Ламичева Юля : другие произведения.

Похититель тел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если что-то случается, то пусть случается не с тобой, а ещё лучше - в кино. Не понравится - вырубишь, в реале такой трюк не прокатит. И потом, кино снимают профессионалы с учётом мнения маркетологов, так что шансов приятно провести время куда больше.

    Тёма выработал отношение к реальности лет примерно в семь: что бы ни случилось, будут проблемы, а у тебя и так проблем полна... много, короче, неужели ещё охота? Аккуратно воздерживаясь от происшествий, он мирно провёл следующие двадцать лет в обществе мамы, и единственное, что его удручало - работа модератором в конторе по подбору низкоквалифицированного персонала (главным образом удручала необходимость работать). Кроме того, последние полгода у Тёминой девушки затикали биологические часы, но с этим можно жить, если не заморачиваться.

    И вот случилось: у Тёмы спёрли тело в метро, а он сам с перепугу подтибрил тело одной провинциальной малолетки. Происшествие до такой степени подтвердило основную идею Тёминой жизни, что он почти обрадовался, особенно когда настырная малолетка устроила ему осенние каникулы на море в обществе семьи почти покойного архитектора, городской сумасшедшей, санитара-некроманта и прочего населения куррортного городка. Ну, и разных кладбищ. А всё потому, что реальность делается кем попало, например лузерами вроде Тёмы, вот фигня и выходит.
[]
  

Артём

  На станции Курская кольцевая в Тёму врезался бомж. Там по утрам убиться можно, когда народ на работу ломится. Вот Тёма и убился. А потом воскрес. Тёма слышал, что люди теряют сознание, но не знал, как. Теперь узнал: ничего особенного, выключился и назад включился, а ещё народу набежало.
  - Что случилось?
  - Плохо кому-то!
  - Вызовите врача, в такой духоте...
  - Да наркоманка, сами не видите?
  - Совсем ребёнок ...
  Туша в униформе нависла, перекрыв потолок и подвесные блины люстр на нём.
  - Ребёнок! Они сейчас все такие, гляньте, разрисовалась, куда мать смотрит, сама, чай, шалава. Ну, ты, вставай! Вставай, пока милицию не позвала, повадились тут!
  Тёма нащупал рюкзак, соскрёб себя с пола и поковылял в сторону поезда под не вполне дружелюбные взгляды толпы. "Сразу "милицию", - обижался он в набитом вагоне, следя за кишками кабелей на стенах тоннеля. - Это что у неё, нормальная реакция, когда человек сознание теряет, или я персонально не понравился?". Рюкзак стал тяжеленный, пустой, а спину ломит, как когда Тёма в поход с ночёвкой ходил. Походы - штука на любителя, Тёме сразу не понравилось, и больше он туда ни ногой.... Ноги не держат, левая рука онемела, будто отлежал.
  И вот тут Тёма испугался. Не сразу, но почти сразу, когда убедился, что в двери вагона отражаются дед справа, тётки слева, стрёмного вида малолетка (вот, кстати, кто смахивал на наркоманку), но его собственное, так хорошо знакомое и в чём-то даже любимое лицо дверь упорно игнорировала. Тёма тряхнул головой, ещё и ещё. Крутить головой и протирать глаза тоже не помогло.
  - Девушка, чего вы вертитесь? - проворчал дед. - С такими вещами в такси надо.
  - Это вы меня?! - повернулся к нему Тёма и закашлялся: голос вышел писклявый и хриплый одновременно, бабский голос.
  Дед отшатнулся.
  - Не кашляйте мне в лицо! Что за безобразие!
  Поезд остановился, и Тёма из него с облегчением вывалился. Бросился на подгибающихся ногах к эскалатору в надежде, что на воздухе полегчает. Если сотрясение, надо в больницу, не то будет потом: "Разыскивается Ивченко Артём, двадцать семь лет, рост метр семьдесят девять, телосложение среднее, волосы тёмные, собраны в "хвост". Второго сентября две тысяча двенадцатого года ушёл на работу и не вернулся. В день исчезновения был одет в чёрную кожаную куртку, чёрную футболку и чёрные джинсы". Съехал с катушек в результате травмы. Мозговой. Тьфу, блин!
  
***
  - Женщина, только не пугайтесь, скажите, как я выгляжу?
  - Что?
  - Я ведь как-то выгляжу? Вы меня видите? А вы тоже слышите, что я говорю женским голосом?
  - Мам, тётя сумасшедшая?
  - Тётя?! - взвыл Тёма. - Вы что, сговорились с дедом, дверями и жирной грымзой?
  - Идём скорей, Дашенька, мы опаздываем...
  С людьми Тёма решил не связываться (они, кстати, умудрились здорово подрасти, и мужчины, и большинство женщин, даже дети нормально так вымахали).
  Выбравшись из метро, Тёма замер у первого попавшегося магазина. В нафаршированной зеркалами витрине маячила та самая похожая на наркоманку малолетка, только при дневном свете выглядела она ещё фиговей, чем в метро. Метр с кепкой, розовые волосы. Один глаз обмазан розовым, зелёным, голубым, а по краям фиолетовым, другой - чёрным, на ресницах чуть не перья присобачены. Паучьи тоненькие конечности в татуировках. Неизгладимое впечатление произвёл на Тёму Ганеша в окружении розочек и купидонов на левом бедре чуда, радужно-полосатые шорты прикрывали слоновью голову на манер панамки. Но майке фломастером намалевало "Suck my Richard". Кривоватые ноги кончались розовыми ботинками с бантами на огромных платформах. Тёма перевёл взгляд на свои ноги: ясно, чего его так болтало всю дорогу, как вообще на таком можно ходить! Его левая рука висела плетью, едва подрагивая невероятной раскраски когтями, что всё же говорило в пользу мозговой травмы или инсульта. Нет, чтоб нормальная галлюцинация, никогда ведь шизованными мартышками не увлекался, и вот!
   Тёма попятился от витрины, чуть не рухнул, хватаясь за воздух правой рукой...
  - Кончай придуриваться! - потребовало отражение, вышло из витрины, собравшись в не слишком симпатичное, но реальное привидение, и уселось на тротуарную тумбу, скрестив ноги. Существо не было прозрачным и по воздуху не летало, в то же время Тёма точно знал, что видит его он один. Травма крепчала на глазах, хватать такси да в ближайшую больницу. Тёма слегка успокоился, больницам он доверял с детства, потому что никогда там не был. Есть нечто успокоительное в даже гипотетической возможности, что где-то тебя примут и вылечат.
  - Не делай вид, будто меня не слышишь, - рявкнула галлюцинация. - Ты вообще кто? Инопланетянин или дух? Не знаю, какого ты пола, если он у тебя есть, короче, вон из моего тела, а если чего надо, объясни нормально, может, и помогу, у меня как раз время до самолёта осталось.
  Слова капали в мозг, минуя уши, но даже так получались картавыми, манерно растянутыми и немного в нос, точно при насморке. Тёма только сейчас заметил, насколько замёрз: начало сентября в Москве - не самая подходящее время для шорт и маек.
  - Я... я Тёма, - сообщил он, - человек с планеты Земля. А ты кто?
  И отвёл глаза, так глупо это прозвучало. Просто он не мог лучше объяснить, кто он такой. Особенно сейчас.
  - А я - Мора, - снисходительно улыбнулась галлюцинация, показав зубы сомнительной ровности. - И как раз сейчас я не человек. Круто познакомились!
  
  

Мора

  С самого начала было ясно, что парень: никакая девчонка не станет тереть накрашенные глаза или себя за сиськи лапать. Парень - это здорово, с девчонками Мора не слишком ладила. Оставалось выяснить, что за хрень творится, и забрать тело. "Приключение, - подумала Мора. - Я хотела приключений, и вот. Прикольно, только времени мало, как бы посадку не провафлить".
  - Так зачем тебе моё тело? - спросила Мора. - Учти, у меня самолёт через пять часов, так что поторопись, если не хочешь раскошелиться мне на другой билет. Не собираюсь я ночевать на скамейке в этой вашей Москве.
  Тёма чихнул.
  - Это я и имею в виду, - подтвердила Мора, - дубак у вас, и вообще я скамеек не люблю: менты пристают, уроды всякие...
  До чего странно говорить с собой снаружи, а не изнутри. Выражение собственного лица казалось Море откровенно лоховским, да и по ощущению этот Тёма вряд ли был крутой шишкой, скорей наоборот. Ощущениям своим Мора доверяла, и в благодарность они её редко подводили. Самое стрёмное, если это школьник начитался в интернете и практикует хрен знает, что. Здорово повезёт, если он сумеет освободить тело без посторонней помощи, тем более вовремя. Мора ощутила лёгкий холодок неуверенности.
  - Далось мне твоё тело, как ежу футболка! - огрызнулся Тёма. - Я ехал на работу, в меня врезался бомж, дальше не помню. Прочухался уже... в твоём теле, если ты не галлюцинация. Наверно всё же нет, тогда понятно, почему на меня тётки брюзжали.
  - Тётки меня не любят, - фыркнула Мора и поправила волосы. Левой рукой.
  Тёма в ужасе ухватил левую руку правой, пытаясь оторвать её от головы.
  - Перестань, - возмутилась Мора, - я кошмарно выгляжу, ты мне весь мейк размазал! Кстати, зацени, левая рука моя! Класс! Достань из рюкзака косметичку, ту, что во внешнем кармане. Расчёску тоже достань.
  - Я не ношу косметичек, - насупился Тёма.
  - Дурилка, я ношу, а это мой рюкзак.
  - Погоди, в тебя тоже врезался тот бомж?! У него глаза были... мёртвые, знаешь, как у рыбы, с плёнкой, и от него жутко воняло.
  - Гадость какая, - скривила губы Мора. - Никто в меня не врезался, еду я себе такая в аэропорт, вдруг хлоп в отруб, я даже решила, что умерла. А потом смотрю, моя тушка от меня на всех парах чешет, я, натурально, за ней, ору, тушка - ноль внимания, и до кучи я сквозь всё просачиваюсь. В общем, если это не твои штучки, то я думаю, мы подверглись нападению инопланетян или колдунов, которые украли твоё тело, а тебя сунули в моё.
  - Бред какой.
  - Вовсе не бред. Как иначе всё это объяснить?
  Левая рука очертила в воздухе полукруг. Тёма с силой прижал её к боку.
  - Так что одно из двух, - продолжала Мора. - Или ты сам инопланетянин и колдун, чего я, между прочим, пока не отметаю, или на нас напали. Тогда или тебя в меня загнали, чтоб спереть моё тело, или ты сам в меня залез от страха самосохранения. Страх расширяет возможности до невероятного, раз на маму напал козёл, она знаешь, через какой забор сиганула? С колючей проволокой и с охраной, ну, там водоочистительная станция типа. Сама потом не верила!
  
  

Артём

  - Шла бы ты отсюда, сестрёнка, - вздохнул магазинный охранник. - Рановато начала. Сколько тебе? Шестнадцать хоть исполнилось? Через год будешь выглядеть на все тридцать, а через два сыграешь в ящик, если с наркотой не завяжешь.
  На его красном выбритом лице было написано сочувствие. Немного брезгливое.
  - Да, плоховато выгляжу, - поддакнул Тёма, косясь на Мору.
  - Сам дурак, - буркнула та.
  - Наркота никого не красит, - важно заметил охранник. - Я за тобой давно наблюдаю, как тебя корячит. Хорошая девчушка, а вырядилась, как неприлично кто, размалевалась, сама с собой болтаешь, рожи строишь. Первый же мент тебя такую примет. Мой тебе совет: в Макдоналдсе туалет, умойся да домой, спортом займись, парня найди хорошего и живи.
  - Поучи свою самку щи варить! - проворчала Мора. - Мясо тупорылое.
  - Спасибо, так я пойду? - покачавшись на розовых копытах, Тёма кое-как удержал равновесие под рюкзаком.
  - Много у тебя барахла. Домой-то доберёшься?
  - Со мной всё будет нормально, - Тёма бодро помахал охраннику ручкой.
  - Бывай, дочка. И это, спорт очень помогает.
  
  

Мора

  - Куда это ты, кстати, собрался моими ногами? - поинтересовалась Мора, влекомая за телом, как шарик, верёвочкой привязанный к перепачканному соплями малышу.
  Тёма мрачно к ней обернулся.
  - В туалет, умываться, не слышала, что дяденька сказал?
  Идея показалась Море здравой.
  - Отлично, - согласилась она, - помоги мне привести меня в порядок, решим по-быстрому твои вопросы и разбежимся.
  - В каком смысле - разбегаемся? - настороженно спросил Тёма. Не то чтобы он дорожил знакомством с Морой, но пока не представлял, каким образом его прервать.
  - Ой, блин, я в аэропорт, а ты - куда хочешь, или тебе понравилось быть мной?
  Мора хихикнула. Ещё не известно, как этот Тёма на самом деле выглядит, вдруг жирный? И вообще, мужики обожают в женское наряжаться. А вдруг этот Тёма давно мечтал сменить пол, начитался книг по чёрной магии, и.... Это ж круче, чем операция, которая стоит дофига, и вроде как после неё долго не живут, а при жизни выглядят как полное чмо. Море сделалось не по себе - кажется, приключений с неё довольно.
  - Возвращаемся в метро, находим твоё тело, и Вася-кот! - как можно более решительно заявила она, стараясь, чтоб до Тёмы по-настоящему дошло, что с ней шутки плохи.
  - Да с чего ты взяла, что моё тело до сих пор на Курской? - воскликнул Тёма. - Допустим, просто допустим, что я поверил в инопланетян и колдунов. Если тело украли, то они давно его куда-нибудь дели! А если со мной случилась внезапная кома, во что я всё же больше верю, то тело увезла скорая.
  - Если с тобой кома, то при чём тут я? - огрызнулась Мора. - В коме люди лежат на койке смирно да мультики смотрят, а не на прохожих кидаются. Кончай меня грузить. В этом вашем метро полно служебных тёток, они-то видели, что произошло. Давай приведём меня в нужный вид, в метро я буду говорить, а ты повторяй слово в слово. Расспросим тёток, и дальше ты уж сам, я тебе сто раз повторяла: у меня самолёт!
  Уписаться можно, какую рожу скорчил этот Тёма! Несмотря на то, что корчил он её из Мориного лица, всё равно смешно.
  - Что значит - сам?! Между прочим, извини, но, если у кого из нас двоих по факту нет тела, так это у тебя. Взгляни правде в глаза. Так что ты и вали, куда хочешь. Привидениям самолёты не нужны, и на скамейках они не мёрзнут. Я тебя не прогоняю, нет, вот верну своё тело...
  - Ой! - взвыл Тёма, растирая правое предплечье.
  Мора картинно хрустнула пальцами подвластной ей руки.
  - Больно! Ты же сама себя ущипнула!
  - Так я сейчас боли не чувствую, - хищно осклабилась Мора, - я это поняла ещё когда ты пытался сломать мне левую руку. Нахал ты, Тёмочка! Скажи спасибо, что я пытаюсь тебе помочь, а могла бы подождать, пока ты пройдёшь, и привет-привет.
  - Как "пройду"? - наглости у Тёмы заметно поубавилось.
  - Ножками-то перебирай, - подбодрила его Мора, - чего на входе застыл, народу мешаешь, женский туалет вон там. А так и пройдёшь, левая рука уже моя, скоро и остальное моё будет. Надолго ты во мне не удержишься, без практики и на роликах долго не выстоишь.
  - И что со мной будет? - возопил Тёма вслух.
  - Девушка, вы уж решите, туда или сюда, а потом предавайтесь экзистенциальным терзаниям, - встрял хипстер в очочках, козлиной бородке и с ноутбуком. - Но у меня для вас печальные новости: вы умрёте. Мы все умрём.
  - Умник нашёлся, - процедила Мора, - но в целом прав. Если твоё тело живо, и его никто не занял, ты, конечно, туда вернёшься. Наверное. А вот если тело умерло, или в нём полно инопланетян - тогда то, что слышал. Сам виноват, копил бы деньги на перемену пола, чем тела воровать. Засранец!
  - На что копил? На какую перемену? - снова заныл этот извращенец, притворяясь ромашкой.
  Но Мора решила в тему не углубляться. Вдруг и правда дело в инопланетянах?
  - Давай, давай, лезь в кабинку, - проворчала она миролюбиво. - Я должна принять внушающий доверие тёткам вид. Защёлку как следует запер? Перед зеркалом повернись, и в другую сторону, ещё, смыть надо. Порядок. Знаешь, тебе здорово повезло, если твоё тело захапали какие-нибудь школьники, а вот если профи - пиши пропало.
  - Что ты несёшь?
  - Я несу? Да я тебя успокаиваю. Помоги собрать волосы... ай, нет, отстань, сама. Лезь в рюкзак и ищи бархатный пиджак.
  - Ты что, по помойкам тряпьё собирала? В носу щемит!
  Нахальства у некоторых на целый базар! Да что он понимает, двухнедельная экспедиция по секонд-хендам, сплошь винтаж и бренды, кое-что придётся переработать, так даже интересней. Дома винтаж тоже можно нарыть по соседям - моряки тряпки всегда возили, но они не в брендах, не в стиле ни фига не шарят, к тому же откуда у моряков бабло на реальные вещи?
  Вслух Мора лишь посоветовала:
  - Дыши ртом, дорогой, это запах чистоты, в секондах всё специально обрабатывают, от микробов. Зацени платье! Семидесятые, этно, ручная вышивка!
  
  

Артём

  Переодеваясь почти без Тёминого участия, Мора ни на секунду не затыкалась. Стараясь абстрагироваться от зуда её голоса в голове, Тёма соображал, что делать дальше. На работу, домой или к друзьям в таком виде соваться бессмысленно. В кармане Мориных шорт лежал мобильник, но телефонов, кроме заученного с детства домашнего, Тёма не помнил, и всё равно голос не его. Рюкзак чужой, значит, ключа от квартиры там нет. Это даже не принимая в расчёт маму. Даже на работе не предупредишь, уволить не уволят, но проблемы будут. Хотя какая теперь разница: вдруг Мора права, и к вечеру Тёма, в самом деле, "пройдёт"?
  Куда "проходят" лишившиеся тела души? Неожиданный бонус ситуации, - подтверждение существования этой самой души, - не радовал, а скорее пугал Тёму. Если про душу правда, что она есть, то и про ад правда, или какие ещё бывают загробные ужасы. Претендовать на рай Тёма стеснялся. При таких условиях ясно, почему атеисты отчаянно цепляются за конечность существования.
  Между тем Тёма из чистого любопытства рассматривал переодевавшуюся Мору (в конце концов, что ему, глаза закрывать)? Гибкое полудетское тельце могло бы показаться привлекательным - при других обстоятельствах. Тёма предпочитал больше мяса на костях, а то это уже почти педофилия. Вспомнив подглядывание за девчонками в летнем лагере, он потупился, взгляд упал на голое бедро, под ореховой кожей слегка читались мускулы. Нет, скорей онанизм. И педофилия, и онанизм.
  - Достань мне из той большой косметички очки, - велела Мора.
  - Ты плохо видишь? По мне так нормально.
  - Там простые стёкла, это для образа, шестидесятые годы, Голландия. В Питере купила год назад у бабули одной, она манекенщицей была. Ну как? В очках разговаривать с тётками гораздо проще, ты уж мне поверь, дорогой.
  - Наверно, всё-таки не в таких очках, - усомнился Тёма.
  - Ерунда, дело в том, что ты не тётка и не понимаешь.
  Подвластная Тёме рука нащупала в косметичке нечто твёрдое и плоское, оказавшееся паспортом с вложенным билетом до Севастополя.
  - Шефер Наталья Евгеньевна, девятнадцать лет? - ехидно спросил Тёма, и заработал на этом деле новый щипок, с вывертом.
  - Ой! Хватит уже!
  - Положи, откуда взял, - прошипела Мора, - и не смей шариться по моим вещам. Тело захапал, думаешь, можно и по сумкам.... "Наташа" уже давно имя не собственное, а нарицательное, я себя так не называла, и плевать мне на эти ихние паспорта. А Мора - это от Морриган, был у меня аватар в одной игре. Я готова.
  В сером сиротском платьице в талию и с роговыми очками на носу Мора, пожалуй, могла рассчитывать на благосклонность тёток. Розовые копыта она переобула на старые кеды, дырки от пирсинга замазала какой-то дрянью, так что теперь они походили на обычные прыщи, а волосы спрятала под шарфом, вероятно, отрезанным от платья королевы Марии Антуанетты. Через месяц после похорон.
  - От тебя несёт нафталином, - сказал Тёма мстительно.
  - Фигня, там бальзам "звёздочка" в косметичке, намажь мне шею, любой запах перебьёт. Идём доить тёток.
  
***
  Дежурные по станции отнеслись с пониманием к Мориным поискам сбежавшей из дому младшей сестры (Тёма очень старался говорить по подсказке Моры, никакой отсебятины).
  "Помню деваху, с розовыми волосами, с рюкзаком, вот прямо тут бухнулась, а ты точно уверена, что она не наркоманит? Ах она у вас психическая... Ну да, ну да, мы так и поняли. Духота, конечно, сами маемся, скорая сегодня приезжала. Не пугайся, сеструха твоя отряхнулась как курочка и запрыгнула в вагон, а скорая была не к ней, это у нас бомж помер в том конце станции. Да как обычно - шёл и помер. Женщина, что за хождения в зад?! Держите своего ребёнка за руку! Увезли в морг, туда всех возят неопознанных. Больше никому плохо не было, только парень упал, на котором бомж умер, от брезгливости, наверно, но сразу встал. Люб, он был в чёрной майке, я запомнила. Да не помню я, Лен, парень и парень, встал да поехал как все. Он не с твоей сестрой был, сам по себе. А знаешь, Люб, я в газете читала, что тут у нас выходят из стены газы.... Почём я знаю, Люб, какие газы... ядовитые, конечно, а ты как думала? И у меня голова всё время болит. А ты, девушка, сестру с милицией ищи, пока делов не натворила, только предупреди там, что она психическая и опасная, чтоб сильней искали, а то они тоже зря возиться не любят".
  
  
***
  - Зря ты не спросила адрес морга! - кипятился Тёма на станции "Площадь революции". Притаившиеся под арками статуи сверлили его тяжёлыми взглядами дежурных смотрительниц.
  - Ты опять вслух заговорил, хочешь, чтоб меня за чокнутую приняли?
  От удивления Тёма слегка остыл.
  - Это тебя-то волнует мнение окружающих?!
  - Представь себе, дорогой: когда на меня обращают внимание, у меня начинаются неприятности.
  - Тогда у тебя вся жизнь - сплошная неприятность.
  - Чья б мычала. Короче, кто куда, а я в аэропорт, твоё время вышло. Вон из моего тела, понял?!
  - Знаешь, можешь верить, а можешь нет, но я... не могу.
  - Чего не можешь?
  - Ну, это самое, "вон из тела". Я не умею выходить из тел, хотя про это читал, даже пробовал пару раз, но не вышло.
  Мора промолчала, соображая, верить или нет.
  - А ты можешь отделиться от тела? - спросил в свою очередь Тёма. - Облетела бы быстренько морги с больницами...
  - Не могу!
  - Значит, придётся вместе их объехать.
  - Даже не думай! А теперь ты тихонечко почапаешь в переход на станцию "Театральная". Скорый поезд в аэропорт, самолёт, Севастополь.
  - И как ты меня заставишь? - спросил Тёма с нервным любопытством.
  - Да ты по сторонам взгляни, дурилка, - доброжелательно предложила Мора.
  Привычные к выходкам городских сумасшедших посетители метро косились на Тёму, едва замедляя ход, но из-за соседней статуи уже выглядывали пара низкорослых подземных ментов и собака породы ротвейлер, тоже низкорослая. Дежурная тётка неспешно заходила с противоположного фланга.
  - И вот сейчас я начну раздирать лицо и одежду, - сообщила Мора, - Учти, я и на прохожих нападу, если дотянусь. Что тогда?
  - Тебя увезут в дурдом? - предположил Тёма.
  - Нас, дорогой, - поправила Мора, - найдут мой паспорт и отправят по месту жительства. Но перед этим сделают успокаивающий укол, да не один, чтоб подольше не брыкалась, а от этих ихних уколов ты пройдёшь как миленький. У нас сосед - инвалид по голове, ему уколы очень помогают. Он говорит, уколы прекращают его контакты с посторонними разумами, а у меня ведь даже не шиза, а случайное подселение какого-то недотыкомки. Ты, небось, от простого снотворного пройдёшь. Ну как, Севастополь, или мне начинать рвать платье? Кстати, настоящий Диор, конец пятидесятых, так что лучше иди сам.
  Тёма обречённо покосился на ментов и солидные размеры дежурной.
  - Не кисни, обещать не могу, но помочь попробую. Здесь тебе во всех случаях ловить нечего. Дались тебе морги! Если твоё тело украли, то не для того, чтоб оно где-то отлёживалось. А останься мы здесь, где мы ночевать станем и что хавать? У меня в смысле денег билет на самолёт и мелочь на автобус, а твои друганы первые тебя в дурку пошлют, если станешь настаивать, что типа сменил имидж, - левая рука оправила юбку "настоящего Диора конца пятидесятых". - Или ты меня хочешь к себе домой отвести и маме показать? Ты ведь с мамой живёшь, я знаю.
  - С чего ты взяла?
  - И девушки у тебя нет.
  - А вот и есть!
  Девушка у Тёмы была, звали её Аней, они с Тёмой работали модераторами объявлений в одной конторе (где и познакомились). Аня слушала рок, была толстовата и могла пить пиво в любых количествах.
  - Никого у тебя нету, - радужным ногтем Мора провела в воздухе линию, точно перечеркнула Тёмины прошлое заодно с будущим. - Что ты вообще можешь о себе сказать, кроме того, что ты Тёма?
  - Да я... я...
  В голову лезла только анкета для поиска пропавших без вести: возраст, рост, цвет волос, был одет в, остальное не тянуло даже на проходное резюме. Школа, институт, полгода работал лаборантом, три месяца - консультантом по телевизорам и, последний год, модератором сайта службы по трудоустройству. Играл в рок-группе, но до выступлений дело не дошло. И вот чем всё закончилось. Очень похоже на то, что очень скоро закончится. Мама поплачет, потом выйдет замуж за своего Бориса Владимировича.
  - Что - ты? - поморщилась Мора. - Ой, у меня идея: может, инопланетяне выбирают тела, с которыми хозяева не знают, чего делать? Ну, не спёрли бы у тебя тело, ты бы или спился, или стал бы обычным старым пердунум и спился. А у инопланетян или колдунов - цели, может, даже великие. Я про зомби на Ютубе смотрела, колдуны Вуду отнимают тела у самых никчёмных жителей деревни и приспосабливают под огородные работы. Прямо твой случай!
  Тёма был от природы незлобив, но и его прорвало:
  - Да, я лузер, мне двадцать семь, я живу с мамой, на работе модерирую бред сивых кобыл, пишущих слово "охранник" с десятью ошибками, а мечтаю торчать дома у компа и пинать балду, и мне ничего не надо, ясно?! Почему люди оценивают других по работе и зарплате? Если не работаешь, то неполноценный/шизофреник/аутист/даун и ещё наркоман на худой конец. Как показать, что ты не моральный урод, а обычный человек, просто ничего не хочешь, особенно работать?
  - Никак, - хихикнула Мора. - Потому что это самое ты и есть.
  - Да ты на себя посмотри! - Тёма перешёл на крик. - Ты, что ли, работаешь? Пугалом в дурдоме? Если у тебя такие цели, что офигеть, почему с тобой это самое тоже случилось?
  - Со мной случился ты, а не "это самое", и я с тобой разберусь, а станешь выпендриваться, прямо сейчас организую себе уколы от голосов, и хрен ты от меня помощи дождёшься. Давай, вали, переход там, и попробуй ещё хоть что-то про мою внешность вякнуть! Ты же толстый, маленький и прыщавый, да ещё и девственник. Даже не пытайся открывать рот, а то...
  Левая когтистая рука взмыла в воздух и готовой к нападению коброй замерла перед лицом.
  - Идёшь, или начинать привлекать внимание?
  Тёма понуро потопал в переход на станцию "Театральная".
  - Я тебе говорю, не кисни, - подбадривала его Мора, носясь вокруг, точно фантик на ветру. - Что у нас провинция, не значит, будто знающих людей нет. Ещё как есть! Потом, какая-никакая хата, жрачка, и главное, я всех знаю. Вот ты кого в своей Ма-а-аскве знаешь? Да никого! А я у себя в городе - всех. Разберёмся!
  
  

Мария

  С утра Дашенька покрылась сыпью, участковая врачиха сказала, что краснуха. Кроме тёти Светы, краснухой никто не болел. Папа, может, и болел, но выяснить наверняка тётя Света не сумела - тяжело общаться с человеком, разговаривающим при помощи постукивания двумя пальцами по обложке книги - это тётя Света придумала, она и азбуку Морзе выучила, но папа азбуки не осилил. Семьдесят два - не лучший возраст как для изучения азбуки, так и для краснухи. Папу жалко, но саму себя Маша жалела ещё сильней: от краснухи папе хуже не станет, ему вообще ни от чего уже не станет ни хуже, ни лучше. Тогда как для Маши обычная простуда означала месяц мучительного выживания с тремя детьми, по очереди заражающими друг друга. Нет права болеть, нет выходных, из дома Маша не отлучалась лет десять. Ей всегда хотелось спать.
  Допустим, малыши часто болеют, хотя не у всех насморк перерастает в отит с крупозным воспалением, как у Дашеньки. Но даже районная больница - фигня рядом со школой. Из больницы можно, на худой конец, сбежать, подписав бумажку, что берёшь ответственность, если все умрут, а из школы не сбежишь, минимум восемь лет от звонка до звонка. В своё время Маша школу ненавидела и училась средне, и всё же не помнила, чтобы с ней сидели, как с Максом, чтоб уроки делала, а не карандаш грызла до девяти вечера. С прошлого года Максовы проблемы с домашкой кончились решительным отказом Макса её делать, зато Никитка в третьем классе, за уроки садится только в присутствии мамы или бабушки, а Макс добавил к двойкам драки, приходит из школы в таком виде, точно там готовят боксёров-камикадзе. Наверно, Маша чайлдфри или банально плохая мать.
  Соседка Лариска уверяет, что воспитание детей состоит в регулярной порке. Противопоставить Лариске Маше было нечего, потому как результаты воспитания по Ларискиному методу несравнимо качественнее. У Лариски четверо, учатся прилично, и дом на них, пока Лариска на рынке ишачит. Притом Лариска для своих детей - высшее существо, ещё и обожаемое, а не гибрид прислуги с ковриком для ног. Неужели драть? Но Маша и в роли жандарма давно себе опротивела, а превращаться в собственном доме в мастера порки... на фиг такой дом! Маша плохо помнила маму: та по большей части запиралась в комнате, писала стихи и рыдала. И умерла, когда Маше едва исполнилось восемь. Тоже метод, лучше так, чем целыми днями на всех орать, как делала Маша, а по-другому не получалось, хоть убейся.
  За завтраком Вадим вещал, что раньше, когда жили естественней и ближе к природе, баба делала для ребёнка, что могла, и не сильно переживала, веря, что обойдётся само, а не обойдётся - значит, судьба, не так уж много от бабы зависит. Современные люди, приписав себе божественные полномочия, взвалили на собственную шею божественную ответственность, вот только божественных возможностей им это не прибавило. Потому ни растить детей, ни просто спокойно жить люди больше не умеют. Прогнал это всё и ушёл на работу, а Маша его в очередной раз возненавидела. У неё каждое утро начиналось с пятиминутки ненависти к Вадиму, ну и к миру в целом. Но в первую очередь к Вадиму.
  Она стала завистливой. Завидовала Наташке: в девятнадцать прилично не работать и не иметь семьи, благо полно друзей, с которыми есть, чем заняться. Завидовала тёте Свете: любит человек обо всех заботиться да хозяйствовать - как раз то, чего от него по жизни требуется, что это, как не счастье? Папе Маша тоже завидовала. Пока был здоров, жил в своё удовольствие, а сейчас - что сейчас? Ну ходят у Маши ноги, а куда ей идти? На набережную с коляской, если у тёти Светы хватит времени приглядеть за мальчишками, папу-то одного надолго не оставишь.
  В отчаянии перед краснушным адом Маша собралась подать на развод, но во время обеда Никитка признался, что накормил Дашеньку шоколадкой, аллергическая сыпь сошла уже к вечеру, и развод отменился. По крайней мере, до папиной... до пока хоть что-нибудь станет ясно.
  
  

Евгений Анатольевич

  Ночь. Кладбище. Аптеки не было (что понятно), был фонарик, туристический.
  А Женька так радовался, что Гарик приедет к ним на дачу погостить! И потом ещё несколько дней радовался, пока думал, что Гарик шутит.
  Гарик в очередной раз споткнулся, ухватился за Женьку, выстоял, но порвал штаны о торчавший из могильной ограды прут.
  - От матери влетит, - расстроился он.
  Женька положил руку другу на плечо.
  - Пойдём домой, а? Это же дичайшее суеверие, узнают - из комсомола попрут, тогда не то, что в училище... твой папа наверняка не это имел в виду, когда писал диссертацию! Он учёный, фольклорист, он описывал верования тёмных забитых крестьян. Представляешь, что бы он сказал, если б увидел, как мы тут тычемся, точно мракобесные старушонки?
  Влажная ладонь Гарика придавила Женьке губы, поэтому последнюю фразу он промычал неразборчиво, вырвался, в свою очередь споткнулся невесть обо что.
  - Не нравится - возвращайся домой, - Гарик зашагал вперёд. Женька поковылял следом, вздыхая о собственной слабовольности и цепляясь не то за корни, не то за... Рук восставших мертвецов не бывает, поэтому Женька их не боялся. Кричала неизвестная птица, утка, или какая-нибудь сова. За оврагом в деревне разом включились собаки, переходя с лая на вой и обратно. Женька не был суеверным, но предпочёл бы, чтоб они заткнулись.
  - Это всего лишь диссертация, - снова начал он, - Предания старины. Фольклор. Ездили по деревням, бабок опрашивали. Неграмотных деревенских бабок, Гарик! Да ты по нашему посёлку пройдись, они тебе такого нарасскажут...
  Гарик остановился. При свете фонарика его лицо выглядело остро очерченным, коричневым и большеглазым, как у мучеников на бабушкиных иконах.
  - Ты перед экзаменами пятак в ботинок клал?
  - Клал, - нехотя признал Женька. Был в его биографии факт не далее, чем месяц назад.
  - И на все экзамены в одной рубашке ходил. Ты всё это проделал, потому что веришь в суеверия, не хочешь - но веришь.
  - Я учил!
  -Учил-учил, так и я учу. Но этого может оказаться недостаточно. Мы все понимаем, что любых стараний может оказаться недостаточно. Поэтому все мы верим.
  - Ни во что я не верю! - запротестовал Женька.
  - Все верят, - отмахнулся Гарик и, помявшись, добавил: - Хотя не знают, во что. Довольно с тебя? Училище имени Серова только называется училищем, потому что туда после восьмого класса берут, а знаешь, какой там конкурс? Некоторые по десять лет поступают, представляешь уровень их работ?
  - У тебя тоже работы очень сильные, ты сам прекрасно поступишь, без мракобесия. Даже если провалишься, после десятого класса поступишь сразу в Репинку. Репинка - академия, стоит ли вообще размениваться на училище? Тебе все говорят, и Игорь Петрович. Потерпи в школе всего два года. Ну, пойдём же домой!
  - Чтобы меня ещё два года пытали алгеброй?! - маленький тщедушный Гарик аж подпрыгнул от ненависти, на мгновение став одного роста с вытянувшимся за прошлый год другом. - А физика, а химия?! Тебе хорошо, у тебя и точные, и гуманитарные предметны идут, а я списываю со второго класса!
  - Так я тебе и не отказываюсь давать, списывай, я понимаю, художник у нас ты.
  - ...а художник должен рисовать! Академисты в нашем возрасте уже были мастерами, потому что рисовали круглыми сутками, а не прятались по туалетам, переписывая никому не нужные закорючки, которые не способны разобрать. Хватит болтать, послезавтра - первый экзамен.
  Спорить было бессмысленно - и без того упрямый, словно тысяча ослов, Гарик впал в бабкины предрассудки из ненависти к точным наукам.
  Если сощурить глаза, чтобы ограды и памятники сливались с деревьями, то лес и лес. В лесу, что ли, Женька ночью не бывал? Много раз, и в лагере, и в походы ходил. Кусались комары, собаки затихли, только одна выводила унылые трели, пробиравшие, казалось, и Луну в небе, и этих, которые мёртвые. Как комсомолец, Женька не верил в покойников, значит, нет никакой разницы, днём кладбище или ночью, и ничем оно от обычного лесочка под Ленинградом не отличается. Или от парка. Что такого неприятного в парке ночью? Там все гуляют. Фонарик в Гариковой руке дрогнул, выхватив из тьмы мраморное лицо. Гарик направил на него свет и присвистнул.
  Среди гнилых деревянных крестов и крестов поновей, сваренных из металлических труб и окрашенных масляной краской, изящный бюст на чёрном гранитном постаменте смотрелся дико, словно дуралей украл в музее итальянскую скульптуру и спрятал на погосте. Трещины пролегли от высоко взбитой причёски по молочному мрамору лба, сеточкой покрыли пухлые детские щёки, залегли в капризных складках рта. На шеи и едва прикрытых кружевом круглых плечах лежали трупные пятна лишайника. Но нежные цветочки жасмина переплелись с цветами в волосах, а мраморные веки казались тёплыми и живыми, точно статуя затаилась, следя за Женькой из-под ресниц, дожидаясь, пока он отвернётся, чтобы показать язычок. Невероятным образом статуя выглядела и живой, и мёртвой одновременно, причём не в метафорическом, а в самом прямом смысле.
  - Зинаида Николаевна Ланге, - прочитал Гарик, подсветив фонарём едва различимую надпись на постаменте.
  При звуках имени тоскливо и страшно сделалось Женьке, будто Гарик привлёк чьё-то внимание, и этот кто-то с любопытством разглядывает их из темноты.
  Гарик поковырял ногтем постамент, очищая мох.
  - Тысяча девятьсот четвёртый. Модерн. Стильно, да? Вот здесь и начнём.
  - Пойдём! - тихо сказал Женька, потянув друга за руку.
  Но Гарик руку забрал.
  - От добра добра не ищут. У папы рекомендовано "искать главный перекрёсток", но какие тут перекрёстки? И так все штаны разодрали. А ещё написано, что если не можешь найти перекрёсток, то поступай, как чувствуешь. Это место ничем не хуже прочих, наоборот, в художественном плане это можно расценивать как знак...
  - Какой знак?! Ты уже и говорить стал, как примитивный мракобес!
  - Мы тут не постулаты Марксизма штудируем, выражаюсь в соответствии с обстоятельствами. Мы ищем место, перед нами - ценное произведение искусства начала двадцатого века (кстати, надо сообщить о нём местным краеведам, пускай примут меры по сохранению). В магической системе ценностей такие совпадения принято называть "знаком".
  - Свыше? - поддел Женька.
  - Просто знаком. Или ты и слово "знак" считаешь мракобесным? Так давай объявим суеверием запятые, будем последовательными.
  Женька почувствовал улыбку наблюдателя.
  - Вот как, как тебе эта барыня поможет поступить в училище? Она пятьдесят лет назад умерла!
  Женька устыдился, что обозвал покойницу "барыней", но на рабочую крестьянку та не тянула. Память мёртвых надо чтить, правда, это относилось к памяти борцов и жертв, а не угнетателей. "Она могла бы стать жертвой, если бы дожила до революции", - пошёл на компромисс с собой Женька.
  Тем временем Гарик принялся рыться в папином трофейном, из самого Берлина, портфеле. В данный момент вместо учебников там лежали банка мёда, фарфоровая тарелка в цветочках, папиросы "Казбек" и пол бутылки конфискованного у папы-фольклориста коньяку. Всё это Гарик разложил на земле, подстелив старую шаль Женькиной бабушки.
  - Ну, давай его сюда! - поторопил Гарик.
  Успевший оправиться от наваждения Женька стыдливо достал из авоськи свёрток. Газета на свёртке основательно размокла.
  Гарик порвал газету.
  - Это ещё что?! - сурово спросил он.
  - Это фарш, Гарик. Понимаешь, утром я мясо взять не успел, бабушка была на кухне, а потом она его на котлеты провернула, ну и.... Я на кота свалил, что фарш сожрал.
  Помолчали.
  - Придётся мне из-за тебя ещё два года в школе торчать! - проворчал Гарик, но плюхнул фарш в тарелку.
  - Фарш - тоже мясо, - промямлил Женька и предпринял последнюю-распоследнюю попытку.
  - Прежде чем начать свой первобытный цирк, подумай, что ты собираешься делать, - сказал он, подражая голосу папы, которым тот разговаривал с неуспевающими студентами. - С позиции современного человека и комсомольца подумай, а не тёмной забитой старухи, чьи сказки Александр Натанович использовал в качестве этнографического материала. Ты хочешь жертвоприношением вызвать душу покойницы, однако ни душ, ни того света не существует. А если б существовали, что само по себе суеверие, то как привидение может тебе помочь? Нарисовать за тебя на экзаменах, или список поступивших подделать? Кстати, с чего ты взял, что этой даме в стиле модерн нравятся коньяк и папиросы "Казбек"? Фаршем ты разве что её покойную собачку приманишь, и то та, небось, была к паровым котлеткам приучена как бабушкин Чапа.
  - Дурак, - огрызнулся Гарик. - Фарш ты приволок, надо было сырое мясо.
  - Нет, это ты дурак! Знаешь, если б я верил в привидения, то с твоим набором я бы отправился на могилу какого-нибудь сторожа с барбосом.
  Ещё одна чужая улыбка обдала Женьку холодком, и он поёжился.
  Гарик достал последний свёрток, совсем маленький. Из старой газеты выглянул бархат узкого футляра, щёлкнул замок, и перед Женькой тускло блеснуло змеистое, исписанное стёршимися надписями лезвие ножа с ручкой в виде фигуры в широких штанах и зубчатой не то короне, не то шлеме на голове.
  - Индонезийский нож для разрезания бумаги, - сообщил Гарик. - Он лично мой, мне дед подарил, когда вернулся из своей последней экспедиции.
  Невидимый наблюдатель нож одобрил.
  - Ты им будешь фарш в жертву приносить? - проворчал Женька, стряхивая наваждение.
  - Твоя дешёвая ирония меня не пробивает, - надулся Гарик, - но, как другу, я объясню. У папы написано про золотые монеты, но коллекция заперта в секретере. Вместо монет можно отдать самую ценную для себя вещь, я решил отдать нож, у меня судьба решается, пятаком в ботинке не отделаешься. И, чтоб ты знал, этот обряд не для вызывания душ, которых нет, он был у папы в черновиках и в диссертацию не вошёл. Он для вызывания Хозяина Кладбища.
  - Вроде домового, только на кладбище? Тогда совсем другое дело, тогда никакое не суеверие, домовые существуют, это любая старуха подтвердит.
  Гарик вконец разобиделся, отвернулся и окончательно погрузился в мракобесие. Он плеснул на землю коньяку и раскурил папиросу, после чего долго давился кашлем. Придя в себя, он замер, едва слышно бормоча. Женьке стало противно. Давно пора забрать нож и отправиться домой, а нож потом Александру Натановичу отдать - пускай вернёт сыну, когда тот перестанет бросаться семейными реликвиями. Самого же Гарика стоит пропесочить на комсомольском собрании, пока моральный облик не потерял. Ну, хватит! Женька протянул руку за ножом, но, промахнувшись впотьмах, ухватил лезвие. Гарик рванул нож к себе. Боли Женька не почувствовал и сам удивился, глядя, как на Гариков "алтарь" падает кровь чёрными крупными мазками.
  - Жень, прости! - перепугался Гарик. - Что на тебя нашло?
  - На меня? - Женька вложил в свой вопрос максимальное количество сарказма. Кровь хлынула струёй. Женька зажал рану пальцами, неприятно поразившись её глубине.
  - Сейчас, погоди, - заторопился Гарик, - у меня был платок.... Эх, нету! - треснула Гарикова рубашка, разрываемая хозяином.
  - Чего ты суетишься? - говорил Женька. - Всё в порядке, давай соберём твоё добро и пойдём, а то, если утром найдут, шум на весь посёлок поднимется.
  - Да, да, - соглашался Гарик. - Сейчас. Ты стой, я всё сам...
  У Женьки закружилась голова, стало холодно, аж зубы застучали. Он подумал, что теряет сознание, как девчонка. Пустяшная же ранка.... Однако и Гарику было не по себе - застыл с тарелкой наперевес. Фонарик по-прежнему горел, но будто сквозь тёмную тряпку. Или это у Женьки в глазах потемнело? Он почувствовал вопрос, ощутил всем существом, что вопрос задан, и от него, Женьки, ждут ответа. Были только Женька, не способный ни врать, ни думать, ни даже бояться, и было нечто -пелена темноты, заслонившая фонарик. "Жертва принесена и принята, чего ты хочешь?". Женька услышал собственный ответ: "Я ничего не хочу, я просто так пришёл".
  Фонарик мигнул, погас и снова загорелся, но вместо Гарика Евгений Анатольевич увидел Зинаиду Николаевну Ланге. Статуя приближалась, обретая цвета. Волосы распустились пушистой рамкой вокруг порозовевших щёк, кожа покрылась загаром, и на подбородке появилась ямочка. Покойница улыбалась, но в глазах плавала водянистая тьма, а улыбка подчёркивала жёсткое очертание рта. Евгений Анатольевич проснулся.
  И вспомнил, что в смысле телодвижений у него работают только два пальца на правой руке, а со стены напротив улыбается Нина, его вторая жена, спрыгнувшая со скалы в припадке шизофрении. И нет давно друга Гарика, умершего от пневмонии на первом курсе училища имени Серова. И горит не фонарик Гарика, а третья жена Светлана зашла поменять Евгению Анатольевичу памперс.
  До сих пор стесняясь того, что должно было произойти между ними, Евгений Анатольевич, привычно в теле повозившись, переместился сначала под потолок, а после на подоконник. В тело он вернулся только после того, как процедура смены памперса закончилась. Поднял указательный палец, благодаря Свету, стукнул два раза по специально подложенной книге, давая понять, что не голоден, ещё два раза в знак того, что пить тоже не хочет. Вокруг Нининой фотографии расплывалось пятно. Оно не было тёмным или, тем более, чёрным, но на его месте не существовало ничего другого. Пятно ждало. Евгений Анатольевич мысленно скроил ему рожу: "Нет у меня желания". Из-под стола к комоду поползли два других пятна, жуя ковёр и увеличиваясь. Евгений Анатольевич стукнул три раза, прося Свету выключить лампу. "Крышу дома мне, что ли, снимать, как колдуну, чтобы ласты склеить?" - подумал Евгений Анатольевич. Мысль эта приходила ему в голову не впервые, осталось донести её до семейства с помощью недоученной азбуки Морзе.
  
  

Артём

  В самолёте истомлённый страхами Тёма заснул, в чём ему помогло явно страдавшее застарелым недосыпом Морино тело.
  - Вставай давай, прилетели, - насморочный голос Моры за шиворот выхватил Тёму из беспамятства. Некоторое время он сидел, не решаясь шевельнуться - ну как Мора уже не только левой рукой владеет, но и, например, ртом? Выхода, однако, не было, - не дожидаться же, пока стюардесса докопается, - так что Тёма рискнул открыть глаза. Мора вниз головой свешивалась из отделения для ручной клади, зрелище, ради которого просыпаться точно не стоило.
  - Что ты там делаешь? - спросил Тёма прежде чем понял, что, возможно, не хочет получить ответ на свой вопрос.
  Мора расплылась в довольно ухмылке.
  - Я всюду помещаюсь и просачиваюсь, представляешь! Пока ты дрых, я смоталась в багажный отсек, полазала по чемоданам, в основном фигня, но в одном очень даже ничего вещи. А знаешь, какой шарфик в сумке над тобой? Няшка! Жаль, что всё сквозь пальцы проходит, или наоборот, пальцы через всё... Короче, духом быть классно, особенно если настоящим духом, который совсем к телу не привязан, но спереть ничего не получается, вот это реальная засада.
  Город Севастополь навалился жарой с лёгкой примесью осени, оглушил морским воздухом и цыганками в туалете, протащил сквозь толпу преследующих обрывки лета туристов, порадовал барскими обшарпанными особнячками и коллекцией разномастных автобусов.
  Трясясь в одном из них между горами и морем, Тёма сообразил, что так и не выбрался в отпуск. Собирались на фестиваль в Сербию, но Ане приспичило делать ремонт. Валерка с Костиком сказали, что у неё включились биологические часы: вьёт гнездо. Тёма дружил с Валеркой и Костиком со школы, оба были женаты. "Верь мне, у вас дело идёт к размножению, - авторитетно вещал Валерка, отец близнецов. - Некоторые бабы заводят котов или таких волосатых слюнявых собак, верный признак. Но ремонт тоже сигнализирует". Тёма вспомнил, как последнее время не любившая животных Аня начала поговаривать о котёнке. На следующий день он сбежал к маме, но фестиваль к тому времени прошёл, лето тоже, а отпускную заначку сожрал ремонт.
  Зато сейчас Тёма хорошо так в отпуске, надолго. Он машинально потянулся в карман за платком, вытереть пот, но нащупал девичье бедро - Мора могла считаться признанным чемпионом мира по переодеванию в туалетах, так что теперь на Тёме болталось нечто вроде бабушкиной комбинации поверх снятой с неё же кофты в крупный горох. Тёма настоял только на кедах: то, что Море нравилось выпендриваться в розовом кошмаре на платформах, ещё не значило, что Тёма был обязан и дальше бороться со здравым смыслом за поддержание равновесия на стёртых в мясо ногах с рюкзаком тряпья на закорках.
  
***
  Отчаявшись заехать на торчащую из моря скалу по лучу солнца и вволю набалансировавшись вдоль края пропасти, водитель решил дать жизни шанс и пригнал покусанный временем автобус в место назначения. Тёма выполз последним (проклятый рюкзак застрял в проходе) и влюбился. С первого взгляда, да, как в мультике. Вероятно, вокруг его головы запорхали сердечки. Мора их, впрочем, не заметила.
  - Чего застыл? Да, не Москва. Тут у нас в смысле транспорта, кто без машины, ходят пешком, поэтому вперёд, дорогой.
  О том, что можно любить город, Тёма читал, но полагал художественным преувеличением. В силу финансов великим путешественником он не являлся, кое-где побывал, но через неделю начинал скучать. Не по Москве, а по годами отработанной рутине, включавшей Москву, квартиру, маму, посиделки с приятелями, ленивые бродилки по интернету, мысли ни о чём. И надо же, чтобы именно сейчас, когда жизнь подходила к концу, он оказался в месте, где с удовольствием мог бы эту жизнь провести.
  Улочки петляли, как вздумается, взлетая в гору и устремляясь, очертя голову, в тупик с прикованным столетним дамским велосипедом на гигантских колёсах. Каменные стены образовывали выпуклости и ниши в самых неожиданных местах. В открытых окнах виднелись истлевшие до Тёминого рождения абажуры с кистями и кружевные вязаные занавески. За окнами громко ужинали, смотрели телевизор, где-то играло пианино. Звуки домашней жизни вылетали на улицу, мешаясь с шарканьем ног о булыжники и голосами прохожих. Разномастные облупленные двери топорщились табличками с фамилиями жильцов. Цветы свешивались из-за стен яркими гроздьями, а пахли так, что хотелось бросить рюкзак и, забыв о стёртых ногах, как в детстве бежать к подразумевающемуся за каждым поворотом морю - купаться. На крошечной площади торговали кукурузой, пиццей и светящимися шариками. Дети кидали шарики об мостовую, отчего площадь смахивала на волшебный калейдоскоп - игрушку с цветными стёклышками, разбитую Тёмой во времена, когда бритьё казалось привилегией взрослых, а не нудной повинностью. На тумбе стоял бронзовый ангел с мечом из "Звёздных войн", когда в блюдечко кидали монету, он раскланивался и менял позу. Дед без руки пел на незнакомом Тёме языке жалостную песню, аккомпанируя себе на аккордеоне. Возле книжного магазина, смешно задрав лапы, спала толстая белая собака.
  - Симпатичный городишко, - сказал Тёма. - Встаёшь этак рано утром и на пляж...
  - Про пляж молчи, - отозвалась заметно помрачневшая за последние полчаса Мора. - Я там всё лето мороженым торговала, до сих пор трясёт: толпы жирных уродов, дети орут, а с меня и дома детей хватает!
  - Чьих? - испугался Тёма.
  - Ясно, не моих, сестриных. Отсюда все валят. В Севастополь, в Киев, кто покруче - в Москву или Питер. Севастополь тоже дыра, Микель вот в Италию свалил, он тату-художник, мне татушки забивал на халяву, я ему моделью была, он меня фоткал для портфолио, ещё и по фестивалям катал.
  Тёма опустил глаза на ужасного Ганешу, чьё пузо просвечивало из-под кружева комбинации. Впрочем, на руках у Моры ещё и не такое было, Тёма решил не разглядывать и не расстраиваться, всё равно какое-то время придётся оставаться ходячей рекламой творчества Микеля, чтоб ему в Италии макаронами подавиться.
  - Я два раза валивала, - продолжала Мора. - Первый раз вернули с ментами, как несовершеннолетнюю, второй полгода в Питере тусила, но бабки кончились. Ничего, к зиме насовсем свалю, лучше в сортире утопиться, чем тут застрять, как Машка! Машка - моя сестра, у неё муж вроде тебя. Если подумать, ты бы здесь прижился.
  Улицы стали шире, фонари попадались всё реже, зато стали появляться машины, ели ползущие, подбитые и извиняющиеся за свою неуместность там, где изначально планировались тачки, максимум - ослы, впряжённые в небольшие повозки. В садах зрели мандарины, старики играли в домино под виноградными лозами, пахло жареным мясом, на террасах пили вино, провожая закат болтовнёй. Мужичок гнал стадо пёстрых коз с демоническими глазами. Несмотря на позднее время, всюду играли дети (Тёма забыл, когда видел их без конвоя взрослых).
  - И прижился бы, - вздохнул Тёма. - Тебя-то что не утраивает? Зимой тепло, а не чёрная дрянь по восемь месяцев в году, снег с дождём, дождь со снегом. Море рядом...
  - Далось тебе это море, - скривилась Мора. - не въезжаешь: здесь же ничего, ничегошеньки, ноль целых, ноль десятых. Ничего не происходит!
  - Можно подумать, в Москве происходит.
  - Это ты засел у мамы под юбкой, как грибок, а у нормальных людей в больших городах происходит жизнь! Зимой, дорогой, тут дождищи, ветрище и дубак гаже, чем в Антарктиде. Море - картинка на продажу, для туриков. Здесь летом все сдают сараи, фотографируют туриков с кроликами да шашлык жарят, а зимой курят бамбук и живут тем, что стрясли у туриков за сезон. Других занятий нету. Одни тут прикатили строить домик у моря, из Тюмени, так уже в ноябре взвыли и укатили назад. Только мой уникальный папочка завис, а ведь если б его вовремя показали психиатру, я могла бы родиться в Питере! У нас жизнь только летом, потом все разъезжаются по своим Киевам и Москвам, а я сижу здесь. Зато у моря. Ещё раз направо, теперь до упора и в гору. Осторожней, камни, зараза, сыпучие, колени мне не разбей.
  Кое-как вскарабкавшись по почти вертикальному проулку вдоль виноградника, Тёма застыл с открытым ртом.
  - Ты тут живёшь?!
  - Угу. Папочка выбирал самый древний сарай на районе, он разбирается, как же, главный городской архитектор, то есть был до инсульта. Триста лет назад тут стоял здоровенный хлев, в плане ферма, у папочки даже фотография висит, правда, не трёхсотлетняя, а конца позапрошлого века. С тех пор ничего не изменилось, папа только жёлтый флигель под мастерскую пристроил.
  - Офигеть! - восхитился Тёма.
  Нахохлившийся под черепичной крышей дом смотрел на Тёму из-за ограды, способной выдержать напор примитивной артиллерии. Выходившие на улицу окна удачно совпадали размерами с дулом кремниевого ружья, хотя, судя по толщине стен и особенностям кладки, во времена постройки этого дома в моде были луки или, что вероятней, вилы и лопаты. Окна второго этажа, достаточно крупные, чтобы из категории бойниц перейти в категорию окон, к тому же украшенные яркими голубыми ставенками, смотрели на горы и небо - левое чёрное, слепое, правое уютно подмигивало кошачьим оранжевым глазом. Под горой болтала сама с собой река, к ней вели ступени, вытесанные до изобретения лопат, при помощи каменного топора. В сумерках можно было различить уходящие вниз террасы с виноградными навесами и гранатовыми деревьями. Чёрно-синими свечками сторожили вход в лес пихты. Из переделанного в гараж реликтового хлева смущённо выглядывал малиновый нос автомобиля, подозревавшего, что на его месте куда уместнее смотрелась бы свинья.
  - Во-во, офигеть, - рыкнула Мора.
  
