дела смотрели изо всех углов. Ходила по комнатам, от окна к окну, и уже знала: сдохну, а за водкой не пойду - в доме её, к счастью, не оказалось. Иначе бы не удержалась, выпила бы и... быстренько переделала все дела! Но так дальше нельзя. То, что никто не видит меня пьяной, а лишь порой 'на взводе', не значит, что изменений во мне не происходит. Вот они...
Это тот случай, когда нужна помощь. Если Мастер скажет - не пей, я не стану. Он никогда ни о чём меня не просил, но об этом попросит, знаю.
Позвонила: мне нужно с тобой встретиться.
- Когда, сейчас?
- Нет, завтра или послезавтра.
- Когда хочешь.
- Послезавтра. В воскресенье.
Теперь надо воздерживаться, хотя бы сутки-двое, чтобы гиперемия сошла с лица. Я должна принести ему лицо, которое он любит.
Но прожить завтра без водки в одиночку тоже трудно.
Вспомнила о приглашении приёмной мамы Данилова прийти к ней в гости вместе с моим школьником: она, как педагог, оценит его. Я полагала: Сара Абрамовна и спиртное - несовместимы. Мы будем пить чай и говорить о детях. Это поможет продержаться субботу.
День второй
В телефонной трубке сердечный голос: скажите, как прошла редколлегия? Лилия сейчас звонила, рассказала о ваших неприятностях.
- Пустяки, Сара Абрамовна, обошлось.
Когда мы приехали, дверь открыла не хозяйка, а Данилов. Там ещё, кроме него, кто-то был, и ждали Лилю - любезная дама устроила званый обед. Никак в мою честь?
Обычно морально готовлюсь к встрече с Даниловым. А тут, в виду неожиданности встречи... Думаю, искрило заметно, потому что были моменты, когда самообладание висело на волоске. Ещё миг и, не помня себя, как в огне или во сне, шагнула бы в него. Панически боялась, что это произойдёт. Молилась: скорее, скорее бы пришла Лиля, мне будет проще взять себя в руки.
Ничего ведь страшного, думаю теперь, - можно было сказать, опомнившись, что 'голова закружилась'. Но тогда я была не женщина с головой, а плотина, и нагрузка всё нарастала.
Вчера звонила Мастеру ещё потому, что знала, встреча с ним наедине, от которой мы удерживаемся два года, сметёт это наваждение: Данилов.
Ситуация в моей личной жизни непростая и для меня самой неожиданная. Я давно люблю человека, с которым мы не встречаемся, потому что его истончённая задняя стенка левого желудочка сердца может лопнуть. Мы бережём её ценой нашей разлуки. Встречаться и не целоваться невозможно, а от поцелуев он задыхается и умирает.
Но жизнь идёт, я одинока. А она идёт, идёт, идёт - без него. И я отвыкаю от мысли, что могу хотеть его. Разумеется, только его! И со всею силою желания ТОЛЬКО ЕГО хочу другого мужчину. Достоевщина. Задняя стенка левого желудочка.
Я хочу, чтобы он жил.
Но в моей жизни без него Данилов уже начал обретать самостоятельное значение. С ним мы сотрудничаем и видимся часто. А это такие вещи, что не стоят на месте. Данилов, как любой мужчина, не железный. Он не может не чувствовать, какой костёр полыхает рядом. Люди любят смотреть на огонь. Но я не должна ничего подменять.
Увидеть Мастера необходимо.
День третий
Увидела. Праздник мой состоялся. И он готовился к встрече, как к празднику.
- Это блюдо я впервые сотворил на Новый год, и вот сегодня - для тебя.
Как хорошо, когда человек угощает не только из гостеприимства, а потому что хочет, чтобы ты ела. Ему всегда было важно, чтобы я ела: это только для Кати. - А нам? - А вам рыба, Катя рыбу не ест.
- Расскажи... Нет, сначала съешь эту грушу.
Эту. Знаю - эту он выбирал для меня. Всё здесь для меня - свежий до морозности воздух, и солнце, всегда солнце - даже ночью.
Мы поделились неприятностями. Он рассказал, как наркоторговцы избили его за долги сына и, уходя, ограбили.
