Аннотация: Долгие годы львица в одиночестве путешествует по саванне. Давным-давно она покинула свой прайд - вот только зачем? Кто знает... Однако уж точно не затем, чтобы когда-нибудь отыскать великую Праматерь Всех Зверей.
- Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
Равенна подняла голову, открыла подёрнутые мутной пеленой глаза. Неужто это Праматерь Всех Зверей звала её - та, которой известно имя каждого? И даже такой, как она, Равенна, о которой больше никто не помнил, и которая сама ещё помнила, как её зовут, лишь потому, что каждый день повторяла себе это?
Нет.
Когда-то в юности Равенна услышала эту красивую легенду и вдохновилась ею, но, конечно, она ушла из стаи вовсе не потому, что была настолько безумна, чтобы поверить, будто она сумеет отыскать невозможное - то... или ту, кого никто никогда не видел. Вот и сейчас, несмотря на возраст, голод и многолетнее одиночество, она всё ещё не стала безумна. Нет, она не верила ни в какой голос Праматери Всех Зверей. И даже в голос смерти, которая приходит, чтобы увести тебя в цветущие поля, наполненные самой пышной и самой зелёной травой - для тех, кто ест траву, и самыми тучными, самыми нежными ягнятами - для тех, кто поедает себе подобных. Хотя, сказать по правде, Равенна не отказалась бы. Уж слишком голодна она была - а когда голод въедается в тебя настолько, что сам становится твоей плотью и кровью, то ты перестаешь испытывать страх перед смертью. Смерть страшна для живого тела. Но когда у тебя уже не осталось никакого тела, а только лишь обтянутые кожей кости - чего бояться?
Так что львица встала и, отряхнувшись, затрусила дальше - по выжженной солнцем коричнево-желтой саванне, никогда не менявшей свой цвет. Должно быть, до неё донесся голос какой-то человеческой женщины, звавшей свою подругу или дочку. За долгие годы своих скитаний Равенна не раз подбиралась к человеческому жилью, пристально наблюдала за людьми, изучала их повадки... Нет, она вовсе не испытывала к людям большой симпатии. И это было ещё одной из причин того, что она не очень-то верила в Праматерь Всех Зверей. Ведь говорили, что Праматерь Всех Зверей - человек, а люди... Они ничем не заслужили уважения Равенны. С её точки зрения, они очень мало чем отличались от зверей, хотя сами считали иначе. Впрочем, Равенне было всё равно - от ненависти к людям, которой отличались некоторые из её сородичей, она также была далека. Ей было даже забавно за ними наблюдать. Это развлекало её в дни её горького одиночества. Ей было смешно, что люди заметили её и придумали ей имя, совершенно ей не подходившее, а также историю, объяснявшую её одинокие скитания. Разумеется, не имевшую ничего общего с её истинной историей. Равенна не трогала людей. А если кто-то из детей вдруг начинал считать её "бедняжечкой", испытавшей все страдания этой жизни и нынче только и мечтавшей о том, чтобы провести остаток дней в качестве домашней кошки - или же, наоборот, старой полудохлой животиной, над которой можно поиздеваться, она угрожающе рычала - так, что и хулиганы, и милосердные спасители тотчас убегали, не чуя под собой ног.
...И все-таки, кто же звал её?
А, может, здесь каким-то чудом оказалась одна из подруг - тех, что ничего не сказали, когда она уходила из стаи, не попытались её задержать или хотя бы спросить, почему она это делает? Что, если кого-то из них схватили, чтобы возить по людским городам и выставлять человеческим детишкам на посмешище? Там им придумают имена и истории, которые понравятся людям. Так же, как произошло с Равенной, но Равенна лишь посмеялась над этим, а вот изнеженные подруги, привыкшие к тому, что жертва сама идет к ним в рот, не продержатся долго без мяса. И придётся им поверить в людские истории, чтобы получить лакомый кусочек - вставать ради него на задние лапы, прыгать через кольцо, ластиться к дрессировщику.
Равенна не знала, что чувствует при этой мысли. С одной стороны, она всё ещё мрачнела, вспоминая о других львицах - спутницах беззаботной юности, так же беззаботно оставивших её, а с другой - всё это было так давно... И ей не хотелось видеть своих подруг в клетках. Она посмотрела на свои лапы, уверенно стоявшие на земле. Да, с одной стороны, она так оголодала, что от её тела остались одни только кости, обтянутые кожей, однако с другой - она прошла за свою жизнь так много земель и так часто бегала, что её лапы стали очень сильными. И их удар мог сбить с ног любого человека - какой бы голодной она ни была.
Стать спасительницей для своих подруг? Поблагодарят ли? Или тут же кинутся прочь, сделав вид, что не узнали?
Равенна усмехнулась.
И всё же ей хотелось услышать знакомый голос - пускай один раз. Хотя бы теперь, на закате лет, когда уже ничего не осталось ни от прежних надежд, ни от прежних обид.
Львица пробежала под завесой тусклых серо-коричневых лиан, спускавшихся до самой земли, мимоходом вспомнив, какими сочно-зелеными они бывают в тот недолгий период, когда в саванну приходит весна, и она вся покрывается цветами. Как же хороша, верно, бывает трава в эти дни для всех рогатых и копытных - тоненьких антилоп, грузных неповоротливых носорогов, высоченных жирафов, безобидных, несмотря на свой исполинский рост!
Поймав себя на этих мыслях, Равенна посмеялась. Чего только не происходит на старости лет - она начала задумываться о вкусе пищи, которой балуют себя травоядные! Неужто она стала настолько одинока, что готова была прибиться к стае безобидных, вызвав, тем самым, очередную волну умилительных историй среди двуногих? Нет, это было бы даже ещё хуже, чем унижаться перед людьми. И до такого она ещё не дошла.
Земля пахла кровью.
Равенна понюхала ее. Инстинкт чуть было не заставил её с жадностью наброситься на кровавый след и вылизать его - однако она преодолела его. Так же, как преодолевала все эти годы, не позволяя себе питаться падалью, питаться людьми или лакомыми кусочками, полученными от людей. Каков был итог всего этого? Она была ужасающе голодна. Она была ужасающе одинока. Инстинкт был над ней не властен. Она не боялась смерти.
Стоило это всего, или не стоило? Получила ли она больше, чем потеряла? Сложно было сказать. Да и Равенна предпочитала об этом не задумываться - всё равно жизнь уже не проживешь по-иному.
Она сделала ещё шаг вперед, следуя за кровавыми знаками, начертанными на сухой, выжженной солнцем траве саванны.
И вдруг увидела его.
- Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
Нет, на этот раз ей точно на почудилось. И это не произошло на границе между явью и сном, в полуголодном бреду, когда можно принять за зовущий тебя голос что угодно - шум ветра, стук дождя, звук, исходящий из человеческого ящика с картинками. Этот голос принадлежал существу, что она увидела. Но только произошло нечто, совершенно странное: кто угодно, да и само это существо могло слышать лишь жалобное блеяние. И какой-то своей частью Равенна тоже его слышала. Но другая часть Равенны... словно бы кто-то, сидевший в её голове, одновременно слышал те самые слова. Её имя. Которое, в лучшем случае, могли знать лишь прежние подруги, но никак не это юное существо, недавно родившееся и видевшее в своей жизни, должно быть, лишь один рассвет. А вот заката он, верно, не увидит. Ну и, можно считать, ему в этом повезло.