  

Евгений Анатольевич

  Света ушла, Евгений Анатольевич осторожно высунулся из тела. Дело не в проклятых пятнах, от которых выключенная лампа не спасает, поскольку они не имеют отношения к освещению. Да и глаза, которыми Евгений Анатольевич за последние несколько лет привык смотреть на мир, также не нуждались в помощи осветительных приборов.
  Проблема в Свете. Света - человек долга, но и у неё есть слабость - детективные романы. Жалко расстраивать человека, претворяясь выжившим из ума лампочконенавистником, но в противном случае Света круглые сутки торчала бы у смертного одра и вскоре заметила, что умирающий ведёт чересчур насыщенную жизнь (ставшую ещё насыщенней, убеди он, скажем, зятя Вадима снять крышу для облегчения умирания). Хорошо, язык не подчиняется, не то после очередной смены памперсов или... кормления Евгений Анатольевич непременно попытался бы убедить и заработал дополнительную порцию медикаментов, на этот раз - применяемых при психических заболеваниях.
  Хлопья пустоты колыхались вокруг Нининой фотографии, самой любимой, сделанной ещё в Ленинграде, в блаженные семидесятые. Евгений Анатольевич привык к силам, имевшим место быть в его жизни с той памятной экскурсии на кладбище, хоть и не знал им названия, если таковое вообще существовало. Силы не желали ни зла, ни добра, были они непреодолимы и, в строгом смысле, справедливы: жертва принесена и принята, оплаченный заказ должен быть выполнен. Евгений Анатольевич скрутил силам мысленную фигу.
  "Нет у меня желания".
  Голоса на улице:
  - ...молодая - это сестра Машка, Вадим - её муж, маму зовут Светлана Яковлевна, но тебе, понятно, надо звать её "мамой", не забудь. С папой ты вряд ли познакомишься, он уже четыре года наверху лежит, в кабинете, паралич после инсульта. На всякий случай - папу звать Евгением Анатольевичем. Машкины дети: Макс, Никитка и Даша, на них внимания не обращай, но и не чмори, не то Машка докопается.
  - Не собираюсь я...
  - Это пока не достали, а они достанут. Короче, забей на спиногрызов, на Вадимчика тоже, ему всё пофиг. Главное, чтобы мама с Машкой чего не заподозрили! Ни слова отсебятины, повторяй, что скажу, при первой возможности отступай в мою комнату и запирайся, я так всегда делаю. Да, и не пялься на меня, а то у тебя вид придурошный, точно ты с голосами разговариваешь.
  - Почти так и есть.
  - Незачем пугать людей, особенно когда им есть, чего пугаться.
  Одно из преимуществ состояния, в котором находился Евгений Анатольевич, заключалось в отсутствии необходимости выглядывать в окно, буде возникнет фантазия посмотреть, с кем разговаривает дочка Наташа, только что вернувшаяся из Москвы с очередным мешком одежд. У девочки талант модельера, жаль, нет возможностей его развивать, особенно сейчас, когда Евгений Анатольевич отошёл от дел, а семья выживает на грошовую Вадимову зарплату. Евгения Анатольевича в очередной раз укололо чувство вины. Когда Наташа была маленькой, он пробовал заниматься с ней живописью, но оказался скверным педагогом. Художественной школы в городе нет....
  Так кого же это Наташа привела?
  Вывернувшись из тела, Евгений Анатольевич рванулся в ярости к дочери... и бешеной мухой ударился о невидимую никому, кроме него, паутину, которой силы оплели кабинет. Он бился и рвался, но тени опутывали коконом, как всегда глухие к мольбам и гневу. Лишь когда Евгений Анатольевич смирился, кокон ослаб, исчезая.
  Некоторое время Евгений Анатольевич трепыхался над телом, подавляя желание приказать силам уничтожить мерзкую тварь, завладевшую телом дочери. Гарик успел проучиться в вожделенном училище несколько месяцев, всё же сбежав от математики, вдруг достижение цели стоит смерти от пневмонии в шестнадцать лет? Кто может судить о таких материях? А кто знает, что за жизнь ждала Гарика, не пойди он ночью на кладбище? Биографии большинства людей сплошь унылые трагедии. Но у Гарика были родители, дед, два брата, умершие в тот же год что и Гарик по случайным пустяковым причинам вроде острого аппендицита, столкновения с грузовиком на автобусной остановке и прочее, прочее. Впрочем, Евгений Анатольевич с самого начала знал, что связываться с силами ни в коем случае не следует. Силы не торопили, они присутствовали в его жизни в виде провалов в реальности, излишне густых теней под абажуром. И в виде затянувшейся агонии.
  В бессильной злости грызя язык, Евгений Анатольевич неожиданно для себя почувствовал интерес сил к твари за окном, интерес скорей доброжелательный. Более того, силы давали понять, что у Евгения Анатольевича появился шанс.
  
  

Катерина

  Город лежал у вышитых тапок Катерины словно наряженная ёлка, опрокинутая в море вершиной. Подсвеченный сползавшим за горизонт солнцем порт годился на шпиль - лампочки там самые крупные и разноцветные, улицы разбегаются гирляндами, чем дальше от "шпиля" - тем мельче лампочки: фонари в горах до сих пор не привились. Опасливо крадётся по склону машина-светлячок. Встал. И задним ходом. Куда, спрашивается, забрался на ночь глядя? Снова вниз и снова встал. Ночуй в горах, приятель.
  Выше Катерины живут разве что монахи. Виды у них шикарней, но жить так высоко в горах неудобно. В горах - волки. Прошлой осенью все шестеро монахов маршировали по ночам вокруг обители, колотя в таз с прожектором, и всё равно трёх коз недосчитались, а до Катерининых коз волки не добираются, боятся. Всё же волки - не главная проблема, главная - как выбираться с гор в город и, особенно, назад домой (пока не достиг просветления или не прикупил вертолёт для полётов в булочную). Нет к Катерине дороги, к монахам паломники за сотни лет протоптали, но довольно хреновую. Зато у монахов есть джип, а у Катерины - только дедова "копейка". На "копейке" до леса, потом запарковать "копейку" в заброшенный гараж Тагалдыевых, а дальше пешком-пешком. Особенно противно карабкаться по горам в дождь, камни скользкие, и в дредах полно колючек, если забыть подвязать их шалью.
  Кстати о Коромыслове, не забыть ему завтра молока отнести. Катерина потянулась, кутаясь в шаль, и закурила ещё трубочку - больно красиво, жаль прерывать медитацию. В кустах за курятником шуршало. Та-а-а-к! Сетку проверить, чтоб её, эту ласку. Чем ловятся ласки? Капканами или мышеловками?
  - Могли бы и поймать, - намекнула Катерина собакам.
  Бабар, Карна и Чужой Пёс отвернули морды. Чужой Пёс, самый совестливый, ткнулся носом в Катеринино колено. "Пускай кошки ловят".
  Знать бы, где они, кошки, по ночам гуляют! По утрам от них презенты: мышь на подушку, мышь на крыльцо. В подтверждение Катерининых мыслей старшая представительница кошачьего семейства мягко перетекла с подоконника на землю, потёрлась об юбку и слилась с мгновенной южной ночью.
  Катерина встала с любимого пня, бывшего деревом ещё во времена дедовой партизанской молодости. Чаю и спать. Бросила сонный взгляд на город. Вздёрнула бровь так, что дрогнула продетая в неё серьга. Что это за нездоровая активность вокруг дома старого архитектора? Наконец умер? Всё равно чересчур. Такого тумана даже над кладбищем не было, когда там хоронили известного колдуна и по совместительству городского дурачка Гришу-Черепашку Ниндзя. Катерина подошла к краю обрыва, всматриваясь вниз, где над мандариновыми деревьями клубилось чёрное. Архитектура, мда. Почётный горожанин, вот бы родственники удивились. Пожав костлявыми плечами, Катерина удалилась в курятник, где долго гремела сеткой и ругала ласку.
  
  

Артём

  Под угрожающим взглядом Моры Тёма отправил в рот ложку винегрета. Сделал он это с предельной осторожностью, словно ему предстояло экстремальное разминирование зубами. Винегрет был кошмаром Тёминого младенчества. Детсадовский повар умудрялся сотворить из безобидного (по слухам) блюда нечто, от чего в группе однажды передохли морские свинки. Воспитательница долго орала на нянечку, что за свинки деньги плочены, а винегрет, кто не дожрал, в бак надо кидать, а не в свинки запихивать и не в унитаз, тот тоже с винигрету ломается.
  Тёма замер с набитым отвратной массой ртом, готовый взорваться прямо на семейный ужин.
  - Наташенька, что с тобой? - заволновалась румяная женщина с лицом, укладывавшимся в определение "круглое и доброе", русыми волосами, зачёсанными в пучок настолько тугой, что кожа на висках грозила лопнуть, и солидных размеров грудью. Что-то в её голосе нервировало Тёму: была в нём болезненная правильность, как в старых фильмах. Ах да, Мора говорила, что её мать - училка.
  - Тётя Света, оставьте её, выделывается, как всегда, - процедила Маша, совершенно не походившая на младшую сестру. Высокая, впечатляющая фигурка (впечатление портили старые треники и майка). Смуглая, водянисто-чёрные безнадёжные глаза, капризно сложенный рот и выбивающаяся из пучка на затылке тёмная пушистая прядь.
  Маша отняла у белобрысого пацанёнка лет тринадцати мобильный телефон и подвинула к нему тарелку, ударила по руке белобрысого задохлика помладше, попытавшегося схватить телефон, и втолкнула ложку творога в рот младенца на высоком стульчике. Младенец выплюнул творог. Маша вытащила младенца из стульчика и поставила на пол. Заорав, тот поднял ручки и затопал ножками, требуя продолжения банкета. Маша посадила младенца на стульчик и нацелилась засадить в него новую порцию творога. Младенец отвернулся, давая понять, что попасть внутрь творогу не светит.
  - Ты плохо себя чувствуешь, Наташенька? - приставала тётя Света. - Винегрет вроде неплох, специально к твоему приезду готовила, ты же у нас любительница.
  Мора корчила ужасающие рожи. Без мультяшной раскраски да с нормальными волосами она была бы копией матери, разве что лет на тридцать посвежей. Тёма замычал, пытаясь донести до тёти Светы, что с ним полный порядок. Тётю Свету мычание не убедило.
  - Дочка, ты случайно не наелась на вокзале пирожков? Мы много раз обсуждали, насколько это опасно.
  - Кончай цирк! - рявкнула Мора. - Хватит мне маму пугать.
  Винегрет требовал определиться - да или нет? Борясь с собой и с винегретом, Тёма мотнул головой, раздув щёки, точно младенец на стульчике. Младенец расхохотался. Улучив момент, Маша протолкнула в чадо творог, то зашлось гневным рёвом, подавилось и извергло еду на себя, на стульчик и отчасти в тарелку среднего брата. Тёма с облегчением последовал примеру младенца. Старший пацанёнок, с конкретно так подбитым глазом, визгливо заржал, младший надел тарелку на голову младенца, захлебнувшегося слезами, винегретом и котлетными крошками. На люстре корчилась от хохота Мора.
  - Ах, несчастье, - на тёти-Светиных руках надрывающийся спиногрыз уехал в сторону ванны. - Наташа, завари себе на кухне ромашки! - донеслось из темноты коридора.
  - Вон из-за стола!
  Машин голос взмыл к потолку, волной ледяной ярости сшибив Мору. Пацаны испарились с безмолвием и молниеносностью духов. Освободившийся от винегрета Тёма подумал, что гнев Маше определённо к лицу, даже румянец появился. Залюбовавшись, он не сразу сообразил, что слова "Ты чего расселась, стерва? Да на фига ты вообще припёрлась?" относятся к нему. А сообразив, впал в прострацию, как делал всегда, когда на него кричали женщины (защитная реакция, с мамой работало).
  - Сюда, придурок! - манила Мора у выхода из столовой, но на пути стояла великолепная Маша. Оставалась дверь на улицу, о которой Тёма в панике забыл. Не явись спасение самостоятельно, Тёма серьёзно рисковал схлопотать по физиономии одним из недоеденных ужинов, а то и всеми сразу.
  - Уже воюете, девчонки? - добродушно поинтересовалось спасение. - Что-то быстро.
  В конторе, где Тёма работал, такие парни водились в пределах сисадминской. Тёма с удовольствием пропустил бы со спасителем пивка, но ограничился благодарным кивком из-за Машиной (источавшей ненависть) спины.
  Полчаса спустя имел место быть идеальный семейный ужин. Отмытый и даже оказавшийся девочкой младенец кушал картофельное пюре - ангельский ребёнок с рекламы детского питания. Братья уминали жареную картошку, исподтишка пинаясь под столом. Винегрет был выкинут в помойку (от греха), так что Тёма тоже получил доступ к картошке. При виде его аппетита тревога покинула округлое тёти Светино чело. Маша притихла, хотя Тёма продолжал ощущать с её стороны некую вибрацию, вроде тиканья бомбы в коробке из-под торта.
  Между пирогом с капустой и пирогом с яблоком Тёма вздохнул о прелестях брака. Со своим отцом он знаком не был, но семьи друзей с детства наводили его на мысль, что полная семья - вовсе не то, что из неё раздувают. Тем не менее и вопреки пережитым волнениям, Тёме понравилось ужинать с большим семейством в просторной столовой с толстенными стенами из выглядывавших из-под штукатурки грубо обтёсанных камней. С массивной, антикварной на вид, но по-современному удобной, сделанной на заказ мебелью. С вязаными занавесками на окнах и такими же салфеточками на спинке дивана и кресел. С цветастыми подушечками на сиденьях стульев. С действительно старинной лампой над столом - тонкой росписи белые цветы по дымно-молочному стеклу. Вряд ли изысканно-деревенская обстановка была делом рук тёти Светы, разве что салфеточки.
  Морин папа присутствовал всюду - в картинах на стенах, посуде, привезённой со всех частей давно прошедшего Советского Союза, а также ещё более давно прошедшей Империи. Кресло главы семьи, резное, деревянное, стояло во главе стола незанятым, и тёмно-синий плед был переброшен через подлокотник спущенным флагом. Выражение "тень покойного" напрашивалось при взгляде на это кресло, поэтому домочадцы привычно избегали глядеть в ту сторону.
  Тётя Света сидела по правую руку от кресла, Маша по левую, мальчишки рядом с матерью в качестве пажей. Не зная, где полагалось сидеть Море, Тёма выбрал противоположный край по-рыцарски длинного стола, ближе к Вадиму.
  Невысокий, худощавый, но жилистый и крепкий Вадим был медлителен, говорил мало и так долго собирался с мыслями, что окружающие то и дело его перебивали, заканчивая грозившую затянуться мысль. Только у тёти Светы хватало терпения дождаться естественного завершения мыслительного процесса зятя. Однако сидящие за столом обращались к Вадиму наперебой, не столько в ожидании ответа, сколько стараясь вызвать улыбку, от которой даже Машин взгляд теплел, впрочем, сразу же вновь наливаясь водяной чернотой. Малышка перекочевала с бабушкиных коленей на папины, где блаженно замерла, в то время как пальцы Вадима рассеянно перебирали её кудряшки. Сходство детей с отцом бросилось в глаза даже мало интересовавшемуся генетическими подробностями Тёме: на фоне остроносого, сероглазого и белобрысого семейства чёрная красота Маши выглядела хищной птицей в клетке с канарейками.
  А Вадим - молодчина, без него с Машиным характером тут было бы кромешное поле боя. Наверно, Вадимов секрет усмирения буйной половины заключался в полной невозможности с ним, Вадимом, воевать, с тем же успехом можно было скандалить с подушкой. Что ж, некоторым нравится пинать подушки.
  
  

Мария

  Она живёт в пустыне среди бедуинов, её дом - шатёр из козьей шерсти. У неё свой беговой верблюд и барашек редкой породы, одиннадцать кошек и охотничья собака. Часто уезжает в пустыню в мужской компании, на соколиную охоту, на бега, ходит по верблюжьим рынкам, где торгуют суданцы. Она - фотограф. Бывает, проводит ночь одна среди песков или снимает толпу пакистанцев без помощи танка. Её фотографии можно встретить на самых известных фотостоках, с ней сотрудничают журналы, и недавно о ней сняли фильм. Маша часто рассматривала её фотографии в разделе "Лучшие работы National Geographic".
  "Вот чего себя за хвост дёргаю?", - Маша, хлопнула крышкой ноутбука и уныло огляделась. В спальне, большую часть которой занимала кровать, было уютно, как и пятнадцать лет назад. Всё то же любимое покрывало из козьей шерсти, из Африки (на нём Маша сейчас лежала). Покрывало привёз дед, Ленинградский, дипломат и путешественник. Маша выросла среди вещей, привезённых дедом со всего света, и среди вещей, привезённых папой и мамой со всего Советского Союза. Среди скульптур, картин, нот и книг на четырёх иностранных языках (из которых Маша понимала один, на уровне школьной программы).
  Бабушкины картины на стенах не висели, - местной бабушки, не Ленинградской, - та картин не писала, а помогала мужу в его работе. У местной бабушки мужа не было, поэтому она написала безумное количество картин. В детстве папа тактично объяснил Маше, что работы людей, не получивших художественного образования, называются "наивным искусством", среди них встречаются интересные, более того, талантливые, но бабушкины натюрморты и морские пейзажи к числу таковых не относятся. Что, разумеется, не мешает бабушке Тоне оставаться интересным творческим человеком. Маша с бабушкой Тоней была слабо знакома, папа считал бабушку Тоню излишне экзальтированной и редко приглашал в гости.
  Впоследствии Маша основательно перерыла в бабушкино наследство, желая повесить что-нибудь, например, в столовой. Ведь так несправедливо выбраться из степного села в какой ни на есть город, отдавать живописи каждую минуту, не занятую работой в библиотеке и ращением страдающей нервными припадками дочки-поэтессы, а потом всем плевать. Увы, даже необременённая художественным образованием Маша поняла, что вешать нечего, хотя бы из-за плесени. Плесень - отговорка не хуже прочих. Но сжечь холсты на заднем дворе рука не поднималась, так они на чердаке и остались. Мама хотя бы писала стихи, хранившиеся у папы в шкафу и много места не занимавшие. Маша пробовала их читать, но поэзия ей никогда не нравились, а мамины стихи к тому же были откровенно сумасшедшими. Сумасшествие бывает интересным, но не в мамином случае.
  
  

Вадим

  Зачесался нос, потом глаз. Маша расчихалась, нащупала платок, высморкалась, ещё и ещё. Приступы насморка мучали её третий месяц, не помогло даже необычно жаркое лето, а сейчас, когда вечера стали прохладней, она и вовсе изнемогала.
  - Маха, как ты ухитряешься простужаться на ровном месте? - кресло развернулось спинкой к монитору, Вадимом к кровати. По стёршемуся орнаменту на козьей шерсти запрыгали блики компьютерного мира гоблинов и эльфов, где Вадим проводил вечера.
  - Вирусная база обновлена, - сообщил Машин ноутбук.
  Вадим прыснул.
  - У меня вазомоторный ринит, а не вирус, - неприязненно отозвалась Маша. - Елена Яковлевна считает, что моя нервная система не справляется с постоянным стрессом.
  - Ну какой, какой у тебя стресс, Мах? - простонал Вадим, успевший пожалеть, что легкомысленно напомнил о своём присутствии.
  Он редко нервничал, так как не видел в этом пользы. И не болел, потому что его родители вылечили всех детей впрок ещё во младенчестве. Отец Вадима заведовал городской больницей, Елена Яковлевна, его мама, была главным педиатром города. Болеть при таких родителях значило подрывать репутацию семьи, и наказывалось невкусными лекарствами, процедурами и постельным режимом. Собственных детей Вадим максимально оградил от бабушки с дедушкой, дав им возможность кашлять, сморкаться, подхватывать ветрянку и потеть, сколько вздумается. А теперь он с ужасом замечал, как жена зачастила к свекрови, причём всякий раз возвращается с пачками таблеток.
  Вадим не сомневался, что Машкины недуги и нервы разом бы испарились, брось она переживать из-за мелочей и научись хоть изредка расслабляться. Машка отказывалась пробовать себя в роли мастера магического кунг фу, ненавидела рыбалку и ленилась ходить в походы. Однако при всём желании Вадим не мог сказать, что она любила делать, кроме зависания в интернете. Но Вадим, кончив игру, отправлялся спать, довольный проведённым вечером, а Машкино настроение после интернет-сёрфинга неизменно ухудшалось - где она только лазает? Всем стало бы легче, если б Машка хоть пива перед сном выпивала, но её тошнило от алкоголя, а курить б она бросила во время первой беременности.
  Когда в голосе жены появлялись характерные звенящие интонации, молчание грозило вылиться в истерику с битьём предметов.
  - Маха, ты тоже не делала уроков, и все остались живы, даже из школы не выгнали.
  - Миллион раз просила не называть меня "Махой", как сраную кошку из мультика! Кстати, Макса с прошлого года выдавливают из школы, особенно после той истории на перемене! Конечно, ты не знаешь, какой истории, это же я разбираться бегаю.
  - Так расскажи...
  - А я рассказывала, сто раз рассказывала, а ты отвечал "угу".
  Разговор катился по намётанному сценарию: Вадима обвиняли в невнимании к детям, сидении за компьютером и неумении зарабатывать деньги. Он мог бы возразить, что Машино внимание заключается в том, что на детей она постоянно орёт, в интернете висит побольше мужа, а заработать ей за тридцать лет удалось лишь однажды, помогая соседу собирать траву для кроликов (в возрасте шести лет). Однако Вадим не видел в вышеперечисленном трагедии: большинство людей не умеет добывать деньги. Максимум выучиваются кое-как кормить себя, а если и на семью хватает, то совсем молодцы. Дар зарабатывать так же редок, как способности к балету. Никто в здравом уме не станет сокрушаться, что он не прима Большого театра. Что до детей, Вадим их любил, но взрослому с детьми скучно. В серьёзные походы им пока рано, поговорить с ними не о чем. Самим же детям не интересно с младенцами, и они этого не стыдятся, так как это нормально. Ненормален, например, мужик, резвящийся с семилетками.
  Вадим смотрел на жену, свернувшуюся между подушек в тугой гневливый клубок, и пытался понять, когда всё перестало быть хорошо? Катилось тихонько под откос, безо всяких причин, и вот Вадим не может вспомнить, когда последний раз утро и вечер обходились без скандалов, и всё чаще ловит себя на нежелании возвращаться домой.
  Они сидели за одной партой с первого класса, Машка была его лучшим другом, каждый день они убегали в горы или на море, потом - каждый вечер. В восемнадцать она стала его женой, появился Макс....
  Они не занимались любовью с тех пор, как родилась Дашуля. Удивительно, кстати, что родилась - после Кольки у Маши всё время либо что-нибудь болело, либо она была не в настроении. Маша с детства была со странностями, но это Вадиму и нравилось. Страшная мысль мазнула шершавым язычком: "Как Евгению Анатольевичу нравилась Машкина мать. Тоже, говорят, постоянно плакала, в каком возрасте ей шизу диагностировали?".
  
  

Артём

  - Ты уверена, что с этим стоит идти в церковь? - напоследок воззвал Тёма к рассудку Моры, тоскливо глядя на предстоящую гору, заросшую даже издали колючими кустами. Идея, разумеется, была изначально провальной, но для очистки совести стоило попытаться, учитывая нехилую вероятность сорваться со скалы даже в удобных кроссовках, не говоря уж о зашнурованных до середины щиколоток туфельках.
  А ещё Мора вырядилась.
  Нет, правда! Сиськи закрыты, подол ниже колена, платье чёрное, разве что носили такие в фильмах пятидесятых годов. Но крест явно католический, как у монахинь в ужастиках. И кольцо с черепом, судя по размерам, котёнка. Хотя батюшка этого не заметит, потому что он заметит колготки, ободранные Морой при помощи маникюрных ножниц (на самом деле две пары колготок, чёрные и фиолетовые, сеточкой). Но главный улёт - тряпичный веночек. С распущенными линяло-розовыми волосами и в не первой свежести розочках Тёма напоминал себе Барби "Офелию", неделю провалявшуюся в канаве. Он по-настоящему страдал, как не страдал даже в детстве, когда мама напяливала на него очередной "смотри какой миленький костюмчик, и совсем недорого". На фоне моральных мучений прыжки с камня на камень казались пустяком. Тёма горько улыбнулся, представив вытянувшуюся морду ясновидящего, наткнись тот сейчас на него с Морой: нигде кроме как в нашем лесу, крутые близняшки, психичка из ада и привидение в трусах! Этому, как его, отцу Иоанну хватит и психички. Отлепив с лица очередной шматок паутины, Тёма попробовал ещё раз:
  - Послушай, в таком виде ни один священник с тобой, то есть с нами, говорить не станет...
  - Уймись, - процедила Мора. - То не так, это не этак. Сам-то ты как выглядишь? Страшный, маленький? А лет тебе сколько?
  - Сто.
  - Нет уж, колись, ты меня всюду рассмотрел по самое не могу.
  - Ну, двадцать семь.
  - Живёшь при маме, и никто тебе не даёт? Бе-е-дненький. А ты толстый? Ну же, признайся, толстый?
  - Нормальный. Ты со всеми так разговариваешь или только меня через слово с говном мешаешь? Что я тебе сделал?!
  Мора русалкой раскачалась на ветке у него перед носом.
  - Ты? Мне? Да ничего, тело захватил, пустяки какие. А ты меня не оскорбляешь своими наездами? Небось, целый год в одних джинсах таскаешься и майку меняешь, только когда мама заставляет, а туда же, стиль мой ему не по вкусу.
  Тёма скрепя сердце признал, что кое в чём Мора права.
  - Извини, ладно? Я в одежде не разбираюсь, просто для меня это чересчур, как-то не рассчитывал, что придётся такое носить. Не поверишь, до тебя я даже женского белья ни разу не мерил.
  - Честно-честно? - Мора сделала круглые глаза. - Ну, ты даёшь! А я-то считала, что ты с утра до вечера скакал перед зеркалом в мамином бюстгальтере. Ладно, мир.
  - Мир, - улыбнулся Тёма. - Ты уже придумала, что мне священнику говорить, чтоб за обычного психа, то есть психопатку, не принял?
  - Можно подумать, ты какой-то необычный, - привычно съязвила Мора, но уже вполне добродушно добавила. - Расскажем, как есть, повторяй за мной, и порядок. Отец Иоанн классный, сам убедишься. Да он мне всю жизнь благодарен будет, когда я ему докажу существование души!
  - Души?! Он же священник, чего ему доказывать? Подразумевается, что это он должен тебе...
  - Священник, мой дорогой, никому ничего не должен. По-моему, в такие вещи, как душа, взаправду верят только те, кто поимел личные причины, иначе ну никак не выйдет, хоть духовную академию заканчивай. Вот ты верил, пока с тобой не случилось? И я не верила. Не вообще не верила, а как все: "что-то где-то, может быть, наверно есть". Или нет. А отец Иоанн ужасно верующий, представляешь, как он будет счастлив на самом деле поверить? Жалко, маме нельзя рассказать, она у меня тоже верующая, ходит к отцу Иоанну каждое воскресенье, раньше меня водила в воскресную школу, но у меня от этого сплошь антирелигиозные мысли, и мама сказала, что я лучше приду к вере сама. Кажется, я это, в общем пришла.
  - Религия, гм... - Тёма запнулся. В его жизни влияние религии ограничивалось просмотром фильмов "Догма" и "Хеллбой: герой из пекла". А также попытками одолеть Библию, Коран и Бхагавадгиту, предпринятыми в старших классах в поисках смысла всего вообще. - Слушай, а ты не задумывалась, что если есть душа, то остальное тоже... существует?
  Колючка пропорола правую руку от запястья до локтя, Тёма лизнул царапину. Перестав раскачиваться, Мора замерла вниз головой.
  - Это ты в религиозном смысле? - спросила она.
  - В нём, - кивнул Тёма, и лизнул царапину ещё раз. - Знаешь, загробная жизнь. Разная.
  - Ну, существует, и? А ты прямо рассчитывал, что тебя съедят червяки, и теперь обломался? Кстати, в кого я не верю, так это в "тру" атеистов. Никогда не встречала, чтоб кто-то серьёзно настаивал на червяках.
  Тёма промокнул царапину подолом.
  - Я тоже, конечно, не настаиваю, но... с червяками было бы проще, тебе не кажется? Ты бы их даже не заметила, выключили бы тебя как комп, и нет проблем. Ты вот как, считаешь себя... - Тёма стыдливо хихикнул, - праведницей?
  - Чего?
  - А того. Если ты не праведник, то за гробом тебя ждут большие неприятности, забыла? Какую религию не возьми. И карма у нас с тобой паршивая, раз мы оба так попали. Даже если мы сейчас выпутаемся, то рискуем родиться...
  - Земляным червяком! - противным голоском передразнила Мора. - Гадким, грязным земляным червяком, гы. Десять тысяч миллионов перерождений подряд. Только говори за себя, лично я планирую... э, стоп, ничего я не планирую, иначе можно опять родиться в местечке вроде этого, а может и похуже. И дело не в карме, а вот в этом планировании! Мечтаешь иметь супер-пупер Ламборджини как у соседа, и в следующей жизни работаешь сторожем на автосвалке, где твоя Ламборджини к тому времени валяется. Или мечтаешь о путешествиях, и рождаешься проводницей. Мы воображаем, что всё будет прекрасно, а получается жопа, в то время как куча приятных, но неизвестных нам возможностей проходит мимо - мы их профукиваем, гоняясь за левыми заморочками. Лучше уж не заморачиваться, а плыть на волнах космоса.
  Мора победоносно завертелась на ветке, аж листья посыпались.
  - Смотри, я - полтергейст! Космос не желает тебе зла, Тёмочка, ты сам себе злой Буратино. Скулишь, пердишь, себя запугиваешь .... Смотри, круто-то как кругом!
  - Круто, ага. Дико круто. Интересно, камни специально затачивают? А неколючие растения тут вообще есть, как в нормальных лесах? Травка, тропинки... если твоя мама регулярно карабкается в эту вашу церковь, то лично она на рай давно заработала. Не представляю, как старушки лезут туда с колясками и младенцами на костылях?
  Мора скорчила привычную гримаску, закатив глаза и поджав губы.
  - Старушки ездят на автобусе, но от моего дома до остановки километра три, потому что уроды понастроили заборов. Мне-то сейчас пофиг и на заборы, и на автобус, я куда угодно за меньше секунды могу попасть, только я от тела никуда не могу. Так что топай-топай. Вот чего ты нудишься? Гуляй, наслаждайся. Люди целый год копят, чтоб сюда приехать!
  - Сюда?! - брюзгливо переспросил Тёма. - Или всё же на пляж?
  - Мясо, понятно, жарится на пляже, чебуреки с пивасиком лопает, а я про людей говорю. Это же туристическая тропа! Её первобытные люди протоптали и белыми камнями выложили, чтоб в темноте светились. А видишь две красные полосочки, и в центре - белая? Это знак туристической федерации, при совке они ухаживали за маршрутами и водили экскурсии разной степени сложности. В горах было полно турбаз и лагерей, но сейчас почти все заброшены, тропы заросли, а туристов можно водить только отморозков на выживание. Вот Вадимчик водит. Пока был жив Горный Дед, он каждое лето расчищал тропинки, чтоб козам пастись. Возьмёт книгу и сидит на камне, самокрутки забивает, и козы его вокруг. Думаю, шмали тоже порядочно добавлял, судя по запаху и телегам, которые он гнал. Умер прошлой весной Горный Дед, так что скоро накроется у нашего Вадимчика его экстремальный бизнес, потому что не станет Вадимчик колючки мачете рубить, не на такого напали. Пользуйся возможностью, когда ещё такую красоту увидишь!
  Горы висели над Тёмой, недосягаемо-близкие, подёрнутые дымкой. Неподвижной точкой застыла в небе хищная птица. Обвитые плющом деревья сплетались ветками, образуя невероятные своды над камнями в подушечках мха, украшенных яркими цветочками. Внизу лежала долина, испещрённая едва различимыми домиками, выбеленная солнцем лента дороги петляла по ней среди оливковых рощ и виноградников.
  Но Тёма был не в том настроении, чтобы сдаваться.
  - Хотя бы джинсы нашла нормальные. А кеды почему не дала надеть?
  - Ой, всё, достал! Ты по жизни хоть какой-то позитив видишь? По морде вижу, нет, сплошь унылое говно.
  - Не вижу, - согласился Тёма. - Какой, в пень, позитив?! Пошлёт нас твой отец Иоанн, говорить не о чем, а даже если не пошлёт. Что он может? Экзорцизм мне устроить? Отлично, ты вернёшься в своё тело, а я... а я "пройду", самый подходящий для меня термин. И ладно бы просто "прошёл", хотя тоже обидно, так ведь как раз тогда самый гимор и начнётся! Какую религию ни возьми, на райские сады с гуриями я не тяну, и Билом Гейтсом не реинкарнируюсь. Даже миллиард лет в виде червяка это вряд ли изменит, а ты предлагаешь пейзажиками на позитиве любоваться. Ну а ты-то сама, свалишь ты даже в Москву или в Италию, но потом умрёшь, и...
  - ... и стану привидением, - крикнула Мора, взмывая в воздух. - Это же чистый восторг! Если б могла, тотчас бы свалила, занудствуй тут один... - Мора вихрем проделала круг победы над горами и морем и опустилась рядом с Тёмой, смерив его презрительным взглядом. - Руки и ноги мне напрочь изодрал, порвёшь юбку - пеняй на себя! Эх, если б не одежда, я бы крепко подумала, не подарить ли это тельце тебе. На хавке бы сколько сэкономила, на транспорте, ночевать тоже не надо, и на погоду покласть. Но ходить вечность в одних шортах я не готова, даже в любимых. А ещё мне не нравится, что я до сих пор не встретила других духов. Как ты думаешь, это потому, что я не совсем дух?
  - Спроси отца Иоанна, - посоветовал Тёма. - Могу ему передать, скажу, что внезапно стала медиумом, и теперь меня атакуют духи прямо пачками.
  - Не вздумай! - ощетинилась Мора. - Про маму забыл? Отец Иоанн не выдержит, ей расскажет, а мама такой шутки не перенесёт. Мало ей Машки чеканутой!
  
***
  Подъём кончился почти ровной площадкой. В зарослях ежевики прятался двухэтажный домик, ухитрявшийся выглядеть мрачно даже солнечным утром на фоне дубов, мелиссы и бесстыдно-голубого неба, впадающего в ещё более бесстыдно-голубое море. Тут дому здорово помогали бетонные стены в потёках многолетних дождей и мха, затворённые почерневшие ставни, а ещё ограда из ржавых прутьев по периметру первого этажа на довольно высоком цоколе. На второй этаж вела лестница, уже внутри ограды запертая кладбищенского вида калиткой, для достоверности образа обмотанной колючей проволокой. Если б дело происходило ночью, следовало бы ожидать голубоватого свечения и завывающих звуков. Тёма машинально отметил дерево с выдающейся веткой, клад искать (копать надо там, куда тень от ветки падает в полночь). Однако в доме обитали не только привидения: на верёвке болталось бельё, бродили крупные породистые куры, петух с радужным хвостом оглядел Тёму неодобрительно. Кошка в полосатой шубе открыла глаз и закрыла. Другая кошка, чёрная, последовала примеру первой. Из леса слышалось блеяние коз и бряцанье их колокольчиков.
  - Кто тут живёт? - спросил Тёма Мору. - Интересно, как часто они выбираются хотя бы в магазин?
  - Здесь живёт тётя Катя, у неё машина есть, - ответила Мора, - это нечто, копейка, последняя в городе, ей от деда досталась. Оставляет машину у подножья горы, а сама в гору с рюкзаком чапает. Этот дом тёти-Катин дед построил, партизан, герой, девять ранений, и все в бошку, полный улёт! Родные хотели сдать его в дурдом, потому что он был немного буйный, но он удрал в места боевой славы. У нас его ужас как уважали: герой, с ружьём, да ещё со справкой, что ему ничего не будет, если чё. Я его не видела, а к Машке он в школу приходил выступать на День Победы, в орденах по самые помидоры.
  Со склона спустилась рыжая собака в манишке и белых носках и уставилась на Тёму с настороженной серьёзностью. Следом показалась ещё собака, копия первой, но в одном носке, и тоже серьёзно посмотрела на Тёму, вспомнившего, что собаки вроде бы способны видеть привидения. Эти собаки Мору не видели - Тёма бы непременно разлаялся, заметь он в метре над землёй розоволосую девчонку. Третья собака так и поступила, её мохнатое, длинное, редкостно криволапое тело едва не разорвало от лая. Смотрел пёс, несомненно, в сторону Моры. Рыжие собаки визгливо присоединились, но лаяли на Тёму. Тёма сделал вывод, что собаки, как и люди, не все подряд медиумы.
  - Цыц все, - приказал хрипловатый голос, сразу не разберёшь, женский или мужской.
  Однако это оказалась женщина, видимо, та самая тётя Катя. Она будто с самого начала стояла в дверях дома, просто не сразу пожелала сделаться видимой. Собаки замолкли, предоставив хозяйке выяснять отношения с чужаками. У тётки был вполне подходящий вид для владелицы дома с привидением раненного партизана и собаки-медиума. Лет ей было от "слегка за тридцать" до "под пятьдесят". Высоченного роста, худющая, исчерна-загорелая. Могла бы быть ничего, если б не нервный тик и бельмо на левом глазу. Одета она была в шаровары под чёрным до пяток сарафаном с разрезами до подмышек и резиновые галоши на босу ногу - Морин стиль, только побрякушек больше. Седые дреды такой густоты Тёма видел только на фотографиях индийских любителей гигантских косяков. В дредах Катерины было гораздо больше бус, чем у йогов - это, и повязанный на голове шарф, делало её похожей на пирата Карибского моря. И взгляд был по-пиратски решительным. Немного мимо цели, как у перекурившего йога. В правой руке тётка держала здоровенные вилы.
  - Добрый день, - пискнул Тёма, услышал собственный голос, вспомнил, что теперь он девочка, и съёжился ещё больше.
  Тётка кивнула.
  - А я в церковь, на службу, - выдавил из себя Тёма. "Иду к бабушке, несу ей пирожок и горшочек масла".
  Катерина снова кивнула. Многозначительно, Тёма был в этом уверен. Рискнув всё же поднять глаза, он убедился в худшем: правый глаз тётки, голубой, не мигая, смотрел на него, а левый, с бельмом, на Мору.
  - До свидания, - выпалил Тёма и, задрав юбку, ринулся в кусты.
  На Тёмино счастье, он сразу выскочил на нужную тропинку, к тому же лезть в гору больше не потребовалось, вполне годная тропинка побежала вниз. Колючки сменились оливами, толстые птицы клевали фиолетовые ягоды с незнакомых Тёме кустов, пахло подвядшими на солнце травами, далеко внизу точки яхт казались приклеенными к иссиня-чёрному глянцу воды. Тёма получил возможность отдышаться, и с удивлением почувствовал, как в нём просыпается благодарность судьбе, родившаяся вчера ночью в городе у моря и несколько пришибленная семейными криками и утренним скалолазанием.
  - Почти пришли, - сообщила Мора. - Видишь колокольню?
  Тёма кивнул. Лес перешёл в кипарисовую аллею, в свою очередь перелившуюся в деревенскую улочку с совсем уже древними домиками и стенами, способными выдержать удар пушки. По совершенно невероятной причине в чаше из кипарисов и сосен над деревней плескалось море.
  - А тебе не показалось, что твоя тётя Катя тебя заметила? - вкрадчиво осведомился Тёма. - Я имею в виду, именно тебя. Её белый глаз так тебя и буравил.
  - Не парься, у тёти Кати дикое косоглазие, она одним глазом на тебя смотрела, а вторым в пространство, а там как раз я была. Её в глаз плюнул йог, она сама маме рассказывала, с тех пор она этим глазом не видит ни фига. Наши уроды зовут тётю Катю чокнутой, они реально всех, кто хоть капельку на них не похож, считают чокнутым, но тётя Катя чокнутая по-настоящему. Отсюда нормальные люди сбегают, роняя тапки, а тётя Катя, прикинь, гражданка США! Её ещё в детстве увезли, у неё всё было, всё, чего другие и понюхать не надеются, она фотомоделью крутой работала, по всему миру каталась, но ей в глаз плюнул йог, и наверно, у неё от этого поехала кукушка, хотя могла и вирус подхватить. Короче, притащилась тётя Катя к деду, который к тому времени помер, поселилась в его доме, жутко креативные феньки делает и туристам на пляже продаёт. Я прошлым летом так хотела серьги из окаменевших когтей ястреба, невероятное что-то, но, пока бабки копила, их купили, дико обидно! У меня есть её кольцо из лавы с кристаллом, дома покажу, хотя что ты в этом понимаешь! А ещё тётя Катя делает вкуснючий козий сыр, и творог. Мама меняет их на пирожки или варенье, у мамы пирожки есть чаще, чем деньги.
  - ...и одна из собак заметила, - настаивал Тёма, - которая длинная и кривоногая, она точно на тебя лаяла. В пространство собаки лают по-другому. Я в собаках разбираюсь, меня три раза кусали.
  - Ну и пусть, - равнодушно дёрнула плечом Мора. - Переводчиков с собачьего к нам пока не понаехало, так что не растреплет. Лучше венок поправь и юбку одёрни перед тем как в церковь заходить, чучело.
  
  

Катерина

  - А я привыкла думать, что они встречаются только в Индии, - сказала Катерина Чужому Псу и отщипнула ему кусок лепёшки с сыром.
  Бабар и Карна нарисовались под столом, вертя сабельными хвостами, оба поджарые, похожие на диких австралийских рыжих собак. На мордах - живейшее сочувствие: "Да-да, развелось невесть кого, а потом тапки пропадают, да". Катерина и их угостила лепёшкой.
   - Не примазывайтесь, ничего вы не видели, - проворчала она.
  Чужой Пёс чопорно поджал брыли.
  Он увязался за Катериной на набережной прошлой зимой, сам запрыгнул в машину, хотя впечатление домашней собаки никак не производил. Типичный местный "квазитакс": коренастый, мохнатый, редкой мощности голос и вывернутые наружу лапы. Одно ухо рыжее, другое - чёрное. Оборотной стороной наследственного рахита является рост интеллекта, когда учёные это докажут, люди наплюют на эстетику и полетят в космос. Решительно все одаривали пса замечаниями типа: "Феноменально уродливая псина!". Катерина отмахивалась, что пёс чужой, а он взял и прижился, но кличка "Чужой Пёс" так за ним и осталась. Катерина посчитала двойное имя признанием выдающихся способностей Пса - как бы имя и фамилия, или отчество.
  - В Индии их полно, - продолжила Катерина, как обычно, обращаясь к Чужому Псу (кошки жили на собственной волне, а юных собачьих лоботрясов тонкости географии и мифологии занимали мало). - В Европе не видела, не знаю, почему. Климат не тот?
  Катерина отпила травяного чаю и заела горьковатый вкус лепёшкой (три куска собакам).
  - Вот ведь поладили с Наташкой, как тебе это нравится?! Если их в самом деле в церковь понесло, то вот счастье отцу Иоанну привалило, жаль не по специальности. Бедняжка Света... Наташка ей и так скучать не давала, теперь это. Но я пас. Что я скажу? Нет, ну что?! "Светочка, не пугайся, но твоя дочь чуточку одержима веталой"?
  Они не были подругами - Катерина с детства предпочитала мальчиков (постарше). Но Света пекла вкуснейшие пироги, а варенье получалось у неё просто шедевральное. Катерина сладкое так и не освоила, ей больше удавались сыры, соленья и маринады. Со Светой было приятно посидеть за чайком... или не чайком. Расстроенная, Катерина встала, споткнулась о трофейный дедов чемодан, заменявший чайный столик, и едва успела подхватить чашку, остатки лепёшки достались Бабару с Карной.
  Чужой Пёс был выше дрязг из-за еды и сочувственно следил за расхаживающей по комнате хозяйкой. То, что её беспокоило, не понравилось и самому Псу. На кладбищах много чего водится, это известно последним тупицам вроде Карны и Бабара. Но чтоб рядом с Домом! Шерсть встопорщилась на холке у Пса.
  - Ой, Светочка, ты не знаешь, что такое ветала? - Катерина вскинула руки в картинном изумлении, так что многочисленные серьги в её ушах звякнули друг об друга. - Ай, да это такая тварь, вроде неприкаянного духа, живёт на кладбище, болтается на дереве вверх тормашками, бывают с крыльями, бывают без, бывают ещё с хвостами, длинными такими, но, если ночью по кладбищам не таскаться, они не опасные. Не расстраивайся ты так! Говорят, веталы знают прошлое и будущее, так что Наташка поднимется не хуже Джамили. Ну да, а чё такого, станет гадалкой, ты же переживала, что она работать не хочет? Вот и заработает, всем хватит, одевается она уже подходяще, плюс мордочка свеженькая, останется Джамиля без клиентов. А у тебя будут и дочка, и, гм, сыночек, в одном флаконе. Ты всё жалела, что не успела родить сыночка? Имеешь теперь. Ну как, успокоительно? - повернулась Катерина к Псу.
  Тот помотал мордой. Выражение у него было такое, точно помотал.
  - Не стану ничего говорить, - заявила псу Катерина, точно он настаивал поскорей бежать и рассказать всем. - Единственное, чего я добьюсь, так это того, что ещё один человек будет считать меня чокнутой тёткой.
  
  

Артём

  С церковного двора Тёма выскочил красный и вспотевший, погоняемый шипением Моры, как ему казалось, со всех сторон разом, точно Мора была не одна, а целый миллион.
  - Придурок! Какого хрена ты начал заливать про "пишу роман", надо было, объяснять, настаивать, чтобы он...
  "...вызвал скорую", - подумал Тёма угрюмо.
  Во дворе дома, где Тёма с мамой жили раньше, была церковь. Однажды туда пришла тётка, обычная, в платочке, но, когда зазвонили колокола, она принялась лаять нечеловеческим голосом, выть и рыть землю. Сбежались батюшки и бабки, вскоре тётку забрала скорая. От бабок Тёма с приятелем узнали, что тётка была бесноватая. Тёме тогда показалось нечестным, что батюшки сдали тётку врачам, а не взялись за бесов сами, как в фильме "Экзорцист".
  
  Отец Иоанн
  Отец Иоанн щурился вслед фигурке в съехавшим набок розовым венке. Он знал Наташу с рождения, сам её крестил. Хорошая девочка, только непоседливая, на занятиях отвлекалась. Отец Иоанн погладил бороду. Наташина мама Светлана была одной из его любимых прихожанок - бес уныния, отчаянно смущавший паству, да и отцу Иоанну частенько досаждавший, не имел приступа к Светлане, и тут отец Иоанн ей завидовал, был грех. Надо же, какой вдруг талант у Наташи! С профессиональной точки зрения отец Иоанн не мог одобрить сюжет с переселением душ, но, попадись ему такая книга в бытность подростком - прочёл бы с удовольствием. Кстати, о грехах. Тоскливо морщась, батюшка направился к "автомобилю", как почтительно звала тёща красный опель с подвязанной вервием правой дверью. Заднее стекло, помимо трещины, украшала табличка: "Какая жизнь, такая и машина". На водительском сидении отец Иоанн вдохнул воздуха, сосредотачиваясь. "Помолимся", - начал он. Молитвы в среднем хватало на полчаса небыстрой езды, после чего процедуру приходилось повторять. Зато отцу Иоанну не грозило быть закиданным помидорами, как отцу Марку, которому подарили мерседес. К священнику на мерседесе паства отнеслась без сочувствия. А ещё "такую и машину" можно было оставлять где угодно незапертой: без молитвы она не заводилась, и на запчасти была непригодна по причине ветхости и древности рода своего.
  
  

Мора

  Понятно, этот Тёма всё запортил, чего ещё ждать от убогого? Нёс отсебятину, приплёл зачем-то, что роман пишет, даже толком не смог изложить, о чём. Отец Иоанн, натурально, посмеялся и того, отпустил, сказал, что романы писать не грех. Хотя это он по доброте - пургу вроде той, что втирал ему Тёма, не то, что писать, думать грех. Не зря парень комплектует, с таким мировоззрением ему и на червяка рассчитывать нечего, точно родится этой, как её... в тапочках... диффузией.... Нет, инфузорией!
  - Да при чём тут роман? Что бы я ни говорил, не мог он нам поверить, ну подумай, вот что ему тогда делать? Святой водой нас поливать? Экзорцизмы читать, чтоб я при этом выл под потолком и блевал жуками? В общем, я б на месте твоего отца Иоанна до последнего не верил, просто чтоб не оказаться в идиотском положении.
  Этот неудачник ещё и оправдывался, вот наглость.
  - Ты и так в идиотском положении, - напомнила Мора, у которой появилась идея - Тёма подкинул своими "экзорцизмами". С отцом Иоанном не вышло, значит, надо попробовать с другого конца. А с другого конца самой авторитетной в городе считалась Джамиля.
  - Мы пойдём гадать на кофейной гуще! - радостно сообщила Тёме Мора.
  - Куда-куда?!
  Неловкие прыжки и медлительное передвижение собственного тела серьёзно расстраивали Мору. Разумеется, отчасти это из-за Тёмы, и всё же люди устроены ужасно неудобно, это замечаешь, только избавившись от тела. Неужели скоро опять придётся потеть, пыхтеть, поднимаясь в гору, натирать пятки, расчёсывать комариные укусы и всякое такое? Фу, печаль.
  - К Джамиле мы идём, к Джамиле, - объяснила Мора. - Она гадалка, к ней даже с Киева едут. Я давно хотела посмотреть, как Джамиля это делает, только повода не было, и лишних ста евро тоже. Сделай лицо попроще! Да, у Джамили сеанс - сто евро, а тут народ конкретный и бедный, чтоб сто евро зараз брать, надо быть Гендальфом и Сауроном в одном флаконе, чтоб морду не набили, если не сбудется. У мужа Вадимчиковой сестры брат слабоумный, там вся семейка такая, они его обычно запирают, а он под Новый Год в лес сбежал. Им даже менты сказали, что искать не станут, и чтоб к Джамиле шли - кому зимой ночью по горам охота лазать? А у нас, хотя не Москва, но зимой не фиг делать замёрзнуть, тем более в горах. Ну и Джамиля сразу сказала, что он в заброшенном санатории, там и нашли.
  - Это она в кофейной гуще про санаторий разглядела?
  Нет, ну вы посмотрите на него, он ещё фигуряет!
  - Нет, ну может тебя тогда в милицию отвести? - предложила Мора.
  - Лучше к Джамиле. А сто евро у нас уже появились?
  
  

Артём

  Дом Джамили выглядел скромно, разве что бросались в глаза прожекторы на вышках и гигантский вольер, где бродили аргентинский доги, "белые ангелы смерти". Хлев, курятник, гаражи и сад расползались по холму, образуя небольшое поместье, подъезд к которому был плотно забит машинами посетителей. Народ здесь собрался разношёрстный: суровые мужчины в джипе, несколько деревенских семейств на раздолбанных колымагах, дама в этнических тряпках (эту не пустили), безнадёжная в смысле замужества велосипедистка, старик на видавшем виды мопеде. Проторчать на солнцепёке пришлось часа четыре, и все четыре часа из самой страшной колымаги не зытыкаясь орал младенец.
  Мужик серьёзного телосложения и золотыми зубами при виде Моры дёрнул щекой, но допустил пред очи. Во дворе свисали вперемешку виноград и киви, стоял запах перезревших фруктов, и ещё один не мелкий мужик вылавливал листья из бассейна нежнейше-купоросного оттенка. У бассейна возились два черномазых упитанных мальчика и огненно-рыжая веснушчатая девочка.
  Изнутри хоромы соответствовали Тёминым почерпнутым из кино представлениям о борделях: шторы, полумрак, много бордового, золотого, ковров, и вазы по углам. С искусственными цветами. От этого в интерьер вторгались кладбищенские интонации - искусственные цветы Тёма прочно ассоциировал с похоронами. Также как кисти, бахрому и мраморные статуи девушек со склонёнными головами.
  Джамиля в собственном доме смахивала на уборщицу: линялые штаны, удивительно тонкая при таких ляжках и грудях талия, вязаная безрукавка, стоптанные тапочки поверх зелёных мужских носок. Ядовито-рыжие волосы стояли дыбом вокруг широкого белого лица с острыми скулами. Брови были также выкрашены в рыжий, на подбородке и под носом вились длинные седые волоски. Чуть раскосые глаза с припухшими мешочками, без малейшего признака пронзительности, разве что конъюнктивита или другой слезоточивой заразы. Мору (Тёма очень надеялся, что в смысле тела) Джамиля оглядела с обычным настороженно-неодобрительным выражением бабки с лавочки. Кроме дивана гаремного образца, на котором сидела Джамиля, сидений в комнате не было, и, чтобы поймать взгляд хозяйки, приходилось стоять как бы в полупоклоне. В целом Джамиля показалась Тёме на редкость стрёмной бабкой.
  - Здравствуйте, - неловко выдавил из себя он.
  - Добрый день, - неожиданно интеллигентным голосом вузовской преподавательницы поздоровалась Джамиля.
  - Какой столик, приколись! - восторженно шепнула Мора. - Мне б такой в комнату!
  При виде арабских затейливых букв на стоявшем перед Джамилей резном столике в Тёминой голове всплыло: "... никакой он не дядя, он злой Магрибский колдун. Мы, джины, давно его знаем".
  То ли у Джамили было много безработных родственников мужского пола, то ли она предпочитала мужской персонал объёмной конституции, но мужик, принёсший поднос с кофейной чашечкой на блюдце, гораздо уместней смотрелся бы в качестве охранника ночного клуба бля любителей боёв без правил, чем официанта.
  - Пэй, - приказал он Тёме.
  Тот залпом проглотил кофе, надо сказать, отличный, хоть и без сахара.
  - Ты, дэвочка, кофэ пыть прышла? - укорил мужик. - Кофэ пыть в кафэ хадыт нада.
  - Ты чего всю гущу выдул! - Морины бестелесные пальцы влепили Тёме подзатыльник.
  Едва заметным кивком Джамиля указала на столик, золотозубый почтительнейше опустил чашечку и удалился. Гущи в самом деле почти не осталось, Тёма облизнул губы. Джамиля повертела чашечку, перевернула, снова взяла-повертела, - сначала без энтузиазма, потом с возрастающим интересом. Сумрачно уставилась на Мору.
  - Я редко выхожу из дома, - кивнула она на правую, вытянутую вперёд ногу, перевязанную сомнительной чистоты бинтами. - Ты - Наташа, дочь Евгения Анатольевича?
  Тёма затеребил юбку, понял это и стал сам себе противен.
  - Ага, я. Наташа.
  Джамиля брякнула в колокольчик и велела охраннику-официанту ещё кофе. Вторую чашку Тёма едва пригубил. Нехитрые манипуляции с чашкой Джамиля проделала до крайности пристально и долго молчала.
  - Я помню Наташу, бойкая девочка, - сообщила она в конце концов. - А ты кто?
  - В каком смысле? - у Тёмы ком подступил к горлу и провалился в пятки. А ведь предупреждала Мора, что бабка крута.
  - Вот-вот, и мне интересно, кто он такой! - крикнула Мора. - Бабушка Джамиля, вы меня, меня можете видеть? Собаки могут, вдруг и вы тоже? Он моё тело украл!
  Однако Джамиля не обладала собачьей прозорливостью.
  - У меня проблема... - начал Тёма.
  - Должна тебя огорчить, но ты не туда пришёл, - покачала головой Джамиля. - Я гадаю только живым, с другими кофе не работает, а ты другой уже очень давно. Приятная новость: тебя скоро позовёт в гости женщина, иди и расскажи свою проблему ей. Только она у тебя не главная, она старая проблема. У тебя с полицией проблема.
  - Ну да, мы деньги украли, - покаялся Тёма. - Неужели в полицию заявят? Из-за ста евро?! Ведь родственники. Нет, это, наверно, мама меня в розыск объявила.
  - Нет у тебя мамы, - оборвала его Джамиля. - Я о другой милиции говорю, которая не от людей. Девчонку оставь в покое, с ней будут неприятности. Теперь идите, я всё сказала.
  - А ты у нас, дорогой, оказывается, покойник? - присвистнула Мора уважительно. - Мог бы и намекнуть, чего уж, я б прониклась.
  - Погодите, пожалуйста! - Тёма подошёл к дивану (в дверях немедленно нарисовался "официант"). - А вы... то есть кофе... Я точно знаю, что ещё вчера утром был жив! И мама у меня есть, и свидетели этого всего тоже есть, паспорт, прописка, трудовая книжка, всякое такое... Я бы точно знал, если б умер!
  Джамиля закусила губу.
  - Ты пререкаться со мной хочешь или знать правду?
  - У нас скандалных не лубят, - веско заметил "официант".
  Тёма отступил назад.
  - Хорошо-хорошо, только объясните, о какой вы полиции говорили?
  - И какие со мной проблемы, - вставила Мора. - Надоело, это и так все кругом долдонят, мы же всё-таки сто евро у мамы спёрли, имеем право что-то ещё услышать!
  - Полиция, - Джамиля помедлила. - Если делаешь то, чего нельзя, попадёшь туда, куда тебе не понравится.
  - В ад, что ли? - спросил Тёма слегка разочарованно.
  - Тебе видней, куда, - противно улыбнулась Джамиля. - Сначала увидишь чёрные пятна, краем глаза, потом и так. Это тебе будет знаком.
  Тёма нервно огляделся, но то ли милиция ещё не явилась, то ли не смог разобрать в темноте тёмных пятен. Он покосился на Мору, та мотнула головой - пятен она тоже не заметила.
  - Случаться начнёт всякое, - добавила Джамиля неохотно. - Нечего зря болтать, сам догадаешься.
  Тёма окончательно проникся сочувствием к атеистам, так отчаянно боровшимся с загробной жизнью. А народ, как всегда, всё неправильно понял.
  - Что я такого сделал, если я вообще ничего не делал?! - крикнул Тёма, уязвлённый несправедливостью мироздания. - Не брал я её тела, я ехал на работу, понимаете? Я, может, жениться собирался, родить детей и стать нормальным членом. И вдруг - бац! Даже маме позвонить не могу, той самой, которой нет.
  "Официант" аккуратно, но твёрдо подтолкнул Тёму к выходу. Сеанс чёрной магии на кофейной гуще был окончен.
  
