Нужно было бежать, бежать... бежать как можно быстрее. Ветки хлестали ее по лицу, ноги то и дело проваливались между камней, колючки рвали одежду, но нужно было бежать. Самое страшное - это отстать от тропинки.
Тропинка не думала о бегущей по ней. Резвясь в свое удовольствие, она то ныряла в густую чащу, то пряталась в глубине ручья, то взмывала к верхушкам деревьев, с которых она с грохотом слетала по толстым водосточным трубам. Она была прекрасна в своей уверенности - уверенности той, кто никогда не собьется с пути. Тропинка не думала о бегущей по ней.
Солнце падало на горизонт. Тропинка, увидев это, на секунду остановилась, чтобы поймать момент, когда багровый диск, коснувшись тающей вдалеке линии, вдребезги разобьется... Эта остановка дала столь желанную передышку девушке с испачканным лицом, темными длинными волосами и изодранной одеждой. Она опустилась на колени, оперлась руками о землю и ощупала тропинку, видимо не веря в то, что та остановилась.
Раздался грохот, девушка подняла голову, и увидела, что где-то в вдалеке, солнце врезалось в горизонт и рассыпалось на тысячи маленьких светящихся кусочков, которые с гулким шипением разлетались во все стороны. На небе появились звезды. Девушка, на несколько мгновений, завороженная случившемся перед ней, опомнилась, и провела рукой по земле. Тропинки уже не было. Осталась только шершавость. Девушка окунулась лицом в колени и заплакала. По лесу волной прошелся озноб, оставляя за собой плеские лужи. Звезды потускнели, и наступила ночь.
Что же ей было делать без тропинки, в темном лесу, совсем одной, не помнящей, да и, наверное, не знавшей о цели своего пути. Знание цели всегда было привилегией тропинок и главной тайной для идущих по ним. Что ей делать... но тут раздался пушистый шорох, ветки раздвинулись, и рядом с девушкой очутился Чудкий Хмур. Он внимательно посмотрел на нее, отшвырнул левой ногой прицепившуюся к нему плескую лужу и скрылся там же откуда пришел, правда теперь не надолго. Хмур вернулся через несколько минут, осторожно неся в зубах плюшевого волка с длинными ушами и пластмассовым носом. "Поиграй" - предложил он девушке, но та ответила только протяжным всхлипом. Хмур обиделся, ушел и больше никогда не возвращался.
Когда никогда кончилось, все оставалось по прежнему. Девушка сидела и плакала, тропинки не было, а плеские лужи принюхивались, как будто им грозила какая-то опасность. Хмур подлетел к девушке и легонько укусил ее за ухо. Девушка перестала плакать и подняла взгляд. Это был взгляд Хмура, добрый, ласковый и немного соленый. "Привет" - сказал взгляд, "Привет" - ответила девушка и посмотрела на самого Хмура. Хмура не было. Было одиноко.
Осторожные тени прятали лица в колючую хвою. Пахло мокрым небом, но неба не было... только очень страшно. Она опрокинула голову вверх - стремящиеся в высь сосны растворялись в глухих криках совы, целлофановые крылья летучих крыс нарушали покой ветра, а где-то в пустоте неуверенно мерцали крошечные осколки солнца. Внезапно, все, немного вздрогнув, тронулось с места. Сначала медленно, спокойно и степенно, а потом все быстрее, быстрее и быстрее мир начинал кружиться. Девушка, с запрокинутой головой, длинными волосами, касавшимися холодной земли, застыла в звенящем оцепенение, как будто приговоренный, не знавшей - как следует встречать топор палача... Ее обнаженная шея призывала холод острого лезвия, и невольному зрителю могло бы оказаться, что вот-вот, сейчас, из далекого неоткуда, не выдержав соблазна, рухнет голодная гильотина. Вцепившиеся в землю пальцы рвали ночную траву, проворные камушки, наловчившись, ныряли под ее ногти, спасаясь от ночных заморозков. Ее взгляд был прикован к верху. Она была центром раскручиваемого волчка, пронизывающей его нитью, а все вокруг кружилось, превращаясь в сплошные линии серой размазни палитры тьмы и света замешанной на асфальтной воде вчерашнего дождя. Волчок восторженно заплясал, заходил ходуном, закружился, выписывая автограф драпового генерала. Ему хотелось выть на луну, но луна ушла от него и осталась только боль в левой лапе, которую он потянул в попытках дотронуться холодным носом до королевской шишки.
