В принципе, я остался один. Если захочется выпить, то придется делать это в одиночку или со случайными людьми. В общем-то, нас было много, тогда просто много было детей и школьные классы раздувались в две смены до буквы "Е" и в каждом человек по сорок. Нас было так много, что конкурсы в ВУЗы казались запредельными даже для самых идиотских профессий. Армия, Афган исправно получали свой кусок мяса. Мы были здоровы и активно занимались спортом. Брюс Ли, Сталоныч, Шварц наклеивались иконами на стены наших хрущевок. Модно было быть сильным, здоровым. Мы презирали алкашей и бродяг, били неформалов и рокеров, нас называли гопниками. Нам нравились "Сектор газа", попса, некоторым Виктор Цой. Первым ушел Саня, может быть он был самым умным, по моему математику в школе лучше ни знал ни кто. Он уехал учиться в Москву, сразу поступил в престижный ВУЗ для яйцеголовых, блестяще окончил его и занялся бизнесом. И видимо, бизнес шел неплохо. Саня навещал наш город на тачке, которой мы не видели даже в кино. Он не был ботаником, его прекрасные математические способности помогали хорошо жить в нашем говне. Потом его привезли хоронить на родину в закрытом гробу. Он разбился на своей удивительной машине, говорили, что ему открутили колесо. Санина критическая цифра была меньше всех. Но умер он хорошо. Видимо, Бог любит способных людей. Потом был Петя, он был самым добрым. Я не знаю более безобидного человека, чем Петр. Мы жили рядом и практически общались каждый день. Петя любил аппаратуру, настолько любил, что пошел на завод, где собирали магнитофоны, а потом пошел работать в мастерскую, где чинили эту технику. Ему везло, его комиссовали из армии через месяц после призыва из-за язвы желудка. Его папа в доперестоечную эпоху сумел накопить капиталец, и Петр открыл одну из первых звукозаписывающих студий, а потом и магазин, торгующий аудиовидеопродукцией. Он женился и успел родить дочь. Затем Петя стал пить, сначала как все, потом несколько раз в неделю. Вскоре каждый день. В деньгах он не нуждался, потом бизнес ушел к жене, она бросила его, но давала деньги, чтобы пить. Затем жена перестала давать ему деньги, его было жалко. Теперь, Петю поили друзья и мать. Он много раз пытался лечиться, подшивался, обращался в церковь, все было бесполезно. Потом у него отказали ноги, он медленно гнил дома и мочился в постель. Мать желела его и покупала ему водку. Через пол-года он умер. Хоронило его много людей, он был добрым, а наших еще было много. Бог, видимо, любит добрых. Потом был Женя, Женя был самым честным. Его любили все, особенно девочки. Женя был мастером по борьбе, учился на отлично и был похож на греческого бога. Он представлял из себя ходячую совесть. Более честного человека я нигде ни видел. Если возникал спорный момент, всегда шли к Евгению, его авторитет был неприрекаем. Слабые и обижаемые находили в его лице защиту. Он уехал в Москву учиться в училище КГБ. Демократы восторженно разваливали страну, мутили головы и выводили народ на улицы. Женя поверил им, решил, что учат их в училище неправильно, и честно написал раппорт об увольнении перед выпускными экзаменами. Вернулся на родину и стал зарабатывать хлеб физически, работая строителем. Успел жениться, но детей народить не успел. Упал с крыши по осеннему гололеду. Видимо, Богу нужны честные. Мишка был самым хитрым, более хитрого человека я нигде ни видел. Он умел лизать жопу всем, от кого бы хоть немного зависило его благополучие. К каждому человеку он подбирал свой ключик. Не удивительно, что вскоре он оказался в комсомоле, и карьера продвигалась как по маслу. Когда комсомола не стало, комсомольцы перешли в банки и стали банкирами. Естественно, Мишка перестал нас замечать. Черной тенью над страной пронесся дефолт. Банкиров стало меньше, но все равно, они ушли с меньшими потерями. Миша стал работать в госструктуре, председателем департамента какой-то администрации чего-то. А потом его избили, просто, как бы случайно, избили, на выходе с престижной автостоянки, где он ставил свою престижную тачку. Били по животу, и Мишка прописался в больницах. Его оперировали профессора, лечили лучшие врачи. Работу ему пришлось бросить. Миша жил от операции к операции и раздувался, как жаба, а лицо высохло и стало желто-зеленым. Все поняли, что он ни жилец, с каждым месяцем ему становилось хуже и хуже. Но он прожил еще удивительно долго, несколько лет. И хотя большую часть времени проводил в больнице, ухитрялся заниматься делами, поменял машину, устраивал дочь. Мишка умер дома, незаметно, перед телевизором, в какун праздника. Видимо, Богу нужны и хитрые. Олег был самым жадным, более жадного человека я вжизни не видел. Если вы шли в кино, то у него, всегда, не хватало десять копеек, если вы шли выпивать, то кошелек он, всегда, забывал дома. Олежка экономил на всем, даже на жратве и одежде. Естественно, не женился - лишние расходы. Всю свою жизнь он торговал на рынке и занимался частным извозом. Заливал в свой дранный жигуль какую-то левую дрянь, потом мучился и валялся под ним в грязи. Жаден он был до смешного и мы общались с ним, он даже забавлял нас. И погиб Олег, в принципе, от жадности, выпил левой водки, которую сторговывал алкашам. У него отказали почки, он перестал мочиться, видимо, был жаден до своей мочи. Ему пол-года очищали кровь аппаратом, потом ему надоели муки и он не поехал на очередной диализ. Там наверху вероятно нужны и такие. В принципе, я остался один и если захочу выпить, то придется делать это одному или со случайными людьми. Я оглядываюсь вокруг и вижу пустоту. Я смотрю в окно на пьяных визжащих школьниц, на причудливые, расплывающиеся, обкумаренные тени молодых и ощущаю вакуум, отсутствие своего поколения. Оно сгинуло в Афгане и Чечне, в разборках и стрелках, надорвалось челноческими мешками, замерзло на вещевых рынках, свалило за бугор, уехало перегонять тачки и пропало по дороге. Я только вижу усталые глаза наших девочек, у которых ни когода ни будет мужей, глаза детей, потерявших живых или мертвых отцов. Я вижу в этих глазах немой вопрос - почему ты еще жив? В каком бомбоубежище ты просидел эти двадцать лет? Я чувствую себя чужим для всех, но это продлится недолго. Уже около года у меня болит сердце, доктор в поликлинике сказал, что у меня рубцовые изменения в миокарде на кардиограмме. Я не хочу и не буду лечиться, да и, видимо, это бесполезно. Моя критическая цифра рядом. Когда я закрываю глаза, то вижу теплый июньский вечер, мы, ребята, сидим за большим столом, и холодное пиво никогда не кончится, а если захочется, есть что покрепче. Впереди бесконечная июньская ночь, одна из самых коротких и светлых ночей в году. И тянется беззлобный, веселый, прикольный разговор, у всех радостные счастливые лица и мне хорошо.