Разве не лучше считать, что в этой жизни бывают лишь рассветы?
Раненый детёныш газели приподнял свои длинные ресницы и посмотрел на Равенну влажными карими глазами. На неё вдруг дохнуло прохладой и свежестью затенённого леса, густой листвы, запахами коры и мокрых веток. Ухнула где-то вдалеке сова, распустился скромный синий цветок - хотя Равенна за всю свою жизнь не видела такого цвета - промелькнула земля, устланная ковром из разноцветных листьев. Красных, желтых, зеленых. Разве такое бывает?
- В прошлой жизни я был оленем, - сказал детеныш антилопы. - Я скучаю по моему лесу. Там было очень красиво. А здесь? Здесь очень красиво или нет?
Вернее, он продолжал жалобно поскуливать, плача от боли и полученных ран, однако кто-то в голове Равенны неумолимо и безжалостно трансформировал эти звуки в понятные ей слова. Она застыла, тупо уставившись на оленёнка. Или детёныша газели. Или кто он там был? Равенна видела жеребёнка, однако сам он что-то сказал про оленя. И, что самое смешное, Равенна тут же поняла, кто такой олень.
- Здесь безобразно, - ответила она на заданный вопрос.
Вот только изо рта у нее вырвался лишь недовольный рык. И раньше у Равенны не было с этим ни малейших проблем - однако на этот раз она словно бы услышала саму себя со стороны. Ушами взвизгнувшего от испуга оленёнка, который, очевидно, вовсе не слышал того, что она хотела ему сказать.
И было бы странно, если бы он слышал. Потому что звери слышат лишь своих сородичей. Ну а ещё людей, которые произошли от всех зверей сразу, и поэтому их язык понятен всем.
- Ты не увидишь сегодняшнего заката, - заметила Равенна как можно бесстрастнее, чтобы он не начал снова визжать от её рыка.
Она не знала, зачем делает это. Быть может, затем, что она столько лет ни с кем не разговаривала, и теперь не смогла удержаться от соблазна. Хотя она прекрасно умела бороться со своим инстинктом. Но нынче не инстинкт подсказывал ей открывать рот и произносить слова... а нечто другое, непонятное. Что именно, Равенна не знала.
Это было очень глупо, она понимала. Почти то же самое, как если бы она прибилась к стае травоядных, тем самым показав, насколько она одинока и унижена. Но... этот травоядный был один. Никто не мог увидеть их в этом месте. И он не переживет сегодняшнего заката.
Равенне хотелось услышать его ответ.
Пусть он очевидно не слышал её слов, но она-то его слова понимала, и прежде он говорил с ней. Он даже назвал её имя. Интересно, он сам-то это понимал?
Поэтому львица замерла и уселась на задние лапы, обвив передние хвостом. Не произнося больше ни звука, однако молча глядя на оленёнка в ожидании его новых слов. Какая-то часть её сознания - та самая, которая слышала речь оленёнка, а не его блеяние, а также рык самой Равенны вместо привычных её уху львиных слов, вдруг словно бы посмотрела на себя со стороны. Равенна видела свой точеный темный силуэт на фоне багряного, оранжевого, золотого неба и низкой поросли саванны. Видела золото заходящего солнца, плещущееся в её глазах. Ей вдруг вспомнилось, что люди отчего-то связывали солнце со львами. И эта легенда, как ни странно, не показалась ей глупой.
Оленёнок перестал бояться. Он смотрел, как зачарованный, в золото её глаз, в которых плескалось солнце и вся пестрота саванны.
- Я не боюсь, - так и сказал он.
И Равенна поняла его слова.
- Ты не боишься смерти? - уточнила она, не пошевелившись. Она даже не открыла рот - и, как ни странно, именно теперь оленёнок её услышал. Его мягкие уши шевельнулись, а в глазах отразилось понимание. Равенна почувствовала радость, однако удержалась от того, чтобы встрепенуться. Похоже, он понимал её лишь тогда, когда она сидела вот так - похожая на безмолвную статую, живой памятник саванне.
- Я ушла из стаи и много лет провела в одиночестве и молчании, и теперь смерть мне не страшна. А ты как добился этого? - не удержалась Равенна. Может быть, он лишь не понимал, что такое смерть - в то время, как она стояла у него за плечом, дожидаясь, пока солнце скроется за вершинами невысоких деревьев? И поэтому он не боялся?
- Я уже умирал, - ответил оленёнок, не отводя от неё взгляда карих глаз. - Это не так уж страшно. Только грустно расставаться с тем местом, к которому ты привязался. И мне жалко, что я не успел посмотреть саванну. Она так красива. Хотя и по-другому, чем мой лес.
- Она безобразна, - повторила Равенна.
Но сейчас, когда она видела саму себя глазами оленёнка - безмолвный и гордый силуэт на фоне океана восхитительных оттенков, эти слова, в которых она ничуть не сомневалась прежде, вдруг прозвучали неубедительно.
Солнце заходило - последние его лучи отражались в сверкающих глазах львицы. Смерть, стоявшая за плечом оленёнка, протянула к нему свою холодную, бесстрастную длань.
"Но он же знает откуда-то моё имя! - вдруг вспомнила Равенна. - Больше никто, никогда не назовет его, если он уйдет".
Зачем обманывать себя? Даже если каким-то чудом она повстречает прежних подруг, ни одна никогда не вспомнит о том, кто она такая.
Львица вновь посмотрела на свои лапы. Да, они были достаточно сильны, чтобы сбить с ног человека. А что насчет смерти? Будет ли ей под силу вступить с ней в поединок?
Сказать по правде, Равенна сомневалась. Она никогда не переоценивала свои силы и не верила в невозможное. У неё не было безумной мечты отыскать Праматерь Всех Зверей, как у некоторых молодых львов, и она не считала себя настолько всемогущей, чтобы напасть на людское поселение. Отводить смерть от новорожденного оленёнка? Она, которая убила за свою жизнь множество таких вот газелей и антилоп?
Это было смешно.
- Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
...кто задал этот вопрос? Оленёнок, который устало закрыл свои карие глаза, смирившись с мыслью о том, что так и не успеет разглядеть саванну по-настоящему? Или она - холодная тень, накрывавшая собой тёплое тело? Может быть, это её собственное время уходить в поля с тучными ягнятами, наконец, пришло - а вовсе не жеребёнка, как показалось поначалу? И Равенна по-прежнему не боялась. Вот только... она ведь тоже не видела саванну по-настоящему. Несмотря на то, что провела в ней много, очень много ночей и дней.
Она наклонилась и взяла жеребёнка зубами за шкирку.