Казалось, что всему этому не будет конца. Ведь именно это и есть тот самый новый мир, который достоин называться прихотью влюбленного кочегара. Что если не это... Однако в долю секунды все сморщилось и исчезло. Тело девушки как натянутая тетива по инерции оставалось напряженностью в новой пустоте, но внезапно, как будто кто-то отпустил этот мир с поводка, оно расслабилось, и девушка рухнула на траву.
Оставленный волчок тихонько скулил перекатываясь с боку на бок. Хмур осторожно прикоснулся к нему и тот замер. "Как же она была красива", - думал он, по привычке щурясь в веки своих подчиненных. Раскручивать мир был занятием не простым, а главное утомительным и он растянулся на потертом ковре проступавшим неровным паркетом.
Близилось утро и роса не умевшая отличать девушек от молодых листьев, проступала под ее глазами. Осторожные струйки стекали в прибежавший ручей. Он был горд с какой наглой вежливостью он смог растолкать жадные плеские лужи, стаями слонявшиеся вокруг спящего существа. Приближалось утро, звезды испуганно жались друг к другу, и почему-то светало...
Самые ленивые еще спали, но ведь они никогда не проснутся. Хмур осторожно чихнул в бездонный колодец, дождался приветственного дона и с озабоченным видом заглянул в совиную нору. Вчерашние осколки осторожно ползли под плакучую сосну, радостно приветствуя друг друга звонками писками и плясками. Им нужно было торопиться, ведь если они опоздают на восход, то день останется без солнца. Качели раскачивали ветер, хвостоносые кролики летали по веткам в поисках свежих груш, светлоглазые хищники переваривали остатки своих ночных жертв, кто-то шибуршился у корней серого дуба, а некоторые особо смелые шушукались в высокой траве - но всему этому пришел конец и все замерло в ожидание того когда, наконец, под плакучей сосной соберется новое солнце. Мир просыпался, еще не понимая, что создан.
"Всем на опушку!" - глухо пробормотал Хмур, - "Пора встречать солнце" и весь мир, все-все, даже капризные плеские лужи, задвигались и забурчали, как живот сытого секретаря пугливых попугаев. Только одно существо продолжало спать, сбившись в клочок на холодной земле. Девушка с мокрыми от росы глазами не слышала всего, что происходит вокруг - только один раз вздрогнула, когда озорной лужонок пробежала по ее пятке. Хмур наклонился, сипло шепнул ей на ухо "Кукареку!" и протянул чашку с дымящимся какао. Девушка открыла глаза, немного потянулась, и только тут заметила Хмура. В один момент она вспомнила разбившееся солнце, потерю тропинки, пустое небо, бесконечность кружения и пальцы, вцепившиеся в траву. Может это был всего лишь сон? Но это страшное существо глядело на нее сейчас, и почему-то пахло домашним какао. Однако ей было слишком больно и одиноко, чтобы кого-то бояться.
Она осторожно посмотрела Хмуру в глаза, взяла чашку какао, сделала аккуратный глоток... и проснулась, но некто стоявшей перед ней остался на месте. Только мир вокруг стал немного более четким.
Она было уверена, что это уже утро, но почему-то было темно. "Пойдем скорее", - пробормотал довольный собой Хмур, он никогда не сомневался в силе домашнего какао, - "мы не можем опоздать на восход нового солнца". Хмур забрался к ней на плечо, крепко обнял ее, хрюкнул что-то своей невидимой свите и они направились на опушку, где их уже все ждали...