  

Мора

  - Подумаешь, полиция! В прошлом году я пятьсот евро тиснула, и ничего, только поскандалили, так что это не мои и не из-за бабок, это тебя твоя мама в розыск подавать собирается. Раньше, чем через три дня, заявление не принимают, я знаю, меня разыскивали, когда я в Питер свалила, ну, с теми пятистами еврами. А твоей маме надо позвонить, чтоб шуму не поднимала. Только с переговорного пункта, на набережной, для туристов, сейчас номер определить плёвое дело, даже городской.
  - И что я бабским голосом скажу? - уныло поинтересовался Тёма.
  - Что угодно! Что ты - твоя новая девушка, вы махнули на море отдохнуть, и ты обязательно дозвонишься маме, когда протрезвеешь, а мобильник ты потерял. Тёма, или как там тебя, а ты мне мозги не паришь? У тебя мама точно есть? Лучше расскажи, как на самом деле. Даже если ты просто выжимаешь меня из тела, признайся, я хоть дёргаться перестану.
  Про "дёргаться перестану" Мора соврала. Чувствовала она себя очень странно: границы между ней и "всем остальным" делались всё более зыбкими. Уже не было очевидно, что между ней и, например, тем забором, существуют какие бы то ни было различия. Оделить собственные мысли от Тёминых становилось трудней с каждой минутой, тем более что у Тёмы вместо мыслей в области лба гнездился клубок страхов, а у самой Моры мыслей почти не осталось. Она отчаянно пыталась думать хотя бы о заборе, потому что была уверена, что, когда мысли кончатся, начать их думать заново не выйдет. Похоже, она погорячилась, пугая Тёму, что он "пройдёт", а выходило как раз наоборот. Бояться Мора не умела, вдобавок сейчас было сложно на чём-то сконцентрироваться. Дёргалась она единственно от обиды: в конце концов, у неё имелись планы, неясные, но интересные, а тут явился какой-то неудачник, к тому же дохлый, и жизнь коту под хвост. Нетушки, так не пойдёт!
  Тёма опустил густо обведённые чёрным Морины глаза.
  - Я бы на твоём месте тоже доверял Джамиле больше, чем мне, я бы кому угодно доверял бы больше! Но чтоб мне всю жизнь твою помаду лизать, если я понимаю, как оно вышло. Не крал я твоего тела, я, когда маленьким был, и то конфеты не таскал, стеснялся. Мама мне не покупала из-за диатеза, - добавил Тёма в припадке искренности. - Но, если Джамиля права, то она знает обо мне сильно больше, чем я сам, клянусь, по крайней мере, насчёт мамы могу доказать, идём в переговорный пункт! Кстати, ты какая-то совсем прозрачная, с трудом тебя различаю, слышу тоже не очень. И ещё вот, - Тёма смущённо поднял левую "Морину" руку, несколько раз сжав и разжав пальцы. - С тобой всё в порядке?
  - Нет, - досадливо призналась Мора. - Наверно, я "прохожу". Исчезаю в смысле.
  - Глупости не болтай! - выкрикнул Тёма любимую мамину фразу, ненавидимую им с детства. - Это просто голод.
  - Чего?
  - Голод. Мы проголодались, вот чего! Вчера толком поужинать не удалось, в церковь мы до завтрака ушли, потом по горам лазали, деньги крали и чёрной магией занимались. Я только ежевики немного съел в лесу и кофе у Джамили. При таких вводных у любого тела энергии на одну душу не хватит, не то, что на две, тем более у твоего.
  Мора приободрилась.
  - А может, ты и прав: есть я, кажется, хочу. Очень хочу. У меня в сумке кошелёк, должно хватить. На набережной моя любимая пиццерия.
  К морю спустились быстро, учитывая вечерний аншлаг и необходимость протискиваться сквозь толпу туристов, продавцов мороженого, сахарной ваты, ковыляющих заводных игрушек со стеклянными глазами, цыган и прочих бизнесменов, снимающих последние пенки с лета. Из кафешек пахло так, что мысль о единственной дозволенной бюджетом пицце казалась ударом судьбы, причём не только Тёме, готовому сожрать как минимум пятьдесят этих самых пицц. Мору тоже овладели гастрономические размышления. Или же ощущения. Не то чтобы гастрономические, но Мора не сомневалась, что они имеют отношение к утолению голода. Ощущения приобрели такую ясность и определённость, что Мора перестала сливаться с забором, и обида больше не была единственной причиной её существования.
  - Тёмочка, - вкрадчиво обратилась Мора к покойнику (Джамиля веников не вяжет, это знают все).
  - Слушай, а ты немного лучше видна. Тебе полегчало?
  - Ага, полегчало. Тёмочка, не мог бы ты аккуратненько дотронуться левой ручкой до спины вон того жирного бугая? Который закурил?
  - Это зачем?!
  Перепугался, дурак гомофобный, а ещё покойник. Блин.
  - Тёмочка, так надо, ну пожалуйста!
  - Я до мужиков со спины не дотрагиваюсь.
  - Но это же не ты, а я, и совсем незаметно. Там, где поясница, ну как бы случайно. Что тебе стоит, а мне правда очень надо!
  - Хорошо... бред какой-то. Он потный, как.... Мора, тебе...
  - ВАУ!!!!!!!!!! ДА МНЕ ОФИГЕННО! Теперь то же самое с тем красномордым, с чебуреком, быстро!
  - Но...
  - Делай, говорю!
  Вскоре согласие Тёмы не требовалось - левая рука не только вернулась в Морино распоряжение, но тащила за собой тело, точно собака хозяина на встречу с засевшим на верхней ветке сосны котом. Мору тянуло к полнокровным, желательно едящим или выпивающим экземплярам с красными лоснящимися лицами. Быстро коснуться точки чуть выше поясницы и провести рукой вниз, впитывая сок жизни. Море приходилось пробовать кое-что по части изменения сознания, однако вряд ли подобное наслаждение входило в число незаконных, и уж тем более дозволенных человеку. Что-то такое испытывали бы вампиры, если б существовали, хотя кто их, вампиров, знает - если есть такие, как Тёма, то почему не быть вампирам? "Я - вампир, - гордо и пьяно думала Мора. - Энергечический. Да я крутая!".
  Радостное возбуждение пронизало её существо, мир стал уютным и впервые - безопасным. Мора поразилась, до какой степени была всю жизнь напряжена, и как только она это выносила! А ведь она - признанная пофигистка, что же должны испытывать остальные люди? Море захотелось кричать во всю глотку, во что бы то ни стало открыть несчастненьким потрясающий способ расслабиться. Но желание облагодетельствовать человечество исчезло так же внезапно, как возникло, потому что человечество превратилось в скопище размытых силуэтов, и в центре каждого переливался алым сгусток тепла, предназначенный Море, чтобы сделать её сильней и радостней. Вселенная распалась на три составляющие: Мора - её суть и сердцевина, питательные комки энергии и лишённый смысла и красок фон. Мора бабочкой носилась от одного цветка к другому, слизывая пыльцу.... Вот, оказывается, в чём смысл кипежа вокруг аленького цветочка, а Мора-то по малолетству считала, что сказка глупая. Аленькие цветочки, как же круто!
  И вдруг летать перестало получаться. Ярость разорвала Мору, встряхнула, как стёклышки в детском калейдоскопе, и собрала назад (Мора не была уверена, что в прежнем порядке). Кайф чуточку ослаб, зато соображения прибавилось, а представившееся ей зрелище заставило Мору ненадолго забыть о праве на свободное питание в пространстве. Посреди безликого марева стояло её тело - бледная скорлупа с едва теплящимся розовым огоньком внутри, вокруг которого обвивалась темнота, и глядела на Мору из её собственного лица чужими глазами.
  - Совсем свихнулась?! - поинтересовалась темнота.
  Судя по положению, тело держалось правой рукой за что-то, не представляющее для Моры интереса и потому ею не различимое, но препятствующее движению.
  - Ах вот ты какой, Тёмочка! - удивлённо воскликнула Мора. - Да ты не какой-нибудь зомби, ты лютая бешеная нечисть!
  - Не ори, - ощерилась нечисть. - Люди собираются. Нас же в полицию загребут!
  - Люди?! Вот здорово! Люди, ау, вы меня слышите? Нечисть украла моё тело, помогите, а то и вас перекусает!
  "Скорей я перекусаю, энергетически", -- мелькнуло у Моры.
  К её восторгу оказалось, что теперь она может управлять не только рукой, но и левой половиной тела, чем Мора с успехом воспользовалась, размахивая этой половиной и хватаясь за что попало. Голосом она также овладела, так что наорала много чего касательно происков Тёмы и предсказаний Джамили, и, судя по слетавшимся со всех сторон огонькам-цветочкам, слушателей у неё было предостаточно.
  Смотреть, как топорщится нечисть, было прикольно, хотя Мору покоробил вид распускающихся из её собственной грудной клетки кожастых крыльев. Удалось бы дотянуться ещё хоть до нескольких этих, как их, человек, и нечисть покатилась бы из Мориного тела лесом. Жаль, человеки маячили, гады, на расстоянии, точно куры перед лисой в клетке. Всё же дела нечисти шли неважно - Мора уже ощущала пальцы правой ноги. Она поздравила себя с победой, предвкушая, как вытурит нечисть и накушается вдосталь, но нечисть опять всё испоганила. Бесплотный липкий хвост обвил Мору, скрутил и отбросил очень далеко от тела. Она успела заметить, как хвост ползёт к серебристой нити, связывающей Мору с телом, сдавливает....
  ... над Морой открылся люк, высоко-высоко, ослепительный и ужасно привлекательный, даже привлекательней аленьких цветочков и потасовки с нечистью. Машка постоянно твердила, что жизнь - жопа, так вот, значит, как выглядит выход из жопы, Машке бы понравилось. Мора потянулась было наверх...
  Э, нет, а нечисть пусть радуется?! Свернув выходу из жопы фигу, Мора рванулась назад, ладя оторвать нечисти её драный хвост. Которого на месте не оказалось, так что Мора скатилась назад к телу по серебряной ниточке, точно на роликах с горки.
  
  

Артём

  - Проблемы, веталик? - надменный с хрипотцой голос вывел Тёму из забытья, где тот пребывал непонятно сколько времени. Он отёр лицо, мокрое то ли от пота, то ли от выплеснутого на него ведра воды. Хотя вёдер ни у кого из очертившей вокруг него круг почтения толпы Тёма не заметил, в том числе и у пары милиционеров, старший из которых как раз пытался отодрать правую Морину руку от фонарного столба. Тёма попробовал разжать пальцы, и это почти сразу получилось, только пошевелить ими снова вряд ли удастся ближайшую неделю. Даже если не придётся накладывать гипс. С пристальным любопытством дебильного ребёнка Тёма обшарил глазами столб, рассчитывая найти там вмятины от собственной хватки и заранее этого стесняясь.
  - Как там тебя... - начал старший милиционер.
  - Наташка Шефер, - подсказал младший, Морин ровесник. - На нашей улице живёт, архитектора дочка. Её свояк у Карабановой в магазине админом работает.
  Старшего милиционера отчаянно смущал вопрос: тащить поганку в отделение, или барбухайку из психушки вызывать. Для такого маленького городка девчонка была заметной фигурой, тем более что недавно числилась в розыске за побег из дому и кражу. Однако с хулиганами и местными ворами малая не шлялась, на наркоте не попадалась, да и одеждой скорей походила на пациенток дурдома для престарелых, чем на дискотечных шалав.
  Старший милиционер поморщился на путаную розовую шевелюру.
  - Лет тебе сколько? - спросил он.
  - Двадцать семь, - ответил Тёма, радуясь, что в состоянии вспомнить такие подробности.
  - Дуришь, Натаха, - фыркнул ментёнок. - Девятнадцать ей, Егор Васильевич.
  - И чем же ты, Натаха, заправилась? - милиционер решил начать с наркотической версии. Время такое, нормальный алкаш скоро этой, рептилией станет, из красной книги.
  - Заправился? То есть заправилась, - поправился Тёма. Последнее, что он помнил, это как Мора взбесилась и начала бросаться на прохожих, остальное выпало из памяти, но Тёму мучило предчувствие, что было оно до крайности паршивым, настолько паршивым, что память отказывалась иметь с ним дело. - Да я даже не пила! - жалобно воскликнул Тёма и постарался пустить слезу. Не вышло.
  Милиционер всмотрелся в Морины зрачки, показавшиеся ему нормальными. Спиртным от девчонки не пахло. Значит, всё-таки барбухайка.
  - Так чего же ты тут устроила, дочка? - спросил милиционер, доставая телефон. - Бегаешь по улицам, ломаешь инвентарь, к туристам пристаёшь.
  - Она ещё в школе с придурью была, - встрял ментёнок. - А папаша её на психической женился, которая потом утопилась.
  - Ах ты, гад! - крикнула Мора. - Вот же ж гад! Да ты за девчонками в сортире подглядывал, и в раздевалке тоже! Ты ж меня в четвёртом классе лапал, извращенец!
  Она налетела на ментёнка, тот закачался, точно от ветра, и осел на асфальт. Это ему ещё повезло, что тело Тёма таки отвоевал, хоть и не знал, как. Но даже в качестве духа Мора неплохо влепила пацану.
  - А ну встать! - прикрикнул на ментёнка милиционер. - Твоих ещё фокусов не достаёт.
  Ментёнок поднялся, оторопело растирая щёку, несмотря на нападение призрака, носившую вполне вещественные следы кота (с нарощенными когтями).
  Милицейский палец ткнул в мобильный.
  - Это, поедешь с ними, там разберутся, - сказал он Тёме.
  - Гоша, оставь девушку в покое, - раздался из-за Тёминой спины всё тот же надменный хрипловатый голос. - Девушку бросил мальчик, я видела, как они выпивали и ссорились в подворотне.
  Тёма обернулся, столкнувшись лицом к лицу с давешней тётей Катей из лесу. Сказать точней, застрявший в Морином малорослом тельце Тёма упёрся взглядом в бесконечные ожерелья на груди тёти Кати.
  - Запаха алкоголя от неё нету, - пробурчал милиционер из чувства долга.
  - Гоша, вы прямо-таки нюхали у девушки во рту с вашим застарелым насморком? - величественно качнула дредами Катерина. - Давайте я отведу ребёнка домой, а вы отправитесь ловить жуликов и воров вместе с вашим помощником.
  - Как хочешь, Кать, - милиционер спрятал телефон в карман, - но в дурдоме её с фонарями ищут. Мишка, пошли! И вы расходитесь, граждане, всё в порядке.
  
  Светлана
  Повинуясь указаниям мужниных пальцев, Светлана оправила своему Евгению Анатольевичу подушки, чмокнула его в сухой пергаментный лоб и выключила свет. Страсть мужа к темноте расстраивала Светлану, любившую свет и всю жизнь просыпавшуюся с восходом солнца. Доктор сказал, что это ещё одно следствие необратимых изменений в коре головного мозга, как-то так. День окончен, можно немного отдохнуть. По скрипучему узкому коридорчику с неровными стенами Светлана прошла мимо Машиной с Пашей спальни в маленькую комнату, где никто не жил, включила лампу, достала дневник и записала обгрызенным у конца синим маркером: "В детстве мне кто-то говорил, что в будущем карандаши будут пластмассовые, я не очень верила, а вот гляди ж ты: через 50 лет нашла на улице. Очень странное чувство обнаружилось по просыпании сегодня утром. Я будто постепенно улетаю - на шаре (?) на крыльях (?) на облаке (?). Я ещё примерно то же, что и всегда, понимаю и даже могу. В чем-то могу даже больше, чем прежде, но всё как-то удаляется, будто оно не так уж и нужно, не так уж и важно. Это прекрасное ощущение. И то, что никому ничего не должна, и что мне ничего не нужно. Тишина и блаженство".
  За стеной расплакалась Дашенька, нетерпеливо и требовательно. Спрятав дневник в плетёный короб, поверх пухлой пачки предыдущих дневников, Светлана выскользнула из комнаты.
  
  

Катерина

  - Так веталы и выглядят, - подтвердила Катерина.
  Дымный ареол вокруг её головы шевельнулся. Табак Катерина курила самосадный, дым от трубки, смешанный с клубившимися по углам ароматическими палочками, неизбежно сделал бы воздух непригодным для дыхания, если б не открытые настежь окна и двери. Ветерок подлизывался к свечкам в банках и цветных стаканчиках, раздувал пёстрые занавески, перебирал бамбуковые, металлические и стеклянные ветряные мельницы, таскал из угла в угол клочки шерсти, ерошил паутину. Катерину не беспокоили линька и пауки: стоит ли жить на природе, если бегаешь от её проявлений. Лампочка качалась под потолком в бумажном коконе абажура. Из загробного мира со стены глядел дед-партизан, молодой, на вылинявшей гимнастёрке ордена висели густо, точно ожерелья Катерины, и электрические зайчики отскакивали от стекла, хранившего лик предка от мух.
  Катерина восседала на полу среди подушек, Тёма с Морой - на покрытом ковром матрасе (то есть Мора слегка в воздухе над матрасом). Тёма жадно глотал сырные лепёшки, заедая помидорами и луком. Продавшийся в городе чай Катерина не одобряла - настругать метлу в чайник и полезней, и дешевле. Свой чай Катерина собирала в горах. Разбираться в травах её научил дед, самостоятельно справлявшийся с последствиями войны после того, как от него отказались врачи. Возможно, травы не очень помогали от проблем с головой, но иммунитет у деда был отменный, да и Катерина на свой не жаловалась. К чаю полагались мёд и козье молоко. Сахар Катерина не одобряла так же, как и покупные чай, мясо, сигареты и многое другое (ветал и прочих кладбищенских обитателей в первую очередь).
  - Хвост... - стонал Тёма. - Вот уж это ей точно приглючилось!
  - Приглючилось! Ты им меня душил, дорогой, ну, не душил, а чуть нитку не оторвал, которая меня к телу привязывает, вот тут, - Мора показала, откуда у неё росла нитка. - Ты пытался меня убить, и нечего строить целку-невидимку.
  - Я пытался тебя успокоить! Ты же буйная была!
  - Ага, конкретно так успокоить, навсегда. Тётя Катя, вы верите в эту его такую удобную амнезию? По-моему, он нас тупо дурит!
  Катерина пожала костлявыми плечами, брякнули ожерелья.
  - Подумайте, Катерина Александровна, - взмолился Тёма, - не могу я быть веталой, у меня свидетельство о рождении, паспорт, и мама, и квартира, и.... А главное, я ни разу не умирал и в вашей Индии никогда не был! Я б помнил, если б такое случилось!
  - А у тебя амнезия, - противненьким голоском заметила Мора.
  - То, что я встречала ветал только в Индии, не значит, что вы не водитесь в других местах, - возразила Катерина. - Я по кладбищам принципиально не шарашусь, просто в Индии куда не плюнь, кого-нибудь сжигают, поэтому там веталы заметней. Ну а паспорт вообще ни при чём, в Москве даже гастарбайтеры на раз обзаводятся мамами, паспортами да квартирами.
  - Но у меня воспоминания детства, друзья... меня соседи с рождения знают! И в школе меня помнят, и воспитательницы в садике - это что, массовый самообман на мой счёт?
  - Так, - перебила Мора, - а твои друзья в Индии были? Кто-то заразился, других перезаражал... Или ты трахнул кого подозрительного, впрочем, это вряд ли.
  Из Тёминых знакомых в Индию ездили трое, но ничего необычного за ними после поездки не наблюдалось, если не считать, что один полгода страдал редким кишечным заболеванием, а другой сдал квартиру и уехал на Гоа заниматься йогой. Может, он?
  - Дураки вы, пионеры, - поморщилась Катерина. - Ветала не кишечная палочка, а кладбищенская нечисть. Веталами не заражаются и не рождаются, веталой можно стать в результате неправильной жизни, смерти или нарочно, если существо хочет избежать последующих воплощений и зависнуть в бардо смерти.
  Тёма и Мора переглянулись.
  - И как давно я там вишу? - спросил Тёма больше себя, чем Катерину.
  - В бардо смерти нет времени, - ответила Катерина, - так что имеет смысл говорить, как давно ты последний раз воплощался. Я хочу сказать, правильно воплощался. Мог десять тысяч лет назад, а мог... сколько тебе по паспорту?
  - Двадцать семь.
  Катерина подлила себе и ему чаю и добавила мёду в плоские глиняные тарелочки.
  - Сам вспомнишь, когда прекратишь скакать по чужим телам. Вот этот момент, кстати, меня гораздо сильней занимает! Веталы могут нападать на живых, с которыми от этого случаются шизофрения и выкидыши (в Индии беременные тётки до колик боятся ветал). Но вселяться в живые тела веталы не способны, только в трупы, именно этим они и знамениты, так что тут у вас, пионеры, лютый прокол и нарушение законов мироздания.
  - Не у нас, а у него, - поджала губки Мора. - А вдруг он всё же не ветала, а какая-нибудь другая дрянь?
  Правый, голубой и пронзительный глаз Катерины скользнул по Тёме. Левый, мутный и пустой, неподвижно изучал что-то внутри него.
  - Кого-кого, а веталу сложно с чем-то спутать, - бросила она между двумя затяжками дыма. - А ты чего с лица сбледнул? Что-то вспомнил?
  - Мама ездила в Индию... - голос у Тёмы охрип, то ли от полезного для иммунитета чая, то ли от страха, - ... в свадебное путешествие. На экскурсии ей стало плохо, доктора сказали, что будет выкидыш, но мама поправилась, и они с отцом вернулись в Москву. Я родился, отец уехал в Америку, но это уже другая история.... Неужели туристов по кладбищам водили?!
  - В Индии нет проблем ни с туристами, ни с веталами, и уж тем более с местами сожжения трупов, - сказала Катерина. - Ничего странного, если три эти сущности пересекаются. Думаю, что при вселении в эмбрион тебе память и срубило - такое происходит со всеми нами.
  Тёма ткнул в Мору обвиняющим пальцем.
  - Если у вас всё так ловко складывается, объясните, на фига меня в неё-то понесло?! Пускай я забыл тысячу-другую лет, но последние двадцать семь... хорошо, двадцать два года помню прекрасно. Меня устраивала моя жизнь! Хотите - верьте, хотите - нет, вчера я честно ехал на работу, собираясь вечером выпить пивка с Анькой и пересмотреть "Джонни Мнемоника". Вот это вот всё в мои планы точно не входило! - добавил Тёма, очертив чашкой символический круг отчаяния, вместивший дом партизана, Катерину, сырные лепёшки и призрак Моры на потолке.
  - А может, быть веталой не так уж круто? - спросила Мора.
  Алая волна воспоминаний накрыла её. По всему выходило наоборот: быть веталой очень и очень круто.
  - Или ты, Тёмочка, такой дятел, что чего-то перепутал! - нашлась Мора.
  - Но больше всего мне интересно, где сейчас моё тело, - вздохнул Тёма.
  Катерина переместила из правого угла рта в левый тонкую длинную трубку тёмного дерева.
  - Про тело спроси у его нового хозяина, хотя велика вероятность, что и него тоже отшибло память. Тогда он зависает в больничке с амнезией, пока менты ищут твоих родственников и факты биографии. Мама наверняка подала тебя в розыск, то есть подаст спустя трое суток после исчезновения, вот она тебя назад и получит, и будет иметь Тёму номер два.
  Тёма с трудом расклеил губы.
  - Хозяина? Это вы про кого?
  - Если память в порядке, - рассуждала Катерина, - всё равно мог притвориться, что потерял. Я бы притворилась. Никогда не стоит пренебрегать легальным статусом, пионеры. Вернули бы меня родственникам, а уже на месте я б решила, продолжать с ними тусить для конспирации или достаточно отвалить с документами.
  - Да кто он?! -взвизгнул Тёма. - Вы так расписываете, точно с ним знакомы.
  - "Логика", слышал такое слово? Ты раз десять упомянул, как воняло от того бомжа в метро, а он правильно вонял, так как у него было законно мёртвое тело (судя по всему, не сильно свежее). Тётки на станции решили, что бомж умер, но их это не заинтересовало: подумаешь, ещё один бомж, вызвали труповозку, и делов. Меньше всего им, да и мне, могло стукнуть в голову, что по Московскому метро бродит ветала.
  - Ветала? - повторил за ней Тёма. - В метро?
  Катерина подмигнула Тёме здоровым глазом.
  - Почему нет? Как выяснилось, мы многого не знаем. Метро часто прокладывали через места захоронений, многие станции соединяют действующие кладбища. Ещё один момент: будь ты, Тёма, правильным живым Тёмой, думаю, максимум, что бы тебе угрожало при встрече с веталой - дебют шизофрении. А так вор у вора дубинку украл. Только учти, это всё мои личные домыслы.
  - Очень правдоподобные, - кивнул Тёма печально.
  - А я? - напомнила о себе Мора. - Я нормальная и живая...
  - Заметная ты больно, Наташка, вот Тёма тебя заметил, как только его выперли из тела, и воспользовался. Не исключено, что веталы могут вселяться в живых, но имеют вескую причину этого не делать. Кармическая полиция, например. Любая полиция закрывает глаза на мелкие делишки, но в серьёзных случаях ей приходится реагировать, и тут бродяжкам, дауншифтерам и прочим хиппи прилетает разом за всё плюс столько же сверху, чтоб другим неповадно было.
  От размытого силуэта печки в углу отделилось нечто, повозилось, борясь с сопротивлением реальности, обрело смутно-собачьи очертания и растворилось в тени. Бабар и Карна, как ни в чём не бывало, сверлили сыр на столе взглядами, полными слёз и надежды, только Чужой Пёс выразил недовольство коротким рыком.
  Тёма вскочил.
  - Что это? За печкой!
  Катерина строго на него посмотрела, потом на собак и снова на Тёму.
  - Тебе Джамиля обещала чёрные пятна? Привыкай.
  "Мне жалко веталу, - думала Катерина, - мне! Обалдеть!".
   - Хочешь дельный совет? - спросила она.
  Тёма кивнул. Мора глядела на него, как смотрят дети на ребёнка, которому предстоит визит к зубному врачу.
  - Срочно выбирайся из Наташки. Дело не только в том, что двое на одно тело - более чем достаточно, чтобы привлечь внимание к твоей и без того сомнительной персоне. Вы развлекаетесь уже второй день, а третий станет для Наташки последним. После трёх дней вне тела души уходят за точку невозврата.
  - Это как?! - взмыла над матрасом Мора.
  - Ты умрёшь. Послушай, никто из нас этого не хочет. Тёма, кстати, больше всех не хочет, потому что самые большие проблемы будут у него. Наташка, брысь на место и не истери. Мы все умрём, это никакой не сюрприз, важно, что происходит до и после. А у Тёмы по обоим пунктам вот такой огромный, жирный вопрос даже без убийства тебя, которого не будет, ведь Тёма освободит твоё тело прямо сейчас.
  - Нет, я, конечно... - начал Тёма и сбился, - Мора, я... Чтоб вы себе не напридумывали, я не по этой части! Только я не знаю, как выйти из тела.
  - Для этого нужна тренировка или особый склад характера, не то давно бы все ото всюду повыскакивали, - заметила Катерина. - Вот если удастся раздобыть покойника, может сработать инстинкт.
  Тёма бросил на неё укоряющий взгляд.
  - Катерина Александровна, вы предлагаете пойти и раскопать могилу?
  - Зачем такой экстрим? - неожиданно спокойно возразила Мора. - У меня приятель санитаром в морге работает, завтра - его смена, пойдём и выберем, из холодильника. Там их даже моют.
  - Ну, раз моют... - Тёма в отчаянии повернулся к Катерине. - А если с Морой будет порядок, как вы думаете, меня оставят в покое? Правда, существовать в трупах я не собираюсь, мне бы своё тело назад получить. Если вы правы, всего-то и надо вернуться в Москву да подождать, пока маме привезут этого как бы потерявшего память урода! - кулаки у Тёмы сжались так, что Морины когти расцарапали ладони.
  Катерина задумчиво пососала трубку.
  - Насколько я знаю, ментов любого уровня слабо заботят категории вроде "справедливость" и "наказание", их функция - поддержание порядка. На очередного никчёмного хипаря они с удовольствием забивают, так что попробуй, вдруг прокатит.
  Рядом с фотографией деда-партизана висел календарь с девушкой рыжевато-русоволосой и голубоглазой. Смуглое тело едва прикрывала жилетка из затейливого меха. Цветок в пухлых презрительных губах, тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год цвета радуги. Над календарём были прибиты к стене засушенный венок и плюшевый мишка. Гвозди в мишкину грудь вколотили основательно, крест-накрест, точно вбивавший их имел основания опасаться мишкиного восстания из небытия. На протяжении всего разговора Тёма пугливо косился на инсталляцию.
  - Это дедова работа, - усмехнулась Катерина.
  - Вашего деда, который партизан?
  - Его самого. Меня на море каждое лето возили, чтобы реже простужалась. Мишутка лет сорок тут живёт, и венок, наверно, тоже мой, а календарь я деду из Франции прислала, ещё когда моделью работала. Надо снять, покупатели неправильно понимают, но гвозди огромные, начнёшь шевелить - полдома рухнет. Иногда я думаю, что дед меня нарочно к своей хибаре приколотил. Колдун был у меня дедушка, психи многие колдуют.
  Покидая гостеприимный домик колдуна-партизана, Тёма поинтересовался:
  - Катерина Александровна, а почему кармическая полиция имеет форму собаки?
  Катерина приподняла бровь.
  - Твоя полиция, тебе лучше знать. Успехов, залетай, если что.
  
  

Мария

  - Зная, что в доме вор, глупо держать там хоть какую-то наличность! Тётя Света, я вам сто раз говорила, неужто банка под боком нет?!
  - Класть в банк сто евро как-то неловко... - заметила Светлана, - и потом, мы собирали их почти год. Кроме того, я не считаю Наташу воровкой.
  - На самом деле она Белоснежка, - Маша яростно одёрнула футболку, застиранная ткань треснула по всему переду. - Ну вот, вот.... Да провались оно!
  Сдёрнув майку, Маша швырнула её в угол. Двенадцатилетний Макс опустил глаза.
  - Чего уставились?! - крикнула Маша на сыновей. - Заняться нечем? Попробуйте для разнообразия уроки сделать, завтра снова пар нахватаете, колышники.
  - Маша, успокойся, - попросила Светлана. - Идите, ребята, действительно не до вас.
  - Наташку посадят в тюрьму, да? - спросил Никита, за свои девять лет неоднократно пойманный на тыренье мелочи по карманам. В голосе ребёнка звучало праведное злорадство.
  - Пошёл вон, дурак! - Маша захлопнула дверь маленькой комнаты, где никто не жил, а на столе лежала старая Светланина сумочка, хранилище семейных финансов - увы, пустое. Пока был в силе Евгений Анатольевич, финансы, в те времена имевшие право называться финансами, обитали в секретере у него в кабинете. Но вот уже четыре года как обросшие кавычками "финансы" перебрались вслед за Светланой в маленькую комнату, где никто не жил.
  - Я прошу тебя перестать называть сестру воровкой, да ещё при детях, - твёрдо произнесла Светлана.
  - Тот, кто ворует, называется вором, вы же учительница русского языка, нет? Или это как-то ещё называется?
  - Надо поговорить с самой Наташей, - сказала Светлана. - Возможно, она не виновата, а деньги...
  - Вы намекаете, что их взяли мальчишки?
  - Что ты, Маша, мне такое в голову не приходило...
  - Мне приходило, - скривила рот Маша. - Но нет, Никитка пока выше медяков не летает, а Макс честный, прямо как неродной. Маленький был, совсем врать не мог, и сейчас краснеет. А с Наташкой я обязательно поговорю, если только она снова не сбежала.
  - На стольник далеко не убежит, - вставил вернувшийся домой с работы Вадим. - Перестань, Маш, не те деньги, чтоб майки рвать. На пацанов наорала...
  Он попробовал обнять жену, но та разъярённой кошкой отскочила к окну, и Вадимова рука повисла в воздухе. Всё же он не мог не любоваться Машей в ореоле лампочки, стройной, пышноволосой, увеличившаяся, наконец, после Дашиного рождения грудь вываливалась из ставшего тесным лифчика, сведённые брови дугами над потемневшими от ненависти глазами.
  - Я вам скажу, если б я была уверена, что она окончательно отвалит - то есть навсегда, - да я бы сама ей эти сто евро дала! Кредит бы взяла и ей дала, чтоб эту наглую морду не видеть. Только никуда она не делась, я вас умоляю, погуляет и вернётся, и снова будет тырить, что гвоздями не приколочено. Не работать же ей идти!
  - Ты тоже не работаешь, - заметила Светлана тихо.
  Маша взглянула на неё, как на внезапно разговорившуюся белочку.
  - Я?!
  - Ты, Маша.
  - О да, я не работаю. Если б вы в своё время согласились оставить вашу ненаглядную школу, где получали целых три копейки, и посидеть с Максом, я бы поехала учиться и со временем всех нас вытянула из этой дыры. Но вы у нас герой-педагог, незаменимый кадр, запихнули меня с папой в этот бухгалтерский колледж! А теперь вы всё равно зависли дома, и я с вами за компанию, кому я нужна с тремя детями и двухмесячным стажем по специальности, в которой ни фига не петрю?! Вот я и не работаю, правильно говорите. Дети, халупа эта, готовка, уборка, папа, целыми днями отдыхаю, аж соскучилась. И деньги в прошлом году я увела, и в Питер на них сгоняла тоже я, чего уж, и эти сто евро - снова моя работа, туфли захотелось, а то четыре года трусов новых купить не могу. Кстати, о детях. Как, мне, спрашивается, объяснять Никите, что воровать плохо, когда у него перед глазами взрослая воровка, с которой нянькается вся семья?
  - А тебе не кажется, что мальчику прежде всего не хватает любви матери? - спросила Светлана.
  - Их классная сказала, что ему не хватает карманных денег, - процедила Маша. - Одноклассники после уроков покупают всякую ерунду в палатке у школы, а у него никогда мелочи нет.
  - У Макса тоже нет денег, - возразила Светлана, - у него единственного в классе нет мобильного телефона, он мне рассказывал, но он не ворует. Макс - почти взрослый человек со сформировавшимися принципами, а Никита - ребёнок. Дело не в деньгах. Проблемы детей - это всегда отражение проблем родителей. Ребёнку важна гармония в семье и, прежде всего, любовь и внимание матери...
  Маша демонически расхохоталась.
  - Тогда вы Наташку прямо ну очень невзлюбили с рождения, она ведь у вас всё подчистую второй раз выгребает! Не иначе как от недостатка внимания в детстве.
  - Допускаю, что я не давала Наташе столько любви, сколько было нужно, - снова опустила глаза Светлана. - И тебе, Маша, тоже.
  - Давайте договоримся, что у нас работаю я, и этого достаточно, - выступил вперёд Вадим, - никто не голодает, все живы, так что пойдёмте выпьем чайку. Вернётся Наташка, всыплем ей и отправим торговать шаурмой с котятами, я с Фаатом сегодня говорил - Альбина скоро родит, нужна продавщица на её место. Отработает Наташка эти несчастные сто евро.
  - Несчастные? - взвилась Маша. - Это ты несчастный! Чаю захотелось? Чай кончился, потерпи до утра, на так называемой работе попьёшь. Заодно поешь, раз денег не платят. Насчёт того, как у нас никто не голодает, то меня задолбало давать крюк в обход ларька. По месяцу расплатиться не можем, Рита сказала, что хозяин запретил давать мне в долг, всё, мы в полной опе!
  - С зарплаты отдадим, - пожал плечами Вадим. - Рита тебя каждый месяц пугает. А чаю я с работы принесу.
  - Ты бы денег оттуда принёс, как раз автомастер заходил, спрашивал, когда долг вернём. Я для этого в тёти-Светины закрома и полезла: папе на похороны фиолетово, всё равно сто евро хватит только чтоб в пакете где-нибудь закопать, думала хоть часть долга вернуть, четыре месяца ждёт человек. И тут сюрприз! Молчи, не смей говорить, я за себя не ручаюсь. В одном ты прав - вернётся Наташка, я лично расцарапаю ей рожу и выставлю за порог, хватит. Пускай отправляется к Фаату и живёт у него в подсобке вместо Альбины, проворуется там - сядет по-взрослому.
  - Ты не имеешь права выгонять Наташу из её дома, - очень спокойно произнесла Светлана. - Наташа - такой же член этой семьи, как мы все.
  - Нет, - отрезала Маша. - Члены семьи последние деньги из дома не тянут. Много она внесла, когда мороженым торговала? Ни копья, на Москву и на тряпки свои вонючие откладывала. Но я от неё ничего и не хочу, лишь бы убралась с глаз долой.
  
  

Артём

  В том, что девчонки дерутся жёстче парней, Тёма убедился в начальной школе, когда первая любовь сломала ему руку дверью туалета. Дело в размерах. Мелкие собачонки кусачие именно потому, что каждый бой может стать для собачонки последним, в таких условиях лёгкого перестараться с самообороной. За последнее время Тёма сильно проникся проблемами маленьких собачек: в Морином тельце он постоянно ощущал не то чтобы страх, но опасения относительно тёмных пустынных переулков и... в общем, мужиков. Такие опасения прилично отравляют жизнь, не удивительно, что бабы такие нервозные.
  Но нервность и буйная психопатия всё-таки разные вещи, Тёма имел опыт маминых истерик, да и подружки ему попадались скандальные, однако к нападению фурии Тёма оказался не готов. И ведь на ровном месте, только в дом зашёл, - то есть Мора только зашла, а эта как напрыгнет, как завопит... держали бы на привязи держать, раз не лечат! Выручили инстинкты тела, привычно ломанувшегося в комнату Моры и быстро там забаррикадировавшегося.
  - Чего на неё нашло, не знаешь? - сопел Тёма, вытирая кровь со щеки.
  Мора передёрнула плечиками с подоконника.
  - Про сто евро, небось, узнала, а ты как думаешь, чего? Вот блин, не ожидала, что так быстро заметит, они в эту сумку почти не заглядывают, типа копят ...
  - Ты не предупреждала, что у тебя сестра с прибабахом!
  - А сам вчера не догадался? У Машки мать была шиза, не по приколу, а по-настоящему: в дурке лежала, ей лекарства прописали, но она бросила их пить, они ей стихи писать мешали. Только без лекарств она утопилась, и зря - читала я эти стишки, вот ей же ей, лучше б лечилась. Ну вот, а моя мама была у Машки классной, ну, папочка... он знаешь, какой был до инсульта - Мора щёлкнула пальцами и причмокнула. - У папы этих тёлок было... и жена в Питере, сын сейчас уже взрослый дядька, интересно познакомиться, брат всё-таки. Ха, если б не Машка, я бы вряд ли родилась: уверена, мама с папой поженились на почве совместного страдания от Машки. Хотя мама на двадцать три года моложе папочки, учительницы всё же не его стиль, а страдание сближает! Да расслабься, дверь антикварная, её только выпилить можно. Скоро Машка утихнет, а мы с утра пораньше свалим. Если Машке на глаза не попадаться, она не опасная.
  В дверь постучали. На этот раз именно постучали, а не попытались вышибить её тараном.
  - Открой, Наташ, - попросил Вадим, - Я один.
  - Шли его лесом! - приказала Мора. - Если Машку не напустит, то попрёками достанет, и мама присоединится.
  - Чего им всем надо-то? - страдал Тёма. Щека распухла и ужасно ныла, да и ладонь правой руки выглядела так, точно на ней долго висел кот.
  - Сто евро надо, дорогой!
  - Я открою, - сказал Тёма.
  - Не смей!
  - Открой, Наташ, ну что я за дверью стою.
  - Не открывай!
  - Это уже свинство, спёрли бабки, так давай хотя бы обсудим, - сказал Тёма.
  Мора заёрзала на подоконнике.
  - А что там обсуждать? Или ты собираешься их вернуть?
  - Ну в целом да, когда доберусь до тела и всякое такое, сделаю перевод.
  - Осталось объяснить это Вадимчику! Ладно, всё равно не отвяжется, он настырный. Дверь отворяй на самую маленькую щёлочку, тащи его внутрь и сразу же запирайся, ясно? А то Машка мне ноут раскокает, она давно грозится.
  Щёлкнув замком, Тёма принялся соображать, хватит ли получившейся щели, чтобы втащить Вадима, но нечто сокрушительной силы ударило Вадима в спину, вколотив в комнату. Тёму сильно тряхнуло, падая, он заглянул в растерянные Вадимовы глаза...
  - А-а-а-а чокнутая, отвали от меня! - заверещал голос, который Тёма уже начал считать своим.
  - Ты...... дрянь... дрянь... выметайся, слышишь, чтоб твоей ноги не.... На этот раз ты у меня пробкой, пробкой....
  Кажется, голос Светланы Михайловны вскрикнул:
  - Маша!
  - Отойдите, тётя Света! - рычала фурия.
  - Маша! Вадим, помоги, ей надо пустырника дать...
  - Мама! - взвизгнул кто-то голосом Моры, и Тёма мог поклясться, что это не он. - Мама, забери её, ай, она меня... Мама! Вадимчик, убери от меня эту....
  Мора в разорванном чёрном платье стояла на кровати в обнимку с ноутбуком, закрывая его от голой и ужасной, вырывающейся из рук тёти Светы Маши. Все трое взывали к Вадиму, почему-то глядя при этом на Тёму. Тот заозирался - Вадима не было. Тёма лежал на развалинах компьютерного креслица, на плече висела настольная лампа, а на шее, в виде бус, сложная конструкция из кукольных черепов и колокольчиков, которую Тёма тут же с омерзением сорвал. И заметил, что вытянутые перед ним ноги - вполне мужские ноги в шортах и шлёпках. Тёма оглядел руки: приятная новость - они снова были мужскими, новость неприятная - они не были Тёмиными. Гораздо мускулистей, загорелей и, если на то пошло, худей. Рядом с большим пальцем был вытатуирован якорь. Догадка обрушилась на Тёму вместе с ноутбуком, который Маша всё же умудрилась отнять у Моры. Тёма поймал технику, пожертвовав при этом манёвре настольной лампой.
  - Спасибо, Вадимчик, только ей не отдавай! - крикнула Мора. - Я тебе всю жизнь машину мыть буду, клянуся!
  Тёма в ужасе заозирался в поисках призрак Вадима. Вот же ж блин, опять, но как?! Вдруг это действительно заразно? Так Тёма скоро во всех членах семьи перебывает, точно вирус гриппа, а потом в жителях всего города... и где Вадим? Вопросительно взглянув на Тёму, Мора глупо вытянула руки, пару раз хлопнула в ладоши и дёрнула себя за нос. Кажется, до Моры дошло, что тело вернулось в её полное распоряжение, однако утрата бдительности обернулась для неё фингалом. Мора с визгом вцепилась в Машину гриву, одновременно целя коленом ей в подбородок.
  - Вадим! - молила тётя Света.
  Тёма для пробы подал голос.
  - Да, я Вадим, я сейчас их разниму, не волнуйтесь, пожалуйста. У вас нет огнетушителя?
  Связываться с Машей он не рискнул, не только опасаясь приписываемой психам немеряной силищи, но смущаясь её влажной упругой наготы. Выждав момент, Тёма подхватил Мору с кровати, втолкнул в платяной шкаф и заслонил собою дверь.
  - Отойди... - рявкнула Маша, задыхаясь не то от злости, не то оттого, что по дороге к шкафу Мора успела засветить ей пяткой в грудь.
  Вчерашний день был переполнен дерьмом, и сегодняшний прошёл точно также. Под Машиной босой пяткой Тёма увидел чёрное пятно, ползущее к нему проворной извивающейся лентой.
  - Перестань орать и вали отсюда, истеричка! - услышал себя Тёма. - Светлана... Яковлевна, вы тоже уйдите, пожалуйста.
  Маша замерла, её лицо приняло почти нормальное выражение, она молча развернулась и ушла. Светлана Яковлевна отправилась за ней, благодарно Тёме с порога. Из шкафа раздалось кошачье шебуршание.
  - Эй, они что ли, ушли? Выпусти меня!
  Тёма посторонился, не спуская глаз с валявшегося на полу оторванного рукава Мориного платья.
  - А, вот ты чего? - хмыкнула Мора. - Опять пятна глючатся? Слушай, у меня всякие пятна постоянно перед глазами бегают! Ну, краем глаза вижу, знаешь, что-то пробежало, а ничего нету, оптический обман, с каждым бывает.
  Мора скользнула к двери и защёлкнула замок.
  - Вот же тварь, ну тварь... - проскулила она, роясь в сумочке. - Даже монетки нет! Пошарь у Вадима в штанах, может, там? Нет? Ясен пень, чтоб у Вадима водились монеты.... Хрен с ним, намажу завтра смоки айс. А тебе идёт быть Вадимом, уписаться можно! У меня идея: трахни Машку! Ну трахни! Вдруг это её хоть чуточку успокоит.
  - Не болтай, - буркнул Тёма. Вместо монет он обнаружил почти полную пачку сигарет и с наслаждением затянулся. Мора требовательно к нему потянулась.
  - Дай! Какую же пакость вечно смолит Вадим! Машка раньше совсем другая была, стильная, загадочная, я так ей завидовала, а она от меня запиралась и музыку слушала, понятно, я мелкая была. Я и шмотками из-за Машки увлеклась, знаешь, как она круто одевалась до того, как за Вадима вышла? Не поверишь, у нас тогда бабла было, как у дурака фантиков. Это сейчас Машка в конец распустилась, уверена, Вадим её не трахает, от этого половина проблем. Хотя... ты на себя в зеркало посмотри, разве с таким лицом можно трахаться?
  - У них вроде трое детей, - напомнил Тёма, но в зеркало покосился. Несмотря на спортивное сложение, Вадим не производил впечатления полового гиганта. Правда, в своём виде Тёма такого впечатления тем более не производил. Бред несёт Мора.
  - Три раза трахнул - трое детей. Отодри её во все дыры! Эх, кому я говорю...
  Мора стояла на том же месте, где недавно Маша, руки в боки, тоже босая и даже ногой на проклятый рукав наступила. Тёма выхватил из-под крошечной ступни чёрную тряпку и бросил в шкаф.
  - Ай! Кончай уже дурковать с этими пятнами, лучше скажи, когда у тебя последний раз была девушка?
  - Не твоё дело.
  - Понятно, не светит Машке ночь страсти, вот непруха.
  Раздался тихий вежливый стук. Тёма вскочил с кровати, Мора невольно за него отступила.
  - Вадим, я напоила Машу настойкой пиона, и она пошла спать. Просила передать, чтобы ты отвёз мусор на помойку, действительно попахивает, и во дворе бак тоже забит, - донёсся голос Светланы. - У вас всё в порядке? Мне можно войти?
  - Конечно, мамочка, сейчас открою, - ответила Мора, толкнув Тёму к выходу. - Иди давай.
  - Я не умею водить, - запаниковал Тёма.
  - Я умею. В машине посиди, я маму успокою и тогда в окно вылезу.
  
  
***
  Рыская передом и подёргиваясь, вишнёвая машина петляла по узким проулкам между шарахавшимися в свете фар котами и оградами.
  - Сказала маме правду, делов то!
  - Правду? - ахнул Тёма. - Про... меня и про...
  - Ну ты уже совсем! Я сказала, что отдала сто евро Джамиле. Соседи всё равно разболтают, что я туда ходила.
  - И как отреагировала Светлана Яковлевна? - иронически поинтересовался Тёма.
  - Да никак. А чо, ну я поревела, толкнула историю, как меня в Москве цыганка прокляла, вот я и побежала к Джамиле - проверять, помру или обойдётся. Мама цыганок до колик боится, так что нормально она всё восприняла. Машка, та да, той лучше неделю не попадаться, то есть мне, а вот тебе.... - Мора мерзко хихикнула, - тебе, дорогой, предстоит супружеская ночь.
  - Хватит, - взмолился Тёма, слабо представлявший ночёвку в одной комнате с Машей, особенно если та узнает, во что Мора превратила автомобиль. - Смотри на дорогу! Фару выбила, то один забор цепляешь, то другой, и машина у тебя ревёт и трясётся, это нормально?
  - Не нормально, - бормотала Мора, воюя с рулём, - мотор менять надо, но дешевле новую машину купить. Альфа Ромео, чтоб её, коллекционный экземпляр! Папочка, блин, любитель антиквариата. Обычно она не сильно ревёт, если на первой передаче не ездить, но папа меня только до первой успел научить. В гору надо на первой, а тут всюду горы, так что расслабься.
  - А поворачивать тебя папа не успел научить?
  - Ты зато много умеешь! Не ты ли тельняшку на заду драл, что не знаешь, как тела захватывать?! И вообще, тебе же трупы полагаются, нет? Так какого же ты Вадимчика поимел? Правда, папа всегда называл Вадимчика "живым трупом", но он точно не вот это вот имел в виду! Короче, дорогой, признайся, что ты извращенец и предпочитаешь тела живых. Попробуй не признаться, я ведь тебя за три дня дважды поймала, причём первый раз это было моё тело! Ну, ты гу-у-у-сь! Ну, гусь! А я тебе сочувствовала, домой притащила. Завтра отправляемся к Крабату в морг, забирайся в любой трупак на выбор и отчаливай. По тебе полиция плачет, а я нормальная, всего раз взяла пятьсот евро, и ещё вот эти сто, но я же отдам, потом, когда заработаю.
  - Руль в другую сторону!
  - А ты мне рулём рот не затыкай... ой. Блин. Задним ходом я не умею, молись, чтоб вот тут пролезть, мы поворот к помойному баку чуть не пропустили, не умею я эту дурацкую машину поворачивать... Уф, пролезла.
  - Кажется, ты крыло помяла. Маша обрадуется. И Вадим... когда вернётся.
  - А вернётся? - спросила вдруг Мора каким-то тоскливым голоском. Машина, слегка подпрыгнув, замерла. - Ты его по-прежнему не видишь? Это нормально?
  - Не знаю. Сто тысяч раз извиняюсь, не умею я захватывать тела и понятия не имею, что при этом нормально! - Тёма хлопнул ладонями по Вадимовой майке с деликвентным Спанч Бобом.
  - В морг! - рыкнула Мора. - Завтра... то есть сегодня.
  - Ага. На помойку и в морг, отличная перспектива. Отпуск у моря.
  Альфа Ромео трусливо выползла на пустырь, сбив по дороге транспарант: "Не бросайте мусор, свиньи, сколько можно!". Тёма выбрался из машины, потирая колено. Фара болталась на соплях непонятного назначения, крыло носило следы встречи с забором и столбом, задний бампер принял странные очертания, а передний выглядел так, точно по нему долго били палками и кидали камнями. Левое боковое зеркало поглотила тьма. Тёма выразил сомнения, что машина доберётся домой самостоятельно. Мора предложила ему заткнуть пасть и заняться мешками. Перетаскивая в бак отходы чужой жизнедеятельности, упакованные в пакеты синие, точно бассейн Джамили, Тёма размышлял о том, что глупо таскать помои, будучи таким инфернальным существом, как ветала, обладающим памятью о прошлых и будущих жизнях, почти всеведущим и способным вызывать выкидыши у женщин. И висеть вниз головой среди погребальных костров, обмахиваясь от жары кожистыми крыльями. И ещё хвост... почему-то хвост смущал Тёму больше всего. Мора гонит: руками ещё можно задушить, но хвостом...
  Тени вокруг контейнера сгустились, но Тёма заметил это только тогда, когда перед ним предстала средних размеров собака. Или нечто, по форме ближе всего походившее на собаку - силуэт, коряво вырезанный детскими ножницами в картине "Выброс мусора южной ночью". "Собака" смотрела на Тёму, не двигаясь и не угрожая. Глаз у неё не было, именно это и выглядело угрожающе. На краю обрыва за баком возникло ещё несколько "собак", прогрызая самих себя в мохнатом фоне кустов. Тёма икнул, вывалил мусор себе на ноги и бросился к машине. Курившая перед коллекционной Альфа Ромео Мора едва успела прыгнуть следом. Вдохновлённый ужасом, Тёма дёрнул ключ в замке зажигания, уроки вождения воскресли в его отчаянной голове, где хранились со школьных времён в ворохе прочих не пригодившихся в жизни сведений. Афтомобиль с кряканьем въехал в мусорный бак.
  - Вот эту хрень назад дёрни, - шёпотом подсказала Мора, - ну, чтоб задним ходом ехать, а то мы бак насквозь протараним.
  Обратную дорогу проехали задним ходом. Тёма и на площадке перед школой разворачивал учебную машину не с первой попытки, а упорствовать в закоулках и подавно не стал. Кроме того, он предпочёл иметь "собак" перед собой, а не позади. Залипшая во время двойного тарана магнитола издевательски жевала "Karma police Arrest this man...".
  - Ты какой-то лютый и бешеный титан, - выговорила с придыханием Мора, когда машина задом въехала во двор. - Я сюда даже передом ни разу не вписалась! Ты точно не умеешь водить или снова наврал? Или у тебя воспоминания из прошлых жизней проснулись?
  Тёма смотрел на "собак". Их было примерно пять, и они в ответ смотрели на Тёму несуществующими глазами - пять неподвижных прорезей в штукатурке забора.
  - А ты ничего не видишь? - спросил Тёма безнадёжно.
  - Ты опять со своими пятнами? - Мора сплюнула окурок. - Не-а.
  "Собаки" смотрели на Мору и Тёму.
  - Тогда пошли спать.
  - Пошли, завтра надо до шести утра слинять, пока Машка про тачку не узнала. Ноутбук с собой возьму, ну её, психопатку, нафиг.
  