- Не отдам, - сказала Равенна.
Вот так, как она говорила с ним - не открывая пасть. Так, как она научилась только в этот вечер.
И на мгновение ей пришло в голову: а ведь она ошиблась. Она сказала, что жеребёнку не увидеть сегодняшнего заката - однако, что бы ни произошло дальше, он разглядел его во всех красках. Ведь она видела его - и себя - его глазами.
Жеребёнок встрепенулся в её зубах. Слишком слабый для того, чтобы что-то сказать, услышать или сопротивляться. Однако по-прежнему тёплый.
Равенна подхватила его и прошла мимо смерти, не испугавшись, не взволновавшись, не прося её о чем-то и не вступая с ней в поединок. И смерть тихо посторонилась, пропуская её.
...рассвет застал их возле воды. Тихие капли утреннего солнца падали с небес в журчащие прозрачные волны, сухие травы трепетали на ветру, зебры паслись неподалеку, и их полосатые спины мелькали то тут, то там между стволами редких деревьев.
Равенна спокойно и методично вылизывала раны жеребёнка своим шершавым языком. Очевидно, это было ему не слишком приятно, потому что, проснувшись, он снова заскулил от боли.
- А ну тихо.
Равенна поставила на жеребёнка лапу, и он смирился, затих. Поглядел испуганными глазами, в которых не осталось ни капли вчерашнего леса и ещё чего-то удивительного, что было там до заката, во время и после. Вполне возможно, что это лишь присутствие смерти разбудило в нём - и в ней - что-то особенное, а теперь они стали теми, кем и были всегда по своей природе. И на кой черт она его подобрала? Что она теперь будет с ним делать? Вылечит - а потом принесёт обратно в стаю травоядных, положит на землю под умилённые возгласы людей? Дескать, смотрите все - я спасительница, одолевшая свои инстинкты, я чудо природы, я лев, которого никогда эта земля не видела? Здравствуй, новая сотня удивительных историй. Вспышки людских коробочек, взволнованные человеческие женщины - итог её долгой жизни, которую она провела в поисках чего-то... но точно не вот этого.
- А теперь пей.
Равенна подтолкнула вылизанного малыша к реке.
- Вода вон там. Да вон там она, глупый. Ты что, совсем ничего не понимаешь?
Впрочем, скорее всего, он действительно ничего не понимал. После долгих неуклюжих попыток встать жеребёнок, наконец, сумел взгромоздиться на свои длинные, тонкие ноги и неуверенно заковылял к воде. Равенна улеглась на нагретой солнцем траве, вытянув передние лапы и, наконец, вылизывая саму себя. Прищурившись, она с удовольствием чувствовала, как жаркие лучи скользят по её загрубевшей шкуре, не боявшейся ни жары, ни холода. И даже привычный голод, пропитавший её кости, её почти не мучил. В своих долгих поисках она забредала на самые окраины саванны - туда, где проще было самой стать травоядной, нежели достать себе мало-мальски пригодную пищу. Теперь, впервые за много лет вокруг была чистая вода и множество нежных тел - Равенна пришла сюда из-за оленёнка, однако ей даже не хотелось пока что приниматься за охоту, одна только эта картина насытила ее.
Она лениво облизнулась. К чему торопиться? Добыча не убежит.
Вскоре вернулся жеребёнок - вылизанный, мокрый и чистый. Он осторожно улёгся перед Равенной, с трудом разместив свои длинные ноги, с которыми, похоже, пока что так и не научился обращаться. Равенна презрительно фыркнула. То ли дело лапы льва. Намного удобнее.
Жеребёнок испуганно прижал уши.
- Я тебе не нравлюсь?
- Нет, у меня просто такой характер.
Но на этот раз Равенна не была уверена, что этот диалог действительно произошел. Она начинала подозревать, что просто выдумала его. Как бы услышать голос жеребёнка по-настоящему? Хотя бы так, как вчера?
Она наклонилась над ним, пристально сверля его своими золотыми глазами. Оленёнок испуганно молчал.
- Тебе известно о том, кто мы с тобой - ты и я - такие?
- Нет.
- Я лев, а ты - газель.
- Я лев, а ты - газель, - послушно повторил жеребёнок.
- Наоборот, дурак! - поморщилась Равенна. - Ты знаешь, чем газель отличается от льва? Или даже не так, чем травоядные отличаются от хищников?
Судя по ужасу, отразившемуся в его глазах, он не знал ответа ни на один из этих вопросов. Как такое могло произойти? Ещё вчера он знал что-то такое особенное, про то, что был каким-то оленем в какой-то прошлой жизни, а теперь не понимал даже самых элементарных вещей. Но где-то в глубине души Равенна чувствовала, что всё правильно, что именно так всё и должно быть. Ведь он же только вчера родился.
Вчера он был странным, потому что это был день, когда он повстречался одновременно и с жизнью, и со смертью, а сегодня он стал нормальным. Так, получается, это ей предстояло обучать его базовым вещам?
- А вот я сейчас тебе и объясню! - неожиданно загорелась Равенна, вскочив на лапы.
Она огляделась вокруг себя. Десятки полосатых, давно не пуганных никем зебр сновали между деревьями, не обращая на неё ни малейшего внимания. То ли они уже совершенно обнаглели, то ли она перестала походить на льва и выглядела каким-то жалким травоядным, не внушающим никакой угрозы. И в том, и в другом случае с этим следовало немедленно что-то сделать.
Львица пригнулась, прячась за стеблями высокой травы, обвела саванну цепким взглядом...
- Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
...её золотые глаза расширились. Голос сказал кое-что ещё. И она была так потрясена, услышав это, что ей хотелось тотчас броситься на кого-то и одним ударом лапы вогнать его в землю - вот только кого именно, она так и не поняла. Не найдя ответа на этот вопрос, львица вскинула голову и, позабыв даже прищуриться, посмотрела прямо на слепящее солнце. Точно это оно говорило с нею.
- НЕТ!!! Как ты... как ты смеешь требовать от меня такого?! Это против природы! Это... это худшее унижение, которое только можно себе представить, это... это... Это неслыханно! Земля перевернётся, если я это сделаю!
Равенна рычала. Она рычала так громко и так яростно, что все зебры тотчас опомнились и разбежались, немедленно вспомнив, кто тут лев. И один только оленёнок, обомлевший от ужаса, заковылял на своих немыслимых ногах и, заблеяв, ткнулся мягкой мордой в исхудавший бок львицы.
Равенна опомнилась.
С кем она разговаривала?.. То, что она услышала - это уж точно не оленёнок сказал ей. И не смерть, потому что нынче вокруг была лишь жизнь во всей её полноте и многообразии. Тогда кто? Солнце? Праматерь Всех Зверей - та, которая и создала нас такими, какие мы есть, а теперь требует от львицы нарушить свой собственный закон?
Равенна фыркнула.
Нет, она просто сошла с ума.
Да никто бы и не решился произнести подобных слов. Ни у кого бы ни хватило смелости.
