Ночь темна, безмолвно море;  
неподвижный свет созвездья отражается в глубинах
и в бездонном синем взоре
(нынче звать его "Марина").

Лодка тихо, по теченью -
на волнах качает песня - колыбель его уносит:
богу вод предназначенье 
быть водою, где попросят.

Он лежит, на небо глядя.
"Здравствуй, здравствуй. Тут несладко. Я скучаю по Лун-вану,
по просторам водной глади
и по деду-океану.

Хоть крепился, что не жалко
ни дворца мне, ни короны, слаб, убог вдали от дома;
мой трезубец нынче - палка,
да и ту отдал хромому.

Почему? Тогда спросила
ты, мигнув вдали сверхновой, но не знал я, как ответить.
Спору нет, стихия - сила,
только есть и выше этой.

Зевс, мой брат, не согласился.
Скор на гнев он - ну, ты знаешь. До сих пор молчит упрямо.
Я, конечно, тоже злился,
не помог и голос мамы.

Прав, не прав был кто... Здесь каждый
свой ответ увидеть может -  и поспорить, несомненно.
Только видела ль? Однажды
он пришёл... иль встал из пены.

Говорил, что много горя
в мире, что лежит в пустыне, много бедных и увечных -
не дойти самим до моря,
не испить им Сомы млечной.

Ну, мне жалко так их стало...
Загоревшись от идеи, я полез из волн на сушу. 
Думал я: туда, где мало
вод и сил, я сам им лучше

принесу Моря и Реки!
Позабыл, герой спесивый, что вне вод я сам погибну.
И нема, глуха, нелепа,
я на суше - просто рыба.

Ну и вот, ползу, калека,
и воды - три капли в чашке. Только знаешь... не жалею.
Поработав два-три века,
может, стану Водолеем -

говорят, у них тут эра
началась под новым знаком. Что ж... светает, речь кончаю.
Передай там Зевсу, Гере,
что я помню и скучаю.

А сама печаль не помни! 
Знаю, верно, очень страшно - там, в бездонной, вечной ночи,
но испей немного Сомы
из галактики молочной".

...Неподвижно Альциона
льёт над жаркими песками свет неяркий год за годом;
Посейдон идёт бессонно
и творит в пустыне воду.