***
  Изо всех сил себя жалея и вздрагивая, Тёма прокрался в спальню. В темноте дышала Маша, Тёма отступил в коридор, но столкнулся с ехидно ухмылявшейся Морой, которая придала ему нужное направление, впихнув назад с комнату бережно прикрыв дверь.
  "Вот паршивка!", - ругнулся Тёма и ощупью пристроился в кресле возле кровати. Даже шлёпки снять не посмел, а тем более отодвинуть занавеску и поглядеть в окно на предмет "собак". Спать было никак нельзя, Тёма только глаза прикрыл, а когда открыл, за шторами чирикали птицы, оглушительно неслась курица, а солнечные лучи лизали выглядывавшие из-под вышитого покрывала Машины пятки. Кроме пяток, Тёма увидел торчащий из-под надетой на голову подушки клок спутанной гривы.
  Часы показывали пол шестого, стрелка будильника свидетельствовала, что ещё полтора часа Маши можно не опасаться.
  Босой, с шлёпками наперевес, Тёма выбрался в коридор. Осторожней всего он крался мимо Мориной комнаты. Конечно, выхода нет, только морг, нет выхода, но может он напоследок немного погулять в городе, искупаться, сожрать пиццу с мороженым... Неизвестно, могут ли трупы купаться и есть, а по городу даже в очень хорошо сохранившемся трупе болтаться не стоит. Тёма никому зла специально не делал, может себе позволить напоследок чуточку удовольствий, даже Мора должна понять. А потом в морг, не застревать же в роли многодетного отца. Да ещё эти...
  При воспоминании о вчерашних "собаках" утро на секунду утратило солнечность, но Тёма взял себя в руки, твёрдо решив выжать из оставшейся на его долю жизни все возможные удовольствия.
  Между прочим, в морг, возможно, спешить совсем не следует. Где гарантия, что Вадим планирует вернуться в лоно семьи, а не пытается в настоящий момент родиться диджеем в Берлине или колумбийским торговцем наркотиками? Тёма бы на месте Вадима попытался, с такой зарплатой, перспективами и женой вроде Маши. Глупо выйдет, Тёмыч, ой, как глупо: угодишь в труп бомжа какого-нибудь, а у этих на руках окажется совершенно свободное годное тело, которое они в итоге закопают - ни себе, ни людям.
  Тёма ухватил на кухне булку и выскользнул на волю, в солнце, в приморское утро. Под дровяным навесом он заметил велосипед - вероятно, Вадимов. С первого взгляда было заметно, что драндулет куплен много лет назад, уже тогда был сильно БУ, и знакомство с Вадимом не сделало его лучше или хотя бы чище.
  Мда, ухайдакали они вчера с Морой машину. Как бы ни сложилось, сюда живым возвращаться не стоит. Нет, а зачем возвращаться? Вдруг "собаки" не пройдут, даже если Тёма залезет в труп (что он вряд ли сумеет, не совсем же он пока того). Так может быть стоит как-нибудь привыкнуть к новому положению? Тело у Вадима мужское, что всё-таки приятно, почти своего возраста, даже маме, в конце концов, удастся объяснить и жить дальше. С трупом такое не прокатит, в трупе только на кладбище висеть, а для этого надо как-то попасть в Индию, местный народ не оценит, и в Москве тоже.
  Воровски озираясь, с набитым булкой ртом, Тёма выкатил велик за ворота и понёсся с горы, чувствуя, как солнечный ветер выдувает из тела усталость, а из памяти - прошедшие и предстоящие кошмары.
  
***
  Приятным сюрпризом оказалась физическая форма Вадима - в собственном теле Тёма фиг бы так лихо прокатился по горам, да ещё на такой рухляди. Последний раз он садился на велосипед лет десять назад, как раз перед тем, как тот спёрли. Покупать дешёвку не хотелось, а на нормальный мама денег так и не дала. Что-то Мора рассказывала об увлечении Вадима походами, куда-то он лазает на выживание и в горах проводит месяц в году (положим, от такой семейки Тёма на полгода в горы бы удрал и не вернулся). Если удастся получить назад тело, стоит заняться спортом и похудеть. Сравнивая ощущения, Тёма не мог не признать, что передвигаться с лишним весом куда более тяжело и неохота, чем в теле человека, занимающегося подводной охотой и объездившем на велосипеде Крым. Интересно, Маша тоже Крым объездила? Непохоже. До чего же здорово крутить педали, не замечал... плейер бы ещё... и тёмные очки.
  Вот чем так привлекательны стервозные тёлки? Мама расстраивалась, что у Тёмы ни разу не было "хорошей девушки". Была ли мама в молодости "хорошей девушкой"? Если да, то с возрастом у неё сильно испортился характер. Друг Валерик считал, что стервы нравятся потому, что большинство мужиков выращено стервозными мамашами-одиночками.
  Спустившись к морю, Тёма убрался от центральных туристических лежбищ и вволю накупался в маленькой, спрятанной в скалах бухточке. Он никогда бы не рискнул прыгнуть с торчавшей из воды скалы (для начала не смог бы туда забраться), но тело настаивало, что влезть на скалу - дело плёвое, а прыжок с каких-то ничтожных восьми метров - сплошной ништяк. И не обмануло. Тёме всё меньше хотелось с ним расставаться. Мора-то права: живые тела нравились Тёме больше мёртвых, глупо отрицать. Он - серийный вор с амнезией и крыльями, а ещё с хвостом, длинным чёрны хвостом, ему полагается висеть на кладбище, а он в море отмокает. Неправда! Тёма провалялся на раскалённой скале несколько утренних часов, ныряя в море освежиться и подолгу плавая среди камней, водорослей и неуловимых рыбок. А потом он покатил в порт, на кораблики глазеть.
  Порт - громко сказано, если иметь в виду океанские лайнеры размером с квартал. Медленно ведя велосипед за рога, Тёма любовался рыбацкими лодчонками и яхточками, подпрыгивавшими на привязи с резвостью пожилых болонок. Несколько раз причаливали громогласные посудины, катавшие туристов вдоль берега. Хотелось мороженого и пить - и то, и другое нереально по причине отсутствия денег. Мороженщицы казались верхом соблазна, в то же время вызывая отвращение, так как напоминали о Море и визите в морг. Весёленьких расцветок напитки призывно бурлили в разливных автоматах, из холодильников к Тёме взывали горлышки бутылок. Проблема решилась сама собой: набежал потный мужичок, приятель Вадима, зазвал в кафе и угостил пивом с бутербродами. Болтал он ужасно много, но показался Тёме ангелом в трусах. К ним несколько раз подходили симпатичные люди, присаживались, курили, угощали Тёму то пивом, то сигаретами. Благодаря счастливой особенности характера Вадима и его общепризнанной бедности, никто не ждал от Тёмы ни ответных угощений, ни более серьёзного участия в беседе, чем улыбки и междометия.
  Ближе к вечеру приятно захмелевший Тёма сидел на пирсе у маяка, рядом валялся велосипед, легкомысленно отвернув вбок переднее колесо. Слева от Тёмы утекало в никуда море, на фоне оранжевого яблока солнца два пенсионера удили рыбу, рядом ожидал угощения кот, ловя глазами резвящихся между камней мальков. Тянуло запахом шашлыка. Позади разбивался о горы город. Если бы Тёма поселился в этом городе, камни возле маяка стали бы его любимым местом.
  Открывшиеся в мирозданье и лично в Тёме качества требовали осмысления, не менее, а то и более серьёзного, чем планы на будущее, поскольку будущее вытекало из новых вводных данных. Как в Тёме, так и в мирозданье впервые обозначилось нечто позитивное, тогда как до сих пор Тёма и о мире, и о себе думал с добавлением частицы "не": "не был", "не занимался", "не интересовался", "не пробовал" и так далее, и так далее.
  Тёма "не" страдал амбициями. "Непыльная" работа за "небольшие" деньги. Машина "не" нужна - метро дешевле и никакой возни. Жить с мамой проще - "не" надо надрываться за ипотеку, и с готовкой/уборкой возиться тоже "не" надо. Женский пол - "не" такая уж необходимость, как рассказывают, если "не" обладаешь темпераментом гориллы, а Тёма им, к счастью, "не" обладал. А зачем нужны дети, Тёма так и "не" понял. Если ты, конечно, "не" мазохист. Человек вовсе "не" обязан что-то из себя представлять, что за истерия: "Мне тридцать семь, а я ещё не Пушкин!". Ну, "не" Пушкин, и что?
  А и хрен с ним, с Пушкиным, если ты - селезень, летящий на крыльях ночи, ты - Чёрный плащ! У-ха-ха! Криминальный дух с хвостом, обладающий всезнанием, то есть пока не обладающий, но это только пока. Вадиму не повезло, зато повезло Тёме. Так ли уж это круто отдать жизнь за другого, например, Тёма, ради едва знакомого парня, который, вероятно, уже родился в семье английского банкира и героизм не оценит?
  Снова "не". Прикольно, с тех пор, как Тёма в кои то веки кем-то стал, частиц "не" вокруг него сделалось даже больше. Мама - "не" мама, он - "не" её сын, "не" Тёма и "не" человек. У него нет тела, нет документов и денег, не факт, что есть право на проживание в их с мамой квартире или вообще хоть какие-то права в мире людей. Зато он обязан отдать тело Вадиму, а дальше как угодно. У Вадима - семья, у Тёмы (он решил называть себя так, пока не разобрался со всезнанием) - проблемы с глобальной полицией, а в мире - загробная жизнь, и эта самая полиция.
  В чём Мора права, так это в том, что "тру" атеисты штука редкая, Тёме они не встречались, максимум - буддисты или агностики. Он и сам относил себя к таковым: не верить ни во что так же сложно, как верить во что-то всерьёз, а то и сложней. Никаких бонусов, всё сам-сам, а по оконцовке тебя сожрут червяки. Вот он, ваш атеизм! И кому понравится в такое верить? У Костика была урна с дедом-атеистом, он мальчишкам в школе показывал, было страшновато, но прикольно. Всё же нужно иметь очень специальный нордический характер, чтобы быть "тру" атеистом. Но париться с обрядами, читать священные книги и всякое такое - нереальный гимор, к этому нужна привычка, типа родиться в семье священника, и то многие забивают, когда вырастают. Получается, возни с этими обрядами дофига, а работают они или нет, не доказано. Проще в буддисты. Или в агностики. Твоё личное дело, какой ты там вегетарианец, читаешь ли Кама-сутру на ночь и ползаешь ли на коленях вокруг Тибета, трубя в барабан из кости. Не учить же, на самом деле, санскрит! Каждый во что-то верит, во что - тема мутная. Но точно не в души, которые, ну, вы понимаете, бессмертные, воруют тела, и за ними охотится полиция. Полиция не полиция, но что-то где-то определённо есть...
  Кот повернулся к Тёме. Правая часть его морды была пухлощёкой и кошачьей, слева из-под слипшейся шерсти выглядывали кости черепа с острым клыком и другим, сломанным. В пустой глазнице копошились червяки. Рыбак кивнул Тёме равнодушно, как давно знакомому, подцепил из глазницы кота червя, нацепил на крючок и закинул удочку.
  Если бы Тёме удалось добраться до Мориного дома на той скорости, что он развил, удирая с пирса, он точно поставил бы рекорд. Если б нашёлся кто-то, чтоб этот рекорд зафиксировать, Тёма угодить бы в книгу Гиннеса. К сожалению, дорогу к дому Тёма забыл, и, самое главное, при съезде с пирса он врезался в останки жигуля, после чего о рекордах пришлось забыть по причине формы переднего колеса, а также сильнейшей боли внизу живота.
  Передвигаться по городу на велосипеде было бы во всех случаях невозможно по причине вечернего променада. Туристы вперемешку с городскими обывателями кочевали из кафе в бар, из бара в ресторанчик; развешенные на деревьях перед заведениями лампочки перемигивались с фонарями; прожектор над главной городской дискотекой вычерчивал в небе замысловатые зигзаги, силясь призвать дух Бэтмена. А между счастливыми участниками праздника жизни брёл Тёма, хромая и держась за живот.
  Брёл он в неизвестном направлении, сотрясаемый не то жаром, не то ознобом, а, вероятнее всего, страхом. Он то и дело на кого-нибудь натыкался, сам или искалеченным велосипедом, но упорно не поднимал взгляда от мостовой. После встречи с котом что-то приключилось с Тёмиными глазами: БАЦ, и оказался в фильме про живых мертвецов, только за компанию с людьми восстали кошки, собаки и даже птицы, хотя вообще-то живой голубь от дохлого отличается только слегка большей подвижностью. Самое мерзкое, что Т1ма попал в фильм про зомби не только глазами, но и носом, поэтом дышать он старался ртом, что помогало слабо. И ещё до него постоянно дотрагивались - нет, на мозги пока не покушались, но в такой толпе невозможно избежать прикосновений. Тёму раздирали два желания: прямо сейчас начать выть и кататься, чтобы отправили в психушку, или всё же выбраться из города, передохнуть, а после, если кошмар не пройдёт, вернуться и настоять на водворении в психушку.
  - Ах вот ты где шляешься! Я весь город обегала, и где это ты болтался, отвечай?!
  Верещание Моры прочищало мозги, как вьетнамский бальзам - заложенный нос, но Тёма не решался на неё взглянуть, опасаясь увидеть признаки разложения и крушение своих надежд.
  - Ты дунул что ли? Что с Вадимчиковым байком, эй, чудо, отвечай! - тормошила его Мора, и Тёма рискнул.
  Мора выглядела нормальной - для Моры: белый сарафан с розочками, пошитый перед началом второй мировой войны, стянутые у висков пучки волос (в каждом по бумажной кладбищенской розочке). Зато сама она была вполне свежая, тьфу, живая. Этого факта не отменяли даже малиновые глаза и чёрные губы. Тёма прижал Мору к себе и разрыдался.
  
  

Крабат

  Снобов с завышенными ожиданиями, дрочащих в интернете на "Десять самых ужасных заброшек мира", городской морг бы не впечатлил. Белый кафель, гигантские вертящиеся лампы, шкафчики в стиле хоррор, антикварные шприцы? Отправляйтесь в Англию, в Англии даже папуас словит романтику, там для этого созданы условия и охраняются государством. Городской морг охранялся силами санитаров. Архитектура - конец семидесятых, больше сходства с яслями, чем с судебно-медицинским, а заодно и патологоанатомическим "местом последней регистрации граждан". Ясли и морг, кстати говоря, строили по одному проекту, и это служило поводом плоских шуточек "паталов", как называли сами себя патологоанатомы. Крабат помнил свои ясли, действительно одна планировка, только стены коричневые, а тут зелёные, и кафель голубенький, что возмущало снобов. Но больше всего им доставляли полотенчики с котятами, покупаемые на рынке мамой Крабата.
  Мама работала в морге уборщицей двадцать лет. Проблема текучки кадров была незнакома городскому моргу. Взять хоть санитаров: стабильная зарплата, подработки, главное - не сильно путать с документами. Крабат предпочитал ночные смены. Ночью клиенты в основном суицидники, ну и нарики, куда ж без них. Город невелик, бывает, несколько смен кряду не беспокоят. Летом работы больше за счёт туристов, а ещё по праздникам, особенно в Новый год.
  Несколько лет назад Крабат открыл для себя ещё один источник дохода - вёрстку сайтов. Зарегистрировался на иностранных биржах разработчиков, подтянул английский и скилы прокачал. В общем, появилась возможность отправиться в путешествие, что было совершенно необходимо, иначе непонятно, как... Дома лежал билет до Катманду, билет в один конец - поездка обещала быть очень долгой.
  В дверь позвонили. Оторвавшись от сайта, который предстояло подружить с мобильниками и телевизорами, Крабат поплёлся открывать, настраиваясь на скандал. Разругавшись в мэрии до визга, главный патал распорядился бомжей не принимать, хоть они дерись, пока мэр не разберётся с участком для захоронения невостребованных тел. В Скайпе квакал клиент. Если снова бомж, пускай везут в мэрию!
  Ого, Мора! Только зачем Вадима притащила? Ради Моры можно сделать перерыв. Жаль, раньше Крабату по причине Микеля ничего не светило, куда ему против татуировок и собачьего клыка в ухе. Не только клыка, там много чего болталось на всех частях тела. Крабат усмехнулся, вспомнив труп старого хиппи, у которого в детородном органе висело такое количество предметов, включая гвоздь, что было неясно, как он носил штаны. Мать плевалась, паталы ржали и грозились сохранить уникальный орган для коллекции, а несознательный Колька, работавший тогда ночным санитаром, водил к хиппи экскурсии за мелкий прайс. Кольку загребли в армию, на его место взяли Крабата, теперь и ему уезжать, привет, Мора, и пока.
  
  

Мора

  - Слушай, а что тебе будет, если у тебя нечаянно тело пропадёт? - поинтересовалась Мора, разглаживая юбку на коленях.
  - Карамультук будет, - покровительственно улыбнулся Крабат. - Санитар не имеет права выдавать тела без документов. Люди, бывает, скандалят, особенно деревенские, но это пустяки, нервы только треплют, а вот в 90-е наезжали бандиты, своих забирать, это было сильно, деда Андрей рассказывал. С тех пор у нас с ментами уговор приезжать по первому звонку.
  - Я не о том, - перебила Мора. - Что будет, если тело пропадёт по невыясненным причинам? Это ж не ты будешь виноват, а оно само?
  - Само - это как? Вуду у нас пока не практикуют, поэтому наши пациенты самоходностью не отличаются.
  Только выпроводив Тёму "в туалет", Мора поняла, что серьёзно подставляет Крабата. Подводить приятеля ради зануды-Вадима не хотелось. Симпатичный парень, Море нравились его страшные байки - всем девчонкам нравились. Мора встала.
  - Пойду, проверю, где Вадима носит.
  - Не заблудится, туалет напротив приёмной, вечно путают. И давай, наконец, выпьем, знаешь, я ведь через неделю уже в Катманду, сложно поверить, да? Где сейчас мы, а где - Катманду. Кат-ман-ду, - последнее слово Крабат произнёс по слогам, удерживая во рту каждый слог, точно сося леденец.
  Мора остановилась на полпути к двери. Она начала мечтать свалить из города раньше, чем научилась выговаривать его название. Что-то "поравалительное" носилось в воздухе. Есть на земле места и похуже, тысячи их, но свалить отсюда не мечтали только закореневшие пенсионеры, алкоголики, а также понаехавшие, число которых год от года росло. О сваливших упоминали не то чтоб с придыханием, но особый оттенок присутствовал, крепчая в зависимости от удалённости сваливания. Валить в Севастополь с Киевом нормально, в Москву или Питер - круто, но верх крутизны - в настоящую заграницу. Возвращались редко.
  В отъезде Крабата не было ничего особенного, разве что он оказался первым из валильщиков, настроенным на путешествия и приключения, а не на поиск нелегальной плохо оплачиваемой работы. Это импонировало Море. Микель, засранец, обещал позвать в Италию, но уже полгода на мейлы не отвечает и телефон поменял. Мора с ненавистью посмотрела на руку, изуродованную великим художником. Вот ведь гад!
  - Ты чего насупилась? - спросил Крабат и смутился, поняв, что спросил глупость: о Мориной неудачной попытке свалить в Питер не болтал только ленивый, да и в Москве, похоже, зацепиться не вышло.
  Мора очнулась от невесёлых размышлений.
  - Я всё же позову Вадима, странный он какой-то последнее время.
  - Ещё больше тормоз, чем обычно, - заметил Крабат.
  Выбившаяся из-под санитарской шапочки русая прядь щекотала ему нос, он смешно фыркнул, снял резинку и потуже стянул волосы в хвост. Под синей униформой было заметно, какие у него прокачанные мышцы. Нормальный парень, а не хлыщ в замшевой шляпе вроде Микеля.
  "Пускай Тёмочка ищет трупик в другом месте, - решила Мора. - Человек старается, ползёт из болота, а мы ему всё изгадим: пропажа тела, менты, билеты пропадут, ещё под суд загремит, кто его знает, нет уж, дудки".
  - Тормоз-тормоз, - поддакнула она. - Тачку вчера раздолбал, теперь переживает. Пойду, проверю, не натворил бы чего.
  Мора выскользнула в коридор, посреди которого стоял Тёма и трясся мелкой дрожью.
  - Чё? - шёпотом спросила Мора. - Чего ты?! Пятна опять?
  Тёма мотнул коротко стриженой Вадимовой головой с неряшливой деревенской бородкой.
  - Я... не могу. Не получается. Не могу я так... это не для меня, - начав с шёпота, Тёма перешёл на крик. - Вот ты можешь взять и вселиться в труп? А я не могу! Не умею, когда кишки наружу. Да и куда я в таком виде пойду? Он синий и воняет как дерьмо! Сама попробуй! Чего встала?! Давай, пробуй!
  Из приёмной выглянул Крабат.
  - Что тут у вас, ребята? Вадим, что ей надо пробовать?
  - Она хочет, чтобы я... - повернулся к нему Тёма.
  - Да это чучело в сортире упыхтелось и двери перепутало, - светски улыбнулась Мора. - Зашёл по укурке, ну, понимаешь, туда, и теперь у него измена. Что у тебя в морозильнике, Крабат? Набор утопленников?
  Мёртвых Мора боялась и смотреть их никогда не соглашалась, хоть считала себя готичной.
  - У вас с собой есть? - оживился Крабат. - Чего сразу не сказали?!
  - Было, - поправила Мора всё так же лучезарно, но уже просительно улыбаясь, -но Вадимчик в одни щи всё выдул. Крабат, налей ему, пожалуйста, пива.
  Подталкиваемый Крабатом и Морой Тёма уселся на стул в приёмной. В одной руке у него оказался стакан, в другой - сигарета.
  - Спирт, - пояснил Крабат, - прости, мужик, больше ничего нету.
  - Как... как ты здесь работаешь? - спросил Тёма, залпом прикончив стакан и самостоятельно наливая второй. Подумав, он осушил бутылку и раскашлялся до слёз.
  Крабат похлопал его по спине.
  - Люди отгораживаются от смерти, точно от чего-то неприличного. У нас же больницы, морги, дома престарелых, а раньше человек с детства наблюдал, как скотину забивают, как братья-сёстры умирают от кори и прочей ветрянки, дедушки от старости, женщины от родов, эпидемии там ещё, голод, войны. Короче, когда мёртвые были полноправной частью общества, никто не делал из смерти ни проблемы, ни священной коровы, и живым от этого было гораздо спокойней. В странах, где и сейчас так, скажем, в Индии, смерти и болезней не боятся. Дело даже не в религиозности, а в естественном восприятии природных процессов. Европейцы морщатся, почему прокажённые на улицах, почему мёртвые, а индусам нормально. Там вся жизнь на улицах, больные и здоровые, дети и взрослые, живые и мёртвые. А мы боимся запачкаться, заразиться, живём в страхе и в страхе умираем. Поодиночке.
  - Ты там был? - мрачно спросил Тёма. - В Индии?
  - Скоро еду пошататься по Азии, может, и в Индию загляну. По большому счёту нет разницы, где сидеть, но хочется лично в этом убедиться.
  - Ерунда, ещё какая разница! - Мора почувствовала личную обиду. Конечно, Крабату хорошо, он-то скоро свалит. - Это ты опять за своим дедом повторяешь, так ты сам ему не веришь, иначе как он, сидел бы в морге ровно и не рыпался бы.
  - У тебя тут и дед работал? - хихикнул Тёма. - У вас династия?
  Его развозило на глазах.
  "Пора голубчика домой, пока на ногах стоит", - тревожно думала Мора.
  - Почти династия, - добродушно улыбнулся Крабат. - Мама работает, а деда у меня нет, ты же знаешь.
  Мора наступила Тёме на ногу под столом. Тёма закивал как электрический зайчик.
  - Знаю, но забыл. Нервы. Перепил. Перекурил. Нету деда. И у меня деда нет.
  - Что-то случилось с Валерием Павловичем? - вскинул брови Крабат. - Вчера его встретил на набережной, бодрый такой, кофе пил, газету читал.
  Пинком по лодыжке Мора дала Тёме понять, что от Валерия Павловича ему лучше не отрекаться.
  - Оказывается, у меня есть дед, здорово! - пролепетал Тёма. - Всегда мечтал его иметь, и вот он у меня есть! Надо познакомиться. Мора, отведи меня к деду, а то скоро какая-нибудь гадость начнётся, и я опять не при деде окажусь. Без мамы остался, хоть дед объявился. Я же, если так посмотреть, круглый сирота! Хотя бы дед...
  Крабат легонько толкнул Тёму назад на стул.
  - Не надо тебе сейчас к вашим, все спят, мама спит, папа спит, дедушка тоже спит.
  - Так у меня всё же есть мама! - Тёма попытался встать, но опал. - Даже папа появился! Мне всегда говорили, что я страдаю от отсутствия мужского воспитания. Папа - это вам не хрен собачий. И дед у меня есть! Вот это да! А бабушка есть? Где моя бабушка, Мора?
  Крабат вопросительно воззрился на Мору.
  - Нам домой пора, - хмуро ответила та. - Сделай этому идиоту кофе, чтоб дошёл, не на себе же мне его волочь.
  
  

Мария

  Дом спал. Затихли дети (в это время Маша обычно ощущала робкие приливы материнских чувств, днём заглушаемые неврастенией). В маленькой комнате, где никто не живёт, горел свет, но Маша была уверена, что тётя Света прикорнула с книгой в качалке, укутавшись шалью поверх ночной рубашки. Уже четыре года (с тех пор, как папин кабинет переоборудовали в спальню умирающего) тётя Света вела жизнь ночной кочевницы. Она дремала в кожаном кресле возле папиной кровати, коротала ночь у детей, особенно если кто-то болел, в столовой или в маленькой комнате, куда упорно запрещала ставить даже раскладушку, хотя единственной комнатой, где теперь никто не жил, являлась их с папой супружеская спальня. Интересно, когда папа умрёт, этот цирк так и будет продолжаться? В память о покойном.
  Маша мыла плиту. Домашняя работа успокаивала - своего рода медитация наоборот. Медитация задумана для остановки и очищения ума, а домашняя работа, по крайней мере, в Машином случае, приводила к беганию раздражённых мыслей по кругу и, соответственно, ещё худшему раздражению оных. Ведь медитируют добровольно, считая, что заняты чем-то значимым и полезным, а пол, сколько ни драй, засрут на следующий день, и в грязище жить невмоготу, замкнутый круг. А посуду давно пора запереть в шкаф и пользоваться одноразовой! Увы, денег на одноразовую посуду нет, вообще ни на что нет, только на макароны со свёклой. Едва появляется копейка, тут же как ветром из кармана выдувается. Вот срубил вдруг Вадим сверх зарплаты аж триста баксов и сам себе удивился, так пришлось машину ремонтировать, и ещё триста должны остались. Маша стала бояться даже копеечных доходов, потому что за ними неминуемо следовали неприятности, связанные с ещё большими расходами. Точно эта, блин, рука судьбы строго следила за семейным карманом, чтоб с голоду не подохли, но баловаться - ни-ни! Шалишь, не смей тянуть ручки ни к новым штанам, ни, чтоб тебя, за электричество заплатить не вздумай, буржуйка! Они не платили с тех пор, как заболел папа.
  Плита оттиралась содой довольно фигово, и перчатки в дырах, у Маши щипало руки. С нормальным моющим средством в сто раз быстрей. А ещё быстрее - с прислугой. Чтобы повар и няня, а самой смотаться куда угодно, лишь бы подальше и одной! В Венецию. В Африку к бушменам. И хотя бы месяц не вспоминать про уроки и не ломать голову, на какие деньги купить памперсы. А папа всё равно умрёт. Считай, уже умер, ему всё равно. Живут же люди в красивых поместьях, гуляют по утрам в парке, ездят кататься на горных лыжах. Маше хотелось в Париж. Шансов - ноль. Гораздо больше шансов попасть в рай, чем в Париж. В рай злобных тёток не пускают, но пускают мучеников, так что рай возможно Маше и обломится, а в Париж без вариантов.
  Где шатается Вадим? Ну и ладно, спать пора. По мягким тряпичным коврикам Маша отправилась наверх раздумывая, лень ей сушить волосы или нет. Если не высушить, утром на голове будет гнездо, хотя кому какое дело. Из-за Наташкиной двери послышался скрип. Вернулась, дрянь! Утром в окно, вечером в окно, а ночью таскать еду из холодильника. Тётя Света у неё из комнаты посуду грязную выносит. Малина! Что-то покатилось, загрохотало по полу, сдавленный шёпот, отчаянно взвизгнула кровать.
  Т-а-а-к. Маша прижалась ухом к двери, дубовая, зараза, ничего не разобрать.
  В своё время Маша не сомневалась в правах подростков на свободу, личную жизнь и карманные деньги. Свободы лично у неё было сколько хочешь, и посуду, сказать по правде, тётя Света из её комнаты тоже выносила, а карманных денег тогда водилось столько, сколько сейчас на всё семейство за полгода уходит. Но едва детская дружба с Вадимом переросла в личную жизнь, папа выставил Машу из дома, и Вадим женился, как честный человек. Да какой Наташка подросток - девятнадцать лет! У Маши в этом возрасте сыну год исполнился. Раз достаточно взрослая, чтоб водить мужиков, пусть снимает жильё и водит туда! Маша пнула дверь, полагая, что та, как всегда, заперта, и намереваясь всего лишь обозначить своё присутствие, но дверь распахнулась настежь.
  Оборванная занавеска свисала со стола траурным крепом, на полу среди безделушек валялось поверженное ещё вчера кресло колёсиками вверх, рядом с ним - принадлежавшая Санкт-Петербургским предкам антикварная кукла с фарфоровым лицом, мёртвыми волосами и в самолично пошитом Наташкой туалете с кринолином. На кровати лежал Вадим, или, сказать точней, Наташка в задранном платье, а голый по пояс Вадим возился на ней, красный и пьянющий до зелёных веников.
  - Ма-а-ха! - радостно промычал он. - Давай к нам! А у меня и мама, и папа, и де... даже де-ду-шка есть, я реально фигею!
  
  

Светлана

  Щёлкнул выключатель, ночь растворилась в маленькой комнате, как чернила в воде. Кое-как пробравшись в кресло, Светлана подобрала с пола шаль. К темноте привыкала долго, в отличие от Евгения Анатольевича, развившего за годы болезни совиное зрение, кажется, позволявшее читать без света (Светлана была в этом почти уверена). С детства был очкариком, а теперь различает надписи на лекарствах с другого конца кабинета. Иногда Светлане было обидно, что теперь у её Евгения Анатольевича другая, непонятная жизнь, где ей отведено место санитарки, глупости, конечно. Вот люди вместе, а потом расходятся, и неизвестно, встретятся ли снова. Много лет назад была деревня на Донбассе, домик в яблоневом саду, картошка, куры во дворе, пёс Тишка - умница и драчун. Были мама и папа, была бабушка. Бабушка рассказывала Светочке сказки, мама варила варенье, приходил с работы папа, все ужинали и болтали. Бабушка умерла, это было самым тяжёлым. Душа её сопровождала, а тело не могло, вот как сейчас с Евгением Анатольевичем. Душа сопровождает того, кого любит, с кем связана, и тело собственное остаётся без сил, и ума, и чувств. Мамы с папой нет уже многие годы. Ещё недавно были Евгений Анатольевич и Наташа маленькая. Маша так и не приняла, но нельзя осуждать, Светлана тоже вряд ли приняла бы мачеху в девять лет. Такой возраст, немного бы младше или старше.... Пока ещё все вместе, но каждый заперт внутри себя, даже маленькие. Дашеньке-внученьке нет и двух, а возьмёшь на ручки - отворачивается, норовит убежать, и глазки Машины. Мальчишки молчуны, между собой ругаются, Максим иногда подбежит приласкаться, а Никитку и по голове не погладь, увернётся. Почему так? Вадим на работе, с друзьями, дома в ноутбук уткнётся, на любой вопрос один ответ: "Всё нормально, Светлана Яковлевна".
  А с Машей нехорошо, совсем нехорошо. Светлана тряхнула головой, прогоняя из памяти фотографию Нины над столом мужа, которую она не позволила снять, хотя Евгений Анатольевич предлагал после свадьбы (не слишком, впрочем, настойчиво). Можно спрятать фотографию, но не вычеркнуть Нину из жизни, ни прошлой, ни настоящей. Маша уже в первом классе была Нинина копия, трудная колючая девочка, способная, но учиться не хотела, а Евгений Анатольевич запрещал настаивать. Нина в школе не появлялась, Евгений Анатольевич каждую неделю приезжал расспросить об учёбе дочки и просил не утомлять ребёнка. Самые хулиганистые мальчишки обходили Машу стороной: знали, что папа за Машу отрежет им головы, как однажды обещал.
  В разговорах о Маше Светлана и Евгений Анатольевич сблизились, но Евгений Анатольевич так и остался Маше папой-мамой, а Светлана... превратилась в тётю Свету. Была ещё тётя Паша, убиравшаяся в доме и помогавшая на кухне. К Наташе Евгений Анатольевич, разумеется, тоже очень привязан.
  Трудно сказать, больше в Маше нервности или избалованности. То, что многим приносит успокоение, - семья, - для Маши тяжесть, нелюбимая и неподъёмная. Могло ли сложиться иначе? Если бы только Евгений Анатольевич меньше беспокоился.... Для некоторых людей сама жизнь - непреодолима, стоит ли искать в этом непременно болезнь?
  В долине у охотника залаяли с подвыванием собаки. Лису учуяли? На соседнюю гору, кашляя и пыхтя, взобрался автомобиль. Расхохоталась сова, а по маленькой комнате, чертя тени, скользнула луна. За домом послышались шёпот и бормотание, с грохотом рухнуло ведро. Окно скрипнуло пронзительно, в него явно протаскивали что-то громоздкое. Наташка! Светлана до сих пор не выработала отношение к личной жизни дочери. Нет, заставлять девочку обзаводиться семьёй в восемнадцать - не выход, Маша тому пример, но приводить мужчин через окно, при больном отце и маленьких племянниках...
  Светлана включила лампу, надела халат и отправилась на первый этаж, на ходу принимая строгий вид, отчего почувствовала себя снова в школе. Это придало ей уверенности.
  Хлопок дверью, Машин вопль, с какими-то звериными интонациями, не то смех, не то кашель. У Светланы морозец по позвоночнику скользнул. Тяжёлый предмет об пол, крики, топот. Светлана девчонкой слетела по узкой закрученной лестнице. Маша едва не сбила её с ног. Бешеные глаза невидяще окинули Светлану, щёку мазнули мокрые волосы, и Маша унеслась вверх, хлопая босыми пятками по ступеням. Светлана кинулась к дочери.
  
***
  Вадим в спущенных шортах, красный, с встопорщенной веником бородой, шатался под бешено крутящимся над головой абажуром, улыбаясь противной улыбкой нетрезвого человека. На кровати сидела с задранным платьем Наташенька, тоже растрёпанная и красная. Что тут вообще...
  - Ма-а-м... - робко начала Наташа и замолчала, потом начала заново. - Мам, это не то, на что похоже, просто она чокнутая! Мам же!
  Глупости ни на минуту не пришли в голову Светлане. Это недоразумение, случайность, сейчас всё разъяснится... Пятки Маши снова затопали по лестнице, мимо Светланины пролетело нечто большое и тёмное. Светлана отшатнулась, Вадим рухнул на пол, сложившись пополам вокруг чемодана, с которым Евгений Анатольевич в своё время объехал весь Советский Союз - трофейного крокодиловой кожи чемодана, привезённого отцом Евгения Анатольевича из Берлина.
  - Убирайся, - отчётливо произнесла Маша. - И ты с ним, дрянь. Здесь ты жить не останешься.
  - Ма-а-а-а-м! - взвизгнула Наташа. - Ма-а-а-м, что она говорит, это и мой дом, не только её, чего она меня всё время выгоняет? Не нравится, пусть сама уматывает! Мы же ничего не делали...
  Маша оказалась рядом с кроватью молниеносно и бесшумно, точно кошка - невидимым прыжком. Занесла руку, остановилась, развернулась к Вадиму. Тот, едва успевший освободиться от чемодана, навзничь откинулся на пол, стукнувшись затылком.
  Светлане что-то попало в глаза, точно ветром сдуло пыль в лицо. Тоска уколола сердце, наверно, такую тоску и называют "смертной", яркие пятна поплыли перед глазами, мешаясь с серебристо-белыми мушками. Светлана приготовилась потерять сознание, перекрестилась, но дурнота исчезла внезапно, как накатила, только со лба крупными каплями стекал пот, и ощущалась некоторая слабость в коленях. На всякий случай Светлана опустилась на кровать рядом с Наташей.
  Перед кроватью лежал Вадим, в неестественной позе, запрокинув кадык. Маша стояла над ним, не пытаясь помочь, стояла и смотрела. Какая, право, странная... Светлана присела перед зятем и перепугалась, не почувствовав ни пульса, ни дыхания. Губы Вадима отчётливо синели.
  - Наташа, зеркальце!
  К счастью, Вадим начал дышать прежде, чем Светлана успела поднести зеркальце к его губам - дёрнулся, застонал и медленно сел.
  - Что происходит, народ? Мне чуток поплохело, да? Перегрелся, пока помогал Каримовым с мебелью...
  Маша ногой толкнула к нему пустой чемодан и покинула комнату.
  - Маха, а это зачем? - крикнул ей вдогонку Вадим. - Светлана Яковлевна, я что-то пропустил? Ах да, изгнание Наташки из дома, помню. Наташка, что ты там опять с деньгами нашкодила, колись.
  - Нет, это тебя из-го-ня-ют, дорогой, - отозвалась Наташа. - Вернее, нас. Мам, передай этой припадочной, что мы с Вадимчиком никуда не уйдём. Во-первых, это и мой дом, а не только её, во-вторых, мы ну вот ничегошеньки не делали! Вадимчик выпил, я хотела его тихонько в окно провести и на кухне уложить, чтоб эта мегера не орала. Достала уже! А Вадим на меня упал, когда я его протаскивала. И чемодан свой пусть себе на задницу натянет!
  Всё же обидно, что девочка выросла такой грубой. Сейчас многие молодые грубы. Непонятно, раньше разговаривали гораздо вежливей, даже ребята.
  Вадим встал.
  - Хватит сочинять, Наташ. Я более чем трезвый, зашёл к тебе поговорить, в дверь, между прочим, зашёл, ты сама меня и впустила. Ладно, вернёмся к деньгам - рассказывай.
  - Что рассказывать? - растерянно спросила Наташа.
  Светлана тоже забеспокоилась.
  - Вадим, ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? Наташа ещё вчера рассказала о цыганке в Москве, история глупая и неприятная, но я сама опасаюсь цыган, и мы всё уже обсудили, в том числе с тобой и с Машей.
  - Вчера? - Вадим посмотрел на Светлану ещё более оторопело, чем только что глядела на него Наташа. - О какой цыганке,
  - Ой, мам, погоди! - Наташа спрыгнула с кровати. - Вадим, ну-ка говори, какое сегодня число?
  - Десятое, а что? Хотя уже одиннадцатое.
  - Мам, я так и знала! - крикнула Наташа, радуясь непонятно чему. - Может, ему и напекло крышу, только гораздо сильней! Сегодня двенадцатое, Вадимчик, двенадцатое, или нет, уже тринадцатое! Ты вчера ко мне приходил, а Машка ворвалась и скандал устроила, забыл? Мам, он реально забыл! А как ты потом поехал вывозить помойку, и тачку разбил, тоже не помнишь?
  - Я?!
  - И ещё как, точно специально ею обо все заборы по пути долбался, ещё и фару выбил! - Наташа аж на месте затанцевала, хватаясь руками то за Светлану, то за Вадима.
  - Наташа, не понимаю, что тебя так развеселило? Кажется, у Вадима в самом деле солнечный удар. Странно, что в сентябре, но...
  - Поздравляю, Вадимчик, ты не представляешь, как легко отделался! - перебила Наташа. - А я уже думала, что.... А, не важно! Мебель грузить ты вчера помогал, а сегодня если тебя где и напекло, то в городе с дружками, потому что ты на расцвете сбежал, наверно Машки побоялся из-за машины, и на работу ты не ходил. Мам, я его возле кондитерской подобрала, идёт бычок-шатается, несёт какую-то фигню, я так и поняла, что он нехило так перебрал, потому что от него довольно здорово пивом несло. Ну, я его и в окно... Вадимчик! - Встав на цыпочки, Наташа поцеловала вконец потерявшегося Вадима в подбородок. - Вот не знала, что так тебе обрадуюсь, хоть ты и унылое говно, а жалко тебя, дурика, ну надо же!
  Светлана мягко усадила дочь на кровать.
  - Ты себя ведёшь так, точно это тебе напекло голову. Прекрати скакать!
  - Тринадцатое? - убитым голосом спросил Вадим. - Светлана Яковлевна, правда тринадцатое? Я разбил машину?
  - Ничего страшного, Вадим, слегка ободрал краску и несколько вмятин. Сядь вот сюда, я принесу тебе чаю. Бутерброд хочешь? С кабачковой икрой, больше ничего нет. Ах да, ты кажется разбил и фару. Но сейчас не надо нервничать, на всякий случай тебе стоит зайти в поликлинику, провериться. Давай я постелю тебе в столовой, - Светлана смущённо покосилась на раскрытый чемодан. - Понимаешь ли, Маша увидела, как Наташа тащит тебя в окно, и вообразила невесть что, ты же знаешь, какая она последнее время... нервозная. Я с ней поговорю, и она успокоится.
  - Окно? - переспросил Вадим. - Он посмотрел на Наташу, та пожала плечами, хихикнула и оправила платье. - Дура! Вот уж... - Я сейчас сам с ней поговорю! Макс, а ты почему не в кровати?!
  Светлана обернулась. В дверях стоял Макс, в одних трусиках и с куском хлеба, обтекавшего на пол кабачковой икрой. У Светланы сжалось сердце. Макс был её любимым внуком - болезненный, ранимый мальчик, так переживает, когда мама с папой ругаются. Неужели он видел всю эту безобразную сцену?
  - Максим, ты проголодался? Ну, пойдём спать, - она набросила на внука шаль, - пойдём, нечего голышом разгуливать.
  - Мама в спальне? - спросил Вадим.
  - Мама? - Макс как-то неправильно посмотрел на отца. - Маш... мама убежала наверх. Светлана... Михайловна, спасибо, мне не холодно, - он протянул шаль Светлане.
  - Максим!
  - То есть я хотел сказать, "бабушка", - поправился Макс, оглядел свои голые ноги, точно видел их впервые... - Спасибо, бабушка, я замёрз, - быстро закончил он и спрятался в шаль, перемазав её икрой. - Это что за хрень? - спросил он, рассматривая бутерброд.
  - Максим! - Светлана не знала, что думать. С внуком что-то происходило. Шок? Но его психика травмирована скандалами довольно давно.
  - А? - откликнулся Максим. - Я сейчас... выкину... это... бабушка... и пойду спать, правильно? Простите, а куда можно это выкинуть?
  Вадим тоже обратил внимание, что с сыном что-то не так. Он взъерошил Максу волосы.
  - И этот перегрелся! Или у нас тут зараза такая гуляет, особо заразная. Знаешь, Макс, дай сюда хлеб, и правда, дуй в койку.
  - Будь умницей, переночуй в столовой? - попросила Светлана Вадима. - Оставим выяснение отношений на завтра.
  - Свет...
  - Что? - Светлана озабоченно наклонилась к внуку. - Что, Максим?
  - Свет надо потушить. В коридоре. Свет зря горит, - пробормотал тот, отведя глаза. - Бабушка, можно я у Моры посплю? Я - ребёнок, сами видите, не поймите неправильно.
  - Макс, ну вот что ты болтаешь?! Вот что?! И я много раз просила не называть Наташу этой кличкой хотя бы при мне. Ну-ка пошли скорей, завтра в школу,
  - Нет, мам, погоди, оставь его тут! - совершенно некстати заявила Наташа и дёрнула Макса за руку к себе, бедный мальчик даже шаль уронил.
  - Что ещё за глупости! - рассердилась Светлана, усталость всё же одолевала её. - Наташа, отпусти ребёнка спать, да и сама ложись. Если ты голодная, будь добра, возьми себе чего-нибудь на кухне. Есть кабачковая икра, хлеб и немного макарон от ужина.
  - Спасибо, мам, икры я точно не хочу, но пусть Макс у меня поспит, а то он один испугается, страшное что-нибудь приснится... пусть лучше у меня.
  - Приятно, что ты стала заботиться о племянниках, Наташа, но Максим уже не маленький. Идём, Максим.
  И Светлана увела слегка упиравшегося и оглядывавшегося на Наташу внука наверх. Укрывая его одеялом, он думала о том, что зря беспокоилась по поводу дочери: в серьёзных ситуациях Наташа - чуткая, заботливая девочка. Как она за Вадима переживала, когда тот с утра до работы не дошёл, бегала по всему городу, расспрашивала, искала. Маша, между прочим, даже друзей Вадима обзвонить не позаботилась, Наташа им звонила. А нелепые наряды, странные друзья, некоторая лень и безалаберность - ничего не значащая мишура переходного возраста.
  
  

Артём

  Замерев, Тёма лежал в душной комнате Максима, укутанный по уши, и ждал. Он отвык от детства и его атрибутов, вроде учебников, школьной сумки под кроватью, груды тетрадей на столе и постеров групп по стенам. Кроме Эминема, ни одной из них Тёма не знал (неужели его собственное детство закончилось настолько давно?). Обычная комната подростка, если б не бросавшееся в глаза отсутствие компа. Жизни без игр Тёма не представлял. Компьютеры есть везде, даже в ЖЭКе. У многих бомжей есть ноутбуки. Это Максу в наказание, или следствие особо сурового нищебродства?
  Об стекло стукнули когти. Стараясь не скрипеть половицами, Тёма подкрался к окну, чувствуя себя пацанёнком из фильма "Впусти меня". После того, что недавно учинила Мора в городе, было несложно представить, будто в комнату просится древний вампир, готовый разорвать на клочки пару-другую школьников. Вот сейчас к окну прильнут бледная щека и окровавленные губы, мёртвые пальцы ещё раз требовательно царапнут по стеклу...
  Оказалось, что вампирских способностей к акробатике от Моры не потребовалось. Хотя с фасада окна второго этажа находились довольно высоко от земли, дом стоял на горе, так что попасть в комнаты с заднего двора не представляло труда, учитывая суковатое дерево и сарай с заботливо приставленной к крыше лестницей.
  - Ты совсем офонарел?! - прошипела Мора, перебираясь с ветки на стол. - Немедленно вали из Максика! Oн - единственный нормальный человек из Машкиного выводка. Никитка - упырёныш малолетний, комнату запирать приходится, чтоб не нагадил или чего не свистнул. А Дашка пока только орать умеет, но думаю, так и дальше останется, вся в мамашу. Да как тебе вообще в твою больную бошку стукануло проделывать такие штучки с малолеткой?!
  Соскочив со стола, Мора несколько раз тряхнула Тёму за плечи, точно хотела вытряхнуть из Макса, как камень из кроссовки. Она была ненамного выше племянника и примерно одной с ним комплекции, но Тёма ели вырвался из её рук, и на плечах наверняка остались следы когтей, ну точно - вампир.
  - Да погоди! - на всякий случай Тёма загородился от Моры стулом. - Я же не нарочно...
  - Ага, снова-здорова, "я не я, и ничего не умею"! - ощерилась Мора.
  - Да нет же! То есть я по-прежнему не умею, но теперь я понимаю, как это происходит! Главное - поймать взгляд того, в кого... ну, ты поняла. Чтоб контакт пошёл. И при этом надо очень хотеть свалить из предыдущего тела. Когда Маша на меня наехала, мне сразу так захотелось, что даже почти получилось со Светланой Яковлевной...
  - Что-о-о-о?!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Да я тебе за маму твой поганый хвост в пасть затолкаю!
  - Я же сказал, почти! Начало получаться, но что-то вдруг назад выпихнуло. А тут Макс, и я.... Так что вот как тот бомж в метро меня поимел: кажется, я даже помню, как он мне в глаза заглянул. А ты помнишь, как мне в глаза смотрела?
  Мора задумалась.
  - Не-а. Помню шум, я обернулась - смотрю, бомж упал... и.... И всё, моя тушка тоже падает, а я снаружи.
  - Да, с тобой как-то сложно получилось, - сказал Тёма. - Теоретически, когда я на тебя...
  - Напал, - подсказала Мора.
  - Если тебе так нравится, напал, хотя это была самозащита в состоянии аффекта. Короче, когда я напал, у меня ведь тела уже не было. Наверно, в этом случае как-то иначе работает. Но из тела в тело я могу только через визуальный контакт. Мама постоянно повторяла, чтоб в глаза цыганкам не смотреть, и вообще посторонним.
  - Так твоя мамаша тоже...
  - Дура! Это народная мудрость, и теперь мы знаем, почему. Только скажу тебе одно: с покойниками такая штука сто пудов не сработает: у них взгляда нет, одни органы. Надо контакт, понимаешь? Чтоб между тобой и другим человеком возникла связь, после чего ты его как бы метафорически выдавливаешь из тела, типа как пасту из тюбика. А какой контакт с покойником? Так что про то, что веталы обязательно вселяются в трупы, Катерина ошибается, как раз с трупами ничего и не выйдет. Разве что, если ветала изначально без тела, или если он уже в покойнике, тогда может быть, не знаю.
  Мора убрала когтистые лапки и устроилась на стуле. На Тёму она смотрела с брезгливым уважением, что было и обидно, и, в то же время, льстило.
  - Ты любого можешь вот так вот выдавить из тела, как пасту? - спросила Мора.
  Тёма пожал плечами.
  - Видимо, не любого: со Светланой Яковлевной же не вышло, хотя контакт был.
  - Тогда, знаешь, чего.... Тогда полезай назад в меня, а завтра первого же туриста отловим, и гуляй, Вася. И чтоб я тебя тут больше...
  - Э, нет! - отшатнулся Тёма, даже зажмурился для верности. - Ни за что! И Джамиля с Катериной предупреждали, что от тебя проблемы.
  - Погоди ты, не бзди, ну, куда я сейчас за проблемами потащусь?
  - А кто тебя знает? В городе музыка играет, народ гуляет, самое тебе раздолье. Нет!
  - Это ж я тогда с непривычки, ну, понесло меня, чо... теперь другое дело, я могу с собой справиться!
  - Справишься ты, ага. Катерина сказала, что тебе понравилось, и я знаю, понравилось, ты и сейчас вся дёргаешься от нетерпения, на себя посмотри!
  Мора скромно потупила ресницы.
  - Да, понравилось, а что такого? И тебе бы понравилось, если б попробовал. Кстати, не понимаю, почему не пробуешь, наверно потому, что ты всё же мёртвый. Но сейчас я о Максике думаю: а вдруг он в тело не вернётся, вдруг это только у взрослых получается? А Макс и специально может свалить, я его знаю. Мы с ним часто сидели и мечтали, как свалим отсюда. Кроме Макса, в доме и поговорить не с кем. Я вот так к нему в окно залезу, как сейчас, мы сядем и мечтаем... Он хотел стать кругосветным путешественником... вот блин, хочет стать! Видишь, я уже про него в прошедшем времени говорю, это интуиция, у меня она знаешь, какая! Без тела так классно... ну так же классно... Я уже сто раз пожалела, что вернулась, всё из-за этих шмоток долбанных. А Макса тут ничего не держит, и он не рохля вроде Вадима, свалит - не поморщится. Ты хоть помнишь, какая это засада - детство, школа и всякое такое? Одноклассники-уроды, дома Машка, уроки никому не нужные, покурить нельзя, выпить нельзя, трахнуться совсем никак, на вечеринки не пускают, одна радость, если бабушка на мороженое даст, и так ещё лет пять, в тюряге, и то больше прав. У Максика жизнь была - с тоски удавиться.... Ой, опять я, коза, "была" говорю! Точно, интуиция. Ну, будь же человеком, полезай в меня, а?
  Тёма замотал головой. Доверять Море смешно. Сейчас она, похоже, искренне переживает, но выпусти её из тела - враз с цепи сорвётся, и понеслась звезда. Мысль, что каждый имеет не больше свободы, чем готов выдержать, а мясные клетки - необходимая узда для таких как Мора, показалась Тёме соблазнительной. Мясные клетки, мясные котлетки. Особенно Тёме понравилась вторая часть мысли: что должны быть и другие, высокоразвитые, существа, которым ограничения, в том числе телом, не нужны. Веталы, например. Тёма решил развить эту мысль в спокойной обстановке.
  - Нет, - сказал он. - Если Макс сбежал, то сделать мы ничего не можем, и меньше всего ему поможет, если тебя закроют в дурдом за вампиризм. Катерина говорила, что перерождение накрывает через три дня, другой информации нет, поэтому...
  Дом содрогнулся: судя по звуку, с лестницы сбросили шкаф. С содержимым. Судя, опять же, по звуку, содержимым являлся бранчливый скелет в ватнике. Тёма и Мора замерли, ожидая, какой ещё толщины песец свалится им на головы. Вниз по ступенькам кто-то прошлёпал в мягких тапках. Послышались возня, охи и бормотание вперемешку с руганью. Новый удар - на этот раз не такой сокрушительный, как первый. Что-то клацнуло.
  - Это чемодан, - едва слышно прокомментировала Мора. - Идиот Вадимчик, просила его мама потерпеть до завтра!
  - Он что, уйдёт? - спросил Тёма, в котором пробудилась совесть: семья рушится, какая-никакая, трое детей, жили же люди...
  - А что ему остаётся? - буркнула Мора. - Дожидаться, чтоб Машка ещё и в окно его выкинула? Она на принцип пойдёт, я эту стерву знаю.
  - Уходит.... Зря он такое Светлане Яковлевной наговорил, она-то тут причём?
  - Хамло, конечно, но, если б тебя с лестницы столкнули, ты бы и не такое сказал. А мама сама виновата, вот на фига она их столько лет мирит? Мама всегда на папиной стороне, а папа считал, что Машка должна быть припахана по дому, чтоб дурить было некогда. Предназначение женщины. Вот с чего он это взял?! У него же перед глазами было такое предназначение - Машкина мать прямо утопилась, успокоенная! Машка хотела поехать в Питер учиться, но папа же её из дому выставил в халате и тапочках, чтобы, кроме Вадима, идти было некуда. Вадим женился, он за Машкой с первого класса таскается. Им ещё после Макса надо было разбежаться - и детей, и скандалов было б меньше. Машка давно спит и видит Вадима послать, а тут такой повод.
  - Погоди, но из вас всех работает только Вадим, на что Маша собирается жить?
  Мора шмыгнула носом.
  - А ей по барабану, у неё под хвостом шиза, как у её мамули. Мне тоже тут оставаться нельзя, выживет меня Машка: надо ведь самой себе доказать, какие все кругом редиски, а она - страдалица. Разделаюсь с тобой и отчалю, хоть в Питер, хоть даже в Севастополь.
  - Максим? - позвала из-за двери Светлана Яковлевна.
  Мора юркнула под кровать, Тёма едва успел спрятать голову под подушку, как дверь приоткрылась.
  - Максим, спишь?
  Тёма постарался сопеть как можно естественней, с мамой прокатывало.
  Вздохнув, Светлана Яковлевна погладила его по голове, как делала только в детстве и только мама, накрыла одеялом и вышла. В удушливую тьму одеяла, как в палатку, просунулась голова Моры:
  - Смотри у меня, завтра вместе на туриста пойдём, даже не думай удрать! Макса я тебе не отдам.
  Шорох, рухнувшая со стола стопка тетрадей, треск рамы, болтовня речки и ночной воздух, проникший в комнату на встречу покидавшей её Море. Тело ребёнка манило сознание надеждами, неясными, свойственными только детству и совершенно неоправданными. Тёма уснул мгновенно.
  