Оленёнок испуганно терся мордой о её лапу. Он был в ужасе от её ярости и рыка, однако почему-то не убегал - наоборот, подошел к ней и... попытался успокоить?
- Скажи мне! - взмолились его карие, широко распахнутые глаза, когда Равенна, чуть успокоившись, повернула морду. - Скажи мне, в чем разница между газелью и львом, если ты так рассердилась, что я не знаю!
- Я не рассердилась, - буркнула Равенна. - У меня просто такой характер.
Она подумала, что это даже смахивает на шутку. Но он, разумеется, не рассмеялся.
- Ну хорошо. - Львица вновь уселась на задние лапы и обвила их хвостом. - Я попробую объяснить тебе, что такое лев. Посмотри на меня. И скажи, что чувствуешь. Как тебе кажется, кто я такая, для чего природа создала меня такой?
Она оскалилась, показав свои острые клыки. Да, она была не в своей лучшей форме, но всё-таки не совсем потеряла естество. Он должен был понять.
Оленёнок смиренно вглядывался в неё, хлопая длинными ресницами.
- Ты... ты... - Он отчаянно боялся ошибиться. - ...мне кажется, ты - мама.
Равенна застыла.
- МАМА?!
Подобный ответ она не ожидала услышать даже в страшном сне. Впрочем, по сравнению с тем, что она слышала перед этим... Нет, это уже было даже не так невообразимо, как могло бы показаться.
Львица покачала мордой.
- Ты такой глупый. Ты совершенно ничего не понимаешь об этом мире.
А ещё, вполне возможно, что он ничего этого не говорил. Что она продолжала выдумывать - как выдумала даже ту невероятную вещь, будто бы послышавшуюся ей в чём-то... в плеске воды. Шелесте трав. Гудении насекомых.
- Скажи по-настоящему, - потребовала Равенна. - Открой рот! Попытайся хотя бы заблеять, если действительно меня понимаешь!
...но жеребёнок молчал и не шевелился. Было очевидно, что он ничего не слышал, и все это было лишь глупой выдумкой. Львица отвернулась. Тогда он снова потерся мордой о её жесткий шерстяной бок, изъеденный насекомыми и колючками. И это-то было правдой. Вполне объяснимой - ведь, судя по всему, она была первой, кто встретил его в этом мире. Она спасла его от смерти, она вылечила его от ран, она велела ему подняться на ноги и показала, где спуститься к воде. Он ничего не знал о львах и газелях, о хищниках и травоядных, что ещё он мог делать в существующих условиях?
Она должна была научить его всему.
Равенна медленно поднялась на лапы.
- Вот трава, - хмуро сказала она. - Это твоя пища. Не очень-то... - львица с отвращением поморщилась, - ...вкусная на мой взгляд. Но ты питаешься именно этим. Так устроено природой. Ешь.
Жеребёнок смотрел на нее, прижав уши. И, разумеется, ничего не делал - потому что не понимал её речь.
Равенна закрыла глаза. Склонила морду, внезапно остро почувствовав то, чего никогда не чувствовала прежде - запах сухой травы, пропитанной солнцем, жар, идущий от земли... даже сочный зелёный цвет молодых ростков, пока ещё не пробившихся сквозь землю, на мгновение промелькнул перед её подёрнувшимся пеленой взглядом.
"А я-то ещё считала, что смерть - это то, что я видела вчера", - подумалось львице на мгновение.
...нет, она не сделала этого по-настоящему. Не стала жевать, глотать и делать вид, что происходит что-то, вполне привычное. Но на одно мгновение горький сок травы обжег её шершавый язык, смешавшись со вкусом вылизанной крови... И Равенне показалось, что мир вспыхнул ослепительно зелёным светом. Даже солнце - и то вдруг стало зелёным в зелёном, как юная трава, небе.
"Не так уж и омерзительно, - думала Равенна, склонив голову и тяжело дыша. - Я думала, будет хуже. Как он вчера сказал? Умирать не так уж страшно? Пожалуй, теперь я тоже смогу говорить так другим".
Однако мир вовсе не перевернулся от того, что она так поступила.
Лишь жеребёнок склонился и принялся щипать траву, подражая её примеру - но это было самым естественным, что бывает в жизни.
...ноги у него ещё долго были такими неуклюжими, что Равенна, не выдерживая, снова брала его в зубы и так и перетаскивала. Она привыкла перемещаться с огромной скоростью, и теперь, после стольких лет, практиковаться в терпении было бесполезно. Впрочем, с "добычей" в зубах она всё равно становилась медленнее, но не то чтобы очень возражала - прежде она не позволяла себе отдыхать, а теперь порой начинала неторопливо трусить через саванну. Сухие травы легко колотили её по жестким поджарым бокам, и Равенна слышала странные запахи и звуки - тихое потрескивание зреющих семян, усталый вздох давно не ждавшей дождя земли, размеренные передвижения колонн маршировавших насекомых. На мгновение ей нет-нет да и приходила мысль: "Саванна похожа на меня. Она измотана, полна жажды и привыкла сдерживать себя. Она иссушена, как я, и от её тела почти ничего не осталось. Верно, она совсем ничего не боится. Даже степного пожара, несущего смерть всему сущему. Потому что она все равно возродится - в другой жизни или в этой".
Это было странное чувство. Прежде Равенна считала, что в этом мире нет никого, похожего на неё. Ни одной такой львицы. Не то чтобы она очень этим гордилась, однако была уверена в этом, как ни в чём другом.
Порой она ощущала на себе завистливые взгляды. Это были другие хищники, которые видели у неё в зубах молоденького, сочного, нежного жеребёнка. Но, как ни странно, ни один из них не пытался оспорить у нее добычу - несмотря на то, какой худой она была. Не то чтобы эти взгляды были Равенне неприятны. Однако она торопилась унести жеребёнка подальше от них, пока он не успел понять, чем они обоснованы.
Охотиться теперь приходилось ещё реже, чем прежде - хотя вокруг довольно часто простирались земли с сочной, пышной травой, а, следовательно, с такими же сочными антилопами, выросшими на них. Иногда даже казалось - вот они, эти самые прекрасные земли со множеством добычи, в которые обещает привести смерть. Она повидала их ещё при жизни - и умирать теперь будет совсем неинтересно. Разве что там есть что-то ещё - в мире, как оказалось, бывает ещё много неизведанного. Какой-то лес, о котором он говорил при первой встрече. А что, если она тоже попадёт туда?
"В этой другой жизни я больше не буду львицей? - с сомнением думала Равенна. - Неужто даже стану... травоядной?!"
Что ж, учитывая её теперешний образ жизни, это было более чем возможно. Должно быть, именно такая, не слишком завидная участь её и ждала. Вот чего она добилась.
В редкие ночи, когда жеребёнок крепко засыпал и переставал тревожиться, Равенна сбрасывала с себя остатки сна - спала она теперь также совсем мало, но это удавалось выдерживать на удивление легко, словно сон был как-то связан со способностью терпеть голод - и крадучись, шла по ночной саванне. Она высматривала добычу, торопясь покончить со всем этим как можно скорее, ведь, насытившись, ей ещё предстояло умыться в реке, чтобы возвратиться к жеребёнку без единого следа крови на морде.