Их было так много... все существа, которые она могла себе представить и тем более те, которых представить себе она не могла, сбились в стройные кучи. Даже убежавшая от нее вчера тропинка была здесь - девушка помахала ей рукой, но то насупилась и сделала вид, что не заметила. А вот и волчонок с пластмассовым носом, приседающий в подснежном реверансе - он оказался намного более вежлив, чем тропинка. Хмур слез с плеча и запрыгнул на мерцающий посредине опушечной поляны пень, тем самым, заслонив бродящую между деревьев темноту.
"Итак, друзья", - начал он - "мы собрались здесь не для того, чтобы приветствовать Вашего доброго Чудкого Хмура, не для того чтобы выпить по стакану млечного молока, и даже не просто так. Друзья, сегодня мы встречаем новое солнце! А принесла его к нам вот эта девушка", - и Хмур указал на стоявшее в стороне существо могущественнейшим из своих пальцев... "Не бойся, ну что ты", - ласково сказал Хмур обращаясь к ней, "Ну же, пришло время... позови солнце!" Все замерли и тогда девушка, поправила платье, сделала небольшой шаг вперед и тихо сказала - "Солнце".
Морды, мурзы, миниатюрные рожицы и прочие лица присутствующих озарила восхищенная улыбка... но ничего не произошло, темнота по-прежнему бродила между деревьев за спиной Хмура, а Хмур тем временем быстро направлялся к плакучей сосне... За ним, еле поспевая, хромала его чудкость.
"Очень холодно и одиноко. Вот бы заснуть и забыть, но кто споет колыбельную. А может это и есть сон? Но почему тогда так знобит и больно дышать, будто что-то застряло внутри. Дерево... если бы в нем было дупло, я бы залезла туда и осталась там навсегда. Кучерявые белки с длинными ресницами, пучеглазыми шагами, подкрадывались бы ко мне по утрам и оставляли горсточки земляники. А бестактные трясогузки клевали меня в пятки, а я бы сердилась и смеялась, и с нетерпением ждала дождя, потому что я сама дерево... Какая странная кора.. Смола... Дерево, ты плачешь?"
"Девочка", - слегка прогнусавил знакомый голос, - "Девочка! Как же ему не плакать, ведь это плакучая сосна, и пока она плачет, мы можем жить. Когда-то давно, каждое живое существо в нашем мире плакало в углах квадратных домов, лихорадочно уткнувшись лицом в подушку, спрятавшись за занавеской глядя на капли и снующие внизу фигуры, и каждый был одинок, постепенно тая в своих слезах. Потом пришел я... И мне было очень горько, и я тоже плакал... И тогда у моей левой ноги показался росток, он все рос и рос и рос, пока колючая крона не закрыла небо... И тогда я решил, что это будет мой мир, потому что иначе быть просто не может и не могло. Ничего никогда не было, не есть и не будет, кроме этого дерево, твоих темных длинных волос, моего голоса и тысяч прочих... Все по-прежнему будут плакать, и прыгать через бегущие ручьи, и любить, и кричать потешаясь над огромными крылоухами, и глупо улыбаться навстречу... Все по-прежнему будет, но это будет только мое... Мое и по-другому, потому, что пока плакучая сосна тихонько всхлипывает о каждом из нас, мы сможем плакать, не боясь растаять, наши слезы не будут гулко капать на медное дно домашних паркетов, воспевая беспросветность одиночества. Мы не одни, пока кто-то плачет с нами, потому что когда тебе грустно, стоит только прийти сюда и прикоснуться к вечной коре плакучей ивы, залога нашего неодиночества. Однако сегодня все изменилось... К нам не пришло солнце..."
"Это я в этом виновата? Я его неправильно позвала? Оно обиделось или не услышало? Прости... Прости, пожалуйста, я не понимала, я не знала... Я вообще думала, что все это какая-то глупая сказка, в которую меня случайно засунула продавщица из булочной около моего дома..."