  

Крабат

  - А чего он вообще хотел-то? - спросил раздавленный бомж, труп которого не понравился Тёме.
  Крабат глянул бомжа поверх ноутбука.
  - А он хотел?
  - По ходу он хотел поиметь моё тело! - бомж замерцал в воздухе, как делают начинающие призраки, когда нервничают.
  - Вась, ты не путаешь? - скептически фыркнул Крабат. - Не, я ничё, ты у нас не утопленник, не гнилой, но и не Мерлин Монро, даже до того, как тебя тот КАМАЗ... ну, того. А Вадим, между прочим, не по этой части, у него жена, красивая.
  - Да я не в похабном смысле, - пояснил бомж Вася. - Ты это, он, этот твой приятель, пытался захапать моё тело, в плане не знаю, как, мне это тогда было понятно, а сейчас - нет. Не вышло у него - проблевался, разъистерился, точно баба. А чего, спрашивается, начинал? Заметно ж было, что я не балерина и не из театру....
  - Погоди, Вась, - перебил Крабат. - Как украсть? В окно, то есть, выкинуть или по коридору на каталке?
  Призрак мотнул практически не повреждённой КАМАЗом, но чрезвычайно пострадавшей от пьянства и ударов судьбы головой. Особенно сильный удар пришёлся в правый, напрочь заплывший глаз, да и с носом судьба не миндальничала. В плане зубов от судьбы уцелело не больше четырёх, и все мудрости. Лет Васе можно было дать не больше сорока, если набраться фантазии и представить его трезвым, чистым и живым.
  - Нет... он... Кирюха, ты этого... Вадима... давно знаешь?
  - Город маленький. С Морой я ещё со школы знаком, а Вадим - её сеструхи муж.
  Вася нехорошо ухмыльнулся.
  - Кирюх, я ж понимаю, помер я, все дела. Видал я людей лучше себя, а видал и хуже. Я тебе не врал: убийства или чего разбойного на мне нету! Пил много, да, бывало, и подворовывал по мелочи. Бабы тоже эти самые были, дочку маленькой бросил. Раз ты нас, мертвяков, на путь наводишь, расскажи, как человек, что это за тварь такая? Это мне за грехи? Мне тела не жалко, провались совсем, только государству расходы на похороны. Я опасаюсь, что телом дело не кончится, ты бы видел, какая у той твари пасть! Главное скажи, такие ещё бывают?
  - Какая тварь, Вась? Я тебя предупреждал про видения Бардо. Вадим - не тварь, он Машкин муж, у них трое детей, я бы знал, если что.
  - Не знаю, какова из себя та Машка, только у её мужа крылья во, пасть во, а хвост ... - болезненно поморщился Вася. - Сам бы сблевал, коли было б чем! А ты, без лажи, этого самого не видишь? Что не человек это, а тварь, на?! С мертвяками говоришь, значит, загробную тварь тоже должен видеть. Ох, притащатся она снова за мной, ох жопой чую...
  Крабат устало и безнадёжно уставился в монитор: вот как тут работать? Насильственное внезапное прерывание жизненного цикла, а с Васиной биографией и без того рассчитывать на лёгкое прохождение Бардо не приходится, чем тут поможешь? И ведь были у человечества знания, и сейчас где-то у кого-то они есть, самые важные для людей знания - как правильно умирать. Что другое, а умирать предстоит каждому, в отличие от карьеры балерины или иммиграции в Америку. Однако сколько кругом уроков танца и английского языка? А умирать не учат нигде, хотя это в школе надо преподавать, с первого класса... если вообще не с детского сада, кто знает, когда пригодится. Был тут у Крабата посетитель лет примерно шести или меньше, он ещё считать не умел. А что может Крабат? "Тибетскую книгу мёртвых" в переводе с английского Кучерявкина и Осланина Васе зачитывать? Так он пробовал, ещё когда в школе сам её впервые прочитал, но покойники не впечатлились, многие даже ругались. Крабат предлагал им и "Египетскую книгу мёртвых", и "Посмертные мытарства души", и "Псалтырь" и много чего ещё, но покойников гораздо больше интересовало поныть о личных переживаниях. Деда Андрей так и говорил, что покойным довольно, если их выслушаешь.
  Деда правильным умиранием не морочился, покойников ничему не учил, больше они ему жаловались на свои прижизненные проблемы. Деда поддакивал, шуточки шутил да чай пил, а покойники хлоп, и уходили. А у Крабата по месяцу зависают, приходится...
  - Абстрагируйся, Вась! На самом деле...
  - Слышали, - обиженно пробурчал Вася, - ты уже неделю меня лечишь, что мне непотребства начнут мерещиться в процессе отмирания разных там моральных тел, и чтоб я не вёлся, и такое всякое дальше. А ещё ты сказал, что может, и не будет ничего, раз я неверующий, так что могу как-нибудь без глюков переродиться.
  - Бывает, - подтвердил Крабат. - Чаще всего народ переходит из одного состояния в другое в полной бессознательности, иначе тут вас полный морг бы кишел. Но у тебя, сам же признаёшься, пьянство, бабы, КАМАЗ, это всё сказывается, пойми правильно. А что неверующий - так ты телевизор смотрел?
  Вася виновато кивнул.
  - Теперь то, чего ты насмотрелся, реализуется в виде глюков с хвостом. Старайся думать, что перерождался уже офигеть сколько раз, и дальше будешь перерождаться, и не только ты, а все остальные тоже, это самое обычное занятие. Сосредоточься на приятном и ничего не бойся. Да, Вась, сто пятисотый раз напоминаю: на приятном - это не на выпивке и бабах, а то переродишься унитазом в женском сортире.
  - Смешной ты парень, Крабат, ученик колдуна! - хмыкнул Вася. - А чё, может, всё же со своим колдуном обо мне и о той твари перетрёшь? Для верности?
  Последняя строка кода выскочила из головы Крабата.
  - Какой ещё ученик колдуна, Вась, ты чего болтаешь?
  - Книжка у нас такая в посёлке была, в библиотеке, - Вася приосанился. - Думал, я книжек не читал? Очень любил в детстве, потом некогда стало. "Крабат, или Легенды старой мельницы". Имя ещё такое, я запомнил - Крабат. Мне тогда тоже хотелось, учеником, к колдуну. Ту книжку я часто брал, потом потерял. Я тебе как начальнику отвечаю, без базара: не глюк это был, нету у меня пока глюков, выпить хочется, хоть вешайся, а больше нет ничего. Ты, хоть и непростой пацан, но видно, опыта тебе недостаёт, всё у тебя по книжкам, не по-людски всё. Тебе та девчушка нравится, я заметил, хоть о ней и её сеструхе подумай, если они сами не из непростых, тогда другой разговор. Поговоришь со своим колдуном?
  - Деда Андрей умер. Он не был колдуном, он здесь на пенсии сторожем работал. Тётки по глупости болтали, а мне плевать, жалко только, что хорошего человека обижали.
   Крабат пристально смотрел в монитор, силясь нырнуть в ускользавший из головы код. Покойники иногда на время пропадают, если чем-то увлечёшься и их не слушаешь.
  - Помер, и, значит, недоучил? - посочувствовал Вася. - Ты бы банку со спиртом открыл, я запаха глотну. Мука-то какая, ни выпить, ни закурить.
  Крабат в сердцах направился к шкафу.
  - Слушай меня... Вася! - сказал он. - Ты умер. Пойми это как следует. Тебе здесь нечего больше делать. Я открою эту банку и выпью. Выпей и ты в последний раз и поешь, тебе предстоит долгий путь. Наберись сил и больше назад не возвращайся.
  Спирт обжог горло (привыкнуть к спирту Крабат так и не сумел, чего очень стеснялся). Откашлявшись, Крабат закусил оставшимся от обеда чебуреком и, покаянно вздохнув, вернулся к ноутбуку. Деда Андрей объяснял, что резко выталкивать духа из мира живых невежливо - всё равно как человека за дверь выкинуть, да ещё сапогом наподдать. Человек обидится, а покойник может получить травму на несколько жизней вперёд. Но вот как быть с дедлайном? Такого клиента терять жалко, нервный, но платит нормально. А Вася мог бы и не уйти, очень даже мог бы, несмотря на все танцы с бубнами. Сорвал бы проект, вынес Крабату мозг своими глюками, а потом отправился бы болтаться вокруг пивных, подселился бы там к какому-нибудь алкашу, и вскоре в морге болталось бы уже два Васи. Крабат плавал, знает. Сразу после смерти деды Андрея он с этими Васями чуть не загнулся, пока не научился их пинками выпроваживать.
  Это только принято считать, что умирать получается у всех. "Раньше были люди, которые покойников провожали, а теперь сплошная администрация, - ворчал деда Андрей. - Ты, Коль, будь с людьми человеком". Деде было легко говорить, ему не надо было срочно сдавать сайт. Деда говорил, что место Крабата - здесь, в морге, помогать мёртвым. Раз может, то и должен. Крабат не возражал, он пытался, изо всех сил пытался. Но деда умер, когда Крабату едва исполнилось четырнадцать, и деда после смерти ни разу его не навестил. Крабат за деду радовался: раз сразу ушёл, это очень хорошо, иначе и быть не могло. Но помогать Крабат умел только сапогом под зад - это само пришло, а вот остальному придётся доучиваться в Непале, Тибете или где там они скрываются. Вот на фига вообще скрываться?! Крабат обучится, и сразу курсы откроет для всех желающих, за символическую плату - и вживую, и онлайн, чтобы всем. Хотя пока не ясно, как обучаться... у Крабата неплохой английский, но с другими языками никак, и работать надо, для этого нужен хороший интернет, а не лазать по горам и деревням. Интересно, кто-нибудь уже пробовал сочетать поиски духовных учителей с разработкой вебсайтов?
  
  

Мария

  Маша промаялась ночь, разрываясь между потребностью спать и желанием сбежать, неважно куда, лишь бы отсюда. Бесило, что бежать некуда. До самого замужества у Маши не случилось ни одной подруги, а после круг общения вовсе замкнулся на домашних. Одноклассницы были глупы и завистливы, одноклассники сливались в дурно пахнущее орущее облако в штанах. Вадима Маше хватало: приятно, что ходит хвостиком, скучноват, но в одиночестве гулять скалам и пляжам она побаивалась.
  Вадим хороший, жаль только, что всем довольный, аж противно! Собственные родители держат его за половую тряпку, а Вадим смеётся, рассказывает анекдоты из их нелёгкой биографии, и уверяет, что на самом деле они очень его любят, только брату и сестре на свадьбы подарили по дому, а Вадиму - велосипед. Даже папино откровенное презрение Вадима не пробивало, потому что тесть, видите ли, такой уникальный, со своими взглядами на жизнь. В компьютерный колледж Вадим поступил только потому, что ректор - старый приятель его мамы. На работе он больше пил чай, чем работал, летом водил в горы туристов, причём половину - бесплатно, "хорошие же ребята", а детей гладил по головке и вышучивал, но в проблемы особо не вникал. Отсутствие денег Вадима не смущали: "Не умрём же мы с голода, в самом деле". Поговаривал, что хорошо бы купить яхту и отправиться всей семьёй в кругосветное плавание. На велосипеде гонял ежедневно, в плане путешествий ему вполне хватало. И очень полезно для здоровья.
  А Маше с детства не давало покоя, что настоящая захватывающая жизнь проходит где-то там... прыгнуть в автобус, лучше в самолёт, и... Но никуда она не прыгнула, а оказалась в постели с Вадимом - единственным, кроме папы, человеком на её планете. Учиться на журналиста папа не пустил, надо было настаивать, ехать без денег и папиных связей, может, и пробилась бы. Маша струсила, идиотка, тем более что залетела почти сразу после школы, опередив дурищ-одноклассниц, лопавшихся от зависти, что у Машки и муж, и ребёнок, и дом с машиной. В колледже, куда её поступил папа, однокурсники не отличались от одноклассников, к счастью, колледж Маша оканчивала заочно по папиной протекции, потому что Макс был маленький, а тётя Света - герой труда. С тех пор дом, любимый, самый красивый и уютный дом в городе, где было так приятно мечтать о будущем, превратился в клетку - едва стало ясно, что будущее отменяется. Некуда бежать, даже поговорить не с кем. В том же Питере это было бы естественно: кругом чужие, незнакомые, а здесь не к кому обратиться именно потому, что все знакомы с детства, заранее ясно, что не о чём с ними разговаривать.
  На папу Маша не злилась, понимая, отчего он её прятал, загнав замуж - от стихов и "беспорядочной жизни", "нервного напряжения", способствовавших, по его мнению, болезни мамы. Бедный папа, знал бы он, какое напряжение может накрыть "в тихом маленьком городке на лоне природы, в кругу поддерживающей семьи"!
  Не то чтобы мамины дневники были сильно интересней маминых стихов, но кое-что Маша усвоила: сумасшествие дело добровольное. Если от рождения слюни изо рта не текут, а прохожие психиатры не перелистывают в уме список твоих диагнозов, сравнивая с диагнозами твоих же предков и делая интересные выводы, у тебя есть выбор. Не обязательно сознательный, но выбор есть, так что не стоит сочувствовать всем подряд пациентам психушки. Многие попали туда по собственному желанию.
  Разумеется, кое-кому сойти с ума легче, чем прочим. Маша научилась ловить "такие моменты". Сказать откровенно, если с ней и случалось нечто захватывающее, так это "такие моменты". У Достоевского девочка рассказывала, как черти вокруг копошатся, она возьмёт и перекрестится, те отползут, а девочка их снова подманит и снова перекрестится. Такая игра. Маша всегда вовремя крестилась. Понимание, что однажды этого можно и не сделать, пугало Машу, в то же время внося в жизнь хоть какой-то намёк на свободу. Пути назад не будет, билет через границу выдаётся в одну сторону. Ничего привлекательного в сумасшествии нет: это скучно, не эстетично и напряжно, как для окружающих, так и для самого психа. Истинная свобода на грани нормальности и сумасшествия - быть достаточно сумасшедшим, чтобы быть свободным, и достаточно нормальным, чтобы сознавать игру и наслаждаться. Но грань так легко перейти, а дальше - та же скука, только с другой стороны. Ах, глупости! И как скучно! Скучно. Бесполезно, безнадёжно. Маме тоже было скучно, а она столько перепробовала: Москва с Питером, путешествия, друзья-художники, стихи - у неё даже рука отнималась, писала ночи напролёт (удивительную фигню), любовь эту самую, домик у моря и семью. Мама сошла с ума от скуки. Нет разницы, бежать некуда. Не Маше и сейчас, а вообще никому. Дождаться "такого момента" и воспользоваться, как мама - в море со скалы. И это тоже скучно, по подростковому. Детей станут дразнить "психической" мамашей, а Вадим женится на какой-нибудь тёте Свете (что, пожалуй, не так уж плохо для всех).
  Маша вспомнила, что выгнала Вадима. Несколько раз подумала эту мысль про себя, привыкая. Облегчение разливалось по телу, смывая годами копившуюся депрессию. Маша уже не помнила, когда последний раз засыпала в хорошем настроении, а уж утренние истерики и вовсе стали для неё частью ежедневной рутины наряду с умыванием, завтраком и уборкой постелей. Было что-то давящее, мешающее жить, и вдруг этого не стало. Неужели этим самым был Вадим? У неё не было друга лучше Вадима, и мужчин, кроме Вадима, тоже не было. Наверно, настало время их поискать? Папа умирает. Почти умер. И Вадима нет. Вдруг в жизни, наконец, появится что-нибудь новое, и может быть, это новое даже окажется приятным, а не грипп у всех детей сразу, как до сих пор. И не слом мозга на тему "где взять денег на дрова". Дров, кстати, нет, но думать об этом не хотелось. А соседка Лариска говорила, что в супермаркете скоро освободится место бухгалтера. О работе бухгалтером думать хотелось ещё меньше, чем о дровах и гриппе.
  Всё равно не заснуть. Маша наощупь включила ноутбук и погрузилась в чтение блога женщины, второй год в одиночку путешествовавшей по Индии. Интересно, у неё дети есть? Сорок пять бабе, и да, интересно, на какие бабки она покупает горные ботинки и ноутбуки? "Тропа очень красивая, широкая, идёт по гребню. Натоптанная и старая, но никаких людей не видно, только пару раз попадались пустые стоянки лесорубов. Запах стоит потрясающий, густо пахнет хвоей, цветущими рододендронами и сиренью". Новый ноутбук и Маше бы не помешал, а заодно хоть какие-нибудь кеды.
  
  

Артём

  То ли Макс и Никита были упёртыми прогульщиками, то ли Света Яковлевна - ещё более упёртой наседкой. Она лично проследила за процессом умывания и поеданием мерзких бутербродов с кабачковой икрой, проверила школьные сумки, а кончила тем, что потащилась в школу с коляской, начинённой отчаянно лягавшейся Дашенькой (ладившей сорвать сандалики). Мора кидала в Тёмину сторону хищные взгляды, уговаривая мать, что проводит мальчишек сама. Тёма уже забыл, как противно, когда тебя загоняют в школу, а вспомнив, с досады попытался ещё разок забрать тело у тёти Светы, чтоб снова оказаться взрослым и обрести право на свободу передвижения. На этот раз попытка оказалась до такой степени мимо, что тётя Света даже не поморщилась. Контакт глаз отличный, эффекта - ноль. В конец подавленный Тёма позволил отконвоировать себя в сарай с надписью "школа", чего никогда бы не разрешил собственной маме в тринадцать лет.
  На уроке литературы Тёма словил дежавю - удовольствие того же рода, что воспоминание о резекции верхушки корня зуба с осложнениями после наркоза. За партой Макса оказался местный идиотик, весь урок рисовавший евро, бубня в процессе "сто евро, сто евро, ещё сто евро". И слюнявыми бумажками в него тоже весь урок из трубочек плевались, попадая в Тёму (то есть в Макса). И училка до дрожи напоминала Варёную, даже Тёма узнал свалявшуюся шерстяную, несмотря на жару, юбку цвета фиолетовых чернил. Тридцать два человека, точно как в Тёмином седьмом "А". Десять парней с лицами питбулей, два задрота, один идиот. Девчонки корявые, на низком ходу, одна ничего, только Тёме с такими никогда не светило. Единственная разница заключалась в том, что идиот, сидевший с Тёмой, рисовал не евро, а доллары.
  Постепенно Тёма поймал себя на том, что окидывает класс хозяйским взглядом, так смотреть мог бы, скажем, пастух, подбирая барашка на шашлык: ничего личного, просто гости приезжают. А ведь и прохожих по дороге к школе Тёма так же осматривал, примериваясь, в чьём теле удобней отправиться в Москву. Или не в Москву... Москва-Москва, а что, собственно, такого в Москве? Тело фиг вернёшь, да и надо ли? Толстовато, рыхловато, кариес, плоскостопие. Раз пошла такая пьянка, раз в кои то веки есть выбор, лохом будет Тёма, если не воспользуется. Подкараулить в аэропорту иностранца да рвануть, куда позволят его билет, документы и кредитные карты. В Киеве, кстати, есть международный аэропорт.
  Даже для броска автобусом до Киева надо брать взрослое тело, молодое, нежирное (Тёма успел оценить преимущества хорошей формы) и, желательно, мужское. У девчонок есть бонусы в плане установления контакта, но Тёме претила физическая слабость, плюс он не мог побороть дискомфорта от сознания, что на нём опять будут бабские трусы. Возможно, со временем такие мелочи перестанут его волновать, более чем возможно, учитывая, что понятие "тело" из категории жизненно важных сместилось в категорию "средство перемещения". Вместе с трусами стремительно теряли значение прочие недавно важные понятия, такие как "возраст", "дом", "работа", "мама". Значило ли это, что Тёма переставал быть человеком? Или он им и не был, а поддался путам, накладываемым на сознание телом? В принципе то же самое можно сказать про любого человека. Человек - понятие расплывчатое и кратковременное, так что стоит ли париться?
  Смысл игры прояснялся. Смерть сама по себе не зло, а то и наоборот, если после неё ждёт мир блистающих существ в венчиках лотоса. Но смерть - полная жопа, когда тебя раз за разом приучают к горшку, запихивают в детский сад (запах винегрета Тёме не забыть и миллиард реинкарнаций спустя), двенадцать лет в протухшей школе.... Зашибись, даже головы на стенах висят в том же порядке, и поздравление с прошлым новым годом в углу. Институт, пятничные пьянки, работа, денег нет, у девочки тикают часы, простатит, капельница, памперс. Похоронное бюро. И снова памперс. Это если повезёт не запортить карму, ведь можно и водителем такси в Камбодже родиться. Или без ног с раком головного мозга. В любом случае происходящее - не более чем смена декораций. Что бы вы ни заказали в этом кафе, вы будете жрать дерьмо. У большинства так называемых людей тупо нет выхода, даже монастырь результата не гарантирует, Тёма читал, что там ещё больше искушений. Но Тёма-то выход нашёл, и давно, только в силу неведомой пока катастрофы об этом забыл, едва не попавшись заново в ловушку. Да тому чуваку из метро памятник надо ставить, нерукотворный, а то так бы и умер Тёма на общих основаниях, и родился бы земляным червяком, как грозилась Мора.
  Достаточно соблюдать несколько простых правил, и даже в этом мире можно устроиться. Любыми способами избегать обнуления сознания, в первую очередь - смерти. Чтобы не отождествляться с телом, менять их надо не реже раза в три дня, по крайней мере, до тех пор, пока не удастся вычислить точный срок нахождения в теле при ясном сознании. Младенцев не трогать ни под каким видом! Кто знает, вдруг с момента попадания в младенца память автоматом отшибается? Для этого младенчество и задумано, Тёма читал. Младенцы - фактически животные, это как в собаку угодить, при такой физиологии поневоле на котов загавкаешь. Если к Тёме вернётся память, наверняка вскроется, что на младенце он и погорел, зачем только его туда понесло, интересно вспомнить. Детских тел также брать не стоит по причине недоразвитости и повышенного внимания взрослых, вдобавок денег с документами у детей нет. Женщин брать можно, но всё же у парней и тела лучше продуманы, и бабла больше. А в трупы пусть переселяется Катерина, если ей оно принципиально!
  
***
  - О чём задумался, Козодоев?
  Голос Варёной прервал обдумывание житья. Тёма поднял голову - Варёная нависла над ним, не та, из школы номер семьсот пятьдесят один, а здешняя Варёная, хотя какая разница? В классе было пусто, похоже, урок закончился.
  - Точно не о Пушкине и не о "Медном всаднике" - сочась призрением, процедила Варёная.
  Тёма неторопливо поднялся, сложил учебник, тетрадь и пенал в сумку, оценивающе оглядел Варёную (в таком теле хорошо прятаться в кустах, а жить неприлично).
  - Вы совершенно правы, Ирина Анатольевна, - светски улыбнулся он. - Ни Пушкин, ни "Медный всадник" в данный момент меня не занимают, а вас, смею надеяться, и того меньше. При ваших проблемах тратить немногое отпущенное вам время на размышления о Пушкине - преступное легкомыслие. К тому же, насколько я помню предпочтения покойного, лично вы вряд ли бы удостоились его интереса, с любой точки зрения.
  Верхняя половина лица Варёной вытянулась, а нижняя отпала, учительница на глазах налилась краской (за что и получила прозвище).
  - Что ты городишь, Козодоев?! Какая я тебе Ирина Анатольевна?
  Аккуратно обойдя громоздкую тушу, Тёма направился к выходу, поигрывая воображаемой тростью. Перед дверью он обернулся.
  - Вас зовут не Ирина Анатольевна? Миль пардон, умираю от смущения. Как же, в таком случае, вас в настоящий момент зовут, моя милая? Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Любезная моя Ирина Анатольевна, позвольте называть вас так, поскольку это действительно неважно. Обдумайте на досуге мои слова. В отличие от "Медного всадника", которого вы, я полагаю, не читали, размышления могут продвинуть вас на пути к просветлению. Ваш покорный слуга.
  Шаркнув ножкой и послав Варёной ещё одну обворожительную улыбку на прощание, Тёма покинул класс.
  
***
  Терять время на школу было незачем, однако как раз в школе Тёму посетили действительно ценные идеи о жизни, кто бы мог подумать. Оставалось эти идеи реализовать. Зашвырнув ненужную сумку под лестницу, Тёма отправился на поиски выхода, стараясь не пересекать траекторию полёта очередного хаотично размахивающего конечностями и вопящего ученика. Он благополучно спустился на первый этаж, но возле двери читал газету мужик в форме. Охранники не были популярны в школах во времена Тёминого детства. В конце концов, должны существовать и другие выходы из этого кефирного заведения! Оба пожарных хода под лестницами были заперты, и даже подход к ним перегораживали решётки, что как бы намекало на серьёзность попыток учащихся отделаться от уроков. Начинающий страдать клаустрофобией Тёма набрёл на кабинет труда, откуда доносили крики вперемешку со стуком молотков. Повинуясь инстинкту, он толкнул соседнюю с кабинетом дверь и шагнул на задний двор, заваленный вышедшей из употребления мебелью, гипсовыми бюстиками Ленина, ящиками и давлеными банками из-под пива и яги. В сетке забора зияла дыра, обеспечивавшая желающим доступ к ближайшему ларьку. Наконец-то!
  - Куда собрался, малахольный? - окликнул Тёму противно ломающийся голос. Обычно голоса не бывают прыщавыми, но у этого получилось.
  Хозяин голоса чистотой кожи тем более не отличался. Лет пятнадцати, с широкой шеей и узким бритым затылком, комплекция свидетельствовала скорей о питании пивом и макаронами, чем об увлечении бодибилдингом. Правда, сегодня представитель фиг его знает, какого, поколения белой швали выбрал ягу, как и трое других экземпляров того же поколения.
  Несмотря на двадцать семь лет - возраст, до некоторой степени избавлявший от неприятностей, связанных со становлением самосознания у молодых самцов, - внутренности Тёмы сжимались всякий раз, когда он проходил мимо трубы центрального отопления, где проводили досуг дворовые подростки. Тёма не был трусом, но этот факт лишь усугублял проблему. "Эй, фить, сигареты е? Семки е? А ты сам с какого района?". Тёма не понимал этапов детского развития и не умел объяснить, что он вне игры. Проще вырубить общительного противника, чем пытаться с ним объясниться. Драться Тёма не умел, бегал плохо, поэтому использовал внезапность нападения. На этом деле он заработал два выгона из детского сада, три из школы и один визит к психиатру, рекомендовавшему домашнее обучение, которое мама не могла себе позволить. И ещё мама надеялась, что мальчик социализируется. Слава конченного психопата сильно облегчила жизнь Тёмы в старших классах, а социализировался он в институте, откуда случайно туда угодившие высокопримативные самцы вылетели в начале первого курса.
  - Видали придурка, пацаны? Совсем глухой, - бросил коротышка гномьего роста со злобной сморщенной мордочкой (кажется, учившийся с Максом в одном классе).
  - Эта, он с тобой не хочет разговаривать, Мурдасня, - сказал прыщавый, сполз с парты и зашвырнул через забор пустую банку, предварительно сдавив в блинчик. - Пацан домой торопится, не видишь, а ты докопался.
  - Ну ты ваще на! А ты знаешь, что уроки прогуливать нельзя? - озабоченно спросил Мурдасня.
   - Пацаны, надо парня научить любить школу, как в прошлый раз. Он забыл уже, стоит повторить, - предложил, поднимаясь с ящика, третий, крупный и очень стрёмный на вид экземпляр.
  - Отлезь, Серый, - велел четвёртый экземпляр, настолько крупный, что его нахождение на территории школы можно было объяснить или четырьмя годами в одном классе, или трудоустройством в качестве экспоната живого уголка. - Слышь, терпила, у тебя деньги е? Сгоняй до киоску, купи пацанам пива и пачку Лаки Страйк и вали на.
  Мурдасня сплюнул бычок
  - Да у него бабла никогда нет, Саня, - ему, прикинь, бабка бутерброды с кабачковой икрой пакует. У него, верно, дерьмо жидкое, как эта, икра, и так же воняет.
  - Дерьмо надо выбивать, - хмыкнул Серый.
  - А нищебродов стоит давить в детстве, короче, - авторитетно резюмировал Саня, - Чтоб воздух, на, не портили.
  Тёма ощутил привычное напряжение внутренностей, хоть и несколько в ином ключе: на этот раз приятно-возбуждающем. С самого отъезда из Москвы его преследовало зудящее чувство голода, приписываемое Тёмой нерегулярному питанию винегретом и кабачковой икрой. И вот сейчас голод явственно дал понять, что удовлетворить его можно прямо сейчас и надолго, потому что перед Тёмой выстроились целых четыре питательных куска приготовленной специально для него пищи. Повинуясь не жалости, а угасающим в предвкушении насыщения опасениям перед всеобщей полицией, Тёма ласково посоветовал:
  - Парни, просто дайте мне пройти.
  - Ты чо, алень, рамсы, на, попутал? - оттопырил губу Серый.
  - Пацаны, а петушок нам угрожает! - обрадовался Саня.
  - Чотко выступает, петушара, - хихикнул прыщавый.
  Сомнения покинули Тёму. Он шагнул к гигантскому Сане и взял его за руку. От неожиданности тот даже не попробовал отнять конечность, только спросил:
  - Эй, ты реально, что ли, петух?
  Тёма закрыл глаза и расслабился, выпуская нетерпеливо ожидавшее нечто. Он обвил Саню... за неимением другого выражения, хвостом, притянул к себе, обволок, остро заточенный конец хвоста воткнулся в жирную Санину поясницу и потянул, как соломинкой, тёплое, горящее, обжигающе-восхитительное, застилающее мир пульсирующе-алым, делающее радостным, невесомым и бесстрашным. Чтобы испытать нечто подобное снова, Тёма без колебаний согласился бы вылизать всех червей из глазницы гниющего кота. Как ребёнок, отправляющий в рот одну жвачку за другой, едва начинает притупляться вкус, он отпихнул осевшего на землю Саню. Три урода стояли в ряд, не убегая то ли от ужаса, то ли попросту не разобрав, что случилось с коллегой. В центре каждого переливался сгусток алого света, у Серого яркий, чуть слабей у прыщавого и какой-то грязноватый у Мурдасни (Тёма решил оставить его на закуску). Он чувствовал себя не столько сытым, сколько безмятежно-лёгким и всемогущим. Это чувство не подразумевало насыщения, наоборот, Тёма был готов пройти по школе, запуская хвост в хрупкие спины всех попавшихся ему на пути, а после выйти в город и осушить его, как стакан коньяку, и чтоб музыка пела в голове, музыка без нот и слов. Торопливо и небрежно Тёма схватил руку Серого. Новый взрыв эйфории. Тупые мартышки на школьном дворе значили не больше, чем сливы на тарелке, три сочные, налитые, и одна капельку подгнившая, но тоже сойдёт. Какие можно испытывать эмоции по отношению к сливам?
  Мурдасня бросился наутёк. Ну и фиг с ним, не очень-то и хотелось. Прыщавый по-малышовому разинул рот и заревел, пуская сопли. Тёма обошёлся с ним грубо - вонзил пасть прямо в источник алого, вырвал кусок, ощущение стекающего с клыков света показалось невероятно приятным. Вытянув трепетный язык, Тёма аккуратно собрал искры света на корчившемся у его ног теле. Во время этого эпикурейского процесса Мурдасня удрал в школу, его захлёбывающиеся вопли стихли в коридоре.
  Оставшись один во дворе (не считая трёх, непонятно, живых или мёртвых, тел), Тёма получил возможность соображать. Как бы то ни было, а он неплохо расплатился с Морой за временные неудобства, доставленные пребыванием в её тушке. Даже если не считать того, что быть призраком Море явно понравилось, такой кайф ни за какие бабки не купишь, а если случайно на него наткнёшься, то вряд ли останешься жив. Сколькими она там в городе полакомилась? Ну и будет с Моры, и Максимку своего она скоро назад получит. Тёма из любопытства потыкал кедом не подавшего признаки жизни Саню. У Моры вроде все живы остались... ладно, пора на автовокзал. Ещё тело успеть подходящее подцепить, какой-нибудь турист вполне сойдёт.
  
***
  Они сидели в нескольких метрах от забора, но сказать, сколько их было, Тёма бы не смог - едва взгляд фокусировался на одной из "собак", остальные мутной дымкой растворялись на периферии взгляда. Тёма даже не был уверен, что перед ним собаки, просто по размеру и очертаниям существа больше всего соответствовали термину "собака". И клыками тоже соответствовали. Клыки были наиболее натуралистичными - остальные признаки, вроде масти, длины шерсти, наличие хвостов и даже количества лап, непостижимым образом ускользали от внимания.
  Поднялся ветер, внезапно и необычайной силы, такие ветра Тёма видел только по телевизору. Минуту назад светило солнце, дрались в кустах воробьи, и вот небо чёрное, как перед грозой, и сбивающий с ног, ревущий ветер гонит по пустырю мусор и крышу от песочницы-грибка с детской площадки. Мимо Тёмы пронёсся рекламный щит с надписью "Выход есть!" и мармеладно улыбающейся, указующей перстом в землю девицей.
  Песок забил лёгкие и глаза. Тёма кое-как протёр их кулаком и заметил, что от "собак" его отделяет не больше шага, хотя те по-прежнему не шевелились, даже шерсть (если это была шерсть, а не пыль, перемешавшаяся с тенями в больном воображении Тёмы), лежала неподвижно на неподвластных зрению телах. Один из первых преподанных мамой Тёме уроков, наряду с мытьём рук и навыками пользования горшком, заключался в том, что от собак убегать нельзя. Собака бегает быстрей человека, побежишь - и она точно тебя догонит и, вероятнее всего, укусит. Тёма побежал.
  Нёсся, не разбирая дороги, среди веток, пакетов и пыли. Собаки следовали за ним молча, не отставая и не догоняя. Тёма знал, что если он обернётся, они будут сзади, на несколько сантиметров ближе, чем в прошлый раз. Поэтому Тёма продолжал бежать, не оборачиваясь.
  Хлопали окнами и дверьми пустые дома. Машины стояли тут и там, отрытые и брошенные. "Почему нет людей? Куда делись люди? Нет прохожих...". "Это же землетрясение!". Да, конечно землетрясение, что же ещё?! Тёма недавно смотрел фильм про Помпеи, так там с этого и начиналось: с жуткого ветра, потом дождь с чёрной грязью и ядовитыми газами, грязь проникала в лёгкие, и люди умирали от удушья. А на тех, кто остался дома, попадали отяжелевшие от грязи крыши, и они газом отравились. А здесь горы везде, значит, есть вулканы, один из них извергается, жителей эвакуировали, а Тёму забыли со стаями обезумевших собак. Бежать, бежать подальше от моря! Кажется, должна подняться волна и смыть город на фиг. Нет, землетрясение-то в горах, значит, бежать надо к морю и спасаться вплавь, пока с вулкана не спустилась лава и не залила тут всё толстым слоем. И куда, спрашивается, можно уплыть в теле тринадцатилетнего дохляка, который и плавать-то не факт, что умеет? Найти доску и плыть, ухватившись за неё, только бы от лавы убраться. Лава сойдёт в море, то закипит, и Тёма сварится живьём, если не успеет отплыть подальше. А пока он будет искать доску, его собаки загрызут.
  Тёма озирался в поисках доски и камней, чтобы отбиться от собак. Заодно следовало, наконец, понять, где море, а где горы. Он стоял на совершенно незнакомой улице, кажется, в частном секторе, не в центре, но разобрать что-либо на расстоянии руки мешала пыль, странным образом обтекавшая собак, образуя вокруг них слабый ареол дневного света. "Почему не бросаются?". Возле ноги лежал крупный обломок кирпича, но Тёма боялся нагнуться.
  И тут он узнал место: это же возле Мориного дома, вон он, на горе! Но путь загораживали собаки. Тёма решился. Схватив кирпич, он ступил вперёд, намереваясь раскрошить череп ближайшей зверюге, но собаки непонятно как оказались позади него. Ага, да, Тёма слышал, что стоит сделать вид, что у тебя есть камень, и собаки отстают, у них генетическая память. Он поднялся к дому, увитому гигантской лианой с фиолетовыми цветами, с флюгером в виде кота на крыше. Флюгер не шевелился, точно в него заколотили гвоздь. Створки окон не хлопали от ветра, гнувшего к земле мандарины и оливки за спиной Тёмы. Из кухни пахло мамиными котлетами - аромат, который Тёма жадно втягивал ноздрями, вернувшись с катка. Да откуда у Мориной семейки котлеты? Разве что из баклажанной икры. И какие котлеты, когда землетрясение? Уставшее осеннее солнце ласкало черепицу на крыше, хотя в нескольких метрах от дома небо смешивалось с землёй в грязевую мечущуюся массу. Повинуясь ужасу, Тёма бросился назад, в обречённый на гибель пустой город. Собаки застыли перед ним, они приблизились вплотную, так что Тёма чувствовал их вонючее дыхание. Он понял, что на сей раз его не пропустят. В дом всё равно нельзя, лучше собаки, лава, тайфун, что угодно, чем этот дом.... Оскалив зубы и картаво рыча, Тёма двинулся на собак, чувствуя, как удлиняются его клыки, как, прорывая кожу, лезут когти. Он постарался им помочь, вспомнив Эдди из фильма про руки-ножницы. Результат порадовал. Тёма занёс правую... конечность, первая собака взвилась в воздух и опала, разорванная в клочья...
  
  

Мора

  - Эй, кончай! Эй! Хватит выть, ты, что ли, двинулся совсем?!
  Мора трясла Тёму за плечи так, что голова моталась. Подумав, она пару раз хлопнула его по щёкам (довольно, кстати, больно учитывая, что на руках у неё были кожаные мотоциклетные митенки с клёпками и, возможно, потайным кастетом).
  - Это было лишнее, - пробормотал Тёма, усаживаясь и растирая пострадавшую челюсть. - Всё равно, не представляешь, как я рад тебя видеть!
  - Да ну, - сощурилась Мора. - А я так думаю, ты собирался от меня удрать.
  Тёма кивнул.
  - Была такая мысль, но не судьба.
  Он встал, пытаясь отряхнуть одежду, несмотря на очевидную тщетность подобных попыток. Колени и локти саднило. Послюнив край бумажного платка, Мора принялась вытирать кровь с его лица.
  - Давай-ка мотать отсюда, племянничек, - предложила она. - Сейчас училок набежит, и как мы станем вот это вот объяснять?
  Медленно, но настойчиво, Тёме в голову просачивался факт, что он всё ещё находится на сожжённом солнцем пустыре за школой. Небо чисто и сине, землетрясение отменяется, а в школьном дворе на песке валяются два несовершеннолетних тела учеников данной школы и одно, вероятнее всего, совершеннолетнее, но тоже без признаков жизни.
  - Ты посмотрела, что с этими? - спросил Тёма, кивнув в сторону тел.
  Мора мотнула головой.
  Из школы послышались голоса - женские и один мужской. Переглянувшись, Тёма с Морой побежали в сторону, как можно более противоположную от школы, плечом к плечу, точно давно сработавшиеся в упряжке лошади.
  Остановились уже у моря. Вдали от городского пляжа берег был покрыт скалами, из воды торчали гигантские камни, кое-где украшенные тушками поклонников нудизма. Тёме ни разу не попадались нудисты, обладавшие комплекцией, которую стоило бы демонстрировать. Большинство принадлежащих к данной категории купальщиков не смогло бы украсить даже тяжёлое водолазное снаряжение. И ни одной восемнадцатилетней девочки со стоячими сиськами и тугой попкой!
  - Я за вами до входа следила, - тяжело дыша, рассказала Мора, - а после звонка с той стороны забора засела, до конца уроков только через задний двор реально выбраться. А у меня ещё с вчера сердце не на месте, так я и решила, что навострит от нас Тёмочка лыжи, как пить дать, навострит! - она отвесила Тёме в лоб болезненный щелбан.
  - Ай!
  - Молчи, убийца, я теперь с тобой за ручку ходить стану, пока из Макса не выпрыгнешь!
  Её белые майка и юбка основательно пострадали от пыли, а перевёрнутая пентаграмма на толстенной цепи с брелоками в виде сердечек и пупсиков болталась на тонкой шейке, как ошейник от питбуля на левретке.
  - Никого я не убиваю, - проскулил Тёма. - Я, что ли, сам себе такую жизнь выбрал?
  Мора смотрела на него с кукольным равнодушием, склонив розоволосую голову набок.
  - Я видела, что ты сделал с пацанятами, - подмигнула она, точно поймала Макса за воровством сахара из буфета.
  - Кстати, что? - спросил Тёма, не совсем чётко представлявший, что случилась с ним на самом деле, а что являлось, не стоит себя обманывать, этими самыми, ужасами Бардо и всеобщей полиции.
  - А то не знаешь? - недоверчиво покосилась на него Мора. - Ты подходил к ним, одному за другим, брал за руки, и они падали. Только этот сбежал, Димка-Мурдасня, который из Максимова класса. Гнида он и жлоб, этот Димка, я ему уже грозила морду набить и Вадиму говорила, что он с друганами к Максиму цепляются, а Вадим твердил, пусть сам разбирается, мужиком вырастет. Знаю я, каким он был мужиком в Максимкином возрасте - его пальцем тронуть боялись при таких-то мамаше с папашей! Мужик, блин. Надо было тебе этого Димку первого.... Вот честно, мне их не жалко! Подумаешь, малолетки, дальше только хуже было бы...
  - Ты так говоришь, точно уверена, что они... ну... того.
  - А если и того? Мало у нас гопоты. Но Тёма, или как там тебя, на их месте мог оказаться любой. Я, когда ты со двора вывалился, к тебе подойти не рискнула, такая у тебя была морда... такая... - Мора вздохнула. - Довольная. Сразу поняла, сожрёшь, не поморщишься. У меня, между прочим, все живы остались, а ты....
  - С чего ты взяла, что они непременно того? - рявкнул Тёма. - Может, оклемались.
  - Не смеши мои тапочки! Хотя я ни на вот столько не верю, будто тебя этот вопрос хоть как-то волнует.
  Отвернувшись к морю, Тёма следил за гонками морских мото-камикадзе.
  - Что со мной дальше было, после того, как я с ними... закончил?
  - Я думала, ты мне расскажешь, - дёрнула плечом Мора. - Со стороны оно выглядело так: ты грохнулся на землю и принялся кататься, ногами там махать, руками, а верещал, точно тебя кастрируют. Я подумала, теперь ты вряд ли меня тронешь, и принялась тебя в сознание приводить, пока тётки не сбежались. Не представляю, что бы я им втирала, и про пацанят, и про Максима - ты же пока в его теле. И ты оттуда сейчас отвалишь! Хватит балду пинать, пошли ловить тебе туриста.
  - А туриста тебе не жалко? - невесело поддел Тёма.
  - Ну не камнем же мне тебя из Максима выколачивать. Могла бы, выколотила бы, а так хочу быть уверенной, что ты развлекаешься подальше отсюда, особенно от Максима и мамы. Шевели булками, я заманю мужика, а ты действуй. Надеюсь, Максим, как и его папаша, ничего помнить не будет. Да не бзди, я нормального туриста найду, с деньгами, у меня чуйка.
  - Не выйдет, - отозвался Тёма.
  - В смысле - не выйдет? - насторожилась Мора, уже полезшая вниз со скалы, на которой они с Тёмой отдыхали.
  - С туристом не выйдет. Ничего больше не выйдет.
  
  Крабат
  Крабат проснулся от ощущения чужого взгляда - точно кто-то ждёт, пока Крабат проснётся, и разглядывает его, сонного. Крабат недовольно оглядел комнату, где прожил 22 года. Закат подкрасил разрисованные ещё в детстве обои цветом маминой пудры, кричали на улице дети, мама гремела на кухне посудой под вопли разгорающейся в любимом телешоу драки. На полке сидел плюшевый щенок без глаза и носа, под щенком жмурился улыбкой деда Андрей, приклеенный скотчем к обоям. Фотографировали деду для доски почёта ещё в молодости, но деда с годами не сильно менялся. На памятник деде с этой же фотографии медальон делали, а потом Крабат фотографию забрал - родственников у деда не было.
  Крабат посмотрел на часы - в принципе, пора вставать. Всё же приятно, что это был сон, а не покойник пожаловал. Некоторым плевать, что у Крабата личная жизнь. Не ахти какая, но имеет он право проснуться, перекусить и потупить в интернет перед тем как начать предоставлять усопшим охранно-психотерапевтические услуги. В плане психотерапии помощи от Крабата чуть, загробный гид из него тоже аховый. Может послать на тот свет экспрессом, если кто-то окончательно заблудился, да, невежливо, но тоже кое-чего стоит, если учесть, что кроме Крабата никто в округе не занимается неупокоенными покойниками. Покойники есть, а занимающихся ими нет. Алкашами, бродячими животными, детьми, престарелыми, психами и безработными занимаются. Почему же с покойниками работают только по части утилизации? Пофиг, что у человека проблемы с упокоением! И это при том, что рано или поздно покойниками станут все. Казалось бы, близкая каждому тема, однако пойди, попробуй привлечь внимание общественности! Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это профессиональный интерес участкового психиатра, да и то чисто платонического свойства, потому что принудительной госпитализации больше нету, хоть на том спасибо.
  Порывшись под кроватью, Крабат отыскал шорты.
  В Непале полно монастырей, даже просветлённые монахи в них есть, которые английский знают - Крабат читал и смотрел на Ютубе. Однако сомнения мучали Крабата. Или те монахи не слишком просветлённые, потому что больше специализируются по туристам, чем по духовным практикам. А если по практикам, то по-английски те монахи не разговаривают, так что трудности в общении явно предстояли. "Простите, пожалуйста, мне бы научиться правильно провожать умерших на тот свет, чтоб уходили и не мучились, и мозги чтоб мне не полоскали, а то у нас у многих с этим трудности, и литература им не помогает!". Тибетская книга мёртвых когда-то ведь помогала, по крайней мере, тибетским покойникам. Может, перевод не очень, или же дело в ритуалах? Крабат читал, что ещё ритуалы полагаются, это он и хотел разъяснить на месте.
  Морги в этом Катманду есть? И берут ли туда санитарами иностранцев без языка? Только это опять утилизация останков, нет, надо найти практиков, которые ритуалы проводят и с покойниками общаются. Возможно, из Непала придётся перебираться в Тибет, хотя и не ясно, на какие шиши - интернет там точно никакой, работать не получится. Зато там ритуалы. Правда, отец Иоанн ритуально отпел народу больше, чем Крабат съел котлет, но это вряд ли можно назвать общением. С другой стороны, отпевание явно работает, поскольку после отца Иоанна к Крабату ходили всего двое, и один из них был атеистом, а второй - местным шизиком, оказавшимся, вдобавок, первым посетителем после смерти деды Андрея. Крабат разнервничался, мужика спровадил совсем грубо, без терапии. И расплакался до кучи, стыдно вспомнить.
  Мама позвала завтракать:
  - Кирилл! Котлеты стынут!
  Крабат едва взялся за дверную ручку, как волна раздражённо-нетерпеливого ожидания неожиданно и яростно ударила в мозг.
  - Здрасте? - пролепетал Крабат, озираясь и придерживаясь за стену, чтобы не свалиться от головокружения.
  У духов ушей нет, и голосовых связок тоже, никакой физиологии. С духами голосом необязательно, с ними надо мысленно общаться, так и окружающие меньше психуют. Всё же невозможность определить возраст, пол, а также убедиться в наличие собеседника как такового, Крабата немного смущала.
  - Наконец! Признаться, я уже начинал беспокоиться.
  - Да что вы, беспокоиться не о чём, - бодрым шёпотом соврал Крабат в пространство. - Все умирают, вы тоже не в первый раз это проделываете, только забыли...
  - Прекратите излагать мне теорию множественных перерождений, - брюзгливо перебил голос в голове Крабата. - Во-первых, она также недоказуема, как прочие, во-вторых, если у меня были прошлые жизни, я их не помню, так что и говорить не о чем. Я и в этой-то жизни пока не умер, если на то пошло.
  Крабат запер дверь.
  - В каком смысле?! - подумал он.
  - Жизнью это, разумеется, назвать нельзя, - всё так же брюзгливо пояснил голос. - Существование. Утомительное и унизительное существование на протяжении последних чёртовых четырёх лет. Жену жалко, ей больше всех достаётся.... Ах, простите, забыл представиться.... Вы ведь меня не видите?
  Крабат скорбно качнул головой.
  - Если вы живы, то это многое объясняет, - подумал он. - Обычно я вижу духов уже после того как они это... официально становятся духами.
  - Не имеет значения. Вы не представляете, какое облегчение поговорить с кем-то впервые за четыре года! У моего тела функционируют два пальца. Два! Этого недостаточно для ведения беседы, даже выучи я эту проклятую азбуку Морзе.
  - Вы больны? - спросил Крабат, стараясь, чтоб это прозвучало сочувственно, но не замогильно (до крайности сложно уловить грань, тем более что в данном случае дела явно не айс).
  - Инсульт, паралич... не пугайтесь, я не собираюсь вас "грузить", как выражается моя младшая дочка, Наташа. Или Мора, как вы её называете.
  - Так вы - Морин папа? - воскликнул Крабат. - Евгений... простите...
  - Анатольевич. Ничего страшного. Лично я никогда не помнил имена родителей моих подружек.
  - Кирюша, у тебя опять это? - раздался из кухни мамин голос. - Иди, позавтракай как человек, тебе на смену скоро!
  - Я мигом, - заверил пустую комнату Крабат. - Я принесу завтрак сюда, вы не против? Мама нервничает, если я ухожу голодным.
  - С удовольствием бы к вам присоединился, - заверил голос. - Увы, не в этой жизни. Бегите, не расстраивайте маму.
  - Мигом! - повторил Крабат, выскакивая в коридор.
  Когда он вернулся, напротив двери, в покрытом пледом кресле, сидел пожилой мужчина, одетый в дорогой, старомодного покроя костюм с бледной нитью. Пышные белые волосы были зачёсаны назад, на носу строго блестела золотая рамка очков, жёсткое выражение рта смягчали усы и бородка клинышком.
  В гостях у Моры Крабат не бывал, поэтому сталкиваться с Евгением Анатольевичем Шефер, - питерцем и главным городским архитектором, человеком, водившем иномарку во времена, когда Крабат едва начал посещать ясли, - в общем, встречаться с таким человеком Крабату не приходилось.
  Пока он собирал с пола котлеты и макароны, Евгений Анатольевич церемонно испросил прощение за невозможность помочь и прогнал телегу, что, по всей вероятности, Крабату не хватало внутренней готовности узреть дух относительно живого человека, а как только Крабат к такой возможности привык, видимость восстановилась.
  Крабат с теорией согласился. Проведя детство в морге, он не считал общение с покойными чем-то особенным. Сейчас обычный человек видит труп нечасто, если не врач, не милиционер, и в морге не работает. А ещё лет сто назад покойники всюду свободно лежали. Войны, эпидемии, умирали по домам, а не по больницам. Покойник на столе, кругом народ тусует, выпивают, закусывают, в лоб целуют. Естественно, что контакты с духами тогда случались гораздо чаще, а сейчас контактируют одни эти, которые привидения ловят, и то у них не столько контакты, сколько глюки да гонево.
  С духом живого человека Крабат столкнулся впервые, но привыкнуть можно, дух - он дух и есть, а поболтать Крабату хотелось не меньше Евгения Анатольевича, тот всего четыре года говорить не может, а Крабату тупо не с кем после того, как деда Андрей умер. С живыми лучше не откровенничать, а покойникам идеи Крабата неинтересны, у них свои заморочки, да и тягой к поиску смыслов городские мертвецы не отличались. История о невиданной твари, напавшей на семейство Моры, Крабата потрясла. А Вася-то не врал! А Крабат-то Васю... эх.... Но какова Мора! Тело спереть пыталась, на пару с ацкой тварью, вот ведь... ничего удивительного, если разобраться.
  - Вы представьте моё-то положение! - горячился старик. - За Свету я никогда по-настоящему не беспокоился. Если существуют, как вы это называете, "ацкие" твари, то в качестве противоположности должны существовать святые, а если они существуют, то не вижу причины, почему моя Света не.... Но мы отвлеклись, Кирилл. Как вы понимаете, меня беспокоит внук. Мальчик нервный и впечатлительный, вы хоть представляете, что происходит с подростками при вселении в них отвратительных крылатых тварей с хвостами в десять метров длиной? Как это, кстати, можно классифицировать?
  - Одержимость? - предложил Крабат.
  - Что такое, при чём тут одержимость?! - возмутился дух.
  - Вселение в подростка твари с хвостами. Одержимость, я читал.
  - Ерунда! Я имел в виду, к какому виду адских тварей относится та, с которой мы имеем дело?
  - Э...мм...
  - Послушайте, войдите, наконец, в положение отца, мужа и деда и объясните, жертвой чего мы стали, - капризно дёрнул ртом Евгений Анатольевич. - Или вы не в состоянии есть и думать одновременно?
  - В состоянии, - уныло подумал Крабат, старавшийся держать вилку правильно, не класть локти на стол и жевать беззвучно, отчего совершенно перестал ощущать вкус еды. - Я просто не знаю, что ответить: я-то этой штуки не видел. Я даже Васе не поверил, думал, у него ужасы Бардо.
  - Вася - ваш коллега? - вздёрнул бровь Евгений Анатольевич.
  - Да нет, я ведь рассказывал, Вася был бомжем у нас в морге, Вадим, то есть тварь, пытался захватить его труп, но не получилось. Вася точно не был святым, вы не подумайте, он и при жизни был не торт.
  - Не кто?!
  - Не в очень хорошей форме, не кондиция, бомж, в общем. К тому же его самосвал переехал. Я бы в него не смог вселиться, тоже бы, наверно, сблевал... простите за выражение. Вася спрашивал, что это за тварь, а я не знаю. Я в тварях не разбираюсь, никогда ни одной не видел. Всё, что я вижу, это духи усопших... и вас.
  Евгений Анатольевич вжал голову в плечи, погрузившись в кресло гораздо глубже, чем позволено плотным телам.
  - У меня возникло впечатление, что сама тварь не вполне знает, что из себя представляет, более того, до недавнего времени она полагала себя человеком. Ну так как, могу я рассчитывать на вашу помощь?
  Крабат занервничал.
  - Живые не по моей части, хотя на вашем месте я и сам бы, наверно, попросил, чтобы меня...
  Евгений Анатольевич расхохотался - у Крабата в голове точно свиток старых бумажных листов на кусочки разорвали.
  - Ах, вы об этом?! Ни в коем случае не стал бы вас тревожить подобным вздором, ни сейчас, ни после того как перейду в категорию усопших. Уж я как-нибудь сам отыщу выход, не беспокойтесь. Устройте мне встречу с тварью, приведите в мой кабинет. Сумеете? Вероятно, мне потребуются ваши услуги в качестве переводчика, так как не похоже, чтобы тварь могла общаться с духами самостоятельно, а у моего организма функционируют только 2 пальца. Два. Невероятно затрудняет вербальную коммуникацию!
  - Простите, а вам зачем? - спросил Крабат.
  - У меня есть предложение, от которого тварь не сумеет отказаться, - ехидно процедил Евгений Анатольевич.
  