Где, где я была в тот вечер? Что чувствовала? Вечером - в норме. А ночью мучили странные молниеобразные боли в животе. Утром проснулась с температурой и обострением остеохондроза. Рассыпалась вся и без причины, болела месяц...
Я призналась ему, что переборщила со спиртным. Он сказал: прошу тебя...
Потом ещё сказал: прошу тебя, не пей. Я столько друзей потерял из-за этого. Не переживу, если и ты...
- Конечно, конечно, ты же знаешь, я не могу говорить тебе 'нет'.
Он сказал: спасибо тебе, - ты написала так, что вся эта свора завизжала. Спасибо и за меня, и за Колю Шувалова. Им до сих пор так не доставалось.
Просил рассказать о письме в высшие инстанции. Я показала письмо. Мы смеялись, сопоставляя его с протоколом собрания художников от 13 декабря 1954 года - когда та же свора (что с того, что лица другие?) изгоняла из Худфонда и откуда только могла Муравьёва, Козлова, Шувалова. В протоколе этим талантливым художникам предлагалось 'пересмотреть себя' и перестроить своё творчество в плане реализма. Но троица пересмотреть и перестроить отказалась, показала гнилость антипартийных взглядов на искусство и вообще заявила, что передвижники не являются образцом для развития искусства, а наоборот тормозят его, это пройденный этап...
Как хорошо, как славно с ним говорить. Какая ясность и чистота ума, несмотря на одышку, избыточный вес, только что пережитый кризис: я не умер, потому что знал, ты придёшь ещё хоть раз, причём скоро, у меня левая ладонь чесалась...
Право, когда ничего, кроме поцелуя, нельзя, он оказывается таким, каким не бывает... Эти 'дозированные' поцелуи в лоб, в щёку, в губы - так дитя целуют... Только в дверях не удержался и поцеловал по-мужски. Но я уже убегала. Сорвалась резко: всё, начинаю впадать в прежнее состояние, врастать в тебя. Ухожу!
Но, пока ждала такси, успела его напугать: биологический срок любви - семь лет, значит, мне осталось трубить до октября. Это наука: если любовь 'не кормят', она умирает через семь лет. Я буду свободна от тебя, свободна! И обязательно ещё буду счастливой!
Он встал слишком быстро, шагнул слишком резко, обнял слишком сильно и прижался губами. Я отпрянула - в них бился пульс! Опять скорую?
- Прости, прости, я хотела сегодня без сцен...
- Ну что ты, какая это сцена... А неужели семь лет скоро?
- Я пришла к тебе десятого октября и сразу - как обвал...
Мы прожили за несколько часов жизнь. В ней было всё - счастье, горе, любовь, понимание, какого не сыщу уже ни с кем на свете.
...Ночью грезилось невероятное: двое мужчин склоняются ко мне. Гнала наваждение, а оно наплывало снова. Даже во сне не забываю, что Мастер не может так склониться... Умереть в постели, конечно, не самая плохая смерть, когда-то сказал он.
Но я хочу, чтобы он жил.
Если бы я так не любила его, не было бы невероятного напряжения, которое ищет выхода. Я бы не жила с ощущением сжатой в груди пружины. Может, мне кто-то бы нравился, и я бы имела с этим человеком постель - всё как у людей. Но не могу. Напряжение копится, а далее - лавина. Теперь под неё попадёт Данилов? 'Виноватый' только в том, что он лучше, интересней других, причём, настолько, что моё сердце согласно на подмену, раз уж нельзя любить любимого?.. Надо предупредить Данилова, что дело не чисто. А впрочем, лучше сделать хорошую мину при плохой игре и справиться с этим самой. Есть же способы...
Ну что я за человек? Люблю одного, до обморока хочу другого, а целоваться стану с кем-то третьим? Это что, вообще-то?!.. Так бывает у людей, или опять алкоголь виноват? Это он испытывает мою моногамную натуру на разлом?