"Нет, это должно было случиться. В тот момент, когда этот мир был создан мною, и ежедневно, когда я заводил его как уставшие башенные часы, я знал, что однажды механизм не выдержит, не потому что он стар и не смазан маслом, а потому что где-то есть кто-то другой... Я вглядывался в души каждой из тех, кто приходили звать солнце на опушку, пытаясь предвидеть... но я всего лишь создатель, а не ясновидец... Ты не мое создание, и мне страшно... мне впервые страшно, но многое я просто знаю. Для этого не нужно быть ясновидцем... Если ты захочешь нас спасти, тебе придется самой создать себя... Это грубо, жгуче, очень тоскливо и бесконечно одиноко... И с тобой никого не будет. Не тебе решать отправляться ли в путь, но от тебя будет зависеть, с чем ты вернешься и вернешься ли... Скорее всего, нет... слишком глупо надеяться на то, что мир может быть целым и пушистым, как туманный зайчик бегущий по серебряным болотам. А времени немного, потому что, то, что создано во имя нас - восстанет против вечных сумерек. Отныне плакучая сосна тоже одинока... она просто еще одна из нас, ибо мир не стал новым, а обрывки темноты забиваются в щели и дышать все трудней и трудней. Видишь, как сыпется ее пушистая хвоя... Она разучилась плакать. Она умрет, скорбя о не взошедшем солнце... и мы взвопим от слезного одиночества. И пусть все, что ты услышала останется в тайне. Зеленый, синий, красный, желтый, белый, зеленый... Открой глаза!"
Около плакучей сосны собрались все обитатели леса. Одни озабочено качали рогами, другие испуганно прятались под соседние крылья, некоторые просто стояли и молчали, но глаза всех были устремлены на то, что находилось на маленьком земляном квадрате, у самых корней... Девушка посмотрела и увидела - там лежал аккуратный круг солнца, в самом центре которого неровными краями резало взгляд коричневое пятно солнечной пустоты, сквозь которую вверх виновато смотрела земля. В самом центре солнечного круга была самая обыкновенная дырка...
"Это она!" - завопила тропинка. "Это она во всем виновата. Не даром чувствовала я недоброе, когда она топала по мне своими маленькими ехидными каблучками. А ее походка... она то шла, то бежала как косопалый полуног. Разве может такая девочка принести счастье нового мира. Разве услышат ее звезды! Как же мы теперь! Как же...", - и тропинка горько заплакала, но никто не двинулся с места. Уткнувшись взглядами в шуршащий песок, они стояли и молчали, а песок убегал, надеясь спастись. Падала хвоя... Как снег, рваными хлопьями кружились желтые иголки и молча опускались на землю... Земля вздрагивала и тихонько булькала лужестью горьких плёсков. Потом заплакал волчонок с пластмассовым носом, летучие крысы с целлофановыми крыльями, морды, мурзы, миниатюрные рожицы и прочие лица... все всхлипывали, вытирая слезинки опушечным подорожником... а тот распускался тонкими паутинками вдоль следов уходящих, и идущие вслед спотыкались звоном, а иголки вонзались в пальцы, осторожно говоря "Прощай". Все расходились, каждый в поисках своей норы, берлоги, дупла, или просто кучи осенних листьев сметенной добрым дворником с глазами гиппопотама. И девочка осталась одна... Лишь аккуратный желтый круг мертвого солнца у подножья плакучей сосны с зияющей дырой недостающей звезды... А где же Хмур? Но только пустошь... И девочка осторожно подошла к великому дереву, прижалась щекой к древней коре и заплакала... Пронзительное одиночество сквозняком кружило желтую хвою, но дерево молчало, и слезы топили лужи, а девочке было холодно. Липкая смола в пальцах, волосах, и на лице - она растекалась акварельной грязью от осторожно спускающихся слез. Лес молчал... молчал и жил скитающейся пустотой в ожидание времени, когда сумерки растворят в себе погребенный под хвоей мир, и тогда уже некому будет плакать.
"Конец, это всегда больно и холодно", - прошепелявил хрустящий ветер, и стало совсем темно.