  

Артём

  - Но это не может теперь всегда быть так! - ветер ерошил розовые волосы Моры, ну, то есть "ерошил" - громко сказано, потому что изменить форму Мориной головы можно было только расчёской, смоченной в каком-нибудь растворителе.
  - Почему не может? - спросил Тёма равнодушно.
  - Даже не надейся, что я позволю тебе остаться в Максе, - напомнила Мора.
  - Я и не надеюсь.
  - Да прекрати тупить, нашёл время! Охотиться на туриста боишься, в Максе оставаться не собираешься, куда же ты тогда?
  Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Мора оступилась и точно сорвалась бы со скалы, не подхвати её Тёма. Некоторое время они сидели, прижавшись друг к другу и глядя в волны.
  - Спасибо, - буркнула Мора, отодвигаясь. - Слушай, я тебя не гоню и не прессую, но из Макса ты должен сегодня же убраться. Ну, давай в меня, чего там! В моём теле ужасов у тебя не было, а сейчас я сама предлагаю, добровольно, значит, карма в порядке.
  Тёма вяло мотнул головой.
  - Я не должен в живых людей. Ужасы, будут крепчать, а ясли я вдобавок и дальше буду... питаться, а с тобой на пару буду, и не говори, что мы удержимся - не удержимся. Нам слишком нравится, и тебе, и мне. Ты хоть что-нибудь более крутое пробовала?
  Мора вздохнула.
  - Ты бы ведь и сейчас рискнула, несмотря на ужасы, - продолжал Тёма всё так же монотонно. - Я не говорю, что ты Макса не любишь, но из-за кайфа ты меня не меньше уговариваешь, чем из-за Макса. Не надо мне никуда идти, окажусь среди людей - не удержусь. Лучше сидеть и ждать, пока накроет.
  - Это чем это тебя накроет?
  - Чем-чем. Ужасами. Бардо. А Макс будет в порядке: я уйду, он вернётся. Только покарауль, чтоб я ему тело не попортил, когда меня глючить начнёт, ну там типа в море не спрыгнул и всякое такое. И Макса надо будет домой отвести, а то очухается один непонятно, где, напугается. Извини, что так вышло, лично против тебя я ничего не имею, и против всех вас не имею, я на самом деле не специально.
  - Ерунда какая, какая нечеловеческая, тупая ерунда! - воскликнула Мора яростно. - Куда ты собрался уходить?
  Солнце сползало в море, точно масло по тёплому блюдцу. Тёма подумал, что ещё ни разу не наблюдал закат во всех подробностях. Почему-то вспомнил, как они с Аней сидели в Турции спиной к закату, лицом к кафешкам и дрейфующей вдоль них толпе, ели варёную кукурузу с солью, стукали пятками о парапет пляжа, теряли шлёпанцы и болтали о ерунде.
  - А я не знаю. Куда все уходят? Рожусь земляным червяком. Я помню из книги мёртвых, гневные божества преследуют потерпевшего, пока тот снова не родится. Есть ещё милостивые божества, которые заманивают, но цель у них та же, что и у гневных - чтобы потерпевший, то есть покойный, не болтался между мирами, а рождался. Бомжей нигде не любят. Их терпят, пока не совершат чего-нибудь противозаконного, рано или поздно они, ясен пень, совершают, и тогда им навешивают за всё и сразу. Я думаю, веталы - как раз такие бомжи между миров. В мёртвых телах мы никому не мешаем, а я полез в живых и нарушил, так что на милостивых божеств рассчитывать не приходится, меня будут травить, пока в норку не забьюсь, нора окажется личинкой земляного червяка, и готово. Когда я в ваш дом чуть было не пошёл, ну, когда меня глючило, вот это самое оно и было - норка, убежище. Яйцо там, вагина, икринка, хрен знает. Я, конечно, какое-то время посопротивляюсь, из принципа, потому что рождаться мне категорически неохота - ни червяком, ни вообще. Но меня всё-таки сделают. Вернее, я сам себя сделаю, вот что самое поганое. Божества - они для это так, мультики. Тибетцы, наверно, божеств видят, а я собак и зомби с землетрясениями, но и так, и этак сводится к одному: каждый должен прочно торчать на своём шестке. Прикинь, мне вдруг пришло в голову, почему вампиров было модно протыкать колом - именно поэтому. Вампиры - те же бомжи, сбежавшие от порядка вещей, неправильные, значит, колом их.
  - Ну ты и загнул, - хмыкнула Мора, но из-под её обычной презрительной гримаски уважение мазнуло Тёму по щеке пушистой лапкой. - Такое Микель любил гнать, особенно по укурке, хотя у тебя как-то натуральней получилось... аж страшно.
  - Потому что правда. К утру со мной будет покончено, у меня нервов на дольше не хватит. Потерпи ещё немного, хорошо?
  - А вот сейчас ты реально закончил гнать пургу и пошёл со мной! - взвизгнула Мора и дёрнула Тёму за руку так, что тот действительно вскочил. Ещё немного, и сустав бы вырвала. Похоже, у сестричек гораздо больше общего, чем казалось.
  - Эй, прекрати, снова упадём! Куда, на фига?!
  - К Катерине! Должен быть выход! Нельзя вот так сидеть и ныть...
  - Да ладно, я всю жизнь просидел и проныл, и ничего. А выход есть, к утру весь выйду, чего тебе ещё?
  - Да тебя со страху плющит, ты и раскис. Откровения гонишь, прямо куда деваться! Слыхала я таких откровений! Знаешь, как меня плющило, когда меня Микель накурил, а потом мы таблеток наелись? Я смерть увидела, это стена такая была, невидимая, я перед ней стояла, какая-то дрянь в моих мозгах копалась, а я могла одну правду думать и ничего кроме правды. Только никакое это было не откровение, а мы просто обожрались дряни. Тебе привыкнуть надо, пережди - и привыкнешь...
  - К чему привыкнуть? Людей есть? По телам скакать?
  - Почему нет? Если ты это можешь, значит, карма согласная, и закон всемирного тяготения тоже. Вот кирпичи есть нельзя, не по карме и не по закону, так никто их и не ест. А что можно - то, значит, можно. Пошли, идём, ну иди же! Перетрём с Катериной...
  - Не дойдём мы до Катерины, солнце село, ноги в горах переломаем.
  - Дойдём, там камешки светлые на тропинке...
  - Отставить драку! Сорвётесь! - матюгальник хрипел и повизгивал в руке пожилого мента.
  - Наташка, хоре бузить, слезай! - крикнул ментёнок, сложив для пущей убедительности ладошки лодочкой. Матюгальника ему не полагалось, но он засветил фонарь, направив луч на Тёму с Морой, отчего те действительно чуть не свалились со скалы.
  ***
  В ментовском ВАЗике Тёму на правах Макса укутала пледом заботливая тётка из детской комнаты милиции и начала приставать, как Макс себя чувствует, а также, не знает ли Макс, какие вещества употребляли ребята сегодня днём во время уроков на школьном хоздворе?
  - Максим, твой одноклассник утверждает, что ты там был. Ты употреблял вместе со всеми? Нет? Если знаешь, чем отравились ребята, обязательно расскажи, это поможет докторам их спасти. Да, Егор Васильевич, двое учеников восемнадцатой школы и учащийся колледжа для детей восьмого вида, Александр Панов. Его вы, конечно, знаете.
  - Сашку-то жирного? - сплюнул под ноги милиционер. - Сидеть ему, если оклемается. Не темни, малец, чем травились?
  - Егор Васильевич, если б Максим травился, он бы тоже попал в больницу, - заметил Крабат, избегавший встречаться с Морой глазами. - Ты ведь, э... Макс, ушёл с уроков, потому что тебя тётя Наташа забрала?
  Идея понравилась Тёме.
  - Да, мы договорились с тётей Наташей, я пошёл через хоздвор, чтоб ничего не объяснять: мама не любит, когда я ухожу с уроков. Я прогулял, но ничем не травился. Парни во дворе хотели отжать денег на пиво, у меня не было, тогда они сказали, чтоб я проваливал, я и вылез через дырку в заборе. Не знаю, что они потом делали. С ними был мальчик из нашего класса, Мурдасня.
  - Микишин Дмитрий, - вставила тётка из комнаты милиции. - Он, на первый взгляд, не пострадал, возможно, доза была слабей, но врачи подозревают тяжёлые поражения мозга: мальчик находится в состоянии психоза, уверяет, что Максим хватал ребят за руки, отчего те умирали. Наотрез отказался покидать больницу. Направлен в детскую психиатрию
  - Тётя, никто не умирает, когда я беру их за руку, хотите, вас возьму? - предложил Тёма, надеясь, что у него вышло достаточно невинное выражение лица.
  Мора прыснула.
  - Я тебе верю, Максим, - кривенько улыбнулась тётка, но руку отдёрнула.
  Ментёнок было хихикнул, осёкшись при виде нахмуренных бровей милиционера Егора Васильевича.
  - Вот было же раньше, - проговорил милиционер в тоске. - Было всякое. Пиво, и самогон, на танцульках дрались, редко, когда без поножовщины обходилось, из-за девчонок больше, я дружинником был, гнались раз за мной десятеро, эх, есть, что вспомнить! А чтоб так... чтоб сиропы от кашля или это вот, которое коровам колют.... Куда ж оно катится? Эх!
  - Постоянно появляется что-то новое, - поддакнула тётка. - Врачи не знают, куда направлять пациентов - в наркологию или в психиатрическое отделение.
  - Трое внуков у меня, - грустил милиционер. - Хочется забрать своих и махнуть в тайгу какую или в горы, где людей нет и этой всей заразы! Вот чего вам не хватает, молодёжь? Всё есть, учись, работай! Ты, Наташка, сама шляешься, так зачем мальца сманиваешь из школы? Куда?
  "Я же, получается, во всём виновата, как всегда, - злобно подумала Мора. - Убить Крабата, и то мало! Машка теперь совсем вызверится!". Но делать нечего, что тут ещё скажешь.
  - Максу не до школы, - проворчала она, - у него родители разводятся. Я хотела с ним погулять, поговорить, от Машки подальше. Я за забором ждала и всё видела. Те четыре упыря сидели-курили, вроде обычные сигареты, стали к Максиму цепляться, но отстали, мы ушли - они здоровёхонькие были. Чем они потом занялись, мы с Максимом без понятия.
  - Всё с тобой ясно, Наталья, - ответил милиционер. - Мне только не нравится, что мы с тобой последнее время часто встречаемся, и всё при мутных делах. Задаст тебе сестра. После того, что в школе было, она весь город на уши поставила. Вадима чуть не арестовали.
  - За что? - воскликнули Мора и Крабат одновременно.
  - За попытку похищения, - заржал ментёнок.
  - Истеричная баба, - покачал головой милиционер. - Максим, твой папа дома, тебя ждёт. Ваше счастье, что Колька вас на той скале видел и сообщил.
  - Гнида! - шёпотом бросила Мора Крабату.
  Тот отвёл взгляд.
  - Меня попросили... я потом расскажу...
  - Гнида паршивая!
  - Заткнитесь все, - приказал милиционер, - голова от вас разболелась, молодёжь. А ты, Наташка, силы для сестры побереги, приехали.
  
  

Мария

  - Нашли, сейчас привезут, - Маша бросила мобильник на стол, тот угодил в кружку, расколовшуюся ровно на четыре части. Струйки чая застучали по полу, отыскав путь между столовыми досками.
  Вадим обтёр телефон об майку.
  - Цел аппарат, всех нас переживёт. Кажется, тебе его Евгений Анатольевич на окончание школы подарил?
  Выхватив у Вадима телефон, Маша метнула его в окно. Металлический корпус запрыгал по камням под гору, в тишине раздался всплеск, точно в воду прыгнула лягушка.
  - Давно хотела это сделать, - удовлетворённо произнесла Маша, - a то правда пережил бы. Вдруг теперь у меня появится новая мобила? Нет? Ну и пофиг, всё равно мне звонят только учительницы Никитки и Макса, плюс теперь ещё милиция. На скалах они сидели, ну, где мы с тобой уроки прогуливали.
  Вадим отвернулся от окна, за которым переваривала телефон речушка, сама с собой обсуждая его вкусовые качества.
  - Таких больше не делают, - вздохнул Вадим вместо эпитафии. - Кто на скалах сидел? Учительницы или милиция?
  - Хватит притворяться идиотом, - прошипела Маша, шваркая тряпкой по полу. - Макса и Наташку нашли, Егор Васильевич звонил. Дрянь Наташка! Макса с уроков сманила. Увидишь, всё остальное, что сегодня в школе случилось, тоже без неё не обошлось.
  Вадим мечтательно улыбнулся.
  - Маха, а помнишь, как мы на этих скалах...
  - Не удивлюсь, если эта стерва наркотой у школы приторговывает...
  - Ты сама-то веришь в то, что говоришь? - закатил глаза Вадим. - Случись у Натахи наркота, сама проторчит.
  - Ещё как верю! - Маша встала, мокрая тряпка повисла в её руке, точно спрятанный в ножны меч.
  - А, по-моему, ты в очередной раз пытаешься себя накрутить, чтобы устроить скандал на ровном месте.
  - Сегодня пусть ночует, но завтра с вещами на выход ...
  - Вообще-то речь и о Натахином доме тоже, - напомнил Вадим. - Ты как-то постоянно упускаешь этот момент.
  - Папа не в том состоянии, чтоб заступаться.
  - А Светлана Яковлевна? Её тоже на выход, с вещами? Или в качестве няньки и сиделки пригодится? Хотя что-то я разговорился, ты, вероятно, и на мой счёт не уверена, оставаться мне, или как-нибудь потом прибегать.
  Тряпка плюхнулась в ведро, Маша опустилась на лавку и уронила голову на руки.
  - Налей чаю, а? - попросила она.
  - Только давай я свежий заварю.
  Маша следила, как муж колдует над пакетиками с заваркой и травками, творя из дешёвой бросовой дряни каждый раз новый напиток, бодривший не хуже кофе, а по необходимости и отлично помогавший от желудочно-простудных недомоганий. Даже скептически настроенный к зятю Евгений Анатольевич признавал Вадима мастером чайной церемонии.
  Они ни разу не говорили о любви - любовь случилась с ними в том возрасте, когда это принято называть детской дружбой, возможно поэтому их интимные отношения не отличались пылкостью даже до рождения Макса. Любуясь мускулистыми руками мужа, его ловко мешающими заварку с мелиссой пальцами, Маша думала о том, что ей незаслуженно повезло. Повезло, как никому из знакомых баб, по большей части уныло неустроенных в так называемой личной жизни.
  Машина проблема состояла в том, что хотя она и признавала любовь и детей пищей души, жить только ради еды ей было скучно, не говоря о том, что пища подразумевает не только удовольствие, но и возня с готовкой и уборкой плюс периодические неполадки желудка.
  Ещё Маша думала, что Вадим счастлив здесь и сейчас, в этом, чтоб его, городишке, где с детства знает всех, а все знают его, городишке, под завязку набитом Вадимовой роднёй и друзьями, где он натыкается на пару-тройку приятелей, едва выйдя из дома. Счастлив пропадать в горах все выходные, до поздней осени гонять на велике к морю купаться, пить утренний кофе в маленьком кафе у друга и обедать на халяву в ресторанчике у другого друга, возвращаться домой поздно, весёлым, слегка пахнущим вином, а по пятницам просиживать вечера в кабачке, посещаемом любителями рока. Маша думала, что для окончательного счастья Вадиму не хватает какого-нибудь мистического ластика, мгновенно, без соплей и обид, стёршего бы из жизни Машу вместе её с претензиями к мирозданью, Вадиму и детям. Детей такой ластик тоже бы осчастливил, так как Вадим нашёл бы им в мамы какую-нибудь тётю Свету, добрую тёплую тётю, любящую готовить, читающую книжки перед сном, никогда не орущую и обожающую походы в горы под гитару.
  Вадим поставил перед Машей кружку в шапочке тёплого пара, срезал с ветки за окном лимон, молниеносно настрогал и разложил на тарелке (Маша не клала лимон в чай, но поедала дольку за долькой, точно печенье).
  - Спасибо, - улыбка у Маши получилась жалкой.
  - Давай начистоту, - предложил Вадим. - Что-то ты последнее время всех из дому гонишь. Мешаем мы тебе?
  - Никого я не гоню, меня Наташка бесит. Не работает, по дому ничего не делает, тащит, что под руку подвернётся, хамит, да ещё от неё постоянно какие-то идиотские неприятности, - про себя Маша серьёзно удивилась, насколько неискренне прозвучал выстраданный список обвинений.
  - Портрет чудовища в интерьере, - сочувственно кивнул Вадим, - чудовищный такой подросток, правда, кого-то напоминает. А вот из дому тебя, между прочим, никто не прогонял.
  Маша вскинула подбородок.
  - Я не воровала!
  - И Наташка бы не воровала, давай ей Евгений Анатольевич на карман столько, сколько давал тебе. Скажем, мне воровать лень и негде, да и не надо мне особо ничего, такое свойство натуры. А вы с Наташкой другие. Ты можешь с уверенностью сказать, что не спёрла бы на Наташкином месте те пятьсот евро? Захотелось бы тебе в Питер...
  - А мне хотелось, забыл? - резко оборвала Маша. - И да, денег у нас тогда было, как у дурака фантиков, но я на дискотеке, и то ни разу в жизни не была, с папой бы случился инсульт на пятнадцать лет раньше.
  - Ты вроде утверждала, что на дискаче быдло и гопота, - фыркнул Вадим и попытался обнять Машу.
  Та отстранилась.
  - У нас в городе - да, но это не значит, что я вообще не хотела бы попробовать что-то кроме бальных танцев, на которые меня возил папа. А по поводу того, как меня из дому не выгоняли, так как раз меня папа и выгнал...
  - ... Евгений Анатольевич посчитал, что без энергичных мер с его стороны я бы ещё долго не решился на тебе жениться.
  - А что, если нам не надо было... - буркнула Маша. Конец фразы поглотил стрёкот цикад, слегка перебиваемый болтовнёй речки в ущелье за домом. Ночь тучной пиявкой вползала в окно, наполняя кухню сыростью и водяными запахами.
  - Ты жалеешь? - спросил Вадим.
  - Не надо было тогда, понимаешь? Перескакивать из школьницы прямиком в замотанные тётки больно и неправильно! Я не успела осмотреться, понять, что на свете происходит, а теперь уже никогда не получится.... Ничего теперь не получится! Я ей завидую, завидую, завидую, потому и гоняю! Каждое утро намажется, тряпки свои клоунские напялит и вон из дому до ночи, а я дальше магазина не помню, когда отлучалась, в школу только. Да я чуть не лопнула от зависти, когда Наташка в Питер смоталась, а у меня два ребёнка, и папа как раз слёг. Она не виновата, что у меня в её возрасте Максим год как родился, но...
  - Макс родился у нас, разреши поправить.
  - У нас, у нас, но ты после этого покатил автостопом в Сибирь, а я...- Маша махнула рукой, яростной чертой связав раковину, плиту, мусорное ведро, разбросанные игрушки и сушившееся за окном детское бельё. - Не могу больше! Мы должны уехать.
  - Мы множество раз это обсуждали...
  - А сейчас обсудим последний раз, потому что, если останется, как есть, я или спячу, или сбегу, прихватив банку с кабачковой икрой, потому что бабло Наташка уже попёрла. Мама была тремя года старше, чем я сейчас..., - Маша вскинула на Вадима тоскующие глаза. - Вы ведь все считаете меня чокнутой? И ты, и... - Маша кивнула головой вверх, где поскрипывали половицы под ногами Светланы Михайловны, маявшейся в ожидании новостей о Максике, но не спускавшейся на кухню, чтоб не мешать Машеньке мириться с мужем. - Зря боитесь, я нормальная. И мама была нормальной, дело в том, что одни люди довольны тем, что имеют, не важно, чем, а другим чего-то не хватает...
  - Тебе всюду будет не хватать этого "чего-то", - возразил Вадим.
  - Но я должна хотя бы попытаться. У папы полно родственников в Питере и в Москве, перекантуемся. Я могу устроиться бухгалтером, временно, пока буду получать второе образование, ты найдёшь нормальную работу, не у тёти Лены, и не четыре часа в день, зато зарплату будешь получать деньгами, а не чаем...
  - ...и вся она будет уходить на аренду однокомнатного клоповника на окраине, откуда меньше, чем за три часа, никуда не доедешь этим их общественным транспортом.
  - Почему вся? Ты...
  - ...сисадмин. Весьма средний сисадмин, но у меня больше шансов найти работу, чем у ни дня не работавшего бухгалтера, ненавидящего арифметику. На кого и на какие деньги ты собираешься учиться? Есть идеи? К тому же детсад нам там не грозит, а Светланы Михайловны в Питере не будет.
  - Макс присмотрит за Никитой, а Дашу можно оставить тёте Свете, перед школой заберём.
  - Я не готов оставить Дашуту, даже со Светланой Михайловной.
  - Ты её видишь час в день, не больше, скажи лучше, что напрягаться не охота, - заметила Маша. - И правда, зачем? Тебя-то всё устраивает.
  - А что, плохого, когда человека устраивает его жизнь? Разве не к этому все стремятся? Мне для этого не надо ни подрываться к чёрту на рога, ни из кожи выворачиваться. Повезло с характером.
  - А мне не повезло.
  Вадим опустил руку на плечо жены.
  - Маха, едем, куда хочешь, только твои тараканы переберутся вместе с нами, а с ними и проблемы. Есть ли смысл огород городить?
  - Проблемы в любом случае будут расти, они с возрастом по нарастающей накрывают, пока человек не устанет и копыта не откинет. А вдруг кроме проблем появится что-нибудь ещё? Смысл, например, или хотя бы немного удовольствие. Я про свою жизнь говорю.
  - И я о том же. От себя бегать и вовсе бессмысленно. Захоти ты, скажем, стать инструкторам по горным лыжам, я б за компанию с тобой в сугроб зарылся, хотя у меня начинается насморк от одной мысли о сугробах. Но ты же не хочешь в сугроб, Мах? А куда ты хочешь, и чего рассчитываешь найти "там", чего не можешь найти "тут"? Половина моих поуехавших друзей вернулась, остальные выживают кое-как, могли бы заниматься тем же самым дома с куда большим комфортом. В своих домах, между прочим, у моря, и небо здесь голубое, а не серая муть круглый год, как в Питере или в Москве. Один Пашка устроился в своей Калифорнии, хотя вряд ли он высовывает нос из компьютера на достаточно долгое время, чтоб понять, где сидит тушка. С другой стороны, тут работы по микроконтроллерам не найдёшь, так что не зря уехал. Пашка с детства в железяках копался...
  Маша молчала, перед ней стыла кружка с чаем. Можно раскричаться, закатить истерику, но от этого ничего не изменится, только дети проснутся-испугаются, а тётя Света с Вадимом сильней задумаются о психиатре. Да и прав Вадим: перемена мест слагаемых ни смысл, ни удовольствия жизни не добавляют, разве что проблем, иначе хрен бы её тут видели уже много лет назад. И на папу бы не посмотрела, папа на своих родителей тоже не слишком оглядывался, он бы понял. Ни на что бы она не посмотрела, незачем себя обманывать, и от детей бы сбежала, и от Вадима - если б знала, куда бежать. Беда в том, что единственное, что твёрдо знала Маша, так это что хочет куда угодно убраться отсюда. Может быть, скажи Вадим: "Давай рванём, там разберёмся...", сказал бы этак пофигистически-весело, как он умеет, и она бы рванула в никуда, и, может быть, разобралась бы. Но Вадим в очередной раз поставил её перед зеркалом, где отражалась бегущая в колесе мышь.
   "Дети, кем вы хотите стать, когда вырастите? Вот ты, Машенька, кем станешь?". Тридцать лет, а вопрос, заданный в детском саду, до сих пор острым колом висел над головой. Если бы кто-то самый главный во вселенной взял бы сейчас Машу в охапку, поставил перед собой и строго спросил: "Что тебе дать, дочь моя, чтобы ты успокоилась и перестала скандалить?", по самому вдумчивому размышлению Маша попросила бы мистический ластик, чтоб раз-раз, и стёр из жизни, чтоб не надо метаться в поисках выхода из клетки с колесом, которого нет.
  
  

Мора

  Мора угрюмо смотрела в темноту за окном Уазика. Перед въездом на гору машина кашлянула, вздрогнула, но не заглохла и принялась карабкаться вверх, гремя запчастями, точно недобитый терминатор. Переднее колесо провалилось в яму напротив Марстеповских ворот.
  "Приехали, щас психованная выскочит, - совсем затосковала Мора. - Спроважу нечисть и сбегу, без денег сбегу, надо было к Крабату подкатывать, чтоб в Непал забрал, дура была. Пойти, что ли, к нему сегодня в морг ночевать".
  Мора на всякий случай ласково улыбнулась предателю-Крабату.
  "Из машины выходить не стану, нечисть высадим, и в морг. Ой, а утром сбежит опять от меня Тёма в Максимкином теле. Чтоб их всех, провалиться этой Машке, и Тёме, и дому этому провалиться!".
  Предатель-Крабат потянул за майку.
  - Мора... Мора, Макса надо к Евгению Анатольевичу отвести, очень надо, я объясню...
  Всю дорогу приставал, и опять. Дался ему папа!
  - Отставить возиться, молодёжь, на выход, - крякнул Егор Васильевич, протискивая бока из машины. В дальнем конце соседского сада истошно взвизгнула свинья, прощаясь с жизнью по заказу Егора Васильевича. На дворе у Джамили свинье вторили белые павлины, и низко, как из бочки, забухали аргентинские доги, белые ангелы смерти.
  Мама бежала к Максу с кофтой подмышкой и Дашенькой наперевес.
  - Максимушка, ты в порядке? Разве так можно, взрослый мальчик, ладно Наташа у нас без царя в голове, но ты-то!
  - Максим, а ты правда четырёх парней убил приёмом? - заорал со второго этажа Никита. - Вы с Наташкой торгуете наркотиками у школы? Круто! Вас за вещами привезли, а потом вас в тюрьму, да? Круто!
  "Дебил, - привычно констатировала Мора. - Зато ясно, что станут болтать остальные дебилы на районе".
  Дашенька показала Море язык. На пороге возникла Машка, расслабленно, как дракон, подползающий к заранее привязанной к решётке барбекю и обложенной приправами принцессе.
  Шарахнувшись, Мора упёрлась в грудь Крабата.
  - Макса к Евгению Анатольевичу... - бубнил тот. - Хотя бы скажи, куда вести, я сам.
  Мора заехала придурку локтем под дых, в силу роста угодила в желудок, ерунда, всё равно заткнулся.
  "О, Вадимчик здесь, будет, кому психованную оттащить, если что... значит, в кусты, потом к Марстеповичам, у них окна на двор, ночью караулить, расцветёт - нечисть в охапку и на вокзал. Оттуда можно и самой хоть бы в Севастополь к Ольге или к Рокси в Киев. Жалко Макса тут с этими оставлять.... Достало всё!".
  Машка мягко двинулась к менту, ещё держащему за руку нечисть. Нечисть-Тёма пугливо обернулась на Мору.
  - Здравствуйте, Егор Васильевич, - улыбнулась Машка (Мора в который раз грустно отметила, как сильно повезло чокнутой со внешностью). - На берегу не слишком ветрено?
  Чем нормальней Машка выглядит, тем более страшенный псих её накрывает, это Мора чётко уяснила. Она заёрзала ботинками по бетону, силясь втолкнуть Крабата назад в машину или проскользнуть туда самой.
  Приобняв Макса за плечи, Машка задумчиво отстранила его, будто разглядывая. И осела на землю. Однако поднялась быстрей, чем все успели сбежаться и раскудахтаться.
  - Голова закружилась, - заявила она, - теперь порядок.
  Мора подумала, что, несмотря на Машкины странности, всем бросилось бы в глаза рассматривание ею собственных рук, ног, а особенно ощупывание не только волос, но и сисек тоже. Повезло, что все были заняты беганием и кудахтаньем вокруг Макса, свалившегося одновременно с Машкой и всё ещё лежавшего неподвижно среди двора. При тусклом мерцании экономной лампочки над дверью он показался Море чёрно-синим и смахивающим на нечисть, только крыльев с хвостом не хватало и пасть прикрыта капюшоном. А ещё размер гораздо мельче.
  - Он здоровый был, на вид совсем здоровый, - бубнил мент Егор Васильевич.
  - А я говорила, надо было в больницу заехать и взять анализы, - вещала тётка из детской комнаты. - Вы не представляете, какую отраву употребляют современные подростки, возможны самые непредвиденные комбинации...
  Впрочем, Макс очнулся раньше, чем Вадимчик дозвонился своим медицинским родителям. Похоже, теперь это был настоящий Макс. Он сидел в объятиях бабушки и тёр пальцами глаза, точно туда набросали песку.
  - Бабушка, мне холодно и тошнит, - сказал он, после чего был укутан в плед и унесён Вадимом домой, в кровать.
  - Вот видите, - непонятно чему радовался Вадимчик, - это такой вирус! Вас, Светлана Яковлевна, послабей задело, а Маху сильней, но она вроде молодцом. Ты как, Маха? Это зараза, похоже, на мужчин сильней действует. У меня день так из памяти и пропал, точно корова слизала, и знаете, что? Меня тоже тошнило, когда в себя пришёл! Макс, ты помнишь, что сегодня было?
  - Сегодня? - переспросил смущённый всеобщим вниманием Макс. - Я был в школе, а что? Пришёл домой, делал уроки, потом мы ужинали, потом я лёг спать, проголодался, пошёл на кухню, все ругались у Наташи в комнате, я... Бабушка, а как я попал во двор, и почему я одетый? Не помню. Я заболел?
  - Это проявление наркотических средств! - крикнула тётка из детской комнаты. - Видите?! Ребёнок не помнит сегодняшний день ...
  Мору так и подмывало отвесить её хороший пинок по жирному заду.
  - Я помню, - возразил Макс. - Я только не помню, когда оделся и вышел во двор.
  Вадим потрепал его по голове.
  - Это ты вчера помнишь, Макс. Вчера мы немножко поругались, но потом помирились и легли спать. Ты тоже лёг. А сегодня утром пошёл в школу и сбежал с уроков вместе с Натахой. Тебя же злая коза-Натаха подговорила? Не важно.
  Макс растерянно переводил глаза с Вадима на Мору. В комнате нарисовалась Машка, то есть Тёма, всё ещё елозящий по себе руками, где не надо. Вот, блин, нашёл время! Ясно, что потискать тёлку ему удаётся только в ситуациях вроде этой, но мог бы и подождать.
  - Я не убегал с уроков, - забормотал Макс при виде Машки-Тёмы, - правда, мама, не убегал, спроси учительницу, и после школы я сразу домой вернулся, ты же знаешь!
  - Вчера вернулся, Максим, - поправила тётка, многозначительно поджав губу. - А сегодня ты убежал с уроков. Ты помнишь, как милиция вас с Наташей на скалах нашла?
  Макс был готов разреветься.
  - Нет...
  Тёма уселся на кровать Макса и похлопал его по плечу.
  - Всё нормально, парень. Тётя права, ты про вчера помнишь, а сегодня ты ходил в школу, но забыл, у тебя вирус, от него память пропадает. Ты не парься, твой папа тоже таким вирусом болел, и бабушка, они все поправились, видишь? Я тоже себя немножко фигово почувствовала, но теперь в порядке, и ты в порядке, так что забей и схомячь чего-нибудь вкусного. Светлана Михайловна, у нас, кроме кабачковой икры и винегрета, еда есть? Парень голодный, я точно знаю.
  - Макароны есть.
  Вид у мамы был озадаченный. Может, Тёма и древняя нечисть, но палится, точно первоклассник, не может запомнить, как кого зовут! Однако удачно он в Машку скакнул, теперь можно в своей кровати ночевать, а не у Марстеповичей. Эх, оставить бы Тёму в Машке навсегда! Дома станет куда нормальней. Если б не его гомофобия.... Вот какая нечисти разница? Интересно, у нечистей пол есть или как?
  - Ма-а-м... - робко протянул Макс. - Мам, а у тебя точно больше нет вируса? Ты какая-то странная.
  Мелкий, а врубается, племянник!
  - Нет, парень, я вирусоустойчивая, - твёрдо сказала Машка-нечисть. - Светлана Яковлевна, пожалуйста, не трогайте мой лоб, нет у меня температуры. И пульс у меня идеальный.
  Теперь уже и Вадим косился на Машку недоверчиво, явно сомневаясь в её устойчивости, и в плане вирусов, и вообще. Мама вздохнула:
  - Ох, не знаю, Машенька. Вчера Максим меня Светланой Михайловной называл, оказалось - заболел, теперь ты... я бы сказала, это симптом...
  - А. Да. Тётя Света. Я правильно говорю? У меня прямо-таки нечеловеческий иммунитет к гриппу, тут я за себя ручаюсь.
  Мора чуть не расхохоталась на нервной почве. Интересненько, сколько кругом таких нечистей, все ли они лопухи вроде Тёмы? Может, он вправду начинающая нечисть, или эти нечисти вообще не боятся запалиться, раз людям не приходит в голову, что можно вот так скакать из тела в тело? Нормальным такое точно не стукнет, а психов никто не слушает, и, наверно, зря. Был же сосед дядя Вася, утверждавший, что в него вселилась душа цыгана, которого сбило автобусом, а в том автобусе дядя Вася в детстве с бабушкой ехал. Так дядя Вася с цыганом внутри и жил, и тот его подучивал всякую фигню делать типа чайники на кухнях тырить. Дядю Васю все считали слабоумным, но теперь Мора допускала, что может, и не врал дядя Вася, хотя, с цыганом или без, он точно был придурком.
  - А я настаиваю, чтоб ребёнка доставили в больницу, - вдруг возникла детская тётка, - налицо потеря памяти, спутанное сознание...
  - Это я настаиваю, чтоб вы, и, как вас, простите, военный, ехали в милицию, больницу или не знаю, куда, - надменно произнесла Машка, отстраняя набежавшего Вадима. - Мой ребёнок наркотики не употребляет, я тоже, можете доказать обратное - с удовольствием послушаю. Наркота в школе - результат вашей плохой работы, а никак не наша проблема. Мальчик ушёл с уроков не один, но со своей совершеннолетней тётей, они ничего не видели, дышали морским воздухом, и у них грипп. Грипп уголовно не наказуем и принудительному лечению не подлежит, так что простите, все устали, проголодались и хотят спать. Кстати, вас, военный, ждёт туша свиньи, она всё ещё кричит у соседей. До свидания.
  Тёмино выступление сработало. Мама ушла варить припрятанные на особый случай макароны, противный Егор Васильевич с тёткой из комнаты - забирать свинью, а Вадимчик поплёлся их провожать, громко убеждая в первую очередь себя, что Машка ничего в виду не имела, а за сына переволновалась, и опять же грипп. У Макса в комнате остались тут же уснувший Макс, Мора и Машка, в смысле нечисть.
  - Ну вот, так даже лучше, - донеслось из угла между стеной и шкафом. - А теперь вас, Тёма, не знаю, как правильно, надо отвести к Евгению Анатольевичу.
  - Крабат? - взвизгнула Мора. - Ты какого хрена? Ну-ка быстренько катись в морг, нам тебя уже вот так хватило!
  - Кстати, о жмуриках... - ответил Крабат, и уселся на стул, аккуратно отодвинув школьный рюкзак Макса.
  
  

Крабат

  В дубовом, кожей обтянутом кресле восседал Евгений Анатольевич, похожий на собственный портрет, такой он был парадный. Стёганый халат, схваченный в поясе шалью, белая бабочка галстука на снежном полотне рубашки, седые волосы чуть примяты пёстрой девичьей тюбетейкой.
  Неупокоенный дух вопросительно-брюзгливо поглядывал на переминавшегося с ноги на ногу Крабата. С противоположного конца комнаты примерно также смотрели на Крабата Мора и Тёма, в неестественной позе примерных первоклассников застывшие на диване, а перед ними на уродливой совковой тахте утопал в подушках картонно-серый профиль умирающего под приглушённым светом лампы. В этом обставленном строгой старинной мебелью кабинете тахта выглядела окурком на паркете бальной залы.
  Следя за ускользающей вязью ковра под ногами, Крабат поймал себя на мысли, что, при всей привычке к покойникам, боится смерти. Многие не выносят запаха морга, но в моргах не умирают, тогда как здесь смерть расположилась давно и со вкусом. Выглядела, а главное, пахла она преотвратно, и Крабату не терпелось как можно скорей убраться подальше. Хорош проводник в мир иной, ага, тот ещё Харон!
  Первой не выдержала тварь.
  - Долго нам тут торчать? - поинтересовалась Маша.
  Крабату вспомнил, как Мора в разговорах обзывала сестру тварью. Вот, накаркала.
  - Тише! - шикнула на тварь Мора. - Крабат, ты нас сюда зазвал, так чего? Или ты наврал, что можешь с папой общаться? Между прочим, скоро придёт мама делать папе укол и менять... ну, знаешь, памперс.
  Злость лизнула Крабата, прислушиваясь к произведённому эффекту. Он что, по жизни должен каждому покойнику и его родне?!
  "Евгений Анатольевич, вы просили, я привёл... - Крабат сдержанно кивнул в сторону Маши и копошащейся в ней ацкой твари, - мне на смену час как пора".
  - Для полноценного общения требуется участие обоих собеседников, - раздражённо бросил Евгений Анатольевич. - Будьте добры, объясните этому существу, что у меня есть для него интересное предложение, которое я желаю обсудить конфиденциально, для чего ему надо войти в моё тело, которое я не стану препятствовать покинуть вне зависимости от принятого существом решения.
  Крабат повернулся к "Маше" и перевёл, добавив в заключение Крабат добавил от себя:
  - Мне бы стало любопытно.
  "Маша" неуверенно направилась к тахте.
  - Отвали от папы! - внезапно вскочила Мора. - Он такой штуки, как ты, не переживёт! Пап, не надо, ты не знаешь, с чем связываешься!
  Маша отступила.
  - Между прочим, я не навязываюсь, он сам просил...
  - Кирилл, пожалуйста, успокойте девочку! - взмолился Евгений Анатольевич.
  Крабат подтолкнул упирающуюся Мору в кресло.
  - Евгений Анатольевич знает, что делает, заткнись, а то правда кто-нибудь придёт, - приговаривая так, Крабат как следует утрамбовал Мору подушками.
  - Ну так мне можно или как? - спросила Маша.
  Крабат и Евгений Анатольевич кивнули.
  Умастившись на краешке тахты, Маша склонилась над телом. Тёмная грива покрыла лицо старика, по цвету и консистенции похожее на сушёных карпов, почему-то появлявшихся на рынке в конце зимы.
  Дух растаял в кресле, Маша осела на пол, разбросав руки.
  - Папа? - окликнула Мора. - Папа? Он ещё тут?
  - Нет, - шепнул Крабат. - И ты это, тише, не кипишуй.
  Машины руки выглядели очень белыми на тёмном ковре. Мора осторожно тронула сестру кончиком большого пальца босой ноги.
  - Маш? Ты как? Вставай, а? Все сразу очухиваются, едва Тёма из них уберётся, - объяснила она Крабату. - Из неё Тёма вышел, раз залез в папу, так в чём дело?
  - Откуда я знаю? Евгения Анатольевича я не вижу, вашего Тёму вообще никогда не видел, и даже сомневаюсь, что он есть. Иногда... довольно часто, мне кажется, что у вашей семейки такой массовый психоз.
  Мора вздёрнула нарисованную розовым карандашом бровь.
  - ... сказал человек, только что разговаривавший с духом моего папы, кстати, пока живого. Но это ничего, ты и с мёртвыми болтаешь, и это, разумеется, не психоз. Проверь у неё пуль, ты же санитар!
  - Санитар морга, - напомнил Крабат.
  Всё же ощущая себя в некотором роде медицинским работником, он проверил Машин пульс, но не нашёл, потому что забыл, где искать. С дыханием у Маши обстояло ненамного лучше, чем у обычных пациентов Крабата.
  - Дышит, только как-то странно, - сообщил Крабат Море. - Давай подождём? Мы же не знаем, вдруг, Евгений Анатольевич не в той кондиции, чтобы в него могла целиком поместиться хтоническая тварь, и часть Тёмы всё ещё в Маше.
  - Какая-какая тварь?
  - Хтоническая. Так сказал Евгений Анатольевич, ему видней.
  Мора уложила голову сестры себе на колени.
  - Красивая у меня сестрёнка, да? Что-то я боюсь...
  Крабат плюхнулся в освободившееся кресло, потому что у него подгибались ноги.
  
  

Мария

  Первая половина её жизни была окрашена золотистой дымкой ожидания чего-то как минимум интересного, если не прекрасного. Маша затруднялась сформулировать, чего ждала и как именно оно должно было проникнуть в её жизнь, полагаясь на случай и предназначение. С самого раннего возраста она понимала, что предназначена для чего-то большего, чем окружавшие её люди, сознание особого предназначения успокаивало Машу и придавало ей загадочности в собственных глазах. Однако с годами будущего становилось всё меньше, а настоящие не оставляло ни сил, ни времени для иных желаний, кроме лютого желания спать, и чтоб её оставили в покое. Оставят, оставят - лет через двадцать, но могут и внуков подкинуть. А если не подкинут, Маша сама начнёт этих внуков выпрашивать, потому что чем ещё, спрашивается, ей тогда заниматься?
  Однако Маша продолжала томиться по ночам, перекапывая интернет в поисках чужих прекрасных жизней - занятие, к которому она пристрастилась сильней, чем Вадим к эльфийским битвам. Что касается Вадима, можно до посинения спорить о необходимости побега, что Маша и делала, но в главном Вадим был прав: они жили относительно спокойно в относительно райском уголке вселенной, за пределами которого, с Вадимом или без, Машу ждали не путешествия и развлечения, а ещё более унылая борьба за гораздо более унылое выживание.
  Совсем другое дело, если тебя пинком вышвыривают за пределы существования. Маша с детства подозревала (по крайней мере, надеялась), что именно смерть предоставляет больше всего возможностей - поэтому и маму никогда не осуждала.
  В первый момент она перетрусила, особенно увидев собственное тело сквозь крышу и чердак. Само по себе это не было страшно, наоборот, Маша порадовалась, что до сих пор неплохо сохранилась, но память выдала на-гора стопку историй на тему внетелесного опыта, кончавшихся ерундой вроде комы или писания дурацких книжек о загробном мире, так что первым делом Маша бросилась обратно в тело. Но вид кошмарной твари, там копошившейся, напугала её до такой степени, что Маша петардой взмыла прочь и замерла над горами и морем среди звёзд.
  Страх пропал, а вместе с ним - сосущее душу одиночество, когда некого звать на помощь. Этот страх нападал на Машу во время родов и однажды в детстве, когда папа вёз её к врачу выдирать зуб. Кроме того, ей больше не хотелось спать, исчезли все связанные с телом по большей части неприятные ощущения вроде усталости, боли в обожжённой вчера руке и надвигающийся ПМС. Направление и скорость движения теперь зависели только от Машиного желания, долой дурацкие ограничения вроде расстояний, силы тяжести, и плотности бетонных стен (со стенами надо попробовать).
  Немного покувыркавшись в воздухе, Маша вспомнила, что последний раз купалась ночью ещё до рождения Максима, и рухнула во тьму, где скользили огоньки яхт вдоль ребристой лунной дорожки. Глупая, надо было на Луну! В конце концов, миллион раз ныряла, а вот когда ещё удастся на попасть Луну ...
  А когда угодно! Торжествующая мысль пронзила Машу, штопором закрутив ещё глубже сквозь подводный мрак. Когда и когда угодно, и ей ничего за это не будет! Она не задохнётся, не замёрзнет, не сгорит, не заболеет и не проголодается. Она даже не умрёт. Правда, в море было скучновато, потому что ничего не видно, но Маша быстро выяснила, как сильно ошибалась. Всего-то и нужно было привыкнуть к миру, не зависящему от освещения, и окружающее проявлялось в деталях, ранее доступных только при помощи лупы, или скорей микроскопа. Рыбы проплывали сквозь Машу, удивлявшуюся кукольно-серьёзному выражению их лишённых мимики морд. Каждая чешуйка раскрывалась затейливым веером, тёмная у основания и зеркально-переливистая по краям. Рыбьи глаза напоминали маленькие вселенные, поглощаемые чёрными дырами зрачков. Маша сообразила, что легко может увидеть рыб изнутри, но спрятала эту глупую идею в дальний карман сознания, хотя не сомневалась, что внутренности рыб не менее интересны, чем их чешуя и плавники.
  Водоросли колыхались на дне шерстью гигантского животного. На уходящих бесконечными лестницами в глубину каменных террасах лежали морские ежи, украшенные ракушками, огромными и полированными, как на витрине сувенирного магазина. К сожалению, взять их не получалось - Маша ощущала, что и руки, и ноги на месте, но увидеть их или как-то воздействовать с их помощью на мир не получалось. Не такая уж высокая цена за возможность нырять без акваланга, диплома об окончании курсов и опасений, что кончится кислород. Маше стало любопытно, отражается ли она в зеркале, и она дала себе слово проверить при первом же случае. Наверно, не отражается, раз она теперь... кто? Дух? Привидение? Душа на прогулке, или... или беглец? Нет, конечно... А почему нет?
  Маша прислушалась к себе, нащупывая беспокойство или покусывание совести, то есть обычную гамму ощущений, накрывавшую её после особенно запойного чтения чужих блогов или желания в одиночестве прогуляться по набережной и выпить кофе с пирожным. Ничего, кроме острого нежелания возвращаться. Чем или кем ни являлась сейчас Маша, ей было совершенно ясно, что время осталось за гранью зеркала или по ту сторону кроличьей норы, так что она успеет сгонять на экскурсию по отдалённым галактикам и прошмыгнуть в тело быстрей, чем Вадим успеет вызвать скорую (вот уж бы чего не хотелось, только свёкра со свекровью Маше не хватало). Мда, вот интересно, а что это за тварь угнездилась в теле, и, если она сама не уберётся, как её выгнать?
  Почувствовав, что не готова загружаться проблемами именно тогда, когда обрела способность этого не делать, Маша-таки решилась рвануть на Луну, но в тот же момент поняла бессмысленность понятия "рвануть". Она сложила руки в невероятную радугу, и безумные в своей яркости цвета выпрыгнули из тумана, заостряя грани, смывая контуры и проявляя новые, перекрывающие друг друга, закручиваясь в бесконечный узор. Маша оказывалась то внутри, то снаружи этого узора, то одновременно и внутри, и снаружи. Всё ушло, надежды, страхи и привязанности полностью оставили её. Время распалось, не стало теней, не стало различий, не стало прошлого и будущего, только настоящее, в котором Маша была наконец свободна, свободна, чтобы просто быть. Она чувствовала себя великолепно. Это была её жизнь, и она была рождена, чтобы наслаждаться и потакать своим желаниям. Она могла бы делать это всегда.
  
  

Артём

  Мутно-голубые стариковские глаза жадно поглотили Тёму, точки зрачков сжали в тиски, протащили сквозь игольное ушко и вышвырнули среди черноты.
  В это момент Тёма понял, что значит не иметь тела. Это было именно понимание, а не ощущение - ощущать было нечем. Поразительно, до какой степени мир, а значит и язык людей связан с их мясными футлярами. Всё, чем занимаются люди, невозможно без тел, тела присутствуют даже в их снах, хоть и функционируют не совсем как наяву (на самом деле ничего принципиально нового, разве что можно летать или прыгать по верхушкам деревьев). Нет тела - нет ничего, ни снаружи, ни внутри, а слова "внутри" и "снаружи" теряют смысл, так как точкой отсчёта является всё то же тело.
  Тёме и думать-то не полагалось, ведь думают мозгами, но он каким-то образом ухитрялся, и даже у него лучше получалось. Разница как между полётом в сновидении и вождением самолёта (особенно если ты - кот в переноске). Так что верное определение происходящему подвернулось мгновенно - смерть как её понимают атеисты: нет тела, и говорить не о чем. Недавно он считал, что окончательный конец не так уж страшен - рядом с ужасами Бардо, например. Правда, тогда Тёма не знал, что сознание не выключится вместе с телом навроде лампочки. Лампочка остаётся, только её нечего освещать. Тёма приготовился впасть в панику, но эмоции идут в комплекте с телом, а он и в лучшие временя тормозил по части чувств, вечно гадая, обиделся он, разозлился или, например, влюблён, чтобы уж вести себя, как полагается. Полагалось, разумеется, в кино, актёр из Тёмы был никакой, он то и дело переигрывал, чем заслужил репутацию неуравновешенного типа.
  Сам же Тёма считал, что ему повезло с характером: большая часть эмоций - сплошной негатив, стоит ли надрываться, чтоб такое испытать? В отсутствии тела Тёму перестали пугать не только банальности вроде вечной тьмы, но даже перспектива родиться земляным червяком или угодить в детский сад. Следующим его осознанием было, что свобода - вовсе не то, что о ней болтают. Истинная свобода - в отсутствии страха, и тут смерти трудно найти альтернативу. Психотерапия? Вы серьёзно?! Тысяча лет медитации на баранью кость? Негарантированный эффект, а спятить реально. Едва Тёма признал, что смерть стоит того, чтобы её попробовать, как у него начало образовываться новое тело...
   ...только было не совсем ясно, сколько у этого тела конечностей. Насчитав примерно восемь, Тёма забил, чтобы не расстраиваться, но вместе с телом вернулась возможность паниковать, чем он с удовольствием воспользовался.
  Из края вселенной, где находилась та из конечностей, которую проще всего было назвать "хвостом", раздался бестелесный, но определённо негодующий голос.
  - Немедленно возьмите себя... в руки! - видимо, с количеством и назначением Тёминых органов голос тоже не до конца разобрался, потому на всякий случай добавил: - Или что там у вас. Я пытаюсь создать подходящую среду для общения, а вы мешаете, хотя я заранее предупредил: вам ничего не угрожает, мы всего лишь побеседуем.
  Вспыхнул прожектор, сотворив зубоврачебное кресло старого образца, какое стояло перед кабинетом школьного стоматолога, ещё первоклашек пугали, что это электрический стул. В кресле сидел человек, настолько плотно примотанный скотчем, что было невозможно понять, одетый он или голый, только пальцы ног слегка просвечивали из-под плёнки. На уровне ноздрей, ушей и глаз в скотче были проверчены дырки, и ещё одна - со стороны левой руки, высвобождавшая средний и указательный пальцы.
  - Евгений Анатольевич, это вы? - спросил, то есть подумал, Тёма (вряд ли такая сложная и... большая пасть была предназначена для разговоров). - Извините, а вот это и есть "подходящая для разговора среда"? Если да, то моя внешность - ещё одна из ваших метафор? На вашем месте я бы тоже видел меня какой-нибудь ацкой тварью.
  Кресло перекосилось, дёрнулось и сменилось стулом, на котором курил сигару начальнического вида мужик с гривой седых волос и аккуратной бородкой. Вместо прожектора в пустоте повис абажур с кистями (Джамиля бы одобрила, её стиль).
  - Так лучше? - ворчливо поинтересовался Евгений Анатольевич. - Мы, если вас это занимает, находимся внутри моего сознания - другим способом невозможно обеспечить присутствие нас обоих в одном и том же измерении. Визуализация не является моей сильной стороной. Терпеть не могу венские стулья, но представить порядочное кресло или диван не получается. Меня несколько извиняет, что состояние моего физического тела трудно назвать комфортным, а связь с ним, к сожалению, ещё очень сильна.
  - У вас случайно зеркала нету? - спросил Тёма, пытавшийся при помощи языка сосчитать количество зубов. Язык помещался в пасти только свернувшись в клубок, поэтому удалось добраться только до второго ряда.
  По лицу духа пробежала дрожь напряжения, он разродился узким трюмо в оправе с завитушками, и Тёма закрутился перед покрытым патиной стеклом.
  - Извините, а что-нибудь покрупней нельзя?
  - Это зеркало стояло в спальне бабушки, очевидно, оно является моим ярким детским воспоминанием. Ничего другого в нужных для визуализации подробностях я вспомнить не могу. Вам действительно хочется созерцать себя во всех подробностях?
  - Не каждый раз такое увидишь, - расправил крылья Тёма. - Зря вы в себе сомневаетесь, с вашей фантазией вам фильмы про чужих монстров снимать надо. А летать я могу, или вы мне чисто декоративные крылья приставили?
  - Чужие монстры? Ах да, помнится, был фильм.... И вы полагаете, что я?! Нет уж, перед вами ваша истинная сущность, мне такого не визуализировать, даже если Света добудет капельницу с морфином. В качестве декоративных эти крылья слишком натуралистичны.
  И тут Тёма заметил нечто, отбившее у него всякий интерес к крыльям. Возле левой ноги старика лежала тень собачьей лапы. Разглядеть чёрную собаку в темноте сложно, тем более что данная собака обладала способностью поглощать остатки света. Вторая собака сидела по правую руку старика. Собаки стояли, сидели и лежали повсюду, одинаково неподвижные. Попытка их рассмотреть была равносильна вглядыванию во мрак до тех пор, пока выглянувшее оттуда нечто не впечатается в обратную сторону век. Мысли смёрзлись в скользкий ком.
  - Здесь довольно много собак? - только и смог выговорить Тёма.
  - Собак? - переспросил Евгений Анатольевич. - Я зову их "тенями", но вообще-то силы проявляются таким образом, каким вы готовы их видеть. Они, кстати, чрезвычайно вами интересуются. А вот хвост у вас, простите, напрасно задёргался. К вам у них вполне доброжелательный интерес, собственно, в связи с ним я вас и пригласил. В некотором смысле. Как я понимаю, вы находитесь в затруднительном положении?
  - Точней не скажешь.
  - Мы можем друг другу помочь. Прошу отнестись к моему предложению серьёзно. Сейчас поймёте, почему я заостряю на этом ваше внимание, хотя сам факт нашей беседы свидетельствует в пользу возможности наиабсурдных ситуаций. Опуская подробности, в юности друг уговорил меня принять участие в обряде вызывания сущности, именуемой "Хозяин Кладбища". Смешно даже учитывая, что нам едва исполнилось пятнадцать. К сожалению, обряд, вычитанный другом в диссертации его отца, известного собирателя фольклора, оказался большим, чем банальное суеверие. Желание друга сбылось, но своим желанием я до сих пор располагаю. Предложение состоит в следующем: я передаю желание вам, вы решаете ваши проблемы, а я, наконец, распрощаюсь с неработоспособным, но требующим ухода телом. Единственное условие: моя семья ни в каком отношении не пострадает от вашего появления в моём доме. Что скажете?
  От неожиданности Тёма выпалил первое, что пришло в голову:
  - А что можно захотеть? Вообще всё?
  - Пожелать стать морской владычицей или Наполеоном я бы не советовал: Хозяин Кладбища достаточно серьёзная особа, чтобы обеспечить вам несколько десятков лет в психбольнице. Вы вроде бы хотели вернуть тело?
  - А чего бы захотели вы на моём месте?
  - Пожалуй, восстановить память, - сказал Евгений Анатольевич после короткого раздумья. - Некоторые вещи полезно о себе знать.
  - Даже не знаю... вдруг у меня были веские причины избавится от памяти, верну - и они снова возникнут. Можно спросить? Сбыча мечт - главный пунктик человечества, почему вы сами не воспользовались желанием? Не верю, что за столько лет ничего не придумали. Пожелали бы здоровья ещё лет на пятьдесят или уж нормально умереть. Извините, если грубо, но кажется, с этим вашим желанием не всё так просто.
  - Совершенно верно. Хозяин Кладбища - не дед мороз, не фея и не джин из лампы. Допускаю существование способов взаимодействия с ним без фатальных последствий, но предполагаю, что они не для обычных людей - или просто не для людей. Простым смертным обращаться к Хозяину имеет смысл лишь в случае, когда до смерти хочется того, о чём собираетесь просить. "До смерти" в самом широком смысле понятия. Столь сверхценных идей у меня не возникало. Что касается смерти, то для этого я как раз и должен освободиться от желания. Вы существо, уже принадлежащее кладбищу, его энергия является для вас естественной. В то же время, разрешите спросить, какой альтернативой вы располагаете? Даже на взгляд прикованного к постели инвалида сопровождающиеся галлюцинациями скачки по чужим телам - не самое приятное времяпровождение, а кража раздавленного грузовиком бомжа как минимум не эстетична, не говоря о том, что у вас ничего не вышло.
  Пустота дрогнула, смешав собак в неряшливый пыльный вихрь, раскачав лампу и подбросив стул вместе с Евгением Анатольевичем. Тёма ощутил себя внутри энергично встряхиваемой консервной банки.
  - Какая бесцеремонность! - возмутился Евгений Анатольевич. - Я же ясно просил нас не беспокоить! Прошу прощения, но я вынужден убедить наших маленьких друзей там, снаружи, прекратить меня трясти, а заодно узнать, что у них случилось.
  Стул и абажур исчезли, но стало несколько светлей, а над Тёмой повис потолок с ползущей по нему мухой. Изменить точку обзора он не мог, потому что потерял возможность шевелиться. Хотя не совсем потерял - два пальца левой руки всё ещё работали. Где-то рядом всхлипывала и бормотала Мора, а Крабат её успокаивал. Когтистые Морины пальцы впились в плечи и встряхнули Тёму. Голова подпрыгнула на подушке, точно тряпичная, говорить не получалось. Темнота опять сгустилась и проглотила Тёму без остатка.
  