Всё это ещё больше осложнило и без того непростую жизнь Равенны, и частенько во время ночных прогулок она поднимала голову и смотрела на тонкий диск луны, бесстрастно глядевший на неё с черно-синего, густого, как деготь, неба. Переговаривалась с ним - ведь больше никто не должен был слышать этих слов. Даже солнце, в ослепительно сверкающих глазах которого, равно как и в глазах жеребёнка, она нынче была львицей, которая питается травой.
"Но что я могу сделать? - вздыхала Равенна. - Это я сама научила его, что этот мир такой. Это я показала ему мир, в котором все звери, которые существуют, безобидно щиплют листья, и никто не смотрит на него, как на добычу".
Это было безумство, она прекрасно понимала. Уж лучше бы она научила его защищаться, прятаться от других хищников, как умели его собратья. Но так уж получилось. Теперь она ничего не могла с этим поделать. И оправдывала себя мыслью, что до тех пор, пока она рядом с ним, его никто не тронет. А это значило, что ей придется оставаться рядом с ним всегда. Смерти, или чему там, другой жизни, придется вновь посторониться. Но однажды это уже произошло.
- Знаешь... теперь я понимаю, почему однажды ты приказала мне нарушить то, что якобы было твоим собственным законом, - сказала Равенна однажды, глядя на ночное небо. - Просто, в действительности это не было законом. Ты для чего-то так нам сказала, а после побоялась разрушить мир, который создала для нас. Но... наверное, тебе все-таки хотелось, чтобы хоть одно существо знало правду.
Нет, ни в какую Праматерь Всех Зверей Равенна по-прежнему не верила. Но с кем-то же надо было разговаривать.
Диалоги с олененком, то ли придуманные, то ли нет, давно прекратились - приходилось заниматься более насущными вещами. Искать для него еду, искать ночлег, сторониться других хищников, людей, выискивать возможность тайно поохотиться и прочее. Кроме того, Равенну раздражало, когда он жалобно блеял и очевидно не понимал ее. Она боялась, что однажды так взбесится, что просто прибьёт его лапой.
- Расскажи ещё что-нибудь об этом мире?
- Отстань! Вот когда научишься говорить - нет, не так, когда кажется, что я всё это придумала, а открыв рот и обратившись ко мне на моём языке, тогда и расскажу!
Вот таким и был их последний диалог. После этого Равенна даже не пыталась, ну а он - он не умел говорить сам, ни на львином языке, ни на этом, другом, когда, чтобы что-то сказать, не нужно открывать пасть. За исключением того первого дня, он всегда лишь отвечал на слова Равенны. Ну или она действительно всё придумала.
В общем, они больше не разговаривали. Только жили.
Впрочем, эта жизнь была не полностью занята только жеребёнком, как могло бы показаться. Порой Равенна вспоминала свою прошедшую жизнь, предавалась размышлениям.
"Отыщу ли я когда-нибудь то, что ищу? И что это такое - то, ради чего я ушла из стаи?"
Прежде ответ на этот вопрос казался более очевиден.
- ...твои поиски приведут тебя к цели.
Равенна, мирно трусившая по песку с тяжёлым жеребёнком в зубах, застыла. Немилосердно палившее солнце обожгло шкуру - во время бега это ещё не так сильно чувствовалось, однако стоило остановиться, как хотелось начать подпрыгивать, спасая лапы от идущего от земли жара. Кто это сказал? Подобного голоса она ещё никогда не слышала.
Равенна недоверчиво обвела cаванну взглядом. Нет, здесь никого не было.
- Ошибаешься, я здесь.
Она вновь присмотрелась... и вдруг золотые глаза расширились. Прямо перед ней, на горячем камне, свернулась змея, приподнявшая голову и пристально глядевшая на нее тёмными бусинками-глазами. Она казалась совершенно неподвижной - точно ветка или продолжение этого камня, на котором она сидела, и один только высунувшийся и скрывшийся раздвоенный язык доказывал, что это живое существо.
"С-с-с-с!"
Едва слышный свист змеиного языка разрезал полуденное марево пустынного жара. Марево чуть дрогнуло... и застыло снова, густое, тяжёлое, неподвижное.
Львица замерла. Никогда прежде... она не то что не подозревала, что змеи обладают голосом - она и вовсе не думала замечать этих маленьких созданий, пусть даже они тоже были хищниками.
"Если бы я все это придумала... - с сомнением размышляла Равенна. - То зачем бы я придумала разговор с таким небольшим существом, которое никогда не вызывало у меня интереса? А если я не придумала... это значит, что теперь я могу понимать языки всех других зверей?"
Вот только отчего-то она не слышала их с рассвета и до заката, весь день-деньской напролет, хотя вокруг постоянно паслись легкомысленные зебры, передвигались на своих длиннющих ногах пятнистые верзилы-жирафы, прятались в болотной жиже недоверчивые и коварные крокодилы.
- Ты это мне? - наконец, все-таки выбрала откликнуться Равенна. - Почему ты вдруг позвала меня? Никогда не видела львицу с жеребёнком в зубах?
Она разговаривала насмешливым тоном, однако в глубине души, конечно, лукавила. Она была поражена и испугана. За себя, за свой секрет, за жеребёнка.
- Я тебя не звала. Просто ты задала вопрос, и я на него ответила.
- Я? Задала вопрос?
Смятение в её душе стало ещё сильнее. То, о чём она разговаривала сама с собой, полагая, что предается размышлениям или же строит воображаемые диалоги с оленёнком, Праматерью Всех Зверей, луной, солнцем - это что же, слышали все вокруг?
- И тебе... известны ответы на мои вопросы? - куда менее дерзко спросила львица, вдруг преисполнившись невольного уважения к этой маленькой змее, десятилетиями не сходившей со своего камня, сидевшей на нем и под палящим солнцем, и под проливным дождем. Откуда-то Равенна вдруг узнала это - прочитала в темных-бусинках глазах так же, как когда-то увидела лес в карих глазах жеребёнка.
- Нет, - бесстрастно отозвалась змея. - Но я видела за свою жизнь множество других зверей, которые проходили мимо меня и задавали такие же вопросы. Некоторые из них вернулись раздосадованными и уставшими, но другие - нет. Это означает, что они нашли то, что искали.
"Или же они просто повстречали на своем пути гибель", - промелькнуло в голове у Равенны.
Но она - впервые за свою жизнь! - вдруг попыталась проявить вежливость.
- А ты... ничего не ищешь? - спросила львица, подумав, что должна проявить к собеседнице ответный интерес. - Не хочешь отправиться в свой собственный путь?
- Кто-то отправляется в свой путь. А кому-то достаточно наблюдать за теми дорогами, по которым пошли другие, - всё так же бесстрастно откликнулась змея.
