В армии я никогда не пользовался постельным бельем. Мне казалось чем то абсолютным диким, когда мои соседи стелили поверх зеленого в пятнистых разводах матраса какие-то цветные простыночки и доставали из бездонных рюкзаков мягкие подушки. Безвкусица! Вульгарность! Кощунство! Обычно я заваливался поверх спального мешка, не снимая ботинок. Изредка, у меня хватало сил залезть внутрь. Автомат или традиционно клался под матрас, и поверьте мне это намного удобнее и ортопедичней чем подушка... Или я обматывал ремень автомата вокруг себя, прижимая ствол к своему боку. Надо же было на ком то вымещать накопленную, пускай скупую, нежность. Самые потрясающие ночи, были тогда, на крыше дивизии в Газе. У меня была половина каравана, маленького домика, бывшего для меня и домом и рабочим местом. Если бы Карлсон, жил в военное время - это наверное бы выглядело именно так. Скромный уют, железная кровать, плохоработающий телевизор, ободранный стол, желтушный компьютер... Кстати, я забыл сказать - я всегда презирал людей, которые спали на двух матрасах. Это мне казалось подлым, недостойным... Напротив пустыми окнами зияли окраины Хан Юнеса. А в конце сентября все началось. Да, конечно, интифада, три года насилия - это страшная вещь. Она унесла сотни жизней, среди них и Эди, разрушила мечты, принесла много горя, но у меня, помимо всего этого, она еще забрала маленький домик на крыше дивизии Газы. Крошечный квадратик четырех стен, с видом на море, дюны и закат. Микромир, в который я был так влюблен. Той осенью, каждую ночь стреляли. Стрельба велась со стороны Хан Юнеса. Я лежал укутавшись в армейский спальный мешок, чувствуя спиной пружины кровати. И было странно. Немного не по себе. Выстрелы не просто раздавались где то вдалеке. Я слышал свист. Не было страшно, скорее забавно от собственной беззащитности. Я даже получал от нее некое мазохистское удовольствие. Представлял как это выглядит со стороны - офицер в спальном мешке с автоматом, лежащий перед телевизором в маленьком домике находящемся под обстрелом. В какой то момент, я догадался класть у изголовья свой керамический бронежилет. Дело в том, что головой я лежал именно в сторону Хан Юнеса, и мысль о том. что если пуля и попадет, то именно в голову, казалась мне слишком неэстетичной. В какой то момент, в другом конце крыши установили позиции снайперов, с какими то крупнокалиберными винтовками, которые отвечали тем - из Хан Юнеса. К знакомому свисту добавился дикий грохот, как будто бьют молотком по металлическому листу. Через несколько дней я научился засыпать и под это. Правда перестрелки участились, так как теперь по соседству со мной появилась "легитимная цель". Я попробовал ложится головой к телевизору, и ногами к Хан Юнесу, но это было очень неудобно, так что я очень быстро вернулся к привычному варианту с бронежилетом. Никто в дивизии особо не обращал внимание на проблематичность моего места обитания. Только один подполковник, его звали Яки, каждый раз говорил мне, что я доиграюсь, и однажды - это все плохо кончится. При этом он использовал достаточно жесткие выражения. Подумав, что что-то в его словах есть, я перестал включать у себя по вечерам свет, и в качестве освещения пользовался экраном компьютера, при этом тщательно зашторив окна. В дивизионной разведке, была очень симпатичная офицерша - Ира. Такая бойкая девочка из Гомеля. Мне она очень нравилась и я уже представлял себе всяческие порно- романтические картины в своем домике на крыше. Однажды, она сказала мне: "Интересно было бы посмотреть, как ухаживают за девушками наши пресс-секретари", - но, этим намеком все и кончилось. Она, кажется, так ни разу и не поднялась ко мне наверх. А потом влюбилась в офицера из боевой инженерии. Про него говорили, что у него бронзовые яйца. Он кажется несколько раз был ранен, когда командовал солдатами около Рафиаха на границе с Египтом. А еще, в той комнате у меня на столе стояла фотография одной девушки. Она улыбалась и смотрела куда то вверх. На ней была синяя кофта, разрез у которой лодочкой. Это было, как бы окном в другой мир - Хан Юнес за занавеской, джипы внизу, выстрелы по ночам... и ее фотография. Однажды утром я проснулся, и увидел внизу под свои домиком нескольких людей которые с интересом смотрели наверх и что-то активно обсуждали. Спустившись к ним я все понял. Оказывается этой ночью, несколько крупнокалиберных пуль из Хан Юнеса попали чуть ниже моего дома. Это было заметно по крупным выемкам в стене. А днем, когда я в очередной раз поднимался к себе, на входе на крышу вдруг оказался приклеен большой кирпич м надписью - "Вход запрещен, снайперская стрельба." Я побежал к офицеру, который явно за все это отвечал. "Как же так", - сказал я ему, - "ведь я там живу и работаю". Офицер посмотрел на меня квадратными глазами и спросил: Ты? Там? Ты с ума сошел? Ищи себе нормальное место в казармах для офицеров. Эту ночь я решил остаться в своем домике. Последний раз. Мой друг, дивизионный психолог Женя, меня всячески отговаривал, говорил, что он найдет мне место, только не надо там больше спать, но я не согласился и привычно пошел наверх, проигнорировав красовавшийся на входе кирпич. Этой ночью опять стреляли. Много и громко. И я скукоживался в спальном мешке в обнимку с автоматом и под прикрытием бронежилета у изголовья, чувствуя себя при этом так уютно - как никогда. На следующий день я забрал вещи и спустился в казарму вниз. А еще через день, при довольно глупых обстоятельствах, которые не прибавляют мне героизма и чести, я раскроил себе голову, получил больничный и надолго покинул сектор Газа. Когда много месяцев спустя я оказался там вновь, караван с крыши уже сняли. Мой домик сбросили где то у забора, где он сиротливо доживал свои последние дни. Ключ был давно потерян и я выломал дверь, чтобы забрать оттуда свои последние вещи и бумаги. Оказалось, что при снятии моей кельи с крыши подъемным краном, не пострадала даже моя гитара, которая все это время оставалась внутри. Перед уходом с базы, я снова поднялся на крышу дивизии. Был удивительно красивый закат. Часть домов окраин Хан Юнеса, те самые из которых стреляли по моей крыши, были взорваны. Дюны, море, дорога уходящая в сторону соседней базы... А на крыше, в том углу где я жил, была просто пустота. И больше ничего...