Аннотация: Закон Божий в России, 2006, висело на Интеллигент.Ру, пока ресурс был жив.
Бог знает, сколь неподъемна эта тема.
Особенно для человека невоцерковленного, пытающегося соблюсти жалкую человеческую объективность там, где соблюсти ее попросту невозможно. Но уж если дана нам свобода воли, то почему бы не соблюдать субъективности? И совести легче.
Обновите календарь памятных дат: в 2006 году в России введен всеобщий школьный курс православной культуры.
Старший брат сего предмета, Закон Божий, просуществовал на Руси двести лет, первый учебник З.Б. создан Феофаном Прокоповичем, одним из первых русских стихотворцев, точнее - стихиротворцем, в связи с которым смутно припоминаются Киево-Печерская лавра, униатство, латинизм и Славяно-Греко-Латинская академия, катапультировавшая Ломоносова в Европу. В кильватере за ней вскоре последовали первые гражданские "цифирные" школы Петра: на Руси стартовала образовательная институция. Фактически курс Прокоповича уперся в эпоху, давшей обществу первый модернизационный звонок.
Допетровское время, подведшее себе предел церковным расколом, долгой смутой, потребовало переделки всех областей русской жизни, формирования новой, "имперской" породы русских людей, способной сплоченно кристаллизироваться на властных рычагах.
Петр, относившийся к "попам", мягко говоря, скептически, воспринимаемый на раскольничьем Севере не иначе как Антихристом, предпочитал, чтобы способные юноши учились за границей, Церковь же была поставлена им под жесткий контроль, став "субъектом экономики и права", впрочем, уже без тех прав, которыми располагала когда-то. Как сказалось это тесное вхаимопребывание на госаппарате, вопрос отдельный, но на Церкви, по ее же признаниям, отпечаток остался. Тогда же зародилась отдельная от прочих дворянская субкультура, по духу насквозь "западническая", хоть и не подвергавшая православие углубленной философской рефлексии, но стеснявшаяся его как нафталинового бабушкина приданого.
Век Просвещения преобразил россиянина. В молодости, осаждаемый церковной грамотой, он быстро отвращался от нее, вырабатывая отстраненность от бесконечно повторяемых формул, аксиоматический смысл которых понимать уже не хотелось.
Динамический дух столетия склонял деятельного индивидуума скорее к христианству западному, на Руси принимаемому тайно. А то и к масонству.
Заглавную роль в стремительной секуляризации сыграла франкофонность руских дворянских фамилий. Всё, разъединявшее их с благословенной Европой, законодательницей мод не только платяных, но и умственных, подвергалось осмеянию, считалось чудачеством. Политика, экономика, культура - всё делалось за границей! Россия прилежно старалась соответствовать. Ввязавшись в континентальные свары, даже самые горестные потери в них несли чуть ли не с гордостью.
Кризис православия в России сопряжен с периодом духовного междувластия: русская литература, появившаяся как изящная дворянская игрушка, сочинительство от скуки и во имя развлечения, в славянстве внезапно обратилась из соблазна в духовника целой нации. Таким образом, церковная монополия на объяснение сущего получила весьма подозрительного "союзника", который одной рукой подкреплял тысячелетнюю традицию примерами не только из Писания, а из самой жизни (натуральная школа), другой же - расшатывал неколебимые еще вчера постулаты, грозно и страстно ставя перед обществом вопросы, на которые Церковь отвечала на древнем наречии, в одночасье лишившимся пластики.
Общество стало нуждаться сперва в ближнем посреднике с Абсолютом (сказалась слабость проповеднической православной традиции), а потом и в отступнике от официальной версии служения Ему (Л.Толстой). Хаос, возникший в сословиях, череда войн и волнений, освобождение крестьянства, нигилизм и промышленные новации, - все неукоснительно вело к умножению страхов и тревог, умалению веры. Она еще поддерживала, но тускнела. Уже Гоголь рисует старосветских помещиков как нечто ясное, но уже недостижимое, закатывающееся за горизонт. К концу закипающего девятнадцатого столетия количество сект умножилось до невероятия.
Время Закона Божия истекло с третьей русской революцией, третьим ударом колокола над могилой прежней духовности. Бесчинствуя, народ, выбившийся в маргиналы, мстил и Церкви, и литературе за годы духовной анархии и разрухи. Колокол полетел вниз вместе с крестами. В каждом священнике нашего времени чудится несмываемая память о том народном предательстве, след метафизической укоризны...
Нельзя не удивляться живучести Церкви, в годы кромешных гонений нашедшей слова для объяснения народных бедствий и тем сохранившей себя. Она не миновала раскола, и обвинение в "сергианстве" тяготеет над ней, но, кажется, русское православие нащупало пути к единению. Оно же (увы? ура?) зависит не лишь от желания церквей, но и от государственных прихотей. Властной идеей последнего времени является преумножение и даже изобретение неких "здоровых национальных начал", которые-де не позволят скатиться к новой смуте: выбравшись из ухаба, не хочется сразу попадать в следующий.