Она ничего не видела, только отдельные капли света блестели и исчезали где-то вдали. Осторожно ощупывая слепое пространство, задевая невидимые предметы, она сделала несколько шагов и наткнулась на какую-то плотную, но вместе с тем, мягкую, колышашиюся под пальцами стену...
"Если ты боишься темноты, попробуй закрыть глаза и идти вперед", - прохихикал мимолетный голос, - "Предположим, перед тобой нет никаких препятствий. Ты просто идешь прямо. Десять шагов... двадцать... ты начинаешь чувствовать себя неуверенно... 25... вроде бы ты идешь прямо, но прямо ли это... 30... может ты уже покинула пределы дозволенного пространства... откуда ты знаешь, где ты, может пока ты вглядывалась во внутреннею сторону своих век, мир взял и убежал - он такой трусишка... 35... тебе страшно... каждый шаг как будто проваливается в пустоту... 40 ты теряешь ощущение пола... равновесия... ты растворяешься в отсутствие... так хочется открыть глаза, так нужно открыть глаза!!!"
Девушка сделала еще несколько шагов, путаясь, то ли в корнях деревьев, то ли в кустах, а может быть в проводах, на которых засыпают городские вороны, воспевая в хриплых молитвах то, чему уже не суждено повториться. Еще один шаг, еще... и откуда-то изнутри, тем самым хвойным ветром, страстным порывом, когда тебя привлекают к высохшим губам, чтобы утолить жажду, всколыхнулась неотвратимость края.
Она еще успела вспомнить... Прямо перед ней, в густой темноте, из черной гуаши, возник тот самый волчонок с пластмассовым носом. Он внимательно посмотрел на нее, развернулся и начал медленно удаляться, пока не пока не превратился в точку, вспыхнул и исчез... В пятке защекотало безысходностью, и она подумала, что стоит ей захотеть, и она сможет остановиться... Это так просто, когда тропинка, это сумма твоих следов, а имя твоему пути, еще ждет тебя в конце в теплом деревянном домике, где с большой корзинкой черники, у крыльца, сидит тот, кого ты еще не придумала... Стоит только не побояться потери равновесия в этом нелепом кустарном ничто, стоит только догадаться, что равновесие - это ты. Ну же!!!
Но ее правая нога уже не ощущает привычной поверхности... Эквилибристика не более чем искусство отодвинуть момент падения, однако, она лишена всякого смысла там, где не живет время. Ночные тени судорожно разбегаются, то ли вежливо уступают дорогу, скорее из милосердия... но она все равно оставляет пыльные следы стертых подошв на их серых фраках. Отныне они заклеймены и даже когда все кончится, они по-прежнему будут ее обреченной свитой.
Где же твердь, пусть заплаканная, плёская, скучная, колючая и пустая, но твердь... и она летит вниз... падает, разрывая в клочья ветки деревьев. Резкая боль в коленях... из темноты выплывают глаза испуганного человека, глаза блестящие стеклами в металлической оправе.... Он вжался в кресло... но она видит его грязные ботинки, а рядом еще одни и еще одни... и еще одни, разноцветные туфли, сапоги, босоножки, ботинки... "Свет!" - оглушает зал чей-то знакомый голос, зажигаются прожектора, кто-то подбегает к ней и подхватывает под руку... Девушка оборачивается назад и видит расплывающиеся в темноте подробности сцены, плотный занавес портьеры, обитые кожей зеркала, а впереди, перед ней оцепеневшей в недоумение зрительный зал... Она осторожно встает, боль в коленке не утихает, смотрит на сцену, еще раз на зрителей, и немного хромая идет вверх по проходу. Шелестом осенних листьев нарастает зрительский шепот, в нем звучат нотки вьюжного негодования, так беспомощно стучится в запотевшее стекло Вашего дома Снежная Королева. Девушка садится на свободное место в предпоследнем ряду...
Свет гаснет, тени умирают, а входные двери хлопают молчаливым криком Чудкого Хмура.