  

Крабат

  Мора заплела Маше четыре косички и приступила к пятой. Крабат размышлял, что по ошибке заскочил в автобус, несущийся без остановок в неизвестном, а главное, не нужном ему направлении. Что там Мора говорила про памперсы? Входит, значит, такая Светлана Яковлевна, а Крабат ей такой: "Ещё раз здравствуйте, не пугайтесь, это просто так выглядит, но пока никто не умер". Занавес. Вообще-то его это не касается, его здесь почти ничего не касается. Через шесть дней, шесть! начнётся другая жизнь, а городу придётся какое-то время разбираться с покойниками без помощи Крабата.
  Вдруг у Моры в голове переклинило, и она принялась трясти сестру с такой силой, что та заработала бы сотрясение мозга об пол, не подсунь ей Крабат подушку.
  - Совсем сбрендила? Ты чего творишь?! - шипел Крабат, борясь с оказавшейся на редкость сильной и царапучей Морой.
  - Пусти! С Машкой плохо!
  - С ней давно плохо, чего ты сейчас-то разошлась?
  - Сейчас совсем плохо! Надо папу звать!
  Мора переключилась на отца, едва не сбросив того с кровати.
  - Чем вы занимаетесь, молодёжь? - осведомился Евгений Анатольевич, возникший в собственном изголовье. - Я, кажется, дал ясные указания. Что с Машей? Вы наговорили ей глупостей и не можете привести в чувство?
  Крабат отпустил Мору
  - А она туда и не приходила. Дышит ели-ели, губы синие.
  - Папа опять тут? - шепнула Мора, косясь с Крабата на тело Евгения Анатольевича, снова на Крабата и, вслед за его взглядом, на окно, за которым строго каждые пол часа голосил петух, имевший собственные представления об отсчёте времени.
  Крабат кивнул.
  - И Тёма? - снова спросила Мора.
  Крабат отрицательно качнул головой.
  Дух повис над Машей.
  - Всё ещё без сознания? Ничего не может сделать самостоятельно. Вероятно, я слишком баловал её в детстве... такая нервная ранимая девочка... Сбежала, - проскрипел он. - Вообразите! Сбежала!
  Вид у старика стал мрачнее некуда.
  - В каком смысле? - спросил Крабат. - Откуда?
  Евгений Анатольевич потёр бородку.
  - Подвергшийся нападению твари человек погружается в состояние, аналогичному обмороку, и возвращается в осознанное состояние тотчас, как тварь освобождает тело. Подобный сценарий я наблюдал у Вадима и Макса, и полагаю, что его следует считать типичным, но не единственно возможным. Я и Наташа впустили тварь в своё сознание, а вот каким образом оказала сопротивление твари Светлана, я не понимаю. Резонно предположить, что и Маша сохранила осознанность, но воспользовалась этим, чтобы оставить тело.
  - И где она сейчас? - спросил Крабат, гораздо сильней интересовавшийся другим вопросом: что теперь будет.
  - Танцует с феями, - бросил дух. - На это у неё глупости хватит. Не важно, где, важно её вернуть, иначе в этом доме будут двое похорон вместо одних.
  Mора потянула Крабата за футболку.
  - Что, что папа говорит?! Ну же!
  Крабат, которого начала раздражать Морина привычка за всё хвататься и вопить, отодвинулся на безопасное расстояние, собираясь с силами чтобы не дать Море разораться и окончательно нашуметь.
  - Говорит, Маша сбежала, - сообщил он, готовясь перехватить Мору, если та вздумает убиться об стену. - Когда на неё этот ваш Тёма напал, она не отключилась, а...
  Но Мора не подняла кипеж, не принялась болтать глупости и бегать по комнате.
  - Так я и знала, - произнесла она таким тоном, точно лично сняла Машу с автобуса при попытке к бегству неделю назад и доставила в семейное гнездо с помощью полиции. - Нет, правда. Я всегда знала, что Машка свалит раньше меня. У нас полный город долбанных валильщиков, но до Машки им далеко. Наверно, я от неё и заразилась, только не настолько конкретно, мне пока и Москвы хватит, хотя лучше куда подальше, но всё же в пределах этого глобуса. А Машке глобуса не хватало. Она не была чокнутой, просто ей тут не нравилось! Почему всем должно непременно нравиться? Когда фильм скучный, люди его выключают и идут пиво пить, или спать ложатся, или новый фильм в интернете ищут, их за это чокнутыми не считают, чокнутый - это наоборот, если смотришь всякую муть до упора и мучаешься. А мы ведь с Машкой по-настоящему ни разу не поговорили... Сначала я была маленькая и её бесила, потом она начала бесить меня. Но в детстве мне было Машку ужасно жалко: она была как... как такая дурацкая запертая принцесса, красивая и грустная, с этими её цветными свечками, длинными юбками и музыкой, от которой у меня портилось настроение, когда я подслушивала под дверью. Папа, хоть раз в жизни оставь Машку в покое, у тебя у самого проблем выше крыши! А её тело давай подарим Тёме. Если б он Машку не выпихнул, она бы спятила, а так может ей теперь хорошо. Не знаю, какое у тебя для Тёмы предложение, но вряд ли лучше моего: вот ничейное тело, пусть берёт и катится, я читала, каждый мужик мечтает стать женщиной.
  - Моя старшая дочь - дура, а младшая сошла с ума. Всегда думал, что дело обстоит как раз наоборот, - покривился Евгений Анатольевич. - Кирилл, пожалуйста, спросите Наташу, что она хочет всем этим сказать.
  - Евгений Анатольевич спрашивает, что ты имеешь в виду? - повторил Крабат, гадая про себя, может ли он считаться менеджером, то есть медиумом.
  Теперь Мора смотрела прямо на отца, точно могла его видеть.
  - Папа, я имею в виду, что Машка не вернётся, ничего ты с этим не сделаешь. И не надо делать. Вдруг Машка для того и родилась, чтоб понять, что это всё не для неё? Ты не виноват, и Тёма не виноват, он только помог ей сделать то, о чём она мечтала. Отдай Машино тело Тёме, тогда ему не надо будет ни на кого нападать, он, понятно, ацкая тварь, я-то видела, но он всего лишь хочет спокойно жить, хотя бы после смерти, и чтоб ему не мешали. Мы же все такие!
  Крабат подумал, что Мора говорит здравые вещи, которые к тому же проще всего осуществить. И все выиграют. А Крабат ещё успеет на смену в морг. Что в этом, в конце концов, такого - сбежала смотреть другое кино? Полно людей живут только потому, что не знают, что ещё предпринять и, между прочим, фигово живут. Если заниматься тем, чем не нравится, обязательно получается фигово. Про жизнь положено думать, что ты прямо-таки обязан её ценить, наслаждаться и так далее. А если не получается? А если это не твой фильм? Заткнись и молчи, пока коситься не начали? Дело в инстинкте самосохранения вида, но раз счастье отдельных особей к задачам вида не относится, стоит ли особям так уж париться по поводу вида? Против жизни в целом и этого мира конкретно Крабат не возражал, напротив, надеялся ознакомиться с достопримечательностями. Но понимал тех, кто думал иначе, ведь многие из них были его клиентами. Своё мнение, однако, Крабат по давней привычке оставил при себе.
  - Невероятная, пугающая чушь! - провозгласил Евгений Анатольевич. - Женщины и здравый смысл две вещи несовместные. В общем так, детки, сидите смирно, ждите меня, и умоляю, постарайтесь хотя бы ненадолго остановить процесс, который вы ошибочно принимаете за мыслительный.
  
  

Хозяин Кладбища

  А Тёма оказался на кладбище. "Что-то быстро", - горько отметил он.
  Криво натыканные кресты выглядывали из-за деревьев. Ограды торчали тесно, без видимой системы. Тёме вспомнилась дедушкина кровать с пружинным матрасом, выдворенная после смерти дедушки на дачу. На ней можно было прыгать как на батуте, а спинки были вроде этих оград, только с шариками.
  Ночь не препятствовала зрению, этим происходящее напоминало сон, что слегка успокаивало. Спать Тёма обожал, поэтому о снах знал многое, и сам считал, что знает почти всё. Нигде и никогда не получится насладиться такой свободой, как внутри вовремя распознанного сна: хочешь - летай, хочешь - голову себе откусывай (кажется, сейчас у Тёмы бы получилось, учитывая размер пасти). Только никакой это не сон, во снах, во всяком случае, Тёминых, ни звуков, ни запахов не было, а ночной лес средней полосы по запаху ни с чем не перепутать. Примерно начало июня. Звуков тоже хватало. Издалека раздался собачий лай. Одна собака, за ней другая, третья... При воспоминании о собаках Тёму скрутила судорога ужаса, и он сразу увидел их, присутствовавших, как всегда, молча, затаившихся в самых глубоких тенях, куда не проникало Тёмино призрачное зрение. И были они повсюду.
  - Вам не следует бояться, - вкрадчиво промурлыкал женский голос за левым плечом.
  Так могла бы говорить смерть, если она разговаривает - очень подходящий голос. Внешность говорившей смерти тоже подходила. Никаких скелетов с косами и прочей готики. Волосы по-старинному сложно закручены вокруг головы, пышная причёска едва достигала Тёминого плеча. Платье до земли, белое, в кружевах, занавеска, а не платье, белые перчатки на пухлых руках. На вид примерно ровесница Тёмы, однако слово "девушка" к ней вовсе не подходило - "женщина", или нет, "дама". Рядом с ней Анька выглядела подростком, хотя делала она это, то есть выглядела, намного хуже незнакомки. У Аньки подбородок был вечно в прыщах, волосы болтались, как попало, и живот выпирал из джинсов дальше сисек, а у этой талия была неестественно тонкой... ах да, корсет. Когда-то корсеты носили даже мужики и горничные, неплохо кстати смотрелось, многим бы и сейчас не помешало.
  - Не бойтесь, - повторила дама, - тени нимало не опасны. Они ничего не могут сделать, мы с собой всё делаем сами.
  - Это вы про собак? - спросил Тёма.
  - Собак? Пусть будут собаки. Смешная фантазия. Мне больше нравятся котята. А ваши собаки, должно быть, охотничьи?
  - Я в собаках не разбираюсь, котята мне тоже больше нравятся. Меня собаки с детства кусали. Проблема в том, что я не могу не видеть то, чего вижу, поэтому какая разница, что на самом деле есть, а чего - нет?
  - А и правда, никакой. Так зачем вы видите, что вам не нравится? Была охота себя мучить.
  - Как у вас всё просто, - нечаянно улыбнулся Тёма и прикрылся крылом, поняв, что стоит перед незнакомкой голый и не вполне представляющий деталей собственной анатомии, что, наверно, было к лучшему. Однако на слабые нервы дама не жаловалась.
  - Ах, какие пустяки вас беспокоят! Мы не в благородном собрании, тут начинаешь что угодно воспринимать как должное, любые странности и фантазии, даже больные.
  - Кто вы? - спросил Тёма.
  Дама улыбнулась кокетливо
  - Кто я? И правда, кто же я?
  Среди деревьев скользнул свет фонарика, лихорадочно мигнул и пропал, будто нёсший фонарь провалился в яму. Две фигуры ломились сквозь кусты, переругиваясь сдавленным шёпотом. Силуэты оформились в пацанов лет четырнадцати-пятнадцати, будто сбежавших из фильма, хотя не такого старого, как дама, в случае которой фильм должен был быть немым. Тут речь шла о пятидесятых. Стиляги, комсомольцы, толстые телевизоры на ножках. Фестиваль студентов, после которого родилось много негров. На этом сведения Тёмы о пятидесятых заканчивались. У мелкого и чернявого была на голове вязаная шапочка, в руках - чемоданчик и фонарь, длинный и белобрысый нёс авоську. Пацаны серьёзно спорили, какая-то фигня про "из комсомола попрут" и "диссертацию неграмотных бабок".
  - Угадайте, в теле какого из этих гимназистов вы гостите? - спросила дама.
  Чернявый в очередной раз оступился прямо перед Тёмой, фонарь выхватил из ночи надгробие, словно нарочно упрятанное в куст жасмина. Мраморный портрет Тёминой собеседницы выглядел реальней восставшего из могилы оригинала, чьи черты постоянно менялись словно под воздействием собственного внутреннего ветра. Лицо в обрамлении живых и каменных цветов напомнило Тёме о виллисах - мёртвых невестах из маминого любимого балета, разве что балерины были раза в два худей. Приглядевшись к мечтательной улыбке каменных губ, Тёма ощутил тоскливое предчувствие опасности.
  - Если бы я знала, что позирую для собственного надгробия, я бы хохотала как сумасшедшая, - заметила дама. - Муж заказал мой бюст для нашей новой Питерской квартиры у модного скульптора с немецкой фамилией, никогда не могла её запомнить, но я столь поспешно переехала сюда, что постамент взяли у каких-то местных ремесленников, и он совершенно безвкусный, вы не находите?
  - Зинаида Николаевна Ланге, - прочитал чернявый пацанчик, ковырнув ногтем мох на мраморе. - Тысяча девятьсот четвёртый. Модерн. Стильно, да? Вот здесь и начнём.
  - Зинаида Николаевна? - окликнул Тёма собеседницу.
  Та протянула ему руку, высоко, к самым губам. Тёма догадался и неловко ткнул пастью влажный, чуточку пахший болотом воздух.
  - Ну же, угадали? - спросила Зинаида Николаевна, капризно оттопырив губку.
  - Этот, белобрысый - Евгений Анатольевич!
  Дама кивнула.
  - Интересный был юноша, не правда ли? Меня всегда тянуло к красивым мужчинам. Представьте, в девушках я собиралась убежать в Петербург делать революцию или поступить в оперу, но ко мне посватался Вольдемар. Он был невероятно хорош собой, вы бы непременно со мной согласились, увидев его портрет, даже несмотря на то, что мужчины редко ценят красоту в других мужчинах. Увы, Вольдемара застрелили на Кавказе через несколько лет после моей смерти, во время какой-то глупой войны, ведь мой Вольдемар был военным хирургом. Теперь у него даже нет могилы, какая жалость!
  Историю о несчастном Вольдемаре Тёма слушал в пол уха. Жена из Зинаиды Николаевны вышла так себе: она доставала красавца-Вольдемара истериками, наставляла рога с кем попало, а под конец отравилась. Душка-Вольдемар замял самоубийство, так что Зинаиду похоронили внутри кладбища, хоть и не в Петербурге (ей хватило ума разослать посмертные записки по всему городу). Зато в деревне Зинаида Николаевна оказалась единственной неупокоенной могилой, отчего пользовалась популярностью у местных ведьм, что заинтересовало бы Тёму, если бы его не отвлекал сеанс чёрной магии в исполнении советских школьников.
  По-прежнему не замечая ни Тёмы, ни Зинаиды Николаевны, парни разложили под безвкусным постаментом какую-то снедь, коньяк, сигареты и даже бухнули в тарелку солидный кусок фарша. Идея вызвать Хозяина Кладбища (кем бы он ни был) только потому, что надоела математика, показалась бредовой даже Тёме, успевшему пообщаться с Морой, открывшей ему разнообразные грани бредового поведения.
  - Кто такой "Хозяин Кладбища"? - спросил Тёма Зинаиду Николаевну.
  - А он вам сам всё сейчас расскажет, верней покажет.
  Чернявый (Тёма всё же расслышал его имя - Гарик) вытащил из чемодана стрёмного вида нож и забормотал неразборчиво и певуче, чем мгновенно привлёк "собак", так и потянувшихся к нему со всех сторон. Тёма не сбежал от этого зрелища только потому, что Зинаида Николаевна ухватила его под локоть нежной хваткой мраморной статуи. Молодой Евгений Анатольевич дёрнул из рук приятеля нож, впопыхах ухватился за лезвие, Гарик рванул нож к себе... кровищи хлынуло, будто у парня в руках взорвалась жертвенная курица.
  Стало очень темно и очень холодно. Так же темно, как когда Тёма угодил в Евгения Анатольевича, но гораздо холодней. Туман заполнил мир, как дым - пластиковую бутылку. В вязких хлопьях проступили тени, преимущественно всевозможных крестьян в платках, рубахах с бородами и тому подобных лаптях бомжеватого вида. Тёму удивило огромное количество детей, даже младенцев, туго спелёнатыми куколками нырявших в тумане. Крестьяне среднего возраста отсутствовали: то ли они умирали где-нибудь на заработках, то ли перескакивали из подростков в старики, минуя промежуточные стадии. Зато среди не относившихся к крестьянам людей встречались представители всех возрастных групп. Младенцев в кружевных пелёнках и чепчиках было существенно меньше, чем в грязных тряпках, но хватало. Кудрявенькая девочка держала на руках котёнка (неужели вместе похоронили?). Пацан лет двенадцати в гимназической форме. Барышня с запавшими глазами - наверно, как раз это называлось "чахоточным типом". Невероятно жирный парень в розовой шёлковой рубашке. Старики в мундирах разных времён, самый скрюченный почему-то в клетчатой шали поверх фрака. Был бритый наголо с усами как у Гитлера и рубашке как у Льва Толстого с советским орденом (так выглядели председатели колхозов в фильмах). Милиционер в белом кителе. Очень много молодых мужчин и парней в форме времён Второй мировой войны, как русской, так и немецкой. Бесконечная вереница бабок всех мастей и размеров. Если судить по одежде, последние похороны тут случились при Советском Союзе, точней Тёма определить не мог, потому что у бабок, тем более деревенских, мода меняется слабо, а кроме бабок на этом кладбище давно никого не хоронили.
  По этой причине в характере Хозяина Кладбища присутствовали стойкие старушечьи интонации. Конечно, понятия "пол" или "возраст" были к нему не применимы, равно как что-либо ещё из доступного Тёме арсенала терминов. Человеческий язык, на котором он пока ещё думал, кончается там, где начинается углублённое знакомство с кладбищами. К тому же Тёма был далёк от попыток анализа, ослеплённый сильнейшим шоком, в просторечии именуемым "обломом": он не возражал против утилизации тела (не мумию же из него лепить), но самый заядлый атеист, и тот откажется закончить существование своей пусть и не самой ценной индивидуальности в сверхсущностном компоте из старух, младенцев и котёнка. Да хоть бы из профессоров с балеринами! Поэтому в России веталы и не водятся - не успевают завестись, так как всех умерших без разбора засасывает эта гигантская воронка с размытым над деревьями основанием и вершиной, уходящей вниз, за пределы доступного людям участка мирозданья.
  Хозяин обратил на Тёму внимание, и несовместимые с целостностью человеческой личности понятия хлынули в него с той сокрушительной лёгкостью, с какой ребёнок просовывает банан в клюв зажатого в кулачке попугайчика. Личностью Тёма пока дорожил несмотря на понимание, что та выполняет роль шор на глазах у лошади. Глупо думать, будто лошадь исчезнет, если с неё снять шоры. Или исчезнет? Страстно захотелось в Индию - туда, где предусмотрительные индусы сжигают покойников, чтобы избежать кошмаров вроде Хозяина Кладбища. У каждого кладбища свой хозяин, в то же время кладбища - единый организм. Находясь на одном, одновременно находишься во всех остальных местах похорон, массовой гибели, жертвоприношений и тому подобное. Это была не Тёмина мысль, боле того, это не была мысль.
  
  

Артём

  Плеск воды, перекрывающий бряканье колоколов и завывание музыки гомон толпы вдалеке, где сквозь огненную стену оплывали в реку лестницы слепленного из воска и песка города. Города с хаотически торчащими ладьями башен, оплетённого террасами, наполненного венками и вязанками дров. И свечки в лепестках огибали лодку, чей нос был устремлён прочь от праздника, во тьму, прорезанную чахлыми костерками, вокруг которых кутались в одеяла похожие на беженцев тени.
  Из-под накрученного на голову шарфа хищно поблёскивали глаза гребца и его белые, но растущие по самым причудливым траекториям зубы - в целом персонаж являлся подтверждением правильности расовой теорий и кастовой системы одновременно. Только Радж может показать правильных баб. К бабам другие гиды по ночам возить боятся, а в Варанаси баб нет, одни ряженые мошенники. Правильные бабы, знаете (хи-хи), трахаются с трупами и их едят. Родственников такое раздражает, а полицию ещё сильней раздражает, поэтому бабы живут на восточном берегу и ловят в реке покойников, не скопившие денег на погребальный костёр. Без трупов бабам никак, им даже есть можно только из черепа.
  Тёма заподозрил, что в самой Индии не всё продумано по части похорон.
  - Я этих баб уже не хочу, - всхлипнула кудрявая рыженькая девчонка.
  Сосед передал ей косяк, прокашлялся и спросил гребца:
  - Слушай, мужик, а нас твои бабы не ням-ням?
  - Дамиан с Раджем ездил, - успокоил его приятель, густо покрытый не то пирсингом, не то прыщами, - наснимал улётный материал, у него камеру, и то не отжали, а Дамиан жирный, на всех баб шашлыков хватило бы!
  Компания заржала. По рукам отправилась бутылка, от которой девушки отказались, а Радж проводил полным вожделения взглядом, укоризненно заметив, что не такой Радж человек, чтоб возить к опасным бабам. Правильные бабы ни с кем плохого не делают, для них нет разницы между плохим и хорошим, всё проявления Шивы. А если бабам алкоголя дать, а не самим из горла выдуть, они пуджу покажут. Но без алкоголя могут по шее накостылять, такие они очень злые из-за своих духовных практик. Просиди ночь голышом на трупе, да без выпивки! Слова Раджа вызвали гогот вперемешку с неприличными шуточками. Пустая бутылка скрылась в воде.
  Белых в лодке было пятеро, и, судя по их камерам и мобилам, Тёма угодил в событие, происходящее очень давно. О телефоне, торчащем из кармана парня с заплетённой в косичку бородой, он мечтал классе в четвёртом. Самой молоденькой в компании была рыжая: лет восемнадцати, толстушка с веснушчатым носом, симпатичная, если набраться фантазии и представить её трезвой. Девчонку стремительно развозило, она принялась хныкать, что осталась бы в гесте, если б там не бродили стада озабоченных бармалеев. Когда есть столько бабла, неужели нельзя перебраться в отель с нормально запирающимися дверями?
  Смуглая девушка с косматым узлом дред макушке забрала у девчонки косяк.
  - Хватит курить эту гадость, Лесли, держи леденец. Гаш в Канаде, бабки у нас, завтра возвращаемся на Гоа, Новый Год, море, луна, пати-пати, жизнь прекрасна. Обожаю быть богатой!
  Рыженькая громко высморкалась в рукав куртки.
  - Ты правда работала моделью, Кэтрин? С твоей внешностью я бы заработала личный самолёт и дом на острове, а не плавала в лохани по помойке... Кажется, мимо пронесло дохлую собаку. И кресло какое-то странное, и тапочки...
  - На вот пончо, накинь, у тебя руки ледяные. Я болталась в модной тусе, снималась или участвовала в показах, если не напрягало, а заработать там можно варикоз, язву желудка и много другого, чем приличные девочки не болеют.
  Тёму не покидало чувство, что с этой Кэтрин он уже встречался, не хватало какой-то детали, чтобы вспомнить... ну конечно! Катерина, только оба глаза в порядке, и очень сильно младше себя, больше похожа ну модель с календаря, чем на сумасшедшую тётку из домика деда-партизана. А ещё Тёма понял, что присутствует внутри этого события, заключённый в крупную лиловую бусину одного из многочисленных ожерелий Катерины.
  - Что касается помойки, то я плыву по великой реке Ганг, чьи воды текут во всех шести мирах...
  - Значит, и туда долетают тонны нашего дерьма, - угрюмо всхлипнула Лесли.
  - Дерьмо оседает в головах людей. Сидела бы ты дома в Кентукки, крошка.
  - Ты знаешь, мать бросила меня в Гоа...
  - ...то есть ты сбежала с гидом.
  - И что? Анил не бухал и нормально меня кормил, помогать ему водить экскурсии прикольней, чем ютиться в мамашином трейлере с пятью братьями, один из которых даун, а остальные - кретины. Том обещал забрать меня в Калифорнию. Поработаю у его предков в ресторане...
  - Ты хоть представляешь, что такое ежедневно рано вставать и ходить на работу, и как же кисло живется, когда нужно работать каждый день?
  - Уверена, не настолько кисло, как считать каждый цент. У меня вся родня на социалке, а кое-кто в тюряге, в том числе за наркоту. Нас тоже пересажают, если не остановимся!
  - Мы не делаем ничего плохого, так что ничего плохого с нами не случится. Мир - прекрасное место, в нём нет опасностей, нет зла, которое хочет причинить нам вред. Оглянись - мы окружены роскошью! У людей есть всё нужное для жизни, жадность и страх не дают нам расслабиться и насладиться изобилием.
  - Роскошь?! Да мы по уши в дерьме! Тебя и Кельвина едва не упекли за мухлежи с дорожными чеками, не подвернись Тому те бандиты и их набитые гашем статуэтки, спали бы мы на улице. На хрен нам Гоа? Надо было билеты домой купить.
  - А что ты собираешься делать дома, Лесли?
  - Закончу школу и курсы медсестёр, куплю дом... свой дом со своей кроватью... Всё, чего я хочу - заработать на нормальную жизнь.
  - Немного же тебе надо. Все существа, включая муравьёв и голубей, зарабатывают на жизнь, одни люди раздувают из этого проблему.
  - Потому что мало у кого получается, включая тебя!
  Катрина потрепала её по щеке.
  - Не сказала бы, что тут кто-то сильно истощён, детка, а твою сумку с барахлом Том едва таскает, денег выше крыши, на Гоа нас ждёт шикарный дом...
  - Но через полгода...
  - Откуда ты знаешь, что случится через полгода? Откуда ты знаешь, что случится завтра? Такая маленькая, а причитаешь как мои родители. Им простительно, они из Советского Союза, там их приучили верить в возможность стерильной и безопасной жизни, просчитанной с коляски до крематория. Когда родители приехали в США и поняли, что безработица происходит прямо тут, а не в телешоу о зверствах капиталистов, болеть и учиться дорого, а потерять работу значит присоединиться к бомжам под эстакадой, они наделали в штаны. В Советском Союзе бомжей не было, или их где-то прятали, не знаю - меня увезли в шестнадцать лет.
  - Зачем же вы уехали из Советского Союза? Не так уж там плохо жили, раз...
  - Мы жили отлично, по крайней мере, я, но мне везде классно. А родителям не хватало того, чего у них нет, и они боялись потерять то, что имеют, так что они правильно угадали: в Штатах больше вещей, чтоб хотеть, и больше поводов бояться их потерять. Родители включились в яростную борьбу за существование, да так плотно, что воюют до сих пор, и брата подсадили. Борьба - это стресс, под воздействием стресса вырабатываются природные эндорфины, то есть бесплатный, легальный, поощряемый обществом кайф. Не обязательно лазать по горам или прыгать с мостов, достаточно бояться, что не хватит на то, это и ещё вот это, и такой страх абсолютно обоснован, так как на все хотелки не хватает ни у кого. Брат боялся не попасть в университет и стать безработным ещё в начальной школе, сейчас он - хозяин программистской конторы и длинного банковского счёта, просадивший на психотерапевтов бабло, достаточное для нескольких кругосветок и виллу на Канарах.
  - Какой же кайф, если твой брат лечится?
  - Так и торчки лечатся, Лесли. Ты неправильно понимаешь слово "кайф". Тебя вон с травы мутит, ты садишься на измены, но дымишь при любой возможности, а его прёт от страха. Тебя могут и не накурить, а его страхи всегда при нём, ведь в любой момент может случиться любая хрень, никаких гарантий. Меня родители тоже пугали: "Что с тобой станет, как ты собираешься зарабатывать на жизнь?". Но я решила, что страх - большая проблема, чем его отсутствие, да и отсутствие чего бы то ни было вообще. После школы я сказала: "Зарабатывать? Я? Спасибо, но нет. Может, я завтра умру, так какие проблемы? Когда-нибудь я точно умру, и, пока этого не случилось, хочу жить на полную, а не две долбанные недели отпуска в год, мечтая накопить на старость". И уехала.
  - У матери "жить на полную" означает перепихон с любым готовым оплатить выпивку козлом, - мрачно заметила Лесли. - Лучше уж в медсёстры.
  - Тогда ты станешь трахаться с козлами, оплачивая им выпивку. Ничего не имею против медсестёр, если б тебя интересовала медицина, или ты мечтала помогать людям, как мать Тереза, но, если зарабатывание на жизнь - единственная цель, единственное, куда ты угодишь таким образом, это в мир голодных духов. Голодные духи всегда не удовлетворены, то есть голодны, что следует из их названия. Они бродят среди ломящихся от хавки столов, но либо этого не замечающими, либо им глючатся гоняющие их от еды адские чудовища, или они не могу наестся, так как у них крошечные ротики и огромные животы.
  - Опять индийские байки! За два года тут я их выше крыши наслушалась. Почему-то именно белые трахают мне мозги этой хренью, а от индийцев я ничего такого не слыхала.
  - Они предпочитают трахать тебя в другие места.
  Лесли потупилась.
  - А пасторы говорят, что те, кто тяжело работает, попадают в рай.
  - С чего бы это? Рай не является китайской фабрикой по пошиву трусов. Самые упёртые трудяги оказываются в мире голодных духов, главным качеством которого является ощущение вечной нехватки в сочетании с жадностью и инстинктом самосохранения.
  Лесли провела пальцем по воде, после чего инстинктивно вытерла руку о штаны.
  - Тогда я уже там, - произнесла она уверенно.
  Тёма прикинул, к какой из трёх категорий относился бы сам, не будь он веталой. Хотя ветала - тоже дух, бывающий очень голодным, но ему не сложно наесться, если не брать в расчёт... "гоняющих от еды адских чудовищ". Вот блин!
  - Продолжишь в том же духе - будешь рождаться голодным духом из жизни в жизнь, доставая всех своими неудовлетворёнными желаниями... - проговорила Катрина страшным голосом. - К миру голодных духов относят призраков, и упырей, и всяких тварей, скачущих в ночи. Есть такие, что селятся около площадок для кремаций и в безлюдных местах, способны вселяться в трупы и насылать на живых болезни и безумие. Они называются "веталами".
  - Прекрати! - взмолилась Лесли. - Неужели ты правда в это веришь?
  Катерина пожала плечами.
  - А ты? Раз ты живёшь в мире голодных духов, что, собственно, должно измениться после смерти?
  
***
  Лодка ткнулась в песок. Бабы оказались чем-то средним между бомжами и клоунами, только у клоунов более качественный грим, а на бомжах северной широты намотано больше тряпья. Бутылки были предъявлены, и представление, то есть пуджа, началось. Тёма посчитал, что оно не стоит потраченных на выпивку денег. Шоу на набережной было несравнимо более эффектным - не связанным условностями пространства и освещения зрением духа Тёма видел иконообразных молодых жрецов в дорогих прикидах, вращающих огни с ловкостью акробатов, продуманный звуковой и визуальный ряд, и, что важно, никто не мочился в череп и не пытался облить присутствующих его содержимым, не скакал по пляжу гремя костями, и не орал так, что лопались даже номинальные Тёмины уши. Однако пуджа имела успех.
  - Дядя Тимми так себя ведёт, когда словит белую горячку, - умилялась Лесли. - Он у нас немного слабоумный. Интересно, это полезно для просветления?
  Парни поили баб, нахваливали их гашиш, уворачиваясь от пепла с мочой, и подначивали Раджа спросить, хотят ли бабы закусить белым человеком. Высокий парень с озверевшими мутным взглядом бормотал, что ни разу не лупил йога.
  Чего не заметил Тёма, так это реакции на безобразие со стороны так называемого невидимого мира, хотя бы его инфернального сегмента. Похоже, вонь и громкие звуки действительно отпугивают духов, Тёма сам ужасно обрадовался, когда соскучившаяся Катрина отправилась бродить вдоль реки, лёгким толчком уложив в нокаут полезшего к ней бабу из касты павианов.
  Ночь скрывала большую часть мусора от глаз Катрины, но Тёма отметил, что, если бабы применяют в своих практиках не только мертвечину, но и обычные отбросы, место для жизни они выбрали самое подходящее. Пахло соответствующим образом, оставалось удивляться крепости Катрининых нервов, позволявших ей бродить в одиночку там, куда побоялся бы наведаться наряд полиции без поддержки мусорного комбайна и парня с огнемётом. Несколько бродячих собак разгавкались было на Катрину, но та прикормила их крекерами, почесала за ушами, и собаки составили ей компанию ночью на туманном берегу реки Ганг.
  Возле самодельного шалаша среди кустов варил в котелке ужин дедок. Он не походил на дикого бабу, был одет во что-то вроде сильно заношенного военного френча и полотенце, на носу сидели профессорского фасона очки. Катерина поздоровалась, дедок пробормотал неразборчивое приветствие, вскинул глаза на Тёму, и лицо с нарезкой тонувших в бороде морщин приняло такое выражение, что тот почувствовал себя до крайности неважно.
  - Поди-ка сюда, леди, - позвал дед Катерину, - выпей чаю.
  Он плеснул из котелка в консервную банку. Камикадзе как ни в чём ни бывало поблагодарила, плюхнулась радом со старым людоедом и принялась ему втирать, как год жила в пещере в какой-то греческой заднице, и как ей там нравилось.
  - Хорош, нечего сказать, - произнёс дед, но услышал его только Тёма. - До чего себя довёл, ночью такое увидишь - утром не проснёшься.
  Тёма немного обиделся.
  - Вы так говорите, точно я специально... во всяком случае, я не помню, как это получилось. Между прочим, как раз сейчас я ничего плохого не делаю, даже здесь оказался случайно.
  - Случайно ко мне не приходят, - ответил дед, поправив очки. - Я всегда здесь, но меня находят только те, кто готов ко встрече. Сейчас я сделаю леди подарок, дальше она пойдёт сама. Асуры ходят своими путями.
  Отточенным движением он извлёк из-за пазухи череп, плеснул в него варева из котелка и взболтал. Набрал жидкость в рот, после чего притянул к себе Катрину за связку ожерелий и плюнул ей в глаза. Та взвизгнула, забилась, Тёма увидел формирующееся на её левой глазнице туманное украшение причудливой формы, но дед вырвал из ожерелья лиловую бусину, растёр в пальцах и сдул стеклянную пыль.
  
  

Катерина

  - Идиотка, - ругала себя Катерина от лица сидевшего на заднем сидении Чужого Пса. - Сколько раз зарекалась лезть в эти дела, и вот опять! - законченная кретинка!
  Пёс светски поджимал уши в знак того, что никогда бы не посмел высказываться подобным образом о Катерине Великолепной, но кто он такой, чтобы мешать Катерине поносить себя пакостными словами, буде на то её воля. Только он, Пёс, хотел бы почтительнейше заметить, что не имеет отношения к приписываемым ему грубым репликам.
  "Копейка" подпрыгнула в яме. Встречный джип загнал её в придорожный карман, откуда она, пыхтя, поползла по направлению к освещавшим двор Джамили прожекторам. Притормозив на повороте, Катерина высунулась в окно, обметая дредами пыльный бок машинки. Выше прожекторов и немного ниже звёзд темнел дом, перемигивавшийся со звёздами тёплыми светлячками окон.
  "Это здесь", - произнёс женский голос в её сознании.
  - Без тебя догадалась, - буркнула Катерина. - лучше скажи, как я туда в два часа ночи заявлюсь? По-твоему, Света проникнется, если я постучусь и скажу, что мне к Евгению Анатольевичу по делу срочно, потому что у него в кабинете как раз сейчас Машка надумала склеить ласты, а папа против?
  - Вы напрасно тревожитесь. Оставьте машину и ступайте в дом. Вам откроет девушка, она увидит вас в окно.
  Грозно фырча, копейка запарковалась между козьим пастбищем и мандариновым садом.
  - Ненавижу, когда нечисть загружает только потому, что меня угораздило слышать вашу болтовню, - сказала Катерина. - Если б не Света и Наташка, послала бы я тебя, женщина, с твоими претензиями. Давай договоримся так: я доставлю Тёму по назначению, знаю я тут одно подходящее местечко, но чтоб больше я тебя не наблюдала.
  Пожав плечами, нечто покинуло Катерину.
  - Жди в машине! - велела Катерина Псу. - Да что она себе вообразила! То же мне призрак невесты. Светка мне не такая уж и подруга, если разобраться. У меня даже в школе подруг не было.
  Катерина полезла в гору, отчаянно шлёпая сандалиями и придерживая юбку, чтоб не наступать на подол.
  Аккуратно сложив лапы, Пёс приготовился ждать сколь угодно долго, как пожелает Великолепная Катерина. Раньше она пыталась оставлять Пса с Бабаром и Карной, юными обормотами, боящимися города и машин, но Пёс был готов бежать за "копейкой" до пляжа и обратно, буде Великолепной Катерине не угодно пустить его внутрь, чем и отвоевал право лежать в ногах Катерины на пляже во время бессмысленного процесса обмена мелких штучек на бумажки. Гораздо больше Пёс уважал поездки в магазин, куда его не пускали, но можно было дремать на заднем сидении "копейки", мечтая о вкусностях, наполнявших багажник по возвращении Великолепной Катерины: печенье, кости собакам, кошачий корм... ммм...
  
  Крабат
  - Гляди, тётя Катя, - будничным тоном заметила Мора у окна. Крабат, примеривавшийся оттащить Машу с пола в кресло, вздрогнул.
  - Какая тётя Катя? Вы ещё и родственников ждёте?!
  - Нет же, Катерина, которая феньками на пляже торгует, ну, внучка партизана. Мама с ней дружит.
  - А она всегда по ночам в гости таскается?
  - Что ты, тётя Катя из лесу только на пляж торговать да в магазин вылезает. Прикинь, тётя Катя вроде тебя. Когда Тёма ещё был в моём теле, я немного кое-чем увлеклась, и мы чуть не загремели в менты, а тётя Катя их уболтала, и мы пошли к ней домой. Тётя Катя сказала, что Тёма обязательно должен из меня выйти, потому что веталы... слыхал, это такие индийские кладбищенские духи?
  Крабат кивнул.
  - ...веталы обязаны жить в трупах, я и придумала украсть у тебя в морге ничейного жмурика.
  - Молодец какая!
  - У Тёмочки заморочки с кармической полицией, его Джамиля предупреждала.
  - Вы и к ней наведались?
  - Когда нас отец Иоанн послал. Ты не думай, он не грубо, он посоветовал мне писать книжки, потому что у меня такое захватывающее воображение.
  - Хых, - только и смог выдавить Крабат, вкратце уже прослушавший эту историю в исполнении Евгения Анатольевича, но тогда идиотизм происходящего терялся в бурлении отцовского гнева вперемешку с невнятными размышлениями о природе ветал.
  - Слушай, я пойду, ущипну, что ли, Дашку, та разорётся, мама побежит к ней, а я тётю Катю проведу.
  Мора выскользнула из комнаты прежде, чем Крабат успел возразить, и вскоре Катерина сидела в кресле, куда ещё недавно Крабат хотел устроить Машу, а Мора, сбиваясь и хлюпая носом, пересказывала события последних дней.
  Крабат исподтишка рассматривал Катерину, которую не раз собирался прощупать на предмет знакомства с интересующей его областью, но жизненный опыт настаивал, что люди, имеющие репутацию городских сумасшедших, чаще всего являются городскими сумасшедшими, а не тайными хранителями утраченных знаний. Чаще всего, но не всегда. И это выясняется в тот самый момент тогда, когда билеты в столе, горные ботинки у дверей, а новый рюкзак призывно зияет водонепроницаемым нутром, ожидая поклажи. Сколько ещё в городе таких, как Крабат и Катерина? И как деда Андрей? Вдруг и ехать никуда не надо?
  - Как давно это продолжается, пионеры? - спросила Катерина.
  - Почти час, - всхлипнула Мора. - Мама вот-вот зайдёт менять папе памперс и колоть лекарства, а Машку отсюда выносить нельзя, я уверена! Но мама с Вадимчиком впадут в панику, позвонят Вадимчиковым родителям, те упекут Машку в больницу, и каюк!
  - Допускаю, - согласилась Катерина. - Тогда... как тебя, парень, зовут?
  - Кирилл.
  - Давай, Кирюша, спрячем девушку под кровать.
  Катерина цепко ухватила Машу подмышками и приподняла, а Крабат лишний раз удивился, как бесшумно она двигается при безумном количестве навешанной на неё явно гремучей фигни - словно каждая бусинка обёрнута невидимой ватой. Вдвоём они спрятали Машу под тахтой, и как раз вовремя: шлёпанье тапочек послышалось на лестнице, скрипнула ступенька. Катерина взглядом показала на старинный гардероб, а сама юркнула вслед за Машей. Бледная Машина рука на секунду мелькнула из-под свисавшего до пола пледа и исчезла, точно утянутая страшным подкроватным монстром из детского кошмара. Крабат нырнул в шкаф в тот момент, как Мора погасила свет.
  
  

Артём

  И снова вокруг было кладбище, а Евгений Анатольевич и Гарик валялись без сознания у памятника Зинаиде Анатольевне Ланге.
  - Жертва принесена и принята, чего ты хочешь? - спросила дама голосом низким и чистым, без малейших признаков обычного её ломания. Вопрос относился не к Тёме.
  - Я хочу поступить в училище имени Серова на отделение живописи, в этом году, - произнёс ничком уткнувшийся в окровавленную землю Гарик, однако слова прозвучали чётко, точно он отвечал у доски.
  - Я ничего не хочу, я просто так пришёл, - тем же бесстрастным голосом примерного ученика отозвался Евгений Анатольевич.
  ***
  Зинаида Николаевна хихикнула в платочек:
  - Милый мальчик, такой очаровательно наивный.
  Под размытой канителью платья вспыхнул алый сгусток жизни. Всё существо Тёмы потянулось к нему, но Зинаида Николаевна скрестила руки на груди.
  - Вас в детстве не научили, что жадничать - mauvais ton? Кто бы мог подумать, что Женечка так меня разочарует! Отказаться от желаний в мире желаний всё одно, что оказаться парализованным, вот он и лежит в той скучной комнате под присмотром женщины, лучше годящейся в прислуги, чем в жёны. Как глупо, жертва была принесена и принята, и главную часть жертвы принёс он.
  Дразнясь, дама развела руки, и Тёма вздрогнул при виде пробивающегося из-под кружева розоватого отсвета, словно капля крови утонула в молоке.
  - На месте Евгения Анатольевича я бы тоже не торопился, - заметил он. - Гарик как бы умер...
  - ...умер молодым и не так чтобы прекрасным, но полным надежд. В противном случае из него получился бы ещё один профессор изящных искусств, оставивший после себя груду никому не нужных пыльных холстов. Раз в год родственники устраивали бы выставки в память покойного. Разве это не более драматичное развитие событий?
  Тёме вспомнились знакомые преподаватели (в основном преподавательницы), действительно навевавшие мысли о тщете сущего.
  - Откуда вы знаете? - всё же спросил он.
  - Ваш Гарик был бездарен и страстно мечтал посвятить себя искусству, а слишком упорные желания непременно воплощаются в уродливой форме.
  - Но почему обязательно бездарен?
  Дама состроила брезгливую гримаску.
  - Талантливые художники по кладбищам не побираются.
  - Между прочим, - Тёма замялся в поисках выражений поделикатней (белые перчатки всё-таки влияют на отношение, если, конечно, не надеты на что-то вроде Моры), - как вышло, что Гарик с Евгением Анатольевичем вызвали вас вместо Хозяина?
  - Видите ли, я встречаю заурядных посетителей, не способных выдержать внимание самого Хозяина. Хозяин состоит из частиц похороненных здесь людей, оставивших кладбищу его долю. А я не ухожу, так что теперь не только я - цветок в петлице Хозяина, но и Он в некотором смысле часть меня. Взгляните, это забавно!
  Ручейки темноты точно из пролитой чернильницы устремились к остро заточенным носкам туфель Зинаиды Николаевны, поползли по платью, тончайшей сеточкой капилляров пронизали кожу призрака. Перед Тёмой опять предстала завивающаяся книзу кладбищенская воронка, а белый силуэт дамы походил на одуванчик в пыльных складках плаща гиганта. Цветок стремительно увеличивался, пушинки сплетались в купол над лабиринтом, в конце которого стояла Зинаида Николаевна со скрещенными на кружевной груди руками.
  - Я дарю шанс, - сказала она.
  - Шанс умереть полными надежд?
  - Mais écoute, чуть раньше, чуть позже - не всё ли смертному равно? Я даю шанс получить желаемое сразу и в том виде, в каком было задумано, а не как обычно, когда невозможно угадать в постигшей вас напасти забытую детскую мечту. Цель жизни не в долголетии, а в осуществлении желаемого, вы не находите?
  - Мм... не знаю. Можно спросить, как вы это делаете? Как исполняете желания? Евгений Анатольевич предложил мне своё желание, интересно же, во что я опять влипаю... извините.
  Дама закатила глаза.
  - Никто не может исполнять желания, они сбываются самостоятельно, как вода течёт, и ветер дует, это невозможно предотвратить. Я поняла природу желаний в двенадцать лет, когда кузен учил меня пускать змеев. Вы пускали бумажных змеев, когда были мальчиком? Напрасно. Могли бы научиться ощущать свой внутренний ветер и направлять в него желания. Как раз это предлагают все, кто обещает исполнение желаний, только они, как я сейчас, направляют желания во внешние источники силы, например, в кладбищенский вихрь.
  - Гм. Да. Теперь ясно, с чего умер Гарик. Остальные ведь тоже? И много их было?
  - Я здесь довольно давно и не могу пожаловаться на одиночество: кладбища популярны у тех, кому больше некуда идти. Но почему вас это беспокоит? Я предложила Женечке отдать желание именно вам как раз по той причине, что для вас сила кладбища единственно благоприятна. Я так на вас надеюсь, умоляю, загадайте нечто особенное!
  Зинаида Николаевна произнесла последнюю фразу настолько пылко, что Тёма смутился.
  - Попытаюсь... деваться мне реально некуда. Только я как раз собирался объяснить Евгению Анатольевичу, что его предложение очень заманчивое, да мне пока ещё ничего другого и не предлагали, но по части желаний у меня реальная засада, прямо генетический вывих. Я ничего не хочу, и не хотел никогда. Я же понимал, что в качестве человека способен хотеть только то, что уже видел происходящим с другими людьми, а это всегда такой геморрой! А кончается ещё большим геморроем, куда не кинь. Не смейтесь, но я по-прежнему уверен: чего я ни пожелай, мяукнуть не успею - окажусь продавщицей нижнего белья в метро. Нехватка фантазии страшней кармы... Или карма в том и заключается? Когда раз за разом хочешь того же дерьма под разными соусами только потому, что ни о чём другом представления не имеешь. В общем, боюсь вас разочаровать.
  - А вы всё же забавный, - улыбнулась дама. - Как думаете, с чего я отравилась? Я научилась управлять желаниями, но не сбежала с табором цыган, не поступила в оперный театр и не сделалась куртизанкой, много чего не захотела, поскольку оно занимательно в романах, но обременительно в быту. Я вышла за Вольдемара, устроила ему доходную практику в Петербурге и каменный дом с дачей, а затем от скуки отравилась лауданумом - это было модно. Тогда, спросите вы, если теперь к моим услугам кладбище, почему бы мне не подыскать более приятного времяпровождения, чем любование собственным памятником на безвкусном постаменте и воплощение чужих желаний (а они по большей части глупы и тривиальны)?
  - И правда, почему? - вырвалось у Тёмы.
  - Потому что сказанное вами, несмотря на грубость, сильно похоже на правду. Я не знаю, куда отсюда уйти.
  - Куда же уходят другие? Те, кто оставил Хозяину частичку и всё такое?
  - Полагаю туда, откуда пришли - пользуясь вашими странными словами, торговать дамским бельём в метро (чем бы оно ни было). А я жду. Плыву как Ной в лодке, пускаю на волю птиц и надеждеюсь, что одна из них долетит туда, куда я захочу за ней последовать.
  Тёма картинно раскрыл крылья.
  - Вы считаете меня подходящей птичкой?
  - Возможно. Пожалуйста, придумайте, как соскочить с колеса! Но помните - любые желания поддерживают его вращение, а если человек передумает желать, колесо тащит его по инерции накопленных ранее желаний, пока, устав, он не захочет остановить вращение, что станет началом нового витка. Видите, как хитро крутится колесо?
  - Колесо? - повторил Тёма. - А, колесо жизни и смерти... да, может быт, не знаю. Я замечал, что, хотя ничего не хотел, постоянно оказывался в тех же ерундовых ситуациях, что и те, кто хотел, только решил забить, так было проще. Куда же мне соскочить?
  - Ах, разве важно?
  - В принципе, нет. Я согласен, как теперь сказать Евгению Анатольевичу, что я принимаю его желание?
  И возник Евгений Анатольевич на деревянном с витой спинкой стуле, в уголке его рта торчал окурок сигары, а над головой колыхались на несуществующем ветерке кисти бардового абажура.
  - Маленькое дополнение: моя старшая дочь изволила покинуть тело и не собирается возвращаться.
  - Птичка вырвалась из гнезда! Bravo! - Зинаида Николаевна захлопала в ладошки, точно девочка. - Насколько было бы меньше несчастных семей, если б девушек учили ненадолго покидать тело, чтобы развеяться.
  Евгений Анатольевич отвесил ей сухой полупоклон.
  - Мадам, я не обладаю свободой ваших убеждений, так что хочу напомнить условие: моя семья не должна пострадать от появления...вас, Артём, в моём доме. Я передам вам желание только после того, как Маша придёт в себя, живая и здоровая.
   Выбирать было по-прежнему не из чего.
  - Согласен, - сказал Тёма, - только подскажите, где ловить вашу Машу.
  - Подобное притягивается к подобному, - ответил Евгений Анатольевич, - окажитесь вне физического тела и захотите оказаться там, где она.
  - Выйти? Из вас? - Тёма чуть было не добавил "с удовольствием". - Но для этого мне надо войти в кого-то другого, иначе не получится, я пробовал.
  - Не переживайте, здесь я вам уже немножко помогла, - ободряюще кивнула Тёме Зинаида Николаевна.
  Резко стемнело, словно в Тёмином сознании случилось очередное короткое замыкание.
  - Евгений Анатольевич? - услышал Тёма хрипловатый голос.
  Перед ним раскрылось два тоннеля, при виде окутанного клочьями дыма левого Тёма содрогнулся и с готовностью червяка под занесённой тяпкой проскользнул в голубое сияние правого. Открыв неизвестно чьи глаза, он увидел склонённое лицо Крабата, смахнул с лица что-то тяжёлое и колючее, браслеты звякнули на его унизанной кольцами худой руке.
  
  

Мария

  Появился звук, едва различимый вначале, но постепенно заполонивший Машино существо, сокрушая жалкие попытки сопротивления, и Маша бы непременно и с наслаждением сдалась, но в противовес звуку в самой сердцевине того, что ещё имело основания называться Машей, обозначился стержень, становившийся всё твёрже по мере нарастания звука. Маша почувствовала, что её куда-то тащат, словно шарик на верёвочке... Она нащупала нечто вроде серебристой молодой лозы, чьи корни выходили из грудной клетки, а свободный конец извивался во мраке на манер шнура, за который полагается вытягивать потерявшихся водолазов или космонавтов. Первым побуждением Маши было как можно быстрей эту штуку из себя выдернуть.
  Это оказалось гораздо неприятней, чем выход из тела, к тому же Машу ещё сильней потянуло не то вверх, не то вниз, в направлении почти утраченной реальности. Вернулась способность думать, а вместе с ней - возрастающее чувство протеста. Трогать шнур Маша больше не решалась, зато направила внимание на противоположный его конец, намереваясь помешать неизвестному удильщику загнать себя в тело до того, как всё, что ей, Маше, останется - это провести следующие сорок лет в возне с бесконечными детями и посудой днём и кропании макулатуры о внетелесных переживаниях по ночам.
  Тело лежало на полу папиного кабинета, неудобно подогнув ногу. Ни твари, ни злонамеренного удильщика поблизости не наблюдалось. Наташка уложила Машину голову себе на колени и плела косички, как трогательно! Дура. Шнур становился короче и короче, вдавливая Машу в тело. В папином любимом кресле Маша заметила белобрысого парня, кажется, он работал санитаром в морге. А этот что тут забыл?
  Однако реальность засосала Машу недостаточно глубоко для полного восстановления границ между ней и другими существами, поэтому за доли мгновения Маша пережила ещё одно нападение веталы, на этот раз в Московском метро - само по себе необычный опыт, тем более в качестве наблюдателя и потерпевшей одновременно, так что последующие приключения Наташки и Тёмы, включая миграцию твари из одного члена её семьи в другого, не произвели на Машу серьёзного впечатления. Гораздо занятней ей показалась процедура выпроваживания духов на тот свет, хотя в исполнении Крабата она действительно нуждалась в доработке. Противостоять сокращению шнура становилось невозможным, Машино слабеющее внимание остановилось на пергаментном лице папы в рамке наволочки с мелкими цветочками...
  Искра белого огня втянула Машу, как пылесос бабочку. Папа появился на деревянном с витой спинкой стуле, в уголке его рта торчал окурок сигары, а над головой колыхались на несуществующем ветерке кисти бардового абажура. Рядом с папой стояла невысокая женщина, выглядевшая размыто, точно старая фотография. Маша разобрала платье до земли и высоко взбитые волосы. Темнота собиралась в руках, во лбу и на груди призрака в пульсирующие воронки. Перед папой и призраком колыхалась та самая выгнавшая Машу из тела тварь - гигантская, отлитая из сплетения когтей, костей и крыльев, с оканчивающимся бледным жалом хвостом. Сквозь ряды искривлённых в разные стороны клыков сочился раздвоенный язык.
  - Моя старшая дочь изволила покинуть тело и не собирается возвращаться, - произнёс папа.
  - Птичка вырвалась из гнезда! Bravo! - призрак захлопал в ладошки, точно девочка. - Насколько было бы меньше несчастных семей, если б девушек учили ненадолго покидать тело, чтобы развеяться.
  Папа отвесил ей сухой полупоклон.
  - Мадам, я не обладаю свободой ваших убеждений, так что хочу напомнить условие: моя семья не должна пострадать от появления...вас, Артём, в моём доме. Я передам вам желание только после того, как Маша придёт в себя, живая и здоровая.
  - Согласен, - сказал Тёма, - только подскажите, где ловить вашу Машу
  - Зачем?! - взвизгнула Маша и ринулась вперёд, но между ней и происходящим оказалась невидимая преграда, вязкая, точно подсохший кисель. - Ты меня спросил? Хоть раз меня о чём-то спросил?! Вечно лез в мою жизнь и всё портил... теперь даже умереть не даёшь? Самодовольный жлоб! А вот хрен тебе! Всё равно сбегу!
  Давление шнура внезапно ослабло. Маша ощупала грудь - виноградная лоза превратилась в едва различимый серебристый лучик. Ни папы, ни призрака, ни твари. Маша застыла перед непрерывно меняющимся лабиринтом образов и форм, бессмысленных, вне сознания и памяти.
  Снова явился нарастающий гул, неразличимые голоса зазвучали не то снаружи, не то внутри. Среди перетекающих друг в друга потоков света Маша разобрала сложенную из картинок-пазлов дверь и пролетела сквозь неё, будто и нет двери вовсе, отбрасывая личность слой за слоем, понимая, что дверь - предел её человечности, и чем дальше она заходит за эту точку, тем больше отдаляется от того, что привыкла считать собой. Мозаичная головоломка содержала в себе всё, что определяло Машу как существо, скоро это существо сделает "пшик!", и Маша перестанет быть человеком. Более того, перестанет быть чем-то, что возможно идентифицировать.
  