Да нет. Алкоголь тут не причём. Просто ситуация такая... Не получится с третьими. Не могу с теми, кто не мил. Немилые вообще не имеют шансов - потухаю, словно и нет никакого напряжения. А всё потому, что либидо у меня не в попе, как у большинства людей, а в голове. Я загораюсь через голову - нужно, чтобы восхищало то, что человек говорит и делает. И - как говорит, и - как делает... Данилов делатель неслабый, с интеллектом у него тоже всё в порядке.
День четвёртый
Господи, как трясёт!.. Уж не знаю от чего. Желание выпить и затушить то, что чувствую, равно тому, что чувствую. И оно может меня разорвать. От этого лечатся. Но я преодолею это сама. Твердят же мне: ты сильная. И хоть убей - не понимаю, в чём - сильная, может, это правда? Со стороны, говорят, виднее.
Уже вечер понедельника. Слава Богу, собутыльники нынче в прогулах. Я одна в кабинете. Трясёт, колотит, зуб на зуб... Протрезвела совсем - не-вы-но-си-мо-е состояние.
Сара Абрамовна поведала мне по секрету, как её мучает, когда приёмные дети долго не звонят. Бывает, два-три дня молчат, а она сама стесняется нарушить их занятость. Это тронуло, я решила звонить каждый день, раз уж она захотела, чтобы я появилась в её жизни.
И сейчас позвонила. Подумала, чем бы её развлечь?.. Рассказала, что меняю статус алкоголички на статус умеренно пьющего человека, и что это, оказывается, непросто.
Не знаю, всё ли она поняла. Во всяком случае, ей важней показалось что-то другое. Она забеспокоилась в неупомянутую мной сторону:
- А Данилов знает об этом?
- О чём?
- Ну, о том, что вы пьёте больше, чем можно предположить, глядя на вас?
О Данилове мне с Сарой Абрамовной говорить - никак. Я сказала: не знаю, но помните, когда в субботу мы выпили вашу наливку, он спросил: 'Сара Абрамовна, а у вас водочки нет?'. Не для себя же он захотел водочки. Просто знал, выпитое для меня - слону дробина. Видимо, догадывается.
Сара Абрамовна заверила, что и не скажет ему, и никому не скажет, она умеет хранить секреты. Тем более, верит - это исправимо. Раз я продержалась больше суток, у меня хватит сил.
- Конечно, хватит, раз Мастер попросил.
- Вы ему слово дали? - спросила старая дама.
Я чуть не рассмеялась. Училка таки. Предложенное 'развлечение' для неё крепковато, выходит. Я ошиблась. Не следовало с ней об этом говорить.
А впрочем, полегчало от разговора. Я признательна и, конечно, буду часто звонить... Спросила: можно что-нибудь сделать для вас?
- Вы уже сделали - написали обо мне прекрасный очерк.
- Нет, что-нибудь практическое. Только не могу сию минуту придумать, что. А как придумаю, не станете возражать?
Она улыбнулась: не стану.
Я тоже улыбнулась. Итак, полегчало. Разжало! Спасибо Саре Абрамовне. А так я всё время злюсь. Это синдром. Впрочем, во всякой злости есть какая-то правота. Но правота и правда - одного ли порядка вещи?
Мне бы стало ещё легче, если бы могла побеседовать сейчас с Даниловым - о чём угодно. Нельзя в состоянии ремиссии быть одной - сегодняшний день напоминал ад, пока не поговорила с Сарой Абрамовной. Но не навязывать же своё общество занятым людям. Мы видимся с ним часто, однако, исключая праздники - по делу, сегодня дела к нему у меня нет. Жалею, что последние годы стремилась к самоизоляции, отсекая 'ненужные' знакомства - теперь пожинаю плоды: впервые так нуждаюсь в людях, а рядом никого. Только Сара Абрамовна, которую подарил мне Данилов.
День пятый
Хм... А ведь педагог... Да, но не алкоголичка и пожилой человек. Она не может понимать, что я сейчас нуждаюсь в общении, как в терапии. Вернее, может не понимать. Она не причём. И всё же я сорвалась именно после следующего разговора с ней. Держалась почти трое суток! Смешно - срок... Но кто впадал в эту беду, знает, что такое почти трое суток.