И хотя какой-то части Равенны хотелось начать насмешничать над этим ответом, и над той неподвижностью, в которую погрузила себя змея, превратившись в продолжение своего камня - чем он был ей так дорог? А, может, она просто чересчур ленива и решила придумать для себя такое оправдание? - другая её часть неожиданно согласилась.
Это верно, что у каждого существа в этом мире своя собственная дорога. И очень редко случается, что они пересекаются - вот так, как сейчас, когда они со змеей глядели друг на друга и слышали друг друга. Так стоит ли тратить такие немногочисленные моменты на то, чтобы спорить и зубоскалить?
- Ты, верно, повидала на своем веку очень многое, - изменила тон Равенна, заговорив со сдержанным уважением. И вдруг решилась: - Скажи... не проходил ли когда-нибудь мимо тебя кое-кто особенный?
- Каждый, кто проходил мимо меня, считал себя особенным, - змея чуть высунула язык, однако стоило ли счесть это за проявление насмешки, Равенна так и не поняла.
- Тогда наоборот, - поспешно исправилась львица. - Кое-кто, кто вовсе не считал себя особенным. Человеческая женщина. Её звали...
Ещё не успев договорить, Равенна вдруг поняла, насколько глуп этот вопрос. Если Праматерь Всех Зверей действительно когда-то существовала, то, верно, она жила намного раньше, чем эта змея, да и все остальные звери появились на свет! Ведь это она их и создала!
Но змея всё же ей ответила.
- Если тебя интересует человеческая женщина, то, верно, стоит поискать её среди людей? - предположила она.
Львица замерла. А ведь верно... С чего это вдруг она предположила, что Праматерь Всех Зверей когда-то отбилась от своей стаи, так же, как она отбилась от своей? А что если она все ещё... жива? Что если она до сих пор с людьми?
Но Равенна опомнилась.
Она никогда не собиралась искать Праматерь Всех Зверей - тратить свою жизнь на это. И уж тем более сейчас, когда грядущие годы ей предстояло потратить на кое-что другое.
- Спасибо. И прощай, - сказала она, чуть поклонившись змее.
- Прощай. И спасибо.
Было ли это очередной насмешкой, сказанной самым бесстрастным тоном? Или змея и впрямь поблагодарила её за что-то? Угадать по голосу было невозможно, он по-прежнему оставался таким же ровным, как линия бескрайнего горизонта, уже оттенённого яркими лучами заката.
Но Равенна внезапно почувствовала себя наполненной силами и даже как будто бы обрадованной чем-то. Она затрусила дальше, продолжая держать в зубах жеребёнка.
"Отыщу ли я когда-нибудь то, ради чего ушла из стаи? И что это такое - то, что я ищу?" - повторила она свой вопрос, когда отошла от змеи на безопасное расстояние и убедилась, что вокруг нет ни одного другого животного - ни большого, ни малого, ни самого крохотного.
Равенна по-прежнему не слышала внутри себя никакого ответа, но внезапно её охватило странное спокойствие.
"Ну, как бы ни было, никто не прожил такую жизнь, как я, - подумала она. - Никто не встретил так много небывалого... И совершенно точно никто не видел в своей жизни зелёного солнца".
Она выпустила жеребёнка из зубов, и тот неуклюже плюхнулся на свои длинные ноги. Тонкие колени подогнулись, и он распластался на стремительно холодеющей земле, после чего жалобно мекнул и принялся возиться, путаясь в собственных конечностях. Равенна стояла рядом и молча смотрела, не делая ни малейшей попытки помочь.
Верно, в его глазах она была равнодушной и жестокой, и уж совершенно точно ничего ласкового не было в том, как она хватала его острыми зубами за загривок и тащила так на долгое расстояние, мотая, как куль с бананами.
Но Равенна не возражала. Она готова была быть самой злой и неприятной фигурой в его мире, в котором все звери питались травой, и ни один не нападал друг на друга.
Дождавшись, пока жеребёнок, наконец, сумеет справиться с собственным телом, львица хмуро кивнула и, развернувшись, затрусила через наполненную ночными шорохами саванну, жалея, что разговор со змеей задержал их так надолго.
Верно, оленёнок мог перегреться, или у него кружилась голова после того, как он долгое время безмолвно и покорно висел в её зубах, однако Равенна не собиралась делать ему послабление - им ещё нужно было отыскать ночлег.
- Мама... ты самая лучшая!
Львица замерла. Раздавшийся голос был не совсем таким, как прежде... или же она уже просто плохо его помнила. Но, в любом случае, теперь это и подавно мог быть кто угодно другой - пролетавший мимо филин, гиббон, карабкающийся по дереву, ящерица, прячущаяся в песке. Раз уж теперь она могла слышать голоса всех зверей.
Так что она просто продолжила бесшумно бежать вперед. И лишь долгое время спустя оглянулась - как будто бы лишь затем, чтобы проверить, не отстал ли он, не плюхнулся ли по дороге от усталости, в очередной раз не сумев разобраться со своими ногами.
Но нет. Он не отстал.
Львицу встретил преданный взгляд карих глаз, доверчиво глядевших в её золотые. Оленёнок вздохнул и потоптался на месте - тонкие ноги его дрожали.
Равенна перевела взгляд с этих хрупких ног на свои собственные лапы, уверенные и сильные. Фыркнула, показывая, что она думает обо всем этом, после чего оленёнок понуро опустил голову и побрёл вперед.
"Ничего, - подумала Равенна. - Сейчас ты, наверное, ненавидишь эти ноги, но однажды они сделают тебя самым быстрым животным во всей саванне. И даже я не смогу за тобой угнаться. Конечно, ты ничего об этом не знаешь, потому что никогда не видел себе подобных - лишь меня. А таким, как я, ты никогда не станешь. Наверное, я должна чувствовать себя виноватой. Но я не собираюсь".
Озеро было прекрасным. Бездонная лазурь неба, раскинувшаяся над ним, отражалась в таких же чистых водах, а далеко позади возвышалась сине-белая вершина. Снег. Прежде Равенна и не подозревала о том, что где-то в мире существует подобное, однако теперь она узнала много нового - от кого именно, она уже и не помнила. Быть может, услышала от кого-то из перелётных птиц, прилетавших сюда из тех мест, которые становились белоснежными и очень холодными на долгую часть года. И, как выяснилось, в таких местах тоже обитали звери! Некоторые из них жили там всегда и ничего не знали ни о жарком песке, ни о необозримом горизонте саванны, ни о фруктовых деревьях, с которых так легко падали вкусные плоды... разумеется, вкусные не для Равенны.
"Чего только ни бывает в мире", - дивилась львица.
Прежде она никогда не забредала в такие живописные места... наверное, могла бы, но это было не слишком ей интересно. Теперь же оленёнок подрос, и его постоянно тянуло в подобные места, где синее и зелёное сливалось с золотым и розовым, где царили красота и умиротворение. Равенна делала вид, что соглашается на эту прихоть лишь с неохотой и тогда, когда он чем-то заслужит эту привилегию - например, будет бежать быстро и без усталости, однако в действительности она не то чтобы была против. Это был не её мир - мир, где животные и птицы жили в спокойствии и безопасности, где они наслаждались прекрасными видами и танцевали друг перед другом, выражая свою любовь, но, раз ему хотелось...