  

Крабат

  - Мам, ты не думай, я никуда больше не поеду! Я тебе всегда теперь с папой помогать стану, читать ему буду каждый день, он же всё, всё понимает... Какая же я была дрянь, месяцами к нему не заглядывала, думала, он всего лишь тело, но это совсем не так...
  - Что с тобой, Наташенька? У тебя, часом, не начинается этот новомодный грипп?
  - Да какой грипп, мам... Теперь всё будет по-другому, я обещаю! Пойдём, я тебе чаю сделаю.
  Голоса Наташки и Светланы Яковлевны становились всё тише, наконец, лестница проглотила их со старческим скрипом.
  Катерина выползла из-под тахты, Крабат выглянул из шкафа, растирая переносицу, чтоб не чихнуть - нафталин Светлана Яковлевна не экономила.
  - Эк Наташку пробрало! - заметила Катерина и склонилась над телом.
  - Евгений Анатольевич?
  Старик открыл глаза.
  Катерина вежливо подвинулась, чтоб устремившееся в неё существо могло устроиться поудобней.
  Поддерживаемый Крабатом Тёма поднялся с тахты умирающего, оттолкнув пергаментный профиль, на котором только что лежала его щека. То есть не то, чтобы его, но он пока не выяснил, чья. Кажется, опять бабская, потому что вставание сопровождалось путаньем в юбке и грохотом бус (весивших как небольшой рюкзак). Из ушей тоже что-то неприятно болталось и брякало. Тёма посмотрел на руки - первое, что удавалось рассмотреть после вселения в новое тело. Эти руки были худыми, мускулистыми и напоминали руки Вадима, если не считать браслетов и громадного кольца с птичьим черепом.
  - Нравится? - спросила Катерина. Голос Катерины Тёма узнал сразу. - Я, конечно, не орнитолог, но думаю, он принадлежал соловью. По крайней мере, я нашла его под кустом, где соловей пел прошлой весной. Кошки иногда такие сволочи!
  Тёма огляделся по сторонам, ожидая увидеть Катерину в полупризрачном состоянии, но кроме Крабата и тела Евгения Анатольевича, в кабинете никого не было.
  - А где Мора? - спросил Тёма, не зная, как завязать разговор с человеком, у которого он недавно пытался спереть труп и запалился.
  - С мамой чай пьёт, - ответил Крабат, - Извините, а вы... или... Я имею в виду, мне кажется...
  - Если ты насчёт того, что я - не совсем Катерина, то ты прав. У тебя носового платка нет? Или верёвки? - Тёма стянул в охапку дреды, отчаянно разбрякавшиеся при этом маневре, точно к ним были привязаны консервные банки.
  - Могу снять резинку с пачки таблеток. Подойдёт?
  - Они тоненькие, - вмешалась Катерина. - В кармане есть кусок шпагата, если это всё, что тебя интересует, но давай уберёмся отсюда, пока тут опять не стало слишком людно.
  Тело Катерины направилось к двери. Тёма почувствовал себя за рулём машины, имеющей собственное мнение относительно маршрута. Он обеими руками вцепился в спинку кресла, выкорчевать которое из пола было сложней, чем сломать вокруг него дом. Пальцы разогнулись, и руки аккуратно нахлопали друг друга.
  - Не валяй дурака, веталик, - усмехнулась Катерина. - Я позволила тебя войти, потому что меня попросили, но это не значит, что я разрешу страдающей амнезией и фобиями нечисти портить антикварную мебель. Давай с самого начала договоримся: этой тушкой рулю я, так что без глупостей.
  - Можно хотя бы спросить, куда вы рулите? - вздохнул Тёма.
  - На кладбище, конечно, дурилка картонная.
  Её правая рука извлекла из перекинутого через плечо вышитого мешка большой и удивительно мощный фонарь, осветивший стену и утлую на вид ржавую лестницу, ведущую, судя по звукам, прямо в реку. Или в колючие кусты, а потом в реку.
  - По ней вообще кто-нибудь лазал, кроме ящериц? - буркнула Катерина. - Стой, юбку закатаю.
  Оставшись один, Крабат прислушался к возне и бормотанию во тьме. отметив несколько новых выражений. Вот что значит интеллигентная женщина! Гопники матерятся на редкость стандартно, и несмотря на тонны прочитанных книг и тягу к познанию, в экстренной ситуации из Крабата пёрли самые безыскусные выражения. Видимо, внутренняя культура может быть впитана только в подходящей среде и в раннем возрасте.
  - Молодой человек, не представляю, как бы я справился без вашего любезного участия, - сказал Евгений Анатольевич. - Будьте добры, загляните в средний ящик рабочего стола, под бумаги. Нашли?
  - Кажется, да. Похоже на рюмку в форме шлема.
  - Не шлема, а головного убора лейб-гвардии уланского полка, - важно поправил дух. - Эта чарка была поднесена моему прапрадеду офицерами его полка по случаю ухода на заслуженный отдых. Помимо того, что это - чистое серебро, вещь сама по себе очень редкая. Надеюсь, вы сумеете ею распорядиться в путешествии. Примите этот скромный сувенир на память от старого архитектора.
  "За Телишъ 16 октября Балканы 18 декабря 1877 года", - прочитал Крабат надпись на ленте, венчавшей двуглавого орла. - Евгений Анатольевич, вы же понимаете, я не могу...
  - И слушать не желаю! Позвольте вас отблагодарить хотя бы такой безделицей.
  Крабат неловко спрятал чарку в рюкзак.
  - Тогда я пойду? Может, всё же достать Машу из-под кровати?
  - Не стоит, выберется, когда придёт в себя.
  - Вы так в этом уверены? - сболтнул Крабат и сам себя обругал.
  - Всенепременно. Пожелаем друг другу счастливого путешествия.
  
  

Артём

   Находиться в чужом теле безответственным пассажиром оказалось не так уж плохо, тем более что Тёма не чувствовал себя готовым водить антикварную машину Катерины, даже если б знал, куда ехать. Чихая и отфыркиваясь, "Копейка" крутилась по серпантину, уползая из города всё дальше в горы, пока не припарковалась на относительно ровном пяточке под соснами.
  Более странного места Тёме не приходилось видеть даже с учётом внутреннего мира Евгения Анатольевича. Это как бы было кладбищем... то есть идея угадывалась почти сразу, иногда даже попадались нормальные ограды из кроватных спинок, но их украшали ёлочные гирлянды, мягкие игрушки, а в особо тяжёлом случае - записка "МУСОР НЕ бросать. Увижу - вырежу сердце". Тёме понравилось выложенное мозаикой надгробие с идущим по радуге котом. На соседней могиле он прочёл комикс в стихах о шестнадцатилетнем цыганёнке, сбитом поездом во время катания на роликах в Парижском метро. Наряженная ёлка выглядела свежей идеей памятника Деду Морозу и Снегурочке (могила была парной). Отлитый из цемента мотоцикл венчали бадана и шлем, а хозяин моторной лодки, судя по состоянию плавсредства, не только в ней утонул, но и провёл под водой лет пятьдесят на радость дайверам. Возле многих могил стояли самодельные скамейки и столы, раскладные стулья, а то и кресла. Тёма заметил красный кожаный диван, но не понял, памятник это или для посетителей. На невидимых лесках качались ветряные мельницы из самых невероятных предметов вроде посуды и автозапчастей. Вовремя перехватив инициативу над телом, Тёма успел поймать на лету набитую чуть ли не человеческими волосами тряпичную куклу.
  - Не обращай внимания, сторож отпугивает диких животных, чтобы по могилам не топтались и украшения не портили, - успокоила Катерина.
  - Здесь есть дикие животные? - подумал Тёма без удивления.
  - Мы в заповеднике. С гор приходят косули, ну и куницы с лисами наведываются.
  Общаться с тем, с кем находишься в одном теле, довольно удобно, но напоминает психоз.
  - Диссоциативное расстройство идентичности, - поправила Катерина и переглянулась со своим нескладным псом. Эти двое нервировали Тёму, болтая между собой в приватном чате, вполне вероятно, отвешивая по Тёминому адресу нелестные комментарии.
  - А что тут вообще за...
  - Кладбище. Или есть другие идеи? - бросила Катерина, взбираясь по высеченным в камне корявым ступенькам к немыслимому шалашу из палок, бубнов, и бус. - Ты сам из тела выйти не можешь, так? Меня попросили выпустить тебя на кладбище. Но обитатели кладбищ даже на нашем плане в основном бесноватые, про астрал лучше молча плакать, а здешний чисто. Местный сторож Феникс - очень грамотный мастер фэн-шуй. В этой беседке похоронен его старший брат, сорвался со скалы, или столкнули, неизвестно. Феникс как следует здесь поработал, когда вернулся из Гонконга, с тех пор кому не надо, здесь не появляется. Чувствуешь, какая лёгкая атмосфера? На горе есть несколько "Таврских ящиков", Феникс говорил, они сильно помогают. Народ быстро просёк фишку, тут стали хоронить тех, у кого нет денег закопаться в городе, ну или кому не нравятся лярвы и пластиковые веночки. Феникс иногда приезжает подправить систему, но в целом она самонастраивается: украшая могилы, люди инстинктивно добавляют нужные элементы.
  Выключив фонарь, Катерина усадила тело на выгоревшую траву чуть поодаль "беседки". Тёма с сомнением покосился на оскаленные головки садовых гномиков. Одно время Аня увлеклась фен-шуем, заключавшемся главным образом в перетаскивании мебели. Вот куда, спрашивается, установить двуспальную кровать, чтоб ни ногами, ни головой ни к окну, ни к двери и не вдоль окна? Или как перенести сортир, чтоб деньги не текли в унитаз?
  - Велосипед - тоже элемент фен-шуя? - уточнил Тёма.
  - Нет, надгробие почтальона. Хороший был дядька, часто заглядывал к деду выпить.
  Фонарики на некоторых могилах казались призрачными цветами папоротника. Голос Катерины звучал успокоительно, Тёму начинало клонить в сон. Он почувствовал колючую солому на щеке, дреды сложились под головой в пружинящую верёвочную подушку. Могилу рядом с "беседкой" украшали два букета из цветов слишком крупных и ярких, чтобы быть настоящими.
  - Цветочки красивые...
  - У меня с такими же шляпа была, её сделала мне на день рождения мама моей подружки Лизы. Следующим летом родители увезли меня в США, Лиза умерла от родов, её сын умер в шестнадцать, как и Лиза - утонул. Ирина Сергеевна делает Лизе и внуку букеты на годовщину смерти, а я таскала шляпу по всему миру, пока её не спёрли вместе с чемоданом на вокзале в Бомбее.
  Катерина закрыла глаза. Тёме стало страшно как в детстве, когда мама гасила свет, пожелав ему спокойной ночи голосом тёти из "Спокойной ночи, малыши". Он ненавидел и тёть, и передачу, после которой его отправляли спать в тёмную комнату.
  - Подождите, - заторопился Тёма, словно пытался задержать маму на пороге спальни. - Хотя бы скажите, что сейчас будет?
  
  

Катерина

   Кто бы знал, что традиционное пожелание "чтоб тебя приподняло и пришлёпнуло" настолько точно описывает опыт выхода из тела! Тёма расправил крылья и пошевелил хвостом, утверждаясь в уже знакомом теле. Туман расползался по горе, окрашивая скалы оттенками северного сияния. Должно быть, работали пресловутые "Таврские ящики", или это было последствием фен-шуя, удачно спланированного Катерининым приятелем по имени Феникс.
  - Вот и всё, а ты боялась, только юбочка помялась, - сказала Катерина, вытряхивая соломинки из волос и одежды. - Чего завис? Захоти увидеть Машу, и вуаля. Понимаю, тяжело: она у нас далеко не миссис популярность.
  А Тёма в буквальном смысле завис над Катериной, выглядевшей не крупней куклы с тончайшими пальчиками и ногтями из огня. Но природа этого изящного существа не оставляла сомнений в его способности заполнить мир, как взрыв бомбы, спрятанной в шкатулке с танцующим Шивой. Дреды змеями сплетались и расплетались вокруг лица с точёными чертами идола. Прозрачные мочки ушей оттягивали щетинившиеся на Тёму клыками и перьями серьги. Прочие украшения Катерины напоминали замысловатое оружие Индийских богов. Тёма понял, что в религиозных фресках и фрактальных заставках содержится больше реализма, чем "Мишках" Левитана, имевших столько же отношение к реальности, как клубничный йогурт к йогурту и клубнике. Единственное, что выглядело дисгармоничным в этом существе - глаза. Огненные язычки вырывались из правого, но левый закрывало нечто вроде нелепого монокля, смахивавшего на заполненную сигаретным дымом линзу.
  - Вы такая красивая...
  - Спасибо.
  - Нет, правда... Знаете, я видел вас и того... дедка, давно, в Варанаси. Извините, а что он с вами сделал?
  Тёма деликатно указал кончиком когтя на линзу, с удовольствием отметив пробудившийся в Катерине интерес к себе (впервые с момента знакомства).
  - Хозяина крутил тебе киношку?
  - Вроде того. Вы с ним... знакомы?
  Катерина потёрла глаз, линза подёрнулась тусклой искрой.
  - Пришлось, благодаря тому, кого ты называешь "дедком". Эта штуковина открывает путь на территорию Хозяина Кладбищ, верней, вход открыт всегда, но люди предпочитают его не замечать, а я вот не могу. Это не всегда удобно. Едешь так по шоссе...
  - А вдоль него - мёртвые с косами?
  - Нет, скорей отпечатки в ткани мироздания, и то в основном лягушек, ёжиков и котов с собаками, хотя пару раз видела лис. Очень натуралистичные, не сразу понимаешь, свежераздавленный под капотом кот или прошлогодний. А то стоит поперёк дороги смятая вдрызг машина, начинаешь набирать скорую, приглядишься - отпечаток. Проезжать сквозь него мало удовольствия, можешь мне поверить. Я долго водить не могла, пока привыкла, но на крупных шоссе мне всё равно делать нечего. И в большие города я тоже ни ногой - сплошь экспозиция "Влияние различных видов смерти на продолжительность жизни населения". Собственно, по этой причине я в лес к деду и вернулась.
  - Ясно. По поводу дедов: а кто он, тот дед из Варанаси?
  - Дед Мороз, - фыркнула Катерина.
  - Кто-кто?
  - Конь в пальто. Посещает мир голодных духов в красном одеянии с божественным нектаром в красном мешке, чем серьёзно напрягает голодных духов. Нектар удовлетворяет любую нужду, что для голодного духа означает прекращение существования в качестве голодного духа. В общем, некоторые советуют отстреливать дед-морозов.
  - Хм. Только он был в военной форме.
  - Потому что в мире асур он выглядит воином в сияющих доспехах.
  - Асур? Кстати да, он назвал вас асурой. Кажется, это такие демоны?
  - В разных традициях асур относят к богам, к демонам или выделяют в отдельный мир между демонами и богами, но на мой взгляд и по собственному опыту асуры - разновидность голодных духов, те же заморочки с самосохранением, но акцент на борьбу, а не на нехватку.
  - Борьбу с чем?
  - С чем угодно, в моём случае - с рутиной. Я, видишь ли, считала, что круто провожу время, исследуя мир, но это было заполошное бегство. Моей рутиной стало путешествие, я не могла остановиться из того же инстинкта самосохранения, который мешает брату прекратить делать бабки. Кстати, он регулярно переезжает, боясь состариться и умереть именно в этом доме. Так что с дед-морозом мне ужасно повезло.
  - И что же дарит асурам Дед Мороз?
  - Он всем дарит одно и тоже - выход. Мне был нужен повод сделать паузу и много пофигизма, а это как раз про Хозяина Кладбищ - кладбище само по себе бесконечная пауза, а уж пофигизм там можно шлифовать как нигде. Невозможно постоянно оставаться парализованным ужасом. Привыкаешь, в конце концов начинаешь воспринимать Хозяина частью себя, спроси Зинаиду, она на этом целый аттракцион организовала. В общем, я с чистой совестью прекратила рыпаться и устроилась наслаждаться жизнью/смертью, и у меня всё для этого есть: дом, козы и сонм призраков, чтобы поразвлечься.
  Катерина встала.
  - Ладно, мне ещё в горы по темноте карабкаться, а тебя ждёт твоё желание. Думай о Маше: невысокая, лохматая, громко орёт.
  
  

Мария

  Сознание прояснилось неиспытанной до сих пор ясностью. Причудливой формы пазлы кружились вокруг Маши, оживали, собираясь в картинки, раз за разом погружая в прошлое, полное бесконечного ожидания, разочарования и злости на несбывшееся. Перед Машей как на тарелочке уныло лежала её просранная жизнь - выпрошенное на пляже и сразу уроненное в песок эскимо (Маша ревела всё дорогу домой и была лишена за это мультиков). Кажется, последующие события развивались по тому же сценарию, хотя мультики ей в конце концов всё же показали - в виде наказания.
  Она догадывалась, что умирает. Оставался шанс подчиниться вялому притяжению тела и вернуться домой, но при мысли об этом хотелось выть в голос. Смерть не казалась таким уж плохим выходом, если б не растущее убеждение, что, едва избавившись от прошлой жизни, Маша угодит в как минимум аналогичную. Это было больше чем убеждение, скорее знание - чужое, но до крайности убедительное.
  Нетушки, папа столько раз стращал: "Посмотрите, она нам ещё устроит финт ушами!", а Маша тормозила да тормозила, и вот к чему это привело. Она нащупала шнур, кажется, именно сейчас от него ничего не стоило избавиться, но делать это ни в коем случае не следовало - пискнуть не успеешь, родишься хрен знает кем и где. Чужое знание нашёптывало вернуться к двери с пазлами и выдернуть шнур на пороге, пока не успел окрепнуть и утянуть в жизнь на радость папе.
  Постороннее присутствие ощущалось всё настойчивей. В Машины воспоминания вторглись полуголые люди с тёмной кожей. Старик-азиат что-то пьёт, скрючившись на веранде крытой соломой халупы. Кого-то несут в паланкине, мелькают стволы деревьев за расшитой канителью полога. Кто-то тонет в водопаде. Ребёнок, совсем маленький, играет в соломе рядом с козами. Женщина входит в воду, её руки до локтей унизаны браслетами, и Маша пожалела, что не успела их рассмотреть. Помещение без окон, гам, сидящие на полу дети хором повторяют за учителем... Взлетающий самолёт... Маша никогда не летала на самолётах! Вымя коровы, струйки молока ударяются о стенки кувшина. Небоскрёбы, как в роликах на Ютубе. Плетётся в гору грязный оранжевый монах. Машина мчится по пустому шоссе мимо гор. Кого-то везут на носилках, очень похоже на сериал про скорую помощь... мельтешение людей и событий ускорялось, точно какой-то шутник задался целью впихнуть в Машу полный архив видеоматериалов BBC от сотворения мира. Бегущий в атаку солдат. Снова и снова. Падает. Темнота. Роды...
  Собрав в кулак оставшуюся себя, Маша попыталась отряхнуть чужие воспоминания, как собака - воду, и у неё начало получаться... сильнейший удар едва не вышиб из Маши дух, а когда зрение вернулось, Маша обнаружила себя лежащей на крыле ацкой твари.
  
  

Артём

  Перед Тёмой вращался сверкающий кокон c заключённой внутри Машей, больше напоминавшей смазанную голограмму, чем существо, способное вступать в диалог. Тёма засомневался, так ли уж необходимо приближаться к Маше, которой вряд ли можно помочь. Вся эта затея с желанием до крайности сомнительна, так что раз всё так удачно сложилось, и Тёма в кои-то веки на свободе...
  ...он вынырнул в Москве, перед метро Кропоткинская. Моросил дождь, темнело. Судя по разлитым в воздухе кисловато-сладким запахам и ворохам ещё не сгнившей листвы, было начало октября. Лёгким усилием воли Тёма прокрутил время вперёд, но обещавший лето майский вечер не помог обрадоваться или хотя бы ощутить себя дома. Слегка разочарованный Тёма направился по переулкам к набережной, в сторону Третьяковки, то скользя плавно и быстро, то совершая неожиданные рывки, проскакивая места, куда после не получалось вернуться. Особенно выбесил безобидный магазин "Обувь" на углу: с упорством идиота Тёма или залетал внутрь, или оказывался на противоположной стороне площади. Такие приколы серьёзно мешали испытать удовольствие прогулки по любимым местам. Кроме того, хотя Тёма любил представлять себя невидимым, в реальности это оказалось довольно одиноко, даже учитывая проблемы, возникнувшие бы при появлении в центре города трёхметровой ацкой твари с хвостом, крыльями и кольцом в носу. С неожиданной ностальгией вспомнился родной офис, куда Тёма ехал всего четыре дня назад (а казалось, что не меньше пары тысяч лет).
  Помещение с обёрнутыми фольгой коммуникациями на потолке, зелёным ковролином и расшатанной мебелью упорно напоминало цех, каковым изначально и являлось, сопротивляясь попыткам устроить в нём "лофтовый опен спейс". Задумчивой галлюцинацией продефилировал Тёма мимо сидевших за столами людей, имён которых не знал, и чья унылая внешность не располагала к близкому знакомству. Он нашёл отдел модераторов в полном сборе. Тёмин рюкзак как обычно валялся возле кресла, а на Тёмином месте сидел он сам, похудевший, в новой майке, почти без прыщей и хипстерски подстриженный. Зато Тёма получил возможность рассмотреть другого веталу, и на этой почве серьёзно посочувствовал Катерине, Крабату и даже Море. Он успел подготовиться к увиденному с помощью трюмо бабушки Евгения Анатольевича, всё равно существование таких тварей вызывало недоумение, тем более что у данного экземпляра имелось четыре руки.
  Вор что-то обсуждал с Анькой и тремя другими модерами, но ясно различимые по отдельности слова смазывались при попытке уловить смысл фразы. Тёма задумался, как следует себя вести в подобной ситуации. Сыграть в полтергейст? На самом деле единственное, чего ему хотелось - навсегда убраться из этого унылого места.
  Время в очередной раз сместилось, реагируя на скачки сбивчивых Тёминых мыслей. Вор ужинал за крошечным столиком на маминой пятиметровой кухоньке. В тарелке лежали макароны и консервированный горошек, сосиски уютно булькали на плите под присмотром Аньки, по-домашнему одетой в халат и с полотенцем на мокрых волосах. Вот новости! Маму Анька не жаловала, хоть та и утверждала, что с удовольствием выдаст Тёму хоть за кого, даже за такую неряху, как Анька.
  Тёма вглядывался в эти лица, Анькино и бывшее своё, в тщетной попытке испытать какие-то чувства - обидf, злость, что угодно лучше, чем ничего. Мысли вора лежали перед ним, незамысловатые и вполне невинные. Вор искренне считал себя Ивченко Артёмом, двадцать семи лет, рост метр семьдесят девять, телосложение среднее, волосы тёмные, потерявшим память в результате непонятного припадка в метро полгода назад. Сейчас память почти вернулась, а если нет, то мама или Аня напомнят. Вот уже два месяца как он вернулся на работу, в июне у них с Аней свадьба, живут у мамы, но поедут зимовать в Таиланд на деньги от сдачи Аниной квартиры. Аня мечтала на Гоа, но Артёму именно в Индию почему-то ужасно неохота.
  Единственное, что беспокоило Аньку - похудеть к свадьбе, чтоб влезть в купленное на интернет- распродаже платье на два размера меньше нужного, в связи с чем на Анькиной тарелке вместо макарон и сосисок лежал сиротливый листик салата, украшенный помидоркой.
  В итоге кое-что Тёме всё же удалось почувствовать: облегчение, что в старой жизни ему нет места, а значит, можно с чистой совестью отправляться куда угодно. Мама была счастлива, пожалуй, это всё, что показывали её мысли. Тёма поправился, даже стал как-то ближе и понятней за время болезни, и Аня старается, почти научилась мыть посуду. Кажется, с невесткой повезло. Тёма мысленно погладил маму по руке, та улыбнулась, отвечая на какую-то пустяшную Анкину реплику.
  
***
  Кухонный пол осыпался воронкой песка, затянув Тёму на берег реки Ганг, где огненный глаз солнца раскрывался над городом Варанаси, а возле шалашика из тряпья и палок старик в профессорских очках цедил сквозь сито густое питьё. Теперь он чуть больше походил на дед-мороза, потому что вместо френча на нём была красная футболка со Спанч Бобом.
  - Поди-ка сюда, выпей чаю, - старик протянул пластиковый стаканчик.
  - Здравствуйте... - проблеял Тёма. - Я как раз хотел... Извините, это то самое? Если не шутка, вы правда даёте голодным духам напиток, после которого мы... как бы прекращаем существование? Если что, я только "за"! Просто хочется знать наперёд, чтобы приготовиться... или готовиться как раз не надо?
  Старик почесал бороду.
  - Я угощаю гостей чаем, никаких глупостей. За глупостями иди к "гидам".
  - То есть, если я это выпью, я не перестану существовать?
  - У тебя аллергия на чай? Тогда, может, кока-колы?
  Старик немного порылся в рюкзаке и достал мятую красную баночку, ещё сильней напомнив дед-мороза.
  Разочарование перемешалось в Тёме с облегчением настолько плотно, что он сам не смог бы сказать, какое из чувств привалировало.
  - Спасибо, лучше чаю, - Тёма проглотил, обжигаясь, отдававший молоком, мёдом и пластиком напиток. - Очень вкусно. Извините, но раз уж мне не светит перестать быть, вы не подскажите, какое загадать желание, чтоб не оказаться земляным червяком в магазине белья? Уже просто голову сломал!
  - Ты настолько хочешь стать червяком, что не можешь ничего другого придумать?
  - Нет конечно, я...
  - Чего же тебе хочется?
  - Мне? Не знаю!
  - А ты не думал, что у тебя всё уже есть?
  - Это у меня-то? Да я в полной... не знаю, как сказать прилично.
  - Некоторые делят мир на себя и всё остальное хотя бы потому, что разговаривать с самом собой напоминает шизофрению, не так ли? Но время от времени в реальность приходится возвращаться, иначе это действительно превратится в шизофрению.
  Лицо старика затуманилось, став зеркальной маской, сменившейся идеально гладкой поверхностью зеркала, в котором отразилась Маша в сияющем ореоле кокона. На этот раз Тёма не испытал ни колебаний, ни страха и погрузился в Машину смерть легко, точно в тёплую ванну.
  На него обрушился вихрь картинок, искалеченных вооружённой цифровыми ножницами толпой детсадовцев, добравшихся до Машиного ноутбука. Тёма развёл крылья, дрейфуя в направлении несуществующей границы, отделяющей его воспоминания от воспоминаний прочих существ. Воспоминаний, являющихся не более чем мегаклубком в лапках глобального песца, до такой степени перепутавшего нитку, что некоторые её участки обзавелись личностью и сознанием.
  Далеко внизу ползла электричка, в ней ехал с мамой на дачу семилетний Тёма. За окном мелькали поле, деревня, потом лес, на самом же деле никакого "потом леса" не существовало, как не существует ни прошлого, ни будущего за пределами человеческого тела. Чем выше взлетал Тёма над гусеницей электрички, тем дальше раскручивалась перед ним полоса железной дороги, превращаясь в бесконечную линию его жизней и смертей - чередование бытовых ужасов с более или менее успешными попытками из них выкарабкаться. Тёма лишь удивился, что ограничился превращением в веталу, а не в совсем непотребную нечисть, но посмеялся над собой Мориным голосом: "На конкурсе придурков ты займёшь второе место, дорогой. А знаешь, почему? Потому что ты - придурок".
  У игры нет ни имени, ни начала, ни конца, из себя не выскочишь!
  - Баян, - бросила Мора, навестившая Тёмино бардо в образе ехидного божества. Видимо, гневных ему по штату не полагалось. Интересно, как насчёт милостивых?
  - Губы закатай! - скроила насмешливую гримаску Мора. - Тебя и в ад ни разу не приняли из-за того, что туда клоунов не пускают, там страдальцы нужны. Давай уже своё желание, в отделе белья топают ногами от нетерпения, продавщиц не хватает. Или всё же в червяки? Хотя какая разница, ведь ты миллионы раз всё перепробовал. Погоди, дарю идею: закажи вагон свечей от геморроя, точно пригодятся!
  - Ну уж нет! - сказал Тёма. - Раз я сам с собой разговариваю, то не обязан говорить себе гадости.
  Лицо Моры перекосилось в гримасе настолько устрашающей, что она могла бы претендовать если не на гневное божество, то на розового гоблина.
  - Вот ведь придурок, и тут нашёлся, как себе жизнь испоганить! Будь здесь хоть кто-то ещё, ну, ты мог бы поклянчить, понадеяться на лучшее, или хотя бы свалить на них всё, чтоб спокойней ныть - уже не так обидно. А раз кроме тебя никого нет, тебе точно капец! Помнишь, как ты сунулся в агхори-бабы, чтоб престать отделять добро от зла? И помер от поноса.
  - Да ерунда, - благодушно усмехнулся Тёма, - от поноса я часто умираю. А сколько жизней я занимался бухгалтерией! Вот где полная засада!
  Ему захотелось снова погрузиться в прошлое и будущее - чтоб придаться ностальгии. Ещё необычней было то, что дед-мороз, кажется, прав: у Тёмы действительно всё есть. И разрастающийся до неприличных размеров розовый гоблин казался забавным. Достигнув предела ожирения, песец опрокинул чашу, расплескал инстинкт Тёминого самосохранения, а тот смыл в унитаз пресловутые грани добра и зла (возможно, переживи Тёма тогда дизентерию, он достиг бы того же самого эффекта, так что обычай агхори-баб жрать всякую хрень не так уж лишён смысла, как и все прочие обычаи).
  Происходящее всё больше напоминало игру, а играть Тёма любил. Игроком он был хреновым, умудрялся проигрывать даже в "Сапёр". Но полное отсутствие результатов или хотя бы азарта не мешали Тёме наслаждаться игрой куда сильней приятелей именно потому, что, в отличие от жизни, игра ни к чему не обязывает, её можно бросить в любой момент, отложить или начать следующую.
  Неожиданно гоблин сдулся и заметил голосом Катерины:
  - Я смотрю, тебя попустило.
  - Вы?!
  - Это твоя игра, а ты вроде хотел милостивых божеств.
  - Ага, хотел! И ещё я хочу кое-что подправить, раз уж это моя игра. В плане интерфейса. А то сначала нам втирают, что нет выхода наружу, кроме могилы, потом - что даже могила выходом не является. Знаете, тут явно не хватает двери с надписью "Exit" или "Quit". Наконец-то я знаю, какое загадать желание!
  - Кстати, - заметила Катерина. - Маша собирается порвать серебряный шнур, от тебя глупостей нахваталась. Так что есть не нулевой шанс умереть, помнишь, ты же для этого забрался в тело.
  - Ну да, веталы не могут попасть в бардо смерти, так что, когда подвернулся случай...
  В состоянии, в котором находился Тёма, смерть, новое рождение или попытка внести разнообразие в существующий интерфейс представлялись одинаково занятными. Но дурёху жалко, смерть, оказывается, сильно сближает, так что ближе Маши у Тёмы, кажется, никого не было... или не будет? А болтаться по чужим телам, - то ещё удовольствие.
  
  

Мария

  В беззвёздной пустоте простирались ветви дерева, усеянные гроздьями чего-то, напоминавшего стручки исполинской фасоли. "Будь у деревьев когти, они бы выглядели так", - подумала Маша, стараясь как можно аккуратней сползти с твари, не задев шипов, когтей и прочих наростов. Мягко её стряхнув, ветала взлетел на ветку и повис на хвосте, отчего дерево показалось Маше растущим кроной вниз, хотя понятия "верх/низ" в этом месте (или в этом состоянии) являлись очевидной бессмыслицей. Ветала распахнул крылья, демонстрируя замысловатую вязь мускулов и костей. Лакированная кожа местами переходила в чешую.
  - Это дерево Шиншипа, - сообщила ветала.
  Губами он не обладала, да и выскальзывающий из пасти раздвоенный язык скорей предназначался для стреноживания жертв, чем для ведения бесед. Тем не менее слова аккуратно оседали в сознании Маши.
  - Давай, рассмотри меня со всех сторон, особенно сзади. В недоразумении, предоставленном мне в качестве зеркала Евгением Анатольевичем, было больше рамы, чем стекла, бабушке губки припудрить.
  - Ты просил у папы зеркало? - Маша была шокирована: обладай она внешностью твари, зеркало стало бы последней вещью, рядом с которой она пожелала бы оказаться.
  - Внутренний мир твоего отца довольно аскетичен, знаешь, по части мебели. Ну как, впечатляет? В этом ведь что-то есть! Сбоку зайди...
  Маша обратила внимание на венчавший хвост шип, излучавший неприятный тускло-жёлтый свет, как подгнивший светлячок.
  - Эм... это ведь жало?
  - Скорей наоборот - им не впрыскивают, а высасывают...
  - Избавь меня от подробностей! - нервно перебила Маша.
  - Напрасно, некоторые вещи о себе стоит знать заранее, - осклабился ветала.
  При виде пасти, усаженной рядами клыков до самого желудка (если у таких тварей есть желудки), Маша отпрянула, но ветала обвил её языком, точно хамелеон - муху. С языка не текла слюна, и он не был усеян противными присосками. Больше всего он напоминал луч лазера.
  - Не вздумай трепыхаться или орать, - рявкнул ветала. - Я видел тебя в деле. Евгению Анатольевичу легко бросаться последними желаниями: он и раньше не терпел весь этот лютый апокалипсис, который ты устроила дома, и потом тем более не собирается. Но вопли и звуки дестроя не могли до него не долетать. Как думаешь, он правда уверен, что остальные обрадуются твоему возвращению, или наоборот, хочет, чтоб им и без него жизнь мёдом не казалась?
  "Не угадал, - злобно подумала Маша, - папа заботится о моём благе".
  - А. Вот ведь...
  Язык вернулся в пасть. Освобождённой Маше хотелось оказаться на вершине дерева, а лучше в соседней вселенной, но она не смела шевельнуться, подозревая, что у веталы может оказаться более быстрая реакция.
  - Ладно, давай поговорим. Я не могу тебя убить, повредить или затолкать обратно в тушку. Закончим - делай, что угодно, можешь даже вернуться туда, откуда я тебя вытащил. Легче стало?
  Маша кивнула.
  - А теперь расскажи, кто ты у нас такая. С этого стоило бы начать.
  - Я.... Маша.
  - Неплохо. Ну-ка давай поподробней: хочу понять, сколько у тебя осталось памяти, иначе разговор теряет смысл.
  - Мне тридцать лет, у меня трое детей: Макс, Коля и Даша. У меня есть муж... Виктор? Нет, Валера... На "В" или на "Б"?
  - Понадобится - сам напомнит, валяй дальше.
  - Мама... мама умерла. Папа болен, и он полный засранец! Нанял тебя, чтоб загнать меня в тело. Погоди, ещё есть брат... врач... или священник, он изгоняет души покойников, и тебя изгнал, да? Но как-то криво, ты превратился в это и спутался с папой, правильно?
  - Почти всё мимо. Грустно, девушка! Но если выкарабкаешься, попробуй писать маниакальные романы, может покатить. А где ты живёшь, чем занимаешься?
  Чем дольше Маша рылась в памяти, тем муторней ей становилось. Не потому, что она вспоминала что-то конкретное, а потому, что не могла вспомнить ничего кроме давящей, беспросветной пустоты.
  - Так, направление своей жизни ты уловила верно. Ещё раз посмотри на меня, и повнимательней.
  - Тебе до такой степени нравится, что я вижу? - съязвила Маша.
  - Важно, нравится ли это тебе, потому что ты превратишься в "это", как только порвёшь верёвочку... - ветала поддел когтем успевший приобрести более чёткие очертания серебристый шнур. - Ты ведь собиралась? Собиралась, чего уж. Сам так поступил.
  - Ты выдернул шнур?!
  - Результат налицо, - ветала раскланялся вверх тормашками, скалясь совершенно устрашающим образом. - А ведь начиналось, как полагается: родился, учился, вкалывал, семья, дом, жена с детьми разбились в самолёте, я заболел несовместимой с жизнью гадостью... Тут на мне и испытали продвинутый наркоз. Думаю, его уже запретили, как же меня впёрло - до лабиринта памяти аж ракетой долетел!
  Другой бы на моём месте заурядно скончался от передоза, не приходя в сознание, и прочухался бы уже в процессе первого крика или кудахтанья. Однако в тот раз я родился в верующей Калькуттской семье, мой тогдашний папа нехило упирался по духовным практикам, а это тебе не статейки про Шиваизм в переводе с английского читать. В общем, я не залип на картинках последнего воплощения и рассмотрел цепь своих перерождений в достаточном объёме чтобы заметить, до чего был прав папа в плане остановки колеса сансары. Я ведь с ним не спорил, но меня тайком грела мысль, что после смерти ждёт новая, возможно, более приятная жизнь. Какого хрена, я почитал богов, был хорошим сыном, отцом и мужем, даже комаров старался не давить! Но перспектива новой жизни теряет привлекательность, когда лично убеждаешься, что единственное, чего ты добился на протяжении бесчисленных прошлых и будущих воплощений (мы же помним, что времени нет), так вот, всё, чего тебе перепадает в результате усилий или как результат отсутствия усилий - это невозможность осуществить желания начиная от досыта пожрать до родить наследника мужского пола, или там накропать приличный стишок и объехать мир на личном самолёте.
  Кем я только ни перебывал! Художниками, крестьянами, ворами, музыкантами, домохозяйками, учёными и проститутками... строго говоря, просто людьми, пытающимися как-то прокормиться, не испытывая неприятных ощущений. Во всех случаях я оставался голодным духом. Уверен, тебе случалось откладывать удовольствие из страха его потерять, или в ожидании подходящего момента, или потому что что этой ерундой довольствоваться глупо. А ещё тебе знакомо зудящее желание того, чего у тебя нет и не будет. При таких условиях воплощение в земляного червяка - невозможный прогресс, червяки-то своей жизнью и собой довольны. Только не надо втирать про медитацию, любовь и сопереживание! Не работает!
  - Я и не... - пискнула Маша.
  - Думаешь, не пробовал? Вот и не угадала! А слабо с детства торчать в монастыре и родиться тем же грёбаным голодным духом?! Кстати, я проделал это не по одному кругу и в разных религиозных системах. Безнадёга выглядела до того реальной, что я взял да вырвал шнур. Широко неодобряемая в узких кругах практика, применяется желающими свалить из цикла перерождений в обход главного выхода. Узнал по случаю, из свитка одного из своих наставников со странной библиотекой... кажется, он меня, по факту, ритуально съел, или что-то вроде. Оригинальный был старичок.
  - Наставники же у тебя!
  - Ещё не известно, какие у тебя. Обнуление памяти - не настолько плохая штука, как считают. Видишь, что случается, если вспомнить больше положенного по уровню развития? - ветала игриво ткнул когтем в собственную кожистую грудь, украшенную сложными татуировками, содержание которых Маша старалась не рассматривать. - Должен предупредить: вылавливая тебя из лабиринта памяти, я вошёл в твою смерть. Амнезию себе пролечил, спасибо, но при таком близком контакте наши воспоминания перемешались, например, ты и подхватила ту мою затею со шнуром. В общем, следи за собой, появятся бредовые мысли - задумайся, твои ли они.
  - Попытаюсь. Слушай, а ты стал веталой в наказание за то, что порвал шнур? Или это не наказание, а наоборот?
  - Наказание за что?
  - Ну... за побег из курятника?
  - Маша, курятники не оцеплены ночным дозором, сбегай сколько влезет, вопрос, куда бечь. Встаёшь ты такая вся в белом: "Не стану больше играть в ваши дурацкие игры!". Да не играй, какие проблемы! А во что ты станешь играть? Если не можешь придумать другой игры (а ты не можешь), то окажешься вне игры, что на практике означает отсутствие времени, пространства и прочих составляющих частей игры - всего, кроме голода, ведь мы же с тобой голодные духи, и голод - наше определяющее качество. Состояние вне игры для голодного духа - это состояние веталы. Единственное, что воспринимает ветала - свечение жизни внутри людей, а единственным его желанием является желание сожрать эту жизнь. Облом в том, что веталы не способны питаться, разве что портить людям здоровье да путешествовать в трупах. До сих пор слабо понимаю, куда и зачем, хотя знаю успешный пример такого трипа: по крайней мере, успешный для спёршего моё тело придурка.
  - Который напал на тебя в метро, а потом ты - на Наташку?
  - Ну да. Кстати, я ни разу не извинялся, а следует, так что, если можешь, извини за весь этот бардак... - ветала слегка взмахнул крыльями, очертив дерево в пустоте и себя как эпицентр бардака.
  Маша кивнула, не найдясь, что сказать.
  - Не поверишь, очень хочу, чтоб у того, другого придурка, моя жизнь получилась лучше, чем у меня, - добавил ветала. - Из-за мамы. Я думаю о ней как о маме, хотя, честно говоря, влез в её мёртвого ребёнка. Такая штука, поболтаешься между мирами пару миллионов вечностей - запрыгнешь в первый попавшийся эмбрион. Мы с мамой нормально прожили двадцать семь лет... сын я был неидеальный, но всё же лучше, чем выкидыш. Ну так как тебе перспектива? Придержать местечко на соседней ветке, или рванёшь домой? У тебя шнур скоро в канат превратится, решай.
  Серебристый шнур действительно тянул вниз, Маша расплакалась, задыхаясь без слёз, тяжело и удушливо, точно во сне.
  - А что дальше? - спросила она. - Если я вернусь в тело, то... после смерти, обычной смерти, я снова рожусь голодным духом, да?
  - На твоём месте, Маша, я бы очень тщательно следил за здоровьем, - ответил ветала уклончиво. - Бегом, что ли, займись... а главное, ты вообще что-нибудь любишь? Что у вас, девочек бывает? Шмотки, выпивка?
  Маша вспомнила собственные скитания по интернету, но тут речь шла больше о зависти, чем об удовольствии.
  - Хотя бы кошек мучить начни - переродишься демоном, всё перемена. Правда, у тебя и без кошек неплохой шанс, если продолжишь грызть себя и домашних. Вполне ацкое занятие.
  - Послушай, а ты случайно не рассмотрел моих будущих воспоминаний? - робко спросила Маша. - Пожалуйста!
  Ветала фыркнул.
  - Река времени, которого не существует, изменчива. Боле-менее точно предсказать прошлое и будущее возможно только идиотам, они и поддерживают байки о всеведенье ветал и прочей кладбищенской нечисти, хотя лично до меня медиумы не докапывались.
  Маша заметила, что стоит по пояс в бурлящей воде. Мимо несло в бездну обрывки фотографий, на бешенной скорости проплыл тапок тёти Светы... Когтистая лапа подцепила Машу за шиворот, и она вскарабкалась на ветку рядом с веталой, подтолкнувшим её крылом.
  - Смотри, кресло Евгения Анатольевича! А вот чьи-то тапочки...
  - Я не хочу домой! - жалко шепнула Маша. - Там со мной не случалось ничего прекрасней смерти.
  - У меня для тебя парочка новостей: одна хорошая, другая не знаю, какая.
  - Начни с хорошей.
  - Ты можешь выбираться из тела и возвращаться, когда вздумается - пока верёвочка цела. Это как велик: раз научился кататься, никогда не разучишься.
  - Спасибо! Теперь можно непонятно какую.
  - Теперь ты всегда сумеешь выдернуть шнур, если вздумаешь поболтаться на хвосте, у тебя получится.
  - Сомневаюсь, что мне захочется попробовать. Прощай...
  Маша откинулась назад и рухнула головой в поток.
  
  

Артём

  В сооружённой над могилой олдового хиппи беседке полыхало такое количество свечей, что она выглядела храмом, куда собралась для поклонения огню окрестная мошкара. Летучие мыши расчерчивали небо сложными зигзагами, гоняясь за добычей. Бусы и пацифики колыхались в такт со взмахами крыльев ночных бабочек и танцем пламени на свечах фиолетовых и розовых, ароматических для ванны, восковых церковных и католических в латунных плошках.
  - Вам нравится? - заискивающе спросила Тёму Зинаида Николаевна, точно фокусник, доставая новые свечи из крохотной корзиночки. - Надо подчеркнуть торжественность события. Как жаль, что сегодня не полнолуние!
  Расположившаяся на чудом переместившемся сюда красном диване Катерина щёлкнула ногтями, и корзиночка осыпалась горсткой пепла.
  - Лучшее - враг хорошего, - изрекла Катерина наставительно.
  - Не пора ли начать? - проворчал Евгений Анатольевич, которому опять достался неудобный венский стул.
  Зинаида Николаевна так и повисла в воздухе над стульчиком, обитым ситцем в нежных цветочках.
  - Да-да, пожелайте что-нибудь замечательное! Мы ждём!
  Тёма покосился по сторонам, опасаясь увидеть восставших обитателей дикого кладбища, но фэн-шуй не подкачал.
  - Я, наверно, должен толкнуть что-то вроде речи? - спросил он. - Зинаида Николаевна, спасибо, очень красиво. Почти день рождения. Евгений Анатольевич, я уже попросил прощения у Маши за...
  - Какие пустяки! Наоборот, это я должен вас благодарить - у вас получилось то, чего мы со Светой не смогли достичь за долгие годы: вы помирили девочек.
  Тёма хотел сказать что-нибудь очень значительное Катерине, но не нашёл слов и ограничился смущённым кивком. Наверно, так вышло даже лучше.
  - Ну вот, на настоящую речь меня не хватит, - продолжил Тёма. - Что касается желания, я хочу нормальный выход из мира голодных духов, с табличкой, ручкой и всё такое. Чтоб никаких невнятных инструкций, которые в основном не работают. Просто дверь.
  - Простите, дверь куда и для кого? - спросил Евгений Анатольевич. - Как я полагаю, меня тоже следует причислить к голодным духам, несмотря на то, что я себя таковым не считаю и пока не готов...
  - Хорошо, - согласился Тёма. - Выход из мира голодных духов для тех, кто сам хочет из него выйти.
  Мгла сожрала свечи. Тёма снова увидел череду своих жизней в виде бесконечного комикса, но формировавшие картинки контуры уже не являлись чёрными. То, что раньше было темнотой, оказалось участками картины, которые Тёма не умел различать, в результате чего картина выглядела набором рисунков-пазлов. Лишённые границ рисунки слились в пульсирующую ткань, лишённую содержания и одновременно содержавшую всё. Исчезла необходимость в каких-либо дверях, так как не стало разделявших вещи и понятия преград, а Тёма стал, да и всегда являлся, как дверью, так и тем, куда и откуда она вела.
  
  

Зинаида Николаевна

  - Это было довольно... - Зинаида Николаевна замялась, подбирая слова, - эффектно, вы не находите?
  - Пожалуй, - согласился Евгений Анатольевич. - Мне это показалось похожим на небольшой взрыв. А у кого-нибудь есть идеи, что произошло?
  - О, разве вы не видите дверь? - воскликнула дама. - Предложите же мне руку, я умираю от нетерпения... метафорически, конечно. А вы? - обратилась она к Катерине. - Чего же вы мешкаете? Идёмте!
  Но Катерина лишь скрестила ноги на диване.
  - Не сейчас. У меня собаки, а местному приюту для животных и дохлого хомяка поручить страшно, такие у них фантазии. Кошкам, что бы они о себе ни воображали, без дома придётся туго, а коз с курами, подозреваю, просто съедят. К тому же я рассчитываю найти собственный путь... куда бы то ни было.
  Евгений Анатольевич также остался на стуле.
  - Простите, я не совсем понял, о какой двери вы говорите.
  - Вы смеётесь? Она же прямо перед вами! Удивительно, но такая же дверь была в бабушкиной усадьбе, она вела из гостиной в сад. И краска голубая, чуть облупившаяся, и дверная ручка... только зачем-то глупая табличка "Выход", как в провинциальном театре. Вовсе не к месту!
  - Вы тоже это видите? - спросил дух Катерину.
  - В общих чертах, - кивнула та. - Если не считать, что в моём отрезке вселенной это запасной выход, который был под лестницей в детском саду, я несколько раз убегала из группы, чтоб узнать, куда он ведёт, но меня ловили. А что видите вы?
  - Ничего, - признался дух. - То есть разумеется всё, кроме дверей.
  - Вы сказали, что не готовы, - напомнила Катерина. - И не причисляете. Никаких ловушек.
  - Вероятно, это ещё один аргумент в пользу того, что мне следует воспользоваться более традиционным путём. Дамы, разрешите откланяться, был рад нашему знакомству.
  Евгений Анатольевич исчез, венский стул качнулся на месте и тоже пропал.
  - Вот и осталась я снова без кавалера, - грустно улыбнулась Зинаида Николаевна. - Женечка такой консерватор! Что ж, прощайте и успеха, - дунув в ладони, Зинаида Николаевна бросила Катерине невидимый мячик.
  По одежде и волосам Катерины пробежал ветерок.
  - Маленький презент на прощанье, - объяснила дама, - не пригодится - отдайте, кому вздумается, например, той забавной девочке с розовыми волосами. Мне нравится её вкус, хотя в моё время такую манеру одеваться сочли бы вызывающей даже в цирке. Это желание с кладбищем не связано, у меня оставалось немного собственных сил, а с ними отсюда не выйти.
  Зинаида Николаевна шагнула вперёд.
  Оставшись в одиночестве, Катерина подбросила на ладони невидимый мячик, вспомнила о красном диване и нарисовала в уме картину, внутри которой диван стоял, где полагалось - возле могилы погибшего в криминальной разборке хозяина овощного ларька, - и вошла в эту картину. Реальность послушно за ней схлопнулась.
  
  

Мора

  С парковки перед диким кладбищем открывался вид на висевшее над городом море и тронутый зелёной дымкой лес. Чужой Пёс проворчал невнятное на перепачканную землёй Мору в спортивном костюме Вадима и в устрашающей шапочке в виде черепа обезьяны на голове.
  - Я сбежала! - провозгласила Мора. - Машка возится с зеркалами, а мама не успокоится, пока не пересажает всё, что притащила. У неё просто повод нашёлся: она ж воспитана, что нормально горбатиться в огороде, а цветочки - для дачников и буржуев, и ещё на могиле можно садить. Но я-то не цветовод, я вчера шелак первый раз в жизни замутила!
  Мора окинула сожалеющим взглядом пальцы с выглядевшими медными накладками ногтями.
  - Никогда б не подумала, что мама согласится похоронить папу здесь. Козлы из мэрии предложили бесплатное место с памятником на нормальном кладбище, в знак заслуг и всякая фигня. Ты зря не пошла на похороны, тётя Кать! Видела бы ты их морды - так старательно делали вид, что не в курсе о творящемся здесь бардаке, что забыли друг другу приказать сровнять всё бульдозерами и построить туристам нормальный шалман. Это так фэн-шуй действует?
  - Примерно, - кивнула Катерина и затянулась трубкой. - Посажу-ка и я у себя жасмин, сто лет собираюсь.
  Чужой Пёс согласно хрюкнул. До сих пор Великолепная Катерина сажала зловонный табак и прочие... травы, которые тоже воздуха не озонировали, и их было скучно жевать.
  - Машка ещё на похоронах по холму бродила и руками хваталась, а потом заявила, что просекла этот местный фэн-шуй, - сказала Мора. - С тех пор она и запала на свои зеркальные штуки, надеюсь, Феникс оценит, когда приедет, Машка уже вся в нетерпении.
  - Должен оценить, - кивнула Катерина. - Мне нравится, особенно конструкция на могиле Евгения Анатольевича. Такую инсталляцию много где можно выставить, а за то, что научилась паять, я Машку вполне серьёзно зауважала.
  - Приколись, Тамара Васильевна повесила в своих магазах Машкины штуковины, и уверяет, что меньше тырят товар.
  - Правда? Попрошу Машку соорудить что-нибудь в курятник, ласка задолбала.
  - Эта тётка прямо Машке репутацию сделала, аж Борик Седой на сейф инсталляцию заказал, жопа-то какая! Вадимчик ободрал разрушенную парикмахерскую, так что зеркал теперь у Машки много. Знаешь, оно, может, и к лучшему, но после того, как Тёма с Машкой астрально порезвился, она ходит точно под кайфом. Устроила у папы в кабинете мастерскую, режет зеркала, собирает свои штуки, а по утрам купаться на велике ездит, всю зиму каталась. Мы боялись, простудится, она же всю жизнь из соплей не вылезала, а вот фиг нам. Наоборот, у неё почему-то прошли эти её аллергии. Наверно, от этого она такая блаженная стала, на детей, и то не орёт!
  - Ужас.
  - Вот-вот, то есть мы немного пугаемся с непривычки. Тётя Кать, я у одного перца профессиональную камеру раздобыла, Машкины работы фоткать, может, и твои феньки сфоткаю? Я не я буду, если всё это не загоню. Ты только послушай! У чуваков из Берлина, к которым я еду, такая коллекция, улёт! Твои феньки и Машкины зеркала впишутся в фотосессию на ура, вы и раскрутитесь. Да мы реальное бабло поднимем!
  - Бабла мне, вообще-то, хватает, - сощурила глаза Катерина.
  - Тётя Кать, у тебя крыша скоро рухнет, то есть не у тебя, а у твоей халупы, там ведь ремонта никогда не было. А торчать каждое лето на набережной с шашлычниками и продавцами шариков... На фиг надо, если вы с Машкой делаете офигенные вещи, которые могут покупать люди за нормальные бабки?!
  - Ну... а почему нет? Возьми с собой кое-что из приготовленного для сезона.
  - Спасибо, это правда здорово! А ещё... тёть Кать... помнишь, ты мне перед похоронами подарила кристалл с пером? С ним какая-то фигня произошла, просто чтоб ты знала. Он не потерялся, но как раз в ту ночь, как я наткнулась в интернете на моих немцев, в общем... стоило мне подумать, что я готова откусить себе жопу, только бы носить такие шмотки, как у них, короче, твой кристалл, не знаю, как, он... лопнул. Раскололся реально в пыль, только перо осталось, вот, - Мора вытащила из сумки пёстрое совиное перо.
  - Мне тебя поругать? - усмехнулась Катерина. - Или подарить другой кристалл?
  - Я не к тому, хотя было бы круто. Но на следующий день немцы вдруг мне написали, что нашли мой Инстаграм, и зовут меня стать лицом их новой коллекции. Меня! Даже мама сказала, что из меня модель как из ежа футболка, а она так не разговаривает.
  - Им лучше знать. Тебя что-то не устраивает?
  - Ты чего, да я чуть не лопнула от зависти к себе! Но скажи честно, моя везука как-то связана с тем кристаллом?
  - А это важно?
  - Хочу знать, не придётся ли откусить себе жопу. Когда желание вот так мгновенно и конкретно сбывается, это настораживает! И папа так говорил.
  - Иногда везение обходится без последствий. Что-то тут как-то промозгло становится, да и коз пора доить. Пойди, поторопи своих.
  Мора опасливо оглянулась на темнеющую кромку леса на горе.
  -Тёть Кать, ты слышала, что здесь стали люди исчезать? Я Машке с мамой сказала, что скоро темнеть начнёт, но разве их уговоришь... Зимой старушка пропала, у которой тут дочь и внук похоронены, она им такие красивые букеты на могилы делала. Пошла ухаживать за могилами и не вернулась, менты следов не нашли. Но из-за одинокой пенсионерки они вряд ли перетрудились, а вот ты слышала, что неделю назад пропал Беляш?!
  - Байкер?
  - Ну да. Байк на парковке, а остальное тю-тю. Он сюда на могилу девушки ездил, её Алёнка звали, она давно разбилась, когда Беляшом по пьяни в дерево въехал. Думаю, менты и байкеры прочесали гору вплоть до Севастополя. Слушай, а вдруг Машка нечаянно попортила зеркалами фэн-шуй, и теперь тут астральные ловушки?
  - Не болтай ерунды.
  - Нет, ну правда! Машка же фэн-шую не училась. Или он сам попортился... Ты бы сообщила этому своему приятелю, как там его. Я за маму с Машкой боюсь, да и народ жалко. У Оксанки здесь похоронен кот, а она боится его навещать.
  - Оксанка? Толстая рыжая деваха, парикмахерша? Передай лично от меня, пусть навещает. И за маму с Машкой не беспокойся.
  - Да? Подожди-ка, тётя Катя, ты что-то знаешь? Это как-то связано с Тёмой?! Вы с Машкой такие стервы, ничегошеньки не рассказываете, а ведь если б не я... Ну наконец-то, вот они! Как знаешь, тётя Катя, а ты ведь точно что-то знаешь, но я вообще в темноте по кладбищам не дура болтаться, а здесь даже днём не хочу. На испещрённой забавными надгробиями вершине холма показались Маша и Светлана Яковлевна. У Светланы Николаевны была в руках пустая корзинка, у Маши - рюкзак за плечами. Точно такой же рюкзак болтался на животе Крабата, ожидавшего автобус Катманду - Покхара, и большой рюкзак со свёрнутыми поверх спальником и ковриком-пенкой громоздился у него на спине. А с холма рассыпалась бликами зеркальная инсталляция у могилы Евгения Анатольевича, а может быть, это приветствовал Катерину выход из мира голодных духов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"