Конечно, вчера я поняла характер её интереса ко мне. Он прозрачен и извинителен. Как относится ко мне Данилов, насколько я опасна. Женщины видят куда больше, чем могут предполагать мужчины. Она почуяла, я не просто так особа.
Но я не хочу, не буду, не намерена никого огорчать. Её - менее чем кого-либо. Сегодня к вечеру, наконец, придумала, что для неё сделать. Позвонила: Вы не возражаете, если завтра я приду и... Сара Абрамовна возражала. Завтра у неё начинается ремонт, Данилов с его работником придут, вынесут всё из кухни...
- Ну что же, отложим моё мероприятие. Надеюсь, оно не протухнет.
- А какое это мероприятие, если не секрет?..
- Секрет, Сара Абрамовна, секрет.
- А как вы себя чувствуете?
- Благодарю, к этому часу лучше.
Распрощались. Я сидела, как в столбняке. Оказывается, завязывающим алкоголикам нельзя ни в чём отказывать? Неадекватная реакция - будто меня ударили. У человека ремонт - какие могут быть гости? Она ж не знала, что моё 'мероприятие' почти в ту же сторону. А я-то хороша - даже помощь в ремонте не предложила. Лишние руки в таком деле никогда не лишние.
Сообразив это, позвонила:
- Сара Абрамовна, какая я бестолковая! Может, нужна помощь? Завтра я свободна. Всё, что угодно, в любое время - с удовольствием.
- Спасибо, Катя, если потребуется, я позвоню.
Чёрт возьми, что с моей психикой? Почему опять ощущение удара? Сказано было всё правильно и вежливо. И голос вполне тёплый. А может, дело не в моей ремиссии, а в том, что никогда и никто не отказывался провести со мной время, если я была расположена к тому?
Подошёл один из моих коллег-собутыльников:
- Катя, ты такая бледная, хочешь воды?
- Хочу водки.
И понеслось.
А ведь с утра было всё так хорошо. То есть, с утра ещё не очень, - потряхивало. Сначала сходила к Лиле - передала для Данилова приглашение на одно официальное торжество и газету с нужной ему статьей; потом - в Литмузей - забрала рукопись; в муниципальную галерею - посмотрела выставку; в драмтеатр - тоже приглашение; на рынок - купила мяса...
В редакции с порога собутыльники: выпей! Нет. После полдневной прогулки по городу водки даже не хотелось. Хотелось завтрашнего свидания с Сарой Абрамовной, моего сюрприза ей... Пока писала статейку о выставке, собутыльники несли алканическую чушь, мечтали о следующей бутылке и пытались занимать на неё деньги - даже у главреда. У меня не пытались. Раз сама не предлагаю - бесполезно просить.
Написала статейку, сдала её, позвонила Саре Абрамовне и... сорвалась.
После ста граммов проблемы показались решаемыми. Что за вздор было обидеться, а? Ну, так я же была в ненормальном состоянии! Во-первых, в 'завязке', во-вторых, нынче вторник, а я последний раз ела у Мастера - его новогоднее блюдо. Потом ничего в рот не лезло без водки. Отвыкла есть, привыкла закусывать. А держусь без спиртного с пятницы. Недолго сбрендить! Зато сейчас, в 'нормальном' состоянии, всё просто. Мяса-то у меня много, отменного, к тому же. Домой приду - в казан его, туда же - морковь, чернослив, лук, картофель, чеснок и завтра - на Никитскую. Там же ремонт?! Двух мужиков в обед надо чем-то кормить? А у меня даже остыть не успеет - я на такси. Да, да, сготовить, и ещё взять вот это... и это... и это! Негоже оставаться в стороне, когда у твоих новых друзей житейские проблемы. Мне же предложили дружбу? Да. Заметьте, не я, а мне предложили, а я только согласилась. Но, раз согласилась, дружба - она и обязывает, и позволяет - появиться неожиданно и помочь. Я же не белоручка и всё умею. Дружба - это ведь не ходить за накрытым столом разговоры разговаривать, и только...
День шестой
Когда много пьёшь, всегда рано просыпаешься. Вчера по возвращении домой ещё 'Гжелки' добавила - после принятого в редакции. Подумала: раз уж сегодня оступилась, ладно - до кучи. Зато завтра...