Равенна прошла вперед, раздвигая мордой траву - не сухую и жесткую, как ей было привычно, а мягкую, словно прикосновение утреннего ветерка, и улеглась в тени большого раскидистого дерева.
"Надеюсь только, ему не придет в голову предлагать мне эту траву как самое вкусное лакомство, какое бывает в этом мире, - кисло подумала львица. - Иначе мне придется разыгрывать перед ним историю, что всё самое лучшее - исключительно для детей".
Оленёнок, нарезавший взволнованные круги вокруг её дерева и, очевидно, мечтавший рассмотреть озеро поближе, однако не решавшийся, наконец, прискакал. Помялся, тыкаясь носом в землю - ему бы хотелось потыкаться в её шкуру, однако Равенна всякий раз недовольно ворчала, и ему приходилось отстраняться.
Львица прикрыла глаза, не говоря ни "да", ни "нет". Жеребёнок опустил голову, увенчанную маленькими рожками, пряча надежду в свои глазах, и принялся перебирать ногами, выводя на земле замысловатые узоры. Терпеливо ждал ответа.
Равенна, наконец, смилостивилась и неторопливо кивнула головой в сторону серебрившегося вдалеке озера. В карих глазах полыхнула радость - и на мгновение Равенну облило золотом летнего солнца, сверкающего в нежно-зелёной листве. Она увидела хрупкие звёздочки цветов, за одну ночь покрывшие тёмно-зелёный ковер подлеска, услышала загадочные мелодичные трели...
Он ускакал, от радости всё же решившись напоследок ткнуться в её шершавый бок. Равенна для вида зарычала, но слишком поздно - он уже был далеко. Летел, как ветер, и даже ноги ему не мешали. Ну посмотрим, не споткнется ли, как всегда...
Когда оленёнок скрылся из вида, слившись с лазурным пейзажем на горизонте, Равенна неторопливо поднялась, подошла к тем узорам, которые он оставил на земле, когда дожидался её разрешения. Она увидела линии и точки, что-то непонятное и замысловатое, недоступное её пониманию. Не то чтобы это представляло какую-то большую ценность - в конце концов, стоило любому другому зверю пройти по этой дороге, как от этих линий ничего бы не осталось, но...
Львица задумчиво подняла лапу и впечатала её в землю рядом с линиями оленёнка. Потом внимательно осмотрела свой след. Нет, подобной лапой ей никогда бы не удалось вывести этакую тоненькую линию. Поставить этакую маленькую, аккуратную точку. И было в этом что-то странное... хотя не то чтобы очень удручающее.
Вернувшись под своё дерево, Равенна вновь улеглась, чувствуя, как прохладный ветерок шевелит шерсть на её ушах. Земля была мягкой, и от неё не исходило ни холода, ни жара - впервые за долгое время не нужно было ни куда-то бежать, ни от кого-то прятаться. Вокруг были только звери, привыкшие мирно существовать друг с другом и не представлявшие для оленёнка никакой угрозы - точно мир, который Равенна когда-то ему показала, и впрямь существовал или вдруг воплотился в действительность благодаря однажды сказанному ей слову. Вернее, нет. Тогда даже не было никаких слов... Одно лишь зелёное солнце, вспыхнувшее и погасшее.
Равенна могла бы, наконец-то, немного отдохнуть, но что-то мешало. Не позволяло спокойно задремать, положив голову на лапы. Быть может, непривычка. Наконец, она сумела отыскать источник смутной тревоги в своей душе - озеро!
Сейчас он заглянет в его чистые, совершенно прозрачные воды, ничуть не похожие на болотистые, мутные потоки, через которые им приходилось перебираться прежде... Увидит себя настоящего, с этими тонкими ногами и проклёвывающимися на голове рожками, совершенно, ни одной частью тела не напоминающего её, и поймёт всю правду!
Львица вскочила на лапы.
Пригнула голову - и понеслась вперед такими широкими, могучими прыжками, как, наверное, ещё никогда в жизни.
Тем не менее, ещё не добежав до озера, она вдруг остановилась. Десятки тонконогих фламинго, издали напоминавшие множество розовых лепестков, упавших с невиданного дерева и устлавших поверхность озера, бродили среди лазурного мелководья, то и дело встряхивая алыми и белоснежными крыльями и опуская голову к воде. Над ними пронеслось ещё несколько крылатых собратьев, опустилось на воду, вздымая хрустальные брызги, и стая принялась танцевать.
Равенна, стоя в отдалении, наблюдала за этим удивительным танцем - движениями, которые птицы совершали, синхронно двигаясь вперед и поворачивая головы, вытягивая длинные шеи и взмахивая крыльями. Не то чтобы львица была зачарована... но внезапно ей расхотелось искать оленёнка и, схватив его зубами за шкирку, как в детстве, тащить от озера подальше.
"Я же не могу думать, что прежде он никогда не замечал своих особенностей, и только теперь, посмотрев на своё отражение, догадается обо всем, - пронеслось в голове у львицы. - Как будто бы он не понимает, что отличен от меня. Но в том мире, который я ложью сотворила для него, львицы едят траву, и у львиц могут рождаться совершенно непохожие на них детеныши. Словно между зверьми нет никакой разницы, и ты можешь стать счастливым, кем бы ни родился - могучим орлом или ничтожной букашкой, которую проглотит первая же ящерица, повстречавшаяся ей на пути".
Львица отвернулась и медленно пошла вдоль кромки озера. Чистая прозрачная вода выглядела красивой... и ледяной.
"Львы не любят воду, - подумалось Равенне, которая глядела на воду с недоверием и подозрением. - Все-таки мы - не какие-то водоплавающие пичуги, готовые провести в ней полжизни. Львы любят солнце. Так что, как ни крути, а разница между зверьми всё же есть".
Тем не менее, несмотря на эти мысли, её странным образом тянуло к воде. Борясь с собой, Равенна подошла на один шажок ближе, опасливо протянула лапу... Помочила разве что одну подушечку и тут же опасливо отодвинулась.
Фламинго продолжали танцевать, не обращая на неё ни малейшего внимания - точно в эти земли никогда не забредали хищники, и они чувствовали себя в полнейшей безопасности. Впрочем, кто знает? Может быть, так оно и было.
В этом месте они провели ещё много дней - Равенна лежала под своим деревом, вдалеке от всех, и глядела на серебрившееся вдалеке озеро, на порхавших над ним фламинго, на следы оленёнка, остававшиеся на земле. Ни для кого бы они ничего не сказали, даже для людей, которые полагали, что знают очень многое, но Равенна видела - вот тут он стоял, подпрыгивая на месте от радостного нетерпения, полный утренних сил и бодрости. Вот тут - задумчиво терся растущими рожками о ствол дерева, быть может, размышляя о происходивших с ним изменениях, или же смутно припоминая свою прежнюю бытность оленем... А здесь - возвращался, понурив голову, поникший и огорченный. Чем? Разве не по-прежнему прекрасен был этот лазурно-розовый мир, в котором не было ни опасностей, ни жара пустыни, ни усталости? Может быть, тем, что здесь не было никого, ему подобного?