Я бы не считал привлечение Церкви к решению этой задачи таким обнаженно-прикладным, если бы не был знаком с поверхностным, "двухходовым" мышлением теперешних государственников: они, например, считают нормальным получение гармонического образования лишь теми, кто способен за него заплатить.
С самого начала девяностых власть, погрязшая в роскоши на фоне всеобщего обнищания и больная вследствие этого фобией нелегитимности, танцует с Церковью весьма странный танец, пытаясь, очевидно, вовлечь ее в процесс государственного строительства. И Церковь по-своему пытается отвечать на вызовы, вырабатывая тонкую стратегию поведения.
Но несмотря ни на что, курс православной культуры нужен. Да-да, как небо и земля, однако нельзя делать вид, что ничего не переменилось: религиозная картина мира как входила, так и входит в противоречие с картиной мира научной, на которой зиждится светское образование, и задача формирования прихожанина отличается от задачи формирования корпуса спецов. Не потому, что госслужащий и гражданин зимыслен лишенным рефлексии и совести, а потому, что православный образ жизни как идеология спорит с любой модернизацией. Дух православия противостоит бесчисленным и весьма шатким лесенкам престижа, внешнего успеха, на который уповают государственные мужи.
Вследствие этого духовный ресурс русского общества сегодня стоит ниже нулевой отметки. На Церковь, как во всякую смуту, легла обязанность сохранить нацию в жесткой конкурентной борьбе за ее распыление.
Посылка в каждую школу доброго и мудрого священника, боюсь, на сегодня является картиной утопической... Кто будет преподавать православную культуру? Если священнослужители, курс во многом останется прежним Законом Божьим. Постсоветские школьные учителя с этой задачей не справятся. Потребуются консолидированные усилия сторон, в частности, массовое обучение Церковью учительского персонала... преподавание духовной дисциплины людьми неверующими, казенного толка, или, хуже того, восторженными и суровыми неофитами, выход, разумею, не лучший. Перед Церковью стоит задача встраивания в структуру светского образования, миссионерский подвиг.
Плоскость вопроса, касающаяся факультативности - обязательности курса, лично меня волнует слабо. Многоконфессиональность тоже, даже в угоду политкорректности.
Знакомство с историей религий давно входит в курс академический, и еще никто не пострадал, узнав, что религий на Земле столько-то, что все они зародились на Востоке, и, что характерно, географически близко, а символами вер является то-то и то-то.
С введением православной культуры в школе речь пойдет об ином, более активном месте Церкви в обществе. Готова ли она к такому развороту, уже присутствуя на телеэкране, символизируя некий объект абсолютного приложения денежных средств? Жить надо по-человечески, говорит она всем закатанным под асфальт катком реформ. Со свечками же во время торжественных трансляций стоят именно давильщики! Даже смысл будничного для христианина уличного подаяния разоблачается теледокументальными рассказами о современном нищенстве как мафиозном феномене, а нередко и сама Вера трактуется бывшими атеистами-дикарями как гигиеническое средство при уходе за ребенком, беспроигрышный способ поправить здоровье. Мир изменился.
Рассматривать введение православного курса как панацею от смуты не позволяет, пусть языческий, но скепсис. Либеральное понимание всякого развития постулирует полезность всякого знания в том случае, если оно не ограничивает соседнее. И это равенство шкал, систем отсчета поистине есть ад безбрежной демократии. Иным ведение курса православной культуры представляется шагом изоляционистским, а особо ретивым поборникам безграничных свобод любая поднимаемая хоругвь кажется удавкой.
Проблема, как всегда, в духе, а не в букве.
Еще Гоголь неприязненно отзывался об учителях Закона Божия: сказывался опыт бурсы. О.Павел Флоренский поднимал голос против преподавания вероучения в начальных классах, говоря, что ничто не нанесло такого вреда православию, как насаждение его. Русскую и совесткую классику просто-таки распирает от сцен издевательств над гимназическими священниками.
Имеет ли наше сегодняшнее общество право на любое, пусть и христианское градуирование своих маленьких граждан, имея за плечами веропредательство, расплачиваясь за него десятилетиями кровавых буйств? И не выглядит ли данная мера сваливанием ответственности с одних плеч на другие?
Ханжеское общество потребителей, которое созидается сейчас, спустя годы того и гляди предъявит Церкви рекламацию на "духовные услуги", не приведшие к всеобщей нравственности. Оно уже сегодня признается в том, что светская культура оказалась не в состоянии слепить человека достойного или хотя бы адекватного.