Первая тоскливая мысль при пробуждении: не сделаю задуманного вчера, и не следовало ничего задумывать. Как я могла такое придумать, я, которая никогда в жизни без официального приглашения - никуда!..
Хотя мясо получилось вкусным. Но уж фиг с ним, мясом, а то, что я так нуждаюсь в других и не обнаруживаю в себе решимости осуществить задуманное, опять повергло в унижение.
Вот и всё.
Сижу, смотрю на себя в зеркало. Четыре утра. Морда опять красная. Где моя вчерашняя 'бледность'? На работе несколько человек сказали, хорошо выгляжу, только бледная и осунулась. Просто лицо было трезвым - впервые за три года. Припухлость и краснота ушли, вот и всё. Зря Мастер переживал: а может, они замечают, что пьёшь, просто ждут, когда упадёшь? Ни фига. Просто до определенной стадии пить можно аккуратно, нагружаясь строго до ватерлинии. Если у тебя хорошая наследственность. И ответственность, которая почему-то не пропивается. Ну и мера, конечно. Вернее, размеренность в принятии спиртного. Как же я превысила меру при всей размеренности?.. Когда?
Когда пришла на работу после болезни с намерением начать работу над книгой о местном созвездии шестидесятников, а на столе не оказалось компьютера? Там было всё - от дневника до секретного архива по делам Художественного музея - и даже не предупредили - забрали, и всё. Вместо реализации творческого плана образовалась невосполнимая пустота. Писать без компьютера я уже разучилась. Не та скорость, не тот формат... Не та музыка, короче.
С тех пор и началось всё не в меру...
Компьютер этот несколько месяцев валялся бесхозным в кондейке, пока я не попросила его у редактора, и реабилитировала. Это мог сделать любой, но... никому он был не нужен! Все газетчики привычно обходились пишущими машинками или сдавали рукописные тексты. Я подумала, раз уж верстальщикам это чудо не нужно, можно установить связь между ним и наборным цехом, тем самым разгрузиь цех. Мне ответили, об этом не может быть речи. Сотрудники верстального цеха уже пытались, но не смогли, хотя старались. Говорили: 'там другая программа'... В итоге я разгрузила наборный цех на объём своей работы, пользуясь дискеткой... Ни на каком несовмещении программ дело не споткнулось. Конечно, компьютерный бог Аркаша Пржиалковский в моём кабинете побывал, ухмыльнувшись над версией 'разных программ': два кабеля бы бросить, мол, и всё... В отличие от наших заносчивых 'специалистов' из верстального цеха Аркаша сидит без работы.
Они говорили про компьютер: хлам. Потому что не могли починить. Теперь он опять хлам. Разгрузить цех той, что вырвала его у меня, не удаётся - у неё всё, ах! - 'слетает' с экрана монитора. Только что набрала текст, и вот на тебе - пусто. Она говорит: 'Компьютер меня не любит'. В творческом плане её вполне устраивала пишущая машинка - да вот беда: на моём столе появился комп! Она завидует даже моим неприятностям, а уж иметь то, что имею я, да именно у меня отнять - удовольствие двойное. Пошла к редактору, настаивая на то, что комп 'простаивает', пока я на больничном, в то время как ей он необходим!
Ну ладно, какая разница, когда я перешла меру и почему. Главное, это случилось.
Думаю, Лиля знает о содержании моего разговора с Сарой Абрамовной. На лице, обычно ничего в мой адрес, кроме отчуждения, не выражающем, вдруг живое любопытство: а как ваши дела? А хорошо, а всё в порядке. А самоё ещё потряхивает - то бумаги рассыплются, то пальцы задрожат. Это - до прогулки по городу. Смотрю и вижу: знает. Сара рассказала ей! Раз так... В отпуск, - говорю, - ухожу. Вообще-то я не совсем в порядке.