Но Равенна предпочитала об этом не думать.
Вместо этого она думала о том, что, оказывается, язык - это не только рычание, или блеяние, или уханье, которое раздается, когда открываешь пасть или клюв. И даже не тот безмолвный разговор, который можно вести с другими зверьми - конечно, не со всеми, а лишь с ничтожным их количеством. Язык может быть и таким - следы, оставшиеся на песке...
Пустыня велика.
Быть может, где-то под обжигающими барханами она хранит и следы Праматери Всех Зверей. И, быть может, кому-то будет достаточно поглядеть на них, чтобы узнать её историю.
Равенна неторопливо поднялась на лапы и, впервые за много дней, отправилась к озеру снова.
Как оказалось, там всё изменилось - фламинго больше не танцевали, собираясь в воде десятками. Многие из них сидели на берегу, раскинув крылья и прикрывая ими гнезда - целый маленький городок, выросший на побережье за такой короткий промежуток времени.
Равенна не стала подходить к ним близко - лишь неторопливо и бесшумно двинулась по протоптанной неизвестно кем тропинке - быть может, нарезавшим вокруг озера круги олененком. И вдруг до нее донесся чей-то голос.
- Лев!..
Львица повернула голову.
Этот фламинго был чуть вдалеке от остальных, и теперь, увидев её, он весь сжался и распластался по гнезду, прикрывая своим телом лежавшее в нём яйцо.
Равенна удивилась. Нет, не тем, что её наконец-то заметили - она уже привыкла к тому, что это было то ли странное место, в которое никогда не ступала лапа хищника, то ли странные фламинго, вовсе не чувствовавшие опасность. Но прежде, когда она изредка встречала других зверей, которые умели разговаривать вот так, безмолвно, они ничуть её не пугались, хотя бы и не были хищниками. Словно наличие общего языка и впрямь меняло мир вокруг, служило гарантией, что знающие его никогда не нападут друг на друга - даже если у них не находилось для разговора общих тем.
Львица повернулась и подошла к гнезду, остановившись на некотором отдалении. Маленький самец фламинго, высиживавший яйцо в то время, как его подруга, должно быть, ловила в озере рыбу, сжался ещё сильнее. Верно, он попытался бы для пущей надежности обкрутить своё яйцо даже шеей, если бы это было возможно.
- Что ты кричишь? - насмешливо осведомилась Равенна. - Разве ты не видишь, что я не испытываю ни малейшего интереса к твоему детенышу?
"У меня есть свой", - чуть было не добавила она.
Впрочем, если он был так же наблюдателен, как та змея, то, верно, и без того услышал её мысль.
Однако с этим фламинго, похоже, произошла какая-то другая история.
Он совершенно её не понимал. Равенна слышала его испуганные мольбы, зов к подруге и даже к детёнышу, сердечко которого уже колотилось под светло-зелёной скорлупой, однако он её слов ни слышал. Как она ни старалась.
Разве так бывает?
- Равенна! Ты слышишь меня, Равенна?
Львице внезапно припомнилась эта фраза, которую она не слышала уже очень давно. Неужто... в те далекие времена она точно так же не слышала кого-то, кто слышал её и пытался с ней заговорить?
- Аруху! Ты слышишь меня, Аруху?
Она не знала, как поняла, что его зовут именно так. Но это имя вдруг всплыло откуда-то из глубины её души - словно оно всегда было ей известно. Хотя Равенна никогда не испытывала к птицам большого интереса, и ничего, похожего на ту встречу с оленёнком, когда она увидела в его глазах лес, между ними не произошло.
Фламинго встрепенулся.
Равенна почти видела, как он открывает подёрнутые мутной пеленой глаза и медленно поднимает голову... Хотя в действительности его глаза были открыты с самого начала, и он вовсе не спал.
- Кто? Кто позвал меня?
Равенна молчала. Да и что ещё она могла сказать? Он все равно бы её не услышал. Пока что.
- Праматерь Всех Зверей!!! Если это была ты, то защити меня и мою семью!.. Пусть лев уйдет, пусть он их не тронет!
Равенна медленно отвернулась. Сотворить чудо было так несложно, что ей хотелось улыбнуться - если бы львы умели это делать.
Может быть, однажды это чудо приведет его к Праматери Всех Зверей - той, чьи следы пустыня бережно хранит под раскаленными песками, преградой для всех тех, кто не готов к долгому пути.
Львица медленно затрусила прочь.
Где-то на полдороге к ней присоединился оленёнок. Вокруг начинали спускаться сумерки, наполняя синевой и свежестью вечерний воздух. Впереди шелестели ароматные травы и, как и прежде, раскидывало ветви широкое низкое дерево.
"Ну что, доволен ты, что мы побывали в этом месте? - мысленно спрашивала Равенна, впрочем, не обращая свой вопрос конкретно к оленёнку. Она все ещё отказывалась разговаривать с ним вот так. Может быть, боялась. - Здесь хорошо... но оно не для меня. Я привыкла к жару пустыни, к опасности и к усталости, и вряд ли я когда-то смогу стать другой. Должно быть, мы повидаем ещё много земель, прекрасных и не очень, но вряд ли хоть одно станет для нас домом. А где наш дом... этого я не знаю".
Наверное, не в этом мире, где таких, как они двое, в принципе не могло существовать.
Львица, которая ест траву, и жеребёнок, мимо которого прошла однажды смерть, отказавшаяся от своей законной жертвы.
"Готов ли ты к такому пути со мной? Если однажды тебе захочется остаться в каком-то месте, наподобие этого, красивом и лучезарном..."
Равенна продолжала идти вперёд, не оборачиваясь. Медленно переступала своими мягкими и сильными лапами, бесшумными среди звуков дня и обманчивой тишины ночи.
Она ни о чём не думала.
Но позади раздавался ровный цокот копыт - негромкий, однако казавшийся удивительно звонким в вечерней тиши. Равенна подняла голову и посмотрела на небо. На черно-синем бархате, одна за одной, зажигались сияющие серебряные точки.
Если бы звезды умели говорить... то они звучали бы именно так, вдруг отчего-то подумалось Равенне. Вот этот тихий звон, не всегда слышный днем, когда повсюду много голосов, и столь ясно различимый в темноте ночи. Но, в действительности, никогда не прекращающийся.
Да, таким голос звёзд и был.
Жеребёнок внезапно вынырнул из-за спины Равенны и пошел бок о бок с ней, взглянув на неё из-под ресниц. Только теперь, глядя на его точеный резной силуэт, выделявшийся на фоне ночного неба, на длинные вьющиеся рога, короной увенчавшие грациозную шею, Равенна вдруг поняла, как сильно он вырос.