В любой социологии "возраст выбора" приблизительно равен отметке выхода из пубертантности. Космополитическая модель, презирающая традицию, видит религию атавизмом, упрощая причастие до "пакета религий", из которого, как управляющую компанию, должно выбрать что поближе. Почвенная модель презирает свободный выбор и целиком опирается на семью. Ни та, ни другая не рассматривают школу как епархиального поставщика. Может быть, замыслено "второе крещение Руси"? Вряд ли. Но удалое введение школьного курса православной культуры кажется продиктованным злобой дня: в 2006-ом году особенно настойчиво говорят угрозе русской национальной самоидентификации, о ее возможной потере как в связи с глобализацией, так и в связи с мусульманской экспансией, "инородческим" фактором, на котором переплелись интересы значительных финансово-криминальных групп.
Если курс призван сохранить нацию, рекрутировать молодежь в былую православную цивилизацию, некогда оторвавшей себе голову, эта цель вынужденная и, как всякая экстренная, экстремистская. Политическая. Не имеющая отношения к Просвещению.
Народ подобен рано подросшему ребенку-сироте. Чуткий ко всякой полуправде, он забывает о приличиях, когда речь идет о нем самом. Сегодня православие кажется ему милой отеческой верой, вроде елочного шарика, забытого на антресолях, а завтра он, как встарь, осознает людей в рясах монополистами и потребует введения в школьный курс ознакомительного знахарства и прикладного сатанизма.
Русская Православная Церковь сегодня воспринимается институтом сложным, консервативным, праведным, философски необъятным, дискурсивным, космическим... Согласна ли Церковь на определенную долю десакрализации, отказ от сугубой неформальности, параллельности сиюминутным государственным нуждам? Или использует влияние до конца, и наши первоклашки станут увлеченно заучивать молитвы, даты и жития, мечтать о семинариях и скитах вместо когдатошних МАИ и МИРЭА? Лишь бы были счастливы, скажет индивидуалист. Лучше честный мних, чем вороватый менеджер среднего звена.
Наконец, на каком именно русском языке будет преподаваться курс?
Верю, что любой предмет можно изложить доходчиво, захватывающе и возвышенно. Но если на пальцах объяснять малышу сложнейшую религиозную аксиоматику, недолго впасть в грех западнического плутовского проповедничества, а оставаясь в границах прежнего изложения, делая "репринт" Закона Божия, вполне внероятно достичь того градуса непроходимого занудства, от которого моя бабушка, ученица церковно-приходской школы, шептала иконе Спаса: "Бог - дурак!"
Бог простил ей, даровав жизнь счастливую и осмысленную. Простит ли он тем, кто ныне на скорую руку компилирует учебные пособия вековой давности, от которых пахнет пылью и прахом?
Верится, что вводимый предмет не будет слепком с прежнего Закона Божия. В век информационных технологий он может быть неким синопсисом, обзором русской культуры. Но в чем тогда принципиальное отличие его от истории страны, и не легче ли было бы дополнить уже существующие учебники, а не выделять православную культуру в отдельную дисциплину?
По ощущению, в курсе должен содержаться прежде всего адаптированный, но не слащавый, как у Лагерлёф, рассказ о Христе и его подвиге, конспекты учений Отцов Церкви,
сопряженные с историей Византии, очерки об иконах (значит, и об иконоборчестве пара слов), сопровождаемый художественным анализом, история принятия христианства на Руси, вехи крещения, история патриаршества, раскола с именами митрополитов, подвижников, пустосвятов, история ересей в связи с духовной атмосферой общества, в общем, вся идеологическая картина Руси за десять веков. Курс либо включит в себя научный аппарат, либо останется для бойких меркантильных поколений невнятным реликтом.
Западный опыт христианского образования породил затяжной молодежный бунт, начавшийся практически сразу после Второй Мировой войны, приведший к кризису всей западной системы ценностей и ее неизбежному упрощению, откату к первобытным, дарвинистким представлениям о целях демократии и свободы.
Более того, если уж кому-то памятны споры о введении школьного курса этики и психологии семейной жизни, результаты обучения школьников основам предохранения способствовали в какой-то мере краху в России именно семейных ценностей...
Может показаться, что я отстаиваю здесь клановые интересы немногочисленной интеллигентской прослойки, исповедующей либерталианство. Это не совсем так, моя цель - обозначить угрозы.
Мои предложения? Охотно.
Осознать православные величины вечными и спасительными способен, по-моему, старшеклассник. Психологи знают, что именно прыщавый богоборец и бунтарь как никто жаждет укрепиться в романтическом представлении о людях как личностях, способных к нравственной борьбе за себя и всё человечество. Сквозь неприятие и насмешки преподаватель православной культуры мог бы проявить лучшие качества верующего: смирение, эрудицию и такт. В соприкосновении с духовно ломким подростком православный просветитель одержит победу над мелкими бесами, выступит наставником. Напротив, в рассказывании восточных сказок вчерашним детсадовцам он не почувствует истинной радости, пусть вид малышей будет и умилительным, и тихим, этого - мало. Православие - религия воинствующая. Она сражается за человека с самыми гнилостными предрассудками пещер, с миазмами ленности, подлости и палачества.
От Воинов Христовых я бы жаждал великой битвы за души с самим Сатаной, а не вызубривания мертвечин.