А что, собственно, Лиля знает? Что смогла понять и передать Сара Абрамовна? Но что-то смогла. Значит, и Данилов в курсе. И что он подумал?.. Ах, вот как - Мастер! А чего же она мне-то голову морочит? О нет, никогда между нами ничего, кроме пары его рискованных шуток. Но в гостях у Сары Абрамовны я подумала, если никто кроме него не видит искр от моего огня, это хорошо. Но чтобы он не видел - это надо быть непробиваемым дебилом.
Полшестого утра. Надо принимать решение. Решения нет. А потому, наверное, я всё же допью 'Гжелку'.
Посоветоваться бы. Но Мастер об этот час уже ложится спать. Да и я ничего не говорила о Данилове. Само возникло откуда-то: 'Твой любимчик Данилов'. А в глазах... Я сразу вспомнила: 'Ты ещё молода. И у тебя обязательно будут мужчины. А я этого не переживу. Я не перенесу предательства'... Сказала: Данилов - друг. Рассказала, какой. Он удивился: да?! И поведал одну неприятную историйку.
Данилов тоже говорил нелицеприятно о Мастере у Сары Абрамовны. Удивительно, до чего мне неинтересно, что они друг о друге говорят. При интересе и доверии к обоим. Я знаю, что они оба прекрасны и талантливы.
Не могу объяснить, как Данилов проник в моё сердце, когда я не перестаю любить Мастера. 'Вино и страсть терзают жизнь мою' - поэт сказал точнее. Вот это и происходит со мной.
Водки?
Какое колебание. Давно не была нерешительной. До пьянства - никогда. А значит, не была ущербной. Последствие.
Каких-нибудь да глупостей я натворю сегодня.
А пока ладно, выпью. Моё состояние невыносимо. В таких случаях требуется помощь: медицинская, дружеская, а потому... Кто у нас лучший друг?.. Правильно, водка лучший друг.
Потом погано будет, знаю.
Шесть утра. Приняла. Поклялась: первая - последняя. И не верю своей клятве. Впервые в жизни не верю себе.
Восемь утра. И правильно не верила. 'Гжелочку' допила. Проблемы опять показались решаемыми.
Позвонила. Проблема у меня появилась в связи с Сарой Абрамовной? Да. Её не должно быть. Этот звонок будет контрольным выстрелом в голову проблеме.
- Доброе утро, Сара Абрамовна. Я забомбардировала вас звонками, простите. Но вчера, когда узнала - ремонт, сготовила в казане мясо: вам же нужно мужиков кормить в обед, а кухня занята...
- Большое спасибо, - сообщили мне, - вчера я всё сготовила.
- Ах, вот как. Тогда извините мой звонок, пожалуйста.
- Спасибо большое.
Ладно. Разбежалась - дружить с Сарой Абрамовной. Но ведь сколько раз Лиля говорила: позвоните ей, пожалуйста, она так ждёт вашего звонка! Она хочет с вами дружить. Ей можно доверить, всё, что угодно... Но, если б я не ляпнула про статус алкоголички, возможно, дружба бы расцвела?
Этими днями не обойтись без спиртного. Но закончится январь полной трезвостью.
Что сказал в своё время Мастер, стоя на краю обрыва, на краю жизни и самоубийства? Я помню.
Эпилог, он же день седьмой
Все драмы перегорают вместе с январем. Заканчиваю месяц не так, как планировала. Но жизнь показывает, чего человеку хочется на самом деле. Например, я могла бы никого не гладить против шерсти, в том числе художников, написавших письмо начальству, и тогда, быть может, не сорвалась бы - во всех смыслах, в каких сорвалась за этот месяц. Не заметила бы, что спиваюсь, не встречалась бы с Мастером, не узнала бы, что бывают моменты, когда без людей трудно. То есть, не убедилась бы, что 'сильная женщина' - это не обо мне, и вообще ни о ком, а так - абсурдное выражение.
Я бы не написала этот текст и не узнала бы: когда попробуешь стать литературным персонажем - он окажется более реальным, чем ты сама. Конвертацию жизни в литературное произведение я бы не стала рекомендовать как развлечение. Как испытание - да.
Что же касается будущего, любое будущее может быть иным, чем оно будет...
Сколь, однако, продуктивно думается под армянский коньяк.
Всё же армянский золотоглазый коньяк - лучший в мире.